Нью-Йорк, октябрь 1986

— Мам, а Джордан по-настоящему в тебя влюбился?

Слоун внимательно посмотрела на сына. Вот хитрец! Джордан пошел в гостиницу за вещами, и Тревис не преминул воспользоваться возможностью выяснить у матери то, что его волновало.

Он уселся на высокий стул у стойки бара и, в свою очередь, внимательно изучал Слоун, готовившую себе коктейль.

— Ну так как?

— Не знаю. — Ответ Слоун был вполне честным. К тому же она не хотела обсуждать, как относится к ней Джордан, — ни с Тревисом, ни с кем-либо еще.

— Не знаешь, мама, или очень хорошо скрываешь? — недоверчиво протянул Тревис.

Слоун только подивилась глубокомыслию сына.

— С каких это пор, интересно, ты стал проницательным?

— Мама, ты никак не можешь привыкнуть к мысли, что я не вчера родился.

Слоун подавила короткий смешок.

— Я-то, представь себе, знаю, когда ты родился. Ты помнишь, я была от тебя тогда недалеко.

— А, понятно, ты хочешь сменить тему разговора. У тебя ничего не выйдет. Я ведь вижу, какими глазами вы смотрите друг на друга, как ходите — чуть ли не за ручку. И потом — он повсюду таскается за нами!

— Тревис, ты говоришь так, словно раскрыл величайшую тайну. Но тайны не существует!

— Пусть, но ты никому еще не позволяла так долго находиться с нами — с тобой и со мной…

— Тревис, позже ты узнаешь, что Фрейд в таких случаях…

— Кто такой этот твой Фрейд? — Тревис переменился в лице, услышав еще одну мужскую фамилию.

— Фрейд — известный ученый… да ладно, я тебе потом как-нибудь про него расскажу… Так вот, Джордан не таскается за нами повсюду, как тебе показалось. Он живет в Массачусетсе и с нами пробудет недолго.

— А, все понятно. Значит, у вас только секс…

На мгновение Слоун потеряла дар речи.

— Что ты сказал, я не вполне поняла?..

— Ну, я сказал, что вы только спите друг с другом.

Слоун почувствовала, как краска заливает ей лицо, и поспешила отвернуться. Ей никогда еще не приходило в голову, что у сына может сложиться свое мнение об ее отношениях с мужчинами. С тем же Джорданом, к примеру. Они вернулись из турне две недели назад, и само собой вышло так, что он остался с ней, хотя вопрос об этом специально не обсуждался. Они знали, что должны быть вместе, — и были вместе.

— Мама! — Тревис прервал эти размышления матери.

— А?

— Я хотел тебе сказать, что буду рад, если у тебя все получится с этим Джорданом. — И Тревис соскочил с табурета.

— Дорогая моя, а что ты скажешь вот об этом предмете?

Слоун отрицательно покачала головой.

— Слишком большой. Мне кажется, он будет меня стеснять.

Ювелирный магазин — один из многочисленных на Пятой авеню — ослепил их россыпью, горами драгоценностей. Вокруг Джордана и Слоун бурлила субботняя толпа покупателей, нагруженных свертками и пакетами.

— А Вот этот, смотри… — Джордан показал на огромный солитер.

— Великолепный, ничего не скажешь, но я не носила и не ношу бриллиантов. Не могу представить себя в бриллиантах! Я их не люблю.

«Какая скромница», — хмыкнул про себя Джордан, вслух же сказал:

— Что-то я пока не встречал женщин, которые не любят бриллиантов.

— Ничего не знаю о других, но у меня их никогда не было и… и… не будет! — вызывающе заявила Слоун и засунула руки в карманы серого пиджака.

Джордан расхохотался.

— Ладно, скажи тогда, какие камни тебе нравятся?

— Сапфиры. И чем они голубей, тем лучше!

— О, Боже, час от часу не легче! — Джордан поднял глаза к небу.

— Ладно, ладно. А ты чего высматриваешь? Я же вижу, что ты еще чего-то ищешь.

— Часы, — быстро ответил Джордан. — У моего отца скоро день рождения.

Слоун усмехнулась.

— Зачем мы тогда теряем время на все эти драгоценные безделушки, пойдем в отдел часов.

Джордан помедлил.

— Ты знаешь, у меня возникла другая гениальная идея: давай прогуляемся до магазина Картье.

Они медленно пошли по Пятой авеню, останавливаясь у разных красивых витрин. Слоун, например, совершенно покорила роскошная шуба из чернобурой лисы.

Она перехватила насмешливый взгляд Джордана.

— Ты не одобряешь мой вкус?

— Что ты, дорогая, я в восторге от твоего выбора — просто у моей матери было полдюжины эдаких шуб, не могу смотреть на этот мех без содрогания. Но если тебе нравится…

Джордан внезапно остановился перед другой витриной.

— О, а что ты скажешь об этом?

Слоун проследила за жестом Джордана. На витрине, среди роскошных колец, серег и браслетов, лежало, на вид простое, колье с одним камнем — огромным голубым сапфиром.

Слоун с трудом оторвала свой взгляд от сапфира, посмотрев на Джордана, тихо сказала:

— Да, с таким колье стоило бы жить.

— Как это понять?

Слоун засмеялась.

— Дорогой, я хочу сказать, что это самое красивое колье, которое я видела когда-либо в жизни. Но… хватит заниматься глупостями, тратить время на игрушки, — пойдем-ка лучше покупать часы. — Чмокнув Джордана в щеку, она решительно взяла его под руку.

Несколько дней спустя Джордан и Слоун прогуливались, взявшись за руки, по Центральному парку. Разговор перескакивал с одного на другое. Слоун, например, пристала к Джордану с вопросами, какая игра «аристократичней» — поло или теннис. Проголодавшийся Джордан, обрадованный, что они подошли к киоску с едой, купил пару хот-догов и две банки газированной воды.

— Ты с чем их будешь?

— С тушеной капустой и горчицей, — Слоун подняла воротник: дул резкий октябрьский ветер.

— Ты можешь себе представить: столько раз был в Нью-Йорке и ни разу не заходил в Центральный парк… Моя жена беременна, — обратился Джордан к продавцу, — она так много ест, что рехнуться можно.

— Джордан, что ты мелешь!

— Ладно, ладно, не кипятись.

— Джордан, ты зря увиливаешь от интервью. Моих в том числе. Нет на тебя дотошного репортера — тот своими вопросами из тебя душу вынет.

— Ты права, как всегда. У меня в прошлом году брала интервью одна дама из Техаса. Поймала горяченького — сразу после игры и мучила черт знает сколько. И что, думаешь, ее интересовало больше всего? Ни за что не догадаешься! Пользуюсь ли я одеколоном «Поло»!

Слоун доела до крошки свои хот-доги и капусту. И облизала горчицу с пальца.

— Погоди, я тебе по дороге расскажу действительно невероятную историю…

Джордан поморщился.

— Конечно, невероятные истории случаются только с тобой…

Они дошли до Гранд-Арми-Плаза. Вдруг Джордан закричал, размахивая руками, в одной из которых была банка с недопитой содовой:

— Смотри, смотри! Ты снова скажешь, что я не знаю достопримечательностей Нью-Йорка!.. Но такого я и впрямь не видел.

Джордан показывал на вереницу экипажей, стоявших вдоль тротуара по периметру площади, — лошади холеные, красивые, а старинные экипажи сверкали, как новенькие.

— Подумаешь, достопримечательность! В фильмах тридцатых годов все влюбленные по ночам ездили в Центральный парк в таких экипажах. Можешь убедиться: каждую ночь по телеку крутят такой сериал под старину…

— Ну уж нет, я подыщу себе более веселое занятие на ночь. Надеюсь, ты мне поможешь?

Джордан допил воду и бросил банку в урну.

— Покатаемся?

— С удовольствием.

Они сели в один из экипажей, лошадьми управляла милая молодая женщина в цилиндре и во фраке, она с удовольствием показывала им все прелести осеннего парка. Незаметно для себя они оказались неподалеку от отеля «Плаза».

— Слоун! У меня снова гениальная идея — не поужинать ли нам именно здесь?

Слоун кивнула.

— Звучит невероятно заманчиво. А в каком зале? В «Трейдере Вик»? Или в «Эдварде»?

— Вообще-то, я думал об ужине в номер. — хитро улыбаясь, ответил он.

Проснувшись на следующий день утром, Слоун не сразу сообразила, где она. Ах да, они с Джорданом в «Плаза». Провели прекрасный вечер и ночь… Боже, какую ночь! Ах, Джордан, я хочу снова обнять тебя!

Но ее руки наткнулись на пустоту. Прислушалась, надеясь уловить шум душа, — нет, там тихо.

— С добрым утром, соня! — донеслось от двери. Джордан стоял на пороге спальни в одних брюках, без рубашки и ботинок. Зато в руках у него был поднос, заставленный всяческой едой.

Слоун села на кровати, кутаясь в простыню.

— Что это? — Она еще не вполне проснулась и с трудом понимала, что происходит.

— Завтрак в номер, как и обещал.

— Да, я изрядно проголодалась, только сначала нужно бы одеться.

— Вот без этого вполне можно обойтись. — Джордан, удерживая на весу поднос, уселся рядом. — Сегодня у нас завтрак в постели. Яичница с ветчиной и сок. — Джордан поставил поднос на кровать, прямо перед Слоун.

Слоун посмотрела, будто ожидала еще чего-то.

— Хм, что же — все будет зависеть от того, как мы с тобой столкуемся, — проговорил Джордан, бросая нарочито плотоядные взгляды на Слоун, едва прикрытую простыней.

— Как ты играешь в свое поло — не понимаю. У тебя в голове, по-моему, всегда одно и то же.

— Ешь-ка свой завтрак и не разговаривай много: тебе нужно сил набираться.

— Сил у меня и так хватает. Ты-то почему ничего не ешь?

— Я успел уже — из нас двоих кто-то должен был встать раньше. Ты, наверно, догадалась, кто. Теперь твоя очередь поесть.

— С удовольствием. — Слоун подняла крышку, прикрывавшую тарелку с завтраком. Ветчина и яичница никогда не казались ей такими вкусными. А на подносе еще маленькая тарелочка, и тоже накрытая крышкой.

— Боже, что это?!

На тарелочке лежал тот самый сапфир, сверкая на золотом ожерелье, — куда роскошней, чем в витрине магазина Картье.

— Джордан, да ты… зачем… ну как же ты. — Слоун не могла выговорить ничего членораздельного.

Джордан улыбался, довольный эффектом.

— Разве обязательны «зачем» и «почему»?

— Что-то я не то говорю! — Слоун взяла ожерелье в руки — нет, это не сон.

— Я могу, кажется, считать, что эта вещица тебе нравится? — Джордан поднял ее волосы на затылке и, откинувшись, застегнул украшение.

— Мне… нравится безумно, я просто влюбилась в ожерелье.

И еще хотелось ей добавить: «Я безумно люблю тебя, Джордан», но вместо слов она приникла к Джордану, ее губы — к его губам, тело — к телу.

— Да, я сошла с ума… я сошла с ума от любви к нему, — произнесла Слоун с видом обреченной.

— Неужели ты только сейчас это поняла? — Тон, которым Кейт задала свой вопрос, должен был показать Слоун, что подруга очень серьезно относится к ее переживаниям. На самом же деле они и радовали и забавляли Кейт (ну, влюбилась, с кем не бывает…), но Слоун нельзя было этого показать ни в коем случае. О, конечно, ее любовь непохожа ни на какую другую на свете.

Подруги сидели «У Эрни» — в одном из небольших, но шумных ресторанчиков Уэст-Сайда. Они любили это местечко, хотя интерьер тут и оставлял желать лучшего: густо торчавшие посреди зала колонны теснили столики, а платные телефонные аппараты на голой и довольно облезлой стене не радовали глаз.

— Кейт, самое ужасное, что я совершенно на хочу всего этого, вовсе не хочу страдать и переживать, когда мы с ним расстанемся, когда я брошу его. — Слоун нервно тыкала вилкой в тарелку со спагетти.

Кейт с неподдельным интересом взглянула на Слоун.

— А почему, собственно, ты собираешься его бросать?

— Ах, Кейт, ну ты же видела его! Молодой, красивый, преуспевающий мужчина. И я вижу, как на него реагируют женщины, и какие женщины! Любая счастлива быть с ним — причем, ему никаких усилий не нужно прилагать — поболтает разок-другой…

Глаза Кейт остановились на ожерелье с сапфиром, блестевшем на шее Слоун.

— Мне кажется, — осторожно заметила Кейт, — даже такой мужчина, как Джордан, вряд ли делает подобные подарки каждой женщине — из тех, про кого ты толкуешь!

— Конечно, ты права, наши отношения необыкновенны, признаюсь, никогда я не была так счастлива, ни с одним мужчиной. Может быть, и Джордан переживает нечто похожее. Но сколько это продлится, Кейт? Джордану нужна не такая женщина, как я.

Она должна с ним ездить — куда ему надо и когда надо, у нее должно быть время и возможность помогать ему, постоянно заботиться о нем! — Слоун от волнения положила вилку на стол. — В конце концов ему нужна женщина, с которой он создаст большую семью.

— Милая моя, ты рассуждаешь, как горе-родители, уговаривающие своих детей съесть шпинат — мол, это полезно и прочее, а ребенок изнывает от желания лопать мороженое. Джордан, я полагаю, хочет мороженого.

— Кейт, мне тридцать шесть лет. Ты понимаешь, поздно заводить семью — к тому же не первую.

— Твой возраст не может помешать тебе иметь свой дом и семью… И, знаешь ли, я на шесть лет старше тебя, но почему-то не причисляю себя к ископаемым.

— У меня есть сын, ему десять лет. Заводить сейчас ребенка…

— Ты вполне можешь его завести, — перебила Кейт. — Другой вопрос, хочешь ли ты ребенка.

Слоун задумалась.

— Не знаю сама, чего я хочу. То мне кажется, что это безумие, то, когда смотрю на Джордана, ужасно хочется ребенка от него.

— Я бы на твоем месте серьезно подумала… именно в этом направлении.

На этот раз улыбнулась Слоун.

— Наверное, немножко рановато. Хотя… Джордан что-то не просил меня не пить таблетки, а разговоры всякие такие я припоминаю…

— Я думаю, что и он размышляет над тем же. Грош цена мужчине, который серьезно относится к своей женщине и не желает детей от нее… Ты удивляешь меня, Слоун: так уверенно чувствовать себя профессиональным литератором и так сомневаться в себе — женщине.

— В самом деле, я больше ощущаю себя писателем, чем женщиной.

— Если понимаешь… значит, можешь и должна измениться.

Слоун посмотрела на часы.

— Да, да, должна… Кабы все так просто… Прости меня, Кейт, я побегу.

— А «Шоколадная смерть»? — Кейт была потрясена. — Неужто уйдешь без десерта?

— Увы, дорогая, даже «Шоколадная смерть» не в силах меня удержать. У меня примерка, ни в коем случае не могу пропустить ее. Джордан строит какие-то грандиозные планы на сегодняшний вечер — пока темнит, но, по его просьбе, я должна быть в сногсшибательном платье.

Ресторан, куда Джордан пригласил Слоун, — «Тетушка Юань» — находился на пересечении Первой авеню и Шестьдесят четвертой улицы. Это был один из самых шикарных китайских ресторанов: черная мебель, в полутемном зале приглушенно горят светильники причудливой формы, специальные лампочки подсвечивают букетики орхидей, откуда-то льется тихая музыка — Моцарт. Шеф-повар вручает посетителям карточки — меню из европейских и китайских блюд, качество которых и принесло «Тетушке» репутацию замечательного ресторана.

— Советую попробовать омара, это лучшее, что здесь есть.

Слоун улыбнулась.

— Ты исходишь из своего опыта?

Джордан кивнул, отложил меню в сторону.

— Я нашел этот ресторанчик сразу после открытия. Вообще я неравнодушен к китайской кухне и, пожалуй, перепробовал почти все, что здесь готовят.

