Настал холодный предрассветный час. Улицы Города Прошлого проплывали, точно карта под гондолой пассажирского дирижабля корпорации «Баксоленд». Вначале почти или вовсе ничего нельзя было разобрать сквозь туманный сумрак раннего утра — только ровные ряды серого шифера лондонских крыш, утыканных кирпично-желтыми трубами, да клубы дыма из искусно состаренных дымовых колпаков. Под навесом каждой крыши аккуратными, дремотными шеренгами примостились стаи механических голубей. В столь ранний час не слышалось почти ни звука, лишь гудели винты дирижабля, да уныло ныли туманные горны, как будто корабли искали друг друга на серебристой, извилистой ленте реки. А вдалеке, в глубокой сонной темноте, из центра города плыл тусклый звон одинокого церковного колокола.
И почти ни души…
Гораздо ближе к городскому центру, в самой гуще событий, зоркий пассажир сумел бы разглядеть зловещую одинокую фигуру, торопливо двигающуюся по запутанным улицам и переулкам. То был вирус этого места, поразивший городские вены и артерии. Никаких подробностей было не разглядеть, все скрывалось за развевающимися фалдами длинного черного плаща, под черным цилиндром.
Таинственный человек часто озирался, оборачивался назад, и уличные фонари сверкали в очках из простого стекла (зрение у незнакомца было более чем совершенно). Нижнюю половину лица скрывала полоса темного шелка — то ли шарф, то ли фуляр вместо маски. На плечах неизвестный нес что-то громоздкое, надежно спрятанное в складках плаща.
Впереди еще одна фигурка — всего лишь часть городских теней — вдруг отделилась от своего укрытия в виде каменного портала и метнулась вперед, преградив дорогу. Человек в маске быстро опознал юнца по силуэту: длинные тощие ноги в потрепанных брюках, поношенные ботинки — по сути, типичные ноги сорванца, задиры или воришки-карманника. Кожа у мальчишки в предрассветном свете была серая, точно камень окрестных зданий, черты лица высечены столь же резко. Обыкновенный бойкий пройдоха лет семнадцати, в нахлобученной до самых глаз кепке. Козырек, весь в заломах и потертостях от долгой носки, отбрасывал глубокую тень на лицо своего владельца.
— Поделитесь медяком, ми… — привычно и нагло затянул попрошайка, но поперхнулся и затих, разглядев, кто перед ним.
— Сегодня нет, прошу прощения, — ответил человек в плаще как будто машинально, но с оттенком сомнения в голосе. Было в этом мальчишке что-то такое… знакомое. Череда воспоминаний и вереница других сорванцов, многочисленных и так похожих вот на этого, замелькала у него в голове, но среди них — ни одного точно такого же, лишь смутный образ старой черной книги. Незнакомец отмахнулся, качнул головой и поспешил дальше.
Мальчишка застыл недвижимо, затаил дыхание и лишь через секунду резко выдохнул от облегчения. Проследил, как фигура в плаще растворилась в тумане. Потом встряхнулся и коротко хмыкнул. «Надо же, промахнулся! — подумал он. — Вблизи меня увидел и все равно не узнал!»
Невысоко над городом проплыл первый за сегодняшнее утро пассажирский дирижабль корпорации «Баксоленд»; по мостовой скользнул свет фонарей гондолы. Мальчишка проводил дирижабль взглядом по направлению к доку и со всех ног бросился прочь. Металлические набойки его ботинок звонко цококали по мостовой.
Он бежал, а вокруг клубились завитки тумана. Иафет Маккредди, из-за своего библейского имени прозванный Псалтырем, считал туман живым существом — своим другом, своим «хранителем», преданным зверем, который крался рядом с хозяином день-деньской, сопровождал мальчишку в его шатаниях по всему городу, укрывал и его, и всех остальных воришек (и кого похуже), благоденствующих в тенях «Парка Прошлого». Туман затопил весь центр города и с готовностью проглатывал все вокруг себя, сохранял и выдумывал секреты, скрывал правду.
