ПРОЛОГ

Вашингтон, округ Колумбия, сентябрь 1985 года

Свидетельства о его смерти в архиве не оказалось.

Выключив микропроектор, Джейм долго смотрела на почерневший экран. Это не укладывалось у нее в голове. Неудивительно, что ей никто не верит. Ей осталось лишь протянуть руку, чтобы сорвать покровы тайны, окутывавшие эту историю почти девятнадцать лет, но никто ее не слушает. Никто не воспринимает ее слова всерьез. Окружающие видят в ней безрассудную женщину, неспособную смириться с реальностью, и считают ее скандальные разоблачения секретных служб и разведывательных организаций плодом воспаленного воображения. Джейм в отчаянии ударила кулаком по столу. Должен же найтись кто-нибудь, кто выслушает ее и поможет ей!

Даже она с трудом верила в то, что в высших эшелонах американского правительства были люди, готовые любой ценой сохранить тайну. Для этого им пришлось преодолеть немало трудностей, но кто-то дал промашку, не обратил внимания на мелочи и забыл связать концы с концами.

В архиве отсутствовали сведения о местонахождении могилы, не было свидетельства о смерти. Топорная работа.

«Господи… а вдруг он все еще жив?» — спрашивала себя Джейм. Могла ли она хотя бы надеяться?

Если он действительно умер, рассуждала Джейм, почему до сих пор предпринимаются такие строгие меры секретности? Кого это могло заинтересовать? И почему их так беспокоит ее желание выяснить его судьбу? А если он все еще жив, зачем им создавать у людей — даже у нее! — впечатление, будто он мертв? Зачем они запугивают ее, вынуждая прекратить поиски?

Что все это значит?

Джейм вынула пленку из аппарата, вложила рулончик в футляр, затем натянула замшевый жакет и перекинула через плечо свою огромную сумку. Собрав вещи, она отнесла микрофильм в хранилище.

— Спасибо за помощь, — сказала она служащему архива и принялась рыться в сумке в поисках ключей от машины.

Служащий улыбнулся.

— Приятного дня, мадам, — пожелал он.

— Спасибо, и вы проведите его как следует, — ответила Джейм, кивнув.

— Постараюсь, — сказал служащий, глядя вслед Джейм, которая направилась к выходу быстрой изящной походкой. «Славная бабенка», — отметил он, окидывая посетительницу взглядом знатока. При росте пять футов десять дюймов Джейм была гибкой, словно тростник, и напоминала внешностью манекенщицу. Ее длинные, густые, блестящие волосы переливались всеми оттенками красного дерева. А глаза были цвета сосновой хвои. Служащий покачал головой и, отвернувшись, уложил футляр с микрофильмом на тележку, которая служила для доставки материалов в нужные ячейки хранилища. «Я многое отдал бы, чтобы познакомиться с ней поближе», — подумал он.

Выйдя из здания, Джейм тут же заметила синий «форд-эскорт», припаркованный на противоположной стороне улицы, и улыбнулась. Итак, охота продолжается. Джейм попыталась рассмотреть водителя, но его лицо было скрыто газетой, которую он якобы читал. «Старается не привлекать к себе внимания, — насмешливо подумала Джейм. — Наверное, они считают меня набитой дурой». Она торопливо сбежала по каменным ступеням к своему автомобилю, стоявшему у счетчика парковки рядом со зданием. Сунув ключ в замок, она распахнула дверцу, бросила кейс на заднее сиденье и уселась за руль, проклиная машины из проката, кресла которых неизменно устанавливались в положение, удобное для людей ниже ее ростом. В малолитражках Джейм всегда чувствовала себя крайне неуютно. Она посмотрела в зеркальце и вывела машину со стоянки, пятясь задним ходом. Мужчина, сидевший в «форде», отложил газету и принялся заводить мотор. Джейм по-прежнему не могла рассмотреть его лицо. Глаза мужчины были скрыты темными очками.

Направляясь к Управлению по делам ветеранов, что располагалось на Вермонт-авеню, Джейм продолжала размышлять об этом человеке. Вероятно, он работает на них. Джейм отдавала должное его упорству. Он преследовал ее с самого утра, когда она выехала из аэропорта Даллеса. Она видела его на стоянке у аэровокзала, затем они вместе пересекли Потомак. Проезжая по мемориальному мосту Мэсон, этот человек держался вплотную за ее машиной. Джейм не обращала на него внимания, пока не заметила припаркованный синий «форд» при выходе из здания, в котором находилась контора конгрессмена Блэкуэлла. И лишь покидая ресторан, куда она заскочила пообедать, Джейм поняла, что этот человек следит за ней.

Сотрудники Управления по делам ветеранов не смогли сообщить ей ничего нового, и, выходя из здания, Джейм ломала голову над тем, кто все это время опережал ее, кто умудрился загодя изъять из военных архивов интересующие ее документы — записи о выплате пенсий и пособий на похороны. Она посмотрела на другую сторону улицы. «Форд» был тут как тут. «Ублюдок, — с раздражением подумала Джейм. — Неужели ты не видишь, что я не представляю для вас опасности? Я лишь хочу узнать, что случилось с моим отцом!»

Джейм очень устала. У нее выдался чересчур долгий день, полный разочарований. Она хотела вернуться в отель, надолго забраться в горячую ванну, а потом, отказавшись от услуг горничной, пораньше лечь спать. Но ей предстояло сделать еще одну остановку. Это дело нельзя было откладывать на завтра.

Не будь Джейм так рассержена, она бы рассмеялась.

Ну что за нелепица — держать ее под колпаком! Посмотрев в зеркальце, она увидела синий «форд». Когда она сворачивала на авеню Конституции, преследователь едва не врезался в ее автомобиль бампером. «Болван, ты обязан держаться незаметно, — думала Джейм, направляясь на восток, к Капитолию. — Разве тебе не сказали, что я не должна догадываться о слежке?»

Все это лишний раз говорило о том, что исчезновение ее отца — куда более загадочная история, чем могло показаться с первого взгляда. Отец пропал почти девятнадцать лет назад. Если он мертв и если все, о чем ей говорили, правда, то зачем к ней приставили «хвост»?

Кому это нужно? Зачем правительству знать, что она успела нащупать и до чего успела докопаться? Всем своим существом Джейм чувствовала опасность. Грозную опасность.

Джейм свернула на Первую улицу и отыскала место для парковки у административного здания. Сначала она собиралась оставить кейс в машине, но в последние дни у нее не было уверенности, что она найдет его там же по возвращении. Она взяла кейс с собой и заперла дверцы машины. Поднимаясь по лестнице к входу в старинное, но все еще впечатляющее здание, приютившее конторы многих сенаторов и конгрессменов, Джейм быстро оглянулась назад. Как и следовало ожидать, «форд» уже приткнулся у обочины, сохраняя почтительную дистанцию. И опять лицо водителя было скрыто газетой.

Джейм вошла в холл, вызвала лифт и в одиночестве поднялась на четвертый этаж. Открыв дверь конторы конгрессмена Уильяма Блэкуэлла, она увидела, что за столом секретаря никого нет. Она посмотрела на часы.

Половина шестого. Должно быть, у девушки кончился рабочий день и она ушла домой. Кабинет конгрессмена был закрыт, и Джейм негромко постучала в дверь, давая о себе знать.

— Войдите, — послышался голос Блэкуэлла.

Джейм распахнула дверь. Конгрессмен сидел у стола в кресле с кожаной обивкой и высокой спинкой, отвернувшись к окну и задумчиво рассматривая купол Белого дома. Это был импозантный мужчина лет шестидесяти, с усами и шевелюрой седых редеющих волос.

«Он всегда одет так, словно собирается на заседание Кабинета», — подумала Джейм, едва он поднялся ей навстречу.

Конгрессмен вскинул глаза.

— А… это вы, мисс Лайнд, — произнес он. — Я ждал вас завтра.

— Я не смогла удержаться, — призналась Джейм. — Вам удалось что-нибудь выяснить?

Конгрессмен кивнул.

— Садитесь, прошу вас.

Джейм уселась в кресло, стоявшее напротив стола, — одно из тех элегантных старинных кресел, которые супруга конгрессмена привезла из своего последнего зарубежного вояжа.

— Что вы узнали? — спросила она наконец.

Блэкуэлл бросил на нее взгляд искоса, будто собираясь сообщить дурные вести.

— Боюсь, вам это не понравится… — заговорил он.

— Мне очень многое не нравится в этой истории, — сказала Джейм, глубоко вздохнув. — Наше правительство окончательно прогнило. — Она принужденно улыбнулась. — Уж если они устраивают слежку за частными лицами, значит, дела хуже некуда. Какой-то тип гоняется за мной с той самой минуты, когда мой самолет приземлился в аэропорту. Хорошо еще, они не могли проникнуть за мной в дамский туалет.

— На вашем месте я бы не утверждал этого с такой уверенностью, — мрачным тоном заметил Блэкуэлл.

— Вы серьезно? — спросила Джейм, выпрямляясь и осторожно заглядывая в лицо конгрессмена. — Прошу вас… расскажите, что вам удалось узнать.

— Вам действительно хочется услышать все то, что я смог разнюхать? — спросил Блэкуэлл, помедлив секунду. — Знаете ли, порой лучше не ворошить прошлое.

Джейм решительно помотала головой:

— Нет. Последние девятнадцать лет я провела точно в аду. Вам не понять, что это такое. В один прекрасный день мой отец исчез. Он отвез меня в школу и отправился в одну из этих своих деловых поездок, да так и не вернулся. Разумеется, до меня дошли слухи, будто бы он присвоил огромные суммы, принадлежавшие компании моего дедушки, и начал новую жизнь в Европе, но я ни на минуту не поверила этим сплетням. Отец ни за что не бросил бы меня, будь у него выбор. — На глаза Джейм навернулись слезы. — А потом Кейт сказала мне, что во время войны мой отец участвовал в секретных операциях и получил медаль за помощь французскому Сопротивлению… — У Джейм перехватило дыхание, и она умолкла.

— Это истинная правда, — негромко произнес сенатор.

Сердце Джейм подпрыгнуло.

— У вас есть доказательства?

— Не то чтобы доказательства… Скорее — весьма достоверные данные.

— Так расскажите мне! — потребовала Джейм. — Я должна знать!

— Ваш отец ушел в армию сразу после бомбежки Перл-Харбора, в январе сорок второго года, если не ошибаюсь. Однако он долгое время не принимал участия в боевых действиях. По-видимому, ваш отец был человеком выдающихся интеллектуальных и физических способностей. — Блэкуэлл сделал паузу. — Он завербовался на службу в УСС . Вы слышали о таком?

Джейм кивнула:

— Еще бы. Кажется, это какая-то разведывательная организация, не так ли?

Блэкуэлл вынул из ящика стола простую картонную папку и открыл ее.

— В конце сорок второго года вашего отца отправили во Францию. В течение двух последующих лет он возглавлял группу, связанную с Сопротивлением. Он координировал деятельность французских партизан. Ваш отец в то время был весьма значительной фигурой.

— Вы хотите сказать, мой отец был шпионом, — негромко проговорила Джейм.

— Это еще не все, — продолжал конгрессмен. — Во время войны ваш отец был разведчиком… но он оставался им и впоследствии.

Джейм покачала головой, не в силах уразуметь смысл услышанного.

— Нет, вы заблуждаетесь… Я жила с ним под одной крышей. Я знала его лучше, чем кто бы то ни было. Он обязательно рассказал бы мне, — с уверенностью произнесла она. — Не может быть, чтобы…

— Ваш отец действительно был шпионом, — произнес Блэкуэлл. — Пост, который он занимал в фирме вашего деда, был самым обычным прикрытием.

Джейм надолго умолкла, осмысливая информацию, которую ей сообщил конгрессмен.

— Значит, теперь я могу успокоиться, — заговорила она наконец. — По крайней мере мой отец не был мошенником.

— Боюсь, тут все гораздо сложнее, — тихо обронил Блэкуэлл.

Джейм повернулась и заглянула ему в лицо.

— О чем вы? — спросила она.

— Ваш отец был не просто мошенником, он предал свою страну. Его изобличили в государственной измене.

 

Глава 1

— Готовы ли вы прыгнуть с парашютом на территорию врага, зная, что в случае поимки вас ожидают пытка и, вероятно, смерть?

Этот вопрос хотя и вызвал среди новобранцев авиабазы Эндрюс разрозненные смешки и ехидные замечания, был задан отнюдь не в шутку. Армейский капитан, обращавшийся к группе солдат, говорил вполне серьезно. Он представился вербовщиком только что созданного Управления стратегических служб, первой разведывательной организации в истории Соединенных Штатов. По его словам, за последние недели он побывал на многих военных базах страны, и каждый раз его вопрос вызывал одну и ту же реакцию. Он сказал, что те самые новобранцы, которые смеялись над его вступительной речью, в итоге нередко добровольно соглашались попробовать себя в деле, сулившем смертельную опасность. Но предпочел умолчать о том, что из четырех-пяти тысяч добровольцев лишь горсточка, от силы полсотни человек будут признаны годными для весьма специфической профессии агента УСС.

Джеймс Виктор Лайнд сидел в последнем ряду переполненного зала, неловко ерзая в кресле. Имея рост шесть футов десять дюймов, он уже давно пришел к выводу, что складная мебель создавалась без учета потребностей людей его телосложения. Ширина промежутков, разделявших ряды, также не подходила для людей такого роста. Длинные мускулистые ноги Лайнда едва умещались в проходе. Всякий раз после того как ему приходилось подолгу высиживать в неудобной позе, его кости ныли еще несколько часов. Как правило, это неудобство мешало ему сосредоточиться на словах выступающих, но сегодня все было по-другому. Сегодня Лайнд не обращал внимания на боль в суставах. Атмосфера братства «рыцарей плаща и кинжала», царящая в УСС, захватила его воображение куда сильнее, чем он мог себе представить. Вокруг раздавались приглушенные смешки и подначки, но Лайнд сидел молча с серьезным лицом, предаваясь мечтам о возможностях, которые перед ним открывались.

За те девять месяцев, что он провел на базе Эндрюс, Лайнд прослыл среди сослуживцев белой вороной. С самого первого дня он держался отчужденно, замыкаясь в себе и неизменно отвергая все попытки окружающих свести с ним дружбу, даже если речь шла о соседях по казарме. Никто из них ничего не знал о Лайнде, поскольку он решительно отказывался говорить о себе. Никто не знал, была ли у него семья и откуда он прибыл. Окружающие твердо знали, что в его жизни не было прочных любовных привязанностей. Время от времени у него случалась интрижка где-нибудь в окрестностях Вашингтона, но всякий раз его замечали с новой женщиной. На базе этому ничуть не удивлялись, ведь Джеймс Виктор Лайнд был очень привлекательным мужчиной. Его рост и атлетическое сложение вызывали восхищение, а неизменно суровое, серьезное выражение лица довершало облик настоящего воина. У него были волевые, правильные черты, по которым было трудно судить о его национальной принадлежности, темные холодные глаза цвета хвои и густые волнистые волосы ярко-рыжего оттенка. Лайнд относился к тому типу мужчин, которых женщины считают неотразимо привлекательными.

Джеймс Лайнд находился в прекрасной физической форме. Со дня приезда на базу Эндрюс ничем не болел, не страдал даже легким насморком. Он был отменным стрелком, с завидной легкостью управлялся с любым огнестрельным оружием. Лайнд отличался хладнокровием и расчетливостью, побудившими его сослуживцев дать ему кличку Айсберг. Окружающие частенько шутили за его спиной, утверждая, будто бы в его жилах вместо крови течет ледяная вода.

Они не знали и не могли знать, что Лайнд — страстный игрок. Он обожал продуманный риск и жизнь на грани опасности. Ничто не доставляло ему такого удовольствия, как настоящий вызов своим способностям, а перспектива секретной службы на благо государства представлялась ему таким серьезным испытанием, о каком он до сих пор не мог и помыслить. Лайнд сидел в переполненном зале, прислушиваясь к словам вербовщика УСС и не обращая внимания на ерничанье новобранцев. Внезапно он поймал себя на том, что с жадностью облизывает губы. Капитан еще не успел закончить свою речь, обращенную к возможным кандидатам, а Лайнд уже принял решение. Он поступит на службу в УСС.

Это решение полностью и бесповоротно изменило его жизнь.

Всматриваясь в лицо стоявшего перед ним рядового, вербовщик УСС подумал, что Джеймс Лайнд выглядит много старше своих двадцати четырех лет. Он был весьма приметным человеком — из тех мужчин, кому почти невозможно раствориться в толпе. Вербовщик никак не мог решить, что было тому виной — то ли гордая царственная осанка, то ли волевое аристократическое лицо, а может, надменность и высокомерие, сквозившие в каждом взгляде и жесте Лайнда.

— Вольно, рядовой, — скомандовал капитан. — Садитесь. Я хочу задать вам несколько вопросов.

— Есть, сэр, — отозвался Лайнд, усаживаясь напротив собеседника.

— Я ознакомился с вашим личным делом, рядовой Лайнд, — продолжал капитан, — и оно произвело на меня весьма благоприятное впечатление.

На лице Лайнда застыло непроницаемое выражение.

— Спасибо, сэр, — сказал он.

— Вы загадочный человек, рядовой.

— Боюсь, я не вполне вас понимаю, сэр. — По голосу Лайнда было невозможно судить, о чем он думает, произнося эти слова.

— О вас никто ничего не знает — откуда вы, с кем поддерживаете связь, есть ли у вас семья и так далее, — произнес капитан и вперил в новобранца пытливый взгляд, ожидая ответа.

Лайнд задумался.

— Видите ли, сэр, когда я записывался в армию, у меня не спрашивали о родословной, и я не видел, каким образом мое происхождение может кого-нибудь заинтересовать, — откровенно признался он.

— Ясно. — Вербовщик черкнул что-то в блокноте. — Так вот, рядовой, УСС очень интересуется тем, что вы назвали своей родословной. Мы не принимаем кого попало. Все кандидаты проходят тщательную проверку. Надеюсь, вы понимаете — в настоящий момент государство не может рисковать своими тайнами.

Лайнд молчал, гадая, к чему клонит капитан.

— Итак, откуда вы родом? — спросил тот.

— Из Балтимора.

— У вас есть родственники?

— Ни одного, о ком я хотел бы заявить, — без колебаний ответил Лайнд.

Капитан поднял взгляд:

— Близкие друзья?

— У меня никогда не было друзей, — просто сказал Лайнд.

Вербовщик сделал еще несколько пометок.

— Разумеется, вам придется пройти проверку на благонадежность, — проговорил капитан в завершение. — Помимо обычных процедур, связанных с секретностью, вас ожидают тесты на профессиональную пригодность.

Джеймса Лайнда направили в учреждение под названием «Станция S», расположенное в пригороде Вашингтона. Здесь ему и другим кандидатам предстояло сдать очень суровый экзамен. Наряду с множеством прочих испытаний их ожидали психологические тесты и упражнения с отсчетом времени, целью которых было определить умение кандидата мыслить и действовать в критических ситуациях. Особенно тяжелыми оказались специальные тесты, выявлявшие наличие или отсутствие совокупности качеств, необходимых агенту УСС: крепкие нервы, хорошая физическая форма и способность к усвоению иностранных языков.

Уже после первых испытаний сотрудникам «Станции» стало ясно, что Джеймс Виктор Лайнд с лихвой оправдывает самые смелые их ожидания. Физическими данными он превосходил любого новобранца из своей группы и обладал недюжинной силой и реакцией. Лайнд был невероятно сметлив и отлично образован: в тысяча девятьсот сорок первом году он окончил университет Джорджа Вашингтона первым в списке своего курса и получил степень магистра по финансовому управлению.

У него были феноменальная память и поразительные способности к изучению иностранных языков. Лайнд бегло говорил на французском, итальянском и немецком.

— Превосходный материал, — сказал инструктор «Станции», после того как по окончании трехдневных испытаний они с капитаном Гарри Уорнером, одним из высших чинов УСС, ознакомились с результатами, которые показал Лайнд.

Гарри Уорнер вновь и вновь просматривал оценки, выставленные Лайнду. Очень многое свидетельствовало в его пользу — быстрота мышления и реакция, физическая мощь и координация профессионального атлета.

Лайнд был хладнокровен и независим — такой человек вряд ли потеряет голову в трудной ситуации. Он обладал невероятной способностью мгновенно впитывать и хранить полученную информацию. Но был и отрицательный фактор — его возраст. Лайнду едва исполнилось двадцать четыре, а Уорнер считал это недостатком.

Он не жаловал юнцов, полагая их людьми непредсказуемыми и безответственными. Однако генерал Уильям Донован, глава УСС, не разделял его опасений. Генерал хотел видеть в рядах УСС сообразительных, проворных молодых людей, способных на расчетливую дерзость и готовых к агрессивным действиям. По мнению Уорнера, эта характеристика как нельзя лучше подходила к рядовому Джеймсу Виктору Лайнду.

Именно это соображение и оказалось решающим.

Учебный лагерь УСС располагался в горном районе штата Мэриленд. Здесь новобранцы проходили трехнедельный вводный курс, состоявший из непрерывных занятий по восемнадцать часов в день, включавших в себя обучение кодам и шифрам, навыкам ведения допроса и тесты памяти, целью которых, согласно «Военному бюллетеню УСС», было вбить в головы новоиспеченных агентов мысль о том, что вся их деятельность представляет собой нескончаемую игру, ставка в которой — жизнь. Курсантам преподавали основы разведки, подрывной деятельности и науки выживания.

Они учились отстукивать тире и точки и ремонтировать радиоаппаратуру. Их натаскивали убивать быстро и без лишнего шума, пользуясь ножом и удавкой. Они изучал ли огнестрельное оружие как союзников, так и противников — в достаточной мере, чтобы успешно действовать за линией фронта. Их учили прыгать с парашютом на любой местности и в любых условиях.

В первых числах октября Лайнда определили в группу, которой предстояло ознакомиться с приемами рукопашного боя. Показав способ беззвучного и словно бы случайного убийства при помощи острого стилета, инструктор пригласил на ковер Лайнда и еще одного курсанта и предложил им повторить прием, который они только что видели. Лайнду предстояло напасть на партнера, вооруженного стилетом, а тот, в свою очередь, должен был показать, как следует отражать нападение заточенным острием. Пустив в ход свою силу и ловкость, Лайнд взял верх над противником, разоружил и атаковал его отнятым оружием, едва не нанеся партнеру серьезную травму. Этот случай оставил очень тяжелое впечатление не только у побежденного новобранца, но и у прочих курсантов, которые следили за схваткой, гадая, перейдет ли Лайнд опасную черту.

— По-моему, он прикончил бы парня не моргнув глазом, — сказал инструктор Гарри Уорнеру по окончании боя. — Похоже, у Лайнда вместо крови действительно ледяная вода.

— Но ведь именно этого мы от них и добиваемся, не правда ли? — спросил Уорнер, с интересом наблюдая за схваткой, которая разворачивалась в нескольких ярдах от него. Лайнд голыми руками расправлялся с двумя соперниками, действуя с такой легкостью, какую Уорнер видел лишь у признанных мастеров боевых искусств.

— Лайнд не похож на прочих людей, — продолжал инструктор, закуривая сигарету. — С самого первого дня мы вдалбливаем в головы курсантов, что они должны научиться не проявлять эмоций и не слушать голос совести. Но Лайнд, по-моему, вообще ничего не чувствует. Он действует чисто рефлекторно.

Уорнер улыбнулся.

— Тем лучше Лайнд проявит себя в настоящем бою, — негромко сказал он.

— Порой я гадаю, человек он или машина, — отозвался инструктор, пожимая плечами.

По мере того как Лайнд приступал ко все более сложным занятиям, целью которых было укрепить силы рекрутов и развить у них особые навыки, «учителя» начинали сознавать, что в лице Лайнда УСС получило идеального супершпиона, разведчика, о котором мечтал Уильям Донован, создавая агентство. Невзирая на молодость и нехватку опыта, Лайнд проявлял редкостную выдержку и зрелость суждений. Казалось, он мог бы уцелеть в любой части света, полагаясь только на свои силы и разум.

За несколько недель он полностью усвоил науку выживания, которая давала ему возможность существовать на подножном корму. Он овладел искусством вскрывать замки и теперь мог проникать во вражеские штабы, если бы потребовалось похитить секретные документы. Он научился взрывному делу, что было важнее всего, ибо удачная диверсия, проведенная в нужном месте и в нужный час, может поставить противника в очень затруднительное положение. Лайнд искусно подделывал подписи и проявлял незаурядные способности в дисциплинах, которые не преподавались в тренировочных лагерях УСС, — например, в умении маскироваться, меняя свой облик до неузнаваемости.

— Вас не узнала бы даже родная мать, — сказал Уорнер, с изумлением разглядывая Лайнда, который загримировался под пьяницу. — Где вы научились таким хитростям?

Лайнд ухмыльнулся.

— Я встречался с одной девчонкой, она работала в гримировальной мастерской кинокомпании «Метро-Голдвин-Мейер», — объяснил он, — и она научила меня всему, что умела сама. В то время мне было плевать на грим, я занимался этим, только чтобы угодить ей. Вот уж не думал, что эти навыки когда-нибудь мне пригодятся.

Уорнер несколько секунд смотрел ему в глаза, гадая, есть ли предел совершенству этого человека. Кто же он такой, этот Лайнд?

— Вы должны знать радиоаппаратуру назубок, — внушал новобранцам инструктор. — Научитесь пользоваться рацией и ремонтировать ее. Сколь бы важной ни оказалась добытая вами информация, ей грош цена, если вы не можете ее передать. Вникайте в подробности, запоминайте и учитесь. И как можно быстрее.

И пока другие курсанты с трудом осваивали работу с кодами, вновь и вновь лихорадочно перелистывая шифровальные блокноты, Лайнд уверенно отстукивал сообщение за сообщением со скоростью молнии.

— Учитесь фотографировать, — говорили инструкторы. — Ценные сведения зачастую носят технический характер и весьма сложны для восприятия. Даже не пытайтесь полагаться на свою память. Она не в силах соперничать с фотографией.

Лайнд мастерски обращался с миниатюрными камерами, созданными специально для агентов УСС. Он научился надежно прятать снимки в таких местах, где их было очень трудно обнаружить, даже если бы его поймали и обыскали.

— Самое главное для вас — забыть о благородстве и честной игре, — напоминали новоиспеченным агентам. — Вам придется помнить только о том, что ваша страна борется за свое существование. Отныне вам предстоит нескончаемая смертельная схватка, и противник готов воспользоваться любым вашим промахом. Здесь действует одно правило — убей или умри, и ваш единственный шанс выжить заключается в том, чтобы нанести удар первым.

Лайнд обращался к этой мысли снова и снова. Вернувшись в казарму, он подолгу лежал в темноте, размышляя о своем будущем и о той роли, которую ему предстояло сыграть. Война, решил он, очень похожа на игру — дорогостоящую опасную игру, ставкой в которой было самое дорогое, что есть у человека.

Жизнь.

В начале февраля тысяча девятьсот сорок третьего года холодной ветреной ночью Лайнда и еще двух агентов УСС выбросили над северной Францией с заданием, срок которого истекал лишь с прорывом союзными войсками фронта противника. Лайнду предстояло провести здесь два с половиной года на нелегальном положении под кличкой Единорог. Как выяснилось позже, его задание состояло из двух частей. Во-первых, Лайнд должен был собирать различные сведения — о передвижении войск Берлинской оси, о местоположении важнейших военных объектов, о планах создания сверхсекретного нацистского оружия — и передавать их Гарри Уорнеру, который вплоть до окончания войны находился в Лондоне.

Во-вторых, Лайнду было поручено сотрудничать с французским Сопротивлением, снабжая партизан оружием и припасами, которые предполагалось доставлять по воздуху в северную Францию, и координировать их рейды с перемещениями наступающих войск союзников. Он должен был сыграть ключевую роль в подрывных операциях, главным образом на местности между Гавром и Парижем. Основной целью диверсий было разрушение французской сети железных дорог, по которой через всю страну перевозились оружие и боеприпасы для немецких армий.

Лайнд чувствовал себя словно рыба в воде. Разведка представлялась ему игрой, в которой он был непревзойденным мастером. Он не ведал лучшего наслаждения, чем зрелище взрывающегося моста, по которому катили нацистские грузовики, набитые боеприпасами. Он непрестанно искал возможность поразить одним ударом несколько целей. Зачастую ему удавалось не только поднять на воздух мост с проходящим по нему поездом, но и прервать подачу электроэнергии и нарушить судоходство на реке. В его распоряжении были взрывчатки, специально изобретенные для УСС и напоминавшие абсолютно безобидные вещества — муку, уголь, даже навоз, — и они давали Лайнду возможность уничтожить любой объект, который попадался ему на глаза. Его излюбленным взрывным устройством был аппарат под названием «Крот», который прикреплялся к поезду снаружи и выводил состав из строя, едва он входил в туннель. Изобретательность и фантазия Лайнда не давали нацистским ищейкам разоблачить его как вражеского лазутчика. В зависимости от обстоятельств он мог скрывать свое истинное лицо под самыми разными масками.

Однажды Лайнд взорвал железнодорожную станцию и ускользнул от гестаповцев, приняв обличье клошара — парижского бродяги и тунеядца. В другой раз Лайнд проник в деревенскую церковь, как нельзя более удачно расположенную бок о бок с офицерской казармой немцев.

Поднявшись на колокольню, он без особого труда перебрался в здание и заложил хитроумное устройство, которое превратило казарму в руины, прежде чем ее хозяева успели спасти людей и имущество. Вдвоем с другим сотрудником УСС, агентом по кличке Минотавр, Лайнд умудрился наладить надежный радиоканал с руководством УСС в Лондоне, притворившись винным торговцем. Они взяли огромную бочку на колесах, вроде тех, которые использовались местными торговцами для перевозки вина по городу, и установили перегородку, делившую емкость пополам. Нижняя половина была заполнена вином, которое разливалось через кран у дна бочки, а в верхней части располагался Лайнд со своим оборудованием. Покуда его товарищ, переодетый возчиком, колесил по улицам города, Лайнд посылал информацию в эфир. Как только на дороге показывался немецкий автомобиль, Минотавр останавливал телегу, тем самым давая Лайнду сигнал прекращать работу. Они пользовались этим трюком долгие месяцы, передавая в Лондон данные о маневрах вражеских сил и корректируя нанесение бомбовых ударов.

Однако самой дерзкой вылазкой Единорога во Франции было проникновение в нацистские штабы при помощи пожарных. В то время французские пожарные команды — их называли помпьерами — перешли под управление оккупационного командования. Расспрашивая Жюльена Армана, одного из руководителей Сопротивления, который после долгих уговоров поверил в осуществимость этого невероятного замысла, Лайнд вытянул из него все, что мог, о помпьерах и выяснил, до какой степени им доверяют германские власти. Продумав операцию до мельчайших деталей, Лайнд приступил к активным действиям.

Первым делом он изготовил несколько маленьких зажигательных мин. В соответствии с планом он собирался въехать в город и бросить заряд в окно здания, занятого нацистами, и присоединиться к команде помпьеров, которых вызовут на пожар. Пока они будут орудовать топорами и брандспойтами, усугубляя те весьма незначительные разрушения, которые должен был принести взрыв мины, Лайнд собирался похитить документы, которые не мог добыть иным образом, и улизнуть через окно или черный ход. Лишь через полгода немцы сообразили, что происходит, но даже и тогда у них не было веских доказательств. Тем не менее они устроили облаву на помпьеров и отправили их на Восточный фронт, всех до единого — разумеется, кроме того человека, который поднял весь этот переполох.

Нацистам так и не удалось выяснить имя загадочного мстителя. Они полагали, что имеют дело с организацией, даже не догадываясь, что им противостоит одиночка. Французы считали своего безымянного союзника народным героем, человеком, который помогает им в борьбе против темных сил — нацистских оккупантов. А для сотрудников УСС, которые одни знали правду. Единорог был живой легендой.

Руководство УСС искренне сожалело, что у них только один такой агент. ***

— Наши двойные агенты внедрились в штабы абвера, — объяснил Лайнд. — Они уже несколько месяцев скармливают немцам точные и достоверные разведданные, чтобы заручиться доверием Крауца. Когда они пустят слух, что союзные войска намерены высадиться на побережье близ Бордо, у Гитлера не будет причин сомневаться в их словах.

— А где на самом деле должна пройти операция; о которой идет речь? — спросил Жюльен Арман.

— В Нормандии. — Лайнд несколько секунд помолчал. — Таким образом, как только Гитлер сосредоточит свои силы на Атлантическом побережье, наши войска зададут ему жару на севере.

— Вы надеетесь, эта высадка принесет успех? — с сомнением в голосе спросил Арман.

Лайнд ухмыльнулся.

— Надеюсь, — ответил он, сворачивая развернутую на столе карту. — Это будет наш лучший шанс, вероятно, последний. Если союзные войска оплошают, нам всем до конца своих дней придется говорить на немецком.

— Всем, кто уцелеет, — хмуро уточнил Арман.

Первая неделя июня тысяча девятьсот сорок четвертого года ознаменовалась массированными выступлениями французского Сопротивления при поддержке союзников, целью которых было максимально ослабить мощь нацистов перед назначенной высадкой десанта. За этот семидневный период, начавшийся тридцатого мая и закончившийся пятого июня, группы французских партизан под руководством агентов УСС поразили на севере страны около восьмисот военных объектов немцев, включая мосты, поезда и автоколонны. Теперь им оставалось только ждать.

И молиться.

Утром шестого июня майор Фридрих-Август, барон фон дер Гейдт, командир шестого парашютно-десантного полка, расквартированного на юге Шербура, первым заметил корабли атакующих союзников. На рассвете он забрался на колокольню деревенской церкви Комдемона и увидел громадный флот, заполонивший Ла-Манш до самого горизонта. Немцы не были готовы отражать высадку десанта, состоявшего из пяти тысяч транспортных и шестисот военных судов и десяти тысяч самолетов, выбросивших тем утром на побережье Нормандии бесчисленные войска, и все же они сопротивлялись храбро и умело. Мало кому известно, сколь близка была нормандская операция к провалу невзирая на тщательную подготовку.

Нормандия оказалась одним из важнейших поворотных пунктов войны. Седьмого мая тысяча девятьсот сорок пятого года, менее года спустя после высадки в Нормандии, германская армия капитулировала перед союзными войсками во французском городе Реймсе.

Зная, что США продолжают бороться за возвращение своих тихоокеанских территорий, Лайнд не сомневался, что его и других агентов УСС, все еще остававшихся в Европе, вот-вот перебросят на Филиппины или в другие южные районы Тихого океана, но он ошибался. Шестого августа американцы сбросили атомную бомбу на Хиросиму, а через три дня, девятого августа, вторая бомба сровняла с землей еще один японский город, Нагасаки.

Разрушения, которым подверглись эти города, были названы чудовищными. Еще ни разу в своей истории мир не видывал такого страшного оружия.

Четырнадцатого августа тысяча девятьсот сорок пятого года генерал Дуглас Макартур принял на борту крейсера «Миссури» безоговорочную капитуляцию Японии.

Эта весть облетела весь мир, но поначалу была встречена с недоверием. Потом вся планета словно бы затаила дыхание, выжидая… и вознося молитвы. И наконец затишье сменилось бурлящей радостью. На улицы Лондона и Нью-Йорка хлынули толпы ликующих людей.

Война подошла к концу.

 

Глава 2

После завершения войны УСС было расформировано, и Лайнд, вернувшись в Вашингтон, временно оказался не у дел. До сих пор ему и в голову не приходило задуматься, чем заняться дальше. Теперь, с наступлением мира, надобность в таких, как он, нелегальных агентах отпала, и Лайнд с неприятным изумлением убедился, что спрос на отставных шпионов очень и очень невелик, во всяком случае, в США. Разумеется, у него была степень магистра-управленца — Лайнд успел окончить университет, прежде чем в его жизнь безжалостно ворвалась война, — но он отнюдь не был уверен, что ему захочется влачить жалкое существование в тесноте крохотного кабинета, отрабатывая положенные часы и отмечая время прихода и ухода. Может быть, когда-нибудь, в отдаленном будущем, но только не сейчас, после долгих лет, проведенных во Франции, когда он ежеминутно рисковал жизнью, ведя опасную игру с военной машиной Германии. Лишь теперь Лайнд в полной мере почувствовал, какое наслаждение приносила ему такая жизнь.

Подобно многим мужчинам и женщинам, служившим в УСС, Лайнд пришел в разведку, руководствуясь идеалистическим убеждением в том, что он призван сражаться на стороне справедливости и что ему и его товарищам по УСС суждено изменить мир. Хотя Лайнд и не был столь наивен, как некоторые из его коллег, он все же считал себя настоящим патриотом. Он верил в американские идеалы и ценности. Однако со временем он понял, что война не проходит бесследно для тех, кому выпало познать все ее ужасы. Война оставляла в их сознании неизгладимый отпечаток. Большинство из них черствели душой и постепенно переставали думать о войне как о борьбе добра и зла. Их единственной целью становилась победа любой ценой. Жажда победы вытесняла все прочие чувства, словно лишнюю обузу.

И многим из них уже не было пути назад.

Сотрудничество Лайнда с французским Сопротивлением было отмечено американским крестом «За выдающиеся заслуги». В день вручения награды Лайнд впервые осознал, как много людей, богатых и влиятельных граждан, были готовы отдать свою жизнь на службе отечеству. Среди них было немало отпрысков знатных семейств, например, Квентин Рузвельт, внук самого президента, служивший представителем по особым поручениям при штабе Чан Кайши; здесь были кинозвезды, такие как Стерлинг Хейден, который под именем Джона Гамильтона переправлял оружие югославским партизанам, а также женщины и мужчины, известные всему миру своими талантами, например, голливудский каскадер Рене Дюссак по кличке Человек-муха, помогавший французскому Сопротивлению.

— Похоже, я попал в хорошую компанию, — весело сказал Лайнд подошедшему Гарри Уорнеру.

Уорнер посмотрел на него и ответил:

— Вы были одним из самых ценных наших агентов во Франции. Вероятно, самым ценным.

— Да уж, — с улыбкой отозвался Лайнд. — Боюсь, в УСС было не так уж много людей, способных на те безумства, которые я совершал.

— Ходят слухи, что УСС вновь может возобновить свою деятельность. И если это произойдет, мы будем рады видеть вас в наших рядах.

Лайнд нахмурил брови.

— Но с какой целью… — заговорил он.

— Есть сведения о том, что русские приступили к разработке ядерного оружия, — негромким голосом перебил его Уорнер. — Нам нужно знать, что они замышляют.

— Вы собираетесь послать американских агентов в Россию? — уточнил Лайнд, ошеломленно взирая на Уорнера. — А еще обвиняете меня в сумасшествии!

— Если и есть человек, который сумеет пробраться в Россию и добыть нужную нам информацию, то только вы, Джим, — ответил Уорнер. — Подумайте сами, много ли у нас найдется людей, способных нарядиться гестаповцем и проникнуть в их тайные казематы? Я готов держать пари, что уж если вы умудрились провести немцев, то и русских без труда одурачите.

— Полагаю, ставкой будет моя жизнь, — со смехом отозвался Лайнд. — Знаете что, Гарри? Похоже, я вас недооценивал. Ваши нервы куда крепче, чем мне казалось до сих пор.

— Давайте начистоту, — предложил Уорнер. — Ведь вам больше всего хочется вновь заняться своим делом, будь то в России или в любом другом месте.

— Что ж, ваша взяла, — сказал Лайнд, поколебавшись мгновение. — Я и сам начинаю понимать, что жизнь чиновника мне не по нутру.

— Значит, мы можем рассчитывать на вас?

— Ладно, я согласен. Но что мне делать, пока Дядюшка Сэм будет решать, где и когда Единорогу надлежит вернуться к активной жизни? Я ведь не привык бить баклуши.

Уорнер задумался.

— Быть может, вы согласитесь временно заняться конторской работой? — спросил он наконец. — Многие наши кадровики до сих пор заседают в тех старинных зданиях, где размещены лаборатории бывшего института национального здравоохранения. Я знаю, это не совсем то, чему вы учились, но им не помешал бы помощник, так что…

— Вы совершенно правы, это совсем не то, чему я учился, — признал Лайнд. — Но если нужно, я могу научиться чему угодно. Вы только проследите, чтобы временная работа не превратилась в нечто постоянное, хорошо?

Уорнер улыбнулся.

— Об этом не может быть и речи, — ободряющим тоном произнес он. — Как я уже говорил, вы слишком ценный человек для нас, Джим.

Лайнду оставалось лишь гадать, какую судьбу ему готовят.

В течение двух следующих лет на месте УСС возникло Национальное управление разведки, которое сменил Центральный разведывательный департамент.

Покуда длилась эта чехарда, Лайнд оставался в Вашингтоне, выполняя ненавистную работу и поминая дурными словами Уорнера, который не спешил выполнить обещания, данные им после окончания войны. Мало того, что втуне пропадали его навыки разведчика, он вдобавок не мог пустить в ход знания и опыт, которые получил в колледже, готовясь к карьере дельца.

Лайнд так и не решил, что он ненавидит больше — само пребывание в конторе день за днем или бумагомарание, на которое он теперь был обречен. Господи, как он ненавидел канцелярщину! К его изумлению, ни один сотрудник департамента не замечал его недовольства, ведь Лайнд на удивление легко и умело справлялся с работой и еще лучше скрывал свои чувства.

«Сколько еще Уорнер и его люди собираются меня здесь мариновать?» — думал он.

В тысяча девятьсот сорок седьмом году, с наступлением нового витка «холодной войны» и дальнейшим обострением отношений между США и Советским Союзом, в американском правительстве начали всерьез опасаться второго Перл-Харбора. Тогда же американский конгресс принял закон о национальной безопасности тысяча девятьсот сорок седьмого года, предусматривающий образование Центрального разведывательного управления — организации, которой предписывалось собирать и анализировать разведданные. Сотрудники ЦРУ получили право вмешиваться во внутренние дела зарубежных государств, когда такое вмешательство представлялось необходимым, однако на территорию США их полномочия не распространялись.

Одним из первых шагов ЦРУ была организация массовой поддержки подпольного движения в Восточной Европе с целью попытки прорыва «железного занавеса». Лайнд активно участвовал в этом движении, занимаясь примерно тем же, что он делал в годы сотрудничества с французским Сопротивлением. Через его руки и руки других агентов партизаны получали оружие и припасы, а также денежные средства на проведение своих операций. Лайнд курсировал между Западной Германией и Италией, в которую ЦРУ начало вкладывать громадные средства в надежде помешать коммунистической партии одержать победу на выборах тысяча девятьсот сорок восьмого года. Лайнд понимал, что правительство США стремится предотвратить распространение «красной угрозы» по всему миру, не считаясь ни со временем, ни с затратами.

Путешествуя по Европе, Лайнд постепенно приобрел вкус к хорошим спиртным напиткам, изысканной пище и экзотическим женщинам. Он открыл для себя, что любовная интрижка с женщиной, которую ты больше никогда не увидишь и которую можешь бросить без сожалений, куда менее обременительна, нежели связь с человеком, ждущим от тебя искренних чувств. До сих пор у Лайнда не бывало сколь-нибудь долгих и прочных связей с женщинами. И хотя Лайнд не был склонен анализировать свои чувства — точнее, отсутствие таковых, — он подозревал, что его безразличие и отчужденность обусловлены тем, что у него не сохранилось нежных детских воспоминаний о матери или сестрах, любовь к которым могла бы заложить основу для дальнейших взаимоотношений с женщинами. Взрослея, Лайнд приучился видеть в них лишь средство для удовлетворения своих плотских потребностей.

«Что ж, пусть будет так», — решил он наконец. У него не было ни времени, ни желания вести семейную жизнь. Он не мог представить себя обремененным детьми женатым человеком, влачащим монотонное существование где-нибудь в пригороде. К тому же он проводил бы большую часть времени в разъездах, а это совершенно несовместимо с понятиями «хорошая семья» и «семейные узы».

Уж лучше оставаться одиночкой, думал Лайнд. Лучше и проще.

В феврале тысяча девятьсот сорок девятого года Лайнд вернулся в Вашингтон, чтобы встретиться с Гарри Уорнером.

— Мы хотим, чтобы ты регулярно ездил в Россию, — сообщил Уорнер. — Нам стало известно, что Советы готовы начать испытания ядерного оружия, и теперь за ними надо смотреть в оба.

— Проникнуть в Россию не так-то просто, Гарри, — ответил Лайнд. — Американцы, путешествующие по России, вызывают у НКВД особый интерес. Стоит чекистам заподозрить человека в том, что он не тот, за кого себя выдает, и они приложат все усилия, чтобы арестовать его. Если хочешь натянуть им нос, потребуется очень хорошее прикрытие.

— Сколько времени тебе нужно, чтобы создать надежную убедительную легенду? — спросил Уорнер.

Лайнд пожал плечами:

— Честно говоря, я об этом не думал.

Уорнер медленно покачал головой.

— Оставляю этот вопрос на твое усмотрение, — сказал он наконец. — Но не забывай: время не ждет. Мы отправим тебя в Россию, как только ты разработаешь хорошую легенду и пустишь ее в ход.

Лайнд кивнул. У него не было ни малейшего понятия, с чего начать.

Несколько следующих недель Лайнд посвятил серьезным размышлениям по поводу порученного ему задания. Ему нужна была «крыша», которая давала бы возможность беспрепятственного въезда в Россию, легенда, которая казалась бы неуязвимой, сколь тщательно ее ни проверял бы противник. Ему нужны профессия и должность, которые оправдывали бы его частые поездки в Советский Союз. У Лайнда была степень финансиста, и он понимал, что получить соответствующую должность будет гораздо проще, чем искать другую специальность, которая отвечала бы его нуждам. Много ли существует подходящих занятий, которые могли бы поставить его вне подозрений? Связи с общественностью?

Нет. В России нет ни одного американского представительства по связям с общественностью, а значит, нет ни малейшей возможности путешествовать по стране в таком качестве. Промышленное производство? Может быть. Но много ли в России американских дельцов-промышленников? Их там единицы. Пресса? Вряд ли. Лайнд был уверен в том, что любой американский журналист в России попадает под неусыпное наблюдение. Авиасообщение? Нет. Возможности в этой области весьма ограниченны. Финансы? Эта мысль заслуживала самого пристального внимания. В Америке было несколько международных банковских фирм, которые вели дела в Нью-Йорке и в Москве. Их сотрудники разъезжали по всему свету, порой проводя за границей львиную долю своего времени. Вот оно, идеальное решение, подумал Лайнд.

Наведя справки обо всех международных фирмах, имевших конторы в Нью-Йорке либо вдоль Атлантического побережья Америки, Лайнд выяснил, что их очень много, но, подав несколько заявлений о приеме на работу, решил более не тратить времени попусту.

Оказывается, в Америке было пруд пруди молодых, хорошо образованных людей, которые во время войны служили в армии и вернулись домой в поисках заработка. Вакансий было мало, а кандидатов — не счесть. Найти работу было не так просто, как полагал Лайнд.

Решение возникшего затруднения явилось Лайнду совершенно неожиданно. У него была привычка ежевечерне просматривать местные газеты от корки до корки еще со студенчества. Вот и теперь, одним февральским вечером тысяча девятьсот сорок девятого года, он углубился в привычный ритуал и, изучая страничку светской хроники, наткнулся на заметку, которая привлекла его взгляд. Знаменитый нью-йоркский сенатор Гаррисон Колби извещал подписчиков о том, что он не собирается вновь выставлять свою кандидатуру на следующих выборах и намерен вернуться в свой дом на Лонг-Айленде, чтобы возглавить международную банковскую фирму, основанную его тестем в начале нынешнего столетия, поскольку тот недавно умер, не оставив после себя наследников мужского пола.

В статье была помещена фотография сенатора и его семьи: супруга Колин О'Доннел Колби, прожившая с ним двадцать шесть лет, и две дочери, Фрэнсис и Кэтрин. Старшая из них, Фрэнсис, была миловидной блондинкой; она недавно окончила колледж Вассар. Столь же привлекательной казалась и младшая дочь Кэтрин, брюнетка. Она только что переступила порог двадцатилетия и училась в Уэллсли. Лайнд долго рассматривал фотографию, и у него постепенно складывалось решение. Ему не раз доводилось слышать, что самый простой способ достичь успеха в любой крупной фирме — это женитьба на дочери босса. К тому же именитая супруга сделает его прикрытие еще более надежным. Человек, женившийся на дочери своего работодателя, вряд ли вызовет очень уж серьезные подозрения. Противнику и в голову не придет, что кто-то отдал свою дочь замуж, чтобы создать разведчику убедительную легенду — во всяком случае, если отец супруги знал об этом. Черт возьми, но ведь даже и в Америке такие великовозрастные бобыли, как Лайнд, считались белыми воронами!

Лайнд внимательно изучил портреты девушек, решая, на которой из них остановить выбор. Кэтрин была слишком молода для него. Лайнд с трудом представлял себя рядом с двадцатилетней девчонкой, ведь сам он готовился отметить свой тридцать первый юбилей. Фрэнсис Колби было двадцать два, может быть, двадцать три.

Это уже лучше. Лайнд решил сделать все, чтобы очаровать Фрэнсис.

Ту ночь он провел без сна, погрузившись в раздумья. Он сознавал, насколько аморален его замысел, понимал, что не имеет права использовать невинного человека в качестве дымовой завесы, которую создавал для себя. Он понимал, что у него нет никакого права жениться на Фрэнсис Колби, чтобы заставить ее отца дать ему место в своей фирме. Но он понимал также и то, что первой и важнейшей его обязанностью как разведчика является служба правительству, которое его наняло. Главной заботой было выполнение заданий ЦРУ, и Лайнд заранее оправдывал свои будущие поступки, напоминая себе о том, что он действует на благо Соединенных Штатов Америки.

К тому же, говорил себе Лайнд, ему придется вести себя так естественно и убедительно, что никому из окружающих и в голову не придет усомниться в его искренности. Даже Фрэнсис не догадается, что она ему безразлична и что причины, заставившие его жениться на ней, весьма далеки от любви. Это должен быть настоящий, счастливый брак, во всяком случае, в глазах всех, кто так или иначе к нему причастен.

«Наконец-то мне поручили работу, которая словно создана для меня, — думал Лайнд. — Пожалуй, это будет куда труднее, чем убеждать гестаповцев в своем арийском происхождении».

Если он сумеет сделать первый шаг, то сделает и все остальное.

На следующее утро Лайнд позвонил Гарри Уорнеру.

— Нам нужно поговорить, — без предисловий заявил он. — У меня очень важное дело.

— Итак, ты придумал себе легенду, — предположил Уорнер.

— Да, но не все так просто, — ответил Лайнд; — Мне потребуется ваше содействие.

— Я уже говорил, что ты получишь любую необходимую помощь, — напомнил Уорнер. — Что бы тебе ни понадобилось, мы к твоим услугам. Приезжай сегодня к , половине четвертого, — предложил Уорнер. — В чем бы ни состояли твои затруднения, я уверен, мы найдем способ их разрешить.

— Расскажите мне все, что известно о сенаторе Гаррисоне Колби.

— Сенатор Колби? — Уорнер рассмеялся. — Рассказывать особенно нечего. Он чист как младенец.

— А его личная жизнь?

Уорнер секунду глядел на Лайнда, потом попросил:

— Сначала объясни, почему он тебя так заинтересовал.

— Вы не читали вчерашних газет?

— Вчера я был на официальном приеме. Если бы не жена, я бы, разумеется, и не подумал пойти, — ответил Уорнер. — Так что же газеты?

— Создается впечатление, будто сенатор не хочет переизбираться. Только что умер его тесть, и Колби собирается вернуться в Нью-Йорк и заняться семейным бизнесом. У него международная банковская фирма.

— И ты думаешь, тебе удастся создать при его помощи надежное прикрытие, — заключил Уорнер.

— Может быть. Вы, вероятно, знаете, что у сенатора две красивые дочки. Они не замужем и даже не помолвлены.

— Да, — сказал Уорнер и задумался. — Я понимаю, к чему ты клонишь. Ты женишься на одной из девчонок Колби, и папаша устроит тебя на работу в свою фирму.

— Угадали, — с улыбкой ответил Лайнд.

— Отличная мысль. Я горжусь тобой, Джим. Ты, как всегда, продумал все до мелочей, — сказал Уорнер.

— Мне нужно узнать все, что возможно, о Колби — обо всей семье. Потом мне потребуется кто-нибудь из их близкого окружения, кто представил бы меня им.

— Проще простого, — заверил его Уорнер. — Гаррисон Колби — отпрыск хорошей, но небогатой семьи.

Он впервые стал сенатором двадцать с лишним лет назад благодаря финансовой поддержке отца Колин. Думаю, именно поэтому он счел себя обязанным продолжить дело почившего старика.

— Значит, миссис Колби происходит из состоятельной семьи?

— Одной из самых богатейших, — подтвердил Уорнер, кивая. — Можно сказать, сливки лонг-айлендского общества.

— А дочери? Что вы о них скажете? — спросил Лайнд.

— Ну… Старшая из них Фрэнсис, ей двадцать один или двадцать два. Только что окончила Вассар. Хорошенькая девушка, светловолосая, голубоглазая и, говорят, большая поклонница искусств. Ее младшая сестра Кэтрин — отчаянная смутьянка. Ее выгнали уже из трех частных школ и едва терпят в Уэллсли. Жизнь представляется ей одной сплошной вечеринкой. Супруги Колби очень беспокоятся о ней, и, по-моему, не без причины.

— Ясно, — задумчиво протянул Лайнд.

— На какую из них ты положил глаз? — осведомился Уорнер. — Или мне лучше не спрашивать?

— Отчего же? — Лайнд хмыкнул. — Полагаю, Фрэнсис Колби будет отличной женой для будущего преуспевающего банкира.

Вечером в четверг Гарри Уорнер позвонил Лайнду и велел прибыть к нему в кабинет в пятницу утром.

— Я нашел человека, который представит тебя Колби, — сказал он. — Я познакомлю вас завтра утром.

— Хорошо. Приеду.

Льюис Болдуин оказался одногодком Лайнда. Это был высокий привлекательный мужчина с волнистыми волосами и карими глазами. Больше всего он походил на богатого молодого ученого. Пожимая новому знакомому руку, Лайнд едва сдержал ухмылку, подумав, что тот наверняка тоже окончил какой-нибудь знаменитый университет на восточном побережье.

— Льюис работал в УСС, — сообщил Уорнер. — Он был во Франции в одно время с тобой, только южнее. В Провансе.

— Вы служили в УСС? — спросил Лайнд, не скрывая изумления.

— Вас это удивило? — отозвался Болдуин.

— Откровенно говоря, да.

— Помимо всего прочего, Льюис хороший друг семейства Колби, — добавил Уорнер. — В свое время он ходил в поклонниках Кэтрин.

— Вот как? — Лайнд вновь повернулся к Болдуину. — Вы хорошо ее знаете?

Болдуин улыбнулся.

— И даже очень, — ответил он, вынимая из кармана пачку сигарет и протягивая ее Лайнду.

«Вот они, академические замашки», — подумал Лайнд, но вслух сказал:

— Спасибо, не курю.

— С каких это пор? — осведомился Уорнер.

— Со времен войны во Франции, — ответил Лайнд, весело улыбаясь. — Это было слишком опасно. Всякий раз, зажигая спичку или выбрасывая окурок, я рисковал поднять что-нибудь на воздух.

— Колби не догадываются, что Льюис работает у нас, — продолжал Уорнер. — Они знают лишь, что он служил в армии и воевал во Франции — после высадки десанта в Нормандии.

— Я скажу им, что встретил вас на фронте и мы служили в одном взводе, — объяснил Льюис. — В глазах Колби мы должны выглядеть закадычными друзьями, и над этим придется тщательно поработать. Наши рассказы должны совпадать в самых мелких подробностях.

— Звучит вполне здраво, — согласился Лайнд. — А детали пусть разрабатывает Гарри.

— Я думаю, нам следует приступить к этому не откладывая, — сказал Болдуин. — Дело в том, что у нас не так уж много времени.

— Когда вы намерены представить меня Колби? — поинтересовался Лайнд.

— В следующую субботу, — ответил Болдуин, раскуривая сигарету. — Вы когда-нибудь слышали о загородном клубе «Лесное озеро»?

Лайнд покачал головой:

— Ни разу.

— Это один из самых изысканных частных клубов Вашингтона, хотя находится он в Джорджтауне, — продолжал Болдуин. — Практически единственный способ стать его членом — это родиться в одной из семей, которые его основали. Либо жениться на дочери одного из учредителей.

— Иными словами, это сборище консерваторов-аристократов, — заключил Лайнд.

— Весьма точное определение, — смеясь, сказал Болдуин.

Лайнду стало не по себе. Загородный клуб… роскошный ресторан… сливки общества. Ему предстояло вернуться в мир, который он отверг много лет назад.

Лайнд глубоко вздохнул.

— Ладно, приятель, — сказал он Болдуину. — Полагаю, нам пора начинать. Какие у вас планы на сегодняшний ленч?

Болдуин осклабился.

— Я встречаюсь со старым другом, — ответил он.

 

Глава 3

— Вы точно знаете, что сенатор Колби сегодня приедет? — спросил Лайнд, входя вместе с Льюисом Болдуином в переполненный бальный зал загородного клуба «Лесное озеро».

— Поверьте моему слову, — непререкаемым тоном заявил Льюис. — За тридцать минувших лет Колби не пропустил ни одного субботнего вечера. Он весьма тщеславный человек. — Болдуин оглядел зал и легонько толкнул Лайнда локтем. — Ну, что я говорил? Вот он — смотрите туда.

Лайнд посмотрел в направлении, указанном Болдуином. Да, это был Колби собственной персоной, величественный мужчина среднего роста, но весьма дородный, с густыми волосами, которые уже начинали седеть. У него были живые умные глаза, и выглядел он точь-в-точь как на своих фотографиях.

Лайнд и Болдуин пересекли зал, протискиваясь сквозь толпу, и наконец оказались рядом с сенатором и его супругой. Колби радушно приветствовал Болдуина.

— Где вы пропадали, Лью? — спросил он. — Мы очень давно вас не видели.

— Пожалуй, даже слишком давно, — согласился Болдуин и представил сенатору Лайнда. — Мы вместе воевали во Франции, — сообщил он супругам. — Вы могли видеть Джима на страницах газет. Его наградили почетным крестом.

— Ну да, еще бы. — Лицо Колби просияло. — Как же, помню. Счастлив познакомиться с вами, — сказал он Лайнду.

— Знакомство с вами — честь для меня, — церемонно отозвался Лайнд.

— Где же ваши красотки? — поинтересовался Болдуин, обращаясь к Колин Колби. — Надеюсь, сегодня они здесь?

— Разумеется. Неужели вы не заметили Кэтрин у рояля, когда входили в зал? — Колин кивком указала на инструмент, стоявший у боковой стены помещения. Пока оркестранты отдыхали, Кэтрин сидела за роялем, наигрывая современные мелодии в окружении толпы восхищенных мужчин. — Порой я начинаю сомневаться, что мне удастся научить ее уму-разуму, — добавила она.

— А как же Фрэнни? — спросил Болдуин.

— Фрэнсис засела в курительной. Вы же знаете, Лью, каковы эти современные девицы, — ответила Колин с безупречной улыбкой, и Лайнд подумал, что миссис Колби, вероятно, безупречна и совершенна во всем, что бы она ни делала. Колин Колби напомнила Лайнду…

Впрочем, это было слишком давно, сказал он себе и бросил на супругу сенатора короткий оценивающий взгляд. Ей было чуть больше пятидесяти, ее вечернее платье отличалось скромной элегантностью, которую удачно оттеняли нитка жемчуга на шее и крохотные жемчужные сережки; на левой руке сверкал громадный бриллиант. Это была типичная жена политика, рожденная повелевать.

— Льюис Болдуин! — прозвенел за их спинами девичий голос. Все четверо повернулись, и в тот же миг Кэтрин, заметившая Болдуина рядом с родителями, метнулась через весь зал и бросилась ему на шею, радостно его приветствуя. — Где вы все это время скрывались, Лью?

— Я вовсе не скрывался, Кейт, просто вы были слишком заняты своими поклонниками, чтобы замечать меня, — возразил Болдуин, деликатно высвобождаясь из объятий девушки. — Джим, позволь представить тебе Кейт Колби… Кейт, это Джим Лайнд, мой очень близкий друг.

Кейт тепло улыбнулась.

— Рада познакомиться, Джим Лайнд, — сказала она. — Друг Льюиса — мой друг! — воскликнула Кейт и вновь повернулась к Болдуину:

— А Фрэнни знает, что вы здесь?

— Я еще не видел ее.

— Она будет счастлива встретиться с вами.

Лайнд послал девушке улыбку, полную восхищения.

Невысокая и изящная, Кэтрин тем не менее обладала округлыми развитыми формами. На ее лице с тонкими чертами мягко сияли темные карие глаза. Пышные черные волосы Кейт были собраны в высокую прическу, а открытое белое платье подчеркивало очарование ее фигуры. Лайнду оставалось лишь гадать, как выглядит ее сестра.

— Я не видел Фрэнни с тех самых пор, когда она окончила Вассар, — говорил тем временем Болдуин, обращаясь к сенатору. — Полагаю, после ее возвращения ваши пороги обивают толпы ухажеров.

— Ну нет, Фрэнни совсем не такая, вы же знаете, — с улыбкой отозвался Колби. — Она предпочитает безмятежность и спокойствие. Штурм и натиск — это скорее по части Кейт.

— Папа!

— Милая, мы оба знаем, что это истинная правда.

Никак не пойму, какое удовольствие ты находишь в такой любви, если подобные отношения вообще можно назвать любовью, однако…

— Гаррисон… — Миссис Колби коснулась руки супруга, давая молчаливый знак оставить эту тему.

— Да, дорогая, — отозвался тот.

— А вот и Фрэнни, — сказала Кейт, глядя на старшую сестру, которая направлялась к ним, пересекая зал.

Фрэнсис Колби ничуть не походила на Кейт, но была не менее привлекательна. Она была выше сестры, ее худощавую фигуру можно было назвать спортивной. Кейт была брюнеткой, а у Фрэнсис были золотистые, словно пропитанные солнцем, волосы и светло-голубые глаза.

Черты Кейт казались мягче, но и Фрэнсис для своего телосложения была весьма изящна.

— Джим, это Фрэнни Колби, — заговорил Льюис. — Фрэнни, познакомься с моим близким другом Джимом Лайндом.

— Очень приятно, — негромким голосом обронила Фрэнсис.

Лайнд взял руку девушки и, чуть наклонившись, поцеловал ее.

— Счастлив познакомиться с вами, мисс Колби, — галантно произнес он.

Фрэнсис залилась румянцем, испуганно переводя взгляд с сестры на родителей и обратно.

— Что ж, Кейт, — сказал Болдуин, беря руку девушки, — давай-ка покажем этой толпе, как надо танцевать.

Кейт подняла голову и бросила на него шаловливый взгляд.

— С удовольствием, — ответила она.

Кейт и Льюис удалились, и Лайнд, улыбнувшись, посмотрел на Фрэнсис.

— Не окажете ли мне честь? — спросил он, протягивая ей руку.

— Буду очень рада.

Лайнд вывел Фрэнсис на середину зала и привлек к себе. Поначалу девушка держалась напряженно, но постепенно ее скованность исчезла;

— Так вы друг Лью? — спросила она наконец, пытаясь завязать беседу. — Вы давно знакомы?

— С войны, — ответил Лайнд улыбаясь. — Когда приходится сражаться бок о бок день за днем, когда со всех сторон грозит опасность, люди очень хорошо узнают друг друга.

— Вы говорите о войне, словно о спортивном матче, — сказала Фрэнсис, чуть растягивая губы в улыбке.

— В некотором смысле это действительно так, — заметил Лайнд. — Война похожа на шахматы.

— Неужели?

— Это стратегическая игра, в которой ум противостоит грубой силе.

— Похоже, вам нравится война.

— Война никому не может нравиться, мисс Колби, — возразил Лайнд.

— Простите, — растерянно произнесла девушка. — Я имела в виду совсем другое…

— В таком случае давайте отвлечемся от разговора о войне, — предложил Лайнд. — Лью сказал мне, что вы окончили Вассар. Какая у вас специальность?

— История искусств.

— Вы интересуетесь искусством?

— Очень. — Фрэнсис на секунду умолкла. — Я даже собиралась стать художником, но мои таланты оказались куда скромнее моих желаний.

На лице Лайнда отразилось сомнение.

— По-моему, у вас заниженная самооценка, — сказал он.

— Нет, что вы, — быстро ответила Фрэнсис. — Самое неприятное состоит в том, что, обладая неплохим чутьем искусствоведа, я не замечаю своих собственных недостатков как художника.

— Не стоит так строго критиковать себя, — настаивал Лайнд, лукаво поблескивая глазами. — Я бы с удовольствием взглянул на ваши работы.

— Вы любитель искусства, мистер Лайнд? — спросила девушка.

Лайнд посмотрел ей прямо в глаза.

— Скорее — ценитель красоты, — ответил он.

За время войны состоятельные модницы, прежде наезжавшие в Париж не реже двух раз в год, чтобы осмотреть последние коллекции французских кутюрье, обратили свои взгляды на более привычное творчество американских модельеров. И хотя после окончания войны, когда жизнь в Европе вновь вошла в нормальное русло, множество женщин вновь хлынули в Париж, охваченные жаждой приобщиться к новшествам живых легенд высокой моды вроде Кристиана Диора и Коко Шанель, миссис Колби и ее дочери не приняли участия в этом массовом исходе. Миссис Колби, которая всегда предпочитала изделия Хетти Карнеги и носила только изящные шляпки из мастерской Тицианы, что на Пятой авеню, обнаружила, что она может удовлетворить большинство своих фантазий, не забираясь дальше Нью-Йорка. И только сопровождая супруга в его дипломатических миссиях, Колин Колби отваживалась появиться в каком-нибудь экстравагантном наряде от Диора или Шанель, двух модельеров, которых она считала способными создать платье, наилучшим образом соответствовавшее ее вкусам и фигуре.

Последние два года ее дочери одевались у молодого вашингтонского портного, которого все называли только по имени — Себастьяном. На взгляд Фрэнсис и Кейт, Себастьян лучше любого другого модельера понимал их запросы и стремление к современному стилю. Колин заметила, что Фрэнсис внимательно наблюдает за девушкой из ателье, одетой в облегающий темно-синий двубортный костюм с бархатными отворотами. Модель была очень хороша, и Фрэнсис выглядела бы в этом костюме весьма эффектно. Пиджак был сильно притален, а жесткая подкладка короткой юбки, не доходившей до колена на несколько дюймов, подчеркивала округлые линии бедер. Костюм дополняли черные лайковые перчатки и классические туфли на высоком каблуке, но самой замечательной деталью была маленькая элегантная шляпка из черного бархата с короткой вуалеткой.

— Хочешь купить? — безразличным тоном осведомилась Колин. — Что ж, вещица недурна.

— Не знаю, мама, — ответила Фрэнсис, пожимая плечами. — Я еще не решила.

Колин молча смотрела, как по богато отделанному салону шествуют манекенщицы, демонстрируя новейшие сногсшибательные достижения Себастьяна. Весь этот день ей казалось, что сегодня Фрэнсис была явно не в себе. Они отправились в «Касселло», любимый ресторан Фрэнсис, но девушка ограничилась тем, что заказала обед и повозила вилкой по тарелкам, делая вид, что ест. Миссис Колби терялась в догадках.

— Что случилось, Фрэн? — спросила наконец Колин. — Ты такая молчаливая. Если тебе не хочется сегодня заниматься тряпками, мы могли бы уехать домой и вернуться в другой раз…

— Все в порядке, мама, — ответила Фрэнсис. — Просто у меня минорное настроение.

— Она влюбилась, и все тут, — заметила Кейт, которой совсем не хотелось упустить воздушное бальное платье цвета морской волны, созданное Себастьяном. — Фрэн никак не может забыть Джеймса Лайнда, того самого красавчика, которого Лью привел прошлой субботой в клуб «Лесное озеро».

Фрэнсис смущенно посмотрела на сестру.

— Ну знаешь, Кейт! — воскликнула она. — Я лишь сказала, что нахожу его очень привлекательным и любезным. Кстати, ты была того же мнения.

Миссис Колби на мгновение задумалась и сказала:

— Что ж, в таком случае было бы неплохо как-нибудь пригласить его к нам на ужин, и тогда мы смогли бы познакомиться с ним поближе.

— Я была бы очень рада, — улыбнувшись, призналась Фрэн. — Но не могу же я просто позвонить ему и позвать на обед, ведь это неприлично.

— Да, ты права, — задумчиво произнесла миссис Колби. — Но твой отец без труда может увеличить список приглашенных гостей.

— Ты думаешь, он согласится? — Волнение, прозвучавшее в голосе Фрэнсис и отразившееся на ее лице, выдавало чувства девушки.

— Еще бы, — уверенно отозвалась Колин. — Я поговорю с ним сегодня же вечером.

Семейство Колби проживало в Джорджтауне, в старинном четырехэтажном особняке, которому, на взгляд Лайнда, было не менее двухсот лет. Дворецкий в белоснежной куртке и черных брюках проводил его в дом.

При виде зала для приемов, его беломраморных полов, лестницы из полированного дуба и старинной хрустальной люстры к Лайнду вернулись воспоминания об иных временах. Вслед за дворецким он прошел в кабинет, где его ожидал сам сенатор.

— Добрый вечер, — с улыбкой приветствовал он Лайнда. — Наши дамы все еще наверху — вы ведь знаете, каковы женщины, — и я полагаю, мы могли бы воспользоваться этой паузой, чтобы получше узнать друг друга. Боюсь, в клубе «Лесное озеро» у нас было не так-то много времени.

Лайнд кивнул, гадая, к чему клонит сенатор.

— По складу своего характера Фрэнсис отнюдь не легкомысленная девчонка, — сказал Колби. — Она всегда была практичной, уравновешенной и гораздо более рассудительной, чем ее сестра.

— Полностью разделяю ваше мнение, — согласился Лайнд.

— Откровенно говоря, именно поэтому мы с женой так удивились, узнав, какое впечатление вы произвели на нее после одной-единственной встречи, — продолжал сенатор. — Вы сразили Фрэнсис наповал.

— Должен признаться, эти чувства взаимны, — негромко произнес Лайнд. — Ваша дочь очень понравилась мне.

Колби кивнул.

— Ясно, — сказал он, наливая виски себе и гостю. — Надеюсь, вы поймете мое беспокойство. Фрэнсис очень дорога мне, и я не хотел бы видеть ее несчастной.

— Я тоже, — заверил его Лайнд.

В этот миг дверь распахнулась и на пороге показались миссис Колби и ее дочери. Увидев Лайнда, Фрэнсис просияла.

— Я так рада, что вы пришли, Джим, — сказала она, торопливо шагая к нему и даже не пытаясь скрыть своего воодушевления.

