Кинолента «История любви», наверное, одна из величайших слезовыжималок в истории кинематографа. Действие развивается в кампусе Гарвардского университета в начале 1970-х годов. В фильме рассказывается о любви двух студентов: Оливера Баррета ІV и Дженнифер Кавальери. Волею случая они встречаются в библиотеке Редклиффского колледжа, в котором девушка учится. Несмотря на тот факт, что молодые люди принадлежат к разным слоям общества (у Оливера богатые родители, и он учится в Гарварде на юриста, а Дженнифер – из бедной рабочей семьи), они мгновенно влюбляются друг в друга. После долгих прогулок по паркам, романтических ужинов и свиданий они решают пожениться. Но отец Оливера не одобряет их союз и обрывает все контакты с молодой парой, в том числе перестает оказывать сыну финансовую помощь.

Молодожены еле сводят концы с концами. Чтобы Оливер смог продолжить учебу, Дженнифер вынуждена пойти работать учителем. Оливер блестяще оканчивает университет и получает работу в нью-йоркской компании. Теперь пара уже может позволить себе завести ребенка, но Дженни все не удается зачать. Они обращаются к врачам, и тут выясняется, что девушка неизлечимо больна. Оливер в отчаянии: его зарплаты не хватает на оплату огромных больничных счетов за лечение Дженнифер. Он снова решает обратиться к отцу, но гордость не позволяет ему рассказать, что причиной его просьбы о финансовой помощи является болезнь Дженни. Отец решает, что деньги нужны сыну, чтобы помочь другой девушке, которая от него забеременела.

Одна из последних сцен в фильме показывает нам Оливера, сидящего у постели Дженнифер в последние мгновения ее жизни. Его отец узнает, что сын действительно нуждается в деньгах, и спешит в госпиталь, чтобы постараться загладить свою вину. Но пока он едет, Дженни умирает. Отец просит у сына прощения, на что Оливер отвечает емкой фразой, ранее произнесенной Дженнифер: «Любовь – это когда не нужно говорить “прости”».

Хотя зрители знают, что это просто кино, у многих из них слезы на глаза наворачиваются, стоит им только подумать об «Истории любви». Именно на такую реакцию и рассчитывают создатели фильмов. Дело в том, что наша природная «блок-схема», нейронная сеть, не всегда проводит четкую грань между реальностью и условностью. Режиссеры из кожи вон лезут, чтобы увлечь аудиторию своей историей и заставить ее пережить эмоции героев фильма как свои собственные. Такие ленты, как «История любви», не зря называют слезовыжималками.

Когда мы смотрим подобные фильмы, мы плачем, хотя знаем, что актеры только изображают чувства. Почему так происходит? Дело в том, что мозг воспринимает эмоции, в общем-то, как настоящие. Примерно то же самое происходит и тогда, когда мы читаем рассказ или роман о печальной любовной истории. Мы сочувствуем героям, как будто их беды и невзгоды – наши собственные. Мы понимаем смысл того, что читаем или смотрим, выводя на поверхность сознания мысли, чувства и переживания и даже виды, звуки и запахи, которые сами ощущали в подобной ситуации. В этой особенности сознания кроется одна из причин, почему «История любви» столь популярна. Мы можем идентифицировать себя с ней.

Многие ученые убеждены, что эмпатия, способность понимать чувства и переживания других людей, в значительной степени объясняется фразой «Мартышка видит – мартышка делает». Наверное, не случайно с братьями нашими меньшими связано и открытие зеркальных нейронов – тех клеток мозга, которые реагировали не только на действия, выполняемые самой обезьяной, но и на те, за которыми она лишь наблюдала. Зеркальные нейроны играют важную роль и в эмпатии. О них чаще всего говорят, когда речь заходит о понимании действий других людей, но они – и идея отражения в более широком смысле – важны также и для понимания чужих эмоций. Мы способны вникать в чувства окружающих, по крайней мере отчасти, путем зеркального отражения их действий и связанных с ними переживаний, на которые смотрим со стороны. Мы понимаем чувства другого человека, соотнося его поведение к координатам «карты» собственного репертуара действий и сопутствующих им и уже знакомых нам эмоциональных состояний. Таким образом, мы способны получить очень четкое и верное представление о том, как чувствует себя человек, даже если он сам не совсем понимает, что с ним происходит, и ничего не говорит нам о своих ощущениях. Отражение чувств помогает объяснить, как возникает непосредственная связь между наблюдением и переживанием.

