Довилль.

Хотя Довилль, старинный фешенебельный и неподвластный времени курорт на побережье Нормандии в июне, июле и сентябре ничуть не хуже, чем в августе, именно в августе численность его населения неизменно вырастает до шестидесяти тысяч, что в двенадцать раз превышает численность жителей, населяющих городок постоянно. В августе нигде больше на всем белом свете не сыскать другого городка с подобной плотностью богачей на квадратный фут площади. Состоятельные люди всего мира бросают в августе свои яхты, виллы, замки, поместья и острова, чтобы влиться в праздничную довилльскую суету, притягивающую всех поклонников скачек и игры в поло. Да, богатейшие люди планеты в августовские дни ежегодно собираются в этом крохотном, площадью всего 880 акров , анклаве на северном побережье Франции, чтобы полюбоваться на быстрейших в мире скакунов, сильнейших игроков в поло, проиграть (или, гораздо реже — выиграть) крупные суммы денег, а главное — повариться в соку коллективного азарта и риска.

Став женой Александра, Мередит каждый год сопровождала его в Довилль и уже давно не удивлялась тому, каким образом крупнейшие деловые сделки заключаются прямо на трибунах ипподрома Латуке, или в раздевалках игроков. Они с

Александром пользовались малейшей возможностью, чтобы сходить на скачки или на аукционы скакунов-малолеток. Днем они нежились под жаркими солнечными лучами на краю бассейна в отеле «Ройал», обедали в ресторанах «Солей» или «Сиро», а по вечерам смешивались в толпе изысканно разодетых посетителей казино «Д'ете». Мередит уже давно заметила, что в августе в Довилле представлены платья и костюмы, пошитые в ателье крупнейших мировых модельеров; причем не только в магазинах и бутиках, но и на плечах женщин и мужчин, присутствующих на спортивных состязаниях, ужинающих в ресторанах, играющих в казино или просто чинно прогуливающихся по знаменитой набережной Променад де Планше. Одевались посетители Довилля, следуя простому правилу: днем хлопок и лен, а вечером — драгоценности.

Мередит, лежа на кровати в одной прозрачной ночной рубашке, прислушивалась к доносящемуся из ванной шуму воды —

Александр принимал душ. В последнее время душевное состояние мужа тревожило её как никогда. После вылета из Нью-Йорка его было просто не узнать. Мередит нахмурилась, вспоминая. Да, увидев Элизабет, Александр разительно изменился. Если раньше в деловых вопросах он был жестким и неуступчивым, то теперь стал просто безжалостным. Да и в поло играл так, словно хотел смести своих противников с лица Земли, размазать по полю. Игра превратилась для него в поле боя. И даже в их интимной жизни произошли перемены. В постели Александр стал требователен и сосредоточен. Словом, он как будто стремился всякий раз заново утверждать себя. Во всем — как бизнесмен, как спортсмен и как мужчина.

Плеск воды прекратился, и Александр вышел из ванной. Мокрые черные волосы блестели, а вокруг бедер была повязано полотенце. Когда он остановился перед зеркалом, причесываясь, Мередит села в постели, подтянув колени к животу и задумчиво разглядывая своего мужа. За ужином он был необычайно тихий, а в последнюю минуту вдруг передумал идти в казино. Выглядел он измученным и нездоровым.

— Я рада, что ты решил сегодня лечь спать пораньше, — сказала она ему. — Меня тоже не тянуло идти туда.

Александр повернулся и смерил её вопросительным взглядом.

— Тебе уже пора возвращаться в Нью-Йорк? — спросил он.

Мередит покачала головой.

— Нет, при желании я могу задержаться до конца недели, — ответила она. — А что, ты опять что-то задумал?

— Я просто думал, не слетать ли ещё на денек-другой в Лозанну, прежде чем мы вернемся домой, — сказал он, бросая расческу на туалетный столик.

Мередит кивнула.

— Что ж, можно… раз тебе так хочется, — промолвила она, опираясь подбородком на колени.