— Я ни за что не упустил бы возможности встретиться с вами, — отозвался Лайнд, беря ее руки в свои. — Сегодня вы просто ослепительны, Фрэнсис.

— Зовите меня Фрэн, — попросила она. — Терпеть не могу, когда меня называют Фрэнсис — мне сразу приходит на ум эта мерзкая кобыла из кинофильма.

Они ужинали при свечах в огромной старомодной столовой. Изящные серебряные подсвечники, тяжелые льняные скатерти, салфетки и ливрейный лакей напоминали Лайнду о прошлом, которое он всеми силами стремился забыть. Он немедленно отбросил эту мысль, сосредоточив внимание на Фрэн, сидевшей по правую руку от него. Сегодня она и вправду была ослепительна.

«Надеюсь, я поступаю правильно», — малодушно подумал Лайнд.

— Как хорошо, что вы смогли приехать, Джим! — сказала Фрэнсис, когда после ужина они вдвоем стояли на крыльце особняка.

— Я хотел бы увидеться с вами еще раз, — проговорил Лайнд.

Сердце девушки подпрыгнуло. Она слегка покраснела от смущения и спросила:

— Когда?

— В четверг вечером. Это удобно?

— Разумеется.

— Я тут подумал… В Арлингтоне открывается выставка одного малоизвестного художника. Газеты величают его самым талантливым молодым живописцем последнего десятилетия…

— Видимо, речь идет о Томе Келли, — сказала Фрэнсис.

— А, так вы уже слышали об этой выставке?

— Да, слышала и горю желанием ее посетить.

— Отлично. Что вы скажете, если я заеду за вами около семи вечера? Осмотрев выставку, мы могли бы вместе поужинать. Я знаю одно славное заведение на том берегу реки.

Фрэн заулыбалась.

— Замечательно, — отозвалась она и, повинуясь порыву, легонько притронулась губами к щеке Лайнда. — Значит, в четверг?

— Договорились.

Фрэн вернулась в дом, а Лайнд еще долго стоял на крыльце. Наконец он уселся в свою машину, размышляя о том, что делает и с какой целью.

Во всяком случае, гордиться ему было нечем.

— Вы так и не высказали своего мнения о Томе Келли, — заговорил Лайнд, — как о художнике.

— Начнем с того, что при всех моих познаниях в области искусства меня никак не назовешь экспертом, — сказала Фрэнсис, пригубив вино. — Но мне понравилось. Это было намного интереснее, чем я ожидала.

— Вот как? — Лайнд поднял бровь. — Это почему же?

— Откровенно говоря, я не рассчитываю увидеть на маленьких выставках что-то особенное, — объяснила Фрэнсис. — Их устраивают для того, чтобы явить миру очередное юное дарование, но в наши дни не так-то часто встречаются настоящие таланты.

— Вероятно, ваш вкус испортили старые мастера, — предположил Лайнд, вспоминая картины, висевшие в особняке Колби.

— Может быть, — согласилась девушка. — Я предпочитаю французских импрессионистов — Мане, Ренуара… Это мои любимые художники. — Она посмотрела на тарелку Лайнда. — Но вы ничего не едите. Неужели телячьи отбивные так плохи?

— Нет-нет, что вы… Они превосходны. — Лайнд улыбнулся. — Просто мне очень трудно думать о чем-нибудь постороннем, когда я нахожусь в обществе такой очаровательной девушки.

Щеки Фрэн вспыхнули.

— Я польщена.

Лайнд протянул руку над столом и взял ее пальцы.

— Вы особенная девушка, Фрэнсис Колби. Вы знаете об этом?

— Я чувствую себя особенной, когда рядом вы, — смущенно призналась она.

— Рад это слышать, — негромко сказал Лайнд, — потому что я очень хотел бы продолжать встречаться с вами.

— Я тоже, — отозвалась Фрэн.

В течение следующих шести месяцев Лайнд виделся с Фрэнсис практически ежедневно. Они посещали выставки, заглядывали в маленькие галереи, выходили в море под парусами, проводили субботние вечера с семьей Колби в клубе «Лесное озеро», подолгу гуляли по набережной Потомака. Лайнд преподносил девушке дорогие подарки и окружал ее заботой и вниманием, приличествующими принцессе. Он видел, что его усилия дают нужные плоды, и радовался этому. Но он видел также, что Фрэнсис все больше влюбляется в него, и его начинала мучить совесть.

Мысль проникнуть в фирму Колби при помощи Фрэнсис нравилась ему ничуть не больше, чем в тот день, когда они познакомились. Фрэнсис была замечательной девушкой, и Лайнд понимал, что она могла бы стать прекрасной супругой… кому-нибудь другому. Но только не ему.

Однако было уже слишком поздно давать задний ход.

— Вы очень редко и мало рассказываете о себе, Джим, — заявила как-то вечером Фрэн, когда они прогуливались рука об руку вдоль реки. — Почему?

— Собственно, рассказывать особенно нечего, — ответил Лайнд, пожимая плечами. — У меня скучная, ничем не примечательная жизнь.

— А мне ваша жизнь совсем не кажется скучной, — продолжала Фрэн. — Вы храбро сражались на войне и заслужили почетный крест. Это большая честь.

— Я лишь делал свою работу, не более того, — настаивал Лайнд.

— Значит, когда вы помогали французскому Сопротивлению, вы рисковали жизнью по обязанности? — спросила Фрэн.

Лайнд посмотрел на нее.

— Откуда вы узнали? — спросил он.

— Ну… сама я ни за что не захотела бы поставить вас в неловкое положение, но мой отец навел о вас справки, как только мы начали встречаться, — объяснила девушка. — Наш папа уж очень боится за своих дочерей, и ему всегда хочется знать, кто наши приятели… Хотя, по-моему, вздумай он проверять каждого поклонника Кейт, ему пришлось бы забросить все прочие дела.

— И что же он узнал обо мне? — с напряжением в голосе спросил Лайнд.

Фрэнсис обхватила его лицо ладонями и мягко произнесла:

— Пожалуйста, не сердитесь, Джим. Мой отец был очень доволен тем, что ему удалось разведать. Он сказал, что вы настоящий мужчина. — Она поцеловала Лайнда и добавила:

— И я, разумеется, согласна с ним на все сто процентов.

— Я совсем не сержусь, — ответил Лайнд, понимая, что должен держать себя в руках и не позволить сенатору в чем-либо себя заподозрить. В конце концов, Колби вряд ли мог узнать что-нибудь по-настоящему важное. — Я прекрасно понимаю чувства вашего отца.

— Спасибо вам за это, — чуть слышно сказала Фрэн. — Я так хочу, чтобы вы с папой понравились друг другу.

— Когда я пришел к вам впервые, — заговорил Лайнд, — ваш отец выразил беспокойство, что я разобью ваше сердце или сделаю что-нибудь в этом роде. Мне кажется, нам нужно раз и навсегда избавиться от этого опасения.

Фрэнсис рассмеялась.

— Но как это сделать? — спросила она. — Папа не успокоится до тех пор, пока мы с Кейт не выйдем замуж, не заведем семью и… — Она запнулась и посмотрела на Лайнда:

— А вы, Джим…

Лайнд кивнул.

— Да, Фрэн. Я хочу жениться на вас, — сказал он.

Фрэнсис обвила руками его шею и крепко прижалась к нему.

— Господи, Джим, как я счастлива! — воскликнула она.

Лайнд еще ближе привлек девушку к себе и провел рукой по ее волосам. «Колби будет доволен», — подумал он.

— Ты сделал предложение? — спросил Гарри Уорнер, улыбаясь от уха до уха. — Отлично! Ты не терял времени даром, Джим!

— Мне это не нравится, Гарри, — признался Лайнд. — Я совсем не хочу портить ей жизнь. Она по-настоящему любит меня, черт возьми. Мне и в голову не приходило, что такое может случиться…

— Зато теперь нам будет очень просто заставить сенатора предоставить тебе высокий пост в его семейном предприятии, — жестким тоном заявил Уорнер. — Сколько раз я должен напоминать тебе, как это важно?

— Ничего вы не должны! — взорвался Лайнд. — Я пошел на это дело, отлично зная, что меня ожидает.

— Время от времени нам всем приходится совершать поступки, которые не приносят радости, — заметил Уорнер. — Я не понимаю, с чего ты взял, будто причиняешь страдания Фрэнсис Колби. Она любит тебя, хочет выйти за тебя замуж. Женившись на ней, ты сделаешь ее по-настоящему счастливой.

— Хотелось бы. Но я сомневаюсь, что смогу стать хорошим мужем. Вы же знаете, как мне трудно быть…

— Я верю в тебя, — твердо произнес Уорнер.

Лайнд смотрел на Уорнера, искренне завидуя его уверенности.

— Ты уверена, что хочешь именно этого? — спросил сенатор Колби, беседуя с дочерью.

Фрэнсис улыбнулась отцу, и ее лицо просияло.

— Папочка, я еще никогда не была так уверена в чем-либо, — отозвалась она. — Я люблю его и знаю, что он любит меня. Никто не сможет сделать меня такой счастливой, как он.

— Ты хорошо его знаешь? — продолжал расспрашивать сенатор. — Ведь вы встречались от силы полгода…

— Да, он не слишком охотно рассказывает о себе, — ответила Фрэнсис, — но это ничего не значит. Ты ведь сам сказал, что во время войны он был настоящим героем.

— Быть храбрецом еще не значит быть хорошим мужем, — заметил Колби.

Фрэнсис рассмеялась.

— По-моему, ты напрасно так беспокоишься, папа, — сказала она. — Мы с Джимом станем прекрасной парой.

Вот увидишь.

— Надеюсь, — отозвался сенатор, вынужденный признать, хотя и втайне от дочери, что он впервые видит ее такой счастливой. — Что он собирается делать — оставаться на государственной службе? Или у него есть другие планы на будущее?

Фрэнсис на мгновение задумалась.

— Признаться, не знаю. Мы об этом не говорили, — ответила она. — А почему ты спрашиваешь?

— Я подумываю предложить ему работу.

— Где? В Нью-Йорке? — спросила Фрэнсис, бросив взгляд на отца.

— У него степень магистра-управленца, не так ли?

— Папа, это же здорово! — воскликнула девушка. — Ведь тогда мы сможем быть все вместе, и… но кажется, я забегаю вперед. А вдруг Джим не захочет?

— Почему бы тебе не спросить его? — предложил сенатор. — Впрочем, лучше я сам спрошу.

— Ты сделаешь это, папочка?

— С превеликим удовольствием, — ответил Колби. — Пожалуй, я позвоню ему и приглашу пообедать в клубе…

— Клуб «Джефферсон»? — переспросил Лайнд. — Да, я знаю, где это. В котором часу? В час дня? Отлично. Да, очень удобно… Значит, увидимся в клубе… — Он медленно опустил трубку на аппарат и поднял глаза на Гарри Уорнера, который стоял в дверях кабинета.

— Сенатор Колби? — осведомился Уорнер.

Лайнд кивнул:

— Он хочет встретиться со мной за обедом. Собирается сделать мне деловое предложение.

Клуб «Джефферсон» был самым фешенебельным заведением города, который никогда не испытывал недостатка в привилегированных клубах. Вступить в клуб проще всего было, родившись в семье его члена, а для тех, кому не выпало чести быть принятым по праву родства, оставался другой путь — заручиться рекомендациями трех уважаемых членов, хотя здесь присутствовал элемент риска, поскольку получить хотя бы один «черный шар» означало навсегда потерять право войти в избранное общество. Будучи раз отвергнут, кандидат уже не мог баллотироваться вторично.

Интерьер клуба был способен поразить самое прихотливое воображение. Ведущие художники-декораторы мира отделали его с большим тщанием, добиваясь полной гармонии красок и освещения. Особой популярностью клуб пользовался у женщин, очарование которых удачно оттеняло приглушенное мерцание свеч.

Здешняя кухня отличалась утонченной изысканностью, а богатства винного погребка, по мнению знатоков, занимали третье место во всех Соединенных Штатах.

Шагая к столику Колби, Лайнд внимательно приглядывался к обстановке. Ему на глаза попались несколько сенаторов, два члена Верховного суда, группа министров и множество влиятельных промышленников, повелевавших самыми могущественными индустриальными империями мира. В одном из кабинетов он заметил двух помощников президента Трумэна в компании знаменитого вашингтонского журналиста. Если бы русским потребовалось уничтожить верхушку американской власти, им было бы достаточно взорвать это заведение, с легким изумлением подумал Лайнд.

Завидя Колби, он растянул губы в улыбке. При его появлении сенатор встал из-за стола.

— Я рад, что вы смогли приехать по первому моему зову, Джим, — сказал он, как только они заняли свои места. — Я опасался, что у вас могли быть другие планы.

— Как правило, я провожу обеденное время у себя в конторе, — уклончиво ответил Лайнд. — Дел по горло, а рабочий день такой короткий…

— Вам нравится государственная служба? — перебил Колби. — Вы готовы заниматься ею до конца жизни?

— Вы предлагаете мне работу? — спросил Лайнд.

— Может быть.

Лайнд улыбнулся.

— Похоже, Фрэн посвятила вас в наши планы, — медленно произнес он.

— Да, она все мне рассказала, — ответил Колби. — Ее детство прошло в Нью-Йорке. Фрэн обожает этот город.

Лайнд кивнул:

— Она не раз об этом говорила.

— Как вы, вероятно, знаете, по окончании нынешнего срока в сенате я собираюсь принять отставку и возглавить компанию отца Колин. Это международная банковская фирма. Старик основал ее много лет назад, еще до Великой депрессии.

— И она по-прежнему процветает? :. — К счастью, да. — Колби окинул Лайнда внимательным взглядом. — Пожалуй, мне пригодился бы сообразительный молодой человек вроде вас, к тому же Фрэн была бы счастлива жить в Нью-Йорке, рядом со своей семьей.

Лайнд улыбнулся:

— Мы с Фрэн будем счастливы где угодно, лишь бы быть вместе.

— Я не сомневаюсь в этом, — согласился Колби, — и все же очень советую хорошенько обдумать мои слова. У вас появляется прекрасная возможность сделать карьеру в самой перспективной области.

— Быть может, вы прямо скажете, в чем состоит ваше предложение? — спросил Лайнд улыбаясь. — Каковы будут мои обязанности, сколько я буду получать и так далее. Мы с Фрэн все обсудим и дадим ответ в течение недели.

— Что ж, звучит разумно. — Колби пустился в объяснения, а Лайнд заинтересованно слушал, впрочем, стараясь не переигрывать.

Ему не хотелось давать Колби повод подумать, что он давно принял решение.

 

Глава 4

О помолвке Фрэнсис Колби и Джеймса Виктора Лайнда было официально объявлено в декабре незадолго до Рождества. Как и ожидалось, нью-йоркские и вашингтонские газеты поместили фотографию девушки с извещением, что свадьба состоится в апреле в доме Колби на Лонг-Айленде.

И хотя Лайнд предпочел бы скромную тихую свадьбу, он понимал, что об этом не может быть и речи. Колби были не из тех людей, которые устраивают скромные свадьбы. Они устроили роскошное представление. Они не поскупились на оркестрантов и самые престижные ресторанные фирмы города, обслуживающие на дому, и обрядили целую толпу подружек невесты в изящные платья и шляпки последних моделей. У них было все самое лучшее, и они пригласили добрую половину штата полюбоваться этим великолепием. Разумеется, на свадьбу съехались «лучшие» люди и самые известные журналисты, ибо пышное торжество оказалось бы пустой тратой денег, не попади оно на страницы всех газет. «Такое ощущение, будто тебя выставили в витрине», — с раздражением думал Лайнд.

В качестве свадебного подарка Колби преподнесли им дом — великолепный старинный особняк в колониальном стиле с видом на Лонг-Айленд неподалеку от Саунд-Бич. Лайнд и Фрэн провели целый день на Манхэттене, выбирая обручальные кольца в магазине Картье и составляя планы своего медового месяца в Париже.

По возвращении в Вашингтон Лайнд поехал с Фрэн в салон Себастьяна и с показной увлеченностью помог ей отобрать туалеты для приданого. Он знакомился с подругами Фрэн и их мужьями или ухажерами, которые устраивали вечеринки в честь помолвленной пары. Все женщины до единой были молоды, миловидны, элегантно-сдержанны и в достаточной мере консервативны.

Мужчины выглядели так, будто были скроены по одному шаблону — привлекательные стопроцентные американцы, выпускники лучших университетов. «Похоже, у многих из них еще молоко на губах не обсохло», — с досадой думал Лайнд, вспоминая, как некогда сам был таким же и как в конце концов взбунтовался. Какая ирония судьбы — он женится, чтобы вернуться к прежней жизни!

А ведь ему стоило немалых трудов порвать с этим миром.

Когда начали прибывать первые гости, Лайнд стоял у окна, наблюдая за официантами и музыкантами, бродившими вокруг, стараясь не попадаться на глаза. Из спальни дома Колби, отведенной Лайнду, он прекрасно видел площадку, на которой должны были состояться церемония венчания и прием. Отодвинувшись от окна, Лайнд вынул из кармана тонкое золотое колечко и долго смотрел на него. Обручальное кольцо Фрэн. Лайнду пришлось напомнить себе, что он не первый и не последний мужчина, вступающий в брак по расчету. «Я лишь делаю то, что велит мне долг», — подумал он, возвращая колечко в карман.

Остановившись у зеркала, Лайнд нервно провел ладонью по своим густым рыжим волосам. «Что ж, — сказал он себе, рассматривая собственное отражение, — ты сам выбрал эту роль и до сих пор отлично с ней справлялся. А теперь отправляйся на сцену и устрой лучшее представление в своей жизни».

Открыв дверь и выйдя в прихожую, он увидел на верхней лестничной площадке Колин Колби. На ней было бледно-желтое платье на несколько тонов светлее одеяний подружек невесты. Ничего удивительного, ведь Фрэн выбрала для свадьбы белый и желтый цвета. Лайнд усмехнулся. На бракосочетаниях, в высшем обществе огромное значение придавалось правильному сочетанию тонов. Господь не потерпит ни малейшей дисгармонии.

Спустившись по лестнице, он увидел своего лучшего друга Льюиса Болдуина, который поджидал его внизу. Лайнд отдал Болдуину кольцо.

— Гарри здесь? — спросил он.

— Зачем тебе потребовалось выдавать Гарри за своего дядю? — негромко поинтересовался Болдуин кивнув.

Лайнд ухмыльнулся.

— Я подумал, что родителям невесты покажется странным, если я не притащу на свою свадьбу хотя бы одного родственника.

— У тебя нет родственников? — удивился Болдуин.

— Ни одного, о котором стоило бы вспоминать, — холодно отозвался Лайнд. Он круто повернулся и зашагал прочь. Болдуин двинулся следом.

Пройдя сквозь стеклянные двери, они оказались на заднем крыльце дома и направились по лужайке к тому месту, где Лайнду и Фрэн предстояло обменяться клятвами в верности друг другу. Гости уже расселись, и оркестр начал играть. Лайнд улыбнулся Колин, которая сидела в первом ряду бок о бок с бабушкой Фрэн, восьмидесятилетней женщиной, которая до сих пор выглядела на удивление моложавой.

На лужайке появились шесть подружек невесты, одетые в одинаковые яично-желтые длинные платья. Они направились к проходу, застланному белоснежным ковром. Лайнд обернулся и бросил взгляд в сторону дома.

Из стеклянных дверей вышла Кейт в желтом платье более темного, чем у остальных, оттенка. Рукава с буфами едва прикрывали ее плечи. Платье было сшито из шелка, а по длинной юбке были разбросаны крошечные белые цветочки. Кейт зачесала волосы наверх и вплела сзади в прическу пучок желтых цветов. Как только она ступила на дорожку, оркестр заиграл марш невесты и в дверях показалась Фрэн рука об руку с отцом. Глядя, как она приближается, Лайнд думал, что еще ни разу не видел ее такой красивой. Из-за прозрачной вуали виднелось лицо девушки, лучащееся любовью. На ней было платье, как у принцессы из старинной сказки, — с высоким воротником в викторианском стиле, из лучшего шелка, отделанное тончайшими кружевами и маленькими жемчужинами. На широкой ленте из белого бархата, прикрывавшей ее шею, поблескивала роскошная французская брошь, которой, как говорила Фрэн Лайнду, было более сотни лет. Светлые волосы девушки были собраны на затылке в свободный узел и украшены цветами померанца. Как только Фрэн остановилась подле Лайнда, он улыбнулся и спросил таким тихим голосом, чтобы только она могла слышать:

— Волнуешься?

Девушка покачала головой.

— Я люблю тебя, Джим, — шепнула она.

— Я тоже тебя люблю.

Священник приступил к обряду венчания, но мысли Лайнда были далеко. Он думал о своей первой поездке в Советский Союз в качестве сотрудника манхэттенской фирмы Колби — в новой роли, которую он написал для себя сам. Он машинально повторил за священником слова клятвы и надел на палец Фрэн кольцо, когда ему велели это сделать, и едва не прослушал, как их объявили мужем и женой.

— Вы можете поцеловать невесту, — сказал священник, просияв.

Лайнд повернулся к Фрэн, медленно приподнял вуаль, закрывавшую ее лицо, взял ее за руки и ласково поцеловал в губы.

Первый этап его миссии был успешно завершен.

— Как правило, на пути от Нью-Йорка до Саутгемптона этот корабль не делает остановок, — сказал Лайнд супруге, когда они поднимались на борт «Куин Мэри», — и все же мы сойдем в Шербуре. Я уже распорядился арендовать там автомобиль — разумеется, с шофером, который говорит по-английски. Полагаю, поездка в Париж доставит тебе истинное удовольствие. Дорога из Шербура в Париж очень живописна. Дорога почти на всем протяжении обсажена тополями.

Фрэн подняла на него сияющие глаза.

— Да, мне обязательно понравится, — ответила она. — С тобой я буду счастлива где угодно.

В сопровождении старшего стюарда они вошли в свою каюту, и первое, что бросилось им в глаза, были цветы, белые и желтые, — каюта буквально утопала в цветах. На комоде с зеркалом стояли огромная корзина с экзотическими фруктами, блюдо с икрой и тонкими хрустящими хлебцами. В ведерке со льдом охлаждалась бутылка «Дом Периньон». Лайнд терялся в догадках, кто все это прислал, однако у Фрэн не было сомнений.

— Папа никогда ничего не забывает, — сказала она.

— Да, конечно, — ответил Лайнд, согласно кивая. — Должно быть, это подарок твоих родителей.

Но он отнюдь не был уверен в этом. Цветы и вино вполне могли быть от Гарри Уорнера.

В тот вечер они обедали в кают-компании, удостоившись чести сидеть за капитанским столиком. Восхищенная Фрэн сказала Лайнду, что у нее есть особое платье, как нельзя лучше подходящее для такого случая.

Пока она одевалась, Лайнд ждал, ломая голову над тем, что это за «особое» платье. Ему казалось, он видел все, что приобрела Фрэн, но она уверяла его, что этот наряд он увидит впервые. Отношение женщин к одежде забавляло Лайнда.

Фрэн с сияющим лицом выпорхнула из ванной.

— Ну, что скажешь? — спросила она. — Надеюсь, тебе не будет стыдно представить публике свою жену?

На ней было вечернее шифоновое платье до пола с открытыми плечами и корсажем из узких пластин. Тонкая материя свободно облегала грудь. Нижний слой шифона был небесно-голубой, а каждый последующий — чуть светлее предыдущего, так что сверху оказалась белоснежная материя. На плечи Фрэн накинула шарфик из того же многослойного шифона, с вышитыми бледно-голубыми цветами. Она зачесала волосы наверх, точь-в-точь как на свадьбе, и приколола на затылок синие цветы, а на шею надела нитку бирманского жемчуга, подаренного ей отцом на восемнадцатилетие.

— Стыдно? — Лайнд рассмеялся. — Фрэнни, мне никогда и нигде не будет стыдно показаться с такой женой, как ты.

После ужина они вернулись в каюту, и Лайнд тут же почувствовал, что Фрэн нервничает. Подобно большинству молодых женщин из высшего света, она до сих пор не была близка с мужчиной. Лайнд ничуть не удивился, что его невеста оказалась девственницей, ведь он и сам вырос в те времена, когда женихи ожидали от своих избранниц непорочности.

— Быть может, откроем «Дом Периньон»? — предложил Лайнд, когда они остались вдвоем. — Вечер еще не кончился, а тебе не помешает побороть скованность.

Фрэн подняла на него взгляд.

— А что, заметно? — спросила она.

Лайнд улыбнулся:

— Да, заметно. Но тут нет ничего особенного. В первый раз все нервничают.

Фрэн открыла рот, чтобы что-то сказать, но передумала.

— Ты пока наливай, а я тем временем надену что-нибудь поудобнее. — Она умолкла, потом улыбнулась. — Я сейчас вернусь.

Как только она ушла в ванную, Лайнд вынул бутылку из ведерка и откупорил ее. Он наполнил два бокала и поставил их на столик у кровати, разобрал постель и разделся. Потом он натянул синюю шелковую пижаму, которую купил специально для этого случая, хотя привык спать обнаженным. Покончив с этим, Лайнд растянулся на кровати, ожидая свою нареченную.

Дверь ванной распахнулась, и на мгновение каюту затопил льющийся оттуда яркий свет. Фрэн стояла на пороге в голубом полупрозрачном пеньюаре. Проникая сквозь тонкую материю, слепящий свет явственно очерчивал контуры ее тела. Лайнд и не догадывался, что у нее такая восхитительная фигура, но потом вспомнил, что Фрэн предпочитала проводить время на свежем воздухе, любила ходить на яхте, занималась плаванием и другими упражнениями, помогавшими ей сохранять цветущий вид. Не говоря ни слова, Лайнд протянул ей руки.

Она шагнула вперед и улеглась в кровать рядом с ним;

Ее губы слегка подрагивали.

— Из меня никудышная соблазнительница, — произнесла Фрэн, стараясь говорить беззаботным голосом.

Лайнд вручил ей бокал.

— Ты прекрасна, Фрэн, — негромко обронил он. — Ты еще прекраснее, чем я думал.

— Ты действительно так считаешь? — недоверчиво Спросила она.

— Я бы не сказал этого, если бы думал по-другому, — ответил Лайнд, пристально глядя на нее.

Фрэн проглотила шампанское — пожалуй, чересчур быстро — и подала ему опустевший бокал, попросив налить еще. В этот миг она напоминала испуганного маленького зверька. Лайнд выполнил просьбу и выпил свою порцию. Когда Фрэн во второй раз протянула бокал, он поставил его на столик.

— Этого вполне достаточно, — сказал он. — Я совсем не хочу, чтобы сегодня ты опьянела. — Его губы нежно, но настойчиво прижались к ее рту. — Я так долго ждал твоей любви, — прошептал он, проводя рукой по телу Фрэн и прикасаясь к нему сквозь тонкий пеньюар. Невесомый шелк соскользнул с плеча Фрэн, и Лайнд, взяв большим и указательным пальцами сосок ее груди, ласково стиснул его. Губы Лайнда опустились к обнаженной груди девушки, она вздрогнула и погладила его по волосам, не зная толком, что полагается делать в таких случаях. Лайнд резко отпрянул от нее, уселся, приподнял Фрэн за руки, раздел и поцеловал.

— О, Фрэн! — прошептал он, освободившись от собственной рубашки.

Фрэн посмотрела на обнаженного Лайнда и перевела взгляд на его восставшее естество, которое прижималось к ее животу. Лайнд вновь привлек Фрэн к себе, нежно шепча слова любви и воспламеняя ее своими прикосновениями.

— Возьми меня, Джим, — сказала она, едва Лайнд накрыл ее собой.

— Ты такая красивая, — промолвил он, изучая ее тело руками, губами, языком. — Моя милая Фрэнни…

— Я люблю тебя, Джим… Я хочу, чтобы ты был счастлив, — простонала Фрэнсис, чувствуя, как его руки прикасаются к ее увлажнившейся от желания плоти.

— Ты уже сделала меня счастливым… самым счастливым на свете… — Как только Лайнд почувствовал, что Фрэн готова, он осторожно втиснулся между ее ног, едва ощущая ее трепетное тепло. — Постарайся расслабиться, милая… не напрягайся.

Фрэн смотрела в темноту и, прикусив нижнюю губу, чувствовала, как он входит в нее. Ей казалось, что в ее тело вторгается что-то огромное, его рывки причиняли ей боль, но Фрэнсис была преисполнена решимости не показывать этого. Она прижалась к Лайнду, вонзив ногти ему в кожу, а он все глубже и быстрее входил в нее, страстно и торопливо овладевая ею. Вдруг он весь напрягся и прерывисто вздохнул.

— Джим! — крикнула Фрэн, испуганная странным, головокружительным ощущением, пронзившим ее тело.

Лайнд безвольно распластался на ней сверху, зарывшись лицом в ложбинку ее груди.

Они долго лежали молча, не шевелясь, не произнося ни звука. Наконец Лайнд приподнялся на локтях и посмотрел на Фрэн со странным блеском в глазах. Потом он склонил голову и нежно поцеловал ее.

— Как ты, в порядке? — тихо спросил он.

Фрэн кивнула.

— Такое странное ощущение, — медленно заговорила она. — Мне казалось, что все мое тело сотрясается, а каюта словно ходит ходуном…

Лайнд улыбнулся.

— Это был оргазм, милая, — произнес он и еще раз поцеловал ее. — Что поистине удивительно, если учесть, как ты волновалась, и вообще…

— Я люблю тебя, — просто сказала она. — Уже оттого, что ты рядом, у меня кружится голова. — Фрэнсис прикоснулась к его щеке. — Надеюсь, я тебя не разочаровала.

Лайнд чмокнул ее в кончик носа.

— Ни за что и никогда, — ответил он.

«Разве я могу быть разочарован? — подумал он. — Ведь наш брак замышлялся как идеальный союз».

Когда в мае они вернулись из свадебного путешествия, Фрэн продолжала лучиться радостью, словно невеста в день венчания. Париж — это прелесть, сказала она родителям, а ее муж и того лучше. Пока они ехали к своему дому на Лонг-Айленде, Фрэнсис не уставала повторять, что она никогда в жизни не была такой счастливой, как теперь.

Пока Фрэн с блаженством осваивалась с новой семейной жизнью на Саунд-Бич, Лайнд приступил к знакомству со своими обязанностями администратора манхэттенской фирмы тестя. Ему пришлось привыкнуть к долгим «деловым» обедам с другими работниками банка, к коктейлям, которыми завершались эти мероприятия, пришлось научиться выслушивать излияния собеседников о своих закладных, о счетах от зубных врачей, о подружках, которых они предусмотрительно держали на Манхэттене, пока их супруги безвыездно пребывали в Коннектикуте или на Лонг-Айленде. Лайнд и сам был не прочь завести любовницу, поскольку он предпочитал разнообразие в плотских увлечениях, но он понимал, что это будет равносильно самоубийству. Колби непременно разнюхает, и тогда ему конец. Гаррисон Колби был прожженным и властолюбивым дельцом, и если бы того требовали интересы дела, он с пониманием отнесся бы к частым отлучкам зятя, но ни в коем случае не позволил бы ему содержать любовницу. Лайнд с самого начала знал, что должен хранить верность жене, но теперь вдруг обнаружил, что это не так трудно, как он ожидал. Фрэн горячо любила, буквально боготворила его.

Лайнд блестяще справлялся с обязанностями, и Колби был щедр на похвалы.

— Ты замечательный работник, Джим, — не раз говорил он. — Продолжай в том же духе, и очень скоро ты станешь полноправным партнером.

Лайнд прекрасно понимал, чего от него ждет Колби.

Отец Колин много лет назад назначил Гаррисона своим преемником, потому что у него не было сыновей, которым можно было передать дело. А теперь и сам Колби попал в то же положение — у него не оказалось других наследников, кроме двух дочерей. Чрезмерные похвалы бывшего сенатора ни на минуту не ввели Лайнда в заблуждение. Полноправное партнерство? Ну разумеется, Лайнду просто некуда деваться. Колби хочет, чтобы он сменил его на посту главы фирмы. «Отлично, — думал Лайнд. — Значит, он доверяет мне».

На работе Лайнду приходилось выслушивать Колби, который разглагольствовал о своих будущих внуках, словно не сомневаясь в том, что Лайнд и Фрэнсис произведут на свет по меньшей мере двух мальчишек — чем больше, тем лучше. Дома его донимала Фрэн, которая с мечтательным блеском в глазах рассказывала ему о детях своих подруг, охваченная страстным желанием завести собственного ребенка. Лайнду не хотелось иметь детей. Ему хватало и того, что он ради интересов дела связал себя с нелюбимой женщиной. Он полагал, что дети вряд ли окажутся полезным добавлением к его легенде прикрытия. К тому же с его стороны было бы подло и низко оставлять ребенка дома, проводя большую часть времени за рубежом, ежедневно рискуя жизнью по прихоти правительства. Лайнд, как никто другой, знал, сколь тяжело детям жить в одном доме с отцом, который их не любит. Быть может, если бы его собственное детство прошло иначе, он сейчас мыслил бы по-иному. Лайнд лишь надеялся, что его частые поездки не дадут Фрэнсис возможности быстро забеременеть. Не мог же он попросту признаться ей, что не хочет детей. Он должен был вести себя так, будто мечтает о потомстве. Ничего другого от него и не ожидали.

Порой ему казалось, что от него ждут слишком многого.

Нью-Йорк, август 1954 года

Знойный августовский день подходил к концу. Заметив дочь, которая приближалась к его столику в «Эль-Марокко», Гаррисон Колби вскочил, улыбаясь.

— Рад тебя видеть, Фрэнни, — произнес он, усадив дочь за столик. — Что привело тебя в Манхэттен?

— Консультация у врача, — негромко ответила она.

— Вот как? — Колби озабоченно приподнял брови. — Надеюсь, ничего серьезного?

— Вряд ли, — сказала она:

— Мне нужно было показаться гинекологу — так, для анализов. Опасаюсь, у меня что-то не в порядке, ведь я никак не могу забеременеть.

— И что же сказал врач? — осведомился Колби.

Фрэнсис вымученно улыбнулась.

— Он взял образцы для анализов, сделал мазки и тому подобные вещи и сообщил, что пока ничего определенного сказать нельзя. — Она поколебалась и добавила:

— Наверное, я беспокоюсь попусту.

— Почему ты так думаешь? — спросил Колби, взглянув на дочь.

— Сам посуди, папа, ну как я могу забеременеть, если мой муж почти не бывает дома? — с горечью произнесла она. — Джим проводит в Европе куда больше времени, чем со мной.

— Но, милая, мы ведь уже договорились на этот счет, — возразил Колби. — Это его работа. Он путешествует, потому что поездки входят в его обязанности.

Джим очень важен для фирмы…

— Он не менее важен и для нашей семьи, папа…

Хотя теперь об этом все чаще забывает, — перебила Фрэнсис, чуть повысив голос от гнева. — Порой мне кажется, что я живу в этом громадном доме одна! Известно ли тебе, что за четыре года супружества мы ни разу не были вместе на годовщину свадьбы?

К столику приблизился официант, спрашивая, не желают ли гости выпить перед обедом, и они оба умолкли.

Колби попросил мартини, Фрэн заказала дайкири. Как только официант ушел, Колби бросил на дочь недовольный взгляд.

— Ты меня удивляешь, Фрэнсис. Ты уже не ребенок, — укоризненно проговорил он.

— Да, я уже не ребенок, — согласилась Фрэнсис. — Я состою в браке, причем в счастливом браке, я очень тоскую по мужу, хочу проводить с ним больше времени, хочу от него ребенка, если это вообще возможно. Неужели я так много прошу?

Колби покачал головой:

— Когда вы с Кейт были маленькими, я проводил в отъезде еще больше времени, но ваша мать никогда не выказывала такого неудовольствия, как ты.

— Это так, но мама не из тех людей, которые открыто проявляют свои чувства, — возразила Фрэн.

— Я ни на минуту не допускаю, что ваша мать была несчастлива со мной, — продолжал Колби. — Она держала себя в руках и вырастила тебя и твою сестру без особых затруднений. Скажи честно: чувствуешь ли ты, что Джим тобой пренебрегает? — допытывался Колби.

К столику вернулся официант с напитками, и Фрэнсис замолчала. После его ухода она посмотрела на отца и сказала:

— Я не виню Джима в происходящем. Я думаю, он и сам был бы рад чаще бывать дома. Мне кажется, ты мог бы помочь нам в этом — разумеется, если по-настоящему захочешь.

— Я уже говорил, что это работа твоего мужа, его обязанность, — негромко произнес Колби, пригубив мартини. — И если ты хочешь, чтобы он обеспечил тебе жизнь, к которой ты привыкла с детства, Джим должен работать на совесть. Он прекрасно справляется. Когда-нибудь он возглавит фирму.

— Какая чудесная перспектива, — с насмешкой в голосе отозвалась Фрэн. — Ты знаешь, папа, иногда мне кажется, что я смогла бы получить от жизни куда больше, если бы влюбилась в докера или рассыльного.

— На следующей неделе я лечу в Париж, — сообщил Лайнд как-то вечером, когда они с женой одевались к обеду, который давал один из его сотрудников.

Фрэнсис опустила руки.

— Но ведь ты только вчера вернулся домой, — заспорила она.

Лайнд нахмурился:

— Да, я помню, но тут уж ничего не поделаешь.

— Что же это такое! — гневно воскликнула Фрэнсис, хлопнув расческой по туалетному столику. — В последнее время ты совсем не бываешь дома!

— Ты же знаешь, я был бы рад проводить с тобой больше времени, если бы мог, — сказал Лайнд. — Господи, Фрэн, уж кто-кто, а ты должна бы понимать…

— Ты говоришь как мой отец, — отрезала она. — Знаешь, Джим, порой у меня создается впечатление, что ты рад любой поездке — лишь бы оказаться подальше от меня!

— Ты прекрасно понимаешь, что это не так, — негромко произнес Лайнд.

— Разумом я понимаю тебя, но чувствую себя соломенной вдовой, — сказала Фрэнсис.

— Пожалуй, будет лучше отказаться от приглашения, — ответил Лайнд, помолчав. — Нам стоит побыть сегодня вечером вдвоем и все обговорить.

Фрэнсис кивнула.

— Сейчас я не в том настроении, чтобы ехать к Шерманам, — согласилась она.

— Ладно. Я позвоню им. — Лайнд подошел к телефону, набрал номер и заговорил, объясняя, что у Фрэн из-за перемены погоды разболелась голова, что они не приедут, но уж в следующий раз — обязательно.

Лайнд положил трубку и вновь повернулся к ней.

— Что тебя беспокоит? Ты сама не своя с той минуты, когда я вернулся домой. В аэропорту мне показалось, тебя что-то гнетет…

— Тому было несколько причин. — Она вздохнула. — Во-первых, ты слишком часто уезжаешь, а моего папу это совсем не тревожит… — Фрэнсис запнулась и добавила:

— Пока ты был за границей, я ходила к доктору Эллерману.

Лайнд повернулся к жене, вытаращив глаза.

— К гинекологу? — спросил он. — Но зачем? Неужели у тебя что-то…

— Нет, все в порядке, — торопливо отозвалась Фрэнсис. — Я ездила к нему узнать, почему я до сих пор не забеременела.

— Ну и?..

— Он сказал, что я совершенно здорова. По его словам, ничто не мешает мне при желании завести хоть дюжину ребятишек, но лишь если мой муж будет проводить со мной достаточно времени, чтобы это осуществить. — Фрэнсис пересекла комнату, подошла к Лайнду и положила руки ему на плечи. — Джим, я хочу ребенка, — еле слышно промолвила она, заглядывая в его темные зеленые глаза. — Все мои подруги уже завели детей либо готовятся родить. Я хочу ребенка — твоего ребенка. Мне так одиноко, пока ты в отъезде! Будь у меня маленький, мне было бы легче переносить разлуку с тобой.

Лайнд молча смотрел на жену. Может быть, она права. Может быть, так и следует поступить.

— Что ж, — произнес он, и улыбка тронула его губы. — Вряд ли тебе удастся заполучить ребенка, околачиваясь по кабинетам врачей, — добавил он и принялся неторопливо расстегивать ее блузку.

— Джим! Что ты делаешь? — На лице Фрэнсис появилось ошеломленное выражение.

Лайнд улыбнулся.

— А как ты думаешь? — спросил он и, опустившись на край постели, протянул руки за спину Фрэнсис, расстегнул крючки ее лифчика и снял его. — Если ты хочешь ребенка, нам обоим придется немножко постараться, — добавил он, сжимая ее груди в своих ладонях. Потом хищно впился в ее сосок губами, и Фрэнсис невольно вздрогнула.

Его руки скользнули ниже, расстегивая «молнию» на юбке и стягивая ее с бедер. Юбка упала на пол, и тут же за ней последовали комбинация, пояс и чулки. Лайнд уложил Фрэнсис рядом с собой на кровать и прижал к себе, поглаживая ее грудь, бедра, забираясь пальцами между ног, лаская и возбуждая ее…

Внезапно его ласки прекратились. Фрэнсис открыла глаза, посмотрела вверх и увидела, что он раздевается.

Вернувшись к жене, он распластался на ней всем телом, сводя ее с ума прикосновениями своих рук и губ. Потом он отпрянул и сдвинулся ниже, пока его голова не оказалась точно над треугольником ее золотистых волос.

Лайнд осторожно раздвинул ноги Фрэнсис, зарылся лицом в ее бедра, и она неистово задвигалась. Лайнд схватил Фрэнсис за ягодицы и прижался лицом к ее плоти, доводя ее до острого оргазма языком. Затем вновь улегся на нее сверху и вошел в нее с яростной настойчивостью, изумившей Фрэнсис. Она застонала, извиваясь под ним, и он проник в глубь ее плоти несколькими яростными, резкими рывками. Наконец тело Лайнда содрогнулось, и он уткнулся лицом в шею Фрэнсис.

— Фрэн… Моя милая Фрэн… — бормотал он задыхаясь.

Фрэнсис гладила его по волосам, глядя в потолок.

Джим был очень нежным, страстным и умелым любовником. Он всегда говорил нужные слова и совершал правильные поступки. Многие ее подруги считали Джима идеальным мужем. Однако…

По щекам Фрэнсис покатились слезы.

Фрэнсис поставила мольберт на заросшем травой холме с видом на залив Лонг-Айленд. Она уже давно не держала в руках кисть, и сейчас ее охватило непреодолимое желание сбросить тяжелый груз накопившихся чувств при помощи живописи. Она вгляделась в спокойные мерцающие воды залива, намечая черты будущего морского пейзажа. Спокойные… невозмутимые… безмятежные. Как все это не похоже на клубок противоречивых чувств, которые захлестывали ее, будто приливной волной!

Фрэнсис взяла кисть и задумчиво посмотрела на холст. В конце концов она начала рисовать, всецело сосредоточившись на работе и отдавая ей всю себя в надежде освободиться от переполнявших ее ярости и разочарования, выплеснув их на полотно, как это нередко бывает у художников-мужчин.

Фрэнсис не могла точно сказать, когда она впервые почувствовала себя разочарованной и несчастной; она помнила лишь, что однажды утром проснулась с мыслью о том, что Джим отнюдь не жертва своей профессии, что он пользуется своим положением для того, чтобы по возможности чаще бывать вдали от жены. Она начала подозревать, что Джим вовсе не любит ее, что после свадьбы он быстро охладел к ней. Наконец ей стало невмоготу таить подозрения в себе, и она попыталась поделиться ими с Кэтрин, которая сочла ее опасения пустыми и неразумными и посоветовала обратиться к психоаналитику. Поначалу Фрэнсис встретила слова Кэтрин в штыки — ей не нужен врач, она не сумасшедшая! Просто она чувствует себя несчастной оттого, что ее муж большую часть времени проводит в отъезде, и оттого, что она никак не может забеременеть.

Сидя перед мольбертом и размышляя о своей судьбе, Фрэнсис вдруг вспомнила, что Джим не только пропустил все годовщины их свадьбы — за четыре года их семейной жизни он лишь раз остался дома на Рождество. В дни своего рождения Фрэнсис получала восхитительные подарки — один раз из Парижа, дважды из Рима и, наконец, из Лондона. Ни романтического ужина при свечах, ни полной интимного очарования ночи любви — одни телефонные звонки откуда-нибудь из гостиничного номера или аэропорта.

— Сколько вам лет, миссис Лайнд? — осведомился врач, прослушав сердце и легкие Фрэнсис при помощи стетоскопа.

— Двадцать восемь. — В эту минуту Фрэнсис более всего беспокоило, все ли в порядке у нее со здоровьем.

До шестой годовщины свадьбы оставалась неделя, и впервые за все время Джим собирался провести этот день дома. Фрэнсис уже давно вынашивала тщательно продуманные планы уютного праздничного вечера вдвоем, и ей была ненавистна сама мысль о том, что ее усилия пойдут прахом. Она оскорбила Джима подозрением, обвинила его в пренебрежении супружеским долгом и теперь хотела загладить свою вину…

— Давление чуть выше нормы, но причин для волнений нет, — сообщил врач, снимая эластичную манжету с руки Фрэнсис. — А теперь скажите, чем, собственно, обусловлено ваше… беспокойство?

Фрэнсис на мгновение задумалась. Она уже хотела сказать, что не знает, но вдруг поняла, что врач имеет в виду симптомы психического свойства.

— Я чувствую себя такой усталой, мне едва хватает сил выбраться утром из постели, — обескураженно произнесла она.

— Когда вам бывает хуже — утром или вечером? — спросил врач, делая пометки в карточке.

— Как правило, по утрам.

Врач ощупал ее шею, выискивая опухоли лимфатических узлов.

— Когда у вас была последняя менструация? — осведомился он, водрузив на лоб круглое зеркальце и заглядывая в глаза Фрэнсис.

— Кажется, шестого марта, — ответила она, помолчав.

— Понятно. — Врач сделал паузу. — У вас в семье были болезни, передававшиеся из поколения в поколение?

— Я не… О каких болезнях вы говорите?

— Например, заболевания сердца.

Фрэнсис ненадолго замолчала.

— Пару лет назад у моего отца был сердечный приступ — кажется, доктор назвал его стенокардией, — .вспомнила она. — Тогда отца положили в больницу, и он до сих пор принимает лекарства, но приступы больше не повторялись.

— А в семье вашего мужа?

Фрэнсис растерянно умолкла.

— Честно говоря, я совсем ничего не знаю о семье мужа, — призналась она наконец. — Он предпочитает умалчивать о своих близких.

— Понятно. — Врач записал в карточку что-то еще и сказал:

— Придется сделать анализы.

— Анализы? — На лице Фрэнсис отразилось беспокойство.

— Не волнуйтесь, миссис Лайнд, — произнес врач. — Уверяю вас, любой человек время от времени должен пройти эту процедуру — анализы мочи, крови… Я лишь хочу исключить кое-какие предположения.

Фрэнсис кивнула.

— У меня что-то не в порядке, доктор Эллерман? — с тревогой в голосе спросила она. — Я имею в виду — что-нибудь серьезное? У вас ведь есть какие-то догадки, подозрения…

Врач терпеливо улыбнулся.

— Я бы не стал торопиться с выводами, — ответил он. — Впрочем, могу вас успокоить. На мой взгляд, серьезных причин для беспокойства нет.

— Когда вы узнаете наверняка?

— Позвоните в четверг после обеда, — сказал доктор, выписывая рецепт. — К этому времени я получу результаты анализов. А пока закажите в аптеке вот это средство и принимайте его, как только почувствуете тошноту. Вам сразу станет легче. Поверьте моему слову.

Фрэнсис ехала вдоль берега залива Лонг-Айленд, направляясь к Саунд-Бич. Разговор с доктором Эллерманом не принес ей успокоения. Почему он хотя бы не намекнул на причины своего беспокойства? Фрэнсис была рассержена. Как будто ей мало собственных страхов!

Она заехала в местную аптеку и предъявила рецепт.

Бенедиктин. Название казалось ей смутно знакомым, и Фрэнсис попыталась припомнить, где она слышала его прежде. Спохватившись, что дома кончился аспирин, Фрэнсис выбрала флакончик своей обычной марки и отнесла покупки в кассу, расположенную у витрины. Расплачиваясь, она заметила через дорогу кафе-мороженое и, повинуясь внезапно возникшему желанию, решила отведать чего-нибудь сладкого. Она уложила лекарства в машину и, перейдя улицу, вошла в кафе.

Здесь она заказала роскошный банановый сплит, усыпанный орехами и увенчанный горкой взбитых сливок, и уселась за отдельный столик у окна, вдруг вспомнив, что с самого детства не давала воли своим прихотям. В те славные времена она, избалованная дочь состоятельных родителей, живущих в Манхэттене, не отказывалась ни от одного из своих капризов. Отец частенько возил ее и Кэти в «Мейси» и покупал им все, чего бы им ни захотелось. Они обе неизменно выбирали банановый сплит и наедались до отвала. «Не переусердствуйте, девчонки, — остерегал их отец. — Если вы будете слишком много есть, то растолстеете и мне будет не так-то просто найти для каждой из вас по прекрасному принцу!»

Разумеется, он говорил это в шутку, и все же Фрэнсис показалось, что ее девичьи фантазии наконец становятся реальностью, когда она познакомилась с Джимом.

Джим воплощал в себе все, о чем она мечтала: он был красив, галантен, остроумен и романтичен.

Фрэнсис долго не могла понять, что именно в поведении Джима дало ей повод заподозрить, что он ее не любит… вплоть до нынешнего утра, проведенного в кабинете доктора Эллермана. Признавшись врачу в том, что она ничего не знает о семье мужа, Фрэнсис вдруг осознала: Джим никогда полностью не доверял ей, не желал открывать ей свою душу. Он никогда не говорил о своей семье, о своем детстве, о своих мечтах и планах на будущее, никогда не делился с ней своими переживаниями. Зачерпнув последнюю ложку лакомства и отправив ее в рот, Фрэнсис почувствовала, что из ее глаз катятся слезы. Да, она вынуждена признать: Джим всегда был идеальным супругом… но только внешне.

Джим дал ей все, о чем она только могла мечтать, кроме одного, самого желанного — он не захотел поделиться собой.

«Зачем я тебе понадобилась, Джим? — думала она. — Что ты видишь, когда смотришь на меня?»

Четверг тянулся так медленно, что Фрэнсис казалось — этот день никогда не кончится. К двум часам пополудни ее терпение иссякло. Она почувствовала, что не может больше ждать, и сама позвонила доктору Эллерману. Ей велели не вешать трубку, и Фрэнсис пришлось подождать еще несколько минут, которые показались ей вечностью.

Наконец в трубке послышался голос Эллермана.

— Добрый день, миссис Лайнд, — оживленно приветствовал он ее. — Как мы сегодня себя чувствуем?

— Ужасно, — призналась Фрэнсис. — Вы уже получили результаты моих анализов?

— Их только что положили мне на стол, — ответил врач. — Как я уже сказал во вторник, никаких причин для беспокойства нет.

— Вы говорили, что нет серьезных причин, — возразила Фрэнсис.

— И я был прав, — отозвался Эллерман. — Ваше недомогание вполне типично для такой молодой и здоровой женщины, как вы. Мисс Лайнд, у вас будет ребенок.

 

Глава 5

Нью-Йорк, май 1956 года

Увидев дочь, которая пробиралась к его столику сквозь толпу, заполонившую ресторан, Гаррисон Колби вспомнил их предыдущую встречу за обедом, на которой настояла Фрэнсис. Он надеялся, что дочь не станет вновь просить избавить Джима от поездок в Европу, чтобы он мог больше времени проводить в Штатах. Поведение дочери, ее странные мысли и желания беспокоили Колби, хотя и по-своему.

Как только Фрэнсис подошла к столику, он поднялся ей навстречу, отметив, что уже давно не видел дочь в такой хорошей форме. На ней был строгий белый костюм, широкополая летняя шляпа и бирманские жемчуга, которые он подарил ей много лет назад. Фрэнсис собрала волосы на затылке в классический пучок, а лицо умело подкрасила, чтобы подчеркнуть свою природную красоту. Прежде чем занять свое место, Фрэнсис нежно обняла отца.

— Я очень рада, что ты смог откликнуться на мое приглашение, папочка, — сказала она. — У тебя так много дел.

Колби улыбнулся и сел за столик.

— Я не настолько занят, чтобы отказаться пообедать с тобой, милая, — ответил он. — И ты прекрасно об этом знаешь.

— Ты поддерживаешь связь с Джимом? — спросила Фрэнсис.

— Да, мы разговаривали на днях. Он сказал, что пытался дозвониться домой, но никто не взял трубку, — отозвался Колби. — Наверное, ты ездила по магазинам.

Фрэнсис покачала головой:

— Я была у доктора.

— Тебе нездоровится?

— Нет, все в порядке. Я просто решила на всякий случай показаться врачу.

У столика возник официант, готовый принять заказ, и Колби попросил второй мартини — первый бокал он выпил, ожидая дочь, — а Фрэнсис отказалась от коктейля.

— А как же твой дайкири? — с удивлением осведомился Колби.

— Теперь мне нельзя употреблять спиртное. — Фрэн мгновение помолчала и выпалила:

— Именно поэтому я и пригласила тебя, папа. У меня будет ребенок.

Колби посмотрел на нее, недоверчиво вытаращив глаза.

— Значит, ты беременна? — спросил он. — Милая моя, ведь это самая лучшая новость, какую ты могла мне сообщить! А Джим знает?

Фрэнсис вновь качнула головой.

— Затем-то я и спрашивала, поддерживаешь ли ты с ним связь, — ответила она. — Меня интересует, знаешь ли ты, когда он вернется домой. — Фрэнсис на секунду умолкла. — Джим находится в отъезде лишь четыре недели, но эти недели кажутся мне месяцами. Сначала он пропустил годовщину нашей свадьбы. Я так ждала этот день, готовилась устроить настоящий праздник и встретить его вместе с Джимом, но ему пришлось вылететь из Лондона в Париж. Я знаю, папа, мне полагается относиться к таким вещам с пониманием, но я не могу. Джиму предстоит стать отцом, а он до сих пор об этом не догадывается. Порой я думаю, успеет ли Джим познакомиться с собственным ребенком до тех пор, когда тот окончит колледж?

— Фрэнни, мы многократно обсуждали этот вопрос, и…

— И всякий раз ты отделывался одними и теми же отговорками, — перебила Фрэнсис. — Папа, я не хочу растить ребенка как мать-одиночка. Я хочу, чтобы Джим был рядом со мной, хочу, чтобы он сидел в приемной и ждал появления медсестры, которая сообщит ему, кто у него родился — мальчик или девочка. Ведь ты, несмотря на свою занятость, был там, когда мы с Кейт готовились появиться на свет!

— Да, милая, — согласился Колби. — Но бизнес и политика — совсем разные вещи. И ты об этом знаешь.

— Я просто теряюсь в догадках, — продолжала Фрэнсис. — Скажи мне хотя бы одно — Джим действительно хотел бы оставаться дома со мной или он сам просит тебя об этих заграничных командировках?

— Фрэнсис! — возмущенно воскликнул Колби. — Полагаю, ты и сама прекрасно знаешь ответ на этот вопрос!

— Папа, мне страшно, — призналась Фрэнсис. — Я боюсь остаться одна. Мне кажется, что Джим не любит меня так, как любил прежде, что я не смогла стать ему хорошей женой. Я пытаюсь убедить себя, что все это страхи беременной женщины, но, откровенно говоря, эти опасения появились у меня задолго до того, как я; понесла.

Колби протянул над столом руку и сказал, успокаивающе поглаживая пальцы дочери: , — Он вернется домой через пару дней. Вот увидишь — весть о будущем ребенке так взволнует Джима, что тебе и в голову не придет сомневаться в его чувствах.

— Надеюсь, ты прав, — отозвалась Фрэнсис, выдавив улыбку.

— Разумеется, — произнес Колби, пристально глядя на дочь. — Ты только наберись терпения и жди, хорошо?

Вопреки предсказанию Колби весть о беременности Фрэнсис оставила Лайнда равнодушным. Он выслушал Фрэнсис, стараясь продемонстрировать воодушевление, но она уловила его неискренность.

— Ты не хочешь ребенка, Джим? — спросила она, лежа рядом с Лайндом в темной спальне.

— Конечно, хочу, — ответил тот. — Почему у тебя возник такой вопрос?

— Сама не знаю. Просто мне показалось, что ты не рад, — тихо ответила она.

— К сожалению, я не умею выражать свои чувства, — возразил Лайнд. — Ведь я впервые готовлюсь стать отцом и не знаю, удастся ли мне поладить с ребенком. Это очень большая ответственность. Но я действительно счастлив.

— Я верю тебе, но» признаться, ждала, что ты обрадуешься больше.

Лайнд потянулся к Фрэнсис и поцеловал ее.

— Я счастлив, — повторил он. — Скажи… а доктор ничего не говорил насчет того, можно ли… — Лайнд умолк и забрался рукой под ночную рубашку жены, поглаживая ее грудь.

— Можно, но только до той поры, когда до рождения ребенка останется шесть — восемь недель, и если не возникнет осложнений. — Фрэнсис была не в настроении заниматься сексом, она устала и была глубоко разочарована реакцией мужа на известие о ее беременности, но сейчас ей очень хотелось быть как можно ближе к нему, любым доступным способом.

Она откинулась на спину, борясь с неприятным чувством, которое вызывали прикосновения Лайнда к ее соскам. Она прислушалась к своим ощущениям, пытаясь заставить себя возбудиться от его любовной игры.

Тем временем Лайнд улегся на нее сверху, стянул с Фрэнсис рубашку и начал входить в нее, и Фрэнсис поморщилась. Она хотела сказать ему, что не готова, но он уже вторгся внутрь, с неожиданной страстью Овладевая ею.

Фрэнсис была рада, что он не» видит в темноте слез на ее ресницах.

Роды ожидались в декабре, и ближайшие шесть месяцев растянулись для Фрэн на долгие годы. Ей казалось, что Джим пребывает в командировках еще дольше, чем прежде, невзирая на то что она умоляла его оставаться дома, потому что теперь он был нужен ей больше, чем когда-либо. И хотя по возвращении из поездок Лайнд непременно привозил подарки для младенца, Фрэнсис была убеждена, что он не хочет ребенка, что он притворяется, выставляя напоказ чувства, которых на самом деле не испытывает. «Ничего страшного, — говорила она себе. — Теперь это уже не имеет значения.

У меня будет ребенок».

Лайнд не проявил особого интереса к выбору имени будущего ребенка, поэтому Фрэнсис приняла решение, не спрашивая мужа. Если родится мальчик, его назовут Джеймсом — в честь отца, — а если девочка, ее окрестят Амандой. Фрэнсис не вкладывала в это имя какой-то особый смысл, просто оно казалось красивым и всегда нравилось ей.

Ей очень хотелось узнать, какие имена предпочитал Джим.

В июле Лайнд улетел в Рим. Он уехал в понедельник, обещая вернуться в пятницу, но в четверг позвонил Фрэнсис и сказал:

— Послушай, милая, мне очень жаль разочаровывать тебя, но у меня так много дел, что я смогу вырваться отсюда в лучшем случае на следующей неделе.

— Я понимаю, дорогой, — ответила она, борясь со слезами. — Когда ты приедешь, мы устроим настоящий праздничный пир, ладно?

— Договорились.

Лайнд звонил из римского аэропорта Леонардо да Винчи. Полчаса спустя он поднялся на борт самолета, выполнявшего коммерческий рейс в Москву.

Лайнд позвонил неделю спустя.

— Завтра утром я непременно буду дома, обещаю, — извиняющимся тоном произнес он. — Поставь на холод бутылку «Дом Периньон», отметим нашу дату — надеюсь, ты понимаешь, о чем я.

На сей раз Лайнд звонил из аэропорта Даллеса в Вашингтоне, где он задержался на сутки для доклада.

Примерно так протекала их семейная жизнь в течение всего срока беременности Фрэнсис. Джим никогда не возвращался вовремя и через несколько дней после приезда неизменно исчезал вновь. «Такое впечатление, что он меня избегает», — печально размышляла Фрэнсис, сидя в своем автомобиле на площади аэропорта и следя за отправлением самолета, на котором Лайнд улетал в Лондон.

Во время беременности приступы депрессии лишь усугубились. Фрэнсис обратилась за помощью к врачу, но тот сказал, что в его распоряжении нет ни лекарств, ни иных средств облегчить ее страдания. У нее только один выход, с сожалением заметил врач, — перетерпеть, пока ребенок не появится на свет.

Период, который должен был стать самой счастливой порой в ее жизни, оказался совсем иным. Фрэнсис не оставляло ощущение, что окружающий ее мир разбивается вдребезги. Она чувствовала себя одинокой и нелюбимой, она уже не сомневалась, что муж пренебрегал ею — в мыслях и до некоторой степени физически — именно тогда, когда она нуждалась в нем больше всего.

Ее терзал страх, что Джим застрянет где-нибудь в чужой стране, когда ей придет время рожать. Ее ужасала перспектива остаться одной, без мужа, от которого она ждала поддержки в мгновение, грозившее стать самым решительным испытанием в ее жизни.

Фрэнсис то и дело плакала без всякой на то причины, проливая слезы из-за сущих пустяков, выплескивая в рыданиях свой неодолимый гнев и зачастую до такой степени пугая свою домоправительницу Сэди, что несчастная женщина принималась названивать Кейт или Колин, прося приехать в Саунд-Бич и успокоить, утихомирить хозяйку. Колин поспешила обвинить во всех бедах Лайнда, хотя ее муж не переставал твердить, что молодой человек лишь исполняет свои обязанности в Европе. Кэтрин, озабоченная состоянием сестры, вновь и вновь советовала ей обратиться к психоаналитику. Ей казалось, это поможет Фрэн справиться со своими беспочвенными страхами и подозрениями, будто бы ее муж пользуется своим служебным положением, чтобы как можно меньше бывать дома.

Все они были бы порядком ошеломлены, если бы узнали, чем на самом деле Джим занимается в Европе.

Схватки начались в четверг, шестого декабря, сразу после полуночи. Переполошившись, Фрэнсис позвонила единственному человеку, который, по ее мнению, мог помочь ей в создавшейся ситуации, — своей сестре.

— Кэти, у меня боли, — задыхаясь, сказала она в трубку. — Джим сейчас в Риме… а я не знаю, что делать.

— Успокойся, все в порядке, — ответила Кэтрин. — Я уже выезжаю. Позвони доктору Эллерману и скажи, что я привезу тебя в клинику, пусть он едет прямо туда.

— Ладно, позвоню, — произнесла Фрэнсис слабеющим голосом.

Кейт приехала очень быстро.

— Слава Богу, на всей трассе до Шорхейма не было ни одного полицейского, — весело щебетала она, спуская по лестнице чемодан сестры. — Кажется, я превысила установленный предел скорости — и намного.

— Ты сказала маме и папе? — спросила Фрэнсис.

— Еще бы, — произнесла Кейт. — Когда я выезжала, папа пытался дозвониться Джиму в Рим.

— Джим вернется только на следующей неделе, — мрачно заметила Фрэнсис.

— Ну нет, он приедет гораздо раньше — как только узнает о родах, — уверенно заявила Кейт, усаживая ее в автомобиль.

— Сомневаюсь, — возразила Фрэнсис. — По-моему, он не хочет ребенка, Кэти.

— Чепуха. — Кэтрин захлопнула дверцу и, торопливо обежав машину, заняла место за рулем. — Даже если Джим до сих пор не выказывал особой радости, его отношение сразу изменится, как только он возьмет малютку на руки. Вот увидишь.

— Джим не похож на других людей, — сказала Фрэнсис. — Он не слишком щедр на проявления своих чувств.

— Но ведь он любит тебя, не правда ли? — спросила Кейт, заводя мотор.

— Раньше мне тоже так казалось. Но знаешь, я как-то вспомнила, что он никогда не рассказывал мне о своей семье, никогда не говорил о своих родственниках, о том, как он к ним относится, кто из них еще жив…

— Вероятно, ему нечего было рассказывать, — предположила Кейт.

Фрэнсис бросила на нее озадаченный взгляд.

— Ты сама говорила, что Джим не ладит со своими родственниками, разве что с дядей, который приезжал к вам на свадьбу, — добавила Кейт. — Может быть, он не хочет о них вспоминать.

— Может быть, — удрученно промолвила Фрэнсис. — Хотела бы я знать, что он на самом деле чувствует.

Схватки длились почти четырнадцать часов. За полдень Фрэнсис разрешилась ребенком весом семь фунтов три унции. Это была девочка. Едва появившись на свет, она залилась яростным криком и тут же попыталась засунуть себе в рот крохотный кулачок.

— Видимо, она хочет есть, — сказала Кейт медсестре, которая дежурила в отделении для новорожденных.

— Нет, это невозможно, — заспорила сестра. — Младенцы ощущают голод не раньше чем через шесть часов после рождения.

Кейт бросила на медсестру лукавый взгляд:

— Скажите это ей. Моя племянница проголодалась.

Только ближе к вечеру Фрэнсис впервые позволили подержать в руках ее дочь. И невзирая на свои намерения назвать ее Амандой, при первом же взгляде на ребенка она приняла другое решение.

— Она так похожа на Джима, — сказала Фрэнсис, всматриваясь в маленькое личико.

— Это точно, — подтвердила Кейт.

Фрэнсис устремила на девочку долгий взгляд.

— Я назову ее в честь Джима, — наконец произнесла она.

— Как это? Джимми, что ли? — неуверенно осведомилась Кейт, посмотрев на сестру.

— Нет, — ответила Фрэнсис, лучась улыбкой. — Я нареку ее Джейм. Джейм Виктория Лайнд.

Гарри Колби встретил Лайнда в аэропорту и повез его в клинику.

— Хорошо, что ты успел на первый рейс, Джим, — сказал он. — Ты же знаешь, как нервничала в последнее время Фрэнсис. Она вбила себе в голову, что ты не вернешься до следующей недели, что тебя совсем не интересует ребенок.

— Чушь, — отрезал Лайнд. — Я говорил с Фрэнсис, пытался убедить ее, что хочу как можно быстрее вернуться домой — особенно сейчас. Я беседовал с ее врачом, и он сказал, что это одна из опасностей беременности и такое случается гораздо чаще, чем можно подумать. Я уже не знаю, что мне делать — разве что уйти из фирмы и поступить на такую работу, где я мог бы отсиживать положенные часы и спать дома каждую ночь.

— Думаю, в этом не будет необходимости, Джим, — уверенно произнес Колби. — Теперь, когда у Фрэн появился ребенок, она с большей охотой будет сидеть дома, играя в дочки-матери. Уж поверь мне. Даже Колин при всей ее нелюбви к домашним заботам опекала своих дочерей, словно наседка.

— Может быть, когда Фрэнсис вернется к нормальному состоянию — я имею в виду физически, — ее мрачное настроение наконец развеется, — вслух подумал Лайнд. — По мнению доктора Эллермана, причина ее депрессии в нарушении гормонального обмена.

— Фрэнсис обязательно поправится, Джим. Вот увидишь.

Когда Лайнд появился в клинике, Фрэнсис отдыхала. Лайнд наклонился к ней, ласково поцеловал в лоб, и она открыла глаза.

— Джим… А я думала, ты вернешься домой только в…

Лайнд улыбнулся.

— И пропущу появление на свет своего первого ребенка? — подхватил он, стараясь говорить с воодушевлением, которого не ощущал. — Ничто не могло задержать меня на пути домой. — «Кроме КГБ», — мысленно добавил он мрачно.

— Ты уже видел ее? — спросила Фрэнсис.

Лайнд покачал головой.

— Я только что приехал. Твой отец встретил меня в аэропорту.

— Наша девочка — вылитая ты, но в миниатюре.

Надеюсь, ты не будешь против — я решила назвать ее в твою честь. Джейм Виктория. Ну, как звучит?

— Замечательно. Я польщен.

— Ведь это твоя дочь, — подчеркнула Фрэнсис. — И она очень похожа на тебя.

Лайнд легко прикоснулся к ее волосам.

— Неужели дела так плохи?

— Хуже, — с улыбкой ответила Фрэнсис. — Кейт говорит, она раскричалась во всю мочь, едва открыв глаза.

И кстати, она родилась голодной.

— Да, это моя дочь, никаких сомнений, — усмехнувшись, сказал Лайнд.

В дверях появилась медсестра.

— Миссис Лайнд, скоро вам принесут новорожденную, — сообщила она и удалилась.

Четверть часа спустя в палату вернулась медсестра, неся крохотный сверток, упакованный в мягкое розовое одеяльце. Она передала ребенка Фрэнсис и, повернувшись к Лайнду, негромко произнесла:

— Теперь я вижу, на кого она похожа.

Лайнд нервно улыбнулся:

— Мне так и сказали.

Фрэнсис кивком указала ему на место подле себя и откинула одеяло, чтобы он мог увидеть лицо ребенка.

«Господи, она и вправду очень похожа на меня», — подумал Лайнд.

— Можно я ее подержу? — услышал он свой голос.

— Конечно. — Фрэнсис положила девочку ему в руки, показала, как поддерживать ладонями ее голову и спинку. — Не бойся, — добавила она. — Ты не повредишь ребенку. Она гораздо крепче, чем кажется, и не забывай — она переживет нас обоих.

Лайнд уже не слушал. Он с изумлением смотрел на крохотное существо, которое доверчиво таращило на него глаза. У ребенка было его лицо, волевое, с правильными чертами, его глаза темно-зеленого цвета, напоминавшего сосновую хвою. И его волосы. Маленькая головка девочки была покрыта темно-рыжими завитками точно того же оттенка, что волосы отца. До сих пор, вплоть до этой самой секунды, Джеймсу Виктору Лайнду и в голову не приходило думать о собственной бренности и о продолжении рода. У него никогда не возникало желания иметь семью и заводить детей.

Но теперь, стоило ему увидеть свою новорожденную дочь, его захлестнула волна чувств, грозящая переполнить само его существо. Он был изумлен силой пронзившей его любви. Держа на руках свою дочь, Лайнд чувствовал, как освобождаются чувства, долгие годы дремавшие в его душе. На мгновение ему показалось, что окружающий мир исчез — исчезли Фрэн и Колби, больничный персонал, Гарри Уорнер, ЦРУ и КГБ. Ничто не существовало для него, кроме дочери, которую он нежно баюкал в ладонях. Он не хотел с ней расставаться.

«Джейм, — думал он, — смогу ли я когда-нибудь объяснить тебе, как сильно я тебя люблю?»

 

Глава 6

Саунд-Бич, Лонг-Айленд, июнь 1962 года

Лайнд стоял у окна своего кабинета, наблюдая за Джейм, которая возилась с соседскими детишками во дворе у парадного крыльца. Он то и дело невольно улыбался. Его дочь была поистине чудом. В свои пять с половиной лет она была чересчур высокой для своего возраста, шумной, крепкой и бесстрашной девчонкой, скорее похожей на мальчишку. «И это тоже здорово», — подумал Лайнд. Джейм ничуть не походила на сверстниц — Лайнд и сам был в детстве настоящим изгоем.

