29
Карл Вейк, психолог, теоретик организационного поведения:
“Космологический эпизод” случается, когда человек внезапно и глубоко ощущает, что мир перестал быть рациональной, упорядоченной системой. Самое страшное в таком эпизоде то, что понимание смысла происходящего и способность восстановить этот смысл пропадают одновременно… [Так что человек думает] я никогда раньше такого не видел; я не имею понятия, где я; я не имею понятия, кто мог бы мне помочь.
Думаю, вот такую ситуацию Вайолет Хёрст и описала выражением “навалить кучу на чью-то концептуальную модель”. Именно это со мною проделала тварь из озера Уайт, которая врезалась в Тена и утащила его на глубину, притерев меня своей отвратительно скользкой шкурой и напоследок хлестнув чем-то дьявольски похожим на хвост. Она вывернула меня наизнанку, так что теперь весь мой ужас снаружи.
Как ни странно, ужас, вырвавшийся наружу, почему-то пугает меня меньше. Если эта тварь захочет меня сожрать, – тут же понимаю я, – она меня сожрет. Паника ничего не прибавит и ничего не вычтет из этого тождества. Поэтому я спокоен.
Хотя, возможно, это лишь действие антипсихотика.
“Тен Веньшу! Тен Веньшу!” – кричат его телохранители. А потом: “Тен Шусен!”
Брат Тена отзывается уже с мелководья. Ребята-проводники снова оказались на высоте – в целости и сохранности пригнали к берегу всех, кто упал в озеро. На сушу мы выбираемся все вместе, словно рожденные пучиной морской, с тяжелой одежды ручьями льется вода.
Холод пробирает до костей.
– Слушайте! – кричу я. – Реджи нам всем подмешал ЛСД! Если кто не пил кофе или просто нормально себя чувствует, позаботьтесь о том, кто рядом с вами. Всем промокшим надо как можно скорее переодеться в сухое. Если у кого-то есть бензодиазепины, самое время ими поделиться.
Поодаль Реджи помогает Мигелю вытащить на берег шлюпку, в которой лежит Дэл. Лай отряхивается от воды и запрыгивает в лодку. Реджи смотрит на меня и отводит глаза. Я спросил бы его, добавил ли он ЛСД в горячий шоколад тоже, но не хочу его бить. Не сейчас. К тому же – как поверить любому его ответу?
– У кого спутниковый телефон? – громко спрашиваю я.
– Я уже на связи, – кричит один из охранников Пэйлин с трубкой возле уха.
Их каноэ еще не доплыло до берега. Пэйлин стоит на коленях на корме, блюет.
Я приготовил дозу андурила для Тена Шусена, но в последний момент решил вколоть его телохранителю. Тен Шусен не паникует, только растерянно озирается, так что, наверное, лучше, чтобы трезво мыслил тот, кто о нем позаботится.
Оба каноэ пристают к берегу. Ни Вайолет, ни Фрогат в них нет, и я уверен, что их не было и в перевернувшейся лодке. Поэтому бегу к лагерю, выкрикивая их имена. Нахожу их в палатке, где спали мы с Вайолет, они сидят, прижавшись друг к дружке.
ЛСД было и в горячем шоколаде. Молодец, Реджи.
Делаю уколы им обеим. Возвращаюсь к моторке осмотреть Дэла.
Дэл держит правую кисть под левым локтем. И не только из-за отстреленного пальца – подняв его руки, вижу, что пуля задела левый бок и рассекла неопрен, кожу и желтоватый жир. Кровь стекает по гидрокостюму розовой струйкой. Ему сильно повезло, что рана неопасная.
Мигель протягивает мне полотенце, хоть я и не просил, потом прижимает его к ране, пока я укладываю Дэла так, чтобы обе раны оказались выше относительно сердца.
– Раздобудь таких еще, – говорю я, имея в виду полотенца.
– Отвали, Лай, – первое, что я слышу от Дэла.
Собака продолжает лизать его бледное лицо, словно пытаясь разбудить.
Поднимаясь, чувствую, что от андурила мышцы у меня как песок.
– Я понимаю, – говорит Реджи, прикрывая голову руками.
– Да ни хуя ты не понимаешь!
* * *
Сара Пэйлин не попрощалась. Я едва видел ее, прежде чем она улетела. Один из телохранителей завел ее в палатку и встал перед входом, а двое других принялись рубить ветви деревьев тактическими ножами, как друид из “Астерикса”. Поначалу казалось, будто они рехнулись, но потом они собрали из веток решетку, связав их пластмассовыми наручниками, и когда “Сикорский” Пэйлин приводнился на озеро Гарнер, решетку использовали, чтобы подтянуть его вплотную к берегу.
Неужели охрана Пэйлин сначала запросила эвакуацию и только потом вызвала спасателей? Мне известно только, что Пэйлин и ее свита, в которой почему-то оказался и Гроди со своей свитой, и даже хреновы Фики – как будто они не просто угрюмые богачи, любящие шмотки со скидкой и оружие, а, возможно, богачи, собирающие спонсоров, – так вот, все они улетели, прежде чем спасательный вертолет Управления парков и заповедников показался над горизонтом. Естественно, не дождались они и одномоторного “пайпер-каба” с шерифом Элбином на борту.
Я не пытался задержать здесь людей Пэйлин. Во-первых, я не знал, как это сделать, а во-вторых, поверил им, что они ничего не видели. Туман стоял непроглядный, и все были обдолбанные.
Конечно, Элбин не очень рад тому, что я их отпустил. Шериф явно считает, что он или, может, мы с Вайолет должны были лучше стараться или хотя бы что-нибудь сделать, чтобы не допустить всего этого дерьма.
В фильмах после таких передряг копы всегда усаживают героев на откидной борт “скорой”, накрывают одеялами и наливают кофе, пока их снимают камерой с крана. Элбин рассылает всех остальных по изоляторам и больницам, но нас с Вайолет – и заодно Лай, за которую теперь почему-то отвечаем мы, – держит на месте и выкрикивает вопросы к нам в перерывах между переговорами по рации с Бемиджи. Он несколько часов не давал нам улететь обратно в Или на гидросамолете и даже после этого поручил своему помощнику встретить нас на причале и убедиться, что мы заселились в отель “Или Лейксайд” и никуда от него не денемся.
Как только помощник шерифа уходит, я начинаю договариваться с водителем трансферного микроавтобуса гостиницы, чтобы он отвез нас в “Си-эф-эс” и мы забрали бы нашу машину.
– А ты не хочешь хоть немного подождать? – спрашивает Вайолет.
Я отвожу ее в сторону:
– Во-первых, я хочу вернуть Лай в “Си-эф-эс”. – Сейчас собака привязана на лужайке за отелем. Я знаю, что предложение освободить ее смягчит Вайолет.
– А что же во-вторых? – говорит она.
Наверное, все-таки можно узнать меня лучше.
– Говорят, индейцам оджибве много лет известно об этой твари в озере Уайт, – объясняю я. – Они рисовали ее, и у них было для нее название – вендиго. Так что я хочу пообщаться с кем-нибудь из чертовых оджибве.
30
– Позвольте, я объясню вам, почему это так оскорбительно, – говорит Вёрджил Бёртон из племени оджибве Северных Озер.
Мы с Вайолет сидим перед ним за низеньким детским столиком в столовой общественного центра. Не припомню, когда я был таким маленьким, чтобы мне было удобно сидеть за таким вот столиком.
– Дело не в том, что белые болтают, будто коренные народы занимаются колдовством, – говорит Бёртон, – хотя это тоже довольно тупо, если посмотреть, что с нами стало. Беда в том, что белые люди не дают себе труда посмотреть, что с нами стало. Им интереснее смотреть на вигвамы. И на всяких вендиго.
Нам от этого капец как стыдно.
Вёрджил продолжает:
– У первых народов были сообщества. Я имею в виду не лесные лагеря, как у Робина Гуда. Я говорю о цивилизациях. До того как сюда приплыл Колумб, каждый четвертый человек на Земле жил в так называемом Новом Свете. Теночтитлан был крупнейшим городом планеты. У нас были книги, правительства, суды и лучшие армии. Когда Эрнандес и Грихальва напали на майя, им как следует наваляли. В тысяча пятьсот двадцатом ацтеки надрали задницу Кортесу. А через год флоридцы грохнули Понсе де Леона. Потом началась эпидемия европейской оспы, и девяносто пять процентов первых народов вымерло. А европейцы довели это число до девяноста семи процентов рабством и истреблением.
После этого, конечно, страна осталась беззащитной. Европейцы повсюду находили обработанные поля и домашний скот. Уже добытое золото. Вы знаете, сколько награбленного золота Писарро отправил в Европу первой партией? – Мы качаем головами. – Вчетверо больше, чем весь запас Английского банка. Но белые люди, простите за выражение, хотят романтизировать быт коренных, выживших после оспы. Как будто первые народы сами хотели быть кочевыми племенами, подчиняться вождям и жить в лесах. Мы этого не хотели. Белый человек вынудил нас. Это были наши “Темные века”. Но вы, ребята, предпочитаете поговорить о шаманах, о духах-наставниках, о благородстве простой жизни. Конечно, мы жили простой жизнью – весь наш мир был разрушен.
