— Смотри не опоздай на пикник в субботу, — сказала тетя Леонора. — Я жду всех ровно в одиннадцать. Твой дядюшка Фредди хочет успеть порыбачить до завтрака, а потому выйти надо пораньше.

Я спросил, что за пикник, — как бы между прочим, со светской учтивостью, какую всегда приберегал для милых неожиданностей, которыми любила удивлять нас тетя Леонора.

Мы с теткой сидели на лужайке, в густой тени раскидистой яблони. Июнь подходил к концу, и яблоки были величиной с орех. Много их уже попадало в траву, но сейчас, будто испугавшись пронзительного голоса тети Леоноры, с ветвей осыпалась новая партия.

— Силы небесные! — воскликнула она. — Как ты мог забыть про пикник! Мы все так подробно обсудили, когда ты заходил к нам в последний раз.

Это была типичная для нее беспардонная ложь. Ни о каком пикнике я слыхом не слыхивал. И знал совершенно определенно: ничего мы с теткой не обсуждали. Однако в ее голове пикник уже занял прочное место, в этом можно было не сомневаться, так же как и в том, что в мгновение ока сочиненная ложь тут же становилась для нее непреложной истиной.

— Боюсь, меня не было, когда вы обсуждали эту затею, — сказал я.

— Не было? Ты только послушай, Фредди! — крикнула она. — Нет, ты меня разыгрываешь! Как это не было — ты был. Мы даже сидели на этом же самом месте. Правда, Фредди?

Дядя Фредди, тихий розовощекий толстячок, блаженно дремал в гамаке, привязанном к той же яблоне с другой стороны. Он молча взмахнул рукой, что в равной мере могло означать и протест и подтверждение.

— Да если на то пошло, ты сам и подбросил эту идею, — сказала тетушка, демонстрируя в любезнейшей улыбке длинные крупные зубы. — «А не устроить ли нам пикник с рыбалкой на Мельничном озере, — сказал ты. — Как в прошлом году?»

Это «подбросил» меня просто восхитило. Точный ход! На минуту я поверил, что и вправду сам подал мысль о пикнике, да и все предыдущие пикники — тоже моя затея.

— Более того, ты обещал прихватить с собой ту девушку… ну, помнишь, такая веселая… Как же ее зовут? Пенелопа?

Со всей возможной учтивостью я попросил тетю Леонору принять к сведению, что незнаком с девушкой по имени Пенелопа.

— Значит, ее зовут по-другому. Но как-то очень похоже.

— Похоже? И когда же она посетила этот дом?

— Ах, ты и сам прекрасно помнишь! В страстную субботу ты был на скачках с препятствиями, встретил там двух знакомых девушек и привез сюда. С вами еще был молодой человек, кажется, его зовут Тим. Или, может быть, Том.

— Но я никогда не хожу на скачки с препятствиями, — заметил я. — Я их просто не перевариваю.

— Значит, ты был где-то еще.

— Тим Уолтерс, вот кто любит скачки с препятствиями. А я просто гулял, он меня увидел и подвез сюда. А вы в это время подстригали живую изгородь и пригласили нас выпить вина из красной смородины.

— Но я так отчетливо помню девушек, — с очаровательной беспечностью сказала тетя. — Одну из них звали Пенелопа — такая веселая, лукавая…

— Ее зовут Пегги.

— Прекрасно, пусть будет Пегги.

— И вовсе она не лукавая, скорее стеснительная, задумчивая.

— Вот как? Я думала, стеснительная — это Вайолет.

— Валери, — сказал я. — Веселая — Валери. Сестра Тима.

— Сестра? — удивилась тетя. — Я думала, они муж и жена.

— Обычно на сестрах не женятся, — сказал я.

— Но им бы, может, и стоило. Они так подходят друг к другу.

Тетя Леонора — прелесть, однако не без странностей. Есть люди, не различающие оттенков цвета, лишенные чувства юмора, слуха или обоняния; в тете же Леоноре бушуют какие-то мощные силы, которые мешают ей, хотя бы приблизительно, отличать правду от неправды, реальность от выдумки. Они же толкают ее к прожектерству: ей все время хочется что-то в этом мире исправить. Если она считает, что два человека должны быть друзьями, хотя они не друзья и не склонны ими быть, она будет, не жалея сил, биться за то, чтобы сделать их друзьями, пусть это и кончится полной катастрофой. Когда она умрет, на ее могиле следовало бы высечь:

Боюсь, это сказано про нее — великую устроительницу судеб человеческих.

