Несмотря на разногласия между Симоном де Монфором и Генрихом III, у графини и королевы сохранялись дружеские отношения. Когда младший ребенок графа (а это была дочь) родился в Кенилворте в районе Михайлова дня в 1252 году, Петр, цирюльник графа, принес королеве эту новость, за что получил в подарок 40 шиллингов. Королевская кормилица леди Алиса была направлена, чтобы заботиться о больной, а гонцы сновали туда-сюда с новостями о ее здоровье. В декабре Вильгельм де Гарден, верный слуга королевы, принес графине в подарок от своей госпожи драгоценности. А на Рождество графиня, в свою очередь, послала двух рыцарей, чтобы передать королеве подарки, каждый из посланников был награжден золотой пряжкой. Элеанора провела весну 1253 года в Одигеме, а затем отправилась ко двору для пасхальной церемонии. Обе леди делали все возможное, чтобы восстановить хорошие отношения между своими мужьями. Во время визита в Гасконь Элеанора дала взаймы тысячу марок своему брату, чтобы он мог выплатить долг за графство Бигорское. Но она поставила условие, что в случае его неспособности выплатить деньги графство перейдет в ее руки. Граф и графиня провели зиму 1253/54 года в Бордо, после чего Симон отправился в Шотландию в августе 1254 года по личным делам, возможно, связанным с женитьбой шотландского короля на дочери английского короля Маргарите1. Он такжепровел некоторое время в Париже, чтобы заключить мир. В 1255 году Симон снова был во Франции, и во время его отсутствия Элеанора получила в подарок от брата шесть оленей. Такой же дар повторился на следующий год. Но подобные подарки не могли возместить денег, которые были нужны Элеаноре. Поэтому Генрих II написал своему казначею в 1256 году, чтобы тот для умиротворения графини выплатил ей долги Роджера Биго, графа Норфолка, а также отдал ей остатки долгов еврея Аарона, сына Авраама. После этого граф Ричард взял от них то, что хотел. В 1257 году Симон получил в подарок несколько маноров и разрешение оградить Шиплайтский лес в Нортумберленде, после чего превратил его в парк. Джон, сын Джона ле Девини, простил ренту, которую граф был должен ему за земли в Торнтоне2, в обмен на пару белых перчаток стоимостью в 1 пенни, которые он должен был получать ежегодно. Сэр Вильгельм Кондрей выделил ему земли в церковном приходе Коттесмор в Ратленде в обмен на ежегодный подарок пары золотых шпор3. Роджер Биго в 1253 году пожелал назначить Симона де Монфора, графа Лестера, одним из судебных исполнителей4.

Всеобщие проблемы в первую очередь доходят до главы. Симон вскоре занял гораздо более значительную позицию, чем место одного из придворных. К несчастью для Англии, Ричард Корнуоллский был выбран королем Германии в 1257 году из-за своих богатств, своей мудрости и связей между английскими и немецкими королевскими семьями, благодаря браку Генриха Льва Саксонского с Матильдой, дочерью Генриха II. На Вознесение он был коронован в Ахене архиепископом Кельна5. Поскольку Ричард часто был посредником между королем и баронами, для обеих сторон очень жалко было потерять его в такое сложное время. 1257 год снова выдался слишком влажным. 15 июля были такие сильные штормы, что дома, стены и деревья были смыты, а многие мосты сломаны. Борозды на полях превратились в канавы, рвы — в болота, а реки напоминали моря. Неудивительно, что урожай пропал. В 1257-1258 годах он был очень скудным. Было очень мало яблок, груш еще меньше, а вишни и сливы вообще полностью пропали. Зима выдалась настолько суровой, что бедняки были вынуждены поддерживать свое существование кониной и корой деревьев, и многие бежали в города6. Цена на пшеницу в Нортгемптоне подскочила с 2 шиллингов за четверть до 20 шиллингов, в Бедфорде — до 17, в Данстебле — до 13 шиллингов и 4 пенсов7. Во время голода двадцать тысяч человек умерло в одном только Лондоне8. Городские глашатаи на улицах объявляли дома, где будет раздаваться милостыня. Когда Ричард столкнулся с недостатком денег в Германии, он приказал, чтобы его английские леса были срублены и проданы, а деньги пересланы ему. Он разорял свою страну за счет денег, которые выкачивал из нее9. В марте 1258 года он послал 50 больших кораблей, груженных зерном, для облегчения положения в стране, но король захватил их в свои руки на правах изъятия провизии для королевского двора и начал торговать зерном. Горожане обратились в суд и заявляли, чтобы король покупал только то количество зерна, которое необходимо для его собственного двора. Таким образом, общественное мнение предприняло попытку остановить эту бесчестную акцию10. Сила английского характера проявилась в обращении к закону и в отсутствии выпадов в сторону короля подобных тем, какие устроила толпа римлян, хотевших убить Кориолана и забрать зерно, чтобы продавать его по своей цене; или как парижане, которые захватили королевскую семью, чтобы снизить цену на хлеб11.

