Место происшествия

Некоторые люди притягивают события. Дэвид утверждает, что я тоже обладаю этим неоднозначным свойством. Прав он, или нет, я не знаю. Чтобы об этом судить, нужна более внушительная статистика. Как говорится: поживем – увидим. Но история, которую я сейчас хочу рассказать, в какой-то мере подтверждает его мнение.

* * *

Даже от самой интересной и любимой работы иногда хочется отдохнуть. Что значит отдохнуть? Прежде всего – сменить обстановку. В наше время это не так уж просто.

Я всего лишь хочу сказать, что все мы иногда любим поиграть в другую, отличную от повседневной, жизнь. Но игрушки у каждого свои: кто-то берет с полки исторический, или фантастический роман, кто-то погружается в виртуальный мир, кто-то крутит старые киноленты, а кто-то покупает старинный замок.

Конец недели был удивительно спокойным, и я решила уйти домой пораньше, полностью полагаясь на своего секретаря.

С секретарем мне очень повезло. Прекрасно знающий свое дело, молодой человек обладал еще и тем редким качеством, которое присуще только крайне малому числу служащих. Он умел содержать все в образцовом порядке и при этом быть абсолютно незаметным, появляясь именно в те моменты, когда его присутствие оказывалось необходимым. Единственное, что меня в нем раздражало, это его имя. Представляете? Его звали Авриэль! Впрочем, после непродолжительных пререканий мы решили, что я в исключительном порядке могу называть его просто Ари.

Ну, так вот, я была уже у двери, когда телефонный звонок заставил меня вернуться.

– Детективное агентство Мэриэл Адамс, – привычно отрапортовала я.

– Привет сыщикам и сыщицам!... – жизнерадостно прозвучало в ответ.

– Привет прессе! – узнала я голос Дэвида.

– Есть заманчивое предложение, отказы не принимаются.

– Надеюсь, ты не осмелишься предложить мне работу?

– Нет, уверен, мое предложение придется тебе по вкусу. Ты ведь слышала о замке Ферни?

– Знаю только, что его купил на аукционе какой-то денежный мешок: то ли Стоун, то ли Кроун...

– Верно! Роберт Кроун, он отреставрировал эту груду камней, обустроил всеми современными удобствами и теперь, похоже, почувствовал себя истинным аристократом...

– Любопытно, но...

Я хотела объяснить своему другу, что прошлое меня вовсе не интересует, я бы лучше поговорила о чем-нибудь относящемся к будущему, но Дэвид не дал мне развить мою мысль.

– Перехожу к сути: – перебил он меня чуть ли не на полуслове, – свой торжественный переезд из нормального жилища в это древнее, хоть и отремонтированное, историческое сооружение он решил отметить в лучших аристократических традициях. Мне удалось попасть в число приглашенных, а ты, надеюсь, будешь меня сопровождать.

– У меня были другие планы, – слегка слукавила я, – но, чтобы не жалеть об упущенной возможности, пожалуй, не стану отказываться от твоего любезного предложения.

– Рад это слышать, – я услышала усмешку в голосе моего друга, но решила не обращать на нее внимания, – я за тобой заеду завтра часов в шесть, тебе хватит времени, чтобы стать неотразимой?

– Вполне.

Какая женщина не хочет быть, прежде всего, красивой? Можно долго рассуждать о душевных качествах и об интеллектуальных способностях, но, если среди комплиментов, которые мы слышим в свой адрес, не будет ни слова о тех достоинствах нашей внешности, которые мы так стремились подчеркнуть цветом, формой и прочими ухищрениями полного набора одежды, прически и макияжа, ваши слова пролетят мимо нашего слуха, господа представители сильного пола.

Итак, вечер и полдня я посвятила необременительным, потому как приятным, хлопотам. Глянув на себя в зеркало примерно за полчаса до прибытия Дэвида, я поняла: время потрачено недаром.

Мой друг был, как всегда, пунктуален, и уже примерно в семь часов вечера мы въехали во внутренний двор величественного сооружения под названием «Замок Ферни». Впрочем, здесь нас приятно удивил факт существования прекрасного и вполне современного подземного гаража. Это внушало надежду на то, что гостеприимные хозяева, играя в исторические игры, тем не менее, не пренебрегли мелочами, которые обеспечивают вполне комфортное существование в древних стенах.

 

Действующие лица

Честно говоря, я думала, что гостей будет значительно больше.

Думаю, мне стоит поподробнее рассказать о некоторых присутствующих, поскольку они имели непосредственное отношение к тем событиям, ради которых я и затеяла свое повествование.

Представьте себе просторную комнату с неправдоподобно высоким сводом, с узкими и тоже достаточно высокими окнами, зарешеченными кружевной вязью, которую просто не поворачивается язык назвать решетками. На стенах живописные портреты каких-то толи далеких предков нынешних хозяев замка, толи его бывших владельцев, а может, вообще исторических знаменитостей, знание истории не входит в число моих достоинств. Вдоль стен удобные диванчики, обитые атласом очень приятной цветочной расцветки в голубых тонах, между которыми расставлены забавные кривоногие столики. Почти весь пол закрывает огромный серо-голубой ковер. В такой обстановке и представьте себе участников и свидетелей происшествия.

Итак, список действующих лиц:

Роберт Кроун – хозяин замка, на вид ему не больше пятидесяти, худощав, подтянут, даже спортивен. Старается казаться этаким практичным циником, но... (впрочем, это уже мое собственное впечатление, не подкрепленное никакими фактами).

Мишель Кроун – молодая жена хозяина замка. Очень хороша. К мужу, несомненно, сильно привязана,... по крайней мере, но возможно существование и более сильного чувства. Дэвид, конечно, не посчитал бы это фактами, но я доверяю своей интуиции.

Марика Кроун – вдова племянника хозяина. Красива и умна, говорят, это редкое сочетание, но в этой небольшой компании таких уже две. Причем, как это ни странно, мы сразу испытали друг к другу несомненную симпатию. Даже тот факт, что Дэвид пялился на Марику почти весь вечер, не изменил моего отношения к ней.

Морис Парр – банкир, миллиардер, страстный коллекционер портретной живописи. Думаю, его пригласили, чтобы показать коллекцию замка, но, скорее всего, он уйдет разочарованным. Даже мне, хотя мои знания в этой области весьма поверхностны, совершенно понятно, что полотна, развешанные на стенах этого архитектурного памятника, если и имеют некоторую ценность, так только для историков.

Доктор Карл Тарни – преуспевающий врач. Ему лет тридцать пять. Он очень мил и импозантен. Настойчиво ухаживает за молодой вдовой. Интересно, как к нему относится сама Марика? Красивая была бы пара.

Джим Сотти – этот явно не в своей тарелке. Интересно, каким образом он попал в число приглашенных? Типичный провинциал. Даже скорее житель деревни. Может быть, сын состоятельного фермера. Надо же! И этот не сводит глаз с Марики.

Это главные участники событий, ну, и мы с Дэвидом, конечно..

 

Морис Парр

Всего приглашенных было человек двадцать. Программа этого приема не отличалась ни оригинальностью, ни особым разнообразием. Нам показали несколько наиболее интересных и, главное, уже полностью отреставрированных комнат. Все они выглядели как павильоны для съемок исторических фильмов, впрочем, некоторый уют в них все же ощущался. Затем мы прошли в парадную столовую, где нас всех усадили за длинный стол, уставленный различными блюдами. Ужин, конечно, был великолепен, я никогда еще не видела на одном столе такого количества разных деликатесов. Описать это изобилие мне ужасно сложно, ведь многие блюда я видела вообще впервые и не знала, как, впрочем, и сейчас не знаю, их названия. Спасибо хозяйке, которая тактично и мило с мягким юмором и едва заметной иронией объяснила нам, что мы можем найти и в какой посуде. По крайней мере, я смогла понять, где тут рыба, где мясо, а где овощи. Но все, что я решилась попробовать, было вкусно.

Десерт и вино были поданы в ту комнату, которую я описывала выше. Очевидно, предполагалось, что именно в это время гости будут приятно общаться и обмениваться мнениями. Но общий разговор возник только тогда, когда большинство гостей, что называется, откланялись. Остались только те, кого я назвала действующими лицами, и мы с Дэвидом, разумеется. Причем, мы задержались только потому, что Марика о чем-то спросила Дэвида, который просто не мог ограничиться лаконичным и точным ответом, мне же пришлось слегка поморочить голову симпатичному доктору.

Начал разговор наш гостеприимный хозяин, считая, очевидно, что это его обязанность – развлекать гостей.

– Что вы скажете о портретной галерее замка? – спросил он Мориса Парра, – эти картины мы приобрели вместе со стенами, на которых они висят.

– Стены произвели на меня гораздо большее впечатление, – чуть насмешливо ответил Парр.

– Неужели, среди этих полотен нет ни одного, достойного внимания. – Продолжил разговор Кроун.

– Ну, я не слишком внимательно осмотрел вашу коллекцию, однако, если бы здесь оказались портреты, написанные рукой мастера, я бы их уже увидел.

– Готов спорить, что, по крайней мере, один такой портрет есть, но вы, похоже, его не заметили, – неожиданно вступил в разговор Джим Сотти.

– И где же он, – Парр несколько картинно встал и осмотрелся.

– Не в этой комнате, хотя большая часть коллекции замка действительно находится здесь, – уточнил Джим

– Но я не видел картин в других комнатах, я хотел сказать, портретов, в столовой действительно висит вполне сносно написанный пейзаж, но это вне сферы моих интересов.

Насколько я помню к этому времени другие разговоры в этой комнате сошли на нет, и все, даже те, кто просто молчал, оказались невольными участниками начинавшейся дискуссии.

– Нет, я имею в виду именно портрет, – возразил молодой человек, – и утверждаю, что его писала рука мастера, и великого мастера!

– И где же вы высмотрели этот, как я понимаю, шедевр? – язвительно поинтересовался коллекционер.

– Он висит в небольшом коридорчике, ведущем от лестницы к столовой, в которой мы недавно ужинали.

Морис Парр уже собрался было ответить. Судя по его мимике, спор мог разгореться не шуточный, но тут открылась дверь и симпатичная девушка, в строгом темно-синем платье и белом кружевном передничке вкатила столик, на котором внизу стояло несколько бутылок вина, а сверху поднос с чистыми бокалами, хрустальная ваза с фруктами и конфетница с шоколадными фигурками.

– Это замечательное вино, мне доставили его из подвалов замка Азари, – гордо произнес Роберт Кроун, собственноручно разливая по бокалам густо-розовый напиток. Девушка в форме горничной, когда все бокалы были наполнены, обошла присутствующих, предлагая вино, фрукты и конфеты.

– А давайте пойдем и посмотрим этот портрет, – неожиданно предложил Парр, вернувшись к прерванному спору.

Все поддержали это предложение, поскольку спор между Джимом Сотти и владельцем одной из самых богатых в нашей стране коллекций портретной живописи заинтриговал нас, похоже, только доктора Тарни сейчас волновали совсем другие мысли и чувства. Я заметила, что он несколько раз доставал из кармана свой телефон и часто поглядывал на часы.

Теперь я должна упомянуть несколько деталей, важность которых станет вскоре вам вполне понятной. Как я уже сказала, только что было подано вино. Когда все отправились смотреть на портрет, большинство держали свои бокалы в руках. Исключение составили только Морис Парр и Роберт Кроун, они даже не прикоснулись еще к вину. Оба они сидели у небольшого симпатичного столика, занимавшего пространство между двумя диванчиками.

Мы все встали со своих мест и отправились вслед за Джимом. Я уже не слишком хорошо помню, что представляла собой наша компания в этот момент. Если бы я знала тогда, что все это будет важно, возможно была бы внимательней. Помню только, что мы с Дэвидом замыкали это шествие, впрочем, нет, Морис Парр шел за нами.. Очень жалею, что мне не пришло в голову оглянуться, когда мы покидали комнату.

Мы поднялись по широкой лестнице, свернули в маленький коридорчик, он вел в парадную столовую. Стена, на которой висел тот самый портрет, была украшена еще парой картин, изображающих замок Ферни.

Попробую описать по памяти то, что мы тогда дружно рассматривали. Полотно было небольшим, мне показалось, впечатление от него несколько ухудшала излишне массивная рама. Это был портрет девушки. Ее нельзя было назвать красивой, чуть длинноватое лицо, бледное, с тонкими губами, словно плотно сжатыми, но глаза были необычны, я вдруг почувствовала, что юная аристократка едва сдерживает слезы, как это удалось художнику?

Да, при ближайшем рассмотрении портрет действительно оказался довольно занятным, но это на мой непросвещенный взгляд. Что касается специалиста, а роль такового здесь, естественно, принадлежала владельцу одной из самых значительных и дорогих коллекций портретной живописи, то Парр был явно разочарован.

– Лет через двести, быть может, эта работа и будет представлять некоторый интерес, но только не сейчас. – Вот так он отозвался об увиденном.

Джим попытался было затеять с ним дискуссию по этому вопросу, но вскоре понял, что это бесполезно. Авторитет его оппонента был слишком значителен.

Когда мы все вернулись в гостиную, первым собрался уходить доктор, так как ему позвонил пациент. Он очень хотел подвезти Марику, но выяснилось, что она не собирается домой. Родственники пригласили ее погостить в замке, и она приняла это приглашение. Если честно, то мне это показалось странным. Причем странным казалось и то, что пригласили, и то, что согласилась. Мне подумалось, что между Мишель Кроун и племянницей ее мужа отношения были не самыми дружескими. Стали прощаться и остальные, в том числе мы с Дэвидом. Все наперебой благодарили хозяев за прекрасный вечер, сыпали комплиментами и в адрес очаровательной хозяйки, и в адрес этого величественного дома, так замечательно возвращенного к новой жизни благодаря энергии и деньгам господина Кроуна.

Я точно помню, что Морис Парр взял свой бокал и другой протянул хозяину замка со словами:

– Похоже, только мы с вами не попробовали это прекрасное вино...

 

Происшествие

А дальше произошло невероятное. Парр залпом выпил вино, затем вдруг схватился за горло и с какими-то странными хрипами повалился на пол. Хорошо, что доктор Тарни еще не успел уйти, хотя его профессиональные навыки понадобились только для того, чтобы констатировать смерть.

* * *

Все произошло так быстро и так неожиданно, что все растерялись и не знали, как поступить. Первым опомнился Дэвид. Он позвонил в полицию и предупредил всех присутствующих о том, что для них же самих лучше не покидать этот дом до прибытия следственной бригады. Это не слишком понравилось, прежде всего, доктору.

– Видите ли, – обратился он к Дэвиду, видимо признав его главным на этот момент, – у меня очень тяжелый пациент, мне недавно позвонили, ему стало хуже…

– Я понимаю, доктор, – мягко возразил мой друг, – но неужели никто из ваших коллег не может вас выручить, ведь, возможно, это убийство.

– Хорошо, – согласился вдруг Тарни, – позвоню, пожалуй, доктору Франку, он там недалеко живет, да, вы правы…

Все разбрелись по комнате, в ожидании полиции. Разговаривать никому не хотелось, все были растеряны.

– Карл, – вдруг позвала Марика, и доктор Тарни мгновенно оказался возле нее. Она что-то тихо сказала ему, и он сел с ней рядом.

Джим Сотти подошел к нам с Дэвидом.

– Нехорошо, – неожиданно сказал он, – просто нелепая ситуация.

– Да, что уж тут хорошего? – поддержал этот странный разговор Дэвид.

– Вы не понимаете! – чуть раздражено произнес Джим, – я ведь с ним спорил!

– Ну и что? – удивилась я.

– Ведь полиция будет выяснять…

– Вы что же считаете, что там работают идиоты? – его волнение мне действительно казалось странным, – а господин Кроун был недоволен оценкой своей коллекции, – тихо добавила я.

* * *

Полицейский комиссар оказался моим хорошим знакомым, а точнее, мы уже успели стать друзьями. Еще, будучи адвокатом, я как-то пару раз принимала участие в процессах по делам, блестяще завершенным возглавляемой им следственной группой. Кроме того, мы иногда сотрудничали, если вдруг пересекались проблемами. Да, это был Эрик Катлер. И он сразу же заметил меня:

– Вот уж не надеялся встретить вас здесь, Мэриэл. Вы тоже были в числе приглашенных, или вас уже успели пригласить нам в помощь?

– Что вы, комиссар. Я здесь в качестве частного лица. В общем, рядовой свидетель...

– Нам повезло, что на месте происшествия оказался такой свидетель.

Спустя несколько минут приехала следственная бригада. До чего странно выглядело все это современное оборудование на фоне этих почти музейных декораций.

После того, как видеокамера запечатлела место происшествия во всех подробностях, заглянув в каждый уголок замка, а прибывший медэксперт бегло осмотрел тело, покойника увезли для более тщательного изучения. Предварительное заключение было вполне однозначным – отравление.

Я исподволь поглядывала на всех невольных участников драмы, и мне почему-то подумалось, что никто из присутствующих не испытывает никакого беспокойства, за исключением, быть может, доктора, который скорее всего если и волновался, то о своем пациенте.

Никто не был по-настоящему опечален, да это и понятно: Морис Парр был мало знаком даже с хозяином дома, да и симпатичным человеком его трудно было назвать. Насколько мне известно, он был одинок, редко покидал свой дом, гостей у себя принимал еще реже. Интересно: кто наследует все его богатство?

– О чем задумались, коллега? – от неожиданности я вздрогнула. Катлер стоял рядом и так же, как и я, разглядывал расположившихся в разных концах комнаты гостей Кроуна. Сам хозяин замка в это время о чем-то разговаривал с молоденькой девушкой в форме горничной. Если я не ошибаюсь, это она подавала нам то самое вино.

– Я вот о чем думаю, комиссар... Обычно принято считать, что люди, невольно оказавшиеся в роли свидетелей преступления, как правило, нервничают, даже если не имеют никакого отношения к происшедшему...

– А вы уверены, что здесь имеет место именно преступление?

– Нет, не уверена, но все же умер человек, даже если это был несчастный случай, мне не понятно...

– И что же Вам непонятно?

– Как бы это лучше сформулировать?... Люди не то... чтобы спокойны. Нет, каждый из них по-своему возбужден, но мне почему-то кажется, что им скорее любопытно. Их волнует причастность к чему-то необычному, ведь, к счастью, такие происшествия происходят не каждый день.

– Пожалуй, вы правы... Об этом стоит подумать.

Комиссар подошел к Роберту Кроуну.

– Скажите, а где находился господин Парр, когда подавали вино, – спросил он хозяина.