— Впрочем, это неважно: подходят не подходят, но тебе ведь и самому, конечно, хочется, чтобы они — все трое — присутствовали на нашем пикнике, — сверкнув вкрадчивой зубастой улыбкой, сказала она.

Ну это же было черт знает что! И к тому же невыполнимо.

— Тим, — сказал я, — сейчас в Кейптауне. Он там работает.

— Но его жена и та, другая девушка — они ведь могут прийти?

— Не жена. Сестра.

— Та, веселая?

— Веселая — не она.

— Неважно. Они придут?

— Я их не приглашал.

— Ох, господи, так пригласи же! Никак тебе не втолкуешь, что с тобой? Второго молодого человека я уже пригласила. Нас будет шестеро — в самый раз.

— Какого молодого человека?

Тетка Леонора пустилась в довольно туманное описание некоего молодого человека, которого она повстречала в публичной библиотеке. Фамилия его Беннет или Барнет, кажется, так, хотя она не совсем уверена, но что ее просто поразило — какой у него неухоженный вид. И он ужасно худой. Как видно, совсем не бывает на свежем воздухе. Читает, как она успела заметить, в основном техническую и научную литературу, на одной щеке — то ли на правой, то ли на левой — довольно заметная родинка, и уже порядком облысел — подумать только, так рано!

— А имя? Как его зовут?

— Мне кажется — Дэвид…

— Судя по всему, это Дэвид Бенсон. Я его немного знаю. Работает в страховой компании.

— Да, именно — Бенсон.

— Но скажите на милость, с чего это вам взбрело в голову пригласить его?

В ответ она пронзила меня хмурым взглядом — она меня в чем-то заподозрила, это с ней часто случалось.

— Надо помочь ему выбраться из собственной скорлупы, надо его расшевелить, — подумала я.

При том, что он, может быть, вовсе не хочет, чтобы его шевелили, чуть было не сказал я, однако решил оставить этот как бы брошенный мне упрек без комментариев. И хорошо сделал, потому что она уже, так сказать, допевала свою арию:

— Значит, обо всем договорились? Я пригласила мистера Бенсона. Ты пригласишь девушек. Дядя Фредди позаботится об удочках и наживке. А еда? Чего бы тебе хотелось?

— Сейчас?

— Нет-нет. На пикнике. Фредди! — вдруг позвала она. — Как ты считаешь, что мне приготовить для пикника?

Дядя Фредди откликнулся мгновенно, словно с другого конца невидимого телефона:

— Пирог со свининой и салат из огурцов.

— Ни за что на свете! Как скучно! Просто никуда не годится. Это значит — проявить малодушие.

Поверженный столь решительным образом, дядя Фредди, надо полагать, поудобнее устроился в гамаке и погрузился в еще более сладкую дремоту.

— Знаешь, что было бы совершенно изумительно?

Я снова вспомнил об учтивости и любезнейшим тоном спросил что.

— Полакомиться дарами природы.

— О боже!

Эта нелепая идея так напугала меня, что я не сразу нашелся, что ответить, и лишь напомнил ей, как она ненавидит охоту и всякого рода насилие над животными и птицами, а рыбную ловлю терпит только ради дядюшки Фредди.

— Я имела в виду — речными дарами, — сказала она.

— Боже мой, рыбой?

— А почему бы и нет? Окуньками. Когда-то, в Швейцарии, я ела их с большим удовольствием. На Женевском озере. Filets de perche. С местным белым вином. Пальчики оближешь!

— А если мы не поймаем ни одного окуня? — спросил я.

В ответ она снова ослепила меня своей зубастой улыбкой.

— Мы примем меры предосторожности — захватим с собой копченую форель.

— Тогда ладно, — сказал я.

Быть может, я снова смалодушничал, но я просто растерялся. Душа моя уже скорбела по поводу неухоженного мистера Бенсона, а в воображении рисовалась смешливая, пышущая здоровьем Валери — живая реклама отнюдь не скудной пищи, — обсасывающая бледные косточки стограммового окунька.

