Руслан Бек

Мужская солидарность. Рассказы

 

Мужская солидарность

Марат Альбертович встал с постели в прекрасном расположении духа. С недавних пор он чувствовал себя самым счастливым человеком на земле.

Полгода назад он, наконец, к своим сорока годам женился на молодой красивой женщине по имени Лиана, которую он лелеял и боготворил. Она его пленила и он, находясь рядом с ней, испытывал неиссякаемый душевный подъем.

Новый большой загородный дом, любимая жена, бизнес, который успешно развивался – все было в полном порядке. Не хватало только малышей, в чьем скором появлении он нисколько не сомневался. Детские голоса, зазвучавшие в его хоромах, стали бы последней каплей в его огромной чаше благополучия и счастья. И эта была бы та чаша, где он купался бы всю свою оставшеюся жизнь. Он свято в это верил.

Марат Альбертович встал перед зеркалом, чтобы побриться. Напевая, он заострил внимание на своем отражении в зеркале и, словно чужими глазами, не без юмора, стал рассматривать его. На него смотрел какой-то несуразный упитанный чудик: лысый, с маленькими хитрыми глазками и с крючковатым носом, этакий, как он посчитал, смешной толстопузый коротышка, который вполне мог бы выступать в цирке в роли клоуна. В подтверждении этому, он скорчил веселую гримасу, от которой сам же и рассмеялся. Оглядев себя со всех сторон и, не найдя в себе ничего, чем можно было бы похвалиться, он попытался втянуть в себя живот, но, увы, с этим у него ничего не получилось. Он разочарованно хлопнул по своему пузу, махнул рукой на свое карикатурное отражение в зеркале и стал бриться. Побрившись, он принял душ, спев при этом почти все знакомые ему песни.

В гардеробной Марат Альбертович надел рубашку, повязал галстук и облачился в костюм. Он выпрямился, расправил плечи. Теперь же, стоя перед зеркалом, он не казался себе смешным, а совсем наоборот. Да, одежда меняет человека, подумал он. «Что скажешь на это, чудик? – обратился он к своему отражению в зеркале. «Конечно, особенно та одежда, которая стоит несколько тысяч долларов», – с иронией ответило отражение в его воображении. Марат Альбертович улыбнулся. «Все-то ты понимаешь», – сказал он, обуваясь.

Надев на руку золотые часы и взяв портфель, Марат Альбертович чинно спустился со второго этажа вниз в прихожую. Оставив портфель у входной двери, чтобы не забыть его перед уходом из дому, он прошел на кухню. Там за накрытым столом сидела Лиана, которая встретила его лучезарной улыбкой.

– Дорогая, зачем ты встала так рано? – целуя ее, сказал он в беспокойстве. – Я бы сам приготовил себе завтрак.

Лиана нежно, как подобает заботливой жене, ответила:

– Ну что ты говоришь, любимый? Я же не могла не проводить тебя? К тому же, ты покидаешь меня на несколько дней. Оставляешь меня одну, нехороший мальчик.

– Ну что делать, у меня важные встречи в Иваново. Это же близко. Нас друг от друга будут разделять всего лишь триста километров.

– Ты хотел уехать, не попрощавшись со мной.

– Разве я похож на того, кто мог уехать и не попрощаться со своим солнышком? Я хотел заехать к себе на фирму, а потом вернуться домой, чтобы перед отъездом в Иваново часок-другой побыть с тобой.

Лиана подошла к нему и обняла его лысую голову. Он стал млеть от ее ласкового порыва.

– Тебе чай или кофе? – спросила она.

– Тебя, – ответил он, обхватив руками ее талию.

– Ах ты, неугомонный, – с придыханием произнесла Лиана и, вся изгибаясь, выскользнула из его рук.

– Давай чай, – в безысходности вздохнул Марат Альбертович.

Позавтракав, Марат Альбертович в сопровождении Лианы вышел из дому к своей машине. Он поцеловал жену в щечку, для чего ему пришлось максимально вытянуть голову вверх.

– Ну, я поехал, – с неохотой сказал он.

– Счастливо, – попрощалась с ним Лиана и потом, когда Марат Альбертович уселся за руль, добавила: – Не гони, милый.

Марат Альбертович выехал со двора и, проехав по дороге в город с полкилометра, вспомнил о забытом в доме портфеле. «Черт!» – вырвалось у него. А ведь дабы не забыть портфель он оставил его у входа, чтоб на глазах был. И все же он забыл о нем. Ему пришлось вернуться за ним, и благо, что он вовремя вспомнил о нем.

Выйдя из машины у ворот, он прошел в дом. Он взял портфель и, едва захотел вернуться к машине, с гостиной раздался голос Лианы. Он решил, что Лиана говорит с ним, поскольку каким-то образом узнала о его присутствии в доме. Наверное, из окна меня увидела, подумал он, и направился к ней, чтобы узнать, что она от него хочет.

Слова Лианы продолжали неразборчиво звучать, и только приблизившись к гостиной, где была прикрыта дверь, Марат Альбертович понял, что она всего-навсего говорит по телефону. Должно быть, с одной из своих многочисленных подруг общается, заключил он и, не желая отрывать ее от разговора, повернул обратно к выходу. И тут, совершенно четко он услышал от нее слово «дорогой». Он замер, слишком неожиданно было для него это слышать. Кто таков тот, кого Лиана может так называть? Разве что своего отца и брата. Но ни того, ни другого у нее не было. Так кого же тогда? Интерес заставил его подойти вплотную к двери. «Ты мой слоник, – говорила она, даже, скорее, не говорила, а щебетала. – Да, ты мой слоник с большим хоботом. Мой уезжает на несколько дней и все это время мы будем вместе. Приезжай ко мне сегодня вечером. Нет, не боюсь, он полный влюбленный в меня идиот. Да, я буду ждать тебя»…

Лиана продолжала говорить, но Марат Альбертович уже не слышал ее. Кровь ударила ему в голову и будто бы залила его глаза, от чего вокруг него все поплыло. На что он ни бросал взгляд, все двоилось и волнообразно двигалось. Он почувствовал в себе один сплошной невыносимый жар, который охватывал его изнутри с нарастающей силой. А что касается лица, то оно будто горело синим пламенем. Ему казалось, что он в эпицентре вулкана, чья раскаленная лава вот-вот его растопит и превратит в такую же огнедышащую массу, как она сама. По большому счету, он уже был массой – неким безжизненным шматком туши, оплеванным и втоптанным в грязь. Такому – в самый раз бесследно сгореть.

До Марата Альбертовича вновь стало доходить щебетание Лианы. На этот раз оно уже по-другому подействовало на него. «От любви до ненависти один шаг» – эту истину он в секунду ощутил на себе.

Марат Альбертович взял себя в руки. Ему не привыкать. Ему не впервой выдерживать удары судьбы. В его жизни их было предостаточно и они не сломили его. А иначе ему никогда бы не светил тот успех, какой он достиг в своей жизни. И он поймал себя на мысли, что как оказалось, только финансовый успех. А другой успех, о котором он мечтал, который казался ему как уже свершившийся факт, разбился в пух и прах в одночасье. И все же он и это переживет. Он найдет в себе силы в очередной раз.

Марат Альбертович успокаивал себя, и все же природа человека, его животная суть, довлела над ним всей своей мощью. Ярость вперемешку – как бы он ни хотел в этом себе признаваться – с обидой захлестывали его до удушья. Ему бы выплеснуть все это наружу, но он боялся наломать дров. И от досады, что ему приходиться удерживать в себе взбунтовавшее «я», он до крови закусил губы. Физическая боль пронзила его – такая же нестерпимая, как и душевная, пронзившая его минуту ранее.

Марат Альбертович услышал, как Лиана положила трубку на аппарат. Не желая, чтобы она его видела, он бесшумно выбежал из дому. Не помня себя, он сел в машину и «дал газу». Машина сорвалась с места, оставив позади себя завесу дорожной пыли. Выехав из поселка, Марат Альбертович погнал по трассе неведомо куда. В первый раз жизни он был во власти чувств и такое вот разочарование, горькое, ранившее его по самое сердце.

Чем больше он думал о произошедшем, тем больше выходил из себя. Волею случая он узнал, что его «благоверная» – лицемерка высшей пробы, которая наверняка все полгода их совместной жизни наставляла ему рога. Она никогда его не любила, никогда! Более того, возможно, еще и презирала его в душе, если, конечно, она была у нее так таковая.

Еще полчаса назад она проявляла о нем заботу, обнимала его, чтобы потом, спустя несколько минут, с цинизмом назвать его полным идиотом. И кому она сказала это?! Какому-то ничтожеству, не иначе, с которым она спала. Так низко еще никто его не опускал. Такую оплеуху по его самолюбию еще никто ему не давал.

Он разделил с ней свое богатство, баловал ее, исполнял все ее прихоти, дышал на нее – и такой вот конец. Конец всему!

«Неблагодарная сучка! – выронил он в гневе. – Теперь ты увидишь мое другое лицо!»

Марат Альбертович гнал на всех парах свою машину, а перед его глазами был тот день, когда он в первый раз увидел ее в офисе своей компании, куда она пришла устраиваться на работу. Милая, с роскошными по пояс волосами, скромная и с хорошими манерами она сразу же понравилась ему, и он, что было впервые в его практике, взял ее на работу без какого-либо испытательного срока. Более того, он даже не поинтересовался ее деловыми качествами. Впоследствии, он сделал ее своим секретарем. Питая к ней чрезмерную симпатию, Марат Альбертович таким образом хотел, чтобы она всегда была рядом с ним, к тому же, такое тесное с ней деловое общение давало ему возможность разглядеть ее со всех сторон, что и было им сделано со всей скрупулезностью. Ведь он имел на нее особые виды – виды порядочного мужчины! Марат Альбертович не разочаровался и все, что исходило от нее, все было мило ему, и, тем не менее, он сдерживал себя и по отношению к ней не принимал никаких активных действий. Он оказывал ей незначительные знаки внимания, но этим все и ограничивалось, пока он не увидел в ней свою родственную душу, что сыграло большую роль в быстром перерастании его симпатии к ней в любовь. Только после этого последовали цветы, подарки, приглашения в рестораны, театры, совместные поездки на природу, финалом чему стало то, что он добился ее руки.

«Глупец!» – выкрикнул он, ударив по панели приборов. Лишь теперь стало понятно ему, что не он добился ее, а совсем наоборот, – она завоевала его, ибо изначально положила глаз на его состояние. И чтобы до него добраться у нее был один верный способ – его окрутить, да так, чтобы он не понял эту ее истинную цель. И как настоящая профессионалка она не допустила при этом ни единого промаха. Так что, той милой скромницей с родственной ему душой, какой она предстала перед ним, было не что иным, как ее коварная маска – та, правильно подобранная маска, благодаря которой она, женщина – оборотень, открыла путь к сердцу и разуму своей жертвы. Обвела его вокруг пальца, как мальчишку. Одурачила человека, прошедшего огонь и воду. «Глупец!» – еще раз выкрикнул он в ярости.

Теперь оставалось одно – развод. Развод, который ее совершенно не расстроит, поскольку при этом она отрежет себе с большого пирога его состояния жирный кусок. Кусок, которым она не подавится. В этом он нисколько не сомневался. В жизни подобными кусками еще никто не давился. А как бы он хотел, чтобы она стала первой, кто прервал бы эту несправедливую закономерность.

Марат Альбертович ехал и не чувствовал, что его автомобиль мчится с бешеной скоростью. Впрочем, он особо и не осознавал, что сам ведет автомобиль. Скорее, по его ощущению, кто-то другой вел машину, а он сидел рядом с этим кем-то в качестве пассажира.

Перед ним возник автоинспектор и поднятый им жезл. Марат Альбертович машинально нажал на тормоза. Он неподвижно сидел, погруженный в себя. О том, что надо достать права и документы на машину, как это положено в таких случаях, он даже и не подумал.

– Что вы так гоните? – сказал ему инспектор через приоткрытое окно его авто. Хотя бы перед постом сбросили скорость. Что, совсем уже не уважаете нас, да?

Марат Альбертович молчал, уставившись невидимыми глазами в лобовое стекло машины.

– Вы меня слышите, гражданин? – вновь обратился к нему инспектор, постучав ему в дверь.

Марат Альбертович вздрогнул, произнеся в растерянности:

– Что?

– Я говорю, что так гоните? – повторил автоинспектор и, пристально глядя ему в лицо, добавил: – Вам что, плохо?

Марат Альбертович несколько удивился его вопросу.

– Непривычно слышать от вас подобный вопрос.

– Что, по-вашему, мы без глаз совсем. На вас лица нет, вот, я и спросил.

– Спасибо, но со мной все в порядке.

– Не похоже.

– Скажите, а что это за пост? – спросил Марат Альбертович, оглядываясь по сторонам.

– В смысле?

– Ну, какой ближайший населенный пункт?

– Вы едите и не знаете?

– Заплутал просто.

– Сейчас Владимир будет.

– Вы шутите? – не поверил Марат Альбертович.

– С какой стати мне шутить? – хмыкнул инспектор.

И все же Марат Альбертович отнеся с недоверием к словам автоинспектора, ибо посчитал это немыслимым. Да, ему было не просто уверовать в то, что он проехал свыше ста километров, не заметив как. Он поверил спустя пару секунд, когда увидел собственными глазами множество проезжавших мимо его машин с номерами Владимирского региона. До Иваново осталось совсем немного. Сам того не осознавая, он ехал в нужный ему город.

Безотчетно ведя машину, Марат Альбертович каким-то своим подспудным штурманом двигался в нужном ему направлении. Правда, он не заехал к себе на фирму, но это было не столь важно для него, что, видимо, и учел его внутренний ведомый.

Инспектор не стал спрашивать у него документы, а просто сказал:

– Езжайте и не гоните больше.

Марат Альбертович поблагодарил его за это и тронулся с места с четким представлением о том, куда он движется и зачем. Из некой прострации он вышел безвозвратно.

На датчике бензобака засветила красная лампочка, и Марат Альбертович заправил машину. Едва он продолжил свой путь, ему позвонила Лиана.

Увидев на мобильнике ее высветившийся номер телефона, он дернулся так, словно его пронзил мощный заряд тока, чья основная сила ударила ему в голову. Казалось, ее сдавило прессом, от чего потемнело в его глазах. Он весь напрягся, как сжатая пружина. Чуть отошедший от случившегося, он заново испытал те же чувства, которые его раздирали всю дорогу. Он готов был выбросить телефон в окно и сделал бы это, если бы случайно не уронил его на коврик. Поднимая телефон, он через силу взял себя в руки. Кто бы мог подумать, что еще до вчерашнего вечера, когда она звонила ему, он все бросал и с радостью ей отвечал, испытывая при этом непередаваемое взбудораживающее воодушевление. А теперь он рассматривал от нее звонок, как звонок от больной проказой старухи, представив ее себе хозяйкой некоего хранилища блевотины, куда против его воли она пытается его затащить. С отвращением, ощущая себя изгаженным этой самой вообразимой им блевотиной, он все же ответил ей:

– Алло?

– Ты где, дорогой? – спросила его Лиана.

– Я по дороге в Иваново, – сухо ответил он.

– Как? Ты же обещал заехать домой!

– Не получилось.

– Как приедешь на место, позвони. Целую тебя, мой любимый!

«Сука! – дав отбой, закричал Марат Альбертович. – Сука! Сука! Сука!»

Казалось, что от его припадка гнева и ярости взорвется и взлетит на воздух его автомобиль.

 

* * *

Марат Альбертович остановился у гостиницы, где проживал всякий раз, когда приезжал в Иваново. Была уже лучше гостиница, но он не стал изменять своей привычке. Почти весь обслуживающий персонал гостиницы знал его, как и ведавший автостоянкой Николай – добродушный приветливый мужчина. Он и подошел к нему.

– Здравствуйте, Марат Альбертович! – поприветствовал он его.

– Здравствуй, Николай, – устало ответил ему Марат Альбертович.

– Надолго к нам?

– На пару дней.

– Вы сегодня будете выезжать?

– Нет.

– И эти дни тоже, как обычно? За вами всегда же приезжают.

– Да.

– Тогда давайте поставим машину в гараж. Что она будет здесь пылиться под открытым небом.

– А что за гараж?

– А тут, за гостиницей. Я вам и ключ от него отдам на тот случай, если захотите сами поехать куда-нибудь.

– Что ж, хорошо, показывай свой гараж.

Поставив машину в гараж и взяв от него ключи, Марат Альбертович прошел в гостиницу. Он взял свой привычный номер – люкс.

Было всего лишь шесть часов вечера. Не по своей воле он слишком рано приехал в Иваново. Завтра у него будет важная встреча, и ему нужно было к ней подготовиться, изучить еще раз взятые с собой документы. При удачном раскладе, что у него не вызывало сомнений, это дело из-за которого он приехал в город невест, сулило ему заполучить со временем около миллиона долларов. Большие деньги, которые в первый раз жизни его совсем не радовали. В нервном напряжении, расхаживая по номеру, он и думать не мог о своих рабочих делах. Все его мысли были там – дома и, окинув взглядом портфель, он уже точно знал, что не откроет его, ибо взять в руки документы просто не сможет. На самом деле, зачем брать в руки документы, если в них он ничего не разберет. В его состоянии они будут представлять собой всего лишь исписанные листы на непонятном ему языке.

Марат Альбертович решил пойти в бар. Ему необходимо было выпить и пораскинуть мозгами. Он подумал, что у него тот самый парадоксальный случай, когда, только выпив, можно трезво на все посмотреть и правильно определить свои дальнейшие действия.

В баре он залпом выпил стакан водки, и хоть бы что, словно воду выпил. Его напряжение осталось в неизменной форме – он все так же чувствовал себя одним сплошным клубком натянутых нервов, которые ослабли лишь после второго выпитого им стакана водки. Ему бы остановиться, а он выпил еще, после чего пошел закономерный процесс – появились мысли, которые стали его распалять до неистовства.

Ему весь вечер сидеть здесь, рассуждал он, а в его собственный дом, придет некий мерзопакостный тип, чтобы поразвлечься с его женой, да еще при этом будет наверняка посмеиваться над ним. Ляжет в его кровать, пачкая ее грязным телом, и с вожделением примется ласкать его женщину, которая ответит ему взаимностью. Будет трахать ее, испуская в ее влагалище свою смердящую сперму, где она растворится и всосется в ее кровь – в кровь самой что ни на есть потаскухи, двуличной изворотливой шлюхи. А он ее любил, носил ее на своих руках.

«Будь ты проклята!» – не сдержался он.

От отчаяния и гнева ему захотелось буквально завыть. Вдобавок он внезапно почувствовал как выпитая им водка, успевшая смешаться с желудочным соком, подступила к его горлу. Сморщившись, с трудом сдерживая в себе этот приток горечи от выплеска его наружу, он бросил бармену деньги и выбежал в туалет. Там его вырвало. Умывшись, он посмотрел на себя в зеркало, которое хотел разнести вдребезги. Он возненавидел себя и был сам себе противен как никогда ранее, и, прежде всего, за свою близорукость в отношении, будь она неладна, жены Лианы. Лиана! Вот уж воистину – красивое растение, опутывающее стеблями все, что стоит рядом с ним.

Марат Альбертович вышел в коридор и подошел к открытому настежь окну, смотревшему именно туда, где в гараже он оставил машину. Вдохнув свежего воздуха, он, недолго думая, стремительно выпрыгнул через окно на улицу. Спустя минуту он уже мчался по направлению к дому, прося Бога только об одном – благополучно, минуя встреч с гаишниками, добраться до парочки, намеривавшейся провести вечер в наиприятнейшей обстановке.

Марату Альбертовичу повезло. За четыре часа, избежав свиданий с сотрудниками автоинспекции, он добрался до дома. Было одиннадцать часов вечера. Оставив машину чуть поодаль от дома, он перелез через забор и оказался в саду. Свет в доме горел только в гостиной, к чьим окнам он подошел, укрывшись за кустами роз. Встав на колени, он раздвинул стебли роз и посмотрел в окно. Он приехал вовремя, очевидно, все только начиналось.

Перед глазами Марата Альбертовича в гостиной стоял молодой блондин, в чем мать родила. Играя своими бицепсами, ненавистный ему субъект похотливо и с упоением поглаживал свое мужское достоинство. При этом он еще и переминался с ноги на ногу, видимо, сгорал от нетерпенья совокупления с его Лианой.

Марат Альбертович смотрел на него как на отморозка, чья физиономия не имела ничего общего с человеческим обликом. Он был для него, не иначе, – порочным и неотесанным животным, чьи глаза горели огоньком ехидства и насмешки.

Марат Альбертович сжал крепко кусты, и шипы стеблей роз вонзились ему в руки, но он даже не почувствовал эти кусачие уколы. Он весь напрягся, а лицо покрылось испариной. Все было ожидаемым, однако Марат Альбертович никак не предполагал, что при виде всего этого собственными глазами, ему будет так невыносимо тяжело. Он жаждал крови. Злоба и ненависть толкали его ринуться на это гадливое существо, распороть ему брюхо и вынуть оттуда все его внутренности. Марат Альбертович сильнее прежнего сжал стебли роз. И тут он видит вошедшую в гостиную обнаженную Лиану, которая встала перед своим дружком на колени и с остервенением прижалась ртом к его паху. Тем ртом, который еще вчера целовал он – ее муж. Марат Альбертович переломил сжимавшие в руках стебли роз.

Извиваясь, она ублажала своего самца, а он самодовольно с вожделением за ней наблюдал, тиская ее грудь так, как месят кусок теста. Он обращался с ней, как с самой настоящей шлюхой, снятой на панели – в его глазах не было ни любви, ни даже уважения к ней. Впрочем, как и у нее тоже. У обоих была одна сплошная животная страсть – блудливого кота и блудливой подзаборной кошки. А именно такое производили они впечатление на Марата Альбертовича, который, теряя окончательно самообладание, опустил свои глаза. А когда снова их поднял, то увидел, как у этого котяры произошло семяизвержение, которое плюхнулось на шею, грудь и живот Лианы. И этот белок она стала лихорадочно растирать по всему телу, облизывая при этом налитые соски своей груди.

Кровь ударила в голову Марата Альбертовича, как тогда – утром. И снова тот же нестерпимый жар во всем теле и то же самое помутнение в глазах. В нем проснулся зверь. Он разжал руки от кустов роз. Его ладони кровоточили, и он уставился на них. Потом что-то вроде сдвига произошло в его мозгах; казалось, он потерял способность мыслить, а проснувшийся в нем зверь куда-то сгинул.

Марат Альбертович привстал и, не отпуская взгляда от рук, с неживым лицом, подобно роботу, запрограммированному на одно единственное задание, целенаправленно пошел в гараж, открыл его, вскрыл там тайник и достал оттуда ружье с патронами. В гараже была дверь, ведущая прямо в дом, куда он и прошел. Шагая по коридору, он зарядил ружье.

Когда Марат Альбертович подходил к гостиной, с распахнутыми настежь дверями, котяра бился передом об бедра Лианы. Пошлепывая одной рукой по ее ягодицам, а другой рукой удерживая ее волосы в области шеи, он самозабвенно стонал: «Давай-давай!» Она, в свою очередь, с неистовым сладострастием вопила: «Да-да! Еще, еще, еще!» И тут как будто бы и не было в Марате Альбертовиче запрограммированного робота. Его место вновь занял дикий зверь, чьи глаза налились кровью. Марату Альбертовичу оставалось только зарычать и в прыжке броситься на ненавистный ему объект. Возможно, он так бы и поступил, если бы у него в руках не было ружья, направленного им на совокупляющуюся пару.

Марат Альбертович перешагнул порог гостиной.

– Все, гаденыши! – произнес Марат Альбертович, чей металлический голос и устрашающий вид напугал бы самого беса.

Парочка в ужасе отпрянула друг от друга, вытаращившись на озверевшего визитера. Не успел котяра что-либо сообразить, как прозвучал выстрел, и его грудь пробила дробь. Он замертво упал на ковер, где еще минуту ранее предавался сексу. Марат Альбертович перенаправил ружье на Лиану, в чьих глазах, перед тем как нажать на курок, увидел мольбу о пощаде. Это никак не затронуло его, и он выстрелил. Лиана повалилась рядом со своим дружком и, прежде чем умереть, несколько секунд тряслась в предсмертной судороге. Все было кончено, как и со зверем внутри Марата Альбертовича. Он сник и благоразумно посмотрел на произошедшее, от чего чуть ли не запаниковал. Двойное убийство – это конец всему. Но он нисколько не пожалел о совершенном им убийстве, даже если его упекут в тюрьму на пожизненный срок. И, тем не менее, он решил бороться за то, чтобы этого не произошло.

Марат Альбертович вспомнил, что когда он покидал гостиницу, его никто не видел. Его не остановил по дороге домой ни один автоинспектор и его никто пока не видел здесь. И если он вернется в гостиницу в Иваново также никем незамеченным, и утром, как ни в чем не бывало, будет у себя в номере, доказать ему то, что убийство это его дело рук, будет не просто. Плюс адвокаты, его деньги и все сойдет с рук ему. Подумав обо всем этом, Марат Альбертович понял одно – ему нужна теперь только удача. Удача и только удача, а остальное он сделает все как надо.

Марат Альбертович открыл сейф, вынул оттуда все деньги и спрятал их в гараже, где хранил нигде незарегистрированное ружье, которое досталось ему еще от его деда. Потом он собрал все драгоценности Лианы и вместе с ружьем положил их на накидку от дивана. Он расставался с драгоценностями без сожаления. Далее, он вспомнил, что на кустах, возле которых он наблюдал за блудливой парочкой, могла остаться кровь от его рук – он вышел туда, вырубил эти кусты и разровнял там землю. К ружью и к драгоценностям на накидке прибавились и срубленные кусты роз. Все это он свернул в узел. Ему оставалось привести дом в беспорядок так, как это сделали бы грабители, что он, собственно, быстро и проделал. Из вещей он больше ничего не хотел брать с собой, мотивируя это свое решение так: грабители взяли столько денег и драгоценностей, что ни что другое их уже не интересовало. Последнее что он сделал, на всякий случай, это весь дом обсыпал душистым перцем.

Прежде чем покинуть дом, он взял с собой из гардеробной костюм с рубашкой, галстук и, самое главное, туфли. Прихватив узел, он напоследок подошел к окровавленному телу Лианы. «Ты заслужила этот конец – сказал он, склонив над ней голову. – Ты разорвала мое сердце!»

На улице не было ни души. Подойдя к машине, он замазал грязью ее номера и, перед тем как сесть за руль, переоделся и переобулся. А те вещи и туфли, что он снял с себя, засунул в узел.

Было двенадцать часов ночи, и с божьей помощью Марат Альбертович рассчитывал рано утром быть уже в Иваново в своем номере гостиницы. Он завел мотор. Отъезжая с места, Марат Альбертович, к радости своей, отметил, что его дом был в поселке крайним – у самого леса – куда никто другой не заезжал и не заходил, а потому, решил он, за то время, что здесь стояла его машина, ее видеть никто не мог. Во всяком случае, он надеялся на это.

Марат Альбертович заехал в лес. Там он закопал узел. Продолжив движение, он молил Бога об одном – чтобы ни один автоинспектор не остановил его машину по пути в Иваново до самой его гостиницы. И если это получится у него, то он будет считать себя самым удачливым человеком на земле.

Марат Альбертович выехал на трассу, и первый пост ГИБДД, он успешно миновал, прячась за фурой. Он решил действовать так и в дальнейшем, перед каждым новым постом. Эта его тактика оправдала себя, поскольку он благополучно добрался до Иваново, а там и до гостиницы. Было шесть часов утра. Оставив машину в гараже, Марат Альбертович подошел к тому самому окну, через которое он покидал гостиницу – оно оставалось открытым, что вызвало у него облегченный вздох. Через это окно он и попал обратно в гостиницу, а потом и в свой номер, оставшись никем незамеченным – ни сотрудниками гостиницы, ни кем бы то ни было. Теперь он с уверенностью мог сказать себе, что он самый удачливый человек на земле. Изможденный нервной дорогой и бессонной ночью, он повалился на кровать.

Однако ему не удалось заснуть. В девять часов за ним пришла машина и он, так и не выспавшись, уехал на встречу. Ему казалось, что отныне он не заснет никогда.

Первая встреча прошла удачно, и через три часа он был в своем номере. Он с трудом выдержал эту встречу, ибо в своем состоянии рядом с собой не хотел никого видеть, а тем более, говорить. Марат Альбертович ждал, и ждать он хотел в одиночестве. А ждать ему еще долго – до самого вечера.

Марат Альбертович спустился в бар и выпил там водку. Побродил в сквере, допуская мысль о том, что эта его прогулка может оказаться последней, как впрочем, и все остальное доступное для свободного человека. И опять он вспомнил об удаче. Пока она была на его стороне. Но она такая подлая и непостоянная, может предать в любую минуту.

Марат Альбертович присел на лавочку. Поодаль от него на улице было много снующих туда – сюда людей, в основном мужчины. В городе невест – невест не осталось.

Мимо него прошла молодая женщина, которая, как показалось ему, была похожа на Лиану. А так ли это на самом деле, сказать трудно. Возможно, с недавнего времени ему часто будет так казаться.

При невольном упоминании Лианы, Марат Альбертович сжал скулы и покачал головой. Фактически, убив ее, он убил и самого себя. Убил все светлое, что было в нем. Ни что так не уничтожает человека, как разочарование и предательство.

У нее было все, чтобы жить нормальной человеческой жизнью, но натура распутницы лишила ее благоразумия, ибо только безумная могла рассчитывать на постоянство такого блудливого существования. Омерзительно грязная женщина получила по заслугам, заключил Марат Альбертович, чувствуя, что еще немного размышлений о ней, и он начнет жалеть о совершенном убийстве, чего делать ему совершенно не хотелось.

Марат Альбертович вернулся в номер, откуда позвонил на мобильник Лианы, а потом и на свой домашний телефон. Такие периодические звонки он проделывал до самого вечера. Наконец, около двадцати часов он позвонил своему двоюродному брату Семе – сделал то, что, собственно, и ждал весь день.

Поздоровавшись с ним, он взволнованным голосом сказал:

– Послушай, я в Иваново по делам. С обеда звоню Лиане, а она не отвечает. Я волнуюсь. Ты можешь заехать к нам домой, да посмотреть, не случилось что? Что-то не спокойно на душе. И позвони мне потом. Или Лиана пусть мне позвонит.

Сема пообещал немедля выполнить его просьбу. С этого момента – началось самое мучительное его ожидание.

Марат Альбертович исходил весь свой номер вдоль и поперек. Сема позвонил ему только через два часа.

– Марат, это я, – его голос дрожал. – Лиана… Произошло ужасное… Она убита.

– Что?! – закричал Марат Альбертович.

– Я уже и полицию вызвал, – сказал Сема все тем же дрожащим голосом. – Она сейчас здесь в твоем доме. Лиана не одна убита, с ней еще кое-кто.

– Кто?! Кто еще может быть?! Ее мать?!

– Молодой мужчина. И, по-моему, ее любовник. Она изменяла тебе, Марат.

– Ты что болтаешь?!

– Дело в том, что они оба голые. Так что ты не очень. На его месте мог быть ты. Тебе повезло, что ты уехал. Это ограбление, твой сейф пуст. Тут с тобой хотят поговорить. Я передаю телефон.

 

– Здравствуйте, – прозвучал в трубке голос незнакомца.

– Я сейчас ни с кем не хочу говорить! – закричал срывающимся голосом Марат Альбертович и дал «отбой».

Марат Альбертович довольно-таки убедительно сыграл роль человека, получившего страшное известие. В общем-то, это сыграть не столь сложно было, поскольку его долгое ожидание помогло ему: поначалу представить эти предлагаемые обстоятельства, а затем, и вжиться в них. Причем, за это время он искренне нервничал и не находил себе место и, можно сказать, все получилось у него само собой, без игры, а потому – без фальши.

Он продолжал вышагивать по номеру. Прошел час, когда раздался новый звонок – на его мобильнике высветился номер телефона Семы.

– Ты успокоился? – спросил его Сема.

– Да, – тяжело ответил Марат Альбертович.

– С тобой хочет поговорить капитан Фролов.

– Невтерпеж, да? Ну, передай ему трубку.

– Вы можете говорить? – спросил капитан.

– Да, – трагично ответил Марат Альбертович.

– Вам надлежит приехать и дать показания. Когда вы сможете приехать?

– Завтра я буду.

– В полдень сможете быть?

– Да.

– Приезжайте в двадцатое отделение. Вы знаете, где это?

– Знаю, бывал когда-то.

– Тогда до свидания. Да, двадцать первый кабинет.

«Ласково поет, – выронил Марат Альбертович. – Интересно бы знать, что ты там накопаешь?»

Он повалился на кровать, чувствуя себя выжатым лимоном.

Рано утром Марат Альбертович поедет домой, и что ему будет уготовлено там, он не знал. У него было лишь одно желание, чтобы все быстро закончилось – благополучно для него или нет, по большому счету ему было уже не важно. «Пропади все пропадом!» – сказал он, уткнувшись в подушку.

 

* * *

Марат Альбертович домой не заехал, а сразу же поехал в отделение полиции и к двенадцати часам был на месте. Он жаждал скорейшего финала, любого, каким бы он ни был для него.

В только что отремонтированном здании полиции было необыкновенно светло и чисто и, тем не менее, это не вызвало у Марата Альбертовича положительных эмоций. Это все равно, что прийти в морг, где так же светло и чисто. По ощущению, отметил он, не будет никакой разницы.

Он без труда нашел двадцать первый кабинет, где за столом сидел одетый в гражданскую одежду молодой человек, рыжий, худенький, с раскосыми глазками. В нем явно присутствовала кровь азиата.

Представившись, Марат Альбертович спросил:

– А вы капитан Фролов, если не ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь, – ответил молодой человек.

Капитан предложил ему присесть и подождать, а сам торопливо вышел.

Через пару минут в кабинет вошел в форме полковника мужчина средних лет, высокий, крепкого телосложения. В глаза Марата Альбертовича бросились его мощные с вздувшимися венами руки, которые выглядели как кувалды. Он присел за стол вышедшего капитана.

– Добрый день, – сказал он, пристально вглядываясь в лицо Марата Альбертовича. – Меня зовут Олег Валерьянович, и я начальник полиции вашего района. Хочу лично на вас посмотреть.

– С чего бы это? – беспечно спросил Марат Альбертович, но внутри весь сжался – появление самого полковника не сулило ему ничего хорошего.

– У меня к вам вопрос: как вам удалось незаметно покинуть гостиницу, совершить убийство, и так же незаметно вернуться обратно?

Марат Альбертович опешил от такого начала. Неужели он где-то наследил?

– Я не понимаю, о чем вы говорите. Какое убийство?! Я ни какую гостиницу не покидал, – ответил он, чувствуя, что его пробирает дрожь. И он боялся, что через минуту-другую ему не совладать с ней.

– Через окно, наверно, – продолжил полковник. – А дальше вам сопутствовала удача. Так бывает. Вас действительно никто не видел и вы не оставили никаких следов. Но вся беда для вас вот этой вещице. – Он достал маленькую кассету. – Ваша жена свои утехи со своим любовником записывала на видеокамеру, а вы не учли этого. На ней все видно: и сам половой акт вашей жены с любовником, и как вы ворвались, и как их убивали, и как потом инсценировали ограбление. Хотите посмотреть?

У Марата Альбертовича все внутри оборвалось. Эта дрянь, судя по тому, что выкамаривала со своим котом, вполне могла все это и записывать. И тогда в гостиной он видел эту видеокамеру, да не придал ей значение. А ведь она никогда не стояла там. Марат Альбертович опустил голову и весь как-то съежился. Мгновенье, и он не понял, как сорвался.

– Мне незачем еще раз смотреть на свою шлюху! – выкрикнул он и тут же осознал, что этим гневным порывом невольно признал свою виновность.

– Я так и думал, что вы не захотите заново это пережить, – улыбнулся полковник.

Привыкший находить выход из безысходных ситуаций, Марат Альбертович решил, как-то исправить свое безнадежное положение.

– Можно оформить это, как то, что я сам пришел с повинной? – спросил он для начала.

– Увы, нет, – ответил полковник.

– Значит, как говорится, получу срок на всю катушку? Может, все-таки можно что-то сделать? Я готов заплатить любые деньги. – Он посмотрел в глаза полковника, где увидел блеск самодовольства. – Скажите, сколько?

– Мне ваши деньги не нужны, – ответил он, постукивая друг о дружку кулаками. – Идите, вы и так свободны. И забудьте о вашей причастности к убийству.

Марат Альбертович подумал, что ослышался.

– Что вы сказали?

– Я сказал, что вы свободны.

– В смысле? Пока свободен?

– Почему пока? Навсегда.

– Как так? – недоумевал он, решив, что этот здоровяк в мундире просто над ним издевается. – Это ваш черный юмор?

– Нет, это не юмор.

– Вы хотите сказать, что сейчас я могу встать и ехать домой?

– Да.

Марат Альбертович склонялся к тому, что есть какой-то подвох, который он никак не поймет. Он спросил:

– Может, объясните: почему вы это делаете?

– Из-за мужской солидарности, если хотите, – ответил полковник. – Я был на вашем месте и знаю, что испытывает мужчина, когда узнает, что его жена форменная шлюха.

Марат Альбертович отказывался ему верить, решив, что над ним продолжают издеваться неведомым ему способом: сейчас он встанет, чтобы уйти, а полковник ехидно рассмеется и велит кому-нибудь надеть на него наручники.

– Ну, что вы сидите? – со всей серьезностью произнес милицейский начальник. – Кстати, возьмите свою кассету. Она действительно с вашей видеокамеры. Но только там нет никакой записи. Я блефовал. Знаете, профессиональная болезнь. Доказать таким образом, когда нет улик, – дорогого стоит.

Должно быть, с ним не шутили. Пожалуй, он точно самый удачливый человек на земле. Однако подобная развязка не вмещалась в его голове. Одурманенный финалом, Марат Альбертович привстал и хотел что-то спросить у своего благодетеля, но не решился. Он опять присел и тут же встал. Наконец, он произнес:

– А скажите, вы, тоже свою…

– Что?

– Ну, того…

– Что того, убил? Нет, я не смог это сделать тогда, а хотел. Это сделали вы, наконец.

– В смысле? – совершенно не понял его Марат Альбертович.

– Вашу и в том числе свою лицемерную шлюху я хорошо знал. В прошлом Лиана была моей женой, – произнес полковник и, привстав, протянул на прощание ему руку.

Марат Альбертович плюхнулся на стул. Эта невероятная новость его буквально парализовала и он не смог пожать самую дорогую ему руку – руку кувалду, которую готов был и целовать.

 

Лучшая мелодрама

В просторной гостиной за большим столом сидела Анастасия Родионовна, уверенная в себе пожилая женщина и истинно благородным лицом. Постукивая по столу указательным пальцем, на котором красовался старинный брильянтовый перстень, она сверлила глазами своего единственного сына Алексея. Она, властная женщина, пользовалась у него непререкаемым авторитетом, и последние события стали для нее полной неожиданностью. Вернее, одно событие, никак не укладывающееся в ее голове. Первый раз в жизни ее сын, уже немолодой мужчина, которого она, можно сказать, держала до последнего дня в ежовых рукавицах, не хотел ее слушать. Его словно подменили.

Алексей сидел напротив нее и ел, опустив голову.

– Ты, почему не завтракаешь? – спросил он, не поднимая головы. Анастасия Родионовна картинно удивилась:

– Тебя это волнует?! Я ночами не сплю, а он спрашивает, почему я не ем.

– Напрасно, – вытирая губы салфеткой, сказал Алексей. Он откинулся на спинку стула. – Ты делаешь из мухи слона.

Надменно восседая, продолжая постукивать по столу, Анастасия Родионовна покачала головой:

– Сорок лет, финансовый воротила, и так облажаться!

Алексей улыбнулся.

– Мама, ты меня удивляешь. Раньше я не слышал от тебя таких слов.

– Скажи спасибо, что еще такие слова говорю.

– И что, по-твоему, как ты выразилась, «облажаться»?

– Ты сам прекрасно знаешь. Кстати, у нас всегда было принято сидеть за завтраком всем вместе.

– Света гладит мне рубашку, которую я хочу надеть.

– Показухой занимается. У нас есть домработница.

Алексей помрачнел.

– Я так не думаю. Это далеко не показуха. Просто ей приятно услужить любимому человеку.

– Не смеши меня, – усмехнулась она. – Ты сам-то веришь в то, что говоришь? За несколько дней и уже любимый. Впрочем, ты прав: любимому толстому кошельку можно и услужить.

– Опять двадцать пять, – тяжело вздохнул Алексей.

– А что ты думал? Привести в дом девчонку. Она тебе в дочери годится. Ничего, она еще поставит тебе рога с каким-нибудь молоденьким мачо. Я знаю этих провинциалок. И чем же она так окрутила тебя?

Алексей нервно схватил сигареты:

– Это ужас, какой-то!

– Не смей дома курить! – рявкнула она.

Алексей понуро подчинился.

– Я не понимаю, – сказал он, – почему у тебя такое предвзятое к ней отношение. Неужели ты не видишь, что она необыкновенная девочка.

– Ой, так уж и девочка! – насмешливо воскликнула она.

Алексей наградил свою мать осуждающим взглядом.

– Ты бы тише говорила, мама. Да, весело ты меня провожаешь в дорогу.

– А что же она не едет с тобой, с любимым? – с нескрываемой иронией отметила она.

– Ты же знаешь, у нее институт.

– Ах да, я забыла, она готовится в институт. Наконец-то, в двадцать лет.

Алексей насупился.

– Ты невыносима, мама. Вот поживешь с ней и уведешь, какая она.

– Ничего нового я для себя не увижу. Я не понимаю, есть такая девушка как Вероника, с хорошей семьи, сохнет по тебе. Она сохла по тебе еще тогда, когда ты не был богат.