— Похоже, тебя не слишком туда тянет, — заметил Александр с горькой усмешкой.

Мередит наклонилась и взяла его за руку.

— Дело не в этом, Александр, — ответила она. — Просто я не хочу, чтобы ты страдал ещё больше, чем сейчас. — Перехватив его взгляд, она пояснила: — Если вдруг её состояние не улучшится…

— Я должен верить, что она пойдет на поправку, — упрямо процедил Александр, усаживаясь на краешек постели. — Рано или поздно я должен пробиться сквозь броню, которой она себя окружила. В один прекрасный день она должна понять, кто я такой, и вот тогда она возвратится к реальности.

— Но, дорогой, она не видела тебя с четырехлетнего возраста, — возразила Мередит, нежно обнимая его за плечи. Его загорелая кожа все ещё блестела после душа. — Даже если она и услышит, что ты ей говоришь…

— Она меня узнает, — отрезал Александр. — Я её только увидел, как меня словно что-то кольнуло. И я уверен — она тоже почувствует это. Со временем.

— Но ведь ты, уже направляясь к ней, знал — кто она, — возразила Мередит. — Да, она за эти годы мало изменилась, и ты здорово на неё похож, но все же она тебя не видела более тридцати лет. В её памяти ты до сих пор — четырехлетнее дитя!

Черные глаза Александра решительно заблестели.

— И все же я попытаюсь, matia mou, — твердо заявил он. — Пока есть ещё хоть проблеск надежды, я не оставлю попыток. И я убежден, что ты меня понимаешь.

Мередит изучающе посмотрела на него. Чувствовалось, что ей хочется что-то высказать, однако она все-таки не стала говорить, а лишь молча кивнула.

Александр обнял её.

— Я знал, что ты меня поймешь, — сказал он, целуя Мередит. В следующее мгновение их губы слились в поцелуе, сперва нежном, а затем все более и более и жадном. Александр сорвал и отбросил в сторону прикрывавшее его бедра полотенце, а затем за ним последовала и ночная рубашка Мередит. Его жаркие губы начали ласкать соски её грудей, постепенно спускаясь ниже и ниже. Мередит стонала, чувствуя, как нарастает желание. Наконец, не в силах больше терпеть, она нащупала торчащий жезл его страсти, и их тела слились воедино.

И вновь, как и прежде, Мередит захлестнула бурная волна наслаждения.

Лозанна.

Элизабет сидела у окна в просторном, обшитом бархатом кресле, облаченная в бледно-желтый шелковый халат. Ее пышные темные волосы свободно ниспадали на плечи. В теплом свете яркого полуденного солнца её бледная матовая кожа казалась свежей и безукоризненной, как у молоденькой девушки.

Александр сидел рядом, держа её за руку, и говорил с ней так спокойно и естественно, как будто она могла его слышать. Точно также он разговаривал с ней всякий раз за последние восемь месяцев, как только вырывался в Лозанну. Александр верил: Элизабет не только слышит его, но и уже понимает, кто он такой. И ещё он верил, что рано или поздно сумеет расшевелить её, всколыхнуть зарубцевавшуюся память. Он пожалел, что не догадался захватить с собой хоть какие-нибудь старые фотографии из тех, которые собрала Мередит. Может быть, увидев свои фотографии, узнав себя рядом с мужем и сыном, Элизабет сумеет быстрее выйти из оцепенения?

— Мама, должен же быть какой-то способ, как избавить тебя от этого плена, — говорил он. — Я должен освободить тебя, а заодно и себя, из этого плена. Мы с тобой оба жертвы тягостного прошлого.

Александр задумался. Чем в самом деле можно было бы пробудить её память? Фотографиями. Знакомыми местами. Если ему удастся возвратить память матери, то и собственные воспоминания вернутся к нему, в этом он был уверен. И тут он вспомнил рассказы Мередит про владения Тома Райана в Калифорнии, про фотографии и вещи Элизабет, которые так бережно хранил в своем доме Том. Его дом! Да, ведь именно там рос Дэвид-Александр, там он провел первые четыре года жизни. Где сохранился настоящий кладезь воспоминаний, так это в этом старом особняке.