– Вот тут, – показал Кроун на тот столик, за которым еще совсем недавно сидел Морис Парр и рассуждал о портретной галерее замка.

Комиссар внимательно осмотрел столик и все, что было вокруг. Он подозвал одного из сотрудников экспертной группы, и тот какое-то время собирал вокруг столика и на нем все, что можно было собрать. Я поняла, что комиссар ищет следы яда. Нужно было понять, как и кто мог отравить вино, которое выпил Парр. Впрочем, факт, что было отравлено именно вино, можно было считать лишь наиболее вероятным, но нужно было дождаться результатов анализов и вскрытия.

– Сейчас я хотел бы поговорить с каждым из присутствующих, – громко сказал Катлер, обращаясь сразу ко всем – я понимаю, что время позднее, поэтому постараюсь не задержать вас надолго. Я бы хотел сначала поговорить с вами, Мэриэл, – сказал он, и мы поднялись на второй этаж в кабинет Кроуна, который тот предоставил в распоряжение полицейского комиссара для проведения предварительного опроса свидетелей. Вместе с нами поднялся и Дэвид, комиссар не возражал.

 

Следствие и первые факты

Я рассказала как можно подробнее обо всем, что происходило в замке этим вечером, стараясь не упустить ни одной детали, Дэвид немногое мог добавить к моему рассказу. Теперь Эрику Катлеру, как он сам признал, было значительно легче говорить с остальными свидетелями. Поскольку комиссар настоял на нашем участии в этой процедуре, я могу рассказать о ней довольно подробно. Первым был доктор Тарни, он был единственным, кто по-настоящему спешил покинуть место происшествия.

– Насколько хорошо вы знали господина Парра? – спросил комиссар, после всех необходимых формальностей.

– Мы ни разу не встречались до этого момента, – ответил доктор, но мне показалось, что он хотел что-то добавить.

Я не ошиблась, Тарни заговорил, не дожидаясь следующего вопроса.

– Я бы хотел вам кое-что сообщить, хотя это, конечно, нужно будет проверить, -он сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями, – да, я никогда не встречался с покойным раньше, но я знаком с его лечащим врачом и считаю, что у доктора Крафта есть для вас очень важная информация.

– А вы нам эту информацию сообщить отказываетесь? – на всякий случай спросил Эрик Катлер, хотя ответ был очевиден.

– Видите ли, я не могу вам ничего сообщить, не нарушая врачебной этики, информацию я получил случайно, да могу и ошибиться. Я всего лишь предположил, а доктор Крафт, я думаю, не станет от вас ничего скрывать.

– Но факты, на основании которых вы сделали ваше предположение, разве вы не можете сообщить?

– Кое-что могу, но, поверьте мне, вам лучше поговорить с Крафтом.

– Ну хорошо, спасибо вам, доктор. Вы можете быть свободны.

– Спасибо, но не могли бы вы разрешить и Марике Кроун покинуть замок? Я обещал отвезти ее домой.

– Если вы задержитесь на несколько минут, пока мы зададим ей пару вопросов, если вам не сложно, пригласите ее, пожалуйста, сюда.

Марика была совершенно спокойна. Впрочем, это было понятно. Неприятно, когда подобное происходит на твоих глазах, но вряд ли Марика была знакома со старым коллекционером, а смерть незнакомого старика, хоть и неприятна, но не способна по-настоящему потрясти.

Катлер задал несколько обычных вопросов, включающих анкетные данные, а затем перешел к собственно деловой части разговора.

– Были ли вы знакомы с покойным до встречи на этом приеме?

– Да, – неожиданно ответила Марика., – господин Парр – мой довольно близкий родственник.

– Как часто вы с ним встречались, и как складывались ваши отношения?

– Какие отношения, комиссар? Дядюшка Морис терпеть не мог всех своих родственников, не думаю, что я была исключением. Еще ребенком, я, возможно, видела его на каких-нибудь родственных мероприятиях, но не помню. Я упомянула о наших родственных связях только потому, что, если бы я этого не сделала, было бы подозрительно, вы ведь все равно бы об этом узнали, не так ли?

– Скорее всего, да.. Значит, вы с ним не встречались, и на наследство не рассчитываете?

– Ну, почему же, – усмехнулась Марика, – если мне что-нибудь перепадет, не откажусь и буду весьма довольна.

– Я вижу, вы не слишком опечалены, – заметил Катлер.

– Не думаю, что кто-то будет по-настоящему горевать, хотя по-человечески всегда жаль, если кто-то внезапно умирает, да еще вот так. Но я не собираюсь притворяться. К тому же, если дядя Морис решил уйти из жизни, то это его право, – Марика пожала плечами и посмотрела на комиссара, как мне показалось, с некоторым вызовом.

– Так вы считаете, что это было самоубийство?

– А что же еще? Мы все пили это вино. Если яд оказался в бокале Мориса Парра, то, кто его мог туда всыпать?

– Думаю, что ваши выводы несколько поспешны.

– Возможно и так, я всего лишь предполагаю, могу себе это позволить, поскольку не служу в полиции.

– Конечно, – согласился Эрик Катлер, – что ж спасибо за откровенность, вы можете покинуть замок, но просим не покидать города, не сообщив об этом нам, до окончания следствия.

– К счастью, никакие путешествия не входят в мои ближайшие планы, до свидания, господа. Всегда готова помочь, комиссар.

– Скажите, Марика, – вмешалась в разговор я, – вы ведь не хотели сегодня уезжать из замка?

– Да, Роберт предложил мне погостить у них несколько дней, я хотела воспользоваться этим, чтобы немного сменить обстановку и пожить в замке – она улыбнулась, – все мы любим немного поиграть в другую жизнь… Но я понимаю, что мое пребывание здесь после всего случившегося будет слишком тяжелым испытанием для Мишель, она была не в восторге от этой идеи, а мне свойственно человеколюбие

Марика удалилась. Комиссар задумался.

– В ее словах по поводу возможного самоубийства есть некое рациональное зерно, – вдруг заявил он. – прежде, чем мы продолжим опрос свидетелей, я бы хотел кое-что обсудить с вами. А точнее давайте постараемся вспомнить все, что касается этого единственного бокала, в котором оказался яд.

– Замечательная мысль, комиссар, – поддержала я, – давайте.

– Итак, вспомните все, что сможете, начиная с того момента, как появились бокалы и вино.

– Вино вкатила на двухъярусном столике девушка, вы могли ее видеть, комиссар, она была в той комнате, где все произошло, в тот момент, когда вы вошли. С ней в это время разговаривал Кроун.

– Да, я помню ее. Продолжайте.

– Сверху стояли пустые бокалы, ваза с фруктами и еще две с конфетами.

– Нет, – поправил меня Дэвид, – с конфетами была только одна вазочка.

– Не спорю, может быть. Внизу стояло несколько бутылок вина. Кроун взял одну из бутылок, открыл ее и разлил вино по бокалам.

– Как он открывал бутылку?

– Штопором, штопор тоже, видимо, лежал наверху, рядом с бокалами, просто по степени его наклона трудно сказать, что он брал что-то с нижней полочки. Слегка склонился, чтобы взять бутылку за горлышко, и все.

– Да, я тоже так думаю, – поддержал меня Дэвид в ответ на взгляд комиссара в его сторону.

– Как присутствующие брали бокалы? Все ли пили это вино?

– Мне кажется, что это вино пили все, Но никто не вставал, чтобы взять бокал, девушка подвезла столик с угощением к каждому из гостей. Комната не такая уж большая, это не заняло много времени. Все, кроме Кроуна и Парра держали свои бокалы в руках, во всяком случае, так было, когда мы отправились смотреть портрет.

– Значит, какое-то время бокал Парра оставался в комнате, на тот момент – в пустой комнате?

– Да, очевидно, так.

– Но ведь туда мог зайти кто угодно?

– Ну, да…

– Это, пожалуй, усложняет дело. Придется опрашивать не только гостей, но и слуг Кроуна, всех, кто был в замке к моменту, когда вы пошли смотреть портрет.

– Вы, правы, комиссар.

– Что ж, давайте пригласим этого молодого человека, – комиссар заглянул в свой блокнот, – Джима Сотти.

Не смотря на наш с ним разговор, чувствовалось, что Джим нервничает.

– Были ли вы знакомы с господином Паром до этого вечера?

– Нет, я его впервые увидел здесь, и сразу скажу, что он мне не понравился.

– Только потому, что не разделил ваши взгляды на живопись?

– Да при чем тут живопись? Он слишком хорошо в ней разбирается, чтобы не увидеть очевидного!

– Вы не могли бы уточнить?

– Старик прекрасно видел, что это Рамбье! Зачем он хотел всех убедить, что это дешевая поделка?

– А, может, вы ошиблись?

– Пригласите специалиста, для вас это не проблема, и, если я ошибаюсь, готов год работать маляром на строительстве какого-нибудь храма.

– Что ж, если выяснится, что это имеет отношение к делу, специалиста мы пригласим, а пока давайте вернемся к событиям сегодняшнего вечера. Не заметили ли вы чего-нибудь такого, что могло бы помочь следствию?

– Не знаю, что вы имеете в виду, но я считаю самым странным именно то, о чем сейчас сказал.

– Что же вы думаете, что его за это отравили?

– Нет, конечно…Но все остальное было в пределах привычного.

Мне очень хотелось задать еще один вопрос, но я понимала, что он будет воспринят как бестактность, и решила не задавать его, по крайней мере, Джиму Сотти.

О Мишель Кроун, которая вошла в кабинет своего мужа после того, как оттуда вышел Сотти, можно было смело сказать, что она сейчас – просто комок нервов. У нее были чуть покрасневшие веки, нос тщательно припудрен, но именно это указывало на то, что еще несколько минут назад эта женщина плакала. Еще мне показалось, что она выглядит очень испуганной. Почему-то глядя на нее я вспомнила о служаночке, которая угощала нас тем самым вином. Мысль всего лишь мелькнула и исчезла, поскольку комиссар начал разговор с госпожой Кроун.

– Скажите, пожалуйста, – Эрик Катлер старался говорить как можно мягче, очевидно, заметив состояние Мишель, – как давно вы познакомились с господином Парром?

– Его пригласил Роберт, я никогда раньше с ним не встречалась.

– Разве вы не обсуждали с ним список приглашенных.?

– Конечно, обсуждали, но почему я должна была возражать против этого человека? Он известный коллекционер, а Роберту хотелось показать наши портреты такому специалисту…

– А как вы сами оценивали вашу коллекцию?

– Я в этом совсем ничего не смыслю, вот Джим, он говорил, что есть несколько приличных портретов и даже пара ценных.

– Скажите, Мишель, – вмешалась я, не удержавшись от того, чтобы задать вопрос, мучивший меня с того момента, как я появилась в этом замке и рассмотрела всех присутствовавших там, – а как на ваш прием попал Джим Сотти?

– Джим? Но... Джим – архитектор. Он руководил восстановительными работами, кроме того, он талантливый художник. Разве вы не знали об этом? Он, правда, не очень похож на художника, да и на архитектора...

– А Морис Парр знал, кто такой Джим? – опять подключился к разговору комиссар.

– Не знаю... Представления гостей сейчас вышли из моды, люди умудряются как-то сами... Но Джим так всегда стесняется. Вот вы же не знали...

Собственно, после этого разговор не принес нам больше никакой интересной информации.

Наконец, в своем кабинете появился Роберт Кроун. Он был хмур, но относительно спокоен.

– Я думаю, что вы были знакомы с господином Парром до этого вечера, раз пригласили его, – комиссар не столько спросил, сколько аргументировал свое утверждение.

– Я не был знаком со всеми, кого мы пригласили, это ведь дань традиции, если хотите, игра, у которой есть свои правила. Например, пригласить Дэвида Сомса мне посоветовал редактор «Интерньюс». Я, разумеется, не раз читал его репортажи и счел эту идею удачной. Правда, пользуясь случаем, мне бы хотелось попросить господина Сомса…

– Не волнуйтесь, я представляю приличную газету, – с достоинством отреагировал Дэвид.

– Да, я собственно не сомневался… Так вот, с господином Парром мы в родстве, не знаю, сказала ли вам об этом Марика. Разумеется, Морис не самый приятный и общительный представитель нашего семейства... Был. Но я пригласил его не столько как родственника, сколько как специалиста, Джим мне кое-что объяснил, но мне не хотелось бы полагаться только на одно мнение, ну я ведь не думал, что все так обернется, мне думалось, что старику нужно иногда выбираться из своей дорогой берлоги, и, кроме того, мне известно, что он честолюбив… В общем, я надеялся и ему доставить удовольствие.

– Насколько мы выяснили, бокал с вином, который взял для себя покойный Морис Парр некоторое время стоял в комнате, из которой вы все ушли рассматривать портрет, так?

– Да, точнее, там было два бокала: мой и Парра.

– Разумеется, наш эксперт успел проверить ваш бокал, там было вино и больше ничего, но вы ведь из него не пили?

– Нет, так уж получилось.

– Вы понимаете, что за время вашего отсутствия в комнату мог зайти кто угодно?

– Конечно, но кроме нас с женой и гостей, в замке в это время оставалось только трое слуг. Ведь наш прием, собственно, подходил к концу.

– Вы уверены, что на момент происшествия в замке никого больше не было, кроме названных вами людей?

– Я думаю, что это лучше уточнить у нашего дворецкого, Тома Снайка, он должен знать, кто и когда уходил.

– Что ж, давайте, поговорим с ним, и с теми вашими слугами, кто сейчас в замке, кстати, вы не знаете в какое время, было разлито по бокалам вино?

– Ну, за минуты я не поручусь, но подать его в большую гостиную Луиза должна была ровно в девять часов тридцать минут, несколько минут ушло на то, чтобы открыть бутылку, разлить вино по бокалам, подать его всем присутствующим…

– Значит, смотреть портрет вы отправились примерно около десяти часов.

– Может, минут за пять до этого времени.

– Ну, хорошо, давайте поговорим с вашим Томом...

– Снайком.

– Да.

Том оказался еще достаточно молодым мужчиной внушительного телосложения и с добродушным круглым лицом. Волосы его были коротко подстрижены, и вообще он больше был похож на профессионального телохранителя, чем на дворецкого.

– Скажите, Том, – спросил его комиссар, покончив с формальностями, – можете ли вы точно сказать, кто из слуг находился в замке после половины десятого.

– Конечно, остались только те, кто здесь постоянно живет: я, как вы видите, Луиза Барини, это наша новенькая горничная, она и за столом прислуживает, когда нужно, ну и постоянный официант Якоб Маккорди, но он приболел, поэтому вино уже подавала Луиза.

– Вы уверены, что никто не мог остаться, или проникнуть в замок в это время?

– В это время открытой остается только парадная дверь. Всех кто работал на кухне и двух приходящих горничных я сам провожал и закрывал за ними двери, а проникнуть? Это как же? Через окно? Или какой подземный ход? Не знаю, что вам и сказать…

– Ну, хорошо, будем считать, что все благополучно ушли, и никто сюда не проникал. Мог ли кто-нибудь из тех троих, что остались в замке, незаметно пройти в большую гостиную в промежутке времени: от без пяти минут десять до четверти одиннадцатого?

– Да, кто угодно мог. Мы друг за другом не следили. Я был в каморке у парадной лестницы, но я там был один. Луиза крутилась по дому, но я ее не видел, а Якоб был в своей комнате в западном крыле, но вполне мог спуститься по боковой лестнице, и никто бы его не увидел. Только кому это было нужно? Кто из нас мог знать этого старика? А уж тем более искать его смерти, небось, наследников среди нас нет.

– Ну, бывают и другие причины для убийства, – пробурчал комиссар, без особой уверенности в голосе. – Будьте добры, пригласите сюда Луизу и узнайте, насколько сложно вашему Якобу прийти к нам. Если что, вам придется проводить нас к нему.

– Хорошо, господин комиссар.

Луиза была похожа на испуганного ребенка, который нашкодил и ждет неминуемого наказания. Возможно, я утрирую, но именно этот образ возник в моем сознании, как только девушка вошла в кабинет. Рост у нее, можно сказать, был средний, да и худой ее нельзя было назвать, но почему-то она казалась маленькой и какой-то хрупкой. Вьющиеся рыжеватые волосы слегка растрепались, лицо ясно говорило о том, что Луиза только что плакала. Это заметил и Эрик Катлер.

– Не стоит так расстраиваться, – просто таки по-отечески начал он разговор, – мы понимаем, что это происшествие не из приятных, но такое иногда случается. Или у вас есть более серьезный повод так остро переживать случившееся?

– Я только устроилась на работу, комиссар, и недели еще не проработала, а тут такое… – неожиданно довольно низким голосом ответила Луиза.

– Я понимаю, но нам нужно задать вам несколько вопросов, так что, постарайтесь успокоиться и вспомнить хорошенько все, что происходило сегодня вечером, все до самых незначительных мелочей.

– Я постараюсь.

– Вот и прекрасно. А как вы попали на эту должность?

– Я позвонила по объявлению, я искала работу. Ну, меня сразу привлекло это объявление, интересно ведь, старинный замок, да и жалованье здесь приличное, мне и сейчас не хотелось бы потерять это место.

– А почему вы должны его потерять? – удивился комиссар.

– Но ведь это я подавала это вино.

– Ну и что? Или это вы всыпали яд в бокал?

– Нет, что вы!

– Тогда и не о чем так переживать. Расскажите лучше, что вы делали после того, как подали это вино, и покинули большую гостиную.

– Я пошла в буфетную, навела там порядок, вообще, это не моя работа, но Якоб же заболел, да и там почти нечего было делать. Затем, я еще раз заглянула в гостиную, я слышала шум голосов, и мне хотелось убедиться… Ну, что мною все довольны.

– И что же там происходило?

– Я видела, что все встали и вышли, они направились в сторону парадной лестницы, это другая дверь, не та, в которую я заглянула.

– А больше вы не возвращались в эту комнату?

– Нет, пока не поднялся этот переполох.

– А от кого вы узнали о том, что случилось?

– Ко мне постучал Том, он сказал, что один из гостей хозяина отравился вином…

– Вы не были знакомы раньше ни с кем из присутствующих сейчас в замке?

– Я знакома с госпожой Кроун.

– Вы имеете в виду Марику? – уточнила я.

– Да, я работала у нее некоторое время. – ответила Луиза, и мне показалось, что она несколько успокоилась.

– Когда это было? – спросил комиссар.

– Год назад… Но я всего лишь приходила к ней убирать квартиру два раза в неделю.

– Понятно.

Луиза ушла, и я подумала, что наш разговор несколько утихомирил ее воображение, как минимум.