– Опять Вероника, – протянул Алексей сморщившись. – Она действительно хорошая баба, но… Ох, что говорить.

– Да, говорить тут нечего.

– Кстати, замечу тебе. Поначалу Вероника тебе тоже не нравилась. Что скажешь на это? – Анастасия Родионовна не нашла слов для ответа. – Молчишь. Наверно, не следовало бы оставлять Свету с тобой на целую неделю.

– Не бойся, я ее не съем.

– Послушай, мам. Будь поласковей с ней, ведь она еще не отошла от горя. Сама понимаешь, похоронить мать – это не шутка.

– А ты не боишься похоронить свою мать?! – в гневе бросила Анастасия Родионовна.

– Оставь. – Алексей встал. – Ты меня не проводишь?

– Тебя есть, кому провожать, – сказала она как отрезала.

Алексей подошел к матери и поцеловал ее в лоб.

– Мне пора. Света проводит меня в аэропорт, а потом оттуда Николай отвезет ее в институт. Тебе сегодня машина нужна?

– Нет.

– Точно?

– Точно.

Алексей вышел из гостиной, а Анастасия Родионовна даже не посмотрела ему вслед.

Изысканно непроницаема, с ледяной холодностью в лице, она осталась неподвижно сидеть за столом. Она стала понимать, что по большому счету ее власть над сыном уже закончилась. Он женится на этой девчонке, как ни прискорбно ей было сие признавать. Но она не была бы Анастасией Родионовной, если бы оставила все как есть и не попыталась этому помешать.

Хлебнув глоток остывшего кофе, она резко встала и подошла к окну, которое смотрело в сад. Увидев, что водитель Николай разговаривает с двумя ее садовниками, она открыла окно.

– Может, делом займетесь! – крикнула она садовникам.

Садовники вмиг растворились в кустах, а Николай, мужчина в почтенном возрасте, виновато пожав плечами, показал ей жестом, что, дескать, он тут совсем не причем и не его это вина, что садовники решили потрепаться с ним языками.

Анастасия Родионовна перевела взгляд на фонтан и расположенную рядом с ним утопающую в зелени беседку – ее любимый уголок, где в погожие дни ей нравилось сидеть в уединении за чашкой чая и читать всякого рода мелодрамы. Уже в разгаре была весна, и стояли прекрасные солнечные дни, а она в сад так ни разу не вступила. Ее сын преподнес ей такой сюрприз, что она была не в себе, и ее великолепный цветущий сад стал ей немил. Она не могла смириться с тем, что очень скоро эта девчонка, нищенка, невесть откуда, станет полновластной хозяйкой этого дома. Да что там дома, всего богатства ее сына.

Видя, что Анастасия Родионовна продолжает стоять у окна, водитель Николай скрылся в машине, так, на всякий случай, чтобы не маячить перед хозяйкой, тем паче, когда она находилась не в духе.

Едва он уселся в автомобиль, из дому вышли Алексей и Светлана. Ему тут же пришлось выйти из автомобиля обратно, чтобы уложить чемодан хозяина в багажник. Пока он это делал, Света подбежала к фонтану и подставила свои ладони под струи воды. Щурясь от солнца, она улыбалась и что-то говорила себе под нос, а Алексей, стоя как вкопанный, не спускал с нее влюбленного взгляда. Собственного сына Анастасия Родионовна не узнавала. Она так тряхнула головой, будто происходящее у нее на глазах это не что иное, как кошмарный сон, от которого ей захотелось немедля избавиться.

Нежна, с личиком смиренного ребенка, Света была по-своему хороша, скрепя сердцем, уже не в первый раз отметила для себя Анастасия Родионовна. «Но так ли ты невинна, как и выглядишь? – задала она себе вопрос. – Но я узнаю, чем ты дышишь. Как мне не нравится, что ты всегда прячешь от меня глазки. Не уж-то ты такая скромница?»

Взирая на сына и на его влюбленные глаза, обращенные к своей юной избраннице, Анастасия Родионовна была уверена, что о своем отъезде он напрочь забыл. «Так и будет стоять, как истукан, пока я не потороплю его», – выронила она себе под нос.

– Ты опоздаешь на самолет, Ромео, – прошипела она ему, да так, чтобы ее услышала и Света.

Ее скрытый зловещий тон заставил Свету затрепетать и она, испытывая неловкость за то, что стала виною задержки, быстро прошмыгнула в машину. Алексей последовал за ней, махнув матери на прощанье рукой, этак небрежно, не взглянув в ее сторону.

Анастасия Родионовна, рассерженная на сына, отошла от окна и присела в кресло, запрокинув ноги на журнальный столик. Таким образом она сидела в кресле всегда.

Застыв с минуту в раздумье, она взяла мобильник и позвонила своему племяннику. Звали его Андреем. Это был молодой человек, сын ее младшей сестры, которого она считала красавцем, впрочем, так оно и было: высокий, стройный, обладатель веселой ироничной улыбкой и всегда одетый с иголочки, он с легкостью разбивал девичьи сердца. Анастасия Родионовна нежно любила его, хотя и относилась к нему, как к человеку очень несерьезному. Одним словом, сущий «сорванец», как она любила его называть.

– Здравствуй, дорогой, – сказала она в мобильник.

– Здравствуй, тетка, – весело ответил он.

– Чем занимаешься?

– Спортом.

– Наверняка постельным. Ты мне срочно нужен. Быстро ко мне.

– Лечу!

Бросив мобильник на столик, Анастасия Родионовна позвала домработницу Нину Петровну. Она была ворчлива, грубовата в словах, но душой и сердцем – добрейшим и безобидным человеком. Анастасия Родионовна всегда ладила с ней, и к этой уже достаточно пожилой женщине у нее не было никаких нареканий.

– Чего звали? – спросила она, войдя в гостиную.

– Нина, – сказала Анастасия Родионовна, – я хочу, чтобы ты недельку отдохнула.

– О, чего это я буду задницу отсиживать? Вот те на! – возмутилась Нина Петровна, положив руки на свои широкие бедра.

– Почему отсиживать? Проведай своих внуков. С ними не отсидишь.

– Уж не надоела я вам? Гоните что ли?

– Не говори глупости. Если бы я хотела это сделать, я бы так и сказала.

– Добро, так и быть, если желаете. Завтра и поеду.

– Сегодня. Так надо.

– Сегодня, так сегодня, – сказала Нина Петровна и, пробурчав что-то себе под нос, пошла прочь.

– Подожди, – крикнула ей вдогонку Анастасия Родионовна. – Куда поплелась? Деньги возьми. Отпуску – отпускные положены.

– Да зайду еще, – не обернувшись, буркнула она.

Исчезнув с глаз Анастасии Родионовны, она через секунду объявилась вновь.

– Не убивайтесь вы ради Бога, – забасила она. – Девка-то ладная, хорошая. А что молоденькая, так это хорошо. Родит вам здоровых внуков. А то, что получается…

– Нина! – не дав ей договорить, вскрикнула Анастасия Родионовна.

– Это не твое дело!

Нина Петровна махнула рукой и, в очередной раз пробурчав что-то себе под нос, исчезла. Но тут же вернулась обратно. Едва она хотела открыть рот, чтобы снова что-то проворчать, Анастасия Родионовна, опередив ее, сказала:

– Нина, иди, собирайся!

– Иду – иду, – недовольно произнесла она и, уходя, продолжила бурчать себе под нос.

До Анастасии Родионовны ее бурчание еще долго доносилось с кухни, куда она ушла, чтобы закончить там свои дела.

Андрей приехал очень быстро. У ворот он столкнулся с Ниной Петровной. Недолго думая, он решил подшутить над ней:

– Вы куда, теть Нин? На свиху спешите? Ай-яй-яй!

– Да, к своему хахалю бегу ненаглядному, – ответила она хохоча. – Уж больно соскучилась по нему.

– Ах вы, блудница! – бросил он. – Смотрите, при встрече с ним не задушите его в своих объятиях.

С лоском одетый, с сияющей улыбкой на лице, Андрей бесцеремонно вошел в гостиную к Анастасии Родионовне. Некая блудливость так и выпячивала из него и, казалось, зная о ней, он еще и кичился ею.

– Это ты, сорванец, – грустно улыбнулась Анастасия Родионовна. – Очень мобильно, очень.

– Еще бы, – произнес он усаживаясь. – Ведь любимая тетка позвала. Что за спешность?

– У меня к тебе дело, племяш. Хочу поручить тебе кое-что.

– Тетя Аня, – удивился Андрей, – вы же всегда говорили, что мне нельзя поручать никакого дела.

– Это дело как раз по твоей части. Уж я надеюсь, что с этим делом ты справишься как никто другой.

– Я слушаю, тетка моя, – играючи выпалил он.

– Хватит паясничать. – Она сложила руки на груди. – Ты знаешь новости?

– Какие? Надеюсь, хорошие.

– Очень. Твой братец решил жениться.

– Ха, так давно пора! – радостно воскликнул он.

– Пора-то, пора. Но на ком?! На девчонке!

– Ну, правильно. Не на мальчике же.

– Очень остроумно. Он решил жениться на невесть какой соплячке!

– Сколько же ей лет? – спросил Андрей.

– Двадцать. – Андрея брови поползли вверх. И она добавила: – Да-да, двадцать лет.

– Но хоть хороша собой?

– Какое это имеет значение. Не дурна, скажем так. В пол смотрит. Скромницу из себя строит.

– Может, так оно и есть.

– Жди! Вот ты и должен доказать, что она не та, за кого себя выдает.

– Я?! Каким образом? Что-то я не ловлю.

– Что тут не понятного? Не ловит он… Ты должен ее соблазнить.

– Как соблазнить? – поразился Андрей.

– Может, мне еще научить тебя как? Что-то я тебя не узнаю.

– Соблазнить-то для меня не проблема. Просто я имею в виду последствия.

Ничего себе, перейти дорогу брату.

– А ты не знал. Ты ее увидел, она тебе понравилась, и все дела.

– Это ясно. А если у меня не получится, и она выйдет за него? Как я буду выглядеть, когда пожалую на их свадьбу?

– Опять же, ты не знал – это, во-первых. Во-вторых, как это у тебя не получится?! И, наконец, в-третьих, так или иначе, свадьбы не будет! У тебя есть неделя. Алексей сегодня уехал и будет через неделю. До его приезда ты должен решить эту задачу. Я бы сказала, задачку.

Сосредоточенно размышляя, Андрей впился взглядом на свою родственницу.

– Неделя, – сказал он. – Бывают такие крепкие кадры, что нужно больше времени. А соблазнить всех можно. Если очень захотеть, конечно. Найти слабые места, надавить на них, и все.

– Вот это уже мне нравится. Ты должен управиться за неделю. Да я уверена, что для нее и неделя много. Ты быстро ее сломаешь. Это будет хорошим уроком для Алексея. Есть такая девушка как Вероника, и возраст у нее подходящий, а он рехнулся. Это в сорок лет!

– Ему разве сорок?

– Нет, пятнадцать. Будто ты не знаешь!

Андрей игриво посмотрел на Анастасию Родионовну.

– Ох, тетка, на что вы меня толкаете.

– На благородное дело.

– А где эта ваша скромница?

– Здесь. В этом доме.

– Как здесь? – всполошился он. – Она же увидеть меня может!

– Я имею в виду, что она живет здесь. А сейчас она в институте. В том же, где ты учишься и который ты никак не можешь окончить. У нее там сейчас какие-то курсы. Каждый день ее возит туда наш Николай. Завтра я лишу ее этой возможности. Ну, как, ты готов?

– А что мне будет при удачном для вас исходе?

– Ах, ты, засранец! Избаловала тебя твоя мать вконец. Что же ты ждешь от меня? У тебя же все есть.

– Все равно, должен быть определенный интерес, я бы сказал, стимул.

– Стимул – моя любовь.

– Это стоит того, тетка. Кстати, вы баловали меня больше, чем моя мать.

– Потому что ты засранец, как это не парадоксально. Сорванец.

– Потому что ваш сорванец, – он заговорщески подмигнул ей.

– Завтра утром в девять будь у института. Она выйдет из нашей машины.

Это и будет она.

– Есть тетка!

– Только очень постарайся.

– Не сомневайтесь. Только учтите, если вдруг так получится, что из-за всего этого Алексей решит меня побить, вы станете на мою защиту.

– Встану – встану. Да он еще и спасибо нам скажет, что мы ее разоблачили. Ну а теперь иди. Она может скоро появиться. Не хватало, чтобы она застала тебя здесь. Да, когда все получится, надо это как-то зафиксировать. Для доказательства! – Анастасия Родионовна подняла вверх палец, на котором был одет перстень. Перстень засверкал своими камнями, и Андрей обратил на него внимание. Кивая на перстень, он спросил:

– Тетя Аня, скажите: почему фамильные драгоценности у вас сохранились, а у мамы нет?

– Потому что твоя мать круглая дура, – ответила она улыбаясь.

– Понятно.

– Ничего тебе не понятно. Это непросто старинные драгоценности, но еще и память о предках, что для меня свято. А твоя мать относилась к ним совсем иначе и поэтому без сожаления все свое пустила на бизнес.

– Но ведь успешно.

– Да, но это никоем образом не оправдывает ее.

Андрей поцеловал Анастасию Родионовну, пожелал ей здоровья и тотчас удалился, сияя в улыбке.

Проводив взглядом племянника, Анастасия Родионовна открыла книгу с недочитанной там мелодрамой. Анастасия Родионовна была страстной любительницей мелодрам, и когда они попадались ей талантливо написанные, она получала истинное удовольствие. Но в последнее время стоящие произведения ей встречались крайне редко.

Прочитав несколько страниц, до нее дошло, что ее глаза читают безотчетно, ибо из прочитанного ее мозг ничего не воспринял. Ее мысли были заняты другим, и она поняла, что в продолжение ее любимого занятия нет никакого смысла.

Анастасия Родионовна закрыла книгу и бросила ее на журнальный столик. Включила телевизор и тут же отключила его. Ей захотелось на ком-то сорваться, но, к ее сожалению, в доме она находилась одна. В очередной раз Анастасия Родионовна застучала пальцем по столику.

Света заняла ее мысли.

У нее была неделя, чтобы раскусить эту молодую особу. Отъезд Алексея оказался как нельзя кстати, и она порадовалась этому удачному для нее стечению обстоятельств. В противном случае, отчего она содрогнулась, ей бы ни за что не удалось распознать эту новоявленную невестку. Во всяком случае, сделать это было бы весьма трудно. Бесспорно, – как бы еще раз подтверждая свою мысль, отметила для себя Анастасия Родионовна, – в присутствии Алексея, когда эта девчонка могла бы прятаться за его спиной, вывести ее на чистую воду было бы делом проблематичным. В принципе, это и происходило все то время, как она стала жить в их доме. Вот уж воистину, все что ни делается, делается к лучшему, заключила она и еще раз испытала некоторую радость относительно отъезда Алексея.

Ее несколько приподнятое настроение было омрачено приездом Светланы.

Войдя в дом, Света скрылась в отведенной для нее комнате, а привезший ее Николай прошел к Анастасии Родионовне.

– Я вам не нужен? – спросил он. – Мне Алексей сказал, что я не нужен буду вам, но я все-таки решил у вас спросить, на всякий случай. Вдруг изменилось что.

– Нет, не нужен, – беспечно ответила она.

Николай кивнул головой, намереваясь уйти, но Анастасия Родионовна, остановив его жестом, сказала:

– Николай, завтра отвезешь эту… как ее… Свету, а потом поставь машину на профилактику.

– Зачем? – удивился Николай.

– Что за глупый вопрос? Зачем ставят машину на профилактику?!

– Так я уже ставил ее, – ответил он, – и не так давно.

– Значит, поставь еще раз, – с металлом в голосе произнесла она. И после секундной паузы очень мягко добавила: – А потом, до приезда Алексея, отдохни.

– А как же Света? – спросил он вдруг. – Как она будет добираться до института?

«Еще один поддавшийся ее чарам», – подумала она и выпалила:

– Это не твоя забота, Николай. Не барыня, доедет на общественном транспорте.

– Тогда ей придется вставать ни свет, ни заря, чтобы вовремя попасть в институт.

– Тебе-то что, я не пойму!? – взревела Анастасия Родионовна.

Николай опомнился и от греха подальше с виноватым видом промолвил:

– Ничего, все ясно. Я могу идти?

– Иди.

Николай с облегчением удалился, а Анастасия Родионовна бросила гневный взгляд в сторону комнаты, где поселилась Света. Интересно, подумала она, когда эта кукла соизволит выйти из своего гнездышка? Решив не дожидаться ее появления, Анастасия Родионовна сама пошла к ней – стремительно, как молодая львица.

Постучав в дверь ее комнаты, она громко сказала:

– Я жду тебя на кухни. Два часа, обедать пора.

Света что-то прокричала ей в ответ, но она уже не слышала ее. А точнее, не захотела, ибо, как только Света подала голос, она тут же отошла от двери и захлопала в ладоши. Специально! Ну не хотела она слышать ее в эти секунды!

На кухне раздраженная Анастасия Родионовна взяла себя в руки. Ей удалось успокоиться как раз к тому времени, когда появилась Света, «скромница, смотрящая в пол». Милая и трогательная она встала у порога в замешательстве. Анастасия Родионовна недовольно на нее покосилась, от чего Света совсем растерялась. Она выглядела, как провинившаяся школьница и, как ни странно, этим своим видом заставила Анастасию Родионовну сжалиться над ней. «Но меня, девочка, этим не купишь», – тем не менее, подумала она.

– Что стоишь, присаживайся, – со снисхождением, подобно царице, произнесла Анастасия Родионовна.

Света присела, озираясь вокруг. Она задерживала взгляд на чем угодно, только не на Анастасии Родионовне, которая в свою очередь пожирала ее глазами. Анастасия Родионовна не без чувства удовлетворения наблюдала, как Света мучается от того, что находится не в своей тарелке. Повисло тяжелое молчание – тишина, которую нарушала хозяйка, постукивавшая пальцем по столу.

– Нина Петровна заболела, – наконец сказала Анастасия Родионовна. – Теперь тебе самой придется справляться по дому.

– Я с удовольствием, – с подкупающей искренностью произнесла Света, и впервые за все время нахождения на кухни посмотрела на Анастасию Родионовну. – Я и обед могу приготовить. Все что хотите. Я все умею готовить, даже пирожки могу печь. Вы любите пирожки? Мне нравиться готовить. Я с семи лет готовлю. Я и шить могу и вязать. Вот видите на мне эту кофточку, это я сама связала.

Анастасия Родионовна была несколько удивлена, когда Света умолкла. Но ни тем, что Света такая мастерица на все руки, а тем, с каким энтузиазмом она откликнулась на ее предложение, а точнее будет сказано, указ. Словно она предложила ей поучаствовать в празднике, а не в тяжелой, по ее мнению, работе по дому.

– У тебя времени будет мало, – произнесла Анастасия Родионовна со скрытым издевательством. – У тебя институт, а тут еще Николай ставит машину на профилактику. Тебе придется туда и обратно ездить на автобусе или электрички. Не знаю, что там едет, не ездила.

– Это не страшно, – также воодушевленно сказала Света. – Я все успею. Вы не волнуйтесь. Вы и не почувствуете, что нет Нины Петровны.

– Посмотрим, – вставая с места, произнесла Анастасия Родионовна.

– Кушай без меня, мне пока не хочется. – Она вышла из кухни и на ходу, не оборачиваясь, добавила: – Да, завтра Николай еще отвезет тебя утром в институт. Только утром!

Анастасия Родионовна прошла в свою комнату и прилегла на кровать. Дневной сон был для нее законом. С мыслью о том, что нечего себя изводить, а дождаться когда Андрей поставит все на свои места, Анастасия Родионовна безмятежно заснула.

 

* * *

События последующих дней развивались в разрез предполагаемого сценария Анастасии Родионовны. Такое она не могла представить себе даже в смелых фантазиях. Подобное разве что могло присниться ей. Ну, никак не ожидала Анастасия Родионовна, что в итоге Света сможет ее очаровать. Но Анастасия Родионовна не торопилась признаваться в этом. Ей мешало ее чрезмерное самолюбие и еще, самое главное, ее звериное чутье. Когда Анастасия Родионовна чего-то не знала или не понимала, то она всегда полагалась на чувство, и чтобы оно подвело – такого случая не было в ее жизни.

Казалось бы, все хорошо, если не одно НО. Анастасии Родионовне не давали покоя Светины глаза, которые не могли скрыть некое испытываемое ею чувство какой-то вины перед ней или вообще – перед кем бы то ни было.

Света показала себя прекрасной хозяйкой и, в сущности, невооруженным глазом было видно, что дом для нее не просто дом, а нечто большее. Ту любовь, какую она проявляла к дому, нельзя было сыграть, как нельзя было сыграть и то ее теплое отношение, какое она проявляла к ней самой. Да еще тут в придачу Андрей, который никак не мог выполнить ее поручение, что тоже говорило о многом в пользу Светланы.

Был еще один сильный аргумент в пользу Светланы, если не сказать, главный. Как ни странно, он крылся в мелодраме, которую читала Анастасия Родионовна. Уж очень ее история была схожа с той, что развивалась в романе, где одними из главных его персонажей были старая женщина и терроризируемая ею ее молодая невестка, представлявшая собой привлекательную и порядочную девушку. Свекровь так неоправданно изводила ее, что бедная – в прямом и переносном смысле – невестка была готова бежать от нее, куда глаза глядят. Читая об этом, Анастасия Родионовна возненавидела эту старуху, и стала переживать за девушку, желая ей в ее дальнейшей истории благополучный исход. Не желая походить на умалишенную старуху мелодрамы, а именно так она представлялась ей из-за своих маразматических действий против своей невестки, Анастасия Родионовна невольно стала смотреть на Светлану другими глазами.

Короче, первоначальные ожидания Анастасии Родионовны разбивались в пух и в прах. Она была крайне растерянна и совершенно не знала, что ей делать дальше.

 

Казалось бы, все очевидно, Светлана чистое создание, не от мира всего, можно сказать, что она воплощала все лучшее, что может найти в ней нормальный человек, и, тем не менее, на сердце Анастасии Родионовны было не спокойно.

Она торопила Андрея, но тот говорил ей, чтобы она набралась терпения. И при этом где-то подспудно, еще не осознавая этого, Анастасия Родионовна не хотела, чтобы Андрей совратил Светлану. Дух противоречия охватил ее с ног до головы и, в конце концов, после долгих и мучительных размышлений она остановилась на том, что коли, суждено быть тому или иному, так оно и будет. И тогда ей надо будет только смириться с этим.

По истечении недели, накануне приезда Алексея, когда Света была в институте, к Анастасии Родионовне приехал Андрей, также с лоском одетый, но уже без своей неизменной улыбки. Его и некая блудливость куда-то подевалась. Анастасия Родионовна впервые видела таким своего любимого племянника.

– Добрый день, теть Ань, – сказал он понуро.

– Добрый – добрый, – едва слышно проговорила она. – Что скажешь?

– Ничего, кроме того, что Алексею крупно повезло.

Анастасия Родионовна вяло улыбнулась.

– Даже так?

– Даже так. Я применил с ней все что мог. Все оказалось впустую. Оставалось разве что насильно, но это, сами понимаете, было бы в счет в нашем с вами деле. Она любит Алексея. Во всяком случае, она верна ему. И мне кажется, будет верна ему до гроба жизни. Это мой первый промах, и я рад этому. Много я видел девушек, но такую впервые. Она словно с другой планеты. И скажу больше: я бы с удовольствием сам оказался на месте своего братца. Алексей далеко не дурак и разглядел ее сразу. Так что извините, теть Ань.

– Не извиняйся, – сказала Анастасия Родионовна так, будто на все ставила жирную точку, – я тоже не разочарована таким исходом.

– Правда?! – оживился Андрей.

– Правда, – уверенно ответила она. – Ведь я прожила с ней бок о бок неделю и пока соглашусь с тобой.

– Все-таки «пока»?

– Да, пока. Жизнь не предсказуема. Поживешь с мое, поймешь.

– Значит, мы будем гулять на свадьбе? – спросил Андрей, вернув своему лицу сияющую улыбку.

– А тебе только погулять, сорванец, – ответила она скучающим тоном. – Посмотрим – посмотрим. Рано бить в литавры.

Во дворе резко потемнело, и поднялся шквальный ветер. Андрей глянул в окно.

– О, сейчас такое будет! – воскликнул он. – Поеду я, может, успею трассу проехать, пока все не начнется. Не люблю ехать по трассе, когда потемки и ливень.

– Лучше пережди здесь, – предложила ему Анастасия Родионовна.

– Нет, поеду я, – отказался он. – И потом, я не хочу, чтобы меня застала Света. Как я ей в глаза посмотрю? Пускай пройдет время! – Он бросился к выходу. – Пока тетка! Алексею привет!

От ветра забилось окно, и Анастасия Родионовна встала, чтобы его закрыть. Закрыв окно, она пошла по другим комнатам, дабы закрыть окна и там. Анастасия Родионовна вошла и в комнату Светланы. К тому времени уже пошел проливной дождь, и из-за сильного ветра через открытую там форточку вода попадала на подоконник и пол. Она проворно закрыла форточку, успев слегка намочить свои уложенные в прическу волосы.

– Надо же, как разыгралось, – сказала она сама себе.

Едва она хотела покинуть комнату, на ее глаза попалась валявшаяся у кровати толстая тетрадь. Анастасия Родионовна подняла тетрадь и где-то на середине машинально ее раскрыла. Это был дневник Светланы. И там, где остановился ее взор, она прочитала следующее:

 

...

Страница закончилась, и чтобы дочитать текст, нужно было открыть следующую страницу, но Анастасия Родионовна не смогла это сделать. Пребывая в шоке, у нее перехватило дыхание. Она присела на кровать и отбросила от себя тетрадь так, будто получила от нее сильный ожог. Брезгливо потирая и тряся руками, Анастасия Родионовна в сердцах произнесла: «Вот и все! Ах ты, «божий одуванчик», ей почти удалось всех нас одурачить. Недаром мое сердце чувствовало. А эти ее глазки… То-то ты смотрела в пол. Ай да, Алексей!»

Анастасия Родионовна, будучи сильной женщиной, заставила взять себя в руки и успокоиться. Лежащая вновь на полу злосчастная тетрадь опять привлекла ее внимание. С отвращением, глядя на нее, у Анастасии Родионовны вдруг закралась мысль: «А ее ли это дневник?» Отгоняя от себя сомнение, она все же взяла тетрадь в руки и открыла ее первую страницу, где черным по белому было написано: «Света Савицкая. Мой дневник». «Вот и все», – еще раз повторила Анастасия Родионовна. Но спустя секунду, вдруг, неожиданно для себя, она не захотела поверить тому, что прочитала буквально минуту назад. «Так не бывает», – произнесла она и открыла следующую страницу.

 

...

Анастасия Родионовна пролистала дневник на несколько страниц вперед. Ее одолевало чувство стыда и ей захотелось прекратить такое гнусное занятие, как чтение чужого дневника. Однако пошли новые строки, и она продолжила.

 

...

Анастасия Родионовна, из-за желания скорее покончить с этим, вновь пролистала дневник на несколько страниц вперед. Ей бы бросить все это к черту, но некая сила толкала ее и дальше творить это отвратительное, в полном смысле этого слова, деяние. От чувства своей вины она была так взволнована, что тряслись ее руки, отчего они с трудом удерживали дневник. Она продолжила.

 

...

Анастасия Родионовна очередной раз пролистала дневник вперед.

 

...

Анастасия Родионовна еще раз пролистала дневник вперед. Ее глаза наткнулись на ту страницу, где было написано то, что первое она прочитала в этом дневнике. Тогда она прервала свое чтение, но на этот раз ей захотелось дочитать все до конца.

 

...

Анастасия Родионовна в последний раз пролистала дневник вперед.

 

...

Анастасия Родионовна дневник закрыла.

 

* * *

То, чего Анастасия Родионовна добивалась и не могла добиться, теперь же она с легкостью могла сделать благодаря тому, что сжимала в своей руке – настоящая бомба для Алексея. Зная характер сына, Анастасия Родионовна была уверена, что он никогда не перешагнет через то, что скрывал этот дневник – через то главное, что скрыла от него Светлана. Алексей ее сын, а потому он никогда не допустит возможность того, чтобы на него указывали пальцем по известной причине. Он никогда не станет посмешищем в чьих бы то ни было глазах.

Анастасия Родионовна привстала, в задумчивости устремив свой взгляд на камин. В этом положении ее застала приехавшая из института Света. Она впилась глазами в свой дневник, задрожав как осиновый лист.

Анастасия Родионовна видела, как Света с трудом удерживается на ногах и как ее лицо стало бескровным, подобно мертвецкому. В ее глазах читалось – ужас и понимание своего краха. Еще немного и она упала бы без чувств.

Анастасия Родионовна подошла к ней вплотную и, после небольшой паузы, сказала:

– Я вошла в твою комнату, чтобы закрыть форточку. Дождь заливал подоконник и пол. – Она указала на тетрадь. – Что это? Она валялась на полу.

– Мой… дневник, – с трудом, словно на последнем вздохе, произнесла Света.

– Негоже бросать его, где попало, – назидательно сказала Анастасия Родионовна. – Свои не будут читать чужой дневник, но кто-то посторонний может же заглянуть в него. – Она протянула ей дневник. – Возьми и сожги его. Вести дневник удел молоденьких девушек, а ты готовишься стать женщиной, женой, матерью, наконец. Переодевайся, и будем обедать.

Оставив Свету, Анастасия Родионовна прошла в гостиную. Она присела в кресло, запрокинув ноги на журнальный столик. Перед ней на столике лежала книга – последняя мелодрама, которую она прочитала. Глядя в задумчивости на книгу, она заговорила сама с собой:

– Да, эта лучшая мелодрама в моей жизни. Я была ее участником и ее соавтором. Без моего соавторства разве что финал мог бы быть другим. Но я не думаю, что любой другой финал был бы по душе кому-нибудь.

Анастасия Родионовна вновь, по своему обыкновению, стала постукивать пальцем по столику.

 

Родная кровь

На крыше ветер дул сильно, но не настолько, чтобы ему помешать. Он прицелился.

Цифра «семь» его любимое число, и перед выстрелом он обязательно наудачу сосчитает до семи. Это стало его привычкой. Впрочем, наудачу он считал до семи и в других случаях.

В отличие от прошлого раза Александр мог не спешить, поскольку эту возможность ему давал человек, на которого он направил свою винтовку. Не спешила намеченная его жертва, не спешил и он.

Держа на мушке цель, Александр спокойно считал: «Один, два, три…» И лишь на десятой секунде, произнеся мысленно «семь», он нажал на курок.

Сверху ему было хорошо видно, как человек, в которого он стрелял, повалился на асфальт.

Пока охрана бегала вокруг, уже мертвого, своего подопечного, Александр оставил оружие на крыше, а сам спустился вниз на улицу, где растворился среди прохожих.

Седьмой, последний заказ, был выполнен.

У дома, где Александр снимал квартиру, ему не понравилось – вызывала подозрение с затемненными стеклами незнакомая ему машина, которая стояла возле его подъезда. Он точно знал, что никому из жильцов дома эта машина не принадлежит – от нее так и веяло опасностью.

«Вычислили суки», – выругался он и поехал на свою другую съемную квартиру. У него их было несколько, потому что он никогда не проводил две ночи кряду в одной и той же квартире. Всегда и во всем соблюдать осторожность – главная его заповедь и, будучи верен ей, он не раз спасал свою шкуру: и когда служил в армии, и когда воевал на Кавказе, и когда профессионально занялся заказными убийствами.

Во дворе дома другой квартиры было спокойно. И все же Александр не пошел через подъезд, а поступил иначе: он поднялся по пожарной лестнице на крышу, потом проник на чердак и уже оттуда осторожно прошел к себе.

Едва он ступил на порог квартиры, затрезвонил его мобильник.

Ему звонил его деловой партнер Гришка, такой же бывший воспитанник детского дома, каким был он сам. Когда-то, давно, этот факт их и сблизил.

– Я слушаю, – сказал Александр.

– Ты где, – спросил Гришка.

– Я на третьей.

– Я скоро буду.

– Хорошо.

Александр налил в бокал вино – непременный атрибут после удачного дела, – сделал глоток и прошел в ванную, чтобы побриться.

Он взял пену для бритья, бритву, но бриться не стал – передумал. «Не сейчас, не к чему», – сказал он себе и, собрав свои туалетные принадлежности, бросил их в дорожную сумку. Туда же он побросал пару рубашек, кроссовки и спортивный костюм. Больше ничего брать с собой Александр не хотел, и те вещи, что занимали добрую половину шкафа, он оставил на месте. «Будем драпать налегке», – бросил он.

Допивая вино, Александр смотрел в окно. Двор жил своей обычной жизнью: сосед по лестничной площадке выгуливал свою собаку, женщина с последнего этажа сюсюкалась на скамейке со своим грудным ребенком, копались в песочнице дети из соседнего подъезда. Появился дворник – таджик, добросовестно замахавший метлой.

Продолжая наблюдать за прилегавшей к дому территорией, Александр дождался Гришку. Оглядываясь по сторонам подобно нашкодившему подростку, он приближался к подъезду.

Гришке было тридцать лет от роду, а выглядел он как юнец. Его невинное лицо совсем не соответствовало тому, чем он занимался. Это Александр – плотного сложения, с пунцовым лицом и с прожигающим взглядом соответствовал образу человека сеющего смерть. А этот, в общем-то, хлюпик, казался человеком, не способным обидеть даже муху.

Убедившись, что за Гришкой нет «хвоста», Александр подошел к наружной двери и посмотрел в глазок.

Спустя три минуты Гришка показался на лестничной площадке, и Александр распахнул перед ним дверь.

Весь взмокший, Гришка прямо с порога выпалил:

– Дай мне чего-нибудь выпить. Водка есть?

– Водки нет, – сказал Александр, наливая ему в рюмку коньяк.

– Что за дозу ты мне наливаешь? Будто сердечные капли мне даешь. У меня с сердцем все в порядке пока, – недовольно произнес Гришка.

– Это же коньяк.

– Я не на приеме. – Он взял стакан. – Давай наливай сюда до половины.

Наливая требуемое, Александр спросил:

– Бабки с тобой?

– Да.

– Проблем не было?

– Нет, не было. Хватит и тех, что уже есть.

Опустошив стакан, Гришка вынул из своей небольшой сумки увесистую пачку долларов.

– Здесь все? – поинтересовался Александр.

– Да. – Гришка плюхнулся в кресло. – Надо было давно уносить отсюда ноги, а ты давай седьмого, седьмого. Обложили со всех сторон. Так и горит земля под ногами. И менты ищут нас, и братва… Крепко мы с тобой попали. Столько врагов, сколько у нас, по-моему, ни у кого нет. Но ничего, ничего…

– Это наша судьба такая, быть гонимыми. Все было предначертано нам с детства, – задумчиво сказал Александр.

– Какая там судьба, все дело в деньгах. Был спрос, хорошо платили, вот мы и ввязались в это дело. Всем мы были нужны: и бандюгам, и коммерсантам, и чиновникам, и даже ментам, пускай и бывшим. Всем этим дерьмом я уже по горло сыт. Тебе что, ты нажимал на курок, и все, а я варился в этом котле и выкладывал тебе все на блюдечке. Ну, теперь конец. Сегодня до столицы, а там за бугор. И прощай матушка Россия. Несчастная ты наша.

– А почему несчастная? Если бы не эта Россия, где бы мы с тобой столько бабла заработали?

– А я что говорю? Заработали здесь, и валить пора. Гори она огнем.

– Тебе не жалко свою Родину?

– А что она дала мне, чтобы ее жалеть? Родина… Родина – это не то место где ты родился. Родина – это то место, где тебе хорошо.

– А мне тяжело ее покидать. Здесь я чужой и там буду чужим. Но здесь хотя бы язык родной.

– Ты там чужим будешь, но с деньгами. И тебя уважать будут. А здесь, чтобы тебя уважали, нужно иметь миллиард. И то не факт. В любой момент могут надолго упечь в клетку. Может, ты уже передумал дергать?

– Нет, не передумал. Кроме земли и люди должны держать. А какие люди нас держат здесь, никакие.

– Тогда передохнем, дождемся темноты и тронем. На Москву!

– Я только навещу тетку, – твердо произнес Александр.

– Какую еще тетку?

– Нину Николаевну, она была подругой моей покойной матери.

– Ты с ума сошел! На хрена тебе лишний раз маячить по городу?!

– Я должен попрощаться. Она единственный человек, кто был у меня все эти годы. Видишь, я даже не побрился. Меня и не узнаешь сразу.

– Ты же сейчас говорил, что у тебя здесь нет никого.

– Это совсем другое.

– Смотри, тебе решать, мое дело тебя предупредить. Чувствую, не к добру эта твоя затея.

Александр надел кепку, надвинув ее на лоб по самые глаза.

– Ты отдыхай, а я скоро, – сказал Александр.

– В такси не садись, лови частника. Все таксисты могут быть предупреждены, – произнес Гришка, обеспокоенный уходом своего напарника.

– За кого ты меня принимаешь, – усмехнулся Александр и, сосчитав до семи, вышел из квартиры.

Он направился в больницу, где из-за своего крайне тяжелого состояния здоровья находилась Нина Николаевна. Александр заботился о ней уже много лет и помогал ей намного больше, чем ее родные дети. Последнюю помощь он оказал ей в больнице, когда узнал, что она лежит там в коридоре. Александр дал всесильную взятку и Нине Николаевне выделили отдельную палату. Своей помощью ей и постоянным вниманием к ней он таким образом благодарил ее за доброту, которую она проявила к нему в его детские годы.

Родители Александра погибли в автокатастрофе, после чего он попал в детский дом. И Нина Николаевна была единственным человеком, кто его навещал. Очень редко, но эти редкие минуты, часы, были для Александра самыми счастливыми мгновениями детства – детства в детском доме. Они дорогого стоили, особенно на фоне других детей, к которым никто и никогда не приезжал.

Александр вышел на дорогу к остановке. В эту самую минуту там остановился рейсовый автобус. Недолго думая, он запрыгнул в него и сел на заднее сиденье.

Проехав четыре остановки, Александр с автобуса сошел и где-то с полкилометра, что еще оставалось до больницы, прошел дворами, пряча лицо от случайных прохожих.

Построенная еще при последнем царе больница выглядела постыдно. Это касалось как ее внешнего вида, так и внутреннего. Александр подумал о том, что в подобных стенах больницы очень мала вероятность на излечение даже самой безобидной болезни. Более того, попади туда здоровый человек, он может с легкостью заболеть. Такой угрюмый, сырой, с покосившимися стенами дом, должны были отвести под морг, чтобы в новом для него качестве, учитывая его плачевный вид, он мог олицетворять конец несчастной и нечеловеческой жизни большинства жителей города.

По обшарпанной лестнице Александр поднялся на последний этаж, который в отличие от первых двух этажей больницы находился в относительно сносном виде. Надо полагать, что лет двадцать назад этот этаж приводили в порядок, когда как до первых двух руки так и не дошли. Лишь палата Нины Николаевны не вызывала никаких нареканий – она была после ремонта и в ней чувствовался запах свежей краски.

Александр застал Нину Николаевну в кровати. Ее бледное лицо сразу же бросилось ему в глаза, как и ее потухший взгляд, оживший лишь после того, как она увидела его.

– Ой, Саша, какой ты обросший, – чуть раздвинув губы в улыбке, сказала Нина Николаевна.

– Как вы? – спросил Александр, присев у ее кровати.

– Неважно. Никакого толка нет от того, что я здесь лежу.

– В исцеление надо верить, иначе ничего не поможет.

– Верь-не верь, а все равно скоро…

– Мне не нравится ваше настроение. Вы меня огорчаете.

– Хорошо не буду. Будем держаться.

– Что говорят врачи?

– Пока ничего, все проверяют.

– Дети заходят к вам?

– Заходят.

– Вам что-нибудь нужно?

– Ой, Саша, ничего мне не нужно. Славу богу, у меня все есть.

Александр вынул из кармана конверт и положил его под подушку Нины Николаевны.

– Здесь деньги, – сказал он.

– Не надо, зачем?

Нина Николаевна потянула руку под подушку, но Александр остановил ее:

– Не утруждайте себя.

– Саша, ты и так на меня много потратил. Забери обратно.

– И не подумаю. Вы в свое время тоже тратили.

– Да что я тратила, сравнил.

– Для вас это были большие траты. У вас самой их было трое, а вы отрывали от них и приносили мне. А как вам было тяжело, я знаю.

– Как ты похож на отца, – изменившись в лице, сказала Нина Николаевна.

– Судя по фотографиям, что остались у меня, я бы не сказал.

– Похож, похож, – будто убеждая в этом саму себя произнесла она.

Александр подсел поближе к Нине Николаевне и нежно сжал ее руку.

– Нина Николаевна, – сказал он, – я должен уехать. Думаю, навсегда. Так сложились обстоятельства.

– А что случилось? – в испуге спросила она.

– Вам лучше не знать, но у меня все будет хорошо.

– Как же так? – Нина Николаевна пребывала в смятении. – Мне надо тебе кое-что сказать. Ты должен знать. Может, помру, а ты так и не узнаешь…

– Что? – Александр пристально посмотрел на Нину Николаевну, которая стала прятать от него глаза. Она молчала. – Что я должен знать, говорите.

– Саша, – в нерешительности произнесла она, – человек, который погиб с твоей мамой, не был твоим отцом. Твой родной отец другой человек.

– Что?! – опешил Александр. – Вы что говорите?