Он снова заглянул в тусклые безжизненные глаза Элизабет и натянуто улыбнулся.

— Знаешь, мама, возможно, я все-таки сумею тебе помочь, — сказал он. — А точнее — нам с тобой.

— Ну и как она тебе показалась? — спросила Мередит в лимузине уже по пути в аэропорт.

Александр нахмурился.

— Так же, как обычно, — понуро ответил он. — Что бы я ей ни говорил, она продолжает сидеть в одной позе, глядя перед собой. Словно прекрасная и элегантная статуя.

Мередит взяла его за руку и сочувственно пожала.

— Я все понимаю, дорогой, — заговорила она вполголоса, — но в конце концов доктор Гудрон может оказаться прав. Все-таки после стольких лет…

— Я уже и сам начал смиряться с мыслью, что такой исход вполне вероятен, — со вздохом признался Александр. — С другой стороны, мне пришло в голову, что если я могу восстановить собственную память с помощью Элизабет, то, возможно, и она смогла бы обрести память благодаря мне.

Мередит недоуменно уставилась на мужа.

— Если я смогу восстановить свою память, побывав в местах, где я вырос, посмотрев на свои старые игрушки и прочие вещи, то, быть может, потом сумею лучше помочь ей. — пояснил он.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Мередит.

— Я хочу посетить старый дом Райанов.

— Я приняла решение заморозить проект о программе, посвященной Райанам, — сообщила Мередит своему продюсеру, Гарву Петерсену. — Без малого три года я колотилась головой о бетонную стенку и, откровенно говоря, мне это надоело. Не вижу смысла продолжать эту бесполезную затею. Я потратила на это массу времени, а точнее даже — убила массу времени, тогда как могла бы выполнить кучу других, не менее интересных для зрителей проектов. Все мои достижения можно свести к десятку ложных следов и непрекращающейся головной боли. — Мередит глубоко вздохнула. Впервые ей приходилось так откровенно врать. Но выхода у неё не было — она заставила себя кривить душой, чтобы не сказать Петерсену правду. Такую правду она не могла раскрыть никому. Ради Александра ей необходимо было раз и навсегда похоронить эту историю и, по возможности, замести все следы. Хватит, Александр уже достаточно настрадался. Если же правда выплывет наружу, пресса поднимет такую шумиху, что даже он мог бы не выдержать и сломаться.

— Надо же, а мне-то показалось, что ты уже напала на след, — удивленно сказал Петерсен. — По словам Кейси, в ответ на твое объявление, тебя просто завалили письмами.

— Да, но на поверку все это оказалось полной чепухой, — отмахнулась Мередит. — Либо писали чокнутые, либо люди, которые знают слишком мало, чтобы мне помочь.

— Да, жаль, что у тебя ничего не вышло, — вздохнул Петерсен, затягиваясь сигарой и выпуская изо рта длинную струйку сизого дыма. — Хотя, если немного поразмыслить, то такой исход вовсе не удивителен. В конце концов десятки репортеров за тридцать лет так и не сумели распутать этот клубок. Хотя ты, надо воздать тебе должное, приблизилась к разгадке едва ли не вплотную.

Мередит кивнула.

— Мне тоже жаль, Гарв.

Аэропорт Шипхол, Амстердам.

В полупустом вестибюле сидевший на диванчике мужчина углубился в чтение «Интернэшнл Геральд Трибьюн». На второй полосе внимание его привлекла статья, посвященная убийству в Лондоне женщины, занимавшей пост секретаря в «Корпорации Киракиса». Замечательно, дурная слава о корпорации крепнет день ото дня! Мужчина, довольно пыхтя, свернул газету и убрал её в атташе-кейс. Все идет в полном соответствии с разработанным им планом. Ждать осталось уже совсем немного…

Брюссель.