К голоду добавилась война. Неприятности начались еще на границе с Уэльсом, и сейчас они достигли своего пика. Поскольку валлийские конфликты были благоприятным временем для англичан, борьба между английским королем и баронами предоставляла не меньшую возможность для валлийцев, чтобы отстаивать свою независимость. Ллевелин Великий объединился с баронами против короля Иоанна. Он женился на дочери короля, а его дочери вышли замуж в семьи маркграфов, чьи земли находились на английской границе. Несмотря свои достижения, Ллевелин никогда не заменял валлийские клановые отношения истинными национальными чувствами и никогда не поднимался выше принца Северного Уэльса. После его смерти в 1240 году ему наследовал Давид, который принес оммаж своему дяде и старался сохранить мир. Когда его более энергичный брат Гриффит поднял оппозицию, Давид запер его в Крисиет и передал его Генриху III для заключения в лондонский Тауэр. Не желая больше находиться в заключении, Гриффит постарался бежать в 1244 году, но он был большим тяжелым человеком, и его веревка из простыней и скатертей оборвалась. Он упал и сломал себе шею12. Два года спустя Давид умер, а сыновья Гриффита поссорились между собой. Таким образом, в 1247 году Генрих разделил Уэльс по своему усмотрению, согласно Вудстокскому договору13. Среди многих подарков, щедро подаренных принцу Эдуарду во время его свадьбы с Элеонорой Кастильской, его отец преподнес ему графство Честерское и королевские земли в Уэльсе14. Когда принц вернулся в Англию в 1255 году, он назначил Годфрида де Лангли смотрителем Северного Уэльса. Этот человек уже успел заслужить незавидную репутацию из-за своей суровости в навязывании лесных законов и за огромные штрафы, которые он взымал в Северной Англии15. Он хвастался королю и королеве, что держит Уэльс в своих руках. Годфрид пытался вводить в Уэльсе английские законы и делить земли на округа и графства. Валлийцы отказались изменять законы своих предков, собрали огромную армию под предводительством Ллевелина и вторглись в марки16. Принц Эдуард получил помощь от своего дяди Ричарда, который одолжил ему 4 тысячи марок, и от своего отца, который просил его напрячь свои собственные силы и заставить врагов бояться себя17.

Принц позвал на помощь ирландцев, но валлийцы приготовили галеры, чтобы встретить их в море. Ллевелин объединил Северный и Южный Уэльс и ослабил противостояние за счет победоносного шествия через всю страну. Король очень огорчился, узнав об успехах валлийцев, а значит и о многих своих проблемах. В 1257 году он собрал баронов в Честере с целью провести двойное наступление на Северный и Южный Уэльс из Честера и Бристоля18. По мере того как он наступал, его армия уничтожала урожай, чтобы тот не достался валлийцам, а последние отступили со своими женами и детьми в глушь Сноудона. Во время отступления они ломали мельницы, разрушали мосты и углубляли броды. Ллевелин внушил своим людям веру, что Бог на их стороне и Он пошлет им победу над сильным врагом. Генрих III добрался до Деганвийского замка, потерял там месяц и затем начал постыдное отступление. Валлийцы, опираясь на свой тыл, разбили английскую армию и насмехались над англичанами, в то время как Генрих III в великолепных доспехах скакал под своим штандартом с драконом и подстегивал своих людей убить этих валлийцев, эти «отбросы человеческой расы». Вернувшись домой, он потребовал щитовые деньги, которые были тяжелым бременем для и так отягощенных людей. Яков де Одли сделал успешный набег на Южный Уэльс, но основная экспедиция потерпела поражение из-за беззаботности Ричарда де Клэра, графа Глостера, который оставил своих людей и поехал в компании всего лишь одного рыцаря навестить королеву, остановившуюся в Тутберийском замке, поскольку она не переносила дыма от угля, который жгли в Ноттингеме. Валлийская граница была ослаблена и обычная торговля лошадьми и скотом, выгодная для Англии, пришла в упадок19.

В 1258 году валлийцы возобновили свои набеги, Генрих III собрал баронов, чтобы прекратить беспорядки. В Парламенте, собравшемся в Лондоне в Хок-Тайде, Вильгельм де Валенс жаловался на их вторжение в Пемброк, это заявление побудило короля возразить ему, что он мог бы потратить некоторые из своих средств, чтобы наказать их. Тогда Вильгельм всю вину свалил на английских изменников и обвинил графов Глостера и Лестера. Когда он еще раз повторил, что граф Лестер является предателем и лжецом, Симон ответил: «Я не изменник, так же как не был им и мой отец; наши отцы были разными людьми». Потребовалось вмешательство Генриха III, чтобы восстановить между ними мир. Но их отношения уже и так были подпорчены, поскольку в прошлом году Вильгельм вторгся во владения графа и захватил там добычу. Когда управляющий Симона вернул захваченное, гневу Вильгельма не было предела20. Хотя Уэльс образовал союз с Шотландией, а последняя в течение года предложила 4 тысячи марок Генриху III, чтобы навести мир, но он оставил это предложение без внимания21.