– Выслушай меня. Когда твои родители решили пожениться, твоя мама уже была беременна тобою. Но отец не знал об этом, мама хотела обрадовать его в день свадьбы. Однако свадьбе так и не суждено было состояться, потому что твоего отца арестовали и осудили на десять лет. Так вот, а осудили его за растрату. Ты же знаешь, в советские времена не шутили с теми, кто лез в карман государства. Из тюрьмы он написал маме, чтобы она не ждала его и устраивала свою жизнь. А твоя мама не сообщила ему, что у нее будет от него ребенок. Она не хотела, чтобы он терзал себя за то, что оставил ее одну с ребенком. Когда ты родился, появился Женя, который стал ухаживать за твоей мамой, он больно любил ее. Мама привыкла к нему, а потом, понимая, что тебе нужен отец, она вышла за него замуж. Он тебя усыновил и дал тебе свою фамилию. Ты же помнишь его, он тебя любил как родного. – Нина Николаевна тяжело вздохнула. – После того, как они разбились, царство им небесное, и ты попал в детский дом, я как-то хотела рассказать тебе об истинном твоем отце, но подумала, что раз ты видеть его не можешь, то зачем тогда понапрасну травить тебе душу. Решила, вот выйдет он из тюрьмы, а там видно будет. Ведь многие вообще не возвращались оттуда. После я узнала, что ему за попытку к бегству из колонии прибавили срок. И я поняла, что если он и выйдет, то это будет уже тогда, когда ты будешь самостоятельным человеком. Потом, когда ты пришел из армии, я знала, что по всем срокам он должен был быть уже на свободе, но решила не ворошить старое и оставила все как есть. Ты уж прости меня, что я не сказала тебе тогда.

Пока Нина Николаевна говорила, Александр неподвижно сидел, и едва она закончила свою исповедь, он, бросив на нее уничтожающий взгляд, сказал:

– Как вы могли не сказать мне этого раньше? – Александр опустил голову, сжав рукой лоб. – Сколько лет я был как одинокий волк и вдруг нежданно-негаданно у меня появляется отец – родная кровь. В детстве я очень долго не мог поверить в смерть родителей. Мне постоянно мерещилось, что они приезжают ко мне в детдом и говорят: «Сынок, все это игра, разве мы могли тебя оставить? Давай собирайся, поедем домой».

Александр резко вскочил на ноги и кинулся к выходу.

– Ты куда, Саша? – вслед ему крикнула Нина Николаевна.

– Мне нужно его найти, – на ходу бросил он.

– Господи, ты же не знаешь, как его зовут, – закричала ему вдогонку Нина Николаевна. – Родионов Владимир Петрович его зовут!

Забыв об осторожности, Александр остановил первую попавшею машину и поехал в центр, к главпочтамту, возле которого, насколько он помнил, находилось справочного бюро.

«Неужели судьба преподнесла мне подарок, – думал он. – Неужели после стольких моих черных дней я заслужил такую награду. Неужели я смогу увидеть своего отца?»

– Ты не можешь ехать побыстрее, – сказал он водителю.

– Куда же еще быстрее. Мы и так быстро двигаем, – пробурчал водитель, и, тем не менее, скорость прибавил.

Приближался конец рабочего дня, и Александр боялся, что взять справку он может не успеть. А ему не терпелось узнать уже в этот день, живет ли его отец в этом городе, да и жив ли он вообще?

Александр успел, застав внутри небольшой палатки рыжеволосую девушку, которая приводила себя в порядок, намереваясь, очевидно, уже покинуть свое рабочее место. Она проводила по своим губам помадой, когда он обратился к ней со словами:

– Девушка, вы мне не поможете? Мне нужен адрес Родионова Владимира Петровича. Если есть такой, конечно…

– Поздновато вы, – отозвалась девушка, да что ж делать, помогу. – Она убрала помаду в сумку. – Фамилию, имя и отчество еще раз повторите.

– Родионов Владимир Петрович, – повторил он.

Полистав толстенную книгу, девушка выписала из нее адрес.

– Вам повезло, – сказала она, – он оказался в городе один.

– В смысле? – не понял Александр.

– Бывает так, что одну и ту же фамилию с одним и тем же именем и отчеством имеют несколько человек, что живут в одном городе, – пояснила девушка и протянула Александру листочек с адресом.

Поблагодарив девушку и заплатив ей за услугу, Александр взглянул на адрес. Ему продолжало везти: указанный адрес находился в двух кварталах от того места, где он стоял.

Очень удачный день Александр воспринял как начало белой полосы в его жизни, и он уверовал себя в то, что удача не покинет его и в дальнейшем. Он почти не сомневался, что через пару минут его посетит радость от встречи с отцом. Предвкушая скорое свидание с ним, он уверенно зашагал по указанному адресу.

Старый двухэтажный дом, похожий на барак, привел Александра в уныние. Он никак не ожидал, что в центре города за довольно респектабельными зданиями скрывались и такие, убогие.

Чтобы попасть в дом, ему пришлось пройти через узкий дворик мимо мусорных контейнеров. У его ног прошмыгнула крыса, чей мерзкий вид подействовал на него так, что он весь внутри сжался. «Я вытащу тебя, отец, из этой дыры», – мысленно произнес он, подходя к нужной ему квартире на первом этаже. Сосчитав до семи, Александр нажал на кнопку звонка.

Всегда железное спокойствие покинуло его. Им овладело волнение – необычное, не знакомое ему ранее. Его сердце учащенно забилось, и в эту секунду он, убийца, казался себе растерянным юношей.

Никто не вышел на его звонок, и Александр нажал на звонок вторично. Он жаждал, чтобы хоть кто-то отозвался, но та мертвая тишина, стоявшая от него по другую сторону двери, очень скоро разбила на это всякую его надежду.

Александр подошел к двери соседней квартиры. Но и там на его звонок никто не вышел. «Надо подождать», – решил он, закуривая.

Пуская дым, он присел на ступеньку лестницы. «Интересно, – размышлял он, – как он выглядит? Наверно, не важно. Тюрьма не санаторий. Столько лет просидеть… Сделаю ему паспорт, да заберу его с собой. Хоть на старости лет поживет как человек».

Ожидание на лестнице невольно толкнуло Александра на воспоминания. Ему было что вспомнить, ведь с лестницами были связаны его четыре убийства.

Четыре убийства – четыре трупа, два других он оставил у подъезда дома и один, последний, – у ресторана. Когда Александр убивал четвертого, то вместе с ним он отправил на тот свет и двух его телохранителей. «Итого девять душ погубил плюс десять на Кавказе – получается девятнадцать», – подытожил Александр.

Из всех заказных убийств самым тяжелым для Александра было пятое, когда ему пришлось убивать человека, рядом с которым находились его жена и дочь. Их крики, женский и детский, еще долго стояли в ушах Александра после убийства. Была бы его воля, он не стал бы убивать человека на глазах его близких. Но дело в том, что таково было обязательное условие заказа. «Прикончить, чтобы он корчился на глазах своей семьи» – именно так Гришка передал ему слова заказчика. Это как же надо было его ненавидеть?!

«Если б я вырос не в детском доме, кем бы я стал?» – задал себе вопрос Александр. Вместо ответа он сказал себе: «Нет, я такой же, как большинство. Для Господа Бога мы едины – и те, кто убивает, и те, кто только желает смерти другому».

В ход пошла пятая сигарета, а так никто не появился – ни в одну, ни в другую квартиру, что находились на первом этаже, никто не торопился.

Александр привстал с намерением подняться на второй этаж, но там, где заканчивалась лестница, стояла дверь, на которой висел большой амбарный замок. Раздосадованный, он сплюнул и вернулся на ступеньку.

Едва он присел, на его мобильный телефон стал трезвонить Гришка, и ему пришлось поехать на свою съемную квартиру.

 

* * *

Гришка нервно вышагивал по комнате.

– Ну, где ты?! – возмутился он, как только появился Александр. – Я уже извелся весь. Повидался с теткой?

– Повидался, – угрюмо ответил Александр. – Я пока остаюсь здесь.

– Что такое? Что еще произошло, пока ты прошвырнулся?

– Я должен найти своего отца.

Гришка остолбенел.

– Не понял, твои же погибли.

– Отец, который погиб вместе с моей матерью оказался мне не родным. Мой родной отец другой человек.

– Ты не шутишь?

– Какие там шутки.

– Это тебе тетка сообщила?

– Да.

– Представляю, как она этим тебя огорошила.

– У меня уже и адрес его есть. Я был там, но никого не застал. Короче, пока не увижу его, я никуда не поеду.

– Ты рискуешь. Своими походами ты нарисуешься только так. – Гришка разлил по рюмкам коньяк. – Как так получилось?

– Долгая история.

– Что ж, давай выпьем за это. Честно говоря, если бы я узнал, что у меня есть отец, я бы за ним на край света пошел. Уж я-то понимаю тебя как никто другой. – Они выпили, и Гришка заполнил рюмки вновь. – А теперь давай выпьем на дорожку, мою дорожку. Извини, но наши пути здесь пока расходятся. Я рисковать не хочу и не могу. Если тебя знают по описанию, то меня – лучше не бывает. У меня шансов никаких. И потом, меня в Москве ждут.

– Ты сейчас на московскую трассу? – спросил Александр.

– Конечно, как договаривались с тобой. Ни на один вокзал я не сунусь.

Они выпили, присели на дорожку.

– В Москве сиди и особо не высовывайся, – сказал Александр.

– Я не больной. Паспорт возьму и все.

– Доберешься, позвони.

– Я-то позвоню, но я буду ждать тебя. Поживем еще за бугром, а?! Кстати, если это и есть точно твой отец, бери его с собой.

– Я это и собираюсь сделать.

– Денег у нас достаточно. Как хорошо, что мы в свое время в Москве купили наши хаты. Теперь они стоят целое состояние. Кто бы мог подумать.

– Да, это самое лучшее, что мы с тобой сделали.

Гришка встал и за ним Александр.

– Ну, прощай! – сказал Гришка. – Вернее, до встречи.

Они пожали друг другу руки и обнялись.

– Будь осторожен, – сказал Александр.

– Ты тоже, счастливчик, – улыбнулся Гришка, хлопнув Александра по плечу.

После ухода Гришки Александр допил коньяк и завалился спать. Эта ночь стала для него самой прекрасной из всех ночей, что были у него в жизни.

 

* * *

С раннего утра Александр помчался к заветному дому, где, к его глубочайшему разочарованию, так никого и не оказалось. Ни в доме, ни во дворе не было ни одной живой души, что расстроило его намного больше, чем в первый раз. Об отступлении не могло быть и речи, и он опять расположился на ступеньках, намереваясь ждать до победного конца. «Кто-то должен же появиться», – вырвалось у него.

Александр прождал до позднего вечера, выкурив за это время две пачки сигарет. Совсем отчаявшись от безрезультатного исхода дня, он вернулся к себе.

Ему улыбнулась удача только на следующий день. Прождав также до позднего вечера, он хотел было уже уходить, но, к его радости, вдруг появилась пожилая женщина. Бросив на Александра подозрительный взгляд, она замешкалась у входа в подъезд.

– Вы меня не пугайтесь, – подал голос Александр. – Мне нужен Родионов Владимир Петрович. А его все нет и нет. Вы, случайно, не знаете, где он?

Женщина стала рассматривать Александра изучающим взором.

– Что-то вы очень похожи на него, – сказала она. – Вы кто ему будете, не сын ли?

Слова незнакомки привели Александра в состояние радужного возбуждения.

– Да, я его сын, – ответил он, почувствовав, как непривычные для него слова приятно приласкали его слух.

– Понимаю, понимаю, – многозначительно произнесла она.

– Где он? Вы можете мне сказать?

– Молодой человек, он уже давно здесь не живет. Прописан он все еще тут, но живет в другом месте. Он как разбогател, так отсюда съехал. Я одна здесь осталась.

– А куда он съехал, не знаете?

– Странно как-то, что сын ищет отца.

– Так получилось.

– Понимаю, понимаю, – вновь многозначительно сказала она.

– Так вы мне подскажите, где можно его найти? – произнес Александр, теряя терпение.

– Подскажу, отчего не подсказать. Точно адрес он мне не говорил, не в курсе. А где находится его дом, знаю. Это домище вам найти не составит труда. Вы знаете на набережной ресторан «Маяк»?

– Да.

– Вот там, где кончается набережная, метров триста от «Маяка» и стоит его дом. Он один там.

– Большое спасибо! – произнес чрезмерно счастливый Александр. – Если бы не вы, я не знаю, что бы и делал. Вы меня очень выручили.

– Вам сильно повезло, я не думала сегодня сюда приезжать. Я была на даче и планировала находиться там еще дня три, но, узнав, что сосед по даче едет в город, решила приехать. Увидите Владимира Петровича, передавайте ему привет. Вера Николаевна меня зовут.

– Очень приятно. Обязательно передам. Еще раз спасибо и до свидания, – сказал Александр и вышел на улицу.

Пока Александр разговаривал с женщиной, на улице прошел дождь, поглотивший всю накопленную за день пыль. После душной лестничной клетки Александр неспешно пошел, вдыхая полной грудью свежий воздух.

Посреди глубокой ночи он не стал вваливаться в отцовский дом, где вполне могла проживать и его семья. Не желая этого, но свой визит к отцу Александр отложил на следующий день.

Завтра он увидит своего отца – разыскиваемый им человек ему родной отец. Если и была у Александра доля сомнения по этому поводу, то ее развеяла эта пожилая женщина, отметившая внешнею схожесть между ним и ее бывшим соседом. «Что-то вы очень похожи на него» – продолжали звучать в ушах ее слова.

Свет витрин в магазинах, свет фар машин, свет фонарных столбов – все радовало глаз Александра. Он никогда не ходил так, любуясь тому, что видел каждый день. Ночные огни привели его в восторг, словно они предвещали наступление большого праздника. Что-то похожее он испытывал накануне Нового года в своем далеком детстве, когда еще рядом с ним были его мать и человек, которого он принимал тогда за своего родного отца. Забытые ощущения вновь заполнили его душу.

Александр свернул на улицу, ведущую прямо к его дому. Было не близко, но ему хотелось преодолеть это расстояние пешком, наплевав на осторожность.

«Завтра я увижу своего отца, – произнес он про себя, – это я чувствую. И жаль, что никто из моих детдомовских друзей не будет знать об этом. Олег – сорвиголова, умер от передозировки наркотиков, Севка, умница, убит, а Мишка спился и уже ничего не соображает. Так и проведет свой остаток жизни в сумасшедшем доме. А ведь все они наперекор всему мечтали долго и счастливо жить. Наивные, они верили, что с их волчьим билетом у них есть место в этом мире. Один я выжил, да еще мне привалило такое счастье. За что такой подарок грешнику?»

Александр не заметил, как подошел к своему дому. Он ходил бы и ходил по двору до самого утра, но начавшийся ливень загнал его в дом.

Александр миновал ресторан «Маяк» и дошел до конца набережной. Далее дорога вела только на высокий берег, на который он и поднялся.

Продолжив свой путь, Александр вышел к мощной каменной ограде с распахнутыми настежь железными воротами. Оттуда перед ним открылась панорама дома и прилегающий к нему утопающий в зелени участок площадью не меньше гектара. Вся растительность, что находилась за оградой, была ухожена, над ней явно поработали садоводы – профессионалы.

Прежде чем войти в ворота, Александр сосчитал до семи.

У дома стояли машины и достаточно много людей, разбившихся на отдельные группы, в каждой из которой находились по три – четыре человека. Никто из них не обращал на него внимания, все были заняты разговорами между собой. Они говорили тихо и без жестов.

Атмосфера происходящего вызвала у Александра тревогу, и он подходил к дому с предчувствием недоброго. У входной двери дома стоял с безразличным видом мужчина крепкого телосложения. Его лицо Александр где-то видел, но где, он не смог вспомнить.

– Я к Владимиру Петровичу, – обратился к нему Александр, – вы не…

– Проходите, – не дав договорить Александру, сказал он.

Войдя в просторный холл, Александр замер. Его тревога оказалась неслучайной – перед ним, у стены напротив него, стоял дубовый гроб, вокруг которого было несколько венков. На одном из венков он прочитал: «Родионову Владимиру Петровичу от его друзей». Ватные ноги Александра сами пошли и привели его к гробу, где он увидел человека со скрещенными на груди руками. В гробу лежал его отец, тот самый человек, которого он собственноручно застрелил три дня назад, – его седьмая последняя заказная жертва. Александр вспомнил и лицо человека, стоявшего у входной двери. В тот злополучный день он находился среди охраны убитого.

По всему дому раздался леденящий душу крик Александра. Этот крик слышен был даже во дворе.

 

* * *

По дороге в Москву, в лесу, Александр закрепил один конец веревки за ветку, а другим, обмотал свою шею. Сосчитав до семи, он спрыгнул с бревна. Склонившаяся от тяжести тела ветка не переломилась.

 

Вам там понравится

После смерти моего мужа – он погиб в автокатастрофе – я осталась весьма обеспеченной женщиной и могла не работать до конца жизни. Но я была человеком деятельным, а посему продолжала руководить туристической фирмой, которая принадлежала моему мужу. Моя работа была мне по душе, я с ней, можно сказать, породнилась и без нее свое существование уже не мыслила.

Мой муж оставил мне еще несколько фирм, но туда я не совала нос. Я получала от них неплохие дивиденды, и они меня устраивали до такой степени, что интересоваться работой в этих самых фирмах мне было незачем. Причем, если учесть и то, что их специализация была для меня темным лесом.

После смерти моего мужа я впала в депрессию, в которой находилась довольно-таки продолжительное время. Без мужа белый свет стал мне немил и если бы не моя дочь Наташа, я даже не знаю, что бы со мной было. Она помогла мне выбраться из бездны мрака, куда я погрузилась с головой. Как всякая настоящая мать я нашла в ней утешение и смысл для дальнейшей жизни.

Наташа – славная девушка, совсем непохожая на нынешнюю молодежь, циничную, в массе своей, распущенную. Тонкая, романтичная натура, Наташа была настолько неземной, что меня это сильно пугало. Ее мироощущение никак не вязалось с окружавшим ее миром, где ей предстояло еще долго жить. Теми идеалами, которыми она жила, нещадно изгнаны из сознания людей и самое страшное гонения продолжаются.

Я очень боялась наступления того дня, когда Наташу посетит любовь к мужчине: она будет самозабвенной, страстной, до гроба жизни. Поэтому я очень хотела, чтобы Наташина любовь досталась такому человеку, который был бы достоин этой ее любви.

Наташа училась в университете, я работала, а свободное время мы прекрасно проводили вместе. Жили мы в нашем загородном гнездышке, и мне казалось, что нашему семейному счастью ничто и никогда не помешает.

Но как часто бывает, когда ничто не предвещает беду – как однажды это уже было – она все же врывается в наш дом, словно в отместку за нашу забывчивость. Своим посещением она как бы говорит нам, что это не дело так долго радоваться жизни, такая роскошь непозволительна еще никому.

Беда ворвалась к нам, когда Наташа, вся светившаяся от счастья, сказала:

– Мама, я полюбила одного человека.

Ее признание не было для меня неожиданной новостью. Незадолго до ее откровения я уже успела заметить в ней ту перемену, которая заставила меня подозревать ее в том, что она в кого-то влюблена – свое новоявленное состояние души и сердца она скрыть не смогла.

О своем подозрении я не стала говорить ей, решив, что коль это случилось, то пусть об этом она скажет мне сама, когда сочтет нужным. Я не торопилась услышать то, чего боялась больше всего на свете.

И вот, наконец, это прозвучало.

– Как его зовут? – спросила я.

– Игорь, – ответила она и, послав мне восторженную улыбку, добавила: – Он такой хороший и тебе обязательно понравится.

– Откуда он? Чем занимается?

– Он из Саратова, здесь снимает квартиру, а работает в какой-то фирме.

– В какой фирме?

– Я не спрашивала.

– А сколько ему лет?

– Двадцать восемь.

– Что ж, возраст у него вполне приемлем. И как давно ты его знаешь?

Наташа потупила глаза:

– Две недели.

– Ты считаешь, что этот срок достаточен, чтобы узнать человека? – укоризненно заметила я.

– Мама, если ты его увидишь, то сама все поймешь. Мы в клуб собрались, и он сейчас должен подъехать к нашему дому. Если хочешь, я приглашу его в дом, и ты сможешь на него посмотреть.

– Это не плохая мысль, – согласилась я. – А как ты с ним познакомилась?

– У меня спустило колесо, и он помог мне. Он так ловко поменял колесо!

– Конечно, лучше всех, – сказала я с подчеркнутой иронией, а потом добавила: – Он что, тоже был на машине?

– Да.

– На какой?

– На «восьмерке». А что?

– Нет, ничего.

Наташа с присущей ей задорностью подбежала к телефону и, позвонив Игорю, сказала ему, чтобы он, как подъедет за ней, не ждал ее в машине, а шел прямо в дом.

Едва я привела себя в порядок для встречи с гостем, раздался звонок в дверь. Наташа на крыльях радости бросилась в прихожую. Сгорая от нетерпения увидеть человека, покорившего ее сердце, я вышла вслед за ней.

Взглянув на Игоря, я обомлела. Мои глаза приковались к человеку, которого я знала. Это был тот самый Игорь – жиголо, и я с ним спала. Да-да, с этим молодым человеком, годившимся мне почти в сыновья, я спала.

Когда Наташа произнесла его имя, мне и в голову не могло прийти, что она говорит о том самом парне, которому я имела несчастье отдаться как женщина. И надо же было такому случиться, что именно он, из десятка тысяч молодых людей, проживающих в нашем городе, окажется избранником моей единственной дочери.

От полной неожиданности, от самой что ни на есть нелепой ситуации, я, испытывая стыд и позор, почувствовала, как у меня перехватило горло. Мои ноги подкашивались, и мне показалось, что из-под них уходит пол. Не дожидаясь падения, я жестом показала, чтобы они проходили в гостиную, а сама через неимоверную силу вбежала в ванную комнату. Не в состоянии совладать с собой, я рассчитывала найти там спасение в холодной воде. И она помогла мне, когда я окатила ею свою бесшабашную голову.

Я познакомилась с Игорем в тот период, когда из-за долгого отсутствия близкого мне мужчины, пребывала не в лучшем для себя состоянии. Об этом знала моя подруга и, желая сделать мне приятное, она пригласила меня в ночной клуб. Там, в секрете от меня, она – эта дура, не придумав ничего лучшего, договорилась с Игорем по поводу того, чтобы он, как бы по собственному желанию, обратил на меня внимание и провел со мной время. За эту услугу она ему заплатила. Ужас какой-то!

Представив Игоря как своего знакомого, подруга пригласила его за наш столик. Он присел и неожиданно для меня принялся откровенно ухаживать за мной.

Признаться, он мне понравился сразу, надо отдать ему должное: он владел полным комплектом приятного мужчины – ладно слаженный с хорошими чертами лица он был обходителен и с большим чувством юмора.

Я находилась в том возрасте, когда меня часто посещали сомнения по поводу моей привлекательности. И стимулятор в виде проявления ко мне, как к женщине, интереса молодого человека, конечно же, подстегнул меня. Неожиданно для самой себя я стала флиртовать с ним, что поначалу было воспринято мной как безобидная игра, не более того. Но эта игра увлекла меня и в итоге так затянула, что я забыла обо всем на свете. У меня появился азарт картежника, который не позволял мне остановиться. К тому же игра проходила в обрамлении интимной обстановке – музыка, вино, слабый мерцающий свет. Невольно мое женское начало забилось ключом, и удержаться от соблазна испытать забытые блаженства я не смогла, а вернее, не захотела. Моя взбунтовавшая плоть меня одурманила, как наркотик, и я, в конце концов, подобно маньячки, не отвечавшей за свои действия, целиком отдалась этому человеку. Одним словом, к моему стыду, потеряв здравый ум, я оказалась у Игоря дома в одной постели с ним.

Мне было хорошо с ним, скрывать глупо. Он оказался отличным любовником, и мне захотелось встретиться с ним еще раз. И когда утром, после проведенной с ним ночи, я ему сказала об этом, он ответил мне: «С удовольствием, но это будет стоить тебе…»

Какая прозвучала сумма, я уже не слышала, поскольку словом «стоить» он будто влепил мне увесистую оплеуху, которая меня оглушила.

От испытуемого мною чувства унижения я чуть было не впала в истерику. Я быстро сообразила, в чем дело, и в сердцах осудила подругу, виновную в моей отвратной ситуации. Кстати, вспышка неприязни к подруге за ее поступок помогла мне взять себя в руки и не раскиснуть перед Игорем, продолжавшим самодовольно нежиться в постели.

Одевшись, я сказала ему: «Ты не тянешь на такую сумму, ты явно переоценил свою значимость». Сказала и с поднятой головой покинула его, возмущаясь по пути домой его низостью. Зная, что я была в неведении об их сговоре в клубе, он, тем не менее, сказал мне о деньгах. Ничтожество, хотя бы в этот день не говорил о них!

Вычеркнув из памяти Игоря, я никогда не думала, что увижу его снова, причем в качестве возлюбленного моей дочери, – девочки, которой он с легкостью запудрил мозги. Если он смог вскружить голову мне, то, что говорить о наивной, не нюхавшей пороху Наташе. «Нет уж, – подумала я, – его длиннющим клещам нельзя давать тянуться дальше».

Я вытерлась полотенцем и, не обращая внимания на свой внешний вид, прошла к ним в гостиную.

– Что с тобой? – спросила меня несколько растерянная Наташа.

– Так, что-то в горло попало, – бросила я первое, что взбрело мне в голову.

Наташа представила нас друг другу.

Игорь спокойно сидел напротив меня. Его невозмутимость говорила мне, что создавшаяся щепетильная ситуация его нисколько не смутила.

Заложив ногу на ногу и уставив на меня свои бесстыжие глаза, он, отнюдь, не стремился отвести их от меня в сторону, хотя бы из-за ложной скромности. Мне даже показалось, что наша с ним встреча его забавляла. Своим поведением он еще раз доказал, что по части наглости и распущенности у него было все в ажуре.

– Вы, как я понимаю, собрались куда-то, – обратилась я к Наташе.

– Да, мама, а что?

– А ты до сих пор не одета. Ты одевайся, а мы пока поговорим.

– Я быстро, – весело сказала Наташа и побежала в свою комнату.

Мы с Игорем проводили ее нашими взглядами и, как только она скрылась от нас, он, лукаво блеснув глазами, произнес:

– Вот так встреча!

– Далеко нерадостная, – сказала я, решив сразу же брать быка за рога. – Ты понимаешь, что ты не для моей дочери. Между вами ничего общего быть не может.

– Почему? – спросил он, играя наивного мальчика.

– Я так хочу, – твердо произнесла я.

– Наташа взрослый человек и ей решать, – сказал он с усмешкой в глазах.

– Она правильно воспитанный человек и будет делать то, что я ей велю. Я постараюсь ей объяснить, почему ты ей не подходишь.

– А чем же я плох? – злобно поинтересовался он.

– Всем.

– Ты не можешь забыть тот день, когда мы с тобой шпокались?

– Выбирай выражения! – отрезала я его.

– Оно как нельзя точно определяет ту нашу незабываемую ночь. Когда ты ерзала на мне, я был хорош, тебе нравился. А теперь нет? Нелогично как-то, ты не находишь?

– Ты, похабник, – возмутилась я, – закрой эту тему. Это была ошибка, о чем ты прекрасно знаешь. Короче, моей дочери не нужен человек, который спит за деньги. Может, ты кому и нужен такой хороший, но только не ей.

Он заговорил издевательским тоном:

– Слушай, а не ревность ли в тебе говорит? Я представляю, когда скажу Наташе: «Твоя мамуля не хочет, чтобы я с тобой встречался потому, что она спала со мной и теперь видит в тебе свою соперницу». Я представляю, что будет с Наташей. Она у тебя такая впечатлительная.

– Какая ты мерзость! Да-а-а, я была наивна в степени твоей аморальности.

– Она, бедненькая, не переживет.

Негодяй ударил по моему самому уязвимому месту. Как раз это больше всего меня и пугало. Я старалась ему этого не показывать, но он, паршивец, определив точно мишень, выстрелил в нее и не промахнулся.

– Сколько ты хочешь, чтобы оставить Наташу в покое? Я готова тебе заплатить, – предложила я Игорю в свете его продажности.

– Любовь и деньги несовместимы, – не без ехидства отреагировал он на мое предложение.

– Не юродствуй.

– За кого ты меня принимаешь?

– За того, кто ты есть. Богатую наследницу нашел. Что, надоело со старухами спать? Захотелось разом большой куш сорвать? Помог колесо поменять, надо же. Я не думаю, что ты помог бы девушке, если бы она была на «Оке». Ты бы даже не взглянул на нее. Ты помог девушки, у которой дорогущий «Мерседес». Губа не дура! Но знай, если ты не отстанешь от Наташи, то пока я не умру, ты ничего не получишь. Тебе придется долго ждать. Так что, выбирай. Ну, сколько?

– У тебя денег не хватит, – упивался он своей значимостью.

– Хватит. Говори, сколько?

В гостиную вернулась Наташа, и мое предложение осталось без ответа.

– Игорь, нам пора, – сказала она. – А не то мы опоздаем и останемся без мест. Мама, мы поедим?

– Поезжайте, – с сожалением сказала я, устремив взор на Игоря, который при появлении Наташи так изменился в лице, словно он самая что ни на есть душечка. Хамелеон сменил свой окрас, и в эту минуту я готова была его прикончить.

– До свидания. Очень приятно было с вами поболтать. Надеюсь еще как-нибудь насладиться вашим обществом, – прозвучало с уст Игоря, для меня – издевательски, а для Наташи как само почтение.

После их ухода я не могла найти себе место. За ту проклятую и злосчастную ночь с Игорем я ругала себя на чем свет стоит. Я промывала себе косточки и возможно занималась бы этим еще долго, если бы мне на ум не пришла одна мысль. Я пришла к выводу, что произошедшее это далеко не худо, а совсем наоборот, большое благо.

«Ведь мог же Игорь, – размышляла я, – познакомится с Наташей так, что ни я, ни он не знали бы друг друга. Конечно же, мог. И что тогда было бы? А тогда я ни за что на свете не разглядела бы его истинного лица. Своей способностью перевоплощаться он оставил бы меня круглой дурой. А так, благодаря той злополучной ночи, я узнала его и теперь прекрасно понимаю, что за грязные лапы тянутся до моей дочери».

Отпетый негодяй проявил себя в полной мере. Что ему стоило, несмотря ни на что, проявить со мной учтивость и скромность, – остаться мужчиной, в конце концов. Ан – нет, он полез на рожон. Если бы ему в самом деле нужна была Наташа, он никогда бы так не повел себя, а посему я сделала вывод: по отношению к ней он преследовал неблаговидную цель. Бесспорно, Наташа не нужна была ему, его интересовали только деньги, и то, что он, как миленький, прибежит за ними ко мне, я нисколько в этом не сомневалась.

Сидя как на иголках в ожидании Наташи, у меня возник вопрос: а не ляпнет ли он ей о нашем с ним разговоре? И сама же себе ответила: нет, он не станет распространяться о нашей беседе. «В противном случае, – рассуждала я, – ему грозит остаться ни с чем. Он не может этого не понимать. Пока у него есть возможность сорвать куш, он и рта не откроет. Свой язык он распустит лишь в том случае, когда окончательно поймет, что ему ничего не светит. Поэтому, предложив ему деньги, я была права во всех отношениях. Этим самым я убиваю двух зайцев: я избавляю Наташу от паршивца и в то же время, что для меня не менее важно, оставляю ее в неведении о той нашей с Игорем ночи».

Погруженная в мысли о Наташе, я стала беспокоиться за нее. «А не сделает ли этот тип с ней что-нибудь?» – вдруг подумала я.

Я тотчас позвонила Наташе на ее сотовый телефон.

– У тебя все в порядке? – спросила я.

– Конечно, – весело прозвучал ее ответ на фоне громкой музыки. – А что?

– Ничего, я позвонила просто так. Ты когда будешь?

– Скоро! – прокричала она.

Услышав Наташу, я успокоилась. Но все равно мысли о ней донимали меня в той достаточной мере, чтобы не давать мне чем бы то ни было заниматься. Я сидела в кресле и смотрела на неработающий телевизор, который не хотелось включать даже для фона.

В создавшейся ситуации мне захотелось обратиться за помощью к Богу, но я передумала. Первый раз в жизни передумала. Ведь я уже обращалась к нему с просьбой о том, чтобы Наташи достался хороший человек. И что из этого получилось? Как видно взывать к Богу опасно. Он не слышит, а какая-нибудь нечисть, по-видимому, да. И за мое обращение к своему врагу эта нечисть и казнит меня. Так может, не шуметь? Господь Бог все равно не слышит, так зачем понапрасну гневить нечисть? Вот за что, например, у меня отняли мужа? Все по той же причине, часто шумела?

Пока я дождалась Наташу, мне показалось, что прошла целая вечность. Она приехала переполненная положительными эмоциями.

– Ну, как тебе Игорь? – первое, что она произнесла.

– Интересный, – выдавила я из себя.

– Тебе он понравился? – впилась она взглядом в мои глаза, стараясь прочесть в них ответ прежде, чем я отвечу ей словами.

Я была на распутье и как лучше с ней говорить, не знала.

– Таша, – наконец осторожно начала я, – мне думается, что он тебе не пара.

– Почему, – расстроилась она.

– Сердце матери подсказывает.

Наташа поникла:

– Странно. Так просто оно не может же подсказывать. Тому должна быть какая-то причина.

Ее вид заставил меня сжалиться над ней, и я решила пока не говорить ей о своей неприязни к Игорю. У меня был план, и попусту расстраивать Наташу не стоило. Поэтому я сказала:

– В конце концов, я с ним даже не поговорила, как следует. В любом случае сейчас рано делать какие-то выводы.

– Я его очень люблю, мама, – произнесла она, резанув тем самым меня по самое сердце. – Он такой милый, внимательный…

– Таша, пойми… Ты не забывай, что ты очень состоятельная девушка, и есть такие мужчины…

– Он не такой, – с обидой в голосе прервала она меня. – Он щедрый и при деньгах.

– Ой, Таша, коварство без границ.

– Ты считаешь, что со мной можно быть только потому, что у меня есть деньги? А без них я ничего собой не представляю?

– Не говори глупости. Просто это нельзя сбрасывать со счетов.

– Может, в тебе говорит материнский эгоизм?

– Как ты можешь так говорить?

– Ты боишься меня потерять? Так знай, я тебя люблю и тебя никогда не брошу. Даже если я выйду замуж, мы будем жить только вместе.

От ее слов меня передернуло:

– Он что, предлагал тебе выйти за него замуж?

– Да, – почти шепотом ответила Наташа.

– Когда?

– Что когда?

– Когда он тебе предложил?

– Сегодня.

Его расчет был ясен для меня – ничтожество поднимал ставку. После нашего разговора он сделал это специально.

– О замужестве думать рано, – решительно заявила я. – К чему такая спешка? Вам еще нужно время, чтобы хорошо узнать друг друга. У меня к тебе просьба, – не торопиться.

– Хорошо, мама.

– Надеюсь, ты с ним не спала?

– Ну что ты, мама, – покраснела Наташа. В эту минуту она выглядела, ну просто как малое дитя.

– Я тебе верю, – сказала я, обняв ее. – Ты у меня прелесть. Ты пригласи его к нам на следующие выходные.

– Конечно, – воспрянула духом дочь.

Я поцеловала Наташу, осознав еще раз, что без меня она совсем беззащитна, и поэтому избавить ее от проходимца по имени Игорь, стало для меня задачей номер один.

С этой целью я решила не выходить на следующий день на работу. Оставшись дома, я ждала Игоря, и он не обманул мои надежды.

 

* * *

Едва Наташа уехала в университет, он появился.

– Что тебе надо? – спросила я, сделав вид, что понятия не имею о цели его визита. – Уж конечно не Наташа тебе нужна. Ты прекрасно знаешь, что она уже уехала. Так что тогда?

– Тебе лучше знать. Ты забыла о своем предложении?

– Нет, не забыла. Ну и что?

– Что что?

– Сколько ты хочешь?

– Я хочу от тебя услышать, ведь это твое предложение.

– Пять тысяч я готова тебе подарить, – с пренебрежением бросила я.

Он скорчил брезгливую гримасу:

– Фу-у-у, я не думал, что ты так дешево оцениваешь счастье своей дочери.

– Не умничай. Это моя цена. А сколько хочешь ты?

– Я хочу двадцать тысяч баксов, – выдал он, не моргнув глазом.

– Что?! – опешила я. – Ты, ничтожество, да за такие деньги я могу стереть тебя с лица земли!

– Ты меня не оскорбляй, пожалуйста. А не то я потребую больше.

– Неужели, – усмехнулась я.

– Я тебе кое-что принес. – Из сложенной газеты, которая была у него в руках, он вынул диск. – Я с детства люблю кино. И как истинный киноман я коллекционирую хорошие фильмы, которые сам и снимаю, так сказать, скрытой камерой. Тебе нравятся сюжеты снятые скрытой камерой? По телевизору их часто показывают. Порой такие забавные истории приходится видеть.

Игорь вставил диск в DVD-плеер и нажал на пульте управления кнопки.

На экране телевизора пошли кадры, заставившие меня затрястись: я увидела комнату Игоря, где мы, обнаженные, огульно занимаемся сексом – это были кадры той единственной моей ночи, проведенной с ним.

Меня прошибло холодным потом и я, как подкошенная, повалилась в кресло.

Чтобы усилить свое издевательство надо мной, он прибавил звук телевизора на полную мощь, и мои вопли из кадров заполнили весь дом.

Зрелище стало невыносимым, а я не могла это прекратить. Своей неожиданной омерзительной выходкой он сделал меня беспомощной – кадры шли, а я смотрела на них как парализованная.

– Какая страсть, – убрав звук, смаковал он действие на экране. – Ты посмотри, как ты отдаешься. Страсть просто бешеная! А какое мастерство! Какое трудолюбие! Сладкие воспоминания, не правда ли? Хорошая память останется. Может, повторим? Я был бы не против.

Во мне закипела неистовая злость:

– Ты больной! Тебе лечиться надо, подонок! По тебе дурдом плачет!

– Я вот думаю, Наташи нравится порно? – насмешливо произнес он.

– Такой порнофильм она нигде не увидит. Я не предполагал, что мне так пригодится мое увлечение снимать. – Он, наконец, отключил телевизор и DVD-плеер. – Мне кажется, что твое решение разлучить два любящих друг друга сердец стоит таких денег. И еще этот эксклюзивный фильм… Ведь ты получишь на него все права. А так знаешь, он может и в интернет попасть, где его с большим удовольствием посмотрят твои сотрудники и знакомые.

Этот проститут все же добился своего. Мне ничего не оставалось, как унять свой пыл и пойти у него на поводу.

– Твоя взяла, – сказала я. – Я тебе дам, сколько ты хочешь, но ты уходишь из нашей жизни навсегда.

– Это другой разговор. Хотя, очень жаль. Наташа будет страдать, конечно.

– Пускай это тебя не волнует. Где оригинал диска?

– У меня.

– Где у тебя?

– Здесь.

– Где здесь?

– В моей машине.

– Неси его сюда и получишь свое, – твердо произнесла я.

Игорь стоял как истукан. По-моему, он до конца еще не верил, что ему удастся вот так, одним махом, заполучить довольно-таки кругленькую сумму, которая, по всей видимости, была для него пределом его мечтаний.

– Надеюсь, с твоей стороны фокусов не будет? – произнес он, подтверждая тем самым мою догадку.

– Не беспокойся, я от своих слов отказываться не приучена.

– Тогда я несу? – осторожно спросил он.

– Неси, – с презрением промолвила я. – Но учти, если ты нарушишь договор, я тогда за себя не ручаюсь.

– Как можно? Никогда!

Выпроводив Игоря за диском, я достала из сейфа деньги и положила их на стол.

С деньгами я расставалась без сожаления, потому что была уверенна, что избавляю свою дочь от чудовища.

Распознав его сущность, я знала, что он свое слово сдержит и исчезнет из нашей жизни навсегда. И не потому, что в нем присутствовала доля порядочности, вовсе нет. Просто он отлично понимал, что ежели он нарушит договор, а терять в таком случае мне будет нечего, я сотру его в порошок.

Никогда не забуду его физиономию, когда он вернулся. Его облик заставил меня воспринимать его как жулика и ничтожного вымогателя, готового лизать мне пятки. От чувства гадливости к нему меня передернуло. И он, это убожество, мог стать супругом моей единственной и ненаглядной дочери. От такой мысли мне стало дурно.

Проверив диск, я дала ему лист бумаги, конверт и ручку.

– Пиши, – велела я.

– Что?

– Я продиктую. – Он не стал возражать и готов был писать. – Я стала диктовать: «Наташа, я уезжаю из города. Меня не жди и не ищи. Прости». – Написал?

– Написал.

– Поставь подпись и число. Да, и надпиши конверт. – Я дождалась, когда он закончит писать. – А теперь можешь взять свои деньги.

Сверкая глазами, Игорь распихал деньги по карманам.

– Ты не считаешь? – удивилась я.

– Я тебе доверяю. Если вдруг не хватит какой-нибудь сотни, то пусть это останется на моей совести.

– У тебя есть совесть?

Игорь развалился на стуле.

– Не мешало бы отметить наше соглашение, – с самодовольным видом сказал он.

– Незачем. Получил и топай! – с трудом сдерживая себя, выпалила я.

– Скажи честно, ты ревновала? Признайся, ведь ты была без ума от меня. Вот я, признаюсь, ты была лучшая у меня. Раз я отказался от твоей дочери, может, встретимся как-нибудь? После того, как я посмотрел диск, таким желанием загорелся к тебе.

– А не пошел бы ты подобру-поздорову! – рявкнула я.

– Жаль, очень жаль. Если бы мне пришлось делать выбор между тобой и твоей дочерью, я бы остановился на тебе. У тебя и фигура, и тело, и личико – что надо! А твоя Наташа так себе, серая мышка.

– Слушай, кто ты такой, чтобы обсуждать мою дочь, – приходя в ярость, сказала я. – Ты ее мизинца не стоишь. Все, давай отсюда! Языком будешь трепаться в другом месте!