В гостиничном номере близ одного из цветочных рынков Гранд-Плейс было найдено тело мужчины. Смерть, по заключению медицинских экспертов, наступила около семи часов назад. В чемодане мертвеца обнаружили его паспорт, карту Лондона и конверт, в которой оказалось несколько тысяч франков. Судя по паспорту, мужчине было сорок лет, а родился он в португальском городке Торрес-Ведрасе. Португалец прибыл в Брюссель за день до того, как его убили. Причиной смерти послужило огнестрельное ранение.

В кармане убитого полицейские нашли фотографию женщины. На обратной стороне едва различимым почерком было нацарапано имя.

Каролина Грейсон.

Саутгемптон.

Мередит молча смотрела, как Александр подкладывает в камин дрова и заливает их горючей жидкостью. Весь вечер он казался каким-то отчужденным, целиком ушедшим в себя. Поглощенным собственными мыслями. Впрочем, Мередит это не тревожило — ей тоже было над чем поломать голову.

Тем временем Александр чиркнул спичкой и бросил её в камин. В тот же миг над дровами взметнулось ярко-оранжевое пламя, а гостиная озарилась теплым золотистым светом. Александр стащил с себя рубашку и встал на колени рядом с камином. Он даже не подозревал, что Мередит украдкой следит за ним, пытаясь вникнуть к его мысли.

— Не хочешь вина? — спросила она наконец, прерывая столь затянувшееся молчание. — Оно из наших собственных виноградников.

Александр покачал головой.

— Нет, спасибо, — сказал он донельзя усталым голосом. — Может быть, позже.

Мередит подошла к нему и устроилась на полу рядышком.

— Сегодня я виделась с Гарвом Петерсеном, — сказала она. — Я похоронила программу про Райанов, вот и решила, что надо бы поставить его в известность.

Александр внимательно посмотрел на нее.

— Извини, — негромко сказал он. — Кому как не мне знать, сколько ты вкалывала над этой программой и сколько души вложила в нее.

Мередит обняла его за шею.

— Ради тебя, любимый, я готова пожертвовать всем, чем угодно, — прошептала она. — Я не знала твоих планов, поэтому и подумала, что лучше самой пойти к Петерсену и объяснить, что все сорвалось.

— И он тебе поверил?

Мередит кивнула.

— После стольких неудач он, должно быть, уже задумывался, почему я ещё раньше не отказалась от этой затеи. Словом, я объяснила, что расследование завело меня в тупик.

Александр легонько поцеловал её в губы.

— Мой отец, — сказал он, — а я имею в виду своего настоящего отца, Тома Райана, был готов на все, чтобы оградить Элизабет от ненужной огласки. И я абсолютно уверен: будь он сейчас жив, он и от меня требовал бы того же. Это мой долг. Долг перед ними обоими, — добавил Александр, глядя на весло потрескивающие в камине поленья. — Если эта история выплывет наружу, Элизабет до конца своих дней лишится покоя. Случится то, чего больше всего боялся Том — эти шакалы затравят её. Я этого не допущу!

— Я это знала, — сказала Мередит. — Иного от тебя и не ожидала. И была уверена, что ты поймешь причины, побудившие Тома поступить именно так.

Александр метнул на неё испытующий взгляд.

— Каков он был? — внезапно спросил он. — Что за человек?

— Человек он был славный, — ответила Мередит. — Хотя и ужасно одинокий. Он сам возвел вокруг себя барьер и отгородился от окружающих. Не знаю, то ли хотел таким образом защитить себя от внешнего мира, то ли, напротив, замкнулся в своем горе. В разговорах он был резок и колюч, но я всегда подозревала, что это только защитная маска. На самом деле это была очень ранимая и глубокая личность. Но каждый день кусочек его как бы отмирал. Теперь, вспоминая те дни, я думаю, что выжить ему удалось лишь благодаря чувству ответственности за Элизабет; он понимал, что без него она пропадет.