— Не кажется ли вам, — сказал я, — что нам понадобится что-то более существенное?

— Все уже продумано, — с обезоруживающей бодростью сказала тетя. — Я испеку большой пирог с мясом и почками. Есть его будем холодным. А вдобавок салаты, пирожки с абрикосами и прочее. С голоду не умрем. Просто я подумала: надо хоть чуть-чуть прикоснуться к дикой природе.

— Ну да, одно прикосновенье — и вы уже с природой накоротке, — сказал я.

— Не поняла. Что ты бормочешь?

— Да так, пустое. Просто думаю вслух.

— Пожалуйста, прекрати. Прескверная привычка. Мне уже случалось тебе об этом говорить. Это хуже, чем делать умные глаза.

Но она тут же отвлеклась от тяжких упреков по моему адресу.

— Фредди, — крикнула она дяде, — на что ловят окуней?

— На червей.

— В таком случае ты должен встать на рассвете, смотри не забудь! Надо накопать червей.

От круглого розового дяди Фредди донесся лишь один короткий звук — точно квакнула спросонья лягушка.

В субботу, примерно в половине двенадцатого, я с осторожностью и не без благоговения ставил в мелкую заводь Мельничного озера с полдюжины бутылок смородинового вина. Подернутое легкой дымкой утро дышало блаженным покоем. Над гладью озера стлался прозрачный туман.

— Но где наши милые дети? — в третий или в четвертый раз спросила тетя Леонора, будто и вправду не знала, где они. — Ничуть не удивлюсь, если они заблудились.

Тетя Леонора неустанно искала в людях, хотя и редко находила, ту бьющую через край энергию, с которой сама бросалась во все жизненные перипетии — от погони за мифическими воришками в ее саду до изготовления смородинового вина и эклеров. Под «милыми детьми» подразумевались неухоженный мистер Бенсон и стеснительная Пегги Мортимер — с большой плетеной корзиной, где лежали тарелки, вилки и ножи, а также всякая снедь; они замыкали наш рыбацкий отряд.

Тетя Леонора решительно вручила им этот груз, даже не пытаясь хоть как-то замаскировать четко поставленную цель: свести их вместе. Без сомнения, это была ее первая попытка «расшевелить» мистера Бенсона.

— Вы не находите, что они просто созданы друг для друга? — сказала она, грациозно перебрасывая вторую половину фразы от Валери Чарлзуорт ко мне. — Не успели познакомиться, и вот пожалуйста — им уже никто не нужен.

И вновь я не мог не восхититься подбором слов: «им уже никто не нужен». Еще одна типичная для нее очаровательная ложь! Вряд ли на свете нашлись бы еще двое, кому так не хотелось бы оставаться наедине.

— Душ слиянье! Они будто только и ждали этой встречи, не правда ли?

Я не ответил, лишь украдкой подмигнул Валери Чарлзуорт. А она подмигнула мне, но я не успел разгадать, что таил в себе полный неги, как само это туманное утро, взгляд ее дивных золотисто-карих глаз — понимание, тайный зов или обычное лукавство.

— А вы двое марш за сучьями! — скомандовала тетя Леонора. — И брать только сухие. Лучше всего от ясеня. Они хорошо горят.

— Я хотел помочь дяде Фредди с наживкой… — начал было я. Но тетя Леонора повелительно взмахнула сковородкой:

— Не надо его беспокоить. Он любит все делать сам.

— Вы уверены, что обойдетесь без помощи, дядя Фредди? — спросил я.

Сладостно попыхивая большой прокуренной трубкой, дядя Фредди кивнул:

— Обойдусь. Спасибо, дружок.

— Ну, что я говорила? — сказала тетя. — Итак, вы с Пегги — за хворостом!

— Валери, — дерзостно поправил я. — Эту девушку зовут Валери.

— Валери?! — воскликнула тетя и устремила на меня печальный, полный укоризны взгляд, словно это я все напутал и ввел ее в заблуждение.