– Ладно, не кипятись. Слушай, если ты не хочешь отметить наше соглашение, то дай хотя бы мне выпить. Так башка болит.

Я достала из бара бутылку коньяку и рюмку.

– Выпивай, и чтобы через минуту я тебя не видела.

Опустошив подряд три рюмки, он, наконец, встал.

– Все же ты напрасно не захотела, чтобы мы с Наташей были вместе. Я был бы всегда рядом и при случае мог бы и тебя обслужить.

– Пошел вон! – неистово закричала я.

– Передай Наташи привет. Скажи ей, что мне было хорошо с ней.

Этот ублюдок задел меня за живое.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я.

– Ничего, – двусмысленно ответил он.

– Ты хочешь сказать, что ты с ней спал? – Я подбежала к нему и схватила его за ворот пиджака. – Говори!

– Отпусти ты, – отпрянул он от меня. – Напугалась как, надо же.

– Так ты спал, урод? – настаивала я на его ответе.

– А если и спал, то что? Это что-то меняет? Вот родится ребеночек и без отца останется по твоей милости.

– Что?! – Я в ярости набросилась на него с кулаками. – Ты, дрянь, не можешь уйти, чтобы не кольнуть меня побольней!

Игорь оттолкнул меня от себя, и я сильно ударилась спиной о стену.

– Я имел ее, как и тебя! – злобно произнес он.

Не помня себя, ведомая ненавистью и отчаянием, я схватила со стола бутылку коньяку и со всего маху саданула ею по голове Игоря. Удар получился такой силы, что бутылка разбилась вдребезги – в моей руке осталось от нее лишь горлышко.

Игорь повалился на пол и остался там лежать, не подавая признаков жизни.

Несколько секунд я стояла в оцепенении. Столько же времени я наблюдала, как по полу растекалась кровь, которая выходила из-под правого виска Игоря, куда вонзился один из осколков от бутылки. Очевидно, этот кусок стекла, он с силой накрыл своей головой при падении.

После образовавшейся солидной кровяной лужи, я, выйдя из оцепенения, кинулась к нему и приложила руку на его пульс. Пульса я не нащупала, как и не заметила его дыхание. Все говорило мне о том, что я его убила.

Я обреченно признала его смерть.

В своем воображении я стала видеть свое ближайшее будущее – меня посадят и дочь останется одна. Желая оградить ее от одного, я втянула ее в другое: следствие, суд, сплетни, всякие подробности – всем букетом грязи умоется Наташа. И это с ее психикой!

От ожидавшей меня перспективы я пришла в бешенство, которое стала срывать на теле Игоря, с неистовством его колотя.

– Скотина, – кричала я, – тебе же дали деньги! Почему ты сразу не ушел, гадина?!

Я била его пока не обессилила. Затем, с моих глаз ручьем полились слезы. Я заплакала навзрыд – от досады и страшной несправедливости.

Выпустив из себя все слезы, я застыла в отрешенности, как безумная.

Уставившись на окровавленное тело Игоря, я безучастно сидела рядом с ним на полу. Я смотрела на него и не испытывала к нему ни жалости, ни ненависти – ничего. Казалось, что моя душа покинула меня, впрочем, как и сознание тоже. Можно сказать, что вместе с Игорем была мертва и я, с той лишь разницей, что он лежал, а я сидела. Наверно, я бы сидела так и сидела еще не один час, если бы не раздался звонок, который привел меня в чувство.

Я сняла трубку, звонила Наташа.

– Мама, я скоро буду, – сообщила она. – У меня не будет одной пары.

Я перепугалась.

– Когда скоро? – с трудом шевеля губами и языком, спросила я.

– Примерно через час.

«Как же, – подумала я, – если она застанет весь этот ужас, у нее будет истерика, а то и помутится ее разум!»

– Нет уж, – выпалила я, обращаясь к трупу, – тебе не удастся испортить мне жизнь!

Выпив половину бокала водки, я приступила к действию.

Опустошив все карманы Игоря, я взяла ключи от его машины и вышла на улицу, где не было ни души. Сев в машину, я загнала ее в гараж. Только в эти минуты я по-настоящему оценила свое умение водить машину.

Вернувшись в дом и завернув обмякшее тело Игоря в покрывало, я поволокла его по полу. Я ужаснулась количеству крови – кровяная полоса, что тянулась по полу за трупом, не редела и оставалась одинаково насыщенной на протяжении почти всех пройденных мною метров. И откуда только она лилась? Благо, что пол был паркетный, а не как в моем офисе – покрытый ковролином.

Игорь оказался тяжелым, и мне понадобились неимоверные усилия, чтобы дотащить его до гаража, где я поскользнулась и упала, измазав лицо еще теплой его кровью. Оставив труп, я кинулась в ванную и, пока смывала липкую кровь с лица, меня едва не стошнило.

Собрав весь остаток сил, я вернулась в гараж и забросила тело Игоря в багажник «восьмерки»: поначалу туловище, а затем, втиснула туда и ноги.

С некоторым облегчением я заперла багажник и гараж.

От волнения и перенесенной мною тяжести меня всю дико колотило, разве что только зубы не стучали у меня. Чтобы унять свою тряску, я стала бить себя по щекам, и угомонилась лишь тогда, когда почувствовала, что лицо горит огнем. Жар на лице стал распространяться по всему телу, отчего мои конвульсии несколько успокоились.

Взглянув на часы, я пошла действовать дальше. Чтобы успеть, до приезда Наташи, уничтожить оставшиеся следы убийства, у меня время было еще предостаточно.

Быстро собрав от бутылки все ее осколки, я так же быстро вымыла весь пол – на все про все у меня ушло не более десяти минут. Затем я уничтожила все, что вытащила из карманов Игоря, оставив ключи от его машины и квартиры, что вместе с двадцатью тысячами долларами положила в сейф. Туда же я бросила и записку, написанную Игорем для Наташи.

Оглядев несколько раз гостиную, прихожую и ванную, я не нашла ничего такого, чтобы это намекало бы на произошедшее в моем доме убийство.

Не желая того, я стала убийцей. Каково, а? Вот он – рок.

Я выпила еще водки и, едва опустившись в кресло, вспомнила о дисках. Вскочив как ошпаренная, я схватила диски и со злостью покидала их в горящий камин. От мысли, что я чуть было про них не забыла, у меня дико забилось сердце и застучало в висках.

Эта моя оплошность заставила меня самым тщательным образом все проверить еще раз, в результате чего тряпка, которой я мыла пол, тоже оказалась в камине. Поначалу, после уборки, я тряпку машинально ополоснула и оставила, но в результате моей последней проверки решила, так на всякий случай, и ее отправить в огонь вслед за дисками.

Я вновь присела, перевела дух.

Меня не покидало ощущение того, что осталась некая мелочь, которая указывала на Игоря, посетившего в этот день наш дом. А это для кое-кого прекрасная зацепка, чтобы его исчезновение связать со мной. Мне пришли на ум с десяток историй, где именно незаметные на первый взгляд мелочи, оставленные преступниками на месте преступлений, и выводили сыщиков, в конечном счете, на их след. Но я тотчас попыталась успокоить себя фактом того, что пришедшие мне на память примеры, взяты из детективного жанра кино и литературы – в реальной жизни не так-то все и просто. Это там все гении сыска, а здесь же – все иначе. Только и слышишь о нераскрытых преступлениях, так называемых, весяках. И, тем не менее, подобное самоуспокоение мне ничего не дало, к тому же оставалось самое трудное и главное – избавиться от трупа, да так, чтобы его никто и никогда не нашел. Самое страшное было еще впереди, а потому я продолжала нервничать, и водка помогала мне ничтожно слабо.

 

Хорошо, что вся эта история произошла в этом доме, а не в нашей городской квартире. Если бы она приключилась там, то, как бы я вынесла труп?! Какой ужас! Представить себя с пилой и топором, которая подобно каннибалу расчленяет человека, я не могла. Это было не в моих силах.

Мне опять позвонила Наташа.

– Мама, – сказала она, – я буду к вечеру. Решила заехать к подруге.

– Хорошо, – с облегчением на душе согласилась я с ее желанием.

– Игорь не звонил? – спросила она.

– Нет, – ответила я и повесила трубку.

«Пусть думает, что связь сорвалась, – сказала я сама себе. – Если перезвонит, трубку не возьму».

К счастью, она не перезвонила.

Более позднее возвращение Наташи стало для меня своего рода спасением, ибо наше с ней общение в течение половины дня я себе не представляла – не было никакой гарантии, что за столь продолжительное время у меня получится скрыть от нее свое волнение. И это при всем том, что я никогда не считала себя слюнтяйкой. Ах, стоит ли об этом говорить, когда на моем месте спасовал бы и не из робкого десятка мужчина.

За что мне выпала такая доля? Какая сила ввергла меня во всю эту неприятность? Ах да, я уже отвечала сама себе на этот вопрос – все дело в проделках нечисти. И зачем я только родилась? До моего рождения на земле было несколько эпох, где были холод, голод, болезни, наводнения, землетрясения, воины – уйма всего! Я же ничего не видела, не ощущала – меня не было! Я что-то потеряла? Нет. Самая большая ошибка человека, это его рождение, да и то, это не его личная ошибка. О нашем рождении нас никто не спрашивает. Я здорова, моя дочь здорова, у меня деньги куры не клюют, а я жалею о своем рождении. Ирония судьбы.

Наташа приехала под вечер, как и обещала. Прильнув взглядом в экран телевизора, я сделала вид, что увлеклась бразильским сериалом.

– Мама, с каких это пор тебя стали интересовать мыльные оперы? – войдя ко мне в комнату, весело сказала она. – Хотела поставить машину в гараж, а он заперт.

Мое сердце ушло в пятки.

– Ничего страшного, оставь ее во дворе. Куда-то ключи подевала. Завтра найду, – сказала я, стараясь придать своему голосу беспечный тон.

– Ты не поужинаешь со мной? – спросила она.

– Нет, поешь без меня. Мне что-то не хочется, – ответила я, чувствуя, что мой голос начинает дрожать.

– Ты решила худеть? – хихикнула Наташа.

Поужинав, Наташа, по своему обыкновению, пошла принимать душ. Невзирая на свою уверенность, относительно вычищенной ванной комнаты, я боялась, что там, вопреки всему, она обнаружит капли крови. Но славу богу, мои опасения были напрасны.

После душа, к моему счастью, Наташа, сославшись на усталость, ушла к себе в комнату. Я так и не была готова на общение с ней, и ее уход облегчил мою участь.

Я ерзала в кресле. От находившегося в доме трупа, мое сердце разрывалось на части.

«А может, он еще не умер?» – вдруг подумала я и перед моими глазами вновь возникла сцена убийства.

Большое количество крови, которое я заново увидела на полу в своем воображении, убедило меня, что мои сомнения по части его смерти беспочвенны. Человек, потерявший столько много крови, остаться в живых никак не смог бы.

«Тело, тело, тело – повторяла я. – Пока я не избавлюсь от него, говорить о каком-нибудь спокойствии не приходиться».

Доносившаяся из комнаты Наташи музыка, меня раздражала как никогда, и мне не терпелось дождаться минуты, когда она умолкнет. Это стало бы знаком того, что Наташа заснула.

Мое желание исполнилось в полночь.

Убедившись, что Наташа на самом деле спит, я взяла ключи от машины Игоря и прошла в гараж.

Дабы не разбудить шумом мотора дочь, мне пришлось толкать «восьмерку» за ворота нашего двора. Хорошо, что по направлению к воротам был небольшой спуск, поэтому со своей задачей я справилась без особого труда.

Там, уже смело, включив мотор, я поехала к пруду, который находился посреди леса на относительно небольшом расстоянии от дома. Я часто ездила туда с мужем и знала этот водоем и окружавшую его местность вдоль и поперек.

Пока я не заехала в лес, была опасность встретить случайных очевидцев моего ночного вояжа. Но на мою удачу мне никто не повстречался.

По пути мне попалось большое бревно, которое я никак не могла объехать. Я вышла из машины и стала толкать это злосчастное бревно, которое сдвинуть с места, как оказалось, у меня не было никакой возможности. А тут еще хлынул дождь, и я в секунду промокла до нитки, от чего у меня едва не случился приступ истерики. Прекрасно понимая, что для того, чтобы справиться с бревном, нужна куда большая сила, чем моя собственная, я присела на бревно и попыталась успокоиться, после чего мои мозги сразу же выдали решение проблемы. Все оказалось просто, нужно было столкнуть бревно с дороги машиной. Однако, к несчастью, машина лишь забуксовала от него. Я попыталась сбить бревно с разгона, но и эта моя задумка оказалась тщетной: машина получала вмятины, а препятствие оставалось на месте. Мне пришлось пойти по другому пути: я со страхом открыла багажник и обнаружила там то, что хотела, – трос. Но, чтобы достать его и воспользоваться им, мне нужно было приподнять тело Игоря, на что я долго не решалась. Наконец, набрав мужества, ибо у меня не было другого выхода, я приподняла труп Игоря и достала из-под него трос, зацепив один его конец за машину, а другой – за бревно. Делая на машине рывки, я, наконец, освободила себе дорогу. Но тут новая напасть – заглохла машина. Я несколько раз пыталась ее завести, но она никак. Я в исступлении закричала, обрушив шквал ударов по рулю, отчего раздался сигнал, до смерти напугавший меня.

Вновь взяв себя в руки, я, словно это был мой последний шанс, затаила дыхание и медленно повернула ключ в замке зажигания. К моей радости, мотор завелся и я, страшась даже пошевельнуться, продолжила путь к намеченной цели.

Через двадцать минут я была у водоема – в богом забытом месте. Мой выбор упал на эту глухомань потому, что здесь была подходящая глубина пруда, а главное – на этом месте был высокий берег, с которого было легко столкнуть машину в воду.

Я вышла из машины. В безлунной ночи стояла мертвая пугающая тишина. В любом другом случае, да в такой поздний час, я бы одна никогда сюда не приехала. Но в моем безвыходном положении меня не испугало бы даже ночное кладбище, причем, моим решительным и смелым действиям помогала некая одержимость, невесть откуда взявшаяся у меня.

Столкнув машину в водную бездну, я хотела верить, что там ее никто и никогда не отыщет.

После того, как утих шум пузырей, что бурлили при погружении автомобиля в воду, я пошла обратно домой.

Избавившись от трупа и машины, я стала бояться темноты леса. Надо думать, меня покинула моя одержимость. Очевидно, оказав мне помощь в решении моей главной проблемы, она посчитала свою миссию выполненной. А она, ах как мне нужна была еще на два часа, поскольку столько времени у меня ушло на то, чтобы выбраться из леса.

Я благополучно добралась до дома. Наташа спала, рухнула на кровать и я. День и ночь отняли у меня все силы – и душевные, и физические. И это был еще не конец.

 

* * *

Утром я проснулась вся разбитая: болели ноги, руки, все мое тело казалось мне одним большим синяком.

Шум мотора, доносившийся со двора, заставил меня встать и выглянуть в окно – это уезжала в университет Наташа. Заметив меня, она послала мне воздушный поцелуй.

Сколько в ней было радости, желания жить – она светилась подобно солнечному лучику. Разве я могла допустить, чтобы какой-то прохвост заполучил этот мой единственный бриллиант, перед которым меркло все мое богатство.

Наташа меня вдохновила, и я была готова действовать дальше.

Кое-как собравшись, я взяла ключи от квартиры Игоря и, сев в свою машину, поехала к нему домой с надеждой на то, что до своего последнего дня он проживал там же, где я имела несчастье уже раз побывать.

Я остановилась на тихой безлюдной улочке недалеко от его дома, надела парик, нацепила очки и вышла из машины. При таком параде меня не узнала бы даже собственная дочь.

Не без трепета я вошла в дом, поднялась на третий этаж к известной мне двери и, прежде чем воспользоваться ключами, позвонила. Если бы кто-то вышел на звонок, я бы сказала, что ошиблась квартирой.

Мне повезло, на звонок никто не отозвался, и я вставила ключ в замочную скважину. А замок не открывался, и я подумала, что вставленный ключ ему не принадлежит. От посетившей меня мысли задрожали руки, к тому же послышались шаги на лестнице – кто-то поднимался, тяжело дыша. Совсем разнервничавшись, я стала бессистемно крутить ключом. Шаги приближались, а замок не поддавался. И в самый последний момент, когда я едва не вынула ключ, чтобы приближавшийся человек не увидел мою возню перед чужой дверью, замок щелкнул.

Судя по шуму шагов, в моем распоряжении оставались секунды, чтобы успеть открыть второй замок. Вставив в него ключ, я открыла его одним быстрым движением. И уже чувствуя за своей спиной дыхание неизвестного, который вот-вот мог появиться на лестничной площадке, я прошмыгнула в квартиру, тихо закрыв за собой дверь.

Взглянув в дверной глазок, я увидела как человек, из-за которого мне пришлось изрядно понервничать, вошел в квартиру напротив.

Я перевела дух и оглядела знакомое жилище.

Квартира вызвала у меня отвращение. Обшарпанные стены, спертый воздух, убогая мебель, одним словом, нищета – та самая, что роднила ее с Игорем, с его сущностью. Как я могла не заметить это в ту ночь?! Ах, что и говорить, слепа была, и к своему стыду виною тому стало то, что стало. Вновь вспоминать о причине уже невыносимо.

Я принялась собирать все личные вещи Игоря. Прикасаясь к ним, я испытывала особую брезгливость и в тоже время страшную неловкость – меня не покидало ощущение того, что я мародер. Снимая с вешалок его одежду, у меня было такое впечатление, что я снимаю их непосредственно с трупа.

Уложив вещи в сумку, которую я принесла с собой, я с чрезмерным удовлетворением побросала туда все диски, а затем и видеокамеру, стоявшую в шкафу – замаскированную и готовую в любую минуту к съемке.

– Все, доснимался! – бросила я в сердцах.

Из всех оставшихся вещей и предметов, которые могли бы еще принадлежать Игорю, это телевизор и DVD-плеер. Телевизор я тут же отмела в сторону в виду его огромного размера и года выпуска. Этот «ящик», произведенный еще в советские времена, никак не мог принадлежать Игорю. Он бы никогда не купил такой, даже если и захотел – такую технику просто не продавали. Ну и, конечно же, эту махину он бы вряд ли привез из своего Саратова. Скорее всего, этот телевизор принадлежал хозяевам квартиры. Такую рухлядь им не жалко было оставлять ему, впрочем, как и старый диван, побитый шкаф и не первой свежести кухонную мебель. Поэтому я пришла к выводу, что можно забрать только DVD-плеер. Он был небольшим, да к тому же занял в сумке столько место, сколько в ней и оставалось.

Перед своим выходом я опять посмотрела в дверной глазок и, удостоверившись, что на лестничной площадке никого нет, тихо покинула квартиру.

– Прощай! – вырвалось у меня.

В машине я сняла парик, очки и поехала туда, где утопила машину с трупом.

Мне оставалось совсем немногое – избавиться от сумки, что я благополучно сделала у пруда, предварительно засунув в нее пару тяжеленных камней. Для этого мне пришлось вынуть из сумки DVD-плеер, который я утопила отдельно.

– Вот и все, конец, – сказала я, обращаясь к воде.

Поступив подобным образом, мною двигало стремление создать впечатление о том, что Игорь якобы переехал на другую квартиру, о чем он никого не известил.

Не сделай я этого, наличие вещей Игоря в квартире и его исчезновение вызвали бы ненужные суждения, которые могли толкнуть кое-кого обратиться в полицию. Короче, своим поступком я предотвращала розыск Игоря полицией. Ну, хотя бы в ближайшее время, что тоже было совсем неплохо для меня.

Я вернулась домой. Взяв из сейфа написанную Игорем записку, я опустила ее в наш почтовый ящик.

Точка в сокрытии убийства была поставлена. Я сделала все, на что была способна. В этом я преуспела, но меня ожидало очередное испытание и не менее тяжелое, чем то, что мне пришлось выдержать с момента появления в нашем доме Игоря. Мне предстояло еще увидеть и пережить Наташину реакцию на записку – для нее неожиданную, лишенную всякой логики. Как матери мне было небезразлично ее переживания по поводу потери своего возлюбленного. Ах, что поделать, это был тот случай, когда болезненное лечение освобождало организм от заразы, готовой его убить.

Уж лучше бы Игорь взял деньги и исчез. Для Наташи такой исход ничего бы не изменил, а для меня – да. Поступи он так, я бы сочла это для себя за огромное счастье. Как говорится, все познается в сравнении, и поэтому для меня потеря двадцати тысяч было бы куда лучше, чем оказаться убийцей с перспективой оказаться за решеткой. Знать бы, что произойдет, я бы не пожалела отдать в загребущие руки Игоря и вдвое больше, лишь бы не допустить эту трагедию.

Ах, как иногда хочется, чтобы жизнь была подобна пленке на кассете, которую можно прокрутить назад и стереть на ней любой неугодный тебе кусок.

Секундная вспышка, секундное помутнение разума и происходит непоправимое, происходит беда, и нет никакой возможности что-то изменить.

Да, я пыталась оградить свою дочь от Игоря, но его смерти не желала, однако, факт остается фактом – я душегубка. Я взяла грех на душу.

Я бесцельно бродила по дому, рассматривая его так, будто с ним прощалась.

Я думала о том, что когда-то каждый уголок нашего дома был освещен светом счастья и любви. Царившая в доме атмосфера тепла и доброжелательности заряжала благоприятной энергией всех, кто его посещал. Я еще не знала такого человека, который раз побывав в нашем доме, не стремился бы навестить его вновь. Дом не давил, никогда не раздражал. Приветливый и уютный, он совсем не надоедал. Он привязывал к себе так, что не хотелось его покидать даже на короткое время. Ах, разве я могла предположить тогда, когда только поселилась в доме, что останусь жить в нем без мужа еще будучи молодой женщиной. Разве я могла знать тогда, что этот дом окажется местом убийства, причем, совершенного мною.

Я подошла к окну. Пасмурный день вполне соответствовал моему настроению.

Деревья в саду сбросили листву, от чего ветки приняли некий колючий и отчужденный вид. Надо было собрать опавшие листья, но в ожидании Наташи руки не поднимались на это, как и не поднимались они ни на что другое.

Растущие у ворот две пушистые ели радовали глаз. Мы посадили их первыми: одну посадила я, а другую мой муж. Мы хотели, чтобы они, вечнозеленые, олицетворяли нашу вечную любовь. Его не стало, я тоже рано или поздно уйду, и кто-нибудь, когда-нибудь их срубит. Ах, как глупо, все глупо.

Шум машины заставил меня вздрогнуть – это приехала Наташа. Заехав во двор, она вышла из машины и как обычно заглянула в почтовый ящик. Наблюдая за этой сценой, я испытала глубокую душевную боль.

Достав конверт из ящика, Наташа прочитала записку. Потом, словно не поверив своим глазам, она прочитала ее еще раз.

От трясущихся ее рук, хаотично задергалась записка, да так, что, пытаясь прочитать ее вновь, она была уже не в состоянии. Причем, это не позволяли ей сделать и заполнившие ее глаза слезы, из-за которых в записке смазывались все буквы.

Наташа прислонилась к забору и, протирая его своей спиной, опустилась на корточки. Ее взор обратился в мою сторону и я, желая остаться незамеченной, спряталась за штору.

Просидев с минуту в сетях всепоглощающей печали и обиды, Наташа кинулась в дом. Я же поспешила на кухню, где сделала вид, что занимаюсь хозяйскими делами.

Вбежав в гостиную, Наташа схватила телефон. Куда она стала дозваниваться, догадаться было не трудно. Не решаясь выйти к ней, я оставалась на кухне и в лихорадочном состоянии ожидала продолжения ее действий.

От чувства своей вины я возненавидела себя, как и вновь возненавидела Игоря. Появись он в эту минуту, я бы была способна его убить повторно и преднамеренно.

Наташа набирала номер телефона, давала отбой и набирала его снова.

– Мама! – наконец, закричала она.

Я собралась духом и решительно вышла к ней. Такой заплаканной я никогда ее не видела: ее жалкий вид кольнул меня в уже израненное мое сердце.

– Что с тобой, доча? – спросила я.

Наташа протянула мне записку.

– Ты посмотри на это, – всхлипнула она, – разве такое может быть? Это что, злая шутка?

Я пробежала глазами по знакомому тексту.

– Ташенька, – сказала я, – что же ты так расстраиваешься? Надо же все выяснить для начала. Ты звонила ему?

– Да, но его телефон не отвечает.

– Ты успокойся. Сама говоришь, что это может быть шутка.

– Как же можно так шутить?

– Не знаю, но в любом случае, тебе не стоит так реагировать: будь то правда или нет.

– Значит, ты допускаешь, что это может быть правдой? – ужаснулась она.

– В конце концов, – не выдержала я, – то, что легко уходит, за это переживать не стоит.

– Что ты говоришь, мама?! – воскликнула она, глотая слезы.

Наташа убежала в свою комнату. В моих руках осталась записка, которую ввиду ее важности, я аккуратно спрятала в комод. При необходимости она могла сослужить мне неоценимую услугу: записка, написанная рукой Игоря, представляла собой лучшее доказательство того, что он в отъезде, а не там – в компании водных обитателей.

Утешенная этой неожиданно открывшейся для меня значимостью записки, я прошла к Наташе.

Она лежала на кровати поверх одеяла, уткнувшись лицом в подушку. Я присела рядом с ней.

– Мышка, успокойся и не терзай себя, – обняв ее, сказала я. – А не то, я тоже заплачу. Я не могу видеть тебя такой.

В своих словах я вдруг обнаружила для себя эффективное оружие в борьбе с Наташиным расстройством, мне лишь следовало добавить еще огоньку. «Если Наташа, – подумала я, – увидит как мне плохо, то она будет меньше на себе зацикливаться, что позволит ей быстро выбраться из мерзопакостного состояния».

В своих мыслях я показалась себе жестокой, однако здравое суждение было необходимо мне. Я не хотела видеть у Наташи и слезинку, не говоря уже о потоке ее слез. А посему мне надо было любой ценой, как бы жестоко это не выглядело, сделать все возможное и невозможное, чтобы она как можно скорее забыла Игоря и вновь обрела спокойствие. Чтобы она вновь зажила вместе со мной прежней жизнью, той, которой жила до встречи с ним.

– Если ты будешь себя изводить, – сказала я трагично и убедительно, добавляя таким образом тот самый огонек, – я не выдержу и умру. После смерти твоего отца, я не перенесу второго переживания, и ты останешься одна.

Наташа кинулась ко мне и, нежно обхватив руками мою поясницу, уткнулась в мой живот. Ее порыв я восприняла не иначе, как верность моего решения – сказанное мною подействовало на нее должным образом.

Поцеловав Наташу, я еще раз осознала свою огромную ответственность за ее молодую жизнь.

От Наташи веяло детством, ее младенческим запахом. Такой особый запах мог исходить разве что от ангелочка. Впрочем, она и была для меня ангелочком. Я не удержалась и стала покачивать Наташу, как малютку.

Чувства материнства переполняли меня через край. Эти ни с чем несравнимые ощущения вызывали во мне чувство счастья. Оно проявлялось даже на фоне мрачных событий. И не потому ли оно и называется счастьем, поскольку может греть душу и сладко щемить сердце невзирая ни на что? Да, наверно, когда в любой ситуации не утрачивается способность испытывать некое вдохновение от своей любви, это и есть счастье.

Я больше ничего Наташи не говорила, а только ее покачивала и поглаживала ей волосы. Я верила, что ей под силу забыть Игоря, который пропал для нее навсегда.

 

* * *

С каждым новым днем Наташа, не без моей помощи, приходила в себя. Забросив работу, я себя целиком посвятила ей. И мне стоило непомерных усилий, чтобы она окончательно отошла от переживания, связанного с исчезновением ее возлюбленного. Я отдала полжизни, прежде чем достигла желаемого результата. Мое хождение за ней буквально по пятам сделало свое дело, и я добилась почти невозможного. Так мне казалось, во всяком случае.

Вроде бы кошмар должен был закончиться, но не тут-то было – одна форма кошмара перерастала в другую, без видимого конца.

Пока я носилась с Наташей, мне было относительно легко. Однако после того как я помогла ей забыть Игоря, на меня обрушилась всем своим весом тяжесть совершенного мною греха. Поддерживая Наташу, этот груз на душе давил на меня не столь ощутимо, потому что, помогая дочке, я тем самым как бы помогала себе. Но едва я осталась с грузом наедине, он стал невыносимо тяготить меня.

Ко всему прочему, расшатывались мои нервы, виной чему стал мой страх перед законом. И это при всем том, что как мне думалось, я удачно скрыла свое преступление. Но кто бы мог дать стопроцентную гарантию на то, что после деяния, подобному моему, возможно уйти от правосудия.

Со временем, когда я стала понимать, что Игорем никто не интересуется и что по его душу ко мне уже никто не явится, мой страх перед раскрытием моего преступления исчез. Но легче мне не стало, потому что оставались донимавшие меня сны, где с регулярным постоянством я видела окровавленного Игоря со сценами, которые были достойны лечь в основу сюжета для постановки триллера.

Помимо снов, Игорь изнурял и мучил меня тем, что я буквально каждую ночь видела в нашем доме его призрак. Это было самым невыносимым, отчего я пребывала на грани помешательства. Я жила с навязчивой мыслью о том, что его призрак всегда рядом. Посмеиваясь надо мной, он жил с нами как член нашей семьи, а под покровом ночи считал себя еще и полновластным хозяином дома. Он делал все, что ему вдумывалось: то он шаркает на кухне, шумя посудой, то он стоит у моей кровати и наблюдает, как я сплю, то он на чердаке и что-то точит из металла. Мне казалось, что все это, не что иное, как следствие его сатанинского существа. Находясь там, в воде, он никак не хотел с этим смириться: его тело было мертвым, но его дух сатаны – нет. Им он и не давал мне покоя.

Еще мне казалось, что, измываясь надо мной своей вольностью, он готовился к возмездию настолько страшному и невиданному, что для его осуществления ему нужно было время. И каждую ночь этот скрежет металла на чердаке будто бы был тому доказательством. Я уверовала себя в то, что рано или поздно он затащит меня туда и поквитается со мной самым изощренным способом. Причем, покончив со мной, он примется за Наташу. Несмотря на то, что Наташа не была перед ним виновна, он нещадно ее казнит только за то, что она его забыла. Неспроста он говорил мне во сне: «Ты и твоя дочь одно целое и вы всегда и везде должны быть вместе. То, что ждет тебя, это ждет и твою дочь».

От происходящего со мной я угасала и за короткий срок превратилась в тощее существо – я выглядела, как узница концентрационного лагеря.

Испугавшись своего вида и не выдерживая постоянства своих наваждений во сне и наяву, я приняла решение немедля переехать жить в нашу городскую квартиру.

Переехать переехали, а ничего не изменилось. Сны продолжались, а призрак отсутствовал только лишь первые три дня как мы стали жить в городе. А потом он появился и будто эти самые три дня ему понадобились для того, чтобы отыскать нас в большом городе. Все пошло-поехало своим чередом, лишь с той разницей, что ночной скрежет металла происходил не на чердаке, а в ванной комнате.

Я стала походить на тень. Глядя на мой безжизненный облик, Наташа настояла на том, чтобы я обратилась к врачу. Я согласилась, иначе бы она не отстала от меня.

Однако вместо врача я оказалась у бабки Веры. Мне порекомендовала ее моя давняя подруга, случайно встретившаяся мне на улице.

Увидев меня, она настолько поразилась моему виду, что тотчас выпалила:

– Милочка, да тебя сглазили! Тебе надо обязательно пойти к бабке Вере! Она тебе непременно поможет.

Она дала мне ее адрес, и я пошла. Без энтузиазма, но пошла.

Это была так называемая целительница, лет семидесяти пяти в белом платочке, покрывавшим ее седые волосы на голове. В очень милой и приветливой старой женщине я не заметила ничего особенного, за исключением ее глаз, – их взгляда, обращенного не на меня, а сквозь меня; казалось, будто я прозрачная и она через мое тело смотрит на нечто, что располагалось позади меня.

Бабка Вера принимала меня в небольшой слабо освещенной комнате, где находящиеся в ней иконы, горящие свечи и всевозможные банки с колбами придавали ей некое таинство. Наверно, подобная атмосфера создавалась для того, чтобы каждый человек, особенно тот, кто посещал бабку Веру впервые, смог поверить, что перед ним не какая-нибудь шарлатанка, а напротив – та самая настоящая с магическими способностями целительница, которая может творить чудеса. На меня же атмосфера помещения подействовала иначе, одним словом, как декорация к спектаклю. Поэтому на свой счет я не очень-то обольщалась. Я как пришла на авось, так и осталась на авось пройти сеанс до конца. А вдруг, мало ли, терять-то было нечего.

Признаться, бабка Вера быстро заставила меня поверить в ее неординарные способности. Мой скептицизм она разбила в пух и прах, поскольку сама, вместо меня, все в точности рассказала обо всех моих проблемах. Способность ясновидения бабка Вера продемонстрировала весьма убедительно. Я даже подумала, что ей известен и главный виновник моего плачевного состояния, чье имя она не посчитала нужным мне назвать. «А может, она ведает, что перед ней убийца?» – еще подумала я, перепугавшись этой мысли.

Уложив меня на кушетку, бабка Вера невнятно шептала надо мной, похоже, произносила некие заклинания и что-то делала с моим телом. Мне не дано было видеть, ибо по ее указанию я закрыла глаза. Я только чувствовала ароматный запах и обволакивающее меня тепло.

Из моей головы повылезали все мысли, я расслабилась и не заметила, как заснула.

Мое новоявленное самочувствие проявилось, когда я едва открыла глаза. Оно было настолько отменным, что трудно передать словами. Я ощутила себя той самой молодой и энергичной девушкой, которой была еще до своего замужества. У меня было такое впечатление, что за час моего сна, а именно столько я проспала, мне прочистили самым тщательным образом мои засоренные мозги и наладили весь механизм моего организма. Выкачали из меня старую мутную кровь, а вместо нее закачали свежую, чистую и даже не красную, а бесцветную, я бы сказала, – прозрачную кровь! «Какое колдовство ты сотворила со мной бабка Вера?» – мысленно я задала себе вопрос.

Увидев, что я проснулась, бабка Вера сказала:

– Все дочка, ступай. Теперче все будет делом.

Эти слова, произнесенные ею в сухом тоне, я не подвергла сомнению. Выложив ей на стол двести долларов, я покинула ее с чувством, которые меня крайне обнадеживало.

После бабки Веры я поверила в магию, в заклинания и всему тому, что было в этом духе, потому что из моих снов исчез Игорь, как и исчезло в квартире его приведение. А мои воспоминания превратились в ничего незначащие, безотчетные факты прошлого, которые уже никак не могли меня допекать.

Я пошла на поправку, отчего решила, что с кошмарами покончено навсегда. Но если бы.

Последующее событие едва не свело меня в могилу. Случившееся представляло собой продолжение невероятных стечений обстоятельств. Непостижимое продолжалось, и оно было самым убийственным. Если бы это произошло до моего посещения бабки Веры, то я бы в живых не осталась – как пить дать. Можно считать, что мне крупно повезло.

Все произошло в моем кабинете, где на тот момент я копалась в бумагах. Ко мне вошла моя секретарша.

– К вам тут молодой человек, – сказала она, – по поводу группы в Испанию. Он говорит, что у вас назначена встреча. Фирма «Тур», кажется.

Не отрываясь от бумаг, я кивнула, тем самым дав понять ей, что она может пригласить его.

Продолжая заниматься бумагами, я увидела краем глаза фигуру до боли знакомого мне человека. Я перепугалась, потому что решила, что снова начались мои наваждения. Но к несчастью, это не было наваждением.

Оторвав взгляд от бумаг и, увидев со всей ясностью вошедшего человека, я оторопела. Окаменев, я заворожено уставилась на него. Как меня не хватил удар, я поражаюсь – на пороге стоял Игорь, который явился ко мне словно из преисподней.

– Ты дьявол! – произнесла я в ужасе.

Сжав губы, он нервно ими двигал.

– Вы путаете меня с моим братом близнецом Игорем, – заговорил он. – По его вине я то и делаю, что попадаю в неловкое положение. Видно, он и вам чем-то насолил. А меня Олегом зовут и, пожалуйста, не судите меня по нему. Из-за его выходок мне пришлось даже порвать с ним все отношения. И это с родным братом, понимаете, да?

Чуть другой голос убедил меня, что человек, который стоял передо мной, действительно не Игорь. Но это не значило, что я была готова с ним говорить о делах. Общаться с копией Игоря после всего, что случилось – это было бы чересчур для меня. Как полный перебор, это никак не назовешь.

– Вами сейчас займутся, – сказала я и с кабинета вылетела вон.

Мне захотелось на воздух, и я оделась. Перед тем, как покинуть офис, я прошла к своему заместителю.

– Там в моем кабинете сидит человек. Займитесь им. Решите с ним все вопросы и быстро выпроводите его, – дала я указание и, с трудом удерживаясь на ногах, пошла из офиса прочь.

Я бродила по улице, не обращая внимания на сильный холод. Игорь занял мои мысли. Я вновь подумала о нем, как о сатанинском отпрыске: «Он материзовался из призрака и под видом своего брата явился ко мне. Это что-то вроде его последнего удара по мне. Я несу бред, но в нем нечто такое есть. Не знаю, но кто-то явно не хочет, чтобы Игорь ушел из моей жизни. Этот кто-то добивается цели вынудить меня, чтобы я за свое содеянное преступление испытывала неотступный страх. Таким образом, этот кто-то видит в этом мое пожизненное наказание. Однако если и есть, этот чертов кто-то, то он просчитался. После бабки Веры меня не сломить. Эпопея с человеком по имени Игорь закончена. Сейчас его брата выпроводят, он уйдет с концами, и больше ничего не будет. Все самое невероятное уже случилось и ничего похожего быть не может. Не мо-жет!»

Оказалось может, еще как может.

 

* * *

Был весенний вечер. Я сидела в нашей городской квартире и пробовала вышивать. Погрузившись в работу, я получала от нее удовольствие. Я еще отметила для себя, что на старости лет, когда меня будут называть никак иначе, кроме как бабушкой, это мое новое увлечение станет для меня отличным занятием. Пришедшая на ум мысль меня развеселила, но вскоре, осознав, что старость не за горами, я загрустила. Судя по тому, как летело время, она наступит так скоро, что не успеешь и оглянуться.

 

Хлопнула наружная дверь, и из прихожей стал доноситься до меня шепот Наташи и кого-то еще. Я решила, что с Наташей была ее подруга.

– Таша, это ты родная? – спросила я. – Ты не одна?

– Да, мама, не одна, – ответила она.

Они не появлялись, а продолжали шептаться в прихожей. Меня это насторожило, и я напрягла слух. В другом шепоте я узнала мужской голос и далее стала разбирать слова: «Неудобно как-то, – говорил этот кто-то, – ты спешишь. Ты посмотри на мой вид».

Мною овладело беспокойство. Предчувствуя нехорошее, я отложила свое занятие и вышла в прихожую, где увидела Наташу и копию Игоря – того самого, его брата, который приходил ко мне в офис.

Созерцаемая мною картина напомнила мне тот самый злополучный памятный день, когда в наш загородный дом пришел Игорь, чтобы познакомиться со мной. Как и тогда, я обомлела.

– Мама, – сказала Наташа, – познакомься. Это Олег, брат Игоря. Смешно, правда? Увидев две недели назад его на улице, я подумала, что это Игорь и подошла к нему. С тех пор, мы вместе…

– А мы знакомы, – вставил Олег.

Это было невероятно. Как в таком большом городе она встретила именно его?! Просто иди и вешайся! Наташа осталась верна себе. Как оказалось, она так и не смогла до конца забыть Игоря. Глядя на ее искрящиеся глаза, я все поняла.

Если произойдет то, о чем я подумала, то до конца жизни мне предстоит испытывать страшную пытку. Ведь я всегда буду видеть в Олеге Игоря, и никакая сила не сможет заставить меня воспринимать его иначе, даже сила бабки Веры. Мне всегда будет казаться, что Олег и есть Игорь, который предстал передо мной в новом обличии для того, чтобы свести меня в могилу. И, конечно же, для этой цели он опять использовал мое слабое место – Наташу.

Словно нашкодив, они стояли подле меня с виноватым видом. От их вида на меня напал дикий смех. Какая шалость! Ах, какая безобидная шалость, превратить мою жизнь в ад!

Испытывая из-за меня неловкость, Наташа убежала на кухню, и я заставила себя успокоиться.

– Не обращайте на меня внимания, это я так, – сказала я Олегу, оставшемуся со мной.

Я пригласила его в комнату и предложила ему присесть. Я же подошла к окну, встав к Олегу спиной. «Теперьче все будет делом», – ожили в моей памяти слова бабки Веры.

– Скажите, вы любите бывать на природе? – поинтересовалась я у Олега.

– Да, а что? – удивился он моему вопросу.

Вглядываясь за окно вдаль, я сказала:

– Ничего, просто с наступлением весны хочется на природу. Недалеко от нашего загородного дома есть одно замечательное место, где лес, прекрасный водоем, а главное там – тишина. Там тишина – гробовая. Мы непременно съездим туда. Вам там понравится, поверьте мне. – Я повернулась к нему лицом и спросила: – А скажите, вы с братом двойня или, может, вас целая тройня?

– Двойня, – ответил он и тем самым весьма удовлетворил мое любопытство.

Я вновь стала к нему спиной и неистово рассмеялась. Остановиться – не было никакой возможности.

 

Стакан вина

Всю неделю лил дождь, и я уже не надеялся на то, что в воскресенье, как обычно, мы всей семьей пойдем гулять на бульвар. Меня очень огорчал этот факт, поскольку единственный день, когда я мог посвятить себя семье и уделить ей внимание, как раз и было воскресенье – в другое свободное время я работал над докторской диссертацией.