— Да, должно быть, он её очень любил, — промолвил Александр, по-прежнему не отрывая взгляда от пламени.

— Он любил вас обоих, — сказала Мередит. — Но ты только не забывай — Константин и Мелина тоже души в тебе не чаяли. Они любили тебя как своего собственного ребенка. Ну и потом, что бы они ни натворили, все же жизнь они тебе подарили прекрасную.

Александр покачал головой.

— Жизнь, построенную на лжи, — горько произнес он.

— Жизнь, построенную на любви, — поправила Мередит, полная решимости гнуть свою линию до конца. Она прекрасно понимала, насколько важно для Александра простить своих приемных родителей за то, что ради любви к нему и безумного желания обзавестись собственным ребенком, они совершили столь тяжкое злодеяние. — Конечно, они взяли на душу страшный грех. Однако не забывай, что, какими бы богатыми и всемогущими они не казались, все-таки они были обыкновенными смертными, как и все остальные. Они мечтали о детишках, но после смерти Дэмиана утратили последнюю надежду когда-нибудь стать родителями.

— Дэмиан, — медленно промолвил Александр. — Да, смерть Дэмиана определила мою судьбу.

— Все же, дорогой, тебе повезло куда больше, чем многим другим, — напомнила Мередит. — У многих детей нет крыши над головой; они даже мечтать не могут о родительской любви и ласке. У тебя же оказалось сразу четверо родителей, которые тебя обожали и были готовы подарить тебе весь мир. Ты должен быть счастлив, Александр. У тебя были Том и Элизабет, которые дали тебе жизнь и мечтали о твоем счастье; и у тебя были Константин и Мелина, которые любили тебя как родного и подарили тебе целую империю.

Александр грустно улыбнулся. Обняв Мередит, он откинулся на разложенные перед камином ковры и увлек её за собой. Мередит прильнула к нему и, опустив голову на плечо мужа, свернулась калачиком. «Мы выдержим, — подумала она. — Должны выдержать. У нас нет другого выхода.»

Когда Мередит вышла из лимузина перед зданием Олимпик-тауэр, внезапно налетевший ветер растрепал её волосы. Она посмотрела на изящные платиновые часы в корпусе, усыпанном бриллиантами — подарок Александра на её день рождения в июне. Девять часов. День получился настолько утомительный, что Мередит была рада-радешенька, что наконец вырвалась домой. В последнее время ей нездоровилось, однако Мередит полагала, что виной тому нечеловеческая нагрузка, выпавшая в последние месяцы на них с Александром. Она стала легко уставать и почти утратила аппетит. Нередко её подташнивало, однако Мередит откладывала визит к врачу, убежденная, что все дело только в стрессе. «Пусть все устаканится, — думала она, проходя через вестибюль к лифтам. — Прекратятся нападки на корпорацию, Александр разберется со своим прошлым — и тогда мы с ним махнем куда-нибудь на недельку-другую и придем в себя. А, может, мы даже удерем на целый месяц и опять поедем в круиз по Средиземному морю или хотя бы уединимся на острове. Вот здорово будет!»

За последние полгода Александр несколько раз летал в Швейцарию и навещал Элизабет, а также беседовал с доктором Гудроном, который по-прежнему был убежден, что Александр лишь попусту теряет время.

Однако Мередит понимала, что отговаривать Александра — дело гиблое. Нечего и пытаться.

Она зашла в лифт. На следующей неделе они с Александром летят на Запад, смотреть дом Райанов. Мередит сомневалась, принесет ли это хоть какую пользу, однако Александр настаивал на том, что должен непременно увидеть дом, в котором провел первые четыре года своей жизни. Он надеялся, что игрушки и старые вещи помогут всколыхнуть в его голове хоть какие-нибудь воспоминания. Мередит не разделяла его надежд.