Но сегодня Джордану не удалось сосредоточиться на еде: он всецело был поглощен Слоун, в этот вечер совершенно неотразимой. Длинное черное платье удачно подчеркивало изгибы ее соблазнительного тела, белизну обнаженных плеч и шеи. Искусно завязанные на груди цветы из черного крепа с редкими блестками выразительно контрастировали с мерцающим ожерельем. Длинные волосы были заколоты и уложены в высокую изысканную прическу.

— Я уже сказал тебе, как ты сегодня великолепна? — Джордан наклонился к Слоун.

— Нет, но сейчас говоришь, и я очень горда.

— Я готов целовать каждую складочку на твоем платье, дорогая.

— О, но, наверное, не сейчас…

Блюда были восхитительны, но Слоун тревожила задумчивость Джордана. Казалось, он ее изучает, все время хочет что-то сказать, но не решается — что его останавливает? Дважды Слоун спрашивала, что с ним сегодня, но он уверял, что все в полном порядке.

После ужина Слоун сказала, что должна позвонить домой.

— Тревис ушел вечером к друзьям, хочу удостовериться, что у него все в порядке.

— Моя мать точно так же, помню, тревожилась из-за меня.

— Прекрасно ее понимаю.

Слоун не раз пыталась представить себе, каким был ее Джордан в детстве. Богатый, избалованный единственный ребенок в семье — наверное, всем от него доставалось.

— Я быстро вернусь, не скучай.

Слоун, забежав на минуту в дамский туалет, пошла к телефону. Ей ответила Эмма: Тревис, оказывается, не только уже вернулся, но и лег в кровать и, похоже, спит. Слоун успокоилась.

На их столике уже убрали посуду, оставались лишь два бокала с шампанским и маленький серебряный подносик, на котором лежали два «печенья счастья» — по ним можно отгадывать свое будущее.

Так здесь было заведено. Джордан быстро взял одно печенье и сунул его в рот. Другой кусочек оказался надломленным.

— А почему мне сломанное? Ты узнал свое будущее, тебе оно не понравилось, и ты подсунул его мне, да?

— Ешь свое печенье, пожалуйста.

— Их ведь и не едят, только читают, что там написано на бумажке, я-то знаю.

— Я съел!

— И зря!

— Черт побери, Слоун, ну можешь ты хоть раз без спора сделать, что я прошу?

Слоун удивил страстный тон, каким это было сказано.

«Неужто мне трудно, в самом деле?!» Улыбнувшись, она надкусила печенье и развернула бумажку, запеченную в тесте.

— «Ваше будущее столь же возвышенно, как беспредельные небеса», — громко прочитала Слоун.

Она почти скомкала бумажку, но вдруг заметила: что-то написано и на обороте — всего одно предложение. Прочитав его несколько раз про себя, она едва решилась произнести вслух:

— «Выходи за меня замуж». А у тебя есть чувство юмора, Джордан Филлипс. — С этими словами Слоун взглянула на Джордана и… поняла, что это вовсе не шутка.

Джордан ждал ответа.

— Так это не шутка, Джордан? — медленно спросила Слоун.

— Я выгляжу сейчас отчаянным шутником, да?

Она отрицательно замотала головой.

— Нет, нет!

Джордан перегнулся через стол, взял руки Слоун в свои.

— Любовь моя, я жду твоего решения.

— Да, — прошептала Слоун, — да…

Она не могла сказать «нет», не могла, не хотела, хотя интуиция подсказывала, что именно сейчас надо бежать от него, бежать далеко-далеко и быстро-быстро забыть то, что она услышала.

Мартас-Винъярд, ноябрь 1986

Бостонцы и жители мыса Кейп-Код называют этот островок просто — «Виноградник», или «Остров виноградника Марты». Странное, на первый взгляд, название имело свое объяснение: по распространенной среди местных жителей легенде остров получил свое имя в семнадцатом веке, когда один из пионеров, Бартоломью Гаснолд, обнаружил здесь дикий виноград и назвал остров в честь своей дочери. Сегодня тут не только выращивают замечательный виноград и производят прекрасное вино, но и разводят омаров; в летние месяцы настоящего туристического бума население острова возрастает в несколько раз. Туристы предпочитают отдыхать в северной его части, где расположены отели, увеселительные заведения. Южная часть — куда менее людная — с частными домами и пляжами, и люди типа Джордана Филлипса предпочитали селиться именно здесь — вдали от посторонних взглядов.

Мунстоун — Лунный камень — был жемчужиной южного побережья. Тридцать акров великолепной первозданной природы, огороженные серой каменной стеной с чугунными воротами. Огромный особняк времен королевы Виктории — построенный и отделанный усилиями матери Джордана, Андреа, женщины образованной, любящей искусство, — до сих пор содержался в идеальном порядке и был буквально напичкан предметами старины, в частности античности, которую Андреа обожала. В гостиной — огромный камин, кровать в спальне тоже удивляла размерами: на ней свободно могли поместиться человека четыре. Лишь кухня, оборудованная по последнему слову техники, была истинным детищем двадцатого века.

Вокруг дома росли сосны и дубы, поэтому воздух тут был удивительный: запах моря смешивался с ароматом смолы, дышалось легко, свободно. Утоптанная тропинка вела к конюшне, настолько добротной, что она вполне могла сойти за человеческое жилище.

Слоун впервые была в Мунстоуне, но Джордан столько рассказывал об этом удивительном уголке, что она не удивилась, когда он предложил именно там отпраздновать День благодарения.

— Надеюсь, Тревис не очень будет огорчен, что не увидит праздничного парада на 34-й улице, — сказала Слоун, стоя у окна и глядя на сына, играющего около дома.

— А ты? — Джордан незаметно подошел и встал позади Слоун, обхватив ее руками. Губы его легко касались волос Слоун, руки нежно скользили по телу.

— Я-то всегда считала все эти парады дикостью.

— Да нет, я не про то. Тебе здесь нравится, но согласилась бы ты жить здесь, уехать из Нью-Йорка, бросить свой дом…

— У меня есть ты и мой сын, — неожиданно просто сказала Слоун. — Это то, чему я принадлежу безраздельно, где бы ни находилась.

Джордан и Слоун гуляли по берегу залива. Сумерки сгустились. Джордан оживленно рассказывал об одном из ранних своих увлечений — Яне Уэллсе, великом игроке в поло, своем бывшем тренере. И о его дочери Дасти.

— В самом начале, когда я только-только начал прилично играть, Дасти не обращала на меня никакого внимания. А потом… Чем больше Ян старался помочь мне совершенствоваться, относясь почти как к сыну, тем сильней Дасти ревновала. И долго не могла побороть этого чувства. Зато сегодня я ей очень благодарен: когда она играла (и как играла!), то делала все возможное, чтобы переплюнуть меня. Внешне это выглядело вполне естественным соперничеством двух конников, но борьба между нами и после не прекращалась ни на минуту. Борьба за Яна… Во всяком случае, с ее стороны.

— Значит, не на жизнь, а на смерть?

— Да, я читал именно это в ее глазах. Дасти была единственным ребенком, фантастически любивший ее отец всегда принадлежал только ей. — Джордан улыбнулся далеким воспоминаниям. — А тут является неизвестно кто, неизвестно откуда и похищает у нее собственность, того, кем она гордилась и восхищалась.

— Ну, и чем все это кончилось?

— Чем кончилось? Когда Дасти поняла, что я не собираюсь отступать и «вернуть» ей отца не удастся, она меня просто возненавидела. Ей к тому времени стукнуло шестнадцать. Ян в глубине души надеялся, что со временем все образуется… — понимаешь сама, о чем он думал, но он ошибся — вариант создания семьи из двух конников отпал, во всяком случае для меня он был совершенно неприемлем.

— Но почему же? — Слоун взглянула на Джордана с недоумением.

— Не знаю, почему. Но я всегда относился к Дасти, как к младшей сестре — увы, у меня никогда не было сестры.

Слоун задумалась.

— А ты страдал без сестры, без брата?

— Иногда. Я достаточно быстро понял, что у единственного ребенка немало преимуществ. Но я бы никому не желал такой обстановки, какая сложилась у нас. Тебе — все, но ты — один, упорно должен искать друга или хотя бы подходящего приятеля-сверстника. Я уже тогда поклялся стать отцом… кучи ребятни. — Молчание нарушил Джордан: — Ты думаешь, Тревис не переживает, что у него нет ни брата, ни сестры?

— Даже если и переживает, то молча. Потом, знаешь, Тревис вырос на улицах Манхэттена, у него множество друзей и знакомых — кто-то живет совсем рядом, кто-то неподалеку — можно доехать на автобусе или на метро.

— Ты что, разрешаешь своему сыну одному ездить на метро? — Удивлению Джордана не было предела.

— Да, я уверена, он сможет за себя постоять. Он ведь почти маленький хулиган, — с улыбкой ответила Слоун.

Так, за разговором, они незаметно вошли на территорию усадьбы и направились к месту, где хранилась люцерна.

— Мы получаем брикеты очищенной люцерны с ипподрома, но это только часть. Остальное покупаем на берегу, ездим через пролив. Вся масса смешивается, чтобы получить нужный состав.

— Ничего себе! Я знаю людей, которые так не заботятся о питании собственных детей.

Джордан засмеялся.

— Здесь выращивают породистых лошадей, а это очень тонкое дело. Животным требуется сбалансированное питание: с утра определенного состава сено с добавками овса, люцерны, а вечером непременно свекла и полная бадья воды. Лошадям нужны и грубые корма. К еде они относятся весьма взыскательно, не все любят, не все переносят. — Джордан кивнул в сторону конюшен. — Там кормит лошадей Анни Холл, ты бы видела, как она относится к ним, можно подумать, что в жизни ее больше ничего не интересует.

— Как все сложно… — протянула Слоун, будто забыла, что разбираться в лошадях, их повадках, привычках, условиях выращивания — призвание Джордана, его хлеб насущный. «Как для меня мои книги», — подумала она.

— Конечно, это нелегко, тут все должно быть по максимуму — молодым лошадям нужны витамины и минеральные добавки, а некоторым биотин для укрепления копыт.

Слоун выдавила заинтересованную улыбку.

— Ну, похоже, начальное образование по этой части я получила.

На самом же деле ее куда больше взволновало то, что она узнала о Дасти Уэллс.

Джордан и его старший конюший Кэппи Мак-Калоп стояли у изгороди и оживленно разговаривали. Кэппи за пятьдесят, а он еще хоть куда: живой коротышка с русыми волосами и быстрым взглядом не спускал пронзительных синих глаз с великолепного вороного, резвившегося на выгоне.

С Джорданом Кэппи связывали особые отношения. Вот уже двадцать лет подряд не было года, когда бы Кэппи не заглянул в Мунстоун. Он помнил Джордана еще мальчишкой, был свидетелем его юношеских выкрутасов и, если говорить честно, сомневался, что из Джордана получится что-то путное. Но наполовину или просто хулиганские выходки ушли в прошлое, и Джордан превратился, на глазах у Кэппи, в привлекательного и обаятельного молодого мужчину. Дамы различного возраста и положения в обществе вешались ему на шею, что Джордану, надо признаться, нравилось. Кэппи понимал, почему так беспокоилась о своем сыне Андреа Филлипс: когда вокруг так много женщин, трудно остановиться на одной из них.

У самого Кэппи было три сына, и на Джордана он всегда смотрел как на четвертого. Ни один из его сыновей не питал такой любви к лошадям, как он сам, — зато почти так же любил их Джордан. Кэппи научил Джордана ездить верхом, а потом и всему, что знал и умел сам. Кэппи готов был биться об заклад, что Андреа и на этот раз осталась недовольна выбором сына, хотя прямых доказательств у него не было.

— Мои родители начали уже думать, что у их невестки непременно будет хвост и четыре копыта. Слоун для них полная неожиданность.

— Она понравилась им?

— Уверен, что — да.

— Я слышал, что Гевин Хильер появился на твоем горизонте.

— Он сделал мне весьма лестное предложение — играть за его «Достойных».

— И что ты ему ответил? — Кэппи, пересилив себя, задал вопрос, ответа на который попросту боялся.

— Я ему ответил, что мне нужно подумать.

— Но сейчас ты пришел к какому-то решению?

— Он предложил мне четверть миллиона ежегодно, Кэппи.

— Ты не из тех, кто нуждается в деньгах. Стоит тебе захотеть, и твой отец станет спонсором твоей команды…

— Дело не в деньгах… — Джордан пристально поглядел собеседнику в глаза. — Скажи прямо, ты не очень хорошего мнения о Хильере?

— Я тебе скажу откровенно, лично я его не знаю, но достаточно о нем наслышан.

— И что говорят?

— Хильер беспощаден к лошадям и к людям. — Кэппи старался говорить спокойно. — Он выжимает из людей и их животных все соки, а потом выбрасывает на помойку.

— Но любой конник, если он настоящий, старается выложиться, в каждой игре сделать невозможное.

— Это справедливо, пока не доходит до цены, которую ты за это заплатишь. Если цена — жизнь, это слишком дорого, Джордан. — Кэппи не сдавался. — Судя по тому, что я о нем слышал, Гевин Хильер человек холодный и бесчувственный, вместо крови в его жилах течет ледяная вода. — Вдруг Кэппи заорал: — Ну, идиот проклятый! Сколько говорил ему, что нельзя курить возле конюшен!

И ринулся к конюху.

— Это случайность, черт возьми! — Ян сердился.

Хотя слышимость была плохая, Джордан уловил — в словах Яна нет уверенности.

— Другие объяснения могут быть?

— Не знаю, не знаю! Со мной, черт побери, в последнее время происходит столько так называемых случайностей, что сам себе начинаю не верить.

Джордан горько засмеялся.

— Да, теперь от каждых соревнований приходится ждать сюрпризов — главное, не угадаешь — каких именно.

— За это поблагодари своего дружка Уитни.

— У него возникло много проблем! — Джордан считал своим долгом защитить Лэнса. — Паула подала на развод, ты же знаешь.

— Ну, от меня-то ты его не защищай.

Джордан помолчал. Потом все же спросил:

— Ты что, думаешь, за случайностями стоит Лэнс?

— Да вряд ли, у него кишка тонка.

Джордан перебрал в памяти все, о чем они говорили с Яном. Но в последнее время и впрямь слишком много стало всяких неприятных случаев. Они уже начали беспокоить команду «Достойных».

В Аргентине случилась та история, с консервной жестянкой, у Лэнса. Две недели назад один из игроков «Достойных» упал весьма неудачно — оказались сломанными два ребра. Причина — лопнула подпруга. Пошли слухи, что она была подрезана. В Чикаго один из игроков при падении с лошади разбился насмерть. До недавнего времени Джордан все это списывал на случай. Теперь же не был уверен в этом. Ян Уэллс не склонен к преувеличениям. Если у него возникли подозрения, значит, что-то действительно не так.

— И никаких объяснений, версий?

— Готов поспорить, Джордан, что игрокам мстят. Только бы узнать, за что и кто.

— Эй, женщина, быстренько просыпайся, пора вставать!

Джордан спрыгнул с кровати и, схватив Слоун за щиколотки, потащил по простыне, к краю постели. Слоун заверещала — «Насилие, насилие!» и даже попыталась сопротивляться.

— Отпусти меня немедленно! Ты что, рехнулся?

— Я говорю тебе, вставай!

— Точно, рехнулся. То тащит женщину в постель, не желая подождать ни минуты, то, наоборот, выволакивает оттуда.

— Надо вставать, и немедленно. Не то лягу я, и сама понимаешь, чем это кончится, а у нас просто нет времени.

Слоун блаженно улыбалась.

— По-моему, это был бы замечательный вариант. — Она скосила глаза на Джордана, но тот уже шел к выходу. — Постой, постой, а ты слышал новость: Джордан Филлипс перестал заниматься сексом?!

Джордан слушал Слоун, прислонившись спиной к стене, нетерпеливо перебирая ногами.

— Сладость моя, я решительно рассею эти недостойные подозрения, но не раньше сегодняшнего вечера.