Между тем положение Англии становилось отчаянным. В 1257 году при помощи простого подсчета выяснилось, что король потратил 950 тысяч марок из доходов страны с начала экспедиции и что королевство больше потеряло, чем приобрело, от этой войны22. Хронист писал следующее о печальном положении дел в 1258 году: «Так много чужеземцев, говорящих на разных языках, наполняли Англию в течение многих лет, они так обогатились доходами с земель и городов, что считали англичан ниже себя. Некоторые, кто знает их секреты, говорят, что они завоют еще большую власть, отравят знать, захватят короля, назначат другого, по своему собственному выбору, и подчинят Англию своему вечному правлению. Четыре сводных брата короля возвысились над всеми другими чужеземцами своим безграничным богатством, плохим отношением к англичанам. Они относились к ним с оскорбительной жестокостью, но никто не смел пожаловаться королю. Как печально! Англичане, в которых возгорелся огонь алчности, поднялись друг против друга, один пытается ограбить другого при помощи законов, штрафов, вымогательств и других несправедливостей. Древние законы пришли в упадок и не имеют силы. Единственная правда теперь на стороне сильных, а правосудие может вершиться только за деньги. Но наконец в этом году графы и бароны, архиепископы, епископы и другие великие английские мужи увидели положение земель и словно очнулись от долгого сна, собрались вместе и проявили достойную льва отвагу»23.

Прежде чем охарактеризовать реформы этого года, было бы неплохо взглянуть на предыдущие попытки исправить промахи короля и ввести ограничения доступа иностранцев к богатствам и свободам Англии.

На совете в Мертоне 1236 года была сделана попытка внести гармонию в английские законы, считаясь с каноническим правом, возможно, она исходила от епископа Гроссетеста. Латеранский Собор 1179 года провозгласил, что дети, рожденные до брака их родителей, могут считаться законными при условии последующего союза. Гроссетест написал Вильгельму де Ралею, впоследствии епископу Нориджа, а затем Винчестера, с просьбой объяснить ему причины этого шага. Вильгельм в ироничном тоне ответил, подтрунивая над епископом по поводу знания им права и длины его «краткого письма». Несмотря на доводы Гроссетеста, патриотизм баронов пробудился под влиянием ненависти к чужеземцам и вылился в знаменитую фразу: «Никто не вправе менять английские законы». Когда бароны попытались вырвать у короля разрешение иметь свои собственные тюрьмы, куда можно было бы помещать нарушителей за правонарушения в парках и кроличьих садках, он отказался сделать это24. Но вскоре после этого в Кеннингтоне было постановлено, что королевские байлифы не могут брать больше провизии на ярмарках и рынках, чем этобыло действительно необходимо для нужд короля, ровно столько, сколько им было приказано взять. При этом они должны были набирать провизию таким образом, чтобы не мешать другим покупателям и не оскорблять торговцев, как они имели обыкновение это делать25. В этом же году Генрих II попытался заставить епископа Чичестерского вернуть большую печать, но он отказался под тем предлогом, что получил ее по распоряжению Большого совета королевства и никому не передаст ее без подобного разрешения26. Когда Большой совет собрался в Вестминстере в январе 1237 года, Вильгельм Ралей, руководствуясь нуждами короля, попросил собрать тридцатую часть налогов. Но это было предоставлено только при условии, что он отбросит советы иностранцев и утвердит Великую хартию. Размер налога часто определялся четырьмя уважаемыми рыцарями, которых избирали в каждом графстве. Вполне возможно, что представители городов присутствовали на совете, чтобы подтвердить свое согласие. Среди свидетелей, присутствующих при утверждении хартии 27 января 1237 года был Симон де Монфор27. Он также был свидетелем договора, заключенного между Англией и Шотландией в Йорке в том же году. В этом документе смутные требования короля Шотландии на северные графства были заменены земельными владениями в Англии с годовым доходом 200 фунтов, которые он держал как вассал английского короля28. В следующем году сам Папа убеждал Генриха III уменьшить свою несвоевременную щедрость, поскольку это снижало доходы Англии как папского фьефа29.

