Краеугольный камень Белого дома был заложен 13 октября 1792 года. А строительство этого первого общественного здания в новой столице новой страны было завершено в 1800-м. Оно было создано как отражение великого эксперимента, который была намерена провести страна. Создатели этого творения во что бы то ни стало хотели избежать всех монархических ловушек, поэтому оно ничем не напоминает дворец. И тем не менее они хотели создать благородный и утонченный образ, в котором были бы воплощены их идеалы.

Поэтому, несмотря на время и непогоду, огонь и дым, пристройки и реконструкции, а также человеческие слабости его обитателей, Белый дом остается воплощением чаяний революционной и рационалистической эпохи.

В международном аэропорту Даллеса Хартман незаметно садится в такси, и, прежде чем машина оказывается у главных ворот Белого дома, он успевает увидеть здание во всевозможных ракурсах. Как и все мы, он уже много раз его видел — в фильмах и по телевизору в газетах, журналах, карикатурах и комиксах. И тем не менее это зрелище производит на него неизгладимое впечатление. Хартман даже не может определить, вызвано ли это эстетическими достоинствами декорации или тем, что ему предстоит войти в центр империи в качестве равноправного игрока.

Это один из тех дней, когда президент проводит множество встреч. Ничего принципиально важного, и тем не менее он очень занят. Дэвиду назначают аудиенцию на девять часов утра. В расписании президента записано: «Сек. ком. и Д. Хартман». В пресс-релизе будет сказано, что они обсуждали необходимость экспорта развлекательных программ, которые по важности уступают лишь авиации. Естественно, там не будет упомянуто, что секретарь по коммерции ушел практически сразу, а Хартман остался.

Оставшись наедине с президентом, Хартман рассказывает о том, чего хочет Саддам Хусейн. А хочет он доступа к западному оружию и военным технологиям. Он также хочет денег — еще до того, как они заключат сделку. Но Хартман предполагает, что это требование не станет препятствием для ее заключения. Денег нужно не очень много — несколько миллиардов долларов. И главное, чтобы это не было отражено в бюджете.

Буш испытывает явное облегчение. Выдуманный бюджет и так в десять раз превосходит по своим размерам надувной шарик для парада в день Благодарения. Никто и не пытается увязать его с реальностью, но всякий раз, когда он раздувается еще больше, поднимается страшный шум.

Деньги будут выданы Саддаму в виде займа.

— Нам даже это не потребуется делать, — замечает Хартман. Он уже присмотрел несколько швейцарских и итальянских банкиров, которые будут счастливы выдать займ. — Мы только должны дать свои гарантии. — Дэвид твердо намерен получить доход с обеих сторон. Банковское дело стало для него новой увлекательной перспективой. — Я предлагаю, чтобы займ на сельскохозяйственные кредиты обеспечивал департамент сельского хозяйства, — произносит он, почти дословно цитируя сценарий Пандара. — Тогда все будет выглядеть так, словно деньги получат наши фермеры, что, вполне возможно, и произойдет, так как Ирак покупает не только оружие, но и масло. Это и полезно, и незаметно.

А затем он переходит к главным вопросам. Вне зависимости от победы или поражения Саддам хочет получить гарантии личной безопасности, а также неприкосновенности его страны по крайней мере в ее нынешних границах. Кроме этого, ему требуются военные силы для зашиты этих границ и противодействия любой попытке переворота, который может быть организован диссидентствующим меньшинством. На самом деле Саддам сравнил необходимость удержания в границах курдов с политикой Америки по отношению к чернокожему населению. (Это было произнесено дружеским панибратским тоном, в духе общения одного главы государства с другим.) Сравнение было неудачное, но вполне объяснимое: в отличие от американцев, иракцы воспринимали американскую армию, полицию и национальную гвардию как разные грани одной и той же силы — не как отдельные организации. И все же Хартман предпочел не делиться с президентом этой информацией.

И еще оставалось несколько незначительных вопросов. Один из них был связан с неизбежным повышением цен на нефть. Возможно, не резким, но неотвратимым. Кроме этого, Саддам настаивал на предоставлении доступа к американским средствам массовой информации на протяжении всей войны. Он требовал предоставления прайм-тайм на телевидении с тем, чтобы он мог обращаться к американцам, арабам и народам всего мира.

Хартман уже проконсультировался по этому поводу с Биглом, позвонив ему по защищенной линии связи из филиала «Юниверсал секьюрити» в Риме.