Словно бы меняя тему, Бёртон спрашивает:
– Вы знаете, что у Гитлера в бункере висел портрет Джеронимо?
– Нет, – говорит Вайолет.
– Гитлер любил коренных американцев. Вы знаете, какого мнения первые народы были о Гитлере? Они присоединились к армии США и воевали против него. Первые народы изрядно послужили в американской армии. Но Гитлера это не смущало. Он все равно любил нас. И вот еще что: у него был сифилис. Да-да. Можете почитать. У Гитлера был сифилис, и в этом он винил евреев. В “Майн кампф” целая глава называется “Сифилис”.
– Я читал “Майн кампф”, – говорю я и только потом понимаю, как это звучит.
– Вы знаете, откуда взялся сифилис? – опять спрашивает Бёртон. – Верно. Из Нового Света. Так же, как и картошка, кукуруза, помидоры. Но разве Гитлер возненавидел нас за это? Ничего подобного. Потому что тогда ему пришлось бы посмотреть в глаза фактам нашей жизни. А он не хотел. Он любил нас, но не хотел нас видеть. А теперь вы, ребята, приходите сюда и спрашиваете о вендиго. Ведь вы же оба доктора. Вы спросили об образовательных программах? Вы спросили об уровне заболеваний диабетом и о том, принимает ли кто-то хоть какие-то меры? Вы вообще представляете себе, сколько людей здесь на гемодиализе? Я вам покажу центр гемодиализа, если хотите. Там подростки тусуются, потому что, если даже пока им не нужен гемодиализ, когда-нибудь все равно понадобится. Мы там фильмы показываем. У нас там есть “Нетфликс”. Туда приходят дамочки, которые помогают людям разобраться с налогами. Люди баллотируются в совет племени, ведут предвыборную кампанию в центре гемодиализа. Если бы каждый четвертый белый болел диабетом, то диабета уже просто не было бы.
– Простите, что побеспокоили вас, – говорит Вайолет.
– Не извиняйтесь, – отвечает Вёрджил. – Просто будьте восприимчивы. Вы знаете, что такое вендиго? – Мы опять же мотаем головами. – Вендиго – это сказка для детей. И для белых людей. Про человека, который зимой умирал от голода и сожрал собственную семью. В наказание за это его дух обречен на вечное существование в таком состоянии. Он вечно голоден. Вечно пытается убить кого-нибудь и съесть, но он так слаб, что ему приходится сначала топить своих жертв. Понимаете, к чему я веду? Та же мораль, что в “Безумном Максе II”. Люди так боятся умереть от голода, что им приходится запрещать детям есть друг друга. Вот и весь смысл сказки о вендиго: не жрите друг друга! Оставайтесь людьми, как бы плохо вам ни было. А европейцы слышат совсем другое: первые народы – колдуны, они знают, как разговаривать с бигфутом. Но даже если бы бигфут когда-то и существовал, он давным-давно вымер бы от оспы. Озеро Уайт – опасное место. Любое место, где развлекаются подростки, – опасное. Особенно, если это белые подростки. И если там что-то случилось, пожалуйста, не впутывайте нас.
* * *
Мы сидим в машине в конце грязного проселка, смотрим на озеро, название которого нам неизвестно, дождь барабанит в лобовое стекло, и события этого дня словно наваливаются на нас. Вайолет расплакалась. Если бы я не стал аноргазмиком в этом плане много лет назад, то, наверное, тоже расплакался бы.
– Тен был таким хорошим, – говорит Вайолет.
– Да.
– Он так заботился о своем брате.
– Да.
– А теперь он мертв? И никто даже не знает отчего?
Я пытаюсь придумать какой-нибудь другой ответ, кроме “да”, но не получается.
– Мне кажется, я схожу с ума, – говорит Вайолет.
– Нет. Или если уж ты сходишь с ума, то я тоже. И еще куча людей. У нас в организме до сих пор довольно тяжелый наркотик.
– Да при чем тут это. Все из-за Тена. И оттого, что в озере Уайт есть какое-то существо. А это противоречит всему, что мы знаем. – Или думали, что знаем. – Мне кажется, я не смогу ничему верить, даже вернувшись сюда.
Вайолет поворачивается ко мне, и я вижу ее заплаканное личико. Чувствую запах ее слез. Губы у нее блестящие и мягкие.
Это уже слишком.
– Вайолет, я должен тебе кое-что рассказать.
Она широко раскрывает глаза и трясет головой, едва заметно. Она не хочет этого слышать.
Да уж, не повезло. Нам обоим. В ряду всего прочего, что утратило смысл за последние восемь часов, и мое вранье Вайолет Хёрст.
– Мне ты тоже не можешь верить, – говорю я. – Мое имя не Лайонел Азимут. Меня зовут Пьетро Брна. Я вырос в Нью-Джерси. Учился в мединституте в Калифорнии. А до этого работал киллером на сицилийскую и русскую мафию.
Она просто смотрит на меня. Ищет в моем лице намека на шутку.
– Что? – наконец переспрашивает она.
– Я убивал людей.
– Я тебе не верю.
– Тем не менее это так. Это первая правда из всего, что я тебе говорил.
– Ты что, серьезно?
– Да.
– Ты был… кем?
– Наемным убийцей. За деньги. Работал на мафию.
– Правда? – кажется, она озадачена. – А Милл-От знает?
Заслуженный вопрос.
– Не знаю. Вряд ли.
Наконец до нее вдруг доходит.
– О господи, твою мать! – она выскакивает из машины.
Я тоже вылезаю. Льет дождь.
– Вайолет, вернись! Я тебя высажу где-нибудь.
– Не приближайся ко мне!
– Тогда хотя бы возьми машину. Пешком идти слишком далеко.
– Отвали!
Я отхожу от машины:
– Ключи в зажигании.
Она останавливается, напуганная и растерянная.
– Ты убивал людей?
– Да.
– Сколько?
– Не знаю. Человек двадцать.
– Ты не знаешь?
– Бывали такие ситуации, когда некоторые могли выжить.
– Так ты серийный убийца?
– Да, с технической точки зрения.
– С технической? Охренеть!
Глаза ее полны ужаса. И отвращения. Но что мне прикажете сказать? Что я никогда не убивал таких, как она? Что однажды я продержался восемь полных лет в сознательном возрасте, никого не убив? Что за последние почти три года я тоже никого не убил?
Продолжаю пятиться к дороге. Стараюсь отойти подальше, чтобы Вайолет могла добежать до машины, не опасаясь, что я на нее наброшусь.
* * *
Я шлепал пешком вдоль трассы, пока не добрался до супермаркета “Си-эф-эс”. На дорогу у меня ушло часа полтора.
Дождь уже кончается, и парнишка, которого я раньше не видел, перегораживает дорогу к турбазе – на этот раз деревянными барьерами, а не пластиковыми конусами.
– Вам помочь, сэр? – спрашивает парень.
Он смотрит на меня так, будто мало кто приходит сюда пешком. Или промокшим до нитки.
– Я Лайонел Азимут. Я участвовал в экспедиции Реджи. Здесь за последние пару часов не проезжала женщина?
– Леди палеонтолог?
– Да.
– Она на турбазе. А вы тот самый доктор?
– Да. Она просила мне что-нибудь передать?
– Она – нет. Вас искал какой-то индеец.
– Какой еще индеец?
– Он приходил в супермаркет.
– Когда?
– Где-то час назад.
– И где он теперь?
– Не знаю. Уехал, наверное. Я сказал ему, что вас нет на базе.
– Он представился?
Парень виновато чешет репу:
– Может, и представился.
– Вёрджил Бёртон?
– Я не запомнил. Простите.
– Как он выглядел?
Парнишка пожимает плечами:
– Постарше вас, наверное. Волосы седые, но он вроде не такой уж старый.
По описанию похож на Вёрджила Бёртона.
– Меня надо бы подвезти, – говорю я. – Или одолжите мне машину.
* * *
С ярко-белого неба льет как из ведра, общественный центр резервации закрыт на замок. Генри – паренек, что подвез меня сюда, – сидит в своей “Субару”, пока я заглядываю в окна центра. Показываю ему указательный палец – “одну минуту” – и бегу через бейсбольную площадку и маленький овражек к ближайшему жилому дому. Крыльцо из чистого теса. На стук в дверь никто не отвечает.
Двигаюсь дальше. Через несколько домов открывает женщина за тридцать. Почти моя ровесница, странно видеть человека моего возраста, который живет в собственном доме.
– Да? – говорит она. С подозрением, но, слава Богу, не испуганно.
– Вы знаете Вёрджила Бёртона?
– А что?
Слышу за спиной шорох колес. Наверное, это Генри, он катился за мной по улице с более-менее равномерной скоростью.
Оказывается, нет. Это Вёрджил Бёртон собственной персоной вылезает из своего пикапа. Как только я обернулся, женщина закрыла дверь.
– Что происходит, уважаемый? – спрашивает Вёрджил, направляясь ко мне.