Мы с Валери не спеша побрели к озеру собирать валежник. Напоенное летними ароматами утро, казалось, становилось все краше, все благоуханней. К озеру со всех сторон подступал густой лес — орех, каштаны, ольха, а в дальнем его конце, между островков кувшинок, змеиными головками вскинувших желтые бутоны, мирно плавали дикие утки. Кое-где под раскидистыми деревьями, куда не проникали солнечные лучи, все еще цвели дымчато-лиловые колокольчики. Валери принадлежала к породе тех очаровательных животных, чье присутствие ощущаешь физически. На ней были лимонного цвета шорты и изумрудная нейлоновая блузка, голые руки и ноги покрывал густой загар. В воде она сошла бы за большую золотистую рыбину, на земле же, пожалуй, больше всего походила на красивую ласковую собаку с блестящей гладкой шерстью, и, как у всех ласковых собак, у нее была привычка ненароком прижаться к вам.

— В чем там было дело? — спросила вдруг она. — Ты мне явно подмигнул.

Я все объяснил: как мне кажется, сообщил я, тетя Леонора задумала свести Пегги и неухоженного мистера Бенсона.

— Что за чушь!

— Да это ясно как божий день.

— А ты, однако, подозрительный.

— Ничуть. Обычные теткины делишки.

Валери остановилась на тропинке, залитой теплым солнечным светом, пробившимся сквозь туман, и повернулась ко мне. Тополиная листва чуть заметно трепетала у нее за спиной, обрамляя ее нежной зеленью; она вдруг с лукавой ленцой улыбнулась мне.

— А тебе случайно не показалось, что у нее есть какие-то планы и на наш счет? — спросила она.

— Не исключено.

— В таком случае, — сказала Валери, — не пойти ли нам ей навстречу?

Я пробормотал, что не вижу причины, почему бы и нет, не мешкая, привлек ее к себе, и губы наши слились в долгом поцелуе, отчего тело мое обратилось в виолончель и завибрировало всеми струнами. На нее же поцелуй произвел самое неожиданное действие. Сцепив руки у меня на шее, она плавно откинулась всем своим большим телом, и губы ее расплылись в веселой улыбке.

— Знаешь, — сказала она, — от поцелуев мне всегда ужасно хочется есть.

— Что ж, рад стараться.

— Наверное, это как-то связано со ртом. Вот ты поцеловал меня, и сейчас же желудок у меня прямо судорогой свело, и я стала думать о мясном пироге и салатах, о хлебе и сыре, о сладких пирожках и тому подобном.

— И об окунях.

— Почему — об окунях?

Я коротко объяснил ей про окуней и про дары природы. Валери засмеялась.

— В таком случае, чем быстрее мы вернемся и начнем рыбачить, тем лучше.

— У тебя очаровательная манера ставить все на свои места, — сказал я.

Собирая хворост на обратном пути, я думал о том, что на сей раз в подборе пар тетя Леонора совершила ошибку. В идиллический уголок диких уток, желтых кувшинок и серебристых тополей ей следовало отправить Валери и робкого мистера Бенсона. Уж кто-кто, а Валери «расшевелила» бы его раз и навсегда.

Однако было поздно что-либо менять; когда мы вернулись к ольхе, тетя Леонора и Пегги уже расстелили скатерть и теперь раскладывали ножи и вилки, расставляли перец, соль и бокалы.

— Никогда не ловил рыбу? — спрашивала тетя Леонора своим поразительно звонким голосом. — И отлично — новичкам всегда везет. Ставлю миллион к одному — он поймает огромного окунище. Вот посмотрите! Он из удачливых.

На все эти пророческие похвалы мистеру Бенсону Пегги лишь застенчиво улыбалась, протирая чайным полотенцем бокал.

— Это ведь сразу чувствуется, стоит только взглянуть на человека, — продолжала тетя Леонора. — Вам, дорогая моя, очень повезло.

Обсуждай тетушка день свадьбы или что-то столь же решенное, она и то не могла бы говорить с большей убежденностью. Великая устроительница судеб трудилась в поте лица и совершенно неожиданно, ровно в полдень, ее пророчество сбылось. Я вдруг услышал возбужденный крик дяди Фредди — они с мистером Бенсоном расположились с удочками на берегу метрах в тридцати от нас:

— Подводите его! Спокойно, не дергайте! Я возьму сачок.