Как бы то ни было, Александр уже понял, почему всю жизнь проносил в себе ощущение, что его предали. Четырехлетний мальчуган, плененный в глубоком темном колодце, без конца взывал к человеку, который всегда его защищал: к своей матери. Страх, отчаяние и малолетний возраст не позволили ему понять, что мама всеми силами пытается его спасти, однако пробиться к нему не в состоянии. И вот ребенок решил, что мама его предала, бросила его именно тогда, когда он больше всего нуждался в её помощи и защите. Вот почему у Александра не складывались отношения с женщинами, пока он не встретил её, Мередит. Она мысленно представила себе женщин, фотографии которых с Александром то и дело мелькали на страницах желтой прессы. Да, все они были темноволосые и знойные. Как Элизабет. Должно быть, Александр подсознательно выбирал женщин, похожих на мать, чтобы затем отыграться на них. Отомстить за предательство.

Лос-Анджелес.

Приостановившись перед дверью особняка Райана, Мередит вопросительно посмотрела на Александра.

— Ты уверен, что тебе это и в самом деле необходимо? — спросила она для очистки совести.

Александр кивнул.

— В этом доме живет мое прошлое, — сказал он, рассматривая старинные, в тюдоровском стиле, очертания дома. — Даже если я вспомню хоть что-нибудь, это очень поможет мне в дальнейшем.

Мередит, чуть поколебавшись, вынула из кармана ключ и отомкнула дверь. Затем толкнула её и вошла в дом. Александр последовал за ней.

— Поразительно, — сказала Мередит, осматриваясь по сторонам. — Здесь все осталось точь-в-точь так, как было при Томе Райане. Они не стали ничего менять. Как будто он до сих пор живет здесь.

Александр кивнул, но ничего не сказал. Он начал медленно ходить по комнатам, внимательно приглядываясь к обстановке, надеясь, что мебель или утварь пробудят в его голове хоть какие-то детские воспоминания. Мередит проследовала за ним в гостиную, затем в столовую, а оттуда в кухню. Она все ждала, пока Александр хоть что-нибудь скажет, однако тот хранил упорное молчание. Они прошли в кабинет Тома Райана. Фотографии в рамочках, которые Том держал на книжных полках, по-прежнему были на месте — здесь были фотографии самого Тома, его жены и их сына. Взяв одну из них, Александр пристально в неё вгляделся.

— Это мы с мамой, — задумчиво произнес он, всматриваясь в пожелтевший от времени фотоснимок.

Мередит кивнула.

— Да, Том говорил мне, что этот снимок сделан перед самым вашим отъездом в Европу.

Александр улыбнулся, потом вздохнул.

— Да, наверное, мы были тогда счастливы.

— Очень, — прошептала Мередит, обнимая его за плечи.

Александр снял с камина сверкающую золотую статуэтку и рассеянно повертел в руках.

— Элизабет ведь даже не узнала, что получила «Оскара», да? — спросил он.

Мередит снова кивнула.

— Да, церемония вручения наград состоялась, когда она уже была в клинике, — сказала она.

Александр грустно улыбнулся.

— Надо же, всю жизнь она мечтала об «Оскаре», но ей так и не суждено было узнать, что её наградили. — Чуть помолчав, он добавил: — Дорого она заплатила за эту славу. Поневоле задумываешься, а стоит ли вообще добиваться успеха.

Мередит посмотрела на него.

— Мне кажется, будь у Элизабет выбор, она предпочла бы сохранить сына, — сказала она.

Александр обнял её за талию.

— До чего же жаль, что я не могу проникнуть в её сознание, — вздохнул он. — Как бы мне хотелось, чтобы она поняла, что я жив.

Они поднялись по лестнице на второй этаж и начали осматривать комнату за комнатой. В спальне Элизабет все оставалось именно так, как запомнилось Мередит после прежних посещений, даже шелковый малиновый пеньюар Элизабет был все так же перекинут через спинку стула. Мередит всегда казалось, что во всем доме эта комната самая красивая. Пастельные тона, мягкие ковры, изысканная мебель, длинное, вдоль всей стены, трюмо, напоминающее трюмо в театральных уборных. На противоположной стене были развешаны фотографии — главным образом, Тома и Дэвида. Александр долго разглядывал фотографии. Особенное его внимание привлек фотоснимок, на котором маленький Дэвид Райан играл на лужайке перед домом с лопоухим щенком-дворняжкой.