Впереди, не дальше сотни ярдов от мальчишки, туман густел, вздымаясь неведомо для обитателей города из решетчатых стоков подземной системы труб и туннелей. Мглистая дымка парила отчетливой, какой-то механической и строго ровной линией, там, сразу за мостом. Туман льнул, как будто живой, к ограде и железным фонарным столбам: казалось, нельзя ни заглянуть назад, откуда шел Псалтырь, ни вперед, куда он направлялся, и воришку это полностью устраивало. В данную минуту время и место растворились где-то там, не здесь, а здесь остался лишь удачливый мальчишка, укрывшийся в тумане.
Незнакомец в плаще и цилиндре торопился. Улицы сделались шире, газовые фонари все чаще проливали яркие лужицы света. Судя по стремительной, порывистой походке, неизвестный был молод и энергичен. Громоздкая ноша на плечах, похоже, нисколько его не тяготила. Он направлялся вверх по улице, к временному ограждению вокруг вздымающейся башни.
Человек в маске только что оставил на видном месте безжалостно убитое и выпотрошенное тело без головы. Расчлененные обрубки он небрежно разложил в виде Витрувианского человека по всей части города, известной как Шордич, — напоминая своим преследователям и предупреждая всех остальных о том, как безжалостно он расправится с любой попыткой предательства. Кроме того, это составляло также и часть другого послания, искусно продуманное сообщение: он возвратился из темной пустоты и теперь решительно возвращается к привычному для себя занятию, которое вскоре продемонстрирует и инспектору, и всем остальным охотящимся за ним идиотам.
Человек в плаще остановился у простой деревянной двери в дощатом ограждении.
На сотнях одинаковых плакатов, заклеивших все стены временного ограждения, чернели огромные жирные буквы. Вход освещал одинокий фонарь. Таинственный незнакомец оглянулся по сторонам, чуть помедлил и украдкой толкнул дверь. Оказавшись внутри, он прикрыл дверь за собой, прокрался по пустырю за забором и, проникнув в само здание, взбежал по широкой каменной лестнице. Ступени, когда-то ярко освещенные, теперь почти тонули в темноте, но неизвестного это не остановило. Он стремился все выше, и фалды плаща шелестели и развевались у него за спиной. Этот шорох отражался ото всех поверхностей, от облицованных мрамором стен и металлических перил. Человек преодолел один пролет и побежал еще выше. В самом верху показалась служебная приставная лесенка, деревянная, без всяких ограждений. Бегуну в плаще не было нужды останавливаться, ему не требовалось перевести дух. Он поднялся еще на один пролет, потом еще, еще, все выше и выше.
Наконец он достиг узкого коридора, остановился, выудил из-под плаща тяжелый фонарь полицейского образца и посветил на стены и на потолок над головой. Луч света скользнул по белой рубашке, запятнанной алым.
Все вокруг свидетельствовало о подготовке к сносу. На полу валялись куски обвалившегося потолка, обрезы алюминиевых трубок, остатки обмотки бесполезных, давно отключенных проводов. Последнее из «современных зданий» периода двадцатого века и ныне самая высокая постройка в городе; от прежней горделивой современности — лишь хлопья раскрошившейся штукатурки.
Человек в плаще благоденствовал в таких заброшенных и тайных местах — где-нибудь очень высоко или же глубоко под землей. В темноте и мраке, в хаосе недоделанных или наспех покинутых помещений, в нежданно отрезанных проходах, в сырых тоннелях и на опасно высоких крышах.
Пылинки танцевали в луче света. Человек вспугнул угнездившихся голубей (настоящих, кстати, а не механических птичек из «Баксоленда»). Голуби испуганно взметнулись вверх, забились о потолок. От трепета крыльев снова посыпалась штукатурка. Откуда-то выскочила большая, коричневая лоснящаяся крыса, замерла перед незваным гостем, словно преграждая дорогу. Зверек поднял голову; сверкнул красными глазками, открыл пасть в запрограммированной гримасе, оскалился двумя рядами ровных, остреньких зубов и проговорил механическим голосом: «Не входить. Закрытая территория. Закрытая территория».