— Эта новость остановит земной шар, — с жаром воскликнула Слоун, воздев руки. — Этот день, когда…

— Слушай, — терпение Джордана явно лопнуло: он швырнул на кресло ее платье. — Немедленно поднимайся и марш одеваться, пока я не рассердился. У нас сегодня уйма дел.

— Человек, который не любит лошадей, никогда не станет серьезным игроком. — Джордан и его спутница шли вдоль стойл. Лошади поднимали головы, узнав хозяина, легонько ржали.

— Настоящий игрок в поло не мыслит своей жизни без лошадей, это у него в крови. Он может быть последней свиньей по отношению к жене, к любовнице, третировать своих братьев и сестер, забыть даже мать, — но к своей лошади, к лошадям вообще будет относиться как к божеству.

Слоун выслушала этот страстный монолог и спросила:

— И ты такой же?

— Да, и еще хуже, — ты меня плохо знаешь.

— Нет, ты не такой.

Они шли по коридору, разделявшему стойла, и Слоун на каждом шагу убеждалась, насколько трепетно относился Джордан к животным: ни одну лошадь не забыл либо нежно потрепать по шее, либо ласково погладить по крупу. «Он будет хорошим отцом», — промелькнуло в голове Слоун. Слоун едва успевала читать имена лошадей на металлических пластинках, прикрепленных к каждой дверце.

— Ки Ларго… Мальтийский Сокол… Касабланка. Это что, фильмотека с названиями фильмов Хэмфри Богарта?

— Богарт для меня — идеал, настоящий мужчина. А уж фильмы с ним просто обожаю. Да, это моя идея — назвать лошадей человеческими именами, а не кличками.

— Анни Холл? — Имя на этой табличке вконец сразило Слоун.

— Чему ты удивляешься? Она весьма тщеславна.

Слоун прочитала следующее имя:

— Солитер — вот это действительно прекрасно. Единственная! Почему?

Джордан с любовью погладил кобылу по шее:

— Солитер — лучшая лошадь, когда-либо игравшая в поло. Отец подарил ее мне, когда я только начинал, — она была в то время единственной моей лошадью. Я в шутку называл ее «мое единственное достижение». А поскольку для имени это длинновато, я сократил: «Единственная» — «Солитер».

Джордан помолчал.

— Правда, Ян всегда говорил: имя мало что значит, особенно для игроков в поло — будь то конник или лошадь, не важно. Когда мы на поле, нас воспринимают как «гонял». Но я-то знал, что для моей лошади я особенный человек, для моей «Единственной».

— В самом деле — удивительная лошадь! — Слоун была растрогана рассказом Джордана. — А где вообще готовят лошадей для игры?

— Специально — нигде. Всех животных сперва тренируют как скаковых. К сожалению, немногие выдерживают ритм жизни скаковой лошади, быстро сходят с дистанции. Покупая их для игры, мы тем самым спасаем им жизнь.

— Спасаете жизнь?

— Когда скаковая лошадь не может больше приносить денег, ее продают мяснику, на корм собакам.

— На корм собакам?! — Слоун была шокирована.

Джордан грустно кивнул.

— Увы, от печальных фактов никуда не денешься. Не одна из тех лошадей, что ты видела на игровом поле, куплена самими игроками — именно ради их спасения! — Джордан снова погладил Солитер. — Моя старушка заслужила спокойную жизнь, она славно поработала. Теперь она отыгралась — и больше никогда не покинет Мунстоуна.

— Ты так говоришь о ней, будто она была твоей первой любовью. Очевидно, взаимной.

Джордан улыбнулся.

— А ты поверить в это не можешь…

— Пока не увидела своими глазами — не могла, теперь могу.

— Джордан! Хильер тоже обратил внимание на цепь случайностей. — Ян звонил из Далласа и делился последними новостями. — Он принимает все меры, чтобы вирус не коснулся его команды: проверяет каждого игрока без исключения и лошадей тоже.

— Это говорит за него.

— Ты думаешь? Он просто высчитывает, кто будет следующим, — зная это, потеряет меньше, — пошутил Ян, интонацией давая понять, что в каждой шутке есть доля правды.

— Ну, а что еще?

— В остальном — пока порядок. Если не считать аварию с грузовиком, вроде тормоза отказали…

— Слава Богу, хоть лошадей в грузовике не было.

— Так ты впрямь решил жениться на моей маме, Джорди? — Тревис взобрался на забор, ограждающий выгон, чтоб с высоты поглядеть, как Джордан садится на лошадь.

Джордан взглянул на мальчишку с интересом.

— Честно тебе скажу, Тревис, мы не обсуждали с твоей мамой нашу дальнейшую жизнь, но предположение твое вполне реально.

— А думаете, она этого хочет?

— Почему бы и нет?

— Моя мама особенная женщина, она в последний момент может все перерешить. Насколько я знаю, возле нее никто никогда долго не задерживался.

— Все когда-нибудь происходит впервые. — Джордан явно заинтересовался, услышав про тех, кто «не задерживался»: интересно, много ли их было?

— Это к маме не относится, просто она не любит никому ни в чем быть обязанной.

Услышав последнюю фразу, Джордан не сдержал смешка:

— Если я правильно тебя понял, ты хочешь сказать: мама не любит брать на себя обязательств?

Тревис кивнул.

— Да, я сказал, что долго рядом с ней никто не бывал. Даже мой отец.

— Но, может быть, ей вообще лучше быть одной — есть же такие люди.

— Не знаю. Мне-то кажется, что она тебя любит.

— Ладно, спасибо за разговор, за доверие. А теперь слезай — начнем наш первый урок верховой езды.

— Твой сын считает, что ты убежишь от меня раньше, чем прозвонят свадебные колокола. — Джордан положил руку на плечо Слоун, и они медленно пошли берегом, ступая босыми ногами по мокрому песку. Солнце — раскаленный багровый шар — поднималось из-за океана. Начинался новый день.

— Почему, интересно, он так сказал?

— Не знаю. И еще сказал, что ты не хочешь обременять себя никакими обязательствами.

— Что? Что?

— Но учти, я не стал ему говорить, что немного знаком с твоей манерой первой делать неожиданные ходы.

Слоун изменилась в лице, хотя попыталась скрыть это.

— Который раз убеждаюсь, что мой сын слишком болтлив.

— Да нет, он просто о тебе очень беспокоится. И о себе тоже… извини, но мне показалось, что пареньку не хватает отца.

— Да, ты прав.

— Вот он и вбил себе в голову, что ты будешь всегда исчезать в самый последний момент, когда надо произнести решающее «да».

Джордан поднял веточку и стал рисовать на песке абстрактные композиции.

— У Тревиса богатое воображение.

Джордан отбросил веточку, внимательно посмотрел на Слоун.

— Ты уверена, что дело только в богатом воображении твоего сына? А может быть, это в самом деле твоя обычная уловка?

— Не придавай слишком серьезного значения тому, что наговорил тебе Тревис. Он по природе хитрец, всегда делай на это поправку.

— Слоун, ты не ответила на мой вопрос.

— Я никуда не денусь.

— Это хорошо. Я люблю тебя, Слоун, и очень не хочу тебя терять, — просто и искренне сказал он.

Слоун собралась что-то ответить, но передумала и промолчала.

— Ты ведь никогда не говоришь со мной о нашей любви, — продолжал Джордан. — Нет, разумеется, когда мы в постели, в миг страсти я слышу многое — но не в другое время.

Слоун опустила голову, уставясь в песок: у ее ног из переплетения линий, начерченных Джорданом, которые казались ей случайными, четко возникли два сблизившихся сердца.

— Ты знаешь, что я чувствую, — тихо сказала она.

— Мне кажется, знаю, — но — хочу услышать. Хотя бы сейчас.

Слоун подняла глаза. «Колеблется? Не может решиться? Стесняется сказать?»

— Я действительно люблю тебя, Джордан, — мягко сказала Слоун. — Мне в самом деле очень трудно произносить эти слова, они делают меня беззащитной, уязвимой. Я не хочу пережить это еще раз.

— Даже со мной?

— Даже с тобой. Любовь не приносила мне счастья, и я старалась не примешивать любовь в свои отношения с мужчинами. А когда встретила тебя… полюбила. Ты видишь. Я чувствовала, что правильней уйти сразу, но — не смогла. Хотя я боюсь страдания. Не хочу снова страдать.

— Кто заставлял тебя страдать? Кто?

— Никто, — быстро ответила Слоун так быстро, что это не укрылось от Джордана. — Не спрашивай…

— Тот, кто боится пережить страдание, непременно испытает его снова. Знаю по собственному опыту. Не бойся, расскажи мне о своей боли.

— Не надо об этом, Джордан.

— Послушай, Слоун, настоящая любовь немыслима без доверия друг к другу. Ты мне доверяешь?

— Я верю тебе. Всем сердцем.

Джордан поцеловал ее.

— Джордан, я люблю тебя, — повторила снова Слоун, — но ты слишком торопишь меня. За плечами у тебя безоблачное детство, родители, обожающие тебя и друг друга. Ты вырос; зная, что такое любовь, — потому что жил в любви. У меня было по-другому…

— Как именно?

— Это длинная история.

— Но у нас много времени.

Слоун отрицательно покачала головой.

— Не сейчас, Джорди. Я не могу, еще не могу. Запасись терпением. Хорошо?

Джордан положил ей руки на плечи.

— У меня и впрямь было замечательное детство, но потом жизнь не раз жестоко била и меня, Слоун, на том пути, которым я пошел. А это только мой путь, я его сам выбирал.

— Но ты все же знаешь, какими могут быть добрые человеческие отношения…

— Знаю, любовь моя. — Джордан схватил ее, поднял на руки. — И клянусь, покажу тебе, что это такое.

Тревис с Кэппи и двумя конюхами отправились в Уэст-Тизбери. Джордан и Слоун предпочли прогулку верхом. Слоун не могла нарадоваться, как быстро вспомнила уроки верховой езды, которые она брала еще подростком, на лошади чувствовала себя уверенно, вполне уверенно. Все утро они много ездили верхом, потом пошли пешком, отпустив лошадей попастись.

— Расскажи, что это за места, ты ведь все здесь знаешь. Со времен своего безоблачного детства.

— Когда чем-то обладаешь от рождения, принимаешь все как само собой разумеющееся! — Джордан смутился. Где-то подобранной длинной палкой он ворошил листья, желтым ковром лежавшие под ногами, — осень пришла на остров, в штат Массачусетс, все деревья, кроме сосен, пылали желто-красным огнем. Солнце теперь легко пробивалось сквозь поредевшую листву, оно освещало лицо Слоун, и Джордан подумал, что эта женщина, его дорогая женщина, — из совершенно другого мира, ему почти неведомого. И не хочет об этом мире рассказывать.

— Расскажи мне о своем детстве, Слоун. Ведь остались у тебя какие-то воспоминания?

— У меня было детство, каким его обычно изображают в сером бытовом кино: неудачная женитьба, непослушные дети, трудная жизнь — такие фильмы, к сожалению, основаны на реальности. Помню свое ощущение: я в тюрьме. И любой ценой, во что бы то ни стало стремлюсь убежать из нее… И позже, знаешь, я стала думать, что мысль стать писательницей зародилась у меня исподволь еще в детстве…

— Чтобы дать выход эмоциям, жажде свободы?

— В какой-то степени. Но больше, честно признаюсь, из-за денег. Как попытка вытащить счастливый билет в новую, лучшую жизнь.

— И получилось? Как ты думаешь?

— Уверена, что вполне. Мне нравится, что удается заработать много денег, мне нравится, когда я вижу свою фамилию в списке авторов лучших книг года. До сих пор сердце радуется, когда я вижу, как мою книгу кто-то покупает…

— И все же?

— Почему ты всегда подозреваешь, что я что-то недоговариваю?

— Инстинктом чувствую, наверное…

— Я люблю то, что я делаю, и мне нравится быть в центре внимания, быть звездой. Вначале было очень трудно. Даже после первого успеха мы с Тревисом еще долго жили бедно. И, кстати, без малейшей уверенности в завтрашнем дне. Я тогда вовсю занимала деньги, и большая часть первого гонорара пошла на долги. Даже Кейт давала мне взаймы.

— Но ты же справилась со всем этим!

— Да, справилась, я поняла, что можно выжить в этом мире, поняла довольно рано, что для этого нужно прежде всего — расстаться с иллюзиями. И от много в жизни отказаться. Довольно скоро поняла: чтобы выпустить книгу, недостаточно только писать, сидеть за машинкой.

— Что же надо еще?

— Продаться самой! — Слоун подавила горький смех, вырвавшийся у нее при виде напряженного лица Джордана. — Думаю, что Мольеру удалось выразить это лучше, чем мне. «Сначала, — сказал он о своих пьесах, — делаете их по любви, потом — ради нескольких самых близких друзей, потом — за деньги». Когда я стала зарабатывать деньги, я уже не принадлежала себе. Не я решала, что мне говорить, что надевать, как вести себя, — у меня иногда возникало ощущение нереальности бытия, я мучилась, размышляя, где же «я» настоящая, есть ли вообще это «я», осталось ли от меня хоть что-нибудь.

Джордан был и удивлен и тронут исповедью Слоун. Он снова взял ее руки в свои:

— Я знаю теперь, какая ты настоящая, я сделаю все, чтобы помочь тебе.

Да, ей была нужна его любовь, его любовь как поддержка. Именно его и — ничья больше.

Через два дня Джордану, позвонил Хильер:

— Джордан, ты мне нужен в Чикаго, и как можно быстрее. Когда приедешь?

— Не сейчас. Сейчас я не могу. — Джордан отвечал спокойно. — Мы же договорились, помните?

— Помню, помню… Не стал бы тебя беспокоить, но с Уитни неприятности, он вышел из строя как минимум на две недели.

— Что с ним? — спросил Джордан упавшим голосом.

— Оборвалась подпруга, он упал очень неудачно. Сломаны ребра и повреждено плечо. — Хильер помолчал. — А теперь скажи, когда ты приедешь?

— Сегодня вечером. Сейчас узнаю, что с рейсами. Но в любом случае — не позже завтрашнего утра.

— Не позже. Спасибо. — В трубке послышались короткие гудки отбоя.

Да, если Хильеру что-то нужно, он добивается своего — тут не о чем говорить. Но Джордана в данный момент взволновало не это, хотя он автоматически отметил про себя настойчивость Хильера, — взбудоражило его известие о Лэнсе. Что же с ним произошло?

Снова эти происшествия! Не пора ли переименовать команду, например, так — «Мстители» или «Кони Апокалипсиса». Господи, как это произошло с Лэнсом? Лопнула подпруга? Да ни один, даже самый никчемный игрок, не выйдет на поле, не проверив как следует экипировку лошади. Тем более — Лэнс.

— Но ведь ты говорил… — начала было Слоун.

— Я прекрасно помню, о чем я говорил. — Джордан, укладывая вещи в чемодан, пытался продолжать разговор. — И Хильер звонил по другому поводу.

— Я думала, что…

— Там происходит что-то плохое! — Джордан не слушал, о чем говорила Слоун. — Я не могу быть в стороне.

Слоун посмотрела на него в смущении:

— Прости, я не поняла, о чем ты.

— Он не мог сесть на лошадь, не проверив снаряжения!

Нью-Йорк, декабрь 1986

— Я так люблю Рождество в Нью-Йорке, — зажмурилась от удовольствия Слоун.

Они шли с Джорданом по Пятой авеню, в руках у обоих были объемистые пакеты со свертками, коробками, кульками. Везде толпы народу, оживление, непривычное даже для Рождества, — и на редкость промозглый, холодный день. Но влюбленных это нисколько не смущало.

Вокруг все так пестрело, было так празднично и ярко! Во всех магазинах появились отделы игрушек — их облепила детвора. Джордана и Слоун сегодня радовало все, и они любили всех.

— Не встречал Рождество дома вот уже три года кряду, — сказал Джордан. — Последние два выпали на Палм-Бич, а в восемьдесят третьем мы играли в Аргентине и Чили. Знаешь, в рождественские дни на чужбине такая ностальгия. Люблю Рождество в Мунстоуне. Это, разумеется, не Нью-Йорк… Но для меня — редкая возможность побыть со своими стариками. Вся рождественская неделя обычно отдается родне, друзьям… А Новый год встречаем в Бостоне.