И Бигл одобрил эту идею.

— Это в духе Капры, — откликнулся он. Фрэнк Каира отвечал за создание пропагандистских фильмов в Америке во время Второй мировой войны. Он создавал образ чудовищ из японцев и немцев, пользуясь их собственными съемками. И те, и другие гордились своими быстрыми победами, блицкригом и расовой чистотой своих наций. И они успешно отражали эти чувства в своих фильмах, особенно немцы. А Капра был в восторге от мысли, что сможет использовать их собственное оружие против них.

— Предоставьте ему эту возможность, — советует Хартман президенту. — Саддам разбирается в телевидении еще хуже, чем Майкл Дукакис. Поверьте мне, он человек прошлого века. Чем чаще он будет появляться на телеэкране, тем больше он себе навредит. Биглу эта идея очень понравилась. Он уже представляет, как Саддам с напыщенным видом будет разгуливать со своими штурмовиками по горящим руинам порабощенной страны.

Магдалина Лазло просыпается на рассвете и чувствует, что рядом с ней никого нет. Она протягивает руку, уже зная, что он ушел, и кладет ее на подушку, на которой лежала его голова. Сентиментальный жест. Но ей приятно ощущать эту тоску по ушедшему мужчине.

Она буквально физически ощущает ее и не хочет расставаться с этим чувством. Поднявшись, она надевает халат и направляется на кухню. Снизу доносится какой-то шум. Она ощущает утреннюю прохладу, и ночные грезы о возлюбленном рассеиваются, как призраки при первых лучах солнца. Через мгновение она ощущает аромат свежего кофе. И другие запахи: бекона на сковородке и хлеба в тостере. А потом тихий голос и смех чернокожего.

Она движется практически бесшумно, чтобы подслушать, о чем говорят внизу. Сначала она даже не догадывается, чем вызвано это желание, а потом понимает, что ей хочется увидеть отца и сына. Она пользуется противозачаточными средствами, уже не говоря о том, что ей не так-то просто забеременеть. Если у нее это получится, то это будет второй раз за всю ее жизнь. Ей не удалось забеременеть, даже живя с мужем. Может быть, именно поэтому она так легко соглашалась на интимную связь? Она просто не опасалась беременности и ее последствий — прерванной карьеры, растяжек, обвисших груди и живота, располневших бедер и груза ответственности. И, естественно, появления нового существа, от которого невозможно будет избавиться на протяжении последующих двадцати лет. Как можно было этого не бояться? Она проводит пальцами по волосам. Или, когда она говорила: «Пусть кто-нибудь родится или кто-нибудь умрет», она просто имела в виду, что иначе и заниматься этим не нужно?

У нее было даже специальное название для этой своей ипостаси, точно так же как у некоторых мужчин существуют прозвища для своих пенисов. И объяснялось это одним и тем же: часть начинала руководить целым, и человек испытывал гордость за ситуации, в которых оказывался, невзирая даже на то, что они были чреваты опасностью. Вполне естественно, что эту сторону своей личности Мэгги называла Марией Магдалиной и любила выставлять перед камерой эту распутную, опасную и нежную святую шлюху. Опасную в основном для самой Мэгги. Но именно это ощущение работы без страховки придавало волшебство ее актерской игре. Не мастерство, не грудь и не общая миловидность лица. А ее бесстрашная готовность быть некрасивой, грубой, страстной, глупой, испуганной, властной, злобной, сукой и синим чулком, святой и фригидной. Готовность увидеть возможность там, где ее не существует.

Восемнадцатилетний Мартин Джозеф Уэстон поднимает голову и видит стоящую в дверях Мэгги — халат туго затянут на талии, волосы всклокочены после сна, ноги босые. Ему приходится приложить огромное усилие, чтобы не присвистнуть и не отпустить какое-нибудь замечание в ее адрес, которое прозвучало бы вполне уместно на улице и абсолютно не годится для этого совершенного мира. Она робко улыбается, словно это она вторглась в их дом, и нарушила их покой, и теперь ждет, как они на это отреагируют. И Мартин Джозеф чувствует, что она пронзила его сердце навсегда.

Стив с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться при виде выражения, появившегося на лице сына, но он знает, как ранимы мальчики в этом возрасте, особенно в присутствии отцов и богинь. Поэтому он просто произносит:

— Доброе утро, мисс Лазло. Как насчет яичницы?