— Пыжик, — внезапно сказал Александр.

Мередит недоуменно подняла голову.

— Что?

— Пыжик, — повторил Александр. — Так звали щенка. Я подобрал его на берегу. Это было страшно давно. Мы ездили на пикник. Мы с мамой шли по песку вдоль океана, и вдруг я заметил этого щенка. — Он мечтательно улыбнулся. — Он сразу ко мне привязался и брел за нами до самой машины. Мы собрались уезжать, а я расплакался и плакал до тех пор, пока папа не согласился взять щенка домой. — Александр ошеломленно посмотрел на Мередит. — Я вспомнил! — выдавил он. — Я все помню: и пикник, и щенка, и берег океана!

Мередит обрадованно закивала.

— Это ещё только начало, — подбодрила она мужа.

— Я хочу теперь посмотреть на комнату Дэвида, — сказал Александр. — Точнее — на мою…

— Хорошо, — чуть поколебавшись, согласилась Мередит. — Пойдем.

Александр уже шагнул было к двери, но Мередит задержалась.

— Странно, — сказала она, обводя на прощание глазами спальню

Элизабет. — Столько лет эта комната была закрыта, но все здесь до сих пор цело, как будто Элизабет, Том и их малолетний сын до сих пор живут здесь…

И в это самое мгновение послышался громкий хлопок, а за ним треск разбитого стекла — один из стоявших на трюмо флакончиков с духами, к которым вот уже много лет никто не притрагивался, разлетелся вдребезги.

Перед самой дверью в комнату Дэвида Мередит, держа в одной руке ключ, а в другой навесной замок, вновь вопросительно посмотрела на Александра.

— Может, подождем до завтра? — заботливо спросила она. — Мне кажется, для первого раза впечатлений уже и так слишком много…

Но Александр лишь покачал головой.

— Раз уж мы здесь, то отступать не станем, — с мрачной решимостью сказал он.

Мередит с очевидной неохотой вставила ключ в замочную скважину и повернула. Внутри что-то щелкнуло, и замок открылся. Вынув его из петель, Мередит распахнула дверь, затем, войдя, нащупала на стене выключатель и повернула. Вспыхнул свет.

Александр вошел в комнату и огляделся. В детской, куда никто не заходил без малого уже тридцать пять лет, стоял затхлый запах пыли и плесени, но вместе с тем что-то здесь показалось ему неуловимо родным и знакомым. Нет, дело было вовсе не в том, что Александр знал: да, именно здесь, в этой комнатке прошло его детство. Нет, он и в самом деле вспомнил и эту комнату и многие находящиеся в ней предметы. В голове его замелькали видения, скорее даже беспорядочные фрагменты воспоминаний, которые тут же исчезали. Да, эта комната хранила тайну первых четырех лет его жизни.

Александр присел на кроватку и, затаив дыхание, провел рукой по мягкому синему покрывалу. Плюшевый мишка на кровати, бейсбольные перчатка и мяч, которые, несмотря на покрывавшую их пыль, выглядели совсем новехонькими (не удивительно — ведь ими ни разу не пользовались!), игрушки в шкафу, детские одежды — все это было ему знакомо. От странного ощущения по телу Александра поползли мурашки. Да, все это было частью прошлого, которое он не помнил.

Цюрих.

Герр Хауптман был заинтригован. Зачем мсье Дессен, инспектор Интерпола искал встречи с ним? Что ему могло понадобиться? Времени у Юлиуса Хауптмана было в обрез, а дел по горло, и все же, обуреваемый любопытством, он решил согласиться на встречу с инспектором.

— Просто не представляю, инспектор, что вас ко мне привело, — медленно промолвил он, когда француз вошел в его кабинет. — Впрочем, вы, наверное, сами мне это объясните, да? — спросил он.