Фрэнсис нимало не заботилась о воспитании дочери, и та понятия не имела, как полагается вести себя девочкам. Возраставшее с каждым годом безразличие Фрэнсис к дочери вынудило Джейм во всем равняться на отца.

Она превратилась в настоящую девчонку-сорванца с мальчишескими ухватками; свои темно-рыжие волосы она предпочитала заплетать в косички, перехватывая их резинкой, носила джинсовые или вельветовые штаны и презирала рюши и оборки, называя их «дурацкими висюльками». Она лазила по деревьям, играла в софтбол и частенько таскала в заднем кармане штанов рогатку.

Лайнд вспомнил, сколь искусно она управлялась с этим оружием, и, не удержавшись, прыснул. Он не сомневался, что Джейм вот-вот потребует подарить ей настоящее ружье и ему придется купить его ей.

Лайнд покачал головой и вернулся за рабочий стол.

Просто удивительно, как круто изменила его жизнь дочь за те недолгие годы, что она существовала на свете, — жизнь того самого Джеймса Лайнда, который и думать не хотел о детях как о продолжении самого себя. Живая, привлекательная, бесконечно упрямая Джейм всколыхнула в его душе чувства, о которых он даже не догадывался до ее рождения.

С той поры Лайнд все больше времени проводил дома. Когда ей исполнилось четыре месяца, он добился значительного сокращения своих обязанностей в компании, как называли фирму Колби ее служащие. И хотя он не смог находиться дома в тот момент, когда Джейм делала свои первые робкие шаги, хотя ему не удалось услышать ее первые слова, в общем и целом он проводил с дочерью немало времени. Их объединяла крепкая связь, куда более сильная, чем обычно возникает у отцов и дочерей. Между Лайндом и Джейм существовали особые отношения, в которых не было места семье, друзьям и даже Фрэнсис.

Лайнд посмотрел на обрамленную бронзой фотографию жены, стоявшую на его столе, Фрэнсис по-прежнему была хороша собой, хотя ее красота начинала блекнуть. Она еще не утратила физической привлекательности, но уже лишилась какой-то искорки, изюминки. Лайнд взял снимок в руки и долго разглядывал его.

Мягкие светлые волосы Фрэн были собраны в пышную прическу, а голубой костюм и плоская шляпка с маленькими полями явно создавались в подражание Джекки Кеннеди, Первой леди Америки. Фрэнсис могла быть прекрасной. Беда в том, что в ней не оставалось жизни, души, той дерзости и пыла, которые Джейм, вне всяких сомнений, унаследовала от отца. Лайнд нахмурился.

Фрэнсис всегда жаловалась на его слишком частое отсутствие, но сейчас она казалась еще более замкнутой, углубленной в себя. Она потеряла интерес к хозяйству, живописи и даже к дочери, о которой так страстно мечтала когда-то.

Когда-то… Лайнд вновь поставил фотографию на угол стола. После того как Джейм привезли из клиники домой, Фрэнсис целиком отдалась материнству. Первые три года она была самоотверженной матерью. Все, что было связано с дочерью, становилось объектом ее неусыпных забот. Изменения в ее характере оказались такими медленными и постепенными, что Лайнд поначалу не замечал их. Однако теперь произошедшие в ней перемены было невозможно игнорировать. Фрэн все чаще запиралась в спальне с каким-нибудь душещипательным романом вроде «Унесенных ветром», предаваясь грезам наяву. С каждым днем она чувствовала себя все более подавленной и угнетенной.

«Насколько велика в этом моя вина?» — задавался вопросом Лайнд. Он женился на Фрэнсис по расчету, не по любви, ведь иначе его замысел был обречен на провал. К несчастью, за шесть минувших лет его чувства к жене не изменились, хотя с годами он заметно смягчился, научился состраданию, и все же…

Его размышления прервал голос дочери, возвысившийся до гневного крика. Лайнд вскочил из-за стола и бросился к окну. Во дворе началась драка — Джейм лупила мальчишку, с которым мирно играла еще час назад. Она повалила его на землю и уселась сверху, нанося яростные удары своими маленькими кулачками.

— Джейм! — окликнул ее Лайнд и, увидев, что дочь не обращает на него внимания, торопливо пересек прихожую и выскочил на крыльцо. — Джейм! — вновь крикнул он, облокотившись о балюстраду. — Прекрати сию же секунду!

Джейм подняла голову и, заметив отца, тут же встала на ноги. Мальчик вскочил и ринулся прочь. Увидев, что соперник вот-вот убежит, Джейм круто развернулась и сердито погрозила ему вслед кулаком.

— Эй ты, придурок! — охрипшим голосом воскликнула она. — Не вздумай совать сюда свой нос, а то получишь по яйцам!

— Джейм! — в третий раз крикнул Лайнд, потрясенный жестокостью дочери и грубостью ее выражений. — Джейм, хватит!

Девочка вновь повернулась к нему и сунула руки в карманы своего изодранного, испачканного комбинезона. Зеленые глаза Джейм пылали яростью, но она сумела удержать себя в руках. На ее левой щеке расплывалось грязное пятно, резинка с одной из косичек куда-то запропастилась, и ее темно-рыжие волосы беспорядочно разметались по шее.

— Кто просил тебя встревать? — осведомилась она, глядя на отца, который спускался к ней по ступеням. — Еще чуть-чуть, и я бы его замочила.

Лайнд, улыбаясь, опустился перед ней на колени и достал из кармана носовой платок.

— Это уж точно, — сказал он, осторожно вытирая щеки девочки. — Ты задала ему славную трепку, верно? — Он старался сдержать улыбку, не желая поощрять подобные поступки дочери.

— Еще бы, — отозвалась Джейм, энергично тряхнув головой. — Если бы ты его не спугнул, я бы победила!

Лайнд рассмеялся.

— Я ни капли в этом не сомневаюсь, принцесса, — сказал он, подхватывая Джейм на руки. — Но нельзя же избивать своих соседей. Настоящим леди не пристало драться.

Девочка презрительно сморщила нос.

— Ты хотел сказать — слабым маменькиным дочкам! — возразила она.

— Называй как хочешь, — проговорил Лайнд и поднялся по ступеням, осторожно неся Джейм на одной руке и открывая другой входную дверь. — С такими привычками ты никогда не станешь настоящей леди.

— А я и не хочу, — отрезала девочка. — Я хочу стать такой, как ты, — добавила она с шаловливой улыбкой.

— Господи, еще чего не хватало! — Сама эта мысль вызвала у Лайнда безудержный смех. — Нет, не хочешь, — т заверил он девочку, опуская ее на пол в прихожей. — Ты будущая женщина, и я постараюсь сделать так, чтобы ты выросла настоящей женщиной. И уж коли об этом зашел разговор, позволь спросить тебя: где ты нахваталась таких словечек?

— Каких словечек, папа? — спросила Джейм.

— Сама знаешь каких. Тех самых, которые ты сказала Томми, объясняя ему, в какое место ты собираешься его стукнуть. — Лайнд никогда не употреблял вульгарных выражений в присутствии дочери и теперь, вынужденный обсуждать их с ней, чувствовал себя очень неловко.

— Ах эти!

— Да, именно эти, — сказал он, неодобрительно взирая на Джейм.

Девочка скорчила рожицу;

— Я слышу их каждый день, — сообщила она.

— Где? — спросил Лайнд.

Почувствовав, что отец сердится, Джейм спрятала глаза.

— В конюшне, — наконец призналась она.

— Они говорят эти слова при тебе? — Первым побуждением Лайнда было немедленно уволить всех своих конюхов.

Джейм помотала головой:

— Нет, не говорят… но я слышу эти слова, когда они думают, что меня нет рядом. — Она усмехнулась.

Лайнд расхохотался.

— Я не завидую тому парню, который возьмет тебя в жены, принцесса, — сказал он, отсмеявшись. — Ты загонишь в гроб самого крепкого мужчину.

Джейм хихикнула.

— Сэди! — позвал Лайнд, выпрямляясь. — Сэди!

На верхней лестничной площадке появилась грузная седоволосая домоправительница.

— Слушаю, сэр, — произнесла она.

— Где ваша хозяйка? — спросил Лайнд.

Сэди нахмурилась.

— У себя в комнате, если не ошибаюсь, — ответила она.

«Как всегда, — подумал Лайнд. — И зачем я только спрашивал?»

— Сэди, будьте добры отвести Джейм наверх и отмыть ее, — попросил он. — Кажется, она опять влипла в грязную историю.

— Опять, сэр? — Старуха фыркнула. — Это уже в четвертый раз за день. Боюсь, у нее не осталось чистой одежды на смену.

— Поищите, вдруг что-нибудь найдется, — с досадой произнес Лайнд, раздражаясь при мысли о том, что Фрэнсис не желает заниматься собственной дочерью.

— Слушаюсь, сэр, — ответила Сэди, тяжело вздохнув. — Пойдем, Джейм.

Наблюдая за девочкой, взбиравшейся вверх по лестнице, Лайнд с возраставшим беспокойством думал о том, как ей живется. Разумеется, Сэди делает все, что в ее силах, но она чересчур сурова с девочкой, ее подход к воспитанию отличается формализмом и излишней строгостью.

«Господи Боже мой! — с возмущением подумал Лайнд. — Ребенку нужна мать! Куда только смотрит Фрэн?»

Фрэнсис Лайнд сидела у туалетного столика в спальне и укладывала волосы, считая в уме движения расчески.

Ее муж сидел на краю постели, снимая туфли.

— По-моему, тебе стоило бы уделять больше времени Джейм, — заметил он. — Ей нужны женская рука и влияние матери.

— Зачем ей я? — холодным тоном отозвалась Фрэнсис, продолжая размеренно водить расческой по волосам. — Она твоя дочь, вот ты ею и занимайся.

Лайнд повернулся и посмотрел на жену, но она по-прежнему сидела к нему спиной, уставившись в зеркало.

— Что это значит, черт побери? — осведомился он, не скрывая раздражения.

— То, что я сказала, — безразлично ответила Фрэнсис. — Джейм твоя дочь, она очень похожа на тебя. Я не нужна ей. Ей вообще никто не нужен.

— Что за чушь! — Лайнд вскочил с кровати, срывая с себя рубашку. — Известно ли тебе, что сегодня она устроила очередную потасовку? Или тебе плевать?

— Судя по твоим словам, Джейм вполне способна постоять за себя, — сказала Фрэнсис и, проведя по волосам сотый раз, положила расческу на столик, но не отвернулась от зеркала.

— А куда ей деваться, коли она не может на тебя рассчитывать?! — рявкнул Лайнд, едва сдерживая гнев. — Джейм играет только с мальчишками и на дух не переносит своих сверстниц. Каждый день она дерется и торчит в конюшне — слышала бы ты, каким словам она там научилась!

Фрэнсис повернулась на своем пуфике из розового бархата и наконец посмотрела на мужа.

— Джейм не нуждается в моей помощи или руководстве, — ровным голосом произнесла она. — Ей нужен только ты — она ненавидит всякого, кто мешает ей проводить время с тобой.

Лайнд смотрел на супругу, не веря своим ушам.

— Господи, Фрэн, ты говоришь так, словно терпеть ее не можешь! Ведь она еще ребенок — твой ребенок! — Разгневанный поведением жены, он сердито покачал головой и, безнадежно взмахнув рукой, скрылся в ванной и в знак недовольства с силой захлопнул за собой дверь.

Фрэнсис вздохнула, повернулась к зеркалу и долго рассматривала свое отражение. Если что-то и могло вывести мужа из себя, так только подозрение, что кто-то пренебрегает его драгоценной дочкой. С другой стороны, думала Фрэнсис, того внимания, которое Джим уделяет ребенку, с лихвой хватает девочке. Теперь вся его жизнь сосредоточилась в ребенке — во всяком случае, ей так казалось. Пока не родилась Джейм, он пользовался любым предлогом, чтобы оставаться вдали от дома, от жены. Фрэнсис надеялась, что появление ребенка изменит это положение, и она оказалась права. Теперь он уезжал с явной неохотой, а когда бывал дома, каждую свободную минуту посвящал Джейм. На других у него не оставалось времени.

«Все ради Джейм и лишь для Джейм, — с раздражением подумала Фрэнсис. — Он никого не замечает, кроме Джейм. Господи, похоже, я ревную к собственной дочери», — сказала себе Фрэнсис, ошеломленная внезапной догадкой.

Лайнд сидел за обеденным столом, переводя взгляд с жены на дочь. Джейм, слишком возбужденная, чтобы есть, взахлеб делилась впечатлениями об утреннем уроке верховой езды. Фрэнсис не поднимала глаз от стола, но лишь рассеянно возила вилкой по тарелке, словно ее мысли витали где-то далеко.

— ..а Хэнк говорит, что я скачу на лошади лучше любого мальчишки из нашего класса, — щебетала Джейм, замолкая, только чтобы пригубить молоко. — На следующей неделе он собирается выпустить меня на соревнования. — Девочка повернулась к отцу, радостно поблескивая зелеными глазами:

— Ты придешь посмотреть, папа?

Лайнд улыбнулся.

— Я ни за что не пропущу такое зрелище, принцесса, — заверил он ее и бросил взгляд на Фрэнсис, которая по-прежнему смотрела в тарелку. — Первые скачки в жизни — это же настоящее событие, правда? А значит, тебе полагается награда.

— Награда? — Джейм удивленно воззрилась на отца. — Но, папа, ты ведь только что узнал о скачках!

Лайнд мягко рассмеялся.

— От твоего взгляда ничто не укроется, — сказал он, доставая огромную белую коробку, перевязанную красной шелковой лентой, и подавая ее дочери, которая вопросительно смотрела на него.

— Что это, папа?

— Разверни и узнаешь.

Джейм сорвала тонкую обертку, мгновенно превратив бумагу в лохмотья, действуя с той же энергией, которая отмечала любой ее поступок. Обсыпав пол у ног горой бумажных клочков, она сняла с коробки крышку и издала восхищенный вздох. В коробке лежал женский костюм наездника — белые бриджи, черная куртка и кепка того же цвета.

— По-моему, именно этот костюм ты присмотрела, когда мы в последний раз ездили в Манхэттен, — добавил Лайнд улыбаясь.

— Да-да, это тот самый! — Джейм вскочила на ноги и крепко обняла отца. — Я сейчас же его примерю!

— Прежде чем встать из-за стола, нужно спросить разрешения, — заметил Лайнд.

— Да, конечно! — Джейм нетерпеливо кивнула. — Так я примерю костюм?

Лайнд улыбнулся.

— Разумеется, если мама не возражает, — согласился он, пытаясь втянуть Фрэнсис в беседу.

Джейм умоляюще посмотрела на мать.

— Можно, мама? — спросила она.

Фрэнсис бросила на девочку бесстрастный взгляд и негромко произнесла:

— Спрашивай у отца. По-моему, он разрешает все, что тебе захочется.

— Класс! — Джейм ринулась прочь с такой прытью, что едва не опрокинула кресло. Она подбежала к двери, зажав под мышкой коробку со свисавшим из нее костюмом.

— Позови Сэди, пусть поможет тебе одеться, — сказал ей вслед Лайнд.

— Ладно, папочка! — Джейм затопала вверх по лестнице, громко взывая:

— Сэди! Где ты, Сэди? А ну шевели задницей!

— Джейм! — строго прикрикнул Лайнд.

— Прости, папа!

Убедившись в том, что Джейм убежала достаточно далеко и не услышит его слов, Лайнд повернулся к жене.

— Твое замечание вряд ли назовешь уместным, — сердито проговорил он.

— О чем ты, милый? — любезным тоном отозвалась Фрэнсис, отводя глаза. Взяв со стола бокал, она медленно потягивала вино.

— О том, как ты сейчас говорила с Джейм, — с напряжением в голосе сказал Лайнд. — Как ты можешь быть такой равнодушной и бесчувственной?

Фрэнсис безучастно посмотрела на него.

— Это очень просто, дорогой мой супруг, — монотонно протянула она. — У меня был прекрасный учитель — ты!

На скулах Лайнда заходили желваки.

— Что бы ты ни затаила против меня, не вздумай вымещать злобу на девочке, черт бы тебя побрал! — отрывисто произнес он.

В голубых глазах Фрэнсис сверкнула ярость — первый за долгое время проблеск чувств.

— Боже упаси! — отрезала она. — Ты готов вознести девчонку на пьедестал! Ты никого не хочешь знать, кроме своей Джейм! Все годы нашей совместной жизни ты старался держаться от меня подальше, но стоило появиться твоей бесценной дочери… — Она начала всхлипывать. — Господи, меня тошнит от тебя! — Фрэнсис швырнула на стол салфетку, вскочила и, секунду посмотрев мужу в глаза, выбежала из столовой.

Лайнд покачал головой и тяжело вздохнул. «Что происходит с Фрэнсис?» — уже не впервые спрашивал он себя. Порой ему начинало казаться, что она ненавидит своего ребенка. Лайнд нахмурился. Он должен поговорить с Гаррисоном Колби, и как можно быстрее. Вероятно, Фрэнсис нуждается в медицинской помощи. Может быть, психоаналитик…

— Смотри, папа! Что скажешь?

Лайнд поднял голову. Джейм стояла в дверях в своем новом костюме. Ее волосы были собраны в пучок и схвачены сзади у шеи изумрудно-зеленой лентой. Несколько выбившихся локонов окружали ее возбужденное лицо, отсвечивая красным сиянием под черной кепкой. На ее шее был повязан шелковый галстук-аскот, подобранный в тон ленте в волосах и заколотый маленькой золотой булавкой. Черные жокейские сапожки были начищены до блеска — несомненно, тут приложила руку заботливая, дотошная Сэди.

— Ты выглядишь просто замечательно, — отозвался Лайнд. — Самая настоящая наездница!

Джейм повертелась, давая ему рассмотреть себя со всех сторон.

— А где мама? — спохватилась она.

Лайнд секунду нерешительно помолчал.

— Ей нездоровится, — наконец сказал он. — Мама поднялась и легла в постель.

Девочка нахмурилась.

— Наша мама часто болеет, — печально произнесла она.

— Да, милая. Ты права, — ответил Лайнд и протянул дочери руки. Она вскарабкалась ему на колени и крепко обняла его. — Мне очень жаль, малышка! — прошептал он, прижимая ее к себе.

«Очень жаль, что Фрэн не смогла стать тебе хорошей матерью», — подумал он.

Времена года сменяли друг друга, за уходящим летом наступала осень, а Фрэнсис Лайнд все глубже погружалась в черную меланхолию. Она спала урывками, ее дневной рацион едва был способен поддерживать жизнь в самом маленьком зверьке, но, даже когда ей хотелось есть, она заставляла Сэди приносить поднос ей в комнату, отказываясь садиться за стол с мужем и дочерью. К концу августа Лайнд переселился из супружеской спальни в комнату для гостей. В октябре Фрэнсис, и без того отличавшаяся худобой, потеряла в весе около двадцати фунтов. Одежда висела на ней, словно на деревянной вешалке из гардероба. Она слишком много пила и уже не могла обходиться без лекарств. Лайнд окончательно отвернулся от нее, полностью переключив внимание на Джейм. Он перестал упрекать жену в безразличии к дочери и даже не пытался завести с ней разговор об этом. Мать, отец и сестра Фрэнсис наперебой уговаривали ее обратиться к специалистам, но их усилия пропадали даром.

«Я хочу лишь одного — чтобы меня оставили в покое, — думала Фрэнсис. — Неужели они этого не понимают?» Врач тут был бессилен. Никто не мог помочь ей… разве что Джим. Но она уже давно махнула рукой на своего супруга. Он не мог — или не хотел — дать ей то, чего она жаждала, не мог сделать ее счастливой.

Фрэнсис расплакалась. Все, что ей нужно, — это его любовь. Разве она не старалась стать ему хорошей женой, разве она не дала ему все, что способна дать женщина? В чем ее ошибка?

Она слишком поздно поняла, что Джим никогда ее по-настоящему не любил. Теперь Фрэнсис не сомневалась: он женился на ней с одной лишь целью — втереться в доверие к ее отцу и получить должность в инвестиционной компании Колби. Поначалу он старался изо всех сил, скрывая от окружающих истинные причины их женитьбы, но после рождения Джейм перестал притворяться.

Джейм. Джейм целиком заполнила жизнь Джима. Он боготворил ее. Фрэнсис покачала головой. Подумать только, ведь она опасалась, что он не захочет ребенка!

Появление дочери побудило Джима проводить дома больше времени, но вопреки надеждам Фрэнсис ничуть не повлияло на его чувства к ней — наоборот, рождение Джейм еще более отдалило их друг от друга, если это вообще было возможно. «Если я завтра умру, — уныло размышляла Фрэнсис, — мой супруг, пожалуй, ничего и не заметит. И дочь тоже».

«Если я умру…» — Фрэнсис задумалась. Она действительно хотела умереть. По сравнению с ее нынешним существованием смерть казалась избавлением. Уж лучше смерть, чем супружество без любви, чем понимание, что она не в силах любить свое собственное дитя.

Джейм не нуждается в матери. В глубине души Фрэнсис считала, что без нее дочери будет куда лучше. Ей нужен только отец, и она будет поистине счастлива, если он окажется в полном ее распоряжении. «Им обоим будет лучше без меня», — решила Фрэнсис.

Фрэнсис взглянула на старинные часы в каменном футляре, стоявшие на углу ее туалетного столика. Сегодня Сэди была выходная, и, кроме нее, в доме не было никого. Джим увез дочь на скачки. С тех пор как Джейм пристрастилась к лошадям, они ездили на ипподром почти каждое воскресенье, а пони, которого Джим купил дочери, опекали с таким рвением, словно тот был Золотым тельцом. Итак, всю вторую половину дня дома никого не будет. У Фрэнсис было достаточно времени, чтобы привести в исполнение свой замысел. Она не видела иного выхода.

Порывшись в гардеробе, Фрэнсис выбрала самое сногсшибательное из своих платьев. «Уже и не припомню, когда я в последний раз заботилась о собственной внешности, — думала она, испытующе глядя в зеркало, — но теперь я должна выглядеть потрясающе. В конце концов, сегодня у меня особый случай, который бывает у человека только раз в жизни». Она любовно погладила кончиками пальцев голубой шелк.

Себастьян сшил это платье ей в приданое. Расстелив платье на кровати, она подыскала необходимые аксессуары — туфли, чулки, сережки, жемчуга, — действуя с той же придирчивостью, с которой выбирала платье. Одевшись, она тщательно уложила волосы и накрасилась, как будто собиралась на прием. «В некотором смысле так и есть, — думала Фрэнсис. — Это будет моя прощальная вечеринка. — Она смотрела на серьезное лицо, глядевшее на нее из зеркала. — Неудивительно, что он не любит тебя, — с отвращением сказала она себе. — От тебя осталась лишь бледная тень женщины».

Она взяла сумочку и решительно спустилась по лестнице в гараж, где стоял ее голубой «кадиллак», который не трогался с места добрых полгода. Фрэнсис плотно прикрыла гаражные ворота, уселась в машину и достала ключи. Сунув ключ в замок зажигания, она прислушалась к тихому рокоту двигателя. «Это не займет много времени», — подумала она и, откинувшись на спинку кресла, глубоко вдохнула, желая лишь, чтобы все кончилось как можно быстрее.

Лайнд вел машину вдоль побережья Лонг-Айленд-Саунд, направляясь домой.

— Я жду не дождусь, когда мне можно будет оседлать Кристобаля и выехать на дорожку, — оживленно болтала Джейм. — Это будет такая потеха! Ты поедешь туда, правда, папочка? Ты посмотришь все состязания?

— Обязательно. — Лайнд улыбнулся, с изумлением подумав, что дочь взвинченна до такой степени, что, пожалуй, не будет спать целый месяц. Временами она казалась ангелочком, но уже в следующую секунду превращалась в задорного чертенка. По ее маленькому лицу разметались огненно-рыжие волосы, горящие глаза возбужденно сверкали. Девочка сжимала в руке голубую ленту, которую выиграла сегодня на скачках.

— А мама? — спросила Джейм, очнувшись от своих мыслей. — Как ты думаешь, она поедет?

Лайнд нахмурился. Сколь бы тяжело ни складывались отношения в семье, Джейм никогда не забывала о матери, все еще продолжала тянуться к ней.

— Вряд ли, принцесса, — ответил он, не желая давать дочери напрасной надежды.

Въехав в ворота участка, на котором стоял их дом, и прокатив по длинной дорожке, Лайнд заметил, что гараж закрыт, а ведь утром он оставил его двери распахнутыми. Или нет? «Вероятно, я ошибся», — подумал он и, остановившись у крыльца, ввел Джейм в дом.

— Беги наверх и переоденься, — велел он. — А я отведу Кристобаля в конюшню.

— Хорошо, папочка. — Джейм поцеловала его в щеку и побежала по лестнице, стискивая в руке голубую ленту. «Наверное, она хочет показать свой приз Фрэнсис, — Подумал Лайнд, поворачиваясь к двери. — Уж лучше бы ей совсем забыть о матери».

Когда Лайнд спускался по ступеням крыльца к автомобилю, ему вдруг почудился шум мотора в гараже.

Он на секунду остановился и прислушался. Действительно, работает мотор. Лайнд бросился к гаражу и, промчавшись десяток ярдов, с силой рванул на себя тяжелые ворота. Увидев машину Фрэн с работающим двигателем, вдохнув сочащийся из гаража выхлопной газ, от которого ему едва не стало дурно, Лайнд вдруг с ужасом осознал, что здесь произошло — точнее, что сделала его измученная, глубоко несчастная жена. Он выхватил из кармана носовой платок, прикрыл им нижнюю часть лица и вошел внутрь. В гараже висело плотное облако дыма, и Лайнд едва видел, что делает. Он извлек Фрэнсис из машины и вытащил ее наружу, на свежий воздух.

Уложив супругу на траву, он дважды ударил ее по щекам, надеясь заставить ее очнуться, но она оставалась недвижимой. Судя по всему, она даже не дышала. Лайнд пощупал ее пульс. Сердце не билось. «Господи, — подумал он. — Фрэнсис мертва!»

— Мама!

Лайнд вскинул голову. Джейм стояла в нескольких шагах от него, прижав к груди голубую ленту. На ее побелевшем маленьком лице застыла испуганная мина.

— Возвращайся домой, Джейм. Сию же минуту! — отрывистым голосом велел Лайнд.

— Что с мамой? — спросила Джейм, приближаясь. У нее задрожала нижняя губа, она в любую секунду могла расплакаться. — Почему мама не просыпается?

Лайнд не ответил, не нашел в себе сил. Как он мог сказать девочке, что ее мать мертва?

 

Глава 7

Вашингтон, округ Колумбия, апрель 1966 года

— Послушай, Гарри, я понимаю, о чем ты толкуешь, и я с тобой согласен на все сто. Но убей бог, не соображу, с чего ты взял, будто бы только я могу поехать в Москву. — Лайнд стоял в кабинете Гарри Уорнера, прислонившись к подоконнику. За его спиной открывался прекрасный вид на здание Капитолия. — Почему бы не послать Лью Болдуина или Аллана Харриса?

Уорнер энергично помотал головой.

— Никто не знает этот город и его обитателей так, как знаешь его ты, Джим, — заметил он, сделав паузу, чтобы раскурить трубку.

Лайнд рассмеялся:

— Это слишком слабо сказано. Я не просто знаю Москву. За пять последних лет она стала мне родным домом.

— Ты сам просился туда, — напомнил Уорнер.

— Да, сам, — кивнув, ответил Лайнд.

Уорнер поднялся на ноги.

— Насколько мне помнится, ты предпочитал сидеть в Москве, только бы не возвращаться домой к жене. — Он снял с плитки кофейник и наполнил две чашки.

Лайнд взял кофе, предложенный Уорнером.

— Я женился на ней, чтобы создать себе прикрытие, — угрюмо произнес он. — Чего ты ждал от меня — цветов и поцелуев?

— Но ребенок — совсем другое дело, — закончил за него Уорнер.

Лицо Лайнда окаменело.

— Сейчас дочь нуждается во мне больше, чем когда-либо, — проговорил он наконец. — Самоубийство Фрэнсис сильно травмировало ее. Джейм — крепкая девчонка, но я знаю, как тяжело у нее на душе. Даже когда Фрэн была жива, у девочки, по сути, не было матери, ну а теперь, когда она умерла… — Он умолк.

— Я понимаю твое беспокойство о дочери, — сказал Уорнер, осторожно подбирая слова, — однако ты не должен забывать и о своих обязанностях.

Лайнд поднял глаза к потолку.

— Как же, забудешь о них! — произнес он с ноткой сарказма в голосе.

— У тебя ведь есть экономка.

Лайнд пригубил обжигающий кофе и отставил чашку.

— Да, — сказал он. — Но Сэди стареет, а Джейм была бы сущим наказанием даже для молодой энергичной женщины.

— Найми гувернантку, — предложил Уорнер. — Возьми кого-нибудь с хорошими рекомендациями и опытом обращения с детьми.

— Джейм нужен отец, Гарри. Ей нужен я, — резким тоном отозвался Лайнд. — Девочка должна быть уверена, что хотя бы один из ее родителей по-настоящему заботится о ней. Гувернантка — это не мать и не отец, уж поверь мне, я-то знаю! — Лайнд действительно знал, что говорил — пожалуй, даже слишком хорошо. Среди его детских впечатлений не сохранилось воспоминаний ни о матери, которая укладывает его в постель и читает ему сказки на сон грядущий, ни об отце, который носит его на своих плечах и учит играть в мяч. Он вынес из детства только воспоминания о няне, которая, хотя и любила его, вряд ли могла заменить маму. Мамой был один из двух бесплотных телефонных голосов родителей, которые звонили ему из экзотических уголков мира, чтобы поздравить с очередным днем рождения, которые они неизменно пропускали, пока подрастал их сын.

Лайнд не желал своей дочери подобной судьбы.

— Ну а дед с бабкой или сестра Фрэнсис? — настаивал Уорнер.

Лайнд покачал головой.

— Колин Колби все еще обвиняет меня в смерти Фрэн. Я не отдам ей Джейм ни на минуту, хотя и продолжаю считать ее супруга одним из немногих своих друзей. Что же до Кейт, то она вышла замуж за сенатора Крейга Пирсона и живет в Вашингтоне. У нее полно своих хлопот.

— Может быть, кто-нибудь из твоих родственников…

Лайнд нахмурился.

— Ты и сам отлично знаешь, как обстоят дела с моей семьей, — сказал он и, запнувшись, посмотрел на часы. — Извини, Гарри, но я должен успеть на самолет, чтобы вовремя вернуться домой к дочери и уложить ее в постель. — Он схватил пальто и выскочил в дверь, так и не добившись определенного решения.

После его ухода Уорнер надолго погрузился в раздумья. Он всегда относился к Лайнду с уважением, хотя особых симпатий к нему не питал. Уорнер всегда решительно отметал свои личные пристрастия, ведь, по сути дела, главным было одно — Лайнд был одним из лучших, а может, самым лучшим оперативным сотрудником, воспитанным в учебных лагерях УСС. Он всегда выполнял свой долг, не задавая лишних вопросов. Но теперь, с рождением дочери, он изменился. Став отцом, он утратил былую твердость.

И тем не менее Гарри Уорнер не сомневался, что он, как обычно, сумеет справиться с возникшим затруднением.

Примерно о том же думал и Лайнд, сидя в кресле самолета, державшего курс на Нью-Йорк. За три года, миновавшие со дня гибели Фрэнсис, он в полной мере осознал, какой это тяжкий труд — растить маленькую девочку без матери. И хотя Фрэнсис, пока была жива, почти не занималась воспитанием ребенка, с ее смертью многое изменилось. Раньше она хотя бы присутствовала в доме, если не душой, то телом. Покончив с собой, Фрэнсис нанесла дочери удар, от которого та до сих пор не могла оправиться. За последние два-три года Джейм сильно изменилась. Она по-прежнему была энергичной, веселой и острой на язык девчонкой, но теперь она ушла в себя, словно опасаясь проявить интерес к окружающему из страха быть отвергнутой. «Вся пошла в отца», — с раскаянием думал Лайнд.

Эта мысль вновь вернула его к воспоминаниям, о которых он хотел бы забыть навсегда, — к воспоминаниям о своих родителях, знаменитых археологах, исколесивших земной шар в погоне за сказочными открытиями, которые сулили появление их имен и портретов в газетах и научных журналах всего мира. В сущности, Лайнд гораздо чаще видел лица родителей на страницах изданий, чем во плоти. Он собрал целый альбом вырезок, фотографий и почтовых открыток, у него накопилась толстая пачка писем, начертанных торопливой рукой, в которых родители, как правило, выражали сожаление по поводу того, что не смогли вернуться домой в обещанный срок, но ни разу не спросили, как он живет, как успевает в школе, лишь слали ему экзотические подарки, нимало не интересовавшие мальчика, который мечтал только об одном — чтобы папа и мама хотя бы ненадолго задержались дома.

Лайнд вспомнил, как он огорчался, дожидаясь возвращения родителей из очередного путешествия, только чтобы узнать в самую последнюю минуту, что они не приедут. Он вспомнил, как в более зрелые годы одиночество и разочарование превращало его в непокорного бунтаря. Он не забыл, какую ярость вызвало в нем известие о том, что родители погребены под обвалом на раскопках в Египте. Лайнд возненавидел родителей за то, что они погибли, так и не выполнив свое обещание приехать домой. Он отлично понимал, как должна себя чувствовать Джейм после самоубийства матери.

Вместе с тем Лайнд всегда сознавал: в том, что дочь не обучена хорошим манерам, он виноват ничуть не меньше Фрэнсис. Он так редко оказывался рядом с дочерью, когда был нужен ей, — теперь создавалось впечатление, будто он проводит за рубежом еще больше времени.

Лайнд уже понял, что из него вышел никудышный воспитатель, если речь шла о Джейм. Он старался проявлять строгость, видя, что девочке нужна твердая рука, но в итоге никогда не мог в чем-либо ей отказать. Как ни прискорбно, его мягкость принесла Джейм больше вреда, чем пользы.

Он понимал, что дочь озорничает не из вредности, просто такова ее натура. Избыток энергии и природная живость ума не давали девочке сдерживать свое непомерное любопытство ко всему, что ее окружало. За три минувших года в его доме не удержалась ни одна гувернантка, как он ни старался. За восемнадцать месяцев сменилось шесть женщин. Требуя расчета, они говорили одно и то же: им нравится Джейм, она очаровательный ребенок, а сам Лайнд вполне устраивает их как работодатель, просто они не справляются с девочкой.

Даже Сэди, служившая у Лайнда экономкой еще до рождения Джейм, все чаще выражала недовольство. Лайнд не обвинял ее: Сэди старела, а приструнить Джейм становилось все тяжелее.

— Спасибо, не нужно, — сказал он, отмахнувшись от стюардессы, которая предложила ему напитки. Выглянув в иллюминатор слева от себя, Лайнд увидел внизу знакомые манхэттенские небоскребы.

К тому времени когда самолет приземлился в аэропорту Ла-Гуардиа, Лайнд наконец отыскал нужное решение.

— Но почему, папа? — Джейм смотрела на отца. В ее зеленых глазах застыла мольба. — Зачем?

На сей раз Лайнд решил проявить твердость. Это ради ее же блага, напоминал он себе, как только начинал чувствовать, что им овладевает слабость.

— Затем, что тебе так будет лучше, принцесса, — ответил он. — Ты должна общаться с девочками-сверстницами. Ты должна стать маленькой леди.

— Чушь собачья!

— Вот-вот, об этом я и говорю, — нарочито жестким голосом произнес Лайнд. — Твоя драчливость и твой язык достойны всяческого порицания.

— Я не хочу в пансион! — запричитала Джейм. — Там… там грязно, там воняет!

— В пансионе не так уж плохо, — настаивал Лайнд.

— Черта с два! — отрезала Джейм. — Все эти скучные дуры с их глупыми кофтами, клетчатыми юбками и жеманными манерами…

— Между, прочим, тебе не помешали бы хорошие манеры, — заметил Лайнд.

— Дерьмо! — бросила Джейм.

Лайнд неодобрительно посмотрел на дочь.

— Надеюсь, воспитательницы «Брайар-Ридж» исправят твою речь, — ровным голосом заметил он. — Ты сквернословишь хуже самого грубого мужлана.

Джейм просительно заглянула ему в глаза.

— Я хочу остаться дома, папа, — тихо сказала она. — Я хочу остаться с тобой… и с Сэди, хотя порой она невыносима.

— Сэди слишком стара, чтобы как следует приглядывать за тобой, а я, как ты знаешь, провожу дома от силы половину времени, — напомнил Лайнд. — Я пришел к выводу, что тебе будет лучше отправиться в пансион, и на этот раз ты не сможешь меня отговорить.

— Но, папа… — Джейм едва не плакала.

— Никаких «но», — ответил Лайнд, тряхнув головой. — Я хочу, чтобы ты получила хорошее воспитание, чего бы это ни стоило.

Пансион для девочек «Брайар-Ридж», расположенный в маленьком живописном поселке неподалеку от города Гринвича, штат Коннектикут, считался одной из лучших частных школ Новой Англии, а среди его выпускниц числились жены и дочери знаменитых политиков, артистов и прочих представителей высшего общества. Снаружи пансион напоминал старый особняк в георгианском стиле, расположенный поодаль от шоссе на пяти акрах холмистого газона, но при взгляде изнутри предназначение здания не вызывало сомнений — невзирая на элегантность отделки, это было настоящее учебное заведение. Квартиры и кабинеты персонала находились на первом этаже, на втором размещалось общежитие для учащихся: спальни на два места и более, в которых проживали девочки от шести до тринадцати лет.

Целое крыло особняка было отдано классным комнатам. Спортивный зал, танцевальная студия и конюшни занимали отдельные помещения позади главного здания. Здесь преподавали дамы из хороших семей, все как одна приверженные жесткому подходу к воспитанию.

Джейм заранее ненавидела пансион от всей души, но, как она ни старалась, сломить решимость отца ей не удалось. Несмотря на все ее просьбы, мольбы, уговоры и слезы, Лайнд оставался непоколебим.

Лайнд проводил едва не плачущую дочь в ее комнату, и школьный администратор Анита Рэни познакомила ее с соседкой, Андреа Марлер, изящной светловолосой девочкой, которой на вид было столько же лет, сколько Джейм. Маленькая, хорошо воспитанная Андреа носила аккуратный строгий костюм из тех, что так презирала Джейм, и она приготовилась возненавидеть новую знакомую с первого взгляда. Однако Андреа отнеслась к ней с теплотой и дружелюбием, встретив Джейм так, словно они знали друг друга всю жизнь.

— Надеюсь, мы подружимся, — сказала девочка, ослепительно улыбаясь. — Можешь звать меня Энди. Меня все так называют.

И хотя какая-то часть существа Джейм по-прежнему противилась всему, что было связано со школой, она вдруг увидела, что пожимает новой знакомой руку.

— Меня зовут Джейм… а это мой папа.

Андреа вскинула глаза.

— Такой высокий, — заметила она.

Джейм пожала плечами:

— Таким уж он уродился.

— Андреа, будь любезна, познакомь Джейм с окрестностями, а мы тем временем покончим с формальностями, — предложила мисс Рэни.

— Да, разумеется, — отозвалась девочка, продолжая улыбаться.

«Как она может скалить зубы, сидя под замком в этой кутузке? — гадала Джейм. — Хотела бы я взглянуть на дом, в котором она жила».

Мисс Рэни отправилась в кабинет, Андреа куда-то отлучилась, и у Джейм осталось несколько минут, чтобы побыть наедине с отцом до его отъезда.

— Выше нос, принцесса, — сказал Лайнд, стряхивая слезинку, которая выкатилась из уголка его глаза и потекла по щеке. — Я ведь не навсегда уезжаю. Когда я буду возвращаться домой, мы с тобой будем вместе проводить каждые выходные, обещаю.

— Нельзя ли мне получить гарантии в письменном виде? — спросила девочка, выдавив улыбку.

— И даже подписанные кровью, если желаешь, — ответил Лайнд.

— Нет уж, спасибо, — сказала она, покачав головой. — Слишком много хлопот.

Лайнд поцеловал ее в лоб.

— Я приеду за тобой в пятницу вечером, сразу после последнего урока, — пообещал он. — Мы устроим что-нибудь особенное.

— Когда мы вместе, каждый день особенный, — отозвалась Джейм, тесно прильнув к отцу.

Хотя жизнь в «Брайар-Ридж» не доставляла Джейм особого удовольствия, она научилась смиряться с пребыванием в школе. Она получала хорошие отметки и никогда не пропускала уроков, зная, что в таком случае ее не отпустят на выходные к отцу в Саунд-Бич. Благодаря своему изящному телосложению и длинным ногам она отлично танцевала, скакала на лошади лучше любой своей одноклассницы и обожала плавание. Она близко сошлась с Андреа, которая оказалась первой подругой в ее жизни. У нее сложились хорошие отношения и с другими девочками, однако в те выходные, когда отец был в отъезде, она предпочитала оставаться в пансионе, отклоняя предложения подруг погостить у них дома, поскольку тогда ей пришлось бы в ответ приглашать их к себе, а Джейм не хотела делить с посторонними те драгоценные часы, которые могла провести с отцом.

Когда отец был дома, он забирал ее по вечерам в пятницу и привозил обратно в «Брайар-Ридж» ночью в воскресенье, невзирая на все попытки мисс Рэни отговорить его от слишком поздних возвращений. «У меня нет никого, кроме дочери, и мы не так уж часто видимся. До тех пор пока она не засыпает на утренних уроках в понедельник, ваши опасения совершенно необоснованны», — не раз говорил ей Лайнд, ни капли не сомневаясь в своей правоте.

Дома, в Саунд-Бич, они отдавались привычным, милым их сердцу занятиям — ездили на лошадях, стреляли из лука, бороздили воды залива Лонг-Айленд на своей семнадцатифутовой яхте «Дэйсейлер» и снимали друг друга камерой «Инстаматик», которую Джейм получила в подарок от отца на свой восьмой день рождения. Лайнд слабо разбирался в фотографии, но Джейм оказалась весьма искушенным для своего возраста мастером. Она сделала сотни снимков, фотографируя Сэди, своего пони Кристобаля, но в основном отца. Лайнд частенько гадал, кто из них двоих получает больше удовольствия от проведенных вместе выходных.

Джейм никогда не упоминала о матери, и это ставило Лайнда в тупик. С тех пор как Фрэнсис была предана земле, Джейм ни разу не заговорила о том страшном дне, ни разу не пустилась в воспоминания о немногих приятных мгновениях своей жизни, связанных с Фрэнсис. Лайнд видел, что она по-прежнему терзается горем; он знал, что даже сейчас, три года спустя, Джейм порой плачет перед тем, как уснуть, и понимал, что она все еще думает о матери. Он не задавал дочери вопросов.

Будет лучше, если Джейм заведет этот разговор сама, полагал он.

Однажды Джейм наконец решилась. Приехав домой из «Брайар-Ридж», они прогуливались по берегу залива, подставляя босые ноги волнам прибоя, и девочка вдруг спросила:

— Скажи, папа, почему наша мама умерла?

Вопрос прозвучал столь неожиданно, что Лайнд оказался захваченным врасплох вопросом, и теперь ему совсем не хотелось ответить пошлостью вроде: «Мама убила себя, потому что была тяжело больна».

— Знаешь, принцесса, — заговорил он, опускаясь перед дочерью на колени, — когда люди хотят того, чего не могут получить, невыполнимое желание разъедает их изнутри, и в конце концов они вдруг прекращают жить.

— Как ты думаешь, она любила меня? — В глазах Джейм застыла печаль.

Лайнд не верил своим ушам. Джейм удалось облечь в слова все те противоречия, которые существовали между ним и Фрэн.

— Ну конечно, любила, — ответил он. — С той секунды когда ты появилась на свет, мама не переставала тебя любить, но у нее не хватало сил проявить свои чувства.

Джейм посмотрела ему в глаза, и на ее мордашке появилась та самая мина, которая возникала на лице Лайнда всякий раз, когда он принимал окончательное решение.

— Со мной этого никогда не случится, папа, — уверенно произнесла девочка. — Я обязательно добьюсь всего, чего хочу!

Лайнд рассмеялся и взъерошил ее волосы.

— Я ни минуты не сомневался в этом, принцесса, — сказал он.

— Почему ты должен лететь в Париж именно сейчас? — спросила Джейм, когда они с отцом возвращались в «Брайар-Ридж» по длинному трехполосному шоссе. — Ведь скоро Рождество…

— Знаю, принцесса, но тут уж ничего не поделаешь.

Работа есть работа, — ответил Лайнд.

— Я ненавижу твою работу, — сказала Джейм, насупившись.

— Я и сам порой ненавижу ее, — признался Лайнд, как обычно, разрываясь между любовью к дочери, с которой ему хотелось проводить как можно больше времени, и страстью к своей захватывающей, волнующей профессии.

— Ты вернешься на Рождество? — спросила Джейм.

— Не уверен, принцесса, — откровенно признался Лайнд. — Но конечно, постараюсь. — Он протянул руку, взял маленькую ладошку дочери и ободряюще пожал ее. — И привезу тебе какой-нибудь особенный подарок.

— Мне нужен только ты, папа. Ты и есть мой лучший подарок.

Лайнд остановил машину напротив главного здания пансиона. Джейм молча смотрела, как отец вылезает из автомобиля и обходит его кругом, чтобы открыть ей дверцу. Лайнд потянулся к чемодану, лежавшему на заднем сиденье, однако, заметив мрачное выражение на лице Джейм, замер на месте.

— Все не так плохо, как кажется, принцесса, — сказал он.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — отозвалась Джейм.

— Я тоже не хочу оставлять тебя, — быстро заговорил Лайнд, — но мне нужно работать. Ты сама знаешь.

А тебе нужны друзья твоего возраста, учителя. Женщины, которые научат тебя всему, что должна знать и уметь девочка и чему не могу научить тебя я.

— Я могла бы учиться у бабушки или тети Кейт, — настаивала Джейм.

— Брось, принцесса. Ты уже давно не видела свою бабушку, а тетя Кейт, как тебе известно, живет со своим мужем в Вашингтоне, — напомнил Лайнд.

Джейм скорчила рожицу.

— Ну почему я так ненавижу все то, что полезно?

Лайнд рассмеялся.

— Это один из неписаных законов природы, малышка, — ответил он.

Джейм сидела за столом в комнате, которую они делили с Андреа, и смотрела в серое хмурое декабрьское небо, рассеянно гадая, выпадет ли снег. Всем девчонкам хотелось, чтобы на Рождество был снег. «Всем, кроме меня, — угрюмо размышляла Джейм. — Я хочу, чтобы была ясная погода и папа мог прилететь домой». Находясь в отъезде, отец писал ей не реже раза в неделю, посылал открытки и подарки. На сей раз от него не было ни слуху ни духу. Может быть, готовит сюрприз, говорила себе Джейм.

Потом она задумалась над тем, удастся ли ей сдать экзамен по математике. Господи, как она ненавидела математику! Неужели человек не может добиться успеха без математики? Джейм опустила глаза на письмо, только что полученное из Вашингтона от тетки Кейт. Тетка приглашала ее к себе на праздники, если не вернется отец. Как ни любила Джейм тетку, она очень надеялась, что ей не придется принимать это приглашение. Единственным человеком, с которым ей хотелось встретить Рождество, был ее папа.

Джейм взяла в руки рамку с фотографией отца, которую постоянно держала на своем столе. Она сама сделала этот снимок. Все, кому попадались на глаза ее снимки, прочили Джейм будущее профессионального фотографа, но сама она не задумывалась над этим и бралась за аппарат только для собственного удовольствия, не более того. Например, вот этот снимок она сделала во время одного из уик-эндов на берегу.

— Джейм! — в комнату ворвалась задыхающаяся Андреа. — Тебя ищет Годзилла Рэни. Она просила тебя сейчас же явиться к ней в кабинет!

— Зачем? — с тяжелым вздохом спросила Джейм, вставая из-за стола. — В чем я провинилась на сей раз?

— Насколько мне известно, ни в чем, — ответила Андреа. — К тебе приехали посетители, кажется, твои тетя и дядя.

— Тетя Кейт? — Джейм не скрывала своего изумления.

— Видимо, да, — сказала Андреа, пожимая плечами.

— Должно быть, это она, — решила Джейм, сунув ноги в туфли. — Кроме нее, у меня нет теток.

Шагая по пустому коридору, Джейм размышляла, зачем тете Кейт понадобилось приезжать в пансион.

Может быть, она хочет забрать ее на Рождество в Вашингтон? Знает ли Кейт, что папа может к этому времени вернуться домой? А может, папа уже выяснил, что не вернется, и написал тетке? Ну да, конечно. У Джейм сразу испортилось настроение, но она рассудила, что из всякого положения следует извлекать как можно больше удовольствия, и остановилась на лестничной клетке.

Оглядевшись и не заметив никого вокруг, она оседлала перила и съехала к подножию лестницы. Легко спрыгнув на ноги, Джейм торопливо двинулась к кабинету Аниты Рэни.

— Мисс Рэни, Андреа сказала, что вы ищете меня… — заговорила он и тут же умолкла, остановившись в дверях. Перед столом миссис Рэни сидели совершенно незнакомые мужчина и женщина. Это были старомодно одетые люди лет пятидесяти с уже начинавшими седеть висками. Джейм не раз доводилось слышать всевозможные истории о похитителях, которые крадут детей из пансионов, прикидываясь их родственниками. — Я впервые вижу этих двоих, миссис Рэни, — произнесла она, запинаясь. — Это не мои дядя и тетя.

— Ошибаешься, милая. — Женщина поднялась и подошла к девочке. Джейм отступила на шаг. — Ты не знаешь нас, потому что мы в последний раз виделись с твоим папой — моим братом — за три года до твоего рождения. Я твоя тетя Элис, а это твой дядя, мой муж Джозеф Харкорт.

— Где мой папа? — требовательным голосом осведомилась Джейм, догадываясь, что случилось нечто ужасное.

— Мы поговорим об этом, как только приедем домой, — пообещала женщина.

— Домой? — Подстегнутая гневом, Джейм вытянулась в струнку. — Я никуда не поеду с вами, пока вы не объясните мне, где находится мой отец и почему я не получаю от него писем!

— Джейм, дорогая…

— Не трогайте меня! — взвизгнула девочка, отталкивая женщину прочь.

— Ладно, — произнесла Элис Харкорт, покорно вздохнув. — Я хотела сообщить тебе об этом совсем по-другому, но ты не оставляешь мне выбора. Произошел несчастный случай. Твой папа… твой отец попал в авиакатастрофу. Он погиб, Джейм.

Джейм покачала головой, и окружающий мир вдруг бешено завертелся. Потом все заволокло черной пеленой.

 

Глава 8

Джейм сидела в одиночестве на заднем сиденье фургона, а мужчина, назвавшийся ее дядей, вел машину на юг по федеральному шоссе номер 95, проходившему по землям округа Уэстчестер. Время от времени женщина оглядывалась назад, но не издавала ни звука. Джейм вновь и вновь повторяла про себя слова, услышанные от этих людей в пансионе. Папа умер. Джейм не находила в себе сил поверить в это, однако какой-то внутренний голос твердил, что, будь папа жив, он сумел бы связаться с ней. Он обязательно подал бы о себе весточку. Вот почему он не слал ни писем, ни открыток. Джейм хотела расплакаться, но слез не было. От постигшего ее удара девочка буквально оцепенела.

Джейм не хотела уезжать из «Брайар-Ридж» с Харкортами. Она все еще не поверила до конца их рассказу.

Однако ей пришлось подчиниться, потому что, если папа умер, куда еще ей деваться? К бабке и деду? Джейм не встречалась с ними со дня смерти мамы. У Джейм были основания опасаться, что они не захотят приютить ее.

Тетя Кейт? Одно дело — приехать в гости, но согласится ли теткин муж, чтобы Джейм осталась у них навсегда? Она даже не была знакома с ним. Что, если он не любит детей? Что, если она ему не понравится? Ведь говорила же Сэди, и не раз, что ее трудно назвать нормальной девочкой.

Джейм опустила глаза на обувную коробку, стоявшую у нее на коленях, и медленно приподняла крышку.

Внутри лежали пачки писем и открыток, которые она получала от отца. Тут же находилась музыкальная шкатулка, подаренная папой, когда Джейм исполнилось девять лет. Изящная бронзовая лошадка с рогом на лбу.

Папа называл ее единорогом. Джейм видела похожее изображение в книге по мифологии из школьной библиотеки «Брайар-Ридж». Осторожно вынув шкатулку из коробки, она нажала крохотный рычажок у основания массивной круглой подставки. Единорог медленно закружился, шкатулка заиграла «Напрасную надежду».

«Неужели я потеряла тебя навсегда, папа? — думала она. — Неужели ты действительно умер?»

— Ты должна подкрепиться, Джейм, — сказала Элис Харкорт, входя в спальню. У нее в руках был поднос с ужином, который Сэди приготовила для девочки. — Кажется, здесь все, что ты любишь, — пицца, вишневый пирог и…

— Папа позволял мне есть такие вещи только по праздникам. — Джейм свернулась калачиком в кресле у окна, выходящего на залив. Она даже не посмотрела на женщину.

— Полагаю, сегодня можно сделать исключение, — вкрадчиво произнесла Элис, расчистив уголок плетеного стола, стоявшего у дальней стены комнаты, и опуская на него поднос.

— Нет, нельзя. И все же благодарю вас, мадам, — отозвалась Джейм, по-прежнему глядя в окно.

Элис натянуто улыбнулась.

— Не стоит держаться со мной так официально, — заметила она. — Ведь я твоя тетя. Мы члены одной семьи.

— Может быть, вы моя тетя, но я вас не знаю, — медленно произнесла Джейм. — Вы совершенно чужой для меня человек. Я впервые увидела вас вчера, когда вы приехали в школу, а папа никогда о вас не говорил…

— Это неудивительно, — ответила женщина. — Мы не поддерживали близких отношений, и…

— Так почему же вы решили забрать меня к себе? — спросила Джейм. — Откуда мне знать, что вы действительно моя тетя? Откуда мне знать, что мой папа действительно умер?

Элис выпрямилась и глубоко вздохнула.

— Джейм, мы уже говорили об этом, — бесстрастным голосом напомнила она. — Твой отец не вернется, и ты должна смириться с этой мыслью. Теперь мы твои официальные опекуны, я и твой дядя…

— Что это означает? — спросила девочка, не поворачивая головы.

— Это означает… — заговорила Элис, подбирая слова, понятные ребенку, — что, как только мы узнали о гибели твоего папы, мы с дядей Джозефом обратились в суд — точнее, к судье — и были в законном порядке назначены опекунами до твоего совершеннолетия.

— А это еще что такое?

— Это когда человеку исполняется восемнадцать лет.

Джейм медленно кивнула.

— Вы провернули это дельце чертовски быстро, правда?

— Иначе было нельзя, — подтвердила Элис. — У тебя нет никого, ..

— А как же тетя Кейт?

— Твоя тетя много путешествует, и ты об этом знаешь. Она слишком редко бывает дома, чтобы уделять тебе должное внимание.

Джейм резко повернулась в кресле, впервые заглянув женщине в лицо.

— Правда ли, что мой отец умер, или это только ваши слова? — отрывистым голосом спросила она.

Джейм спрыгнула с кресла и зашагала по комнате.

Девочка задержалась у стола, на котором стоял поднос, принесенный Элис.

— Как он погиб?

Элис поколебалась и ответила:

— Это случилось в Риме — он вылетал из Рима, чтобы успеть к тебе на Рождество, но…

— Папа был не в Риме, — быстро произнесла Джейм. — И он не собирался возвращаться домой. Папа был в Париже, он сам сказал мне об этом перед отъездом. Он должен был выполнить там какое-то поручение, а потом лететь в Лондон. Он обещал позвонить в школу и сказать, когда собирается приехать, и если бы он не успевал на праздники, я бы могла отправиться в гости к подруге или в Вашингтон к тете Кейт.

Элис перевела дух.

— Джейм, мне бы не хотелось говорить тебе об этом, ты еще очень молода для таких вещей… но твой папа вылетел по делам в Рим, а не в Париж, как он сказал тебе, — негромко произнесла Элис.

— Откуда вам знать о таких вещах? — осведомилась Джейм. — Вы ведь говорите, что не поддерживали с папой близких отношений.

— Нет, не поддерживали, — согласилась Элис. — Мы узнали об этом от того человека, который велел нам забрать тебя из пансиона.

— Кто этот человек? — спросила Джейм. — Кто велел забрать меня?

— Это не имеет значения…

— Для меня имеет! — упрямо настаивала Джейм.

Элис пропустила ее слова мимо ушей.

— Главное в том, Джейм, что твой отец похитил огромную сумму денег, которые ему не принадлежали, и решил скрыться, но самолет потерпел катастрофу, — сказала она девочке.

Джейм энергично замотала головой.

— Нет. Мой папа ни за что не сделал бы этого, — возразила она. — Никогда и ни за что. И мне плевать, что говорите вы или кто-то еще.

Голос женщины смягчился.

— Мне очень жаль, Джейм. Я не хотела, чтобы ты об этом узнала, — заговорила она, словно извиняясь. — Твой папа не собирался возвращаться домой.

— Лгунья! — воскликнула Джейм и, схватив с подноса стакан молока, с яростью швырнула его в лицо Элис. — Вы лжете!

Стакан упал на пол и разбился. Прежде чем Элис успела остановить девочку, та выскочила из комнаты, с треском захлопнув за собой дверь.

Джейм сидела на огромном валуне на берегу, безучастно взирая на спокойные темные воды залива. Ее заплаканные глаза припухли и болели, волосы прилипли к мокрым от слез щекам. Дул сильный холодный ветер, Джейм начинала замерзать, но ей было все равно. Теперь уже ничто не имело значения. Джейм не хотела возвращаться в дом, даже если ей было суждено погибнуть здесь от холода. Элис солгала ей об отце, и она не хотела больше видеть эту женщину.

— Я так и знал, что найду тебя здесь.

Услышав смутно знакомый голос, Джейм подняла голову. В нескольких футах от нее стоял Джозеф Харкорт, кутаясь в теплое пальто и глядя на девочку с усталой улыбкой.

— Я не вернусь, — упрямо заявила она. — Вы не можете меня заставить.

— Могу, — возразил Джозеф, — но я хочу, чтобы ты вернулась по своей воле, — добавил он.

Джейм покачала головой.

— Ни за что, — мрачно отозвалась она. — Я больше не хочу встречаться с этой женщиной.

— Под «этой женщиной» ты, очевидно, подразумеваешь свою тетю, — сказал Джозеф, продолжая улыбаться.

Джейм нахмурилась и кивнула.

— Она сказала о моем папе не правду. Я знаю, она лжет.

Джозеф нерешительно помедлил.

— Нет, Элис не солгала, — ответил он, усаживаясь рядом с девочкой. — Она лишь передала тебе то, что сказали нам.

— Папа ни за что не сделал бы тех вещей, о которых она мне говорила, — продолжала упрямиться Джейм.

Джозеф терпеливо улыбнулся.

— Я знаю, как ты любишь папу, как ты веришь в него. Откровенно говоря, нам, вероятно, никогда не удастся точно узнать, что с ним приключилось, — мягко произнес он, обняв девочку и глядя на нее сверху вниз. — Твой папа очень любил тебя, и, если бы у него была возможность вернуться, он обязательно так бы и поступил.

— Это точно. — Джейм помолчала и добавила:

— А он действительно умер? Я имею в виду, нам пришлют его тело, чтобы мы могли похоронить его, как маму?

— Вряд ли, — сказал Джозеф, нахмурившись.

— Почему? — спросила Джейм, бросив на него озадаченный взгляд.

Харкорт набрал полную грудь воздуха.

— Самолет врезался в землю и загорелся. Там почти ничто не уцелело…

Джейм напряглась.

— Так значит, папа мог остаться в живых! — воскликнула она, впервые за все время улыбнувшись.

— Его имя числилось в списке пассажиров, — с печалью произнес Джозеф.

— Папа очень часто резервировал место в самолете, но так и не улетал, — возразила девочка. — У него была такая суматошная работа, что он иногда не знал до последней минуты…

— На твоем месте я бы не стал очень уж рассчитывать на это, — заговорил Джозеф.

Джейм покачала головой:

— Неужели вы не понимаете? Если папа жив, он вернется ко мне. Я знаю, он вернется!

Джозеф привлек ее ближе к себе.

— Я от всей души желаю, чтобы твои надежды сбылись.

Джейм оставалось лишь гадать, насколько искренними были его слова.

Шли дни, и надежды Джейм постепенно угасали. Порой она засыпала ночью, лишь окончательно обессилев от слез. Большую часть времени она проводила, запершись в своей спальне либо бродя в одиночестве по берегу залива. Теперь она редко заглядывала в конюшни, предоставив конюхам заботиться о Кристобале и выгуливать его. Ее ничто не интересовало, все казалось пустым и ненужным. Она почти не разговаривала с людьми, разве что с Джозефом Харкортом, и пользовалась любым предлогом, чтобы поменьше бывать в обществе Элис.

Джейм ела только у себя в комнате, хотя Элис поначалу энергично протестовала. Там же она проводила вечера, забавляясь с музыкальной шкатулкой либо рассматривая фотоальбом, который ей помог собрать отец. Порой взгляд Джейм надолго застывал на фотографии Фрэнсис в подвенечном платье, как будто она пыталась проникнуть в душу матери. Джейм пыталась понять маму, пыталась представить, чем она так плоха, если даже родная мать не смогла ее полюбить.

После этого Джейм брала в руки снимок отца — свой любимый, тот самый, что сделала сама. Отец стоял, прислонившись к забору конюшни, одетый в простую голубую рубаху и серую куртку. Он счастливо улыбался. Все воспоминания Джейм об отце были наполнены радостью. Во всем мире она не любила никого и ничто так, как папу, и ни капли не сомневалась в том, что он любит ее.

«Если ты жив, папа, ты обязательно приедешь за мной, — думала она. — Я знаю, ты обязательно приедешь».

— Я хочу вернуться в «Брайар-Ридж», — заявила Джейм во время завтрака одним воскресным утром. С тех пор как Харкорты привезли ее в Саунд-Бич, миновал целый месяц, и сегодня девочка впервые села с ними за обеденный стол.

Элис с озабоченным выражением на лице протянула супругу корзиночку с горячими пресными лепешками.

— Ты действительно этого хочешь, Джейм? — спросила она.

— Придется, — просто сказала девочка. — Я и так изрядно запустила занятия, мне потребуются недели, чтобы наверстать упущенное. Теперь, когда папы нет, мой родной дом не здесь, а в «Брайар-Ридж». Там остались мои подруги.

— Если ты и впрямь хочешь туда вернуться — что ж, так тому и быть, — поспешно вставил Джозеф, оборачиваясь к жене. — Ведь правда, Элис?

— Да, разумеется, — неохотно согласилась та.

— Спасибо. — Джейм отложила вилку и растянула губы в улыбке. — Можно мне встать из-за стола?

— Да, конечно, — ответил Харкорт.

Джейм поднялась на ноги и выбежала из столовой.

Услышав ее торопливые шаги по лестнице, Элис повернулась к супругу:

— А что, если он попытается связаться с ней? Что, если он напишет или позвонит…

— Не беспокойся так, милая, — успокоил Харкорт, понимающе улыбаясь. — Если такое случится, Анита Рэни немедленно поставит нас в известность.

— Завидую твоей уверенности.

— Можешь мне поверить, — настаивал Джозеф. — К тому же вряд ли Лайнд способен на такую глупость.

— Я так рада, что ты вернулась, — сказала Андреа, помогая Джейм распаковывать вещи. — Без тебя мне было скучно.

Джейм сложила свитер, сунула его в ящик комода и заставила себя улыбнуться.

— Ты не поверишь, услышав эти слова из моих уст, но я тоже очень рада вернуться, — ответила она без особого энтузиазма.

— Что случилось с твоим папой? — осведомилась Андреа. — Джуди сказала, что Кэрол подслушала, как мисс Рэни говорила миссис Харролд, будто бы у него большие неприятности из-за крушения самолета…

— Я не хочу говорить об этом, Энди, — отрывисто произнесла Джейм.

Андреа молча посмотрела на нее, потом спросила:

— Так это правда?

— Нет, черт побери, это не правда! — резким тоном отозвалась Джейм, захлопывая крышку чемодана и оборачиваясь, чтобы заглянуть соседке в лицо. — Моего отца обвинили в том, чего он не совершал, причем в то время, когда его не было здесь и он не мог оправдаться!

Можешь передать это Джуди, Кэрол, мисс Рэни, миссис Харролд и всем тем, кто сует нос в чужие дела и распускает сплетни!

— Прости, Джейм, — запинаясь, произнесла Андреа. — Я и не думала…

Джейм отмахнулась.

— Ладно, не обращай внимания, — со вздохом ответила она. — Я вовсе не хотела тебя обидеть.

— Ничего страшного, — сказала Андреа, пожимая плечами. — Если бы они говорили такое про моего отца, я бы, наверное, почувствовала то же самое. — Она на секунду умолкла. — Послушай… хочешь какао? Я могу сбегать на кухню…

Джейм кивнула:

— Да. Спасибо. — Ей совсем не хотелось какао, хотелось лишь, чтобы Андреа ушла и она осталась в одиночестве хотя бы на несколько минут. Как только Андреа выскользнула из комнаты, прикрыв за собой дверь, Джейм вынула из коробки музыкальную шкатулку и поставила ее на ночную тумбочку, стоявшую между кроватями. Она устроилась на краешке своей постели, несколько мгновений задумчиво смотрела на бронзового единорога и наконец нажала рычажок. Она смотрела, как лошадка медленно вращается под звуки знакомой мелодии, и по ее щекам текли слезы.

«Почему, папа? — вновь и вновь думала она. — Почему ты меня покинул?»

Тем временем Анита Рэни сидела у себя в кабинете и беседовала по телефону с Элис Харкорт.

— Вы просили позвонить, если отец Джейм Лайнд попытается связаться с ней, — говорила она, рассматривая лежавший на ее столе большой пакет в простой бурой обертке. — Только что принесли посылку. Что?

Нет. Я не вполне уверена. Пакет без обратного адреса, но на нем штамп парижской почты.

 

Глава 9

Саунд-Бич, апрель 1978 года

Джейм шагала по берегу залива, ступая босыми ногами по мелководью, закатав джинсы до середины икр и засучив до локтей рукава белоснежной рубашки. Ее длинные рыжие волосы развевались на ветру. Джейм подняла свой «Никон», навела его на парус, видневшийся вдали, и, настроив диафрагму, нажала спуск. Потом она изменила настройку объектива, сделала еще один снимок и наконец опустила камеру. Проводив парус долгим взглядом, она повернулась и направилась к дому.

Этот пляж по-прежнему оставался ее излюбленным местом, она всякий раз приезжала на берег Саунд-Бич, когда хотела побыть в одиночестве и поразмыслить в тишине. Этот пляж был ее излюбленным местом, потому что отец всегда приводил ее сюда.

«Папа, — печально думала она. — Наверное, ты действительно умер. Наверное, они говорили правду, ведь я знаю, ты не оставил бы меня надолго, если бы был жив, если бы мог вернуться… Я знаю, ты не бросил бы меня».

Даже теперь, двенадцать лет спустя, исчезновение отца отдавалось в душе Джейм столь же острой болью, какую ей довелось пережить тем страшным утром в «Брайар-Ридж», когда за ней приехали Элис и Джозеф Харкорт. Она не забудет тот день до конца своей жизни.

Джейм помнила чувство опустошения, ужаса и одиночества, которое овладело ею тогда. В ее жизни не было более страшного испытания, с ним не могла сравниться даже смерть матери. И хотя самоубийство Фрэнсис причинило ей мучительную боль, Джейм казалось, что она потеряла мать задолго до ее физической смерти. Прошло немало времени, прежде чем Джейм осознала, что всегда жила с таким ощущением, будто у нее нет матери. Фрэнсис отвергала ее, создавая у Джейм впечатление, что ее не любят, что она никому не нужна, однако отец делал все возможное, чтобы восполнить то, чего мать не могла или не желала ей дать. Лишиться отца означало лишиться всего, что было в ее жизни.

Джейм почувствовала, как из глаза выкатилась слезинка, оставляя на щеке мокрую дорожку. Она продолжала шагать, отбрасывая волосы с лица движением головы. Холодный ветер с залива хлестнул ее по щекам, и Джейм посмотрела вверх, разглядывая серые тучи, бороздившие небо. Будет дождь. Памятный день, когда Элис сообщила ей о смерти отца, тоже был дождливым…

— Ну, как дела в Принстоне? — спросил за ужином Джозеф Харкорт. В тот день когда Джейм приехала домой на весенние каникулы, дядя был в Вашингтоне, в одной из своих загадочных командировок, и лишь сегодня вернулся из поездки.

— Как всегда. — Джейм протянула руку и взяла ломтик хлеба. — Промежуточные зачеты едва не доконали меня, зато теперь я расквиталась со всеми долгами.

Харкорт улыбнулся.

— Ты говоришь так, словно тебе пришлось пройти сквозь пресловутые огонь, воду и медные трубы, — мягко упрекнул он девушку, зная, что Джейм числится среди самых успевающих студентов и учится только на «хорошо» и «отлично».

На лице Джейм появилась кислая мина.

— За последние две недели я не раз побывала в храме и спалила немало свечей, умоляя Господа помочь мне справиться с этой напастью. — Несмотря на то что Джейм отказалась от католической веры, которую ей в раннем детстве прививал отец, сделав уступку пожеланиям бабушки Колин, она до сих пор обращалась к церковным обычаям всякий раз, когда оказывалась в тяжелом положении.

— Брось, Джейм, — подала голос Элис. — Не преувеличивай.

— Это был настоящий кошмар, — настаивала Джейм, набрасываясь на еду с такой жадностью, словно впервые за долгие недели отведала хорошей пищи. — Интегральное исчисление — явно не мой конек. Никак не пойму, неужели в колледже действительно считают, что математика может пригодиться человеку в повседневной жизни?

— Да, и ты бы удивилась, до какой степени, — заверил ее Харкорт.

— Это уж точно. — Джейм откусила хлеб и принялась жевать.

— Ты думала, чем займешься после колледжа? — небрежно спросила Элис.

Джейм встрепенулась.

— Я могла бы стать фоторепортером в одном из манхэттенских изданий, в «Тайм» или «Ньюсуик», — сообщила она, вытирая уголки рта салфеткой. — У меня будет степень по журналистике, к тому же, говорят, я отлично фотографирую. Взяв меня на работу, редакция получает в моем лице сразу двух специалистов.

Харкорт отложил вилку.

— Думаю, я смогу тебе помочь, — сказал он. — У меня есть знакомые среди издателей.