Она здоровается с обоими и просит называть ее Мэгги. Она отказывается от яичницы с беконом, но говорит, что выпила бы кофе с ржаным тостом. Стив наливает ей кофе. Как и большинство женщин, зарабатывающих деньги своей фигурой, она пьет его без молока и сливок. Стив отрезает кусок хлеба и кладет его в тостер рядом со своим. Мэгги садится за стол рядом с Мартином. Перед ним уже стоит омлет и лежит толстый шмат ветчины. Но когда рядом оказывается Мэгги, он чувствует, что не знает, как их есть.

— Так вот, значит, как ты выглядел, когда служил в десанте, — замечает Мэгги, обращаясь к Стиву.

— Чистая копия.

— Ты был очень симпатичным.

— Еще бы. Все девчонки за мной бегали. Тогда все было иначе. Стоило девчонке забеременеть, и ты должен был на ней жениться. Это заставляло быть осторожным. И о СПИДе тогда еще никто не слышал.

— Да ладно, пап.

Стив кладет себе на тарелку яичницу, потом вынимает тосты и намазывает их маслом. Затем замечает в холодильнике красивую банку с имбирным мармеладом и тоже ставит ее на стол, после чего наконец усаживается.

— Ты был с Джо во Вьетнаме.

— Ага.

— Расскажи мне об этом.

— Что именно?

— Вот этот человек, Тейлор, ненавидит Джо. Ты знаешь из-за чего?

— А Джо вам не рассказывал?

— Я его не спрашивала.

— Ну, если он вам не рассказывал…

— Стив, я просто не спрашивала его. — И она смотрит на него с таким видом, словно просит о помощи. — Я люблю Джо. Пожалуйста.

На рассвете агенты из Сакраменто продолжают сидеть в своем фургоне. Один наливает себе кофе из термоса, другой вылезает и направляется в кусты, чтобы помочиться. Ночь прошла спокойно. Трудно заниматься слежкой, когда ничего не происходит. Но это проще, чем копать канавы.

Когда начинает светать, Джо, Деннис и Ястреб с трех разных позиций продолжают следить за домом. Джо расположился на востоке, а Деннис на севере, среди виноградных лоз. Ястреб сидит с южной стороны в тени абрикосовых деревьев.

Обычно просыпающийся на рассвете Дилан встает в своей кроватке и начинает кричать, требуя внимания. Нянька берет его на руки. Джо видит, как она включает свет, а потом проходит с мальчиком на руках мимо окна.

Они встают первыми. Нянька дает Дилану его бутылочку а потом выпускает собак.

— Когда Джо стал сержантом, он получил возможность влиять кое на что, — говорит Стив. — И дела пошли гораздо лучше. Люди перестали гибнуть. Ребята перестали подрываться на минах-ловушках. Попадать в засады. Сержант Джо Броз никогда не попадал в засаду. У него словно было шестое чувство или какие-то таинственные способности. Хотя сам он говорил, что все это ерунда. Он объяснял мне и Джои, как это у него получается. Джои был его лучшим другом. Они вместе жили. Джо и Джои. У него был целый свод правил для определения засады: оценка местности, намерения неприятеля и всякое такое. И это работало.

Но для этого надо было здорово вкалывать. Совершать обходы, продираться сквозь заросли и не ходить по проложенным тропам. Постоянно носить каску и бронежилет, как бы ни было жарко. Глубоко окапываться. Пользоваться камуфляжем. Прикрывать каску листьями и раскрашивать лицо, особенно если ты белый.

Вы когда-нибудь видели фильм «Псы войны»? Там у Криса Уолкена был девиз: «Домой вернутся все». Нам повезло меньше. Но мы тоже хорошо воевали. И через некоторое время Джо Броз стал чем-то вроде звезды. И он гордился этим, по-настоящему гордился. Он заботился о своих парнях. Заставлял их приводить в порядок ноги, стирать одежду и все прочее, включая письма к мамам.

А потом у нас появился новый лейтенант, Гелб. Еврейский пацан из Атланты. Я помню это, потому что сам из Джорджии. Впрочем, он оказался вполне приличным типом. Он понял, что Джо все держит под контролем и лучшее, что можно сделать, — это оставить все в том же виде, в каком это было.