Инспектор Дессен улыбнулся; улыбка у него получилась настолько теплая и располагающая, словно Хауптман был его закадычным другом.

— Вам, конечно, известно, — начал он, — что у «Корпорации Киракиса» возникли серьезные финансовые трудности? — спросил он в ответ.

— Разумеется, — невозмутимо кивнул Хауптман. — Хотя я, признаться, впервые слышу, чтобы Интерпол интересовался такими делами.

— Как, правило, герр Хауптман, Интерпол в таких случаях и впрямь остается в стороне, — признал инспектор Дессен. — Однако в данном случае события развиваются по не совсем обычному сценарию. Видите ли, в последние годы «Корпорацию Киракиса» словно преследует какой-то необъяснимый злой рок — на ней постоянно происходят загадочные несчастные случаи, а в недавнее время прокатилась необъяснимая череда арестов и даже смертей высокопоставленных сотрудников. Однако вам, безусловно, все это известно, не так ли?

— Откровенно говоря, меня подобные истории мало интересуют, — заявил швейцарский банкир.

Дессен усмехнулся.

— Право, герр Хауптман, — сказал он. — Чтобы человеку, занимающему такой пост…

— Вот именно, — перебил инспектора Хауптман. — Человек, занимающий такой пост, не станет опускаться до подобной ерунды…

— Но разве не вы являетесь главным финансистом «Корпорации Киракиса»? — небрежным тоном поинтересовался Дессен.

— Это — сугубо конфиденциальные сведения, — строго заметил Хауптман.

— Верно, — охотно согласился инспектор. — Однако всем известно, насколько внимательно любой крупный банкир следит за всеми публикациями, которые могут скверно отразиться на сделанных им капиталовложениях. Ведь это так, да?

— Да, конечно, — был вынужден согласиться припертый к стенке Хауптман. — Однако «Корпорация Киракиса» уже много лет славится своей незыблемостью и сверхустойчивостью. У неё блестящая репутация в деловом мире. Да, консорциум швейцарских банков предоставил «Корпорации Киракиса» довольно внушительные займы…

— В том числе и вы, герр Хауптман, — доброжелательно подсказал ему Дессен.

Хауптман покачал головой.

— О нет, инспектор, тут вы ошибаетесь.

— А, по-моему, нет, — приветливо улыбнулся Дессен. — Видите ли, герр Хауптман, у меня исключительно надежные осведомители.

Банкир несколько смешался.

— У меня имелись достаточно веские причины для того, чтобы скрывать свое участие в консорциуме, — сказал он наконец. — Мой Совет директоров отклонил мое предложение принять участие в финансировании проектов господина Киракиса, и поэтому мне пришлось использовать в качестве инвестиций собственные средства. Если это выплывет наружу, меня могут упрекнуть в личной заинтересованности и даже — коррупции. Вы меня понимаете?

— Да, — кивнул инспектор Дессен. Откинувшись на спинку кресла, он вынул из кармана трубку. — Вы не возражаете, если я закурю?

Хауптман покачал головой.

Нет, нет, пожалуйста.

Дессен разжег трубку и некоторое время задумчиво попыхивал ею, наполняя кабинет ароматным дымом со сладковатым запахом. Да, Хауптман, определенно, что-то скрывал.

— Есть у меня кое-какие догадки, — наконец заговорил он, тщательно подбирая слова. — Видите ли, герр Хауптман, я совершенно убежден, что кто-то отчаянно пытается разорить Александра Киракиса. Вывести его из бизнеса.

— Это чепуха, — быстро ответил Хауптман. — Киракис — миллиардер. Трудно представить, чтобы его корпорации могло что-нибудь угрожать.

— Вы так считаете? — Дессен воззрился на него исподлобья. — Тогда почему, герр Хауптман, вы так упорно давите на своих собратьев-банкиров, чтобы те потребовали от Киракиса выплаты всех долгов?