Интереснейшее исследование эмпатии провел один из моих коллег, нейробиолог из Чикагского университета Джин Дисити. Он предложил добровольцам почитать краткое описание событий, которые с большой долей вероятности должны были вызвать сильные эмоции, например: «Кто-то открывает дверь в ванную комнату, которую вы забыли закрыть на ключ». Одну группу испытуемых Дисити попросил прочесть эти сценарии и попробовать представить себя на месте их героев. Другую группу попросил попробовать подумать о том, что было бы, если бы в описываемой ситуации оказалась их мать. Трудно не поежиться от мысли о своей маме, сидящей на унитазе.

Пока испытуемые обдумывали предложенные им сценарии, Дисити вел наблюдение за происходящим в их мозге методом функциональной магнитно-резонансной томографии. Он обнаружил, что области коры головного мозга, где происходит обработка эмоциональной информации, такие как миндалевидное тело, приходили в состояние возбуждения и тогда, когда люди представляли себя самих в столь неловком положении, и тогда, когда думали о том, как их мама попадает в подобную переделку. Часть тех же самых участков мозговой ткани, которые активизируются при переживании эмоций, мы задействуем и тогда, когда представляем себе других людей в аналогичной ситуации. Работа Дисити объясняет, почему нам хочется плакать (а некоторые и вправду плачут), когда мы смотрим «Историю любви» и узнаём, что Дженни обречена умереть. Эмоциональные центры нашего мозга регистрируют смятение, как будто беда случилась с нами самими. Подобно опытным спортсменам, мы способны понимать «игру» других людей и предсказывать их следующие действия, воссоздавая у себя в уме то, что происходит у них в голове. Мы откликаемся на эмоции, изображаемые, например, героями фильма, потому что сами испытываем эту боль.

Такое слияние нашей личности с окружающими происходит постоянно. Когда люди смотрят видеокадры, в которых на лице других людей выражается отвращение, в коре головного мозга активизируется часть тех же самых областей, которые возбудились бы, если бы мы сами почуяли пренеприятный запах, скажем, тухлых яиц. Мы распознаём таким образом не только мимику отвращения, но даже слова, описывающие это чувство, потому что сами хоть однажды испытывали его.

Примечательно, что мы начинаем проявлять эмпатию в очень раннем возрасте. Младенцы одного дня от роду, например, плачут больше, когда находятся в «компании» других плачущих детей, чем тогда, когда пребывают в тишине. А теперь самое интересное: малыши плачут больше, когда слышат плач другого ребенка, но не тогда, когда слышат искусственно сгенерированный звук плача той же интенсивности. Новорожденные реагируют активнее всего на плач своих «сверстников». Ученые убеждены: из этого наблюдения можно сделать предположение, что нам с рождения дана природная способность к эмпатической реакции. Мы настроены распознавать эмоции людей, похожих на нас, и переживать их чувства, как будто они наши собственные. Эта добровольная «привязанность» к окружающим, кстати, невероятно сильна. Она наполняет смыслом идею о том, что «другие похожи на меня», и служит строительным материалом для способности к эмпатии в более зрелом возрасте.

Учитывая то, что в нашем мозге активизируются отчасти одни и те же эмоциональные центры и тогда, когда сами попадаем в беду, и тогда, когда в беду попадают другие – особенно те, кто на нас похож, – возникает вопрос: как в таком случае мы вообще проводим различия между собой и окружающими? Оказывается, мы не так уж хорошо справляемся с этой задачей, по крайней мере поначалу. Дети, как правило, не отделяют своих собственных мыслей от мыслей других людей. В начале жизни у нас еще нет зрелой модели психического состояния другого человека, нет понимания того, что наши мысли и чувства могут отличаться от мыслей и чувств окружающих. Данный факт можно легко проиллюстрировать простым, но очень точным тестом «Салли-Энн». Этот тест представляет собой один из множества различных способов выполнения так называемой задачи на понимание ложных убеждений.

Тест проводится следующим образом: трехлетнему ребенку рассказывают историю о двух девочках – Салли и Энн. Для пущей наглядности малышу показывают двух кукол, которые олицетворяют девочек. У Салли есть корзинка, а у Энн – деревянная коробка. Еще у Салли есть игрушка, которую она решает положить в корзинку, прежде чем ненадолго выйти из комнаты. (Когда игрушка находится в корзинке, ее никто не видит.) Итак, Салли выходит из комнаты, и тут Энн открывает корзинку Салли, достает ее игрушку и перекладывает в свою коробку. (Игрушка снова исчезает из виду.) Затем Салли возвращается в комнату, и испытуемого ребенка спрашивают: «Где Салли будет искать свою игрушку?» Правильный ответ: Салли будет искать игрушку в своей корзинке, где она ее и оставила. Однако в зависимости от возраста ребенок может не проводить разграничений между тем, что знает он сам (своим собственным психическим состоянием), и тем, что думают другие люди, в данном случае – Салли. Ребенку известно, что игрушка уже находится в коробке Энн, и в соответствии с моделью психического состояния он должен понимать: то, что знает он сам, может отличаться от того, что знают другие люди, например Салли, которая полагает, что ее игрушка все еще находится на прежнем месте.