Якоб Маккорди все же вошел в кабинет хозяина, но выглядел он действительно неважно. Он, пожалуй, был самым старшим из всех присутствующих, если не считать покойника, впрочем, его-то уже увезли. Высокий и худой, с коротко подстриженными абсолютно седыми волосами. Глаза очень темные, настолько, что трудно было сказать, какого они на самом деле цвета. Густые темные брови, тонкие, или плотно сжатые губы, над чуть коротковатым подбородком, слегка длинноватый нос. В общем, не знаю, удалось ли мне передать впечатление, которое производил этот человек. Но о себе скажу, что я даже поежилась под его пристальным и настороженным взглядом.

– Извините, нас, господин Маккорди, что пришлось поднять вас с постели, – начал комиссар.

– Не нужно извиняться, комиссар, – перебил Катлера Якоб, – я ведь понимаю, что это не праздные беседы. Спрашивайте.

– Хорошо, спасибо. Вы, как я понимаю, все интересующее нас время, находились в своей комнате?

– О каком времени вы говорите?

– Примерно с половины десятого вечера.

– Да, в это время я уже ушел к себе, Луиза сама предложила мне… Хорошая она девочка, старательная, услужливая.

– Вы давно служите у Кроуна?

– Очень давно, комиссар, я еще его родителей помню, я единственный из слуг, кто переехал вместе с ними из городского дома, где они раньше обитали, – едва заметная улыбка промелькнула на его лице.

– Были ли вы знакомы до этого дня с господином Парром? – продолжал спрашивать комиссар, хотя, уже не рассчитывая на сколько-нибудь существенную информацию.

– Ну, это как посмотреть. Я его, пожалуй, несколько раз видел, но сомневаюсь, что это можно назвать знакомством.

– Что ж, как я понимаю, вы вряд ли можете добавить к уже сказанному, что-нибудь существенное.

– Если не сочтете за дерзость, господин комиссар, то, с вашего позволения, скажу. Я бы на вашем месте не искал убийцу, есть ли смысл убивать тяжело больного старика, которому и так немного осталось.

– Откуда вы это знаете?

– Я прислуживал за столом, случайно видел, как господин Парр во время ужина выпил таблетку. Это лекарство и мне знакомо, к сожалению. Это очень сильное обезболивающее…

– Вот оно что! Ну, спасибо, господин, Маккорди. Извините, что побеспокоили, выздоравливайте.

 

Мотивы и возможности

– Что ж, – сказал комиссар, когда мы остались в кабинете Кроуна втроем, – У меня пока появилась только одна разумная версия. А у вас, коллега?

– Догадываюсь, о чем вы подумали, но не кажется ли вам, что для самоубийства было выбрано слишком странное место, да и время, – возразила я.

– Это, конечно, так, но если мы начнем сейчас разбираться с мотивами и возможностями, то получится, как я подозреваю, не менее странная картина.

– И все же.

– У меня есть предложение: сегодня уже очень поздно, но завтра утром предлагаю встретиться у меня в кабинете, – ведь вы, друзья мои, как ни крути, свидетели.

– Ну, если свидетели, – усмехнулся Дэвид.

– Договорились, – улыбнулась я.

* * *

На следующее утро мы собрались в кабинете комиссара довольно рано. Это особенно сложно было для Дэвида. Он представляет собой классический образец совы. Но дело было не столько моим, или комиссара, сколько нашим общим, и это разбудило, если не самого Дэвида, то уж его тщеславие точно. Одно дело узнавать о следствии, когда оно уже закончено, другое – принимать в нем активное участие.

Когда мы, наконец, расположились возле большого комиссарского стола, Эрик Катлер, как и должно было быть здесь, заговорил первым.

– Думаю, что в этом деле самый сложный вопрос – это мотив! Но и с возможностями все не так уж просто. Слишком много подозреваемых…

– Вот и нужно сейчас постараться вычислить, у кого это совпало: и мотив, и возможности. – Продолжил мысль комиссара Дэвид.

– Боюсь, что для того, чтобы говорить о мотивах, нам не хватает информации, например, мы не знаем, кто станет наследником Мориса Парра, – возразила я.

– Я уже успел поговорить с его адвокатом, вернее с представителем адвокатской фирмы Портера, которая обслуживала его коллекцию. Похоже, именно коллекция портретной живописи была главной заботой и для него, и для фирмы. Но завещание находится именно у них и будет оглашено, как и положено, после похоронной церемонии. Однако я уже послал им запрос на копию, которую доставят нам в ближайшее время.

– Что ж тогда можно пока поговорить о тех, кто имел возможность положить яд в бокал, – подвела я итог нашему предварительному обсуждению, – мы уже выяснили, что это мог сделать кто-то из слуг, находящихся на тот момент в замке. Все трое фактически имели такую возможность, но зачем? Здесь мы опять спотыкаемся о проблему мотива. Поэтому я предлагаю для начала вспомнить, кто находился вблизи злополучного бокала после того, как стало ясно, кто из него будет пить.

– Да, тут вам с Дэвидом неплохо бы вспомнить все, даже самые мелкие, подробности этой части вчерашнего вечера. – поддержал мою мысль комиссар.

– Не возражаю, – согласился Дэвид.

– Что ж, – начала я, – разливал вино Роберт Кроун, но он не знал, кто и какой бокал возьмет, мало вероятно, чтобы он действовал на удачу в таком вопросе.

– Да, уж… – только и сказал на это мой друг.

– Затем подавала вино Луиза, в принципе, она могла отравить Парра, и именно его, но попробуйте найти для этого хоть мало мальски разумную причину. А вот дальше уже все становится более интересно, поскольку этот бокал, наконец, обретает своего вполне конкретного хозяина. Бокал стоит на столике. Парр не спешит пробовать вино, он увлечен спором с Джимом Сотти, увлечен настолько, что, забыв о напитке, предлагает всем пойти на второй этаж и рассмотреть портрет, вокруг которого и разгорелась дискуссия. Никто не возражает, поскольку, по-моему, все чувствуют, что это самая интересная часть этого вечера. Вот теперь я попробую вспомнить в каком порядке Кроуны и их гости покидали гостиную, у кого была хоть пара секунд для того, чтобы всыпать, или влить яд. Сам Кроун сидел за одним столом со старым коллекционером, но он встал и подошел к двери первым, насколько я помню. – Я посмотрела на Дэвида.

– Я тоже помню, что как только Парр предложил отправиться на второй этаж, Кроун встал и подошел к двери, ведущей на ту лестницу, которая ведет к нужному месту, – согласился со мной Дэвид.

– Вслед за ним поднялась Мишель, да она и сидела далековато от Мориса Парра. Затем Марика. Вместе с ней поднялись со своих мест доктор и Джим, и что-то мне подсказывает, что их в этот момент не слишком интересовал не только господин Парр, но и предмет спора. Мы с Дэвидом вышли из гостиной вслед за этими тремя, а последним ее покинул Парр. Получается, что именно он и мог отравить свой бокал, незаметно для других.

– Интересно… – задумчиво проговорил Эрик Катлер.

В это время на его столе зазвонил телефон.

После того как комиссар положил трубку, он немного помолчал, словно переваривая только что полученную информацию, затем сообщил нам факт, который подтверждал, и удивительно точно, только что нами полученный вывод.

– Это звонили из лаборатории. В правом кармане пиджака Мориса Парра обнаружены очень мелкие осколки стекла. Это осколки медицинской ампулы, в которой мог находиться цианид, очень небольшое его количество было выявлено на ткани этого же кармана. Похоже, что Парр раздавил ампулу, вылив ее содержимое в свой бокал, после чего осколки от этой ампулы положил в свой карман, а по дороге где-то их выбросил, они ведь должны были быть совсем маленькими, потом их просто растащили на обуви, да и кто их искал вне комнаты? Кругом ковровые покрытия. Да еще и лестница… Но в его действиях просто отсутствует всякая логика!

– Да, уж, – поддержала я комиссара, – самоубийца, заметающий следы своего преступления.

– А если ампулу подложил в карман Парра настоящий убийца, чтобы запутать следствие и привести нас к мысли о самоубийстве, – предположил Дэвид.

– Можно было бы это предположить, если бы там была именно ампула, или полный набор осколков, – возразила я, – а иначе, как ты себе это представляешь? Парр обнаруживает у себя в кармане осколки ампулы и спокойненько их выбрасывает на ковер, даже не предпринимая попытку выяснить, что это за стекла и как они попали в его карман? Да и как это вообще можно было все проделать? Он что под гипнозом был? А мы все? Ну, чисто теоретически это еще можно держать в голове, и все же мне это кажется маловероятным.

– Что ж, боюсь, что в предварительном слушанье этого дела в суде, версия самоубийства окажется самой убедительной, – вздохнул комиссар.

– Но почему именно в этом месте и именно в это время? – возмутилась я.

– Это слабое звено гипотезы о самоубийстве, но факты указывают на то, что возможность была только у самого Парра и слуг, однако у слуг не было мотива.

– А у Парра? У него есть причины для самоубийства?

– Ну, если подтвердится, что он был неизлечимо болен…

– А еще нет заключения?

– Должны вот-вот доставить, но по телефону доктор Вильсон мне сказал, что, скорее всего, это подтвердится. Он сказал, что точно сможет это сказать только после получения результатов лабораторных исследований.

– Ну, допустим, что он был тяжело болен и не хотел жить, боялся боли, не хотел пережить все стадии болезни, допустим. Но, что он не мог сделать это у себя дома, где его никто бы не увидел, где не нужно было все делать тайком? – продолжила я излагать аргументы в пользу своего несогласия с версией самоубийства, – да и зачем ему было бы тогда затевать этот странный спор? Лично мне кажется, что Джим ничуть не хуже его разбирается в живописи. Я видела картины Рамбье в национальном музее, стиль, несомненно, тот же, хотя я, разумеется не специалист.

– Да, мне кажется, что Сотти не зря так горячился, а старик вел себя очень странно, – поддержал меня Дэвид.

В этот момент наш разговор прервал дежурный инспектор, который занес комиссару курьерскую почту.

Комиссар распечатал конверты, и мы получили, во-первых, подтверждение факта наличия у Мориса Парра неизлечимой болезни, из-за которой временами он мог страдать от сильных болей. Во-вторых, – копию завещания. И тут был сюрприз: свои деньги господин Парр разделил поровну между оставшимися родственниками, которых даже не потрудился перечислить поименно, а свои картины он завещал национальному музею, к завещанию прилагалась подробная опись полотен, входящих в эту коллекцию.

Да, работа адвокатам предстояла нешуточная. Странно, что им не удалось убедить своего клиента написать более внятный текст завещания. Впрочем, судя даже по моим впечатлениям, убедить в чем-то этого господина было весьма непросто, особенно, если он что-то уже для себя решил. Данное завещание только подтвердило мое вначале довольно поверхностное мнение.

– Теперь мы знаем, что вчера в замке присутствовали, как минимум, двое их тех, кто получил от смерти старика некую выгоду, но очень сомнительно, что эти двое вчера об этом знали, – прокомментировал Дэвид полученные нами новые факты, – боюсь, что все же версия самоубийства выглядит самой логичной.

– Но не кажется ли вам, что было бы не лишним выяснить, откуда взялась ампула с цианидом, ведь это, насколько я понимаю, своего рода редкость. В нашей стране этих ампул нет со времен второй мировой войны, во всяком случае, нет в открытом медицинском обороте, – заметила я.

– Да, поддержал меня Катлер, – я уже направил несколько запросов, чтобы прояснить ситуацию, но не надеюсь на ответы. Вернее, ответы будут, но они вряд ли нам помогут. Цианид в ампулах – это очень странно.

– А почему вы думаете, что яд был в ампуле? – спросил вдруг Дэвид, – а если это были осколки от ампулы, в которой находилось совершенно безобидное вещество, а цианид попал на ткань совсем по-другому.

– Теоретически и такое возможно, но уж больно странное совпадение, – высказал свое сомнение комиссар. – Думаю, что нужно действительно поговорить с лечащим врачом Парра, возможно, он что-то прояснит. Он сегодня будет на приеме в поликлинике, нам стоит наведаться туда, к концу приема. Или вы не поедете со мной?

– Я, к сожалению, должен сейчас ехать в редакцию, но, надеюсь узнать от вас все новости, – сказал Дэвид.

– А я, разумеется, с вами, – ответила я на взгляд комиссара в мою сторону.

 

Доктор Реджинальд Крафт

Мы появились в кабинете доктора Крафта как раз тогда, когда его прием закончился, и он вполне мог уделить нам несколько минут. Светловолосый и белокожий, доктор выглядел явно моложе своих лет, впечатлению молодости способствовал и невысокий рост. Но, приглядевшись, я поняла, что ему уже наверняка больше пятидесяти, и еще, что он очень устал. Эрик Катлер предъявил свое служебное удостоверение и представил доктору меня, сказав, что я принимаю участие в данном расследовании по его просьбе. Впрочем, мне показалось, что доктор пропустил мимо своего сознания всю эту информацию.

– Так что же вы хотели узнать у меня, если, как я понимаю, вскрытие уже произведено, а, значит, о его болезни вы знаете.

– Да, но мы также знаем, что он умер от отравления цианидом, у нас есть основание подозревать, что господин Парр ушел из жизни добровольно, или вы считаете, что такое невозможно? – спросил комиссар, заметив, что доктор Крафт усмехнулся.

– Разрешите мне усомниться в этом. Пожалуй, я не думаю, что эта версия удачна хотя бы потому, что место и время для самоубийства выбрано уж точно не стандартно. Но дело не только в этом. Морис очень страдал от своей болезни, боялся приступов боли, которые случались у него все чаще, но умирать он не хотел. Буквально несколько дней назад он интересовался у меня, сколько ему нужно протянуть до того момента, когда его болезнь, благодаря открытиям современной медицины, перестанет быть смертельной, он читал медицинские журналы, следил за телепередачами, выискивал соответствующие новости в сети. Нет, я не верю в его добровольный уход, да еще при таких обстоятельствах, если, конечно, все, что по этому поводу сообщили газеты, действительно правда.

– Более, или менее, – подтвердил комиссар, очевидно, имея в виду газетные публикации.

– А мог ли у него быть цианид, причем в ампуле? – спросила я.

– Не знаю… – доктор задумался. – Не скрою, он просил меня достать ему яд, на тот случай, если он вдруг поймет, что в его жизни ему уже не светит выздоровление, а дожить до последней стадии своей болезни он очень боялся. Но цианид в ампуле… Впрочем, с его деньгами можно достать многое.

– Значит, яд у него все же мог быть? – уточнил комиссар.

– Мог, но я не могу утверждать, что был. – ответил доктор Крафт.

– Значит, вы ему эту услугу не оказали?

– Нет, комиссар, я не давал ему яд, вы ведь об этом?

– А что вы можете сказать о своем пациенте, как о человеке? Насколько легко и приятно было с ним общаться?

– Морис Парр не был приятным собеседником, хоть и был прекрасно образован, много повидал, много знал и понимал. Но все, что он накопил в этой жизни: деньги, картины, знания… – все это было бесполезной кучей хлама, и для него и для других. Не уверен, что объяснил вам, но это мое представление об усопшем…

– Ну, почему же, из того, что я о нем узнал за последние сутки, пожалуй, складывается именно такое впечатление. Спасибо, доктор, что ответили на наши вопросы.

– Всегда к вашим услугам, комиссар, – он сделал небольшую паузу, словно сомневаясь, стоит ли продолжать, – но не верьте, что Морис себя убил. Он мог бы убить, но только не себя. Во всяком случае, не сейчас.

 

Наследники

Похороны состоялись на следующий день. Скромная гражданская панихида, покойный был убежденным атеистом. Народу было довольно много, но собственно родственников оказалось всего пятеро. Именно эти пятеро и были приглашены в дом к усопшему для оглашения его последней воли. Присутствовали и мы с комиссаром. Перед самой этой процедурой нам удалось переговорить с нотариусом фирмы Портера, которому было поручено зачитать документ.

– Скажите, вы точно знаете, что сегодня сюда явились все родственники господина Парра, которые, как мы уже знаем, являются и его наследниками. – спросил комиссар Катлер

– Это все, кого мы знали в этом качестве, но текст завещания и имена наследников будут опубликованы в газетах, если есть еще претенденты, то у них на то, чтобы заявить свои права, есть полгода. – спокойно ответил адвокат.

Похоже, ему завещание клиента не казалось таким уж странным.

* * *

Но на присутствующих текст, который зачитал нотариус фирмы Портера произвел вполне ожидаемое впечатление.

Марика Кроун не сдержала смех, хотя сразу же извинилась перед присутствующими, впрочем, некоторым ее смех показался просто нервным.

Итак, любой человек, который сможет доказать свое родство с усопшим Морисом Парром, может рассчитывать на получение наследства. На сегодня таких наследников было пятеро, и доля каждого из них была внушительной. Понятно, что они не могли сразу получить свои деньги, в завещании были дополнительные распоряжения, внесенные туда, как я понимаю, по настоянию адвоката, составлявшего этот документ. На адвокатскую фирму возлагалась обязанность обратить в деньги всю недвижимость господина Парра, за исключением портретной коллекции, которая в течение недели должна быть передана национальному музею. Полученная после продажи недвижимости сумма должна быть вложена на счет покойного, после чего должно состоятся второе собрание наследников, где будет объявлена окончательная сумма, которая подлежит разделу между всеми, кто будет иметь право на наследство на тот момент. Каждый из наследников имеет право осуществить проверку всех действий адвокатской фирмы и подать иск в случае, если посчитает, что действия фирмы нанесли ущерб его интересам. На это предоставляется дополнительный срок – тридцать дней со дня оглашения суммы, полученной в результате выполнения всех пунктов дополнительных распоряжений.

Все это значило только одно: в течение некоторого времени вокруг миллиардов скончавшегося эксцентричного богача будет развиваться достаточно опасная интрига. Он задал такие правила игры, которые позволяли практически каждому его наследнику, или потенциальному наследнику влиять на результат. У меня появилось предчувствие, что смерть Мориса Парра будет не единственной загадкой, с которой нам предстоит разбираться. Как же верны оказались эти предчувствия.

Думаю, имеет смысл рассказать о тех пяти наследниках, которые уже были известны на момент оглашения завещания.

Двое из них известны вам, это Роберт Кроун и Марика Кроун. Теперь об остальных:

Дженифер Парр – дочь двоюродного брата Мориса Парра. Этой даме было лет пятьдесят. Судя по всему она была не так благополучна в плане стабильности своего финансового положения, как упомянутые раньше Кроуны. Она работала в рекламном агентстве секретарем, снимала квартиру на окраине Сент-Ривера, и на работу ездила автобусом.