– Я слышал, вы искали меня.
– Как? По дымовым сигналам? – Он видит мое лицо и останавливается. – Послушайте, с вами все в порядке? – Кивает в сторону Генри, остановившегося у тротуара: – Это ваш друг?
– Разве вы не говорили ему, что ищете меня?
– Нет. Честное слово.
– Простите. Я не…
– Не стоит извиняться, – перебивает он. – Вам явно нужна помощь. Берегите себя.
Сказать больше нечего. Иду к машине Генри и сажусь на место пассажира.
– Так что, вот этот человек меня искал?
Генри удивленно смотрит на меня:
– Нет. Я не говорил, что он из коренных. Я сказал “индиец”. Из Индии, понимаете?
31
Профессора Мармозета – да, его семья из штата Уттар-Прадеш, а из-за прически в стиле Аль Пачино трудно определить его возраст – я застаю в домике администрации на одном из диванов. С ногами на подлокотнике, рядом Вайолет в такой же позе, а между ними собака Лай. Когда я вошел, все трое лениво повернули головы в мою сторону. Вайолет сразу же отворачивается.
– Ишмаэль, – приветствует меня профессор Мармозет, – дерьмово ты выглядишь.
– Чувствую себя так же, – отзываюсь я. Весь домик пропах мокрой псиной. – Что вы здесь делаете?
– Мне позвонил Милл-От. Он узнал, что Сара Пэйлин этим утром внезапно выступила с речью в Американской ассоциации переработчиков хрома в Омахе, и поинтересовался, не случилось ли чего-то такого, что заставило ее организовать себе алиби.
– Этим утром?! – за окном солнце еще только клонится к закату.
– Поздним утром. До обеда.
– Черт.
Я впечатлен оборотным временем Пэйлин почти так же, как тем, что Милл-От умудрился дозвониться до профессора Мармозета.
Словно прочитав мои мысли, профессор Мармозет смотрит на часы.
– Вы здесь надолго? – спрашиваю я.
– Нет. Я направляюсь в клинику Мейо. В аэропорту Или меня ждет один из самолетов Милл-Ота. Если хотите, могу подбросить вас до Миннеаполиса.
– Вайолет может лететь. А мне надо вернуть машину.
Он указывает мне на кресло:
– Тогда хоть изложи мне твою версию случившегося.
* * *
Я рассказал. Профессор Мармозет меня почти не перебивал. А дослушав, говорит:
– Знаешь, можно сделать пассивный прибор ночного видения из цифровой камеры. – Я в непонятках гляжу на него. – Если вдруг когда-нибудь понадобится.
– Пассивный прибор ночного видения можно сделать из активного прибора и скотча.
– Так будет втрое дороже.
– Мне оплачивают расходы. Есть соображения по поводу чудовища в озере?
Мармозет зевает:
– А что думаешь ты?
– Что в этом долбаном озере точно что-то есть.
– Так.
– И если это какая-то машина, то это самый лучший образец инженерного искусства, о котором я когда-либо слышал.
– Согласен.
– А значит, скорее всего, это не машина. А значит, это, скорее всего, какая-то настоящая гребаная тварь.
Профессор хмурится:
– Под “настоящей гребаной тварью” ты подразумеваешь живое существо, о котором ничего не известно науке.
– Да.
– Но это представляется невероятным.
– Конечно, это представляется невероятным. Это представляется просто полным бредом. Но я его видел.
– Ты его видел?
– Ощутил. Достаточно хорошо, чтобы утверждать, что это был не подводный аппарат или вроде того.
– Так…
– Так что я думаю, тут справедливо выражение Шерлока Холмса – возможно все что угодно, если тому нет другого объяснения.
Вайолет смотрит на меня с изумлением.
Мармозет отвечает:
– Вообще-то это единственная глупость, которую сказал Холмс. Мы с тобой однажды обсуждали это по дороге в Больницу Милосердия. Помню, еще дождь шел. Мы говорили об этой фразе и о том, как однажды Гудини показал Артуру Конану Дойлу фокус с исчезающим большим пальцем и Дойл поверил, что это настоящее чудо. В общем, Холмс ошибался – всегда есть рациональное объяснение.
Вайолет не улыбнулась. Просто смотрит на меня. Это еще хуже.
– И в этом случае тоже найдется разумное объяснение, – продолжает Мармозет. – На самом деле мы даже знаем, как его найти.
– Да что вы?
– Да. Надо найти человека, который был в той лодке. Еще до того, что случилось с Теном – или с трупом Тена, – тот человек был так уверен в существовании монстра, что считал необходимым поймать его. Ночью, втайне, на лодке-амфибии. Почему? Что же он видел? Реджи, судя по всему, не верил в чудовище. Дебби сказала тебе, что не верит. Приятели доктора Хёрст в баре говорили, что верят, но никто из них, кажется, не чувствовал такой сильной угрозы, чтобы так или иначе принимать это всерьез. Так из-за чего же человек в лодке был столь уверен? Что такого известно ему, чего не знают другие?
– Не знаю, – говорю я. – Что же?
Он пожимает плечами.
– Понятия не имею. У нас недостаточно сведений даже для того, чтобы сказать наверняка, он ли застрелил Криса-младшего и отца Подоминика. Но в конце концов он выдаст себя. И когда это случится, ты получишь ответ на любой вопрос об этой заварухе, который только сможешь задать.
– Вы правы, – признаю я. – Я должен его разыскать.
Мармозет строго смотрит на меня:
– Я не имел в виду лично тебя, Ишмаэль. Я говорил о полиции.
– У полиции было два года, чтобы в этом разобраться.
– Да, и я полагаю, сейчас для них это дело чрезвычайной важности.
– Только если кто-нибудь не постарается скрыть смерть Тена от журналистов.
– Чтобы выгородить Пэйлин? – скептически замечает Мармозет.
– Или Тайсона Гроди. Или Фиков, кто бы они ни были. Или даже самого Тена, его компанию, его репутацию, мало ли что. А то и всех сразу.
Мармозет морщит нос:
– Думаю, это маловероятно. И даже если кому-нибудь и удастся все замять, это нас уже не касается. Прежде всего, я не впутывал бы тебя в это, если бы знал, что на озере Уайт действительно кто-то погиб.
– А вы не боитесь, что погибнет кто-нибудь еще?
– Думаю, мы можем быть уверены, что Управление парков и заповедников установит знак “Купаться запрещено”.
– А как насчет знака “Попадать под пули запрещено”?
– Ишмаэль, – тихо говорит Мармозет, – ты и впрямь думаешь, что твое пребывание здесь снизит вероятность убийств? – Вот сукин сын. – Полиция найдет человека из лодки. Фирм, выпускающих лодки-амфибии, не может быть так уж много. И у них наверняка не так уж много клиентов.
– Спорим, на что хотите? Выяснится, что лодка оформлена на имя Криса-младшего. Так же, как сети и гарпуны, которые якобы оказались никому не нужны.
Мармозет кивает:
– Я подумал об этом варианте.
– Я возвращаюсь на Уайт. Тот тип вернется туда именно сейчас.
– Ну да, вместе с полицией.
– Возможно, там есть парочка копов, но когда озеро начнут прочесывать, их будет гораздо больше. Не говоря уж о том, что начнется, когда пройдет слух, что там побывала Пэйлин. Журналисты арендуют у Реджи все каноэ. Это понимаем мы, и чувак на лодке это понимает, так что предпримет вторую попытку именно сейчас. Он не мог подождать, даже когда рядом была экспедиция Реджи.
– Если только он знал о ней.
– А как же ему не знать? Все остальные ведь знали. Вы же понимаете, что я прав.
– В некоторой степени да, но…
– Я поеду один. Никому не придется рисковать.
– Кроме тебя, Ишмаэль. Ты тоже в счет, знаешь ли. Есть другие, более важные дела, требующие твоих способностей.
– Все обойдется.
– Один ты не поедешь, – вдруг заявляет Вайолет. Мы оба смотрим на нее. – Я поеду с тобой. Как бы там тебя ни звали.
– Забудь об этом, – отвечаю я. – Ни в коем случае.
– Ты мне должен хотя бы это. Я поеду с тобой, и по дороге ты ответишь на туеву кучу вопросов.
– Это слишком опасно.
– Хрень собачья. К тому же ты не можешь меня остановить. И с каноэ я управляюсь куда лучше тебя.
– Но…
С чего бы ей вообще хотелось поехать со мной?
Я обращаюсь к Мармозету:
– Что вы наговорили этой женщине?
Мармозет качает головой с выражением лица, которое я видел уже миллион раз, – наигранный испуг.
– Ничего такого, о чем теперь пожалел бы, – говорит он.
32
Там и правда парочка копов – мужчина и женщина, – сидят в шезлонгах на берегу озера Гарнер, оба в нижнем белье. Потом он прислоняется к дереву, и она ему отсасывает. Однако не так уж противно наблюдать за ними вместе с Вайолет с другого берега.