Однако в воскресенье с утра, к моей радости, засветило солнце и я, выйдя на балкон, начал глотать чистый чуть холодный воздух, чувствуя, как хмель этого бальзама опьяняет меня. Мне, как мальчишке, захотелось закричать во все горло, просто закричать, как кричат в горах, чтобы услышать свое эхо. Я предвкушал некое наслаждение, которое было где-то рядом, вроде ощутимым и в тоже время неуловимым.

Спустя секунду я отчетливо понимал, что мое состояние – это состояние счастливого человека.

Как влюбленный юноша я вбежал в детскую комнату и громко сказал:

– Взвод, подъем!

Дети вскочили с постелей и в недоумении глянули на меня. Умиляясь сонливым лицам детей, я как бравый старшина скомандовал:

– Подъем сорок пять секунд, время пошло!

Подхватив мою игру, дети стали весело одеваться и, перевернув все вверх дном, через минуту выстроились в шеренгу.

– По порядку рассчитайся! – дал я новую команду.

Все четко рассчитались, и только моя младшая и единственная дочь не знала, что ей сказать. Но потом с подсказки старших братьев, она сделала шаг вперед и, надув щечки, прошептала:

– Четвертая, расчет окончен.

– Равняйсь, смирно, равнение на право! – подал я еще раз команду и направился к жене, чтобы ей доложить о готовности детей к утреннему туалету.

Когда я вернулся, но уже не один, а вместе с женой, дети продолжали стоять по команде «смирно» – насколько я заметил, они даже не моргали.

Лаская взглядом наше чадо, жена скомандовала:

– Разойдись, подготовиться к завтраку!

Вот так весело начав наше утро, мы все уже через час были на бульваре. К тому времени солнце довольно-таки крепко припекало и мы в прекрасном настроении шли к каруселям.

Вдруг я почувствовал как кто-то, кто находился позади меня, положил на мое плечо руку. Обернувшись, я увидел уродливого старика, приняв его за обыкновенного забулдыгу, у которого не хватает для похмелья пару монет. Я решил их ему дать.

Едва я запустил руку в карман, как старик сказал:

– Не узнаешь?

Я внимательно посмотрел ему в лицо.

– Толя, пошли, – сказала моя жена, – не видишь, сейчас голову будет тебе морочить.

– Именно, Толик Шаляев, – вставил старик.

– Ты слышишь, он меня знает, – сказал я супруге.

Я напряг память, но тщетно – его ужасное лицо мне ничего не говорило.

– Школа «148», – произнес он. – Родион я, помнишь?

– Радик?! – воскликнул я ошеломленный.

Сказав жене, чтобы они шли без меня, я остался с Родионом.

Я не мог поверить, что передо мной стоял мой бывший одноклассник – отчаянный парнишка, красавец, умница, всегда и во всем первый, кумир всех девочек нашей школы. Таким я его знал и таким он ожил в моей памяти. Ему было, как и мне сорок лет, а выглядел он на все шестьдесят пять, если не больше.

– Присядем, – сказал он.

Независимо от своего желания, я, обескураженный его внешним видом, присел с ним на скамейку.

Родион смотрел невидящим взглядом на море и молчал, а я между тем стал разглядывать его.

Первое, что бросалось в глаза – это множество ожоговых пятен на его лице. Потом я обратил внимание на его деформированный как у боксера нос и далее – на рубцы, изрывшие всю его шею. Не в силах рассматривать его еще, я опустил голову и увидел его ноги: одна нога была короче другой.

– Славные у тебя дети, – заговорил он, – а у меня нет никого. Совсем никого.

Я не выдержал и спросил:

– Радик, что случилось с тобой?

– Моя история достойна трагедии Шекспира, – с печальной усмешкой произнес он. – Ты же помнишь меня, что я представлял собой. Господь Бог дал мне богатых родителей, внешность, я был всеми любим, одним словом, баловнем судьбы, часто грешившим безрассудством. Был, что называется, прожигателем жизни. Я был, как поется в одной песне: «певцом прекрасных дам». Но с ними я не изнемогал от скуки, как поется в этой песне, а совсем наоборот, находил в них утешение и все разнообразие в нашей лживой и пресной жизни.

Женщины поистине увлекали меня, и по отношению к ним я был ненасытным Казанова. Только не подумай, что я сравниваю себя с этой известной всем личностью – упаси меня бог. Это я так сказал, для ясности, дабы ты представил себе, какая у меня была неудержимая тяга к слабому полу. В женщинах я находил все свои пристрастия и удовольствия. Мое влечение к ним граничила с маразмом, и с этим я не мог ничего поделать. «Необузданный кабель, не пропускающий мимо себя ни одной юбки» – так не раз говорила обо мне моя мать. Но она была не права, ибо я бросался не на всех подряд. В выборе женщин я был эстетом.

Если бы ты знал, какие женские характеры прошли мимо меня. Они неописуемы.

Когда в женщинах зажигается страсть к нам мужчинам, то большинство из них становятся неузнаваемыми. Страсть их дурманит и толкает, порой, в безумства.

Чтобы удержать свою любовь, самая законченная стерва может превратиться в идеальную женщину, покорную, нежную и чуткую. В женщину, способную на достойные поступки. А такая правильная, сама невинность, может превратиться в форменную волчицу, способную на коварство, на подлость, да и на все низменное. Эх, эта женская натура… В жизни нет таких слов, с помощью которых можно передать ее разнообразие. Впрочем, зачем я это тебе говорю.

Родион замолчал и достал из кармана пачку сигарет, которая оказалась пустой.

– У тебя сигареты есть? – спросил он.

Я был некурящим и, сожалея об этом в эту минуту, ответил:

– Нет. Но могу сбегать, если хочешь.

Я готов был уже бежать, но он остановил меня.

– Не стоит, обойдусь, – сказал он и продолжил: – После страшной аварии, когда я вернулся после больницы домой, в моей голове появилась мысль покончить с собой. Но, увы, я оказался трусом. Я не решился лишить себя жизни и это несмотря на то, что на белом свете меня ничего не удерживало: родителей к тому времени уже не было в живых, друзья-подружки потерялись, мягко говоря, и я остался со своей бедой один на один.

Выходя на улицу, я привычно для себя замечаю устремленные на меня взгляды прохожих. Но если когда-то на меня смотрели и видели во мне красавца, вызывавшего у одних – восторг, а у других – зависть, то теперь на меня смотрят и видят во мне урода, вызывающего у одних – жалость, а у других – отвращение.

После аварии у меня хватило силы, чтобы не потерять разум или просто не опуститься. И вот когда, казалось, я начал забывать обо всем, что со мной произошло, весь этот ужас, меня постиг удар, от которого мне уже не оправиться никогда.

Это связанно с моей любимой женщиной, с которой я провел великолепные и незабываемые дни. Она была лучшей женщиной из всех, кого довелось мне встретить на своем пути.

Родион умолк и его взор устремился вдаль на горизонт, куда от нас по морю уходила блестящая дорожка, которую проложили своим отражением лучи солнца. Пожалуй, Родион не замечал на воде этого ослепляющего глаза блеска, ибо продолжал смотреть невидящим взглядом – его выражение глаз говорили о том, что он мысленно совсем в другом месте.

Кто бы мог подумать, что такой благополучный в прошлом человек, окажется одним сплошным убожеством. Какие еще силы могут держать его на этой земле? Да, не хотел бы я оказаться на его месте.

– Мое знакомство с ней, – заговорил вновь Родион, – произошло незадолго до того страшного дня, после которого я стал таким, каким ты сейчас меня видишь.

Она появилась в доме, где я жил, неожиданно. Она поселилась там после того, как вышла замуж за моего богатого соседа – бандита, внешне ничем неприметного, но самодовольного и наглого. Из нашего подъезда, впрочем, как и всего дома, его никто не уважал. И не потому, что, зная о его богатстве, ему завидовали, нет. В нашем доме жило достаточно много богатых людей. Просто все знали, что свои деньги он сделал на человеческой крови.

Как я уже сказал, он был неприметным, но именно такими и бывают самые коварные и ничтожные субъекты. Это как маньяки-душегубы, которые, как правило, отличаются от нормальных людей своей необыкновенной невзрачностью. Их сущность не скрывают лишь их глаза, куда надо заглядывать в первую очередь. Но мы люди часто забываем об этом.

Его глаза, опять же, глаза как глаза: карие, немаленькие, небольшие, вроде обыкновенные с виду. Но если хорошо вглядеться в них, то замечаешь, что они мертвецки холодные, пустые, ничего не выражающие. Они казались мне миниатюрными вратами ада, откуда в любую минуту может показаться чертенок размером со зрачок.

Иногда его глаза оживали. Очень изредка, но мне приходилось видеть это превращение. Да-да, превращение, поскольку в секунду они становились совершенно другими. Но и в новом качестве они только подтверждали его сущность. Подобное выражение глаз, наверно, бывает у гиены в тот момент, когда она, голодная, никак не может подступиться к львице, чтобы урвать от ее добычи свой незаслуженный кусок.

Всякий раз, когда я его встречал, мне так и хотелось врезать в его огромное брюхо, чтобы оттуда вышло все его дерьмо, что он носил в себе. Должно быть, он и жаждал деньги только потому, чтобы скрыть за ними свою ущербную, но ядовитую и паскудную натуру. Боже, если бы ты знал, как я его ненавижу!

Родион вновь замолчал, а я посмотрел, где находится моя семья. Дети резвились, бегая за голубями, а моя жена пыталась их немного угомонить. Они были далеко от нас, но я видел их отчетливо. Переведя взгляд на Родиона, я увидел, как он, вытянув шею, потирал и пощипывал на ней свой самый большой рубец. Было такое впечатление, что рубец его душил подобно удавки, и он хотел от него избавиться.

– И вот, я впервые увидел его жену, – продолжил Родион. – Если он был мерзкой гиеной, то Она – молодой черной пантерой.

С коротко остриженными черными и блестящими на солнце волосами Она была во всем черном: в черном нараспашку плаще, в черном коротком платье, в черных на высоких каблуках туфлях и даже в черных солнцезащитных очках, чья форма напоминала кошачьи глаза. Никогда не думал до того дня, что одна чернота может так светиться.

И еще, эта ее восхитительная кошачья пластика! Она, вся ладная, с безукоризненной фигурой не шла, а плыла, на что можно было смотреть до бесконечности. А те ее открытые части тела, что я в дальнейшем у нее наблюдал! Они сводили меня с ума! Ее безукоризненная слегка загорелая кожа была неотразима, и другой такой я не видел.

Блистательная, само олицетворение красоты и сексапильности Она заставила меня потерять покой. При виде ее, меня охватывало неимоверное возбуждение, и я зажигался к ней таким сладострастным трепетом, который мог испытывать разве что юноша-девственник, взиравший первый раз в своей жизни на обнаженную распутную девку, готовую ему отдаться. И это был я, искушенный, перевидавший сотню разных девиц.

В меня вселилась навязчивая мысль: быть с ней и все! Овладеть ею, стало моей маньякальной идеей. Меня даже не останавливала опрометчивость моего планируемого шага, поскольку моя попытка наставить рога бандиту, могла отразиться на мне самым зловещим образом.

Признаться, поначалу я еще как-то противился своему безрассудному намерению, но две наши встречи с ней сломили это мое первоначальное сопротивление.

Первая встреча произошла в лифте: я, Она, и еще несколько наших соседей поднимались на нем вверх. Так получилось, что я стоял рядом с ней и наши тела соприкасались друг с другом. Я почувствовал веяние ее теплого свежего дыхания и тонкий аромат ее духов, которые так благоухали, что мне захотелось сделать глубокий вздох. А мое легкое соприкосновение с ее изящным станом взбудоражили во мне все мои мужские гормоны. От такой неожиданной нашей с ней близости во мне словно вскипела вся кровь, и у меня возникло ощущение того, что я нахожусь в топке. Я воспылал к ней безумной страстью и если бы не соседи, я бы, наверно, набросился на нее, как помешанный. Но что меня поразило и в то же время завело еще сильнее, так это то, что Она смотрела мне прямо в глаза. Я же, в свою очередь, не оставил без внимания ее глаза, в синеве которых уловил проблеск. Это толкнуло меня набраться смелости допустить, что ее отношение ко мне далеко небезразличное. Наверняка, в ту минуту мои глаза тоже поблескивали, а, скорее всего, они светились прожектором, отчего Она, возможно, подумала обо мне то же самое, что и я о ней.

Покинув лифт, я, одурманенный внутренним пеклом, пребывая от него в лихорадочном состоянии, не смог сразу попасть к себе в квартиру, ибо дрожали мои руки, не позволявшие мне быстро вставить ключ в дверной замок. Боже, как меня влекло к ней тогда!

Вторая наша с ней встреча произошла на лестничной площадке, куда Она вышла, чтобы опустить в мусоропровод пакетик с мусором: Она была в одном полупрозрачном халате без нижнего белья под ним. Видимо, поленившись накинуть на себя более существенное, Она, убедившись в отсутствии на лестничной площадке кого бы то ни было, рассчитывала быстро управиться, и вернутся обратно в квартиру. Она никак не ожидала, что за какую-то там секунду, причем бесшумно, может кто-то появиться и застать ее в таком неприличном для постороннего глаза виде. А такой нашелся, и им оказался я.

Спускаясь вниз по лестнице, я стал невольным очевидцем того мгновения, когда Она, наклонившись над мусоропроводом, случайно оголила груди. Случись это с кем-нибудь другой, я бы отвел взгляд в сторону и прошел мимо. А тут я замер и стал пожирать глазами это чудное создание. Заметив меня, Она выпрямилась. Быстро сообразив, что могло привести меня в шоковое остолбенение, Она стыдливо улыбнулась и в знак приветствия слегка кивнула мне головой.

Ее без макияжа лицо было еще прекрасней. Я воспринял ее лик за образец женской красоты, где косметика была не к чему, ибо в его создании приложила Божественная Сила!

Она, утонченная и где-то трогательная, медленно проходила к себе, позабыв, что через ее полупрозрачный халат проглядывается все ее тело, вплоть до ее самых интимных мест. Казалось, что Она ждет от меня каких-то слов, но я, словно проглотив язык, ничего не смог ей сказать. Под действием ее чар, пребывая в сладком гипнозе, я лишь проводил ее взглядом до тех пор, пока Она не скрылась за дверью своей квартиры.

Ох, что за притягательное зрелище это было! От невообразимого восхищения и возбуждения ее волнующим телом я чуть было не тронулся умом. Почти в невменяемом состоянии, весь промокший от пота, я вышел на улицу. Мне нужно было время, чтобы прийти в себя, и поэтому, прежде чем пойти на автостоянку, я хотел присесть у подъезда на скамейку. Однако, передумав, я быстро сделал несколько шагов от дома и резко взглянул на окно, принадлежавшее моей страсти, чувствуя, что Она непременно выглянет из него, чтобы проследить за мной. Ее я не увидел, но зато заметил, как шевелилась на окне занавеска, и это было достаточно мне, чтобы убедиться в том, что мое предчувствие меня не обмануло.

После этого случая удержать меня от попытки уложить ее в постель уже не смог бы никто. Решение было принято, и помешать мне в моем намерении могла лишь только моя собственная смерть.

Готовый действовать, я ждал удобного случая, который, к моему счастью, вскоре и подвернулся.

В тот вечер шел проливной дождь, и я возвращался с работы домой. Проехав половину своего пути, я подумал: «Как бы хорошо сейчас в эту сырую погоду забраться в какое-нибудь уютное местечко, где, потрескивая дровами, горит камин и никакого света, кроме того, что излучает каминный огонь. А рядом – Она!» И ты не поверишь, едва я подумал о ней, как вдруг, сквозь дождь и огромного количества лучей света от встречных машин, мне показалась знакомая фигура. Это была Она! Вся промокшая, Она стояла у дороги и пыталась остановить машину. Не колеблясь, я вмиг остановил машину возле нее.

Она влетела в машину и хотела сказать, куда ехать, но, увидев меня, оцепенела. А я, обняв обеими руками руль, счастливо улыбался и наблюдал, как с ее мокрых волос стекала вода, которая капельками застывала в разных местах ее неповторимого лица. Еще секунда-другая и эти, облепившие все ее лицо, капли, я, словно утомленный жаждой, стал бы жадно слизывать и глотать. Но Она вовремя вытерла их платком, а потом, удобно расположившись на сиденье, ласково и игриво взглянула на меня. Мне ничего не оставалось, как набраться смелости и сказать: «У меня тут зародилась идея, ты не желаешь к ней присоединиться?» – «Желаю», – не раздумывая, ответила Она.

Так в тот вечер я оказался с ней наедине в загородном домике, где горел камин, потрескивая дровами, и где не было никакого света, кроме того, что излучал каминный огонь.

Родион в очередной раз замолчал, погрузившись целиком в воспоминания о том памятном для него вечере, переживая, очевидно, те же чувства, какие он испытывал тогда.

Меня несколько смущала его история, так как в ней было много сугубо личного, не для постороннего уха. И поэтому я подумал о том, что, скорее всего, он рассказывает ее больше самому себе, чем мне. Казалось, что порой он просто-напросто забывает о моем присутствии рядом с ним.

Прохожие в недоумении бросали на меня взгляды. О чем они думали, догадаться было несложно. Сидеть рядом с «прокаженным», да еще слушать его, вмещалось в голове не у каждого. Но я не обращал внимания на этих людей, – рядом со мной сидел мой однокашник, и кто и что думал, мне было безразлично.

– А что потом? – спросил я, желая услышать продолжение его истории.

– Потом были сумасшедшие дни, – продолжил он. – Я находился в эйфории, а, Она, одурманенная счастьем, при каждом удобном случае бегала ко мне домой и отдавалась мне, потеряв всякий страх оказаться уличенной своим мужем-гиеной в неверности к нему.

Как-то он, эта сущая тварь, был неделю в отъезде и все это время мы безвылазно обитали в моей квартире и предавались любовным утехам, которые доводили нас до умопомрачения.

Ох, каким Она была творением!

Родион с регулярным постоянством открывал свою пачку сигарет, словно забывая, что она пуста.

– Может, все же взять тебе сигареты? – предложил я.

– Зачем, – сказал он, – я возьму у ребят.

Родион встал и, прихрамывая, подошел к соседней скамейке, где сидели два молодых человека. Взяв у одного из них сигарету, он с удовольствием закурил.

– Ты давно куришь? – поинтересовался я.

– Мы же еще в школе баловались, забыл? – ответил он, пуская дым.

– Да, но я дальше баловства не пошел.

– Правильно сделал.

– Что дальше произошло? – спросил я, напоминая ему о его повествовании.

– После возвращения ее гиены домой, – щурясь от дыма, продолжил он, – Она, не желая его видеть, под предлогом, что заболела ее мать, уехала к ней.

Я между тем восстанавливал свои запущенные дела, и мы только созванивались. Она звонила мне по поводу и без повода по нескольку раз за день, и всякий раз заканчивала разговор с признаниями мне в любви.

Я стал понимать, что к мужу Она уже не вернется, а придет ко мне, чтобы навсегда остаться со мной. Всем своим существом Она хотела принадлежать только мне. Терпеть своего мужа Она больше не могла, причем, такого. Ведь Она вышла замуж за него не по своей воле. Вернее, по своей воле, но против своего сердца. На этот ее шаг вынудило одно обстоятельство.

– Какое? – спросил я.

Родион покачал головой:

– Ее отец взял взаймы у этой паршивой твари на какое-то дело большую сумму денег. Дело это прогорело, и вернуть долг он был в не состоянии. И тут, эта гиена, положивший с давних пор на его дочь глаз, предложил ему сделку: вместо денег он отдает свою дочь за него замуж. Отец был против такого обмена, а точнее будет сказано, покупки, но Она же, понимая, чем его отказ может для него закончиться, согласилась. Однако ее самопожертвование не помогло отцу, так как вскоре после ее замужества он умер. И как я понял, от переживаний. По всей видимости, он не смог себе простить, что по его милости его родная дочь попала в руки негодяя. Кстати, как потом выяснилось, дело отца прогорело из-за того, что к этому приложил руку не кто иной, как эта мразь. И как я думаю, перед своей смертью ее отец уже знал об этом.

– Все было подстроено, – сказал я.

– Именно, – Родион задумался. – К чему я все это рассказывал?

– Ты начал с того, что Она хотела принадлежать только тебе, – напомнил я Родиону.

– Да-да. Полюбив меня, – продолжил он, – Она не хотела мириться со своим положением, и ее стремление быть со мной я прекрасно понимал.

Что касается меня, то поначалу в мои планы не входило связывать себя на всю жизнь с одной единственной женщиной. После моей, прямо скажем, неспокойной жизни, вот так сразу, подчиниться другой жизни, я был не готов.

Когда я еще мечтал уложить ее к себе в постель, мне тогда и в голову не приходило, что, добившись своего, я продолжу с ней отношение. Как правило, переспав с женщиной, она становилась неинтересна мне потом – меня тянуло на новые «подвиги», но в случае с ней все было иначе.

Дав с ней волю своей плоти, я, тем не менее, не мог насытиться ее телом, и Она продолжала меня будоражить им. Причем, к моей физической притягательности к ней добавилась еще и новая тяга, духовная, ибо Она была хороша не только телом, но и сердцем.

И все же я был в смятении и не знал, как с ней быть. Еще эта моя дурацкая мысль, которая заключалась в том, что Она уже принадлежала другому, да еще такому ублюдку. Этот факт шел в разрез моим убеждениям и камнем лежал на моем сердце. Я-то хотел быть у нее единственным. Мое осознание того, что к ней прикасался кто-то еще, меня выводило из себя. Глупо, но таковы были издержки моей ненормальной натуры. Словом, в моей голове творился сумбур, и первые дни, после того, как Она уехала к матери, я никак не мог определиться.

Честно признаться, думая тогда о ней, я с каждым новым днем склонялся к тому, чтобы остаться с ней навсегда, на всю оставшуюся жизнь. В разлуке с ней ее образ ежечасно преследовал мое воображение. Перед моим мысленным взором представали то ее по-детски хитрый взгляд исподлобья, то ее обезоруживающая улыбка, то ее глаза с искоркой тепла, то ее тонкие плечи, которыми Она, порой, пожимала от чувства неловкости. Эти и еще многие другие запавшие в моей памяти живые штрихи, которые дополняли ее основной портрет, чудотворно вселялись в мою душу и вызывали в ней настоящий праздник. Ее не было рядом со мной, но я не чувствовал этого, ибо Она жила внутри меня и оттуда никуда не уходила. Поэтому все шло к тому, что я забрал бы ее к себе и уже никогда бы от себя не отпустил. – Родион в скорби закрыл лицо руками. – Если бы… Если бы не моя глупая и нелепая выходка, то может быть, все повернулось бы иначе.

Как я уже говорил, мои дела были запущены, и мне пришлось включиться в работу, которая требовала от меня огромной самоотдачи. На карту были поставлены приличные деньги, и поэтому расслабляться я не имел права. Мой бизнес требовал постоянного контроля, а иначе бы я мог быстро все потерять. К тому же посыпались одна за другой неприятности: поначалу – налоговая, потом прокуратура, потом еще этот кризис чертов… Но в отличие от большинства, для меня все закончилось благополучно и мы с партнерами по бизнесу на радостях решили это дело отметить: мы поехали в кабак, где хорошенько гульнули. После кабака мы продолжили празднества в баре, но уже не одни, а в кругу нескольких проституток, что там ошивались.

Разошлись мы только под утро. За мной увязалась одна из девчонок, что были с нами, и мы с ней поехали ко мне домой. Какого черта я взял ее с собой, не понимаю! Меня надо было четвертовать тогда на хрен! Ведь я даже не притронулся к ней, потому что не помышлял, да и пьян был до безобразия, впрочем, и она тоже. Мы как пришли, так сразу и рухнули на кровать, как подкошенные.

Я проснулся от звонка в дверь. Не посмотрев в «глазок», я, как последний болван, открыл дверь. На мою беду, на пороге стояла Она. Повиснув на моей шее, Она по-щенячьи уткнула лицо в мою грудь. Я почувствовал ее благоухающий запах и холодок, который Она занесла с собой с улицы – тот холодок, что выделял необыкновенное тепло. Тот холодок, который подействовал на меня как лучшее средство от моего перепоя.

И тут, словно удар молнии меня поразил: я вспомнил, что нахожусь в квартире не один, и от этого в моих висках нестерпимо застучало.

Обнимая ее, я повернулся с ней так, чтобы Она встала спиной к моей с распахнутой дверью спальне. Она целовала меня, что-то говорила, а я стоял подобно олуху и ее не слышал. И вдруг Она застыла в своем устремленном взгляде в зеркало, которое висело в прихожей. Туда заглянул и я, а там отражение спальни с полуголой проституткой на кровати – та сцена, от которой я хотел ее избавить.

Когда Она перевела на меня взгляд я, испытывая к себе мстительное злорадное чувство, готов был раствориться в кислоте. Она смотрела на меня, а я читал в ее глазах обиду, сожаление, отчаяние и осуждение. А потом все это стерлось ее слезами.

Не выронив ни слова, Она убежала. Мне бы броситься за ней, а я остался на месте, ощущая себя последним кретином рода человеческого.

Так мы расстались. Потом, правда, я искал ее, но мои поиски не увенчались успехом. Она будто сквозь землю провалилась.

А встретил я ее случайно, когда был уже калекой и уродом, который пытался еще как-то жить и что-то делать.

Я шел по улице, где порывистый ветер, гоняя пыль, торопил людей домой. Я же шел не спеша, и ветер был не в силах заставить меня ускорить шаг. Он не ведал того, что торопиться мне было некуда, да и быстро шевелить ногами я не мог, как это легко делали другие.

Словно не желая сдаваться, ветер стал хлестать по моему лицу крупинками песка вперемешку с мелким мусором, будто заставить меня поспешить – это его принципиальная задача.

Я заметил ее сразу, как только Она появилась среди сгорбившихся и мыкающихся туда-сюда людей. Она шла своей обычной походкой навстречу ко мне и, в отличие от других, держала как всегда спину прямо, а голову высоко.

Меня охватила всеобъемлющая радость, но через мгновение, вспомнив о своем уродстве, стыд охватил меня. И то, что не удалось ветру, удалось ему – я сделал над собой титаническое усилие и ускорил шаг, чтобы скрыться от нее за ближайшим углом.

Сделав несколько быстрых шагов, я понял, что не в моей власти уйти и не взглянуть на нее с близкого расстояния. Вновь зашагав неторопливо, я опустил голову и исподлобья стал наблюдать за ней.

Она прошла мимо меня, а я, провожая ее взглядом, остановился и продолжал смотреть ей вслед. Ее удаление от меня отражалось в моем сердце такой болью, что я готов был расплакаться как малый ребенок. И еще этот назойливый и завывающий ветер, который усугублял мою горечь. «Вот сейчас Она уйдет, и я никогда больше ее не увижу», – подумал я, едва сдерживая слезы. И вдруг, я вижу, что Она останавливается и замирает. Простояв так секунду-другую, Она резко обернулась. Я же, не выдержав ее взгляда, отвернулся и поспешил от нее прочь.

Она догнала меня в подворотне, прервав мои ковыляния прикосновением своей нежной рукой моего плеча. Взглянув мне в лицо и, с содроганием удостоверившись, что я это я, Она по щенячьи уткнулась лицом в мою грудь, как тогда у меня дома перед нашим расставанием. Не надеясь увидеть такое даже во сне, я был безумно тронут.

Мы пришли ко мне домой. Увидев мою запущенную квартиру, Она взялась приводить ее в порядок и мои возражения по этому поводу ею не принимались.

Она убирала квартиру с таким вдохновением, что у меня закралась мысль: «Она это делает не только для меня, но и для себя тоже, потому что ее намерение – это жить здесь вместе со мной». Но я быстро отогнал эту мысль от себя, поскольку расценил ее как смешную и просто абсурдную.

 

Чем ближе мое жилище приближалось к божескому виду, тем ярче ее лицо озаряла счастливая улыбка, засветившаяся в конце уборки так, что можно было подумать, что для нее моя квартира была сказочным дворцом, в который Она грезила попасть с детства. Моя мысль о ее желании жить со мной вернулась ко мне, и столь абсурдной я уже не считал ее. «Неужели это возможно, быть с ней после всего, что произошло?» – задал я себе вопрос. Вместо меня на вопрос ответила она. Этот ответ был выражен в ее поцелуе: Она чувственно меня поцеловала, и я понял, что ее любовь ко мне все еще жива.

Я, который привык к своему безобразному лицу, не всегда находил в себе силы смотреть на него в зеркале, а Она, не брезгуя, прикоснулась к нему своими губами. Ее поцелуй был искренним и шел от самого ее сердца.

Мне тоже захотелось ее поцеловать, но мне не хватило смелости. Я был зажат в тисках своего уродства, и моя эта скованность оказалась для меня непреодолимым барьером. Это был комплекс, о существовании которого я когда-то не имел понятия.

Мою зажатость Она чувствовала, а потому вела себя со мной так, чтобы я вновь ощутил себя в своей тарелке – стал таким, каким я был до аварии.

Мы пили вино и много говорили, вернее, говорила в основном Она, а я больше слушал. Казалось, что я способен слушать ее до бесконечности – так мне было хорошо с ней.

Мы не замечали, как открывались одна за другой бутылки вина, и как бокал за бокалом мы его пили. Мы не замечали и время, о котором нам не мог напомнить даже бой моих старинных настенных часов. Когда на экране телевизора появилась черно-белая дребезжащая картинка, передававшая свой мерцающий свет в комнату, где мы сидели и не замечали этот раздражитель для глаз, на нас напал голод. Она приготовила яичницу, и мы вмиг ее съели – я, как проголодавшийся волк, а Она, как проголодавшийся зайчонок.

Потом Она уложила голову мне на колени и, поговорив со мной еще немного, заснула. А я, не смея даже пошевельнуться, гладил ее по голове, пока тоже не заснул.

Проснувшись утром, я не увидел ее рядом с собой. Решив, что Она покинула мою квартиру, я в испуге вскочил на ноги. Но мое беспокойство оказалось напрасным – в ванной комнате Она принимала душ.

Дверь в ванную была приоткрыта, и я увидел через матовое стекло душевой кабины ее роскошный силуэт, плавно изгибающийся под шумными струями воды.

Меня охватила дрожь возбуждения, и я едва не забился в конвульсиях. Меня влекло к ней и я, не отдавая себе в этом отчета, шагнул в ванную. Каким-то образом почувствовав меня рядом с собой, Она вышла ко мне, подарив мне изумительную улыбку.

Мы с ней так обнялись, будто хотели друг в друге раствориться. Мои руки скользнули по шелковистому покрову ее пахнущего свежестью тела и задержались на ее бедрах. В предвкушении дикого блаженства я взял ее на руки и понес в комнату, подстегиваемый ее стонами наслаждения.

Я полюбил ее всем своим существом. Прилив любви, наконец, окатил мою засохшую душу и мое полуживое сердце. Мне нужно было стать уродом, чтобы по-настоящему познать самое прекрасное чувство на земле.

Из-за ее бывшего мужа-гиены я поменял квартиру, и мы стали жить вместе. Это было самое прекрасное время, но очень короткое.

Родион в очередной раз прервал свой рассказ. Повисло тяжелое молчание.

А тем временем подошла моя большая семья, и недалеко от нас стало дожидаться меня. Заметив мою жену с детьми, Родион вынул из внутреннего кармана плаща бутылку вина и помятый одноразовый стакан.

– Давай выпьем, – сказал он, – за встречу и за прощанье.

– Почему ты сказал, что это время было коротким? – спросил я. – Что случилось?

Его страшное лицо стало еще страшней.

– Она погибла, – сжимая скулы, произнес он. – Ее хотели облить кислотой, но у них ничего не получилось с этим. Зато получилось другое. Когда хотели с ней это сделать, Она неудачно упала и ударилась виском о камень. Я знаю, кто это сделал. Это дело рук гиены. Это его заказ. Узнав о нас, он хотел, чтобы Она стала такой же уродкой, каким уродом был я.

Мне по-человечески стало жаль Родиона. И я понял, единственное, что могу для него сделать, несмотря на то, что рядом стояли дети и смотрели на меня, это не отказаться и выпить стакан вина, протянутый мне его дрожащей рукой.

Попрощавшись с ним, я знал, что мы больше никогда не встретимся, ибо его откровенный рассказ с интимными подробностями был воспринят мною как исповедь человека, который находился в шаге от своей смерти.

Втянув голову в плечи, Родион от нас удалялся, а я еще долго смотрел ему вслед. Ведь помимо всего, с его удалением, от меня удалялась частица моего детства.

 

* * *

Вновь стояла дождливая погода. После погожего воскресного дня дождь лил с небольшими интервалами третий день.

Просматривая дома свежую газету, я наткнулся на рубрику криминальных новостей, где прочитал: «По неустановленным пока причинам некий Николаев Родион Родионович застрелил Шатунова Олега Викторовича, известного в криминальных кругах человека. Совершив убийство, Николаев Р. Р. покончил с собой. Трагедия разыгралась на улице…»

Мое предчувствие не обмануло меня.

Я отложил газету в сторону, ибо еще что-то читать был не в состоянии.

Думая о Родионе, как это дико не звучит, я посчитал, что его поступок, о котором сообщила газета, был для него единственно правильным выходом.

Вспоминая нашу с ним встречу, я вспомнил, что, говоря о своей любимой, Родион ни разу не назвал ее имя. Он говорил: «Она, Она…» Всегда – «Она». Что бы это значило? Почему он не назвал имя своей любимой? «Она» – что он вкладывал в это слово? «Она» – его так и несбывшаяся мечта? Это я не узнаю уже никогда. Во всяком случае, «Она» звучало из его уст, как самое красивое имя.

Эх, Родион, как это ни прискорбно признавать, с дьявольской страстью и безрассудством жизнь яркая, но очень короткая. Жаль, что лишний раз это доказал именно ты.

Прощай!..

 

Миранда

Он планировал встретиться с друзьями в бильярдной и совсем не думал, что попадет совсем в другое место. У него и мыслей не было, чтобы пойти туда по собственному желанию. Это заведение его абсолютно не интересовало. Даже любопытства ради его туда никто не затащил бы, хотя, по тем временам, для большинства наших людей это было в диковинку. Если бы он знал тогда, чем закончится его посещение этого заведения…

 

* * *

В ту пору, будучи студентом МГИМО, Артем, сын высокопоставленного чиновника, был очень красив: рост под метр девяносто, стройная спортивная фигура, черные волосы, широкие челюсти, предававшие его открытому лицу мужественность, и глаза! Горящие огоньком синие глаза, на которых были помешаны не один десяток молоденьких девиц.

Когда Артем, облаченный в белый льняной костюм, вошел в стриптиз клуб, присутствовавший там персонал, состоявший из полураздетых девушек, несколько опешил. И было от чего: вдруг в их полумрак «подземелья» входит красавец, который своим внешним видом мог сойти за заморскую кинозвезду. Напрашивался только один вывод, наверно, к ним еще не заходили мужчины под стать ему. Вероятно, пока в большей степени они видели и ублажали озабоченных похотью мужчин, которые своими обликами совсем не блистали. Единственно, чем они могли блеснуть, так это кошельками, что, впрочем, от них и требовалось, что, наконец, от них и добивались эти услужливые девушки, быстро сориентировавшиеся в новом времени.

Артема встретили его закадычные друзья Костя и Алик – два балагура, которые решали в клубе что-то связанное с вентиляцией. Два бабника, которые, по всей видимости, находились в эйфории от того места, где они случайно оказались благодаря своей профессиональной деятельности.

– Извини, что пришлось тебя сюда вытащить, – сказал Костя. – Мы скоро освободимся. Посиди пока здесь и выпей кофе.

– Хорошо, – согласился Артем, присаживаясь за один из столиков перед танцполом с главным его достопримечательностью – шестом.

– Кофе падай сюда, – крикнул Костя бармену – единственному мужчине в этом девичьем царстве.

Покинув Артема, Костя и Алик направились в администрацию клуба. Артем же, удобно расположившись, закурил и огляделся. Кроме него и обслуживающего персонала клуба в зале никого не было. Часы показывали три часа дня, и он логично допустил, что если зал и будет заполняться посетителями, то только к вечеру.

Мимо него туда-сюда ходили без дела труженицы клуба в коротких не прикрывавших их груди платьях, на которых были прикреплены кружевные передники. Нанявший их человек знал свое дело. С симпатичными мордашками они все были разными: полненькие и худенькие, светленькие и смугленькие, высокого роста и маленького, одним словом, все они должны были отвечать разным вкусам мужчин, которых по тем или иным причинам потянет к ним на огонек. Каждый посетитель, он же господин, не иначе, должен был найти там свою «наложницу», чьи прелести для удобства в его выборе были выставлены на показ.

Одна из таких «наложниц», смазливая пышечка, отличавшаяся от всех других девушек своей большой грудью, и поднесла Артему кофе. Она томно улыбнулась и весьма заискивающе поменяла ему пепельницу. Взгляд Артема невольно упал на ее грудь, которая своим непомерным размером впечатлила и его – насмотревшегося на подобную часть женского тела вдоволь.

Отпив кофе, Артем обратил внимание на столы и кресла. Казалось, в их расположении присутствовала некая несуразность, а точнее, непрактичность. Кресла, крепко-накрепко прикрепленные к полу, стояли от столов на расстоянии вытянутой руки и только с одной их стороны. Артему понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, что за причина крылась во всем этом. Очень просто оказалось – танцующая стриптизерша должна была иметь пространство, дающее ей возможность подступиться к любому клиенту, чтобы в приватном танце свободно поерзать на его коленях и тем самым вызвать у него желание вложить в ее трусики вожделенную для нее банкноту.

Артем допил кофе. Зазвучала спокойная мелодия. Справа от танцпола появился щупленький, метр с кепкой мужчина в строгом темном костюме. По его испытывающему взгляду, обращенному в зал, Артем понял, что он человек охраны, о чем, если брать во внимание его физические данные, никто и никогда не догадался бы. Должно быть, решил Артем, он был вроде Джеки Чана – маленький, да удаленький. Сравнив его с самым юрким и популярным азиатским киноактером, Артем едва не рассмеялся. Он даже прижал рот руками, чтобы случайно не взорваться от хохота – ему совсем не хотелось выглядеть идиотом, смеющимся в одиночестве неизвестно чему. Однако рука, просто прижавшая рот, не помогала, и он ее прикусил, от чего испытал боль, которая отразилась на его лице соответствующей гримасой. С этой гримасой застали Артема возвратившиеся в зал его друзья.

– Ты чего так скривился? – спросил Костя, обращаясь к Артему.

– Зубы болят, – предположил Алик.

– Да нет, – ответил Артем. – Вы посмотрите на охранника. Судя по его выражению лица, он, по-моему, вообразил себя чемпионом мира по боевым искусствам. Я его с Джеком Чаном сравнил – такой, шустрый, бесстрашный, всегда готовый прийти на помощь.

Будучи смешливыми, взглянув на охранника, которого очень образно представил их друг, Костя с Аликом от души рассмеялись, а за ними уже не смог удержаться от смеха и сам Артем. Охранник бросил на них очень строгий взгляд, чем еще больше распалил друзей, и их относительно спокойный смех превратился в гомерический хохот, от которого у них на глазах навернулись слезы.

Успокоившись, Костя и Алик, заказав себе кофе, присели за стол. Им поднесла кофе та же пышечка, которая обслужила Артема. Глаза Кости и Алика уперлись на ее грудь, как несколько минут раннее произошло это с глазами Артема.

Когда она отошла от стола, виляя своими бедрами, Костя произнес:

– Мне здесь определенно нравиться.

– Мне тоже, – вставил Алик, доставая с кармана ручку.

Он взял салфетку и что-то на ней начертил, призвав Костю к тому, чтобы тот уделил внимание ему, а не полураздетым девицам, продолжавшим без дела сновать туда-сюда. Костя с большой неохотой склонил голову над салфеткой с чертежом.

– Что это? – спросил он.

– Хочу показать тебе, как решить проблему с вентиляцией, – ответил ему Алик.

В это время на танцпол к шесту вышла в одних стрингах довольно-таки упитанная танцовщица с родинкой на животе. В танце она выглядела очень инфантильной. Казалось, что она всего лишь репетирует, и как выяснилось позже, так это и было, поскольку в дальнейшем она стала повторять одно и то же движение несколько раз. В конце концов, удовлетворившись результатом, она лениво покинула сцену. Она ушла, а Костя и Алик, забыв о деле, исподлобья продолжали еще долго смотреть ей вслед.

– Не будем себя обманывать, – наконец, сказал Костя.

– Не будем, – согласился с ним Алик. – Завтра все обсудим. Отдохнем, раз попали сюда.

Алик заказал коньяк и тем самым дал Артему повод предположить, что у его друзей намечается гулянка.

Сам же Артем был против такой перспективы. Он чувствовал себя не в своей тарелке, и ему хотелось покинуть это злачное место, где была, по его мнению, одна сплошная грязь, пускай и обрамленная в некую респектабельность. Артем не видел никакой разницы между грязью этого клуба, и той, что была тогда в Москве на Тверской улице. Отличие, как он уже отметил для себя, было только в одном – в упаковке этой самой грязи.

– Неужели вам приятно смотреть на этих раздетых матрешек, – произнес Артем в задумчивости.

– Так не только смотреть, – ответил ему Костя. – Он указал на охранника. – Вон, видишь, где стоит наш шустрик. Там есть проход в небольшие апартаменты. Можно выбрать любую телку и пойти с ней туда, где она обслужит тебя по полной программе.

– Только для начала бабки надо отвалить, – с иронией заметил Артем.

Костя нарочито скорчил удивленный вид:

– Естественно. А как ты хотел?

– В том-то и дело, что я не хочу, – усмехнулся Артем.

– Он у нас против продажной любви, – заметил Алик.

Тут к их столику подошла все та же полногрудая пышечка, которая поднесла им коньяк.