Я бросил на землю охапку хвороста и помчался к озеру.

Дядя Фредди держал в руках сачок, а в сачке, блестя на солнце, выделывал акробатические номера великолепный золотисто-зеленый окунь под килограмм весом.

И без того бледный, мистер Бенсон выглядел так, будто случилась страшная беда. Такое лицо могло быть у человека, который по какой-то чудовищной случайности только что убил ребенка. Руки у него дрожали, челюсть отвисла — он сам сейчас странным образом походил на окуня; вытаращив глаза, он глядел на дядю Фредди, который извлек из губы окуня крючок и швырнул трепыхающуюся рыбину на залитую солнцем траву.

— Боже мой! — вскричала тетя Леонора; она тоже подбежала к нам и, сверкая стеклами очков, взволнованно разглядывала окуня. — Какой красавец! Ну, что я вам говорила!

Последние слова были адресованы Пегги, которая молча приблизилась сзади с таким выражением на лице, словно подходила к разверстой могиле. Казалось, ей не хотелось верить собственным глазам, но тетя Леонора торжественно рассеяла ее сомнения еще одним открытием.

— Голодать вы не будете — это уже совершенно ясно! — заявила она.

Казалось, тетя Леонора сейчас заключит мистера Бенсона в объятия; его уже, можно сказать, принимали в лоно семьи. Он же, с подобающей герою скромностью, молча наблюдал, как дядя Фредди насаживает на крючок еще одного липкого розового червяка; к его пущему смущению, Валери со сладкой улыбочкой прибавила:

— Сам Исаак Уолтон, да и только!

Пегги густо, мучительно покраснела. Дядя Фредди, сильно разволновавшись, заявил, что окуни — большие обжоры и уж если начали клевать, им удержу не будет, а потому пусть мистер Бенсон засучивает рукава, и нам всем надо засучить рукава — сейчас мы станем таскать их одного за другим.

— Filets de perche! — вскричала тетя Леонора. — Слава богу, я запаслась черным перцем и маслом.

Дядя Фредди, мистер Бенсон и я лихорадочно забросили удочки, и по закону удачи, которая часто выпадает на долю новичков, мистер Бенсон через каждые три-четыре минуты вытаскивал окуня. И всякий раз, как начинал прыгать поплавок, он цепенел от страха и лицо его делалось белее мела, словно в нем не осталось ни кровинки.

Вскоре в воздухе потянуло дымком.

— Пусть кто-нибудь принесет мне рыбу, надо же ее вычистить и снять с костей, — крикнула тетя Леонора. — Сколько вы уже наловили?

Положив с полдюжины приличных окуней в садок дяди Фредди, я двинулся к костру. Скатерть была уставлена всякими вкусностями: салаты, помидоры, редис, хлеб белый и черный, сыр, пирожки, клубника, сливки и в центре, точно корона, золотисто-коричневый пирог с мясом и почками на большом круглом блюде.

Тетя Леонора, похоже, насмотреться не могла на окуней и не один раз взволнованным голосом спросила: кто же это оказался таким везучим, таким искуснейшим рыболовом?

— Мистер Бенсон, — сказал я. — У нас с дядей Фредди даже ни разу не клюнуло.

— Он же просто маг! Волшебник! Вот что значит настоящий мужчина!

После этого грандиозного фейерверка в честь мистера Бенсона она повернулась ко мне и, всем своим видом являя упрек и укоризну, высказала предположение, что по части потрошения и разделки рыбы на меня вряд ли можно положиться. Ни в коей мере, подтвердил я.

— Вот так и приходится все делать самой, — сказала тетя. — Однако есть же все-таки мужчины, в которых таятся удивительные таланты!

— То же самое можно сказать и про женщин, — буркнул я.

— Что-что? — спросила она. — Опять ты бормочешь себе под нос. Лучше принеси мне воды. Где-то тут была миска.

Пришлось взять белую эмалированную миску и отправиться к берегу. Когда я зачерпывал воду, из прибрежного камыша выпрыгнул зеленый лягушонок и с легким всплеском плюхнулся в воду — точно вздохнул ветерок. Я посмотрел, как он отплывает подальше от меня, потом пошел назад к костру и подоспел как раз к очередной сентенции:

— Дядя Фредди — вот вам еще одна темная лошадка. По виду и не скажешь, какая в нем скрыта сила.