Когда Генрих решился на экспедицию во Францию в 1242 году, он созвал Большой совет 28 января, чтобы обсудить важные дела, касающиеся королевства. На эту тему баронами был составлен тщательный отчет, а затем представлен королю. Согласно ему бароны советовали королю сохранить мир с Францией до истечения существующего перемирия. Когда Людовик IX явным образом нарушит их, тогда они согласятся на военную экспедицию. Они гарантируют ему помощь в разных ситуациях, но надеются, что он не прибегнет к этим обязательствам. В распоряжении короля была внушительная сумма от вакантных епископств и земель, и он использовал выгоды от судебных разъездов, чтобы собрать большую сумму денег под видом штрафов. Король не только не соблюдал Хартии вольностей, но даже оказывал на людей давление больше, чем когда-либо. Тогда бароны создали оппозицию и стали отстаивать свое право знать, на что король тратит деньги, и направлять его политику таким образом, чтобы она шла на благо государству30. В 1244 году Генрих III влез в долги из-за похода в Гасконь, но он все равно вынашивал в планах поход в Шотландию. Это заставило его вновь созвать парламент. В один из осенних дней магнаты собрались в трапезной Вестминстерского аббатства. Король объявил, что согласно их совету намеревается отправиться в Гасконь и что единственный способ, который может помочь ему скинуть бремя долгов, — получить от них щедрую субсидию. Тогда прелаты, графы и бароны собрались порознь для обсуждения. После этого епископы предложили светским представителям власти объединиться, чтобы действовать вместе. Светская знать ответила, что ничего не желает делать без одобрения общего совета. Для того чтобы дать ответ, была избрана комиссия из 12 человек, по четыре представителя от каждого сословия. Епископов представляли: Бонифаций, выбранный примасом; Вильгельм Ралей, епископ Винчестера, одно время бывший чиновником и фаворитом короля, но с тех пор, как его избрали в Винчестере, вместо дяди Генриха III, Вильгельма де Валенса, он подвергался жестоким гонениям; Роберт Гроссетест, епископ Линкольна, наиболее ревностный сторонник английских свобод; и Вальтер Кантилуп, епископ Вустера, который на протяжении длительной борьбы с автократией никогда не отклонялся от народной стороны. Графы со своей стороны выдвинули графов Корнуолла, Лестера, Норфолка и Пемброка. Бароны выбрали двух своих представителей и двоих аббатов. Было решено, что комиссия предоставит свое решение всему совету и что она не станет заключать отдельно от него союз с королем. Их вердикт гласил, что с тех пор, как Генрих III утвердил хартии, он никогда их не соблюдал. Что деньги, которые были предоставлены ему в прошлом, он тратил без пользы для себя и государстваю. Что большая печать из-за отсутствия канцлера часто ставилась не на те документы. Что необходимо назначить юстициария и канцлера. Генрих III отказался слушать такие условия и распустил совет на три недели, хотя его представители были готовы пойти на уступки, если только он выберет себе хороших советников и позволит собранию осуществлять контроль за тратами предоставленных ему субсидий. Король надеялся, что баронам это надоест и они уступят его требованиям, но напрасно. Тогда он собрал только духовенство и послал Симона, графа Лестера, и некоторых других светских представителей объяснить им свои потребности и чаянья. Духовенству было представлено письмо, в котором Папа просил клир предоставить поддержку королю, особо угодному Римской Церкви благодаря своему послушанию и почтению. Король даже пришел сам лично, чтобы поддержать тех, кто был на его стороне. Возникла угроза раскола, и некоторые были готовы уступить Генриху III, но тогда Гроссетест сказал: «Давайте не будем отделяться от общего мнения. Ибо сказано, "Если разделены будем, все мы умрем"»31.

В том же 1244 году была создана такая структура парламента, которая, возможно, никогда не работала в реальной жизни, но зато послужила основой некоторых принципов, нашедших свое место в дальнейших реформах Симона де Монфора. Взамен старой Хартии вольностей была составлена другая, строгие положения которой никто не должен был нарушать под страхом отлучения от Церкви. Избирались четыре советника, которые под присягой клялись поступать справедливо, невзирая на общественный статус любой персоны. Никто не мог сместить их с этого поста, кроме всеобщего совета. По крайней мере двое из них все время должны были находиться возле короля, чтобы выслушивать жалобы и искать способы их исправления. Деньги из королевской казны тоже надлежало тратить в соответствии с их советами. Нужно было выбрать юстициария и канцлера, ими могли быть двое из этой четверки. Но после того, как должностные лица будут избраны, снять или переместить их с этого поста сможет только общее собрание. Два судьи королевской скамьи и два барона казначейства должны быть избраны по решению всего совета, хотя их преемников могут назначать четыре советника. «Раз эти чины связаны с делами, касающимися всех, то и выбирать их следует со всеобщего согласия»32.

Когда спустя три недели совет собрался вновь, король повторил свою просьбу в отношении денег. Был достигнут компромисс. В 1244 году, для того чтобы обеспечить мир на шотландской границе, в то время как король был занят военной кампанией в Пуату, епископ Даремский договорился о помолвке принцессы Маргариты с юным принцем Шотландии Александром33. Когда состоится свадьба, у короля будет право на помощь, исходя из расчета — 20 шиллингов с каждого рыцарского лена, в соответствии с новыми положениями хартий. В то же самое время королю напомнили перечень всех предыдущих, субсидий и расходов34.