Мы служили в Первой армии, расположенной на севере, неподалеку от демилитаризованной зоны в горах. Офицеры менялись каждый день. Я до сих пор не понимаю, как они там оказывались. Среди них были капитан Тартабулл из подразделения десантников и армейский капитан Тейлор, наблюдатель. Десантники служили образцом для армии, показывали пример. Мы не знали, кто такой этот Тартабулл, и никогда раньше его не видели. Но он вел себя так, словно он большой начальник, и гонял нас взад и вперед сутки напролет. Сукин сын.

Он всех нас довел до ручки.

Нас было двадцать семь человек, включая трех офицеров. И мы двигались к зоне приземления. Все было путем. Мы выскочили из вертолетов и сразу бросились к деревьям, рассыпавшись по периметру, как того требовал Джо. По трое на флангах.

А потом из вертолетов выходят Тартабулл и Тейлор, пытаясь переплюнуть друг друга своей невозмутимостью. Типа: «Посмотри на меня, я никого не боюсь». А потом этот Тартабулл и заявляет: «Мы отправляемся вон в ту долину, а потом в следующую, потому что мы обязательно должны сегодня кого-нибудь убить. Счет идет на количество убитых врагов, и мы просто обязаны добыть сегодня несколько ушей».

Мы сразу понимаем, что сейчас будет. И сержант Джо Броз говорит: «Простите, капитан. Но в этой местности регулярно устраивают засады. Не ходите туда».

А капитан: «Нет, мы пойдем именно туда. Я приказываю».

«Это ошибка, сэр. Если обойти с левого фланга…» «Сержант! Вы что, боитесь спуститься в долину?»

«Да, сэр, потому что именно этого от нас и ждут, — они только и ждут какого-нибудь болвана, который туда сунется».

«Сержант, вы свободны». — И он подзывает к себе лейтенанта: «Возглавьте отряд, лейтенант».

Лейтенант отводит капитана в сторону и пытается объяснить ему что-то в частном порядке, но все понимают, что он говорит о Джо, его опыте и прочей ерунде. Тартабулл абсолютно выходит из себя и начинает писать кипятком, потому что кто-то подверг сомнению его приказ в присутствии армейского капитана. Его не останавливает даже то, что он не прав и мы все из-за него погибнем.

Джо не сомневался в наличии собак. За городом все держат собак. Поэтому он заранее разложил ароматические вещества, которые должны были отвлечь их от людей: запах текущей суки на случай, если это будут кобели, и запах лисы, если свора будет смешанной. Человеку сложно испытывать доверие к веществу, запах которого он не ощущает. Поэтому, когда появляются собаки, все замирают.

Две гончие, Форд и Никсон, выскакивают из дома и несутся вперед, абсолютно завороженные новыми запахами. Они делают круг, пытаясь взять след. Сами по себе они не представляют никакой опасности, но они могут обнаружить компанию Джо, и вот это уже опасно. Все трое вооружены и находятся на территории известного богача. Всем троим хватает воображения, чтобы представить себе появление местной полиции, собак, вертолетов и всего прочего, что может превратить происходящее в фильм Джона Ландиса. Они уже видят, как полицейские машины несутся через всю Калифорнию к виноградникам Бигла. И воображают сцену из «Первой крови» — озверевшая полиция против умалишенных ветеранов.

И вдруг Форд и Никсон прижимаются черными носами к земле и, опустив головы, бросаются вперед вдоль невидимой линии, которая на довольно большом расстоянии проходит как раз между Джо и Ястребом.

И тот и другой запах ведет к целой горке костей с мясом, которые смогут отвлечь собак на довольно длительное время, если им надоест носиться по следу, который все равно никуда не ведет. Мясо пропитано снотворным, которое дают собакам во время авиаперелетов.

И Джо остается ждать, когда проснутся остальные обитатели дома.

Тейлор связывается с парой, наблюдавшей за домом Бигла с выгодной позиции на дороге. Он спрашивает, не видели ли они чего. И они отвечают — нет.

— И конечно же, мы натыкаемся на засаду. Меньшее чем за минуту мы теряем пятерых.

Они окопались. И у нас нет выхода. Они сидят в закамуфлированных бункерах с автоматами и минометами. Даже авиаудар не в состоянии выкурить их из нор. Мы по-настоящему влипли. Они долго готовились к этой операции, произнося по вечерам молитвы: Господи, пошли нам какого-нибудь тупицу, который поведет своих людей через Долину смерти.