Большинство нормально развивающихся детей успешно проходят ту или иную версию теста «Салли-Энн» примерно в возрасте четырех лет. Но до этого момента они не способны проводить различия между собой и остальными людьми, и это естественная часть процесса развития. Слияние «я» и «ты» на ранних этапах жизни служит основой для сопереживания и понимания, то есть эмпатии. Например, ребенок автоматически принимает поведение матери за свое собственное эмоциональное состояние, потому что не может отделить себя от нее. В результате он постоянно настроен на волну матери. Таким образом, у него формируется очень тесная связь с ней. Поскольку матери, находящиеся в депрессии, ежедневно демонстрируют в большей степени негативные эмоции, то и малыши настроены преимущественно на такую же реакцию. В краткосрочном плане телесное зеркальное копирование помогает ребенку соотносить себя с ближайшим для него человеком – с тем, кто о нем заботится. Но в долгосрочном плане синхронизировать себя с человеком в депрессии, конечно, небезопасно и может привести к печальным последствиям. Когда дети постоянно копируют негативное аффективное поведение родителей, их собственное выражение негативных телесных эмоций шлет сигналы их мозгу о том, что ребенок чувствует себя плохо. Выходит, депрессия может передаваться от родителя к ребенку, и переносчиком этого состояния будет служить именно тело. Конечно, депрессию ребенка можно отчасти объяснить генетической предрасположенностью к ней, однако то, как он держит свое тело (а этому он учится обычно у своих родителей), тоже играет немаловажную роль.

На определенном этапе развития мы осваиваем науку разделения своих собственных чувств и чувств тех, кто нас окружает. Но, даже повзрослев, продолжаем ожидать от собственного тела помощи в толковании эмоциональной информации, считываемой с поведения других людей. Такая вовлеченность тела в процесс развития приводит к некоторым удивительным последствиям. Пола Ниденталь, социальный психолог из Висконсинского университета, уже несколько десятилетий занимается изучением влияния эмоций на организм. Люди склонны считать, что аффективные реакции зарождаются в уме, однако Ниденталь неоднократно доказывала, какую важную роль в эмоциональном опыте играет тело. В одном из своих самых интересных исследований ученый просила студентов, принимающих участие в ее экспериментах, определить, связаны ли те или иные объекты – например, ребенок, слизень или бутылка воды – с эмоциями, и выстроить их по степени насыщенности вызываемых чувств. Конечно, испытуемые не догадывались, что Ниденталь специально подбирала объекты так, чтобы они были или высоко эмоционально заряженными, то есть вызывали сильные чувства радости, гнева или отвращения, или совершенно лишенными эмоциональной нагрузки. Помимо оценки конкретных объектов студенты оценивали степень эмоциональной заряженности и более абстрактных понятий, таких как радость и ярость.

К лицам студентов, чуть ниже рта и над глазами, были прикреплены маленькие электроды, и, пока молодые люди оценивали эмоциональность тех или иных предметов и понятий, Ниденталь снимала показания с их лицевых мышц. С помощью таких приборов мельчайшие движения мускулов, незаметных для невооруженного глаза, могут быть успешно использованы для определения характера формирующейся мимики: улыбнется человек или сморщится. Результат получился недвусмысленный: каждый раз, когда студенты оценивали эмоциональный заряд конкретного объекта или абстрактного понятия, соответствующая эмоция отображалась и на их лице. На определение эмоционального заряда слова «слизень», например, у них уходила всего пара секунд, но за это время на лице уже успевали появиться признаки этого чувства.

Эмоциональные центры мозга посылают телу сигналы, как ему следует себя вести, но связь между ними и телом не односторонняя. Мускулы, вовлеченные в придание телу некой позы или формирование определенной мимики лица, тоже посылают мозгу сигналы, усиливающие соответствующие чувства. Ниденталь провела еще один эксперимент, который более чем убедительно продемонстрировал эту взаимосвязь. Во втором исследовании добровольцы смотрели видеозапись, на которой мимика людей постепенно менялась, переходя из одного состояния в другое – например, выражение радости сменялось грустью или гнев – любопытством. Испытуемые должны были определить, в какой именно момент совершается этот переход, и сразу же нажать на кнопку.