Александр II Шотландский женился на сестре Генриха, Джоанне, в 1221 году, но, став вдовцом после смерти в 1238 году, он вскоре женился на дочери изсемьи надменного французского феодала, глава которого хвастался:

Не король и не князь, не принц и не граф

Барон Куси — вот в чем моя гордость35.

Шотландские изгнанники внушили Генриху III подозрение, что французы строят при шотландском дворе какие-то планы на эту свадьбу. После объяснений Александра оставалось мало причин для беспокойства, но, несмотря на это, его просили приехать в Ньюкасл; в том же месте должен был пройти генеральный смотр войск36. Похоже, что участью Генриха III было попадать в неловкие положения. Он счел нужным пригласить графа Фландрского, чтобы обеспечить себя наемными войсками так «словно бы Англия уже не протянула одну руку Шотландии». Ни одна из сторон не хотела войны, поэтому был заключен мир37. Тем временем валлийцы грабили границы и ждали, когда же Генрих III двинется на них вместе с объединенной англо-шотландской армией. Но он не сделал ничего подобного, и даже наоборот распустил свою собственную армию. После этого они удвоил свои атаки. Их принц Давид стремился скинуть английский контроль и обратился Папе с заявлением, что родители оставили его на попечение папства38. Когда Генрих III собрал совет осенью 1244 года, он потребовал денег для похода на Уэльс в следующем году, но получил отказ. Король задолжал столько денег, даже на свои личные расходы, что не мог появиться в общественном месте без толпы кредиторов, которые собирались вокруг него и выкрикивали, сколько он им должен39.

Главной брешью феодального общества было отсутствие сплоченности. Когда барон чувствовал себя королем над всем, что охватывал его взгляд, ему было так же комфортно, как и другому барону. Только крайняя необходимость могла заставить магнатов объединиться и. оспаривать феодальные права и обязанности своего главного сеньера. Ведь если они создадут прецедент неповиновения своему господину, их вассалы могут поступить подобным образом по отношению к ним самим. Потребовалось еще несколько лет притеснений для того, чтобы объединить английское баронство в ядро жесткой оппозиции, вокруг которого смогли бы собраться и удержаться более широкие элементы. Но отсутствие сплоченности было не единственной слабой стороной баронской партии. У них не было настоящего лидера. Некоторое время их возглавлял Ричард Корнуоллский, но для лидера оппозиции он находился в слишком тесных связях с королем. Симон де Монфор к тому времени оказался где-то посередине между тем положением, которое было у него раньше, и своим наивысшим взлетом. Он начинал как королевский фаворит, иностранец, получивший свои посты от короля, ярый сторонник королевских привилегий. Но Симон был отважным и стойким воином. Во Франции он стал свидетелем слабости Генриха III: и в отношении личных качеств, и в умении управлять другими40. Матвей Парижский говорит о «восковом сердце» короля41, а Данте описывает его так:

А вот смиреннейший из королей,

Английский Генрих, севший одиноко;

Счастливее был рост его ветвей42.

Такой монарх никогда не мог стать героем человека, подобного Симону де Монфору, но, несмотря на это, последний все же служил ему тогда верой и правдой. Но регулярная неспособность Генриха III контролировать расходы, вспыльчивый характер, отсутствие чувства справедливости — все это оказало на Симона эффект, подобный воздействию, которое постоянно падающие капля оказывают на камень.