Этот Тартабулл пытается вызвать поддержку с воздуха. Что угодно — вертолеты, волшебного дракона, В-52. Но у него ничего не получается.

Мы стоим полукругом. Справа от нас был расположен крутой склон, но теперь он находится у нас в тылу. А место, куда мы направлялись, теперь оказывается от нас справа. Там у нас четверо — Джо с Джои и еще два братана. Я в центре еще с тремя пацанами, и с нами Тейлор. У Тейлора есть яйца, уж простите мне это выражение, и он не трус. Он делает все, что в его силах. Лейтенант слева, там где раньше был наш тыл, пытается найти выход, если он вообще существует. Тартабулл прячется за камнями и упавшим деревом рядом со склоном. Мы уже потеряли шестнадцать человек.

А их там не меньше шестидесяти. Если в ближайшее же время чего-нибудь не произойдет, мы все превратимся в дохлое мясо.

Вы никогда не участвовали в сражении, и я не знаю, как вам это описать. Честное слово не знаю. Вокруг стоит такой грохот, словно тебя спускают в бочке с горы, — крики, взрывы, выстрелы.

Тартабулл кричит в радиопередатчик, и наконец они соглашаются выслать подмогу. Не знаю, каким образом это удалось услышать Джо. Но он понимает, что капитан дает летчикам не те координаты. Хотя в тот момент я этого не знал, Джо рассказал мне об этом позже. Он требует, чтобы удар был нанесен прямо по нам.

Нянька возвращается с Диланом в дом. Они зовут собак, но те не возвращаются. Дилана это очень огорчает. Нянька больше озабочена тем, как отвлечь мальчика, нежели пропажей собак.

Чуть позднее просыпаются Бита и Джекки. Они машут из окна Дилану. Он поднимает вверх свою ручонку и принимается сжимать и разжимать кулачок. Это выглядит настолько очаровательно, что его родители начинают издавать умильные звуки. Потом Дилан замечает большой камень, и у него возникает желание швырнуть его в няньку.

У Ястреба наилучшая позиция для обзора фасада дома и дороги. Он-то и замечает машину «Юниверсал секьюрити», которая сворачивает к дому, и тут же сообщает об этом через микрофон, закрепленный на запястье, своим напарникам. И хотя эта система связи приобретена у другого изготовителя, она ничем не отличается от той, которой пользуются секретные службы.

— Джо ползет к капитану и кричит: «Не так, не так!» Капитан не обращает на него никакого внимания и продолжает снова и снова повторять ошибочные координаты. Раненые кричат, требуют помощи, морфина, зовут своих мам. Они кричат и стреляют.

Наконец Джо добирается до Тартабулла и кричит ему прямо в лицо: «Не те координаты! Отдай радио!» — ну и, соответственно, обзывает его разными словами, которые только могут прийти в голову в такой ситуации. Тартабулл тоже начинает на него кричать. И тогда Джо берет М-16 и направляет ее на капитана.

Наступает странная пауза, и, несмотря на крики и грохот, все поворачиваются и смотрят на Джо и капитана. Включая меня и Тейлора, который находится практически рядом со мной. Джо держит в руках винтовку, капитан — радиопередатчик. Чуть дальше за ними стоит лейтенант Капитан достает пистолет 45-го калибра и наводит его на Джо. Из радиопередатчика несутся какие-то звуки. Вьетнамцы продолжают стрелять, и одна из пуль попадает в Джои. Джо оглядывается, потом поворачивается к капитану и что-то говорит ему. Тот отвечает.

И Джо стреляет в него.

Агент «Юниверсал секьюрити» проводит в доме менее десяти минут. Вероятно, он говорит Биглу, что приехал выяснить, нет ли в доме жучков, но на самом деле цель его приезда заключается в том, чтобы забрать записи.

Трое наблюдателей продолжают терпеливо ждать. Около девяти Джекки и Бигл отправляются на конюшню. Сразу видно, что Джекки хорошая наездница и знает, что отлично выглядит в седле. Бигл с трудом держится на лошади и не умеет двигаться с ней в унисон. Скорее, он делает все возможное, чтобы помешать животному: плюхается в седло при каждом его шаге.

Они направляются к роще абрикосовых деревьев. И Ястреб молится о том, чтобы стать невидимкой. Учуявшие его лошади начинают ржать. Однако их седоки не обращают на это внимания и, натянув вожжи, устремляются дальше.