– Составь нам компанию, – предложил ей Костя.

– С удовольствием, – согласилась она с подкупающей детской покорностью.

Одобряюще взглянув друг на друга, Алик с Костей дружно усадили ее между собой.

– Выпьешь с нами? – спросил Алик, обняв ее за талию.

– Конечно, – засияла она в улыбке.

Не моргнув и глазом, она заказала себе самый дорогой коктейль, отчего Алик переместил руку с ее талии на свой висок. Да, он никак не ожидал такой скорой наглости от девушки, производящей впечатление наивного ребенка.

После того, как все выпили, Алик вновь направил руку на ее талию, но там уже была рука Кости. Этот факт не смутил его, и он перенаправил свою руку на ее плечи.

Пышечка, попивавшая через соломку красочный коктейль, назвалась Виолеттой. Артем, глядя на нее, решил со стопроцентной уверенностью, что она такая же Виолетта, как он Жорж или Джордж. Ему стало ясно, что все девушки этого клуба имели звучные псевдонимы. Никто из них не назовет свое настоящее имя, как например, такое, как Маша или Света или же такое, как Настя, а почему, ему трудно было понять. Однако Бог с ними, как там они себя называют, заключил Артем и обернулся в зал, где увидел первых посетителей. В общей сложности их набралось человек десять. Должно быть, это обстоятельство послужило тому, что громче заиграла музыка и на танцпол к шесту вышла стриптизерша – взбитая невысокая негритянка в кипильно белых стрингах, которые на фоне ее тела засветились фонарем.

Она танцевала с чувством, легко выполняя все технические элементы. А они были крайне сложными. Без предварительной подготовки не каждый спортсмен-гимнаст мог бы повторить то, что она вытворяла на шесте. Так, как она крутилась вокруг него, повиснув на нем только на одних руках или же только на одних ногах, весьма впечатлило Артема. Но вот ее артистизм сильно уступал ее безупречной техники. Ее эротические движения в танце у шеста выглядели неуклюже, пошло, и вызывали у Артема одно отвращение. Впрочем, подумал он, своих почитателей она наверняка имеет, и, конечно же, с лихвой.

«Вот и сыграл в бильярд», – тяжело вздохнул Артем. Он вознамерился допить коньяк и уйти, прекрасно понимая при этом, что его друзья за ним не последуют. Им точно уже не до бильярда, решил он, глядя на них, ворковавших с Виолеттой.

Едва Артем хотел открыть рот, чтобы попрощаться с ними, сменилась музыка, и на танцпол вышла другая стриптизерша. Он взглянул на нее, да так и замер.

Ей было лет восемнадцать, никак не больше. Ее безупречная фигура, изумительное тело и утонченное лицо в секунду покорили Артема. В танце с немного откинутой назад головой она была восхитительна! Пластичная и гибкая с ласково–кротким взглядом она выглядела настолько эстетично, что Артем сравнил ее с невинным созданием, невесть откуда взявшимся. Ее образ соответствовал образу стыдящейся своей наготы смиреной монашки, но никак девушки-стриптизерши, которая бесстыдно выставляет свое обнаженное тело на всеобщий обзор.

Она двигалась, а ее упругие размером с кулак груди оставались неподвижны, лишь ее бедра слегка покачивались, – зовуще и чувственно. Он внимал каждому ее движению, взгляду, а все остальное, происходящее вокруг него, перестало существовать. Был он и она и никого больше: он – в темноте, а она – освещенная лучом света. Он даже музыку не слышал.

Взобравшись на шест, она стала творить чудеса. На нем она была легка, изящна и, несомненно, виртуозна! Даже негритянка, поразившая Артема своей техникой на шесте, не могла с ней сравниться. Все кто был в зале, глядя на нее, буквально, пораскрывали рты от восхищения, и Артем в том числе.

– Кто это? – спросил Алик у Виолетты.

– Это наша несравненная Миранда, – ответила она. – Сейчас она покажет свой коронный номер.

– Какой? – подал голос Костя.

– Увидите, – заинтриговано сказала пышечка. – Им она всегда заканчивает свое выступление. Вот, сейчас.

Значит Миранда, подумал Артем, наблюдая, как она поднялась на самый верх шеста и, удерживаясь на нем только ногами, повисла вниз головой. Потом, сложив руки по швам, она разжала ноги от шеста и камнем скользнула по нему вниз. Казалось, что сейчас она расшибет свою прелестную голову о пол и, чтобы этого не видеть, Артем готов был уже закрыть глаза. Но в последний момент, когда ее уложенные волосы едва коснулись пола, она в одно мгновенье прогнулась и непостижимым образом схватилась руками за шест. Покрутившись на нем пропеллером на одной руке, она благополучно опустилась на пол. В зале после продолжительной паузы раздались аплодисменты и посвистывания. Миранда распустила волосы, задиристо тряхнула головой и, одарив всех зрителей своего выступления насмешливо-ласковой улыбкой, удалилась.

Артем задышал ртом, жадно глотая воздух. Ему показалось, что за время ее выступления он дышал через раз и в не полном объеме, а потому у него случилось самое настоящее кислородное голодание.

Он не мог понять, что с ним происходит. Почему эта, так называемая Миранда, задела его за самое живое. В один миг в нем все перевернулось, и он был, буквально, обескуражен. Вдруг кто-то овладел им с ног до головы. И этот кто-то из тех, кого он ни во что не ставил.

Отдышавшись, Артем продолжил смотреть на пустующий танцпол так, будто Миранда оставила там после себя запись своего выступления, на которое он вновь взирал, смакуя все его подробности. Вместе с ним смотрел туда и Алик. Он спросил у Виолетты:

– Слушай, с ней можно провести время?

– Можно, – хихикнув, ответила она. – Миранда очень востребована и, может, ты уже опоздал. Наверно, ей уже поступило подобное предложение и, скорее всего, не одно.

– Но ты можешь передать ей мое желание?

– Конечно. Только учти, это дорого.

– Сколько?

– Это, смотря, что ты хочешь. Просто приватный танец в отдельной нашей комнате или же все другое.

– Все другое.

– Тогда готовь штуку баксов.

– Я согласен. Пойди, передай ей.

От этого их разговора Артема всего передернуло, и он бросил на них уничтожающий взгляд.

Виолетта ушла и спустя минуту вернулась.

– Ты опоздал, Миранда уже занята, – сказала она Алику так, словно была рада этому. – И занята она на всю ночь.

За это сообщение Артем готов был растерзать Виолетту, ибо отказывался этому верить. Он вдруг почувствовал себя собственником Миранды, посчитав, что кроме него самого никто не имеет права к ней прикасаться. Представив себе, что кто-то другой может наслаждаться ее телом, ему стало нехорошо. Понимая абсурдность своего чувства, он, тем не менее, не мог совладать с ним. Ничего подобного с ним еще не происходило.

Спустя минуту он взял себя в руки и попытался все поставить на свои места. Посмотреть на все так, как это есть на самом деле. Да, она великолепна! Какая в ней симметрия, гармония! Но она та, какая есть. Да, ее образ никак не вяжется с тем местом, где она была, но факт остается фактом и это надо принять. Грязь есть грязь, и она повязла в ней по уши. «Черт, – вырвалось у него, – я занимаюсь самообманом. Меня тянет к ней».

К Артему подходили девушки клуба и предлагали ему свое общество. Он вежливо отшивал их от себя. Алик присмотрел другую девушку, и она уже сидела за их столом, попивая через трубочку коктейль – тот самый, дорогой, какой пила Виолетта. Когда Алик отошел в туалет, Виолетта шепнула Артему:

– Ты понравился Миранде, и она просит твой телефон. Она хочет с тобой встретиться, красавчик.

Ее слова прозвучали для него, как гром среди ясного неба. При этом он почувствовал, как по всему его телу пробежала блаженно-будоражащая дрожь. С ощущением радужного волнения он потянулся за ручкой, но она его остановила:

– Ты не пиши, а просто назови. Я запомню. Нам не разрешают ни давать, ни брать номера телефонов. За нами могут наблюдать.

Артем назвал ей домашний номер телефона.

– А когда она позвонит? – спросил он.

– Завтра, послезавтра, не знаю. Главное, позвонит. Можешь не сомневаться. Такому, как ты, и не позвонить?!

Артем недолго радовался такому неожиданному для него повороту событий. Немного пораскинув мозгами, он пришел к тому, что ничего путного от звонка Миранды все равно не выйдет. После мучительных размышлений он решил выкинуть ее с головы. Какой бы она ни была восхитительной, менять свои убеждения Артем не хотел, вернее, не мог. Как бы там ни было, каждый вечер она ублажает неизвестно скольких мужиков, и этим все сказано. При всей своей невинной красоте она порочна. На ней то клеймо, от которого она никогда не избавится, и Артем сильно сожалел об этом. Он выпил новую порцию коньяка и, не говоря никому ни слова, в расстроенных чувствах понуро покинул клуб.

 

* * *

Уже на следующий день Артем понял, что не в его силах забыть Миранду. Что бы он ни делал, ее образ стоял перед его глазами. Слишком глубоко она запала в его душу, да так, что он не мог ничего с этим поделать. Ему нужно было готовиться к выпускным экзаменам, а он был сам не свой. Все его мысли были заняты о предстоящем ее звонке. А звонка не было и не было от нее, отчего он не находил себе место. Прошел день, потом еще несколько дней, а звонка от Миранды он так и не дождался. А она звонила не раз, и как назло именно тогда, когда его не было дома. Ей отвечала его мать, которая, дабы не отвлекать сына от учебы, о ее звонках ничего ему не сказала. А Артем не знал, что и думать: то ли Виолетта забыла номер, то ли она перепутала цифры, то ли еще проще – Миранда попросту передумала звонить.

Уже экзамены были на носу, а Артем, погруженный в себя мыслями о Миранде, не занимался. Его мать, заметив это, решила с ним поговорить. Она была его другом, а потому рассчитывала на его откровенность. Когда отец Артема ушел из дома, она, усадив его напротив себя, сказала:

– У тебя сейчас ответственный момент жизни, а ты где-то витаешь. Ты можешь объяснить мне, в чем дело. Скоро и отец заметит, что ты забросил учебу.

Артему не очень хотелось говорить об этом и все же, привыкший во всем делиться с матерью, он доверительно ответил:

– Я встретил девушку. Из-за нее я потерял покой.

– Может, скорее, голову? Безответная любовь? Разве такое возможно с тобой?

– Нет-нет, дело не в этом.

– А в чем?

– Она стриптизерша.

У матери вытянулось лицо от удивления:

– Бог ты мой, где же ты ее встретил?

– В стриптиз клубе, где же еще.

– Как ты там оказался? На тебя это так непохоже. Наверняка тебя затащили туда Костя с Аликом.

– Точно, – кивнул он. – Но они там случайно оказались. Следовательно, и я тоже.

– Ладно-ладно, что ж теперь с того. Ты лучше о ней скажи. Что, она так хороша собой?

– Она изумительная! – сказал Артем с безмерной нежностью в глазах. – Ни на кого непохожая. Она сама захотела со мной встретиться. Обещала позвонить, но не позвонила.

Мать вспомнила о нескольких звонках одной и той же неизвестной ей девушки, которая ангельским голосом просила позвать к телефону ее сына. Должно быть, это и была она, подумала мать.

– Стриптизерша, – в хмурой задумчивости произнесла она. – Сдается мне, что она не только танцует. Я права?

– Права, – подтвердил Артем, опустив глаза в пол.

– Да-а-а, угораздило тебя, – покачала она головой.

– Можно и так сказать.

– Забудь о ней, – твердо сказала мать. – Тебя ждет прекрасное будущее. И такой, как она, там нет места. И тянет же тебя неизвестно к кому. Взять хотя бы твоих друзей – Алика и Костю. Вокруг тебя такие ребята, сама элита, а ты связался с ними, с этими взбалмошными личностями, которые, ко всему прочему, тебе неровня. Но они-то, ладно, друзья детства. Но девушка стриптизерша, другими словами, девка, изо дня в день торгующая своим телом, это уже ни в какие ворота не лезет. Где ты и где она, сам подумай. Есть черта, которую нельзя переступать ни при каких обстоятельствах, а она переступила. А раз переступив, она переступит еще раз. Это истина. Тебя ждет заграница, у тебя будет совсем другая жизнь, а ты забил свою голову, бог знает кем. К тому же она не позвонила тебе. Ей не до тебя. А почему, можно только догадываться. Тебе нужна девушка твоего круга: воспитанная, образованная, непорочная, наконец. Та, с кем тебе не будет стыдно появляться в приличном обществе. Благо, что отец об этом ничего не знает. Иначе, его удар хватил бы.

Артему тяжело было слушать мать. Ничего нового она не сказала ему, ибо все это он знал и понимал. И все же своей позицией мать помогла ему в его окончательном, как показалось ему тогда, решении в вопросе о Миранде.

– Хорошо, – сказал он. – Ты права, я забуду о ней. Так и быть.

– Вот и отлично, – произнесла мать, а потом, поцеловав Артема за его благоразумие, добавила: – Трубку не бери. Тебя на время экзаменов ни для кого нет. На все звонки буду отвечать я.

Артем не возразил ей и пошел в свою комнату с твердым намерением засесть за учебники. Но прежде, чем сосредоточиться на них, ему понадобился не один день.

 

* * *

Все время пока Артем упорно занимался и сдавал экзамены, ему звонила Миранда. Ей отвечала его мать. А потом матери надоело это, и она сказала ей, что Артем уехал и в ближайшие годы его не будет в Москве. Она вежливо попросила ее больше не звонить к ним домой.

Казалось, была поставлена точка в истории Артема и Миранды. Но не так-то все просто оказалось для Артема. Да, Артем благополучно сдавал экзамены, но это не значило, что при этом он забыл о Миранде. Ему так и не удалось это сделать. Напротив, он не забывал ее ни на секунду и, его периодически тянуло к ней. Тяга была неудержимой, с предвкушением на сладостные перспективы, отчего у него часто, как у юнца, перехватывало дыхание и учащенно забивалось сердце. Эти несравнимые ни с чем ощущения грели его душу и толкали его на встречу с Мирандой. После недолгих колебаний на том и остановился он, после чего испытал чувство неимоверного облегчения. «Сдам экзамены, – в итоге решил он, – и пойду в клуб. Ничего не случится, если перед тем как уехать из страны, я увижу ее еще раз. Хотя бы на прощание».

Так успокоив себя, Артем блестяще сдал все экзамены и получил диплом, который открывал ему путь за границу, куда для него, благодаря его отцу, уже давно был забронирован билет.

 

* * *

От перспективы встречи с Мирандой Артем приехал в клуб в прекрасном настроении. Правда, он был взволнован, но это было то, особое, волнение, с которым он не захотел бы расстаться ни за какие деньги. Ему бы всю жизнь испытывать его.

Клубная жизнь была в разгаре: музыка на фоне гвалта, мерцание огней со всех мест, пьяные лица посетителей и пелена сигаретного дыма, с которой не могла справиться даже восстановленная его друзьями вентиляция.

Вытянув вперед голову, Артем поспешил к тому месту в зале, откуда в первую очередь открывалась панорама танцпола. У него было предчувствие, что в эту самую минуту на танцполе выступает именно Миранда. И это действительно оказалось так, предчувствие не обмануло его. Он застал ее в тот момент, когда она выступление уже заканчивала. Встав у стены в темном углу, он успел увидеть только финал ее коронного номера, завершив который, она распустила волосы и, задиристо тряхнув головой, одарила всех зрителей своего выступления насмешливо-ласковой улыбкой.

Едва Миранда собралась покинуть танцпол, к ней подошел обрюзгший мужчина, лет сорока, с красным лицом и глазами проголодавшегося хищника. Обливаясь потом и тяжело дыша, он сунул в ее стринги деньги, да так грубо, что оголил ее лобковые волосы. Потом он зашептал ей что-то на ухо, после чего они вместе с Мирандой ушли за танцпол.

Артем в своем устремленном им вслед взгляде весь похолодел. Увиденная им картина последней минуты, что называется, опустила его с небес на землю. Но перед этим, как бы нелепо в его случае это не звучало, он успел испытать сильную душевную боль. «Как глупо, – сказал он сам себе. – Ведь все было ожидаемым. Разве могло быть иначе, для этого места, куда меня, дурака, занесло».

С чувством омерзения, обиды и несправедливости Артем навсегда покинул клуб.

После этого дня Миранда еще долго жила в его сердце и сознании. Порой, ему казалось, что он никогда ее не забудет. Но все-таки настало то время, когда он все же забыл ее. Это произошло уже за границей, где он жил и работал уже несколько лет. А в общей сложности он пробыл там десять лет.

 

* * *

Вернувшись на Родину, Артем стал работать в министерстве иностранных дел, и у него было все в полном порядке, разве что семью он никак не мог завести. По этому поводу, мечтая о внуках, его мать сильно переживала. Она знакомила его с дочерями своих знакомых, но у него ничего серьезного с ними не получалось. Мать «пилила» Артема за это, но быстро успокаивалась и бралась за поиски новой девушки, которая в ее представлении была бы достойна стать его женой. Однако ее помощь так и не понадобилась. Артем сам встретил девушку своей мечты.

 

Это случилось на стоянке торгового центра. Сделав некие покупки, Артем садился в свой автомобиль. К нему подошла девушка, на вид лет двадцати восьми, производившая впечатление успешной бизнес-леди. Холеная, со вкусом одетая, с роскошными черными волосами и живыми серо-голубыми глазами она сразу же понравилась Артему. Благожелательно улыбаясь, с чарующим голосом, она сказала ему:

– Вы не поможете мне?

– А что случилось? – поинтересовался он, любуясь ею.

– Как-то день сегодня не задался. У моей машины колесо спустило, а мой телефон разрядился. Вы могли бы позвонить с вашего мобильника и вызвать техничку.

– А с чего вы взяли, что у меня есть мобильник? – сказал он, сделав серьезный озадаченный вид.

– У вас нет мобильника?! – удивилась она, расстроившись.

– Я пошутил, – улыбнулся Артем, добавив: – Что же из-за такого пустяка вызывать техпомощь. Это займет много времени. Давайте, если вы не возражаете, я сам поменяю вам это колесо. Надеюсь, запаска у вас есть?

– Да, есть! – радостно поведала она. Ее «да, есть» прозвучало для Артема как «да, я есть та, которую ты ждал».

Вот таким образом он и познакомился с ней. Девушку звали Ириной, она жила на Чистых прудах и у нее был свой косметический салон. Обменявшись с Ириной визитками, Артем уже на следующий день ей позвонил. Потом они стали встречаться. Их отношения очень скоро переросли в роман, который так стремительно развивался, что уже через два месяца они поженились. Мать Артема была на седьмом небе от счастья, поскольку Ирина очень нравилась ей, и она считала ее идеалом жены. О такой невестке она и не мечтала.

Через год у Артема с Ириной родился сын, которого они назвали Максимом. Когда ему исполнилось четыре года, они приобрели роскошный загородный дом. Им бы жить там, да жить, в мире и согласии, но произошел случай, после которого… Впрочем, никто не знает, как скажется этот случай в их дальнейшей судьбе.

 

* * *

В тот день, когда Артем находился еще на работе, в детской комнате Ирина играла с Максимом в его спортивном уголке, где были шведская стенка, гимнастические кольца и канат, прикрепленный к самому потолку. Максим пытался взобраться на канат, но у него ничего не получалось с этим. По этому поводу он сильно расстроился, на что Ирина сказала ему:

– Не переживай. Сейчас я тебе кое-что покажу, а потом, со временем, и ты научишься так делать.

Ирина поднялась на самый верх каната и, удерживаясь на нем только ногами, повисла вниз головой. Потом, сложив руки по швам, она разжала ноги от каната и камнем скользнула по нему вниз. Казалось, что еще доля секунды и Ирина расшибет голову о пол, однако в последний момент, когда ее волосы коснулись пола, она прогнулась и непостижимым образом схватилась руками за канат. Ирина хотела еще что-то продемонстрировать сыну, но на пороге детской стоял с окаменевшим лицом возвратившийся с работы Артем, увидев которого, она с чувством досады опустилась на пол, забросив канат на шведскую стенку.

С радостными воплями Максим бросился к отцу, который никак не отреагировал на него. Все, что Ирина проделала на канате, он видел и от этого пребывал в шоковом состоянии. Как завороженный он смотрел на канат.

– Миранда, – произнес он отрешенно.

– Что Миранда? – спросила Ирина.

– Это коронный номер Миранды, – так же отрешенно пояснил он.

Артем перевел взгляд с каната на Ирину, после чего, протерев спиной косяк двери, присел на пол. У него был вид человека, находящегося на грани помешательства.

Затаив дыхание, Ирина смотрела на Артема так, будто он на смертном одре, и она боялась не услышать его последнего слова.

– Это ты, – наконец, после продолжительного молчания, изрек Артем, – Миранда.

Ирина, опустив глаза, дрожащим голосом промолвила:

– А я думала, что это так и останется для тебя тайной. Много же понадобилось тебе времени, чтобы раскрыть ее. Впрочем, ничего удивительного. Перед тем, как начать новую жизнь, я сделала пластическую операцию и поменяла цвет волос. Да еще, как-никак, десять лет прошло. Вот ты и не узнал меня. Меня никто не узнает. Это и было моей задачей – стать неузнаваемой.

– Как ты могла скрыть от меня это?! И столько лет! – сказал Артем, подавленный своим открытием.

– Чтобы потерять тебя еще раз?! – откровенно призналась Ирина. – Ведь ты не узнал же меня тогда, когда я подошла к тебе на стоянке. Ты сам подтолкнул меня к тому, чтобы оставить тебя в неведении.

Максим испугано смотрел то на отца, то на мать, чувствуя, что произошло нечто страшное. В итоге он не выдержал и навзрыд зарыдал. За ним расплакалась и Ирина. Глядя на плачущую жену и рыдавшего сына, готов был лить слезы и сам Артем.

 

Сожаление

Старость пришла, словно за один день. Она пришла невероятно быстро.

Мое сердце все чаще давало о себе знать. К моему букету болезней еще и это. Ох, как ужасно чувствовать себя кладом недомоганий: боль в желудке и в пояснице, изжога, бессонница, а теперь вот – дела сердечные мои. Но если со всеми болячками я справлялся, то с сердечной болью у меня ничего не получалось. Когда она начиналась, я не мог даже пошевелиться. Казалось, еще секунда-другая, и сердце остановится. А оно хилое и не думала не стучать. Я знаю, умирать мне придется долго и мучительно. Вот бы сразу – гоп и все! Так нет, я пройду весь ужас старости, и только потом, всего выжитого, Господь Бог заберет меня к себе. Зачем я нужен буду такой никчемный? Ежели попаду в ад, мучить и терзать будет просто некого. Хотя почему «ежели»? Я точно попаду в ад, рай мне не светит – мне его не видать как своих ушей. Единственно, что хотелось бы, позволю высказать себе такое пожелание, так это то, чтобы учли на этом свете все мои мучения, за счет которых я смог бы получить там, в пекле, некие послабления. Дай-то Бог, будем надеяться на снисхождение.

В поликлинике врач, обследовав меня, сочувственно покачал головой и с очень умным видом сказал, чтобы я незамедлительно занялся своим здоровьем. Америку открыл, будто бы я этого не знал без него. Все внушал мне, что вместе со здоровьем придет и радость от жизни. Как же, жди, впрочем, я все же решил взяться за свои гнилые органы. Но не столько для своего блага, сколько из-за своей вредности. Уж больно не хотелось мне уходить на суд небесный раньше своей жены Зары.

В этот же день, после визита к врачу, я сделал ей заявление:

– Все, еду в Москву себя лечить. – Зара, уставившись в телевизор, и бровью не повела. – Ты слышишь, я еду в Москву. Я и своему брату уже позвонил. Если ты не забыла, он главный врач одной из лучшей больницы в столице.

Сверкнув своими крошечными глазками, она прошипела:

– Что ты мелишь? Ты забыл, что твоя единственная дочка выходит замуж?

– Одно другому не мешает, – ответил я. – У меня скоро сердце остановится.

– Ой, ли, ничего с твоим сердцем не станет. Когда речь идет о малышке, то о себе не думают, – язвительно проворчала она.

Моя так называемая малышка была уже старой девой (а она была недурна собой), и перенос свадьбы на более поздний срок весьма огорчил бы ее. И так она не жаловала меня своей любовью. Кто я для нее – пустое место. Безвольного не любят, а жалеют – это поначалу, а потом, в конце концов, презирают. Как раз ныне я находился для нее на этой стадии. А тут еще из-за меня рухнут ее планы – она вцепится в меня, как мегера. Вся в мать, и бедный ее жених, еще не знает, на что себя обрекает.

– Хорошо, – сказал я, – но если свадьба превратится в похороны, виновата будешь ты.

Зара надела очки. В них она походила на сову. Ну, просто вылитая сова! Мне говорили, да я и сам наблюдал, что многие люди похожи на животных, но не до такой же степени!

Через ее очки мне стало хорошо видно, как ее глаза наполнились гневом, и, зная, чем это может для меня закончится, я молниеносно ретировался в свою комнату.

Ночью мне было так плохо, что Заре пришлось вызвать «неотложку». После бессонной ночи, она согласилась отправить меня на лечение в Москву.

– И впрямь тебе лучше поехать, а то действительно помрешь еще. Тогда уж точно из-за траура по твою душу свадьбы не будет в ближайший год.

Удовлетворенный умозаключением моей супруги, я весь день провалялся в постели. Было очень приятно завтракать, обедать и ужинать, не вставая с кровати. Вот что значит, когда ты необходим. Это тот единственный случай, когда моя болезнь, точнее вероятность моей кончины, расстраивала моих домочадцев. А не то не видать бы мне Москвы, да что там Москвы, вшивой больницы в нашем городе. Печально это признавать, что и говорить…

 

* * *

В Москву меня провожала Зара. Мне никогда не нравилось ее имя. Как-то раз, очень давно, когда мне были совсем невмоготу ее истязания, я обозвал ее заразой. С тех пор зародилось словосочетание «Зара – зараза», запавшее в мою душу так, что мне порой было неимоверно трудно произнести ее имя без созвучного ему дополнения, которое очень точно раскрывало сущность моей, будь она неладна, жены. Так, на перроне вокзала, наблюдая, как она, толстая и необъятная, бежит впереди меня, я едва не закричал ей: «Зара – зараза, ну куда ты несешься, как танк?» Вместо этого я сквозь зубы процедил:

– Зара, не спеши так, у нас еще уйма времени.

Но она, уже проворно взбираясь в вагон, не слышала меня.

– Сема, не возись! Где ты там? – кричала она на весь вагон.

– Здесь я, здесь! – откликнулся я, испытывая неловкость от ее беспардонного поведения.

– Какое у тебя место? А-а, вот и оно!

Я заглянул в купе, у которого остановилась моя благоверная. На нижней полке справа сидела молодая симпатичная особа. Купе было двухместным, а потому, как мой единственный попутчик, она вполне меня устраивала. Девушка приветливо мне улыбнулась.

– Так, Сема, подожди, – сказала Зара и прошла в соседнее купе.

Не понимая, что она задумала, я послушно принялся ее ждать.

Через минуту из купе, куда вошла Зара, вышла женщина с огромным чемоданом. Она с трудом протиснулась мимо меня и с грохотом опустила свой «баул» на мое место.

Когда Зара принимает какое-то решение, я уже ни о чем не думаю, а потому, что все это значило, совершенно не понял.

– Простите, это мое место, – сказал я женщине, занявшей мою полку.

– А вы разве не хотели меняться? Мне ваша жена сказала, что вам будет удобно на моем месте. А мне, естественно, на вашем, – с некой усмешкой сообщила она.

Не найдя слов для ответа, я, как последний болван, прошел в соседнее купе. Кроме Зары там был еще молодой человек лет двадцати пяти. Он уткнулся в книгу и не обращал на нас никакого внимания.

– Зара, как неудобно. В какое положение ты меня ставишь? – сказал я ей очень тихо.

Она же громко рявкнула:

– Ты что, не видел, как у этой девицы глазки бегали?

– С каких это пор тебя это стало волновать? Да и потом, она же мне в дочери годится, – не повышая голоса, сказал я.

– Тем более! – бросила она.

– Хорошо, тихо. Не будем об этом.

– А что «тихо»? Мы что скрываемся от кого-то? – фыркнула она.

– Все! – завопил я.

 

* * *

Мы уложили вещи и присели. Я с нетерпением ждал, когда Зара меня покинет.

– Как приедешь, сообщи, – сказала она. – Сразу же, с вокзала.

– Хорошо, – сказал я и, не желая больше вступать с ней в конфликт, решил и дальше во всем с ней соглашаться, лишь бы она, выговорив все, побыстрей исчезла с моих глаз.

– На остановках не выходи, а то еще отстанешь от поезда.

– Хорошо.

– Деньги держи при себе, в купе не оставляй их ни на минуту.

– Хорошо.

– Своему братцу привет передавай.

– Хорошо.

– Смотри, не вздумай пить с ним за встречу.

– Хорошо.

– Что ты должен купить в Москве? Повтори.

– Хорошо.

– Что хорошо? Он совершенно не слушает, что ему говорят, – возмутилась Зара.

Я как ученик первого класса повторил не раз повторенное. При этом я заметил, как улыбнулся мой молодой сосед по купе. И я уверен, он улыбнулся не оттого, что прочитал нечто смешное в своей книге, которую он продолжал читать, не поднимая головы.

– Ладно, счастливо тебе, – наконец попрощалась со мной Зара и вышла из купе.

Выйдя за ней и глядя, как она от меня удаляется, я с облегчением вздохнул.

Сделав несколько шагов, она остановилась и обернулась ко мне.

– Я если не подскажу, ты сам не догадаешься, – злобно проворчала она.

Я как мальчишка подбежал к ней и поцеловал ее вспотевший лоб. Соль от ее пота на моих губах была еще и горькой. Когда я вернулся в купе, наш поезд медленно тронулся с места.

С утра мое самочувствие было скверным, но по мере того, как поезд набирал скорость, я ощущал прилив свежести и бодрости. Казалось, что мне под силу бежать за поездом до самой Москвы. И, конечно же, за новым состоянием души и тела стояла долгожданная свобода, окутавшая меня с ног до головы всей мощью своего веяния.

Мой молодой попутчик все еще читал. Вынув из сумки детектив, решил и я скоротать время за чтением. Эту книгу всучила мне в дорогу моя Зара.

Я осилил только несколько страниц. Надо не уважать себя, чтобы читать подобную чушь. Эта книга была из тех, которая после прочтения, если до этого доходило, выбрасывается как прочитанная газета. Такой «шедевр» поставить дома на полку – рука не поднимется.

Уж лучше слоняться из угла в угол, чем читать бред сивой кобылы, написанный, к тому же, женщиной – нашей современной, так сказать, новоиспеченной Агатой Кристи. Сейчас этих самых Агат развелось столько, что на каждом шагу на нас смотрят кипы их творений. Плодовитые они у нас. Ну не хотят они понять, что данный им природой талант трепаться без устали языком, не дает им право переносить весь этот треп на бумагу. Какое же надо иметь самомнение, чтобы такое сочинять, да еще отдавать это в печать! Что ж, перед ними, с их наглостью, можно снять шляпу.

Едва я забыл о причине, вызвавшей во мне негативную бурную реакцию, как к нам в купе вошла проводница – светловолосая женщина бальзаковского возраста. Ее пухлые ярко накрашенные губы были растянуты в обаятельной улыбке. Униформа проводницы была ей к лицу.

Взяв наши билеты, она предложила нам чай.

– С удовольствием, – согласился я.

– Да, можно, – не отказался и мой сосед.

Когда она уходила, я не мог не проводить ее взглядом, отметив про себя привлекательность ее ног и округлость бедер.

Я достал из сумки конфеты, а мой молодой попутчик – аппетитные пончики.

– Угощайтесь, – вложив себе в рот целый пончик, предложил он.

– Спасибо. – Я взял самый маленький пончик. – Мы не познакомились. Вас как зовут?

– Тимур, – представился он.

– Очень приятно. А меня зовут Семен Семенович. Куда путь держите? До конечной точки?

– Да, до Москвы.

– По делам или как?

– Домой, к жене.

– Вы так молоды и уже женаты. Хотя, я тоже рано женился. Дети есть?

– Нет. Пока нет.

– Чем занимаетесь, если не секрет?

– Какой секрет. Так, коммерцией.

– И как, удачно?

– Вполне.

– Дай Бог, дай Бог. Нам принесли чай.

– Приятного аппетита, – сказала наша проводница, наградив нас все той же обаятельной улыбкой. Я вновь проводил ее взглядом.

Тимур ел, как подобает молодому здоровому человеку. Я же, попивая чай, съел еще один пончик.

Вглядываясь в совсем еще юное лицо Тимура, я спросил:

– Не тяжело в семейной жизни?

– И да, и нет.

– Как это?

– Я люблю жену, но мне трудно с ней, – доверительно сказал он.

– В каком смысле?

Тимур молчал. У него был такой вид, будто он хочет еще раз понять давно ему известное.

– Она, как ребенок, – наконец, произнес он. – Я всегда думаю о ней: как она, что с ней. Она совсем беспомощная и видит во мне, скорее, заботливого отца, чем мужа. Взять хотя бы эту мою поездку. Деньги с неба не падают, их нужно зарабатывать. А как я могу, если меня все время теребят. Если бы я сказал ей, что не могу сейчас приехать, то она ревела бы с утра до вечера, не понимая, что надо на время взять себя в руки. Я сумбурно говорю и не знаю, понимаете вы меня или нет.

– Я вас прекрасно понимаю. Вы хотели бы видеть рядом с собой человека покрепче.

– Да, но я хочу, чтобы именно она была покрепче.

– Ну да, конечно. Эх, молодой человек, если вы хотите добиться чего-нибудь в жизни, то радуйтесь тому, что есть. Запомните, женщина не на равных с мужчиной. Кто думает иначе, глубоко заблуждается. С женщиной, которая превратилась в мужчину в юбке, легко на первых порах, но потом все заканчивается плачевно, поверьте мне, моему опыту. С такой женщиной вы лишитесь тех качеств, которые делают мужчину мужчиной. Цветок нужно оберегать, а не желать ему превращение в камень, ибо этим камнем вы потом разобьете себе собственный лоб.

Этот неожиданный разговор невольно навел меня на воспоминания, которые скверно подействовали на мое хорошее расположение духа. Они затушили огонек отрады, чей свет заполнил мою душу с начала моего пути.

Ссылаясь на головную боль, я прилег, уткнувшись в подушку.

Воспоминания скребли мое сердце и чтобы их хоть как-то отогнать от себя, я посмотрел в окно в надежде увлечься панорамой.

Перед глазами мелькали телеграфные столбы, а панорама оставалась невидимой. Зато вместо нее были картинки из прошлого, вызывавшие у меня тоску и боль. Последняя картинка, связанная с моей женой, заняли мои мысли.

«Ах, Зара… За тридцать лет я не имел счастья видеть твои слезы, слезы женщины и матери. Все бы отдал за то, чтобы хотя бы раз увидеть, как ты плачешь. Но об этом мечтать – все равно, что желать себе снова стать молодым. Когда-то я думал, что с тобой, как ты, я не пропаду ни при каких обстоятельствах. И я не ошибся – ты превзошла все мои ожидания. Рядом с тобой я был как за каменной стеной. Но эта непробиваемая стена закрыла мне весь свет.

Ты не любила меня. То, что рядом с тобой был такой симпатяга, как я, льстило твоему самолюбию, всего лишь. Ты ворвалась в мою жизнь, как прекрасная ведьма, которая сумела меня околдовать. Ты заставила меня потерять разум, ибо только сумасшедший мог поступить так, как поступил я. Может, ты напоила меня зельем, несущим в себе отраву, которая заразила мне не кровь, а душу? И эта отрава действует на меня всю жизнь. Или же другая дрянь, которую ты время от времени подсыпаешь мне в пищу. Впрочем, у ведьмы есть много разных изощренных способов травить так, чтобы подчинить своей воле такого, как я. Ох, как не случайно я назвал тебя заразой!»

Вообще-то прошлое меня преследует всю жизнь. Чем дальше оно от меня уходит, тем чаще напоминает о себе.

Тимур заснул, хотя для ночного сна было рановато, часы показывали девятнадцать часов. Молодые любят поспать, и с этим ничего не поделаешь. Мне же спать совершенно не хотелось, и я боялся, что буду бодрствовать всю ночь. Но меня очень успокаивало перестукивание колес поезда, что давало мне надежду на относительно сносный сон.

За окном смеркалось, и в купе зажегся свет. В вагоне стояла тишина, от которой складывалось впечатление, что все уже спали. Должно быть, так оно и было. В поезде пассажиры стараются пораньше лечь и заснуть, чтобы время в пути проходило быстрее. Или же сидеть и выпивать, что тоже очень помогает убить время.

«А что если и мне выпить, этак, грамм сто? А что, вот возьму и выпью», – промелькнуло в моей башке.

Я встал и пошел в вагон-ресторан. К счастью, мне идти почти не пришлось – следующий вагон и был ресторан. На это удачное для меня сцепление вагонов я обратил внимание еще на перроне нашего вокзала. Я еще подумал тогда, что если вечером решу поужинать в ресторане, то мне не придется долго пробираться туда, шатаясь из стороны в сторону от движения поезда.

В ресторане меня ожидало разочарование. Бегло осмотрев столики, я не нашел ни одного свободного места. Но и внимательный осмотр ресторана не утешил меня – пристроиться к какому-нибудь столику было невозможно. Как оказалось, спали далеко не все. Мне ничего не оставалось, как взять что-то с собой.

После долгих раздумий у буфета, мой выбор остановился на молдавском коньяке. Кстати, в вагоне было так шумно и накурено, что я не выдержал бы в нем и десяти минут. А посему я пришел к выводу, что со своей бутылочкой мне будет куда комфортней в своем купе.

Прикупив к коньяку еще и шоколадку, я отправился к себе.

У служебного купе я столкнулся с нашей проводницей – ее пухлые губы опять были растянуты в улыбке. Заметив в моей руке бутылку, она посмотрела на меня с игривым укором.

– Вы не составите мне компанию? – предложил я ей.

– Я же на работе, нам нельзя, – не без кокетства отреагировала она на мое предложение.

– Если бы мы не делали то, что нам нельзя, было бы скучно жить. Чуть нарушать – в крови у человека, – изрек я и прошел к себе.

Тимур продолжал спать и, судя по его сладкому храпу, я предположил, что он не проснется до самого утра.

Выложив покупку на столик, я стал мучиться вопросом: выпить коньяк сразу же или несколько позже, перед сном?

Пока я думал, в приоткрытую дверь купе заглянула проводница.

– Вы не передумали? – прошептала она, указывая на бутылку.

– Как можно, – сказал я с нескрываемой радостью. – Я к вам или вы ко мне?

– Приходите вы ко мне, – также шепотом сказала она и тотчас скрылась.

Я этого не ожидал. Если серьезно, то я не помышлял с ней выпивать. Мое предложение было обычной шуткой. Признаться, я даже не знаю, почему мне пришло в голову такое ляпнуть ей. Что ж, во всяком случае, я был рад. В конце концов, пить одному не очень-то приятно. Я взял бутылку, шоколад и пошел к ней.

Проводницу звали Наташей. Она оказалась несусветной хохотушкой: едва ей что-то скажешь, как она заливалась смехом. Очень смешливой оказалась. Мы с ней достаточно много выпили, но на ней это никак не отразилось. С ее работой подобное качество, как внешне всегда оставаться трезвой, необходимо. Я же захмелел ощутимо. Но мое алкогольное излишество быстро нейтрализовалось моим отменным настроением.

– Почему вы все же согласились со мной посидеть? – спросил я у Наташи.

– А вы мне понравились, – откровенно призналась она и в очередной раз едва не захлебнулась в смехе.

А ведь она не шутила. Это я сам давно махнул на себя рукой. А если хорошо подумать, то в свои годы я был еще хоть куда.

Мою голову покрывали густые волосы, правда они изменили свой цвет, стали седыми, но, насколько мне известно, седина красит мужчину. Я был подтянут, у меня отсутствовал живот… Что еще? Нет-нет, если внутренне я и был гнилым во всех отношениях, то внешне пребывал в полном порядке. Если сравнивать меня с моими ровесниками, объективности ради осмелюсь утверждать, сравнение будет в мою пользу.

Поэтому я вполне мог нравиться такой вот симпатичной особе, какой была Наталья.

Да, она представляла собой довольно-таки приятную во всех отношениях женщину. А ее небольшая полнота – дело вкуса. Если женщина полновата, но с подчеркнутой, как у Наташи талией, это всегда красиво, и мне такая нравится.

Тем более что все лишнее, если позволить себе так обозначить Наташину полноту, у нее не висело, а совсем наоборот, было подтянутым и взбитым, а значит, волнующим. Причем, так называемое «лишнее» у нее располагалось в самом притягательном для мужчины месте. Сколько бы нас не приучали к «доскам», именно полногрудые женщины с широкими бедрами всегда будут привлекать большинство мужчин.

Наташе стало душно, и она скинула с себя пиджак, расстегнув на своей рубашке две верхние пуговицы. Оголенная часть ее кожи на подступах к ее большим грудям, куда я представил, запускается моя рука, вмиг взволновала меня. Мои мозги словно заклинило, и я зажегся животным желанием ею овладеть. Мой разум помутился, и я, не говоря ни слова, словно сорвавшись с цепи, схватил Наташу за талию и крепко прижал ее стан к себе. Мои действия походили на изнасилование, и для этого не хватало лишь ее сопротивления. Но Наташа и не думала сопротивляться. Она так же, как и я, с остервенением ответила мне взаимностью. Наша совместная страсть так стремительно заполыхала, что через минуту все было кончено.

Я обессилено распластался на полке, а Наташа еще долго ласкала меня. Ее поцелуи были проникновенно нежны. Влажными губами она передавала моему телу возбуждающий холодок, который приводил меня в состояние сумасшедшего блаженства.