Благодаря картам, нарисованным Генри, мы добрались сюда меньше, чем за два дня. Наши условия были такие: покажи нам кратчайший маршрут, плевать, насколько трудные будут волоки; мы возьмем джи-пи-эс и двадцатидевятифунтовое каноэ.
И слава Богу, что так быстро. Я провел всего два дня в таких беседах, которых старался избегать всю свою взрослую жизнь. Например:
– Ты когда-нибудь убивал кого-нибудь только для устрашения кого-то третьего?
– Насколько я знаю, нет.
– Бывали случайные жертвы?
– Нет. Ну… однажды тот, кого я взял с собой на дело, убил того, кого я не планировал убивать.
– Невинного человека?
– Несовершеннолетнего.
– Ребенка?
– Примерно того же возраста, что Дилан Арнтц.
– Но не невинного?
– Я же сказал – несовершеннолетнего.
– Как ты поступил с тем, кто убил его?
– В итоге? Убил его.
– За это?
– Не помогло.
– Были такие люди, которых ты рад был убить?
– Рад, что именно мне пришлось их убить? Нет. Я предпочел бы никогда никого не убивать.
– Значит, среди твоих жертв были люди, чьей смерти ты рад.
– Да.
– Ты когда-нибудь убивал людей, о которых ничего не знал?
– Да. Старался так не делать, но все же да. Несколько человек я убил, просто потому что меня попросил Дэвид Локано.
– Сколько?
– Дай подумать.
– Ты убил бы Дэвида Локано, если бы мог?
– Это так ты мне дала подумать? Да.
– За Магдалину? Или за деда и бабушку?
– За то и другое.
– В равной мере?
– Нет. Черт!
За исключением пэйлиновской палатки, которую телохранители забрали с собой, лагерь Реджи по большей части остался нетронутым, только теперь он огорожен желтой лентой как место преступления. Когда копы возвращаются к приему солнечной ванны, мы с Вайолет обсуждаем, ночуют ли они там, и понимаем, что нам придется дождаться наступления темноты, пробраться мимо них и пройти всю косу до ее дальнего конца. Однако ровно в семнадцать ноль ноль на озеро садится гидросамолет, и копы забираются в него, используя мостки, оставленные на берегу телохранителями Пэйлин.
Мы с Вайолет пересекаем озеро Гарнер на каноэ, высаживаемся и несем лодку мимо желтой ленты на косу, доходим до ее конца и снова спускаемся на воду.
На Уайте мы стараемся грести молча. Хватает и того, что каждый плеск весла отражается эхом от утесов каньона. После второго зигзага мы оказались в акватории, где раньше никогда не были, – скалистые берега сильно изрезаны, и нам приходится плыть медленно и осторожно, поскольку бухточки достаточно большие, чтобы спрятать в них лодку.
Каким образом этот ландшафт отвлекает меня от мысли о животном, предположительно, достаточно большом, чтобы сожрать лодку, я не знаю, но почему-то это так. В действительности, снова очутиться на озере Уайт ясным днем оказалось как-то легче, чем представлялось сначала.
Но все-таки, когда мы доплыли до последнего и самого широкого участка озера – скалы кончились, теперь с трех сторон лес, – меня прошиб пот, никак не связанный с физической нагрузкой.
А когда мы заметили прогал в подлеске береговой линии, достаточно большой, чтобы спрятать каноэ, то поспешили сойти на сушу и затащили лодку в кусты. К хренам это озеро.
* * *
Солнце садится так же быстро, как и три дня назад.
А вот луна прибыла и светит еще несколько часов. Потом ее заволокло облаками, и все вокруг внезапно погрузилось во мрак. Стало так темно, что даже ветки прямо перед носом лишь слегка чернее, чем окружающее их пространство, а озеро плещется в десяти футах, но его не видно.
В старину говорили: коли не видать ни зги, жди беды.
Мои ощущения обострены от ожидания и физических усилий, которые потребовались, чтобы здесь оказаться. Мы сидим на стволе поваленного дерева, Вайолет подвигается ко мне – слышу, как ее джинсы скользят по мху, чувствую движение воздуха и запах ее волос. Она прижимается своим бедром к моему.
– Замерзла? – говорю я. Универсальное начало игры “Привет, сладенькая”.
– Нет, – Вайолет кладет подбородок мне на плечо. Чувствую ее дыхание щекой и ухом. – Просто я тебя, пожалуй, прощаю.
Смотрю на нее, повернув только голову, словно она – случайная залетная птичка и я боюсь ее спугнуть. Но моя рука действует сама по себе: крепко берет ее за хвост волос.
Вайолет вздыхает.
– Я чуть-чуть замерзла, – говорит она. – Все тепло теперь между ног.
Губы у нее тоже горячие. И шея.
Моя рука застревает за поясом ее джинсов, тогда Вайолет отталкивает меня и затем крепко прижимает к себе. Я наклоняюсь, чтобы снова поцеловать ее. Мы сталкиваемся лбами и по такому поводу валимся с бревна на землю. Она перекатывается на меня. Стряхивает с ног джинсы, расстегивая мою ширинку. Пальчики у нее холодные, нос тоже.
Теперь я перекатываюсь на нее, используя хват за волосы, и добираюсь до ее отверстий. Чувствуя тыльной стороной ладони холодную влагу трусиков, обрабатываю паховые каналы большим пальцем и мизинцем, едва касаясь тремя остальными горячей скользкой середины. Она закидывает ногу и оказывается у меня на спине. Шарит руками под моей футболкой.
Вайолет Хёрст, наверное, самая сильная женщина из всех, кого я трахал.
В конце концов я нашел способ управлять ею – а мне пришлось его искать, потому что она так взбрыкивала бедрами, что чуть не сломала мне нос, чего никому не удавалось уже несколько лет, – я вцепился в ее лобковую кость, как в топорище, вставив средние пальцы в горячую дрянь влагалища, и тру ладонью клитор, практически я могу ее так поднять. А она так же управляет мной, используя мои яйца, и я совсем не против. Они, как и все мое тело, лишь хотят быть поближе к ней. Первый раз я кончаю в нее сзади, пот к поту, ее хвост у меня в зубах – кажется, будто между нами нет уже никаких преград. Я впервые подобрался так близко к не-одиночеству со времен Магдалины.
А в самый разгар действия Вайолет выдает кое-что гораздо круче, чем “Мы с тобой больше никогда не увидимся”:
– Делай со мной все, что хочешь.
Я делаю, и все, что она хочет, тоже.
Я же говорю, наши предки знали, что в темноте людям срывает башню. Что они творят такое, из-за чего потом погибают.
Точно так же любой герой фильма ужасов знает: ебля рядом с монстром – лучший способ его разбудить.
* * *
Вскоре после полуночи мы слышим, как что-то движется через лес, ломая ветки, потом – шум мотора и затем плеск лодки-амфибии, плюхнувшейся на воду прямо напротив нас. Надеваем новые инфракрасные очки из “Си-эф-эс”. Навожу свои, с узким углом обзора, на “зодиак”. Когда он проплывает мимо нас, колеса еще поднимаются из воды.
Ублюдок в лодке опять с поднятым капюшоном, хотя дождь едва накрапывает. Он поджигает фитиль динамитной шашки, замотанной в пленку, и швыряет ее с кормы, даже не оглянувшись по сторонам.
Грохот взрыва, столб воды и затяжная пелена брызг почему-то удивили меня, хотя я понимал, что все это будет.
Принцип действия динамитной рыбалки, если вам так уж интересно, основан на том, что вода – несжимаемая, а вот рыба – вполне. С рыбой, оказавшейся рядом с подводным взрывом, – а особенно, с мелководной рыбой – происходит то же, что с человеческой рукой, угодившей между двух шаровых таранов. Водная среда лишь передает силу взрыва дальше. Рыба же поглощает эту силу и разрывается. По тому же принципу действуют и глубинные бомбы, сброшенные рядом с подводной лодкой.
От звона в ушах кажется бессмысленным соблюдать тишину, спуская на воду каноэ, но мы уже набили руку и справляемся без шума. Мы с легкостью пристраиваемся в кильватер “зодиаку”. С такой легкостью, что я даже успеваю подумать о паре вопросов, которыми стоило задаться прежде.
Например, не включен ли, часом, сонар у этого чувака. И если включен, то не может ли он засечь каноэ на хвосте.
“Зодиак” вдруг закладывает настолько крутой вираж, что ответ на оба вопроса очевиден: “Ясен пень, тупорылый ты осел!” В качестве дополнительной подсказки чувак бросает штурвал и хватается за гарпунную пушку на носу лодки.
Мы с Вайолет разворачиваем каноэ бортом, стараясь остановить движение. Инфракрасные лучи наших очков мы прикрыли изолентой, чтобы чувак их не видел, но он, похоже, и так прекрасно справляется. Как бы то ни было, обжигающее излучение его очков показывает нам все, что надо увидеть: он в нас целится… и стреляет.
– Держись! – кричу я.
Интересно, может ли кевлар как-то защитить от гарпуна.
Вот и все, что я успел подумать.
