В начале ноября Магдалина познакомила меня с родителями. Они жили в бруклинском районе Дайкер-Хайтс. До знакомства с Магдалиной я никогда там не бывал.

Я уже был знаком с ее братом, долговязым блондинистым старшеклассником, не вылезавшим из футбольной формы и на удивление застенчивым с учетом того, что он знал полдюжины иностранных языков. Друзья звали его не по имени, Кристофер, а Рово, сокращенно от фамилии Нимеровер.

Родители оказались такими же, как он, долговязыми и блондинистыми. Все трое чем-то напоминали лаек, Магдалина была из породы борзых. Ее отец работал в нью-йоркской подземке мастером смены, хотя в Румынии он был дантистом. Мать трудилась в пекарне их общих друзей.

На ужин вместо национальной еды подали спагетти — «из вежливости», то бишь желания подчеркнуть, какая пропасть лежит между мной и их дочерью. Столовая, как и остальные комнаты, смахивала на кишку; семья занимала половину вытянутого в длину трехэтажного дома. Все в этой комнате — ковры, старинные деревянные часы, мебель, пожелтевшие фотографии в рамках — поглощало свет. Нас с Магдалиной усадили напротив Рово, а в торцах стола сидели отец и мать.

— И давно тебя потянуло к румынкам? — спросил меня ее отец, не отрываясь от еды. Он был при галстуке и, как мне почему-то показалось, в пристежном воротничке.

— С тех пор как я встретил Магдалину, — отвечаю.

Я старался держаться почтительно и скромно, но из-за отсутствия опыта у меня это не очень получалось. К тому же Магдалина буквально не слезала с моих колен, желая показать родителям, что у нас с ней все серьезно.

— И как же это произошло? — спросил отец.

— На свадьбе, — говорю.

— Для меня новость, что ее квартет выступает на подобных мероприятиях.

Я не стал уточнять, что это был секстет. Не хотелось его поправлять и вообще произносить умные слова в его присутствии.

— Это был секстет, — уточнила Магдалина.

— Вот как.

Мать Магдалины вымученно улыбнулась. Рово закатил глаза. Он все ниже сползал со стула — того гляди, окажется на полу.

— Ты хоть немного говоришь по-румынски? — спросил меня отец Магдалины.

— Нет, — сказал я.

— А кто в Румынии президент, тебе известно?

— Чаушеску? — Я был более или менее уверен в своем ответе.

— Надеюсь, ты просто шутник, — заявил отец.

Я не удержался:

— Да. А Румыния — моя специализация.

— И сарказм, как видно, тоже. Вот что я тебе скажу. Наша Магдолл — это тебе не какая-нибудь американская девица, которая готова заняться с тобой сексом в машине.

Тут Рово подал голос:

— Ну, ты, пап, даешь. Фу.

— Я отдаю себе в этом отчет, — говорю.

— По-моему, у тебя нет ничего общего с моей дочерью, — продолжил отец.

— Ни у кого нет, — отвечаю. — Она одна такая.

— Это правда, — одобрительно отозвалась мать.

Отец Магдалины смерил ее ледяным взглядом.

Магдалина вышла из-за стола и, подойдя к отцу, поцеловала его в лоб.

— Папа, ты выглядишь смешным, — сказала она. — Я ухожу домой, вместе с Пьетро. Увидимся завтра или послезавтра.

Все трое остолбенели.

Я тоже. Но тут меня взяли за руку и увели из этой чертовой западни.

Примерно в это время Дэвид Локано снова пригласил меня на встречу в русских банях. Я еще не вылечил грибок после тех посиделок, но все-таки пришел.

— За то, что вы сказали Скинфлику, будто это я убил Курта Лимми, отдельное спасибо, — сказал я, садясь рядом с ним.

— Я так не говорил. Просто сказал, что к этому делу я не имею никакого отношения.

— А на самом деле?

— И на самом деле. Ходят слухи, что это сделал один придурок, которому Лимми перекрыл сделку по радиотрансляционной башне.

И зачем, спрашивается, я его спросил? Если Локано действительно убрал этого типа, а точнее, нанял кого-то с этой целью, неужто он мне скажет? Да и не все ли мне равно? То, что я отказался убивать Лимми, еще не повод его оплакивать.

— Зачем позвали? — спрашиваю.

— У меня есть для тебя дельце.

— Да?

Я заранее решил: от работы откажусь. Буду говорить «нет» до тех пор, пока до него не дойдет, что я вышел из этого бизнеса.

Магдалина заставила меня пересмотреть свои взгляды. Она, конечно, не знала, что я киллер.

Только что я имел дело с каким-то отребьем. Узнать детали она боялась, что само по себе меня не радовало.