— А я встретила свой первый Новый год в Нью-Йорке среди многолюдной толпы на Таймс-сквер, — Слоун не договорила; они пробивались сквозь людскую стену, особенно плотную и шумную на углу Пятой авеню и Пятьдесят первой улицы. — Мне нравится весь этот праздничный ералаш и Таймс-сквер — без него нет Нью-Йорка.

— Как Эмпайр-Стейт-Билдинг и старинные экипажи?

— Совершенно верно. Как и «Плаза» или «Уолдорф» — знаменитые нью-йоркские отели. Но на первом месте Таймс-сквер. Всегда хочется туда сходить…

— Если это намек, считай, я его не понял. Наслышан о Таймс-сквер в новогоднюю ночь. И ничто в мире не заставит меня приблизиться к этому злачному месту. Даже, дорогая, ты.

— Но Тревису так хочется, а я не могу разрешить ему прогулку одному. — Слоун едва не обронила один из своих свертков.

Джордан повернул к катку у Рокфеллер-центра, чтобы сделать небольшую передышку.

— Честно говоря, я не думал обсуждать сейчас планы наших праздников. Но учти: твои планы опасны. Понимаю, что не смогу удержать вас, даже если запру маму в туалете. Но… если Тревис хочет увидеть Таймс-сквер в канун Рождества или Нового года, для этого не обязательно толкаться среди жуликов и наркоманов — можно просто включить телевизор.

Слоун остановилась, поставила пакеты на землю и облегченно вздохнула. Она устала, щеки разрумянились от мороза, волосы выбились из-под шляпки.

— Ты хочешь быть нелюбимым и злым отчимом моему сыну?

— Нет, только любимым и добрым. — Джордан долго смотрел на конькобежцев, запрудивших каток. Потом он повернулся к Слоун: — Любовь моя, ты не будешь против, если мы отпразднуем Рождество в Мунстоуне, а Новый год здесь? — И снова стал смотреть на катающихся, — но мысли его блуждали далеко-далеко.

Слоун молча поцеловала Джордана и после паузы сказала:

— Мне будет хорошо где угодно, если мы будем вместе.

— Ты в этом уверена?

— Да, целиком и полностью.

— Запомни, ты сама сказала. — Джордан взглянул на часы. — А как насчет еды?

— Принято! Когда мы ели в последний раз?

— Ну, тогда вперед… — Джордан полез в задний карман брюк, и лицо его вытянулось. — А если в этот раз ты пригласишь меня на ленч?..

— Почему? Что случилось?

— Кто-то уже побывал в моем кармане.

— В Мунстоуне под Новый год у нас ставили настоящее дерево, уж никак не синтетику! — рассказывал Джордан Тревису. Они наряжали искусственную шотландскую сосну в гостиной Слоун. — Мы выходили в лес и выбирали самое подходящее деревце. Срубленную елку несли домой. Потом наступало приятное время: наряжали ее, зажигали огни… — Воспоминания заставили Джордана счастливо улыбаться.

— А кончается это веселье всегда иголками по всему полу. — В комнату вошла Слоун, уже празднично одетая и причесанная.

— Да, но это так здорово: настоящие иголки и фантастический запах живого дерева, смолы и снега…

— Джордан, пожалуйста, украшай — и здесь живое дерево, и пусть оно стоит, сколько влезет, но при одном условии: потом ты все убираешь сам! — Слоун старалась говорить строго, она не шутит.

Джордан со стремянки посмотрел на нее.

— Ну-ну…

— Что ты хочешь сказать своим «ну-ну»?

— Увидишь.

— Господи, я уже боюсь.

Поднявшись еще выше, Джордан вдруг спросил:

— Ты не забыла еще то Рождество, которое провела в Чикаго?

Слоун помрачнела.

— Помню: денег нет, да в придачу грудной ребенок на руках.

«Не считая всех прочих неприятностей», — подумала она.

— А до этого? Ну, когда ты была еще ребенком?

— И это воспоминание безрадостно.

— Ты пыталась что-то изменить?

— Конечно. Я ведь была на все руки мастер. Я делала вид, что у меня нет проблем: шутила, смеялась, изображала оптимистку.

Слоун взяла из коробки разбитую елочную игрушку, подержала ее в руках и положила обратно. Сэмми Дуглас, дерзкая, остроумная девчонка… О чем это она задумалась? Все было так давно, в какой-то совершенно другой жизни…

— Слушай, Слоун! — услышала она голос Джордана. — В том, что ты рассказываешь, есть что-то интригующее…

— Я совершенно не хотела тебя заинтриговать, — холодно заметила Слоун.

Сидя на полу, среди разорванной оберточной бумаги, лент и коробок, Тревис с неостывающим энтузиазмом продолжал разбирать новогодние подарки. Слоун, положив голову на плечо Джордану, сидела рядом, на краю дивана.

— Смотри внимательно, — предупредила она сына, — не открой случайно чужой пакет, ты уж больно увлекся.

— Ну, а когда вы будете открывать свои подарки? — Тревису не терпелось увидеть их.

— Да прямо сейчас! — Джордан вытащил из-под елки огромный пакет, обернутый в сверкающую серебристую бумагу, перевязанную голубой лентой.

— Что там? — Слоун вытянула шею.

— Дорогая, есть только один способ удовлетворить любопытство. Догадываешься, какой?

Слоун надорвала бумагу, обнаружив большую коробку, осторожно подняла крышку. Короткий вскрик — потом тишина. Слоун не могла глаз отвести от той самой шубы из чернобурки, шубы, о которой она мечтала давно, а увидела на Пятой авеню в октябре.

— Я не знаю, Джордан, что сказать…

— Не надо ничего говорить, лучше примерь.

— Нет, если надеть сейчас — не будет вида.

— Да уж ладно, померь, увидишь, на тебе она будет прекрасно выглядеть, что бы ни было под шубой.

Слоун покачала головой.

— Нет, нет, не сейчас, позже… давай-ка открывай свой подарок — вон тот красный пакет.

Джордан нашел пакет и уселся с ним на диван. Пакет тоже был огромный.

— Ничего себе! Что там может быть? Не лошадь же?

— Не совсем.

Развернув бумагу, Джордан обнаружил тоже под ней коробку, а сняв крышку, увидел внутри еще одну, поменьше, обернутую в золотую фольгу. А внутри той — еще одна, и еще, и еще. Коробочки становились все меньше и меньше, а бумага и картон у ног Джордана уже образовали горку.

— Слоун, ты скажешь, когда это кончится?

— Сам увидишь.

— Но я уже устал…

Наконец он дошел до последней коробочки, очень маленькой, в голубой бумаге. Джордан взвесил ее на руке.

— Спорим, там ничего нет. — Джордан повертел коробочку в руках — она — как последняя точка в романе. Слоун подсунула под ленточку палец, дернула. Джордан медленно открыл коробочку — и замер. На фоне синего бархата лежал золотой медальон с цепочкой. На нем был изображен Мунстоун. А над Мунстоуном летел Пегас с всадником, державшим в поднятой руке клюшку для поло.

— Я дала ювелиру фотографию Мунстоуна, и он сделал рисунок точно по ней.

— Восхитительно! — Никто никогда не дарил ему ничего подобного — такого умного, оригинального, сделанного для него подарка!

— Дай-ка надену на тебя. — Она вытянула руки, чтоб застегнуть замочек медальона, но Джордан решил все по-своему: его губы встретились с губами Слоун. Тревис уже большой, он все понимает.

— И как ты хочешь, чтоб я это сделал?

Двое сидели в закутке маленькой таверны в Форт-Лодердейле. Они пришли сюда поговорить о деле — и место было выбрано с расчетом, что здесь их никто не узнает. Перед каждым стояло по кружке пива, но пиво мужчин не интересовало.

— Мне совершенно безразлично, как ты это сделаешь, — был ответ. — Главное — сделать. Тут любые средства хороши.

— Ясно.

— Любые — тебе понятно?

— Любые? Ну больше мне, в общем-то, и знать не надо.

Лос-Анджелес, декабрь 1986

Отель «Беверли-Хиллз» — не только розовое похожее на крепость здание, но и множество одноэтажных коттеджей; общая площадь гостиничного комплекса в самом центре городского района — двенадцать акров. О людях, останавливающихся только здесь, складываются легенды. А сколько самых потрясающих сделок заключается, сколько впечатляющих торжеств отмечают!

Тревис пришел бы в восторг от всего этого. Слоун было немного грустно, хотя она сама решила не брать сюда Тревиса. Он наверняка обиделся, что его оставили с Эммой.

— Я заказал номер в отдельном бунгало. — Джордан миновал неоновую вывеску — название отеля на вертикальной ножке — и выехал на широкую аллею, обсаженную с обеих сторон высоченными пальмами. — Мне хотелось, — он повернулся к Слоун, — чтобы мы были одни…

Слоун слушала его, улыбаясь. Рассматривая игру света на своем сапфировом колье. Она прекрасно знала, что у Джордана на уме. И сама думала о том же.

Как только Джордан подъехал к центральному входу, двери тут же распахнулись, — вышедший навстречу служащий указал для машины стоянку, а потом повел гостей по красной ковровой дорожке вестибюля.

— Сейчас он куда-нибудь заведет… — прошептал Джордан на ухо Слоун.

Слоун незаметно пожала ему руку.

Служащий из вестибюля провел их боковым ходом и шел теперь; впереди — к коттеджу.

— Здесь так ухаживают за всеми гостями? — спросила Слоун Джордана.

— Надеюсь все же, что у них не предусмотрен специальный человек, который будет стоять наготове с бумажкой в нашем сортире.

Они подошли к пятому бунгало, Джордан протянул чаевые.

— Ты думаешь, что избавился от опеки? — спросила Слоун, когда Джордан закрыл за ними дверь.

— По-моему, удовольствие от оказанного нам внимания несколько затянулось. — Джордан стащил с себя галстук, снял серый твидовый жилет и швырнул на кресло.

— Здешние завсегдатаи немало удивились бы, услышав твои слова, — продолжала Слоун. — Они жаждут, требуют к себе внимания. — Слоун аккуратно положила свою серую шляпу на столик у входной двери. — Такое вот бунгало… обычно посещают, скажем, члены королевской фамилии: королева Юлиана, иранский шах, принцесса Монако — отель ежегодно платит семьсот пятьдесят тысяч долларов только за отделку помещений по вкусам именитых гостей. У каждого свои причуды; Королева Юлиана, например, потребовала тюльпановую дорожку. А для собак герцога Виндзорского и герцогини прислуга готовила особое филе. Хоуард Хьюз, ну этот… наш знаменитый деятель, всегда занимал четыре бунгало, у него своя связь, свой оператор для обслуги. Знаешь, он специально платил садовникам, чтоб они подстригали траву ночью, потому что весь день он спал, а всю ночь работал.

Джордан смотрел на Слоун с интересом, пытаясь понять, зачем она все это ему рассказывает и как сама к этому относится. Он родился и вырос в достатке, тем не менее чувствовал что мир, о котором сейчас говорила Слоун, более близок, пожалуй, ей.

— Тебе это нравится?

— Что?

— Ну, все, чем пользуются люди власти, занимающие высокое положение… Тюльпановые дорожки, филе для собачек и прочая чушь — тебе это нравится?

Слоун сняла белый жакет и оказалась в простом сером платье.

— По-моему, ты выбрал этот отель.

— Конечно, любовь моя, но ты не ответила на мой вопрос. — Джордан отпил небольшой глоток бренди из бутылки, купленной в баре.

Слоун поколебалась, но решилась ответить честно:

— Знаешь, это действительно нравится. Знаменитости, политики, воротилы бизнеса, члены королевских семей — этот мир привлекает меня с детства. Тогда он казался недостижимой мечтой. Сейчас приоткрывается и для меня. Я и пишу о таких людях — в воображении живу их жизнью, среди них…

— Что ж, ты в самом деле добилась многого, к тому же собственными усилиями! — Джордан поставил свой стакан на столик. — Ты ведь тоже звезда: люди узнают тебя не только на «книжных турне».

— Нет, я чувствую себя наблюдателем жизни. Даже сейчас… Я не принадлежу к тому миру, еще не принадлежу. И не знаю, смогу ли слиться с ним, во всяком случае, душой. Хотя… черт возьми, не важно, чего я добилась на сегодня, раз возникает желание добиться большего.

— Посмотри на меня, Слоун, я родился и вырос в мире богатых, почти в том, куда ты рвешься. То, чего ты добивалась с таким трудом, упало мне в руки, но я не считаю, что жить мне от этого стало легче. Почему, например, я сейчас играю у Хильера? Он не нравится мне, и мне не нужны его деньги — мне не хватает того, чего не купишь ни за какие деньги.

— Что же это?

Джордан уже открыл рот, чтобы сказать: «Самоуважение, вера в себя». Но Слоун была так близко, и он шепнул:

— Сейчас мне нужна только ты.

Стадион «Эквидом» — любимое место болельщиков конного поло — кричал, шумел, реагируя на каждый удачный и неудачный удар. Слоун сидела на хорошем месте: поле было видно как на ладони. Наступила, пожалуй, кульминация матча: Джордан вел мяч на гол — гол во что бы то ни стало! Игрок из команды противника неотступно следовал за ним по пятам и не давал развернуться для удара. Джордан бросил коня в галоп, стадион загудел с нарастающей силой. Удар — и мяч лег ярдах в двадцатипяти, прямо напротив ворот. Самое удобное положение для удара по воротам — Джордан не стал медлить ни секунды, его попытался перехватить еще один конник, оттереть в сторону. Но не тут-то было: Джордан успел к мячу первым, быстрый короткий удар справа — и мяч стремительно, как пуля, пересек голевую линию.

Стадион взорвался неистовыми аплодисментами, Слоун с трудом услышала звонок, извещавший о конце игры, и голос диктора, который объявил результат: команда Джордана победила с счетом 15:12.

— Теперь кажется невероятным, что еще совсем недавно все здесь разваливалось, приходило в полный упадок, — рассказывал Джордан, когда они со Слоун подходили к конюшне.

— Разваливалось?

— В восемьдесят третьем году, когда объединилась Федерация поло и конного спорта, система скатывалась вниз, пока не оказалась на грани полного банкротства.

— И как же удалось поправить дело?

— Реорганизацией всего и вся. Новая группа спонсоров вложила полтора миллиона долларов.

— Производит впечатление.

— Еще бы! Когда-нибудь, когда я перестану играть в поло — видеть мяч, ловить его, не смогу пристойно держаться на лошади, я займусь такой работой. Очень хотел бы заняться.

Слоун засмеялась.

— И как скоро ты это запланировал?

— Не смейся, тут стоит подумать и заранее! — Тон его был серьезен. — Ничего нельзя решать под влиянием минуты.

— Ты прав. Но надо говорить не «я», а «мы». Дело будет для нас обоих.

Ужин проходил в ресторане «Поло-клуба», а празднество — в парке. Все пространство вокруг «Эквидома» превратилось в огромную танцплощадку, до отказа забитую почитателями элитной игры. Публика была одета сногсшибательно. Особенно женщины, которые явно намеревались сразить игроков наповал. Джордан представил Слоун своим друзьям — как невесту, а формальности, сказал он, не заставят себя ждать. Друзья немало удивились новости, преподнесенной им Джорданом. Чему, гадала Слоун, удивляются: тому ли, что Джордан вообще решил жениться, или его выбору?

— Спасибо, что хоть поставил меня в известность насчет скорых формальностей, — проворчала она недовольно, как только они остались на несколько минут наедине.

— Чем ты недовольна, не понимаю!

— Джорди!

Их разговор неожиданно прервал женский голос. Привлекательная молодая женщина пробиралась к ним через зал. Когда она подошла ближе, Слоун убедилась, что незнакомка и в самом деле очень мила: стройная фигура, приятное лицо.