Как и следовало ожидать, пока добровольцы наблюдали за тем, как меняется выражение лица на экране, их собственная мимика менялась в унисон с увиденным. Одной группе испытуемых Ниденталь позволила при просмотре свободно менять выражение лица, а другую попросила сжимать зубами и губами карандашик, что не позволяло им улыбаться или морщиться синхронно с лицами на экране, хотя они этого и не осознавали. Как показало исследование, люди с ничем не ограниченной мимикой распознавали изменения в эмоциональном состоянии героев из видео гораздо быстрее, чем те, кто не имел возможности свободно двигать лицевыми мышцами. По каналам обратной связи выражение нашего лица посылает мозгу информацию о том, какие чувства мы, должно быть, испытываем, что, в свою очередь, сказывается на нашей способности понимать переживания других людей. Как отмечает Ниденталь, результаты исследования подтверждают обоснованность выражения: «Когда ты улыбаешься, весь мир улыбается в ответ».

Но что делать, если лицевые мышцы не посылают таких сигналов? В первой главе книги я рассказывала о том, что инъекции ботокса не дают мимическим мышцам сжиматься, в результате чего сигналы о негативных эмоциях не поступают в мозг. Точно так же «окаменение» лица воспрепятствует отправлению мозгу информации и о позитивных чувствах. Ниденталь подробно изучала социальные и эмоциональные последствия от использования соски-пустышки – предмета, который играет важную роль в жизни многих родителей. Она решила проверить, не выполняет ли пустышка ту же функцию, что и карандашик, который участники ее эксперимента удерживали в зубах. Не блокирует ли этот предмет лицевые мышцы ребенка, подавляя таким образом возможность выражения эмоций на лице? Не приводит ли пустышка к задержкам в эмоциональном развитии малыша? И еще, если маленький человечек не может из-за пустышки копировать мимику окружающих его людей, то не скажется ли это на его способности к эмпатии уже во взрослой жизни? Хотя у Ниденталь все еще нет однозначного ответа на эти вопросы, она считает, что родителям следует проявлять осторожность и не слишком часто давать детям пустышку. Для многих из нас это настоящая палочка-выручалочка, позволяющая успокоить малыша в напряженные моменты. Но если она мешает ребенку полноценно выражать свои переживания или копировать мимику окружающих, то это чревато серьезными последствиями и нам нужно быть начеку. Вместе с тем пустышка остановит вопли и не даст появиться несчастливому выражению на крохотном личике, которое может запустить порочный круг: грустный ребенок расстраивает маму, а несчастный вид мамы еще больше подавляет ребенка. Но важно помнить: способность свободно выражать эмоции, позитивные и негативные, – важная часть успешного процесса обучения эмпатии, способности сопереживать окружающим и полноценно переживать свои собственные чувства.

Меняя положение своего тела, неосознанно копируя позу других людей, мы получаем своеобразную подсказку об их эмоциональном состоянии. Без этой подсказки нам трудно сложить эмпатический «пазл». И что примечательно, подобное взаимодействие между нами и окружающими помогает найти объяснение одному удивительному феномену – тому, что женатые люди после долгих лет совместной жизни начинают походить друг на друга.

Семейные пары, как правило, мотивированы к взаимной эмпатии. Для этого они копируют выражение лица своей половины, что, в свою очередь, способствует обретению схожего эмоционального опыта. Люди, настроенные на одну волну, лучше ладят друг с другом и у них больше шансов сохранить счастливый брак. Как показывают результаты наблюдений, со временем подобная «мимикрия» приводит к устойчивым изменениям в форме лица. В рамках одного такого исследования добровольцам – а их было более сотни – показывали фотографии мужчин и женщин, сделанные в первый год их совместной жизни и 25 лет спустя, в день их серебряной свадьбы. Эти снимки перемежались фотографиями выбранных случайным образом для целей эксперимента «пар» того же возраста. Испытуемых попросили определить степень сходства изображенных пар. И действительно, в парах, проживших вместе четверть века, наблюдалось заметное сходство между супругами, а вот между случайно подобранными парами мужчин и женщин – нет. И самое поразительное, чем ближе было сходство между супругами, тем счастливее, по их словам, был брак. Так что в следующий раз, когда будете стараться наладить контакт со своей половинкой, попробуйте искусно воспроизвести выражение ее (его) лица. Велика вероятность, что это поможет вам ощутить близость друг к другу и укрепить эмоциональную связь, ослабшую за время раздора.