После того как она запустила руку ко мне в пах, я вновь накинулся на нее. Испытывая неимоверную легкость, энергию и силу, я казался себе молодым самцом дикого зверя, изголодавшимся по самке. Она двигалась быстрее такта перестука колес в десятки раз. У меня было такое ощущение, что в экстазе она готова умереть. За небольшой отрезок времени, давая волю своим эмоциям, она трижды издавала истошный крик. И если бы не мимо проходивший товарняк, который своим грохотом приглушил ее крики наслаждения, то я не знаю, чем бы все это закончилось – на ее вопли вполне могли сбежаться все пассажиры нашего вагона.

После пронесшегося мимо товарняка наступила обычная тишина, та тишина, которая обычно бывает в мягком вагоне движущегося поезда. Затихли и мы, обмякшие и удовлетворенные.

Наш поезд замедлил ход.

– Ой, сейчас будет большая остановка, – резко вскочив на ноги, сказала Наташа. Пряча от меня глаза, она стала приводить себя в порядок. – Вам лучше пройти к себе.

– Конечно, – не стал возражать я.

– До завтра, – она поцеловала меня и выскочила из купе.

Будто находясь в прострации, я прошел к себе.

Как я и думал, Тимур спал мертвым сном. Я прилег на свое место и под стук колес отключился.

Проснувшись утром, я плохо соображал. Поначалу до меня не доходило, почему я оказался в поезде. И только потом, спустя какое-то время, я все вспомнил.

Я посмотрел на часы. Они показывали десятый час, что явилось для меня в некоторой степени шоком. Невероятно, но я проспал всю ночь! Может, я зря еду в Москву? Свежая голова, никакой боли, никакого ощущения дискомфорта. Просто чудеса!

Я встал и, насколько позволяло мне тесное купе, сделал что-то вроде зарядки: пару раз присел и столько же раз повертел бедрами. Умывшись, я пошел к Наташе за чаем. Всплывшая в моей памяти картина нашей с ней близости породила во мне радужные перспективы, и я ускорил шаг.

Я застал ее в служебном купе, где она занималась своим туалетом. Увидев меня, она застыла с расческой в руке.

– Я тебе не помешал? – спросил я, присаживаясь рядом с ней. Я не удержался и провел рукой по ее спине.

Наташа встрепенулась.

– Не надо, Семен Семенович, увидеть могут.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался я.

– Хорошо, – сухо ответила она.

– У тебя плохое настроение? Что-то случилось?

– С чего вы взяли? Все отлично, – улыбнулась она.

Ее улыбка меня успокоила.

– А я вот чайку захотел.

– Так вы идите к себе, я принесу.

– Ты меня гонишь? – весело спросил я.

– Нет, просто работы много, ведь скоро Москва.

– Да, я понимаю. Ты мне свой телефон оставишь? Вдруг потом возможности не будет.

– Зачем Семен Семенович? Я замужем. Вы, как я понимаю, женаты. Мы встряхнулись, и хватит.

Ее циничный ответ отрезвил меня. Словно проглотив язык, я смотрел на нее, как баран на новые ворота. Иное сравнение мне в голову не пришло, ибо всем своим существом я ощутил себя именно бараном, форменным бараном. От чувства, с которым я шел к ней, ничего не осталось. Я встал и, не говоря ей ни слова, пошел к себе.

За окном поезда сменился пейзаж – на земле лежал свежий снег, от которого возникло ощущение кристальной чистоты.

Наташу я не осуждал, я винил себя. Ее иная реакция могла изменить мою жизнь. Ведьма Зара стояла на страже, и она позволила мне лишь побаловаться, не более того. Моя жизнь дана мне в наказание за мой прошлый поступок. Это мой крест.

Глядя в окно, в райский простор, я увидел ее – ангелочка, нежную тростинку с мечтательной улыбкой и с восторженными глазами, которые излучали свет ее души.

Нежное создание парило в воздухе, следуя за поездом. Ее глаза были устремлены на меня. Они манили, и сила их притяжения была столь велика, что мне захотелось к ней, туда – в белое и чистое раздолье.

Я явственно видел ее безгрешное лицо, которое покоряло и в то же время выворачивало меня наизнанку. Выглянувшее из облаков солнце ослепило мои глаза, и она исчезла. Искать ее не имело смысла.

– Вы уже встали? – подал голос Тимур.

– Как видите, – сухо ответил я.

– Давно я так не спал, – зевнул он.

Наташа принесла мне чай. Ее пухлые губы все также были растянуты в улыбке и, как я понял – в дежурной улыбке.

Проводив ее взглядом, но уже безразличным, я как никогда ощутил свою ничтожность. Я самое настоящее ничтожное животное.

– Тимур, пейте мой чай, я не буду, – сказал я, упершись взглядом в одну точку.

Тимур не стал меня беспокоить, видимо, понимал, что я в дурном настроении. Так мы, молча, докатили до Москвы.

На перроне Наташа даже не взглянула на меня. Если я был животным, так сказать, самцом, то она самая обыкновенная самка, подумал я. А потому, какие могут быть претензии?

– Счастливо вам! – попрощался я с Тимуром.

– И вам того же! – ответил он взаимностью.

Я пожал Тимуру руку. Не успел я сделать шаг в сторону вокзала, как увидел, что к Тимуру кинулась девушка, повиснув на его шее. Взирая на влюбленных, я чуть было не пустил слезу.

Я смотрел на девушку, а видел свою первую и единственную любовь – Ирину, ангелочка, которая не так давно за окном поезда манила меня к себе. Я смотрел на девушку, а видел ту, с которой когда-то, много лет назад, меня разлучила моя ведьма.

Не в силах продолжать смотреть на влюбленную пару, я, подавленный, достал телефон, чтобы отправить смс-сообщение своей жене Заре.

Прощай, Семен Семенович. Здравствуй, Сема. Нет, Семка, мать твою…

 

Два алых шарика

Да, жизнь удивительна. Она полна сюрпризами.

Это произошло давно, когда еще на наших улицах преобладал красный цвет, особенно в праздничные дни. И когда большинство наших граждан верили в светлое будущее, которое, увы, так и не наступило.

 

* * *

Мне было тогда шесть лет. Наша семья жила на окраине города в одноэтажном доме рядом с дорогой, ведущей из центра в аэропорт. Дом был до такой степени старым, что буквально на глазах рассыпался. Его внутренняя часть выглядела сносно, а вот наружная – катастрофически. Но мой отец не помышлял его ремонтировать, ибо говорил, что нам в нем все равно не жить и что мы вот-вот переедим в новую квартиру.

Отец, мать и я радовались перспективе переезда, а вот бабушка, наоборот, очень переживала из-за этого: она, как большинство пожилых людей, держалась за все привычное. Но в один прекрасный день она смирилась с мыслью о переезде. Как-то она сказала: «Все равно мне умирать здесь».

После этих ее слов мне часто приходилось слышать от матери, что бабушка болеет, а потому я должен быть с ней ласковым. Не замечая никаких признаков болезни у бабушки, я не мог понять: чем же она болеет? В итоге по своей наивности, я пришел к тому, что мать говорит мне о бабушкиной болезни только потому, чтобы я всего-навсего не шалил, когда она приглядывала за мной.

Ошибочность своего детского суждения я понял тогда, когда в одно солнечное утро, оставшееся в моей памяти как серое и туманное, я увидел заплаканные глаза матери, печальное лицо и растерянный взгляд отца, а потом бездыханное тело бабушки на ее всегда белоснежной кровати. Мужественная женщина скрывала от меня свою тяжелую болезнь, вот я и не мог тогда разобраться. Я долго плакал у ее кровати: слезы лились из моих глаз так, что все происходящее вокруг я видел расплывчато, будто через стекло, по которому потоком стекала вода.

После смерти бабушки меня, оставшегося без присмотра, определили в детский сад. Поначалу меня провожала туда мать, а потом я стал обходиться без ее сопровождения. Мать лишь переводила меня через дорогу, а дальше, примерно с полкилометра, что оставалось до детского сада, я топал один, напичканный ее инструкциями: ни с кем никуда, не сворачивать с дороги, никого не трогать и так далее в том же духе. Надо сказать, что ее напутствиям я следовал не всегда.

Мать стала отпускать меня в сад одного, потому что, во-первых, считала меня вполне самостоятельным мальчиком, а во-вторых, время тогда было спокойное. Таких уродов, которые могли бы чем-то навредить малому ребенку, еще не было. Во всяком случае, в нашем районе, где друг друга все знали, их точно не было.

Но обратно из детского сада меня не отпускали одного. Воспитатели не могли взять на себя такую ответственность. И это несмотря на то, что по своей смышлености, как считали они, я должен был уже ходить в школу, а не в детский сад. Так что домой я возвращался с матерью и, как правило, из всех детей детского сада его стены покидал последним.

Рядом с детским садом стояло здание, окруженное железной оградой. Дом, где располагался детский сад, тоже был с железной оградой, но она бала такой жиденькой, что через нее с любого места мог пролезть взрослый человек, тогда как через ту ограду могла проскользнуть разве что мышь. Причем, ограда детского сада была красивой, а та – ужасной, придававшей и без того не радевшему глаз зданию зловещий вид.

Это было добротное старинное здание, но со своими темно-серыми стенами и зарешеченными овальными окнами, оно напоминало мне маленькую крепость, это в лучшем случае, а в худшем – тюрьму времен царя гороха.

Когда мы, детсадовские дети возвращались домой, там во дворе дома играли дети нашего возраста. Поначалу я подумал, что этот дом такой же детский сад, как и наш, но потом с каждым новым днем стал понимать, что это не так, ибо дети там были совсем другие. Они были одеты убого, вели себя как-то дико, а главное я никогда не видел, чтобы за ними приходили их родители.

Как-то раз, проходя с матерью мимо этих странных детей, я, указывая на них, спросил у нее:

– Мам, а что это?

Мать, у которой никогда не сходила с лица улыбка, помрачнела и, как бы ни желая об этом говорить, после долгой паузы все же ответила:

– Это детский дом, сынок. Там живут дети, как видишь.

– А почему они не живут дома? – продолжал выяснять я.

– Видишь ли, у них пока нет дома, – сказала она и нежно погладила меня по голове. Сейчас я догадываюсь, что она подумала, погладив меня.

– Что ты говоришь? Если у них нет дома, то где же живут их родители? – не успокаивался я.

– Но у них нет родителей, – пояснила мне мать.

Я возмутился:

– Откуда они взялись, если у них нет родителей?

– У них были когда-то родители, а теперь нет…

– Они умерли, как наша бабушка? – предположил я.

– Да, – с грустью сказала мать.

Еще свежа была рана, полученная мною смертью бабушки, а я вновь содрогнулся ужасной стороной жизни. По моей еще неокрепшей натуре был нанесен второй удар, вызвавший у меня невыносимую боль и горечь. Представив себя на месте этих детей, я испытал страх и всепоглощающую тревогу.

Наконец, я узнал, что это был за дом. Я искренне жалел его маленьких обитателей, которые часто прилипали к ограде и смотрели на нас, когда мы – детсадовские дети – проходили с родителями мимо них – детдомовских.

С того дня это заведение невольно стало приковывать мое внимание, и я заметил такую картину: в уголке детской площадки у ограды всегда сидела одна и та же девочка. Она ни с кем не играла, ничего не просила у прохожих, как это часто делали другие дети, а только по своему обыкновению смотрела на дорогу своими полными грустью глазами. Почему-то мне было жаль ее больше других. Очевидно, оттого, что из всех детей она была самой маленькой и выглядела совсем беззащитной. Она неподвижно сидела, подобно кукле в детской комнате, которую по ненадобности забросили на полку.

Однажды я случайно забрел к детскому дому вместе со своими дворовыми друзьями. Мы носились по улице, кидали друг в друга свои шапки, футболили консервные банки – словом, тратили свою энергию, переполнявшую нас через край.

Когда я присел на минутку на бордюр тротуара, чтобы перевести дух, мой взгляд упал на эту девочку. Рядом с ней, но только со стороны улицы, стоял какой-то постриженный наголо мальчишка лет семи и, как мне показалось, он обижал ее. Взяв в руки первый попавшейся мне на глаза камень, я подошел к ним.

– Ты что здесь делаешь? – сказал я лысому. – А ну чеши отсюда, а не то я тебя сейчас этим камнем огрею.

Драчуном я был страшным, но бросать в него камень не собирался. Я хотел только напугать его, что мне и удалось. Испугавшись моей угрозы, он тотчас убежал, чуть ли не плача.

– Ты никого не бойся, – гордо сказал я девочке. – Если тебя кто-то обидит, ты скажи мне.

– А меня никто не обижает, – она улыбнулась, и ее румяные щечки превратились в два алых шарика.

– А мальчишка, что сейчас был, он разве тебя не обижал? – спросил я.

– Нет. Он просто дурачился.

– Тебя как звать, – поинтересовался я.

– Оля, – ответила она, а я опять увидел два алых шарика на ее лице.

– А меня Дима, – представился я, почувствовав себя при этом очень взрослым. – Я тут каждый день прохожу, кроме выходных.

У меня в кармане были шоколадные конфеты. Вынув две из них, я отдал их Оле. Едва я это сделал, как передо мной очутилась целая гурьба детей, и десятки рук были обращены ко мне. Я машинально вынул из кармана оставшиеся конфеты и вложил их впервые протянутые мне руки. Дети, которым не достались конфеты, а их оказалось большинство, окружили счастливчиков, чтобы выпросить у них хотя бы кусочек.

– Вам что, конфеты не дают? – спросил я у Оли.

– Дают, но очень редко, – сказала Оля, успевшая съесть свои конфеты. – А такие нам никогда не давали.

Меня это так глубоко затронуло, что на следующий день я, достав из своей копилки деньги, купил на них целый килограмм шоколадных конфет. Довольный собой, я побежал к детскому дому, чьи дети словно ждали меня. Едва заприметив меня, они подбежали к ограде. Прикинув, сколько их примерно, я в каждую протянутую ко мне руку положил по одной конфете. Оле же я дал пять конфет.

– Смотри, сразу не ешь, а то еще живот заболит, – предупредил я ее.

– Хорошо, – с трудом проговорила Оля, чей рот был забит сладкой массой.

– Оля, а почему ты ни с кем никогда не играешь? – полюбопытствовал я.

– Я боюсь пропустить маму, – тихо поведала она.

«Что такое? – подумал я. – Значит, она не знает, что у нее нет мамы? Или же здесь все-таки есть у кого-то родители?»

– А что она должна прийти? – уточнял я.

– Да, – уверенно ответила Оля.

Бедная девочка ждала свою маму. Она никогда ее не видела, но все ее ждала. Когда я об этом вспоминаю, у меня по всему телу пробегают мурашки. А тогда я вместе с ней хотел верить, что ее мама обязательно придет. Однако пролетали дни, а Оля продолжала сидеть на своем печальном посту.

За короткое время мы с ней подружились. По мере общения с Олей я все больше убеждался в ее непросвещенности. Да и что можно было знать, сидя за решеткой.

Я приносил Оле книжки с картинками, рассказывал ей известные мне сказки, одним словом, хотел ей дать как можно больше приятного и интересного. А однажды и такое ей предложил:

– Ты хочешь покататься на каруселях? Знаешь как это здорово!

– Знаю, но меня не пустят, – с сожалением произнесла Оля.

– А ты убежишь, – загорелся я своей затеей. – Я пропилю ограду, и ты незаметно сможешь выйти.

– Я боюсь, – вздохнула она. – Если узнают, меня побьют.

– А вдруг не побьют, а поругают только.

– Нет, побьют. Нашего Сашку так побили, что у него кровь из носа пошла.

– А за что?

– Он нечаянно тарелку с супом опрокинул.

– Может, он нарочно это сделал?

– Нет – нет, не нарочно. Я видела, – тихо сказала Оля, будто боялась, что ее услышит кто-то еще.

Я испугался за Олю и свою затею оставил. Я не был пугливым ребенком, но этот дом наводил на меня некий страх. Меня удивляли живущие там дети, которые могли смеяться и играть совсем как мы – счастливчики, кому не выпала их участь.

Я ходил к Оле каждый божий день, ведь кроме своей мамы, она ждала еще и меня. Но как-то я заболел ангиной, и пойти к ней не смог. С температурой я сидел на кухне у окна и смотрел во двор, поджидая своих друзей, чтобы попросить кого-нибудь из них сходить к Оле и сказать ей о моей болезни.

Первым появился толстяк и зануда Юрка – вот уж кого я хотел видеть последним.

Из-за своей патологической лени он идти к Оле не хотел, но я знал, как можно уговорить этого гаврика. Я дал ему один большой апельсин, после чего он с радостью согласился выполнить мою просьбу. Еще я дал ему два апельсина для Оли.

– Только эти не ешь. Если съешь, отлуплю, – предупредил я его.

Видя, как он поплелся, я понял, что раньше, чем через час, он не вернется.

– Шевелись! – крикнул я ему вдогонку.

Я был оптимистом по части его возвращения, ибо он вернулся только спустя два часа.

– Ты где шлялся? – налетел я на него.

Юрка молчал, а на его лице сияла глупая улыбка.

– Тоже мне, жених и невеста, – наконец сказал он и протянул мне белую розу, которую прятал за своей спиной. – Это она тебе передала.

Юрка продолжал улыбаться, а я подумал о том, как рисковала Оля, срывая для меня эту розу с палисадника детского дома.

Я торопился выздороветь, чтобы навестить Олю. Но вместо скорого выздоровления я попал в больницу, где мне вырезали гланды. И когда меня выписали, я приехал уже в нашу новую квартиру, которая находилась по отношению к нашему старому дому в противоположенном конце города. Та перемена, которая должна была привести меня в восторг, привела меня в унынье.

В разлуке с Олей я тосковал по ней, что отразилось на моем поведении – я стал замкнутым и раздражительным.

Мое неважное расположение духа не могли не заметить мои родители, но они ошибочно посчитали, что я переживаю по поводу потери своих друзей со старого двора. И я не винил их за это, ведь они находились в неведении, а открыться перед ними у меня не хватило смелости. К тому же я тешил себя мыслью о поездке к Оле при первом же удобном случае. А он так и не подвернулся – помешал день, который не забыть мне до конца дней своих.

Начался он обычно: встав с постели, я сделал зарядку, умылся и поел. Перед выходом из дому в школу – я уже учился в первом классе – мать мне сообщила:

– Вечером тебя ждет сюрприз.

Не придав маминым словам никакого значения, я подумал, что, скорее всего, мои родители решили купить мне велосипед, обещанный ими с тех пор, когда мы еще жили в старом доме. А он перестал меня интересовать, потому что я полюбил футбол и, кроме как гонять мяч, ничего другого не хотел.

Возвратившись со школы домой, я сделал уроки. Потом я включил телевизор и просидел перед ним до вечера.

Родители с работы задерживались, и я, не дожидаясь их, лег в постель, прихватив с собой кота Шустика.

Я уже засыпал, когда услышал звон ключей, а после – голос матери и отца. Тут я заинтересовался обещанным сюрпризом и пулей вылетел в прихожую. Я опешил – передо мной рядом с родителями стояла подросшая Оля.

– Ура! – закричал я, ошеломив своим радостным воплем отца и мать.

– Дима! – в ответ мне прокричала Оля.

Мои родители не могли заиметь еще одного ребенка, но чтобы после их смерти остался кто-то родной для меня человек, да и просто потому, что они были добрыми и неравнодушными к чужой беде людьми, они и решили взять ребенка из детского дома. По чистой случайности этим ребенком оказалась Оля.

* **

Ныне, когда уже нет в живых моих родителей, я знаю, что меня всегда рада видеть моя сестра Оля – кукла, которая когда-то по ненадобности пылилась на полке, а два ее алых шарика озаряли все вокруг.

 

Счастливчики

Анатолий был пессимистом. У него было четверо детей, к которым он питал нежную отцовскую любовь. Однако это светлое чувство Анатолия не избавляло его от пессимистических настроений, и он по своему обыкновению продолжал видеть свое пребывание на грешной земле далеко не в розовом цвете.

Женой Анатолия была Катерина, с которой он дружил с детства. Он женился на ней, скорее, по велению своего отца, чем по велению сердца. Желая себе в качестве жены некую другую, Анатолий не посмел ослушаться отца, воспитавшего его так, что он никогда и ни в чем не смел ему перечить. В пользу Катерины у его отца был один единственный аргумент – она выросла на его глазах, показав себя скромной и воспитанной девушкой. Он так сказал Анатолию: «Жена должна быть хорошей хозяйкой и хорошей матерью. А если тебе понадобится что-то еще, то это еще ты всегда найдешь на стороне. Но поверь мне, моему глазу, с Катериной тебя не потянет на сторону. Одним словом, Катерина та женщина, которая тебе нужна».

Это отлично понимал сам Анатолий, нисколько не сомневающийся в том, что по своим человеческим качествам она подходит ему в жены, как никто другая. Ведь не зря же он дружил с ней столь долгие годы. Анатолия смущала лишь ее внешность, на что его старик так сказал ему: «Да, она не красавица, но и такой уж и страшной ее не назовешь. А в общении с ней и вовсе забываешь о ее некрасивости, причем, замечу тебе, она обладает неплохой фигурой и, что особо хочу подчеркнуть, если у тебя глаз нет, – у нее безупречное тело. А это, скажу тебе, куда притягательней, чем смазливое личико».

Короче, Анатолий женился на Катерине, которая родила ему троих мальчиков и одну девочку. Но что интересное, никто из детей не был похож ни на Анатолия, ни на Катерину. Причем, самое разительное между ними отличие заключалось в том, что Анатолий с Катериной были брюнеты, а дети – блондины. Когда они донимали своим баловством Анатолия, то он часто им говорил: «Вас белобрысых я отправлю в Скандинавию. Вот там вы, альбиносы маленькие, сойдете за своих. И в кого вы такие бесцветные?» На что однажды младший сын, самый острый из всех детей на язык, сказал ему: «Эх, папа, радуйся, что ты хочешь нас туда послать. Я посмотрел бы на тебя, если бы тебе пришлось послать нас в Африку». Эти слова сына так рассмешили Анатолия, что он от смеха готов был полезть на стену. У него случился настоящий припадок, от которого он чуть было не отдал Богу душу. Его спасла Катерина, высыпавшая на его голову кубики льда. Несколько ледяных кубиков попали Анатолию за шиворот рубашки, от чего он, закричав фальцетом, запрыгал по комнате и тем самым рассмешил Катерину. Она так безудержно залилась смехом, что пришлось уже Анатолию успокаивать ее. Недолго думая, он взял Катерину на руки и, уложив ее ванне, пустил на нее холодный душ. С довольным видом поливая жену, он не заметил, как сзади к нему подкрались дети, которые ловко столкнули его в ту же ванну, где визжала от холода их мать.

Вообще, эта семья была сравнима с экспансивной итальянской семьей. Впрочем, что касается итальянской семьи – это случай особый.

Анатолий любил Италию и все, что было с ней связанно. Откуда у него взялось это, прямо скажем, непатриотическое чувство, неизвестно. Хотя, если верить в прошлую жизнь человека, то вполне возможно, что Анатолий был в ней именно итальянцем и даже может, звали его тогда Антонио, что почти одно и то же с его нынешним именем. Во всяком случае, на выходца с Апеннин он внешне весьма и весьма походил.

Своей любовью к Италии Анатолий поначалу заразил Катерину, а потом, по очереди, и всех детей. Когда по телевизору показывали итальянский фильм, то все, чем бы они ни занимались, все бросали и прилипали к экрану. Особенно им нравились фильмы 50-х и 60-х годов прошлого века, где блистали своей игрой плеяда замечательных итальянских актеров: Анна Маньяни, Софи Лорен, Викторио Гассман, Марчелло Мастроянни – какие имена! Признаться, глядя на них и их героев, трудно было не влюбиться в Италию.

Когда дети шутили, а шутили они всегда, то друг друга называли итальянскими именами.

«Пипинно пойди за хлебом!» – на всю округу кричала с балкона сестра младшему брату, который гулял во дворе. – «Лолита, у меня денег нет», – отвечал тот так же криком. – «Сейчас тебе Марчелло принесет деньги!» – «Пусть тогда он и идет!» – «Он не может, у него нога болит!» – «А где Лино? А у него что, зад болит?! Пипинно, Пипинно, всегда Пипинно!»

Вот таким образом они часто переговаривались и при этом активно жестикулировали.

Жила эта семья в многоэтажном доме, что в народе называют сталинкой. Все жители этого дома, а так же близлежащих домов знали Анатолия – всем он был известен как мастер на все руки. Если у кого-то в квартире происходила какая-нибудь «авария», то все обращались именно к нему. Он никому не отказывал и брался за любую работу, делая ее качественно и предельно аккуратно. Поэтому он заслужил славу добросовестного мастера и добропорядочного человека. Для всех его добропорядочность заключалась в том, что за оказанные услуги он взимал с них небольшие деньги. Каждый давал Анатолию столько, сколько мог себе позволить, за что он говорил им только спасибо.

Была еще зима, ее последний месяц, но от снега уже не осталось и следа. Надоевшая слякоть вернется уже не скоро. Довольный этим фактом, Анатолий подтянулся и отошел от окна. Он сел за свой рабочий стол и продолжил починку соседского телевизора. Жена вышла в магазин, а дети в своей комнате играли в карты. Анатолий слышал, как за хроническое мошенничество младший постоянно получал от старших подзатыльники. Младший от побоев хныкал, но его предупреждали, чтобы он этого не делал, а иначе Дон услышит базар и всех их разгонит. Доном между собой дети называли Анатолия. Катерину же, они окрестили мамой Джиной.

Раздался звонок в дверь, открыв которую Анатолий увидел перед собой соседа, чей телевизор он чинил. Звали его Федором.

– Если ты за телевизором, – сказал Анатолий, – то он еще не готов. Я советую тебе его продать. Наверняка же есть такие, кто любит старину. Он же у тебя антикварным стал. Сейчас днем с огнем такой аппарат не сыщешь.

– Я давно бы новый купил, но денег нет, – произнес Федор, почесывая свой затылок. – У меня все деньги на еду уходят.

– Я тебя понимаю, с твоей-то половиной, – посочувствовал ему Анатолий. – Сколько она весит у тебя? Килограмм двести, наверно, не меньше.

– Не взвешивал, не знаю. Но где-то около того будет. Эх, что об этом говорить.

– Да, тут говорить уже бесполезно.

– Вообще-то, я к тебе не из-за телевизора пришел, – в печали произнес Федор. – У меня опять кран сломался. Я пытался что-то с ним сделать, но бестолку.

– Как опять? – поразился Анатолий. – Это тот же самый кран?

– Да.

– Так я же только вчера его починил.

– Жена вывернула его. Она к чему прикасается, то это тут же ломается.

– Я уже заметил. Видать, сильная она у тебя.

– Не то слово. Как-то раз она в шутку хлопнула меня по моему мягкому месту, так я потом целую неделю сидеть не мог.

– Ну, это немудрено. У тебя мягкого места так такового нет. Ты посмотри на себя, дошел совсем. Тебя ветром не сдувает? И на свою жену посмотри. Послушай моего совета, посади ее на диету. И в срочном порядке.

– Ты что, она с ума сойдет! От дефицита калорий она начнет бредить по ночам. Еще не хватало, чтобы ночью она, будучи не в себе, задушила меня в собственной кровати.

– Ладно, – с трудом сдерживая улыбку, сказал Анатолий, – ты иди, а я сейчас подойду. Только инструменты захвачу.

Федор кивнул головой и полный грустью поплелся к себе. Анатолий взял инструменты и, перед тем, как уйти, проведал детей. Строго взглянув на них, он сказал:

– Так, босяки, я отлучусь ненадолго, а вы ведите себя хорошо. Да, и хватит давать подзатыльники маленькому.

– А его никто не бьет, – сказали все хором, кроме младшего, но и тот добавил: – А меня никто не бьет.

Анатолий пригрозил им пальцем:

– Аферисты маленькие!

На своей лестничной площадке Анатолий столкнулся с новым жильцом, который купил две квартиры из трех, что располагались на этаже. Анатолий увидел его впервые.

Они представились друг другу.

Нового жильца звали Владимиром. Он был прекрасно сложен, имел правильные черты лица и выглядел на лет, этак, тридцать семь. Во всяком случае, Анатолий увидел в нем своего ровесника.

От всего вида Владимира веяло богатством. И не только потому, что он был облачен в шикарную модную одежду, отнюдь. Если бы Владимир стоял совершенно голым, то это все равно не изменило бы впечатление Анатолия о нем, как о человеке, за спиной которого стояли большие деньги. Ибо чувствовалось, что его богатство не новоявленное, а очень давнее, возможно, идущее еще от дальних его предков. А как известно, последствия продолжительного богатства отпечатком передается на весь облик человека, наконец, всасывается в его кровь. Впрочем, как и последствия продолжительной нищеты тоже.

Владимир держался просто, но в тоже время, как человек, знающий себе цену. Анатолий был доволен новым соседом, хотя и сожалел по поводу бывших жильцов, которых нужда заставила продать Владимиру свои квартиры и переехать в худшие условия. Анатолий хорошо представлял себе, как им было тяжело переезжать из засиженного престижного дома в центре города в бог знает куда.

– Мне давно нравился этот дом, – сказал Владимир, – можно сказать, с детства. Я считаю его лучшим домом в городе.

– Да, дом очень хороший, – подтвердил Анатолий. – Мне ли не знать. Этот дом настоящая история. И жильцы здесь хорошие. Правда, с каждым годом их становится все меньше и меньше.

– Их вытесняют такие, как я? – улыбнулся Владимир.

– Если бы.

– А я о вас уже наслышан, – продолжая улыбаться, сказал Владимир. – О вас так отзываются! Говорят, что у вас золотые руки.

– Да, умеем кое-что. Да, кстати, если вам что-нибудь понадобится, то обращайтесь, – предложил ему Анатолий, указывая на свой инструмент.

– Спасибо! Я непременно воспользуюсь вашей помощью. В принципе, она уже сейчас мне нужна. Я намереваюсь делать капитальный ремонт. Может, вы зайдете ко мне и посоветуете мне в этом нелегком для меня деле. Я касательно этого вопроса круглый профан.

– Через минут пятнадцать вас устроит? А то тут у одного нашего соседа маленькое крушение.

– Конечно, подходите. Я буду дома.

На Владимира Анатолий тоже произвел приятное впечатление. Анатолий расположил его к себе своей некой непосредственностью и нескрываемым добродушием. Владимир подумал о том, что между ним и Анатолием вполне могут завязаться добрые соседские отношения, а в дальнейшем, возможно, и дружеские. На эту его мысль натолкнуло еще и то, что Анатолий своей внешностью напомнил ему своего лучшего друга однокашника.

 

* * *

Анатолий «колдовал» у Федора над краном, а его мысли были заняты новым жильцом. «Счастливчик. Богат, одет с иголочки, уверенный в себе, а не то, что я – со своими ключами, отвертками и грязными руками…» – проскользнуло в его голове.

Пока он возился с краном, за его спиной Федор объяснял своей необъятной жене о нежном обращении с предметами быта. Его речь походила на лекцию, поскольку его жена жевала и ему ничего не отвечала.

– Ну вот, эта операция для крана последняя. Новую он не выдержит, – сказал Анатолий, закончив починку.

– Ты слышала, пышка? – обратился Федор к жене, которая никак не отреагировала на его обращение, потому как продолжала добросовестно двигать скулами.

– Ты знаешь, – сказал Анатолий Федору перед тем, как уйти, – есть только один плюс от того, что твоя жена много кушает. Это то, что по этой причине она у тебя все время молчит.

Федор застыл в широкой улыбке – прозвучавшие слова Анатолия были неоспоримой истиной.

– Да, – напоследок добавил Анатолий, – я только сейчас вспомнил. Когда твоя жена опять сломает кран, то ты скажи мне. У меня дома завалялся хороший кран, и я тебе его поставлю. Он такой конструкции, что твоей жене придется сильно постараться, чтобы его сломать.

– Большое тебе спасибо! – от всего сердца поблагодарил его Федор и крепко пожал ему руку.

 

* * *

Анатолий зашел к Владимиру.

– Чем закончилось крушение у соседа? – поинтересовался Владимир у Анатолия.

– Без тяжелых последствий, – ответил он.

Владимир предложил ему чаю.

– Благодарю, – отказался Анатолий. – По части чая я сегодня план перевыполнил.

– Тогда, может, осмотрите квартиры?

– Напрасный труд, – рассмеялся Анатолий, – я знаю их, как свои пять пальцев. К тому же, эта квартира, где мы сейчас с вами находимся, точно такая же, как моя. Насколько я понимаю, вы хотите две квартиры объединить.

– Да, вы правильно понимаете.

– Что вы хотите, чтобы в вашей новой квартире было обязательно.

– Две ванной комнаты – это главное.

– Что еще?

– Да все, пожалуй. Чтобы уютно было в ней. Чтобы она не получилась музеем, – рассмеялся Владимир.

– Само собой. Давайте мы так сделаем. Я вам все разрисую и составлю смету. Цены на стройматериалы я знаю, так что вы будете сразу знать, во что вам выльется ваш ремонт.

– Что ж, резонно. Я не возражаю.

Анатолий окинул взглядом комнату, после чего изрек:

– Да, а сейчас здесь маленький погром.

Владимир тоже оглядел комнату.

– Я бы сказал, – большой погром.

– Вы знаете, кто раньше здесь жил? – спросил Анатолий.

– Нет, не интересовался.

– Первый секретарь обкома. Это его сын продал вам эту квартиру.

– А в другой кто жил, тоже из бывших партийных боссов? – поинтересовался Владимир.

– Да, тоже с обкома.

– А вы сами давно здесь живете?

– С рождения.

– Ваши предки тоже из партийной верхушки?

– Нет. Мой отец был архитектором. И этот дом его проект.

– Ах, вот оно что.

Их беседу прервала вошедшая к ним в комнату молодая женщина, от которой Анатолий обомлел. Она была само совершенство. Такую красивую женщину Анатолий еще не встречал. Она будто взошла на подиум, как участница конкурса красоты, где ее безоговорочно признали королевой. Ее шелковистые волосы падали на ее изящные плечи, а ее зеленые глаза вместе с лучезарной улыбкой озаряли все ее лицо. Высокая, стройная, где-то надменная, словом, – королева! Более того – королева всех королев! От восхищения лицо Анатолия вытянулось, что было замечено Владимиром, привыкшего к нечто подобной реакции человека, который впервые видел его супругу.

– Познакомьтесь, – сказал Владимир, – моя супруга Светлана. А это наш сосед Анатолий. Нам его сам Бог послал.

– Очень приятно, – произнесла Светлана чарующим голосом.

– Взаимно, – с трудом выдавил из себя Анатолий.

– Вы не попьете с нами чай? – спросила она у Анатолия, заворожив его пристальным взглядом.

– С удовольствием, – машинально согласился он. Но тут до него дошло, что он попал впросак. Ведь минуту ранее Владимир уже предлагал ему чай, и он отказался от него. Ему стало дико неловко, однако с помощью невиданных ему сил он быстро нашелся, добавив: – С удовольствием, но у меня есть еще одно срочное дело. Спасибо!

Несколько не в себе от возможного конфуза Анатолий попрощался с новыми соседями и вернулся в свою квартиру.

 

* * *

Катерина и дети во что-то играли, до него доносились их веселые голоса.

Анатолий присел за свой рабочий стол у испорченного телевизора Федора и включил паяльник. «Счастливчик, какая у него жена! – подумал он о Владимире. – Это что-то невозможное! Счастливчик, он и есть счастливчик».

Паяльник накалился и дымил, а Анатолий никак не мог взяться за починку старого телевизора. Находясь под впечатлением от Светланы, он замер перед «ящиком» подобно истукану.

Анатолия из состояния окаменения вывела Катерина, обвившая его шею руками.

– Хватит сидеть, милый, – сказала она. – Дети хотят, чтобы ты присоединился к нам.

– А во что вы играете? – спросил он.

– В лото.

– Тогда идем. Сейчас они у меня получат за прошлый раз. Сегодня им не удастся меня обчистить. Маленькие аферисты!

Весь вечер в квартире Анатолия стоял страшный шум и скандал – «итальянская» семья играла в лото. За стеной, в соседней квартире, их слышали Владимир и Светлана.

 

* * *

Ночью, когда все домочадцы Анатолия спали, он закончил починку телевизора. Размяв спину и выпив кофе, Анатолий стал переносить на бумагу свое видение обустройства квартиры Владимира.

Будущую квартиру новых соседей Анатолий рисовал как по отдельным ее частям, так и в сочетании их в целом. На каждом листке бумаги у него рождалась новая комната. А на обратной стороне рисунка он заносил наименование, количество и стоимость необходимого строительного материала.

Анатолий делал все так, как если бы делал это самому себе и к утру своей проделанной работой остался довольным. Ему не терпелось показать ее Владимиру, но было шесть часов утра, и беспокоить человека в такое время Анатолий не посмел. Немного подумав, решил и он час другой поспать, пока не проснутся все мало-мальски нормальные люди.

«Счастливчик, в такой квартире будет жить! Не то, что я – сапожник без сапог», – подумал Анатолий перед тем, как заснуть.

 

* * *

Анатолий проснулся от детей, которые перед тем, как отправиться в школу, поочередно его целовали. Таким образом они будили Дона каждое утро. Если Дон не просыпался, то в обязанность младшего сына входило включать будильник у его уха, что он и делал с огромным удовольствием. В это утро он проснулся от первого поцелуя, ибо горел желанием показать свою ночную работу, сначала – Катерине, а потом – Владимиру.

 

Дети ушли в школу. Раздетый, в одних трусах, Анатолий прошел к жене на кухню и с важным видом выложил рисунки на стол.

– Это я сделал для нашего нового соседа, – сказал он. – Посмотри.

Катерина внимательно осмотрела небольшую кипу бумаг, после чего, сделала заключение:

– Ты гений, дорогой!

– Я тоже так думаю, – с самодовольным видом согласился Анатолий.

– А ты, как жена гения, должна вести дневник и записывать все мои высказывания. Когда я умру, ты выпустишь книгу и назовешь ее так: «Моя жизнь с гением и его гениальные высказывания».

Катерина с умилением улыбнулась.

– Ой, шутник же ты.

– А если серьезно, тебе, правда, нравиться? – спросил Анатолий.

– Очень! – ответила Катерина. – Все, что ты делаешь, это супер.

– Да-да, конечно, – сказал Анатолий и, подтянув трусы, вышел из кухни, шагая по коридору подобно бравому солдату на плацу.

Вдохновленный оценкой Катерины, Анатолий уже через несколько минут был у Владимира, который был приятно удивлен столь быстрому исполнению обещанного – он любил людей слова. А после того, как он взглянул на работу Анатолия, он пришел в восторг.

– Прекрасно, прекрасно! – ликовал он.

Владимир представить себе не мог, что получит подобные наброски – решения Анатолия по ремонту его квартиры были весьма и весьма оригинальными. Но главное, что понравилось ему, это то, что Анатолий нашел золотую середину в сочетании классики и современности. И еще – единый стиль. Каждый штрих соответствовал общей идее.

– У вас тонкий вкус, – сказал Владимир. – Теперь я воочию вижу, какой вы специалист. Вы настоящий художник – дизайнер.

– Самоучка, – уточнил Анатолий. – Вам понравилось, да?

– Я восхищен!

– Чем это ты восхищен, Володя? – подала голос Светлана, вошедшая к ним в комнату.

– А ты посмотри, что нам принес Анатолий, – сказал Владимир, кивая на рисунки.

По заспанным глазам Светланы Анатолий понял, что она только что встала с постели. Без макияжа она была еще краше. Облаченная в пикантный халат с декольте, она заставила Анатолия испытать, с одной стороны, неловкость, а с другой стороны, некое волнение. Она действительно была восхитительна, отметил для себя Анатолий. И такую женщину мог укротить никто иной, кроме Владимира. Они стоили друг друга.

Едва Светлана осмотрела рисунки, ее заспанные глаза оживились. Она бросила на Анатолия обжигающий взгляд.

– Я присоединяюсь к восхищению Володи, – сказала она. – Если это воплотится в жизнь, это будет потрясающе.

– Конечно, воплотится, дорогая, – произнес Владимир, обнимая Светлану за плечи. – Разве этому может что-то помешать.

– Я очень рад, что вам понравилось, – застенчиво улыбнулся Анатолий.

Владимир и Светлана стали рассматривать рисунки уже вместе, одобряюще перешептываясь друг с другом. Анатолия распирало чувство гордости. Ему было чрезмерно приятно от того, что отныне он для Светланы не просто сосед, но еще и человек, способный творить маленькие чудеса. Анатолий не считал себя тщеславным, но ощутить свою значимость перед красивой женщиной ему очень и очень хотелось.

– Ну что, будете воплощать в жизнь свой проект? – спросил Владимир у Анатолия.

– Вы хотите, чтобы я один это делал? – поинтересовался Анатолий.

– Зачем же один? Наберите, кого сочтете нужным, главное, чтобы все происходило под вашим руководством. Так как, вы согласны?

– Конечно, мне это интересно.

– И когда начнем?

– В любое время.

– Очень хорошо!

Детально оговорив с Владимиром предстоящий ремонт, Анатолий зашел к Федору. Он собирался на работу.

– Зайди ко мне и забери свою рухлядь, – сказал ему Анатолий. – Я починил ее.

– Отлично, – обрадовался Федор, – а то начали повторно показывать наш хороший сериал. «Бригада» называется.

– Бригада коммунистического труда? – с иронией спросил Анатолий.

– Нет, бригада криминального труда.

– Господи, вся наша жизнь один сплошной криминал, а ты про это еще по телевизору смотришь. – Анатолий направился к себе. – Так ты идешь за телевизором?

– Конечно.

 

* * *

Федор взял телевизор и собрался уходить. Анатолий, глядя на него с его тяжелой ношей, сказал:

– Слушай, у меня есть к тебе дело. Заработать хочешь?