Потом из дома выходит кухарка, направляющаяся на рынок.

Через полчаса нянька ставит Дилана в ходунок, и они уходят в сторону дороги.

Дом пустеет, если, конечно, там не осталось еще кого-нибудь, о чьем существовании они не догадываются.

— Джо хватает радиопередатчик и диктует новые координаты. Тейлор кричит на него. Лейтенант, высунувшийся из укрытия, получает пулю.

Джо раскладывает дымовые шашки.

Не проходит и трех минут, как сверху раздается шум Ф-4. Они решают все сжечь напалмом. Мы чувствуем его жар за двести ярдов. Там стоит просто стена огня. Пара сотен ярдов в сторону, и мы бы уже были жареными десантниками. Превратились бы в шашлык с хрустящей корочкой.

Мы пользуемся этим как прикрытием, чтобы убраться подальше.

Джо несет на себе Джои. Я догоняю Джо и вижу, что Джои мертв. Я говорю ему об этом и тут же получаю пулю в спину. Джо плачет. Я никогда такого не видел. Я падаю на колени. Мне нехорошо — все куда-то уплывает. А потом Джо опускает на землю тело своего друга и поднимает меня.

Что было потом, я не помню. Единственное, что я знаю, — что мы вытащили десятерых. Десятерых из двадцати семи. Включая лейтенанта. Мне потом сказали, что Джо вернулся за ним. И еще сказали, что он больше никогда не будет ходить. Никогда. Не знаю, правда ли это. И Тейлор тоже выбрался.

В мотеле Тейлор прилаживает к своему телефону шифровальное устройство и ждет, когда из вашингтонского офиса ему позвонит Дэвид Хартман. Чтобы скоротать время, он вспоминает Вьетнам — не самое приятное занятие. Там все было не так, как предполагалось.

Когда он кончал школу, он был одним из лучших учеников. Конечно, не самым, но самые лучшие не слишком ценились в армии. Как правило, из них получались вооруженные болваны, писари и плановики, и они никогда не поднимались выше полковников. Кроме этого, Тейлор много занимался спортом — играл в регби, гольф, хорошо боксировал. Правда, гольф ему не слишком давался, так как половину времени он был вынужден играть с распухшими от боксерских поединков, больными руками, а вторую — с кружащейся головой, после того как на полном ходу врезался ею в поле. Зато армия знала много поколений таких тейлоров. И все они были офицерами. Коллеги объяснили ему, что занятия боксом и регби создают хорошую репутацию и способствуют продвижению по службе. Однако генералы на ринг не выходят, и ни один из них ему не позволит обхватить себя за бедра и швырнуть на пол. Поэтому для успешной карьеры требуется умение общаться со стариками, а это значит — умение играть в гольф и потреблять спиртные напитки.

Тейлор был рад, когда началась война.

Он считал ее плевым делом. Они собирались воевать с каким-то мелким государством. Да, это было не НАТО против стран Варшавского договора, где были бы задействованы миллионы солдат, танки, истребители и бомбардировщики — то, о чем так долго мечтали вояки с обеих сторон. Но все же это была настоящая война. Военные, понимая, что каждый честолюбивый офицер хочет принять участие в боевых действиях, чтобы украсить свое резюме, создали модель постоянной ротации кадров. Все должны были получить право пострелять, получить значки за участие в военных действиях, а может, и пару медалей.

Это была чисто бюрократическая реакция, когда приоритет отдавался желаниям членов организации, а не самоочевидным задачам, которые стояли перед этой организацией. А организация даже не учитывала того, что это может привести к поражению, что командование неопытных офицеров станет причиной гибели солдат, что любой разумный офицер, осознающий краткосрочность своего пребывания на войне, предпочтет рапортовать о мелких успехах, а не о крупных неудачах.

У Тейлора была хорошая биография. Его отец погиб в Корее. Дядя в чине полковника продолжал служить в вооруженных силах. Поэтому его тут же направили в Сайгон для работы в ставке. Для молодого офицера это было настоящим подарком, который сильно повысил его самооценку. Он был умен, внимателен, общителен, всегда ходил в идеально отглаженной форме и очень скоро получил капитанские лычки. Но честолюбие и мужественность требовали от него участия в боевых действиях. Поэтому при каждой удобной возможности он рвался в бой. И командование не возражало. Считалось, что к этому должен стремиться любой молодой офицер.