— Это будет просто замечательно, Джо! — с воодушевлением воскликнула Джейм. Она уже давно не называла Харкортов дядей и тетей, по-прежнему не жаловала Элис, хотя к Джозефу относилась с искренней симпатией, прислушивалась к его советам и с радостью принимала его помощь. Ей казалось необычным, что бывший армейский офицер располагает такими обширными связями в гражданских учреждениях, но она никогда не расспрашивала его об этом. Она вскочила с кресла, обежала стол и крепко обняла Джозефа. — Спасибо! Ты прелесть!

Джейм торопливо побежала вверх по лестнице, и Элис послала мужу понимающую улыбку.

— Я вижу, ты по-настоящему привязался к ней? — произнесла она, скорее утверждая, чем спрашивая.

— Она мне как родная дочь, — ответил Джозеф с нежностью в голосе. — Джим гордился бы, увидев ее сейчас.

— Ты жалеешь, что у нас нет своих детей? — спросила Элис, поколебавшись. Она была бесплодна, и это очень печалило Харкортов в первые годы супружеской жизни.

Джозеф тяжело вздохнул.

— И да, и нет, — ответил он наконец. — Мы смогли бы стать хорошими родителями, если бы не обстоятельства.

— Какие обстоятельства? — спросила его жена.

Харкорт пожал плечами.

— Достаточно взглянуть на Джима и Джейм, — просто сказал он.

На чердаке царили темнота и затхлость. Помещение было заставлено коробками, чемоданами и кипами пыльных книг, которые пролежали здесь, забытые, долгие годы. Срывая по пути густую паутину, Джейм пробиралась сквозь горы хлама в поисках старых семейных фотоальбомов, которые, как она знала, должны были храниться где-то здесь. В последнее время она чувствовала все возрастающий интерес к своим предкам как по линии Колби, так и Лайндов. Джейм говорила себе, что ее влечет простое любопытство, но на самом деле она искала какую-нибудь зацепку, свидетельство прошлого, которое она бы могла постоянно иметь перед глазами, — не важно, что именно. Ее родители умерли, бабка с материнской стороны тоже недавно скончалась. Дед после ряда кровоизлияний в мозг уже не узнавал внучку. Кейт по-прежнему жила в Вашингтоне — ее мужа прочили в государственные деятели. Джейм не знала ни единого родственника отца — разумеется, если не считать Элис и Джозефа, — но была совершенно уверена, что альбомы хранят какие-то сведения о них, которые могут дать ей ключ. До сих пор никто не желал говорить с ней на эту тему, и Джейм не уставала удивляться, отчего бы это.

Устроившись в старом потертом кресле у маленького круглого окошка, похожего на корабельный иллюминатор, она откинула крышку ближайшего чемодана, не видя особой разницы, откуда начинать поиски. Чемодан был набит письмами и фотографиями, такими древними, что они уже начинали желтеть, а их уголки обломались и стали хрупкими от времени. Джейм взяла толстую пачку, положила себе на колени и принялась осторожно разбирать бумаги. «Господи, какие они старые!» — с изумлением подумала Джейм. Здесь попадались письма, датированные концом тридцатых — началом сороковых. Это были письма, которые ее мать получала от бабушки и Кейт, когда та еще училась в Вассаре, письма, которые мать писала отцу во время его поездок, но так и не отправляла. Фотографии матери, тетки и их родителей. Несколько снимков отца — пожелтевшие карточки с изображением высокого щеголеватого мужчины в военной форме. Отец был красив, но почему-то не улыбался. Судя по надписям, эти снимки были сделаны в самом конце войны.

Разбирая чемодан за чемоданом, Джейм, к своему удивлению, обнаружила, что отец, по-видимому, не хранил ни фотографий, ни иных свидетельств о своих родственниках. Писем со штампами военных лет тоже не оказалось. И ни одной фотографии. «Создается впечатление, будто до тысяча девятьсот сорок второго года папа вовсе не существовал», — подумала озадаченная Джейм.

Она отыскала фотографии отца и матери, когда те еще не были женаты. Фотографии со свадьбы, на борту «Куин Мэри» во время медового месяца. Парижские снимки — у Эйфелевой башни и Триумфальной арки.

На всех фотографиях мама улыбалась. Она была хороша собой — ее красота не бросалась в глаза, в ней чувствовались порода и прекрасное воспитание. Но отец — отец был настоящий красавчик. Потрясающий мужчина.

Джейм улыбнулась, вспоминая тот день, когда сказала папе, что когда-нибудь выйдет замуж за человека, точь-в-точь похожего на него. «Ни в коем случае! — воскликнул отец. Он был тронут словами дочери, но совершенно ясно дал понять, что ни на минуту не допускает подобной мысли. — Ты еще ребенок, принцесса. Ты любишь меня, я люблю тебя, но ты совсем не знаешь, каков я на самом деле. У меня множество недостатков, и я ни за что не хотел бы видеть свою дочь замужем за таким человеком, как я сам».

«В этом он весь», — с гордостью подумала Джейм.

Папа всегда был безукоризненно честен. Как можно было обвинить такого человека в преступлениях, которые ему вменялись в вину?

Тщательно обыскав каждый чемодан и каждую коробку на чердаке, Джейм собрала огромную кипу писем и фотографий, намереваясь на досуге просмотреть их внимательнее. Собравшись уходить, она открыла маленькую дверцу, ведущую на узкую лестницу, и вдруг темноту чердака пронзил яркий луч с той стороны, высветив большой чемодан, который лежал в углу захламленного помещения, почти полностью скрытый дряхлым вылинявшим ковриком. Девушку разобрало любопытство, и она опять протиснулась сквозь кучи мусора посмотреть, что лежит в чемодане.

При ближайшем рассмотрении чемодан оказался старым армейским сундучком. Взломав проржавевший замок большой отверткой, которую она принесла с собой, Джейм наконец открыла крышку. Внутри она обнаружила несколько пакетов различных размеров. Пакеты были адресованы ей и все до единого надорваны. Джейм взяла лежавший наверху пакет, вскрыла его и достала красивую куклу, одетую в изящно отделанный жокейский костюм, точно такой же, какой она получила от отца в подарок много лет назад. Еще в пакете лежала записка, датированная четырнадцатым февраля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года: «Поздравляю свою любимую девочку с Днем святого Валентина. Твой папа».

Папа! Сердце Джейм замерло. Февраль шестьдесят седьмого года — ведь это два месяца спустя после его предполагаемой гибели в авиакатастрофе! Поспешно срывая обертки трясущимися пальцами, она вскрыла пакеты один за другим. Это были подарки на Рождество, на дни рождения. Отец посылал их каждый год. К каждому из них прилагалась короткая записка либо длинное послание, в которых отец рассказывал ей о местах, где он бывал, о том, как он без нее скучает, но ни разу не упомянул о каких-нибудь неприятностях.

Джейм собрала письма и закрыла сундучок. Ее глаза застилали жгучие слезы. Итак, ее обманули. Все эти годы она думала, что папа умер, и все это время от нее прятали его письма. Будь прокляты люди, ввергшие ее в этот кошмар! Джейм с размаху хватила кулаком по стене чердака. Жив ли папа сейчас? Что с ним случилось? Что помешало ему вернуться домой? Господи, должно же быть объяснение тому, что все эти годы он провел на чужбине!

Вот только какое?

Элис сидела в библиотеке, когда распахнулась дверь и в комнату ворвалась Джейм с потемневшим от гнева лицом, яростно размахивая зажатыми в правой руке письмами.

— Почему вы мне солгали? — запальчиво выкрикнула она, швырнув письма на стол перед Элис.

— О чем мы солгали, милая? — невозмутимо осведомилась Элис, отрывая взгляд от хозяйственных счетов и чеков, которые она подписывала.

— О моем отце! Вы сказали мне, что он погиб в катастрофе.

— Но он действительно погиб. — Элис сохраняла спокойствие. — Тебе известно, что…

— Ты лживая сука! — крикнула Джейм. — Взгляни, что я обнаружила на чердаке!

Элис посмотрела на листки, лежавшие на столе. Ей не нужно было разворачивать письма, чтобы понять, откуда они взялись. Один взгляд на гневное лицо девушки сказал Элис больше, чем она хотела бы знать.

— Что ты делала на чердаке? — осторожно спросила она.

— Не ваше дело, черт побери! — прошипела Джейм. — Я нашла старый сундук своего отца и подарки, которые лежали внутри. Я готова побиться об заклад, что мой отец жив. Вы держали меня в неведении, Элис. Что еще вы от меня утаили?

— Если ты возьмешь себя в руки… — заговорила Элис, вставая из-за стола и собираясь предпринять срочные меры, чтобы смягчить остроту возникшей ситуации.

Но Джейм и не думала успокаиваться.

— Избавьте меня от вашего вранья, — холодно произнесла она. — Вы уже причинили мне столько горя, что хватит на всю жизнь! — С этими словами она сгребла письма и шагнула к двери.

— Джейм! Прошу тебя, подожди, — сказала Элис.

Джейм стала как вкопанная, но не обернулась.

— Ну, что еще? — презрительно отозвалась она.

— Я… Куда ты идешь? — спросила Элис, начиная нервничать.

Джейм круто повернулась и посмотрела ей в лицо.

— Первым делом я поднимусь наверх и соберу вещи, — сказала она, гневно сверкая глазами. — Потом я уеду обратно в Принстон. Я хочу узнать, что на самом деле произошло с моим отцом. А что будет дальше, посмотрим. Но я никогда не вернусь в этот дом, пока вы живете здесь.

Она выскочила из комнаты. Элис Харкорт смотрела ей вслед.

Джейм сидела в вагоне одна, отсутствующе глядя в окно. Поезд мчался через Элизабет, направляясь в Принстон. Глаза девушки покраснели и припухли, на щеках выступили пятна. Она больше не могла плакать — у нее не оставалось слез. Джейм впервые в жизни почувствовала, каково это — по-настоящему хотеть убить человека. Она могла не моргнув глазом прикончить Элис Харкорт голыми руками и понимала, что должна убраться из дома, пока не сделала этого. Она никогда ни к кому не испытывала такой ненависти, как к Элис.

Последние двенадцать лет ее жизни оказались ложью. Внутренний голос Джейм продолжал говорить ей, что отец все еще жив, что он в опасности и нуждается в ее помощи. Джейм плотнее завернулась в джинсовую куртку, но никакая одежда не смогла бы защитить ее от холода, пронизавшего все ее существо. Отец не погиб в катастрофе, он не похищал денег, принадлежавших компании Колби. Джейм уже не сомневалась, что Элис и Джозеф Харкорт совершенно посторонние ей люди. Но если так, кто они на самом деле? Зачем они все это время жили с ней под одной крышей, зачем скрывали от нее правду? Это казалось полной бессмыслицей. «Но я узнаю, — пообещала себе Джейм. — Я обязательно узнаю. Я докопаюсь до истины».

Даже если на это уйдут годы.

Вашингтон, округ Колумбия

Гарри Уорнер в одиночестве сидел у себя в кабинете, доедая легкий завтрак, состоявший из салата с тунцом на поджаренном хлебе и фруктового коктейля, когда зажужжал интерком и голос секретаря таинственно произнес:

— Они уже здесь.

Уорнер дожевал бутерброд и ответил:

— Давайте их ко мне, Терри.

Секунду спустя дверь открылась и в кабинет вошли Элис и Джозеф Харкорт. Уорнер смерил их взглядом.

— Я был лучшего мнения о вас, — сказал он, не скрывая раздражения. — Вам полагалось держать девчонку на привязи и сделать все, чтобы Лайнд не сумел с ней связаться. Вы должны были выяснить, что он рассказывал ей о своей настоящей профессии. И вдруг вы звоните мне и сообщаете, что ваша легенда лопнула, что девушка узнала о том, что ее отец жив, и она намерена его отыскать. Как вы могли это допустить?

— Джейм нашла адресованные ей пакеты и письма, — объяснил Джозеф. — Они были заперты на чердаке в старом армейском сундуке…

— Как они там оказались? — вспылил Уорнер. — Вы обязаны были уничтожить все до последней бумажки!

— Сейчас поздно говорить об этом, — произнесла Элис. Она скрыла от Уорнера, что ее мужу попросту не хватило духа оборвать последнюю ниточку, соединявшую Джейм с Лайндом, так он привязался к девочке за долгие годы. Она не сказала Уорнеру о письме от Лайнда, которое получил Джозеф вскоре после того, как компания Колби помогла им сменить имена и назначила супругов Харкорт официальными опекунами Джейм, пустив в ход методику государственной программы защиты свидетелей, жизнь которых подвергается опасности после выступления в суде. Что было в том письме?

«Джейм — единственное, что имеет для меня значение в целом мире. Я не могу быть ей отцом в полном смысле этого слова, но хочу, чтобы с ней хотя бы оставалась моя любовь. Я уверен, когда-нибудь вы найдете способ передать ей мои послания…» Его пожелание отчасти исполнилось. Он сумел на удивление регулярно передавать посылки из-за рубежа по цепочке, в которой участвовало множество агентов.

— Джейм может изрядно потрепать нам нервы, — сказала Элис. — Она не оставит все как есть и не заживет обычной жизнью. И даже сознание своего бессилия вряд ли остановит ее.

— Думаете, она начнет совать повсюду свой нос? — спросил Уорнер, переводя взгляд с Элис на Джозефа и обратно.

На сей раз ответил Джозеф.

— Я уверен в этом, — сказал он.

 

Глава 10

Нью-Йорк, апрель 1984 года

Джейм перебежала Мэдисон-авеню на красный сигнал светофора. Ее плащ цвета пожарной машины яростно хлопал на порывистом ветру. Оказавшись на тротуаре, Джейм ловко протиснулась сквозь плотную утреннюю толпу пешеходов и вошла в здание издательства Паттерсона, расположенное на углу Мэдисон-авеню и Тридцать шестой улицы. Прошагав по запруженному людьми холлу к отделанным под старину лифтам, успела вскочить в одну из кабин, когда ее дверцы уже начинали закрываться.

Лифт вздрогнул и пошел вверх. Мужчины и женщины, находившиеся в кабине, бросали на Джейм любопытные взгляды, но она не обращала внимания. При своем росте пять футов десять дюймов она была намного выше окружавших ее женщин и столь же высокой, как большинство мужчин. В отличие от других рослых женщин она не сутулилась, вполне удовлетворенная своим телосложением. Ее фигура, правильные черты лица и великолепные золотистые волосы создавали потрясающий образ, была ли она в вечернем платье или бегала по Центральному парку в изумрудно-зеленом спортивном костюме. В свои двадцать семь Джейм Лайнд была одной из тех женщин, которые неизменно привлекают к себе взгляды, где бы они ни находились.

Лифт со скрежетом остановился на пятнадцатом этаже. Как только дверцы раздвинулись, Джейм вышла и решительно шагнула в зеркальную стеклянную дверь, на которой большими золотыми и черными буквами было выведено: «Уорлд вьюз мэгэзин». И хотя Джейм проработала в журнале почти шесть лет, она не уставала удивляться тому, какими современными кажутся помещения издательства по сравнению со старомодными лифтами и холлом.

— Привет, Холли! — воскликнула Джейм, минуя большой овальный стол с селекторным устройством и множеством телефонов и кивая сидевшей за ним симпатичной девушке. Пройдя приемную, она углубилась в длинный коридор, стены которого были завешены взятыми в рамку обложками предыдущих изданий. Свернув в маленький коридорчик, ведущий в ее собственный кабинет, Джейм резко остановилась в дверях, увидев внутри Майка Тэрнера, главного художника журнала и по совместительству первого сердцееда. Майк сидел в ее кресле, закинув руки за голову и положив ноги на угол заваленного бумагами стола. Тэрнер был самым красивым мужчиной в издательстве и одновременно самым несносным, если не считать главного редактора Терренса Хильера. Майк Тэрнер был высоким, отлично сложенным, у него было волевое чеканное лицо, густые иссиня-черные волосы и дерзкие голубые глаза. Любая сотрудница журнала была бы счастлива повиснуть у него.. на шее по первому его зову — любая, кроме Джейм, у которой не было ни малейшего желания поддерживать с Майком отношения. По этой, и только этой, причине Майк находил особое удовольствие дразнить ее при всяком удобном случае.

— Что ты здесь делаешь? — сердито осведомилась Джейм, решительно сбрасывая со стола его ноги.

— Жду тебя, что же еще? — с ухмылкой отозвался Тэрнер. Он вытащил из кармана тонкий портсигар с золотыми накладками, встал и добавил:

— Ты пропустила совещание у редактора. — Он хмыкнул с насмешливым неодобрением, достал сигарету, сжал ее пухлыми губами и небрежно раскурил. — Что скажешь в оправдание, женщина?

— Я не намерена оправдываться перед тобой. — Джейм сняла промокший плащ, повесила его на металлический крюк, привинченный к двери изнутри, и осталась в зеленом свитере, перехваченном на поясе ремешком, и в бурых шерстяных слаксах, заправленных в высокие коричневые кожаные башмаки. На ней не было никаких украшений, кроме мужских золотых часов, принадлежавших ее отцу, и старинного золотого колечка матери.

— Редакция утвердила список публикаций, которые выйдут на следующей неделе, если это тебе интересно, — объявил Тэрнер.

— А что, меня это должно заинтересовать? — спросила Джейм, усаживаясь за стол.

— Еще бы. Они выбросили твою заметку о демонстрантах из университета Браун.

— Это дело рук ублюдка Хильера, никаких сомнений, — раздраженно заметила Джейм. — Вкусы этого человека воистину ужасны.

— Наконец-то мы с тобой хоть в чем-то сошлись, — с деланным изумлением заметил Тэрнер. — Что мне больше всего нравится в тебе, рыжуля, так это твоя дипломатичность. — Он глубоко затянулся сигаретой и продолжал:

— Если тебе захочется поплакать в чью-нибудь жилетку…

— Мне хочется остаться одной, чтобы поразмыслить над новыми идеями, — сердито отозвалась Джейм.

— На которых Хильер тут же поставит крест, — парировал Тэрнер.

Джейм задумчиво потерла лоб.

— Быть может, ты все-таки уберешься? — попросила она, едва сдерживая желание вышвырнуть Тэрнера своими руками.

— Уже ухожу, — сказал тот, отступая к двери. — Мне бы не хотелось заставлять тебя думать, будто Майкл Тэрнер не понимает намеков.

— Порой мне кажется, что ты поймешь намек не раньше, чем тебя переедет здоровенный грузовик, — угрожающе процедила Джейм.

Тэрнер ушел, хохоча в голос. Джейм встала и закрыла за ним дверь. Она была так зла на Хильера, что ей хотелось нанизать его на шампур и поджарить на медленном огне. Это был уже третий случай за последние два месяца, когда редактор отправлял в корзину ее заметки. Хильер возглавил издательство полгода назад и постепенно возомнил себя непререкаемым авторитетом.

Как гласит пословица, власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно, подумала Джейм.

Джейм уже давно уяснила, что весь жизненный уклад «Уорлд вьюз» подчинен одной цели — успеть сдать очередной номер к утру вторника. Затем набранный макет отправлялся по компьютерным сетям в филадельфийские типографии с тем, чтобы уже к следующей пятнице тираж лежал на складах оптовиков по всей стране, а в понедельник появился на прилавках розничной торговли. Малейший сбой в этой цепи грозил непредсказуемыми последствиями, поэтому в понедельник после обеда в издательстве воцарялся сущий ад, а к четырем часам утра каждого сотрудника можно было смело одевать в смирительную рубашку. За шесть лет Джейм не раз доводилось видеть редакторов, прикорнувших за своим столом после изнурительного ночного бдения. В первый же ее рабочий день редактор-распорядитель Бен Роллинз сообщил Джейм, что «по понедельникам простейший способ покинуть здание — это выброситься из окна», и он не слишком погрешил против истины.

Джейм улыбнулась своим воспоминаниям. С тех пор мало что изменилось. У нее по-прежнему оставалось ощущение, что сотрудников журнала непрерывно подвергают проверке на прочность, словно задавшись целью выяснить предел их возможностей. Впрочем, она не жаловалась. Ничто не доставляло Джейм такого удовольствия, как по-настоящему трудное испытание. «В конце концов, ты дочь своего отца», — говорила она себе.

Течение ее мыслей прервал залп гневных ругательств, завершившийся грохотом захлопнутой двери в дальнем конце коридора. Громогласный поток ругательств, доносившийся с той стороны, однозначно свидетельствовал о том, что очередной опус Ганнибала Кроуфорда, самого горячего из репортеров журнала, опять подвергся безжалостной правке. Джейм едва сдержала смешок.

«Паттерсону стоило бы уволить Хильера, пока кто-нибудь не прикончил его», — подумала она.

— Видать, Кроуфорда снова переписали.

Джейм вскинула голову. В дверях стояла Холли Кристофер, молоденькая девушка из приемной. Она шагнула к столу Джейм, неся в руках два знакомых розовых бланка телефонограмм. Джейм взяла их и просмотрела.

Холли бросила взгляд на свернутый спальный мешок в углу комнаты.

— Опять собираетесь стать здесь лагерем? — спросила она.

Джейм улыбнулась:

— По понедельникам моя спальня перемещается в этот кабинет. Но я уже привыкла.

— Мне казалось, что с внедрением компьютеров наша задача упростится, — пожаловалась Холли. — По понедельникам здесь начинается такой бедлам, что я уже собиралась просить мистера Хильера нанимать на этот день еще одну машинистку.

— Будь осторожна со своими предложениями, — шутливо предупредила ее Джейм. — Человек, последним попросивший Терренса Хильера об одолжении, был найден в нью-йоркском порту. Он утонул.

На лице Холли появилась скептическая мина.

— Я серьезно!

— И я тоже, — отозвалась Джейм. — Обращаясь к нему с просьбой, будь готова к тому, что тебе придется за это заплатить. Не можешь — не суйся. У Хильера есть здоровенный парень по имени Вито. Он наносит должникам визиты и приколачивает их ноги к полу железнодорожными костылями.

Холли рассмеялась:

— Вас послушать, так мистер Хильер — настоящий людоед!

— По сравнению с ним людоед — невинный агнец, — ответила Джейм.

После ухода Холли она еще раз взяла телефонограммы и перечитала их. Первая была от ее вашингтонского корреспондента. Она позвонит ему позже. Отложив бланк в сторону, Джейм бросила взгляд на вторую записку. Элис Харкорт.

Джейм раздраженно смяла бланк в кулаке и швырнула его в корзину для бумаг.

Русский чайный дом на Западной Пятьдесят седьмой улице знаменит скорее самобытным убранством, чем кухней. Он действительно способен поразить воображение картинами известных мастеров, блестящими самоварами и канделябрами, украшенными мишурой и елочными шарами, но любой уважающий себя клиент прекрасно знает, что обеденный перерыв не лучшее время для любования ресторанными интерьерами. Обычно залы дома переполнены воротилами индустрии развлечений и телекоммуникаций, так что пообедать в тишине и спокойствии здесь можно лишь на втором этаже, прозванном завсегдатаями Сибирью.

— У меня только час, — предупредила Джейм, приблизившись к столику, за которым ее дожидалась Андреа Марлер, сидя в одиночестве. Джейм опоздала на десять минут и говорила извиняющимся тоном. — После обеда мне придется снимать во французском посольстве.

Андреа улыбнулась.

— Знаешь, а ты совсем не изменилась со школьной поры, — сказала она. — Ты приходишь и тут же уходишь, не задерживаясь на одном месте.

— Зато ты изменилась, и даже очень, — отозвалась Джейм. Андреа исполнилось двадцать семь, и она уже шесть лет была одной из самых высокооплачиваемых фотомоделей, превратившись в высокую, хотя и не такую рослую, как Джейм, платиновую блондинку с прелестным удлиненным лицом, громадными аквамариновыми глазами и пышными короткими волосами, зачесанными вперед. — В «Брайар-Ридж» ты была заурядной неотесанной девицей с косичками и проволокой на зубах.

— И лишь папочкины денежки помогли гадкому утенку превратиться в прекрасного лебедя, — прощебетала Андреа, вспоминая слух, прокатившийся среди школьных подруг, когда с ее зубов исчезли стальные зажимы, а вместе с ними — девчоночья угловатость и застенчивость. — Джейм, я попросила тебя о встрече, потому что выхожу замуж.

Джейм широко улыбнулась:

— За биржевого маклера — как бишь его?.. — Она махнула рукой официанту, проходившему мимо их столика.

— Ты говоришь точно как мой папа, — ласково упрекнула ее Андреа. — Можно подумать, ты не помнишь, что его зовут Том. Том О'Хэллоран.

Пока Джейм заказывала напитки, их разговор прервался. Наконец официант ушел, и Джейм вновь повернулась к подруге.

— Ну и когда же состоится это знаменательное событие?

— Четырнадцатого июля в нашем саутгемптонском поместье. Раньше Тому никак не вырваться со службы, чтобы у нас получился настоящий медовый месяц, — объяснила Андреа. — Мы поедем во Францию. В Бретань. — У столика появился официант с бокалами, и Андреа добавила:

— Я хочу, чтобы ты была моей подружкой на свадьбе.

— С удовольствием, — ответила Джейм. — Но при одном условии.

— Какое условие? — спросила Андреа, бросив на нее подозрительный взгляд.

— Я не надену розовое платье. Господи, как я ненавижу розовый цвет! — со стоном произнесла Джейм.

— Никаких розовых платьев, — пообещала Андреа, энергично тряхнув головой.

— В таком случае я согласна, — быстро сказала Джейм. — Ну а теперь, когда мы обо всем договорились, нельзя ли заказать обед? Я подыхаю с голоду и готова отдать душу за телячью отбивную и земляничное варенье по рецептам Романовых…

Джейм бежала по Центральному парку, защищенная от прохлады апрельского утра спортивным костюмом с начесом и такой же головной повязкой. Ее ноги, обутые в кроссовки «Найк», легко ступали по земле. Ее щеки раскраснелись, в морозном воздухе виднелось вырывавшееся изо рта облачко пара, но она продолжала бежать.

Она совершала пробежки круглый год в любую погоду, не менее часа каждый день, кроме понедельников. Еще в Принстоне Джейм заметила, что бег благотворно воздействует на ее физическое состояние и разум. Регулярный ежедневный бег не только поддерживал ее в хорошей форме, но также помогал ей сохранять душевное здоровье. Отец не раз повторял, что ее энергии хватило бы на десятерых, и он был прав. Еще ребенком Джейм носилась словно заведенная. Ей не хватало терпения для занятий йогой, она не могла долго сосредотачиваться на одном предмете, чтобы заниматься трансцендентальной медитацией. Ежедневное посещение спортзала представлялось ей слишком обременительным, зато бег оказался самым подходящим средством для поддержания высокой умственной активности и одновременно лучшим природным транквилизатором.

Замедлив шаг, Джейм свернула на запад, выйдя из парка на Семьдесят второй улице. И вскоре приблизилась к своему дому на Уэст-Энд-авеню. Швейцар распахнул перед ней дверь, оживленно ее приветствуя.

— Я бы не смог бегать как вы, миссис Лайнд, — сказал он. — И как только вы бегаете зимой?

— Осторожно, — ответила Джейм. — Очень осторожно.

Она в одиночестве поднялась на свой этаж в лифте.

Вытянув из-под воротника костюма длинную шейную цепочку, она взяла в руки ключ и отперла дверь. Войдя в квартиру, Джейм включила в маленькой прихожей свет и отправилась на кухню. Она открыла холодильник, вынула из упаковки банку апельсинового сока — непременная процедура, предназначенная для поддержания должной концентрации сахара в крови после физической нагрузки, — дернула за кольцо и швырнула его в помойное ведро. Остановившись у окна, Джейм бросила взгляд на Гудзон и Нью-Джерси, видневшийся на том берегу.

Затем она прошла в гостиную и включила автоответчик. «Как славно оказаться дома!» — подумала она. Дом.

Это был ее первый собственный дом с девятилетнего возраста. Когда Джейм переехала сюда пять лет назад, она взяла в свои руки заботы по отделке квартиры, добиваясь полного соответствия своим вкусам. Она съездила на аукцион и приобрела старинную бронзовую кровать и бюро с выдвижной крышкой. Она раздобыла прекрасные яркие восточные ковры и обила мягкую мебель гобеленом. На стенах висели картины, написанные ее матерью на Саунд-Бич: холодные, спокойные морские пейзажи, парусные лодки, скачущие по полю лошади. На огромном ореховом столе подле кушетки стояли ее любимые семейные фотографии в бронзовых рамках, а среди них — музыкальная шкатулка, которую ей подарил отец за год до своего исчезновения. Единорог все еще вращался, шкатулка все еще играла «Напрасную надежду».

Армейский сундук отца стоял в спальне, в изножье кровати, накрытый одеялом, сшитым из ярких лоскутов. Все эти годы его содержимое оставалось неизменным — открытки, подарки и письма по-прежнему были заперты в сундуке. Время от времени Джейм доставала их и просматривала. Читая письма, она вспоминала самые счастливые мгновения, проведенные с отцом.

Всякий раз она не могла сдержать слез.

И тем не менее Джейм не давала себе забыть о прошлом, о добрых временах и о дурных. Она всеми силами сохраняла в памяти образ отца, каких бы мучений это ей ни стоило.

Прослушав последнее сообщение, Джейм выключила автоответчик и взялась за стопку почты, которую оставляла нераспечатанной на столе, отправляясь на пробежку. «Счета, реклама и прочий хлам», — уныло размышляла она, разбирая письма, откладывая счета и «важную корреспонденцию» на стол и швыряя хлам в корзину для бумаг. Счет за телефон, счет от врача, банковские извещения, расчеты по кредитной карточке, хлам, хлам, хлам… Ну зачем, гадала она, такое множество компаний тратят огромные деньги, год за годом рассылая всякую дрянь?

Подтверждения о бронировании авиабилетов, журналы — ничего нового, кроме личных посланий от друзей, с которыми Джейм регулярно переписывалась. Она едва сдержала зевоту, и в тот же миг ее внимание привлек обратный адрес на одном из конвертов. Штемпель Саунд-Бич. «От Элис Харкорт, никаких сомнений», — подумала она, на секунду задержав взгляд на конверте.

— Макулатура, — решила она наконец, отправляя письмо в корзину.

 

Глава 11

Саутгемптон, июль 1984 года

— Честно признаться, я здорово нервничаю, — сказала Андреа. — У меня перед глазами постоянно стоит картина: я шагаю по проходу между скамьями и вдруг спотыкаюсь и шлепаюсь на землю лицом вниз.

Джейм, смеясь, протянула руки, чтобы поправить шелковый, расшитый жемчугом и цветами головной убор подруги.

— Успокойся, — посоветовала она. — Люди женятся каждый день.

Андреа сердито посмотрела на нее.

— Но я-то выхожу замуж впервые! — жалобно воскликнула она. — Я боюсь выставить себя набитой дурой.

Джейм усмехнулась.

— А ты взгляни на это другими глазами. Ты действительно выставляешь себя на посмешище, но по крайней мере делаешь это с шиком и размахом. А если учесть норов твоей матушки, никто этого и не заметит, что бы там ни случилось, — сказала Джейм, расправляя длинную вуаль.

Андреа обернулась, громко шурша многочисленными слоями шелка.

— Да уж, хорошенькое утешение!

— Стой смирно, — велела Джейм, подкалывая вуаль огромными булавками. — Фату потеряешь.

— Если прежде не потеряю рассудок.

Джейм улыбнулась.

— Уж лучше бы вам с Томом обвенчаться втайне.

— Я и собиралась, — ответила Андреа. — Но родители не хотят и слышать об этом, особенно мать. Она-то и устроила весь этот цирк.

Джейм оглядела подвенечное платье подруги — шелка, жемчуга и вышивка стоимостью в двадцать тысяч долларов. Платье еще никто не видел, и тем не менее вокруг него уже поднялся переполох на страницах модных женских журналов. «Китти Марлер ни за что не упустит возможности превратить свадьбу единственной дочери в сенсацию», — подумала Джейм.

Андреа пересекла комнату, уселась за туалетный столик и надела жемчужное колье в три нитки и такие же сережки, а Джейм тем временем подошла к большому зеркалу, чтобы в последний раз осмотреть свое персиковое шелковое платье с кружевными оборками цвета слоновой кости. Широкополая шляпа с оранжевыми бархатными лентами придавала ей сходство с типичной южной красоткой. Наряд был совсем не в ее стиле, зато очень точно отражал вкусы публики, собравшейся на свадьбу в Саутгемптоне в разгар лета.

Выглянув в окно, Джейм увидела гостей, которые подтягивались к лужайке. Парк Марлеров, и без того живописный, был увит широкими белыми лентами, повсюду виднелись цветы — в основном тоже белые. От крыльца веранды, на которой по условленному знаку должны были появиться невеста и ее сопровождающие, простиралась белоснежная ковровая дорожка, ведущая к алтарю, где должны были ждать священник и жених.

По обе стороны дорожки располагались ряды кресел для свадебных гостей. Перед мысленным взором Джейм встала картина венчания ее родителей.

— Что это, папа? — спросила Джейм, вынимая из ящика стола толстую книгу в белом переплете и с трудом удерживая ее в руках — ведь ей тогда было всего шесть лет.

Отец мельком посмотрел на книгу, и на его лице появилось странное выражение.

— Это наш свадебный альбом, принцесса, — ответил он. — Там собраны давние фотографии, их сделали еще в ту пору, когда я женился на твоей маме.

— Можно мне посмотреть карточки? — нетерпеливо осведомилась Джейм.

— Если хочешь, мы посмотрим их вместе.

Девочка радостно кивнула.

Отец посадил ее к себе на колени и раскрыл альбом, в котором оказалось множество фотографий свадьбы и праздничного приема, устроенных на открытом воздухе.

Джейм казалось, что она рассматривает портреты прекрасной принцессы и ее возлюбленного принца из сказочной книжки.

— Мама была очень красивая, правда? — спросила Джейм, очарованная фотографиями.

— Она и сейчас красивая, — тихим мягким голосом отозвался отец.

— Она гораздо красивее, когда улыбается, — заметила девочка, водя по фотографии кончиком маленького пальчика. Потом она подняла глаза на отца и нахмурилась. — Теперь мама совсем не улыбается.

Отец покачал головой.

— Знаю, принцесса, — сказал он, ласково гладя дочь по голове. — Наша мама болеет и поэтому не улыбается.

— Мама умрет? — спросила Джейм, и на ее крохотном личике отразилось беспокойство.

— Нет, милая… конечно, нет, — ответил отец, ошеломленный ее вопросом.

Папа ошибался. Через две недели мама умерла.

Уже начинало смеркаться, когда Джейм выскользнула из праздничной толпы, переоделась в джинсы и свободную белую блузку и, усевшись в свой джип «Чероки», покатила обратно в Манхэттен. Проезжая на запад по лонг-айлендской магистрали, Джейм поймала себя на мысли о доме в Саунд-Бич, где она выросла. Сколько времени прошло с тех пор, когда она уехала оттуда?

Шесть лет? Несмотря на все те причины, которые вынудили ее к поспешному бегству, Джейм все еще тосковала по огромному старому дому, привольно раскинувшемуся на землях поместья, и гадала, многое ли там изменилось.

Элис и Джозеф все еще жили там. Джейм следовало вышвырнуть их на улицу в ту же минуту, когда она обнаружила обман, но в тот миг это представлялось ей чем-то второстепенным. Тогда главным было побыстрее улизнуть от них, и как можно дальше.

«Когда-нибудь я вернусь», — пообещала себе Джейм.

Когда эти люди уберутся из дома навсегда.

— Уличные банды, — вслух произнесла Джейм.

— Что — банды? — Бен Роллинз, коренастый мужчина лет пятидесяти с редкими седеющими волосами и толстыми роговыми очками на переносице, оторвал взгляд от большого листа желтой писчей бумаги, исчерканной неразборчивыми заметками, которые он набрасывал во время редакционной коллегии.

— Я хотела бы написать о них статью, — сказала Джейм, протягивая руку к своей кофейной кружке. Она не пила кофе, и в кружке бывали только фруктовые соки либо кока-кола без сахара. — Все как положено — снимки, комментарии полицейских, интервью с прохожими, которых они преследуют…

— И кого же полиция преследует на сей раз? — спросил Майк Тэрнер, бесцеремонно вмешиваясь в разговор.

— Полиция никого не преследует, — ответила Джейм. — А ты, как всегда, не слушаешь.

— Слушаю, и очень внимательно, — возразил Майк. — Ты выразила пожелание взять интервью у полицейских и у людей, которых они преследуют.

— Сделай одолжение, напиши репортаж о путешествии на вершину Эмпайр-стейт-билдинга, только поднимись туда не в лифте, а по стене, — сказал ему Роллинз и вновь повернулся к Джейм:

— Так что ты говорила?

— Это будет сенсационная статья, Бен, — с воодушевлением произнесла она. — Возможно, мне удастся побеседовать с членами группировок.

— Это малость рискованно, ты не находишь? — отозвался Роллинз.

Терренс Хильер, сидевший у дальнего конца длинного стола, негромко прыснул.

— Похоже, вас обуяла жажда смерти, мисс Лайнд, — своим обычным насмешливым тоном заявил он. Хильеру было тридцать семь лет, но, как весьма уместно замечал Тэрнер, он выглядел на сорок семь, а вел себя зачастую на все восемьдесят семь. Это был долговязый костлявый мужчина с ранней лысиной и неизменно дурным настроением. Он не чуждался рискованных затей, но лишь при условии, что всю ответственность берет на себя кто-то другой.

— Уж не собираетесь ли вы зарубить и этот материал, Терри? — осведомилась Джейм, раздосадованная его сарказмом.

— Ничуть не бывало, — торопливо произнес он. — Если вы готовы пожертвовать ради репортажа своей жизнью и здоровьем, я, пожалуй, соглашусь, что он того стоит. — Трения между ними начались практически сразу с приходом Джейм в издательство, а после повышения Хильера переросли в настоящую войну.

В разговор вступила Кэрин Бэрнс, помощница Тэрнера.

— Я думаю, Джейм права, — сказала она, бросив на Хильера тяжелый взгляд. — Статью на такую злободневную тему захочет прочесть каждый.

— Может быть, мы даже вынесем иллюстрацию на обложку, — добавил Роллинз. — А если вспомнить об умении Джейм делать скрытой камерой потрясающие снимки, которые она поставляет нам уже несколько лет кряду, ее репортаж мог бы оказаться той самой живительной струей, в которой так нуждается журнал. — Он повернулся к Джейм и добавил:

— Так и быть. Даю тебе зеленую улицу.

Джейм улыбнулась:

— Спасибо, Бен.

Разговор зашел о публикациях, находящихся в работе, об отдельных фрагментах будущих передовиц, и четверть часа спустя заседание подошло к концу. Как только Джейм принялась укладывать в сумку карандаши, блокнот и кружку, к ней подошел Майк Тэрнер.

— Удачный ход, рыжуля, — сказал он, широко улыбаясь.

— Спасибо. — Джейм и не подумала поднять на него глаза.

— Твое предложение вызвало настоящий фурор, — продолжал Майк, словно не замечая того, что Джейм откровенно его игнорирует.

На сей раз Джейм вскинула голову.

— Вот как? Это почему же?

Тэрнер сунул руки в карманы.

— Брось, рыжуля, не надо на меня нападать, — осклабившись, произнес он. — Скажи на милость, зачем такой женщине, как ты, гоняться по трущобам за уличными хулиганами?

Джейм гневно прищурилась.

— К вашему сведению, мистер Поклонник Изящных Искусств, пока вы торчите в своем кабинете с кондиционированным воздухом и получаете свои деньги уж не знаю за что, я собираюсь рискнуть головой ради будущей статьи. И еще добавлю: я освещала в печати кровавые трагедии — угоны самолетов, политические демонстрации, покушения и серийные убийства — задолго до той поры, когда вы появились здесь.

Так что не надо говорить мне, может или не может заниматься этими делами такая женщина, как я!

— Минутку! Я вовсе не утверждал… — начал Тэрнер.

Джейм бросила на него пронзительный взгляд.

— Знаешь что? Твоя болтовня всегда казалась мне глупыми шутками чванливого зазнайки, — ледяным тоном заговорила она, вновь собирая свои пожитки, — но я ошибалась. Ты самый настоящий грязный ублюдок. — Она покинула конференц-зал, провожаемая изумленными взглядами Тэрнера и прочих присутствующих.

«Дело не в том, что они не принимают всерьез фотожурналиста женского пола, — они не принимают всерьез меня», — сердито размышляла Джейм, переходя Тридцать четвертую улицу по направлению к Пенсильванскому вокзалу. В руках у нее был большой кофр с новой камерой «Хассельблад», а на левом плече висел футляр со сменными объективами, покачиваясь в такт ее быстрой спортивной походке. В глазах окружающих, если не всех, то большинства, она по-прежнему остается избалованной богатой девчонкой, избравшей необычное хобби. Никто и не вспоминает о том, что она в раннем детстве осталась сиротой — во всяком случае, так считалось — и волей-неволей научилась самостоятельности. В ней видели внучку Гаррисона Колби, который был не только очень богатым человеком, но в свое время занимал видное место на вашингтонском политическом Олимпе. С самого рождения она пользовалась всевозможными преимуществами. «Во всяком случае, так им кажется», — мрачно думала Джейм.

Чтобы проявить себя, ей с первого дня работы в издательстве приходилось трудиться за двоих. Джейм знала себе цену: ее снимки появлялись на обложках «Уорлд вьюз» чаще, чем работы любого другого фоторепортера.

За пять минувших лет ей трижды присуждали крупные призы, а недавно одна манхэттенская галерея предложила устроить персональную выставку ее лучших фотографий. И все же среди коллег Джейм оставалось немало людей — Тэрнер и Хильер, к примеру, — которые приписывали ее успех слепой удаче либо имени и влиянию Колби. Джейм улыбнулась в глубине души. Тэрнер не воспринимает всерьез ни одну женщину, если не спал с ней. «А может, даже и впоследствии», — мысленно усмехнулась она.

Сбежав по ступеням вокзала, Джейм двинулась к станции подземки и оказалась у турникета в тот самый миг, когда прибыл состав и из вагонов повалили пассажиры, словно стадо коров, подгоняемых кнутом.

Нашарив в кармане жетон, Джейм сунула его в щель автомата и вошла в поезд, все еще набитый людьми.

Свободных мест для сидения не оказалось, впрочем, в проходе тоже было достаточно тесно. Джейм втиснулась между хорошо одетым светловолосым мужчиной лет сорока с черным кожаным докторским саквояжем и сложенной газетой в руках и пожилой женщиной, которая сжимала в пальцах ручку набитого до отказа и лопнувшего с одной стороны пакета с фирменной эмблемой «Мейси».

Глянув через плечо, Джейм заметила двух небритых субъектов в грязных лохмотьях. «Откуда, черт возьми, эти пропойцы добывают жетоны на метро?» — подумала она.

Поезд остановился на «Таймс-сквер», и хотя из вагона вышло немало пассажиров, свободных кресел по-прежнему не было. «Проклятие!» — молча выругалась Джейм. Состав отправился в путь, дергаясь и раскачиваясь, и она ухватилась за поручень.

Выйдя из метро на Семьдесят второй улице, Джейм прошагала два квартала, отделявшие станцию от ее дома.

Она терпеть не могла ездить в подземке и пользовалась ею только в самом крайнем случае. Однако порой это было проще, чем ловить такси, и, уж конечно, намного проще, чем искать парковку для джипа, решила она, входя в квартиру.

Положив вещи на кушетку, Джейм машинально проверила записи на автоответчике и просмотрела почту, хотя ее мысли по-прежнему вертелись вокруг событий на заседании редакции. Ей хватило одного воспоминания о самодовольных болванах Тэрнере и Хильере, чтобы опять ощутить злость. Ей пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не надавать им пощечин, от которых с их физиономий исчезли бы эти гадкие улыбочки.

«Когда-нибудь я сделаю это. Но не сейчас, позже», — подумала она.

 

Глава 12

Нью-Йорк, август 1984 года

Такси остановилось рядом с одним из длинных черных лимузинов, припаркованных у отеля «Плаза» на перекрестке Пятой авеню и Восточной Пятьдесят девятой улицы. Джейм поднялась с заднего сиденья и торопливо взбежала по ступеням к двустворчатой двери с бронзовыми ручками. Проходя мимо швейцара, который распахнул перед ней дверь, она вежливо кивнула ему и пересекла оживленный холл, направляясь к президентским апартаментам. На ее плече висел фотоаппарат в чехле. Джейм бросила взгляд на часы. Четверть двенадцатого. Она опаздывала на пятнадцать минут. «Наверное, все уже началось», — с беспокойством подумала она.

Она приблизилась к дверям в такой спешке, что не замечала ничего на своем пути, и столкнулась с человеком, подошедшим с противоположной стороны. Джейм подняла голову и увидела перед собой глаза самого густого синего цвета, которые когда-либо ей попадались.

«Да и лицо совсем недурно», — решила она, мгновенно оценив внешность стоявшего перед ней мужчины. Он был высокого роста, дюймов на шесть выше ее, стройный, пожалуй, даже худощавый при таком росте. У него были резкие черты лица и ослепительная улыбка под густыми, но тщательно ухоженными усами. Его светло-коричневые волнистые волосы показались Джейм чуть более длинными, чем следовало. Его парикмахер явно обладал чувством меры и не делал из клиента куклу. «В жизни он выглядит даже лучше, чем на телеэкране», — решила Джейм, узнав Мартина Кэнтрелла, ведущего вечерней передачи новостей канала Ти-би-эс.

— Прошу прощения… — выдохнула она.

— Прошу прощения, — в ту же секунду заговорил он.

Они оба рассмеялись, и мужчина сделал приглашающий жест, пропуская Джейм вперед, и она вошла в переполненные апартаменты. Мужчина двигался следом в сопровождении ассистента и оператора. Джейм услышала, как оператор говорит ему:

— Пожалуй, будет трудновато снять здесь хорошие кадры, Марти.

— Кажется, ты прав, — согласился Кэнтрелл.

— Это нам наказание за опоздание, — полушутя сказала Джейм.

— Меня подвел транспорт, — отозвался мужчина, улыбаясь. — А вы чем можете оправдаться?

— Тем же, — ответила Джейм и огляделась вокруг. — Похоже, мы не единственные опоздавшие. Почетный гость тоже еще не явился.

— Сенатор попал в пробку по пути из аэропорта Ла-Гуардиа, — сказал журналист, стоявший справа от Джейм. — Нас то и дело просят подождать «еще минутку», но, честно говоря, я начинаю сомневаться.

— Кошмар, — отозвалась Джейм, досадливо закатывая глаза.

Мартин Кэнтрелл улыбнулся.

— Пробка там или не пробка, но Я не помню ни одного случая, когда сенатор Мэрлоу успел куда-нибудь вовремя, — сказал он девушке. — Во время последних выборов его называли «почившим сенатором» и заключали шутливые пари, успеет ли он на участок для голосования .

— Политик может опоздать на собственные похороны, но к избирательной урне он не опоздает никогда, — с понимающей улыбкой заявила Джейм.

— Вы говорите так, словно знаете об этом по собственному опыту, — с любопытством в голосе произнес Кэнтрелл.

— В некотором смысле так и есть, — сказала Джейм, кивая. — Мой дед был политиком.

— Как его звали? — заинтересованно спросил Кэнтрелл.

— Гаррисон Колби.

На сцену вышел помощник сенатора Мэрлоу и взял в руки микрофон. Толпа немедленно стихла.

— Сенатор только что прибыл, — объявил помощник. — Он выйдет в зал через минуту.

— Опять пустые обещания, — проворчал кто-то из .репортеров в задних рядах.

Джейм вновь повернулась к Кэнтреллу.

— Все же я надеюсь, что день не пропадет зря, — сказала она.

— По крайней мере для меня, — подхватил Кэнтрелл улыбаясь. — Но при условии, что вы не откажетесь пообедать со мной вечером.

— Какой может быть обед, если мы толком не знакомы? — с притворным возмущением произнесла Джейм.

— Это можно поправить, — быстро ответил он, протягивая руку. — Марти Кэнтрелл, вечерние «Новости», Ти-би-эс.

Джейм рассмеялась.

— Вы всегда представляетесь так, словно завершаете телепередачу?

— Только когда пытаюсь произвести впечатление, — сказал Кэнтрелл.

— Ага. — Джейм медленно кивнула. — Если так, я вынуждена признаться в том, что сразу догадалась, кто вы такой. Вы появляетесь на моем экране каждый вечер. Я Джейм Лайнд, журнал «Уорлд вьюз».

Кэнтрелл улыбнулся:

— Вы всегда представляетесь так незнакомым людям?

— Только когда хочу произвести на них впечатление, — призналась Джейм. — Так вот, насчет обеда…

Джейм редко назначала свидания. Незаживающие душевные раны детства надолго отбили у нее охоту тесно сходиться с людьми. Ей вполне хватало нескольких близких друзей, а вечера она предпочитала проводить в разговорах о плюсах и минусах своей профессии с собратьями по перу. Она не видела причин отказываться от нового знакомства только потому, что очередной ее коллега оказался симпатичным и знаменитым Марти Кэнтреллом, хотя и признавала в глубине души, что находит его весьма привлекательным мужчиной.

— Скажите, о великий глашатай новостей, что заставило такого известного комментатора, как вы, гоняться за дешевыми небылицами вроде кампании сенатора Мэрлоу по искоренению коррупции? — спросила Джейм, усаживаясь против Кэнтрелла на изящном татами в ресторане «Шинбаши» на Парк-авеню.

Кэнтрелл улыбнулся.

— Полагаю, виной тому ностальгия по юношеским временам, когда я был начинающим репортером в родном захолустье, — ответил он, пригубив пиво «Саппоро», налитое из только что откупоренного бочонка.

— Откуда вы?

— Родился в Техасе, потом жил в Бока-Рейтоне, во Флориде, в Майами…

— Да вы настоящий цыган-бродяга! — воскликнула Джейм. — Мужчина моей мечты!

Кэнтрелл посмотрел ей прямо в глаза:

— Надеюсь.

Официант принес сашими, и Джейм поморщилась.

В отличие от большинства коренных жителей Нью-Йорка она не любила сашими. Ей не нравился даже бифштекс с кровью, не говоря уж о сырой рыбе. «На что он намекает?» — подумала она, и Мартин улыбнулся, словно читая ее мысли.

— Это тунец, — сказал он, указывая китайской палочкой на ярко-алые ломти, лежавшие перед ней на блюде. — Здесь подают все самое свежее, никаких консервов или замороженных продуктов, которые вам подсунут где-нибудь в другом месте.

Отведав тунца, Джейм приятно удивилась.

— А это что? — спросила она, тыча палочкой в кроваво-красный комок, окруженный пучком водорослей.

— Морской еж.

— А это?

— Осьминог.

Джейм сморщила нос и осторожно отодвинула блюдо в сторону.

— Нет уж, благодарю. В следующий раз я предпочту ломтик лососины, — робко сказала она.

Впрочем, невзирая на осьминога вечер удался. Марта настоял на том, чтобы отвезти ее домой, и, как ни отказывалась Джейм, проводил ее до самых дверей.

— Вам лучше поспешить, — сказала она, отомкнув дверь ключом и открывая квартиру. — Счетчик продолжает щелкать, знаете ли.

— Знаю. — Кэнтрелл шагнул следом за Джейм. — Пускай себе крутится.

— Это вам будет дорого стоить. — Джейм начинала ощущать неловкость.

— Ничего подобного. — Кэнтрелл мягко прислонил ее спиной к стене. — Я включу счет в командировочные расходы. Пусть компания платит. — Его губы нашли в темноте ее рот.

— И вы думаете, это вам сойдет с рук? — пробормотала Джейм в его губы, которые уже целовали ее.

— М… мм… Да, еще бы. — Язык Кэнтрелла встретился с ее языком, возбуждая Джейм против ее желания. Она почувствовала на своей талии его руки и вдруг с ужасом осознала, что ее соски набухают и твердеют под тонкой шелковой блузкой. Она была уверена, что Кэнтрелл тоже это заметил. Одной рукой он забрался под ее блузку, его пальцы торопливо расстегнули лифчик и легли Джейм на грудь. Джейм чувствовала, как от его ласковых прикосновений у нее уходит из-под ног земля. Кэнтрелл прижимал ее к себе с такой страстью, что у Джейм перехватило дыхание. Она судорожно вздохнула и оттолкнула его от себя.

— Марти… — прошептала она, беспомощно разводя руками.

— Прости, — выдохнул он. — Я совсем не хотел торопить тебя… Я просто подумал…

— Я еще не готова, — сказала Джейм, глядя в пол.

Кэнтрелл кивнул и поскреб в затылке с таким видом, словно его охватило разочарование или раздражение. А может, и то и другое вместе.

— Похоже, я чересчур увлекся, — признался он наконец.

Джейм кивнула.

— Неудачный старт, — добавил Кэнтрелл и улыбнулся. — Но я думаю, мы предпримем еще одну попытку. Начнем все сначала.

Джейм выдавила улыбку:

— Конечно. Почему бы нет?

— Завтра вечером.

Джейм вновь кивнула.

— Куда бы ты хотела поехать? — спросил Кэнтрелл, заметно нервничая.

— Если бы я могла выбирать, то предпочла бы итальянскую или французскую кухню. — Джейм улыбнулась. — Хватит с меня осьминогов.

— Ладно, никаких больше осьминогов, — пообещал он. — Я знаю один отличный итальянский ресторанчик в Ист-Сайде.

— Я люблю итальянские блюда.

— Когда за тобой заехать? В семь часов годится?

Джейм засмеялась:

— Полагаю, к этому времени я уже соберусь с духом.

Напряжение отпустило Джейм лишь тогда, когда Кэнтрелл покинул квартиру и она услышала звук захлопывающейся двери лифта. Уже давно она не позволяла себе даже легкого флирта. И еще дольше не чувствовала такой тяги к мужчине, особенно к такому, с которым только что познакомилась. Джейм удивлялась не столько влечению, которое вызвал у нее Кэнтрелл, сколько той страсти, которую она внушила ему сама. До тех пор пока речь идет о физической притягательности, беспокоиться нечего, сказала себе Джейм.

До тех пор пока плотские чувства не превратились во что-нибудь более серьезное.

Джейм встречалась с Мартином каждый день. Если позволял их суматошный распорядок дня, они вместе обедали. Они ездили в свои излюбленные рестораны, такие как «Манхэттен-маркет», «Фонда ла Палома» или «Глостер-Хаус». Порой они подкреплялись сосисками, купленными прямо на улице, либо отправлялись в Центральный парк, прихватив корзину для пикников. Почти каждый вечер они ужинали вдвоем, а уик-энды посвящали походам по художественным выставкам от Мэдисон-авеню до Сохо. Они объехали вокруг Манхэттена по Серкл-лайн и ездили на пароме на остров Либерти, хотя в то время статуя Свободы была на реставрации и ее со всех сторон окружали строительные леса. Они бывали на балете и посещали спектакли на открытом воздухе. Они искренне наслаждались общением друг с другом, но Мартин больше не предпринимал попыток затащить Джейм в постель.

— Подожду, пока ты не будешь готова, — говорил он.

«Я уже готова», — думала Джейм, глядя на Кэнтрелла и расстилая одеяло на только что открытой «клубничной поляне» в западной части Центрального парка.

В простой желтой рубашке и оливково-зеленых брюках Мартин выглядел столь же привлекательно, как в итальянском костюме в тот вечер, когда водил ее на балет.

«Оглянись, Ромео», — мысленно говорила она ему.

— Нельзя ли узнать, о чем ты сейчас думаешь? — спросил Мартин, извлекая из корзины содержимое. Он откупорил вино. Затем, достав из корзины два стакана, наполнил их и протянул один Джейм. — Судя по выражению твоего лица, тебя одолевают неприличные мыслишки.

Джейм поднесла стакан к губам.

— Откуда тебе знать, приличные у меня мыслишки или нет? — спросила она.

Кэнтрелл растянулся на одеяле.

— Хороший журналист должен разбираться в языке жестов и в выражениях лиц. А на твоем, милая, сейчас играет самая двусмысленная улыбочка, какую я только видел.

— Спасибо на добром слове!

— Я лишь хотел сделать тебе комплимент, — возразил он. — Я обожаю безнравственные улыбки, особенно если они появляются на таких прекрасных лицах, как твое. — Мартин допил вино, отставил стакан и взял стакан Джейм. Когда он опускал его обратно, в стакане оставалось немало вина, и оно расплескалось, залив угол одеяла, но Кэнтрелл не обратил на это внимания. — Иди ко мне, женщина, — охрипшим голосом произнес он, привлекая к себе Джейм. Он поцеловал ее медленно и неторопливо, но в его поцелуе безошибочно угадывалась жаркая страсть. Джейм с неменьшим воодушевлением ответила на поцелуй, обвив руками шею Мартина.

Она хотела его, а теперь и в нем проснулось желание. И только почувствовав, как он гладит ее, Джейм внезапно вернулась к реальности.

— Думаю, нам лучше закусить, — тяжело дыша, сказала она и отпрянула от Мартина.

— Потом, — ответил он, протягивая к ней руки.

Джейм проворно отодвинулась, уклоняясь от его объятий.

— Мы здесь не одни, если ты этого еще не заметил, — сказала она, обводя рукой вокруг. — Вздумай мы продолжать — и ты окажешься в вечернем выпуске новостей, но только не в роли ведущего.

— Согласен. Я всегда любил привлекать к себе внимание, — с отчаянной улыбкой ответил он.

— А я — нет! — Джейм торопливо вывалила из корзины все, что там оставалось, и прикрикнула:

— Ешь, тебе говорят!

— Я славно повеселилась сегодня, — сказала Джейм Мартину, когда они входили в ее квартиру. — Предлагаю как-нибудь повторить эту вылазку.

Мартин поставил корзину на пол.

— А я бы предпочел заняться планами на ближайшее будущее, — ответил он, закрывая дверь.

— Вот как? — Джейм обернулась, бросила на него понимающий взгляд. — И какие же у вас мысли, господин Развратный Борзописец?

Мартин смотрел ей в лицо горящими от желания глазами.

— Ты сама знаешь ответ на свой вопрос, — ровным голосом произнес он.

Джейм медленно кивнула.

— Да. Думаю, да, — чуть слышно ответила она.

— Я ждал, — размеренно заговорил Мартин, делая шаг вперед. — Я старался не торопить тебя. — Он придвинулся еще ближе. — Прошли месяцы, Джейм. Я сдержал слово…

Джейм протянула к нему руки.

— Перестань корчить из себя джентльмена и наконец возьми меня, болван ты несчастный!

В следующую секунду они бросились друг другу в объятия. Мартин жадно впился в ее губы, крепко притиснув Джейм к своему мускулистому телу. Джейм ощущала сумасшедший стук его сердца — или это было ее собственное сердцебиение? Мартин провел руками вниз по ее спине и стиснул пальцами ее ягодицы, прижимая бедра Джейм к своим. Джейм почувствовала, что Мартин хочет ее ничуть не меньше, чем она хотела его, и ее захлестнуло неведомое прежде возбуждение. Мартин оторвал ее от пола, собираясь поднять на руки, однако Джейм воспротивилась.

— Ты очень любезен, милый, но я еще могу ходить сама, — прошептала она и, повернувшись, двинулась к спальне, увлекая его за собой.

Войдя в комнату, она на ходу расстегнула пурпурную блузку и сбросила ее на пол, обнажившись до пояса. Пока Мартин нетерпеливо срывал с себя брюки и рубашку, Джейм аккуратно сняла с кровати шерстяное покрывало, после чего разделась сама.

Мартин зубами вскрыл маленький пакетик с презервативом, изумленно наблюдая за тем, как спокойно и раскованно Джейм разоблачается у него на глазах. В ее поведении не было и следа жеманности или ложной скромности, и это пришлось ему по нраву. Перед ним стояла обнаженная женщина, ничуть не стыдившаяся своей великолепной наготы и не скрывавшая вожделения. Они прильнули друг к другу со страстью, копившейся в них те долгие недели и месяцы, которые они провели вместе, отвергая свои помыслы и желания. Кэнтрелл жадно поцеловал Джейм, и она ответила с пылкостью, изобличавшей ее напускное спокойствие, и принялась поглаживать его худощавое мускулистое тело.

Они вместе опустились на кровать, не разжимая объятий и покрывая лица друг друга поцелуями.

— Ну наконец-то, — шепнул Мартин, проводя губами по подбородку Джейм. — Я уже боялся, что мы с тобой никогда…

— Я не такая глупая, как может показаться, — ответила Джейм, целуя его в лоб после каждого слова. — Я ни за что не упущу возможность удовлетворить свое желание, особенно если мне чего-то очень хочется. Вот как сейчас, к примеру. — Она запустила пальцы в волосы Мартина и пригнула его голову к своей груди.

Он начал ласкать ее соски, дразняще прикасаясь к ним по очереди кончиком языка, и Джейм невольно вздрогнула от удовольствия. Насытившись, Джейм легко оттолкнула Мартина, и он перекатился на спину, увлекая ее за собой. Она вновь и вновь целовала его — сначала в лоб, потом в нос, губы и подбородок, и наконец, зарывшись лицом в ямку на его шее, играючи стиснула его кожу зубами. Удивленный, Мартин чуть отстранился.

— Изголодалась? — спросил он с лукавой улыбкой.

— М… мм… Умираю с голоду, — выдохнула Джейм, отбрасывая с лица свои длинные волосы.

Мартин издал гортанный смешок.

— У меня есть кое-что, способное утолить твой ненасытный аппетит, — хрипло проговорил он, подтягивая голову Джейм к своему набухшему естеству, которое высоко вздымалось, подрагивая от нетерпения. — Думаю, это придется по вкусу нам обоим.

Джейм улыбнулась и, наклонившись, взяла его плоть в рот и стала медлительно облизывать ее, время от времени посасывая и лаская прикосновениями губ и языка, пока не убедилась в том, что Мартин готов. Тогда она внезапно отпрянула и оседлала его, помогая ему в темноте найти свое лоно. Джейм начала раскачиваться на нем, словно верхом на коне, а Мартин крепко прижимал ее к себе, поглаживая ее тело пальцами, пока оба не достигли кульминации.

Джейм без сил опустилась ему на грудь, все еще чувствуя в себе его плоть, и их взгляды встретились.

— Ты очень быстрая женщина, — промолвил Мартин, проводя кончиком пальца по ее нижней губе. — А я рассчитывал растянуть удовольствие на целую ночь.

Джейм посмотрела на него и улыбнулась.

— Я тоже на это рассчитываю.

До знакомства с Марти Джейм спала с мужчинами, ограничиваясь удовлетворением физического влечения к партнеру. Так спокойнее, полагала она — слишком отчетливыми были ее воспоминания о душевных муках, которые привели мать к самоубийству, о том гневе и чувстве беспомощности, которые она испытала, узнав о необъяснимой пропаже отца, человека, которого она боготворила. Время от времени Джейм назначала свидания, но никогда не позволяла себе роскоши полноценных человеческих привязанностей и обескураживала любого, кто пытался с ней сблизиться, до тех пор пока в ее жизни не появился Мартин, обаятельный, красивый, одаренный природной отвагой и замечательным чувством юмора. Она влюбилась, даже не сознавая этого, и теперь мосты сожжены. Она не просто любила его, она верила ему, как не верила до сих пор ни одному человеку. С Мартином ей было спокойно.

Джейм поставила в своей «столовой» (на самом деле это был лишь уголок ее гостиной) маленький столик, покрыв его кружевной скатертью, доставшейся ей от почившей бабки, и расставила на нем фарфор и серебро, которые купила на аукционе в Коннектикуте. Полюбовавшись безупречной сервировкой, Джейм отправилась на кухню присмотреть за цыплятами. Как правило, они с Мартином питались в кафе и ресторанах, почти каждую ночь проводя либо у нее, либо у него на квартире.

Сегодня Джейм захотелось остаться с ним наедине. Менее суток спустя ей предстояла поездка в Чили, и Джейм решила устроить праздничный ужин.

Войдя в спальню, Джейм надела зеленый жакет с воротником шалькой и черные шелковые брюки. К своим повседневным украшениям она добавила ожерелье из крупных золотых самородков и массивный золотой браслет. Чуть тронув лицо косметикой, Джейм распустила по плечам густую копну своих рыжих волос. «Все точно так, как нравится Мартину», — с удовлетворением подумала она, разглядывая себя в зеркале.

Марти появился ровно в семь тридцать.

— Я не опоздал? — спросил он, протягивая Джейм бутылку вина и цветы в тонкой зеленой бумаге.

Джейм поцеловала его.

— В самый раз, — оживленно произнесла она и понесла подарки в кухню, добавив:

— До эфира осталось двадцать секунд.

Мартин вопросительно вздернул брови:

— Ты что, установила дома видеокамеру?

Джейм вернулась в прихожую, шаловливо улыбаясь.

— Там, в спальне, — дразнящим голосом отозвалась она.

Мартин улыбнулся.

— Бесстыдница, — сказал он, привлекая ее к себе. — Но в душе я был и остаюсь эксгибиционистом — ты знаешь об этом?

— Всегда подозревала, — ответила Джейм, обнимая его за талию.

— Все вспоминаешь ту прогулку в парке? — спросил Мартин, обводя кончиком языка ее полные губы.

— Ну да, и еще поход на выставку. — Джейм поцеловала его в подбородок. — И смотровую площадку Центра международной торговли. — На сей раз ее губы коснулись его носа. — И Метеорологическое бюро… — она поцеловала Мартина в губы, — ..и паром до Стейтен-Айленда, и лифт в ресторане «Мейси»… — Ее язык скользнул по векам его глаз. — Господи, ты был бы не прочь заняться этим даже в студии во время одиннадцатичасовых «Новостей»!

Мартин негромко прыснул.

— Раньше это не приходило мне в голову, но теперь, после твоих слов… — Он умолк, принюхиваясь. — У тебя что-то горит?

Джейм испуганно вытаращила глаза.

— О Боже! Цыплята! — воскликнула она, мгновенно возвращаясь к действительности.

Спальня была погружена в темноту. Изнуренные ночью любви, Джейм и Марти лежали, обнимая друг друга, сплетясь ногами и руками. На их разгоряченных телах выступила испарина удовлетворения. Джейм провела указательным пальцем по лицу Мартина, следуя изгибам его профиля.

— Бедненький, — сказала она с легким смешком. — Похоже, ты притомился.

Мартин приподнял бровь.

— А ты нет? — спросил он.

— Ничуть, — оживленно произнесла Джейм.

В ответ Мартин лишь издал вымученный стон.

— В чем дело, Кэнтрелл? — Джейм явно была в насмешливом настроении. — Небось уже жалеешь, что пришел?

— Я пришел с намерением просить твоей руки, — слабым голосом заговорил он. — Но теперь опасаюсь, что ты в самое короткое время сделаешь из меня инвалида.

Джейм уселась прямо и посмотрела на него:

— Это что — предложение?

— Ну, в общем… Да.

С лица Джейм сбежала улыбка. Предложение руки и сердца оказалось для нее полной неожиданностью.

— Что-то я не вижу никакого воодушевления, — заметил Мартин. — Как тебя понимать? Это отказ?

Джейм покачала головой:

— Просто я поражена, и все тут.

Мартин приподнялся на локте.

— Только не говори мне, что ты одна из тех увлеченных работой женщин, которые нуждаются в мужчине только время от времени, чтобы удовлетворить свои… э-э… физиологические потребности, — сказал он, приглаживая свои волосы.

«Ты даже не догадываешься, как близки твои слова к истине — во всяком случае, так было в течение последних лет», — мрачно подумала Джейм.

— Нет, — бесстрастно произнесла она.

— Ты не хочешь выходить за меня, вот и все, — бросил Мартин, посмотрев на нее. — Скажи, я прав?

— Нет-нет, — торопливо отозвалась Джейм. — Причина во мне, Марти. Я боюсь слишком тесных отношений с людьми, боюсь верить им, — едва слышно сказала Джейм. — Боюсь, что мне опять сделают больно.

— Что значит «опять»? — Мартин протянул руку и нежно коснулся ее лица. — Кто причинил тебе боль?

Джейм покачала головой:

— Я не могу говорить об этом. По крайней мере сейчас.

— Но я хочу тебе помочь, — настаивал он. — Конечно, если ты позволишь.

Джейм очень хотелось поделиться с ним своими переживаниями, и все же она колебалась. До сих пор она не обсуждала личные дела с посторонними. Откровенность делала ее уязвимой, она навсегда зареклась откровенничать. Но сейчас…

— Мои родители, — произнесла она наконец, сама удивляясь тому, как прозвучали ее слова. — Они оставили меня одну, исчезли, не предупредив, не сказав ни слова. Просто пропали и не вернулись. — Голос Джейм дрогнул. — Мать покончила с собой, когда мне было шесть лет. Отец очень много ездил по служебным делам. Как-то раз он уехал, и с тех пор я его не видела.

Неожиданно для нее самой слова хлынули настоящим потоком, словно мучения и боль, которые Джейм держала в себе долгие годы, наконец вырвались наружу.

Она рассказывала Мартину все то, о чем никогда ни с кем не говорила — о своих сомнениях в любви матери, о своих догадках о судьбе отца. Наконец она умолкла, и Мартин привлек ее к себе, гладя по волосам, уверяя Джейм, что он ее любит и никогда не покинет.

Утром он предложил ей внимательнее присмотреться к фактам, связанным с исчезновением ее отца.

— Говоришь, ты не сомневаешься в том, что он еще жив. Не кажется ли тебе, что ты должна выяснить это точно?

Джейм посмотрела на него и неуверенно спросила:

— Но как это сделать?

Мартин терпеливо улыбнулся.

— Ты журналист. Воспользуйся своим служебным положением.

— Полагаешь, что-нибудь получится? — спросила Джейм, на мгновение задумавшись.

— На мой взгляд, единственная тайна, которую до сих пор не смогли раскрыть газетчики, — это исчезновение Джимми Хоффы , — ответил Мартин.

 

Глава 13

Нью-Йорк, апрель 1985 года

Джейм стояла у здания «О'Доннел и Колби» на Уоллстрит. Двадцатисемиэтажное строение из стекла и стали казалось ей сияющей в вечернем солнце колонной, вздымающейся над окружающими приземистыми домами.

Увидев надпись «1974», выбитую на каменной табличке, она вдруг сообразила, что в пору постройки здания ее отец еще не работал там. Интересно, много ли в компании осталось людей, с которыми он сотрудничал? И остались ли вообще?

Джейм миновала вращающиеся двери и шагнула в вестибюль. «Впечатляюще», — подумала она, мельком осмотрев гигантские растения в горшках и окна от пола до потолка. В шоколадно-коричневых брюках и мешковатом свитере Джейм чувствовала себя здесь, словно рыба, вытащенная на берег, но ей было все равно. «Я пришла сюда вовсе не для того, чтобы производить впечатление, — с вызовом сказала она себе. — Здесь работают люди, обвинившие моего отца в мошенничестве».