33
Пробил лицом поверхность воды, хлебнул как следует, все сразу стало гораздо реальнее, чем было секунду назад. Хотя все и так было довольно реально, но не настолько, как когда ты оказываешься в холодной черной воде, где обитает какая-то жуткая тварь, а над водой чувак с очками ночного видения, снайперской винтовкой и динамитом.
Люди, кстати, еще более сжимаемые, чем рыба.
– Вайолет! – кричу я, вынырнув.
Думаю, меня отбросило так далеко и вверх тормашками, оттого что каноэ деформировалось от удара гарпуна, потом отпружинило и выстрелило меня, как стрелу из лука.
– Здесь! – кричит она.
Что есть мочи плыву к ней, опустив голову в воду, поскольку в темноте Вайолет все равно не видно. С каждым движением одежда бултыхается, нарушая ритм и мешая плыть. Я бы сбросил ее, но не хочу терять время и все еще обманываю себя – типа, что-нибудь из содержимого карманов может еще пригодиться.
Рука Вайолет бьет меня в бок. Хватаю ее и поднимаю голову. Вайолет почти не видно, но ее глаза и волосы блестят, как вода.
Я говорю:
– Ныряем, держимся за руки, плывем, сколько можем, всплываем, не разговариваем, повторяем, пока не доплывем до берега. Ясно?
– Да.
Быстро целуемся и ныряем. В пронзительную тишину ледяной воды, которая, кажется, только и ждет взрыва или атаки зверя, что откусит нам бошки, – смотря что случится раньше.
Мы плывем, по ощущениям, довольно долго, как можно более прямо, потом Вайолет сжимает мою ладонь и мы всплываем глотнуть воздуха. Опять ныряем и на этот раз плывем, пока не касаемся руками камней на дне и понимаем, что добрались до мелководья. Выныриваем как раз вовремя, чтобы услышать гремучее шипение фитиля.
Похоже, динамит упал не так уж близко от нас. Я не чувствую брызг ни от падения шашки в воду, ни от взрыва. Чувствую только, как сквозь меня проходит взрывная волна, она словно пинает по яйцам, разрывает мышцы и учетверяет кровяное давление одновременно. Потом понимаю, что я снова под водой, тону.
Но длится это всего мгновение. Не время сейчас расслабляться. Мы с Вайолет карабкаемся на берег и, не в силах идти прямо, шатаясь, ковыляем во мрак леса.
А лес похож на родовой канал, только полный карликов, ставящих нам подножки. Спотыкаясь, мы углубляемся в чащу, я все время на что-то натыкаюсь, не то вертикальное, не то горизонтальное, хрен разберешь. Судя по звукам – Вайолет тоже. Когда я оборачиваюсь и хватаю ее за руку, наши ладони скользят в крови.
Кажется, мы продираемся так уже около часа, но на самом деле всего минут десять. Ну сколько нужно времени, чтобы выехать на сушу на лодке с колесами, зайти в лес следом за парой людей, которые ни черта не видят, и открыть по ним огонь из снайперской винтовки?
Первая пуля врезается в дерево прямо перед нами с таким звуком, будто кто-то приложился битой по бейсбольному мячу. Вторая бьет так близко, что брызги мха попадают мне в рот, а щепки – в лицо и шею справа.
После третьего выстрела мы с Вайолет одновременно падаем на землю лицом к лицу. Я говорю:
– Так не пойдет. Нам надо разделиться. Ты уходи налево, а я пойду дальше прямо. Если он погонится за тобой, а не за мной, я сделаю крюк и зайду с тыла.
– Я сделаю то же, если он пойдет за тобой.
Стараюсь не огрызаться на нее:
– Нет. Это слишком опасно. Он тебя увидит.
– А тебя он не увидит?
– Нет. Пошла.
На этот раз без поцелуя. Возможно, из-за обоюдного понимания, что я снова ей вру. Но она проводит рукой по моей щеке с занозами.
Я снова ломлюсь через лес, стягиваю куртку и волочу за собой, чтобы оставить след. Прежде чем бросить ее, ощупываю карманы в поисках предметов, что помогут мне убить этого ублюдка. Нахожу только цифровую камеру в неопреновом чехле. Если б я был профессором Мармозетом и знал, как допилить камеру до ПНВ, был бы рай.
Но поскольку я, увы, совсем другой человек, секунд тридцать в полмозга пытаюсь сообразить, что за хрень он имел в виду. Может, есть какой-нибудь светофильтр, который надо удалить? Или какое-нибудь вложенное меню во вложенном меню, где надо что-то перепрошить? Наконец я сдаюсь. Оказывается, электротехник из меня никакой.
А вот заманивать маньяков в дебри у меня, кажется, получается гораздо лучше. Я и правда жду не дождусь, когда замкну петлю, которую старался описать, не попадая в предполагаемое поле периферического зрения ублюдка. Насколько я могу судить, я уже почти вернулся туда, где расстался с Вайолет.
Вот почему от следующего выстрела у меня стынет кровь в венах.
Выстрел раздался не оттуда, откуда я его ждал. Как будто стрелок не погнался ни за мной, ни за Вайолет. Грохнуло совсем с другой стороны и слишком далеко.
Значит, он таки погнался за Вайолет, а я понятия не имею, куда я, на хрен, уперся. И у меня нет никаких шансов продвинуться так далеко и так быстро, чтобы помешать стрелку убить ее.
Ору: “ЭЙ ТЫ, УБЛЮДОК!” – и устремляюсь примерно в ту сторону, откуда раздался выстрел. Запутываюсь в переплетении веток. Слышу еще один выстрел.
Тогда мне приходит в голову разбить камеру. Не потому что это как-то поможет, а просто потому, что не могу придумать ничего мало-мальски полезного. Или лучше метнуть ее. Зарядить ублюдку по башке за мгновение до того как он выстрелит в Вайолет – чисто на удачу.
Однако, уже замахнувшись, я понимаю, что сейчас не время ни разбивать, ни швырять камеру.
Время еще раз осознать, какой же я тупой гребаный мудак. И включить камеру.
Зрачки у меня расширены, и свечение дисплея ярко озаряет все вокруг.
Охренеть: я даже не на земле стою. Последние несколько шагов я карабкался вверх по спутанным веткам. Спрыгиваю обратно в грязь через первую попавшуюся дырку.
* * *
Теперь я в движении. Смотреть далеко вперед я, конечно, не могу, но я могу бежать. Я могу огибать деревья, в которые иначе врезался бы рожей, вижу, где тупик, прежде чем угодить в него. Вскоре я даже додумался переключить камеру в режим просмотра, чтобы она не убирала объектив и не отключалась автоматически.
Слышу выстрел совсем рядом и прибавляю ходу. Огибаю дерево и чуть не врезаюсь в спину стрелку.
Я в шоке от того, что он движется так медленно. Немного быстрее, чем двигался я, ничего не видя, но только немного. Он просто идет, не торопясь, по-терминаторски медленно поворачивая голову в инфракрасных очках и не переводя винтовку, как будто он привык к таким делам и не хочет переутомляться.
Он не услышал моего приближения и не успел заметить свечение камеры. Есть соблазн просто замочить его – прямой удар в пятый позвонок: “Приятно было от тебя побегать”, – но если Вайолет мертва, он за это еще поплатится. А если она жива, то у нее, наверное, будет к нему несколько вопросов.
Одной рукой выхватываю у него винтовку, а той, что с камерой, срываю ПНВ и свечу в лицо.
– Ох блядь! – вскрикиваю я.
Это доктор Макквиллен.
* * *
На обратном пути к лодке Вайолет идет впереди в инфракрасных очках Макквиллена, а я – в арьергарде, все еще с камерой в руке, предоставляю доктору биться головой о случайные ветви деревьев. Мне холодно, и все болит, а Вайолет оказалась вся в крови, когда я дал ей куртку Макквиллена. Я бы отдал ей и его рубашку тоже, но не уверен, что человек его возраста сможет перенести такой холод, каким бы здоровым он ни казался.
Никак не могу отделаться от мысли о том, как же я не заметил отсутствия томографа в его клинике, когда ее обыскивал. Продал – догадываюсь задним числом, – чтобы купить лодку-амфибию.
До нее мы как раз добрались.
– Ладно, – говорю я. – Что в озере?
– Я не знаю.
Повторять я не собираюсь. Просто беру Макквиллена за шкирку и затаскиваю в воду по пояс. Зубами раскладываю нож, который нашел у него в куртке, режу ему плечо до крови и топлю.
Позади нас Вайолет врубает лодочные фары. Глаза отвыкли от обычного света.
– Что там? – все же повторяю я, подняв Макквиллена из воды.
– Я скажу! – кричит он. – Вытащите меня из воды!
Вытаскиваю.
Он говорит.
Все оказалось именно так уныло и убого, как я предполагал, когда подписывался на всю эту чушь.
И почему-то мне от этого стало только дерьмовее.
Свидетельство “I”
МОРСКАЯ БИОЛОГИЯЖурн. иссл. мор. биол. и экол. 356, 236 (2008)
CARCHARHINUS?
ВЫ ЖЕ НИЧЕГО О НАС НЕ ЗНАЕТЕ!