— Ну, Джордан Филлипс, тебя, оказывается, не так просто отловить! — Незнакомка подхватила Джордана под руку, и Слоун поняла, что они давно знакомы. Интересно, только ли дружески?

— Не притворяйся! Уж ты-то знаешь, как меня найти! Дасти! Пожалуйста, познакомься. Это Слоун Дрисколл — скоро, правда, она будет миссис Джордан Филлипс. Слоун, а это моя названая сестра — Дасти Уэллс. На самом деле ее зовут Кирстен, но этого никто не знает, все зовут ее Дасти. А сколько пыли мы с ней наглотались за время нашего знакомства…

Слоун пожала руку Дасти — вот уж совершенно не похожа на женщину-амазонку, образ которой нарисовала в своем воображении Слоун.

— Очень приятно. Я много слышала о вас, — произнесла Слоун обычные в таких случаях слова.

Дасти бросила на Слоун пытливый взгляд.

— Если вы верили болтовне этого парня — представляю, какое у вас сложилось мнение обо мне.

Джордан в притворном ужасе замахал руками.

— Да не говорил я ни слова!

— Знаю я тебя. — Голос Дасти посерьезнел. — Обращаясь к Слоун, она спросила: — Вы действительно собираетесь замуж за этого ненормального? Вы представляете себе, на что идете?

Слоун засмеялась:

— Начинаю понимать.

— Я вам такое могу рассказать, — подмигнула ей Дасти.

Джордан с возмущением дернул Дасти за руку.

— Ты сейчас же забудешь о своем намерении. Я и так с большим трудом вырвал у этой женщины обещание выйти за меня замуж!

— Ну-ка, расскажи мне об этих своих трудностях, ведь я же твой друг.

Джордан поморщился. Но, как выяснилось, совсем по иной причине.

— Черт побери! Только его тут не хватало!

К ним подходил высокий мужчина — обладатель ослепительно белой рубашки, шапки темных волос, смуглого лица, выразительных карих глаз — и, видимо, незаурядной физической силы. Он был очень привлекателен. Женщины провожали его глазами.

— Кто это? — спросила Слоун у Джордана.

— Сеньор Альварес, собственной персоной.

— Игрок в поло, — догадалась Слоун.

— Прекрасный игрок. И, к сожалению, он сам это знает, — подала реплику Дасти.

— Масса обаяния, как у вождя ливийской революции Муаммара Каддафи, — зло бросил Джордан. — Вы там, в Палм-Бич, берегитесь!

Слоун допивала вино из бокала, который держала в руке.

— Я вижу, он не из тех, кому ты симпатизируешь.

— Ты права на этот раз. Он как бельмо у меня на глазу. В прошлом году я восемь раз выходил против него — и этот сукин сын каждый раз меня обыгрывал.

«Эквидом», еще вчера заполненный до отказа, сейчас пустовал. Огромное сооружение поражало безлюдьем и темнотой. Лишь игровое поле ярко освещалось огромными прожекторами. Вводный удар — и пустое здание отозвалось громким эхом, шесть всадников ринулись за мячом. Джордан оторвался от остальных игроков. Кроме одного, тот преследовал его по пятам и что-то выкрикивал по-испански. Но он не догнал Джордана, тот первым оказался у мяча и легким ударом послал его в ворота.

Среди немногих зрителей на трибуне были Слоун и Дасти. Их интересовали и тренировочные игры.

— Все-таки удивительно, — рассуждала Слоун вслух, — стоит интеллигентному, воспитанному мужчине взять в руки клюшку — и он на глазах превращается в орущего варвара.

— Да, игра — своего рода наркотик, видишь перед собой — цель, которой надо достичь любыми средствами, и уже ни о чем не думаешь.

— И так каждый раз?

— Практически, да. А если еще задевают самолюбие… Моему отцу очень хотелось иметь детей — и непременно трех сыновей — целую семейную команду. Но родилась я — и стала его сыном и конником. Я и Джордан…

— Мне казалось дико, почему он сделал из тебя игрока, теперь, — пожалуй, понимаю.

Дасти кивнула.

— Наркотик, я же говорю: «нар-ко-тик»!.. Сперва доказала ему, — что умею ездить на лошади не хуже мальчишек — в том числе и Джордана… Ох, молодец! — Дасти продолжала следить за игрой. — Мой отец считает, что Джордан скоро может попасть в десятку.

— Десятку чего? — поначалу не поняла Слоун.

— Десятку лучших в мире игроков в поло!

— О! Это налагает на меня такие обязательства… Быть женой одного из десяти достойнейших, — иронически заметила Слоун, подумав про себя в который уже раз, что вряд ли она та женщина, которая нужна Джордану Филлипсу, великому коннику…

— Вы были сегодня не в лучшей форме, к сожалению. — Надин Хильер подошла к Лэнсу, когда тот спрыгнул с лошади. Одета леди Хильер как всегда была безупречно. — Простите, что вмешиваюсь, но скажите — это связано с проблемами профессионального или личного характера?

— Ни с тем, ни с другим, — отрезал Лэнс, поворачиваясь едва ли не спиной к жене шефа. У него было плохое настроение, и он не собирался вести доверительные разговоры. Какого черта вообще она к нему пристала?

— Вы знаете, я всегда считала вас прекрасным игроком, способным на многое… ну и сегодня…

— Это муж прислал вас прощупать меня? — резко спросил Лэнс, тут же, правда, пожалев о сорвавшейся грубости.

— Гевин совершенно не в курсе… — Женщина дотронулась до руки Лэнса. — Это, поверьте, моя и только моя идея.

Лэнс посмотрел на нее с любопытством.

— И к чему это?

— А почему бы нет? — улыбнулась Надин. — Вы думаете, я совершенно не интересуюсь поло? Все, что касается поло, действительно волнует меня.

— Послушайте, миссис Хильер…

— Надин…

— Надин, — механически повторил Лэнс, отвернувшись и глядя не на собеседницу, а на свою лошадь, — я приму во внимание ваши соображения. Но не сейчас. Ладно? Я больше не могу разговаривать — чертовски устал, простите, падаю с ног.

— Мой муж очень тревожится, когда из команды уходят игроки, переживает, когда он вынужден с кем-то расставаться… — Надин не говорила, а ворковала.

— Спасибо, что предупредили меня.

— Я предупредила, чтобы подтолкнуть вас к некоторым… действиям. Я искренне хочу помочь вам.

Лэнс и теперь смотрел как бы сквозь нее.

— Спасибо, хоть я и не нуждаюсь в чьей-то помощи.

— Хорошо. — Надин собралась уходить. — Если вы передумаете, вспомните обо мне… и — действуйте…

С этими весьма туманными словами Надин удалилась, оставив его в покое.

Когда шаги женщины стихли, Лэнс, глубоко вздохнув, чертыхнулся про себя.

Он не выносил, когда лезли в его дела. Особенно неприятно это сейчас. Конечно, Хильер недоволен его игрой и вправе требовать, чтобы Лэнс постарался вернуть свою прежнюю форму. Но мог ли он выполнить, пусть и справедливые, требования своего работодателя и спонсора? Он чертовски устал. А с тех пор как Паула подала на развод, с ним вообще творится что-то странное. Будто вместе с Паулой от него отвернулась удача. Будь проклята Паула — он так ее любил! И до сих пор… любит!

Лэнс расплачивался за идеи своего отца. Это отец всегда хотел, чтобы сын серьезно занялся поло, сам же Лэнс готов был выбрать другую дорогу. Но отец мечтал об одном: в сыне воплотить мечту. Отец умер больше десяти лет назад, а вот поди ж ты… сын все идет избранной для него дорогой. И в том, что Лэнс потерял единственную женщину, которую любил по-настоящему, тоже виноват отец. Паула не смогла быть женой игрока в поло. Постоянные поездки, бесконечные тренировки и игры, а потом еще разговоры — и все одно поло, поло, поло — да кто ж в состоянии это выдержать? Паула работала редактором в довольно преуспевающем журнале мод в Париже. Ее карьера шла вверх, ей хотелось обосноваться в Париже прочно — независимо от того, как сложатся дела у Лэнса. Она и решила наконец отделиться от него, жить своей жизнью.

Лэнс вытащил маленький флакончик, с которым теперь не расставался. Высыпал две пилюльки на ладонь и быстро проглотил их, даже воды не понадобилось. Погруженный в невеселые мысли, он и не заметил, что Джордан видел его…

В «Эквидоме» проходила тренировка. За исключением нескольких болельщиков да жен играющих, которые в основном были заняты болтовней, на трибунах никого не было.

В стороне от всех одиноко сидел человек. Одет обычно: джинсы, черная куртка, — а вот очки были необыкновенные, с большими черным стеклами на пол-лица. Человек следил за игрой очень заинтересованно — и, казалось, чего-то ждал. Минуту спустя стало ясно, чего именно.

Когда ему показалось, что нужный момент наступил, он вынул из сумки винтовку-короткостволку особой конструкции. Убедившись, что его никто не видит, он выстрелил. Выстрел походил на удар клюшки о мяч — выстрела никто не услышал.

Одна из лошадей на поле качнулась и начала медленно оседать на землю. Всадник, не понимая, что происходит с животным, натянул удила, но лошадь уже упала, увлекла за собой всадника… игра прервалась — болельщики и игроки бросились к упавшему, а незнакомец, бросив внимательный взгляд на поле, быстро исчез.

Джордан резко затормозил у дверей отеля. Молча бросил ключи подошедшему служителю и поспешил к себе в номер. Лэнс… Что-то уж очень не нравился ему Лэнс в последнее время. Джордан не смог бы четко сказать, что его тревожило больше всего в нынешнем Лэнсе: слабая игра или то, что Лэнс принимает наркотики… И что за странное появление Надин Хильер на поле? Джордан был наслышан о любовных похождениях Надин. До сегодняшнего дня, надо признаться, они его мало интересовали. Но сцена, которую он недавно видел, заставила его изменить своему правилу — не вмешиваться в личные дела друзей. Конечно, Лэнс не мальчик и сам должен понимать, что играет с огнем. Узнай Хильер о визите Надин — Лэнсу не поздоровится. Надин начала охоту на Лэнса, когда тот только-только пытается зализать свои раны… Как бы там ни было, интрижка эта будет стоить Лэнсу работы. Если не головы.

Зазвонил телефон. Джордан поднял трубку. Услышал Яна.

— Очередное происшествие, на этот раз на «Эквидоме»: свалилась лошадь Эрика.

— Что произошло?

— Никто ничего не знает точно. В четвертом периоде вдруг упала — без видимых причин. На ровном месте. А потом увидели: рана ужасная, море крови…

— И кто стрелял?

— Неизвестно… И никто не услышал выстрела.

— Дело сделано, босс.

— Ты уверен, что тебя никто не засек?

— Уверен ли я? Да за кого вы меня принимаете, босс? Говорю, дело сделано чисто, никто не подкопается.

— Я волнуюсь, никто не должен заподозрить, что следы ведут ко мне.

Жили Хильеры во втором бунгало.

Надин отдыхала, лежа в горячей, благоухающей жасмином ванне. Муж ушел около часа назад. Очередная деловая встреча. За последнее время количество деловых встреч у Гевина явно увеличилось, причем за счет ночных переговоров. Деловые визиты Гевина оборачивались для Надин скучными длинными вечерами, к тому же со страшной головной болью. Однако она участвовала в них. Ради Гевина. А теперь… С недавнего времени он перестал приглашать ее с собой. Честно говоря, она была этому даже рада: вечер в ее распоряжении, делай что заблагорассудится.

Понежившись еще немного в благоухающей воде, Надин вылезла из ванны. Досуха растерлась, придирчиво оглядела себя, обнаженную, в огромном зеркале, что висело в ванной комнате. То, что она там увидела, порадовало женщину. Грудь Надин по-прежнему высокая и, благодаря силиконовым имплантантам, приятно округлая. Тонкость талии поддерживали ежедневные упражнения, а гладкость бедер и живота — операция по удалению всех лишних жировых складок. А вот ногами Надин и не пришлось заниматься: они оставались с юных лет длинными и стройными.

Надин провела руками по грудям: соски сразу напряглись, и женщина почувствовала, как приятное тепло прокатилось волной по телу. Да, прошло, пожалуй, уже слишком много времени с тех пор, как ее тела не вожделел мужчина — его руки, его крепкие мускулы.

Гевин не спал с женой неделями — ему было не до нее, все что-то обдумывал и решал. Последним любовником Надин был молодой игрок во Флориде. Неутомимый любовник! Какая нелепость, что она так упустила его!

По-своему Надин любила мужа, но не настолько, чтобы чувствовать угрызения совести из-за своих похождений. Ей даже в голову не могло прийти оставить Гевина. Муж — нечто совсем иное, чем, скажем, парикмахер или хирург-косметолог. Вообще — люди обслуги. Мужчины разных профессий удовлетворяли различные потребности Надин. В том числе и в постели — что делать, если у мужа нет на это времени, а они старались, как могли, так что муж, пожалуй, должен их благодарить.

Теперь вот этот Лэнс Уитни. Жена недавно оставила его, другой женщины — Надин была почему-то уверена — у Лэнса нет. Все вечера проводит один, не выходит из комнаты. «Как жаль! Он в моем вкусе: красивый, с сильным руками… и не только руками. В сексе, должно быть, необыкновенно горяч и крепок… И ему тоже нужна женщина… А мне — мужчина. Естественное и удачное совпадение», — решила Надин.

Как и предполагала Надин, Лэнс коротал время в одиночестве.

Лежал ничком на кровати. Без рубашки. Голова пустая. Спать не мог.

В который уже раз Лэнс рассматривал портрет своей жены… бывшей жены… висевший на стенке. Почему до сих пор не выкинул ее фотографию? «Наверно, я в глубине души мазохист», — лениво подумалось ему.

Кто-то постучал. Лэнс поднялся, подтянул брюки. Неторопливо подошел к двери. Открыв, в первую минуту не понял, что пришли именно к нему, винные пары не совсем еще выветрились из головы. На пороге стояла Надин Хильер — в розовой блузке, короткой серой юбке, с ослепительной улыбкой на устах.

— О, добрый вечер, миссис Хильер.

— Надин, — поправила женщина. — Может быть, я не вовремя?

«У меня теперь все всегда не вовремя», — подумал Лэнс, но вслух вежливо сказал:

— Нет, что вы, самое время.

— Я могу войти?

Уитни колебался, обдумывая ответ, затем кивнул:

— Входите.

Надин прошла в комнату и, остановившись посередине, огляделась.

— Вам бы надо взять комнату побольше…

— Мне это ни к чему, миссис Хильер.

— Надин, — снова настойчиво поправила она.

— Хорошо, Надин, — кивнул Лэнс. — Значит, вы рассказали мужу о нашем сегодняшнем разговоре и…

Надин оставила свою сумочку на бюро. Повернувшись к Лэнсу, многозначительно сказала:

— Мой муж ничего не знает о нашем разговоре.

— Тогда… зачем вы пришли? — спросил Лэнс довольно бесцеремонно, все еще не решаясь на действия, которые имела в виду женщина.

Надин посмотрела на него яснее ясного.

— Я очень вам сочувствую, Лэнс.

— Никто не знает, где найдешь, где потеряешь, — сказал Лэнс безразличным тоном.

— Мне показалось, — Надин говорила мягко, но настойчиво, — что сейчас вам необходима поддержка, нужен преданный друг… Я могла бы им быть.

— С какой это стати вы собираетесь заботиться обо мне?

— Помочь вам, — улыбнулась Надин.

— Вы… и это ведь правда… можете мне помочь… в делах команды. Это… все же… не единственное, наверное.

— Догадываюсь, о чем вы подумали, Лэнс. Признаюсь вам: я столь же одинока, как и вы. Муж мой любит меня, как умеет. Но он так занят все время! Он потратил годы, чтобы сделать себе имя, заработать большие деньги. И у него, на меня так мало времени.