Она двинулась к лифтам, стуча каблуками своих высоких кожаных ботинок по белым и черным клеткам мраморного пола. Приблизившись к дальней стене, она помедлила минуту у вывешенного списка сотрудников, отыскивая знакомое имя — имя кого-нибудь, мужчины или женщины, кто был тут еще в те времена, когда ее отец служил у О'Доннела и Колби. «Трое из них все еще работают здесь, — подумала она, пробежав список глазами. — Значит, у меня есть три шанса докопаться до истины или хотя бы получить ключ к загадке».

Она поднялась в лифте на шестнадцатый этаж. Первым в ее списке значился Джон Мэтьюз, занимавший теперь пост руководителя отдела кадров. Его секретарша, элегантно одетая женщина с пепельными волосами, глубокими морщинами на лице и внешностью ястреба, выслеживающего добычу, при появлении Джейм оторвала взгляд от документа, который печатала на машинке.

В ту же секунду в дальнем конце помещения распахнулась дверь и оттуда вышел высокий грузный мужчина с редеющими седыми волосами и усами. У него на носу сидели очки с толстыми стеклами, а его костюм показался Джейм весьма дорогим.

— Кора, я… — Мужчина запнулся и окинул Джейм долгим взглядом. — Джейм? — спросил он. — Джейм Лайнд?

Джейм кивнула.

— Господи, вы так похожи на своего отца! — воскликнул мужчина. ;

Джейм заставила себя улыбнуться.

— Да, так все говорят.

— Сколько лет прошло. Что привело вас сюда?

— Мистер Мэтьюз, я хочу поговорить с вами о моем отце, — негромко сказала она. — Это очень важно.

Мэтьюз нерешительно помялся, потом кивнул:

— Прошу ко мне в кабинет.

Джейм посмотрела на секретаршу, на лице которой отражалось явное замешательство, и вошла в кабинет.

Мэтьюз закрыл за ней дверь.

— Садитесь, — предложил он, указывая на кресло, стоявшее напротив его стола. Джейм уселась и встретилась с ним глазами.

— Расскажите о моем отце, господин Мэтьюз, — попросила она, сразу переходя к делу.

— Вы уверены, что хотите узнать правду?

— Я крепкая девчонка. Как-нибудь выдержу.

Мэтьюз глубоко вздохнул и кивнул.

— У вашего отца была безупречная репутация, он был одним из лучших наших исполнителей и, вероятно, самым удачливым, — заговорил он, многозначительно поджимая губы. — Потом Гаррисон, ваш дед, изобличил его в любовной связи, и они поссорились.

— Любовная связь? — удивленно переспросила Джейм.

Мэтьюз кивнул.

— Похоже, Колби вбили себе в голову, что ваш отец женился на Фрэнсис ради денег, ради связей и влияния семьи, — продолжал он. — В конце сороковых у него было множество медалей, дипломов, ученая степень, но ни капли делового опыта. Женившись на дочери Гаррисона Колби, он гарантировал себе место в фирме. Ходили слухи, что он подбивал клинья к младшей дочери, но женился на Фрэнсис, потому что с ней было бы легче управляться, вздумай он завести любовницу, а я слышал, любовница у него была.

Джейм мысленно обратилась к прошлому, пытаясь найти хоть какое-нибудь подтверждение словам Мэтьюза, но они по-прежнему казались полной бессмыслицей.

— Мне говорили, его обвиняют в присвоении крупных сумм, — сказала Джейм, возвращаясь к настоящему и не желая более слышать о предполагаемом распутстве отца.

Мэтьюз нахмурился.

— Все, что я рассказывал до сих пор, я рассказывал потому, что — по слухам — именно измены вашего отца стали причиной того, что он сделал. Сразу после смерти вашей матери он разругался с Гаррисоном. Все знали, что она покончила с собой, но это лишь подлило масла в огонь, — произнес он. — Гаррисон собрался вышвырнуть его из компании и обратиться в суд, желая взять под свою опеку внучку, то есть вас. Джим Лайнд знал, что, если дойдет до суда, он проиграет процесс — в этом не было никаких сомнений, если учесть богатство и влияние Колби, — однако решил отомстить Гаррисону. В конце декабря шестьдесят шестого года он должен был лететь в Париж, чтобы принять участие в крупных деловых переговорах, но так и не появился на заседании. С тех пор его никто не видел.

— Это домыслы или факт? — спросила Джейм, ничуть не убежденная его словами. Она ничего не знала о ссоре отца с дедом. Кроме бабушки Колин, никто не обвинял отца в смерти Фрэнсис.

— Э-э… Как я уже говорил, все это по большей части слухи и предположения. Доподлинно известно лишь то, что Джеймс Лайнд исчез с большими деньгами, которые были в его распоряжении, и больше его не видели, — признал Мэтьюз.

Джейм медленно поднялась.

— Долгие годы мне говорили, что мой отец мертв, — ровным голосом произнесла она. — Из тех рассказов о нем, что я слышала, можно составить целую книгу, но ваша повесть, мистер Мэтьюз, могла бы претендовать на Пулитцеровскую премию по фантастике!

Она развернулась и покинула кабинет, не сказав больше ни слова.

Такси подкатило к обочине шоссе у дома Джейм.

Она помедлила, рассчитывая чаевые, и полезла в сумочку за бумажником. Расплатившись с водителем, Джейм выбралась из машины, торопливо прошагала к подъезду и едва успела втиснуться в переполненный лифт, прежде чем закрылись его двери. Она поднялась на свой этаж в молчании, демонстративно уклоняясь от разговоров с окружающими. Она была не в настроении общаться. Во всяком случае, этим вечером.

Выйдя из лифта на своем этаже, Джейм пересекла площадку и сунула руку в сумку, ища ключи. Ее до сих пор трясло от злости, и она дважды уронила связку.

Бывшие сотрудники отца заочно осудили и заклеймили его, даже не подумав, что у него могли быть какие-то оправдания. Их не волновало, что он мог попасть в беду.

Их интересовали только те проклятые деньги, которые исчезли вместе с ним. «Черт с ними! — возмущенно думала Джейм. — Будь они все прокляты!»

Оказавшись в квартире, Джейм бросила сумку, ничуть не заботясь, куда она упадет, и прошагала в кухню, все еще пылая гневом и испытывая неодолимое желание хватить кулаком по стене или любому другому предмету, который встретился бы на пути. Ее душили ярость и разочарование, грозя заполнить все ее существо. Джейм открыла банку сока и мгновенно осушила ее, вдруг пожалев, что в доме нет чего-нибудь покрепче. Смяв жестянку пальцами, она швырнула ее в мусорное ведро и отправилась в спальню. Там она разулась, по очереди швырнув башмаки на пол, вымещая на них свою злость. Она все еще не могла отделаться от мысли о Мэтьюзе и ему подобных. Их реакция на ее вопросы лишь подхлестнула желание Джейм докопаться до сути, выяснить настоящие причины исчезновения отца — раз и навсегда.

— Даже если бы они выловили его труп в Сене, их волновало бы только одно — куда девались те чертовы деньги, — сообщила Джейм Мартину за ужином в кафе «Лоскутный жираф». — Я была вне себя от бешенства.

Мартин жестом попросил официанта наполнить опустевшие бокалы.

— Гнев — пустая трата сил, — заметил он. — У тебя есть более важные дела, чем сидеть сложа руки и возмущаться поведением узколобых болванов.

— Какие, например? — В голосе Джейм прозвучала нотка сарказма.

Мартин улыбнулся:

— Ты журналист. Если бы тебе пришлось писать на эту тему репортаж, если бы у тебя не было личной заинтересованности, каков был бы твой следующий шаг?

Джейм задумалась.

— Наверное, я поговорила бы с членами семьи, — произнесла она наконец. — Но это невозможно. У отца не было родственников. Если не считать так называемых сестры и ее мужа.

— Что значит «так называемых»? — Мартин вопросительно приподнял бровь.

— Они назвались моими дядей и тетей, — объяснила Джейм. — Они много чего знали о папе и обо мне, но что-то там не сходилось. Может быть, это оттого, что папа никогда не рассказывал мне о сестре… Впрочем, не знаю. Он ничего не говорил о своей семье, только то, что они выходцы из Вермонта, переселившиеся в Балтимор. Наверняка мне известно одно: я никогда не доверяла этим людям, особенно женщине.

Мартин молча посмотрел на нее, потом спросил:

— А ты вообще доверяла кому-нибудь после того, как он исчез?

Джейм замялась.

— Нет. По-настоящему я не верила никому, — наконец призналась она. — Их разговор был прерван появлением официанта, который принес Мартину вино и спросил, подавать ли десерт. Когда он ушел, Джейм вновь повернулась к Мартину.

— Кроме Элис и Джо, которые лгали мне так часто, что я уже потеряла счет, мне не к кому обратиться. Мама умерла, дед и бабка тоже, вот только… — Джейм умолкла.

Мартин смотрел на нее, ожидая продолжения.

— Мамина сестра. Моя тетка Кейт, — сказала Джейм. — Сейчас она живет в Вашингтоне, точнее — в Мэриленде. Она замужем за сенатором Крейгом Пирсоном.

— Думаешь, она что-то знает? — спросил Мартин, протягивая руку к бокалу.

— Вероятно, немного, — ответила Джейм, пожимая плечами. — Но даже самая малость — это уже больше, чем знаю я.

— Допустим, ты ей позвонила. Что потом?

Джейм покачала головой.

— Я не стану звонить ей, — быстро произнесла она, — я встречусь с ней лично. В Вашингтоне.

Самолет пошел на снижение, готовясь приземлиться в вашингтонском Национальном аэропорту, и на панели вспыхнула надпись: «Пристегнуть ремни». Джейм повернула голову налево и выглянула в иллюминатор.

Как только облака расступились, она увидела внизу привычные ориентиры: Капитолий, памятник Вашингтону, мемориалы Джефферсона и Линкольна, Белый дом.

«Сколько времени прошло? — спросила себя Джейм. — В последний раз я была в Вашингтоне полгода назад, а тетю Кейт не видела целых шестнадцать лет».

Джейм уже давно привыкла к перелетам. С тех пор как она поступила на работу в «Уорлд вьюз», она не раз шутила, что проводит в воздухе больше времени, чем экипажи самолетов. Вот и сейчас, когда лайнер неловко приземлился, запрыгав по посадочной полосе, Джейм ничуть не испугалась. В сущности, она не заметила посадки. Все ее мысли были обращены к скорой встрече.

Каково ей будет увидеться с теткой после этих долгих лет? Они старались не терять друг друга из виду, но их жизненный уклад не всегда позволял поддерживать связь.

Как только пассажиры начали покидать салон, Джейм расстегнула ремень, поднялась на ноги и вынула из ящика над головой свою коричневую кожаную дорожную сумку. Втиснувшись в проход, она зашагала к люку, все еще вспоминая о телефонном разговоре с Кейт, который состоялся накануне вечером. Тетка была рада услышать ее голос и с нетерпением ждала встречи.

«Интересно, знает ли она хоть что-нибудь? — думала Джейм, входя в здание аэровокзала и оглядываясь. — Узнаю ли я ее?»

— Джейм, дорогая! Я здесь!

Джейм быстро повернула голову в сторону, откуда доносился смутно знакомый голос. Кейт Колби Пирсон стояла футах в тридцати и махала ей рукой. За минувшие шестнадцать лет тетка почти не изменилась, решила Джейм. Разумеется, она вошла в зрелый возраст и набрала несколько лишних фунтов, которые, впрочем, ничуть ее не портили. Ее облик отличали все те же изысканность и стиль. На Кейт были голубой костюм и широкополая шляпа, темные волосы уложены в современную короткую прическу.

— Кейт! — радостно воскликнула Джейм. Женщины бросились друг другу в объятия, словно и не бывало долгих лет разлуки.

Кейт отстранилась, чтобы получше разглядеть свою единственную племянницу, которая была выше ее на добрых шесть дюймов.

— Кейт? — переспросила она с мягким упреком в голосе. — Помнится, ты всегда называла меня тетей Кейт.

— Я выросла, — торопливо ответила Джейм. — К тому же слово «тетя» наводит меня на мысль о малость свихнувшейся стареющей леди, которая бродит по дому, пропитанному нафталинным запахом, в сопровождении целой толпы кошек всевозможных размеров и окрасов.

Ты слишком молода и привлекательна для этого.

Кейт рассмеялась.

— В таком случае, — заговорила она, обнимая Джейм за талию и ведя ее к багажному раздатчику, — я не только прощаю тебя, но хочу, чтобы ты пообещала никогда больше не называть меня тетей.

— Договорились, — с улыбкой ответила Джейм.

— Я бы узнала тебя где угодно, даже после этих лет, — сказала Кейт, когда они с Джейм прогуливались по участку мэрилендского дома Пирсонов, выстроенного неподалеку от Брукмонта с видом на Потомак. — Ты настоящая дочь своего отца — те же волосы, глаза, то же решительное выражение лица.

— Неужели ты не замечаешь во мне никаких черт мамы? — Джейм подняла с земли прутик, сломала его пополам и выбросила.

Кейт покачала головой.

— Ты очень отличаешься от Фрэнсис, — негромко произнесла она. — Моя сестра была по-своему очень красивой, но хрупкой, словно бабочка. Хрупкая на вид и хрупкая характером. Большую часть своей жизни она чувствовала себя несчастной, но никто из нас даже не догадывался почему.

— Да, именно такой я ее помню, — согласилась Джейм, вздыхая. — Она была такая печальная. Мне всегда хотелось узнать, виноваты ли в этом мы с папой.

Кейт нахмурилась.

— Фрэнсис никогда не была счастлива, — сказала она. — Даже когда мы были детьми, ее постоянно одолевала меланхолия. Она подолгу бывала одна. Я была грозой окрестностей, настоящей хулиганкой — постоянно попадала в передряги, шлялась по ночам, водила дружбу с местным сбродом, меня выгоняли из школы…

Фрэн же много читала, рисовала, но чаще всего проводила время в мечтах. Мне всегда казалось, что она уходит в свои воображаемые миры, потому что не в силах приспособиться к обыденной жизни. Это продолжалось до тех пор, пока она не встретила твоего отца. — Кейт сбросила на землю листок, прилипший к ее темно-серому свитеру.

Джейм с удивлением посмотрела на нее.

— Такое впечатление, что ты тоже считала его привлекательным, — заметила она.

Кейт мгновение помедлила, потом призналась:

— Я влюбилась в него в ту самую секунду, когда увидела впервые. — Она скрестила руки на груди, продолжая шагать. — Мне всегда казалось, что мы с ним гораздо лучше подходили друг другу. В нас обоих было какое-то бунтарство, непокорность, но Джим с самого начала ясно дал понять, что его сердце безраздельно принадлежит Фрэнни. У них не было ничего общего, но они влюбились друг в друга, и это оказалось главным.

— Значит, у вас с ним не было… романа? — осторожно спросила Джейм.

Кейт удивилась:

— Нет, конечно же, нет. С чего ты взяла?

Джейм поведала ей о своем разговоре с Мэтьюзом.

Кейт покачала головой.

— Нет, между мной и Джимом никогда ничего не было, — настаивала она. — Даже если бы я и захотела, Джим был обручен с Фрэнсис, и у меня не было ни малейших надежд. Насколько я знаю, за все годы их супружеской жизни Джим ни разу не изменял Фрэнсис.

— Ты веришь в то, что мой отец присвоил деньги компании? — спросила Джейм.

— Джим Лайнд мог быть кем угодно, но преступником… — Кейт покачала головой. — Нет, никто из нас этому не верил.

— Даже бабушка и дедушка? — спросила Джейм.

Кейт вздохнула:

— Мама обвиняла его в смерти Фрэн и была готова поверить чему угодно, но дедушка в глубине души знал, что это не правда.

— Дедушка подозревал папу в том, что он изменяет маме?

— Если и подозревал, то ничего об этом не говорил.

Впрочем, ты сама знаешь, как начинаются кабинетные слухи.

— Значит, он не обращался в суд, чтобы Отнять меня у отца?

Кейт изумилась:

— Разумеется, нет! Кем бы ни был твой папа, он обожал тебя. Он был хорошим отцом, во всяком случае, старался, и мы отлично знали об этом, даже мама.

Джейм глубоко вздохнула.

— Ты оправдываешь его потому, что когда-то была в него влюблена?

— Я оправдываю Джима, потому что всегда была влюблена в него, — мягко отозвалась Кейт. — Не пойми меня превратно, Джейм. Я люблю Крейга, он прекрасный муж, и мы счастливы вдвоем. Но твой отец был искателем приключений в духе Индианы Джонса, и в его облике всегда угадывалось что-то безумно романтичное. Думаю, какой-то уголок моей души навсегда останется верен ему, я до конца дней своих буду немножко в него влюблена. Джим был героем войны, очень ярким человеком. Ходили слухи, что он был причастен к деятельности правительственных спецслужб, которые подготавливали высадку союзных войск в Нормандии.

Лью привел его в клуб и представил нам как своего боевого товарища. Они вместе служили во Франции.

— Франция! — Это слово всколыхнуло мысли Джейм.

«Отец исчез в Париже. Нет ли здесь какой-нибудь связи?» — подумала она. — Этот человек, который познакомил вас… как его зовут?

— Лью. Льюис Болдуин.

— Где он сейчас?

— Понятия не имею, — отозвалась Кейт, глядя себе под ноги. — Я потеряла его из виду много лет назад.

Когда я слышала о нем в последний раз, он жил в Виргинии, где-то неподалеку от Лэнгли. — Кейт с подозрением взглянула на Джейм. — Похоже, ты приехала ко мне с какой-то целью, — заметила она.

Джейм помедлила, потом кивнула.

— С какой же?

Джейм остановилась.

— Я хочу узнать правду, Кейт, — просто сказала она. — Долгие годы меня окружали ложь и вопросы, на которые не было ответов. Я хочу выяснить, куда уехал отец и почему он не возвратился. Хочу вернуть ему доброе имя, если, конечно, сумею.

Кейт на мгновение задумалась, словно собираясь дать племяннице полезный совет.

— Ты встречалась с Гарри? — спросила она.

— С каким еще Гарри?

— С дядей твоего отца, Гарри Уорнером. Я видела его лишь однажды — это было на свадьбе, — но мне показалось, они с Джимом очень близки, — припомнила Кейт.

Джейм страдальчески закатила глаза.

— Для человека, у которого не было семьи, мой отец уж очень быстро обрастает родственниками, — посетовала она. — Я не верю слухам, Кейт. И никогда не поверю, пока мне не представят веских доказательств его вины.

Кейт обняла ее одной рукой.

— Я тоже не верю, — мягко произнесла она. — Как я уже говорила, твой отец мог быть кем угодно, только не мошенником.

Ту ночь Кейт Колби Пирсон провела без сна, свернувшись калачиком в большом кресле у окна своей спальни и погрузившись в воспоминания, которые расшевелили в ней расспросы Джейм, — воспоминания юной девушки, страстно, но тайно влюбленной в мужа своей сестры. Она помнила слезы, душившие ее ночью накануне свадьбы. Она не забыла, какие муки перенесла, глядя на то, как сестру венчают с ее любимым мужчиной. Она любила его намного сильнее, чем показывала окружающим, особенно родителям и Фрэн. Они чувствовали, что с ней творится неладное, но так и не догадались, что именно. Она объяснила свое дурное настроение скукой и сказала, что собирается путешествовать.

«Многого ли я этим добилась?» — спрашивала она себя сейчас. Поездки нимало не изменили ее чувств к Джиму. Всякий раз после возвращения в Штаты зависть к сестре вспыхивала с новой силой. Измученная, Кейт уезжала в очередное путешествие, и это повторялось вновь и вновь. Она была готова на все, лишь бы не сидеть дома, созерцая счастье молодоженов. Господи, она души не чаяла в сестре и любила ее мужа куда сильнее, чем следовало, но видеть их вместе было выше ее сил.

Потом она встретила Крейга.

Крейг Пирсон занимал пост помощника сенатора из Виргинии. Протекцию ему составил отец Кейт. Крейг был хорош собой, образован, происходил из известной семьи политиков, чем-то напоминавшей семейство Кеннеди. И подобно Джеку Кеннеди, Крейг обладал притягательной силой, собиравшей вокруг него избирателей как женского, так и мужского пола. Он настойчиво ухаживал за Кейт с первой минуты их знакомства. Кейт вышла за него, понимая, что в ее душе он навсегда останется на втором месте, но рассудив, что быть замужем лучше, чем оставаться одной.

Она любила мужа, хотя и не с той скрываемой годами страстью и самозабвением, которые она чувствовала к Джиму, но все-таки любила. Их жизнь сложилась так, что в последнее время Кейт нечасто видела Крейга. Она продолжала путешествовать, принимая участие в деятельности ряда благотворительных учреждений и обществ, а Крейг работал то в одной сенатской комиссии, то в другой — он не любил рассказывать о своей карьере даже жене, — и в последние месяцы подолгу находился на Ближнем Востоке. Это беспокоило Кейт, но она понимала, что споры тут бессильны. Крейг очень ответственно относился к своим обязанностям. После каждой зарубежной поездки он проводил добрых полдня — а то и больше — на закрытых совещаниях в Лэнгли.

«Лэнгли… Там находится штаб-квартира ЦРУ», — вдруг подумала Кейт.

Джейм лежала в темной спальне в другой половине дома и тоже не могла уснуть. Ей не давали покоя слова Кейт.

— Почему вы не забрали меня к себе ? — спросила Джейм за обедом. — Наверное, твой муж не одобрил…

— Вовсе нет, — заверила ее Кейт. — Ему… нам показалось, что это не пойдет тебе на пользу. Ты была такая маленькая, а мы постоянно находились в разъездах. Тебе пришлось бы то и дело перебираться из одного пансиона в другой.

Джейм ни на секунду не поверила ей. Она достаточно хорошо знала тетку, чтобы понимать, что Кейт с радостью взяла бы ее к себе в дом. Джейм была уверена, что отказ исходил от Крейга, а Кейт попросту покрывает его.

Джейм задумалась о другом. Крейг Пирсон, американский сенатор, занимался ближневосточными проблемами. «Может быть, ему что-то известно? — подумала Джейм. — Может быть, его тоже заставили держать рот на замке? А может, у меня начинается мания преследования?»

Гарри Уорнер сидел у себя в кабинете и читал бюллетень Совета национальной безопасности, когда на столе зажужжал интерком.

— Звонок по первой линии, сэр, — сообщила девушка из приемной.

— Кто там?

Девушка назвала фамилию.

— Соединяйте, — без колебаний отозвался Уорнер.

В трубке послышался щелчок, потом знакомый голос произнес:

— Гарри, у нас серьезные трудности.

— В Сирии?

— Чуть ближе. Дочь Лайнда повсюду сует свой нос, задает слишком много вопросов…

— О своем отце, — закончил Уорнер.

— Да, в основном. Но она наводит справки и о вас.

Она почему-то решила, что вы — дядя ее отца.

Уорнер на секунду задумался и наконец вспомнил.

— Я займусь этим, — пообещал он.

«Твой отец мог быть кем угодно, только не мошенником». Слова Кейт эхом звучали в мозгу Джейм, пока она подъезжала на автобусе-челноке к посадочной площадке и поднималась на борт самолета. «Хотя бы два человека не верят в виновность папы, — думала Джейм. — Правда, не стоит забывать, что мы обе его любим».

— Почему вы не приезжали навестить меня после исчезновения папы ?

— Я хотела приехать, много раз звонила, но миссис Харкорт говорила, что у тебя сейчас тяжелый период и встречи со мной лишь ухудшат твое положение.

— Я и не ждала от нее ничего другого.

— Всякий раз когда я звонила, она находила отговорки. Я писала тебе, но не получала ответов и не знала, доходят ли до тебя мои письма.

— Нет, они не доходили. Я не получила ни одного письма, ни одной посылки. — Джейм рассказала тетке об отцовском сундуке, найденном под крышей дома в Саунд-Бич.

Кейт согласилась помочь ей.

Десять дней спустя Кейт Колби Пирсон утонула в Потомаке рядом со своим домом. Ее труп нашел на берегу мужчина, который долгое время состоял в дружеских отношениях с семьей Кейт. Он сообщил следователю, что приехал к ней после того, как накануне Кейт неожиданно позвонила ему и попросила о встрече.

Мужчину звали Льюис Болдуин.

— Ее убили, Марти, — сказала Джейм Кэнтреллу за обедом.

Кэнтрелл устремил на нее недоуменный взгляд:

— Но ведь следователь пришел к заключению, что она утонула, разве нет?

— Мне плевать, что говорит следователь, — отрезала Джейм. — Кейт прекрасно плавала. Даже если бы она случайно свалилась в реку, ни за что не утонула бы на мелководье. Что-то здесь не так, нутром чую.

— Так же, как ты чувствовала, что Харкорты — чужие тебе люди? — спросил он. — Одни подозрения и ничего, кроме подозрений?

— Вот увидишь, — ответила Джейм.

— Что тебе не нравится в этом деле, если забыть о том, что твоя тетка хорошо плавала и все-таки утонула на мелководье? — с неподдельным интересом спросил Мартин.

— Например, тот факт, что ее нашел Льюис Болдуин, — сказала Джейм, беря со стола вилку.

— Он был старинным другом семьи, — напомнил Мартин.

— Кейт не видела его много лет!

— Она позвонила ему и пригласила к себе.

— Потому что я попросила ее найти его. — Джейм принялась за еду, рассеянно водя вилкой по тарелке. — Я просила найти Болдуина, потому что он знал моего отца. В войну они вместе служили во Франции.

— И ты думаешь, из-за этого убили твою тетку? — с сомнением спросил Мартин.

— Я не знаю, почему ее убили, — отозвалась Джейм, качая головой. — Честно, не знаю. Мне лишь известно, что все эти годы множество людей предпринимали невероятные усилия, чтобы скрыть, куда и зачем уехал мой отец. У меня такое ощущение, что здесь кроется нечто большее, чем растрата казенных средств. Льюис Болдуин внезапно выныривает словно из ниоткуда — точно в нужной месте и в нужное время, чтобы найти труп Кейт.

А Гарри Уорнер, который считается дядей моего отца, и вовсе кажется мне привидением, которое в один прекрасный день попросту исчезло с лица земли.

— Тебя послушать, так это настоящий заговор.

— Очень даже возможно, — согласилась Джейм. — Вот только не пойму, какие у него цели.

Мартин выскочил из такси напротив своего дома на Парк-авеню, задержавшись у машины ровно настолько, чтобы расплатиться с водителем. Сегодня выдался необычайно ветреный день, даже для середины апреля, и темные волосы Мартина разметались под напором воздушных потоков. Он торопливо прошагал к подъезду и рассеянно кивнул иссохшему морщинистому швейцару, который распахнул перед ним обитую бронзой дверь.

Мартин пересек вестибюль, вошел в лифт и в одиночестве поднялся на свой этаж. Он рассчитывал, что Джейм останется у него на ночь, как это часто бывало прежде, но она попросила высадить ее у своего дома. Гибель тетки очень расстроила ее, и она, судя по всему, хотела остаться вечером одна.

Выходя из кабины лифта, он столкнулся с незнакомым мужчиной, который предъявил ему внушительное на вид удостоверение, сверкнул жетоном и негромко осведомился:

— Господин Кэнтрелл?

— Да.

— Я хотел бы побеседовать с вами с глазу на глаз.

— Уже поздно, — пробормотал Мартин. — Может быть, встретимся завтра у меня в кабинете?..

Мужчина отрицательно покачал головой.

— Мне нужно поговорить с вами сейчас же, — заявил он, придвигаясь вплотную. — Я не прошу, а настаиваю…

 

Глава 14

В четыре часа утра Джейм все еще лежала без сна, устроившись на кушетке в гостиной и прихлебывая давно остывший чай из трав. Она смотрела в темноту, пытаясь связать воедино происходившие вокруг нее события и понять, как все это получилось. Ей все еще было трудно смириться со смертью Кейт и еще труднее — принять официальную версию ее гибели. Она была совершенно уверена в том, что это не случайность. Кейт убили — и Джейм ни капли не сомневалась, что убийство неким образом связано с ее визитом и с теми делами, в которых был замешан отец в момент своего исчезновения.

Совпадение? Нет. Джейм никогда не верила в совпадения, особенно сейчас, в этот раз. Кейт сдержала свое обещание и нашла старого армейского приятеля отца.

Кейт напала на след Льюиса Болдуина, и ее тотчас ликвидировали. Льюис Болдуин, которого она не встречала долгие годы, внезапно объявился в тот самый миг, когда река выбросила на берег ее бездыханное тело. На мелководье. «Наверное, Кейт действительно утонула, — решила Джейм. — Но утонула не случайно».

Она поднялась с кушетки, пересекла комнату и подошла к столику, на котором стояли дорогие ее сердцу фотографии, заключенные в тонкие бронзовые рамки.

Джейм взяла со столика любимый снимок отца и долго смотрела на него в тусклом свете, льющемся из кухни.

«Все это как-то связано с тобой, папа, — думала она. — Не знаю как, но связано. У меня такое чувство, что, — если я сумею выяснить правду, я найду тебя. Или по крайней мере узнаю, почему ты меня бросил».

Может быть, тогда мы оба обретем покой.

На другом конце города Мартин Кэнтрелл тоже мучился бессонницей. Он сидел на балконе своей гостиной, безучастно глядя перед собой и не замечая мириад мерцающих огоньков, покрывавших остров Манхэттен, который простирался перед ним. Господи, и влип же он! Если бы Джейм знала, с кем она связалась, — если бы она хотя бы имела понятие о том, насколько все это серьезно! Если бы только он мог заставить ее понять, как опасно продолжать поиск.

Джейм оказалась права. Ей действительно противостояла тайная организация, но куда более могущественная, чем она могла подозревать. Вчерашний гость, не назвавший своего имени и избегавший называть причины, по которым расследование Джейм становилось нежелательным, совершенно ясно выразился в том смысле, что если Мартину не удастся остановить ее, то он и его люди будут вынуждены остановить ее сами. Точно так же, как остановили миссис Пирсон — эти слова не были сказаны, но подразумевались. Главным было защитить Джейм. Не важно как, лишь бы она уцелела.

Чем бы ни занимался ее отец, это были серьезные дела.

Очень серьезные.

Всем своим нутром репортера Мартин чуял запах крупной сенсации. Вероятно, самой крупной в его карьере.

Предположим… нет-нет, только предположим, что он смирится на время, сыграет по предложенным правилам… Ну да, конечно! Тогда он сможет уберечь Джейм от опасности и вместе с тем точно выяснить, что случилось с ее отцом.

Это будет новость года! А Джейм простит его, когда все это закончится. Мартин пытался оправдать свои намерения, говоря себе, что она поймет, что он сделал это не столько ради своей выгоды, сколько ради ее безопасности. В конце концов все как-нибудь образуется. Мартин займет престижное и, вне всяких сомнений, ключевое положение на каналах вечерних новостей. Как знать, может быть, он повторит успех Дэна Рэтера на студии Си-би-эс, которая посадила его на место Уолтера Кронкайта, когда тот ушел на пенсию. И тогда они с Джейм заживут счастливо, не вспоминая о прошлом.

К утру Мартин убедил себя в том, что собирается предпринять все это во имя любви. Во имя Джейм.

— Все в порядке, — прозвучал голос в трубке.

— Значит, мы можем рассчитывать, что Кэнтрелл сделает все как положено? — спросил Уорнер.

На другом конце линии раздался негромкий смешок.

— К нашему счастью, ее избранник невероятно тщеславен, — ответил голос.

— Стало быть, никаких затруднений не предвидится?

— Ни малейших.

— Мне казалось, мы договорились встретиться за обедом.

Мартин оторвал взгляд от заметок, которые просматривал.

— Прости, милая, — извиняющимся тоном произнес он. — У меня выдалось такое хлопотное утро, что я не смог уйти.

— Мог бы позвонить, — настаивала Джейм.

Мартин нахмурился.

— Я думал, тебя нет в редакции.

— В таком случае можно было оставить сообщение. — Джейм уселась в кресло напротив стола Кэнтрелла, положив сумочку и футляр с фотоаппаратом на пол у своих ног. — Ты выглядишь хуже некуда, — продолжала она. — Как ее зовут?

— Кого? — Мартин был слишком поглощен работой, чтобы уловить соль шутки.

— Женщину, которая всю ночь продержала тебя в своей постели, — с улыбкой ответила Джейм. — Кто она?

Вопреки обыкновению Мартин не рассмеялся.

— Ты знаешь, что, кроме тебя, у меня никого нет, — сердито произнес он.

— Сомневаюсь, — отозвалась Джейм, смерив его взглядом. Мартин начинал раздражать ее. «Какая муха его укусила?» — подумала она.

Мартин вновь поднял на нее глаза.

— Извини, — повторил он. — Ничего не поделаешь — работа. Мы нагоним упущенное сегодня вечером, клянусь.;

— Я не уверена, что буду свободна вечером, — сказала Джейм, вскакивая с кресла и даже не скрывая недовольства. — Позвони мне позже. — Она собрала вещи, шагнула к выходу и вновь обернулась к Мартину. — Если мы все же выберемся куда-нибудь вечером, не забудь стряхнуть с плеча чужой волосок. Он испортит настроение нам обоим.

Марти смотрел вслед уходящей Джейм, даже не попытавшись задержать ее. Когда за ней закрылась дверь, он вытащил из кейса большой коричневый конверт и долго смотрел на него. Это была «информация», которую ему оставил вчерашний вечерний посетитель. Здесь было все, что нужно, чтобы убедить Джейм, по крайней мере так ему сказали. Мартин вытряхнул из конверта содержимое и внимательно просмотрел бумаги. Сколько здесь правды и сколько — вымысла? Сумеет ли он когда-нибудь узнать это наверняка? Впрочем, какая разница.

Главное — конечный результат.

«Хотела бы я знать, что с ним стряслось», — думала Джейм, шагая по западной аллее Центрального парка.

Она не впервые видела Мартина в критической ситуации. В таких случаях он бывал напряженным, рассеянным и нетерпимым, но сейчас все было по-другому. Он объяснил свое поведение загруженностью, но Джейм подозревала, что здесь кроется нечто большее. Она ясно видела, что Мартин не хочет с ней говорить. «Что-то серьезное», — подумала она, останавливаясь на углу Семьдесят седьмой улицы и дожидаясь зеленого сигнала светофора. Сначала она была раздражена, но теперь, поостыв и поразмыслив, решила, что следует отнестись к Мартину с пониманием, ведь у нее самой порой выпадали тяжелые деньки. «Поживем — увидим, — решила она. — Поговорим об этом позже».

Переходя запруженный людьми перекресток и направляясь к своему дому, Джейм бросила взгляд через плечо и увидела у себя за спиной мужчину. Ее охватило легкое беспокойство. Мужчина следил за ней… он шел за ней почти от самого кабинета. В первый раз этот мужчина попался ей на глаза в вестибюле, он наблюдал за тем, как Джейм покидает здание. Потом она увидела его на Мэдисон-авеню, когда остановилась у киоска купить газету. Тогда она решила, что мужчина просто идет в одном с ней направлении. Она села в автобус, шедший через весь город к западной аллее, и вдруг опять заметила его на Семьдесят седьмой. Мужчина держался на почтительном расстоянии, но не упускал ее из виду.

На перекрестке Бродвея и Семьдесят седьмой улицы горел красный свет. Джейм с нетерпением ждала смены сигнала и, когда наконец вспыхнул зеленый, торопливо пересекла Бродвей и двинулась в сторону Уэст-Энд-авеню. Больше она не оглядывалась, но знала, что мужчина идет следом за ней. «Вот мы и пришли, приятель», — подумала Джейм, входя в свой дом и шагая по холлу к лифтам.

Надеюсь, в следующий раз тебе повезет больше.

— Может быть, тебе стоит бросить расследование, Джейм? Перестань трепать себе нервы и живи спокойно. — Мартин стоял посреди своей гостиной, явно нервничая.

— Только потому, что за мной увязался «хвост»? — спросила Джейм. — Говорю тебе, Марти, он следил за мной. Он шел за мной от самого кабинета!

— Тебе уже начинает мерещиться черт знает что, — заботливым тоном произнес Мартин. — Твои поиски причиняют тебе лишь беспокойство.

Джейм недоверчиво посмотрела на него.

— Что я слышу, и от кого — от тебя! — раздраженно выпалила она. — Начнем с того, что именно ты уговорил меня заняться этим делом. Именно ты сказал, что я смогу сбросить с себя груз прошлого, только если отыщу ответы на все вопросы…

— Я ошибался, — отрывистым голосом перебил ее Мартин. — Каждый из нас время от времени ошибается, не так ли?

— Да, — согласилась Джейм, пристально глядя ему в лицо. — Даже я.

Мартин встретился с ней глазами.

— О чем ты? — осторожно спросил он.

— Я думала, у тебя есть характер и сила воли, — отрезала Джейм. — Я думала, что если и есть кто-то, кто меня поймет, так это ты! Я должна довести до конца поиски — ради себя, ради своего отца. И вот, как только запахло жареным, ты…

— Твой отец был шпионом, Джейм.

Ну вот. Наконец-то он заговорил в открытую.

— Что ты сказал?

— Твой отец был шпионом, — негромко повторил Мартин. — Все эти годы он работал на правительство.

— Я не верю тебе, — сердито ответила Джейм.

— У меня есть доказательства, — настаивал он.

— Доказательства? У тебя? — Джейм скептически покачала головой. — Скажи на милость, где ты их раздобыл? Я ищу уже несколько месяцев, и все впустую.

— У меня связи в Вашингтоне. Я не хотел говорить тебе, пока не буду уверен на все сто, но… — Мартин повернулся, подошел к столу, взял большой коричневый конверт и протянул его Джейм. — Я надеялся, что тебе никогда не придется увидеть это, — с сожалением добавил он.

Джейм со страхом смотрела на конверт, словно тот был коброй, изготовившейся к атаке. Она взяла его и медленно открыла, вынув содержимое трясущимися пальцами. Из конверта посыпались фотографии — многие из них ничего не говорили ей, но были здесь и снимки отца в Париже, Лондоне, Москве и Бейруте, а также официальные на вид документы, подробно описывающие деятельность отца на государственной службе США.

Джейм опустилась на кушетку.

— Это невозможно, — чуть слышно пробормотала она, качая головой.

— Он не имел права обсуждать свою работу с посторонними, даже с членами своей семьи. Я надеялся, что ты бросишь расследование, так и не узнав обо всем, — мягко сказал Мартин.

Джейм посмотрела на него так, будто видела впервые.

— Вот почему убили Кейт, — выдохнула она.

— У нас нет полной уверенности в том, что ее убили, — напомнил Мартин.

— Я уверена, Марти, — настаивала Джейм. — Я с самого начала знала об этом. Фотографии и документы лишь подтверждают мои подозрения. Все эти россказни о краже денег и его смерти были самым обычным прикрытием. Чем бы ни занимался мой отец, он делал важное, ответственное дело. Он не был преступником! Он работал на благо своей страны…

— Твой отец умер, Джейм, — печально произнес Мартин.

У Джейм перехватило дыхание. Она хотела закричать, однако, не в силах издать ни звука, лишь яростно замотала головой. Мартин приблизился к ней, желая утешить, но она оттолкнула его.

— Нет! — выдавила она, будто это слово душило ее. — Нет!

— Это правда, — мягко произнес Мартин. — Об этом сказано там, в документах…

— Нет! — Джейм вскочила на ноги. Ее лицо было искажено болью. — Нет, этого не может быть! Я искала, я надеялась, мне говорили, что он мертв, а потом я узнала, что он жив, и вот опять… — Она не могла сдержать слез.

Мартин обнял ее и привлек к себе. Он ненавидел себя за то, что сделал, но настойчиво продолжал уговаривать себя, что это пойдет на благо им обоим.

— Все хорошо, милая, — шепнул он, поглаживая Джейм по голове. — Поплачь, тебе станет легче…

— Как он умер, Марти?

Они лежали рядом в темной спальне Кэнтрелла полностью одетые. Мартин держал Джейм в объятиях, словно она была маленькой испуганной потерявшейся девочкой. «В сущности, так оно и есть», — думал он, проводя пальцами по ее волосам. Он настоял на том, чтобы Джейм провела ночь у него, понимая, что она не хочет оставаться одна, что ей нельзя оставаться одной.

— Его убили в семьдесят пятом году во Франции, но где точно, я не знаю, — ответил Мартин. — Судя по всему, легенда твоего отца была раскрыта, и его ликвидировал вражеский агент. Его похоронили на кладбище в Ницце. — Он помолчал и добавил:

— Я понимаю, тебе очень тяжело, но ничего уже не изменишь. Ты должна бросить это дело и…

— И вернуться к нормальной жизни, — закончила она фразу.

— Да.

— Не могу, — тихо произнесла Джейм. — Еще рано.

Джейм медленно открыла веки и заморгала, на секунду ослепленная ярким утренним светом, лившимся из окон. Она заслонила глаза рукой и в то же мгновение сообразила, что Мартина нет в кровати. Джейм рывком приподнялась и села, пытаясь вспомнить события минувшей ночи. Воспоминания затопили ее разум, будто могучая безжалостная приливная волна… Нежданные открытия Мартина, документы, связывавшие ее отца с тайными зарубежными операциями правительства, весть о его смерти. «Это был дурной сон, — говорила она себе. — На самом деле ничего этого не было, не могло быть…»

Джейм откинула рукой волосы с лица и посмотрела на часы, стоявшие на тумбочке. Без пятнадцати одиннадцать. Марти скорее всего уже ушел. Джейм попыталась встать, но тут же рухнула в кровать. Ее сердце бешено стучало. «Словно боевые литавры», — с жалостью к себе подумала она и еще долго сидела на кровати, уронив голову на руки и пытаясь справиться с болью.

Болью истины.

Наконец она встала на ноги и прошла по комнате к двери. Ей казалось, что у нее в голове грохочут отбойные молотки. Джейм осторожно помассировала шею и заглянула в гостиную. Мартина там не было, но она ничуть не удивилась. Как правило, его рабочий день начинался с петухами, зачастую он приезжал в студию еще до восхода солнца.

Удивило ее другое: Мартин не разбудил ее, прежде чем уйти. Разумеется, он понимал, что сегодня Джейм не поедет на работу. Сегодня у нее вряд ли хватило бы сил встречаться с людьми, она даже не хотела и пытаться. Но она должна была позвонить в издательство и сообщить, что не появится там. Марти знал об этом. Знал и все же не разбудил.

«Позвоню сейчас, — решила она, вздохнув. — Лучше поздно, чем никогда». Хорошо зная Бена Роллинза, Джейм понимала, что старик будет беспокоиться. Усевшись за стол, она увидела, что на автоответчике мигает красная лампочка. Джейм не слышала телефонного звонка, впрочем, она слишком крепко спала. Наверное, абонент позвонил после ухода Мартина, иначе он сам прослушал бы сообщение.

Джейм на минуту задумалась, спрашивая себя, стоит ли прокручивать ленту. Вдруг это что-то важное? Прослушав запись, она перезвонила бы Марти на студию.

Она и так собиралась ему позвонить. Уже один звук его голоса подбодрил бы ее.

А может, это звонил сам Марти. Он не раз оставлял ей запись на автоответчике после ночи, проведенной вдвоем, а минувшая ночь, хотя и принесла ей мучительные страдания, еще сильнее сблизила их. «Хоть какая-то польза от вчерашнего дня», — мрачно подумала Джейм, нажимая кнопку воспроизведения.

На пленке оказалось лишь одно сообщение, и оно было не от Мартина. Джейм не узнала голос. Звонил мужчина, но он говорил очень тихо, словно стараясь приглушить или исказить свой голос: «Кэнтрелл, ты должен был связаться со мной еще вчера, сукин ты сын!

Прекрати свои игры, чтоб тебя черти взяли! Кого ты вздумал водить за нос? Я жду твоего звонка сегодня, понял? Мне нужно знать, удалось ли скормить ей…»

Джейм выключила воспроизведение и с изумлением воззрилась на аппарат. «Что бы это значило?» — гадала она. Сообщение прозвучало почти как угроза. Вдруг Марти попал в беду? И кто эта «она», о которой говорил мужчина? Что ей следовало «скормить»? И почему звонивший требовал от Марти немедленного ответа?

И по какой причине он не назвал своего имени?

К тому времени когда Джейм вернулась в свою квартиру, она заставила себя забыть о записи на автоответчике Марти. Вероятно, в последнее время ее чувства слишком обострились и она начала беспокоиться по пустякам. Может быть, этот звонок ничего не значит или, во всяком случае, не так страшен, как ей почудилось. Джейм позвонила на студию, чтобы передать Кэнтреллу сообщение, и почти с облегчением узнала, что его нет на месте. Ей вовсе не хотелось выставлять себя в глупом свете, хотя она не сомневалась, что Марти ее поймет. В конце концов, человек его профессии привыкает получать странные звонки в любое время дня и ночи от самых разных людей. Должно быть, человек, оставивший запись на пленке, хотел сообщить ему сведения для репортажа или что-то в этом роде.

«У меня начинается мания преследования», — думала Джейм, рассеянно разбирая свою почту. Однако после минувшей ночи, после всего что Мартин рассказал о ее отце, Джейм уже не знала, кому и чему можно верить. Неужели, спрашивала себя она, ее отец, самый близкий ей человек, мог вести двойную жизнь, да так, что никто из окружающих и не догадывался о ней?

Джейм вспомнила об отце, о том, как он исчез без следа, без предупреждения, и из ее глаза выкатилась слеза, оставляя мокрую дорожку на щеке.

«Папа… Как же это получилось?» — снова и снова спрашивала она.

Джейм никуда не хотела выходить сегодня вечером, но Мартин уговорил ее.

— Прогулка пойдет тебе на пользу, — говорил он, позвонив Джейм по телефону. Час спустя он уже входил в ее квартиру, даже не заехав к себе домой. Мартин был настроен решительно и не слушал отговорок.

В конце концов Джейм сдалась, но теперь, когда она стояла в одиночестве под теплыми струями душа, хлеставшими по плечам и шее, ее вновь начинали одолевать сомнения. Она понимала, что Мартин думает только о ней, но понимала также, что вряд ли ее общество доставит ему удовольствие. По-настоящему ей хотелось одного — остаться одной, забраться в постель, спрятаться под одеялом и ждать, пока не рассосется боль. Если это вообще возможно.

Джейм закрутила краны, распахнула дверь и взяла со стеллажа полотенце. Обмотав его вокруг головы наподобие тюрбана, она подоткнула под него влажные волосы, а другим полотенцем вытерла тело. Накидывая халат, она продолжала перебирать варианты. Они могли бы заказать пиццу и поужинать дома, а Марти мог бы остаться на ночь, если захочет. Так будет лучше, решила Джейм, шлепая босыми ногами по полу спальни.

Подойдя к двери, она услышала голос Мартина, доносившийся снаружи. Джейм замерла на месте и приоткрыла дверь. Мартин стоял у стола к ней спиной и говорил по телефону.

— Я показал ей все, как вы и хотели, — произнес он негромким раздраженным голосом. — Да! Нет… она не намерена сдаваться. Она хочет знать все и не остановится, пока не достигнет цели. Что? Да, я помню, мы условились. Я знаю. Ладно, черт побери. Буду продолжать уговоры. Ага. Конечно. — Мартин швырнул трубку на аппарат и повернулся в тот самый миг, когда Джейм входила в комнату. — Я думал, ты в душе, — сказал он, нахмурившись.

— Я и была там — пять минут назад. — Джейм махнула рукой в сторону телефона. — О чем вы говорили?

— Обычная деловая беседа, — соврал он. — Я сейчас работаю над репортажем… нашел свидетельницу, но она не пожелала разговаривать.

— Скажи правду, Марти. Не лги мне — хотя бы ты не лги.

Кэнтрелл поколебался мгновение: он понимал, что не должен отступаться от своих слов, но не мог обманывать Джейм.

— Я говорил с тем парнем, который добыл материалы о твоем отце, — сказал он наконец.

— И он позвонил тебе сюда?

Мартин покачал головой:

— Нет, я сам с ним связался. Я получил сообщение…

Тут Джейм осенило.

— Это тот самый человек, который оставил запись на твоем автоответчике, — вслух произнесла она.

— Ты ее прослушала? — спросил Мартин, глядя на Джейм.

Она кивнула.

— Кто этот человек?

— Понятия не имею.

— Он принес тебе документы, ты принял их на веру, ты знаешь номер его телефона, но не знаешь, кто он такой? — На сей раз в голосе Джейм зазвучало подозрение. — Марти, ты ведь журналист. Не будь таким наивным.

— Документы получены прямо из правительственных архивов, — оправдываясь, произнес Мартин.

— Их могли подделать.

— Могли, не спорю, но как это проверить? — спросил Мартин. — От ребят из ЦРУ не добьешься ни слова.

— Что ты должен сделать взамен?

Мартин нахмурился.

— Я должен заставить тебя бросить это дело.

— Ублюдок, — тихим угрожающим голосом произнесла Джейм, гневно прищурясь. — Будь ты проклят!

Ты тоже пошел против меня.

— Нет, милая, ты ничего не понимаешь. — Мартин шагнул к ней, еще не оправившись от последствий разоблачения. — Если ты позволишь объяснить…

— Что объяснить, сукин ты сын? — презрительно осведомилась она. — Объяснить, как ты продался тому, кто предложил высшую цену? Неужели ты думаешь, что я тебе поверю?

— Все было совсем не так, — сказал Мартин, протягивая к ней руки.

— Не прикасайся ко мне! — воскликнула Джейм, отпрянув. — Будь ты проклят, ведь я доверяла тебе! Хуже — любила тебя! Ты был единственным человеком, от которого я не ждала предательства. Ты мог бы по крайней мере дать мне перебить их цену. — По щекам Джейм ручьями лились слезы, и она изо всех сил пыталась взять себя в руки. — Уходи, Марти. Прочь с моих глаз!

— Ну, ты это не всерьез.

— Еще ни разу в жизни я не говорила так серьезно, — ответила Джейм. — Я не хочу видеть тебя и слышать твой голос.

Мартин посмотрел на нее, потом кивнул:

— Ладно. Отчасти я тебя понимаю. — Он взял свой пиджак, шагнул к двери, опять повернулся и заглянул Джейм в глаза. — Я люблю тебя, — негромко проговорил он. — Что бы ты ни думала обо мне сейчас, я всегда тебя любил. Я сделал это ради нас обоих. Вся эта история сводит тебя с ума, — продолжал он. — Ты не желаешь думать ни о чем другом, и только потому я предложил тебе попробовать докопаться до правды.

— И только потому ты пошел на эту… на эту сделку, — добавила Джейм, скептически усмехаясь.

Мартин кивнул.

— Извини, я сразу не могу ухватить суть, но как понять твои слова о нас обоих? — холодным тоном осведомилась Джейм.

— Я надеялся, что, если ты сумеешь справиться с прошлым, это поможет нам обоим спокойно жить. — Мартин запнулся. — Мне казалось, что как только ты узнаешь о судьбе своего отца…

— Я хочу узнать, что случилось на самом деле, — отрывисто произнесла Джейм.

— Уж не думаешь ли ты, что мне это известно? — спросил Мартин. — Я не жалел сил, чтобы помочь тебе выяснить истину. Я хватался за все концы, но каждый раз упирался в тупик. Потом ко мне обратился этот человек и сказал, что прослышал о моем интересе. Мы поговорили, и поначалу его рассказ показался мне полной чепухой, но он утверждал, что у него есть доказательства. Он пообещал передать их мне в обмен на гарантии, что ты прекратишь заниматься своим расследованием. По его словам, люди, на которых он работает, начинают беспокоиться — они чувствуют, что ты подобралась слишком близко.

— К чему? — осторожно спросила Джейм.

— Этого он не сказал. Полагаю, к тайнам ЦРУ, — ответил Мартин, пожимая плечами. — Я заглянул в досье, пошел по следу и опять обнаружил лишь множество оборванных нитей. Эти люди отлично умеют заметать следы. Впрочем, удивляться тут нечему.

— И тогда ты заключил с ними сделку. — В голосе Джейм слышался холодный гнев.

— Не с ними, а с ним.

В глазах Джейм блеснула неприкрытая ненависть.

— Прочь отсюда!

Мартин мгновение помялся, потом двинулся к выходу. Взявшись рукой за дверную ручку, он повернулся и еще раз посмотрел ей в глаза.

— Я действительно люблю тебя, что бы ты ни думала, — тихо сказал он и вышел.

Джейм застыла, глядя вслед Мартину, вычеркивая его из своей жизни раз и навсегда. И лишь когда с лестничной клетки донесся звук хлопнувшей двери лифта, ее нижняя губа начала подрагивать. Джейм без сил опустилась на кушетку, терзаясь мучительным страданием и в полный голос оплакивая очередную утрату.

Она вновь осталась одна.

 

Глава 15

Вашингтон, округ Колумбия, сентябрь 1985 года

Джейм шагала по запруженному людьми терминалу международного аэропорта Даллеса, одетая в свою любимую «униформу» — свободную блузку, перехваченную в талии поясом, и облегающие джинсы, заправленные в высокие башмаки. Она целеустремленно протискивалась сквозь толпу, неся на левом плече тяжелую сумку. Приблизившись к багажной карусели, она достала из кармана квитанции и окинула взглядом транспортер, отыскивая свой чемодан. «Куда он задевался, черт побери?» — спрашивала себя Джейм, наблюдая за тем, как из окна раздатчика появлялись все новые чемоданы всевозможных размеров и расцветок, ни капли не похожие на ее багаж.

«Ну наконец-то», — подумала она, заметив на ленте транспортера темно-коричневый кожаный чемодан.

Получив багаж, Джейм сделала следующую остановку в пункте проката автомобилей. К ее разочарованию, там остались лишь мало — и микролитражки. Получив ключи от красной «тойоты», она отодвинула сиденье как можно дальше от руля, но все же чувствовала себя в салоне довольно неуютно по сравнению со своим просторным джипом. , Проезжая по шоссе, соединявшему аэропорт с Вашингтоном, Джейм поймала себя на том, что думает о Марти. Как ни пыталась она изгнать его из своих мыслей и сердца, это ей пока не удалось. Она любила этого человека и даже всерьез подумывала выйти за него замуж. Знакомство с Кэнтреллом выходило далеко за рамки очередной легкой интрижки. И он ее предал. «Что ему посулили? — гадала Джейм. — Что он рассчитывал получить? Узнаю ли я когда-нибудь об этом?» На ее глаза набежали непрошеные слезы и потекли по щекам. После исчезновения отца Джейм поклялась, что никому не даст причинить себе боль, но Марти сумел преодолеть ее сопротивление, она позволила себе влюбиться в него;

«Будь он проклят! — думала Джейм. — Это никогда не повторится — никогда!»

В который уже раз Джейм спрашивала себя, сколько времени из прошедших шести месяцев она потратила впустую, какая доля полученных ею сведений о последней поездке отца в Париж была истиной, а какая — сфабрикована, чтобы сбить ее со следа. Был ли отец мошенником, или Марти сказал правду, когда утверждал, что отец состоял на секретной правительственной службе? Сколь бы невероятными ни показались в первый миг его слова, шпионская история была единственным разумным объяснением. Кто-то предпринимал отчаянные усилия, чтобы Джейм никогда не узнала правду. Кому понадобилось скрывать следы предполагаемого мошенника? Разве что у отца были сообщники, но это казалось не правдоподобным.

Глянув в зеркальце, Джейм заметила голубой «форд-эскорт», тот самый автомобиль, который вместе с ней выехал со стоянки аэропорта. Еще раньше она видела его на подъездной дорожке. «Неужели он следит за мной? — подумала она. — Господи, у меня начинается паранойя!» Джейм глубоко вздохнула. Ей требовалось взять себя в руки. Отныне она не имела права терять самообладание. Она подозревала, что впереди ее ожидает длинная ухабистая дорога.

Нечто вроде полосы препятствий.

— Государственная измена? — Джейм энергично покачала головой. — Нет. Я не верю. Этого не может быть!

Конгрессмен Уильям Блэкуэлл сочувственно смотрел на нее. Долгие годы он был близким другом Колби, и мысль о том, что именно ему придется рассказать внучке Гаррисона правду о ее отце, внушала Блэкуэллу страх.

Однако, согласившись помочь ей, он и не подозревал, что разговор вызовет у Джейм такой взрыв эмоций. Принимая в расчет обстоятельства дела, Блэкуэлл полагал, что за последние годы она выслушала столько лжи, что хватило бы на целую жизнь, и заставил себя быть по возможности честным с ней. Он набрал полную грудь воздуха и нахмурился.

— Я понимаю, что вы чувствуете, Джейм, но…

Джейм вновь покачала головой.

— Нет, конгрессмен Блэкуэлл, — ровным тоном произнесла она. — Вы не знаете моих чувств и не можете их понимать. Ради всего святого, ведь он мой отец! Неужели вы подумали, что я поверю, будто… — Джейм запнулась и беспомощно развела руками.

— Тут нечему удивляться, — заметил Блэкуэлл, раскуривая трубку. Комнату сразу заполнил запах табака.

Джейм слегка затошнило, но она не сказала ни слова. — Так и должно было быть, — продолжал Блэкуэлл. — Ваш отец не мог рассказывать о своей работе никому, даже членам семьи.

— Давно ли… — Джейм осеклась, словно захлебнувшись словами.

— Очень давно, — ответил Блэкуэлл. — Ваш отец вернулся к активной деятельности сразу после войны. К этому времени УСС было расформировано и его место заняло новое агентство, предшественник нынешнего ЦРУ.

— А обвинения в измене? — В этот миг Джейм совсем не была уверена, что ей хочется знать.

Блэкуэлл отвел взгляд в сторону.

— Судя по всему, он продался Советам.

«Продался, — с горечью подумала Джейм. — В последнее время такое происходит все чаще». Она с недоверием посмотрела на Блэкуэлла.

— Нет, только не мой отец, — убежденно произнесла она.

— Это еще не все, — хмуро сказал Блэкуэлл. — Его арестовали в Ницце, переправили в Штаты для суда и посадили в федеральную тюрьму.

Джейм вскинула голову.

— Где? Здесь? — спросила она, внезапно ощутив надежду. Мартин утверждал, что отца убили во Франции.

Так, может быть, он все еще жив? — В какую тюрьму?

— Форт-Левенуэрт, штат Канзас. — Блэкуэлл сделал паузу. — Там он скончался.

Джейм прижала ладонь к губам, она была слишком ошеломлена, чтобы говорить.

— Когда? — осведомилась она, обретя наконец голос. — Я имела в виду, сколько он… — У Джейм перехватило дыхание.

— Около десяти лет, если мои источники не ошибаются, — мягко ответил Блэкуэлл.

Почувствовав, как на ее глаза наворачиваются слезы, Джейм заставила себя не плакать.

— Почему же он не попытался связаться со мной? — спросила она. — Столько времени прошло, а он ни разу не позвонил, даже не написал. Если бы я знала, что он находится в Штатах, то могла бы навещать его…

— Боюсь, именно этого он хотел меньше всего, — сказал Блэкуэлл. — Если бы я сидел в тюрьме по обвинению в государственной измене, я бы не только не хотел, чтобы об этом знала моя дочь, я бы всячески этому противился.

Джейм едва сдерживала слезы.

— Все эти годы… так много лжи. — Она медленно поднялась на ноги. — Я уже не знаю, кому и чему верить.

Блэкуэлл нахмурился.

— Что бы вы ни думали, Джейм, я своим источникам доверяю, — негромко произнес он, пряча в стол папку.

Джейм вымученно улыбнулась.

— Это очень слабое утешение… и все же я благодарна вам за то, что вы нашли для меня время. — Она протянула руку.

Блэкуэлл осторожно пожал ее ладонь.

— Берегите себя, Джейм, — сказал он. — Продолжая поиски, вы играете с огнем.

Джейм кивнула:

— Понимаю. Но я должна это сделать.

Тем же вечером она вылетела в Канзас.

— Что ей удалось выведать у Блэкуэлла? — спросил Уорнер.

— Только то, что написано в официальных отчетах.

— Вот и хорошо.

— Ничего хорошего, — возразил его собеседник. — В настоящий момент она направляется в Форт-Левенуэрт.

— Вы знаете, как поступить.

Форт-Левенуэрт, штат Канзас

Федеральная тюрьма находится примерно в двадцати девяти милях к северо-востоку от Канзас-Сити. Джейм позвонила начальнику тюрьмы, как только зарегистрировалась в гостинице «Хайатт». Поначалу тот разговаривал неохотно, но, поняв, что Джейм не отступится и не уедет домой, как он ей прямо посоветовал, все же дал согласие на встречу, намекнув, что он человек занятой и не сумеет уделить ей много времени. О том, чтобы пройти на территорию тюрьмы и поговорить с заключенными, не могло быть и речи. «Что он скрывает?» — думала Джейм, проезжая по Семьдесят третьему шоссе по направлению к Левенуэрту. Теперь она подозревала всякого, с кем говорила. «И не без веских причин», — твердила она себе.

Джейм поставила взятую напрокат машину у тюремных ворот. Главное здание, видневшееся вдали, оказалось намного больше, чем она ожидала. Оно было серое и мрачное. Обширный тюремный двор окружали ряды заборов, увенчанных колючей проволокой. Даже сейчас Джейм было трудно поверить, что ее отец когда-то находился здесь. «Кто угодно, только не папа», — повторяла она мысленно.

Повинуясь указаниям служащего, Джейм подкатила к зданию, где, как ей сказали, ее встретит кто-нибудь из сотрудников и проводит в кабинет начальника. Поджидавший ее охранник в униформе ввел Джейм внутрь и велел подождать, а сам скрылся в маленьком помещении.

Через несколько секунд он вернулся и сказал:

— Начальник ждет вас. Пройдемте сюда.

Они вышли в тюремный двор. Появление Джейм было встречено свистом, кошачьим мяуканьем и похабными выкриками заключенных.

— Не обращайте на них внимания, — посоветовал охранник.

— А я и не обращаю, — ответила Джейм. «Хотя это не так-то просто», — подумала она.

Четверть часа спустя она уже сидела в кабинете начальника тюрьмы. Человек, занимавший кабинет, оказался лишь заместителем начальника. Это был приземистый плотный мужчина лет пятидесяти пяти с лицом, напоминавшим свиное рыло, и отвислым брюхом. Он объяснил, что начальника вызвали по срочному делу накануне ее приезда. «С чего бы это?» — подумала Джейм. Совпадение?

Она не поверила в это ни на минуту.

— По данным архива, ваш отец находился здесь в заключении с марта шестьдесят восьмого до самой смерти в мае семьдесят пятого года, — сообщил мужчина.

— От чего он умер? — спросила Джейм, сделав непроницаемое лицо.

Заместитель полистал бумаги в папке-скоросшивателе, которая лежала перед ним на столе.

— Видите ли, наши данные неполные, многие документы сгорели в пожаре, который произошел в архиве несколько лет назад.

«Ну да, еще бы, — подумала Джейм. — Я даже не удивлена».

— Должно же у вас остаться что-то… — заговорила она.

— Да, конечно. Вот, смотрите, — ответил мужчина, выдавив улыбку. — У него был рак. Рак легких. Первым диагноз поставил тюремный врач в семьдесят пятом году.

Джейм не могла скрыть изумления.

— Скажите, где он похоронен? — холодным тоном осведомилась она.

Мужчина суетливо заерзал.

— Тела заключенных всегда передаются для погребения родственникам, — сказал он.

— Я единственная его родственница, — настаивала Джейм. — Почему меня не известили?

— Я… я не знаю. — От волнения мужчина начал заикаться. — Но я уверен, что с вами пытались связаться…

— Да так и не связались, — перебила Джейм ровным голосом, в котором звучал гнев. — Итак, вы хотите сказать, что не имеете понятия, где находится его тело?

— Был пожар, — напомнил мужчина. — У нас не осталось записей…

— Я не верю ни единому вашему слову, — ответила Джейм, посмотрев ему в глаза. — Большую часть жизни мой отец отдал службе государству. Как мне сказали, он был одним из первых агентов, завербованных УСС в ходе Второй мировой войны, он был героем и сотрудничал с французским Сопротивлением. Никто и никогда не убедит меня в том, что он предал свою страну. Я даже не уверена, что он мертв, — сказала Джейм, поднимаясь на ноги. Ее глаза потемнели от злости. — Всего хорошего, — добавила она и вышла, хлопнув дверью.

Как только она покинула кабинет, заместитель начальника схватил трубку и торопливо набрал номер.

— Это Бейкер из Левенуэрта, — тихим, приглушенным голосом сказал он. — У нас серьезные неприятности…

Джейм откинулась на спинку заднего сиденья такси и глубоко вздохнула. Перед ее глазами в сгущавшихся сумерках маячили знакомые очертания Манхэттена, извещая о том, что она почти дома, но ей это было безразлично. Все ее мысли были обращены к событиям последней недели. Она думала о том, что ей удалось — точнее, не удалось — выяснить в архиве. «Пусть меня считают простофилей, пусть первыми выложат свои карты», — думала она.

Что они скрывают, черт побери?

 

Глава 16

— Я же сказала, что не хочу тебя видеть. Ни сегодня, ни на следующей неделе, никогда. Не хочу даже слышать твой голос на пленке своего автоответчика.

Джейм продолжала шагать по Мэдисон-авеню стремительной походкой, ее клетчатая шаль развевалась за спиной. Марти шел сбоку, твердо намеренный не отступать, пока ему не представится возможность оправдаться. Он протянул руку и схватил Джейм за локоть.

— Если бы ты позволила мне объяснить…

Джейм вырвала руку быстрым яростным движением.

— Я не желаю выслушивать твои объяснения! — резким тоном произнесла она, нахмурив брови. — Что бы ты ни сказал, меня это не интересует!

Мартин остановился.

— Джейм, я люблю тебя! — выпалил он ей вслед.

Джейм повернулась к нему, кипя от злости.

— Очередная ложь, Марти? Я вижу, ты готов на все, лишь бы удержать меня на поводке. Зачем тебе это? Что тебе пообещали? Деньги? Сенсационный материал? Эксклюзивное интервью?

— Я не хотел этого делать…

— Ну да, конечно, — язвительно произнесла Джейм. — Тебя заставили, приставив пистолет к виску. Перестаньте молоть чепуху, мистер Телезвезда! Не тратьте понапрасну силы — я не верю ни одному вашему слову!

Мартин шагнул вперед.

— Мне сказали, что, если ты не бросишь расследование, тебе грозит опасность, — сказал он, понизив голос до шепота. — Я сделал ошибку и теперь понимаю это.

— Я тоже, — ровным голосом отозвалась Джейм. — Я верила тебе, а ты оказался моей самой большой ошибкой. — Она вновь двинулась вперед, на сей раз не оглядываясь.

«Как только ему хватило наглости искать со мной встречи после всего, что он сделал? — сердито размышляла Джейм, входя в свой кабинет и захлопывая дверь. — Неужели он надеялся, что я прощу его и сделаю вид, будто ничего не случилось? Впрочем, плевать».

Джейм рухнула в кресло, повернулась лицом к окну и осторожно помассировала лоб, чувствуя, как голова начинает раскалываться от невыносимой боли. Какого дурака она сваляла! Как могла позволить Кэнтреллу провести себя? Он втерся к ней в доверие, заставил влюбиться в себя, а она ни на секунду не заподозрила, что является игрушкой в чужих руках.

Джейм повернулась к столу, открыла ящик, вынула оттуда большую фотографию Марти в рамке и долго смотрела на нее. Она сняла фотографию со стены в тот же день, когда вышвырнула Кэнтрелла из своей квартиры. Глядя на красивое улыбающееся лицо, Джейм чувствовала, как в ней против воли поднимается гнев.

Никогда больше она не поймается на такую удочку, не позволит ни одному мужчине натянуть себе нос.

Не в силах далее сдерживать ярость, Джейм швырнула фотографию в дальний угол помещения. Рамка угодила в стену, и от удара стекло разлетелось вдребезги.

Джейм смотрела на рамку, на стеклянные осколки, рассыпавшиеся по полу, но даже не шевельнулась. В кабинет вбежала Холли Кристофер.

— Я слышала звон стекла, — произнесла девушка, задыхаясь, как будто мчалась сломя голову. — Что случилось?

— Наказание и Божья кара, — бесстрастным голосом ответила Джейм. — Нельзя ли прислать кого-нибудь убрать осколки?

Холли бросила на нее удивленный взгляд.

— Да, конечно. Сию же минуту, — произнесла она, нагибаясь, чтобы поднять фотографию. — Купить новую рамку не составит труда, — добавила она, протягивая снимок Джейм.

Джейм кивнула:

— Разумеется.

После ухода Холли Джейм взглянула на фотографию, которую держала в руке. Снимок оказался цел и невредим. «Чтоб тебя», — подумала она и медленно, аккуратно разорвала фотографию на мелкие клочки и швырнула их в корзину для мусора.

Вашингтон, округ Колумбия

Когда зазвонил телефон, Гарри Уорнер в одиночестве сидел у себя в кабинете. Звонил особый, секретный телефон, номер которого знали лишь немногие избранные. Уорнер поднял трубку на втором гудке.

— Уорнер, — отрывисто произнес он.

— Это Болдуин, — раздался в ответ мужской голос.

— Кэнтрелл передал документы?

— Он сделал, как ему было ведено. Беда лишь в том, что она не клюнула на эту наживку. Уж очень упрямая дамочка.

— Как и ее отец, — сказал Уорнер, безрадостно усмехаясь.

— Что делать с Кэнтреллом?

— Заткнуть ему пасть, что же еще? По крайней мере до тех пор, пока мы не найдем способ сбить мисс Лайнд со следа. Ты знаешь, как поступить.

— Еще бы.

— А как насчет Джейм?

— Я сам позабочусь о ней, — раздраженно ответил Уорнер. Кладя трубку, он думал о Джейм Лайнд. Он обязан вмешаться. Ничто не должно поставить под угрозу операции на Ближнем Востоке.

Особенно теперь, когда цель так близка.

Джейм не знала, чему и кому верить. Сидя на вершине самого высокого холма в Центральном парке, она думала о том, что произошло в последние месяцы. Она начала искать ответы на свои вопросы полгода назад, но за это время ни на шаг не приблизилась к разгадке. Она переговорила с полудюжиной человек, выслушала ровно столько же историй, но до сих пор не имела ни малейшего понятия, есть ли среди них хотя бы одна, которой можно верить.

Впрочем, она не сомневалась в том, что отец был сотрудником правительственных спецслужб. На ее взгляд, это было единственным разумным объяснением происходящему, единственной возможной причиной того, что все эти годы отец скрывал свои занятия, чем бы они ни оказались.

Отец был героем войны, сражался бок о бок с бойцами французского Сопротивления. Он таинственно исчез в Париже. Все нити тянулись туда, и у Джейм создалось ощущение, что, если она хочет добиться правды, ее поиски должны начаться именно в Париже. В чем бы ни заключались его обязанности, они были очень важны, настолько важны, чтобы заставить множество людей прилагать огромные усилия для сохранения тайны. Джейм ни на минуту не верила в то, что отца обвинили в измене, и не только потому, что он был ее отцом, но и потому, что знала: он не способен на предательство.

На город опустились сумерки, окутывая его покрывалом темноты. Джейм поднялась, собираясь уходить.