Вероятно, из каждого правила бывают исключения, но серая бычья (тупорылая) акула, Carcharhinus leucas , претендует на статус исключения как минимум из трех правил. Она давно славится среди ихтиологов крайне агрессивным характером (серые бычьи акулы похожи на больших белых, но короче и шире; с 1 по 12 июля 1916 года на джерсийском побережье произошло пять нападений акул на людей, послуживших основой книги и фильма “Челюсти”, теперь считается, что все эти случаи – работа одной и той же C. leucas ). Это единственный вид известных нам пластиножаберных, сохранивший способность не только выживать как в соленой, так и в пресной воде, но также охотиться и размножаться в той и в другой среде. Вдобавок к этому преимуществу C. leucas обладает впечатляющим арсеналом адаптивных свойств, таких как сокращение выработки мочевины печенью, диффузия мочевины через жабры, способность увеличивать выделение мочи в двадцать раз и переключаться между активным и пассивным обменом электролитов с помощью Na+/K+-АТФазы как в дистальных почечных канальцах, так и в ректальных железах. Третье уникальное свойство вида C. leucas — его ареал: серые бычьи акулы обитают от Массачусетса на севере до мыса Доброй Надежды на юге, на любой долготе в акваториях трех океанов.
Однако, несмотря на обширный ареал обитания, тупорылые акулы встречаются довольно редко, и потому раньше их считали представителями дюжины разных видов. Подвиды из столь удаленных друг от друга рек, как Ганг, Замбези и Миссисипи (в последней тупорылые акулы попадались аж в Иллинойсе), исследователи объединяли в вид C. leucas лишь постепенно, чаще всего на основе анатомического сравнения. Так, например, акулу из озера Никарагуа, Carcharhinus nicaraguensis , причислили к C. leucas по таксономическому соответствию только в 1961 году.
В стороне от этого процесса таксономического объединения оказалась лишь вьетнамская речная акула, Carcharhinus vietnamensis , из-за ее редкости и предположительной уязвимости популяции. В настоящее время З. Гордон и др. сравнивают геномы C. vietnamensis , пойманной в дикой природе, и C. leucas методом секвенирования ДНК, чтобы доказать их принадлежность к одному виду. Ученые выдвинули гипотезу, что дельта Меконга, возможно, является самым северным проходом между Индийским и Тихим океанами, доступным для тупорылых акул.
34
– Акула?! – повторяю я. – Это всего лишь какая-то, блядь, тупорылая акула? Вы услышали шизанутый рассказ Реджи и решили запустить в озеро акулу?
Макквиллен откашливается от воды.
– Это просто акула, – сообщаю Вайолет, подтаскивая Макквиллена к лодке.
Единственное утешение во всем этом дерьме – как легко мне теперь подумать об акуле и произнести это слово. Потом-то я разобрался, почему так, и еще больше огорчился, но в данный момент это всего лишь занятно.
– Вообще-то, – говорит Макквиллен, отводя глаза, – акула может быть и не одна. Изначально их было четыре.
– Изначально? – удивляется Вайолет.
– Когда их купил Крис-младший.
– И когда же вы его надоумили их купить? – спрашиваю я.
– Не для того, чтобы они кого-нибудь сожрали, если ты к этому клонишь. Отем и Бенджи погибли случайно. Мы никогда не думали, что тупорылые переживут первую зиму.
– Так зачем они понадобились?
– Мы хотели снять видео, как они на что-нибудь нападают. На собаку или на оленя. Лучше всего – на лося. Но тогда акулы, наверное, были еще слишком маленькие. Все, что получилось, – атака на гагару.
– Я бы сказал, у вас получилось чуть больше.
– А как же следы укусов? – спрашивает Вайолет.
Макквиллен игнорирует ее и отвечает мне:
– Я же сказал: Отем и Бенджи погибли случайно. Это произошло спустя год. Мы и подумать не могли, что акулы еще живы.
– Следы от укусов, – напоминаю я.
Он морщится:
– Просто дощечка. Два на четыре дюйма, несколько гвоздей. Мне надо было только изменить рисунок укусов, как будто это liopleurodon ferox, а не carcharhinus leucas.
– Это вы нашли трупы?
– Нет. Конечно, нет.
– Тогда как… – Тут до меня доходит, как. – Вы окружной коронер.
Он кивает.
– Вы сказали, что они погибли от лодочного винта, а потом изменили следы укусов так, будто на них напал динозавр. Пожалуй, это самое большее, что вы могли сделать, – слишком много людей уже видели тела, и вы не могли обработать трупы так, чтобы они выглядели, как после настоящего несчастного случая. Но таким образом вы хотя бы сфабриковали доказательство существования чудовища. И в то же время зарекомендовали себя скептиком, написав в отчете о лодочном винте.
Вайолет говорит одновременно с горечью и отвращением:
– Так вы проделали все это, чтобы всех одурачить?
– Вы бы меня не поняли.
– А вы попробуйте, – говорю я.
– Форд умирал. Людям был нужен какой-то выход. И я чувствовал свою ответственность за них.
– С какой стати? – спрашивает Вайолет.
– Я – их врач.
– А что, врачом Криса-младшего и отца Подоминика вы не были? – вставляю я. – Просто мне кажется, назначить встречу своим пациентам на причале в полночь и там застрелить их из-за того, что они твои соучастники в авантюре, от которой уже погибли двое подростков, – это явное нарушение действующих правил оказания медицинских услуг. Тем более, если потом вы используете имя одного из убитых пациентов для покупки лодки.
– Крис-младший согласился, что надо запустить акул. Мы все согласились.
– Но Крис-младший и отец Подоминик не захотели хранить в тайне причину смерти Отем и Бенджи. И потому вы убили их. Они были готовы проговориться.
– Крис-младший и отец Подоминик – лишь двое из двух с половиной тысяч жителей города.
– Так что ваша репутация стоит их жизней?
– Моя репутация? – Макквиллен смотрит на меня, кажется, с неподдельным гневом. – Да плевать мне на мою репутацию. Все мои пациенты – либо алкоголики, либо наркоманы. Либо и то, и другое. Думаете, они меня помнят? Или благодарят меня? И прежде чем вы что-нибудь решите – тюрьмы я тоже не боюсь. Мне семьдесят восемь. Я, может, и до приговора не доживу.
– По-моему, вы еще бодрячком.
– Приходится! Кроме меня, других врачей Форду не светит. Я не мог никому передать свою практику. Вот вы – прости Господи, врач – согласились бы здесь работать?
Вообще-то над этим можно бы поразмыслить.
Только не в этой жизни.
– Вы правы, – отвечаю я. – Я бы вежливо отказался. Давайте выбираться отсюда. Как работает рация?
– Я разберусь, – говорит Вайолет.
– Подождите! – восклицает Макквиллен.
Вайолет перемахивает через борт “зодиака” и идет ковыряться с рацией.
– Вы собираетесь сдать меня полиции? – спрашивает старик. – Хотите мне отомстить?
– Более-менее, – отвечаю я.
– А как же Форд?
– Не беспокойтесь, уверен, кто бы нас ни подобрал, они смогут отвезти нас прямиком в Или. Можем в Форд вообще не заезжать.
– Я имел в виду, что теперь будет с городом?
– Понятия не имею.
– Имеете. Вы побывали там. Вы видели, что с собой творят люди.
– Да уж…
– Мы еще можем им помочь.
– Посадить вас, Макквиллен, – вот так мы и поможем людям.
– Да чушь это полнейшая! У нас есть возможность – прямо сейчас – сделать легенду озера Уайт настоящей. Бенджи и Отем погибли. Это была трагическая случайность, слухи об этом в конце концов улеглись. Теперь погиб китаёза – тоже непреднамеренно и отчасти по вашей вине: если бы вы двое не помешали мне, я бы, может, уничтожил акул в ту ночь. Но на этот раз молва не утихнет. Это был уже второй смертельный случай на озере. Я знаю, вы видели снимки вскрытия Отем и Бенджи. Всего этого вполне хватит, чтобы привлечь сюда туристов.
Я пялюсь на него:
– Это вы так шутите или что?
– Да какие уж тут шутки. У меня есть сонар и динамит. Мы можем очистить озеро от акул этой же ночью. И никто никогда не узнает, что они здесь были. На слуху будет только легенда о чудовище. Дайте мне покончить с этим и можете делать со мной все что угодно.
В его устах эта фраза звучит уже не так сексуально.
– Что скажете, доктор Хёрст? – говорю я.
– Опять врать и убивать? – отзывается Вайолет. – Нет уж, спасибо. Но если он еще раз назовет Тена Веньшу “китаёзой”, я могу передумать.
35
На этот раз шериф Элбин везет нас в “Си-эф-эс” самолично.
По дороге я рассказываю ему, кто я такой на самом деле, и называю имена людей, которые, может, и не сумеют меня разыскать, но хотя бы смогут ответить на некоторые вопросы обо мне, когда они появятся у шерифа. Мне кажется, Элбин заслуживает правды. К тому же теперь все и так может выясниться.