Жалобный монолог был коротким. Надин присела перед Лэнсом на корточки. Ладони легли на его колени, потом на бедра. Лэнс стоял недвижно, не говоря ни слова, не сделав ни одного отталкивающего жеста. Тогда ладони поднялись выше, и Надин осторожно начала расстегивать ему ширинку. Лэнс не пытался остановить Надин, когда она пошла еще дальше.

— Какой он у тебя замечательный… и какой большой!

Лэнс быстрым движением расстегнул до самого низа кофточку Надин. Сжав ее груди своими сильными руками, пробормотал:

— Они тоже не маленькие.

В голове загудело. Лэнс знал, что совершает безумство. Равнозначное самоубийству. Но остановиться уже не мог.

Лэнс затащил ее в спальню. Господи, чего только она не вытворяла с ним в постели!

— Вот теперь он в самом деле большой! — удовлетворенно воскликнула Надин, губами и пальцами лаская его мужские органы, все более страстно, до исступления сжимая их. Вдруг остановилась, откинулась. Лэнс с силой притянул ее к себе.

— Умоляю, не останавливайся!

— О, да ты уже готов, — прошептала Надин, медленно приподнимаясь на ноги. — Но я хочу, чтобы мы были готовы оба. — И вспрыгнула ему на грудь. Обхватила голову Лэнса, прижала его рот к своим грудям, мягким и трепетным. Ее соски под губами мужчины твердели. Не отрываясь от них, Лэнс протянул руки вниз, чтоб сдернуть с женщины трусики и чулки.

— О, дорогой мой, поосторожнее, — закрыв глаза, ворковала Надин. — Очень будет трудно объяснить мужу, где я умудрилась порвать белье.

Лэнс хотел опрокинуть Надин, но она решила иначе. Лэнс так и остался лежать на спине, а Надин, раздвинув ноги, стала продвигаться по нему то вверх, — так, что Лэнс мог полностью насладиться податливостью ее ягодиц, — то вниз, лаская его тело губами и языком и с наслаждением ощутив наконец оргазм, когда Лэнс вошел в нее.

Давно уже Надин не испытывала такого полного удовлетворения, как в этот раз. Наконец отдышавшись, она положила голову Лэнсу на грудь и задумчиво изрекла:

— Знаешь, мне кажется, что мы с тобой будем очень хорошими друзьями.

В шумном ночном баре, где завсегдатаями были проститутки и длинноволосые голубые, двое мужчин встретились для серьезного делового разговора.

— Ну что, сделаешь?

— Будь уверен. Все будет, как надо.

— Сколько?

Последовала небольшая пауза.

— Я назову цену после.

— Когда? Долго ждать?

— Постараюсь поскорей.

— И сделаешь так, что никто не заподозрит ни тебя, ни меня?

Собеседник обиделся:

— Работаю профессионально, никто ничего не пронюхает. Гарантирую, шеф.

Палм-Бич, февраль 1987

— Я семь раз за последние восемь лет была во Флориде, и ни разу мне не посчастливилось испытать тут полную радость, — жаловалась Слоун.

Привратники открывали тяжелые ворота, от которых шла аллея к зданию «Поло-клуба», расположившегося в одном из чудеснейших уголков Штатов на Палм-Бич. — Меня всегда изнуряла напряженная программа: из аэропорта — в отель, потом книжные магазины, интервью, встречи с читателями, опять магазины…

— Я-то приехал сюда играть, — прервал ее Джордан, — и тоже не могу похвастаться, будто много чего видел на Палм-Бич, кроме «Поло-клуба» да игрового поля.

Привратник открыл дверцу машины, помогая Слоун выйти. Выпорхнув, Слоун огляделась вокруг. Да, красота и ухоженность пленяли глаз. Это был тот или почти тот мир, в котором родился Джордан и в котором она, Слоун, до сих пор чувствовала себя, как захватчик на оккупированной территории. Она — автор нашумевших бестселлеров. А в глубине души не знаменитая Слоун Дрисколл, а дерзкая Сэмми Дуглас, девчонка с улицы, проложившая сама себе путь к славе, — так вот, это она смотрела на манящий и волнующий мир со страхом и вожделением.

— Филлипс, — представился Джордан, когда они переступили порог клуба, — мы из «Достойных», команды Хильера.

Постное выражение лица встречавшего их служителя клуба мгновенно изменилось, засияло почтительностью.

— Мистер и миссис Хильер уже здесь, пожалуйста, проходите.

За большим столом возле окна сидели Хильеры и Уэллсы, Ян с Дасти. Мучины поднялись, чтобы поздороваться с пришедшими. Холодная и чопорная миссис Хильер в своем идеальном туалете от Валентино приковала к себе внимание Слоун. Да и Надин взглянула на Слоун так открыто изучающе, что стало Не по себе. Приход Слоун был почему-то неприятен миссис Хильер. Почему, интересно? В общем-то ей, Слоун, на это плевать, но все-таки неприятно оказаться в ситуации, когда тебя столь неприкрыто презирает совершенно незнакомый тебе человек.

Дасти прервала размышления Слоун.

— Вчера вы еще не прибыли на Палм-Бич. Мы с отцом подумали даже, что вы вообще не приедете.

— Мы очень торопились, но пришлось задержаться в Нью-Йорке. По моей вине. Шло мое интервью в телепередаче «Доброе утро, Америка», запись продлилась дольше, чем я ожидала.

Официант принес напитки — разговор ненадолго прервался. Слоун перебросилась несколькими словами с Дасти, украдкой наблюдая за Надин. Та сидела молча — Слоун захотелось вовлечь ее в разговор.

— Вы часто приезжаете сюда, миссис Хильер? — наконец решилась Слоун.

— В клуб? Когда бываем в городе, то часто, — холодно ответила Надин.

— Здесь прекрасно кормят.

— Обычно, — равнодушно протянула миссис Хильер.

Слоун начинала «заводиться». Миссис Хильер уж слишком явно выказывала свое пренебрежение, и не будь Слоун в престижном клубе, она бы знала, как себя вести и что сказать. Но, вспомнив, что Гевин Хильер платит Джордану четверть миллиона долларов в год, сдержалась.

— Какая странная женщина, — поделилась она своим впечатлением с Дасти, когда все встали из-за стола.

— Кто?

— Надин Хильер.

— А, эта… — понимающе улыбнулась Дасти. — Не обращай внимания. Подозреваю, что она в очередной раз вышла на тропу охоты.

— Охоты?

Дасти шепотом дала разъяснения.

— У Надин особенность: не находит себе места, если видит молодого и привлекательного самца. Для нее главное — хороший самец.

— Я что-то слышала…

— О ее постельных приключениях? Полагаю, что единственный, кто этого не слышал, — ее собственный муж. Когда она ищет очередного любовника — все вокруг знают это.

— Кто же ей больше нравится?

— Молодые. Чем моложе — тем лучше.

— Забавно… — Новость, сообщенная Дасти, была Слоун неприятна.

Рядом с «Поло-клубом» располагалось игровое поле. Из некоторых клубных комнат можно было легко наблюдать за игрой.

Этим и занимался сейчас Гевин Хильер. Подошла Надин.

— Похоже, Альварес исчерпал уже ресурсы своей команды, — удовлетворенно заметил Гевин. — Мои за последнее время изрядно потеснили «Красных дьяволов» Антонио Альвареса.

— Сам Альварес играет четвертый матч на этой неделе. А ему, заметь, все нипочем…

Надин усмехнулась.

— Что, положил на него глаз?

Хильер не повернул головы: оторвать его от игры не могло ничто.

— Я смотрю на любого игрока по-своему.

— Естественно, — сказала вслух Надин, подумав про себя, что и она —’тоже.

Надин с не меньшим интересом, чем муж, смотрела на поле: искала взглядом Лэнса Уитни. Они не виделись после их бурной встречи. Надин страстно хотела новой, но не забывала о мерах предосторожности. Если Хильер что-то заподозрит, немедленно подаст на развод, а это совершенно не входило в планы Надин. Только круглая дура могла отказаться от завидного положения миссис Хильер.

Слоун подошла к Джордану сразу после окончания матча.

— Ребята Альвареса что-то сегодня не в форме, — поделился С ней наблюдением Джордан. — Наверное, из-за лошадей: только на прошлой неделе кончился карантин.

— С кем станешь тренироваться, кого побеждать? — засмеялась Слоун. У нее был забавный вид, обеими руками она держала шляпу, чтобы та не улетела: ветер был ураганной силы.

— Что за ирония?.. Я только сказал, что мы победили слишком легко. Потренируйся они подольше, игра прошла бы интересней. Я же встречался с Альваресом раньше — игрок, которого никогда в жизни не забудешь.

— Неужто сильнее Максвелла Кениона?

— Нет, Макс силен, но совсем по-другому.

— Почему ты до сих пор злишься на него? — Вопрос непроизвольно сорвался у Слоун с языка.

— С чего ты взяла?

— Вы были друзьями, я помню, как Лэнс рассказывал об этом в Довилле.

— Были когда-то… Но я не нуждаюсь в друзьях вроде Макса Кениона.

— Из-за Джилли…

— Из-за Джилли. Макс влез третьим. Не в моих правилах оставаться с таким типом в дружеских отношениях.

Слоун чувствовала, что не стоит продолжать разговор на столь щекотливую тему, но ей так хотелось знать ответ Джордана.

— Джордан, а если бы ты не испытывал к Джилли никаких чувств?..

Джордан холодно посмотрел на Слоун.

— Прекрати. То, что было между мной и Джилли, давным-давно кончено. И кончено не из-за Макса. И не ройся в моем прошлом, к добру это не приведет.

Да, если Джордан решил прекратить разговор, возражать бесполезно, Слоун прекрасно это знала. Она шла, понурившись: ее сомнения подтвердились. Джордан не хочет вспоминать Джилли — значит, былые отношения все еще для него что-то значат.

Надин, замаскировавшись до неузнаваемости (черные очки, черное мешковатое пальто, черная шляпа с огромными полями), покинула свой роскошный номер, где муж вел по телефону какие-то деловые переговоры, и направилась в отель, к Лэнсу. Осторожно, твоя затея опасна. Надин могла видеться с Лэнсом только во время матчей команды Хильера. Теперь она улучила время, пока муж занят. Впрочем, опасность разоблачения лишь возбуждала Надин, придавала ее отношениям с Лэнсом особую остроту.

О, кажется, на лестнице никого. Найти номер Лэнса оказалось нетрудно: она сама выбирала его и оплачивала. На стук никто не ответил. Он не ждет ее? Почему так долго возится? Наконец открыл.

— До двери так близко, Лэнс.

— Я говорил по телефону. Что-нибудь срочное? — Лэнс смотрел, как Надин, садясь на кушетку, снимает очки и шляпу. — Я не ждал тебя.

— Конечно, срочное. — Надин бросила беглый взгляд на стол, заметила пузырек с пилюлями. Она знала, что Лэнс употребляет наркотики: интересно, это кокаин?

Сняв пальто, Надин повернулась к Лэнсу.

— Я так соскучилась по тебе.

Лэнс безразлично посмотрел на гостью.

— В самом деле?

— Да, подойди ко мне, и я покажу, как сильно…

Двое мужчин повстречались для делового разговора в ночном клубе.

— Это первый! — один из собеседников вытащил фотографию и протянул партнеру.

Тот внимательно изучил изображение и вернул обратно.

— Жаль портить такого красавчика.

— Надеюсь, ты хорошо его запомнил?

— Да, будут ли пожелания относительно форм исполнения… например, как…

— Нет, это твое дело, меня интересует только результат.

— О’кей. В результате будьте уверены.

— Обязательно… Когда деньги?

— Позвоню тебе — сразу после того, как…

— Тогда все. Скоро увидимся.

Они разошлись, как случайно встретившиеся знакомые.

«Итак, я в самом деле в Палм-Бич», — подумала Слоун, вступая на снежно-белую Эспланаду, выдержанную в испанском стиле. О, этот город, где все так напоминает тридцатые годы, ты как будто переносишься в свое прошлое. Город, служивший пристанищем для особ королевских фамилий, где высший свет, избранное общество, где царила герцогиня Виндзорская, — та самая, которой в Палм-Бич отказали в кредите в магазине «Сакс» после ее легендарного путешествия, в котором герцогская чета оставила уйму неоплаченных счетов!

«Сэмми Дуглас должен понравиться этот городок», — решила Слоун.

Она взглянула на часы — золотые часики, красовавшиеся на руке, — подарок Джордана к помолвке. И часики тоже понравились бы Сэмми Дуглас. Только наверняка она снесла бы их в скупку. В те дни деньги ей были нужны больше, чем часы. Теперь же Слоун Дрисколл могла позволить себе и то, и другое.

Каблучки ее черных кожаных туфелек уверенно стучали по тротуару. Слоун рассматривала витрины. Неожиданно сквозь стекло одной из витрин магазина «Кризиа» она заметила знакомый силуэт: высокая рыжеволосая женщина притягивала взгляды королевским цветом своего пурпурного платья. Джилли Кенион. «Рано или поздно встреча с врагом неизбежна. Пусть теперь», — подумала Слоун и решительно толкнула входную дверь.

Обернувшись на звук открываемой двери, Джилли увидела Слоун, входившую с довольной улыбкой кошки, только что проглотившей случайно залетевшую к ней соседскую канарейку. Реакция Джилли была мгновенной.

— О, мисс Дрисколл, добрый день! Какой неожиданный сюрприз!

— Почему же сюрприз, миссис Кенион? — Слоун постаралась подчеркнуть «миссис Кенион».

— Не думала, что вы оставите Джордана одного ради такой прозы, как хождение по магазинам, — вымолвила Джилли равнодушным голосом. — И, прошу вас, зовите меня Джилли.

«Знаю я, как тебя назвать, да сейчас неудобно», — со злостью подумала Слоун.

— С удовольствием, — сказала она вслух, улыбаясь Джилли с той же неотразимостью, что и соперница. Но не предложила Джилли звать себя по имени.

— Не имела возможности раньше поздравить вас с радостным событием.

— Да разве?

— Когда я видела вас в Довилле, Джордан сказал, что вы просто работаете вместе.

— Все на свете меняется.

— Да, и весьма скоро, я бы сказала. Когда мы были с ним в Буэнос-Айресе, Джордан… вел себя не совсем так, как мужчина перед женитьбой. — Хотя Джилли постаралась придать своим словам побольше равнодушия, это «с ним», выделенное голосом, сразило Слоун.

Ей стоило немалых усилий не показать сопернице своего волнения.

— Все произошло так внезапно, — постаралась изобразить она застенчивую улыбку.

— Конечно, конечно! — Джилли торжествовала, зная, что попала в цель.

Слоун взглянула на часы.

— К сожалению, мне пора, у меня встреча с репортером…

— Да, да! — Джилли понимающе закивала. — Вы не смогли бы передать Джордану мой нежный привет?

Слоун, уже в дверях, остановилась и взглянула Джилли в глаза.

— С огромным удовольствием, но, думаю, ему будет приятней, если вы сумеете сделать это сами. Попробуйте!

С этими словами она вышла, лишив Джилли возможности парировать удар.

Джордан подскакал к боковой линии поля и, спешившись, бросил поводья груму.

— Где ты была?

Слоун опоздала, потому что ходила по городу еще почти час: надо же было остыть после бурной встречи с Джилли. Большая часть матча уже прошла.

— У меня брали интервью. Помнишь, я говорила? — Слоун протянула ему стакан воды.

— Ах да, припоминаю. Но все надеялся, что ты постараешься прийти к началу игры.

— Добавилась еще масса других неотложных дел. — Мысли Слоун поневоле возвращались к встрече с Джилли. — Джордан, сегодня вечером я должна вылететь в Нью-Йорк.

— Так. Какого черта?

— Мне срочно надо доделать одну работу.

— Сколько? — сердито спросил Джордан: он не скрывал, что это сообщение ему неприятно.

— Что — сколько?

— Сколько ты там пробудешь?

— Еще не знаю, — спокойно ответила Слоун. — Ты знаешь, но я должна поставить последнюю точку.

— Да, разумеется.