Фредерик Санте – внучатый племянник Парра со стороны его сестры, умершей лет двадцать назад. Ее муж скончался пятью годами позднее. Родители этого молодого человека умерли, еще тогда, когда он был школьником. Так что, похоже на этой родственной ветви Санте оказался единственным сохранившимся росточком. Ему лет двадцать пять. Работает шофером такси, живет в Стренчфилде, в собственном доме, который остался ему в наследство от родителей.

Дэнис Зальцман – полковник в отставке, участник войны, троюродный брат покойного, возраст по виду определить сложно, но, судя по биографии, он должен быть старше своего умершего кузена. Выглядит вполне обеспеченным, на похороны приехал на собственном автомобиле, за рулем которого сидел шофер с военной выправкой.

Эти люди были определены в качестве родственников завещателя на момент его похорон, но список этот был пока открытым, что прекрасно понимали и мы с комиссаром, и представители адвокатской фирмы. Все, изложенные мною выше, сведения мы получили от нотариуса. Но нам было желательно поближе познакомиться с этими людьми. Хотя тогда мы двигались в этом направлении скорее интуитивно, чем осознанно. Поскольку никто, кроме Кроунов, не мог быть прямо причастен к тому, что произошло в замке Ферни. Но была вероятность причастности кого-то из наследников к появлению у Мориса Парра ампулы с цианидом. Впрочем, я подумала о том, что будет очень сложно связать воедино эти события. Достать ампулу с ядом для смертельно больного престарелого родственника – это не то же, что влить этот яд в его бокал с вином. Конечно, если подтвердится версия о самоубийстве, то можно будет говорить о некоторой моральной ответственности, но это, пожалуй, вопрос очень спорный.

В общем, с этого грустного мероприятия мы ушли, не получив никакой ценной информации, а у меня в душе поселилась какая-то необъяснимая тревога, происхождение которой носило явно иррациональный характер.

– Да, коллега, – сказал комиссар, когда мы сели в его машину, – похоже, эта история становится все бессмысленней. Это же надо! Оставить такое завещание!

– Да, дядюшка Морис пошутил, – невесело усмехнулась я, – как бы его шутка не обернулась бедой.

 

Подробности от Дэвида

Мы решили поехать пока в управление полиции, где вскоре обещал появиться и Дэвид. По пути комиссар подбросил меня в мою контору, куда я заскочила, чтобы убедиться, что там не произошло ничего такого, что бы требовало моего срочного вмешательства. Ари сообщил мне, что назначил встречу двум потенциальным клиентам, но в их проблемах не было ничего срочного. Поэтому со спокойной совестью я поехала с комиссаром.

Дэвид, как оказалось, был уже на месте и ждал нас, общаясь с дежурным инспектором.

Мы поднялись на седьмой этаж, устроились в креслах вокруг комиссарского стола. Я приготовилась к тому, что Эрик Катлер сформулирует сейчас главную проблему, и мы начнем ее обсуждать, но вдруг заговорил Дэвид.

– У меня есть информация, которую не мешало бы обдумать, – неожиданно заявил он, – вы знаете, что у Парра есть дочь?

– Дочь?! – воскликнули мы с комиссаром почти одновременно.

– Да, эта скандальная история произошла около трех десятков лет назад, если точно, двадцать восемь, когда Морис Парр еще не был ни старым, ни богатым. Не был он и столь известным коллекционером. В общем, я захотел выяснить, с чего началась его знаменитая коллекция, ну и стал копать в разных архивах. Редактор не возражал, ведь смерть миллиардера сейчас очень заинтересовала читающую публику. Оказалось, что самый известный в нашей стране собиратель портретной живописи сам в молодости пробовал себя в качестве художника. Сейчас о нем много пишут, но о его занятиях живописью никто не упоминает. А он, тем не менее, учился в художественной академии и был даже лауреатом одного из конкурсов юных дарований. Но не это главная сенсация, он, собственно, особых успехов на этом поприще так не достиг, а быть ремесленником не захотел. Коллекционировать портретную живопись он начал тогда, когда стал наследником Кристофера Парра, брата отца. Капитал, который ему достался от его дяди, был не так уж значителен, но в наследство входил трехэтажный старый особняк в Мэрвике, а в нем оказалось несколько портретов известных мастеров, в том числе Рамбье и Ризотти. Ну, дальнейшую историю его процветания сейчас знают все. А вот, что я раскопал в старой подшивке своей любимой «Интерньюс». Юная манекенщица Стэлла Роджерс, едва начавшая свою карьеру на подиуме, вынуждена была оставить работу, так как родила дочь от некого Мориса Парра студента художественной академии. Она возбудила дело о признании отцовства и взыскании некоторой суммы с отца ребенка на содержание дочери, а также она возбудила дело о возмещения ущерба, в связи с потерей работы. Суд признал Мориса отцом ребенка и принял решение в пользу истицы. Денег тогда у Парра не было, сумма была слишком велика для его тощего бюджета, ему грозили серьезные санкции, но Стэлла вдруг отказалась от своих притязаний и исчезла, скорее всего, покинула страну. Итак, было несколько легенд по этому поводу, например, в одном дамском журнале была публикация, в которой говорилось о том, что Стэлла Роджерс вышла замуж за принца одной восточной страны, и он увез ее к себе на родину. Ну и остальные в той или иной степени перепевки этой байки.

– Значит, сейчас дочери Парра где-то в районе двадвати восьми, – произнес комиссар, об этом же подумала и я.

– А как Стэлла назвала девочку, нигде не упоминается? – спросил комиссар, опять совершенно в унисон с моими размышлениями.

– Упоминается в той же заметке, где и говорится о восточном принце. Девочку звали Луиза.

– Интересно, а есть где-нибудь фотографии этой самой Стелы Роджерс? – поинтересовалась я.

– Есть, но на них лучше всего можно рассмотреть ее ноги, а лицо либо снято нечетко и в профиль, либо наполовину закрыто шляпой. Кое-где упоминается, что она была натуральной блондинкой, и ее волосы имели чуть рыжеватый оттенок.

– Что ж, комиссар, неплохо бы собрать материал об этой малышке Луизе, – заметила я.

– Вы какую из них имеете в виду? – спросил Эрик Катлер.

– Думаю, что хорошо бы все знать об обеих, а вдруг их биографии пересекутся?

 

История Стэллы Роджерс

Мы решили, что выяснить все подробности биографии Луизы Барини, горничной Кроунов, проще комиссару. Дэвиду мы поручили собрать все материалы о Стэлле Роджерс и Морисе Парре, какие он только сможет раскопать в старых газетах, журналах и в сети. Я же займусь поисками настоящих фактов о жизни Стэллы Роджерс и ее дочери.

Для начала я отправилась в фирму «Стиль», там Стэлла начинала свою карьеру манекенщицы, впрочем, похоже, что продолжение этой карьеры так и не состоялось. Для этого мне пришлось выехать в Мэрвик, именно там располагался офис этой фирмы.

Небольшое двухэтажное здание находилось совсем рядом с набережной, его легко было найти, поскольку поблизости были в основном маленькие уютные ресторанчики и кафе. День был жаркий, и я с удовольствием вошла в прохладный вестибюль. Там никого не было. На первом этаже я увидела приоткрытую дверь и заглянула туда. Комната было маленькой и какой-то захламленной. Вдоль стен стеллажи, забитые множеством картонных папок, посредине огромный и какой-то несуразный стол, заваленный тоже папками. За столом сидел симпатичный молодой человек, темноволосый и очень смуглый в легкой белой рубашке из полупрозрачного материала. Он поднял голову и посмотрел на меня, как мне показалось, очень странным взглядом, словно прикидывал, что на меня можно надеть.

– Вы опоздали, – вдруг заявил он, – приходите через неделю, но приходите, у вас, несомненно, есть шанс.

– Спасибо, – сказала я, вдруг сообразив, что происходит, – но я не думаю, что мое дело может подождать целую неделю.

– Но… – хотел было возмутиться мой собеседник.

– Мое имя Мэриэл Адамс, – не дала я ему продолжить, – я частный детектив и нахожусь здесь по поручению центрального полицейского управления.

Комиссар Катлер позаботился о документе, подтверждающем мою миссию, но он не понадобился. Мне поверили без всяких бумажных доказательств.

– Извините, мое имя Рауль Раэс, я просто подумал… – он смутился.

– Ничего, я понимаю, что детективы у вас бывают гораздо реже, чем барышни, желающие стать фотомоделями, – улыбнулась я.

– Так чем я могу быть полезен, – сразу успокоился Рауль.

– Я бы хотела навести справки о женщине, которая работала в фирме «Стиль»…

– Это вам лучше всего обратиться в отдел по подбору кадров, идемте, я вас провожу туда.

– Спасибо, но я не договорила. Эта женщина работала в фирме тридцать лет назад.

– О! Тогда, возможно, в архиве есть какие-то сведения, но сегодня у нас там закрыто.

– Конечно, архив это тоже неплохо, но, возможно, среди ваших сотрудников есть кто-то, кто работал в фирме и в те годы?

– Пожалуй, есть. Секундочку.

Он взял телефонную трубку и набрал номер, судя по количеству цифр, внутренний.

– Привет, Энжи, это Рауль, да он самый. Тут из центрального управления полиции интересуются нашей сотрудницей, которая работала в фирме тридцать лет назад, может, поможешь? Понятно, если вспомнишь…Ну, так мы сейчас нагрянем.

* * *

Вот так я и познакомилась с Анжелой Барт, или просто Энжи, как зовут ее те, кому посчастливилось с ней подружиться.. Ее уютный кабинет полностью отражал стиль и характер этой женщины. Я и сейчас не знаю, сколько ей на самом деле лет, да это и не имеет никакого значения. Она всегда будет молодой и красивой. Высокая, стройная, грациозная… Да, просто невозможно перечислить все достоинства этой удивительной женщины. Как я узнала потом, никакой официальной должности она уже не занимала, но без нее слово «Стиль» просто потеряло бы свое значение, она была и душой и талисманом и одной из тех, кто создавал эту фирму.

– Так вы и есть тот самый представитель столичной полиции, о котором говорил Рауль, – удивленно воскликнула она, увидев меня.

– Да, я представляю сейчас интересы центрального полицейского управления, -подтвердила я, – Мэриэл Адамс, частный детектив.

– А в детективных романах полиция и частные сыщики всегда соперничают, – улыбнулась Энжи.

– Возможно, так и было когда-то, а может, это придумали писатели, ведь если существуют и те и другие, значит, в этом есть смысл, – ответила я улыбкой на ее улыбку.

– Хотите кофе? – спросила она и меня, и Рауля.

– Нет, спасибо мне нужно бежать, пока меня не хватились начальники – отказался Рауль и, попрощавшись с нами, ушел.

–Конечно, хочу, – ответила я.

Мы выпили по чашечке кофе, разговаривая о чем-то малозначительно, но беседа доставляла мне удовольствие.

И только тогда, когда Энжи убрала со стола кофейные чашки, мы заговорили о деле.

– Так о ком вы хотели бы узнать?

– О манекенщице Стэлле Роджерс, двадцать восемь лет назад она, по нашим сведениям, работала в вашей фирме, возможно, вы ее помните? – спросила я.

– Еще бы мне ее не помнить, – улыбнулась моя собеседница, – мы были подругами. Но она давно уехала и живет где-то в Европе. Сначала она мне писала, потом присылала открытки, но вот уже лет пятнадцать, как я ничего о ней не знаю.

– Меня, собственно, интересует как раз ее прошлое, то, что случилось с ней до отъезда.

– Вы, очевидно, имеете в виду историю с ее дочерью?

– Да.

– А могу я узнать, почему вдруг возник этот интерес?

– Разве вы не помните, как звали отца ее дочери? – удивилась я.

– Его звали Морис, а вот фамилию я уже, пожалуй, не вспомню.

– Морис Парр, о его смерти уже несколько дней пишут во всех газетах.

– Ах вот оно что! Но какое отношение может иметь к его смерти история почти тридцатилетней давности?

– К смерти эта история, понятно, отношения не имеет, но господин Парр был очень богатым человеком, и он оставил весьма странное завещание…

Я интуитивно понимала, что лучше направить разговор именно в эту сторону, как показали дальнейшие события, это было очень правильно. Я рассказала Энжи об условиях завещания, и она поняла, что для меня, прежде всего, важно найти дочь ее давней подруги.

– Дело в том, что девочку Стэлла не взяла с собой, она оставила ребенка в приюте, тогда искренне считая, что временно. Давайте-ка, я вам все расскажу по порядку, тогда, возможно, вы сами разберетесь, что в этой информации представляет для вас интерес.

– Да, это было бы самым лучшим вариантом, – согласилась я.

– Тридцать лет назад, – начала свой рассказ Анжела Барт, – я была молодой и нахальной особой. Денег у меня не было, но было много амбиций, идей и, слава Богу, друзей. Мы открыли с друзьями небольшую рекламную фирму для сети магазинов одежды «Стиль», организовали для них пару удачных рекламных кампаний за такие деньги, за какие сейчас не возьмется работать даже начинающий дизайнер-одиночка. Но тогда этот рынок не был так забит. Мы уговорили владельцев этой сети в рекламных целях разработать собственную коллекцию одежды на ближайший сезон и, разумеется, провести шумный показ этих моделей. Вот так нам и понадобились демонстраторы одежды. Понятно, что мы не стали тратить деньги на приглашение известных профессионалов, мы объявили набор молодых и жаждущих известности кандидатов в топ-модели, как это бы назвали сейчас. Среди них и была Стэлла. Когда прошли первые показы, Стэлла сразу привлекла к себе внимание. Не то, чтобы она была очень красивой, дело было не в этом. Она была обладательницей всего набора достоинств, которые необходимы, чтобы нравиться публике. Фигура ее была безупречной, тогда еще это было востребовано, натуральные светлые волосы с рыжеватым отливом, большие выразительные глаза удивительного янтарного цвета. Кроме того, она была смелой и артистичной, обладала природной грацией и чувством меры, надеюсь вы понимаете, что я имею в виду. Ее сразу заметили журналисты, но она не позволяла себя фотографировать для журналов, таковы были условия контракта с нашей фирмой. Кто знает, как бы сложилась ее жизнь и судьба, если бы она не влюбилась в этого негодяя Мориса. Он сумел подобраться к ней, предложил позировать для портрета. Ну, а потом, сами знаете, как это бывает. Мы с ней были почти ровесницами и сразу как-то сошлись характерами, подружились, понятно, что дело было не только в возрасте. Она пришла именно ко мне со своей проблемой, когда поняла, что беременна. Разумеется, она сообщила эту новость и будущему папаше, но тот заявил, что создание семьи и отцовство не входит в его ближайшие планы. Редкостный был мерзавец. Стэлла это тоже поняла, и ее пылкая любовь очень скоро превратилась в не менее страстную ненависть. Среди моих друзей был молодой адвокат Алекс Эскин, ему и принадлежала идея обращения в суд. Он блестяще провел этот процесс, но за время судебных разбирательств произошли два знаменательных события, изменивших наши первоначальные планы. Сначала о планах. По решению суда Стэлла получила право вписать в свидетельство о рождении дочери имя ее настоящего отца, на Мориса легла ответственность за дальнейшую судьбу его дочери, он был обязан выплатить кругленькую сумму на содержание ребенка, да еще и содержать Стэллу, до тех пор, пока она не сможет вернуться к своей работе. Стэлле действительно было трудно, в том числе, и материально, но не деньги привлекли ее в нашем общем плане. Мы понимали, что этим решением суда мы ставим крест на его карьере художника. Морис не был богат, а чтобы заниматься живописью, нужно было снимать помещение под мастерскую, покупать холсты, краски, да и платить за учебу в академии. Рассчитывать на стипендию он тогда не мог по двум причинам: во-первых, возраст, слишком поздно он поступил учиться, ему ведь тогда было уже под сорок, а во-вторых, при назначении стипендий в академии учитывали не только талант художника, но и его человеческие качества. Как вы понимаете, этот случай показал не самые лучшие стороны характера Мориса Парра. Однако, за время этого процесса родилась Луиза и Алекс предложил Стэлле стать его женой. Она приняла его предложение, и теперь скандал уже не был им нужен. К тому же они посчитали, что обрели счастье, как ни странно, именно благодаря недостойному поведению Мориса. По их мнению уже за это можно было оставить его в покое. Они решили уехать на родину Алекса и там начать свою новую жизнь. Что вскоре и сделали.

– Но почему Стэлла не взяла с собой Луизу? – не могла не спросить я.

– Она не знала толком, куда они едут, что их там ждет, Европа тех лет не была так уж привлекательна в плане материального благополучия. Найти сходу работу было непросто. В общем, они сочли за лучшее – поместить девочку временно в приют. Но, как это бывает, все складывалось совсем не в соответствии с намеченными планами. Прошел год, прежде чем Алекс устроился на постоянную работу. А Луиза опять не могла работать поскольку, теперь уже ждала ребенка от мужа. Карьера Алекса складывалась вполне удачно, но жена родила ему двойню. Я предполагаю, что тут еще есть причины и психологические. Луиза не стала желанным ребенком для ее матери. Будучи беременной, Стэлла переживала абсолютно не те эмоции, которые способствуют развитию материнских чувств. Так или иначе, но прошло три года, а девочка все еще оставалась в приюте. А тут появилась семья, которая захотела удочерить малышку. Это были простые люди. Женщина работала поварихой в том самом приюте. Ее муж служил садовником. Своих детей у них не было, по какой-то причине они не могли произвести на свет собственного ребенка. А девочка была такая славная, я ведь ее навещала время от времени. Иногда всерьез жалею, что сама не решилась ее удочерить. Стэлла дала свое согласие, и ее дочь обрела новую семью. Как это часто бывает в таких случаях, семья продала свой дом и уехала куда-то в другое место, где никто не знал, что их дочь не является их кровным ребенком.

– А вы не знаете фамилию этой пары?

– Нет, у меня не было повода этим интересоваться, но я думаю, что для полиции не проблема – все это выяснить. Адрес приюта я вам, конечно сейчас запишу. Вообще факт усыновления, насколько я знаю, не разглашается из гуманных соображений. Но в этом случае…Надеюсь, Луиза не потеряла право на наследство своего родного отца?

– Нет, не потеряла, это ведь он от нее отказался, а не она от него. Ее права в этом случае полностью сохраняются. В силу ее малого возраста, вопрос об удочерении решался без ее участия, следовательно, закон не предусматривает лишение ее прав наследования имущества ее кровного отца, если в завещании это не было отдельно оговорено. Но Парр не оставил подобного распоряжения.