Даже если оставить за скобками причастность Элбина, это дело окажется той еще головной болью. Тела нет. Свидетелей нет. Причина смерти Тена неясна – пуля? хищник? – и нет никаких гарантий, что она когда-нибудь выяснится. Окружной прокурор, скорее всего, через некоторое время откажется от обвинения Реджи в убийстве с отягчающими обстоятельствами и ограничится делом о мошенничестве, хотя работать с ним тоже будет непросто. Что-то мелькнуло в воде во время экспедиции Реджи, а его гости привезли с собой оружие и нарушили четко прописанные правила, да еще ко всему прочему – ему никто никогда не заплатит. Неважно, какая доля была обещана Пэйлин, – она ни за что не подтвердит хранение каких-либо денег, так или иначе связанных с Фордом.
Так что Элбин не в лучшем расположении духа. Однако ему хватает чувства справедливости, чтобы винить не нас с Вайолет, а Макквиллена в том, что грозит ему годом-двумя геморроя на работе. Шериф благодарен нам за то, что мы вывели Макквиллена на чистую воду, хотя и не поставили его в известность о наших намерениях.
Элбин везет нас к пристани. Мы с Вайолет надеемся, что сможем попрощаться с Генри, Дэйви, Джейн и всеми остальными обитателями турбазы – включая собаку Лай – перед отъездом домой. А сейчас мы хотим просто забрать свое барахло и уехать.
На турбазе ни души. Помощник шерифа, оставленный здесь на посту, берет ключ от нашего домика и идет вместе с нами.
Только отперев дверь домика, я сразу почуял неладное. Я довольно-таки хорошо помню запах этого помещения, поскольку, лежа в темноте, пытался унюхать киску Вайолет с пятнадцати футов. Теперь запах другой.
Это же одеколон. И не просто одеколон – это “Каноэ” от “Дана”.
Любимый одеколон всех бандюганов.
И растяжка на входе. Прямо перед дверью.
Я держу дверь в нескольких дюймах от растяжки. Но Вайолет не понимает, почему я остановился, и, чтобы не врезаться, протискивается боком мимо меня. Она толкает дверь дальше.
Самого взрыва я не помню.
* * *
Помню, как открыл глаза и уставился в небо. Повернул голову, увидел неподвижную Вайолет рядом со мной, но не смог найти глазами ни Элбина, ни его помощника. Помню, что хотел повернуться на бок и пощупать пульс Вайолет, но вместо этого опять отключился.
Очнувшись в следующий раз, я не могу пошевелиться. И не могу представить себе, как набраться сил и освободиться от боли, чтобы хотя бы поднять голову. Пытаюсь говорить, но не могу.
И еще я не могу понять, почему я до сих пор жив.
Заложить бомбу в нашем домике – и наверняка еще одну в машине, – это четко по плану “Б”. Если Дэвид Локано знает, что я где-то здесь, то у него есть человек, который круглосуточно наблюдает за турбазой, и бригада бойцов в десяти минутах отсюда.
Они должны быть уже здесь.
Какого хрена они так тормозят?
Свидетельство “J”
“Слюнтяйский! – орет Сержант. – Подбери сопли!”
Дилан Арнтц знает, что у него странная привычка ругать самого себя. Она у него с тех пор, как он ребенком посмотрел “Спасти рядового Райана” в гостях у друга.
Все даже еще страннее, чем кажется. Воображаемый суровый сержант, который постоянно орет на Дилана, не похож ни на кого из фильма. Он похож на отца Дилана – насколько тот его помнит.
“Младший лейтенант Пат Фрейдизм, – сказал бы на это Сержант. – Я служил с этим сукиным сыном в Италии”.
Сейчас Сержант орет прямо в лицо Дилану, потому что тот сидит на велике, прислонившись к вонючей кирпичной стене под эстакадой шоссе 51, курит и размышляет, как же это место стало перепутьем его жизни.
Примерно в миле позади него средняя школа имени Уолдена Л. Эйнсворта – миссис Питерс, училка английского, и мистер Тербин, историк и тренер команды по шахматам. Милях, наверное, в девяти позади – дом матери и отчима Дилана. А в двух милях впереди, по Роджерс-авеню, – закусочная Дебби.
Но теперь карта изменилась. Расширилась. Нет, не оттого, что Дилана отпиздила Дебби, хотя хрен его знает, до чего бы дошло, не появись пещерный доктор коп. А оттого, что Дебби отправила его в Виннипег.
Виннипег раздвинул горизонты Дилана. Весь этот город похож на какой-то шикарный парк, в котором полно людей, собранных, но не запуганных. Гигантские старые здания банков, да еще и набережная реки.
Дилан попробовал представить себе, как обитатели Форда тусят на дорожке у озера. “Чего лыбишься, Клоунарини?” – спрашивает Сержант.
Дилан хотел бы остаться там насовсем. Не обязательно именно в Виннипеге, а просто в каком-то таком же городе, в Штатах или еще где-нибудь. Все, кого он встретил в Виннипеге, были к нему добры, притом что с ним был архимудак Мэтт Вогэм. Даже гребаный Вахид, их поставщик псевдоэфедрина, был довольно добр. Он, конечно, слегка зазнался и не пустил их переночевать, но это еще не делает из него Лицо со шрамом.
Точно так же и девчонки в баре. Ну да, они спрашивали про наркоту, но как-то вскользь. Они сказали просто: “Не знаете, где можно достать?” – так живо, с улыбочкой, как будто говорили о солнышке. У Дилана встает от одной мысли о них. В таком месте можно жить.
Надо только решить, как туда перебраться. Вернуться к Дебби и надеяться, что она, скорее, опять пошлет тебя в Виннипег, чем укокошит, а уж оказавшись там, послать ее ко всем чертям? Или окончить школу и переехать в Канаду как законопослушный гражданин? Может, даже пойти на службу в канадскую армию, если такая есть?
Хотя нет, только не в армию, думает Дилан. Еще один сержант ему нужен меньше всего.
Все равно два пути. Серьезный выбор. Надо посоветоваться с доктором Макквилленом.
Впереди два черных внедорожника съезжают с трассы и останавливаются на светофоре перед Роджерс-авеню, один за другим.
Дилан замечает их, но не обращает особого внимания, пока не загорается зеленый, а джипы всё стоят на месте. Тогда он, оставаясь в тени эстакады, продвигается немного вверх по склону, чтобы лучше видеть тачки.
Водитель первого джипа выходит и идет ко второму. Весь в черном, бритоголовый, с татуировками. Что-то вроде уменьшенной копии доктора Неандертальца. Чувак ждет, пока водитель второй машины опустит стекло, берет у него карту и изучает ее. Возвращается за руль и сворачивает на Роджерс-авеню.
За каким бы хреном они ни приехали, Дилан знает, что Дебби это не обещает ничего хорошего. А значит, времени, чтобы сделать выбор, у него в обрез.
* * *
– Чего тебе, сволочь? – говорит Джесси, мудило, снявший трубку.
Дилан звонит с таксофона перед “Пицца грайндер” – закрывшимся ресторанчиком у поворота на шоссе. Он бывал здесь пару раз, когда был маленький.
– Джесси, мне надо поговорить с Дебби. Срочно, блядь!
– И что за срочность?
– Да то, что, если ты не дашь ей трубку, она тебя убьет нахуй за то, что ты тормозил, когда узнает, зачем я звоню.
– Ну-ну.
Но Джесси, кажется, включил мозги, потому что через пять секунд Дебби у телефона.
– Дилан? – Она говорит ласково, будто хочет, чтобы он вернулся. Чтобы убить или отправить в Виннипег – поди знай.
– Дебби, я видел два джипа с парнями, едут в твою сторону.
– Когда?
– Только что. Свернули с трассы.
– Федералы?
– Не знаю. У одного татуировка на шее.
– Синалойцы?
– Похоже на то.
Тишина.
– Спасибо, Дилан. Возвращайся, пожалуйста.
– Хорошо.
Вешая трубку, Дилан слышит крик Дебби: “Просыпайтесь, вашу мать! Синалойцы едут!”
Садясь на велик, он пытается понять, почему только что подтвердил Дебби, что к ней едут именно синалойцы.
Они не похожи на синалойцев, которых Дилан видел раньше. Те были гораздо мельче и на вид гораздо сильнее замучены.
Так почему он сказал, что это синалойцы?
– Вперед смотри, Амбиваленский! – одергивает его Сержант.
* * *
Подъезжая на велике к закусочной Дебби по Роджерс-авеню, Дилан видит те самые внедорожники, припаркованные бок о бок на стоянке. Вдруг на одной из витрин ресторанчика как по волшебству вырастает огромная паутина трещин. Когда стекло обваливается, Дилан слышит стрельбу.
Он резко тормозит, скользя боком по асфальту, и падает в бетонный желоб водостока на противоположной обочине дороги.
Через несколько секунд выстрелы становятся реже. Как попкорн под конец разогрева в микроволновке: сначала бах-бах-бах-бах-бах, а потом только бах… бах… бах… Паузы все дольше и дольше.