Холодность Джордана убивала Слоун, она не хотела оставлять его ни на день, ни на минуту. Но после сегодняшней сцены с Джилли… «Мы с Джорданом». Он и Джилли… Ничего не могла она с этим поделать, ничего, только уехать на время, остыть.

— Ты собираешься приехать хотя бы к финалу?

— Надеюсь.

— О большем уж не прошу, — саркастически протянул Джордан, садясь на только что подведенную к нему грумом лошадь. Он уже собирался выехать на поле; но чуть задержался, будто хотел что-то сказать Слоун, но… Вот он уже скачет к своим партнерам.

«Боже мой, что мне делать, если слова Джилли окажутся правдой?» — с ужасом думала Слоун.

Нью-Йорк, февраль 1987

Подруги сидели в одном из любимых ресторанов Слоун в Рокфеллер-центре в Нью-Йорке — в теплые дни двери его раскрывались прямо в летний сад. Славился он еще и своими блюдами из морских продуктов, среди которых особенно изысканным был морской гребешок.

Подруги обсудили деловые вопросы: телевидение предложило Кейт купить право на экранизацию «Падших идолов», а французский издатель прислал Слоун готовый контракт на этот роман. Еще Кейт хотела услышать от Слоун, почему та отказалась от своего агента Линка Мэрсдена.

— Мне трудно тебе объяснить это… Линк, безусловно, знает свое дело, для кого-то он — незаменим. Но не для меня. Как говорится, не сошлись характерами.

— И тебе понадобилось столько времени, чтобы это понять? — улыбнулась Кейт.

Вот новость: оказывается, Кейт никогда не одобряла ее партнерства с Линком.

— Что же ты мне раньше ничего не говорила? — спросила Слоун с недоумением.

— К таким выводам человек приходит сам. А уж что-то объяснять и доказывать тебе — совсем бесполезно. Лучше подождать твоего самостоятельного решения. Но учти: у Линка незапятнанная репутация.

— Кто спорит? Скажу больше, я не могу не признать, что Линк мне здорово помог. Не только в устройстве издательских контрактов, но и в продаже книг… Но, видно, по натуре я — боец-одиночка.

Кейт понимающе вздохнула.

— Да Джордана ждет с тобой нелегкая жизнь.

— Ох, нам обоим предстоит нелегкая жизнь, — невесело заметила Слоун.

Кейт понимала: нет, Слоун не даст отставку Джордану, как она это проделывает с Линком. С Джорданом будет все иначе, и Кейт ждала, пока Слоун созреет для серьезного разговора с ней.

Слоун постоянно думала о Джордане. Пытаясь переключиться на что-то другое, заняться бизнесом, писать новое — все напрасно. Пока не выяснит, что же у Джордана на самом деле было с Джилли, — не успокоится.

Слоун решительно подошла к телефону — в конце концов, чем быстрее она все узнает, тем лучше. Но набрать номер Джордана у нее не хватило смелости. Слоун походила по комнате, стараясь успокоиться, опять подошла к телефону. Набрала код Палм-Бича, но, услышав гудки, снова струсила. Бросила трубку, бессмысленно кружа по комнате. Лишь на третий раз Слоун переломила себя… Но Джордана не оказалось в отеле.

Очевидно, на поле, надо звонить вечером. Увы, вечером Слоун приглашена на встречу с издателями «Топ Селлерс» — авторитетный журнал-обозрение разослал свои приглашения многим популярным в нынешнем сезоне авторам. Слоун попала в их число, что лестно, хотя… хотя надо еще решить: идти ли ей к издателям или звонить Джордану.

В комнату ввалился Тревис: с шумом распахнул дверь, бросил ранец на стул и сам уселся рядом с матерью.

— Привет, ма.

— Приветик, — в тон ему ответила Слоун.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Тревис, развязывая ботинки.

— Да живу я здесь, ты еще помнишь?

— Это когда было, — протянул Тревис. — Я думал, ты, как только кончишь свои дела с Кейт, сразу же умчишься в Палм-Бич.

Слоун уловила невысказанный упрек сына.

— Ты бы мне хоть раз сказал, что соскучился…

— А разве не говорил?

— Нет…

Тревис стал вдруг серьезным:

— Мама, мне становится очень грустно, когда ты уезжаешь. Бывают минуты, когда тебя ужасно не хватает…

Слоун растроганно потрепала сына по голове.

— Ма, а когда вернется Джордан?

— Он сейчас во Флориде, приедет, наверно, только на следующей неделе.

— О, дьявол!

— Тревис!

Тревис вскочил:

— Извини, мамочка.

Слоун понимающе улыбнулась.

— Все в порядке, Тревис. Скажи, тебе действительно нравится Джордан?

— Во всяком случае, он единственный, кого бы я хотел считать отцом.

Слоун стало очень жаль сына.

— Тебе трудно без отца?

Тревис ответил не сразу:

— Ты только не обижайся, мам, ты ведь знаешь, как я тебя люблю. Но иногда мне так нужна… мужская рука. — Тревис старался выразиться таким образом, чтобы Слоун правильно поняла его.

— Тревис, я поняла тебя и благодарна за то, что ты мне это сказал.

— Правда? Ты не обиделась?

— Да нет, конечно. — Слоун прижала сына к себе. — Скажу по секрету, в моей жизни тоже случается — так не хватает… мужской руки.

— Ма, ты должна выйти за него замуж, — решил Тревис. — Такие мужчины, как Джордан, на дороге не валяются.

Слоун была полностью согласна со своим десятилетним сыном.

Вечеринка затянулась, и Слоун вернулась домой далеко за полночь. Эмма и Тревис, не дождавшись ее, уснули. Слоун, чтоб не разбудить их, даже не включила свет, — доберется и так до своей комнаты, недалека дорога. Осторожно двигаясь по квартире, Слоун запуталась ногами в какой-то тряпке, валявшейся на полу. Нагнулась, подняла и определила: рубашка — мужская, не Тревиса, слишком большой размер. Сердце замерло. Еще несколько шагов — и Слоун чуть не упала, споткнувшись о чьи-то огромные сапоги… Сердце застучало с бешеной скоростью. Он не должен приехать, но это мог быть только он! «Ладно, сейчас проверим!» — С бьющимся сердцем Слоун пошла на тоненькую полоску света из-под двери в ванную комнату. Да, это Джордан! Принимает душ, напевая свой излюбленный мотивчик!

Слоун подергала дверь.

— Эй! Я-то думала, у тебя сегодня игра. — Она старалась перекричать шум воды.

— Была игра, и мы продули.

— Сочувствую.

— Не стоит. В следующий раз мы этого Альвареса так отделаем, как Бог черепаху! А что, — донеслось из-под двери, — ты теперь и по ночам работаешь?

— Иногда приходится. — Слоун начала раздеваться. — Но сегодня… сегодня был сбор у мохнатого чудища.

Джордан рассмеялся.

— Мохнатого чудища?

— Я тебе когда-то говорила, что между собой мы зовем так Гая Реймонда. — Слоун сняла черное выходное платье, чулки, перешла к нижнему белью.

— А, вспомнил: издатель «Нейшнл эсквайрер».

— Единственный в своем роде! Устроил сегодня шикарный прием в Радужном зале!..

— Было здорово, наверно. А вообще-то ты догадываешься, сколько сейчас времени?

— Знаешь, за что мне нравится моя работа? Ни за что не догадаешься. За то, что никогда не надо смотреть на часы.

— Это что, намек?

— Понимай, как знаешь. — Слоун стояла перед дверью почти голая. — Слушай, ты там еще долго?

— Не очень! — Последовала пауза. — Я к тебе мчался, думал устроить сюрприз, но он, оказывается, ждал меня.

— Но и я… проделала такой интересный путь по темной квартире.

Слоун надоело стоять перед закрытой дверью.

— Джордан, послушай, мне тут такое пришло в голову…

— Говори скорей!

— Открой-ка!

Распахнулась дверь, и Слоун очутилась перед Джорданом, который восторженно смотрел на нее сквозь клубы пара.

— Что ты на это скажешь?

— Неплохо для начала.

— Только для начала?

Потоки воды из душа обрушились на Слоун — по щекам поползли черные полоски туши, мокрые волосы некрасиво прилипли к голове — Слоун приникла к Джордану, их тела переплелись.

— Чертовка моя ненаглядная, как я по тебе соскучился!

Нежный поцелуй Джордана мгновенно прогнал все нехорошие мысли, мучившие Слоун. Вода смыла все дурное, а поцелуй пробудил желание любви и ласки. Джордан, придерживая Слоун одной рукой, другой гладил ее по спине, по ягодицам. Слоун почувствовала, что Джордан уже готов войти в нее, попыталась пошире расставить ноги, но, не удержавшись, поскользнулась и упала, увлекая его за собой. Но Джордан устоял на ногах и поднял Слоун.

— Хорошая у тебя работка! Без меня ты бы не встала — пить надо уметь.

— К твоему сведению, я совершенно не пила, — запальчиво возразила Слоун.

— Конечно, не пила! — Джордан повернулся к ней спиной, чтобы закрутить кран. — Тебя развезло от холодного чая, правда?

— Я ничего не пила!

— Ладно, успокойся, дорогая, какая разница. Вот только боюсь, одна до постели не дойдешь — упадешь или уронишь что-нибудь. Что тогда делать?

— Это зависит от того, что я разобью.

— Вижу, что у меня нет выбора! — Джордан поднял Слоун на руки и, мокрый, понес из ванной в спальню.

— Нет, все-таки ты ненормальный.

Джордан осторожно положил ее на кровать, накрыл ее собой. Слоун извивалась под ним, в темноте отыскивая его губы, неожиданно пискнула:

— Мог бы и побриться!

— Милая моя, это потом. Сейчас у меня есть более неотложное дело!

— Прощаю тебе, ладно. Посмотрим, куда ты так торопишься, — тихим смехом отозвалась Слоун.

— Потише, ребенка разбудишь.

— Его разбудишь… Теперь хоть из пушки пали.

Джордан, добравшись до уха Слоун, нежно покусывал мочку.

— Ай, здесь ужасно щекотно!

— Да замолчишь ты наконец?! — Джордан закрыл ей рот поцелуем. Держась на локтях, он прижался к Слоун, с жадностью покрывая все ее тело. Потом руки, нежно скользившие вдоль спины, добрались до ягодиц и стали нежно поглаживать лоно.

— Джордан, я больше не могу, — простонала Слоун, — давай, давай… — Она подняла ноги и обняла ими Джордана, он вошел в нее осторожно, с каждым следующим толчком проникая все глубже и глубже.

— О, милый, как я тебя люблю!

— Любишь… а опять сбежала… от меня… — Джордан говорил отрывисто, с трудом переводя дыхание.

— Я не от тебя сбежала, — прошептала Слоун.

— Дьявол тебя поймет, отчего ты это сделала?! — с неожиданной резкостью вырвалось у Джордана, и Слоун поняла, как он зол на нее.

Больше в ту ночь разговора на эту тему не возникало.

Наступило утро, Джордан и Слоун нежились в кровати — после ночи любви хотелось отдохнуть.

— Когда ты ездил в Аргентину… ты спал там с Джилли? — в лоб спросила Слоун.

Такого вопроса Джордан не ожидал. Каким-то шестым чувством Слоун почувствовала в его взгляде нечто большее, чем удивление.

— Так ты поэтому и уехала?

— Ответь: да или нет?

Джордан уселся на постели.

— Почему у тебя все упирается в одно: спал я с кем-то или не спал? Будто это главное.

— Скажи мне прямо: да или нет, был ты с ней тогда?

— Кто тебе сказал?

— Твоя лошадь нашептала, — с горькой усмешкой ответила Слоун. — Я случайна столкнулась с Джилли в магазине, когда гуляла по Эспланаде, и она…

— И она тебе наплела, что мы с ней делили постель, а ты ей поверила!.. Ты ей поверила — это просто чудовищно!

— Так это правда или нет?!

Джордан долго молчал, не зная, как ответить.

— И да — и нет.

— Выбери что-нибудь одно, Джордан.

— После того как ты удрала, в первый раз, из Франции, — медленно начал Джордан, — я женщин видеть не мог. Мне казалось, что любая только и ждет, чтоб… использовать меня… как это сделала сначала Джилли, а потом ты. Я был вне себя от ярости и от отчаяния тоже… В этот момент и появилась Джилли…

— Появилась, и ты взял ее в постель! — Гнев закипал в Слоун, она пыталась не показывать его до поры, до времени.

— Она пришла ко мне только за этим. И я решил ее проучить. Увы, наука вышла мне боком.

— Она передумала?

— Да нет, она всегда готова. В отличие от меня, как оказывается, — тихо добавил Джордан.

— Ты передумал? — У Слоун мелькнула надежда.

Джордан встретился глазами со Слоун:

— Я не смог… передумать. Ну, и вообще — не смог. Поверь, я хотел отомстить ей, унизить, взять ее и растоптать!..

Слоун молчала в полном замешательстве.

— Ты был…

— Да, в полной импотенции. Не мог… Выгнал ее к черту. Конечно, она ничего не поняла, подумала, что мне расхотелось иметь с ней дело.

— Со мной у тебя такого никогда не было, — произнесла Слоун.

— Знаю. Я ехал к тебе в Нью-Йорк в ужасном состоянии. Не мог понять, чего я хочу, а еще примешивалась мысль, что же я могу… Наша встреча в Онфлере… событие настолько невероятное, что мои представления о женщине в корне изменились. Я хотел непременно найти тебя, потому что… привязался к тебе.

Слоун перебила:

— Ты подумал, что, если у тебя со мной будет все нормально…

— Ничего я уже не думал, когда прилетел в Нью-Йорк. Решил, что надо выкинуть тебя из головы, раз ты способна проделывать со мной такие штуки. Но когда мы снова встретились и все осталось у нас по-прежнему, — тут до меня наконец дошло, до какой же степени… я в тебя втрескался. Не хотел, признаюсь тебе, но — втрескался так…

Слоун приподнялась, положила свои руки Джордану на плечи.

— Со мной все было очень похоже. Втрескались мы оба. Что будем делать?

— Пусть все идет своим чередом, а там видно будет.

Сидней, март 1987

Слоун с Джорданом остановились в сиднейском отеле «Интерконтиненталь», на Мак-Кэри-стрит — в самом престижном и новом отеле города. С двадцать пятого этажа, на котором находился их номер, открывалась роскошная панорама, вид на гавань.

Слоун глаз не могла оторвать от этой красоты, чего нельзя было сказать о Джордане, Он приезжал сюда не впервые и сейчас больше был занят чтением «Сидней морнинг геральд», чем завтраком, а тем более какими-то видами.

— Пойдешь по книжным магазинам? — спросил он, переворачивая газетную страницу.

—. Конечно. — Слоун уловила в вопросе Джордана некий, еще не ясный ей оттенок, но сделала вид, что ничего не заметила. — Кейт и Дени внушили мне, что модному писателю следует использовать любую возможность для совершенствования.

После Палм-Бича Слоун неохотно делилась с Джорданом своими планами. Убеждала себя, что Джордан любит ее и принимает такой, какова она есть, — значит, он должен принимать и эту часть ее жизни — рекламно-деловую.

— По-моему, ты можешь чуток ослабить свою рекламную активность.

— Почему?

Джордан протянул ей газету.

— Австралийцы и так преподнесли тебе замечательный подарок, гляди!

В колонке литературных новостей первое место среди бестселлеров занимали ее «Падшие идолы»! Вот так новость! Слоун глазам своим не верила!

— Ты что, в этот раздел никогда не заглядываешь?

— Заглядываю, конечно, но «Идолы» вышли здесь всего неделю назад. И сразу же попали в десятку — невероятно! Я срочно должна позвонить Кейт. Сколько сейчас времени в Нью-Йорке?

Джордан посмотрел на часы и занялся подсчетами.

— Там… четыре часа вчерашнего дня.

— Вчерашнего?

— Ну да, здесь сегодня четверг, а в Нью-Йорке еще среда.

Слоун засмеялась.

— С ума сойдешь на этом земном шаре. Но я все равно… обязательно должна позвонить, Джорди!