На этом, собственно, полезная для дела часть нашего разговора и закончилась. Но нам было очень приятно пообщаться и просто так. Энжи рассказывала забавные случаи из жизни фирмы «Стиль» и из своей жизни, расспрашивала меня о моей необычной, по ее представлениям, работе. Советую читателю, который заинтересовался моими дилетантскими текстами, запомнить имя Энжи Барт, поскольку однажды ей тоже пришлось быть моей клиенткой. Но в тот день, когда мы с ней познакомились, кто мог это предполагать?

 

Трагедия в доме Дэниса Зальцмана

Домой я вернулась поздно вечером, но не удержалась и позвонила Дэвиду.

– Да, то, что мне удалось выловить в прессе и в сети, мало, что добавит к твоему рассказу, – заявил Дэвид, выслушав мой отчет по поездке в Мэрвик, – все, что противоречит этим фактам, скорее всего – просто вымышленные байки.

– А что выяснил комиссар? – спросила я, – пару раз звонила ему, но он не смог со мной поговорить: то был на совещании у начальства, то был занят.

– Мне тоже не удалось его поймать так, чтобы можно было нормально разговаривать, боюсь, что нам придется потерпеть до завтра. Встретимся в управлении?

– Да, как и договаривались.

Но, едва я положила трубку и хотела пойти на кухню, чтобы выпить стакан сока, как мой телефон зазвонил.

– Да, – коротко откликнулась я , будучи уверенной, что услышу опять голос Дэвида, вспомнившего еще что-то, по его мнению, важное. Но это был Эрик Катлер.

– Приветствую вас, коллега, – начал он с привычной фразы, – вижу, что вы уже вернулись, надеюсь, что не с пустыми руками, но беспокою я вас по другому поводу.

– Что-то случилось, – догадалась я.

– Да, я сейчас еду в дом полковника Зальцмана, он убит. Поскольку мы с самого начала ведем это дело вместе, я подумал, что…

– Конечно, если вы согласны заехать за мной…

– Вы не очень устали?

– Комиссар, неужели вы думаете, что после вашего сообщения я смогу уснуть?

– Тогда через десять минут я заеду за вами, да, кстати, Дэвид тоже обещал приехать.

* * *

Вот так мы все и оказались в доме отставного полковника Дэниса Зальцмана. Дом Зальцмана, нужно сказать, был таким же внушительным, как и его автомобиль, да и как он сам, при жизни.

Сейчас это было просто тело пожилого человека убитого выстрелом из огнестрельного оружия, предположительно, из пистолета, как нам сказал встретивший нас на месте происшествия инспектор, который прибыл туда по вызову. В доме уже работала следственная бригада.

– Выстрел в голову, – стал докладывать инспектор комиссару, как только тот представился, – рядом с правой рукой потерпевшего мы нашли пистолет, из него недавно стреляли, сначала подумали было, что это самоубийство, но как только приехал эксперт, стало понятно, что это всего лишь инсценировка. Выстрел был сделан с такого расстояния, что это ни в коем случае не может быть самоубийство.

– Кто первый увидел все это? Кто звонил в полицию? – спросил комиссар, рассеянно наблюдая за действиями экспертов.

– Его шофер Тим Солтинг, он привез его пару часов назад из театра, старик очень любил балет. Затем Солтинг поставил машину в гараж и хотел, как обычно, занести хозяину ключи и идти к себе, парень живет в этом же доме. Его комната на втором этаже. Тим увидел открытую дверь кабинета, в кабинете горел свет, вот он сюда и вошел, ну а тут все это… Он говорит, что еще почувствовал запах пороха.

– Он ни с кем не столкнулся, как я понимаю, – комиссар не спросил, а уточнил.

– Нет, он подумал о самоубийстве, поэтому даже не стал осматривать кабинет как следует, сразу позвонил в полицию, а, выходя, закрыл кабинет на ключ.

– Где он сейчас?

– У себя в комнате. Вы хотите с ним поговорить?

– Да, похоже, он пока единственный свидетель. Пригласите его сюда, пожалуйста.

 

И опять мотивы

Это был именно тот шофер, которого я уже видела за рулем автомобиля Дэниса Зальцмана. Помните? Он привозил полковника на похороны Парра.

– Извините нас, господин Солтинг, – начал комиссар разговор со свидетелем, – время, конечно, позднее, но я не стану вас задерживать.

– Какие могут быть извинения, комиссар, я не скоро смогу уснуть, а уж нынешней ночью…

– Я вас понимаю, у меня к вам несколько вопросов.

– Спрашивайте, конечно, отвечу с полной откровенностью, все, что знаю.

– Вы давно работает у Зальцмана?

– Я у него служил в части, потом вышел в отставку, по состоянию здоровья, сердце стало беспокоить, вот врачи и посоветовали перейти на гражданский способ жизни. Получил я небольшой пенсион, снял квартиру, не здесь, в Тотридже, славный городок. Прожил там год. Все ничего, здоровье поправил, но я – человек одинокий, так уж получилось. Скучно без работы. Ну а полковник Зальцман приехал как-то в Тотридж отдохнуть, вот мы с ним там и встретились. Он ведь тоже вдовец, бездетный. Он мне предложил поработать у него, пенсия у меня небольшая, да и я же говорю, скучно мне было… В общем, согласился. Опять же, столица…

– Он нанял вас в качестве шофера?

– Не совсем. По договору я жил в его доме, присматривал за хозяйством, если было нужно, конечно, возил его на автомобиле.

– Что значит, присматривал за хозяйством?

– Ну, нанимал людей: механика, повара, садовника, женщин для уборки в доме и во дворе. Еще следил за их работой, ну я не знаю, как назвать эту должность. Иногда он просил почитать ему газеты, у него была катаракта, а операции он боялся.

– Получается, что вся его жизнь, с момента, как вы поступили к нему на службу, проходила у вас на глазах? – подвел итог услышанному Эрик Катлер.

– Можно сказать и так, – подтвердил Солтинг.

– Тогда, быть может, вы знаете человека, который мог желать смерти полковнику?

– Если бы я верил в то, что покойники могут возвращаться в мир живых, я бы сказал сейчас, что это дело рук Мориса Парра.

– У покойного господина Парра были причины для этого?

– Да, не знаю, стоит ли об этом говорить, оба они уже в другом мире, где наше правосудие не сможет их достать…

– И все же?

– Дело в том, что у полковника была очень странная реликвия, с военного времени. Он ведь служил в контрразведке… Ну, ладно, скажу. У него все послевоенные годы хранилась ампула с цианидом, которую он конфисковал при задержании какого-то очень знаменитого агента. Он этой реликвией очень гордился, но показывал ее не всем. Хотя, похоже, все, кто бывал в его доме, об этой ампуле знали. Недели три назад к нему приезжал Морис, а через два дня полковник вдруг обнаружил пропажу своей реликвии. Он очень расстроился. Я слышал, как он звонил Морису и говорил ему, что намерен обратиться в полицию, но я не думаю, что он сделал бы это. Ведь хранение таких вещей тоже может быть не совсем законным.

– Да, пожалуй, если бы Парр был жив, его можно было бы считать подозреваемым, сейчас эта версия отпадает. Но, возможно, у кого-то еще был мотив для убийства господина Зальцмана?

– Возможно, но он так мало встречался с людьми, ни с кем не ссорился, даже не знаю, кто бы это мог быть.

– А у полковника было написано завещание? – спросила я, так как это, пожалуй, было единственное направление, которое можно было исследовать, отвечая на вопрос «зачем?».

– Об этом вам лучше спросить его адвоката, господина Фроста, Энтони Фроста. В прихожей над телефоном висит список номеров, там есть и номер телефона адвоката.

– Пожалуй, пока все, – подвел черту комиссар, – не будем больше вас задерживать. Если вспомните что-то важное, позвоните мне, или госпоже Адамс.

Эрик Катлер достал из своего бумажника мою визитную карточку и отдал ее Тиму Солтингу.

 

Луиза Барини

Только тогда, когда мы уже ехали в машине, я спросила у Эрика Катлера, узнал ли он что-нибудь о горничной Кроунов.

– Идея была хороша, но пока все мимо. Родители Луизы живут в Эрджине, у них там небольшой домик, который они превратили в нечто вроде пансионата. В сезон сдают комнаты отдыхающим. Доход небольшой, но они не бедствуют и не скучают. Луиза уехала из Эрджина в Сент-Ривер, как только закончила школу. Мечтала стать актрисой, но ничего из этой затеи у нее не получилось. До Кроунов работала в гостинице «Корона». По возрасту она тоже не подходит на роль дочери Стэллы Роджерс. Ей только двадцать пять лет.

– Да, этих двух Луиз объединяет только имя, остается проследить судьбу той Луизы, которая нам нужна, через приют, – подвела я итог.

– Видимо, но для того, чтобы раскрыть тайну усыновления, нужно решение суда. Завтра запрошу его, опираясь на обращение адвокатской фирмы Портера. А на сегодня, надеюсь, все.

* * *

На следующее утро мы опять собрались в кабинете комиссара. Нужно было проанализировать все собранные факты и выработать план дальнейшего расследования. Если вчера было ощущение, что тайна готова открыться, то сегодня уже так не казалось.

– По крайней мере, мы теперь знаем, откуда могла появиться ампула с ядом. – начал разговор Эрик Катлер, когда мы устроились в креслах вокруг его стола.

– Вот именно – могла, – тут же прокомментировал Дэвид.

– Ну, если пропажа ампулы с ядом, причем именно цианидом, у одного из наследников Парра считать простым совпадением с тем фактом, что сам Парр отравился этим же ядом, то я, пожалуй, сочту, что в этом деле слишком много совпадений, – возразила я.

– Однако, если даже это была та самая ампула, то украсть ее мог только сам Морис Парр, значит, опять всплывает версия самоубийства, а мотив? Ну не могу я представить, что ему вдруг пришло в голову уйти из жизни именно там, и именно во время этого приема. Зачем? Почему? – продолжил свои скептические рассуждения Дэвид.

– Да, пока мы не поймем причины всего того, что произошло, нам не распутать этот клубок нелепых загадок – заметил комиссар, у которого, судя по всему, тоже не было особого оптимизма в оценке наших ближайших перспектив.

– Но, – решила я вернуть своих друзей в рабочее русло, – есть пара причин, по которым Морис Парр мог быть убит.

– Одна очевидна, – сразу включился в мои рассуждения Дэвид, – это его наследство, быть очень богатым всегда было опасно, но что ты еще имеешь в виду?

– Как мы уже знаем, покойный был не слишком приятным, к тому же еще и не очень порядочным человеком, – такие люди способны возбуждать ненависть.

– Убийство из мести? – уточнил комиссар.

– А почему бы и нет? – продолжила я развивать свою мысль, – причем в этом случае мы получаем чисто психологически некоторое представление о преступнике.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Дэвид.

– Я берусь с значительной долей вероятности утверждать, что убийца не принадлежал к ближайшему окружению Парра.

– Понимаю вашу мысль, – подхватил Катлер, – этот человек, видимо, не знал о болезни Парра, иначе он либо совсем отказался бы от мысли о мести, считая, что тут уже достаточно потрудилась судьба, либо его план не включал бы такой легкий уход из жизни для столь ненавидимого врага.

– Вот именно!

– Тогда, возможно вы не против будете прокатиться в Эрджин, маленький, тихий курортный городок? – спросил меня комиссар, на его лице, наконец, появилась улыбка.

– Это прекрасная идея, – тут же согласилась я.

– А я готов тебя отвезти, – предложил Дэвид

– А твой шеф тебя не потеряет?

– Нет, его очень заинтересовало это дело, он понимает: у нашей газеты здесь есть преимущество, поскольку репортер «Интерньюс» оказался в центре событий. Так что, один звонок в редакцию – и я командирован в Эрджин.

– Ну а мне придется писать кучу запросов, – вздохнул комиссар, – нужно ведь собрать максимум информации обо все других, кто был в замке Фэрни в тот злополучный день, да и убийство Зальцмана требует определенных усилий, оно может иметь и свой собственный сюжет, хотя такое совпадение я бы посчитал очень странным.

– А вдруг кто-то решил угрохать полковника именно сейчас, надеясь на то, что полиция сочтет это связанным с делом Парра, и пойдет по ложному следу, предоставляя возможность настоящему преступнику скрыться, или хотя бы замести следы.

– Хорошая мысль, коллега, улыбнулся Катлер.

* * *

От Сент-Ривера до Эрджина по скоростной трассе всего пара часов езды. В полдень мы с Дэвидом уже ехали по маленькому и уютному городку, где не было ни высотных зданий, ни автомобильных пробок. Пансионат с непритязательным названием «Тихий уголок» находился в очень живописном и действительно тихом месте, если не считать шелеста набегавших на берег волн.

Госпожа Барини оказалась симпатичной моложавой полной брюнеткой, очень улыбчивой и наверняка разговорчивой. Ее мужа пока не было видно. По дороге мы с Дэвидом договорились, что снимем в этом пансионате на пару дней комнату. Я чувствовала, что здесь прямой разговор не даст никакого результата. Люди этой среды, как правило, очень настороженно воспринимают вопросы о своих близких. Кроме того, мне почему-то казалось, что здесь есть информация, которую нам не захотят открыть добровольно.

– У меня как раз освободилась замечательная комната, из окна такой вид! Да, вы просто не захотите уезжать, – щебетала хозяйка пансионата, провожая нас действительно в очень симпатичную комнату на втором этаже.

Когда Эмилия Барини спросила нас о том, чем мы в жизни занимаемся, Дэвид сказал, что он репортер газеты «Интерньюс», но здесь совсем не по работе, решили вот с подругой отдохнуть у моря пару дней, после этого в мою сторону уже никто даже не смотрел, было же понятно, кто тут главный.

Когда мы с Дэвидом остались в комнате одни, я предложила ему подумать, как нам вызвать на откровенность нашу милую хозяйку.

– Знаешь, простые расспросы нам мало помогут, нужно ей как-то рассказать историю Парра, его смерти и завещания, все равно это уже не секрет, возможно, какие-то материалы она читала в газетах, но если это хоть как-то касается их дочери, она обязательно проговорится. Только нужно именно ее вынудить начать этот разговор – предложила я.

– Все очень просто, – подхватил мою идею Дэвид, – купи газету, где есть хоть что-то об этом происшествии, и начнем об этом говорить между собой за ужином, но так, чтобы она слышала.

– Не слишком ли явно? – ведь в газетах писали, что на том смертельном ужине присутствовал репортер «Интерньюс».

– Ну и что? – возразил мой друг, – подозрительно будет как раз, если мы об этом не будем говорить, ведь следствие еще не закончено, газеты комментируют его ход. Понятно, что меня это должно интересовать в первую очередь. Мы ведь ни о чем ее не будем спрашивать.

– Может, ты и прав, – согласилась я, – если она промолчит, это тоже знак, ведь ее дочь оказалась причастна в какой-то мере к этим событиям. Она не может этим не интересоваться. Я хочу, чтобы она узнала о завещании, об этом писали только вскользь, по-моему.

– Об этом вообще не писали, по просьбе комиссара.. Эта информация появится в газетах только через три дня.

– Но об этом могли рассказать журналистам, например, те, кто присутствовал на оглашении завещания, – наивно предположила я.

– Зачем? Им что нужна куча новых претендентов?

На ужин нас пригласили тогда, когда мы уже прилично проголодались. Поэтому, прежде чем завести разговор о происшествии в замке, мы отдали должное кулинарным способностям нашей милой хозяйки.

За столом кроме нас никого не было. Очевидно, на этот момент мы были единственными постояльцами «Тихого уголка» Ужин был простым, но безумно вкусным. Вообще дома я заменяю ужин апельсиновым соком, или нежирным йогуртом, но, находясь на чужой территории, даю себе поблажку. Я с огромным удовольствием поглотила изрядное количество жареного картофеля, румяного с потрясающей хрустящей корочкой, нежнейшую отбивную, острый, но именно настолько, насколько я люблю, овощной салат. Говорить я была готова только тогда, когда перед нами появились чашки с великолепно сваренным кофе.

– Вы не подскажете, – обратился Дэвид к госпоже Барини, – где можно купить свежую вечернюю газету?

– Ты не мог бы хотя бы здесь обойтись без газет, – недовольно проворчала я.

– Но я должен хотя бы узнать, как там продвигается следствие?

– Вот вернемся – и узнаешь, тебе-то уж точно все сообщат. Или ты тоже решил записаться в наследники?

– Я бы не против, только увы, в моих жилах течет кровь Сомсов, и только Сомсов. Никаких Парров, или там Кроунов в моем роду не встречалось.

– Теперь у бедного старика появится столько кровных родственников, что все это наследство растащится по мелочи.

– Ну, это еще как сказать, ты что думаешь, что всем будут просто верить?

– А как можно проверить?

– Не волнуйся, проверят.

– Вы не об убийстве в замке говорите? – спросила нас Эмилия, садясь с нами за стол и налив себе чашку кофе.

– Да, мы ведь там тоже были в тот вечер, – подтвердил и объяснил Дэвид.

– А у меня там дочь работает, у этих Кроунов, – тут же сообщила госпожа Барини.

– Это не такая, рыженькая?

– Да, она у нас светловолосая.

– Симпатичная девчушка, как вы ее отпускаете в такую даль? Она мне показалась совсем малышкой.

– Ей уже двадцать пять. Мы не можем ей запретить ничего. Но у нее неплохая голова на плечах, и мы за нее спокойны, хоть и очень скучаем иногда. Но разве удержишь сейчас молодых возле дома? Она у нас в актрисы метила, да только пока господам прислуживает. Впрочем, эти Кроуны хоть достойно платят. До этого она в гостинице работала, так совсем за гроши!

– А как же карьера актрисы? Она передумала?

– Слава Богу, что передумала. Мы с отцом этому только рады, но и не в горничных же всю жизнь ходить, она ведь в школе хорошо училась, осенью учиться пойдет в университет. Будет учительницей.

– И то правильно, – подвел итог Дэвид.

– А что за стариком большое наследство осталось? – вдруг спросила Эмилия.

– Да немалое…

– Я что-то не очень поняла, разве он, старик-то этот, что умер на этом банкете, завещание не написал?

– Написал, только очень странное, он оставил свое состояние, все, кроме картин, всем своим родственникам, поровну. Но дело в том, что имена этих родственников он не указал. И теперь всякий, кто сможет доказать свое кровное родство с усопшим, может получить часть наследства.