Это, мягко говоря, не слишком скромное заявление было уже не просто враньем — это было черт знает что! К тому же тетушка преподнесла его с таким неприкрытым бесстыдством, что можно было подумать, она в простоте душевной хочет представить мистера Бенсона не только как искуснейшего рыболова, но и намекнуть на то, какой вулкан страсти таится в этом новоявленном Казанове.

Поэтому я не удивился, когда Валери подмигнула мне. Однако на этот раз я не подмигнул ей в ответ. К тому же я был целиком поглощен захватывающим зрелищем: с ловкостью бывалого рыботорговца тетя Леонора в одно мгновенье вспорола окуню брюхо. Миску заполнило кровавое облако, и мне показалось, что Пегги вот-вот стошнит.

Солнце припекало, становилось все жарче, и я решил, что самое время проверить, хорошо ли охладилось вино. Я пошел к озеру и достал одну из бутылок. От нее веяло дивной прохладой, но тетя Леонора метнула на меня убийственный взгляд.

— Кто разрешил тебе открывать вино?

— Дядя Фредди.

— Выдумщик!

— Это я-то выдумщик? — не удержался я, но все же добавил: — А вам, как видно, вовсе не хочется пить.

— Ах, не морочь мне голову, — сказала тетя. — И смотри не забудь захватить бокал для мистера Бенсона. Вот уж кто заслужил глоток-другой.

Обе девушки между тем удалились куда-то в глубину леса. Кровь, чешуя, плавники, потроха летели во все стороны. Над поляной поплыл какой-то странный запах — пахло то ли рыбой, то ли тиной. Я почувствовал, что разыгравшийся было во мне аппетит начинает понемногу затухать.

Я пошел к рыбакам. Везение стало понемногу изменять мистеру Бенсону — и, может быть, к лучшему. Он изнемогал от жары. По лбу и по носу у него катились капли пота. Дядя Фредди приветствовал бутылку радостными возгласами:

— Отличная идея, мой мальчик! Да благословит тебя Бог. Мы спасены!

Сжигаемый волнением и жаждой, мистер Бенсон сел на траву и в три глотка, точно пил подкрашенную водичку, осушил бокал.

— Еще что-нибудь поймали? — спросил я.

Всего два окуня, и не из крупных, сообщил дядя Фредди. Похоже, им вдруг надоело клевать. Я сказал, что заберу их, положил в садок окуньков, но они были до того маленькие, что на полпути к поляне, скорее из эгоистических опасений, как бы один из них не попал ко мне на тарелку, а может, просто из жалости я незаметно выпустил их обратно в озеро.

Тетя Леонора — с рук у нее капала кровь, очки в золотой оправе съехали на нос — громко спросила меня, как идут дела у несравненного мистера Бенсона. Счастье ему изменило, сказал я, рыба вдруг перестала клевать. Это сообщение, однако, ничуть не уронило героя в тетушкиных глазах, напротив, казалось, вознесло его еще выше, и она разразилась очередной восторженной тирадой:

— Но он же совершил чудо! Что бы мы делали без него? Не правда ли, как ей повезло?

— Кому — ей?

— Этой девушке. Валери.

— О Господи! Ее зовут не Валери. Вот они как раз возвращаются. Ради всего святого, вглядитесь в них. Валери — высокая, золотистая…

Но тетушка меня не слушала. Она смывала с рук кровь. Обтерев их, она начала укладывать филе на сковородку — больше дюжины порций, кусок к куску. Цвет у рыбы был довольно странный, грязно-зеленый, пожалуй не очень отличавшийся от цвета лягушонка, скакнувшего на моих глазах в озеро; с благоговейным восторгом тетя Леонора шлепнула на каждый кусок по щедрому кому масла.

— Подбрось-ка еще хворосту, — сказала она мне. — И в чем дело — где вино? Сдается мне, наши мужчины уже неплохо утолили жажду.

Я подбросил хворосту, сказал, что вино будет незамедлительно доставлено, и только повернулся, как услышал у себя за спиной еще один командный залп — на сей раз распоряжения были адресованы девушкам:

— Режьте хлеб! И зовите дядю Фредди и нашего дорогого мистера Бенсона. На мытье рук — пять минут! Я начинаю жарить.