— От такого предложения не отказываются, — сказал Локано. — Мир скажет тебе спасибо.

— Хм...

— Речь идет о редкостных мерзавцах.

— Да, но...

— И это идеальное задание, чтобы взять с собой Адама.

Я уставился на него.

— Вы шутите? — спрашиваю.

— Он хочет стать членом. А для этого надо сделать вступительный взнос.

— Я полагал, вы делаете все, чтобы оградить его от мафии.

При слове «мафия» Локано нервно огляделся:

— Не распускай язык. Даже здесь.

— Мафия, мафия, мафия, — повторил я.

— Хватит! Гос-с-поди.

— Мне это неинтересно, — говорю. — Даже в одиночку. С меня хватит.

— Ты завязываешь?

— Да.

Уф. Я думал, мне будет труднее произнести это вслух. Осталось дождаться, какой будет реакция Локано.

Несколько секунд он смотрел в пустоту, потом вздохнул:

— Для нас, Пьетро, это потеря.

— Спасибо, — говорю.

— Ты ведь не собираешься бросить нас совсем, меня и Скинфлика?

— В плане общения? Нет.

— Хорошо.

Мы посидели молча, а затем он говорит:

— Знаешь что. Я тебе просто расскажу, о чем идет речь.

— Мне правда неинтересно.

— Это я понял, но должен же я использовать свой шанс. Ты готов меня выслушать?

— Зачем?

— Мне кажется, на тебя это произведет впечатление. Я не говорю, что ты обязательно переменишь свое решение, просто мне так кажется.

— Сомневаюсь.

— Ради бога. Но позволь мне все-таки сказать. Помнишь историю с братьями Вирци? Так вот это в сто раз хуже.

У меня было предчувствие, что лучше бы мне этого не слышать, но вслух я сказал:

— О'кей. Но если я отвечу «нет», не обижайтесь.

— Ты знаешь, как вербуются проститутки? — спросил меня Локано.

— Я читал «Клевого папашу».

— Фигня все это. В наши дни их завозят партиями из Украины, вроде как в модельный бизнес, а сами переправляют в Мексику, где избивают и насилуют. Там это поставлено на поток. Заодно подсаживают на наркотики, чтобы не убежали. Четырнадцатилетние девочки.

— У вас доля в этом бизнесе? — спрашиваю.

— Ни хрена. В этом все дело. Мне и моим партнерам это все не нравится, но мы ничего не можем поделать, пока это происходит в другой стране.

Думаю, он гнал пургу, но я не стал спорить, ограничившись коротким «О'кей».

— Но сейчас один тип занимается этим у нас под боком. В Нью-Джерси. Графство Мерсер тебе знакомо?

— Нет.

— Я дам тебе карту.

Дверь открылась, и в парную ворвался холодный воздух. На пороге возник мужчина с полотенцем вокруг чресл.

— Обождите минутку, — обратился к нему Локано.

— Не понял? — У мужчины был русский акцент.

— Десять минут, и мы закончим.

— Это общая парная, — возразил тот, но вышел.

— На чем я остановился? — спросил Локано.

— Не знаю, — говорю.

— Графство Мерсер. В поместье, которое они называют Фермой, живут трое — отец и двое сыновей. Они тоже доставляют девушек самолетами в Мексику и уже оттуда тайно провозят их через границу в фурах НАФТЫ. А избивают и насилуют уже здесь. Считается, что так выживает больше девушек, но после того, что они тут с ними проделывают, это еще большой вопрос.

— Речь идет о вашей доле в сбыте живого товара, Дэвид? — спрашиваю. — Я правильно понимаю?

Он посмотрел мне в глаза.

— Нет, — говорит. — Неправильно. Я должен положить конец этой мерзости. Как только я узнал про это, я сразу принял такое решение и сообщил нужным людям, и те сказали «действуй».

Он помолчал.

— Цена вопроса — сто двадцать тысяч долларов.

— Меня это не волнует.

— Знаю. Я просто даю тебе понять, насколько это серьезно. Ты получишь всю сумму. С Адамом я расплачусь сам.

Если честно, я успел забыть про Адама.

— Вы не боитесь подвергнуть его такому риску? — спросил я.

— Нет. Я подготовил Ферму к нашей операции, — сказал Локано.

Вот что он имел в виду.

Месяца два назад владелец Фермы, Лес Карчер-старший, пригласил подрядчиков, чтобы протянуть водопроводные трубы из кухни в пристройку, которую он соорудил вместе с сыновьями. Сантехники решили, что это будущая лаборатория для самогоноварения, где можно кое-чем разжиться. Принюхиваясь к запахам, они наткнулись на сарай в дальнем конце двора и там обнаружили разложившийся труп девочки, весь облепленный мухами, так что определить ее возраст не представлялось возможным.