Наконец его отправили на место боевых действий. Хотя и в роли наблюдателя, но он оказался в самой гуще событий.

Это была странная война. Никто не задумывался о том, в чем же будет заключаться победа. Не было взводов и подразделений смешных ребят в зеленых формах и металлических касках, которых можно было перекинуть через линию фронта. Никто не собирался захватывать столицу противника, арестовывать плохих парней, находить хороших и обучать их основам демократии. Мы даже не собирались подавлять мятежников. Надо было только расставлять оценки подчиненным — кто сколько убил, и казалось, в этом был какой-то смысл, поскольку, согласно теории Вестморленда, мы вели войну на истощение.

Так, генерал Тейлора, командовавший Первой армией, состоявшей в основном из десантников, имел на своем счету рекордное количество убитых. С ним не могло сравниться ни одно другое армейское подразделение, обладавшее такими же численностью и структурой. И рядом с ним находился Тейлор, который все время рвался в бой. Генерал говорит:

— Есть такое место. И твоя задача — выяснить, почему у них все так хорошо получается. — Потом он кивает и подмигивает: — Если, конечно, это соответствует действительности.

Противник генерала, возглавляющий десантные войска, судя по всему, отлично разбирается в методах бюрократической войны. Поэтому он направляет туда же своего капитана, который тоже рвется в бой, и наставляет его: «Обеспечь его как можно большим количеством убитых».

Капитана зовут Тартабулл. Законченный кретин.

Тейлор переживает этот день снова и снова, пытаясь понять, что бы он мог сделать в этой ситуации. Спокойно подойти к Тартабуллу и указать ему на его ошибку? Тейлор оправдывает себя тем, что тот не стал бы его слушать. «Но я же входил в команду по боксу. Один удар справа, и он падает. Я бы спас два взвода, а потом предстал бы перед военным судом».

Надо было остановить сержанта Джо Броза. Застрелить его. А потом сказать Тартабуллу, что он был не прав, и помочь ему выпутаться из создавшегося положения.

— Тейлор видел, что Джо убил капитана. И в первый момент он хотел убить Джо. Убийство капитана — дело серьезное. Так было даже во Вьетнаме.

А тем временем лейтенант, Натан Гелб, представляет Джо к ордену и не упоминает о том, что Джо отправил капитана на тот свет. Речь идет только о том, что Джо смог назвать правильные координаты и взять командование на себя после того, как капитан был убит, а лейтенант ранен. Что он вынес раненых, а потом еще вернулся и за телом Джои. И я понимаю, что он уже тогда знал, что тот мертв. Такое случается — человек выносит кого-то с поля боя и не знает, жив он или мертв. Но Джо знал, что Джои мертв, потому что он оставил его и вынес меня. Понимаете, что я имею в виду?

Это была еще та история.

Тейлор подал рапорт. И разве он мог знать, что Гелб тоже подаст свой рапорт, в котором представит Броза к получению награды? Судя по слухам, несчастный сукин сын был так благодарен за то, что ему спасли жизнь, что требовал награждения Броза Почетной медалью Конгресса. Но на самом деле он представлял его к «Серебряной звезде». В рапорте Гелба ни слова не говорилось о том, что Джо застрелил Тартабулла. А позднее, когда Тейлор явился к нему в больницу, Гелб сказал, что это не имело никакого значения, так как Тартабулл все равно бы сгорел в напалме пятью минутами позже.

Тейлору не удалось взять верх, несмотря на то что он был выше рангом, служил в регулярных войсках и ходил в церковь по воскресеньям, а не по субботам. Но главное — он не смог отстоять базовый принцип всех вояк, что подчиненные не имеют права убивать старших офицеров, какие бы ошибки те ни допускали, — основополагающий для существования армии принцип.

Единственное, чего он не учел, так это средств массовой информации. Черт бы их побрал!

Ему объяснил это его генерал. Им ничего не оставалось, как подвергнуть героя Джо Броза, спасшего десять человек от напалма, рассеиваемого их собственными самолетами, военному суду, на котором будут присутствовать его лейтенант в инвалидном кресле в полном обмундировании и со всеми регалиями на груди и его рыдающая мать, специально прилетевшая из Атланты. И уж она расскажет телевизионщикам, как героически поступил Джо Броз, как он спас ее сына и еще девятерых, включая его обвинителя. «Видишь ли, сынок, Америка не одобряет эту войну, и мы не можем себе позволить этот трибунал».