Слоун вскочила из-за стола, но Джордан «на лету» поймал ее.

— Погоди, женщина, куда так спешишь? Событие сперва надо отпраздновать. Со мной, например.

— Непременно, Джорди, но сначала я все же позвоню, а то Кейт уйдет из офиса, — Слоун попыталась вырваться.

— Да потом позвонишь, выбрось свою Кейт из головы…

И в самом деле, в руках Джордана Слоун забыла не только Кейт, но и обо всем на свете…

Тренировка была в разгаре. Мяч просвистел в воздухе и упал в нескольких ярдах от Джордана, и он погнал свою серую кобылку к мячу. Нет, пожалуй, у Лэнса больше шансов. Ему и бить — это первая тренировка Лэнса после того несчастного случая…

Лэнс у мяча, бита над головой, бросок! Но… мяч закрутился в воздухе, атака захлебнулась. Джордан покачал головой. Что происходит с Лэнсом?

— Сделаем-ка паузу.

Лэнсу не оставалось ничего другого. Он стащил шлем, вытер рукой потный лоб.

— Мне бы сейчас побольше практики. Когда ты сможешь в следующий раз, Джордан?

— Тренироваться надо побольше, это точно, только в следующий раз без меня, приятель. Ты чертовски плохо играешь, за примерами далеко ходить не надо — твой последний удар…

— Спасибо за правду!

— Да, тебе правда необходима. Свою ситуацию нужно видеть без прикрас, Лэнс. И не удивляйся, когда Хильер выставит тебя из команды. Удивляюсь, почему он до сих пор не сделал этого.

— Заткнись… так твою мать! — Лэнс пришпорил лошадь и ускакал прочь. Джордан не пытался остановить его. Что ж, оба они не правы: Лэнс не пожелал выслушать поучений Джордана, а тому недосуг было успокоить приятеля.

Тут еще и Джилли. Ее только не хватало. Как напоказ возникла у его машины. Ярко-красное платье едва прикрывает задницу, ноги тоже, гляди — не хочу! Все напоказ!

— Привет, Джордан! Я к тебе. Нашла все-таки! — прокричала она.

Джордану не оставалось ничего другого, как подъехать к ней. Он спешился.

— У тебя только и забот что за мной бегать?

— Есть и другие, но самая главная — потолковать с тобой!

— А где муженек?

— Играет в Мехико. Вернется недели через две, не раньше, так что учти, я вольная птица.

— Мне-то что? Но вот почему муженек не потащил тебя в Мексику? Он ведь тебя обычно на привязи держит.

— Я настояла. У меня неотложные дела. — Джилли пошла рядом с Джорданом. — Я знала, что ты придешь, хотела повидаться.

— Зря теряешь время, я не стану с тобой говорить ни о чем.

— Джордан, ты меня знаешь, я зря времени не теряю. — Она попыталась положить руку на плечо Джордану, но тот резко сбросил ее.

— Да, к сожалению, я знаю тебя. Даже больше, чем хотелось бы.

— Нет, ты заблуждаешься, Джорди.

— Могу только сказать, что не желаю принимать никакого участия в твоих делишках! — Голос Джордана звучал резко. — И в интригах вроде той, которую ты разыграла на улице в Палм-Бич. Это же фарс, Джилли!

— Какой фарс? — Джилли изобразила на лице святую невинность.

— Черт тебя побери, не строй из себя дурочку! А спектакль, который ты разыграла перед Слоун, — «наша поездка в Аргентину»?..

— Но мы ведь действительно оба были в Аргентине, — возразила Джилли. — И не моя вина, что в ту ночь мы… не дошли до конца.

При одном воспоминании о той ночи Джордана передернуло — Джилли, выходит, так ни о чем и не догадалась.

— Послушай, Джилли, зачем ты меня преследуешь? Ведь мы давно знаем друг друга. Неужели ты не поняла: с женщинами я иду только вперед, обратно не возвращаюсь?

Джилли улыбнулась:

— Ну, а как у тебя дела с невестой?

— Не твое дело! — рявкнул Джордан, садясь в машину.

Но от Джилли не так-то легко было избавиться: заглянув в кабину, она ловким движением вырвала ключи из замка зажигания.

— Джилли, будь ты неладна, верни ключи! — прорычал Джордан, схватил ее за руки и силой отнял ключи. — Мне осточертели твои идиотские выходки! Что ты хочешь мне сказать? Говори наконец и уходи.

Джилли просунула руку в окошко машины, намереваясь погладить Джордана по щеке.

— Я не играю на этот раз, Джордан…

Джордан отодвинулся от нее, завел мотор.

— …На этот раз я говорю совершенно серьезно. Я постоянно думаю о тебе — нелегко жить одинокому, почти брошенному… она столько времени тратит на всякие там встречи, выступления. Только сегодня утром я узнала, что по восьмому каналу ТВ пройдет ее интервью. Нельзя не восхищаться этой женщиной… я искренне говорю, сама-то я не способна делать карьеру.

— О, ты вполне преуспела на ниве… одной из древнейших профессий, — не удержался Джордан, но Джилли и это пропустила мимо ушей.

— Слоун честолюбива, вот что я заметила, — продолжала Джилли. — Подумай, как ты с ней будешь жить?

— Не твоя это забота, Джилли.

— Я же знаю, тебе всегда нравились другие женщины: ты для них центр мироздания, а они — твоя тень. Не понимаю, как ты решаешься на брак с особой, преуспевшей в жизни больше тебя?

— Вот что я думаю, Джилли: слишком сладко ты поешь, слишком беспокоишься обо мне. Вот тебе мой совет: отойди-ка от машины подальше, от беды… — Джордан рванулся вперед с такой силой, что Джилли, потеряв равновесие, чуть не упала.

Да, он сделал вид, будто ему все нипочем, но, успокоив нервы ездой, признался себе, что эта чертова сучка попала в точку: не раз он и сам спрашивал себя — как они со Слоун смогут жить?

Гевин Хильер, оставшись наконец один в роскошном номере «Интерконтиненталя», решил еще раз прикинуть, есть ли у него выход из положения. Разложив на столе бумаги, он погрузился в мрачные подсчеты. Происходящее походило на дурной сон. Кто бы мог предположить, что крупнейшая юго-западная сталелитейная компания, основанная еще прадедом Хильера, окажется в таком глубоком кризисе. Нет, реанимировать ее он не сможет.

Днем Гевин звонил в Хьюстон, пытаясь уточнить обстановку. Никто не дал ему вразумительного ответа ни на один вопрос — совершенно бесполезный звонок. Дела компании ухудшались, казалось, с каждым часом — он видел скорый неминуемый крах, но что его особенно волновало — как он проглядел начало конца? Сколько раз компания оказывалась на краю финансовой пропасти, но каждый раз удерживалась и даже набирала силы. Почему же сейчас она не может устоять? Неужто никто не в состоянии дать Гевину умный совет — тогда, когда он в этом так нуждается?

Гевин вспомнил, что обещал позвонить жене в Лос-Анджелес часа в четыре. Сейчас половина седьмого. Он подошел к телефону и собрался набрать нужный номер, но в последнюю минуту передумал: Надин поймет. У него более неотложные дела, чем разговоры о врачах и платьях. Чего он никогда не понимал, так это стремления Надин иметь вид восемнадцатилетней! Конечно, ее любовники очень молоды, вот ей и хочется выглядеть рядом с ними ровесницей. Бедняжка Надин! Она не догадывалась, что Гевин всегда осведомлен насчет ее увлечений. Он искусно притворялся, что ничего не замечает: она не должна ни в коем случае думать, будто он снисходителен или, тем паче, безразличен к этой стороне их жизни.

Поведение жены давало Гевину крупный козырь в руки, а уж придет время, и он им воспользуется.

Да, откровенно говоря, секс мало интересовал Хильера — другое дело лошади, поло и бизнес! Тут он испытывал куда более острые ощущения, чем в постели с женщиной. Конечно, он вынужден исполнять супружеские обязанности, но большого удовольствия ему это не доставляло…

Странная пара, ведущая переговоры о каких-то очень темных делах, предпочитала встречаться, как читатель смог уже убедиться, в многолюдных питейных заведениях низкого пошиба. Здесь, в Сиднее, был выбран прибрежный паб, куда вечерком приходили расслабиться грузчики и прочая портовая шваль.

— Ну что, проворонил?

— Нет, просто не представилось удобного момента.

— Черт побери, тебе что, кто-то специально будет обстановку готовить?

— Ладно, не учи ученого. В следующий раз сработаю без осечки.

— Посмотрим.

— В нашем деле, парень, проколы случаются. Главное — добиться результата. А насчет денег — будь спок.

Игра проходила на роскошном поле комплекса «Ройял хоре шоу граунсд» — конное поло, скачки, выездка: для всех соревнований отличные условия.

Подняв биту, Джордан мчался к мячу, но боковым зрением увидел игрока своей команды в более выгодной позиции — и тут же притормозил. Эх, зря! Этот мазила подставил мяч противнику, а уж тот воспользовался неожиданной удачей! Джордан не верил своим глазам. Как?! Это был капитан их команды! Не забить гол из такой позиции?

— Мазила чертов! — раздосадованный Джордан готов был искрошить свою биту о голову капитана.

В перерыве между третьим и четвертым периодами Джордан подъехал к Слоун и спешился.

— Зря ты уступил капитану, правда?

Слоун пожалела, что своим вопросом подлила масла в огонь.

— Черт! Самый идиотский удар, который я когда-либо видел! — Его запала не остудил даже стакан холодной воды. — Быть в идеальном положении — и так промазать!

— От ошибок никто не застрахован, Джорди. — Слоун понимала, что должна его успокоить.

— Ошибки здесь быть не могло, понимаешь? Это беспроигрышная, голевая точка поля. — Джордан вытер лицо мокрым полотенцем. — Капитан не начинающий игрок, он уже пятнадцать лет на поле, и рейтинг у него — выше некуда.

— А ты сам никогда не ошибался, Джорди?

— Ошибался, но не преднамеренно, — с ледяным спокойствием ответил Джордан. — Пойду посмотрю, как там моя лошадка…

Да, Джорди — как на иголках. А уж после вчерашней тренировки… Ей он ничего не говорит, но бесспорно — дело тут нечисто. Джордан прав.

Местом для ужина они выбрали самый дорогой ресторан побережья — в двух милях от Сиднея, в районе местных богачей. В «Лафайет» меню радовало разнообразием блюд французской и итальянской кухни.

— Вижу, ты весь еще там, в третьем периоде игры, — грустно сказала Слоун.

— Прости, дорогая, все это и впрямь не идет у меня из головы… Тебе здесь нравится?

— Здесь чудесно, тем более — я такая голодная, целого вола съела бы.

Джордан впервые за весь вечер засмеялся:

— Увы, вот этого блюда тут, наверное, не будет.

— Приятно слышать, как ты смеешься! — Слоун искренне обрадовалась перемене в его настроении. Может, удастся разговорить Джордана за едой?

— Почему бы не повеселиться? В конце концов мы же выиграли сегодня!

Слоун подняла бокал.

— Никогда в тебе не сомневалась.

— А это в честь нашей нелегкой победы. — Джордан вынул из кармана небольшой сверток и положил его на стол перед Слоун. — Небольшой подарочек моей чудесной Слоун…

Глаза Слоун зажглись любопытством. Она разворачивала бумагу с такой осторожностью, словно боялась повредить нежнейший экзотический плод. Но в бумаге оказалась коробочка от известной фирмы «Крекер Джек».

Слоун восторженно взглянула на Джордана. Он весь в этом подарке — настоящий мужчина, в котором живет ребенок.

— Ох, мне еще долго придется добираться до сути. — Слоун знала: «Крекер Джек» упаковывает свою продукцию по принципу капустного кочана.

— На твоем месте я бы не искал суть, а просто открыл бы крышку, — хмыкнул Джордан. Он сам испытывал нетерпение.

— Все! Уже открыла! — Подняв крышку, Слоун увидела в коробочке футляр, а в нем — старинное золотое кольцо с большим черным опалом.

— Оно настоящее?! Нет, не могу поверить…

— Конечно, настоящее! — Джордан взял правую руку Слоун и медленно надел кольцо на безымянный палец.

Слоун отвела руку в сторону и любовалась игрой граней на черной поверхности камня.

— Боже, как красиво! Никогда не видела такого камня.

— Такие — только в Австралии.

— А по какому случаю подарок, если не секрет?

— Секрета нет, сейчас объясню.

Джордан поднял бокал.

— Давай выпьем за то, чтобы наша работа как можно меньше влияла на наши отношения. За то, чтобы у нас всегда оставалось время побыть вместе, развлечься, поговорить, и не только в постели. Только такой брак будет удачным.

— Дорогой, согласна с тобой во всем, во всем… — Слоун подняла свой бокал.

— Просто не могу в это поверить! — Джордан в сердцах швырнул рубашку на кровать. — Мы же договорились — наши личные отношения ставить выше профессиональных!

— Джордан, ну что ты кипятишься? Будто я уезжаю в Нью-Йорк на целый месяц! — возражала Слоун.

— Но у нас был уговор!

— Что ты заладил одно и то же! — Слоун тоже начинала выходить из себя. — Речь идет всего-навсего о ленче, только об одном паршивом ленче с журналистом, который поможет мне здесь, в Австралии. Он сделает так, что мое имя будет постоянно появляться в австралийской прессе. Ведь это для меня очень важно… Ну, Джорди…

Джордан стоял посреди комнаты, набычась.

— А-то думал, ты выполняешь свои чертовы деловые обязанности сама! — съязвил он.

— Но это и есть часть моей работы.

— Ах, часть! — передразнил ее Джордан. — Вчера часть — это телеинтервью, сегодня часть — посещение книжных магазинов, что завтра, Слоун?

— Ничего не могу тебе гарантировать! — Слоун уже орала в тон ему. — Возможно, и завтра, и послезавтра. Ведь я ничего не имею против твоей чертовой игры, но не потерплю, чтобы ты мешал моей чертовой работе!

— Я ей мешаю! — Джордан нервно рассмеялся. — Тебе никто помешать не сможет. Бульдозер, а не женщина! — И Джордан хлопнул дверью с такой силой, что вешалка сорвалась с крючка и грохнулась на пол.

Слоун была уверена: встреча-ленч с журналистом будет скомкана. Как ни старалась она отвлечься, пококетничать, вдуматься в вопросы журналиста, — ничего не получалось. Она думала только о размолвке с Джорданом.

Джордан протянул груму треснувшую клюшку — результат неудачного удара, мощного, но совершенно бессмысленного. Аукнулся сегодняшний конфликт со Слоун.

Взяв новую клюшку, Джордан вернулся на поле. Вошел в игру, но мысли витали далеко: утром он не должен был так распускаться. Наговорил черт знает что!

И ведь вовсе не собирался на нее нападать. Опять эта чертова Джилли испортила все, именно она посеяла в его душе сомнения!.. Или он в самом деле ревниво относится к успехам Слоун?! Да нет же, искренне восхищался ее успехами, даже гордился, что такая женщина любит его. Но в самом дальнем тайнике души… если покопаться… Не запрятан ли там страх, дурное предчувствие, что ее карьера, ее книги когда-нибудь отберут у него Слоун? Слишком сильно ее влечение к славе, оно пьянит ее больше, чем любовь к нему. Джилли высказала, по сути, то, в чем он боялся признаться себе: «гоняла», конник не сумеет осчастливить ее, автора популярных книг. Что его популярность по сравнению с ее ошеломляющим успехом?..

Впервые местом свидания таинственные собеседники избрали не бар, а маленький, хотя и многолюдный парк. Они шли рядом, нога в ногу, шли довольно быстро для просто прогуливающихся людей.

— Принес деньги?

— Я слово держу. — Говоривший выудил из кармана толстый коричневый конверт и протянул своему спутнику. — Посчитай.

— Полагаюсь на твою честность. Да и неудобно — тут кругом полно народу.

— Я расплатился!

— Да, спасибо.

И они разошлись. Исполнитель долго еще смотрел вслед своему заказчику. Чего он все-таки добивался?