Когда тишина продлилась целую минуту, Дилан, пригнувшись, перебежал дорогу. Заглянул в окно.
Месиво. В обоих залах лежат трупы, кровь растекается по полу. Это чуваки из джипов. Своих пацанов не видно – ни живых, ни мертвых.
– Эй! – кричит он в разбитое окно, прежде чем зайти в дверь.
Внутри его чуть не стошнило – в воздухе стоит запах отколотой штукатурки, порохового дыма и свежей крови. Совладав с дыханием, он насчитал восемь тел. Всего секунду назад ему казалось, что их вдвое больше. У страха глаза велики.
Вблизи эти ребята, мертвые и в перекошенных темных очках, смотрятся еще круче. У некоторых в руках пушки. Дилан подходит к тому, что лежит дальше всех от столов, и ногой откидывает полу черного пиджака “Кархарт”: МР 5 на нейлоновом ремешке. Рядом с трупом – меню.
Что за херня? Какой же кретин заказывает обед, если пришел затем, зачем пришли эти парни, – ограбить или убить Дебби, или просто припугнуть? В этом случае самое безобидное, что может случиться, – тебе плюнут в тарелку.
Дилан сообразил, как отцепить МР 5 от ремешка, и с ним в руках осторожно подходит к двери кухни. Под дверью кровавые разводы. Алюминиевая обшивка пробита пулями.
“Хрен ли ты творишь, Придурский?” – спрашивает Сержант.
– Снимаю с предохранителя, – бормочет Дилан.
“Я не об этом…”
– Есть кто живой? – громко спрашивает Дилан.
Толкает дверь коленом, направляя в кухню МР 5.
С полдюжины пацанов сидят на полу вокруг Дебби. Большинство из них живы и поддерживают ее. Сама она без сознания или мертва, весь бок у нее в крови.
Пацаны все вооружены и целятся в Дилана.
“Это я! Я вернулся! Не стреляйте!” – хочет крикнуть он.
Но что-то вдруг ударило его в грудь и застряло, комната завертелась, и пол влепил ему увесистую пощечину.
Наверное, уже поздно.
36
– Могли бы рассказать мне, что были киллером, – говорит Милл-От.
– Нет, не мог.
– Не говоря уж о том, что вы в бегах.
– Я не в бегах. Просто какие-то говнюки пытаются меня завалить.
– Я заметил. Вместо вас они взорвали моего палеонтолога, для защиты которого я вас нанимал. – Вот, значит, как. – Я слышал, вы говорили с ней сегодня утром.
– Да, говорил.
– Как она?
– Лучше.
– Она что-нибудь сказала?
– Немного.
– Что-нибудь обо мне? – спрашивает Милл-От.
– Нет, но забавно, что вы спросили об этом. Вайолет говорила, у вас с ней были какие-то отношения, но она не поняла, какие именно.
Он уставился на меня:
– Она вам так сказала?
– Сказала. Мне это показалось странным. То есть, я довольно близко узнал ее и не вижу ничего, что остановило бы меня на вашем месте.
Взгляд его становится надменным:
– Спасибо за совет насчет отношений. Вы ради этого хотели меня увидеть?
– Нет, есть еще кое-что. Вы курите, Милл-От?
– Нет. Разумеется, нет.
– Я так и думал. Вы не возражаете, если здесь курят?
– Возражаю. Здесь не курят, во всем кампусе. Извините.
Выдерживаю паузу.
– Когда я был здесь в прошлый раз, у вас на столе стояла пепельница.
– Не припоминаю.
– Маленькая такая. Розовая с золотым. Пошлая, как какой-нибудь сувенир. В ней лежала визитка, перевернутая.
– Видимо, кто-то подарил мне ее. К чему вы клоните? Хотите попросить у меня пепельницу?
– Нет. Мне она не нужна. Я не знаком с людьми, чьи визитки воспламеняются.
Его передернуло.
– Пожалуй, вам пора идти, – говорит он.
– Вы захотите послушать.
– Это вряд ли.
– Ладно.
Я медленно встаю.
– Погодите-ка. Вы меня в чем-то обвиняете?
– Конечно.
– Сядьте. В чем же?
Сажусь.
– Я обвиняю вас в том, что вы наняли Тома Марвелла, чтобы он поехал на озеро Уайт в свите Сары Пэйлин.
– Что? Чего ради?
– Наверное, не для того, чтобы он сдал меня братве, если это сделал Марвелл – а скорее всего, сдал он, намеренно или нет. Кто-то узнал, где я, и чуть не прикончил меня, а заодно и Вайолет. И Марвелл – основной подозреваемый.
– И вы думаете, Марвелл поехал в Миннесоту по моей указке?
– Он побывал здесь, прежде чем оказался там. И оставил свою сувенирную пепельницу из Вегаса. Сами подумайте, где еще до сих пор продают сувенирные пепельницы? И возгораемую визитку.
– Вот это поворот.
– Можете потратить столько моего времени, сколько пожелаете.
Милл-От пристально смотрит на меня. Наконец говорит:
– Я приглашал Марвелла на собеседование, перед тем как пригласил вас. Мы не смогли договориться, поэтому я нанял вас. Я удивился не меньше вашего, когда узнал, что он в Форде. Письмо и видеозапись я показал ему на условиях полной конфиденциальности.
– Вы хотите сказать, он записался в экспедицию сам по себе?
– Насколько мне известно. Если бы он работал на меня, с чего бы мне умалчивать об этом?
– А с чего вы умолчали о вашем разговоре с ним, когда я написал вам, что он прилетел? Почему бы вам не сказать об этом Вайолет? Если уж на то пошло, почему вы не послали Вайолет встречать его в аэропорту?
– У меня много сотрудников. И много разных дел.
– И Вайолет попадает в обе эти категории?
Милл-От поджимает губы:
– Заканчивайте со своими домыслами и убирайтесь.
– Ладно. Вы хотели нанять Марвелла, когда он был здесь, в этом офисе, но у вас не получилось. Он или отказался, или запросил столько денег, что отказались вы. Поэтому вы наняли Майкла Беннета из агентства “Пустынный орел” для той работы, которую вы предлагали Марвеллу. Только не для того, чтобы проверять, есть ли в озере чудовище. А когда мы с Вайолет поймали мистера Беннета, снимавшего нас спящими, как он надеялся, в одной постели, вы снова приползли к Марвеллу и заплатили ему, сколько он хотел. Вы даже заплатили Саре Пэйлин за транспорт и легенду для Марвелла – а вот это было, наверное, уже очень чувствительно для вашего капитала. Следовательно, вы с самого начала знали, что третейским судьей будет Пэйлин, но предпочли не делиться этими сведениями ни с Вайолет, ни со мной. Ведь, если бы вы поделились, мы сразу поняли бы, что вам плевать с высокой башни, кто судья, а значит, вам плевать, есть ли чудовище в озере Уайт или нет. Вы боялись, что ваши два миллиона баксов уплывут к Реджи Трегеру, но в остальном эта авантюра для вас ничего не значила. Вы просто хотели, чтобы кто-нибудь пошпионил за Вайолет Хёрст. Вы ведь отправили ее в леса с человеком, настолько непохожим на вас, что, переспи она со мной, это стало бы аргументом, исключающим малейшую возможность того, что она любит вас, хотя вы никогда даже не говорили с ней о чувствах.
Покер-фейс Милл-Ота неплох. Но и хорошим его тоже не назовешь.
– Это безумие, – говорит он.
– Не очень-то по-взрослому, это уж точно.
– Вали на хрен из моего офиса. И вали на хрен из моего кампуса.
– Хватит называть это кампусом. Это, блядь, просто бизнес-парк. Или у тебя тут где-то преподают французскую литературу?
– Проваливай. И вот еще что. Если ты хоть слово об этом скажешь Вайолет, я тебя уничтожу.
– Вайолет мне друг. Я скажу ей всю правду.
– Ты меня что, шантажируешь?
– Нет. Я сказал, что расскажу ей правду. Вне зависимости от того, что ты сделаешь или скажешь.
Он смотрит на меня холодными глазами, которые постепенно оттаивают и наполняются слезами. Если это игра на зрителя, то сойдет.
– Ты не знаешь, каково это, – наконец, говорит он. – Как мне трудно доверять людям.
– Особенно, когда ты с ними так хорошо обходишься.
– Мне нужна твоя помощь с ней.
– Нет уж, спасибо. Я не буду настраивать ее против тебя. Но я совершенно точно не собираюсь помогать тебе ее добиться.
– Пожалуй, это честно. – Он хочет сказать что-то еще, но запинается.
– Что?
– Вы с ней?.. Когда вернулись на озеро Уайт?
– Ой, ну что за херня! Спроси ее! Спроси у нее все что хочешь. Может, она и не ответит, но ты хотя бы поступишь, как взрослый мужик.
– Ты прав. Действительно. Извини.
Он роняет голову и смотрит в стол. Или на свои ноги. Из-за этого стекла хрен поймешь.
– Тебе… нужно еще денег? – наконец спрашивает он.
– Нет. Того, что ты мне должен, наверное, хватит. Мне нужно помочь их потратить.