 

Мои чувства – не твои чувства

В одной из финальных сцен фильма «История любви» мы видим Дженни уже в больнице, на смертном одре, рядом с ней сидит ее супруг. Врачи и медсестры снуют туда-сюда, но по их лицам нельзя сказать, что они разделяют горе молодой пары, и никого из зрителей подобная «черствость» не удивляет. Принято считать, что врачи должны подходить к делу профессионально и не принимать близко к сердцу боль и страдания пациентов. Такая невозмутимость позволяет им ставить диагноз и принимать решения о лечении беспристрастно. Вместе с тем докторам все же стоит проявлять некоторое сочувствие к больным. Особенно важна эмпатия врача для эффективной коммуникации с пациентами. Сострадание помогает больному почувствовать себя спокойным и удовлетворенным. Считается, что эмпатия врача также влияет на готовность пациента выполнять его предписания. Как же врачу удается налаживать контакт с больными и при этом не проживать чрезмерно их трудности, чтобы не терять способности к хладнокровной оценке ситуации и выбору адекватного лечения?

Большинство врачей вне стен рабочего кабинета не демонстрируют пониженной эмоциональной реакции. Из этого можно сделать вывод, что речь идет о профессиональном опыте, а не врожденной склонности к сохранению эмоциональной дистанции. Именно опыт помогает медикам не «ломаться» при виде страданий пациентов. Врачи учатся держать свои чувства под контролем и фокусироваться на том, что им нужно сделать в сложившейся ситуации – например, как вести себя с пациентом, чей организм не реагирует на терапию так, как ожидалось. И действительно, люди, только начинающие работать в медицине, намного острее видимо реагируют на боль пациента, чем те, кто обладает значительным профессиональным опытом. Примечательно, что мы можем многое узнать о том, как врачи справляются с эмоциональной реакцией на чужие страдания, если посмотрим на те участки мозга, где зарождается реакция на чужой дискомфорт. Оказывается, у медиков и профессионалов иных специальностей эти области мозговой ткани выглядят по-разному.

Нейронные цепи, которые «заведуют» чувством боли, испытываемой человеком, во многом совпадают с теми цепями, которые формируют восприятие чужой боли. Так называемый островок (или островковая доля), соматосенсорная кора и передняя поясная кора – все эти отделы головного мозга вовлечены в процесс обработки болевых ощущений, испытываемых как нами самими, так и другими людьми. Эмпатия во многом определяется резонансом, который возникает между нами и окружающими: мы мысленно копируем других и таким образом разделяем их эмоциональный опыт. Когда врачи смотрят видеокадры, на которых людям протыкают иголкой различные части тела, соответствующий участок их мозга реагирует на вид человека, испытывающего боль, менее активно, чем тот же участок мозга людей, не имеющих отношения к медицине. Но это не означает, что мозг врачей в принципе реагирует менее активно при виде человека, испытывающего боль. Как раз наоборот. Просто в подобных ситуациях область мозга, находящаяся точно в центре лобной коры, где «ютится» наша способность регулировать собственные эмоции и переживания, работает у них намного активнее, чем у других людей. Оказывается, чем активнее у врачей центр мозга, регулирующий эмоции, тем меньше приходится «волноваться» тем участкам мозга, которые регистрируют боль. На практике врачи натренировывают свою префронтальную кору сдерживать и подавлять врожденную человеческую склонность к зеркальному отражению болезненных ощущений других людей.

Способность умерять свои эмоции, которые непроизвольно возникают при виде чужой беды, формируется и развивается у нас на протяжении всей жизни. Вид захлопывающейся двери, зажимающей чью-то руку, воспринимается нами по-разному в семь лет и в тридцать семь. С возрастом в нас происходит определенный психический и физический сдвиг, и мы начинаем понимать эмоциональные ситуации по-иному. Маленькие дети отличаются более глубокой внутренней эмоциональной реакцией, которая имеет огромное значение для определения эмоционального смысла того, что происходит у них на глазах. Если малыши видят, как захлопнувшаяся дверь автомобиля зажимает кому-нибудь руку, они могут вздрогнуть и даже схватить собственную руку. В отличие от них взрослые демонстрируют более взвешенную и бесстрастную реакцию, которая в определенной степени напоминает поведение профессиональных медиков. С годами мы накапливаем знания и опыт и способны более адекватно оценивать чувства, которые наблюдаем у окружающих, а также оттачиваем умение отделять чужие эмоции от своих. Развитие префронтальной коры продолжается примерно до 25 лет, и оно, безусловно, способствует трезвому осмыслению эмоций. До этого возраста эмоциональным центрам мозга намного легче брать бразды правления в свои руки.