Когда я вернулся с вином, заодно дав соответствующие указания дяде Фредди и мистеру Бенсону, в воздухе плыл совсем уж странный запах. Дым костра, гарь подгорающего масла, вонь от рыбной требухи, точно с заднего двора рыбной лавки в жаркий день, — все смешалось в тошнотворном духе, плывущем над поляной. Да еще мерзкое шипение, когда тетя Леонора подцепляла лопаткой куски и шлепала их на другую сторону.

Валери, я заметил, с решительным видом напудрилась и щедро опрыскала грудь духами, но как бы ни был крепок их аромат, он тут же улетучился, точно нежный мотылек, сметенный полетом шершня. Пегги же стала еще более застенчивой и тихой, чем прежде, и была ужасающе бледна.

Несколько минут спустя появились мистер Бенсон и дядя Фредди, они неспешно шли по берегу, каждый с двумя бутылками вина. Не дойдя до костра, дядя Фредди вдруг остановился, на секунду замер — и отскочил от сковородки с окуневым филе чуть не на метр.

— Боже милостивый! — испуганно вскрикнул он.

— С чего это ты поминаешь всуе имя Божие? Надеюсь, вы уже помыли руки? Тогда усаживайтесь — все готово.

— Я хотел сказать, как жарко… от костра, — пробормотал дядя Фредди.

— Мистер Бенсон, ваше место рядом с Валери… А ты, — тетя повернулась ко мне, — разлей вино. И не спи на ходу!

Если я и вознамерился как-то отреагировать на столь грубый попрек, дядя Фредди избавил меня от этой необходимости. Дрожащими руками, точно путник, только что вышедший из знойной пустыни, он налил большой бокал мистеру Бенсону и второй, чуть ли не через край, себе.

На мистера Бенсона страшно было взглянуть. Обычно бледное, лицо его точно плыло в каком-то малиновом мареве. Судя по всему, тетя Леонора настолько преуспела в своих стараниях его «расшевелить», что сейчас мистера Бенсона не признала бы и родная мать. Влажные, затуманенные глаза его беспомощно блуждали, и я увидел, как на какой-то миг он с мольбой обратил их на Пегги. В ответ она могла лишь столь же молчаливо воззвать к нему.

Но тут в удушливом чаду и дымном мраке раздался девически-восторженный возглас тети Леоноры: «Готово!» Угрожающе покачивая раскаленной сковородкой, она приказала нам всем садиться и приниматься за еду.

Я замер от страха, мне показалось, что мистер Бенсон сейчас рухнет на землю: ноги у него вдруг дрогнули и подогнулись. Кончилось тем, что он тяжело плюхнулся между Валери и Пегги, расплескав чуть ли не весь свой бокал.

Смрадный рыбный чад навис над нами тяжелым недвижным балдахином. Вскоре на тарелках появилось и само окуневое филе — зеленоватые, липкие, маслянистые куски. Мы начали проделывать с ними разные трюки — кто деликатно, кто без особых мер предосторожности, и почти все под надежным прикрытием ломтя хлеба. Но тут сидевшая против меня тетя Леонора вдруг метнула в меня из-за пляшущих очков пронзительный взгляд.

— Ну как? Правда, потрясающе? — спросила она.

Укрывшись за горбушкой, я глухо буркнул, что да, потрясающе.

— Что ты сказал? — переспросила она, яростно блеснув своими роскошными длинными зубами. — Опять бубнишь что-то невнятное!

— Ах, рыба? — сказал я. — Неописуема!

— Как это понять — неописуема?

— Да именно так — неописуема.

Она метнула в меня еще один взгляд из своего арсенала — хмурый, подозрительный — и вонзила зубы в сочащийся маслом кусок.

— Пожалуй, это не совсем то, что я ела в Женеве, — сказала она, — не столь изысканно… Но там, правда, они водятся в очень холодной воде… Однако кое-где мне случалось есть и похуже. Куда хуже.

«Где?» — хотелось спросить мне, но тут тетя обвинила дядю Фредди в том, что он совсем забыл про вино.