Тейлор не сомневался в собственной правоте. К тому же о том, что он видел, как Броз убил офицера, говорилось в его рапорте, и, если бы это осталось безнаказанным, сам Тейлор неизбежно навлек бы на себя подозрения. А это было его первым сражением. Поэтому он стал настаивать на трибунале.

Однако приятель Броза из ЦРУ умудрился спрятать его, подыскав ему новую работу. А руководство десантных войск его отпустило. Причем не просто отправило в отставку, но еще и наградило.

Так что в результате в неловком положении оказался Мел Тейлор. Он так и не получил в командование боевое подразделение. Его карьерный рост резко замедлился. Можно даже сказать, остановился на мертвой точке. Он не сразу разобрался в происходящем. Никто не вступал с ним в полемику и ни словом не упоминал о случившемся. Однако все об этом знали. А потом он понял, что генералом ему не стать. Не стать даже полковником. И максимум что ему светит — звание майора.

И во всем был виноват Джо Броз, нарушивший основополагающий закон армии и оставшийся безнаказанным.

Раздается телефонный звонок, и Тейлор, узнав голос Хартмана, сообщает, что в доме Бигла все в порядке. Записи ежедневно отправляются из Сакраменто в Лос-Анджелес челночными рейсами в 10:30 утра и там расшифровываются. Броз приехал с целой компанией, и пока Тейлор не может объяснить, что это значит, поскольку прослушка в доме отсутствует. Но все дороги находятся под надзором.

— Кроме этого, у меня есть туз в рукаве, — добавляет Тейлор.

— Какой? — спрашивает Хартман.

— Туз пик, — отвечает Тейлор.

— И знаете, что самое смешное? — добавляет Стив. — Джо сказал, что Тейлор прав. Он сказал, что если офицеры будут стрелять друг в друга, то никакой армии создать не удастся. Что это станет концом всех вооруженных сил. Естественно, что определением компетентности младших чинов должны заниматься офицеры высшего ранга. Но даже если они этого не делают, они обязаны наказывать офицеров, нарушающих устав. Вот что сказал Джо.

Стив разражается хохотом и хлопает себя по колену.

Лицо его сына искажает гримаса — ему неловко за отца. Сколько бы тот ни старался, все равно кажется провинциалом. Даже двадцать лет жизни в Лос-Анджелесе ничего не изменили. Надо было ему оставаться на хлопковых плантациях.

Еще он ненавидит отца за то, что тот двадцать лет простоял у конвейера в «Дженерал моторс», был членом профсоюза. Потому что, когда его сократили, отец превратился в хлюпика.

Но в то же время он завидует ему, потому что тот был на войне. Проливал кровь с М-16 в руках! Сражался в джунглях. Убивал белых офицеров. Вот это по-мужски. И вернулся назад если и не с М-16, то, по крайней мере, с парочкой гранат в качестве сувениров.

За городом люди начинают вести себя беззаботно. Окно на первом этаже оставлено открытым. Джо пропихивает туда свое снаряжение, а потом залезает сам.

Ястреб и Деннис остаются снаружи, чтобы сообщить ему, если кто-нибудь начнет приближаться к дому.

Забравшись в дом, Джо замирает и прислушивается. Потом он вынимает из сумки пеленгующий микрофон, присоединяет к нему усилитель и высокотехнологичную гарнитуру — разновидность уокмена. С ее помощью можно увеличивать уровень слышимости до двадцати раз. Он поднимает ее вверх и пытается уловить в доме чье-либо присутствие. Ничего, если не считать топота маленьких лапок. Или мышь в простенке, или белка на крыше.

Он находится в библиотеке, явно отмеченной женским присутствием — масса книг и журналов и кушетка у окна.

Он вынимает из своего набора CMS-3.

Микрофон установлен в светильнике на потолке.

Дверь из библиотеки ведет в гостиную. В ней тоже установлена прослушка. Это хорошо — значит, Джо не придется устанавливать свои микрофоны и он просто подключится к записывающим устройствам «Юниверсал секьюрити». Вопрос был только в том, в каком месте подключаться. Место надо было найти незаметное и в то же время достаточно доступное, чтобы можно было менять пленки. Чаще всего для этого использовали чердак или подвал.