Легкий вечерний ветер играл ее рыжими волосами, упавшими на лицо, но Джейм не обращала внимания.

В ту минуту Джейм незаметно для себя приняла твердое решение.

— Ты увольняешься? — удивленно спросил Бен Роллинз, отрывая взгляд от заявления, которое принесла ему Джейм.

Она кивнула.

— Из-за Терренса Хильера, верно? — Это было скорее утверждение, чем вопрос. — Капля, которая переполнила чашу, — добавил Роллинз.

— Нет, — возразила Джейм, покачав головой. Хильер был прекрасной причиной для увольнения по собственному желанию, но Джейм ни за что не доставила бы ему такой радости. — Терри, конечно, изрядный зануда, но я увольняюсь по личным, а не профессиональным причинам.

— Чем ты будешь заниматься? — поинтересовался Роллинз.

— Уйду на вольные хлеба, — ответила Джейм. — Думаю отправиться в длительное путешествие по Европе.

Надеюсь, мне представится возможность как следует испытать себя как журналиста. Может быть, я даже пошлю вам несколько своих заметок.

— Буду рад, — с теплотой в голосе отозвался Роллинз. — А если не выгорит, тогда что?

Джейм заставила себя улыбнуться, хотя ей было не до веселья.

— Тогда, надеюсь, меня возьмут на старую работу, — сказала она.

Роллинз улыбнулся в ответ.

— Я найду тебе место, — пообещал он.

— Спасибо, Бен.

«Мосты сожжены, — думала Джейм, покидая кабинет Роллинза. — Как гласит поговорка, дорогу осилит идущий».

Она уже сделала первый решительный шаг.

Джейм казалось, что она никогда не закончит паковать вещи. Она не знала, сколько времени проведет в дороге, и, начиная сборы, твердо решила взять с собой только самое необходимое, но сейчас ей чудилось, что она уложила в багаж всю свою одежду до последней тряпки. «Многовато для путешествия налегке», — думала она, осматривая четыре чемодана, которые лежали на кровати с откинутыми крышками.

Она сделала все необходимые приготовления и теперь была уверена, что не упустила ничего, торопясь выехать в Париж. Сначала Джейм собралась сдать свою квартиру внаем, но по зрелом размышлении отказалась от этой мысли. «Я могу вернуться и на следующей неделе, и в будущем году», — подумала она. Гораздо спокойнее было знать, что независимо от результатов поиска во Франции у нее есть место, которое она может назвать домом, куда она сможет вернуться, когда все это закончится. Сейчас ей более чем когда-либо был нужен собственный дом.

Джейм понимала, что расследование потребует времени, и немало. К счастью, она располагала необходимыми средствами. Дед завещал Джейм огромное наследство — в конце концов, она была его единственной внучкой, — к тому же доля матери в семейном состоянии тоже перешла ей. И еще были деньги, которые якобы оставил ей отец.

Якобы.

Джейм вернулась в гостиную, и ее внимание тут же привлекло знакомое лицо на телеэкране. Это был Мартин Кэнтрелл, но его показывали на конкурирующем канале, к тому же он был участником событий, а не ведущим передачи. Джейм схватила пульт управления и увеличила громкость.

«…агент правительственного подразделения по борьбе с наркобизнесом арестовал сегодня утром комментатора вечерних новостей Ти-би-эс по обвинению в хранении и перепродаже наркотиков, — говорил голос за кадром. — Вечером его освободили под залог, и…»

Дальше Джейм не слушала. Она опустилась на кушетку, не веря своим ушам. Марти арестовали за наркотики? Это невозможно, ведь он сам как раз писал репортаж о войне против наркодельцов, но, с другой стороны, еще совсем недавно Джейм и думать не могла, что Мартин способен ее предать. И все же поверить в происходящее было трудно.

Куда логичнее было предположить, что Мартина Кэнтрелла подставили.

Вашингтон, округ Колумбия

В кабинете было темно. Гарри Уорнер сидел за столом, глядя в окно и созерцая величественный купол Капитолия, вырванный из тьмы лучами гигантских прожекторов. Как только зазвонил телефон, Уорнер схватил трубку. Это опять был аппарат специальной связи.

— Ты должен был позвонить три часа назад, — прорычал Уорнер. — Где ты шлялся, черт побери?

— В данный момент я нахожусь в аэропорту Кеннеди, — сказал голос в трубке. — Джейм Лайнд тоже здесь, она собирается лететь в Париж, если это вас интересует.

— Отправляйся следом, — распорядился Уорнер.

Едва «Боинг-747» оторвался от взлетной полосы и начал подниматься в небо, Джейм откинулась на спинку кресла и попыталась расслабиться. Ей предстояло долгое путешествие, и оно казалось Джейм еще длиннее, поскольку она не знала, что ее ждет в Париже. Если она найдет отца либо ответы на свои вопросы, не придется ли ей пожалеть о своей тяге к тайнам прошлого? Сейчас Джейм твердо знала лишь одно: если она так или иначе не отыщет истину, ей не будет покоя. В ее жизни навсегда останутся белые пятна.

Джейм посмотрела на свернутую газету, лежавшую у нее на коленях. Она купила ее в аэровокзале, дожидаясь объявления о посадке на свой рейс, но еще не успела прочесть. Может быть, там найдутся подробности о деле Марти, рассеянно подумала она, разворачивая газету и пробегая глазами передовицы. Не то чтобы судьба Кэнтрелла очень интересовало ее, нет, она уже вычеркнула его из своей жизни, однако попросту выбросить из сердца человека, который некогда был так важен для нее, за которого она собиралась выйти замуж, оказалось не так-то просто. Она любила его, а чувства умирают долго и трудно. «В сущности, они не умирают, их убивают, — с горечью думала Джейм. — И убийцей оказался Мартин».

Лишь на четвертой странице она нашла то, что искала, и вместе с тем кое-что, чего никак не могла ожидать. Рядом с фотографией Марти была помещена короткая заметка с заголовком, от которого у Джейм на мгновение перехватило дыхание: «Телекомментатор, арестованный по обвинению в хранении и продаже наркотиков, умер от передозировки». Марти мертв?

Просматривая заметку, Джейм чувствовала неистовое биение своего сердца. Вчера Марти освободили под залог — Джейм уже знала об этом, — а утром некий безымянный коллега обнаружил напичканного героином Кэнтрелла в его квартире. Автор статьи давал понять, что это самоубийство, и подчеркивал, что, хотя на телестудии отвергают слухи о профессиональных затруднениях Кэнтрелла, у него были нелады в личной жизни. «Это еще мягко сказано», — подумала Джейм, вспоминая свою последнюю встречу с Марти.

И тем не менее она не верила, что Марти мог покончить с собой. Только не Марти. Он был слишком тщеславен, слишком многого хотел. Главным в его жизни была карьера, и Джейм знала об этом лучше кого бы то ни было. Мартин предал ее, забыл обо всем, что их связывало, и Джейм сомневалась, что ей удастся выяснить, зачем он это сделал.

По ее щекам потекли слезы, она выпустила из рук газету и смежила веки, чуть дрожа и не в силах остановиться. Она всхлипывала, сама не зная, кого оплакивает — Марти или саму себя. Смерть Кэнтрелла открыла ей глаза на многое. Должно быть, отец действительно мертв. Судя по всему, он был центральной фигурой каких-то очень важных и серьезных событий. Кейт убита.

Кейт знала слишком много, и в ней видели угрозу завесе секретности, которая окружала отца и его зарубежную деятельность. А теперь и Марти погиб — очевидно, его ликвидировали. Марти преследовал собственные цели, но они больше не нуждались в нем и убрали его со своего пути. «Кто эти люди и что они поставили на карту, если для сохранения своей тайны они готовы на убийство?» — думала Джейм.

Как далеко они решатся зайти, чтобы остановить ее?

 

Глава 17

Париж

Джейм стояла в вестибюле отеля «Георг V» у конторки в стиле ампир, дожидаясь, пока портье отыщет запись о бронировании номера. В своем мешковатом свитере и вельветовых брюках, заправленных в башмаки, она выглядела здесь довольно необычно. Поначалу Джейм хотела выбрать что-нибудь подешевле, но потом решила, что должна поселиться именно в «Георге V», потому что тут останавливался ее отец, перед тем как исчезнуть. Сюда вел его след, и именно отсюда Джейм собиралась начать свои поиски. Памятуя об этом, она начертала свое имя в книге постояльцев точно так же, как делал отец, подписывая любые документы: «Дж. В. Лайнд». Джейм рассудила, что, если отец и впрямь принимал участие в разведывательных операциях, он вполне мог назначать свидания агентам в отеле. И поскольку ребята из Лэнгли до сих пор не потеряли к нему интерес, можно было предположить, что его не забыл и противник, кем бы он ни был. Чем старательнее Джейм привлекала к себе внимание, тем больше была вероятность контакта.

Она дала коридорному щедрые чаевые и, как только тот ушел, занялась распаковкой багажа и устройством на новом месте. «Ничего не поделаешь, я могу застрять тут надолго», — думала Джейм, заранее свыкаясь с такой возможностью. В других обстоятельствах она была бы рада поселиться в таком роскошном отеле, наслаждалась бы пребыванием в Париже. Джейм непременно посетила бы места, о которых так много слышала, о которых рассказывал ей отец: маленькие кафе и бистро, куда редко заглядывают туристы, малоизвестные галереи и театры — Париж художников и артистов. «В другой раз, — сказала она себе, раздвигая шторы. — Париж такой красивый город…» Она застыла, заметив на противоположной стороне улицы мужчину, который прислонился к фонарному столбу и словно бы смотрел прямо на нее. Джейм уже видела этого человека в Нью-Йорке.

Он шел за ней от самого издательства как-то вечером несколько месяцев назад. Джейм была совершенно уверена, что это тот самый мужчина. Она поспешно задернула шторы и уселась на кровать.

Итак, они по-прежнему следят за ней.

Джейм провела беспокойную ночь. Она трижды просыпалась, каждый раз вскакивала с постели и подходила к окну, чтобы выглянуть на улицу. Мужчина не показывался, но Джейм не сомневалась, что он где-то рядом, что он не спускает с нее глаз.

До сих пор быстрая смена часовых поясов никогда не донимала ее всерьез, зато теперь Джейм сполна ощутила последствия дальнего перелета. Ее подташнивало, голова раскалывалась, словно от грохота тысяч барабанов, и, даже чтобы встать с кровати, приходилось прикладывать чудовищные усилия. «Если это похоже на так называемое утреннее недомогание, то я искренне рада, что решила никогда не иметь детей», — удрученно размышляла Джейм, входя в ванную.

Она приняла теплый душ и помыла голову, но это не принесло облегчения. Мысль о пище вызывала еще большую дурноту — если, конечно, это было возможно, — но Джейм понимала, что есть все-таки нужно. Она позвонила горничной, заказала легкий завтрак и нехотя проглотила его, продолжая размышлять о своем недуге.

Смена режима здесь ни при чем, решила она. Это все нервы, боязнь встречи с неведомым, страх перед безликим противником, который преследует ее и, вероятно, не остановится ни перед чем, только бы не дать ей узнать правду об отце.

Натягивая коричневые шерстяные брюки и кремовую блузку, Джейм думала о Марти. Его использовали и, когда он стал не нужен, когда не сумел выполнить их приказ, уничтожили. Уничтожили. Какое холодное, бесчеловечное слово! Но ведь они были именно такими — холодными, бесчеловечными машинами уничтожения.

Чем же занимался отец, что такого он сделал, если ради сохранения тайны люди идут на убийство? Кейт что-то разузнала — что-то связанное с отцом и человеком по имени Льюис Болдуин, — и ее заставили замолчать. Навсегда. Марти был заурядной пешкой. Его подослали к Джейм, чтобы отвлечь от поисков, сбить со следа. За свою ошибку он расплатился жизнью.

Интересно, ее они тоже убьют?

Джейм выбралась из красного «рено» напротив американского посольства, расположенного на авеню Габриэль у самой площади Согласия. Расплатившись с таксистом, она на секунду остановилась у входа. Что сказать послу? Не может же она войти в его кабинет со словами: «Привет, меня зовут Джейм Лайнд. Мой отец был шпионом, и мне нужна ваша помощь, чтобы его найти». Она не могла даже намекнуть, что ее отец был разведчиком. С другой стороны, Джейм было трудно представить себя в роли заботливой дочери, которая разыскивает отца, пропавшего без вести почти двадцать лет назад. Видите ли, сэр, я только что узнала о его исчезновении, «… Джейм нахмурилась. Нет, это даже не смешно.

Разумеется, она могла представиться послу именно тем, кем была на самом деле — профессиональным фоторепортером, которого интересует место пребывания человека, пропавшего в Париже в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году и по чистой случайности оказавшегося ее отцом.» Посол служит правительству, — напоминала себе Джейм. — Что, если он заодно с ними?» Выяснив, кто она и зачем приехала, посол тут же сообщит хозяевам. Впрочем, они и так все знают.

Даже если посол не связан со спецслужбами, в миссии вполне может найтись их человек. Газеты то и дело публикуют материалы об утечке информации через секретарей, морских пехотинцев, даже через дипломатический корпус.

« Какой кошмар! — подумала Джейм. — Я вдруг начала подозревать всех подряд, даже американского посла во Франции. Но у меня есть на то веские причины «, — заметила она мысленно.

Джейм впустили в посольство и направили в пресс-офис, объяснив, что перед тем, как ей назначат личную встречу с послом, ее примет пресс-секретарь. Может быть, он сам сумеет дать ответ на интересующие ее вопросы. Двинувшись по коридору в сторону указанного кабинета, Джейм вдруг почувствовала новый приступ тошноты и тут же остановилась. Я ведь не пила сырой воды. Неужели» месть Монтесумы»? Разве такое бывает во Франции? Нет, мне определенно следовало отказаться от завтрака, подумала она.

И упала в обморок.

Открыв глаза, она обнаружила, что находится в каком-то странном месте. Она лежала на кушетке в помещении, напоминавшем служебный кабинет. Над ней склонился мужчина лет тридцати с лишним, очень привлекательный, черноволосый, голубоглазый, с четкими, несколько угловатыми чертами лица. Он расстегивал ее блузку.

— Что вы делаете, черт побери? — сердито осведомилась Джейм, рывком усаживаясь и отталкивая прочь ладонь незнакомца.

— Все в порядке, не волнуйтесь, — отозвался тот, послушно убирая руки. — Если вы решили, что я хочу воспользоваться вашим беспомощным положением — а вы, судя по всему, так и подумали, — то вы ошибаетесь.

Вы потеряли сознание, и я собирался оказать вам первую помощь, положенную в таких случаях, — расстегнуть пуговицы на вашей одежде.

Джейм перевела дух.

— Стало быть, вы врач?

— Ошибаетесь. Я пресс-секретарь. Меня зовут Николае Кенделл, — представился мужчина. — А вы…

— Джейм Лайнд, «Уорлд вьюз», — отозвалась она и внимательно присмотрелась к Кенделлу. Он казался ей самим совершенством — от глаз глубокого синего цвета и черных волос, чуть касавшихся воротника, до обаятельной улыбки.

— Что привело вас в Париж, Джейм Лайнд? — спросил Кенделл.

— Я ищу пропавшего человека, — ответила она, прижимая ко лбу прохладную ткань. — Он исчез очень давно, так что найти его будет непросто.

Кенделл приподнял брови:

— Когда это случилось?

— Почти двадцать лет назад. — Джейм попробовала встать, но ей стало дурно, и она опять откинулась на спину.

— Спешить некуда. Лежите, пока вам не станет лучше, — сказал Кенделл, подхватывая Джейм.

— Тот человек, которого вы ищете… — заговорил он. — Что еще вы можете о нем сказать?

— Это мой отец, — отозвалась Джейм, помолчав.

Вашингтон, округ Колумбия

Гарри Уорнер пришел в свой кабинет необычайно рано — еще не пробило и пять утра. Он сидел в одиночестве, дожидаясь звонка из Парижа. Как только зазвонил секретный аппарат, он тут же схватил трубку.

— Уорнер слушает.

— В настоящее время Джейм Лайнд находится в американском посольстве.

— Она уже говорила с кем-нибудь?

— С пресс-секретарем Николасом Кенделлом.

— Это не наш человек, — заметил Уорнер. — Продолжайте следить за ней.

— Она могла рассказать ему…

— Вряд ли, — уверенно произнес Уорнер. — Она ведь только что познакомилась с ним. Джейм не доверяет незнакомцам и даже друзьям. Она не станет откровенничать с кем попало, особенно после случаев с Кэнтреллом и всеми прочими.

— Вы так думаете?

— Я совершенно уверен.

— Мой отец был шпионом.

Джейм все еще сомневалась, стоило ли говорить это незнакомому человеку.

Николас задумчиво потер подбородок.

— Вот так задачка, — сказал он наконец.

— Почему? — спросила Джейм, озадаченно глядя на него.

— Если бы ваш отец был американским туристом или бизнесменом и исчез, скажем, неделю или месяц назад, мы могли бы кое-что предпринять, — ответил он, расхаживая по ковру напротив своего стола. — Но правительственный агент, пропавший во время выполнения задания почти двадцать лет назад…

— Он был американским гражданином, черт возьми! — взорвалась Джейм. — Он исчез здесь, в Париже, он состоял тогда на государственной службе — вот что главное!

— Почти двадцать лет назад, — невозмутимо напомнил Николас.

Джейм с недоверием уставилась на него.

— Уж не хотите ли вы сказать, что Дядюшка Сэм бросает в беде своих подданных, когда их берут в плен или убивают? Я не вижу разницы между исчезновением моего отца и захватом нашего посольства в Тегеране, угоном самолета, который случился в июне, и любыми иными покушениями на американских граждан.

Николас вновь присел рядом с ней на кушетку.

— Это совсем другое дело, — произнес он, вздохнув. — Ваш отец участвовал в секретных операциях.

Вступая в ряды спецслужб, агент дает согласие на ущемление некоторых своих прав.

— Каких именно? — спросила Джейм, отчеканивая каждый слог.

— Жизнь разведчика не претерпела особых изменений со времен УСС и Второй мировой войны, — объяснил Николас. — Разведчик по-прежнему остается волком-одиночкой, действует во враждебном окружении и может полагаться только на себя. Он знает, что любая его ошибка может оказаться смертельной. Он знает также и то, что в случае поимки правительство будет отрицать само его существование. Когда агенту грозит казнь или пожизненное заключение, у него остается один выход — стать предателем и работать на того, кто его поймал.

— Выбор небогатый, — мрачно констатировала Джейм. Николас кивнул, и она продолжала:

— Неужели государство готово отказаться от своего гражданина только потому, что его взяли в плен?

Николас покачал головой.

— Секретность — вот суть этой игры. Никто не хочет признаваться в том, что подглядывал за соседом в замочную скважину, поэтому, если разведчик угодил в лапы противника, его предоставляют самому себе. Это правило без исключений.

— Похоже, вы отлично разбираетесь в этом, — заметила Джейм.

Николас нахмурился.

— До Парижа я работал в Тегеране. Меня перевели оттуда за два месяца до того, как иранцы захватили посольство. В некоторых странах секретные операции осуществляются через дипломатические миссии, особенно в таких государствах, как Иран и Ливан, которые считаются потенциальными возмутителями спокойствия…

— Но не во Франции, — закончила Джейм.

— Франция — один из наших союзников, — просто ответил Николас.

— Если во Франции нам ничто не угрожает, зачем мой отец ездил сюда?

Николас на мгновение задумался. — .

— Может быть, он ездил вовсе не во Францию. Может, это было прикрытие. Американский бизнесмен прилетает в Париж, регистрируется в отеле и отправляется туда, где ему надлежит быть на самом деле.

Джейм медленно кивнула:

— Звучит логично. — До сих пор такая мысль не приходила ей в голову. — Итак, вы ничем не можете мне помочь?

— Официально — нет, — признал Николас.

Когда Джейм уходила, он смотрел ей вслед. До сих пор он никогда не позволял своим чувствам вмешиваться в служебные дела. Ни одна, даже самая привлекательная, женщина не смогла бы поколебать его верности долгу.

Чем же его покорила Джейм Лайнд?

«Не совершила ли я ошибку, доверившись ему? — гадала Джейм, подъезжая на такси к своему отелю. — Он держался искренне, но так же поступали и другие. Они жаждали помочь мне. И ни одному из них нельзя верить».

Она расплатилась с водителем, выбралась из машины и вошла в отель. Приблизившись широким решительным шагом к конторке портье, Джейм спросила, нет ли для нее сообщений. Ее ждала записка от Николаев Кенделла с номером 296 — 12 — 02. Телефон посольства. Он хотел, чтобы Джейм ему позвонила. «Этот парень не теряет время зря», — подумала она, не зная, хороший это знак или дурной.

Войдя в номер, Джейм сразу позвонила Кенделлу.

— Я так понимаю, что вы говорили с послом, — сказала она.

— Нет, — признался Николас. — Но мне кажется, я набрел на кое-что интересное.

— Что именно?

— Это не телефонный разговор, — поспешно отозвался он. Джейм охватило легкое беспокойство. — Вы свободны в обеденное время? — спросил Николас.

Джейм колебалась. «Опять бег по кругу?» — подумала она, но вслух сказала:

— Да. Я свободна.

— Вы знакомы с Парижем?

— Смутно.

— Бывали в «Клозери де Лила?»

— Нет.

— Это на Монпарнасе. — В трубке возникла тишина, потом Николас добавил:

— Вы не против, если я заеду за вами в отель в половине восьмого?

— Хорошо.

«Да только хорошо ли?» — гадала Джейм.

Кафе «Клозери де Лила», что на бульваре Монпарнас, славится не столько своей кухней, сколько завсегдатаями из числа известных литераторов. В свое время сюда нередко захаживали Хемингуэй, Троцкий, Верлен.

Снаружи к «Лила» примыкает уютная зеленая терраса, которая служит живописным фоном для памятника маршалу Нею, а изнутри кафе представляет собой самое типичное парижское заведение во всем Париже. Старомодная музыка в исполнении пианиста-виртуоза Ивена Мейра воссоздает неповторимую атмосферу французской брассерии.

— В этом кафе бывают люди, известные всему миру, — сообщил Николас, шагая вместе с Джейм к столику в сопровождении официанта. — Здесь никто не удивится, если кто-нибудь из завсегдатаев явится промочить горло в час ночи.

— Вот как? — Джейм приподняла бровь. — И часто вы засиживались тут допоздна?

Николас улыбнулся:

— Раз или два.

Он заказал напитки из бара, ведя разговор на безупречном французском. Пока он беседовал с официантом, Джейм внимательно рассматривала его. Николас определенно нравился ей. Беда лишь в том, что она не была уверена, что может ему доверять. Ей казалось, она вообще никому не может доверять.

— Итак, вы работали в «Уорлд вьюз», — заговорил Николас после ухода официанта. — Чем же вы занимаетесь сейчас, если не считать борьбы против Дядюшки Сэма?

— Тем же самым, только самостоятельно.

Николас улыбнулся:

— Я восхищаюсь людьми, способными на такой смелый поступок.

— У меня попросту не было выбора, — призналась Джейм. — Я должна найти отца или хотя бы выяснить, что с ним случилось.

Николас на секунду замялся.

— Наш утренний разговор не давал мне покоя, — сказал он наконец. — Как я уже говорил, в составе наших посольств в странах Варшавского договора и Ближнего Востока есть люди из ЦРУ. Вполне вероятно, они могут быть и в некоторых дружественных нам государствах, но, насколько мне известно, в Париже их нет.

— Вы уже говорили мне это.

— Я сказал «насколько мне известно», — заметил Николас. — Однако если бы они и были во французском посольстве, мне вряд ли сообщили бы об этом.

Официант принес напитки и спросил, что они будут заказывать. Только теперь Джейм вспомнила, что даже не заглянула в меню.

— Что посоветуете? — спросила она.

— Лучше всего здесь готовят морского окуня и кровавый бифштекс, — без колебаний отозвался Николас. — Лично я предпочитаю бифштекс.

— А я возьму рыбу, — сказала Джейм.

Николас повернулся к официанту и заговорил с ним по-французски с такой легкостью, будто владел языком с пеленок. Приняв заказ, официант удалился, и Николае вновь обернулся к Джейм.

— В штате посольства есть немало людей, которые работают в Париже многие годы, — сообщил он, беря в руку бокал с вином. — Кое-кто из них провел здесь более двадцати лет.

— Ну и?..

— Они могут что-нибудь знать. — Николас встретился взглядом с Джейм и добавил:

— Пожалуй, стоит попытаться, как вы считаете?

Джейм заставила себя улыбнуться.

— В нынешних обстоятельствах я готова хвататься за любую соломинку.

 

Глава 18

Телефонный звонок вырвал Джейм из объятий крепкого сна. Она уселась в кровати и, все еще с трудом соображая, подняла трубку и прижала ее к уху.

— Алло?

— Джейм?

— Угу, — полусонным голосом отозвалась она.

— Это Николас. Я вас разбудил?

— Да, но это не важно, — сказала Джейм, отбрасывая с лица тяжелую прядь золотистых волос. — Который час?

— Четверть одиннадцатого. — На том конце провода помолчали. — Кажется, вы до сих пор живете по Нью-Йоркскому времени.

— Да, наверное. — Джейм вдруг осознала, что может означать этот звонок. — Вы что-то выяснили? Так быстро?

— Вы можете сегодня пообедать со мной? — спросил Николас, помедлив.

— Разумеется. Когда и где?

— На Елисейских полях есть один замечательный придорожный ресторанчик. Отличная еда, а пейзажи и того лучше. Вам удобно в четверть первого?

— Да.

— Встретимся в вестибюле.

— Хорошо. Я буду ждать вас там. — Джейм медленно положила трубку на аппарат. Как ему удалось так быстро собрать сведения? И удалось ли? Действительно ли он хочет помочь или попросту следит за ней?

Джейм спустила свои длинные ноги с кровати и, тряхнув головой, отбросила волосы за спину. Она была не прочь довериться Николасу, довериться по-настоящему. Ей хотелось ему верить, хотелось, чтобы у нее был человек, к которому можно обратиться за помощью, на которого можно положиться. Ей хотелось, чтобы этим человеком оказался Николас Кенделл. Однако она по-прежнему не могла избавиться от подозрительности.

Джейм подозревала всех, с кем встречалась в эти дни.

И не без причины.

— Вы были правы, — сказала Джейм Николасу за обедом. — Еда и пейзажи просто потрясающие.

Они обедали в маленьком ресторане на Елисейских полях. Перед ними открывался прекрасный вид на Триумфальную арку. Под окнами заведения двигался густой поток пешеходов.

— По-моему, вы предпочитаете пейзажи пище, — заметил Николас, глядя в тарелку Джейм. — Вы даже не прикоснулись к еде.

— Так уж получилось, — ответила она, надкусив сандвич. — С тех пор как я приехала в Париж, у меня совсем пропал аппетит.

— Именно этим объясняется ваш вчерашний обморок в посольстве, — сказал Николас, встречаясь с ней взглядом. — Попробуйте заставить себя. Вам потребуются все ваши силы.

Джейм немедленно встрепенулась:

— Вы что-то нашли?

— Терпение, — быстро произнес он, поднимая руку. — У меня действительно есть кое-какая информация, но, уверяю вас, в ней нет ничего особенного.

— Что бы там ни было, это уже начало, — торопливо проговорила Джейм.

Николас кивнул и потянулся за кофе.

— Я нашел одну женщину, секретаря посольства, которая работает здесь почти двадцать три года, — объяснил он. — Я говорил с ней сегодня утром, — продолжал он, допивая кофе. — Я показал ей фотографию, которую вы мне оставили. Она его узнала.

Сердце Джейм замерло.

— Ну и?..

Николас поморщился.

— На этом все заканчивается, — с сожалением произнес он. — Ваш отец дважды побывал в посольстве.

Оба раза он беседовал с послом наедине — точнее, с тем человеком, который в то время занимал этот пост. Барбара вспомнила, что посол говорил, будто бы это американский бизнесмен, выполняющий поручение своей фирмы.

— Судя по всему, это было лишь прикрытие, — хмуро отозвалась Джейм. — Отец служил в нью-йоркской фирме моего деда. — Она рассеянно отправила в рот маленький кусочек. — Я и сама узнала о его настоящей профессии лишь в прошлом году.

— В то время нынешний посол уже работал здесь, — продолжал Николас. — Тогда он был заместителем руководителя посольства.

Джейм с надеждой посмотрела на него.

— Значит, он был вторым лицом в миссии, — решила она. — Он должен знать правду!

— Даже если ему что-то известно, он ничего не говорит, — ответил Николас. — Поверьте, Джейм, я пытался расспросить его, но он сказал, что говорить не о чем, что Джеймс Лайнд был обычным дельцом и приходил в посольство, потому что у него возникли какие-то незначительные затруднения.

— Незначительные затруднения. Что за чушь! — вспылила Джейм.

— Я буду продолжать поиски. Наверняка кто-нибудь…

— Почему вы так охотно помогаете мне, когда все остальные избегают меня, словно я прокаженная? — перебила Джейм.

Николас посмотрел на нее, мысленно задавая себе тот же вопрос. Он знал, что играет с огнем. Он понимал, что рыться среди скелетов в старых чуланах Дядюшки Сэма означает накликать беду на свою голову, понимал, что он бродит по минному полю политики и один неверный шаг может положить конец его дипломатической карьере. Один неверный шаг — и его выставят на улицу. Однако стоило ему увидеть Джейм Лайнд, ощутить ее муки и разочарование, и он тут же забыл об осторожности, ответственности и долге.

Николас заставил себя улыбнуться.

— Сам удивляюсь, — признался он, посмотрев в глаза Джейм.

Вашингтон, округ Колумбия

— Она все еще в Париже? — спросил Гарри Уорнер.

— И по-видимому, не собирается уезжать, — ответил бесплотный голос в трубке. — За последние две недели она провела с Кенделлом чертову прорву времени.

— Кенделл… — задумчиво произнес Уорнер. — Мне сообщили, что он продолжает расспрашивать сотрудников посольства.

— Да, к сожалению. Он сует нос куда не следует.

Полагаю, его нужно перевести в другое место.

— Что ж, разумно. — Уорнер выдержал паузу и осведомился:

— Ему удалось что-нибудь разнюхать?

— Ничего, о чем стоило бы беспокоиться, — во всяком случае, пока.

— Пожалуй, будет нелишне установить за ним слежку, — решил Уорнер. — Пока этим и ограничимся.

— Хорошо. Я приставлю к нему своего человека.

— Держите меня в курсе.

— Откуда вы родом? — спросила Джейм.

Они с Николасом ужинали на авеню Монтень в ресторане «Плаза», помещения которого были отделаны на манер кают-компании океанского лайнера тридцатых годов. За порцией лососины под легким укропным соусом Джейм умудрилась поведать Николасу историю своей жизни, потратив на все не больше полутора часов.

— Штат Мэн, — сказал Николас. — Городок под названием Тенантс-Харбор. Слыхали о таком?

Джейм покачала головой.

— Что-то не припомню, — ответила она. — И как же вы оказались здесь, я имею в виду — на дипломатической службе?

Николас устало улыбнулся.

— Это был компромисс. В колледже я специализировался по телекоммуникациям, — пояснил он. — Хотел заниматься телевидением, надеялся, что когда-нибудь у меня будет собственная студия. Но как выяснилось, у отца были другие планы. Его всегда привлекала политика, однако он в этом деле не преуспел и потому решил, что один из его сыновей должен избрать эту стезю.

Джейм вопросительно приподняла брови:

— Значит, вы стали дипломатом, повинуясь воле отца?

— В некотором смысле да.

— А вам не кажется, что человек должен делать то, что хочет он сам, а не другие люди? — Джейм оставалось лишь надеяться, что вопрос прозвучал не слишком грубо.

Николас заглянул ей в глаза:

— А вам?

Джейм принужденно улыбнулась.

— Во всяком случае, я стараюсь, — ответила она.

— Я тоже когда-нибудь буду делать то, что хочу, — произнес Николас, впрочем, без особой уверенности. — Ну а вы? Когда вы наконец расстанетесь с прошлым и задумаетесь над будущим?

— Не раньше чем избавлюсь от привидений, — негромко обронила она.

Если бы это было так Просто!..

Николас Кенделл жил в квартире на улице Мариньон, неподалеку от посольства. Из окон его спальни открывался вид на Эйфелеву башню, однако, проведя в Париже без малого пять лет, он обращал на нее не больше внимания, чем коренной житель Нью-Йорка — на Эмпайр-стейт-билдинг, небоскребы Центра международной торговли или здание компании «Крайслер». Но теперь, одеваясь на работу, Николас вдруг поймал себя на том, что любуется башней, к которой давно привык и воспринимал как нечто само собой разумеющееся. Он ни разу не разглядывал Париж с ее смотровых площадок, не бывал в ее ресторане. До сих пор он даже не думал об этом. Не то чтобы его вдруг потянуло на вершину башни, отнюдь нет. Ему хотелось подняться туда с Джейм.

Николас почувствовал влечение к Джейм с первой же встречи в посольстве. В последние два месяца он пользовался любым предлогом, чтобы бывать с ней как можно чаще, но подозревал, что удача вот-вот изменит ему — как только Джейм решит, что от него мало проку, и уедет в другой город в поисках иных источников информации. Николас заранее страшился этого дня, хотя и не понимал до конца почему. Они с Джейм не были любовниками, их можно было назвать приятелями, да и то с натяжкой. И все же чем больше времени Николас проводил в ее обществе, тем больше она ему нравилась.

Джейм, не прилагая к тому ни малейших усилий, привязала его к себе крепче любой из женщин, которых он знавал. Николас улыбнулся. Вероятно, Джейм даже не догадывается, какие чувства она ему внушает. Она не думает ни о чем, кроме своего отца.

Николас всей душой стремился помочь ей, но какая-то часть его сознания продолжала терзаться вопросом, что случится, когда Джейм раздобудет необходимые сведения. Она покинет Париж, никаких сомнений. Николае не хотел расставаться с Джейм. Он хотел познакомиться с ней как можно ближе. Желание свести с Джейм близкую дружбу, воспользовавшись ее навязчивой идеей найти своего давно пропавшего отца, вызывало у Николаев чувство вины. «Но я действительно старался помочь ей, — убеждал он себя. — Я делал все, чтобы раздобыть для нее информацию».

Николас повернулся к зеркалу, висевшему над письменным столом, и принялся завязывать галстук. За пять лет жизни в Париже у него перебывало немало женщин.

В последнее время он отдавал явное предпочтение француженкам старше себя по возрасту. Многие из них состояли с ним в интимных отношениях, но духовной близости не получалось. Первые письма матери во Францию неизменно содержали осторожные напоминания о том, что ему пора «подумать о семейной жизни». Со временем упреки становились все более настойчивыми. Казалось, мать стыдится того, что ее сын в возрасте тридцати пяти лет все еще холостяк и даже не задумывается о женитьбе. Она не упускала случая заметить, что оба старших брата вступили в брак, когда им не было тридцати, и уже растят собственных детей.

Николас не спешил надеть на себя ярмо. Ему нравились женщины, он искренне любил их — не только как партнерш по постели, но и как личностей. Однако ни одна из женщин, с которыми его связывали достаточно близкие отношения, не смогла стать той самой женщиной, ради которой он был бы готов поступиться личной свободой. До тех пор, пока он не встретил Джейм Лайнд.

Как только состоялось их знакомство, Николас почувствовал, что Джейм совсем другое дело.

«Ах, Джейм! — думал он. — Я ведь по-настоящему влюблен в тебя».

— Микрофильмы. Старые газеты. Тысяча девятьсот шестьдесят шестой год. — Джейм судорожно рылась в памяти, отыскивая французские слова, которые помогли бы втолковать библиотекарю, чего она добивается, однако того, судя по всему, куда больше интересовали ее джинсы, башмаки и пуловер ржаво-красного цвета. — Journaux, vieux , — произнесла она, делая нетерпеливый жест.

— Oui, mademoiselle. Vieux . — Лицо служащего озарилось выражением внезапно возникшего понимания.

Продолжая обстреливать Джейм французскими словами, он направил ее в хранилище микрофильмов. И хотя Джейм поняла не более половины сказанного, она не сомневалась, что найдет нужное помещение.

— Merci, — поблагодарила она, кивнув. — Merci beaucoup .

В подземелье старинной библиотеки, что на левом берегу Сены, царило безмолвие, внушавшее суеверный страх. Единственным звуком, который доносился до ушей Джейм, был цокот ее собственных каблуков по бетонному полу. «Такое чувство, как будто находишься в мавзолее, — подумала она, шагая по длинному коридору к хранилищу микрофильмов. — На кладбище старых газет».

После очередной и не слишком успешной попытки преодолеть языковой барьер Джейм получила из рук следующего библиотекаря коробку с рулончиками фотокопий всех парижских газет, изданных в ноябре — декабре тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. Большую часть дня она провела, просматривая пленки, и оторвалась от проектора только для того, чтобы позвонить Николасу из установленного в коридоре древнего телефона-автомата и отменить назначенную встречу за обеденным столом.

— Я не могу сейчас уйти, — сказала она. — В этих старых газетах может отыскаться что-нибудь интересное… к тому же я едва сумела договориться с библиотекарями и не хотела бы вновь объясняться с ними, если этого можно избежать.

— Понимаю, — осторожно произнес Кенделл, но Джейм уловила в его голосе досаду. — Значит, встретимся за ужином?

— Да, конечно. — Отменив обед с Николасом, Джейм не могла отказаться еще и от ужина. В конце концов, он единственный человек в мире, который пытается ей помочь. Джейм не хотела терять время, отведенное на поиски, но признавалась себе, что ей нравится бывать в его обществе. — Выбирайте ресторан, — добавила она.

— Может быть, у вас есть какие-нибудь пожелания? — спросил Николас.

— Ну… — нерешительно протянула Джейм. — Да, есть. Но если я скажу, вы, вероятно, будете смеяться.

— Ни за что! — воскликнул он. — Называйте.

— «Макдоналдс». Я соскучилась по большому гамбургеру, — призналась Джейм.

— Договорились, — ответил он. — Едем в «Макдоналдс».

— Не слишком оригинальное желание, — фыркнув, сказала Джейм, — Только не в Париже.

— Ладно, будь по-вашему, — устало произнесла Джейм. — Выберите какое-нибудь заведение, где можно хорошо поесть, не надевая вечерних туалетов.

— Уже выбрал, — заверил ее Николас. — Я заеду за вами в семь, и вы можете надеть джинсы и теннисные туфли, если хотите.

— Ото! Вы меня пугаете, — отозвалась Джейм смеясь. — Пожалуй, мне пора возвращаться к своим пленкам. Библиотекарь поглядывает на меня с истинно французской укоризной.

— Да, разумеется. Увидимся вечером.

Джейм медленно повесила трубку на рычаг. «Будь осторожна, — предупредила она себя. — Он начинает нравиться тебе чуть больше, чем следует».

Неужели предыдущий урок пропал даром ?

— Послушайте, Кенделл, я назвала «Макдоналдс» в шутку, — сказала Джейм Николасу, протискиваясь вслед за ним через толпу, заполонившую пассаж на Елисейских полях. — Господи, это совсем не похоже на «Макдоналдс»! Где золоченые арки? — воскликнула она, завидев скромную табличку, которая выглядела бы куда уместнее на двери зубного кабинета, чем у входа в ресторан быстрого обслуживания.

— Вы находитесь в Париже, — напомнил ей Николае. — Все американское здесь не в почете.

— Хотите сказать, французы брезгуют нами? — спросила Джейм, сделав оскорбленную мину.

— Это ваши слова, не мои. — Николас придержал перед ней дверь. — Только после вас, мадемуазель.

— Я вижу, дух рыцарства еще жив, хотя и находится в коматозном состоянии, — объявила Джейм.

— Пошевеливайся, красотка, — шутливо прорычал Николас. — Нам еще в очереди стоять.

Джейм задержалась у меню, лежавшего на стойке.

— Filet de poisson — это, наверное, рыбный сандвич, — догадалась она. — Но ради всего святого, почему «чизбургер» написано по-английски?

— Видимо, это слово не переводится на французский, — ответил Николас. — Ну, что выберете?

— Биг-мак, только без соленых огурцов.

— Вы несносная девчонка, — заявил Николас. — Как насчет biere?

— Что это?

— Пиво. Представляете, здесь даже пиво подают. Французу и в голову не придет выпить за трапезой кофе, даже в такой забегаловке, как эта, зато пиво — пожалуйста.

Джейм поморщилась.

— Нет уж, спасибо. Мне кока-колу без сахара, — сказала она. — Я и так уже нагрешила сегодня: сверх меры, согласившись съесть биг-мак.

Николас изогнул бровь.

— Впервые вижу женщину, способную на компромисс, — с радостным изумлением произнес он.

— Только когда это совершенно необходимо, — заверила его Джейм.

Джейм начинала ощущать потребность установить между собой и Николасом определенную дистанцию.

Она ясно видела, что интерес Кенделла к ней выходит за рамки внимания сотрудника посольства к американскому гражданину, находящемуся в Париже. Впрочем, особой беды здесь не было. Куда больше Джейм пугала ее собственная и все возраставшая привязанность к Николасу. Невзирая на все ее сомнения и страхи Николас нравился ей. И не только внешне. Джейм даже начинала понемногу доверять ему — а ведь она твердо решила, что никогда больше не будет доверять людям. Ее жизнь была лишена всякой определенности, и в таких условиях Джейм никого не могла ставить выше подозрений.

И все же ей нужен был человек, которому она могла довериться. Она хотела доверять Николасу Кенделлу.

Николас задумчиво рассматривал папку, лежавшую на его столе. Что это — чья-то халатность? Или наоборот? Его охватила тревога. Будучи не слишком искушенным в деятельности государственных спецслужб, он тем не менее отлично понимал, что дураков там не держат. Секретный агент никогда не бросит столь важные документы там, где их может найти кто угодно.

Что, если это не ошибка и документы нарочно оставили на его столе, чтобы он наверняка их заметил?

По мнению Джейм, с ней могло случиться все что угодно. Даже мой парень оказался одним из их людей — человек, которого я любила, за которого собиралась выйти замуж. Он продал меня им. Именно поэтому с Джейм было так трудно сблизиться. Виной тому были подозрение и страх. Его убили. Как только он стал не нужен, его ликвидировали.

«Возможно ли такое?» — думал Николас. Неужели Джейм права и ее отец занимался столь важными вещами, что ради сохранения тайны кто-то совершал убийства и был готов продолжать? Моя тетка что-то знала.

Она собиралась встретиться с человеком, который служил с отцом на войне, и ее труп нашли на берегу. Но она была отличным пловцом.

Николас открыл папку и неторопливо пролистал страницы. Откуда в посольстве могли взяться эти документы? Кому они принадлежат? Их появление на его столе можно было объяснить только чьей-то непростительной небрежностью. Я побывала в Форт-Левенуэрте.

Меня принял заместитель — могу лишь догадываться, что они сотворили с настоящим начальником тюрьмы в ожидании моего приезда. Нужных документов там не оказалось — архив как нельзя удачнее сгорел в пожаре. Мне сообщили, что отец якобы умер в Левенуэрте, но я так и не сумела добиться сколь-нибудь вразумительных объяснений, почему меня об этом не известили.

Николас вовсе не был уверен, что ему хочется рассказывать Джейм о папке и ее содержимом. Однако…

Он позвонил в отель и попросил связать его с номером мисс Лайнд.

— Вы становитесь слишком предсказуемым, Кенделл, — произнесла Джейм, сняв трубку. — Звоните мне каждый день в одно и то же время.

— Это упущение следует исправить, — отозвался он. — Как насчет изменения в расписании?

— Что вы имеете в виду? — спросила Джейм.

— Давайте поужинаем у меня. Я сам приготовлю.

— Да, это серьезное изменение. — Джейм рассмеялась. — Когда вам удобно принять меня?

Он хотел ответить «от рассвета до заката», но подавил это желание и сказал:

— Я заеду за вами в половине седьмого.

— Не глупите, Кенделл. Я отлично доберусь на такси, — с усмешкой произнесла Джейм.

— Я не думаю, что это удачная мысль… — заговорил Николас, барабаня пальцами по папке.

— Не спорьте, — отрезала Джейм. — Где вы живете? — Николас назвал адрес. — Увидимся вечером, — добавила она.

— Да.

Николас медленно опустил трубку на аппарат. Ему не хотелось, чтобы Джейм знала о его тревогах по поводу ее безопасности, но сумел ли он скрыть беспокойство? Если его подозрения верны, то над Джейм нависла нешуточная угроза.

Выйдя тем вечером из посольства, Николас понял, что за ним следят.

 

Глава 19

— Я вновь перечитала все те письма, которые отец посылал мне, пока я училась в школе, — сказала Джейм Николасу, когда они на закате прогуливались по набережной Сены. — Он всегда писал мне, куда бы ни ездил, даже если отсутствовал всего неделю. В крайнем случае он посылал открытку. — Джейм воззрилась в пространство, разглядывая нечто, что могла видеть только она сама. Ее губы были задумчиво поджаты. — Мне все время казалось, что в письмах отца может найтись нечто важное, что наведет меня на его след.

Николас нахмурился и поднял воротник теплого плаща, укрываясь от пронизывающего ноябрьского ветра.

— Джейм, вы твердо уверены в том, что хотите узнать истину? — нерешительно спросил он. — Это может оказаться ящик Пандоры.

Джейм повернулась и посмотрела на него, искренне изумленная вопросом.

— Конечно, хочу. Я должна узнать, — подчеркнула она. Ветер швырнул длинные волосы Джейм ей в лицо, словно прикрывая его роскошным золотистым флагом. — Моего отца обвинили во всевозможных грехах — от мошенничества до государственной измены, — продолжала Джейм. — Я должна отыскать его или по крайней мере восстановить его доброе имя.

Николас еще раз обдумал полученную накануне информацию и решил рассказать ей о найденных документах.

— Вчера я нашел в посольстве папку, — осторожно заговорил он. — Это были личные заметки, судя по всему, написанные послом — тем, который возглавлял миссию во времена, когда ваш отец должен был находиться в Париже.

Джейм пристально посмотрела на него:

— И что же?

— Эти заметки носят обвинительный характер, если не сказать больше.

— Вы имеете в виду, они обвиняют моего отца? — спросила Джейм.

Николас кивнул.

— И вы поверили?

— Скорее, насторожился, — ответил он. — Что-то здесь не так. У меня возникло чувство, что все это грандиозная ложь.

Джейм опять отвернулась, глядя на реку.

— То же самое чувство преследует меня в течение последних двадцати лет, — негромко сказала она.

— Понимаю.

— Вы тоже думаете, что эти документы — фальшивка?

— Их можно смело повесить на гвоздик в уборной, — мрачно отозвался Николас. — Все получилось слишком просто, как по заказу. Папка валялась на столе, словно дожидаясь случая попасться кому-нибудь на глаза. — Он сделал паузу. — Эти люди профессионалы, Джейм.

Они не совершают глупых промахов, а происшествие с папкой иначе не назовешь, разве что ее подбросили нарочно. Мне кажется, они полагают, что вы прекратите. расследование, как только убедитесь в том, что ваш отец был предателем.

— Они заблуждаются и в том, и в другом, — упрямо произнесла Джейм. — Во-первых, я не поверю их лжи, во-вторых, не брошу поиски.

Николас молча смотрел на нее, не обращая внимания на ветер, трепавший его темные волосы.

— Неужели вы готовы поставить на карту собственную жизнь? — спросил он наконец. — Вам не приходило в голову, что они и вас убьют?

— Может, и убьют, — согласилась Джейм. — Но прежде я изрядно потреплю им нервы. К тому же, — добавила она, — дело зашло слишком далеко.

Николас вопросительно посмотрел на нее.

— Даже если я отступлюсь, это ничего не изменит, — продолжала Джейм. — Они будут по-прежнему следить за мной, опасаясь, что я снова начну поиски. Мне не по нраву такая жизнь. — Джейм перевела взгляд на противоположный берег. — Назад пути нет, — решительно заявила она.

Нет, им никогда не удастся заставить ее поверить, что отец предал ее, что он предал свою страну. Никогда.

Кем бы он ни был — а Джейм слишком хорошо понимала, что ее отца никак не назовешь святым, — он ни за что не изменил бы своему народу, вовек не бросил бы ее, если бы у него был выбор. Джейм ничуть не сомневалась, что отец попросту был неспособен на такой поступок. И все же кто-то прилагал отчаянные усилия, чтобы убедить ее в обратном. Зачем?

За завтраком она вновь просмотрела отцовские письма, выискивая в них имена, названия городов, любые сведения, которые могли дать ей ключ к разгадке. За минувшие годы Джейм столько раз перечитала эти письма, что все они накрепко врезались ей в память. Тем не менее ей по-прежнему казалось, что она могла что-то упустить, и потому она вновь взялась за отцовские послания. Но нет, там не было ни малейшего намека. На конвертах стояли почтовые штемпели Парижа и Лондона, Амстердама и Антверпена, Рима и Москвы. Джейм выписала имена и названия городов в блокнот. В настоящий момент любая зацепка заслуживала самого пристального внимания.

К четверти двенадцатого она уже была готова прекратить свои изыскания и отправиться пообедать с Николасом. Когда она укладывала письма в чемодан, из пачки выскользнул конверт. Наклонившись, чтобы поднять его, Джейм увидела на нем штамп Лиона и, повинуясь порыву, открыла конверт. Внутри было короткое письмо на французском от человека по имени Жюльен Арман. Там же лежала старая пожелтевшая фотография, на которой были изображены двое мужчин.

Один из них — отец, второго Джейм не знала. На обороте были написаны имена отца и Жюльена Армана и указана дата: девятнадцатое июня тысяча девятьсот сорок седьмого года. Жюльен Арман. Порывшись в памяти, Джейм припомнила один случай, когда она слышала это имя…

— Я бы очень хотела поехать с тобой, папа. Я так по тебе скучаю! К тому же ты там остаешься в одиночестве.

Тогда Джейм было восемь лет. Скрестив ноги, она сидела на отцовской кровати, одетая в розовые шорты и белую футболку, наблюдая за тем, как папа собирает чемоданы.

— Откровенно говоря, принцесса, я очень редко остаюсь один, когда уезжаю. У меня за границей есть друзья, например, Жюльен.

Джейм презрительно сморщила нос.

— Кто это? Женщина? — спросила она.

Отец рассмеялся негромким хрипловатым смехом, который так хорошо знала Джейм.

— Жюльен, принцесса. Жюльен, а не Джульетта, — ответил он. — Это мужчина. Француз. Мы подружились много лет назад, задолго до того, как ты появилась на свет. Мы вместе сражались на войне против фашистов.

Джейм вопросительно посмотрела на него:

— Что такое война?

Отец покрутил головой и негромко хмыкнул.

— Война, — заговорил он, — это когда человек или целая страна хотят отнять права у других людей, например, как Томми или Кэрри, когда они пытаются вне очереди прокатиться на лошади во время занятий в школе верховой езды. — Отец старался втолковать ей простыми словами понятие, которого она не могла уразуметь.

— Ясно, — быстро произнесла девочка кивнув.

— Я так и знал, что ты поймешь. — Отец улыбнулся.

Джейм крепко прижалась к нему.

— Я буду скучать по тебе, папочка.

— Я тоже буду скучать по тебе, принцесса, — ответил он, целуя дочь.

— По-моему, это то, что нужно, — сказала Джейм Николасу за обедом, вынув из сумки конверт. — Отец знал этого Жюльена Армана уже много лет, точнее — с ВОЙНОЙ.

Николас внимательно прочел письмо, потом рассмотрел фотографию.

— Этому снимку почти сорок лет, — заметил он, перевернув карточку и поглядев на дату. — Может быть, этот человек уже умер, а если и жив, он вполне мог уехать из Лиона.

— И все же нельзя исключать того, что он по-прежнему находится там, — упрямо произнесла Джейм.

Николас на мгновение задумался.

— Что ж, пусть так. Здесь указан адрес, — торопливо заговорил он. — Напишите ему, узнайте, остался ли он в Лионе и захочет ли с вами говорить.

Джейм энергично покачала головой.

— Слишком долго, — ответила она. — Я сама поеду в Лион.

Николас опять посмотрел на фотографию.

— Ладно, — сказал он наконец. — Подождите до выходных, я поеду с вами.

Джейм покачала головой:

— Думаю, будет лучше, если я отправлюсь одна.

— Почему?

Джейм опустила бокал на стол.

— Послушайте… Чем бы ни занимался мой отец, из-за его дел уже погибли люди, — произнесла она, стараясь говорить негромким рассудительным голосом. — Да, я, вероятно, сама становлюсь на линию огня, но будь я проклята, если без крайней необходимости подвергну этой опасности еще одного ни в чем не повинного человека.

— Чепуха! — прошипел Николас. — Довольно корчить из себя героя! Перестаньте демонстрировать независимость и дайте мне возможность помочь вам!

— Мне казалось, до сих пор вы занимались именно этим, — невозмутимо отозвалась Джейм.

— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду, черт побери! — отрезал Николас.

Джейм кивнула.

— Я знаю, о чем вы думаете, — ответила она наконец. — И все же должна ехать одна.

— Ради всего святого, зачем?

— Просто хочу побыть в одиночестве, кое-что обдумать. Полагаю, поездка пойдет мне на пользу. — Джейм не хотела говорить Николасу о своем желании отгородиться от него. Она не хотела признаваться, что чувства к нему сбивают ее с толку, что ей нужно разобраться в себе.

— Что вы хотите обдумать?

— Многое. — Джейм пожала плечами и, увидев на лице Николаев недоверие, добавила:

— Со мной все будет в порядке.

— Я все равно буду беспокоиться, — сказал он. — Вас подстерегает опасность…

— Да, я знаю, — ответила она, хмурясь.

Вашингтон, округ Колумбия

В конторе было темно. Все, кроме Гарри Уорнера, уже давно разошлись по домам. Он сидел у стола, откинувшись в кресле с высокой спинкой и выжидательно поглядывая на телефон. Когда аппарат наконец ожил, Уорнер немедленно схватил трубку.

— Уорнер слушает, — лаконично сказал он.

— Она едет в Лион, — произнес голос в трубке. — Она узнала про Армана.

— Он все еще живет там?

— Да.

— Пожалуй, будет лучше поговорить с ним первым, — предложил Уорнер.

— Боюсь, от этого будет мало толку. — На линии возникла пауза. — В последние годы Арман несколько разочаровался в нас, и это еще мягко сказано.

— Все равно попытайтесь.

—  — Сделаю все, что смогу.

Уорнер осторожно положил трубку на аппарат. Пора немедля переходить к решительным действиям. Джейм Лайнд зашла слишком далеко.

— Хотел бы я отговорить вас от этого поступка.

Николас стоял, облокотившись о машину Джейм, взятую напрокат, и наблюдал за тем, как она роется в сумочке, желая убедиться, что ничего не забыла.

— Я не сомневаюсь в этом, — спокойно произнесла Джейм. — Все равно не сумеете, так что и не пытайтесь.

— Вы окажете мне одну любезность? — спросил Николае.

— Смотря какую, — ответила она, бросив на него настороженный взгляд.

— Звоните мне каждый вечер. Я хочу знать, что у вас все благополучно.

Джейм секунду помялась, потом кивнула.

— Ладно, — сказала она, движением руки отбрасывая волосы с лица. — Пожалуй, это меня не слишком затруднит.

— Вот и славно.

— А вы постарайтесь не нажить во время моего отсутствия лишних седых волос, — сказала Джейм, лукаво подмигивая. — На мой взгляд, преждевременная седина вас не украсит.

— Если это случится, я перекрашу волосы еще до вашего возвращения, — шутливо произнес он.

— Спасибо.

— Из-за вас я рискую состариться раньше времени, вы это понимаете? — спросил Николас, захлопывая дверцу машины.

— Вы не первый, уверяю вас. — Джейм вытянула руку и притронулась к его щеке, позволив себе прикоснуться к нему впервые с тех пор, как они познакомились в посольстве. — Я позвоню вам, как только доберусь до Лиона.

— Да. — Поддавшись неожиданному порыву, Николае наклонился и ласково поцеловал ее в щеку. — Мне будет не хватать вас. Вы отлично скрашивали монотонность моего здешнего существования.

— Вы говорите так, словно я покидаю страну, — отозвалась Джейм с нарочито равнодушным смешком. — Я вернусь через несколько дней.

— Буду с нетерпением ждать.

Джейм покинула Париж, не догадываясь, что за ней следят.

Николас закрыл папку, лежавшую у него на коленях, и потер глаза. Его шея затекла, а спина невыносимо ныла. Он посмотрел на свой «Ролекс», который много лет назад подарил ему отец после окончания колледжа.

Было далеко за полночь. Николас отложил папку в сторону, встал на ноги и потянулся, стараясь унять боль в затекших мускулах.

Джейм до сих пор не позвонила, и это беспокоило его. Она должна была приехать в Лион несколько часов назад. Николас подумал, что, будь его воля, он ни за что не отпустил бы Джейм одну. Но разве он мог ее остановить? У него не было никаких прав делать это. Николас улыбнулся своим мыслям. У него уже сложилось убеждение, что мужчине нечего и мечтать о правах, если речь идет о Джейм Лайнд. Николас уже понял, что Джейм сама себе хозяйка — истинная дочь своего отца, если верить ее рассказам о мистическом Джеймсе Викторе Лайнде. Это был индивидуалист каких поискать, если судить по тому, какую жизнь он прожил и какую дочь произвел на свет. Дочь, к которой Николас все больше привязывался.

Он глубоко вздохнул и провел рукой по волосам.

Еще два месяца назад он вел спокойную размеренную жизнь и был вполне ею доволен. Николасу нравилась работа, нравилось жить в Париже, нравилось быть вольной птицей. И вдруг откуда ни возьмись, точно нежданный ураган, появляется эта вспыльчивая, непредсказуемая, невероятно упрямая рыжеволосая красавица. Перевернув с ног на голову его аккуратную, чистенькую жизнь, она втянула его в мир «рыцарей плаща и кинжала» — мир, которого он предпочитал сторониться, — и заставила его усомниться не только в собственном желании оставаться холостяком еще несколько лет, но и в том, хочет ли он сохранить шанс на продвижение по служебной лестнице. Он стал добровольным исполнителем ее безрассудной воли, с искренним изумлением осознавая, что готов сделать ради нее почти все, что угодно.

«Вразуми меня, Господи, — подумал Николас словно пораженный громом. — Неужели я влюбился в эту сумасшедшую?»

«Я ходячее воплощение действия законов Мерфи», — думала Джейм, слишком измученная, чтобы негодовать и сердиться. После того как она с огромным трудом сменила лопнувшую шину, после того как сильная гроза заставила ее остановиться в маленьком городке, названия которого она уже не помнила, Джейм начинала сомневаться, что ей удастся попасть в Лион. «Если меня не остановят преследователи, это сделает сама стихия», — решила она.

Она посмотрела на часы. Четверть второго ночи.

Джейм улыбнулась. Должно быть, Николас сейчас меряет шагами комнату, дожидаясь ее звонка. Он очень близко принимает к сердцу ее дела. Порой Джейм хотелось, чтобы Николас поменьше думал о ней — тогда ей было бы легче отгородиться от него эмоциональным барьером. «Я не хочу беспокоиться о других людях, — упрямо повторяла она. — Личные привязанности только усложняют жизнь».

В конце концов Джейм решила найти телефон и сообщить Николасу, что у нее все в порядке, но до Лиона она еще не добралась. Она остановилась у бензоколонки и позвонила из автомата, который дважды выплюнул предложенные ему монеты, а на третьей попытке вдруг прервал связь с оператором. Когда наконец Джейм дозвонилась до Парижа, Николас снял трубку на первом гудке.

— Алло! — нетерпеливо закричал он.

— Я думала, вы уже спите, — сказала Джейм, стараясь говорить беззаботным голосом.

— Джейм! — Ей почудился вздох облегчения. — Неужели вы могли подумать, что я сумею заснуть, не зная, где вы и все ли у вас в порядке?

— Если бы со мной что-нибудь приключилось, вы услышали бы об этом в вечернем выпуске новостей.

— Сомневаюсь. Люди, с которыми вы скрестили шпаги, не любят выставлять свои успехи напоказ, — саркастически заметил Николас. — Скажите, где вы?

Как вы?

— Где я — это долгая история, боюсь, у меня не хватит мелочи, — сообщила Джейм. — Что же до вопроса «как», тут полно неясностей.

— Значит, что-то случилось?..

— Да, случилось, но совсем не то, о чем вы подумали, — торопливо произнесла она. — Превратности климата и более чем скромное знание французского сыграли со мной злую шутку. У меня выдался славный вечерок.

— Прошу вас, будьте осторожны.

— Я буду предельно осторожна, — пообещала Джейм. — Я перезвоню утром, хорошо?

— Хорошо, — с неохотой отозвался Николас.

Возвращаясь к машине, Джейм заметила темно-зеленый «рено», припаркованный на другой стороне улицы. Она на мгновение задержала на нем взгляд, уверенная в том, что уже видела этот автомобиль и его водителя, когда выходила после обеда из кафе в Ферьере. И еще раз — в Оксере, где останавливалась поужинать. Джейм не сомневалась, что это та самая машина. И тот же человек. Неужели ее преследуют?

«Должно быть, паранойя Николаев заразительна», — подумала она, усаживаясь за руль и твердо решив не поддаваться панике Она отправилась в путь, но свет фар, маячивших за спиной, по-прежнему заставлял ее нервничать.

 

Глава 20

Лион, ноябрь 1985 года

Джейм шагала по пустынным узким улочкам Круа-Русс, городского района, в котором веками вырабатывали знаменитый лионский шелк. Джейм пыталась представить себе его во время войны, когда участники французского Сопротивления ускользали от немцев, пользуясь знанием лабиринтов улиц и лестниц. «Вторая мировая война. Французское Сопротивление, — думала она. — Бывал ли ты здесь, папа?»

Наконец Джейм отыскала дом Жюльена Армана. Он проживал на окраине Круа-Русс в старом здании с плоской крышей и высокой трубой, очень похожем на большинство домов на Гранд-Кот. Десять лет назад Жюльен овдовел и с тех пор жил один. Это был высокий, болезненно-худой для своего телосложения мужчина без малого семидесяти лет, с редеющими волосами и ухоженной седой бородкой. С прошествием времени черты его лица не утратили былой выразительности, а взгляд синих, точнее сказать, аквамариновых глаз пронизывал насквозь.

Несмотря на отпечаток, оставленный на нем десятилетиями, Джейм сразу узнала мужчину с фотографии, того самого человека, которого Джеймс Лайнд считал своим другом и который, как она надеялась, поможет ей найти отца.

— Я бы узнал вас, даже случайно встретив на улице, мадемуазель, — сказал Арман, впуская Джейм в квартиру. — Сразу видно — вы дочь Джеймса. Вы очень на него похожи.

Джейм уселась в потертое кресло, стоявшее в маленькой гостиной.

— Спасибо, месье Арман, — отозвалась она, обведя помещение быстрым взглядом. — Когда вы в последний раз встречались с моим отцом?

— Много лет назад, — ответил Арман хмурясь. — Почему вы спрашиваете?

— Я не видела отца уже почти двадцать лет, — серьезно произнесла она и поведала Арману, как отец оставил ее в «Брайар-Ридж» и больше не вернулся. Рассказала она и о письмах, которые супруги Харкорт прятали от нее долгие годы, обо всем, что ей довелось услышать об отце в ходе поисков. — Я ничему не верю, не знаю, кому можно доверять, — сказала она в завершение. — Я должна найти отца или хотя бы выяснить, что с ним случилось.

Арман покачал головой и нахмурился.

— Какую бы миссию ни выполнял Джеймс, это всегда было очень важное дело, — сообщил он. — Ваш отец — агент разведки, мадемуазель.

— Так вы полагаете, он еще жив?

— Я уверен в этом, — с убежденностью в голосе сказал француз. — Во время войны ваш отец был лучшим американским агентом. Я ничуть не сомневаюсь, что спецслужбы постарались бы как можно дольше поддерживать его в активном состоянии — особенно теперь, в разгар беспорядков и антиамериканской деятельности на Ближнем Востоке.

— Откуда у вас уверенность в том, что он не погиб? — допытывалась Джейм.

— Все это время он тесно общался со мной, — ответил Арман. — Он никогда не сообщал мне о том, где находится и что делает, но постоянно поддерживал связь.

— Но почему… — начала Джейм, смущенная тем, что не может отыскать нужных слов.

Арман печально улыбнулся.

— При тех условиях, в которых действует ваш отец, секретность становится жизненной необходимостью, — объяснил он. — К сожалению, ни одна разведывательная организация не застрахована от утечек сведений, грозящих разоблачением ее сотрудников. Ради их собственной безопасности порой приходится имитировать гибель агентов либо изображать их предателями.

— Либо и то и другое, как в случае с моим отцом, — мрачно произнесла Джейм, глубоко вздохнув.

Француз кивнул.

— Почти все операции Единорога были связаны с национальной безопасностью, — сказал он.

Джейм вопросительно посмотрела на него:

— Единорог?

— Это агентурная кличка вашего отца, — объяснил Арман. — Во время войны у всех нас были рабочие имена, под которыми мы осуществляли связь и передачу информации. Джеймса звали Единорогом. Джек Форрестер, еще один американец и партнер вашего отца по многим операциям, был Минотавром. Я — Кентавром.

А Лоренс Кендрик, англичанин из службы MI6, звался Язычником. Мы были связными между французским Сопротивлением, британской MI6 и американским УСС.

— Допускаете ли вы хотя бы на минуту, что мой отец мог стать изменником? — спросила Джейм.

— Ни в коем случае! — с негодованием отозвался Арман, — Во время войны мы с Джеймсом вместе боролись с нацистами. Когда два человека вдвоем встречают смерть лицом к лицу и сражаются за одно дело, каждый из них узнает другого как самого себя. Мы с вашим отцом получали и передавали информацию, которая непосредственно способствовала успеху высадки десанта в Нормандии. Во время оккупации мы спасли немало людей: фашисты были жестоки, безжалостны — они насиловали, пытали и убивали, не чувствуя ни малейших угрызений совести. Здесь, в Лионе, многие до сих пор носят шрамы, оставленные чудовищами вроде Клауса Барбье. Некоторые из них облегчали себе жизнь, продаваясь Третьему рейху, но ваш отец, мадемуазель, не искал легких путей. Он был настоящий храбрец. Он очень много сделал, чтобы освободить Францию от фашизма.

Джейм заставила себя улыбнуться.

— Ваш рассказ очень отличается от всего, что я слышала до сих пор, — со вздохом произнесла она.

— Не сомневаюсь, — отозвался Арман. — Однако мои слова — чистая правда.

— Вы знакомы с человеком по имени Льюис Болдуин?» — после секундного раздумья спросила Джейм.

— Болдуин? — Арман на мгновение умолк. — Нет, не знаком. Он был очень скрытным человеком, держался особняком. Находясь здесь, он делал свое дело, но не заводил друзей, не оставил ни малейшей ниточки, которая связывала бы его с Францией.

— Значит, он не был напарником моего отца?

— Нет, — ответил Арман, покачав головой. — Я так понимаю, это важно?

Джейм медленно кивнула.

— После войны Болдуин познакомил моих родителей. Сказал, что воевал вместе с отцом.

— Насколько мне известно, это не правда, — ответил Арман. — Большую часть времени Единорог сотрудничал со мной.

— Зачем же он представился его другом? — удивленно спросила Джейм. — Чего он рассчитывал этим добиться?

— Я бы и сам хотел это знать. — Арман помолчал и добавил:

— Судя по всему, встреча ваших родителей была подстроена. Их познакомили потому, что отец Фрэнсис Колби представлял собой идеальное прикрытие для заграничных поездок вашего отца, и было решено, что для его легенды необходима жена.

Джейм недоверчиво смотрела на француза. Она подозревала, что любовь матери к отцу не встретила взаимности, и все же переварить слова Армана было нелегко.

— Откуда вы это знаете?

Арман посмотрел ей в глаза.

— Ваш отец сам сказал мне, — ответил он.

« Он говорит правду, — подумала Джейм. — Он не лжет «.

— Найдите Джека Форрестера, — сказал Арман, помрачнев. — Найдите его, и вы найдете своего отца.

В номере было темно. Джейм лежала на кровати, заложив руки за голову, продолжая постигать смысл слов Жюльена Армана. До сих пор ее убеждали в том, что отец был мошенником, предателем, двойным агентом, но ей было трудно представить его в такой роли; однако столь же нелегко оказалось пересмотреть свои воспоминания о нем, привести их в соответствие с рассказом об отчаянном искателе приключений по кличке Единорог.

О человеке, который женился по расчету ради прикрытия, которое обеспечивала ему семья.

Поверить в это было трудно, но Джейм видела красноречивые тому подтверждения — глубокое горе матери, которое привело ее к самоубийству, частые отлучки отца, проводившего большую часть времени в отъезде и лишь изредка бывавшего дома с маленькой дочерью.

Джейм не могла припомнить ни одного случая, когда родители выказывали привязанность друг к другу. Она ни разу не видела их счастливыми.

Размышления Джейм были прерваны громким завыванием сирен. Она уселась в кровати, пытаясь сообразить, откуда доносится звук. В окне виднелись вспышки проблесковых маячков. Они были где-то рядом. Джейм поднялась на ноги и подошла к окну, чтобы узнать, что случилось.

Она увидела столб дыма и оранжевое зарево огня, жадно лизавшего ночной небосклон. Пожар охватил одно из высоких зданий на Гранд-Кот, у дальней окраины Круа-Русс. Джейм пронзила страшная догадка, и ее сердце бешено забилось.

Горел дом Жюльена Армана.

— Его убили, Николас! — кричала Джейм, стискивая трубку дрожащими пальцами. Она только что вернулась с пожара. — Эти ублюдки прикончили его точно так же, как Кейт, Мартина и бог знает кого еще!

— Успокойся, Джейм, — твердо произнес Николас. — Думаю, тебе следует немедленно вернуться в Париж. Сегодня же. Брось машину и отправляйся самолетом. Я встречу тебя в аэропорту.

Джейм яростно замотала головой, слишком встревоженная, чтобы осознать, что собеседник ее не видит.

— Не могу, — ответила она. — Я не могу прекратить поиски. Мой отец жив, Николас. Теперь я знаю это наверняка. Я должна его найти.

— Если тебя не убьют, — раздраженно заметил Николае. — Скажи мне, Джейм, неужели ради этого стоит рисковать собой?

Джейм глубоко вздохнула.

— Да, — ответила она.

— Ты сумасшедшая! — воскликнул Николас. — Ты говоришь о своем отце, словно о Втором пришествии!

Неужели ты считаешь, что, если бы отец знал обо всем, что с тобой происходит, он позволил бы тебе ставить на карту собственную жизнь?

— Мне кажется, — заговорила Джейм, взвешивая слова, — что отец позволил бы мне делать все, что я считаю нужным, невзирая на возможные последствия.