Как и врачи, тренирующие свою префронтальную кору, чтобы та умеряла их реакцию на боль, все мы с годами развиваем в себе умение держать эмоции в узде в самых разных ситуациях – и в радости, и в горе. Люди, побаивающиеся математики, лучше справляются с тестами по этому предмету, когда, подобно врачам, пытаются управлять эмоциями. Точно так же и люди, страдающие различными фобиями, скажем боязнью пауков, могут воспользоваться этими стратегиями, чтобы взять под контроль свою реакцию страха и осмелиться подойти к тарантулу шаг за шагом, все ближе и ближе, и, возможно, даже потрогать рукой свой ужас о восьми ногах. Как могут люди с арахнофобией или боязнью математики добиться этого? Есть один очень простой прием: нужно сесть и изложить на бумаге свои мысли и опасения в отношении негативного события. Каких-нибудь десяти минут таких излияний будет достаточно, чтобы разгрузить свой мозг, избавив его от неприятных мыслей, и практически гарантировать себе то, что негативные эмоции не накалятся до такой степени, что вы не сможете выполнить предстоящую работу. В определенном смысле, выкладывая свои страхи на бумаге, вы помогаете своей префронтальной коре убавить громкость «динамика» негативной реакции.

Главное – не позволить страхам завладеть вами полностью. Нам просто необходимо владеть инструментами контроля над негативными реакциями, особенно когда эмоции начинают клокотать в нас и подниматься на поверхность, угрожая затопить нашу способность справляться с задачами на отлично. Врачи успешно оттачивают в себе это умение, поскольку оно позволяет им отделять себя от боли и страданий пациентов. Мы тоже так можем.

* * *

Вспомните эксперимент моего коллеги Джина Дисити, во время которого он просил испытуемых представить себе, что их «поймали» на унитазе или что в подобном неловком положении застали их маму. Ученый обнаружил, что и в том, и в другом случае активизируются почти одни и те же эмоциональные центры мозга. Однако наблюдались и некоторые отличия. А самое удивительное, что активность в сенсорной коре указывала на то, какой именно вариант сценария обдумывает человек. Сенсорная зона коры расположена непосредственно за моторной, она представляет собой полоску коры мозга и отвечает за получение входящих сообщений, поступающих от наших органов чувств: осязания, обоняния, слуха. Сенсорная зона активизируется прежде всего тогда, когда мы думаем о себе, а не о ком-то другом, возможно, потому, что, думая о себе, мы обращаемся непосредственно к своему предшествующему телесному опыту.

Рядом на сенсорной зоне коры размещается участок мозговой ткани под названием височно-теменной узел (ВТУ). Он тоже играет важную роль, помогая нам осознавать, какие чувства кому принадлежат, то есть отделять собственные переживания от переживаний и действий других людей. Этот узел получает сведения от органов чувств и сопоставляет их со всевозможными обрывками информации, связанными с нашим телом, чтобы сформировать всеобъемлющую картину того, что мы испытываем. Иными словами, этот участок мозга занимается мониторингом тела. Поэтому считается, что он очень важен для формирования модели психического состояния, то есть способности отделять собственные мысли, действия и намерения от чужих. Вместе с сенсорной зоной коры височно-теменной узел посылает нам сигналы и дает понять, когда возникающие у нас чувства являются результатом нашего собственного опыта, а когда – лишь эмпатической реакцией на переживания других людей.

Считается, что аномалии в этой зоне и окружающей ее мозговой ткани приводят к возникновению расстройств аутического спектра. По некоторым предположениям, нарушения в структуре областей мозга, помогающих нам отличать свои собственные действия и намерения от чужих (или, по крайней мере, наличие проблем с прохождением сигналов, посылаемых из этих областей), приводят к аутизму. Аутисты испытывают различные трудности с социальным взаимодействием, особенно с пониманием эмоций и намерений окружающих. Если вы не осознаёте, что действия другого человека – скажем, улыбка, нахмуренные брови или другое мимическое движение – подобны тем гримасам, которые вы сами иногда делаете, то вам будет сложно уловить смысл поведения окружающих.

 

Аутизм: разбитые зеркала?