Протест от имени всего английского народа был сделан на Соборе в Лионе в 1245 году. Он заключался в том, что итальянские священники вывозили из Англия 60 тысяч марок ежегодно, эта сумма была больше той, которую получал сам король43. Папа никак не отреагировал на протест, но написал английским епископам письмо, в котором просил повторить их клятву верности и отправить в Рим ежегодные пожертвования. Услышав это, Генрих III разгневался и заявил, что он сам будет защищать интересы своего королевства, если епископы так робки, что собираются подчиниться. Складывалось впечатление, будто непрерывные потоки золота, которые текли в римские сундуки, все никак не могли их наполнить и те постоянно вновь жадно разевали свои рты для новой порции денег. На время Иннокентий IV сделал видимость, что готов пойти на уступки, и дал многим бенефициям послабления и вспомнил о правам светского патронажа44. Но в 1246 году в Англию были направлены папские указы, в которых он требовал половину или треть сборов со всех церковных владений за три года, за исключением земель крестоносцев, с которые требовалась только двадцатая часть. И духовенство и бароны были против45. Когда парламент собрался во время Великого поста 1246 года, страна находилась в плачевном состоянии. Баронами был составлен список нарушений со стороны Папы. Симон де Монфор был среди тех баронов, которые поддержали этот акт протеста46. Английский клир оказался между молотом и наковальней: Папа требовал с них выплат, а король запрещал им их отдавать. Об английской свободе можно было забыть, доходы страны Папа рассматривал как свою законную добычу, а на негодующие протесты, которые до него доходили, ответил подобно Ровоаму. Англичане подвергались в Риме оскорблениям. В отместку за это Генрих III приказал распространить во всех графствах и деревнях, а особенно на рынках, воззвание против выплат Папе. Римский первосвященник послал в ответ письмо с угрозой отлучения. Боязнь попасть под интердикт несколько смягчила сердце короля, и оппозиция заглохла, а полчище папских сборщиков вывезло из страны 6 тысяч марок. Такие поборы вели к разложению религии, на смену которой пришло засилье преступлений. Среди наиболее распространенных преступлений была подделка денег. Это доходило до того, что ходовая монета, серебряный пенни, часто на треть терял свой вес. Некоторые советовали использовать французский метод борьбы с обрезкой, но большинство советовало поступить мудрее. Было решено сохранить прежние стандарты процентного соотношения драгоценного металла и веса. На всю ширину монеты ставился крест, таким образом нельзя было отрезать ни кусочка, поскольку крест должен был оставаться целым. Многие были недовольны, когда старые деньги стали менять на новые, потому что в разных местах это проводилось в разное время. Старые деньги меняли на новые по весу и при этом вычитали 13 пенсов с фунта за чеканку. В то время как проводился этот обмен, Ричард Корнуоллский приехал к своему брату и потребовал, чтобы тот вернул ему долги. Когда он стал настаивать, король заявил, что не может этого сделать. Тогда граф заметил, что Генрих мог бы заплатить ему из тех денег, которые он получит от прибыли от денежного обмена. Треть была оставлена королю, а оставшиеся две трети нужно было отдавать графу в течение семи лет.

Когда собрался весенний парламент 1248 года, на котором присутствовал Симон, король снова просил денег, но собравшиеся ответили, что ему должно быть стыдно просить их после того, что он обещал. Генриху III напомнили о совершенных им расточительных и незаконных действиях. Он привел в страну иностранцев, раздал земли, выдавал за английскую знать иноземных девиц недостаточно высокого происхождения, его реквизиции постоянно служили помехой торговле, даже бедные рыбаки боялись приходить в город и свободно размещать на прилавке свой улов. Он захватывал епископства, аббатства и земли, нуждающиеся в опеке, лишь для того, чтобы изыскивать деньги для своих трат, вместо того, чтобы защищать их. Он ни разу не назначил юстициария или канцлера, но правил при помощи мелких чиновников, зависящих только от него и готовых во всем ему подчиняться. Когда Генрих III вновь собрал баронов летом, он заявил, что может делать все, что ему заблагорассудится, а они хотят сделать из него раба. Поскольку сами бароны не позволяют указывать себе своим слугам, то и он не собирается идти на поводу у их самонадеянного желания контролировать его поступки. Король отказался назначать канцлера, юстициария и казначея, как они хотели. Он настойчиво потребовал денег на поход в Гасконь, но вновь получил отказ48. Очевидно, Генрих III все же пошел на некоторые уступки, потому что парламент собрался после Пасхи 1249 года с единственной целью — посоветовать ему кандидатов на пост юстициария, канцлера и казначея. Но из-за отсутствия Ричарда, находившегося в отдаленной части Корнуолла, так ничего и не решили и бароны разошлись по домам49.

Бароны усвоили урок, который еще пригодится им в дальнейшем. Они начали осознавать, что для хорошего управления не нужно принимать новые законы, поскольку и старые были подходящими, но то, что действительно было необходимо, так это контроль над администрацией. Генрих II создал администрацию, для управления которой требовалась сильная рука, умеющая сдерживать своих вассалов. В этой системе были свои слабые места. Например, главные должности могли закрепиться за определенным родом и стали наследственными, или же бароны могли получить полный и постоянный контроль за назначением на эти посты. Но подобные опасности были неактуальны в годы правления Генриха III, причина этого крылась в слабом характере, который контролировал всю машину управления государством. Теперь у баронов появилось более верное понимание истоков их неприятностей, и они стали осознавать необходимость контроля за исполнительной властью. Существует небольшое доказательство, подтверждающее, что Симон занимал положение лидера в оппозиции Генриха III уже в это время. Временное затишье в противостоянии короля и баронов можно объяснить тем, что граф в это время находился в Гаскони. Примечательный случай произошел в 1250 году, когда жители Лондона обратились к графам Ричарду, Симону и другим баронам с жалобой, что король отнял у них часть подтвержденных хартией свобод в пользу Вестминстерского аббатства. Поскольку король не обратил никакого внимания на мэра и жителей Лондона, ему пришлось выслушать упреки от баронов, которые опасались, что подобный пример может быть распространен и на их свободы50.