– Да уж, очень это несерьезно. И много нашлось этих кровных родственников?

– Сначала было пять, но теперь на одного меньше.

– Фальшивый оказался что ли?

– Нет, его убили вчера. Вот я и хотел газеты посмотреть, может, там уже прояснилось что-нибудь.

– Какой ужас! Кого убили-то? Что за человек? Молодой? Или…

– Да, нет. Старше даже Мориса Парра. Отставной полковник, герой войны.

– Ну да, земля ему пухом.

На этом наш разговор и закончился, так как в столовую зашел высокий седой мужчина. Это был Филипп Барини. Эмилия засуетилась вокруг мужа, а мы пошли к себе.

– Ну, что скажешь, – спросил меня Дэвид, входя вслед за мной в наше временное жилище и плотно закрывая за собой дверь.

– А что сказать? Вела она себя естественно…

– Да, я тоже ничего не заметил.

– Похоже все мимо. Но есть все же некоторые детали…

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, например, крошка Луиза совсем не похожа на своих родителей. Они оба они крепкие, со смуглой кожей. Эмилия темноволосая, да и муж ее, он сейчас, седой, но вряд ли был блондином. А вот Стэлла была блондинкой, и, заметь, волосы у нее тоже были рыжеватыми. Опять эти чертовы совпадения!

– Ну, насколько я об этом слышал, светловолосый ребенок может родиться у любого относительно белого человека, а вот наоборот, только в случае соответствующей генетической цепочки…

– Ну, не знаю, в генетике я не разбираюсь, все равно мне это кажется подозрительным, хотя больше зацепиться не за что.

– Ну, у нас еще есть день завтра…

* * *

Вечером мы просто побродили у моря, даже не пытаясь ничего обсуждать. Комиссару не звонили, да и он молчал. Вообще мы чувствовали, что нам необходима пауза.

Вернулись мы с прогулки довольно поздно. Поднялись на второй этаж, ополоснулись по очереди в крошечной душевой, включили телевизор, чтобы посмотреть новости. Но и по телевизору тоже ничего интересного нам не рассказали.

Когда мы уже мысленно смирились с бесполезно потраченным временем, кто-то тихо постучал в нашу дверь. Дэвид встал с кресла и пошел открывать.

– Извините, я услышала, что у вас еще работает телевизор, вот и решилась вас побеспокоить, – произнесла Эмилия Барини, входя к нам в комнату.

Дэвид предложил ей кресло, а сам сел на кровать.

– Я ведь вас сразу узнала, – неожиданно обратилась она ко мне, – вы меня уже не помните, да это и понятно, со сколькими людьми вам приходиться говорить. Вы ведь однажды были по делу в нашем городе. В гостинице у Питера, девушку искали, она потом дочкой этого знаменитого режиссера оказалась. Я в той гостинице работала.

– Да, дело это я хорошо помню.

– Ну а меня вы просто тогда и не заметили, ни к чему... Это мне было любопытно.

– А сейчас вы хотите что-то рассказать? – догадалась я.

– Да, хочу вам рассказать правду про нашу Луизу. Мы с мужем посоветовались, да и решили, что скрывать уже бессмысленно, да и почему девочка должна быть обижена, если ей полагается какая-то часть из денег ее кровного отца?

– Значит, Луиза – дочь Стэллы Роджерс и Мориса Пара?

– Да.

– Но возраст? Фамилия – это понятно, вы ее удочерили и дали ей свою фамилию, но двадцать пять лет – это не двадцать восемь.

– Я вам сейчас все расскажу. Не только время управляет судьбой, иногда и наоборот бывает. – Она вдруг задумалась. Мы ее не торопили. Затем Эмилия продолжила, – мы с Филиппом всегда жили душа в душу. Очень уж любили друг друга. Бывает в мире такая любовь. Я думаю не каждому дано ее пережить, но за счастье судьба всегда плату берет. Не могли мы с ним родить ребенка. И он, и я, – оба здоровы, но не могу я от него забеременеть. Врачи говорят, что это бывает не так часто, но так уж нам было суждено. Мы любили друг друга и смирились. Я устроилась работать в приют поварихой. Детей там было немного, я их всех до сих пор помню. Когда там появилась Луиза, я сразу к ней привязалась. Директриса это заметила, вызвала меня к себе и сказала, что не может меня оставить на должности. Все работающие в приюте ко всем детям должны одинаково относиться, а моя любовь к девочке была уже слишком заметна даже для взрослых. Дети-то чувствуют куда лучше. Я даже заплакала. Не потому, что теряла работу. С моей профессией устроиться не проблема, но расстаться с малышкой – это было для меня настоящим горем. Однако, оказалось, что, не работая в приюте, я имела гораздо больше прав. Я стала навещать Луизу, покупать ей игрушки, сладости, она сама назвала меня мамой. Я не хотела думать о том, что меня могут разлучить с этим ребенком. Бог пожалел меня. Луизе было чуть меньше трех лет, когда ее кровная мать дала согласие на удочерение. Мы очень быстро оформили все документы, и я все боялась, что какая-нибудь мелочь мне помешает, или Стэлла передумает. Мне казалось невероятным, что можно отказаться от такого ребенка, она была такая красивая, нежная, ласковая девочка. Но, к счастью все получилось. Нам выдали ее новое свидетельство о рождении, это для девочки, и папку с документами, подтверждающими факт удочерения, это для нас. Мы сразу уехали из Мэрвика, но я все равно не могла успокоиться. В свидетельстве о рождении Луизы, поскольку это разрешено законом, мы изменили дату рождения так, что она стала на год моложе. Она была такой маленькой и хрупкой… На новом месте мы прожили еще два года, но тревога не покидала меня, это стало похоже на болезнь. Я пошла к психоаналитику, и он посоветовал нам переехать еще раз, сменив фамилию. Так мы и сделали. При смене документов мы еще раз изменили дату рождения Луизы. Ей было пять лет, но выглядела она совсем крошкой, вот мы и записали ей еще на два года меньше. Только после этого я почувствовала себя спокойнее. Умом-то я понимала, что закон на нашей стороне, но мы простые люди, а этот мир так несправедлив. Мы сделали все, чтобы нас было очень непросто отыскать. А сейчас наша девочка уже может узнать правду, мы знаем, что это не повлияет на ее отношение к нам.

– Вы хотите сказать, что Луиза и сейчас ничего еще не знает? – удивилась я.

– Конечно, пока не знает. И я хочу вас попросить позволить нам самим ей все сказать. Я звонила ей сегодня и просила приехать, завтра мы ей все скажем.

– Да, конечно, так действительно будет лучше, – было трудно с этим не согласиться.

 

Тим Солтинг

На следующий день мы позвонили Эрику Катлеру. Он нам сказал, что у него есть новости, но лучше об этом поговорить в его кабинете. Мы тоже не стали выкладывать свою информацию по телефону. Любопытство подстегивало нас, поэтому в здание полицейского управления мы вошли в то время суток, которое еще можно было назвать утром.

Комиссар выглядел уставшим, но не растерянным, похоже, полученная им за время нашего отсутствия информация, кое-что прояснила. Но он не захотел нам ничего рассказывать, пока не выслушал все наши новости.

– Опять наследников стало пятеро, – сказал он, когда я закончила рассказ о нашей поездке, – но следствию это ничем не помогает. Если девушка не знала о том, что она дочь Мориса Парра, то говорить не о чем. Кроме того, где бы она достала такой яд? Единственное, что мне не нравится в этом наборе фактов – это ее присутствие в доме фактических родственников. Странное совпадение.

– А, может это и не совпадение? – вопрос возник в моем сознании, и я мгновенно его озвучила, именно в этот момент я поняла, что мне нужно сделать.

– О чем вы сейчас подумали? – тут же спросил комиссар.

– Нам нужно еще раз поговорить с Робертом Кроуном, но не в его владениях, а, например, здесь, в вашем кабинете, – ответила я.

– Хорошо, так и сделаем, сегодня же позвоню ему, думаю, что он не станет отказываться. Но этот разговор вполне может и подождать. А пока у меня есть новости, которые нужно обсудить прямо сейчас. Я вам говорил вечером перед вашей поездкой в Эрджин, что намерен собрать сведения обо всех, кто, так, или иначе, оказался впутанным в это дело. На следующий день с утра я этим и занялся. Конечно, послал запрос на материалы связанные с удочерением Луизы, но сейчас это уже неважно. Важным оказалось совсем другое. Среди прочего, я запросил в военном ведомстве информацию о службе полковника Зальцмана и капитана Тимоти Солтинга. Да, я выяснил, что именно до этого звания он дослужился, прежде, чем вышел в отставку по состоянию здоровья. Ничего особенного в сообщении об этих двух офицерах не было, кроме одного любопытного факта. Тим Солтинг действительно служил в той же части, что и Зальцман, но тогда, когда полковник уже вышел в отставку. Разминулись они всего двумя неделями. Это, конечно, мелочь, но как же тогда рассказ Солтинга о том, как он поступил на работу к своему бывшему командиру?

– Ну, он мог просто неточно выразиться, или мы могли его не так понять, – предположил Дэвид.

– Я тоже так подумал, поэтому и решил с ним еще раз поговорить, – согласился комиссар, – но мне это не удалось. Тим Солтинг исчез. Его не оказалось в доме полковника, его мобильный телефон отключен. Его нет ни в одной из гостиниц Сент-Ривера, во всяком случае, под своим именем. Я получил разрешение суда на объявление в розыск свидетеля Тимоти Солтинга. Для того, чтобы запустить этот процесс мне понадобилась фотография этого человека. В его комнате в доме полковника остались какие-то вещи, но ни документов, ни фотографий там не было. Тогда я подумал, что его фото должно быть в кадровом архиве той части, в которой он служил. И действительно по моей просьбе мне выслали по факсу эту фотографию. А теперь посмотрите на его портрет и вы.

Если комиссар хотел нас удивить, то ему это вполне удалось. Мы увидели фотографию симпатичного человека в военной форме, но это был совсем не тот человек, с которым мы разговаривали в доме полковника.

– Боюсь, нам придется поискать того господина, которого мы узнали под именем Тима Солтинга – сказала я.

– Это я понял еще вчера, – усмехнулся Эрик Катлер. Вот и предлагаю сейчас подумать, как мы будем решать эту неожиданную загадку. Хотя она может быть и не связана с происшествием в замке Ферни.

– Наверняка мы это утверждать пока не можем, да и загадка сама по себе весьма интересная, – тут же заявил Дэвид с нескрываемым удовольствием.

– Сложность еще и в том, что всю информацию о взаимоотношениях между лже – Солтингом и Дэнисом Зальцманом мы получили из, мягко говоря, не слишком надежного источника, – озвучила я то, что все уже и без меня поняли.

– Да, – согласился Катлер, – нам лучше сразу отбросить все, что он нам говорил и для начала отобрать только те факты, которым мы можем верить.

– Но тогда и вопрос с ампулой остается открытым, – заметила я.

– То, что у полковника была такая реликвия со времен войны, подтвердил и Кроун, – ответил мне комиссар.

– Но был ли конфликт с Парром по этому поводу?

– Вот тут уже ничего нельзя утверждать. Сейчас нам неплохо бы понять, есть ли у нас вообще в этом деле надежные источники информации, – отметил весьма непростую проблему Эрик Катлер.

– Да, согласилась я, – полковник вел такой образ жизни, что найти людей, которые могли бы о нем хоть что-то рассказать, нам будет непросто. Что мы о нем сейчас знаем? Что он ветеран войны, во время войны служил в контрразведке, так?

– Да, после войны получил назначение в учебный полк для старших офицеров, там, в основном читал лекции.

– Еще мы знаем, что он любил балет и регулярно посещал музыкальный театр, – добавил Дэвид, – я думаю, что в этом самом театре нам могут рассказать очень много интересного. Его не могли там не заметить. И, еще, я уверен, что был кто-то, кто разделял это его увлечение. С кем-то он обязательно должен был обсуждать спектакли и премьеры, ведь об этом не заговоришь с кем попало.

– А что, ведь дельная мысль! – я с гордым удивлением посмотрела на своего друга.

– Что ж, друзья мои, – явно повеселел комиссар, – а не сходить ли вам сегодня в театр?

– Давненько я не видел хороший балетный спектакль, – улыбнулся, Дэвид, – но как быть с билетами? Впрочем, позвоню-ка я своему редактору.

 

Катарина Савельи

Два билета на вечерний спектакль в музыкальный театр удалось достать только благодаря усилиям главного редактора «Интерньюс» Честно говоря, даже если забыть о нашем расследовании, посещение театра, именно этого театра, было для меня очень приятным событием. Возможно, вы сочтете меня старомодной занудой, но я не слишком люблю современную музыку, не то, чтобы я ее совсем отрицала, иногда под настроение я могу послушать и танцевальные мелодии, или рок-композиции, но когда музыки просит моя душа, я предпочитаю слушать классику. Больше всего я, конечно, люблю оперу. Но от хорошего балетного спектакля тоже получаю огромное удовольствие.

Мы попали на замечательный балет Антона Крамера «Ночная элегия» Надеюсь, мой читатель способен меня понять. Погрузившись в звуки, одной из самых красивых балетных увертюр я забыла о том, что меня привело в этот зал, и вспомнила только тогда, когда упал занавес в конце первого акта.

Мы вышли в вестибюль. Здесь суетились нарядные люди. Кто-то брел к буфетным стойкам и барам, кто-то вполголоса разговаривал о чем-то со своим спутником, или спутницей. В общем, царила атмосфера временного пространства для временного единства незнакомых или малознакомых людей. Удивительна вещь происходит в этих театральных «прихожих»: незнакомые между собой люди сближаются, а близкие отстраняются. Вроде все вместе и в то же время каждый сам по себе. Рядом со мной стояла пожилая дама в элегантном вечернем платье. Не знаю, по каким приметам, но я почувствовала, что эта женщина бывает здесь достаточно часто, что бы обратить внимание на пожилого отставного полковника, большого любителя балета.

– Вы не подскажете, где продают программки, – спросила я ее.

– Вон там у двери, ведущей в ложи бельетажа, видите там стоит женщина в униформе, – она показала рукой в нужном направлении и приветливо улыбнулась.

– Огромное спасибо – поблагодарила я ее, стараясь придумать еще какой-нибудь вопрос для продолжения разговора.

– А вы впервые здесь? – неожиданно спросила она меня.

– Да, не то, чтобы впервые, но бываю здесь нечасто – ответила я.

– Да, у молодых нет времени, – я поняла, что моей собеседнице приятно поговорить, и я с удовольствием пошла ей навстречу.

– Времени, к сожалению, действительно не хватает, а вы здесь часто бываете?

– О, я хожу почти на все премьеры, а понравившиеся спектакли посещаю иногда по нескольку раз.

– Завидую вам.

– Значит, вы любите балет?

– Да и балет тоже, но мое главное увлечение – это опера! – я сказала это совершенно искренне.

– А ваш молодой человек? – она кивнула в сторону подошедшего к нам в двумя чашечками кофе Дэвида, – разделяет ваше увлечение?

Своим кофе Дэвид угостил нашу новую знакомую, впрочем, это его ничуть не огорчило.

– В какой-то мере, – улыбнулась я, – но он как раз предпочитает балет.

– Странно, но мужчины чаще предпочитают балет, чем женщины, – наша собеседница многозначительно усмехнулась, – не представиться ли нам друг другу?

– Мэриэл, – назвала я себя, – а это Дэвид, – я посмотрела в сторону моего друга, и он неожиданно грациозно изобразил легкий поклон.

– Меня зовут Катарина, – с вполне уместной едва заметной кокетливостью представилась наша новая знакомая, – я бы хотела во втором акте пригласить вас в свою ложу. Я всегда покупаю ее целиком, чтобы иметь возможность пригласить туда друзей.

– Спасибо, с удовольствием принимаем приглашение, – ответил Дэвид за нас двоих.

У нас были неплохие места в партере, но смотреть балет из ложи было значительно приятнее. И даже не в том дело, что было лучше видно, и впереди не маячили ничьи головы, было в этих старинных креслах, обитых мягкой бархатистой тканью густо-вишневого цвета, что-то от другого времени и другого пространства, в общем это была игра в ту романтику, которая тайно продолжает жить в наших душах даже тогда, когда мы становимся прагматичными представителями нынешнего века. Пока шел спектакль, мы не разговаривали. В антракте, я, наконец, решилась направить разговор в нужную сторону.

– Скажите, Катарина, а среди ваших друзей не было полковника Зальцмана?

– Конечно, я была хорошо знакома с полковником, можно вполне назвать это даже дружбой. Но…

– Да, мы знаем, – ответила я на ее недосказанную мысль, есть люди, с которыми лучше не лукавить, – его убили, и, как это ни грустно, именно поэтому мы оказались здесь.

– Значит, вы хотите расспросить меня об этом человеке, чтобы решить загадку его смерти?

– И найти преступника

– Я постараюсь вам помочь, хотя все это так грустно.

– Милая Катарина, я потому и говорю с вами так откровенно, что вы мне нравитесь и, кроме всего прочего, я получаю удовольствие от общения с вами.

– Вы очень милая девочка, Мэриэл. Так что вы хотели бы узнать.

– У меня есть предложение: спокойно досмотреть спектакль, получив от него нормальное и всеми нами вполне заслуженное удовольствие, а затем Дэвид отвезет нас ко мне, я угощу вас кофе с бисквитами, и мы обо все поговорим.

– Отличное предложение, – улыбнулась Катарина.

После этого мы спокойно досмотрели замечательный балет Антона Крамера

 

Орден черной луны

Всю дорогу от театра до моего дома мы посвятили впечатлениям от спектакля и разговорам о музыке. Дома я заварила кофе нарезала лимон, открыла коробку с бисквитами, все это я поставила на чайный столик в гостиной. Мы разместились вокруг него в низких мягких креслах и только тогда приступили к деловому разговору.

– Так насколько хорошо вы знали покойного господина Зальцмана, – решилась я задать не очень корректный вопрос, но от него зависели все остальные вопросы, – извините меня, Катарина, за бесцеремонность, но, поверьте, это не праздное любопытство.

– Я понимаю, моя дорогая, не смущайтесь, если вам нужна моя откровенность, то она к вашим услугам… Я очень близко знала полковника и давно. Когда-то он был молодым лейтенантом, а я была балериной. Правда мы не виделись много лет и здесь, в Сент-Ривере встретились, можно сказать, случайно, но когда-то…Я не знаю, какая именно информация вас интересует, но готова рассказать все, мне это даже будет приятно, старые люди любят поговорить о прошлом.

– Так ваша любовь к балету – это не просто увлечение?