Не у всех детей, которым был поставлен диагноз «расстройство аутического спектра» (РАС), проявляются видимые признаки нарушения развития. Однако попытки установить контакт с ними, например вовлечь в беседу, как правило, обнажают эту проблему. Ребенок может избегать вашего взгляда, не отвечать на вопросы нормально, может качаться взад и вперед или хвататься за голову руками. В отличие от нормально развивающихся детей, ребенок с подобным расстройством не способен прочитать выражение вашего лица или позу и не умеет пользоваться подсказками, которые дает ваше поведение, чтобы понять ваши мысли и чувства. Если вы в шутку покажете язык, он вряд ли поддержит «игру» и высунет свой язык, копируя ваши действия, как сделали бы многие другие дети в подобной ситуации. Некоторым детям с диагнозом РАС бывает трудно имитировать чужое поведение.

Позы и мимика окружающих – важнейшие источники социальной информации. Они многое сообщают нам об эмоциональном состоянии человека, его отношении к нам, дружественном или враждебном, намерениях и действиях, которые нам, возможно, придется предпринять в ответ. Способность верно воспринимать и истолковывать социальную информацию, передаваемую другими людьми таким бессловесным образом, имеет ключевое значение для социальной коммуникации, однако не всем она дана. Люди с РАС (считается, что такие расстройства возникают у одного из 88 детей) испытывают большие трудности с толкованием социальной информации, особенно невербальной, которую можно почерпнуть из вида и поведения окружающих. Некоторые ученые убеждены, что неспособность обрабатывать социальную информацию возникает вследствие нарушения, или даже разрушения, системы зеркальных нейронов. Они обнаружили у людей с подобными расстройствами аномалии в сенсорной и моторной зонах коры и связанных с ними областях мозга, которые организуют наши действия и придают для нас смысл действиям другого человека, уподобляя их чему-то, что мы сами уже делали в прошлом.

Чтобы лучше изучить работу системы зеркальных нейронов, ученые часто используют метод визуализации электрической активности различных отделов мозга под названием «электроэнцефалограмма» (ЭЭГ). Пациент или испытуемый надевает несколько громоздкую шапочку с электродами, которые передают сигналы на экран, на который и выводится картина мозговых волн человека. С некоторых пор ученым стало известно, что определенные компоненты мозговых волн, называемые мю-волнами, подавляются, когда мы делаем намеренное движение, например протягиваем руку, чтобы схватить бутылку. В состоянии физического покоя нейроны сенсорных и моторных центров мозга обычно реагируют синхронно. Но когда человек целенаправленно предпринимает некое действие, эта синхронность нарушается. В результате амплитуда мю-волн совершает скачок. (Такая десинхронизация волн получила название «подавление мю-ритма».) Самое удивительное, что мю-волны подавляются и тогда, когда мы наблюдаем, как кто-то другой выполняет некие действия. Как вы помните, зеркальные нейроны макак-резус активизируются, когда обезьяна пытается схватить какой-нибудь предмет или когда видит, что этот предмет берет кто-то другой. Точно так же и у человека мозговые волны, сигнализирующие об осуществлении неких действий, прогнозируемо (схожим образом) меняются, когда он сам или тот, за кем он наблюдает, совершает действие. Учитывая сходство в подавлении мю-ритма при выполнении человеком самостоятельного действия или при наблюдении со стороны, ученые пришли к выводу, что мю-волны можно использовать как индикатор активности зеркальных нейронов.

Так, в одном эксперименте детей, на которых были надеты ЭЭГ-шапочки, просили взять определенный предмет, а также посмотреть видео с изображением того, как другие дети берут в руки тот же самый предмет. Когда нормально развивающиеся дети хватали предмет, их мозг демонстрировал такую же активность, как и тогда, когда они наблюдали за тем, как это делают другие. А вот у детей с аутизмом ЭЭГ фиксировала активность мозга только тогда, когда они сами брали в руки указанный предмет. Похоже, дети с расстройствами аутического спектра не всегда отражают действия других людей или, по крайней мере, такие действия, которые они и сами способны выполнять.

Недавно было обнаружено, что можно научиться подавлять мю-волны с помощью специальных методов тренинга обратной биологической связи. Профессор Хайме Пинеда из Калифорнийского университета в Сан-Диего провел специальное исследование с целью выяснить, способны ли дети с диагнозом РАС научиться регулировать ритмы своего мозга и контролировать свое понимание и реакцию на поведение других людей. Всю свою профессиональную жизнь Пинеда посвятил изучению того, как мозг воспринимает и обрабатывает информацию, поступающую из внешнего мира. Если вы случайно встретите ученого вне стен его просторного кабинета в современном здании университета, где работают специалисты в области когнитивных наук, то можете и не догадаться, что перед вами выдающийся нейробиолог. У него непритязательная внешность, мягкий голос, теплая улыбка и игривый взгляд, которые у большинства людей ассоциируются скорее с людьми творческих профессий, например с художниками, но не с учеными. И отчасти вы будете правы: Пинеда – очень яркая личность, только его креативность проявляется в реализации нестандартных научных программ.