Поскольку Лондон являлся частью королевских владений, его жителям приходилось мириться с тем, что король постоянно требовал денег. Евреи и Лондон были двумя дойными коровами, благодаря которым в королевском кошельке не переводились деньги. В 1254 год граф Ричард собрал евреев в Лондоне и потребовал для короля огромную сумму денег под страхом заключения. В ответ на это их главный священник попросил разрешения покинуть Англию и затем под воздействием сильных эмоций упал в обморок. Надо ли говорить, чт таким ценным «подданным» никто не позволил уехать. В 1256 году евреям предоставили выбор: или они находят 8 тысяч марок, или их повесят. Тем не менее король продал своих евреев через несколько лет брату Ричарду; который проявил к ним больше милосердия, чем Генрих III51. К каждому еврею в отдельности относились еще хуже, чем ко всей общине. В 1257 году один еврей заразился смертельной болезнью, и король милостиво избави его от беспокойств, связанных с завещанием, приказав, чтобы в случае его смерти все имущество было передано королеве Элеаноре52. Еще одним несчастьем для жителей Лондона было то время, когда Генрих появлялся среди них и штрафовал по малейшему поводу. После неудачного соревнования по борьбе, которое в 1222 году выиграл представители Лондона, город был оштрафован на много тысяч марок за беспорядки, которые последовали после того, как горожане стали защищать себя от ничем необоснованного нападения, совершенного на них людьми аббата Вестминстера53. В 1244 году с лондонцев был взыскан штраф в полторы тысячи марок за укрывание горожанина, который был объявлен вне закона. Они заявили, что тот был прощен королем в обмен на денежную сумму, но королевские чиновники возразили, что на тот момент он не достиг совершеннолетия и поэтому прощение считалось недействительным54. В 1253 году молодой человек из Лондона предложил павлина, подвешенного на столб, в качестве приза победителю соревнований. Это вызвало возмущение королевских придворных, которые тогда находились в Вестминстере. Очевидно, они считали это вид состязаний подходящим только для благородных людей и насмехались над горожанами более низкого происхождения. Когда придворные приняли участие в состязании, то были крепко побиты обломками своих же пик и обратились в бегство. Поспешив к королю, они изложили ему свою версию случившегося, и тогда горожанам дорого пришлось заплатить за свою победу. Они только что выплатили талью в 1000 марок, и сейчас им снова пришлось выложить огромную сумму55.

В 1248 году Генрих III оказался в таком затруднительном положении, что вынужден был продать свои золотые и серебряные тарелки. Когда торговая сделка была заключена, он выяснил, кто был покупателем. Узнав, что ценности были проданы в Лондон, король воскликнул: «Этот грубый люд, который именует себя баронами, купит даже сокровища императора, если у него будет такая возможность. Их город бездонный источник богатств»56. Генрих III уже взимал талью с горожан в 1243 и 1246 годах57. Теперь же ему пришла в голову идея, каким образом лишить их богатства. Он задумал устроить ярмарку в Вестминстере, которая будет длиться как минимум две недели, начиная с праздника, устроенного в честь перенесения мощей Эдуарда Исповедника, который выпадал на 13 октября. Для того чтобы ярмарка прошла успешно, король не только запретил все ярмарки на территории Англии на этот период, но также все обычные дела были перенесены в Лондон. Толпы людей хлынули в Вестминстер из почтения к Эдуарду Исповеднику, а также чтобы поклониться недавно приобретенной святыне — Крови Христа. Епископ Илийский громко заявил об ущербе, нанесенном Св. Этельдреде, и об ущербе, нанесенном его карману по причине отмены ярмарки, назначенной на 17 октября. Но взамен он получил только слова утешения. Купцы Лондона тоже были недовольны. Этот сезон выдался ветреным и влажным. Земля быламокрой и грязной, а тенты из холста постояннл сдувало. Гораздо удобнее было бы предлагать свой товар под прикрытием хорошей крыши и съесть обед у теплого очага58. В 1249 году король потребовал 2 тысячи фунтов, а его чиновники взяли большое количество еды и питья, потому что Генрих III не проявлял по отношению к ним ни капли радушия, хотя еще совсем недавно король просил прощения у подданных со слезами на глазах и извинялся за своих подопечных подобно греческому разбойничьему капитану, который стыдился грубости своих людей59. И опять же подобно ему он не возвратил ни гроша из захваченного. Когда Генрих III принудил горожан Лондона дать ему 20 золотых марок 1252 году, они почувствовали себя так, словно были не свободными людьми, а самыми ничтожными из рабов. В 1255 году лондонцы были оштрафованы на 3 тысячи марок за обязательства епископа Лондона. Некий клирик убил одного из родственников королевы в Европе, а затем бежал в Англию. Его встретили францисканцы и дали ему одежду. Но епископ Лондона арестовал его, чтобы предать суду. Поскольку у священнослужителя не было своих узников, он приказал жителям Лондона охранять заключенного в Ньюгете. Но последний, к несчастью, сбежал. Генрих использовал эту возможность и заставил горожан заплатить за их неосторожность. В 1256 году, он потребовал с них талью в 500 марок60. Неудивительно; что Лондон оказался в числе стойких приверженцев графа Симона61.