– Не просто… Балет – это для зрителей красивое хобби. Для балерины – это судьба. Ради балета мы отказываемся от многого, не все из нас, но и не все достигают таких вершин, каких удалось достигнуть Екатерине Савельевой, которая превратилась сейчас в престарелую любительницу театральных зрелищ Катарину Савьели.

– Так вы – Катя Савьели? – с таким восторгом воскликнул Дэвид, что это вызвало смущенную, но одновременно довольную улыбку Катарины.

– Да, так меня назвали здесь.

Поскольку я не репортер светской хроники и в балете обыкновенный зритель – дилетант, я лишь смутно помнила, это имя, но общение с бывшей звездой балета мне сегодня доставляло немалое удовольствие, мне она просто была очень симпатична, без всякой причины. Однако пришлось вернуться к прозе вопросов, которые должны были пролить свет на некоторые неприятные события.

– Вы сказали, что знаете Дэниса Зальцмана много лет, так?

– Да, и готова это подтвердить. Мы познакомились, пожалуй, лет сорок назад, точнее даже ровно сорок один год. Он тогда был совсем молоденьким и очень симпатичным. Меня только пригласили оттанцевать сезон в пяти спектаклях музыкального театра Сент-Ривера. Для молодой русской балерины это было очень неплохим началом карьеры. После первого же спектакля я проснулась знаменитой. Но с Денисом мы познакомились до моего триумфа. Мы жили в одной гостинице, несколько раз видели друг друга в ресторане, и он однажды решился ко мне подойти. Что мы тогда говорили друг другу, я не помню, но он был очень рад узнать, что я балерина. Он ухаживал за мной очень красиво, но мне кажется не думал, что меня ждет слава, поэтому позволил себе влюбиться. Да, молодые люди, сейчас в это трудно поверить…

– Ничего подобного, – тут же воскликнул мой друг, – и нужно сказать, что смотрел он сейчас на Катарину так, что трудно было усомниться в его искренности.

– Спасибо, милый Дэвид, но в те годы я была действительно хороша. – Катарина задумалась, словно мысленно ушла в те далекие времена, затем продолжила, – наш роман длился недолго, точнее – до генеральной репетиции, на которую я пригласила Дэниса. Там я его видела в последний раз перед нашей многолетней разлукой. Дэнис Зальцман по-настоящему знал и понимал балетное искусство. Понимал он и балерину Катю Савьели. Он понимал ее лучше, чем она понимала себя. Он ушел из моей судьбы, увидев и осознав, что ему не стоит соперничать с балетом в сердце балерины. Тем самым, признав первым то, что потом подтвердила рукоплескавшая мне много лет публика. Но это он мне объяснил только через много лет.

– То есть, это он вам объяснил тогда, когда вы встретились с ним совсем недавно? Не с молоденьким лейтенантом Дэнисом, а с отставным полковником, ветераном войны, господином Дэнисом Зальцманом?

– Именно так.

– Как грустно. И теперь ваши отношения продлились не дольше.

– Это было грустно тогда, а сейчас мне встретился совсем другой человек. Тогда балет разлучил нас. Сейчас между нами не было ничего общего, кроме любви к балету.

– В тот день, когда его убили, он тоже вернулся из театра, вы с ним виделись тогда?

– Да, была премьера очень неплохой современной постановки Дон-Кихота.

– Скажите, а на спектакле он был вместе со своим шофером?

– Своим шофером?! У него не было никакого шофера…

– Но ведь его привез в театр и отвез затем домой Тим Солтинг, который назвался его шофером, впрочем, и Тимом Солтингом он тоже именно назвался.

– Да с ним в театре был человек с таким именем, но Дэнис представил мне его как своего друга, однополчанина. Он гостил у Дениса и действительно помогал ему последние пару недель, поскольку у Дениса сильно ухудшилось зрение. Не настолько, чтобы отказаться от посещения театра, но водить машину уже было невозможно. Вы подозреваете, что этот человек и убил его?

– Похоже на то, но почему, зачем ему это было нужно?

– Кто знает… Дэнис служил в годы войны в таком ведомстве…

– Кстати, а он не показывал вам свою реликвию?

– Вы и об этом уже знаете? Нет, не показывал, но рассказал, покаялся…Я советовала ему отдать эту реликвию туда, где ей и надлежит быть, но он говорил, что боится, а мне кажется, что просто не хотел расстаться с такой вещью…

– Не хотел расстаться с ядом? – искренне удивилась я.

– С ядом? – теперь уже удивилась Катарина, – при чем здесь яд?

– Но я имела в виду ампулу с ядом, а вы о чем?

– Я об ордене.

– О каком ордене?

– Так вы об этом ничего не знаете? Ведь его квартиру наверняка внимательно обыскали, или нет?

– Конечно, там были осмотрены все уголки. Но что за орден, в чем он вам покаялся?

– Он все послевоенные годы хранил у себя знаменитый Орден черной луны.

– Орден черной луны?! – воскликнули мы с Дэвидом нестройным дуэтом.

– Вот вам и мотив! – Подвела я итог только что услышанному, – некто назвавший себя Тимом Солтингом охотился именно за этим орденом. Ну, о некоторых обстоятельствах я могу догадываться. Исходя из того, что продать такую вещь практически невозможно, он либо сумасшедший коллекционер, либо выполнял заказ такого сумасшедшего коллекционера. Он знакомится с полковником в Тотридже, представившись ему под именем офицера служившего в том же полку, в котором проходил службу Зальцман в конце своей военной карьеры. Остается только гадать, как ему удалось настолько втереться в доверие к Дэнису Зальцману, что тот приглашает его погостить в своем столичном доме. Здесь он ждет благоприятного момента, чтобы выкрасть ценную реликвию, возможно, вначале он должен был ее еще найти. Допускаю, что убийство полковника не входило в его планы, но тут Зальцман неожиданно становится одним из претендентов на наследство Мориса Парра, и у Солтинга, вернее, лже-Солтинга, появляется соблазн избавиться от Зальцмана и спокойно выкрасть ценность, о которой, кроме него, как он, видимо, думает, никто не будет знать. Пока полиция будет искать убийцу Зальцмана среди претендентов на наследство миллиардера, Солтинг без помех вывезет орден из страны и доставит туда, куда ему нужно. А поскольку бывший обладатель ценной реликвии мертв, никто ее и не подумает искать у него. Что ж, теперь неплохо бы все же найти этого господина. Но мы о нем ничего не знаем, и фотографии никакой нет. Приметы – это слабая зацепка, он легко избавится от всех этих примет, если захочет.

– Пожалуй, здесь я могу вам помочь, неожиданно заявила Катарина, – дело в том, что когда мы встретились с Дэнисом, он меня не сразу узнал, это и понятно, но я его узнала. Мне не хотелось открывать себя, во всяком случае, я не сразу на это решилась, и тогда… В общем я его сфотографировала тайком, должна признаться, что фотография – это сейчас еще одно из моих увлечений. Так вот в кадр попал и тот, кого вы называете Солтингом. Правда снимок получился не очень четким, но ведь в полиции есть специалисты, которые его обработают до нужного состояния, не правда ли?

– Катарина, вы – просто гениальная женщина, – не сдержала я своего восторга.

 

Роберт Кроун

Мы не стали ждать следующего дня, и позвонили комиссару еще до того, как Дэвид отвез домой Катарину.

Катлер был уже дома, но это не помешало ему сразу взяться за дело. Фото было обработано и разослано всем полицейским участкам. Секретным распоряжением была разослана и ориентировка на поиск национальной исторической реликвии Ордена черной луны, как раньше считалось безвозвратно утерянной в годы войны. А мы, наконец, могли вернуться к решению загадки таинственного отравления в замке Ферни.

Утром мы опять собрались в кабинете комиссара, куда приехал и Роберт Кроун. Он заметно нервничал. Впрочем, кто бы на его месте мог быть спокойным.

– Я не знаю, комиссар, что еще вы можете из меня выжать, – но обещаю ответить на все ваши вопросы с максимальной искренностью и правдивостью. Эта история совершенно не укладывается в голове. Я могу только одно решение предложить, но зачем он сделал это в моем доме? Почему именно в этот момент? Ну, неужели вы всерьез можете подозревать меня? А ведь кроме меня и самого Парра, кто мог подойти к этим чертовым бокалам?!

– Скажите, Роберт, – вклинилась я в его эмоциональную речь, – как среди ваших слуг оказалась Луиза Барини?

– Луиза пришла по объявлению…

– Это я знаю, но почему вы именно ее взяли. Вы платите ей как опытной горничной, а между тем… – я очень многозначительно посмотрела на него.

– Хорошо, – я все объясню, но поверьте, это все только на уровне неосознанных эмоций, я не думал, что… Ладно, давайте я расскажу все с самого начала.

– Это будет наилучшим вариантом, – улыбнулась я.

– Дело в том, что Луиза очень похожа на одну женщину, так похожа, что я просто онемел, когда ее увидел.

– На Стэллу Роджерс?

– Да, вы, судя по всему, уже все знаете о прошлом Мориса.

– Ну, не все, – возразила я, – раз побеспокоили вас.

– Собственно, я не думаю, что это имеет отношение к делу, но вам виднее. Морис был старше меня, но и я не мальчик уже. А когда-то мы были оба и моложе и… Тогда нам казалось, что наш главный порок – это бедность. Морис мечтал о карьере художника, но обучение этому ремеслу весьма недешево. Ему удалось поступить на учебу в художественную академию только тогда, когда ему уже значительно перевалило за тридцать. Да, что там говорить, уже было почти сорок. Он свой возраст скрывал, но я-то знал правду. Это все мелочи, так… по ходу. Просто я хотел объяснить, как получилось, что мы обитали в одной компании. В Мервике я тогда поселился не случайно.

– Давайте определимся по времени, когда это было? – уточнила я.

– Ах, да! Это было тридцать лет назад. Мне тогда было почти двадцать, а вот моя жена еще даже не родилась, – Кроун улыбнулся, – В Мэрвик я приехал в поисках не слишком тяжелой, но доходной работы. Город курортный, праздничный… Там познакомился с очень энергичной девушкой, которая пыталась создать рекламное агентство. Тогда это было новинкой.

– Девушку звали Анжелой Барт?

– Да, именно так. Вы, я вижу, уже многое и сами знаете, Энжи была очень милой, но главное – она обладала сильным и независимым характером, вокруг нее все просто вертелось и кипело. Как ей это удавалось, Бог знает, но она всегда могла найти нужную сумму под очередную свою идею, впрочем, только на нее. Тем не менее, и нам перепадало от ее замыслов, поскольку она давала нам подработать. Сейчас один из ее проектов известен как довольно процветающая рекламная фирма «Стиль». Не смотря на свою привлекательность, Энжи не заводила никаких романов, мне кажется мужчин пугала ее внутренняя сила. Однако, я какое-то время был в нее почти влюблен. Я не случайно упомянул «Стиль» именно в связи с этим замыслом неугомонной Энжи и связаны события, о которых я должен сейчас рассказать. Фирма обслуживала сеть магазинов одежды. Я думаю, что это действительно было хорошей идеей – создать собственный демонстрационный комплекс. Когда эта идея стала воплощаться, Анжела начала приглашать к сотрудничеству молодых художников и девушек для показа образцов одежды, манекенщиц, как это тогда называли. Я встретил Мориса на набережной. Он пожаловался, что совсем на мели, вот я и рассказал ему о задумке Анжелы Барт. Идея рисовать модели платьев и костюмов не вызвала у Мориса энтузиазма, но ему нужны были деньги, и он решил попробовать. Так он оказался на первом мероприятии Энжи, где и увидел Стэллу. Луиза ее точная копия, если такое вообще возможно, но, как ни странно, она не производит такого впечатления. Дело, видимо не только в чертах лица. В Стэлле было что-то такое, что заставляло вас не только видеть ее красоту, но и…В общем, она бы разбудила мужчину даже в евнухе. Мне кажется, что именно ее выход на подиум определил успех всего этого предприятия.

Но внешность, вернее, зрительные впечатления бывают иногда так обманчивы… Кто мог бы подумать, что эта роковая женщина готова пожертвовать властью над толпой поклонников, во имя тихого семейного счастья с одним единственным человеком. Если бы я тогда мог хотя бы это предположить, я бы сделал все, чтобы она стала именно моей женой. Впрочем, я был слишком молод, чтобы ее заинтересовать. Морис тоже не смог пройти мимо такой женщины. Он захотел написать ее портрет. Она отнеслась к нему с доверием, поскольку поначалу он ей показался просто стариком. Нет, он выглядел вполне прилично, но для такой юной девочки и тридцатилетний мужчина мог показаться старым. Он пустил ей пыль в глаза, внушив, что ее хочет увековечить великий художник, впрочем, скорее всего, он и сам в это верил.

– А он написал этот портрет? – неожиданно спросила я.

– Да, и неплохо его продал, что позволило ему продержаться на плаву и не пытаться даже работать на фирму «Стиль».

– Интересно, где сейчас этот портрет? – задумчиво проговорил Дэвид

– В моем городском доме, – удивил нас Кроун, – я выкупил его еще десять лет назад, увидев в доме случайного знакомого.

– Ну, историю отношений Стэллы и Парра, мы теперь понимаем неплохо, – вступил в разговор комиссар, – но пока это не объяснило, почему вы взяли на работу совсем неопытную девушку.

– Я же говорил вам, что все это на уровне эмоций, – продолжил свое объяснение Роберт Кроун, – я помнил этот суд, ну между Морисом и Стэллой. Я не забыл какой она тогда выглядела, растерянной и униженной. Когда Луиза пришла наниматься ко мне на работу, она понимала, что шансов у нее немного, но в ее взгляде было такое странное сочетание мольбы и отчаянной веры в чудо, что ее сходство со Стэллой стало просто невероятным. Я простой грешник, госпожа Адамс, – мне было приятно сыграть роль доброго господина, – он усмехнулся, – я просто реализовал в какой-то мере то, что не мог сделать тогда почти тридцать лет назад.

– Вы догадались, что эта девушка – дочь Стэллы? – спросил Эрик Катлер.

– Эта мысль мелькала у меня, но я убедил себя, что этого просто не может быть. Да и возраст не совпадал.

– А нельзя ли нам взглянуть на портрет Стэллы? – спросил вдруг Дэвид.

– Почему нет? – согласился Кроун, – да хоть прямо сейчас, сядем в машину, и через десять минут будем там. Ключи у меня в машине лежат.

– Тогда едем, – решительно заявил комиссар, понятно, что и я не стала возражать.

 

Мотив для самоубийцы

Вскоре мы уже входили в двери внушительного трехэтажного особняка на тихой респектабельной улице в северном районе Сент-Ривера.

Хотя хозяева этого дома переехали жить в свой замок, здесь не было ни малейшего ощущения заброшенности. Порядок в доме поддерживали заботливые руки очень старательных людей. Паркет был натерт до блеска. На ковровых покрытиях ни намека на пыль. Мы поднялись по широкой лестнице на второй этаж, свернули направо, прошли по коридору и, наконец, вошли в большую квадратную комнату, напоминающую небольшой музейный зал. Из мебели здесь был только небольшой старинный, или стилизованный под старину квадратный столик на изогнутых, украшенных резьбой ножках и два мягких кресла, с высокими спинками и деревянными резными подлокотниками. Стены комнаты были увешаны картинами, расположенными, казалось, совершенно случайным образом. Я уже упоминала, что не являюсь знатоком живописи, поэтому не скажу об этой коллекции ничего: ни хорошего, ни плохого. Меня интересовал только один портрет, и я его сразу увидела. Он был совсем небольшим. Был ли действительно Морис Парр талантлив, или так уж хороша была сама девушка, но впечатление от этого портрета было потрясающим. Описывать это изображение – зря терять время. Слова бессильны передать прелесть этого образа и те эмоции, которые он вызывал. Понятно, что можно написать набор привычных штампов о золоте блестящих густых волос пышным каскадом спадавших на обнаженные девичьи чуть угловатые плечи, об огромных сияющих глазах, о чувственных губах… Но это будет лишь небольшая часть образа под действием которого мы находились пару минут.

– Действительно Луиза очень похожа на мать, – сказал комиссар и задумался, причем надолго.

* * *

Заговорил Эрик Катлер только тогда, когда мы вернулись в управление и заняли свои места вокруг его стола.

– Кажется, я понимаю, что произошло в замке Фэрни. – произнес он и посмотрел сначала на меня, затем на Дэвида.

– И что же, – осторожно полюбопытствовала я.

– С самого начала все было похоже на самоубийство: яд мог быть у Парра, в свой бокал только он мог что-то положить, напомню, что частички цианида были у него в кармане. Но что нас смущало?

– Что? – подыграл комиссару Дэвид.

– Нас смущал вопрос: почему в этом месте и именно в этот момент? Так?

– Меня это и сейчас смущает, – заметила я, но комиссар меня не услышал, похоже.

– Так вот, – продолжал он, – он действительно постоянно держал в своем кармане ампулу с цианидом, которую украл у своего кузена. Держал на случай, если его окончательно загонит в угол его болезнь. Там на приеме у своих родственников он сначала не думал ни о болезни, ни о смерти. Он даже затеял спор о живописи с молодым художником. И, если бы он ушел с этого приема чуть раньше, он сейчас был бы жив, так как он не увидел бы Луизу. За столом на ужине прислуживал ведь еще Якоб?

– Да, – подтвердила я.

– Когда он увидел девушку, у него произошел эмоциональный срыв. Я не думаю, что он узнал в ней дочь, он узнал в ней женщину, которую когда-то любил!

– Что же он на ней не женился? – удивилась я.

– А разве мы знаем, что на самом деле между ними произошло? Мы выслушали только тех, кто отстаивал правоту Стэллы! Но почему мы решили, что это – единственная правда? Личность этой Стэллы, между прочим, тоже не однозначна! Оставить свою дочь в приюте и отказаться от нее через три года – это тоже, я вам скажу, говорит многое о женщине. А, если он все же ее любил? Если они поссорились, да еще по ее вине? Разве такого не могло быть?

– Все, конечно, могло быть, – пожала я плечами, – но что вы хотите этим сказать?

– А вы представьте себе, что он мог почувствовать, когда увидел перед собой эту девчушку?

– Пожалуй, мне это сложно будет представить, – серьезно заявил Дэвид.

– Ведь прошло тридцать лет, а его любимая не изменилась! Ну, подумайте! Ведь он старый, одинокий и смертельно больной, а она все такая же! А в кармане цианид, и так просто раз и навсегда избавиться от этой боли! Не только от физической, а и от душевной! Нет, как хотите, друзья мои, другого решения я не вижу.