— У мистера Бенсона пустой бокал. Позор! Уж если у кого он и должен быть полным, так это у мистера Бенсона. Сейчас же налей этому замечательному молодому человеку!

Мистер Бенсон, который был не в том состоянии, чтобы замечать, пустой или полный у него бокал, слабо икнул и больше не издал ни звука. А дядя Фредди сделал огромный глоток, чтобы протолкнуть застрявший в горле кусок филе, чмокнул губами и громко рыгнул.

— Фредди!

Пегги сдавленно кашляла — не иначе как в горле застряла кость. Я не решался взглянуть на Валери, а она на меня, но я ясно почувствовал: наступил критический момент.

— Лебеди! Тетя, посмотрите, какие красавцы! И пять лебедят!

Она резко повернулась и уставилась на озеро:

— Лебеди? Где лебеди? Не вижу никаких лебедей.

— Да там, вон они! Вы не туда смотрите — возле островка. Видите те деревья? За ними. Смотрите, смотрите — да это же настоящий балет.

Чего в тетушке Леоноре было больше — прожектерства или любопытства, я, пожалуй, затруднился бы сказать, но как бы там ни было, она вскочила и зашагала к берегу.

А я тем временем зашвырнул в кусты два маслянистых куска филе. Дядя Фредди благовоспитанно завернул два своих в носовой платок. Валери сунула кусок под скатерть, еще раз обрызгала духами свою восхитительную грудь и подмигнула мне. Вдохновленный ею, я тут же завернул в салфетку остатки филе с тарелки Пегги. Однако вместо того, чтобы подмигнуть мне или хотя бы улыбнуться, Пегги устремила страдальческий, полный сочувствия взгляд на мистера Бенсона. Казалось, еще мгновение, и из глаз ее хлынут слезы.

— Какие лебеди? Тебе, наверное, померещилось. Не видела ни одного лебедя.

— Значит, уже уплыли.

Прокомментировать это предположение тетя не успела — мистер Бенсон, пошатываясь, поднялся на ноги.

— В-вы не возражаете, — сказал он, — если я п-пойду немного прогуляюсь?

И неверной походкой побрел вдоль озера; щеки у него пылали. Не успел он отойти и на двадцать шагов, как тетя Леонора с торжествующей улыбкой наклонилась к Пегги, погладила ее по руке и с затаенной нежностью в голосе шепнула:

— Пойдите к нему, дорогая. Мне кажется, он нуждается в вашей помощи.

Пегги поднялась, и в ту же минуту с берега донеслись первые ужасающие звуки — мистера Бенсона выворачивало наизнанку. Пегги всхлипнула и бегом кинулась к озеру, а потом, весь остаток нахмурившегося вдруг дня, она сидела в тени серебристого тополя, время от времени, словно невзначай, робко поглаживая по волосам мистера Бенсона, чья голова покоилась у нее на коленях. И также словно невзначай с нежной заботливостью кидала на них время от времени взгляд тетя Леонора и, сверкая невиннейшей улыбкой, бросала что-то вроде следующего:

— Как ты думаешь, у них все в порядке? Но они ведь совсем ничего не ели! Может, отнести им кусок пирога? А может, и не стоит. Пожалуй, лучше всего оставить их наедине. Когда молодой человек и девушка вместе, еда, я полагаю, их не интересует. Не будем их тревожить. Может быть, они даже немного подремлют. А когда проснутся, дадим им пирога. Правда, пирог удался — такая дивная корочка!

Это был триумф — великая устроительница судеб тетя Леонора торжествовала победу.

История эта случилась давно. Мистер Бенсон и Пегги уже много лет как женаты, и в каждую годовщину их свадьбы тетя Леонора непременно устраивает обед, на который получаю приглашение и я. К столу неизменно подается смородиновое вино и столь же неизменно с поистине божественной бестактностью, от которой, впрочем, можно и с ума сойти, тетушка потчует нас жареной рыбой. И каждый раз, отведав этого блюда, я бросаю взгляд сначала на Пегги, затем на мистера Бенсона и вижу на их лицах одно и то же странное выражение — испуг, растерянность, недоуменный вопрос читаю я в их глазах.

Как будто они только сегодня впервые увидели друг друга.