— И что же это значит? — спросил Николас.

— Это значит, что я отправляюсь в Ниццу.

— В Ниццу?

— Последнее, что мне сказал Жюльен Арман, было:

« Найдите Форрестера, и вы найдете отца «. Джек Форрестер был партнером отца. И еще Арман назвал Лоренса Кендрика из британской MI6. Сейчас он живет в Ницце, — объяснила Джейм.

— А Форрестер?

— Арману казалось, что он перебрался в Швейцарию. Он сказал, Кендрик должен знать точно.

— И тебе, разумеется, нужно выследить обоих.

Джейм набрала полную грудь воздуха.

— Без этого не обойтись, — заверила она Николаев. — Может быть, Кендрик расскажет мне, как найти Форрестера, а заодно обо всем остальном, чего не успел рассказать Жюльен Арман.

Париж

Николас сам не знал, чего ему хочется больше — не отпускать Джейм от себя и сделать все возможное, чтобы защитить ее, вернуть к нормальной жизни, или придушить эту упрямую, своевольную женщину. Джейм приводила его в бешенство, однако порой он ясно понимал, что влюблен в нее.

Влюблен в Джейм! При этой мысли он едва удерживался от смеха. Только безнадежный болван мог влюбиться в Джейм Лайнд. Мужчина, остановивший на ней свой выбор, получал взамен сплошные беды и несчастья, даже не догадываясь, во что он ввязывается. По собственному опыту Николас знал, что обладать такой женщиной может лишь непоколебимо уверенный в себе человек. За короткий период их знакомства Джейм успела разрушить его жизнь, уязвить его мужское самолюбие и превратить его в неврастеника. И тем не менее она по-прежнему увлекала его, эта женщина, что держала окружающий мир на ладони и вела личную непримиримую войну, пылая страстью, которая грозила захватить и его. Да, Джейм приводила его в бешенство, из-за нее он не спал ночей, и все же она вызывала у него восхищение. Кроме нее, Николас не знал ни одной женщины, которая бы столь целеустремленно и бесстрашно шла к своей цели, разыскивая давно пропавшего отца.

Николас не определил для себя образ идеальной женщины, но был уверен, что узнает ее, как только встретит. Ему и в голову не приходило, что его идеалом окажется упрямая, вспыльчивая рыжеволосая женщина с невыносимым характером и тягой к опасным приключениям. Во всяком случае, такие женщины занимали отнюдь не первые места в списке Николаев. Однако теперь, когда он встретил ее, познакомился с ней…

« Помоги мне. Господи, — думал Николас. — Я нашел ее…»

Джейм знала, что Николас к ней неравнодушен. В сущности, это было единственное, что она знала наверняка в эти дни. Он увлекся ею гораздо сильнее, чем она могла позволить в нынешний период своей жизни. Беда в том, что Джейм сама не знала точно, как она относится к нему. Николас был ей небезразличен. Она начинала доверять ему, полагаться на него даже тогда, когда считала, что не должна верить никому. Доверие рождало привязанность. Помимо этого, Джейм чувствовала к нему физическое влечение, которое она настойчиво подавляла в себе со дня их первой встречи. Да, она хотела его — хотела как мужчину. Но любовь? Какая-то часть ее существа жаждала любви, однако Джейм еще не была готова это признать. Любовь была роскошью, которую Джейм не позволяла себе с тех пор, как ее предал Мартин Она напоминала себе, что все, кого она любила, предали ее либо оставили одну.

Джейм размышляла об этом, мчась по направлению к Ницце по Кот-д'Ажур. Покинув Лион, она сделала лишь две короткие остановки — в Оранже и Экс-ан-Провансе — и вновь отправилась в путь. Она устала, но была исполнена решимости более не задерживаться в дороге, пока не окажется в Ницце. Там она рассчитывала отыскать Лоренса Кендрика и могилу на американском кладбище, где якобы лежит ее отец. Может быть, там же она найдет ответы и на прочие свои вопросы.

Прибыв в Ниццу, Джейм остановилась на улице Далпаццо в гостинице» Виндзор «, которая выгодно отличалась от своего фешенебельного соседа» Негреско» относительной дешевизной и своеобразными интерьерами. Вестибюль с чертами восточной архитектуры, бар, напоминавший традиционный английский паб, фреска в голубых тонах у бассейна — причудливое смешение стилей вызывало у Джейм восхищение.

Она провела в отеле не больше часа, задержавшись ровно настолько, чтобы зарегистрироваться и распаковать вещи. Покончив с этим, она отправилась на американское кладбище. Найти его было несложно, зато отыскать могилу оказалось намного труднее. Наконец Джейм наткнулась на землекопа, который указал ей дорогу. Могила располагалась в тени высокого дерева на южной окраине кладбища, откуда открывался вид на синеву Средиземного моря. В воздухе витали аромат свежескошенной травы и крепкий запах морской воды.

Привлекательное место, чересчур красивое для кладбища, решила Джейм. Приблизившись к могиле, она увидела, что за ней тщательно ухаживают. Высокое мраморное надгробие окружала безупречная лужайка.

Свежие цветы, дорогой памятник — судя по всему, заботы о могиле стоили кому-то изрядных усилий. «Слишком много хлопот, особенно если речь идет о предателе», — подумала Джейм, обеспокоенная таким явным несоответствием. Она не могла отделаться от мысли, можно ли хоронить изменника на американском кладбище, даже если оно не является территорией США.

Джейм опустилась на колени, задумчиво рассматривая надпись на памятнике. Было очень странно видеть на могиле имя отца, зная, что его там нет. Но если не он, кто же там лежит? Кому потребовалось убедить мир в том, что Джеймс Лайнд не просто предатель, но мертвый предатель?

«Где ты, папа?» — в который уже раз гадала Джейм.

Жилище Кендрика находилось в той части Ниццы, которую называют Старым городом. Путь туда пролегал по набережной Объединенных Штатов, через маленькую живописную деревушку, отличительной особенностью которой были старинные дома, выкрашенные в пастельные тона. Цветочные, зеленные и фруктовые лавки наполняли благоуханием воздух центральной площади, окруженной пиццериями, кафе и бистро. Утром, когда Джейм отправилась к Лоренсу Кендрику, на площади Святого Франциска уже бурлил рыбный базар, и хотя его запахи были не столь изысканны, как аромат цветочных рядов, хотя он уступал колоритностью фруктовому и зеленному рынкам, острые запахи красной кефали, морского окуня, кальмаров и осьминогов, разносящиеся над площадью зычные голоса торговцев казались Джейм исполненными своеобразного очарования.

Дом Кендрика оказался меньше, чем ожидала Джейм.

Он был выкрашен в бледно-желтый цвет; создавалось впечатление, что ему не меньше двух сотен лет. Джейм постучалась в дверь, и на крыльцо вышла маленькая темноволосая женщина. На взгляд Джейм, ей было за шестьдесят. У женщины было серьезное лицо, она говорила по-английски с сильным акцентом.

— Я Соланж Кендрик, жена Лоренса, — представилась она, узнав, что привело Джейм в ее дом и проводив гостью в изящно обставленную комнату. — К сожалению, мадемуазель, вам не удастся встретиться с моим мужем.

Джейм бросила на нее удивленный взгляд.

— Могу я узнать почему? — спросила она.

— Мой супруг умер, мадемуазель.

У Джейм замерло сердце. Она смотрела на Соланж Кендрик, надеясь, что не правильно поняла ее, но в глубине души сознавая, что ошибки быть не может.

— Умер? Но ведь…

— Его лодка столкнулась в море с другим судном.

Он утонул.

— Несколько дней назад я встречалась с Жюльеном Арманом, однако он ничего не знал… — заговорила Джейм.

— Он не знал, потому что я ему не сообщила, — ответила Соланж. — Я решила не делать этого. У меня были причины. Важные причины.

Неужели Кендрика убили? Джейм мгновенно насторожилась.

— Месье Арман тоже погиб, — сказала она.

Казалось, ее слова ошеломили Соланж.

— Жюльен? Как он умер? — едва слышно произнесла женщина.

— Его дом сгорел. Говорят, это был несчастный случай, но… — Джейм беспомощно пожала плечами.

— Но это не так, — закончила Соланж.

— Почему вы так думаете? — спросила Джейм, посмотрев на собеседницу.

Соланж заволновалась.

— Я лишь сделала предположение, основываясь на ваших словах, — ответила она. — Боюсь, мне не следовало говорить этого.

— Однако вы уже сказали, — настаивала Джейм.

— Поймите, мадемуазель, мне сейчас очень трудно, — взмолилась женщина. — Прошу вас, не ухудшайте моего положения, оставьте все как есть! Мы с вами можем только смириться с тем, что произошло.

Джейм молча посмотрела на нее, охваченная желанием продолжать расспросы, но потом передумала. Соланж права. Ей хватает собственных неприятностей — во всяком случае, пока. Решив, что она сможет вернуться сюда позже, Джейм поднялась с кресла.

— Извините меня, — сказала она. — Спасибо, что сообщили мне о Лоренсе. — Она двинулась к выходу.

Внезапно хозяйка крикнула ей вслед:

— Мадемуазель Лайнд! Подождите!

Джейм остановилась и повернулась.

— Ваш отец… Как его звали?

— Я же сказала — Джеймс Лайнд.

— Нет… то, другое имя!

Джейм озадаченно посмотрела на женщину и вдруг сообразила, о чем она спрашивает.

— Единорог, — медленно произнесла она. — А вашего мужа звали Язычник.

Мадам Кендрик кивнула.

— Оставайтесь, — сказала она, впервые улыбнувшись. — Нам нужно поговорить.

— Муж держал свои вещи наверху, — сказала Соланж, поднимаясь вместе с Джейм по узкой лестнице, ведущей на темный чердак, в котором царил запах плесени. Чердак был набит старой мебелью, портновскими манекенами, коробками и сундуками. — Здесь он хранил важную корреспонденцию. — Женщина показала на огромный потертый кофр, стоявший в углу. Вытащив громадное кольцо, на котором висело множество ключей различных размеров, она отомкнула кофр. Лоренс всегда был осторожен и прятал такие вещи от любопытных глаз. Он был уверен, что никому и в голову не придет искать их здесь.

— Похоже, вы многое знаете об этой стороне его жизни, мадам, — заметила Джейм.

Соланж вынула толстую пачку старых пожелтевших писем и протянула ей половину.

— Знаю, потому что сама принимала в ней участие, — горделиво промолвила она и похлопала ладонью по бумагам. — Прочтите их. Может быть, там найдется что-нибудь полезное.

— Вы помогали мужу? — спросила Джейм.

Женщина кивнула.

— Я француженка, мадемуазель, и я воевала за свою страну, когда Сопротивление нуждалось в моей помощи, — просто ответила она. — Там я встретила Лоренса, и после войны мы поженились. Нам было очень хорошо вместе, до тех пор пока мы не потеряли дочь.

— У вас была дочь? — спросила Джейм, посмотрев на Соланж.

Мадам Кендрик кивнула, избегая встречаться с ней взглядом.

— Будь Лилиан жива, сейчас ей было бы столько же лет, сколько вам, — тихо ответила она. — Девочка родилась с пороком сердца, так сказал врач. Она прожила три дня. Потом Лоренс изменился и уже никогда не был прежним. Казалось, он умер вместе с дочерью, перестал жить по-настоящему.

Не зная, что полагается говорить в таких случаях, Джейм сосредоточилась на письмах, обращая особое внимание на обратные адреса и почтовые штемпели на конвертах. Здесь было несколько писем от Жюльена Армана и два-три от ее отца, но все они были отправлены до декабря 1966 года. Джейм не нашла в них ничего нового.

Проведя за чтением несколько часов, Джейм уже была готова махнуть рукой на письма. Обычная история — куда бы она ни свернула, на ее пути оказывался глухой тупик. «Эти ребята здорово работают, — малодушно подумала Джейм. — Каждый раз они опережают меня на шаг».

— Думаю, вам стоит взглянуть на это, — сказала Соланж, передавая Джейм конверт.

Взяв письмо в руки, Джейм долго смотрела на него, не веря своим глазам. Это было письмо от Джека Форрестера.

На нем стоял брюссельский штамп.

Бон

— Форрестер в Бельгии, — сообщила Джейм, беседуя по телефону с Николасом. — Он жив, он по-прежнему занимается разведкой!

— Даже если так, почему ты думаешь, что он согласится с тобой поговорить? — Несмотря на отвратительное качество связи, раздражение в голосе Кенделла слышалось совершенно ясно и отчетливо.

— А почему ты думаешь, что он не захочет? — парировала Джейм.

— Не забывай, Форрестер — один из них.

— Что ж, может быть, ему не захочется беседовать со мной, — сказала Джейм. — Но ведь Жюльен Арман и Соланж Кендрик согласились, и, если я проявлю настойчивость, Форрестер может уступить. Есть только один способ проверить это, как ты полагаешь?

Она умолкла, и Николас спросил:

— Когда ты собираешься вернуться?

— Завтра, — ответила Джейм. — Я остановилась на ночь в Боне. Поднялся такой ветер, что я едва справляюсь с автомобилем.

— Это мистраль, — объяснил Николас.

— Я бы назвала его по-другому, — сказала Джейм. — Увидимся завтра, если к этому времени мою машину не сдует в кювет.

Перспектива провести ночь на улице ни капли не прельщала Джейм. Ее прельщало другое — спокойно поужинать в одиночестве в «Релэ де Сол» на улице Луи-Вери, узкой улице позади Центральной больницы. Шагая к своему столику в сопровождении метрдотеля, Джейм решила, что это заведение по праву пользуется репутацией одного из лучших ресторанов города. Массивные деревянные панели, бархат и хорошие картины придавали ему изысканный вид.

За порцией форели в сметанном соусе, изрядно сдобренном вином, Джейм поймала себя на мысли о том, как круто изменилась ее судьба с тех пор, когда она решила проникнуть в тайны двойной жизни отца. «Ящик Пандоры, — думала она, вспоминая слова Николаев, которые он не раз произносил. — Я выпустила на волю самые злые силы всего человечества. Жизнь моего отца была служением пороку, но он предпочел такую жизнь существованию в семейном кругу».

Она вспомнила о Николасе. Николас беспокоился о ней, и у него были серьезные на то причины — Джейм отлично об этом знала. Она вела игру, куда более рискованную, чем русская рулетка с полным барабаном. Будь у нее хоть капля здравого смысла, она бы как можно дальше держалась от этого безумия. «Но я не обладаю здравым смыслом, — думала Джейм. — Ведь я — дочь своего отца».

Она возвращалась из ресторана в темноте, на каждом шагу борясь с яростными порывами мистраля, и вдруг у нее возникло смутное чувство, что за ней следят.

«К тому времени когда все это кончится, меня можно будет смело упрятать в комнату с мягкими стенами», — сказала она себе, входя в вестибюль отеля и облегченно вздыхая.

Джейм открыла дверь своего номера, и ее сразу охватило ощущение опасности. В помещении было темно, она почти ничего не видела, но все же почуяла неладное. Она включила свет, и ее подозрения тут же подтвердились.

Кто-то обыскал ее номер, перевернув все вверх дном.

 

Глава 21

— Ты понимаешь, что могло произойти, если бы ты застала в номере взломщика? — Николас был рассержен и не скрывал этого. — Тебя могли убить!

Они были в Париже, ехали с железнодорожного вокзала в отель «Георг V». Когда Джейм позвонила Николасу из Бона и рассказала, что произошло, он настоял на том, чтобы она бросила машину и выезжала ближайшим поездом.

— Я не такая дура, — отрезала Джейм. — Я прекрасно знаю, что могло случиться, и не хочу даже думать, а еще меньше — говорить об этом.

Николас не сдавался.

— В нынешних обстоятельствах ты — любитель, играющий в профессиональной лиге, — заметил он. — Тебе против них не выстоять.

Джейм секунду помолчала.

— Собственно, какое тебе дело? — спросила она наконец. — Почему тебя так волнует все, что со мной происходит?

— Потому что я тебя люблю.

Джейм напряглась.

— Что ты сказал? — переспросила она.

Николас смотрел прямо перед собой.

— Я люблю тебя, — негромко повторил он.

— Нам обоим будет лучше, если мы останемся свободными, — произнесла Джейм, отводя от него взгляд.

Николас вновь посмотрел на нее.

— Честно говоря, я ожидал другого ответа, — признался он нарочито веселым голосом.

— Я не могу тебя любить, — сказала Джейм, потирая виски. — Как я могу думать о будущем, а тем более предпринимать какие-то шаги, если меня по-прежнему держит в своих цепких объятиях прошлое?

— Если бы ты побольше думала о будущем, прошлое, вероятно, не казалось бы тебе столь важным и значительным, — предположил Николас, машинально лавируя в густом транспортном потоке.

Джейм энергично замотала головой.

— Я не могу сделать вид, что ничего особенного не случилось, — настаивала она.

Николас на секунду повернулся к ней.

— Скажи, Джейм… Как ты ко мне относишься?

— Не знаю, — откровенно отозвалась Джейм, покачав головой. — Ты мне небезразличен, может быть, даже больше, чем мне бы хотелось.

— Почему? — допытывался он.

— Тому есть несколько причин, — с напряжением в голосе заговорила Джейм. — В основном потому, что не хочу, чтобы меня опять предали.

Раздосадованный, Николас ударил ладонью по рулевому колесу.

— Черт возьми, Джейм! Я ведь не твой отец и не Мартин Кэнтрелл! — воскликнул он. — Я люблю тебя и не собираюсь бросать тебя одну. — Он умолк, задумчиво покусывая губу. — Жаль, что о тебе подобного никак не скажешь, — добавил он.

Больше они не обсуждали этот вопрос. Вечером за ужином оба были на редкость молчаливы и лишь обменялись несколькими замечаниями об «охоте за фактами», как Николас называл расследование Джейм. Когда он уходил, оставив Джейм в номере, он был расстроен, и теперь, лежа в темноте, она ощущала непривычное беспокойство. Джейм разрывалась между прошлым, настоящим и, возможно, будущим. Она хотела любить, жаждала любви, но боялась вновь стать уязвимой.

«Николас совсем другой человек, — говорила она себе. — Однако ведь и Марти когда-то казался мне не таким, как все. Я даже думала, что ему можно доверять».

Николас совершенно не был похож на Марти. Он с самого начала дал ей ясно понять, что разделяет ее чувства и хочет помочь. Он искренне заботился о ее безопасности. У него не было от Джейм никаких тайн, он не лгал. Самой его большой ошибкой оказалось то, что он слишком боялся за нее. Джейм не могла облегчить его опасений. И своих тоже.

Да, она любила его — так, как способен любить человек, прошедший через те испытания, которые выпали на ее долю. Какая-то часть ее существа стремилась любить крепче, сильнее. Джейм хотелось сделать то, чего от нее ждал Николас, — забыть о прошлом, но она не могла — до тех пор, пока не выяснит точно, что случилось с ее отцом.

А иначе ей не будет покоя.

— Обещаю — никаких тягостных, нудных разговоров, — сказал Николас, позвонив Джейм на следующий день. — Только ужин, и все. Нам обоим нужно отдохнуть и восстановить силы. Встретимся у меня. Я сам приготовлю еду.

Джейм облегченно рассмеялась.

— Ты прав, — ответила она. — Ладно, так и быть. В котором часу?

— Будь моя воля, я бы вовсе с тобой не расставался.

— Ты же обещал, — с упреком сказала Джейм, помолчав.

— Да-да, — торопливо отозвался Николас. — Беру свои слова обратно.

— Не спеши отказываться, — сказала Джейм не задумываясь, — но и подгонять меня не нужно. Во всяком случае, пока.

В трубке возникла короткая пауза.

— Я постараюсь, но это будет нелегко, — честно признался Николас. — Значит, в семь тридцать?

— Что в семь тридцать?

— Ужин. — Николас рассмеялся. — Ты уже забыла?

— Почти, — ответила она. — Хорошо, в семь тридцать.

— Буду тебя ждать.

Джейм медленно положила трубку, поймав себя на мысли о том, каково это — жить нормальной, заурядной жизнью. Каково это — быть замужем за человеком вроде Николаев, иметь пару детишек и дом в пригороде? И никаких тебе тайн, лжи и вопросов, на которые нет ответов. Что это такое — забыть о двойной жизни отца, перестать поминутно оглядываться назад, избавиться от опасности? Джейм решила, что она вряд ли когда-нибудь узнает это.

В конце концов, она дочь Единорога.

— Ты замечательный повар, — похвалила Джейм, откинувшись на спинку дивана после самого настоящего американского ужина в новоанглийском стиле. — Ты мог бы осчастливить любую женщину.

— Что это — предложение руки и сердца? — спросил Николас, бросив на нее многозначительный взгляд.

Джейм насторожилась.

— Ты обещал, — напомнила она.

— Ты сама завела этот разговор, — заметил Николае.

— Я хочу, чтобы ты помог мне отыскать Джека Форрестера? — сказала Джейм, переводя беседу в другое русло. — Я должна его найти. Жюльен Арман утверждал, будто бы Форрестер знает, где искать моего отца.

— Если твой отец еще жив.

— Арман сказал, что он жив.

— Арман не видел его много лет. И еще он говорил, что Кендрик тоже жив. Он выдавал желаемое за действительное.

— Такие люди не бросают слов на ветер.

Николас устало улыбнулся:

— Разведчиков считают всезнайками, но это еще не значит, что они таковы на самом деле.

— Мой отец жив, — упрямо повторила Джейм. — Я знала об этом еще до того, как встретилась с Арманом.

Николас уселся рядом с ней.

— Джейм, я понимаю, что ты чувствуешь, но…

Джейм посмотрела ему в глаза:

— Так ты поможешь мне или нет?

— С равным успехом ты могла бы попросить меня изобрести лекарство от рака, — ответил Николас. — Мы даже не знаем, с чего начать! Это будет не легче, чем найти пресловутую иголку в стоге сена, — да что там, отыскать иголку в сто раз легче!

— Форрестер живет в Брюсселе, — невозмутимо произнесла Джейм.

— Жил в Брюсселе, — поправил Николас.

— Может быть, Форрестер до сих пор там. Во всяком случае, попытаться стоит.

Николас покачал головой.

— Брюссель — огромный город, — возразил он. — Что я должен сделать? Пролистать брюссельский телефонный справочник в разделе «шпионы»?

— Не говори чепухи, — отрезала Джейм.

— Весь твой замысел — сплошная чепуха! — воскликнул Николас. — Даже если мы найдем Форрестера, даже если он по-прежнему работает в разведке, откуда у тебя уверенность, что он захочет с тобой говорить, а тем более — рассказать тебе что-нибудь по-настоящему важное?

— Есть только один способ проверить, — ввернула Джейм.

— Предположим, он согласится поговорить с тобой, но он может и не знать, где находится твой отец, если он вообще жив, — продолжал Николас.

— Он был напарником отца.

— Был — это ты точно подметила.

— Кому же знать, как не ему? — настаивала Джейм.

Голос Николаев смягчился;

— Послушай, я понимаю твои чувства, понимаю тебя.

Но противник не дремлет. Стоит тебе вплотную подобраться к тому, что они скрывали все эти годы, и тебя убьют.

— Я согласна рискнуть, — сказала Джейм, глядя на него.

Николас вздохнул:

— Ты очень упрямая женщина.

— Я уже далеко продвинулась в розысках, — осторожно заговорила Джейм. — Я не могу просто взять и забыть обо всем. Где бы ни был мой отец, что бы он ни делал — сейчас или в прошлом, — я должна это знать.

Иначе я не смогу успокоиться.

Николас с тревогой посмотрел на нее. Вот что главное — Джейм не в силах забыть о прошлом, пока не отыщет недостающие кусочки мозаики. Пока она не смирится с утратой отца, у нее не будет будущего — ни с ним, Николасом, ни с любым другим мужчиной, ни в одиночестве. Он привлек ее к себе, гладя по волосам.

— Я хотел бы разделить твои заботы, хотел бы помочь тебе, — мягко заговорил он и вдруг почувствовал, что она целует его в шею. — Джейм?..

Джейм легонько куснула его за мочку уха.

— Поговорим об этом потом, — проворковала она, обвивая его шею руками.

В первое мгновение Николас хотел ответить на ее ласку, отдаться любви, о которой мечтал с самого начала их знакомства. Но голос рассудка подсказывал ему, что ею движут скорее практические соображения, нежели зов плоти. Николас нехотя осторожно высвободился из ее объятий.

— Хватит, Джейм, — твердо произнес он.

Джейм посмотрела на него.

— Неужели ты не хочешь меня? — спросила она улыбаясь.

— Хочу, и ты прекрасно об этом знаешь, — раздраженно ответил он, отодвигаясь. — Чего я не хочу, так это заниматься любовью с женщиной, даже такой, как ты, если она пытается соблазнить меня в обмен на определенные услуги. Я не играю в такие игры. Даже с тобой.

Джейм отпрянула.

— Как ты смеешь говорить такое?

— Но ведь это правда, не так ли? — Николас вскочил. — Еще днем ты просила не торопить тебя и вдруг прыгаешь ко мне в постель. С чего бы это?

— Если я сказала, что мне нужно время, это еще не значит, что у меня нет других желаний!

— Прекрати, Джейм! — вспылил Николас. — Мы оба отлично знаем, что тебе нужно. Ты хочешь, чтобы я выследил Джека Форрестера, пустив в ход посольские связи. Я ведь сказал тебе, что это почти невозможное дело!

Джейм поднялась с дивана, содрогаясь от ярости.

— Я вижу, ты не сторонник приукрашивания действительности, — холодно бросила она и, подхватив сумку и пальто, шагнула к двери. — Спасибо за откровенность. Теперь я знаю, что ты обо мне думаешь.

— Подожди! — крикнул Николас ей вслед. — Куда ты?

— Туда, откуда мне не следовало уходить, — в отель!

Прежде чем Николас успел остановить ее, Джейм вышла, с силой захлопнув за собой дверь.

На сей раз Джейм была совершенно уверена, что за ней следят.

Когда она вышла из квартиры Николаев, на улице не оказалось такси. Она пешком двинулась к Елисейским полям, чтобы сесть в автобус, и заметила мужчину, который шагал в нескольких ярдах позади. Поначалу Джейм не придала этому значения. Потом мужчина вошел вместе с ней в автобус. Джейм сказала себе, что это совпадение. Но, увидев, что мужчина вышел на той же остановке, что и она, Джейм забеспокоилась. И лишь когда он дошел вслед за ней до подъезда «Георга V», ее подозрения превратились в уверенность.

Увидев, что он остался на улице и не входит в отель, Джейм испытала громадное облегчение. Поднимаясь в одиночестве в лифте, она привалилась спиной к стенке кабины и перевела дух. Николас был прав. Ее убьют, прежде чем она подберется к тайне вплотную. «Почему они до сих пор не попытались прикончить меня?» — гадала Джейм.

Разве что они надеются, что она наведет их на след своего отца.

Николас не находил себе места от беспокойства.

В промежутке от половины девятого до десяти часов он трижды пытался дозвониться Джейм в отель, и всякий раз ему говорили, что она не берет трубку. Может быть, Джейм тем самым хочет показать ему, как она на него сердита? Или с ней что-то случилось? Джейм ушла взбешенная. В обычных обстоятельствах она и не подумала бы возвращаться в отель пешком, но сегодня…

Сегодня вечером все было по-другому. Слова Николаса привели ее в ярость. Может быть, она решила пройтись, чтобы развеять гнев.

— Попадись ты мне сейчас в руки, Джейм Лайнд, уж я бы тебя… — Внезапно Николас осознал, что разговаривает сам с собой. Повинуясь импульсу, он схватил телефон и набрал номер отеля. Когда дежурный коммутатора соединил его с номером Джейм, Николас нетерпеливо забарабанил пальцами по столу, вслушиваясь в монотонные гудки. «Ну же, Джейм, возьми эту чертову трубку…»

Вашингтон, округ Колумбия

— Она вернулась в Париж? — спросил Гарри Уорнер.

— Полагаю, беспорядок, который я устроил у нее в номере в Боне, отпугнул ее, — сказал голос в трубке.

— Болван! — рявкнул Уорнер. — Я же говорил, она не должна даже заподозрить, что за ней наблюдают!

— У меня не было другого выхода. Я был вынужден сделать это как можно быстрее — в любую минуту в комнату могли войти.

— Мне плевать, какими причинами ты руководствовался, — ответил Уорнер. — Ты получил инструкции — изволь их выполнять!

— Да, — напряженно произнес голос. — Я получил приказ.

— Вот и хорошо, — сказал Уорнер. — Держи меня в курсе событий.

Понимая, что совершает глупость, Николас все-таки решил помочь Джейм найти Джека Форрестера или хотя бы попытаться сделать это. Пустив в ход все возможности посольства — компьютерную базу данных, связи с американской миссией в Брюсселе, даже такие примитивные методы, как изучение бельгийских телефонных книг, — он провел в своем рабочем кабинете большую часть послеобеденного времени, пытаясь напасть на след неуловимого Минотавра. В конце концов уже к вечеру ему позвонил один его брюссельский знакомый.

Человек по имени Джонатан Форбес Форрестер, американский гражданин, проживал в Левене, что к востоку от Брюсселя. Его словесный портрет соответствовал фотографии, которую Джейм получила от Соланж Кендрик.

Николае дважды брал трубку, чтобы позвонить Джейм, и оба раза отказывался от своего намерения.

Джейм не ответила ни на один его звонок, а ведь он оставил ей не меньше дюжины сообщений. «Будь она проклята со своим упрямством! — сердито думал он. — Какой смысл названивать? Скорее всего она попросту не берет трубку».

Телефон пронзительно заверещал, испугав Николаса. Его рука, все еще лежавшая на аппарате, схватила трубку.

— Кенделл, — напряженным голосом произнес он.

— Николае, это Джейм, — послышался знакомый голос. — Кто-то шел за мной вчера до самого отеля.

Николасу показалось, что он ослышался.

— Как ты сказала?

— Какой-то мужчина «вел» меня от порога твоей квартиры. Он ехал со мной в одном автобусе и проводил меня до самых дверей, если можно так сказать. — Джейм помолчала и добавила:

— Должно быть, я подобралась слишком близко.

Николае лихорадочно размышлял, стоит ли говорить ей о своей находке. Это могло еще более осложнить ситуацию.

— Ты уверена? — спросил он, оттягивая время.

— Готова поклясться на сотне Библий.

— Брось это дело, пока не поздно, — сказал он, помедлив.

— Не могу.

— Прекратишь ли ты поиски, если узнаешь, где находится Форрестер? — осведомился Николае, поколебавшись.

— Значит, ты нашел его, — после недолгой паузы произнесла Джейм.

 

Глава 22

— С ума сошла?

— Ты уже задавал мне этот вопрос и знаешь, какой будет ответ. — Джейм шагала по вестибюлю «Георга V» с кейсом в руках. Николае нес следом ее чемодан.

— Если ты отложишь поездку до выходных, я отправлюсь с тобой, — сказал он.

Джейм покачала головой.

— Я и так слишком долго ждала, — ответила она, выходя в дверь, которую перед ней распахнул швейцар в ливрее. Как только она очутилась на улице, холодный ноябрьский ветер разметал ее рыжие волосы. — Если я помедлю хотя бы сутки, они могут первыми успеть туда, куда я направляюсь. Если, конечно, они уже не опередили меня. Будь это в моих силах, я бы не давала им ни малейшего шанса.

Николае положил чемодан в багажник своего автомобиля.

— Вероятно, они все это время знали, где находится Форрестер, если он по-прежнему работает на них, — заметил он, открывая для Джейм переднюю пассажирскую дверцу. — Но даже если им это неизвестно и ты успеешь к нему первая, он может отказаться говорить с тобой.

— Мы уже обсудили этот вопрос, — угрюмо произнесла Джейм и потянула на себя дверцу.

— Да, обсудили. — Николас еще подтолкнул дверцу, которая уже и без того захлопнулась, и обежал вокруг машины. — Сам не понимаю, зачем я продолжаю тебя уговаривать, — проворчал он.

— Я тоже этого не понимаю.

Николас посмотрел на Джейм:

— Не хочу с тобой спорить, но…

— Так не спорь, — перебила она.

Николас глубоко вздохнул, повернул ключ в замке зажигания, и двигатель сразу заурчал.

— Хорошо, так и быть, я знаю, это бессмысленно, — согласился он, выруливая на улицу. — Что бы я ни говорил, ты все равно сделаешь по-своему.

Джейм кивнула:

— Совершенно верно.

— Ладно, делай что хочешь, — сказал Николас. — Но ради всего святого, избавь меня от необходимости сидеть в Париже, трясясь от страха за твою судьбу, — отрывистым голосом добавил он. — Не согласишься ли ты хотя бы звонить мне каждый вечер, чтобы я знал, что у тебя все в порядке?

Джейм с трудом сдержала улыбку. Беспокойство Николаса доставляло ей удовольствие.

— Пожалуй, я смогу выполнить эту просьбу, — ответила она.

— Хвала Всевышнему за те маленькие радости, которые он нам посылает, — с сарказмом в голосе произнес Николас.

— Ты сам сказал, что мы обо всем договорились, а я терпеть не могу возвращаться к пройденному, — отозвалась Джейм. — Когда я просила тебя о помощи, я не предполагала, что ты станешь меня опекать.

— Тебе бы это не повредило.

— Я не спрашивала твоего мнения на этот счет отрезала Джейм, раздраженная его замечанием.

— Прошу прощения за бестактность, — едким тоном произнес Николас, маневрируя в плотном потоке машин. — Я и не подозревал, что совершаю преступление, пытаясь удержать любимого человека от поступков, которые угрожают его жизни!

Джейм резко откинулась на спинку сиденья.

— Мы ведь договорились…

— Мы договорились, что я не стану давить на тебя, — возразил Николас. — Но я не соглашался перестать тебя любить — я не могу попросту выключить свои чувства, словно какой-нибудь водопроводный кран! — Он остановил машину перед светофором.

Джейм нахмурилась, но не сказала ни слова. Если бы только она могла отключить свои чувства…

Брюссель

Джейм сунула чемодан в багажник автомобиля, взятого напрокат в аэропорту, и захлопнула крышку. Она все еще сердилась на Николаев и на себя. В основном — на себя. Она не сомневалась в искренности чувств Николаса, не сомневалась, что он любит ее. Нет, беда была в другом — в его решимости защищать ее от опасностей. И в ее решимости не признавать своих чувств по отношению к нему.

Джейм пообещала себе, что, как только она найдет отца или хотя бы выяснит, что с ним случилось, в ее жизни все станет по-другому. Сбросив с себя груз прошлого, окончательно расправившись с ним, она сможет задуматься о будущем. Может быть, даже о таком будущем, в котором у нее будут муж и дети.

Дорога от аэропорта до отеля «Мадлен», что неподалеку от Гранд-плас, была недолгой и заняла всего двадцать минут. Зарегистрировавшись, Джейм тут же выполнила данное Николасу обещание и позвонила ему в Париж.

— За тобой был «хвост»? — спросил он.

Джейм едва не рассмеялась.

— Я не заметила.

— Может быть, ты просто не обратила внимания?

— К сожалению, на бампере моего автомобиля не было наклейки с надписью: «Если вы следите за этой машиной, подайте звуковой сигнал», — беспечным голосом отозвалась Джейм.

— Джейм, я серьезно…

— Чего ты, собственно, хочешь — узнать мой здешний номер или продолжать спорить со мной?

— Конечно, номер. Подожди, я возьму ручку и бумагу… — Трубка умолкла, потом Николас добавил:

— Диктуй, я записываю.

— Я остановилась в отеле «Мадлен», телефон 51373 — 92.

На линии возникла очередная Пауза.

— Я подумал и решил взять отпуск, — сказал Николае. — Я должен быть рядом с тобой.

Джейм с шумом втянула в себя воздух.

— Послушай, Кенделл, я не нуждаюсь в сиделке… — раздраженно заговорила она.

— Хватит корчить из себя крутого парня, Джейм, — оборвал ее Николас. — Тебе не откажешь в твердости характера, но Рэмбо из тебя никакой. Ты не справишься в одиночку, даже не пытайся. Тебе нужна помощь. Позволь, я помогу тебе.

Джейм опустилась в ближайшее кресло.

— Ты действительно хочешь мне помочь? — сдержанным голосом осведомилась она. — Просто мне кажется, что ты пытаешься сдержать меня, а мне сейчас меньше всего хочется, чтобы кто-то становился на моем пути. Если хочешь знать, я и так постоянно действую с оглядкой через плечо. Я начинаю по-настоящему понимать, как должен был чувствовать себя мой отец.

— И не без причин, — мрачно заметил Николас.

— Сама знаю.

— Ты не прогонишь меня, если я приеду на выходные?

— Николас… — заговорила Джейм.

— Я хочу помочь, — настаивал он. — Одна голова — хорошо, а две — лучше, как ты полагаешь?

— Да, но только если они действуют в согласии.

— Все зависит от тебя.

— Николас, это моя война, не твоя…

— Она стала моей с тех пор, как ты втянула меня в свой мир «рыцарей плаща и кинжала», — напомнил он.

— Я не понимаю, почему мы оба должны бросать работу ради ответов на вопросы, которые интересуют только меня, — А я и не утверждал, что собираюсь увольняться, — сказал Николас. — К тому же в этом деле у меня тоже есть интерес.

— Когда ты впутаешься в мое расследование, обратного пути уже не будет, — мрачным голосом произнесла Джейм.

— Слишком поздно, — ответил он. — Я уже впутался.

— Послушай…

— Считаю этот вопрос закрытым, — твердо сказал Николас. — Увидимся в пятницу.

Следующую ночь Джейм провела без сна. Из окна доносился гул машин, проезжавших по Гранд-плас, но не шум города беспокоил ее. Как всегда, Джейм мучили воспоминания об отце. Даже в его отсутствие — особенно в отсутствие — он продолжал занимать все ее мысли.

Отец никогда не рассказывал ей о своей настоящей работе. Он покинул дочь, не предупредив ее, и теперь, вспоминая об этом, Джейм думала, что он ничего не сказал бы ей, даже если бы знал заранее.

Как бы он поступил, если бы имел возможность выбрать между дочерью и работой?

— Господин Форрестер? Джек Форрестер?

— Да. — В низком мужском голосе на том конце линии звучало легкое беспокойство, хотя он не знал, кто ему звонит и зачем. — Да, меня зовут Джек Форрестер.

— Я Джейм Лайнд, — представилась она. — Вы должны знать моего отца.

— Вашего отца? — Мужчина говорил с прежней интонацией, но Джейм еще не поняла, что она может означать.

— Мой отец — Джеймс Лайнд, — ответила она и, помедлив, добавила:

— Единорог.

В трубке возникла мертвая тишина.

— Понятия не имею, о чем вы говорите, — произнес наконец мужчина неуверенным голосом.

— Имеете, и я в этом не сомневаюсь, — настаивала Джейм. — Вы не только знали моего отца и были его партнером, но знаете также, где он находится сейчас. — Это был чистый блеф, но она не видела иного способа разговорить собеседника.

— Вы ошибаетесь, — возразил мужчина.

— Вряд ли.

— Вероятно, вы с кем-то меня перепутали, мисс…

— Перестаньте болтать чепуху! — взорвалась Джейм. — Вы коллега моего отца. Вы это знаете, и я это знаю. Почему бы вам попросту не признать этот факт?

— Джеймс Лайнд мертв! Я… — Мужчина прикусил язык.

— Итак, вы с ним знакомы.

Ее собеседник надолго замолчал.

— Джеймс Лайнд изменил своей стране, — ровным голосом произнес мужчина. — Он продался тому, кто предложил большую цену. Мне неизвестно, где сейчас Лайнд, если он вообще жив.

— Не верю! — гневно воскликнула Джейм. — Вы не хуже меня знаете, что он не был предателем!

— Откуда вам это знать? — ледяным тоном осведомился собеседник.

— Все очень просто. Я говорила с Жюльеном Арманом и вдовой Лоренса Кендрика, — ответила Джейм. — Вы должны их помнить. Они носили клички Кентавр и Язычник.

— Я помню их. Но откуда мне знать, что вы действительно с ними говорили?

— Это еще проще. Спросите у них. — Джейм запнулась, вспомнив о гибели Жюльена Армана. — Впрочем, нет. Теперь вы можете связаться только с мадам Кендрик, — добавила она и рассказала о пожаре в Лионе.

— Прискорбно слышать. — В голосе мужчины опять прозвучала странная нотка.

— Я живу в Брюсселе, в отеле «Мадлен», — сказала Джейм. — Если передумаете, звоните мне. Я буду там по крайней мере до выходных.

Вашингтон, округ Колумбия

— Она в Брюсселе, — сообщил агент Уорнера. — Она прибыла вчера и остановилась в отеле «Мадлен», — Она встречалась с Форрестером? — спросил Уорнер.

— Нет, но говорила с ним по телефону.

— Проклятие! Ты должен был добраться до него первым! — сердито воскликнул Уорнер.

— Послушай, Гарри, эту девчонку не так-то просто обскакать, — заспорил агент. — Она нас засекла и очень ловко прикрывает тылы. Она чертовски похожа на своего отца, когда ей что-то нужно. Между прочим, это в наших интересах.

— Твой личный интерес состоит в том, чтобы Форрестер ничего ей не рассказал, — с угрозой произнес Уорнер.

— Не беспокойся. Он до сих пор сомневается, что ему звонила дочь Лайнда. Завтра я его навещу, и после моего визита он вряд ли откроет рот.

— Да уж, постарайся.

Париж

Николас раздраженно отбросил перо и поднялся из-за стола. Он приехал в посольство ранним утром, но весь день не мог сосредоточиться на работе. Он думал о Джейм, гадал, что с ней может стрястись в Брюсселе, в какую еще историю она может влипнуть. «Черт побери! — думал он. — Мне нет покоя, даже когда она далеко. Из всех женщин на земле, в которых я мог влюбиться, я выбрал Жанну д'Арк, — размышлял он, злясь скорее на себя, чем на Джейм. — Подумать только, Николас Кенделл и пламенная воительница. Мои старые друзья подохнут со смеху».

— Ник Кенделл отлынивает от работы? Это что-то новенькое!

Николас вскинул голову. В дверях стоял Роджер Милфорд, его близкий друг и самый заядлый сплетник в посольстве. На лице Роджера застыло насмешливо-неодобрительное выражение, а его серые глаза под непокорными вихрами каштановых волос изумленно округлились.

— Ничего подобного, — возразил Николас. — Просто не могу собраться с мыслями и взяться за дела.

Роджер ухмыльнулся:

— Уж не виновата ли в этом рыжеволосая красотка, с который ты встречаешься?

— У нас с ней совсем не то, о чем ты думаешь, — досадливо произнес Николас.

— Хочешь сказать, она дает тебе спокойно спать по ночам? — недоверчиво спросил Роджер, пересекая кабинет и устраиваясь в кресле. Они с Николасом были почти одногодками, почти одновременно прибыли в Париж и сразу подружились.

— Нет, не дает, — признался Николас. — Беда лишь в том, что ее нет со мной рядом, пока я не сплю.

Казалось, его слова не убедили Роджера.

— Шутишь? — поинтересовался он, откидываясь на спинку кресла и закидывая руки за голову.

Николас покачал головой.

— К сожалению, нет, — ответил он. — Вот невезение — впервые встретил женщину, которая по-настоящему пришлась мне по сердцу, а ей нужно совсем другое.

— В чем же дело?

— Это долгая история, — мрачно отозвался Николае. — Боюсь, я не сумею тебе объяснить.

«Да и кто мне поверит?» — подумал он.

Брюссель

— Что значит не можете со мной говорить? — Джейм, одетая в джинсы и мешковатый свитер с индейскими узорами, нетерпеливо подпрыгивала на кровати, стискивая в ладони телефонную трубку. — Вы звонили мадам Кендрик?

— Да, звонил, — бесцветным голосом произнес Форрестер.

— И что она вам сказала?

— Она сказала, что к ней приезжала дочь Джеймса Лайнда. Но откуда мне знать, что вы и есть тот самый человек и что у вдовы Лоренса действительно побывала дочь Джеймса, а не сборщик налогов?

— Но…

— Жюльен Арман и Кендрик долгие годы не встречались с Лайндом, — заметил Форрестер. — Они не знали, что Джеймс стал предателем. Они не заподозрили вас, потому что у них не было к тому повода.

— А у вас есть?

— Послушайте, мисс…

— Не кажется ли вам, господин Форрестер, что вы и ваши коллеги чересчур рьяно оберегаете человека, который считается изменником? — спросила Джейм, тщательно подбирая слова. — Я никак не могу отделаться от мысли, зачем это нужно.

— Для этого есть свои причины.

— Я ничуть не сомневаюсь в этом, господин Форрестер, — любезным тоном отозвалась она. — Но если вы рассчитываете, что я поверю этому только потому, что мне так сказали, забудьте о ваших надеждах! — Джейм с такой силой швырнула трубку на аппарат, что он отрывисто звякнул.

«Будь ты проклят! — подумала она, кипя от возмущения. — Будьте вы все прокляты!»

Левен

Джек Форрестер, рослый мужчина лет семидесяти, с выпуклой грудью, резкими чертами лица и жидкими пепельными волосами, медленно опустил трубку.

— Ну? Она поверила тебе? — спросил человек, стоявший рядом с ним.

Форрестер нахмурился и покачал головой.

— Нет, не поверила ни на секунду, — ответил он, поворачиваясь к собеседнику. — Она боготворит своего отца. Ничто не убедит ее в том, что он изменник.

— Что ж, тем хуже для нее.

Форрестер кивнул, всем своим видом выражая неодобрение.

— Она все еще хочет приехать к тебе?

— Вряд ли, — угрюмо отозвался Форрестер, проходя за спиной второго мужчины к дверям смежной комнаты.

Тот злобно ухмыльнулся:

— Вот и славненько.

Брюссель

Джейм уселась в машину и положила на пассажирское сиденье кейс, в котором хранились письма и фотографии отца, а также документы, удостоверявшие ее личность — свидетельство о рождении и паспорт. Поворачивая ключ в замке зажигания, рассеянно прислушиваясь к рокоту мотора и все еще пылая негодованием, она решила, что Николас был прав. «Мне не следовало сюда приезжать, — думала Джейм. — Я могла бы догадаться, что столкнусь с противодействием, должна была знать, что у меня перед носом захлопнут дверь».

Она продолжала размышлять над этим, направляясь к аэропорту. С самого начала поисков она встретила яростное сопротивление. На ее пути возникало то одно, то другое препятствие. Лишь немногие искренне стремились помочь ей, остальные лишь делали вид — только для того, чтобы сбить ее со следа. И все они обращались с ней словно с прокаженной. «С чего я взяла, что Форрестер поведет себя по-другому?» — с горечью и разочарованием думала Джейм.

И все же она решила, что Форрестер — совсем иной человек. Он был партнером ее отца и знал его, вероятно, лучше, чем кто бы то ни было. Форрестер должен был знать, что ее отец не предатель.

Он многое должен был знать.

Джейм резко повернула руль и остановила машину у обочины. Ну конечно, Форрестер все знает! Джейм не оставит его в покое, не попытавшись вырвать у него правду.

Она развернула автомобиль и погнала его к Левену.

Левен

— Я знаю, это большой риск, — сказала Джейм Николасу, позвонив ему после обеда по телефону. — Но я не могу уехать, не попытавшись вынудить его поговорить со мной.

— Ты уже попыталась, он тебе отказал, — заметил Николас.

— Я должна сделать это еще раз, — настаивала она. — Этот Форрестер был напарником моего отца. Жюльен Арман говорил, что они работали вместе много лет.

— Форрестер утверждает, что твой отец предатель, — напомнил Николас.

— Он врал, причем не слишком убедительно, — возразила Джейм. — В любом случае я отправляюсь к нему на встречу, выезжаю сразу, как только повешу трубку.

На линии возникла тишина.

— Будь осторожна, — попросил Николас, зная, что Джейм пообещает и тут же забудет об этом.

— Постараюсь, — как и следовало ожидать, ответила она.

— Подожди! — быстро произнес Николас, когда Джейм уже собиралась дать отбой. — Где ты остановилась?

— «Ла Ройял», номер 22 — 12 — 52, — сказала она. — Мне пора. Позвоню вечером, хорошо?

— Хорошо.

Джейм повесила трубку и тут же покинула отель, спросив у портье дорогу. Дом Джека Форрестера находился в пятнадцати милях к юго-западу от города. Джейм мчалась по шоссе, не замечая живописных бельгийских ландшафтов, преисполненная решимости устроить Форрестеру скандал, заставить его выслушать ее и, как она надеялась, поговорить с ней.

Загородные дороги были узкие и извилистые, изобиловали резкими опасными поворотами. «Такое чувство, будто дорожный департамент гонялся по холмам за змеями, — думала Джейм. — Наверное, Форрестер специально выбрал такое место, чтобы получше спрятаться».

Приблизившись к крутому спуску, она нажала на тормоз. Машина продолжала разгоняться как ни в чем не бывало, и Джейм еще раз надавила педаль. Бесполезно.

Тормоза отказали.

Джейм не сразу сообразила, что происходит, и несколько раз с силой ударила ногой по педали. Машина ринулась вниз по длинному склону холма, наращивая скорость. Сердце Джейм бешено забилось.

Она вцепилась в рулевое колесо, пытаясь обуздать кренящийся набок автомобиль. Достигнув подножия холма, машина помчалась по плавной дуге, разгоняясь все сильнее. Джейм еще несколько раз утопила педаль в пол, но ее усилия были напрасны — тормоза не работали.

Она бросила беглый взгляд на спидометр. Машина двигалась слишком быстро, и стрелка прибора продолжала ползти вправо. Джейм крутила головой, высматривая место, где можно было бы съехать с дороги и остановить машину или хотя бы сбросить скорость. Окружающее виделось словно в тумане, стремительно убегая назад. Внезапно Джейм заметила массивный деревянный забор в нескольких ярдах впереди и справа от нее. Врезаться в него было опасно, но, представив себе, что может произойти, если она не сделает этого, Джейм подумала, что рискнуть стоит. В долю секунды приняв окончательное решение, она навалилась на руль, сворачивая с дороги. Машина затряслась по ухабистой земле, подбрасывая Джейм на сиденье. Она направила автомобиль прямо на забор и закрыла глаза, сжавшись в комок. Внезапно машину потряс сильный толчок, выбросивший Джейм из салона, и вслед за ним раздался оглушительный грохот.

Потом окружающее погрузилось в темноту.

 

Глава 23

Открыв глаза, Джейм не сразу сообразила, куда она попала. Должно быть, в больницу. Перед глазами все расплывалось, но то, что она видела, было белым. И запахи были больничные, если, конечно, у нее не отказало обоняние. Джейм попыталась шевельнуться, но что-то прижимало ее книзу. Левое запястье пронзила острая боль, усиливавшаяся при малейшем движении. Затылок ломило, и Джейм казалось, что ее бьют молотком по голове.

Она попыталась заговорить, однако губы не слушались.

Она еще раз попробовала шевельнуть рукой, и ее тут же скрутила невыносимая боль. «Господи, где я? — подумала она, внезапно охваченная беспокойством. — Что случилось?»

— Джейм?

Голос показался ей знакомым. Ну да, конечно, Николае! Где же он? Он говорил каким-то странным голосом, словно кричал из дальнего конца длинного туннеля.

Джейм попыталась ответить, но не смогла.

— Джейм! Ты меня слышишь?

Да, Николас. Я тебя слышу. Но почему ты меня не слышишь?

— Джейм, если ты меня понимаешь, моргни два раза.

Я моргаю, Николас. По крайней мере мне так кажется.

— Доктор! Она очнулась! Она слышит и понимает меня!

Да, Николас, я тебя понимаю. А вот ты почему-то меня не понимаешь.

Зрение Джейм понемногу обретало четкость. Она уже могла различить склонившееся над ней лицо Николаев.

Она хотела прикоснуться к нему, но не могла. Николас…

— Ты можешь говорить, Джейм?

А что я, по-твоему, делаю ? Почему ее губы отказываются повиноваться? Куда девался ее голос? Джейм еще настойчивее попыталась шевельнуть губами.

— Где… я?..

— Доктор! Она пытается говорить!

— Николас…

— Это я, Джейм, я с тобой. — Николас стиснул ее руку и наклонился ближе. — Я здесь.

— Почему… почему я не могу двигаться? — невнятно пробормотала она.

— Это из-за трубок. Тебя подключили к аппарату, а в запястье воткнули иглу капельницы. — Николас погладил ее по щеке. — Все в порядке. Все будет хорошо.

У кровати возник еще один мужчина, одетый в белый халат. Все ясно. Это врач. Он наклонился к Джейм, рассматривая ее глаза при помощи круглого зеркальца.

Потом ее груди коснулся холодный раструб стетоскопа.

— Вам очень повезло, мадемуазель, — по-французски сказал врач, прослушав ее сердце.

— Повезло?

— Повезло, что вы остались живы, — объяснил он. — Это была очень серьезная авария.

Авария? Внезапно к Джейм вернулась память, она вспомнила все: автомобиль, мчащийся вниз по крутому склону, огромная скорость на виражах… столкновение с высоким забором…

«Я должна радоваться, что осталась жива», — подумала Джейм.

— Как долго я здесь нахожусь?

— Четверо суток. — Врач еще раз проверил ее зрачки. — Почти все это время вы провели в бессознательном состоянии.

— Что произошло? — осторожно спросила Джейм, не в силах припомнить всего, что с ней приключилось.

— Вы попали в автокатастрофу, — ответил врач. — Каким-то чудом вас выбросило из машины, прежде чем она взорвалась.

— Взорвалась?

— Вас обнаружил автомобилист, проезжавший мимо.

Он-то и сообщил в полицию, — произнес врач, кивая. — Когда вас сюда привезли, вы были в обмороке, — добавил он, помолчав. — Сотрясение мозга. Поначалу мы опасались, что вдобавок к сотрясению мозга у вас трещина в черепе.

— Четыре дня… — изумленно протянула Джейм.

— У вас был отек мозга, — добавил врач.

Джейм посмотрела на Николаев:

— И все это время ты был здесь?

— Почти, — ответил он, кивнув. — Не дождавшись твоего звонка, я начал беспокоиться. Я прилетел сюда и узнал, что в тот день ты не возвращалась в отель. Я позвонил в полицию, и мне помогли тебя отыскать.

— Тебя уволят с работы, — сказала Джейм.

Николас покачал головой:

— Пусть тебя это не беспокоит.

Джейм вновь повернулась к врачу.

— Когда я выйду из больницы? — спросила она.

— Об этом рано говорить, мадемуазель.

Трубки и капельницу убрали на следующее утро. Николае по-прежнему не отходил от Джейм.

— Ты поспал хоть немного? — спросила она, когда Николас попытался накормить ее какой-то безвкусной бурдой, наваленной кучей на подносе.

— Да, спал, успокойся, — отозвался он, поднося к ее губам ложку, наполненную непонятной субстанцией. — Ешь. Чем быстрее ты окрепнешь, тем раньше мы вернемся в Париж.

— Тебя что-то держит там? — скептически осведомилась Джейм, посмотрев на него.

— Надеюсь, теперь уже нет. — Николас выдержал паузу. — Я подал заявление в Госдепартамент. Я ухожу с дипломатической службы.

— Неужели ты готов бросить карьеру?

— Ты оказываешь на меня дурное влияние, — улыбаясь, ответил Николас. — Наблюдая за тем, как ты рыщешь по Европе, рискуя головой ради того, во что веришь, я спрашиваю себя, как это получилось, что до сих пор я довольствовался совсем не тем, чего по-настоящему хочу от жизни.

— Ну и?..

— Мне кажется, нам с тобой пришла пора сделать тот шаг, о котором мы уже говорили, — просто сказал он.

Джейм на мгновение задумалась.

— Николас, я думала об аварии…

— Опять ты увиливаешь.

— ..она произошла не случайно, — решительно заявила Джейм. — У машины отказали тормоза. — Она откинулась на подушку. — Машина была в полном порядке, пока я не добралась до Левена. Когда я выезжала из отеля, тормоза еще работали…

— Как же они могли испортиться?

— Наверное, кто-то подрезал шланги. К тому времени когда я оказалась среди холмов, тормозная жидкость вытекла, — объяснила Джейм.

Николас негромко свистнул.

— Похоже, твой противник начал играть по-крупному, — мрачным тоном заметил он.

— Это потому, что возросли ставки.

— Куда ты? — спросила Джейм, глядя, как Николас надевает пальто. Уже смеркалось, и в такой поздний час у него вряд ли нашлось бы какое-то дело.

— Хочу потолковать с механиком, который осматривал твою машину после аварии.

— Думаешь, этот разговор что-нибудь даст?

— Во всяком случае не повредит. — В его голосе зазвучали странные нотки.

— Я уже начинаю сомневаться.

— Я скоро вернусь, — пообещал Николас, поворачиваясь к ней и застегивая пуговицы.

— Николас! — позвала Джейм, когда он шагнул к двери.

— Что?

— Спроси про мой кейс.

— Какой кейс?

— Тот, в котором лежали письма. Никто вокруг не знает, куда он запропастился.

Николас нахмурился. Слова Джейм ничуть его не удивили.

— Как вы сами видите, для осмотра осталось не слишком много, — сказал механик Николасу.

Они стояли в гараже у обгоревших остатков автомобиля, взятого Джейм напрокат.

— Если бы тормоза действительно были выведены из строя, вы бы сумели обнаружить это, принимая во внимание состояние автомобиля?

— Да, думаю, сумел бы. — Механик начинал нервничать.

— Надеюсь, вы не будете возражать, если я приглашу эксперта? — спросил Николас, задумчиво взирая на обломки.

— Я сам эксперт, месье! — Оскорбленным тоном отозвался механик. — Я внимательно осмотрел остатки автомобиля и могу с уверенностью заявить, что не обнаружил следов порчи ни в тормозной системе, ни в: чем-либо еще.

Николас медленно кивнул, не отрывая подозрительного взгляда от машины. Потом он еще раз повернулся к механику.

— Вы выезжали на место происшествия, не так ли? — осторожно поинтересовался он.

— Да, выезжал.

— Скажите, не было ли в салоне кейса?

— Кейса?

Николас утвердительно кивнул.

— Я ничего не обнаружил рядом с автомобилем, но вы могли бы спросить у полицейских…

— Я уже спрашивал. Спасибо вам.

Выйдя из гаража, Николас глубоко вздохнул. Что он скажет Джейм?

— Его уничтожил взрыв.

— Неужели совсем ничего не осталось? — Джейм была явно расстроена.

Николас покачал головой.

— Увы, совсем ничего, — ответил он. — Мне очень жаль.

Казалось, Джейм вот-вот заплачет.

— В этом кейсе была вся моя жизнь, — почти шепотом произнесла она. — Отцовские письма, фотографии, свидетельство о рождении, паспорт…

— О паспорте я позабочусь, — заверил ее Николае. — Хотелось бы мне, чтобы все остальное было так просто.

Джейм кивнула, покусывая дрожащую губу.

— А что с тормозами? — спросила она наконец.

Николас покачал головой:

— Механик утверждает, что не обнаружил следов намеренной порчи.

— Он либо лжет, либо ошибается, — уверенно отозвалась Джейм. — Я вела машину, и у нее не работали тормоза. Они были полностью выведены из строя.

— Я тебе верю. Откровенно говоря, у меня с самого начала беседы создалось впечатление, будто механик что-то скрывает.

— Значит, ты не поверил его рассказу?

Николас посмотрел на нее и ответил:

— Думаю, кто-то встретился с ним раньше меня.

— Когда мы сможем отправиться домой, доктор? — спросил Николас.

— Я собирался выписать ее завтра, — ответил врач. — Но она сказала, что живет одна в парижском отеле. Боюсь, ей рано оставаться в одиночестве. Она до сих пор подвержена последствиям травмы, и это будет продолжаться еще некоторое время.

— Не беспокойтесь, я не брошу ее одну, — сказал Николас. — Она будет жить у меня.

Париж

— Не спорь со мной, — проворчал Николас, ведя Джейм по своей квартире к спальне. Под ее взглядом, все еще несколько затуманенным, он разобрал постель и похлопал ладонью по простыням, предлагая ей лечь.

— Мне это не нравится, — сказала Джейм.

— У тебя нет выбора, — заметил Николас. — Доктор сказал, что тебе еще нельзя оставаться одной. Он согласился выпустить тебя из больницы только при том условии, что я буду за тобой приглядывать.

— А где ты будешь спать? — спросила она.

— На кушетке.

— Нет, я не могу позволить тебе это.

— Что ж, можно поступить иначе, — сказал Николае, и Джейм подняла руку, чтобы заставить его умолкнуть.

— Пожалуй, не стоит, — произнесла она.

— Тогда придется подчиниться. Врач приказал, — напомнил ей Николас.

— Мне не нужна сиделка, — раздраженно ответила Джейм.

— А я и не собираюсь быть ею, так что мы квиты, — быстро сказал Николас. — Но я не оставлю тебя одну.

— Ты не хозяин мне, Кенделл.

Николас встал с кровати.

— Знаешь что? Ты намного больше нравилась мне, когда лежала в больнице, — ответил он. — Тогда ты не была такой чертовски упрямой.

— У меня не было сил отстаивать свои права, — заметила Джейм.

— И поэтому ты молчала. — Николас улыбнулся и добавил:

— Ты ляжешь по доброй воле или мне скрутить тебя?

— Ладно, так и быть, — сдалась Джейм. Она улеглась на кровать в одежде, скрестив ноги и сложив руки на груди. — Я даже не представляла, что ты такой тиран.

— А ты зануда, каких свет не видывал, но я не оставлю тебя в одиночестве, пока ты не выздоровеешь. — Николас нагнулся и принялся стаскивать с нее башмаки.

Джейм расхохоталась, впервые за время разговора.

— Ты опять хочешь меня раздеть, Кенделл?

Николас рассмеялся в ответ.

— Для мужчины это естественное желание.

Они устроили праздничный ужин, каким американцы традиционно отмечают День благодарения. Николас сам занялся стряпней, не подпуская Джейм к кухне до тех пор, пока она не настояла на том, чтобы ей позволили вымыть посуду.

— И как только ты решился укрывать в своем доме политическую преступницу? — спросила она, обдавая тарелки горячей водой.

Николас вытирал тарелки, складывая их в стопку на краю кухонной стойки.

— Значит, ты преступница? — произнес он, несколько удивленный тем, как она себя назвала.

— Я мишень, — ответила Джейм, потянувшись за полотенцем. — А это еще хуже.

На взгляд Николаев, хуже всего было то, что Джейм была права. Она действительно превратилась в мишень — эта мучительная мысль появилась у Николаев еще в Левене.

— Куда ты так рано? — сонным голосом спросила Джейм, увидев, что Николас выходит из спальни.

— Я должен заскочить в посольство, — ответил он, подходя к двери. — Похоже, Госдепартамент удовлетворил мое прошение об отставке.

— Не задавая вопросов?

— Ни единого.

— Ты действительно хочешь бросить службу? — с сомнением спросила она.

— Еще бы, — ответил Николас, подмигивая.

— Чем ты займешься теперь? — озабоченно допытывалась Джейм, чувствуя угрызения совести за то, что сама подтолкнула его к этому решению.

— Вернусь в Штаты, когда придет срок.

— А пока?

Николас улыбнулся.

— А пока буду действовать по обстоятельствам.

— Что мы собираемся отмечать, Кенделл? — осведомилась Джейм за ужином в «Серебряной башне», некогда лучшем ресторане Парижа. Со временем он утратил былую славу, но по-прежнему оставался одним из самых изысканных заведений. С их места Джейм видела в окне собор Парижской Богоматери и баржи, проплывавшие внизу по Сене. — По-моему, ни тебе, ни мне сейчас нечего праздновать. Тебя выгнали с работы, а я так и не нашла своего отца.

— Может, и выгнали, но мне кажется, что я только сейчас обрел свободу, — ответил Николас, пробуя разрезанную на ломтики утиную грудку. — Мне уже давно следовало уйти из посольства.

— Ни один человек не бывает по-настоящему свободен, — философски произнесла Джейм. — Отныне я знаю, что все мы узники судьбы.

— Где ты нахваталась таких воззрений? — спросил Николас, встречаясь с ней глазами.

— Достались в наследство от отца.

Если до сих пор Николас лишь подозревал о том, что влюблен в Джейм, теперь это стало ему яснее ясного. Она уже месяц жила с ним — вернее сказать, делила с ним кров, — и с каждым днем, проведенным вместе, Николас все больше убеждался, что они словно созданы друг для друга.

Он видел, что Джейм устраивает нынешнее положение дел. Николасу казалось, что она вполне удовлетворена их платоническим сосуществованием. Для него такая жизнь была одновременно раем и адом. Ему было невыносимо находиться рядом с ней, знать, что она спит в его кровати, и не иметь возможности прикоснуться к ней хоть пальцем.

— Я не знаю, что такое хорошие отношения, — призналась она как-то вечером, когда они вдвоем смотрели телевизор. — Мне не с чем сравнивать. До сих пор все, с кем я встречалась, оказывались не слишком привлекательными людьми.

— А родители?

— Особенно родители, — с презрением отозвалась Джейм. — Я бы нипочем не сказала, что они служили хорошим примером своей единственной дочери.

— Хочешь поговорить об этом? — спросил Николас.

Джейм покачала головой:

— Честно говоря, не очень.

— И все же расскажи, — настаивал Николас, чувствуя, что ей необходимо облегчить душу.

Джейм секунду поколебалась.

— Жизнь моих родителей не задалась с самого начала, — заговорила она наконец. — Отец женился на матери лишь потому, что ему требовалось прикрытие. Ему была нужна должность и симпатичная покорная жена, которая не стала бы изводить его упреками за частое отсутствие. Как выяснилось, моя мать полностью соответствовала его запросам. Она не только обладала именно тем характером, который был ему нужен, но вдобавок располагала полезными связями. Ее отец был сенатором, который вскоре должен был уйти в отставку и возглавить семейное предприятие. Оно весьма кстати оказалось крупным инвестиционным банком, фирмой, в которой отец мог легко получить место и под видом бизнесмена разъезжать повсюду. Я готова спорить, что мать была без памяти в него влюблена. — Джейм подтянула колени к груди и крепко обхватила их руками.

— Но ведь твой отец любил тебя, не так ли? — спросил Николас.

Джейм устало улыбнулась.

— Я никогда не сомневалась в этом, — ответила она. — Отец был единственным человеком в мире, который любил меня по-настоящему, но, к несчастью, недостаточно сильно, чтобы отказаться ради меня от частых поездок.

Рождество они отметили на старомодный американский манер.

Одним холодным декабрьским вечером Николас принес елку, маленькую, но пышную, как выразилась Джейм.

Они украсили ее игрушками, потом поджарили воздушную кукурузу и, уплетая ее за обе щеки, нанизали на иголки деревца.

— Не бог весть что, но сойдет, — сказала Джейм, когда они, обнявшись, стояли у елки, любуясь делом своих рук.

Николас нежно поцеловал ее.

— Зато теперь мы с тобой не одиноки, милая, — отозвался он.

Той ночью Джейм то и дело просыпалась. Ей снился отец. Они стояли с противоположных концов длинного темного туннеля, и отец звал ее. Джейм мчалась сквозь мрак, пытаясь добраться до него, но чем быстрее она бежала, тем длиннее становился туннель. Она слышала голос отца, но не видела его. Она кричала ему, но в туннеле появились демоны. Они издевались над ней, дразнили, подталкивали вперед. Джейм услышала громкий злобный смех и тут же увидела отца — он болтался в петле. Его казнили! Папа! — крикнула Джейм. — Нет!..

Она рывком уселась в постели, содрогаясь от крика.

Папа!

Николас очнулся, вырванный из объятий крепкого сна истошными криками Джейм. Он спрыгнул с кушетки и, забыв о том, что на нем надето только нижнее белье, бросился в спальню и буквально повалился на кровать, обхватив Джейм руками.

— О Господи! — прошептал он, прижимая ее к себе, Джейм яростно билась в его объятиях. — Что случилось?

— Какой кошмар! — выдохнула она. — Это было словно наяву.

— Тебе приснилось, — мягко произнес Николас, гладя ее по голове. — Это был сон, всего лишь сон.

— Не уходи, — шепнула Джейм, вцепившись в него. — Обними меня, держи крепче…

Николас почувствовал на своей коже влагу ее слез, ее податливое тело, которое было так близко… теплые полушария ее грудей, которые прижимались к нему через ткань ночной рубашки. Николас вдохнул лесной запах ее духов. Как он ни старался перебороть себя, его охватило возбуждение. «Не сейчас, — думал он. — Только не сейчас…»

— Останься со мной, — прошептала Джейм, глядя ему в глаза. — Возьми меня.

— Ш-ш… — произнес Николас, прижимая палец к ее губам. — Ты расстроена и сама не знаешь, что говоришь.

— Знаю, — настаивала она. — Я хочу, чтобы ты взял меня, чтобы ты любил меня…

Николас сказал себе, что сейчас неподходящее время, что Джейм попросту испугана и не хочет оставаться одна, что он может спать с ней в постели, не занимаясь любовью, но желание пересилило доводы рассудка. Николае приподнял Джейм и крепко поцеловал ее в губы, забираясь руками под ее рубашку. Накрыв ладонью ее грудь, он гладил большим пальцем сосок, пока тот не набух и не стал твердым. Не в силах больше ждать, Николае одним резким движением стянул с Джейм рубашку и отбросил ее в сторону. У него перехватило дыхание.

Джейм была прекраснее, чем он мог вообразить. Он вновь опустил ее на кровать, жадно целуя и продолжая ласкать нетерпеливыми пальцами. Она обвила его шею руками, прижимая к себе и отвечая на поцелуи со страстью, не уступавшей его желанию. Потом она опустила руки, помогая Николасу, который стягивал с нее трусики.

Покончив с ними, он наклонил голову к ее груди и впился губами в сосок, отчего по всему телу Джейм пробежала огненная волна. Она запустила ладонь ему между ног. Николас сорвал с себя белье и вошел в нее с нетерпением, порожденным долгим ожиданием. В эту секунду Николас не мог думать ни о чем, кроме того, как он долго ждал и как он хочет ее. И наконец она принадлежит ему.

— Я люблю тебя безумно, — хриплым шепотом сказал он, держа ее в объятиях, когда все кончилось.

— Я тоже тебя люблю, — призналась она ему и себе.

— Я хочу тебя, — продолжал Николас, — хочу не только сейчас, не только сегодня…

— Я не могу ничего обещать, — нехотя отозвалась Джейм.

Во всяком случае, пока.

 

Глава 24

Бодро напевая что-то себе под нос, Николас вошел в ванную и открыл краны душа. Ночь любви с Джейм превзошла все его самые необузданные эротические фантазии. Даже испуганная ночным кошмаром, она предавалась любви со страстью и неистовством, которые отмечали любой ее поступок. Именно этого ожидал от нее Николас. Однако не страсть и не энергия их близости придавали минувшей ночи такое очарование, а те чувства, которые каждый из них вызывал в другом. До сих пор Николас не бывал влюблен и даже не мог представить, на что это похоже, не мог представить, что способен на такие бурные эмоции.