У меня было много возражений, но действительно не было другого решения.

С тем мы и расстались в тот день. Дэвид отвез меня в мою контору, а сам поехал в редакцию.

 

Проблема

На меня навалилась чудовищная лень. Мне не только не хотелось заниматься никакими расследованиями, но и просто выйти из конторы – для меня вдруг стало неразрешимой проблемой. Я не хотела ни думать над версией комиссара, ни искать свой собственный вариант интерпретации всех этих событий, связанных с замком Ферни и его обитателями.

Но дельная мысль все же прорвалась в мой забастовавший мозг, но только после того, как я за каких-то полтора часа заработала, как мне кажется, самый нелепый свой гонорар.

Я отправила Ари в банк оплачивать счета, а сама включила телевизор и глазела на экран. Там в это время всегда показывают бесконечные истории о таких запутанных отношениях между людьми, что если бы все это было на самом деле, человечество давно уже перестало бы существовать.

Телефонный звонок вывел меня из полудремы. Я взяла трубку с твердым намерением избавиться от любого клиента, что бы он мне не предложил. Счет мой был в том состоянии, которое вполне позволяло мне расслабиться и послать к черту работу, когда мне было попросту лень.

– Детективное агентство Мэриэл Адамс, – привычно отрапортовала я.

– Вы должны немедленно приехать, – заявил кто-то мне в ухо властным, хорошо поставленным сопрано.

– Извините, – в моей короткой реплике четко прозвучал вопрос, но на мою собеседницу это не произвело никакого впечатления.

– Я пришлю за вами машину. – Как ни в чем ни бывало, продолжала она. – Я заплачу вам втройне, но вы должны прибыть сюда немедленно, – в голосе послышались истерические нотки, похоже, неизвестная дама была не в такой уж хорошей форме.

– Может быть, вы объясните мне, что, собственно, случилось? – я еще не потеряла надежды избавиться от работы, несмотря на обещанный тройной гонорар.

– Вы должны это видеть!

– Что именно?

– Когда увидите, все сами поймете…

– Но, видите ли, как раз сейчас я очень занята…

– Откажитесь от того, чем вы заняты, я оплачу и вашу неустойку!

Разговор продлился еще минут десять, и я поняла, что от этой клиентки мне не отвертеться. Вскоре появился Ари и сообщил, что у нашего порога меня ждет машина. Как мне не хотелось покидать свое кресло! Но пришлось, выбора мне просто не оставили. Автомобиль мягко заскользил по дороге, шелестя дорогими шинами. Мы отправились опять в Северный район.

* * *

В этом районе Сент-Ривера я бываю не часто. Хотя сегодня я приехала сюда уже второй раз. Здесь живут весьма состоятельные люди, которые обслуживаются солидными адвокатскими фирмами. Пару раз, пожалуй, у меня были такие клиенты, но, как правило, это были люди не случайные. А сейчас все было не так. Клиентка явно меня абсолютно не знала, скорее всего, нашла мой телефон по справочнику, да и заниматься ее делом мне почему-то не хотелось. Я, собственно, и не знала еще, что мне предстоит за работа, но желание отвертеться от нее меня не покидало.

Наконец мы подъехали к дому. Я вышла из машины и почти сразу столкнулась с высокой и стройной пожилой женщиной, облик которой абсолютно не соответствовал портрету, созданному моим воображением по голосу, звучавшему в телефонной трубке.

– Идите сюда, вы должны их найти, это просто свинство! – услышала я именно тот самый голос.

Мы стояли на пороге небольшого, но симпатичного коттеджа. Хозяйка сама открыла дверь, и мне ничего не оставалось, как только пройти вслед за ней внутрь. Вот это да! Дом был абсолютно пуст.

– Теперь вы понимаете, что произошло, я приехала сегодня утром, открываю дверь и вижу то, что видите сейчас и вы…Ничего!

– Но почему вы не вызвали полицию? – мне кажется, в моем вопросе было гораздо больше здравого смысла, чем во всей этой ситуации.

– Еще чего не хватало! – возмущенно заметила пострадавшая, – да я не подпущу к своему дому ни одного остолопа из этого скопища бездельников, которые только и делают, что распускают сплетни про порядочных людей, не хватало, чтобы они еще притащили сюда журналистов!

Мне сразу вспомнились мои друзья: полицейский комиссар Катлер, умница и великолепный профессионал, неисправимый романтик, а также журналист Дэвид Сомс, никогда не дающий в свою газету информацию, которую он не проверил самым тщательным образом. Но дама, которая навязала все-таки мне свою проблему, судя по всему, никогда не меняет своих взглядов, даже под давлением очевидных фактов. Тем более, было бы верхом наглости предположить, что на нее окажут влияние слова едва знакомой представительницы частного сыска. Я промолчала и, поскольку других вариантов не было, стала обдумывать свои дальнейшие действия.

Для начала я вместе с хозяйкой обошла весь дом, убедившись, что пусто было везде, остались только встроенные шкафы и кухонное оборудование, кухня вообще практически не пострадала от нашествия оригинальных грабителей. Сопровождая меня в экскурсии по своему дому, Сара Битнер, так звали мою клиентку, говорила без умолку, что абсолютно не давало мне сосредоточиться, а у меня появилось стойкое чувство, что решение этой проблемы где-то совсем рядом.

– Госпожа Битнер, – прервала я ее очередной монолог, – вы ведь сказали, что открыли дом своим ключом? Значит, дверь не была взломана, так?

– Да, это верно, но замок, между прочим, поддался не сразу!

Конечно, замок я внешне осмотрела, но для того, чтобы точно сказать, что он не был взломан, нужна экспертиза. И все же моя интуиция мне подсказывала, как минимум, две мысли: во-первых, замок все же открывали и закрывали ключом, во-вторых, тот факт, что с ним было что-то не так, ведет к пониманию истины. Вот только что это за истина? Какое-то смутное ощущение не давало мне покоя, что-то еще в этом доме было не так, как должно было быть, даже с учетом странных обстоятельств этого явно несерийного ограбления. Я уже хотела было попробовать объяснить Саре Битнер, что без вмешательства полиции ей и мне все равно не обойтись, а заодно рассказать ей о замечательном профессионале и чутком мудром человеке, Эрике Катлере, но тут меня вдруг осенило!

Вот какое ощущение не давало мне покоя! Запах! Ну, конечно! В доме пахло совсем не так, как обычно пахнет в обжитом доме.

Господи, до чего же я глупа! Ведь это первое, о чем я должна была подумать!

– Скажите, Сара, а на сколько дней раньше вы вернулись из своего путешествия?

– Раньше?

– Ну, вы ведь планировали приехать через пару дней? Или я ошибаюсь?

– Ну, да, конечно, но я жду в гости сына! Поэтому и приехала сегодня, чтобы сделать ему сюрприз…

Она вдруг замолчала, взгляд ее замер, а лицо стало заливаться краской…

– Вы ведь не ставили машину в гараж?

– Нет, я так была удивлена и расстроена, что мне было не до этого, а потом я позвонила Габриелю, и он поехал за вами…

– Где у вас ключ от гаража?

– Он в сумке.

Мы вместе направились к гаражу. На замке, как я и предполагала, была пломба, точно такая, видимо, была и на входной двери, когда ее открывала моя клиентка. Сара заметила только то, что ключ не сразу провернулся, но, думаю, что если поискать на пороге, остатки пломбы можно обнаружить. В доме еще чувствовался запах свежей краски, он был едва уловим, так как ремонтные работы были, наверняка, завершены еще несколько дней назад. Скорее всего, если бы госпожа Битнер приехала хотя бы на день позднее, все ее вещи, аккуратно упакованные и составленные в ее вместительный гараж, стояли бы уже на своих местах. А я спокойно закончила бы свой рабочий день, без этих хлопот.

– Габриель отвезет вас домой, – каким-то совершенно новым голосом сказала Сара Битнер, – сейчас я выпишу чек.

– Чек? О чем вы говорите? – искренне удивилась я.

– Что вы?! Вы даже не представляете, как вы мне помогли! Хороша бы я была, если бы обратилась в полицию!

* * *

Вечером эту забавную историю я рассказывала Дэвиду.

– Она хотела к приезду сына сделать ему сразу несколько сюрпризов, всякие приятные пустячки, которые есть в каждой семье, но кроме этого, она решила сделать небольшой косметический ремонт. Сара оставила ключи фирме, которая взялась привести в порядок ее коттедж и попросту об этом забыла.

– Очередная нелепая история из твоей практики, – подвел итог Дэвид.

– А ведь точно – нелепая, но очень поучительная! – в голове моей что-то щелкнуло, и все события выстроились в четкую логическую цепочку.

– Дэвид, ты ведь на машине? – спросила я.

– Ясное дело.

– Поехали!

– Куда?, можно узнать? Или ты сама за руль сядешь?

– В замок Фэрни, – оставила я без ответа иронию моего друга, мне было не до нее.

 

Последняя версия

Когда мы подъехали к замку, было уже довольно поздно, но еще не настолько, чтобы нельзя было побеспокоить его обитателей. Мы остановились перед закрытыми воротами. Я попросила Дэвида посигналить, и когда он это сделал, вышла из машины и подошла к небольшой боковой калитке, которая вскоре открылась. Я увидела перед собой крепкую фигуру Тома Снайка.

– Здравствуйте, Том, – начала я с приветствия, надеясь, что меня тут не совсем забыли.

– Здравствуйте, госпожа Адамс, – проявил чудеса сообразительности и памяти Снайк, – вы к госпоже Кроун?

– Нет, я бы хотела поговорить с Луизой, если она еще в замке.

– Она покидает нас завтра, – заулыбался Том.

– Ну, так вы проводите меня в ее комнату?

– Конечно, конечно, проходите.

Он посторонился, и я вошла во двор. Мы зашли в замок не с парадного входа, а через какую-то боковую дверь. Поднялись по лестнице на третий этаж прошли по довольно мрачному коридору и остановились перед массивной дверью. Том постучал.

– Да, кто там? – услышали мы низкий, но сейчас как-то странно зазвеневший голос Луизы.

– Луиза, – мягко, я бы даже сказала, почти нежно заговорил Снайк, – с тобой хочет поговорить госпожа Адамс, она специально приехала сегодня, чтобы застать тебя еще в замке.

– Да, да, конечно, секундочку, – за дверью послышались легкие шаги, и дверь открылась.

Луиза посторонилась, чтобы я могла войти. Я вошла и плотно закрыла за собой дверь. Затем огляделась. Комната была небольшой, но удобной и уютной. Чувствовалось, что девушке здесь нравилось. Вряд ли я могла бы объяснить, по каким приметам я это определила, но я это чувствовала и готова была отстаивать свою точку зрения, впрочем, никто со мной и не спорил.

– Вы уезжаете? – вопрос был глупым, но надо же было с чего-то начать.

– Да, господин Кроун сказал, что при сложившихся обстоятельствах, мне неудобно находиться в замке в качестве… – она смутилась.

– Вы поэтому плакали? – Прямо спросила я.

– Я не.. Нет, не поэтому… – она замолчала, и я видела, что слезы уже снова заполнили ее глаза.

– Послушайте, Луиза, я, конечно, не священник, но могу принять вашу исповедь и даже гарантировать ее тайну. Вы ведь видели, как Морис Парр вылил яд в бокал вашего хозяина, сейчас мы уже знаем, что не только хозяина, но и родственника? – девушка посмотрела на меня с восхищением и страхом (мне так показалось). – Вы поменяли бокалы местами? Почему?

– Я же не думала, что это яд! – она на этот раз громко разрыдалась, и мне пришлось потрудиться, чтобы успокоить ее.

– Мне теперь все понятно. Вы действительно не представляли, что было в этой ампуле, растерялись и не знали, как поступить…

– Ну, да, если бы я подняла шум, а это оказалось в худшем случае глупой шуткой? Возможно, господин Кроун бы и не очень рассердился, но вечер был бы испорчен, а виноватой считалась бы я? Ну, я и решила, что будет лучше, на всякий случай переставить бокалы, пусть мол, сам с собой шутит...

– Не расстраивайтесь, вы ведь спасли жизнь господину Кроуну.

– Но… – она опять горько заплакала, и я прекрасно понимала, какая мысль скрыта за этим "но".

– Главное, что я вам верю. Возможно, вам следовало бы рассказать обо всем хозяину, а не принимать столь рискованное решение, но, может быть, вашими действиями руководил кто-то свыше. Во всяком случае, уже ничего не исправишь, и вам лучше ограничиться этой беседой и не посвящать в свои переживания больше никого. На меня можете полностью положиться.

* * *

Уже примерно через час я, наконец, села в машину Дэвида, он встретил меня вопросом.

– Значит, это было не самоубийство?

– Если и самоубийство, то не преднамеренное...

– Это что-то новое!

– Видишь ли, Парр не собирался сам отправляться на тот свет, он ведь мог это сделать в любой другой момент. Нет, вчера им владела страсть более сильная, чем страх перед болью или воспоминания о вселенской любви, комиссар – неисправимый романтик.

– Ты не можешь изъясняться попроще?

– Картина, на которую указал неугомонный Сотти, действительно ранее неизвестный портрет Рамбье!

– Откуда ты знаешь?

– Предполагаю, что Джимми разбирается в живописи ничуть не хуже умершего. А Парр, разумеется, понял, что перед ним подлинник Рамбье, и захотел им завладеть, но на следующий день хозяин мог бы пригласить специалиста и выяснить, чем он владеет. Тогда заполучить или выкупить портрет было бы проблематично, и дело не только в цене. Кто мог дать гарантию, что Кроун захочет продать единственное ценное полотно из своей небольшой коллекции?

– Да... Маловероятно. Так он что же собирался потом проникнуть в замок и украсть картину?

– Тебе тоже нужно писать романы! Нет, Парр не собирался красть картину, но отравление хозяина замка было одним из пунктов его плана. Потом он мог просто прийти с соболезнованием к безутешной вдове, и она, если бы не подарила ему это полотно, то, наверняка, ее вполне можно было бы уговорить продать его.

– Но он же понимал, что его могут заподозрить?

– Почему? Осколков ампулы ведь у него не нашли. Ты забыл этот факт? Крошки стекла и капельку цианида обнаружили эксперты только потому, что исследовали одежду, снятую с трупа. Ампулу тогда обнаружили бы у того, кого старик хотел сделать козлом отпущения. И он бы позаботился, чтобы это обнаружили.

– Но почему никто не сказал, что ему подложили в карман осколки ампулы?

– А ты бы сказал? То-то же! Скорее всего, эти осколки обнаружил у себя Джим Сотти. Поэтому он так нервничал, а вовсе не из-за своего спора с покойным.

– Значит, яд Парр выпил по ошибке?

– Думаю, было бы справедливо, чтобы все думали, так, как сочинил наш милый комиссар Катлер.

– А ты еще что-то выяснила?

– Я побеседовала с Луизой, которая, кстати, завтра покидает замок

– Она замешана в убийстве?

– Сложный вопрос... Мне удалось добиться ее признания, но имеет ли смысл посвящать в это кого-нибудь еще? Она всего лишь думала о людях лучше, чем они того заслуживают.

– Но мне-то ты скажешь?

– Тебе скажу. Ты ведь ни за что не причинишь неприятность такой хорошенькой женщине. Она работала у Кроунов совсем недавно и дорожила этим местом, поэтому очень волновалась о том, все ли в порядке. Она заглянула в гостиную, чтобы убедиться, что ею все довольны, в тот самый момент, когда мы отправлялись смотреть на портрет. Она видела, как Парр что-то вылил в бокал ее хозяина!

– Но почему она не подняла шум?

– В том-то и весь фокус! Она не предполагала, что замышляется убийство, и решила, что этот странный старик просто задумал какой-то глупый розыгрыш. Не зная, как поступить, девушка просто переставила бокалы. Когда же все произошло, она, естественно, испугалась. А теперь ты можешь представить, что она, бедная, чувствует.

– Да, ведь теперь она знает, что этот странный старик был ее отцом. Но как ты все же догадалась?

– Когда я разговаривала с Сарой Битнер, у меня возникла ассоциация с большой гостиной в замке Кроунов в момент, когда там работала следственная бригада. Меня там тоже все время мучило какое-то несоответствие! И вдруг я четко вспомнила именно Луизу. У нее были заплаканные глаза. Все вокруг были абсолютно спокойны, а она... Еще, правда, была Мишель с ее страхом…

– Ну а Мишель? Она-то чего испугалась?

– Разве ты не заметил, что она боготворит своего мужа? Любящая женщина просто чувствовала, кому на самом деле грозила опасность.

 

Что было потом

Состоялось судебное разбирательство, и суд признал факт самоубийства. Правда романтическая версия комиссара не была внесена в постановление. Фальшивый Тимоти Солтинг был найден убитым в гостинице приграничного городка Сент-Базеля. Ордена при нем не оказалось, но в брючном кармане была найдена скомканная квитанция на отправленную бандероль. Полиции удалось отследить ее. И действительно именно в этой бандероли находился уникальный орден. Теперь его можно увидеть в экспозиции национального музея. Впрочем, многие из вас историю возвращения ордена знают не только из моего повествования.

С Катариной мы до сих пор дружим, время от времени она приглашает нас в свою ложу, и не только на балетные спектакли. Она бывает частенько у меня в гостях и очень любит слушать мои рассказы.

* * *

Через год после всех этих событий, в газетах сообщалось о поминальном приеме в замке Ферни. Это послужило поводом к нашим воспоминаниям. Тогда я и решила записать всю эту историю. Дэвид помог мне вспомнить некоторые детали.

– Но почему ты не сказала правду комиссару? – опять спросил меня мой друг.

– Комиссар – лицо официальное, на подобное сообщение, он просто обязан был бы отреагировать и провести тщательное расследование. А Луизе и без этого было нелегко. Понятно, что ее бы все равно не осудили, но молва иногда бывает хуже приговора. Кому это принесло бы пользу?

– А вот сейчас ты напишешь свой роман, и все обо всем узнают все равно. – никак не мог успокоиться Дэвид.

– Написать роман – это даже не пол дела, для того, чтобы об этом, как ты говоришь, все узнали. Для этого его еще нужно издать. А когда это произойдет, никому моя история уже не сможет повредить. Да и разве я использую настоящие имена героев?

* * *

– Почему бы тебе хотя бы сейчас не сообщить обо всем этом нашему другу комиссару Катлеру? – опять спросил меня Дэвид

– Зачем?! Чтобы испортить Луизе жизнь, а Морису Парру поминальный прием? – грустно усмехнулась я.