До смерти напуганные, они поспешили к своему грузовику и по дороге, заглянув в окна карчеровского офиса, увидели конструкцию, сильно смахивавшую на средневековую дыбу.

Рабочие поначалу хотели сообщить в полицию, но житейский опыт подсказал им, что лучше иметь дело с мафией. Так эта информация дошла до Локано. Если верить последнему, а мне очень хотелось ему поверить, только сейчас до многих дошло, чем Карчеры на самом деле занимались, при том что Ферма поставляла первоклассный живой товар без малого два года.

Не суть важно. Главное, мафиозные боссы решили Карчера убрать. То ли потому, что у кого-то открылись глаза и ситуация ему не понравилась, то ли потому, что до кого-то дошло: если вечно пьяные рабочие сумели пронюхать про подпольный бизнес такого масштаба, стоило ли так рисковать и дальше.

Как бы там ни было, Локано быстро сообразил, что для инициации Скинфлика — моими руками — эта работенка в самый раз. Он послал водопроводчиков завершить прокладку труб, при этом велел им заделать дыру в стене новой пристройки фанерой вместо сухой кладки.

По словам водопроводчиков, прежде чем покрасить фанеру, они покрыли ее вощеной бумагой, дабы избежать деформации. Что же касается самой заплаты, она была на уровне щиколоток, так что шансы ее обнаружить практически равнялись нулю. Оказавшись в пристройке, нам со Скинфликом останется только проделать лаз в фанерной перегородке и спокойно пристрелить Карчера и сыновей во сне.

Локано даже разработал план, как нам попасть в пристройку. За пять косых и повышение в статусе паренек, обеспечивавший Карчеров продуктами на неделю, согласился провезти нас в своем пикапе на территорию Фермы. Кстати, вслед за водопроводчиками он подтвердил, что на Ферме нет собак.

Как я подписался на такое дело — впервые исполняя неизвестно чью волю в абсолютно непредсказуемой ситуации, — остается для меня загадкой. Бросая взгляд назад, думаю, то было помрачение рассудка. Или моя память не удержала подробностей.

Я хотел Магдалину и хотел выйти из игры. И то, и другое требовало жертвы. Как же я себя ненавидел! Я отдавал себе отчет в том, что не заслуживал свободы, не говоря уже о Магдалине.

И тем не менее.

А может, я еще не потерял веру в Дэвида Локано — не обо мне он печется, это ясно, но уж своего сынка-то он способен уберечь от опасности. Я не верил, что человек с его опытом отправит нас двоих на бойню.

Одного по крайней мере. Знать бы заранее, чем все обернется.

Я обо всем сказал Магдалине.

Иначе я не мог. Любить меня и не знать, кого она любит... это равносильно тому, как если бы она любила другого человека, к которому я испытывал жгучую ревность. Я постоянно придумывал себе иную жизнь, иное прошлое. Кажется, я бы даже предпочел быть последним бомжем.

Но это все фантазии, а есть реальность. И я выложил все начистоту. Хотя от мысли, что она может уйти, меня всего колотило.

Она не ушла. Рыдая, она заставляла меня снова и снова рассказывать ей о моих жертвах. Какими они были злодеями и насколько вероятно было то, что они еще кого-то убьют. Она словно искала оправдания для своей любви.

Я пообещал: это мое последнее «дело», ну разве что она окажется в серьезной опасности. Я объяснил: ликвидируя Ферму, я оказываю большую услугу Локано и тем самым облегчаю себе выход из игры. Ну а мои действия оправдываются спасенными жизнями.

— А нельзя просто заявить в полицию? — спросила она.

— Нет, — убежденно ответил я, хотя внутренней уверенности у меня не было.

— Тогда чем скорее, тем лучше, — сказала Магдалина.

Она хочет поскорее с этим покончить, чтобы вырвать меня из лап дьявола, а затем найти силы отпустить мне мои грехи. Так я подумал, но ошибся.

— Чтобы не погибли новые девушки, — закончила она свою мысль.

Вот оно, самое постыдное. Не то, что из ложной солидарности с Дэвидом Локано я не позвонил в полицию. Мне даже не пришло в голову, что каждый день промедления означал продолжение ада для заложниц. Спаситель, мать твою!

Единственный положительный итог: если у тебя нет души, рядом должен быть человек, у которого с совестью все в порядке.

— Это должно произойти в четверг, — сказал я. — В этот день Карчерам доставляют продукты.

Магдалина выжидающе на меня смотрела. До ближайшего четверга оставалось всего четыре дня. Для серьезной подготовки маловато.

Пришлось нарушить неписаное правило. Сделать шаг в неизвестность. Еще один.

— Я сделаю это в ближайший четверг.