В одном из своих исследований профессор предложил местным детишкам из Сан-Диего с диагнозом РАС принять участие в программе-тренинге, основанной на нейронной обратной связи. Все дети были больны высокофункциональным, или легким, аутизмом, но сохранили в целом нормальный коэффициент умственного развития и речевые навыки, соответствующие возрасту. Их родители являлись членами «Списка Валери» – интернет-группы поддержки аутистов из Сан-Диего. На протяжении десяти недель, по нескольку раз в неделю, дети посещали лабораторию Пинеды, чтобы поучаствовать в тренинге. Во время занятий малыши надевали ЭЭГ-шапочки, которые выводили на экран кривую электрической активности их мозга. Пинеда и его сотрудники научили их контролировать свои мозговые волны, используя несколько различных видеоигр: с гоночными автомобилями, роботами и космическими кораблями. Дети быстро поняли, как можно использовать свое мышление для передвижения объектов на экране, например чтобы провести автомобиль по гоночному треку. Программа была рассчитана в общей сложности на 15 часов занятий. Через десять недель родители отметили позитивные изменения в способности своих детей концентрироваться, взаимодействовать с людьми, а также в других аспектах социального поведения, которые часто оказываются трудными для детей, страдающих аутизмом (по сравнению с детьми, не прошедшими тренинг). Если дети с РАС способны научиться менять свой мю-ритм, значит, можно подумать о разработке новых подходов к терапии аутизма. Так, например, эти игры могут быть использованы для усиленного подавления мю-волн и тогда, когда сам ребенок осуществляет некое действие и когда наблюдает за действиями другого человека, что позитивно скажется на его способности исследовать свой мир и успешно интерпретировать поведение тех, кто его окружает.

Такая резкая поведенческая перемена – ослабевание симптомов аутизма благодаря тренингу нейронной обратной связи – проливает новый свет на силу тела и соответствующих сигналов мозга, контролирующих наши действия. Когда дети меняют свои мысленные схемы восприятия, их поведение тоже меняется. Возможно, маленьким аутистам легче осмысливать свое взаимодействие с другими людьми, когда они видят, что их собственные действия и действия окружающих тесно связаны. Вместо того чтобы просто наблюдать за телесными движениями (например, когда взрослый человек игриво показывает язык), ребенок имеет возможность связать действие со смыслом и осознать, что взрослый настроен игриво и пытается вызвать такое же поведение в ответ.

Многие ученые, однако, считают, что все еще нет достаточно весомых доказательств, чтобы однозначно заявить: да, именно аномалии в системе зеркальных нейронов лежат в основе аутизма. Поскольку аутизм часто идет рука об руку с самыми разными когнитивными и двигательными нарушениями, трудно утверждать, что именно проблемы с зеркальным отражением вызывают эти расстройства. Не исключено, что они являются следствием более общей проблемы, например дефицита внимания к людям и их действиям, который приводит к непониманию социальной информации. Некоторым детям с РАС действительно сложно копировать поведение других людей, но есть и такие, для которых это не составляет труда. Может, малыши с РАС просто не знают, когда нужно копировать то, что они видят. Похоже, дети с аутизмом не способны использовать подсказки, получаемые в общении, чтобы понять, как себя вести. Проще говоря, они обрабатывают социальную информацию по-другому и не отдают ей преимущества (по крайней мере, в уме), в отличие от нормально развивающихся малышей. Можно подумать, что в аутичном мозге эта информация не отличается от любой другой. Улыбка не распознается как сигнал к дружбе – просто мышцы лица выполнили определенное движение. Мозг человека с диагнозом РАС не ориентируется во всем этом так, как мозг остальной части человечества. Оплошности в социальном поведении, похоже, вызваны неспособностью связать действия других людей со своими собственными.

Чарльз Дарвин говорил, что отношение – это совокупность движений, таких как занятие той или иной позы, которая демонстрирует, как чувствует себя человек в определенный момент времени. Английский антрополог и исследователь сэр Френсис Гальтон тоже говорил об отношении как о телесной склонности. И американский психолог Уильям Джеймс был убежден, что основой чувств служит телесный опыт переживания различных эмоциональных состояний. Наше тело играет важную роль не только в реализации способности испытывать эмоции, оно также оказывает влияние на то, как мы резонируем с чувствами и намерениями окружающих нас людей.