Ступив под струи душа, он немедленно почувствовал прилив сил. Или его подбодрила прошедшая ночь, страсть, бросившая их в объятия друг друга? Джейм сказала, что любит его. Николасу хотелось верить ей. Сам он не сомневался в своей любви к Джейм. Он был готов жениться на ней сейчас же, в эту минуту — только бы она согласилась. Ведь даже признавшись в любви, она сказала, что не может ничего обещать. Зачем, ну зачем все нужно усложнять? Николас не знал ответа, знал лишь, что вовек не сможет заставить себя расстаться с Джейм.

Она вошла в его кровь и плоть.

— Давай поженимся, — предложил Николас.

— Давай не будем торопить события, — твердым тоном отозвалась Джейм, натягивая башмаки.

Николас надел рубашку.

— Все еще не хочешь терять независимость? — сказал он нарочито беззаботным голосом, застегивая рукава.

— Ты прекрасно знаешь, что я не могу строить сейчас планы на будущее, — заметила Джейм, отбрасывая с плеч свои длинные волосы.

— До тех пор, пока не найдешь отца, — заключил Николас, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучала горечь.

Джейм кивнула, избегая встречаться с ним глазами.

— А если ты ошибаешься? — спросил Николас, поворачиваясь к ней. — Что, если он все же виноват в чем-то, даже если не предатель? Не придется ли тебе потом кусать локти?

— Нет, не придется, — уверенно возразила Джейм. — Иначе я всю жизнь буду мучиться сомнениями, которые в конце концов сведут меня с ума. Что бы я ни узнала о нем — хорошее или плохое, — я как-нибудь переживу.

— Ты уверена в этом?

— У меня есть шанс, и я его не упущу.

Николас долго смотрел на Джейм изучающим взглядом, понимая, что ему никогда не удастся отговорить ее. Она никогда не оставит своих попыток отыскать правду. И если он хочет, чтобы у них с Джейм было хоть какое-нибудь будущее, он должен смириться, и не просто смириться, а всеми силами помогать ей в поисках.

В противном случае им не поладить.

Девятого января тысяча девятьсот восемьдесят шестого года в греческом городе Глифада террористы взорвали бар, облюбованный американскими солдатами. Узнав об этом из парижских газет, Джейм задумалась, правду ли ей сказал Жюльен Арман. Неужели ее отец действительно занимался антитеррористической деятельностью?

И если так, не мог ли он сейчас находиться в Греции?

Вашингтон, округ Колумбия

— Она выписалась из больницы? — спросил Гарри Уорнер.

— Выписалась и вернулась в Париж, — донесся из трубки ответ. — Она переехала к Кенделлу.

— Это интересно, — задумчиво произнес Уорнер. — Кенделл только что уволился из посольства.

— Умудрившись перед тем породить целую лавину вопросов.

— Тут мы дали промашку, — напряженным тоном отозвался Уорнер. — Как дела у Форрестера?

— Форрестер остался недоволен… Во время последней встречи он сказал, что собирается в длительный отпуск.

— У него не появилось желания встретиться с дочерью Лайнда?

— Если и появилось, он никак его не выразил.

— Хорошо. Держите меня в курсе.

— Ладно. Ты победила.

Джейм подняла голову и посмотрела на Николаев, который входил в спальню.

— Замечательно. И кого же я победила?

— Я решил, что, если врага нельзя сломить, нужно сделать его своим другом.

Джейм улыбнулась.

— О чем ты?

— О том, — устало заговорил он, — что я не в силах перебороть твою решимость рисковать собственной жизнью, лишь бы найти отца.

— Я рада, что ты наконец это осознал, — ответила Джейм, откладывая расческу.

— Позволь мне закончить, — сказал Николас, развязывая галстук и поворачиваясь, чтобы еще раз на нее посмотреть. — Мы сделаем все возможное, чтобы отыскать его.

— Мы? — Джейм бросила на Николаев вопросительный взгляд.

— Ты ведешь опасную игру, Джейм, — продолжал он. — Я не позволю тебе играть в одиночку, если могу помочь.

Джейм заставила себя улыбнуться.

— Ты и до сих пор помогал мне.

Николас вздохнул.

— Отныне я не намерен бороться с неизбежным. — Николас облокотился о стол, скрестив руки на груди. — Я люблю тебя. Если это способно тебя удовлетворить, заставить забыть о прошлом и подумать о будущем — нашем будущем, — то я готов разделить с тобой риск.

Джейм поднялась на ноги, улыбаясь.

— А ведь ты, пожалуй, и вправду стоишь того времени, что я на тебя потратила, — сказала она, протягивая ему руки. — Думаю, сейчас самый удобный момент показать, как я тебе благодарна…

Когда на следующее утро Джейм проснулась, Николае уже ушел. На зеркале в ванной была приклеена записка:

«Решил проверить несколько предположений. Если задержусь, позвоню. Люблю тебя. Николас».

Джейм улыбнулась. Николас сдержал обещание, данное накануне. Сколько людей за двадцать девять лет ее жизни давали обещания лишь для того, чтобы в итоге предать ее! «Наконец-то я не одинока», — подумала Джейм.

Ее мысли были прерваны звонком в дверь. Она бросила взгляд на часы, стоящие на тумбочке у кровати.

Пятнадцать минут одиннадцатого. Должно быть, пришел посыльный, который дважды в неделю приносил вещи из химчистки. Джейм накинула халат и пошла впустить посыльного в квартиру.

— Сегодня вы раньше обычного, — заговорила она, распахнув дверь. — Вы… вы не из химчистки!

Человек, стоявший на пороге, ничуть не напоминал мальчика на побегушках. Это был высокий, хорошо одетый мужчина с суровым морщинистым лицом и редеющими пепельными волосами. На вид ему было далеко за шестьдесят. Что-то в его облике показалось Джейм смутно знакомым, но она была уверена, что до сих пор не встречала этого человека.

— Вы действительно похожи на него, — сообщил гость. — Теперь я не сомневаюсь в том, кто вы.

— О чем вы говорите? — спросила Джейм. Она еще не совсем проснулась и была несколько смущена. — Мы знакомы?

— Немного, — ответил мужчина, устало улыбаясь. — Я Форрестер. Джек Форрестер.

 

Глава 25

— Ваш отец как нельзя лучше соответствовал тому образу жизни, который мы вели. В душе он был настоящим искателем приключений, — вспоминал Форрестер. — Во времена УСС мы сотрудничали с французским Сопротивлением, и для вашего отца не было невыполнимых задач.

Однажды он умудрился наладить радиосвязь с нашими людьми в Англии прямо под носом у гестаповцев. Он сидел с аппаратурой в огромной бочке, а я правил повозкой, колеся по улицам Гавра. В другой раз он надел мундир немецкого генерала и проник в парижскую штаб-квартиру гестапо. — Форрестер помолчал и добавил:

— После войны все пошло по-другому. Он тосковал по былой жизни, полной опасностей и риска, которые нужно было преодолевать собственными силами.

— И он вернулся в разведку, — заключила Джейм, наливая гостю кофе.

Форрестер кивнул.

— Ни один человек не воспринял возрождение разведывательной службы с таким воодушевлением, как ваш отец, — продолжал он. — В годы «холодной войны» он с завидной регулярностью посещал Россию — разумеется, под видом дельца. В тысяча девятьсот шестьдесят первом году во время карибского кризиса его отправили в Гавану следить за Кастро и русскими ракетами, установленными на кубинской территории.

— А сейчас? — спросила Джейм.

Форрестер бросил на нее настороженный взгляд, но все же ответил:

— Ваш отец — специалист по борьбе с терроризмом.

— Что это значит?

— В свое время он обучал бойцов антитеррористических подразделений американской «Дельты» и английской «Эс-эй-эс», — сказал Форрестер и пригубил кофе. — Потом его внедрили в лагерь подготовки террористов в Ливии.

— В Ливии! — испуганно воскликнула Джейм.

Форрестер кивнул:

— Да. Он уже давно находится там.

— К чему вся эта ложь? — спросила Джейм. — Зачем вы сказали, что он изменник? Зачем меня пытались заставить поверить, будто он предал свою страну?

— Чтобы обеспечить его безопасность, — просто ответил Форрестер.

— Он в Ливии, — сказала Джейм Николасу, когда они улеглись в постель. — Его отправили туда в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году, когда ЦРУ помогало Каддафи свалить режим короля Идриса. Отца пришлось выдать за изменника, чтобы ливийцы приняли его на службу.

На лице Николаев отразилось облегчение.

— Значит, теперь ты все знаешь, — произнес он, привлекая к себе Джейм. — Твой отец жив, как ты и утверждала. Он не предатель, не двойной агент. — Николае поцеловал ее. — Может быть, мы забудем об этом сумасшествии и заживем нормальной жизнью?

Джейм с удивлением посмотрела на него:

— Ни в коем случае.

— Ты получила ответы на все свои вопросы, — заметил Николас, понимая, к чему она клонит. — Чего же тебе еще надо?

— Я хочу увидеть его.

— Твой отец в Ливии, Джейм. Не забывай, американцы — тамошнее национальное блюдо.

— И все же я хочу его повидать.

Николас раздраженно хлопнул себя по лбу.

— Неужели ты всерьез?

— Разумеется.

— Не можешь же ты попросту приехать в Ливию, чтобы встретиться с отцом. Сейчас не та обстановка.

— Плевать!

Даже в темноте Николас видел знакомый упрямый огонек, вспыхнувший в ее темно-зеленых глазах. Он уже не сомневался, что Джейм преисполнена решимости отправиться в Ливию на поиски отца.

Еще меньше он сомневался в том, что поедет вместе с ней.

Вашингтон, округ Колумбия

Когда зазвонил телефон, Гарри Уорнер завтракал у себя дома в Джорджтауне. Его жена Мирна взяла трубку, сказала несколько слов, передала аппарат мужу и, словно по сигналу, предупредительно покинула комнату.

Уорнер прижал трубку к уху.

— Алло?

— Это я.

— Тебе же велено никогда не звонить мне домой! — раздраженно произнес Уорнер.

— У меня важное сообщение.

Уорнер перевел дух.

— Что случилось?

— Форрестер обвел нас вокруг пальца.

— Что? — Уорнер едва не выпрыгнул из кресла.

— Он поехал к дочери Лайнда.

— Он ей что-нибудь рассказывает?

— А как вы думаете? Слава Богу, я установил там микрофоны.

Уорнер нервно стиснул зубы.

— Приклейся к ним, не отпускай их ни на шаг.

— А чем я, по-вашему, занимался до сих пор?

Уорнер пропустил мимо ушей последнее замечание.

— Не упусти их из виду, — добавил он.

— Что делать с Форрестером?

— Забудь о Форрестере, — отрезал Уорнер. — Я сам позабочусь о нем.

— Думаете, Джейм Лайнд хватит глупости поехать в Ливию?

— Она наверняка попытается.

— В тысяча девятьсот шестьдесят девятом году ЦРУ поддержало намерения Каддафи низложить короля Идриса I, который был стар, слаб здоровьем и, как считалось, решительно настроен против США, — рассказывал Форрестер. — В ту пору двадцатисемилетний Каддафи опирался на группу молодых ливийских офицеров-связников — среди них не было ни одного человека старше тридцати лет. С помощью Штатов они заняли Триполи и Бенгази, ворвались во дворец и захватили военные объекты и узлы коммуникаций. Опять-таки при помощи США Каддафи сплотил вокруг себя несколько тысяч солдат.

— А мой отец должен был способствовать укреплению его мощи, — задумчиво сказала Джейм.

Форрестер на мгновение замялся, потом кивнул.

— Да, это так, — сказал он наконец. — Ваш отец с самого начала сомневался в Каддафи, но был вынужден выполнять задание.

Джейм оттянула книзу свой оранжевый свитер и выпрямилась в кресле. На ее лице застыло непроницаемое выражение.

— А теперь, стало быть, он занимается подрывом сил ливийцев, — сдержанным голосом произнесла она.

— Вскоре после того как люди Каддафи попытались восстать против него, ваш отец покинул Триполи и некоторое время провел в Сирии, — продолжал Форрестер. — В ту пору мы — я имею в виду Компанию — занимались изучением террористической деятельности в этой стране. Тогда-то ваш отец и приобщился к борьбе против терроризма.

— Почему он ни разу не побывал дома? — спросила Джейм. — Почему он хотя бы не попытался связаться со мной?

— Это было опасно — для него и для вас, — ответил Форрестер. — Не забывайте, он действовал под личиной предателя, человека, который не имеет права вернуться в свою страну. Если бы его легенда лопнула, это поставило бы под удар вас обоих.

Джейм заморгала, скрывая слезы, и дрожащим голосом спросила:

— Когда он вернулся в Ливию?

Форрестер на секунду задумался.

— После переворота, совершенного Каддафи, ваш отец многократно проникал в Ливию и покидал ее пределы. Этот маньяк с самого начала приносил нам одни неприятности. Честно говоря, эта операция обернулась для Компании сплошным позором. Каддафи проявил себя куда более непримиримым врагом Штатов, чем низложенный король, вдобавок он террорист до мозга костей.

— Кажется, его называют религиозным фанатиком? — осведомилась Джейм, вспомнив прочитанную когда-то статью.

— Можно сказать и так, — согласился Форрестер. — Ливийская полиция, выполняя указания вождя, решительно проводит в жизнь его собственную интерпретацию шариатского кодекса. В больших городах стражи порядка вылавливают на улицах девушек в слишком коротких, по их мнению, юбках и мажут им ноги красной краской, которую почти невозможно смыть. И что самое главное, ими движут не столько соображения морали, сколько желание пощупать и погладить ножки нарушительниц. Разумеется, такие жесткие меры не ограничиваются одними женщинами, — продолжал Форрестер, помолчав. — Мужчинам запрещено отращивать длинные волосы и носить тесные брюки. По мнению Каддафи, длинные волосы превращает мужчин в женщин, а узкие штаны — это проявление тлетворного влияние Запада. Когда ваш отец впервые вернулся в Триполи — это было в тысяча девятьсот семидесятом году, после того как Каддафи закрыл американскую авиабазу «Уилус» и британские военные аэродромы в Тобруке и Эль-Эдаме, — ему пришлось перекрасить волосы в черный цвет, чтобы не привлекать к себе внимания. Его огненная шевелюра слишком выделялась на фоне черноволосых арабских голов.

Джейм задумалась над последними словами Форрестера, тщетно пытаясь представить отца брюнетом.

— С тех пор он седой как лунь, — добавил Форрестер как бы про себя.

— Это и неудивительно, — заметила Джейм.

— Постепенно Каддафи стал главной и единственной заботой Единорога, — продолжал Форрестер. — Ваш отец оказался одним из немногих специалистов, которые могли присматривать за тренировочными лагерями ливийцев и, в частности, за самим Каддафи. — Он допил кофе. — Когда стало очевидно, что «бешеный пес»

Ближнего Востока представляет реальную угрозу, было решено, что его следует держать под неусыпным наблюдением и что США должны соблюдать величайшую осторожность, имея с ним какие-либо дела. В тысяча девятьсот семидесятом году Госдепартамент аннулировал экспортные лицензии двух американских компаний, собиравшихся продать Ливии ядерные реакторы и топливо. Эти сделки лишь укрепили бы авторитет Каддафи и еще больше ожесточили его.

— А мой отец?..

— Джеймс предупреждал, что террористическая деятельность Каддафи представляет угрозу не только для стран Запада, но также для ряда арабских союзников Ливии. В том же году появились сведения, что Каддафи участвовал в неудавшемся покушении Организации освобождения Палестины на иорданского короля Хусейна в Омане. Он также содействовал покушениям на суданского руководителя Нимейри, на марокканского — Хассана, на Буржибу из Туниса. Он вошел в союз с Мальтой, Угандой и Сирией — странами, известными своей принадлежностью к террористическому миру. У него крепкие связи с такими организациями, как «Черный сентябрь» и итальянские «Красные бригады». Чем сильнее разворачивалась эскалация напряженности на Ближнем Востоке, тем яснее становилось, что ваш отец должен продолжать действовать там, причем нелегально.

— Я не понимаю только одной вещи, — заговорила Джейм, выбирая слова. — Почему моему отцу пришлось делать вид, что он изменник?

— Чтобы выявить настоящего изменника, — негромко произнес Форрестер.

— Ты с ума сошла.

— Я должна найти своего отца, — заявила Джейм, давая понять, что этот вопрос не подлежит обсуждению.

— Послушай, я понимаю, что ты чувствуешь, — настаивал Николас. — Я обещал помогать тебе до конца.

Но когда речь идет о Ливии, это не просто опасно, это верное самоубийство!

— Тебе не обязательно ехать со мной, — отозвалась Джейм.

Николас уселся и с недоверием посмотрел на нее.

— А что об этом сказал Форрестер?

— Он думает точно так же, как ты. Говорит, это чересчур рискованно.

— Прислушайся к его совету. Он знает, что делает. — Николас вновь улегся.

— И тем не менее он согласился поехать со мной, — произнесла Джейм, выключая свет.

— Мы уже давно подозреваем, что в ряды наших людей в Ливии затесался предатель, — сказал ей на следующий день Форрестер.

— Эдвин Уилсон? — предположила Джейм, вспомнив газетную статью о деле Уилсона. По данным прессы, он был агентом ЦРУ, потом перебежал на сторону ливийцев и помогал им приобретать оружие. Однако по поводу ее отца таких сведений в газетах не появлялось — только противоречивые слухи и домыслы. Теперь Джейм по крайней мере понимала, чем это объясняется.

Форрестер кивнул.

— Ваш отец подозревал многих людей, — обронил он.

— У Уилсона были помощники, — продолжала вспоминать Джейм.

— Совершенно верно, — подтвердил Форрестер. — Но Джеймс не сомневался, что в Ливии действуют и другие перебежчики, не имеющие никакого отношения к Уилсону и его организации.

— А если его легенда лопнет?

Форрестер посмотрел ей прямо в глаза.

— Тогда его убьют.

Вашингтон, округ Колумбия

Читая записки, лежащие на его столе, Гарри Уорнер ощутил безотчетную тревогу. Прикрытие Джеймса Лайнда — его мнимая государственная измена и бегство в Ливию — с самого начала задумывалось и планировалось очень тщательно. Немногие посвященные были едины во мнении, что легенда Единорога не должна иметь разночтений, иначе ливийцы заподозрят неладное.

И тем не менее кто-то скормил дочери Лайнда несколько противоречащих друг другу версий исчезновения ее отца. Кто-то из сотрудников Компании. «Зачем? — спрашивал себя Уорнер. — Зачем людям Компании вызывать подозрение к Лайнду и его отношениям с американским правительством?»

Только для того, чтобы разоблачить его.

— Мне поведали так много разных историй, — сказала Джейм Форрестеру, перечисляя препятствия, встречавшиеся на ее пути, который закончился в Париже. — В конце концов я решила, что не должна опускать руки до тех пор, пока не найду отца или по крайней мере не выясню правду о том, что с ним случилось после его исчезновения.

Форрестер внимательно смотрел на нее, в его глазах застыло беспокойство.

— Здесь что-то не так, — тревожно произнес он.

— Не сомневаюсь, — мрачным голосом отозвалась Джейм.

— Я имел в виду другое. Отклонений от официальной версии быть не должно. При разработке легенды вашего отца было решено, что она должна выглядеть безупречно и обоснованно.

— Что же это значит?

— А это значит, милая девушка, что кто-то использовал вас, чтобы выследить вашего отца, — кто-то, желающий найти его так же страстно, как вы. — Форрестер помолчал. — Если мои подозрения верны, нам нельзя терять ни секунды. Я должен отправиться в Триполи сегодня же ночью.

— Мы должны, — поправила его Джейм.

— Нет, — ответил он, покачав головой. — Это слишком опасно. Я еду один.

— И я тоже, — уперлась Джейм. — С вами либо без вас. Что вы предпочитаете?

Форрестер замялся, не зная, какой вариант сулит больший риск.

— Прекрасно, — ответил он наконец. — Вы поедете со мной, — Разве вам не полагается связаться с кем-нибудь?

Я хочу сказать, если мой отец попал в беду… — заговорила Джейм.

Форрестер покачал головой:

— Мы ни с кем не можем связываться.

— Но почему?..

— Потому что не знаем, кто допустил утечку сведений, — веско произнес Форрестер. — Отныне мы никому ничего не можем рассказывать.

— Это безумие! — вспылил Николас. — Ты думаешь, в Ливию так же легко въехать, как в соседний город? Ты хотя бы догадываешься, какая сложная там обстановка?

Джейм вперила в него сердитый взгляд.

— Да! Догадываюсь! — выпалила она в ответ. — Я, знаешь ли, иногда почитываю газеты!

— Значит, ты не ставишь свою жизнь ни в грош! — запальчиво произнес Николас. — Может быть, у тебя мания смерти?

Джейм порывисто обернулась и посмотрела ему в лицо.

— Куда девались любовь и взаимопонимание? — спросила она. — Неужели ты забыл о своем обещании любой ценой помочь мне в поисках?

— Я предпочел бы видеть тебя живой — если, конечно, ты не возражаешь!

— Сейчас в Ливии живет немало американцев, — заметила Джейм.

— Они находятся там вопреки указаниям Госдепартамента, — возразил Николас. — И не забывай: тебе будет не так-то легко смешаться с толпой ливийцев!

Джейм наградила его убийственным взглядом.

— Кем ты себя возомнил? Кто ты такой? Мой хозяин?

— Еще чего не хватало! — гневно воскликнул Николае. — Я просто безмозглый идиот, которого угораздило в тебя влюбиться!

Джейм секунду молча смотрела на него.

— Извини, — негромко сказала она. — Я не хотела тебя обидеть. Я люблю тебя и знаю, что ты любишь меня, беспокоишься обо мне. Но я должна найти своего отца, должна увидеться с ним, поговорить. Даже если это будет наша последняя встреча.

Николас обнял ее.

— Понимаю, — ответил он, гладя Джейм по голове. — Во всяком случае, пытаюсь понять. Я не могу смириться с мыслью о том, что ты делаешь из себя подсадную утку в тире Каддафи. — Он поцеловал ее в лоб. — Господи, ведь твоя затея — то же самое, что войти в воду, зная о кишащих там акулах!

Джейм прильнула к нему.

— Честно говоря, я и сама боюсь, — призналась она. — Я боюсь с той самой минуты, когда приступила к поискам. Каждое утро, просыпаясь, я спрашиваю себя: стоит ли заниматься тем, что я делаю? И, как бы я ни сопротивлялась, ответ всегда получается один — да, стоит. Я хочу — нет, должна — сделать это ради самой себя.

— В таком случае нам пора укладывать вещи, — сказал Николас, на мгновение задержав ее в объятиях.

— Нам? — спросила Джейм, подняв на него глаза.

Николас заставил себя улыбнуться.

— Я ни за что не отпущу тебя одну.

 

Глава 26

Двадцать четвертого марта, в тот самый день, когда Джейм, Николас и Джек Форрестер покинули Париж, американская армада, состоявшая из тридцати военных кораблей и двух сотен самолетов, пересекла «линию смерти» и начала маневры в заливе Сидра. Как и следовало ожидать, Каддафи выполнил свое обещание открывать огонь по любому иностранному воздушному или морскому судну, нарушившему указанную линию, и пустил в ход ливийские ракеты «земля — воздух» советского производства. Вооруженное противостояние длилось менее двадцати четырех часов, в течение которых американцы потопили два ливийских пограничных катера, серьезно повредили еще три и разбомбили радарный пост, находившийся на суше.

Трое путешественников дожидались окончания конфликта по ту сторону ливийской границы с Алжиром.

Форрестер укрыл спутников в маленьком отеле неподалеку от приграничного города Эджеле и, невзирая на нетерпение Джейм, настоял, чтобы они оставались там до прекращения военных маневров.

— Сейчас они готовы без предупреждения стрелять во всякого, кто похож на американца, — сказал он, — а вам вряд ли удастся сойти за арабку.

— Это еще неизвестно, — с вызовом отозвалась Джейм.

— Что ты задумала на сей раз? — подозрительно осведомился Николас, когда они остались в своей комнате вдвоем.

Джейм лишь улыбнулась:

— Вот увидишь.

Спускаясь к ужину, они встретили Форрестера, который не сумел скрыть своего изумления при виде Джейм. Она надела длинное свободное хлопчатобумажное платье, какие носят арабские женщины Северной Африки: белое поле, расписанное бледно-коричневым и зеленым. Ее рыжие волосы целиком прятались под большим прямоугольным куском материи, повязанным на голове. Глаза Джейм были подведены сурьмой, на ногах были бабуши — остроносые кожаные сандалии.

— Откровенно говоря, я бы не узнал вас, не будь рядом Кенделла, — сказал Форрестер с явным одобрением в голосе.

Николас вопросительно посмотрел на него.

— У меня здесь свой человек, — продолжал Форрестер. — Он раздобудет одежду и припасы и проведет нас через границу в Триполи — это в пятистах километрах отсюда. Чем больше мы будем походить на местных жителей, тем безопаснее будет дорога.

— Тогда я всецело «за», — торопливо ввернул Николае.

Ресторан отеля выглядел так, словно сошел с экрана фильма о Ближнем Востоке: маленькие столики, теснящиеся друг к другу в продымленном помещении; под потолком, поскрипывая, медленно вращаются лопасти вентиляторов. За столиками, беседуя по-арабски и по-французски, сидели мужчины в традиционных джеллабах — свободных рубахах из белого в полоску хлопчатобумажного полотна. Некоторые носили тюрбаны, точно такие, какими были увенчаны головы Николаев и Форрестера. В углу комнаты трое нечесаных, небритых арабов в оливковой военной форме, с кинжалами в застегнутых кожаных ножнах, приглушенными голосами разговаривали с четвертым мужчиной, гражданским. Поглядев на него, Джейм поняла, что он нервничает ничуть не меньше, чем она сама.

Они уселись за столик в противоположном углу помещения. Тут же подбежал официант, и Форрестер на беглом арабском заказал ужин.

— Какие напитки вам принести?» — спросил он, переводя вопрос официанта.

— Двойной виски, — хмуро произнесла Джейм.

Николас незаметно толкнул ее локтем.

— Спиртное здесь под запретом, — шепнул он.

— Принесите всем мятный чай, — сказал официанту Форрестер.

Молодой человек кивнул.

— Шукран, — отозвался он. — Благодарю вас. — И удалился на кухню, унося листок с заказом.

— С этой минуты все разговоры буду вести только я, — сказал Форрестер после ухода официанта. — Чтобы не вызвать подозрений, мы должны говорить на местном языке.

Николас забеспокоился:

— Значит, нам придется изображать глухонемых?

Форрестер отрицательно покачал головой.

— Просто я стану разговаривать за всех троих, когда будет возможно, — промолвил он, понизив голос. — Я научу вас арабским словам, которых хватит, чтобы объясниться.

— Я даже не буду спрашивать, что вы заказали, — произнесла Джейм. Она сильно проголодалась, и ее беспокоило, что пища может оказаться несъедобной.

— Что бы тебе ни предложили, ты должна это съесть, — сказал Николас. — Помни: мы изображаем арабов.

Джейм скривилась:

— Неужели я могу это забыть?

Блюда, которые принес официант, оказались на удивление вкусными — жареная баранина, сдобренная острыми специями, и овощная смесь, а на десерт маленькие квадратные лепешки из тонкого, словно бумага, теста, политые медом и посыпанные миндалем.

— Вы точно знаете, что мой отец до сих пор в Триполи? — спросила Джейм, как только официант оказался вне пределов слышимости.

Форрестер кивнул:

— Во всяком случае, еще вчера вечером он был там.

Джейм и Николас вытаращили глаза, не в силах скрыть изумления.

— Я же говорил вам, что у меня здесь свой человек, — напомнил Форрестер.

Вашингтон, округ Колумбия

Время приближалось к полудню. Гарри Уорнер заперся в кабинете и расхаживал по ковру у своего стола, выплескивая раздражение и гнев. Его парижский агент более двадцати трех часов не выходил на связь. Может быть, что-то пошло не по плану? Что Форрестер рассказал дочери Лайнда? Что, если она решила продолжать свою безумную борьбу и отправилась в Ливию?

« Господи, она не ведает что творит, — сердито думал Уорнер. — С равным успехом она могла бы приставить к виску заряженный пистолет и спустить крючок!

Если Лайнда разоблачат, его ждет неминуемая гибель!»

Уорнер посмотрел на телефон, стоявший на столе, и шумно вздохнул. Ему хотелось позвонить Единорогу в Триполи, но делать этого было нельзя — слишком рискованно. Особенно сейчас. Они вплотную приблизились к цели, а Ливия напоминала пороховую бочку, вот-вот готовую взорваться.

« Ты предоставлен самому себе, дружище, — думал Уорнер, рассеянно глядя в окно на далекий белоснежный купол Капитолия. — В чем наша ошибка? — спрашивал он себя. — Казалось, мы предусмотрели каждую мелочь. Только четыре человека знали всю правду. Как их раскрыли? Кто допустил утечку информации?»

Кто предал Единорога?

— Как я выгляжу? — спросил Николас.

На нем были одна из добытых Форрестером джеллаб — легкая накидка до колен с прорезью у шеи из белой хлопчатобумажной ткани с вертикальными полосками — и тюрбан. Джейм не сумела сдержать смех.

— Не иначе как ты собрался лечь в постель, — ответила она.

— В постель? — Николас скривился.

— Эта штука чертовски напоминает ночную рубашку, — заметила Джейм, продолжая хихикать.

— Считается, что в этой одежде я буду похож на араба.

Джейм кивнула.

— Похож, еще как похож, — заверила она его.

— Между прочим, я не смеялся, когда ты напялила свой кафтан.

— Ты не смеялся, потому что ночная рубашка идет мне больше, чем тебе, — сказала Джейм.

— Спасибо на добром слове, — без всякого воодушевления отозвался Николас.

В эту минуту их разговор был прерван энергичным стуком в дверь.

— Кто это? — встревоженно спросила Джейм.

— Форрестер.

Джейм отперла замок и впустила Форрестера в комнату. На нем тоже были джеллаба и тюрбан.

— Кошелек или жизнь! — весело приветствовала его Джейм.

Форрестер даже не улыбнулся. Он взмахнул рукой, прося запереть дверь, потом поставил на стол карманный радиоприемник и включил его. Передача шла на арабском языке.

— Что они говорят? — озабоченным тоном спросил Николас.

— На борту самолета, пролетавшего над Грецией, произошел взрыв. Убиты четыре пассажира, все американцы, — кратко пересказывал Форрестер. — Каддафи взял на себя ответственность за этот теракт.

Джейм перевела взгляд с Форрестера на Николаса и обратно.

— Это значит… — проговорила она, не в силах закончить фразу.

Форрестер покачал головой:

— Это значит, что мы остаемся на месте. Во всяком случае, пока.

Пятого апреля мощный взрыв сровнял с землей дискотеку» Красотка» в Западном Берлине. Погибли двое — турчанка и американский военный, — и еще около двухсот человек были ранены. Многие из них получили ожоги третьей степени. Обожженные и раненые были разбросаны по всей улице, засыпанной мусором и обломками здания.

Американская разведка доложила о перехвате радиосообщения штаба ливийского национального движения в Берлине, отправленного в Триполи: «Задание выполнено успешно, наш агент не обнаружен».

Напряжение все возрастало…

Утром одиннадцатого апреля в полпятого утра Форрестер вошел в комнату Николаев и Джейм, вырвав их из объятий крепкого сна.

— В чем дело? — сонным голосом осведомился Николае, открывая дверь. — Что-нибудь произошло?

— Одевайтесь, — велел Форрестер. — Мы отправляемся в Триполи. У вас тридцать минут. Жду вас внизу.

Джейм уселась в кровати.

— Я полагала, мы будем ждать, пока не улучшится обстановка в Ливии, — сказала она.

— Она уже не улучшится. — Форрестер был мрачный как туча. — В сущности, она усложнилась до предела.

— Еще усложнилась? Но как же… — заговорил Николае.

— Тридцать минут, — повторил Форрестер. — Если мы хотим добраться до Триполи, нужно выступать сейчас же.

— Думаешь, он знает больше, чем говорит нам? — спросила Джейм, когда они с Николасом торопливо натягивали одежду.

— Готов прозакладывать собственную голову. — Полуодетый Николас замер на месте. — Вообще-то у меня такое чувство, что именно этим мы и собираемся заняться.

Джейм вздохнула.

— Мне очень жаль, что я втянула тебя в это предприятие, — сказала она, отводя глаза.

Николас посмотрел на нее.

— Ты никуда меня не втягивала, — ответил он. — Я поступаю так по своей воле.

— Да уж, — хмуро заметила Джейм.

Николас схватил Джейм за плечи.

— Пообещай мне одну вещь, хорошо?

— Попробую, — ответила она, заставив себя улыбнуться.

— Обещай, что если мы выберемся отсюда живыми, — сказал Николас, тщательно подбирая слова и глядя прямо в лицо Джейм, — то ты выйдешь за меня замуж и мы начнем нормальную жизнь, о которой говорили в Париже: ну, там, парочка детей, домик в Коннектикуте, членство в ближайшем загородном клубе, рождественские праздники на Палм-Бич, отпуска где-нибудь на Востоке…

Джейм обхватила его руками за пояс и прикусила нижнюю губу.

— Будут дети или нет, дом в Коннектикуте или иглу на Юконе… — заговорила она, остановившись, чтобы поцеловать его. — Теперь это безразлично. Ты не бросил меня в трудную минуту.

Николас посмотрел на нее:

— Это согласие?

Джейм кивнула, еще раз целуя его:

— Да, мой будущий супруг.

В вестибюле гостиницы их дожидались Форрестер и его агент, молодой араб, которому можно было дать лет тридцать с лишним, худощавый, среднего роста, с густыми иссиня-черными усами и волосами. Его левый глаз закрывала черная повязка. Он был одет в камуфляжную форму, схваченную на груди красным ситцевым платком. На поясе были подвешены ножны, из которых торчала рукоять мачете, а на плече висела кобура с пистолетом.

— Это Рашид, — сказал Форрестер Николасу и Джейм, как только они вышли из помещения. — Рашид плохо говорит по-английски, поэтому не обижайтесь, если он не ответит на обращенный к нему вопрос.

— Великолепно, — буркнула Джейм.

На улице стоял их автомобиль — потрепанный армейский фургончик, должно быть, служивший еще во времена Второй мировой войны. Надежность машины вселяла серьезные опасения, но, как уверял Форрестер, ее облик как нельзя лучше соответствовал всему, что может встретиться в пустыне.

— Должно быть, именно там эта штука пребывала последние лет сорок, — шепнул Николас, обращаясь к Джейм.

— Вы уверены, что она не сломается? — спросила Джейм, забираясь в кузов.

Форрестер кивнул.

— Машина старая, зато не вызовет подозрений, — пообещал он. — Единственное, что привлекло бы к себе еще меньше внимания, — это верблюд. Если вы предпочитаете…

Джейм замотала головой:

— Нет уж, спасибо. Никаких верблюдов.

Она устроилась рядом с Николасом, Рашид тем временем запустил мотор, и старый фургон, покачиваясь и подпрыгивая на рытвинах, выехал за городскую черту и углубился в пустыню. «Вот оно, начинается», — подумала Джейм. Все, что происходило с ней до сих пор, все, что им довелось пережить, не шло ни в какое сравнение с теми опасностями, которые ждали их впереди.

Мосты сожжены, сказала она себе.

 

Глава 27

Ливийская граница. Пятница, 11 апреля 1986 года, 5.36

— Спрячьтесь и молчите, — велел Форрестер Николасу и Джейм, когда машина оказалась у границы. — Я сам буду вести переговоры.

— Я буду счастлив уступить вам это право, — пробормотал Николас, пригибая голову. Рашид затормозил, и он дернул Джейм за руку, предлагая последовать своему примеру.

Из своего укрытия в кузове автомобиля Джейм видела трех приближающихся мужчин в армейских рабочих комбинезонах. Один из них окликнул Рашида по-арабски, тот отозвался, после чего в беседу вступил Форрестер. Джейм увидела еще двух мужчин в том же одеянии, появившихся откуда-то сзади. Оба были вооружены винтовками «М — 1». Она затаила дыхание, чувствуя бешеное биение сердца, и инстинктивно прижалась к Николасу. Тот обхватил ее руками.

— Извини, я не хотела, — шепнула Джейм.

— Я только рад, — отозвался Николас, и Джейм поняла, что он имеет в виду.

Они прислушивались к голосам, испытывая тягостную беспомощность от того, что не понимают ни слова по-арабски и не имеют ни малейшего понятия, о чем идет разговор. Наконец один из ливийцев взмахнул рукой, веля Рашиду проезжать, и Джейм с облегчением перевела дух. Как только мотор вновь заурчал и автомобиль отправился в путь, она бессильно привалилась к плечу Николаев.

Они были на вражеской территории и остро ощущали это.

Вашингтон, округ Колумбия, пятница, 11 апреля, полдень

Члены Совета национальной безопасности собрались в Овальном кабинете на встречу с президентом Рейганом. К их удивлению, вице-президента Буша и министра обороны Уайнбергера не оказалось — оба были в заграничных командировках. Один из членов Совета выразил озабоченность по поводу возможности проведения военной акции против Ливии, директор ЦРУ Уильям Кейси прямо заявил о необходимости отзыва его агентов из Ливии до начала этой акции. Однако все присутствующие разделили мнение госсекретаря Джорджа Шульца о том, что США достаточно терпели и пришло время для решительных действий.

Как выяснилось, президент еще два дня назад одобрил ориентировочный план воздушного удара по Ливии. Члены Совета согласились, что удар должен быть внезапным и самолеты-носители должны подняться в воздух, как только авианосцы займут предписанные позиции. Президент Рейган потребовал предпринять все необходимые меры, чтобы свести к минимуму ущерб гражданскому населению противника.

К сожалению, прекращение потока информации и недостаток достоверных фактов привели к тому, что президенту и Совету национальной безопасности пришлось полагаться на домыслы и предположения, и это вынудило их усомниться в возможности нанести внезапный удар. Их озабоченность и сомнения все возрастали, и наконец было решено отложить нападение.

До поры до времени.

Ливийская пустыня, суббота, 12 апреля, 6.42

Старый фургон громыхал по пустыне, поднимая за собой огромное облако пыли и песка. Рашид утопил в пол педаль акселератора, и дряхлый автомобиль угрожающе затрясся.

— Что он делает? Тренируется перед выступлением на «Инди — 500»? — раздраженно осведомилась Джейм, стряхивая песок с платья.

— Рашид пытается наверстать упущенное время, — объяснил ей Форрестер, открывая одну из кожаных сумок, которые он захватил в алжирском отеле, и доставая оттуда две длинные буханки домашнего хлеба и четыре фляги. Задержавшись из-за песчаной бури и неполадок в машине, путешественники более чем на сутки выбились из графика движения.

— Сколько осталось до Триполи? — спросил Николас.

— Трудно сказать. — Форрестер разломил одну из буханок и передал Рашиду половину вместе с фляжкой. — Мы должны были оказаться там еще вчера.

«Он чем-то обеспокоен, — подумала Джейм. — Что он от нас скрывает?»

Форрестер разломил вторую буханку и дал каждому из них по половине. Потом он открыл фляжку и наполнил две оловянные кружки чем-то похожим на молоко.

Измученная жаждой, Джейм сделала большой глоток и проглотила, скривившись.

— Что это? — спросила она.

— Верблюжье молоко, — ответил Форрестер. — Это лучшее, что нам удалось раздобыть при той спешке, в которой мы уезжали, — произнес он, откусывая хлеб и задумчиво жуя.

Джейм внимательно посмотрела на него.

— Что вас тревожит?

— Если вы еще не заметили, милая девушка, нам вот-вот предстоит пройти сквозь адское пламя, — ответил Форрестер. — И если это вас не беспокоит, значит, с вами что-то не в порядке. — Он откусил еще хлеба и с явной натугой задвигал челюстями.

Беспокоит, и даже очень, подумала Джейм.

Вашингтон, округ Колумбия, 12 апреля, 23.15

В конторе Гарри Уорнера царила гробовая тишина.

Уорнер в одиночестве сидел за своим столом, глядя на свой личный телефон. Когда же он зазвонит, черт побери? Проходили минуты, и раздражение Уорнера все нарастало. Он должен был связаться с Лайндом… любой ценой. Вице-президент Буш только что вернулся из Саудовской Аравии. Уайнбергер в эту минуту возвращался с Филиппинских островов в Вашингтон. Представитель США в ООН находился в Лондоне на переговорах с британским премьер-министром Маргарет Тэтчер. Еще днем глава итальянского правительства объявил о том, что примет в понедельник посланника американского президента. «Время уходит», — мрачно размышлял Уорнер.

Труднее всего ему было признаться самому себе, что он совершил непоправимую ошибку и, сам того не ведая, пустил предателя по следу Лайнда и его дочери.

Если бы только он мог сообщить им, что убийца уже в пути!

Триполи, воскресенье, 13 апреля, 8.52

После целого ряда неприятных задержек ранним воскресным утром Рашид вывел фургон на улицы ливийской столицы. Джейм крепко спала в объятиях Николаса в кузове, пребывая в блаженном неведении относительно того, что они наконец достигли цели своего путешествия.

— Рашид пойдет искать Единорога, — сказал Форрестер Николасу. — Теперь нам остается ждать, пока они не вернутся вместе.

Николас посмотрел на него и спросил:

— Не кажется ли вам, что вы должны объяснить нам обстановку?

— Есть вещи, которые вам… точнее сказать, ей лучше не знать, — нехотя отозвался Форрестер, раздвигая полотнища брезента, закрывавшие сзади кузов фургона, и выглядывая наружу.

— Вы сами говорили, что мы находимся здесь между жизнью и смертью, — напомнил Николас, глубоко вздохнув. — Лично я предпочел бы знать, ради чего рискую головой.

Форрестер надолго задумался.

— Пожалуй, вы имеете на это полное право, — решил он наконец и бросил взгляд на Джейм, которая по-прежнему спала. — С того самого дня, когда она приступила к поискам своего отца, кто-то намеренно подкидывал ей дезинформацию, стремясь укрепить ее в решимости выяснить правду. Кто-то подталкивал Джейм сюда, поближе к отцу, чтобы по ее следам найти Единорога, ликвидировать его и сорвать проводимые им операции.

— И вы знаете, кто этот человек?

Форрестер кивнул.

— Вы расскажете ей? — осторожно спросил Николае.

— Нет, если смогу этого избежать, — ответил Форрестер, покачав головой.

Залив Сидра, воскресенье, 13 апреля

Шестой флот США занял позицию у ливийского побережья. Авианосцы «Америка» и «Коралловое море», каждый из которых имел на борту сто шестьдесят истребителей и бомбардировщиков, сопровождали четырнадцать линкоров и два вспомогательных судна. Одно из них, «Тикондерога», было вооружено сложнейшей противовоздушной системой «Эгида». Корабли были в полной боевой готовности, дожидаясь приказа из Вашингтона.

Повисла пауза…

Триполи, воскресенье, 13 апреля, 16.25

— Что будем делать теперь? — осведомилась Джейм.

— Ждать, — лаконично ответил Форрестер. — Рашид найдет вашего отца. Нам нельзя идти к нему, это было бы слишком опасно. Остается только ждать, когда он сам придет.

Форрестер решил, что спокойнее всего будет ждать в британском консульстве, что находится в центре города.

— До сих пор не верится, что я добилась своего, — сказала Джейм Николасу, когда они остались вдвоем в комнате на втором этаже консульства. — Наконец-то после долгих лет разлуки я встречусь со своим отцом.

— Неужели ты нервничаешь? — спросил Николас, недоверчиво посмотрев на нее.

О» Джейм кивнула.

— Немножко, — смущенно призналась она. — Так много времени прошло. Я изменилась, и он, конечно, тоже. Что я ему скажу?

Николас провел рукой по ее волосам.

— А что бы ты сказала ему девятнадцать лет назад?

Джейм улыбнулась.

— Я бы спросила, привез ли он мне какой-нибудь подарок.

Лондон, понедельник, 14 апреля, 14.52

Премьер-министр Британии Тэтчер официально объявила о том, что ее страна одобряет американские планы нанесения внезапного удара по Ливии, добавив, что для Британии немыслимо оставить без поддержки Соединенные Штаты, когда они вынуждены защищаться.

В тот же день восемнадцать бомбардировщиков «F — 111»

Третьего авиасоединения поднялись с трех аэродромов Королевских воздушных сил в Англии и отправились в полет за 2800 морских миль через весь континент — Франция отказалась предоставить им коридор в своем воздушном пространстве, — чтобы присоединиться к Шестому флоту в заливе Сидра.

Время, отпущенное на раздумья, истекало…

Триполи, понедельник, 14 апреля, 20.30

— Он уже здесь, — объявил Форрестер.

Джейм посмотрела на Николаев, и тот показал ей большой палец. На ее лице засияла улыбка.

— Не хочешь ли познакомиться с будущим тестем? — спросила она нарочито беззаботным тоном.

Николас улыбнулся.

— Даже не знаю. Что, если я ему не понравлюсь и он отправит меня в лагерь террористов, чтобы ливийцы упражнялись на мне в стрельбе?

— Нет, папа этого не сделает, — возразила Джейм. — Он сам влепит тебе пулю.

— Именно этих твоих слов я боялся больше всего.

— Как я выгляжу? — спросила она.

— Ни дать ни взять арабская принцесса, — ответил Николас, изучая критическим взором ее ярко расцвеченный наряд.

Джейм глубоко вздохнула.

— Что ж, пойдем.

Они рука об руку спустились по лестнице к кабинету британского консула. Форрестер распахнул дверь, и Джейм увидела своего отца. Ее сердце бешено забилось.

Отец оказался не столь высоким, как представляла Джейм, но ведь и она сама сильно выросла. За это время отец заметно погрузнел, а его волосы побелели. Возраст оставил свой отпечаток на его лице, и все же, глядя на отца, Джейм поняла, что узнала бы его где угодно.

Она осторожно шагнула вперед.

— Папа? — произнесла она прерывающимся голосом.

Отец широко улыбнулся.

— Да, это я, принцесса. — Он протянул ей руки. — Господи, как долго я ждал этой минуты!

— Папа! — Залившись слезами, Джейм бросилась ему на шею. Отец сжал ее в медвежьих объятиях, и они оба разрыдались, не скрывая своих чувств.

Прошедших двадцати лет словно и не было.

Залив Сидра, вторник, 15 апреля, 1.45

В ту минуту в заливе царили тишина и спокойствие.

Шестой флот, выйдя на исходный рубеж, замер в напряженном ожидании, готовый через пятнадцать минут нанести удар. Вплоть до 1.59 у него сохранялась возможность отменить нападение.

В 1.45 он его не отменил.

Вашингтон, округ Колумбия, понедельник, 14 апреля, 18.58

Гарри Уорнер сидел в своем кабинете, с надеждой взирая на часы. В Ливии уже наступила среда. Белый дом продолжал молчать, а значит, решение о нападении все еще было в силе.

Гарри Уорнер никогда не был очень уж религиозным человеком, но в эту ночь он молился.

Триполи, вторник, 15 апреля, 1.58

— Мне бы не хотелось прерывать вашу трогательную встречу, — извиняющимся тоном приговаривал Форрестер, выталкивая спутников из здания британского консульства на улицу, — но мы должны немедленно выбираться отсюда. С минуты на минуту появится Рашид.

— Куда теперь? — спросил Николас.

— В заключительной стадии этой игры лучше всего поставить на Тунис. Мы успеем добраться до тунисской границы за пару часов.

— Если, конечно, у нас есть эти два часа, — задумчиво произнес Лайнд, вглядываясь в зловеще-спокойное черное небо.

Форрестер посмотрел налево и направо, разглядывая темную улицу.

— Проклятие! — нетерпеливо пробормотал он. — Куда задевался Рашид, черт возьми?

Лайнд бросил взгляд на часы.

— Если он не объявится в ближайшие минуты, нам уже некуда будет спешить.

— Они говорят так, словно грядет Страшный Суд, — сказала Джейм, обращаясь к Николасу.

Отец повернул к ней серьезное лицо.

— Еще ближе, — мрачно произнес он.

— Привет, Джим. Давно не виделись, — послышался голос сзади.

Все четверо разом повернулись. Мужчина, стоявший в тени, выглядел ровесником Лайнда и явно был американцем. Только Лайнд узнал его в лицо.

— Привет, Лью, — невозмутимо отозвался он. — Даже сейчас ты чертовски напоминаешь выпускника университета Лиги плюща.

— А ты по-прежнему строишь из себя супермена, — парировал тот.

— В нашей профессии без чувства юмора не обойдешься, не так ли? — произнес Лайнд. — Порой это единственное, что оберегает нас от комнаты с мягкими стенами.

Лью? Джейм похолодела.

— Это Льюис Болдуин? — спросила она, повернувшись к отцу. «Тот самый человек, что погубил так много людей?» — добавила она мысленно.

— Он самый, — негромко ответил Лайнд.

— Настоящий предатель, — вмешался Форрестер, медленно двинувшись вперед.

— На вашем месте я бы не делал глупостей, господин Форрестер, — предостерег Болдуин. Он вышел из тени, и теперь было видно, что у него в руке пистолет. — Удивлены, что я вас знаю? А зря — благодаря решимости вот этой милой девушки во что бы то ни стало найти своего отца я почти с самого начала знал обо всех вас.

Джейм посмотрела на него и перевела взгляд на отца.

Ее глаза округлились от потрясения.

— Это тот самый человек… — заговорила она.

Лайнд кивнул.

— Болдуин продавал Каддафи оружие с тысяча девятьсот восемьдесят второго года, — сообщил он. — Ракеты «ред-ай», винтовки «М — 1», «М — 16», «кольт-кобра», советские автоматы Калашникова и гранатометы «РПГ».

Он мог раздобыть все, что хочешь, — только назови. На этой неделе он переправил ливийцам крупную партию мин «С — 4» с запальными шнурами.

— Извини, дружище, мне пришлось использовать твою дочь, чтобы обнаружить тебя, — сказал Болдуин, злобно ухмыляясь. — Но при всей той секретности, что окружала твою работу здесь, у меня не было выбора. Едва Джейм начала проявлять излишнее любопытство, Гарри решил натравить на нее Харриса, даже не догадываясь, что сует тем самым твою голову в петлю.

— Аллан Харрис? Он работает на тебя? — спросил Лайнд. Харрис был одним из его немногих приятелей во время обучения в лагерях УСС.

— Работал, — поправил Болдуин, цинично пожимая плечами. — Он сделал свое дело, и мне пришлось от него избавиться. Я не мог допустить, чтобы у него со временем развязался язык. — Он помолчал и добавил:

— Мне очень неприятно, но я вынужден избавиться и от всех вас.

— Да, еще бы. — Лайнд отчетливо ощущал револьвер в кармане своей куртки, столь же отчетливо понимая, что Болдуину не составит труда уложить всех четверых за те секунды, которые потребуются, чтобы достать оружие.

— Ненавижу долгое прощания, — заявил Болдуин. — Так что…

Его прервал громкий скрежет тормозов старого фургона, остановившегося всего в нескольких ярдах.

Прежде чем Болдуин успел отреагировать, Рашид спрыгнул с водительского сиденья и открыл огонь из автомата. Повинуясь инстинкту, Николас сбил Джейм с ног и прикрыл ее собой. Лайнд и Форрестер выхватили оружие, но тело Болдуина вдруг задергалось и повалилось на землю, превратившись в окровавленную кучу плоти. Перестрелка закончилась, едва начавшись.

— Ходу! — крикнул Форрестер и помчался к фургону. — Нужно побыстрее уносить отсюда ноги!

— Уже идем, — отозвался ему вслед Лайнд, помогая Николасу поднять с земли Джейм. В тот самый миг темноту ночи прочертила ослепительная вспышка, под ногами затряслась земля, а небо расколол грохот взрывов.

Было слишком поздно.

 

Глава 28

Триполи, вторник, 15 апреля, 2.05

Оглушительный рев рвущихся повсюду бомб выгнал испуганных ливийцев из домов, и они двинулись прочь — кто пешком, кто на автомобилях. Тотчас же возникли дорожные пробки, и вокруг слышались гудки клаксонов.

Штурмовики «А-6» и «А-7 Корсар» взорвали высоко над городом пятисот — и двухтысячетонные бомбы с лазерным наведением. Издали слышалось тяжелое буханье зенитной артиллерии, небо рассекали яркие нити трассирующих снарядов. На город надвинулась дымная пелена. Внезапно повсюду появились отряды гвардейцев Каддафи.

Пока фургон пробирался по наименее запруженным переулкам, Форрестер внимательно изучал обстановку в западной части города, глядя в мощный бинокль.

— База «Уилус» подверглась нападению, — сообщил он. — Там сплошное облако дыма.

При каждом взрыве содрогалась земля и фургон отчаянно раскачивался на ходу. Рашид умело лавировал между кучами обломков и мусора, двигаясь к городской окраине. Джейм сидела в кузове машины, завернувшись в толстое одеяло, и наблюдала за Николасом, который заряжал все имевшееся в их распоряжении оружие. Отец крутил ручку карманного приемника, который, судя по всему, не мог поймать ничего, кроме треска статических разрядов.

— Какого черта мы до сих пор не избавились от этого старья? — раздраженно бормотал он.

Наконец дряхлый приемник ожил. Из динамиков по-прежнему доносился громкий шорох, но сквозь него можно было слышать мужской голос, тараторивший что-то по-арабски.

Николас отложил пистолет, который он заряжал, и подался вперед, чтобы лучше слышать.

— Что говорят? — спросил он.

Лайнд покачал головой и начал переводить:

— Самому городу причинен относительно небольшой ущерб… Атакованы ливийский военный аэродром, учебная морская база и казармы Азиза. — Он умолк, прислушиваясь. — Нападению подверглась также ракетная база в Бенгази.

— А Каддафи? — крикнул Форрестер. — Поймали наконец этого сукина сына или нет?

— Об этом пока ни слова, — ответил Лайнд. — Дворец Каддафи обстрелян, но о потерях в живой силе пока не сообщается.

— Должен же кто-то прикончить мерзавца, — сердито обронил Форрестер.

Рашид яростно сражался с управлением, всем телом налегая на руль. Форрестер болтался в кресле, а в кузове фургона Джейм, Николас и Лайнд изо всех сил цеплялись за что попало.

Лайнд посмотрел в темноте на дочь и улыбнулся.

— Какими судьбами тебя занесло сюда? — спросил он.

— Как только я узнала, что ты жив, я решила, что должна тебя увидеть, — без колебаний ответила она.

— А не проще ли было отправить на поиски одного Джека и встретиться со мной в безопасном месте?

— И пропустить самое интересное? — Теперь Джейм тоже улыбалась.

Впервые с момента их встречи отец рассмеялся.

— Да, ты моя дочь, никаких сомнений, — сказал он. — Храни тебя Господь!

Ливийская пустыня, вторник, 15 апреля, 3.25

Воздушная атака длилась двадцать минут, после чего еще четверть часа вдали раздавались раскаты артиллерийских залпов. Фургон мчался на восток, пересекая пустыню, а Лайнд тем временем продолжал ловить обрывки радиопередач. Они изобиловали сообщениями об уроне, который понесли военные объекты Триполи и Бенгази. В ходе нападения на резиденцию ливийского лидера многие члены его семьи получили ранения, среди них малолетняя дочь Каддафи. Жители Ливии требовали незамедлительного мщения «американским дикарям».

— Как они могут терпеть этого маньяка? — вслух подумала Джейм.

Рашид рассмеялся.

— Этот люди, они считай Брата Полковника больной герой, — ответил он на ломаном английском.

— Ты хотел сказать «большим героем», — поправил его Николас.

— На мой взгляд, Рашид выразился куда удачнее, — сказала Джейм. , ;Приемник разразился очередной фразой, и Лайнд перевел:

— По последним данным, ливийцы сбили три американских самолета и их экипажи были казнены разгневанной толпой.

— Вы верите этому? — спросил Николас.

Лайнд натянуто улыбнулся.

— В той же мере, в которой верю всему, что исходит от режима Каддафи, — мрачно произнес он. — Как бы то ни было, нам нельзя испытывать судьбу. Мы должны жать на всю катушку до Туниса.

— К сожалению, нашей лошадке явно недостает прыти, — сказала Джейм, укладывая голову на плечо Николаев.

— Не обижай старушку, ведь она наша последняя надежда, — отозвался тот.

Лайнд лег на спину, давая себе короткую передышку, и посмотрел на Николаев.

— Значит, ты собираешься жениться на моей дочери, — произнес он, лукаво улыбаясь.

— Как только мы выберемся из этого пекла, — ответил Николас кивнув.

Лайнд вздернул бровь:

— Думаешь, тебе удастся ее обуздать?

Николас рассмеялся.

— Понятия не имею, — признался он.

Фургон резко остановился посреди пустыни, и разговор прервался.

— Тихо! — отрывистым голосом скомандовал Форрестер, сидевший рядом с Рашид ом впереди. Лайнд натянул на голову тюрбан. Джейм заправила под платок выбившийся локон рыжих волос. Николас, который вполне мог сойти за араба — его выдавали только голубые глаза, — сидел не шевелясь.

Внезапно их взяли в кольцо. Фургон окружили ливийские гвардейцы, грозившие беглецам оружием.

Лайнд вынул револьвер и затаился в ожидании. Джейм отпрянула в тень, сунув руку в складки одежды и нащупывая гладкую холодную сталь пистолета, который ей дал отец, совсем не уверенная, что сможет пустить его в ход, если в этом возникнет нужда. Они прислушивались к голосам Рашида и Форрестера, по-арабски разговаривавших с гвардейцами. Джейм не понимала ни слова, но по звуку голосов догадывалась, что эта беседа не из приятных. Она уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но Николас дал ей знак молчать, прижав палец к губам. Потом он посмотрел на Лайнда, который кивнул ему, и, обнажив оружие, медленно двинулся к заднему борту кузова.

Голоса, доносившиеся снаружи, зазвучали громко и злобно, и Лайнд одним броском бесшумно метнулся к месту, откуда он мог наблюдать за тем, что происходит сзади. Джейм была удивлена, как гибок и ловок отец в преклонном возрасте. Николас приготовился прикрыть Лайнда. Джейм все еще трогала пистолет, продолжая гадать, хватит ли ей духу воспользоваться им. Она услышала голос Рашида, который яростно заспорил с гвардейцем, и медленно приподняла ствол.

Раздался первый выстрел.

Он породил цепную реакцию. Рашид и Форрестер открыли по наступающим ливийцам огонь из автоматов. Лайнд и Николас начали стрельбу по противникам, приближавшимся сзади. Внезапно Лайнд повалился на спину, прижимая ладонь к правому плечу. Джейм вскочила на ноги и пробралась к отцу. Николас прикрывал их обоих.

— Все в порядке, принцесса, — сказал Лайнд, пока Джейм разрывала на нем рубашку, обнажая рану.

— Господи, папа… — судорожно выдохнула она.

— Ничего страшного, кость не задета, — заверил ее отец. — Со мной это не в первый раз.

— Так много крови… — Кровь хлестала из раны, оставляя на одежде Лайнда и Джейм алые пятна.

— Проклятие, — пробормотал Николас и пополз по полу.

Джейм рывком обернулась к нему:

— Что случилось?

— Патроны кончились, — отозвался он, шаря в темноте в поисках другого оружия.

— Вот, возьми мой. — Джейм приподняла голову и, увидев нацеленный на нее ствол ливийской винтовки, инстинктивно нажала на спусковой крючок пистолета, который держала в руке, и почувствовала, как тот вздрогнул от выстрела. Ливиец опрокинулся на спину и свалился на землю.

В тот же миг фургон вновь взревел мотором и ринулся вперед с удивительной для своего состояния скоростью. Джейм, застигнутая врасплох, потеряла равновесие и упала на дно кузова.

— Прикрой нас сзади! — крикнул Форрестер Николасу.

— Прикрываю! — Николас дважды выстрелил.

Джейм вновь подползла к отцу. Он потерял много крови и был в обмороке. Джейм оторвала полосу ткани от подола своего платья и наложила давящую повязку, чтобы остановить кровотечение.

«Господи, папа! — думала она, — Прошу тебя, не умирай, ведь я так долго тебя искала!»

Вашингтон, округ Колумбия, вторник, 15 апреля, 10.56

Гарри Уорнер всю ночь не покидал своего кабинета.

Глядя на экран портативного телевизора, который он принес с собой, Уорнер гадал, удалось ли им вовремя выбраться из пекла. Если бы только они дали о себе знать!

По сообщениям газет, радио и телевидения, ущерб, нанесенный гражданскому населению, удалось свести к минимуму. Главной целью нападения были ливийские военные объекты и лагеря подготовки террористов — эти районы пострадали куда серьезнее. Появлялись противоречивые сведения о разрушениях французской дипломатической миссии, находившейся в центре Триполи, а также о количестве жертв и о судьбе самого Каддафи.

Его не видели с начала нападения, то есть уже около шестнадцати часов, и эфир заполнили слухи о смерти диктатора. Ливийская сторона продолжала утверждать, что были сбиты три американских самолета, а их экипажи казнены. Однако по сообщениям Пентагона, нападавшие недосчитались только одного бомбардировщика «F — 111».

«Где они, черт побери?» — думал Уорнер.

Ливийская граница, вторник, 15 апреля, 11.15 — Его нужно доставить в больницу, — сказала Николасу Джейм, проверяя, подает ли отец признаки жизни. У Лайнда был нитевидный пульс, поднялась температура. Он лежал без сознания.

— Мы уже почти вырвались на свободу, — ответил Николас, пытаясь успокоить ее. — Осталось недолго.

Джейм посмотрела на него в темноте. В ее глазах застыл ужас.

— Боюсь, у нас осталось совсем мало времени.

Внезапно старый фургон остановился, скрежеща тормозами. У Джейм перехватило дыхание. «Неужели опять? — думала она, прислушиваясь к неистовому биению своего сердца. — Господи, только не это!»

Двое мужчин, оба вооруженные, обошли вокруг автомобиля и заглянули в кузов. Джейм замерла, всматриваясь в их лица, гадая, что им нужно и что они собираются сделать. Дрожащими пальцами она нащупала в темноте свой пистолет.

— Джейм! Обнажи голову! — велел Николас.

— Что?.. — растерянно произнесла она.

— Обнажи голову — пусть они увидят, что ты американка!

Джейм не шевельнулась, и тогда Николас протянул руку и сорвал с нее платок. Длинные рыжие волосы Джейм рассыпались по плечам. Мужчины переглянулись, обменялись несколькими арабскими словами и отступили.

— Это тунисцы, — прошептал Николас.

Джейм с облегчением вздохнула. Рашид завел мотор, и фургон пересек границу, оказавшись в Тунисе.

Наконец они были в безопасности!

 

Глава 29

Висбаден, Западная Германия, суббота, 19 апреля, 15.35

— Его жизнь вне опасности, — сказал Джейм врач госпиталя американской военной базы. — Он потерял много крови, но мы сделали ему переливание, и после хорошего отдыха он будет как новенький.

— Когда мы сможем покинуть госпиталь? — спросила Джейм, беря Николаев за руку.

— Завтра, — без колебаний ответил врач. — Завтра утром я первым делом оформлю документы на выписку.

— Нельзя ли нам встретиться с ним сегодня? — спросил Николас.

— Конечно, можно. — Врач отступил в сторону, позволяя посетителям войти в палату.

Когда они вошли, Лайнд, казалось, спал. Джейм уселась в кресло подле кровати, а Николас встал за ее спиной, положив руки ей на плечи. Джейм долго смотрела на отца. Только теперь, когда страшные испытания в Ливии остались позади, она начинала по-настоящему сознавать, что наконец нашла его, нашла живым.

— Где Джек?

Джейм удивилась.

— Папа! Я думала, ты… а ты не спишь!

— Я проснулся, как только вы вошли, — усталым голосом отозвался он. — Где Джек?

— Он уехал сегодня утром, — сообщил Николас. — Он возвращается в Бельгию. Сказал, что ему скучно с нами и что он хочет развлечься.

Лайнд заставил себя улыбнуться.

— Джек всегда был изрядным занудой. — Он помолчал и спросил:

— Когда же меня выпустят из этих проклятых застенков?

— Завтра, — пообещала Джейм. — Доктор сказал, что выпишет тебя завтра.

— Жду не дождусь.

— Я тоже, — ответила Джейм, кивнув. — Как только мы вернемся в Нью-Йорк…

Лайнд жестом велел ей молчать.

— Я не собираюсь возвращаться в Нью-Йорк, принцесса, — негромко проговорил он. — Мне следовало заранее поставить тебя в известность.

— Я ждала долгие годы, — дрогнувшим голосом отозвалась она. — Я даже не сомневалась, что ты вернешься домой вместе с нами…

Лайнд кивнул.

— Я сделал ошибку, позволив тебе поверить в это. — Он умолк и задумался. — Послушай, принцесса… в эти дни меня одолевали мысли о тебе и о том, как я виноват перед тобой.

Джейм энергично замотала головой:

— Ты ни в чем не виноват…

— Позволь мне закончить, — твердым голосом произнес Лайнд. — Я оказал тебе плохую услугу. Я покинул тебя, оставив наедине с неким идеальным образом, которому ни одному человеку не по силам соответствовать.

— Папа, я…

— Ты ведь всегда считала меня кем-то вроде супергероя, не так ли?

Джейм помедлила секунду, потом кивнула:

— Думаю, да.

— Ну а я совсем не такой, — честно признался Лайнд. — Я был плохим отцом и еще худшим мужем, Я любил тебя, но всегда знал, что рано или поздно нам придется расстаться. — Он помолчал. — Во мне всегда жил страх слишком близких отношений с людьми — до тех пор, пока ты не появилась на свет. Однако и тогда я не хотел связывать себя. Я жил вдали от семьи, войдя в роль «рыцаря плаща и кинжала», но, в сущности, это было бегство.

— Бегство? — Джейм перевела взгляд с отца на Николаса и обратно.

— Да… бегство от тебя и от Себя самого. — Лайнд вздохнул, — Как ты думаешь, почему твоя мать покончила жизнь самоубийством?

— Мама думала, что ты ее не любишь, — тихо сказала она.

— Она знала, что я ее не люблю, — поправил Лайнд. — Твоя мать пала жертвой системы. Она оказалась в неподходящее время в неподходящем месте, и ее вынудили взвалить на себя заботу, с которой она не справилась. Ей не хватило сил.

На лице Джейм появилась растерянность.

— Вот так-то, принцесса, — добавил Лайнд. — Мне нужно было прикрытие, и Фрэнсис Колби отлично подходила на эту роль.

— А я? — осторожно спросила Джейм. — Я тоже была частью твоей легенды?

— Ты сама прекрасно знаешь, — хриплым голосом отозвался Лайнд. — Я всегда любил тебя. Меня нельзя было назвать лучшим в мире отцом, и до твоего рождения я считал, что в моих жизненных планах нет места детям. Все изменилось в тот миг, когда я впервые взял тебя на руки. Кроме тебя, наш с Фрэнсис брак не принес ничего хорошего.

Джейм отвела глаза.

— Мама так не считала, — хмуро ответила она.

Лайнд легонько стиснул ее пальцы.

— Твоя мать была больна, принцесса, — сказал он. — Она не виновата, что не смогла стать такой матерью, которая тебе была нужна. Я подозреваю, недуг пустил корни в ее душе задолго до твоего рождения.

— А я всю жизнь мучилась, считая, что все дело во мне, — проговорила Джейм. — Сначала мама, потом ты…

— У меня не было выбора. — Лайнд нахмурился. — Это моя работа, мой долг. Я посвятил себя этому делу многие годы назад.

— Тогда я не знала этого, — напряженным голосом произнесла Джейм. — А лишь знала, что меня бросила мать, а потом и отец тоже. Мне говорили, что ты умер, что ты похитил деньги дедушкиной компании и скрылся в Европе. Я не могла поверить, что ты действительно бежал, что ты покинул меня… пока не нашла сундучок.

— Какой сундучок?

— Твой солдатский сундучок, — сказала Джейм. — Он был на чердаке дома. Как-то раз я обнаружила его там — он был набит письмами, почтовыми карточками, подарками, которые ты посылал мне много лет подряд. Харкорты прятали их от меня. В тот день когда я нашла сундук, я уехала из дома и больше не возвращалась туда.

— Но ведь это твой дом, — заметил Лайнд.

Джейм покачала головой.

— Тогда это не имело значения, не имеет и сейчас. — Она помолчала и добавила:

— А твой сундучок по-прежнему у меня.

— Вот как? — Лайнд не знал, что еще сказать.

Джейм кивнула.

— Я не расстаюсь с ним. Это все, что осталось мне от отца — до минувшей ночи в Триполи.

— Теперь у тебя есть я, — отозвался Лайнд.

— Надолго ли?

— Навсегда, — заверил он. — Не важно, где я и чем занимаюсь — в мыслях я всегда буду с тобой.

— Значит, ты действительно не собираешься ехать домой, — произнесла Джейм.

— Не могу, — сказал Лайнд, качая головой. — Меня ждет работа, Джейм. Это единственное, что я умею делать. Я такой, какой есть, и ничего не могу изменить.

Джейм едва сдерживала слезы.

— Если ты не едешь с нами в Америку, куда же ты отправляешься? — спросила она.

— На Ближний Восток, — без колебаний ответил Лайнд. — После всех этих лет я не смогу вернуться домой, чтобы играть в настольный хоккей. К тому же я заметил, что говорю по-арабски лучше, чем по-английски.

— Когда ты намерен возвратиться в Ливию? — спросила Джейм.

— Мне нельзя в Ливию, — обронил он. — Но остаются еще Иран, Ливан, Сирия и другие страны, связанные с терроризмом.

— Ты даже не приедешь на нашу свадьбу?

Лайнд улыбнулся. то — Я буду там, принцесса, не телом, так душой. — Он посмотрел на Николаев. — Позаботься о моей девочке, иначе я позабочусь о тебе.

— Непременно.

— Я надеялась, ты сам захочешь передать меня жениху, — сказала Джейм.

Лайнд рассмеялся:

— Я никому тебя не отдам.

Джейм медленно поднялась на ноги.

— Мы сможем поддерживать связь? — спросила она.

— Поживем — увидим, — ответил он и вновь повернулся к Николасу. — Когда вы уезжаете?

— В конце недели. Нам придется на несколько дней задержаться в Париже, чтобы уладить дела.

— Береги Джейм.

— Обязательно.

Как только Лайнд опять погрузился в сон, Джейм и Николас вышли из палаты.

— Не знаю, смогу ли я выдержать новую разлуку сразу после того, как нашла его, — сказала Джейм Николасу, когда они спустились в вестибюль госпиталя. — Я так хотела, чтобы он присутствовал у нас на свадьбе…

Николас лишь улыбнулся, обнимая ее.

— У меня такое чувство, что он будет там. Обязательно будет.