Медленно, но неотвратимо Генрих вынуждал отвернуться от него представителей каждого класса. Его поведение кидалось из одной крайности в другую, подобно средневековым Джекилу и Хайду, он легко мог принять облик и святого, и грешника. В 1252 году Парламент не захотел предоставить королю десятую часть со всех церковных доходов, которая была обещана ему Папой для его крестового похода. Гроссетест возглавил оппозицию и страстно воскликнул: «Во имя Господа нашего, что это такое? Неужели ты думаешь, что мы согласимся с этими ненавистными поборами? Среди нас нет тех, кто станет на колени перед Ваалом!» Когда этот вопрос был отложен по причине отсутствия архиепископа Кентерберийского, король послал за епископом Или. Он встретил его с почтением и поблагодарил за неутомимую службу, а затем попросил его о помощи в тяжелых тратах предстоящего крестового похода. Епископ решительно отказался. Тогда Генрих заставил его уйти: «Уберите этого неотесанного человека и сделайте так, чтобы больше я его никогда не видел». Он повел себя с епископом очень грубо, но в то же время король подарил богатый бенефиций капеллану своего брата, Гуго Лузиньянского. Этот человек совмещал обязанности шута или придворного дурака у одного из братьев с ролью духовного наставника у другого. Во время посещения Сент-Олбанского аббатства, когда вся королевская свита прогуливалась по фруктовому саду, этого человека видели бросающим в них, включая и короля, торф и зеленые яблоки и выдавливающим срок из незрелого винограда в глаза придворным. Это был не единственный пример пословицы: каков хозяин, таков слуга. Когда маршал Гуго прибыл в Сент-Олбанс по какому-то другому случаю, его вышеупомянутый слуга вывел из конюшни всех лошадей гостей, которых он обнаружил там, хотя в стойле могли без затруднений разместиться три сотни коней, и еще осталось бы отдельное помещение для скакунов его хозяина62. Еще Людовик Французский сказал о короле, который свершает и допускает подобные действия: «Какими бы ни были его грехи, молитвы и пожертвования все равно спасут его душу»63. Но магистр госпитальеров возразил ему, сказав Генриху: «До тех пор, пока вы чтите законы, вы будете королем; но как только вы станете нарушать их, то перестанете им быть»64. Во время визита в Париж Генрих III однажды заставил ждать себя французского короля и Парламент, потому что он слезал с лошади и слушал мессу в каждой церкви, мимо которой проезжал. Ему нравилось слушать мессы настолько сильно, как Людовику проповеди. Генрих III добрался до места так поздно, что в этот день уже ничего не стали делать. Французы попросили его приехать пораньше на следующий день, король поднялся еще до рассвета, но слушал так много месс, что опять приехал так же поздно, как и накануне, и дела вновь были отложены. Тогда Людовик IX приказал, чтобы все церкви на его пути были закрыты. На этот раз Генрих III приехал в Парламент вовремя, но отказался иметь дело с людьми, отлученными от церкви. Французский король спросил, что он имеет в виду, тогда Генрих объяснил, что все церкви, мимо которых он проезжал, были закрыты, так словно на все земли был наложен интердикт. «Дорогой кузен, зачем вам слушать так много месс?» — «А почему вам надо слушать так много проповедей?» В конце концов все дела были поручены лордам, которые сообщили о результатах своих переговоров, когда набожный король наконец прибыл65.

В то время как доверие к Генриху III постоянно спадало, не вызывает никаких сомнений тот факт, что по отношению к графу Симону оно постепенно росло. Симон де Монфор начинал с несколькими преданными друзьями, которые знали твердость его характера и чистоту его сердца. В разговоре с Адамом Маршем о планах Гроссетеста граф даже сомневался, захочет ли его кто-нибудь поддержать66. В более поздних письмах тем же друзьям обсуждалась безопасность многих людей, зависящих от него, а в другом случае высказывалось сомнение, когда упоминалось определенное дело большой степени важности67. Симон приехал в Англию в качестве придворного и имел близкие связи с королем из-за брачных уз. Но постепенно он отдалялся от Генриха III из-за нестабильности характера последнего и отсутствия в нем королевских качеств. Под влиянием своих друзей из духовного сословия и благодаря своей набожной натуре Симон примкнул к религиозному движению тех дней и без сомнения был героем монахов. Благодаря этому он стал известен в стране и особенно в городах. Английский народ не поставил его на одну ступень со Св. Фомой Кентерберийским в результате внезапной прихоти. Они узнали о его сочувствии их проблемам и о его твердом решении добиться справедливости. Поэтому, когда граф приезжал ко двору вельмож, музыканты пели о нем так:

«Кто ненавидит ложь и любит правду,

Кто сможет добиться высшей руки,

Поскольку он силен и имеет великий ум,

То может гордиться такой известностью»68.