– Спрашиваешь.

– У нашего нового соседа я буду делать ремонт.

– У какого соседа?

– Ну, ты как в лесу живешь. – Анатолий указал на стены. – Тому, кто за моей стеной живет.

– И что?

– Пойдешь ко мне в помощники.

– Спрашиваешь.

– Но только одно условие.

– Какое?

– Как получишь деньги, ты купишь себе новый телевизор.

– Спрашиваешь, конечно.

– Не «спрашиваешь!» Нет, с тобой бесполезно говорить. Мы вместе пойдем и купим тебе новый цветной фирменный телевизор.

– Да ради бога. Я только рад буду!

– А то мне твоя рухлядь вот где сидит. – Анатолий приложил руку к своему горлу. – Сколько можно его ремонтировать?! Кстати, если бы за ремонт твоего телика я брал с тебя деньги, то собралась бы такая сумма, что на нее можно было бы купить два телевизора, если не три.

– Точно.

Анатолий безнадежно махнул рукой.

– Ладно, иди.

Федор не торопился уходить. С трудом, удерживая в руках телевизор, он пропыхтел:

– Вечером сможешь зайти ко мне?

– Зачем?

– У меня отличный самогончик есть. Свежак!

– Откуда он у тебя? Самогоноварением занялся?

– Нет, мне его теща принесла.

– Слушай, я никогда не видел твою тещу. Ты извини меня: она такая же?

– Какая? Анатолий развел руки в стороны:

– Большая.

– Да ты что? Она как дюймовочка. Они с женой вообще не похожи друг на друга. Я даже как-то спросил у нее: «Скажите, ваша дочь вам родная? Может, вы ее удочерили и это от всех скрыли?»

– И что?

– Что-что, ничего хорошего. После этого она со мной не разговаривала целый год.

– Целый год?!

– Именно. Видите ли, мой вопрос оскорбил ее.

– Зато видишь, теперь самогоном балует.

– А ты думаешь, за просто так? Это за то, что я ей челюсть вставил. На свою голову.

– Почему?

– Раньше, когда она выступала, долго говорить не могла, стеснялась, поскольку шепелявила. А теперь, когда она начинает языком трепать, не остановишь. – Федор тяжело вздохнул и поплелся к себе. – Так ты придешь?

– Посмотрим.

Анатолий вышел на балкон и на свежем воздухе с удовольствием закурил. Было пасмурно и холодно, от чего ему расхотелось что-либо делать. Однако он хорошо знал, что ему не дадут покоя телефонные звонки. «Пора открывать фирму», – подумал он.

Взглянув вниз во двор, где не было ни души, он увидел, как к дому подъехал джип, к которому спустя минуту вышли Владимир и Светлана. Шофер джипа открыл им заднюю дверь – шикарная пара садилась в шикарный автомобиль. «Счастливчик, – вырвалось из уст Анатолия, – сразу видно, что судьба к нему благосклонна. Эх, не то, что у меня».

Докурив сигарету, гонимый холодом Анатолий вбежал в квартиру.

– Дорогой, не ходи сегодня никуда, – сказала Катерина, чувствуя нерабочий настрой Анатолия. – Давай побудем дома и побездельничаем.

– На самом деле, почему бы нам не побездельничать? – согласился он с женой.

Слово «побездельничать» для Анатолия с Катериной несло свой особый смысл. Их «безделье» породило четверых детей и все же баловаться «бездельем» они не переставали.

Раздался телефонный звонок.

– Не бери трубку, – сказала Катерина и картинно скинула с себя халат.

Взирая на обнаженную с безупречным телом жену, Анатолий моментально проникся желанием прижаться к ней и предаться сладострастию, не утратившему с годами своей остроты. Он крепко обнял ее, и они повалился на кровать.

После любовной страсти они пролежали, не шевелясь не более двух минут, когда вновь раздался телефонный звонок, словно напоминая им о конце их пассивного «безделья». Подумав об одном и том же на счет звонка, Анатолий и Катерина залились гомерическим хохотом.

– Ты готова Джина? – задал вопрос Анатолий.

– А ты готов Дон? – вопросом на вопрос ответила она.

От смеха их трясло. Кровать, служившая им верой и правдой долгие годы, не выдержала их трясущихся тел и сломалась – «любовники» скатились с нее на пол, затихнув, в объятии друг друга.

Их «безделье» закончилось к обеду – к приходу детей из школы. Катерина впопыхах стала накрывать на стол, а Анатолий, починив наспех кровать, решил пойти в соседний дом, где в одной из квартир у него была незаконченная работа. Он никак не мог завершить ее из-за постоянного отсутствия хозяина квартиры. Анатолий не любил, когда за ним числилось что-то незавершенное, даже если это происходило не по его вине. К счастью, он оказался дома, и Анатолий решил весь оставшийся объем работы завершить до конца дня, ибо обивать порог его квартиры и уходить ни с чем ему порядком надоело – у него напрочь отсутствовала надежда на то, что в следующий раз он изволит оказаться дома.

Между тем, пока Анатолий трудился, не покладая рук, Владимир был у него дома, где от общения с его семьей получал истинное удовольствие.

Поначалу Владимир болтал с детьми, которые, окружив его, задавали ему уйму вопросов. Дети очаровали его. Особенно ему понравилось их общение между собой, где главенствовал юмор, не по их годам тонкий и умный. Продемонстрированный детьми юмор сразил его наповал – в буквальном смысле этого слова. От хохота он, держась за живот, сполз с кресла на пол. Такой выходки, да еще в чужом доме, он никак не ожидал от себя.

Потом Владимир беседовал с Катериной. Она угостила его чаем и сваренным собственными руками абрикосовым вареньем, чей чудный вкус он не замедлил отметить. На что Катерина отреагировала тем, что выложила ему все тонкости процесса его приготовления.

Катерина произвела на Владимира более чем приятное впечатление и, прежде всего, из-за своей врожденной любви к детям. А от того, как она говорила об Анатолии, Владимир понял, что муж для нее чуть ли не сам Господь Бог.

С Катериной Владимир не заметил, как засиделся допоздна. Придя в ужас от забытого им элементарного этикета, он поспешил удалиться. Но едва Владимир хотел попрощаться с Катериной, появился Анатолий, чье лицо было покрыто копотью.

– Ой, какой ты черный! – воскликнула Катерина. – Где ты был? Тебя Владимир заждался.

– Давно ждете, да? – спросил он у Владимира.

– Признаться, я даже не заметил, что провел у вас несколько часов, – широко улыбнулся Владимир. – Так, как сегодня, я еще не смеялся. У вас тут весело, скажу я вам.

– Это точно. Не дом, а цирк какой-то. У вас что-то срочное ко мне?

– Я зашел, чтобы вам сказать, что мы со Светланой срочно уезжаем за границу. На неделю. И я бы хотел, чтобы вы, пока нас не будет, закупили весь необходимый стройматериал. Я тут и деньги приготовил.

Анатолий не ожидал от Владимира столь массированных действий, отчего несколько растерялся.

Владимир заметил это.

– Вас что-то смущает? – спросил он.

– Нет, просто я не думал, что так скоро. Однако, я готов.

– Ну и прекрасно. Квартира в вашем распоряжении. Вот ключи. – Владимир положил на стол увесистую связку ключей. – Как вы заметили, вещи мы еще не перевезли, только так, всякую ерунду. Поэтому вам беспокоиться не за что. Мебели, практически, нет, что тоже для вас удобно.

– Это точно.

Владимир вынул из кармана пачку стодолларовых купюр и положил ее на стол рядом с ключами.

– Это на материал, согласно вашей смете, – сказал он. – Какие-нибудь вопросы есть ко мне?

– Да нет, вопросов нет, – пожал плечами Анатолий.

– Тогда до встречи! Через неделю.

– До встречи!

– А вы, куда едите заграницу? Случайно не в Италию? – провожая Владимира до дверей, спросил Анатолий.

– Нет, а что?

– Так, полюбопытствовал. Просто мечтаю там побывать.

– Ах, вот оно что. Мы в Польшу едем. Мой товарищ там женится. А в Италии я был уже и хочу сказать вам, что у вас хорошая мечта. Дай-то Бог, чтобы она сбылась у вас.

Они пожали друг другу руки, и Владимир ушел. Закрыв за ним дверь, Анатолий, обращаясь к Катерине, мечтательно произнес:

– Счастливчик наш сосед. В Италии был.

 

* * *

Неделя пролетела быстро. За этот промежуток времени Анатолий успел закупить весь необходимый строительный материал для ремонта квартиры Владимира. Между посещениями разных строительных рынков и магазинов Анатолий все так же ходил по домам и что-то ремонтировал. Заказов было предостаточно – за много лет клиентура разрослась. По вечерам, как правило, вся его семья продолжала во что-нибудь, играть, чаще, в лото. Каждый новый день мало чем отличался от дня предыдущего.

Анатолий торопился взяться за масштабную и интересную работу, и ремонт квартиры Владимира соответствовал этому его желанию. Ему осталось дождаться возвращения Владимира из-за границы – нужно было, чтобы он взял разрешение на перепланировку квартиры. Без этой бумажки Анатолий не осмеливался начинать работу.

Анатолий сидел за своим рабочим столом и ремонтировал часы. У него затекла спина. Он встал и, размявшись, подошел к окну. На него напала тоска, которая навела его на грустные размышления. Анатолий вдруг подумал о том, что, работая с утра до ночи, он никак не может хоть что-то отложить на черный день. Время страшное, каждый за себя. И если вдруг случиться беда, то на чью-то помощь рассчитывать не приходиться. «Эх, как все изменилось, – изрек он. – Тяжело быть очевидцем двух разных эпох».

Его услышала подошедшая к нему Катерина:

– Дорогой, ты уже стал разговаривать сам с собой?

– Да. Наверно, я от шага, чтобы тронуться умом, – ответил ей Анатолий и скорчил устрашающую гримасу некоего безумного маньяка.

– Ой, прекрати! – в испуге отпрянула она от него.

Лучше бы она этого не делала. Потому что своей такой реакцией она еще больше распалила Анатолия, который бросился на нее с намерением напугать ее пуще прежнего.

Завизжав, Катерина убежала от него прочь. На ее вопли тут как тут сбежались дети и, увидев ужасный вид отца, тоже завещали – вместе с матерью они закрылись от него в своей комнате.

– Ну что? – Анатолий зарычал. – Кто посмеет ко мне выйти?

Ответа не последовало. В комнате детей стояла тишина. После небольшого затишья из замочной скважины прозвучал голос младшего сына:

– Папа, мы тебя посадим в клетку к попугаю.

– Ну-ну, попробуйте, – крикнул им Анатолий. Ему никто не ответил.

– Ладно, выходите, не трону. – Молчание продолжалось. – Ну, как хотите, а я пойду гулять. Сегодня же первый день весны!

– Мы с тобой! – закричали дети, выбегая из комнаты.

 

* * *

Через несколько минут «итальянская» семья ознаменовала первый день весны футбольной баталией, где участвовали Анатолий и его сыновья. Игра проходила во дворе дома.

Анатолий своим поведением на площадке мало чем отличался от сыновей, а по части спора он превосходил их.

Анатолий забил гол. Наблюдавшие за игрой со скамейки Катерина с дочерью, как заправские болельщики, издали крики восторга.

В это время из окна за семейством Анатолия наблюдал Владимир, который возвратился со Светланой домой накануне ночью.

Когда мяч поднялся высоко в воздух, Анатолий, прослеживая его полет, заметил Владимира. Он жестом пригласил его присоединиться к ним, на что Владимир отрицательно покачал головой. «Куда тебе счастливчику. У тебя другие радости», – подумал Анатолий.

К Владимиру присоединилась Светлана. Обняв ее, он изрек:

– Иметь четверых детей, что еще нужно человеку. Какой счастливчик этот наш Анатолий. Вот так, запросто, он может погонять в мяч. Не то, что я, погрязший в болоте денег. Да, мне не дано такого счастья.

Если бы в эту минуту его слышал Анатолий, который еще раз обратил взор на окно Владимира, где рядом с ним увидел очаровательную Светлану.

Глядя на них, на их идиллию в оконной раме, Анатолий словно видел написанную художником картину под названием: «Счастье». Владимир же, глядя вниз на Анатолия и его «итальянскую» семью, видел свою картину под названием: «Счастье». Счастливчики, сами не ведая того, что являются таковыми, друг другу улыбнулись.

– Ты знаешь, – сказал Владимир Светлане, – мы все же возьмем детей из детдома.

Двоих, а?!

– Да, дорогой, – согласилась с ним Светлана. – Без детей никак нельзя.

Анатолий забил второй гол. Владимир и Светлана ему зааплодировали.

В игру вступил и Федор, чья жена из-за шума во дворе вышла на балкон. Болея за своего мужа, она нервно жевала булку.

 

Дальтоник

Не так давно я вступила в самостоятельную жизнь – стала журналисткой. Новая реальность меня далеко не радовала, скорее наоборот. По мне, куда было бы лучше оставаться вечной и беззаботной студенткой. Кто-то скажет, что мое желание из области фантазии, и будет прав. Да-да, с моей стороны возражений не будет, я всегда слыла фантазеркой, с детства.

Моим первым заданием было написать о чем-то красивом, неведомом, а главное, – необычном. Вот иди и ищи, интересно где? Мне бы еще окончить юридический, чтобы иметь навыки сыщика. Профессия: сыщик необычного – звучит красиво, ничего не скажешь. Ох, меня опять распирает моя необузданная фантазия. Нет, мне пора опуститься на землю, ибо если меня выгонят с работы, то обратно в студенты не возьмут. А если и возьмут, то без содержания, это в лучшем случае, а в худшем, мне еще придется и платить за учебу. Так что забота о хлебе насущном – вот где поле для моей фантазии. Фу, какая прозаическая картина вырисовывается, никакой романтики.

Подходило время сдачи материала, а у меня не было не то что необычного, но и банального. И если бы не мой бывший однокурсник, я не знала бы, что и делать. Звали его Славой. Это был жук, который знал все. Вот он-то работал по призванию, не то что я. Хорошо, что его специализация кардинально отличалась от моей, а не то, как знать, помог бы он мне. Впрочем, я ему нравилась, поэтому он не мог не помочь мне. Надеюсь, это мое признание не моя фантазия. Точнее, я бы сказала, не плод моего больного воображения.

Так вот при нашей встрече, узнав о моей проблеме, он сказал:

– Поезжай к Михаилу Андреевичу. То, что ты у него увидишь, это тебе и нужно.

– А что я увижу? – поинтересовалась я.

– Фантазию!

Его ответ я восприняла, как камушек в свой огород.

– Ты меня дразнишь?

– Как я могу? – сказал он. – Ты познакомишься с удивительным садоводом. Увидишь фантазию цветов! Ну а напишешь ты об этом не хуже меня, если не лучше. Кто же тебе поможет, как не я?

Последнюю фразу он сказал с подтекстом, но так, что было не трудно угадать его смысл, который подтверждал мою догадку о его неравнодушном ко мне отношении.

Взяв адрес Михаила Андреевича, я чмокнула Славу в щечку и убежала, представив себя хитрющей и коварной соблазнительницей, которая, получив свое, ловко увильнула от него так, что он даже не успел опомниться. Ну, не фантазерка ли я? Все же мне необходимо лечиться, по мне давно плачет клиника.

Итак, я поехала за своей добычей, которая ждала меня далеко за городом.

Спасибо папе за подаренную мне машину, а не то тряслась бы я сейчас в электричке. Как вспомню, что всю сознательную жизнь таскалась с родителями на дачу в переполненной электричке, становится дурно. После таких пройденных мною испытаний факт обладания папиным подарком было для меня пиком огромного счастья. Поэтому спасибо папочке, спасибо дорогому и не поленюсь сказать еще раз – спасибо!

Мне нравилось выезжать за город, особенно в воскресный день. Можно мчаться и почти не притрагиваться к переключателю коробки передач.

Почти свободная от автомобилей дорога, утреннее летнее солнце, к счастью, светившее не в глаза, ветерок, ласково обдувавший мои волосы, любимые лирические мелодии, звучавшие в салоне – все это ввели меня в умиротворенно-блаженное состояние и, казалось, что мне под силу проехать без остановки до экватора.

Порой дорога бывает нескончаемой и невыносимой, но не на этот раз. Я не заметила, как проехала сорок километров и была несколько огорчена, когда показался нужный мне поселок. Поселок как поселок, ничем непримечательный, каких по всей стране десятки тысяч.

Я заехала на «Красную» улицу. Интересно, что послужило такому ее названию? Всего лишь тривиальный шаблон в названиях прошлой коммунистической эпохи? Или же другое? А может это дает ответ? Я увидела старое, внушительных размеров здание, выложенное из ярко-красного кирпича: «Городская баня номер один». И без вывески можно было догадаться о предназначении дома, чьи покосившиеся сырые стены, готовые рухнуть в любую минуту, заросли мхом. По всей видимости, красная старина водные процедуры уже не выдерживал. Должно быть, на этом месте это был первый построенный дом, чей красный цвет в дальнейшем дал название всей улицы.

Доехав до конца улицы, я свернула на грунтовую дорогу. На ней я скорость сбросила: дорога была ни к черту, к тому же, то там, то здесь крутили педали велосипедисты – местные жители, ехавшие так, будто дорога принадлежала только им.

У последнего дома я остановилась. Он-то и нужен был мне. Как и все дома в округе, он был окружен низким деревянным забором.

Сделав благопристойный вид и готовясь улыбнуться при появлении хозяина, я подошла к калитке, нажав на кнопку звонка.

– Звонок не работает, дочка. Ступай, – сказала мне бабка, скучавшая на лавке у соседнего дома.

Я и пошла, не кричать же мне. К тому же я не обладала сильным голосом, чтобы докричаться до дома, расположенного от меня совсем не близко. Правда, я умела свистеть, как мальчишка, но применить это свое умение мне было стыдно.

Едва я подошла к дому, как передо мною появилось страшилище – пес огромного размера. Какой породы, я от страха все равно бы не разобрала. Его квадратная пасть мне ничего не говорила, кроме как о том, что надо спасаться.

Куда-то бежать было бы смешно, и я замерла, как статуя свободы. Только вместо факела я держала в руке сумочку, которую подняла вверх сразу же, как увидела свирепую морду пса, вернее, псины. Вероятно, сработал инстинкт на сохранность моей наличности.

Пес, как и я, замер.

– А-у-у! – шепотом прокричала я.

В серьезных глазах пса появился интерес.

– А-у-у! – повторила я.

Теперь в глазах пса читалась самая настоящая усмешка, отчего я почувствовала себя полной дурой. Словно сознательным существом был он, а я безмозглой тварью – букашкой перед ним, если учесть еще, и нашу с ним разницу в весовой категории.

Я попятилась назад. Пес обошел меня и, усевшись за моей спиной, дал мне понять, что обратной дороги у меня нет. Я сделала попытку двинуться к дому, но пес вновь оказался передо мной. А я так надеялась, что он останется на месте. Вот зверюга, ему, видимо, не терпелось, чтобы я дала ему повод на мое растерзание. Ух, мордастая, сразу видно, так и хочет выслужиться перед хозяином. Не дождешься! Больше всего меня поражала в нем его самоуверенность. Нет, такого проявления наглости я еще не встречала.

– Здравствуйте, – услышала я.

Пес тотчас исчез, и я поняла, что жизнь – это и есть рай.

Обратив взор в сторону спасательного голоса, я увидела у роскошной яблони не менее роскошного, лет тридцати, мужчину с интеллигентным и открытым лицом, на котором проскальзывала снисходительная улыбка сильного человека. Жгучий брюнет с некой грустинкой в небесно-голубых глазах, он был довольно-таки симпатичным человеком, если не сказать, красивым. Да, несомненно, он был красив. Это я оценила, несмотря на мое не совсем нормальное состояние.

– Мне нужен Михаил Андреевич, – пролепетала я.

– Это я. Зовите меня просто Михаилом, – сказал он, подойдя ко мне.

Я думала, что еду к пожилому человеку и почему-то представляла его в соломенной шляпе на голове, этаким старикашкой, характерной чертой которого было ворчанье. А оказалось, что меня встретил славный молодой мужчина, с кем говорить я была просто не готова. Этот неожиданный поворот заставил меня смутиться.

– Вы так и будете стоять? – спросил он.

До меня дошло, что я продолжаю стоять с поднятой, уже онемевшей, рукой, опустив которую, в нее хлынул поток крови. Похожий поток я ощутила и на своем лице – Михаил вогнал меня еще и в краску. Очевидно, мое давление подскочило к критической отметке.

– Что вас привело ко мне? – серьезно спросил он.

– Меня зовут Мариной, я корреспондент. Мне хотелось бы увидеть ваш сад и написать о нем, – произнесла я, улыбаясь во весь рот.

Будто не слыша, что ему говорят, он наградил меня испытующим взглядом: его глаза словно излучали рентгеновские лучи. Достойна ли я, прикоснуться к его сокровищу, не об этом, случайно, он думает?

Михаил продолжал молчать. Мне бы про себя возмутиться, но его неотразимость не давала мне этого сделать.

После продолжительного созерцательного безмолвия он, наконец, сказал:

– Не знаю, кто вам о нем рассказал, но для такой, очаровательной девушки, как вы, я готов показать сад. Пойдемте.

Насколько он был искренен по поводу моей внешности, я не знаю, но его комплимент меня взбодрил, можно сказать, даже воодушевил, и моя скованность улетучилась.

Мы прошли за дом, где я обнаружила огромный парник, форма строения которого напоминала мне египетскую пирамиду. Его стекла, отражая лучи солнца, меня так ослепили, что я, не заметив что-то под ногами, споткнулась и если бы не Михаил, поддержавший меня, улетела бы в крапивник. Его расторопность спасла меня от перспективы оказаться в жгучих зарослях и, возможно, с задранной юбкой. Вот была бы картина! Мне представилась она довольно ярко. Возможное развитие событий, которое я допускала в мыслях, вероятно, увидел в своем воображении и Михаил, приложивший немалое усилие над собой, чтобы не рассмеяться.

– Видите, иногда длинные ноги создают определенные неудобства, – прокомментировал он мою неуклюжесть.

Не зная как реагировать на его слова, я решила промолчать, ответив ему лишь скромной улыбкой. Если его высказывание по поводу длинных ног воспринимать как комплимент в мой адрес, то за одну минуту он будет уже вторым. Если так пойдет и дальше, то, уходя от него, я буду считать себя, по меньшей мере, Клаудио Шиффер. Но на ловеласа он не походил, иначе для меня идти с ним в цветник было бы небезопасно.

Как бы то ни было, Михаил открыл туда дверь, и я вошла.

 

* * *

С первой секунды от увиденной мною красоты я испытала настоящий шок. При всей моей богатой фантазии ничего подобного я и представить себе не могла. Я попала на бал цветов, для меня тайный и сказочный. Листья блестящие, кожистые, сердцевидные, сочные; стебли вьющиеся, ползучие, свивающиеся. Гамма цветков божественная, форма и запах – неземные. Волшебное многообразие красок меня восхитило, привело в некое замешательство. Мне показалось, что, войдя в это царство великолепия, я занесла с собой с улицы нечто непристойное. Мне захотелось даже почистить свою обувь. Нелепо, но такая вот мысль пришла мне в голову.

Моя фантазия забурлила, и я окунулась в образное восприятие созерцаемой мною красоты, что так присуще моей натуре.

Это был другой мир, о котором можно было только грезить. Вроде он имел земное происхождение, но его ничто не связывало с тем, что находилось за порогом этого, осмелюсь сказать, храма! Бесподобные обитатели святого хранилища как бы олицетворяли собой совершенство настоящего мира, нуждавшегося в защите подобно заповеднику. А обратив внимание на Михаила, я представила его монахом: он покинул беспутных людей и уединился в необычном монастыре, который сам и создал. Обитая в его стенах в окружении райской красоты, он обрел утешение в своей душе. Не его ли открытое лицо и чистые с грустинкой глаза натолкнули меня именно так представить себе Михаила?

– Давайте я вам покажу самое необычное, – сказал он.

Заговорив со мной спустя некоторое время, Михаил прекрасно понимал, что только теперь, выйдя с оцепенения, я готова его слушать.

– У вас тут все необычно! – восторженно произнесла я.

– Это мои гвоздики, – подведя меня к ним, сказал он. – Их стебли достигают метра в высоту, а сами цветки бывают до двадцати сантиметров в диаметре. Вы знаете легенду о гвоздике?

– Нет, – ответила я, не отрывая взгляда от цветов.

– Гвоздика считалась цветком богов. По приданию, этот цветок возник из крови пастушка, убитого богиней Дианой за то, что он своей игрой на рожке распугал всю дичь и помешал ей охотиться. Убив пастушка, Диана почувствовала угрызения совести и, чтобы хоть чем-то загладить свою вину, попросила у Зевса вырастить из крови невинно погибшего юноши красивый цветок. Зевс исполнил ее просьбу. Так и появилась красная гвоздика.

Михаил говорил ровно и его слова приятно ложились на слух. Слушая его, мне казалось, что я на лекции – студенческие годы еще жили во мне. Впрочем, перед Михаилом я чувствовала себя совсем девчонкой.

– А это мои карлики: ель, сосна и береза. Они больше чем на метр не вырастают. Видите, их размеры на них не повлияли, они такие же красивые. Милые, не правда ли?

– Вы еще спрашиваете?! Они просто чудесные! – с восторгом отозвалась я. – Как вам удалось создать такую красоту?

– Это трудно объяснить. Я их чувствую. Ну и, конечно, мне помогают мои знания.

– И давно вы этим занимаетесь?

– Вообще-то с детства. А базовую науку получил от матери. Она фанатично любит цветы.

– О, мои любимые! – воскликнула я, увидев тюльпаны.

– Эти тюльпаны удивительные, – нежно произнес Михаил. – С виду они обычные, но на самом деле не совсем. Если сорвать один лепесток, он через три дня вырастит вновь, но будет уже меньше, чем был. Такого же размера становятся и другие лепестки цветка. Если снова его сорвать, он вновь вырастит, но станет опять меньше, чем был, когда вырос во второй раз. И опять такого же размера будут другие лепестки, которые уменьшаются словно оттого, что отдают сорванному лепестку часть себя.

– Один за всех и все за одного, – заключила я.

– Да, получается так.

– У вас здесь не только красота, но и характеры.

– Не без этого. А сейчас я покажу вам нечто. Это роза – моя богиня! Она в конце сада. Она у меня пока единственная.

– Скажите, а кто вы по профессии?

– Врач, психотерапевт, – ответил он. – Я часто принимаю здесь своих пациентов.

Пожалуй, это отличная идея, приглашать сюда больных. Сомневаться не приходиться в том, что попав в это изумительное место, больные исцеляются от своих недугов, ибо я сама почувствовала в благоухающем здесь воздухе его целительную силу. И я не думаю, что мое ощущение было обманчивым, как некое самовнушение.

Мы шли, а моя голова крутилась во все стороны.

Я узнала ардизию с оранжево-красными волосками. Бегонию, чьи корешки были покрыты мягкими, длинными, красными волосками, собранными в пучки. Ее цветки были розовыми, сбившиеся в крупные соцветия. Не пропустила я и стройные, изящные пальмы. Глядя на них, мне представился необитаемый остров. Впрочем, сад из творений Михаила и был островом. Ни на одной карте его нет, но это еще не говорит о том, что он не существует. Вот он, и я брожу по нему.

Я не могла не заметить и огромный фикус с блестящими листьями. Самый большой из них можно использовать вместо зонта.

Сильный и приятный запах заставил мое внимание обратить на куст жасмина. Его раскидистые, поникшие и рыхлорасположенные побеги придавали ему ажурный вид. Заметив объект моего интереса, Михаил сказал:

 

– В старину из полых стволов садового жасмина делали дудки, флейты, чубуки для курительных трубок. Поэтому жасмин называют еще чубушником. Корень жасмина употребляется в сыром виде при головной боли, бессоннице и как обезболивающее средство при переломах.

– По-моему лечебные свойства ваших растений передаются человеку даже через воздух, – сказала я. – Лечебная энергия так и витает в вашем саду.

– Это верно, – произнес Михаил, а потом воскликнул: – А вот и она!

Я посмотрела на него и тут же по направлению его взгляда.

И я увидела ее – единственную и неповторимую!

Величественно возвышаясь над землей, роза будто восседала на троне как королева. А вся другая растительность, что окружала ее, воспринималась мною как ее свита. Ее бесцветный и нежный с филигранными узорами бутон был словно сотворен из хрусталя, как и ее стебель – стройный, без шипов, высотой под два метра, со светло-зелеными листьями, на которых просматривались все их ярко выраженные жилки. Она, блистательная и надменная, манила. От нее, чарующей, пленившей своей сказочной красотой невозможно было оторвать глаз. Она просто загипнотизировала меня.

– Если на бутон розы дыхнуть, то он прямо на ваших глазах будет раскрываться, – сказал Михаил. – По моему наблюдению он раскрывается настолько, насколько богат душой и сердцем дыхнувший на него человек.

– Вы шутите? – не поверила я.

– Нисколько. А вы попробуйте.

Благоговея перед розой, я подошла к ней и, встав на цыпочки, дыхнула на ее бутон. Вопреки моему ожиданию, бутон стал раскрываться. Я не верила своим глазам. Настоящее чудо!

Через минуту, раскрывшись только наполовину, бутон еле заметно начал закрываться.

– Как, и все? Так мало?! – огорченно воскликнула я. – Что же получается, я не совсем богата душой и сердцем?

– Я могу вас успокоить, – произнес Михаил. – Еще никому не удавалось заставить бутон раскрыться больше. Полностью раскрыть его может разве что дыхание самого Господа Бога.

Михаил еще долго водил меня по своим творениям, давая мне возможность вдоволь на них наглядеться. Разговаривая с ним, я ощутила себя несколько ущербной. Его знания поразили меня не меньше, чем его цветы, и общение с ним мне доставило неимоверное удовольствие. В моей жизни еще никому не удавалось столь долго удерживать мое внимание. Если бы Михаил преподавал в нашем университете, то количество разбитых им молоденьких сердец было бы трудно себе представить. Помимо ума и красоты в нем присутствовала еще и некая притягательная таинственность.

Созданная Михаилом атмосфера изысканной гармонии символизировала жизнь и любовь, чистоту и нежность. Ах, если бы всегда нас окружала подобная красота!

Мой удачный профессиональный день дал мне то, что я могла не получить и за десять лет своей жизни. Нахлынувшие на меня здесь чувства и фантазии я не испытывала очень давно. Славка помог осуществиться сказке, и я за это буду век ему благодарна.

Я провела с Михаилом незабываемые часы, а пролетели они как одно мгновение. И находясь под неизгладимым впечатлением, я покидала его дом с большой неохотой.

Мы подошли к моей машине.

– И давно вы водите? – спросил Михаил.

– Не очень, – ответила я, усаживаясь за руль.

– А я вот никогда не смогу водить автомобиль.

– Почему? – удивилась я.

– Я же дальтоник.

– Что вы сказали? – переспросила я.

– Я не различаю цвета.

– Как?! А как же все это?! – воскликнула я. – Вы создали такую красоту и не видите ее цвета?!

– В цветах я вижу цвет, – спокойно ответил он.

Это была последняя капля, переполнившая чашу невероятности. Перестав что-либо соображать, я завела мотор.

– Подождите! – крикнул Михаил и забежал во двор.

Через минуту он вышел ко мне с охапкой гладиолусов. Протягивая их мне, он сказал:

– Гладиолус в старину называли цветком победы. Желаю и вам, чтобы вы везде и во всем одерживали победу. Счастливого пути!

 

* * *

Двигаясь в город, в его круговорот, я чуть было не вернулась обратно. Признаться, меня тянуло не только к цветам, но и к их покровителю «отцу Михаилу». Но у меня еще будет повод с ним встретиться. Я приеду к нему, чтобы подарить ему журнал с моим материалом.

Я четко представляла себе, что писать и как назвать свою статью.

«Я вижу цвет в цветах», – его слова звучали в моих ушах. «Я вижу цвет в цветах», – невероятно, но какая истина!

Все теряет цвет, и нашим душам его не хватает. С этим трудно не согласиться, и это уже далеко не моя фантазия.

«Я вижу цвет в цветах». Ведь Михаил в силу своей профессии фактически лечит души, а где их можно излечить, как не в гуще великолепия цвета!!!

 

Чокнутый

После холодной зимы весна удалась на славу. Уже который день стояла чудесная погода. Запах ожившей растительности перебил вонь гари от идущего дыма из всевозможных труб, начиная с больших заводских труб и заканчивая малыми, выхлопными, что торчат из автомобилей.

Я шел по улице в центре города, сгорая от желания посидеть в каком-нибудь кафе под открытым небом и выпить кружку пива. Именно кружку, а не бутылку, банку или бокал, – добрую граненую кружку пива. Но, к сожалению, мой карман был пуст и от этого весенний день с его радужными лучами солнца стал для меня чужим. Может, этот прекрасный день кому-то и принадлежал, но только не мне – в моем положении он подогревал и без того накипевшее во мне раздражение.

Мне бы пойти домой, но перед моим взором предстали глаза моей жены Леночки, и мое желание направиться к домашнему очагу тут же пропало.

Я шел и думал о том, что еще немного и нечем будет кормить нашего единственного сына. Эта мысль заставила меня испытать к самому себе отвращение, и я сильно пожалел о том, что пять лет назад моя Леночка предпочла меня, а не другого человека с мешком денег, которого прочили ей в мужья ее родители. И зачем она выбрала меня, бездаря? Впрочем, какой я бездарь? Я хороший инженер, занимался наукой, и бездарем быть не мог, а вот идиотом – да! Точно, я идиот! Это я определил для себя со всей очевидностью. Мне бы уехать за границу, как уехали, вернее, сбежали многие мои коллеги, но я был патриотом, и эта деталь лишь подчеркивала мой идиотизм.

Я не знал, что говорить дома жене. Впрочем, она и спрашивать не будет ни о чем, ибо понимает мои терзания – милый, тактичный человек, она не захочет лишний раз травить мне душу.

Перебиваясь случайными заработками, я искал постоянную работу уже несколько месяцев, но все тщетно. Работа была, но за ее выполнение предлагали копейки. Этих денег хватило бы на пропитание разве что таракану, но никак человеку, поскольку он, разительно отличается от ползущего существа своим размером. Увы, это знают не все.

Вот, к примеру, в этот день мне предложили быть рабочим в частной пекарне, быть что-то вроде мальчика на побегушках. И тех денег, что я там получал бы, мне хватило бы лишь на оплату проезда в автобусе на работу и обратно. И все. Ну, еще каждый день я смог бы позволить себе покупать один бублик – хорошо еще, что не дырку от него – что выпускает эта пекарня. Когда я сказал об этом хозяину пекарни, он спросил у меня:

– А пешком вы не можете передвигаться?

– Я ему ответил:

– Могу, но сотру на своей единственной обуви подошву в течение месяца, а купить новую я не смогу, даже если бы вы предложили мне за работу в два раза больше.

Он пожал плечами:

– Вы же будете работать только два часа в день. Я просто не в состоянии платить вам больше.

– Я хочу работать все восемь часов, двенадцать и даже четырнадцать часов в сутки, только бы мне достойно платили, – сказал я и из душной пекарни пошел прочь.

Я не держал зла на хозяина пекарни, потому что знал, как ему тяжело. Он сам еле – еле сводил концы с концами, ведь ему приходилось кормить армию бездельников, которые в силу своего положения часто захаживали к нему, чтобы «справиться о его здоровье».

Блуждая по городу, я понимал, как моя одежда сильно отличалась от той, во что были одеты другие люди. И, конечно же, она отличалась не лоском, а совсем наоборот. Я боялся, что если задует приличный ветер, то мой костюм, побывавший сотню раз в химчистке, расползется как паутина и превратится в лохмотья. Тогда я, идиот, мало, чем буду отличаться от бомжа, распугивающего своим полуобнаженным видом всех женщин и особенно детей.

Но, что самое забавное, мой костюм представлял собой последний писк моды. Когда я покупал его двадцать лет назад, была мода, которая вернулась к нам вновь. Так что вот вам свидетельство очевидного и невероятного – в своем старом, потертом антикварном костюме я был первым, кто шел с модой в ногу. Это обстоятельство несколько сглаживало мое негативное отношение к собственному одеянию.

Я шел и думал о том, что в нашем провинциальном городишке, который состоял в основном из домов-избушек с небольшими участками, люди спасаются за счет своего натурального хозяйства.

Без него, не имея нормальной работы, большинство наших человечков, по-другому их не назовешь, выжить не смогут. Я бы тоже с радостью завел хозяйство, но мне не повезло, поскольку живу в маленькой двухкомнатной квартире пятиэтажного дома. Не мог же я на балконе развести кур, а одну из комнат превратить в скотник.

В нашем городе, впрочем, как и везде, хорошо себя чувствуют только чиновники, особенно из администрации города. У меня была возможность стать одним из них, но я не стал им из-за хронического неумения бездельничать. И потом, я считал себя умным человеком, который в науке должен приносить стране пользу. Господи, о какой пользе стране я говорю, по-моему, об этом уже все забыли. А еще я называю себя умным. В науке, может, и умный. А в остальном полный дуралей – вот кто я. Короче, натуральный идиот!

Еще кто хорошо себя чувствует в городе – это наши коммерсанты, но только те, которые дружат с теми же самыми чиновниками из администрации. Но и одним из них я не стал, потому что не имел первоначального капитала, да и жилка комбинатора у меня отсутствовала – с ней нужно было родиться. В общем, в своих суждениях я остановился на том, что я законченный идиот, которого надо поставить к стенке и безжалостно пустить в расход.

Так вот, махровый идиот бродил по улицам захудалого города и заглядывал на витрины магазинов – хоть какое-то развлечение.

За время поиска работы я убедился, что без знакомства мне приличную работу не найти. Все мои друзья, какие были при хороших должностях, все, как назло, разъехались кто куда, а те, кто остался в городе, сами нуждались в хорошо оплачиваемой работе. Поэтому в своем положении я не видел никакого выхода. Я утешал жену, давал ей надежду, подбадривал, а сам готов был удавиться от безысходности.

Я планировал прийти домой как можно позже, когда жена с сыном будут спать. Смотреть им в глаза было выше моих сил.

Ощущая себя изгоем в родном городе, я не знал, что делать дальше. Мне оставалось разве что продать свое обручальное кольцо. Но кем я буду считать себя, если пойду на такой шаг? Это равносильно тому, что продать свою любовь. Нет, посягнуть на святое я не смогу, а где взять хоть какие-то деньги, я не имел понятие. Другой, может, пошел бы на воровство, но только не я. А если бы я и решился на это, то мое выражение лица все равно бы выдало меня, и я был бы схвачен прежде, чем успел бы что-нибудь украсть. Для меня это все равно, что повесить на себя табличку, где будет написано: «Я вор и иду воровать».

Сколько я не размышлял бы над всем этим, вывод один – у меня нет никаких перспектив.

Подойдя к перекрестку и остановившись на красный свет светофора, я подумал только об одной для себя перспективе – шагнуть на проезжую часть дороги и оказаться под колесами машины. Но, как оказалось, я и на суицид не мог решиться. Бросить на произвол судьбы свою семью, противоречило моим принципам. Как круглый идиот, я не мог поступиться своими взглядами на жизнь. Ну, что тут скажешь!

Мои ноги гудели от усталости, и я присел в сквере на лавочку. Хотел было закурить, но сигарет, как и денег, в кармане не оказалось.

Я решил попросить сигарету у какого-нибудь прохожего. Крутя в руках зажигалку и провожая взглядом каждого проходившего мимо меня мужчину, смолившего сигарету, я мучился от желания закурить. Я чуть приподнимался со скамейки и, не решаясь подойти к курящему человеку, опускался на нее обратно. Проделав несколько таких попыток, я эту затею оставил. Ну, какой спрос с идиота?!

Испытывая к себе чувство гадливости, я стал сам себя поливать ругательствами. И не знаю, как долго бы это продолжалось, если бы ко мне не подошел мужчина средних лет и не попросил у меня прикурить с моей зажигалки. Я в свою очередь отважился «стрельнуть» у него сигарету.

Жадно втягивая дым от дорогой сигареты, я узнал в своем спасителе моего старинного знакомого Константина, которому когда-то помог в его научной работе. Последний раз я видел его давно, и за это время, что мы не виделись, он успел сильно измениться.

– Константин! – воскликнул я.

Он узнал меня тоже. Как и я, он обрадовался нашей встрече.

– Вот так неожиданность! – возликовал он. – Как дела?

– Как тебе сказать, ничего хорошего, – признался я.

– Что так?

– Проблема с работой. Никак не могу найти работу, за которую платили бы так, чтобы не умереть с голоду, – в отчаянии поведал я.

– У нас это немудрено, – сказал Константин.

Я почувствовал, что внутри меня заколыхал огонек надежды. Не знаю почему, но я вдруг застыл в ожидании услышать от него нужные для себя слова. И услышал.

– Не знаю, устроит тебя эта работа или нет, тебе решать, сказал он.

– Тут начинает работать филиал нашего банка, и я мог бы поговорить с шефом, чтобы он взял тебя в охрану. Оклад, правда, небольшой, всего триста долларов…

– Меня это устраивает, – незамедлительно выпалил я.

Для кого-то, может, триста долларов и небольшие деньги, но для меня, в моем положении, они были сверх всякой мечты.

– Ну что ж, тогда я жду тебя завтра в одиннадцать часов.

– Насколько это реально? – спросил я.

– Что?

– Ну, что вопрос решится положительно?

– На девяносто девять и девять процентов, – улыбнулся он.

Константин назвал мне адрес банка, и мы распрощались.

Как говорится, комментарии излишни. Вот вам удача, судьба, как хотите, называйте. Труп, то есть я, ожил. Окрыленный встречей, я немедля помчался домой, где у меня оставалось еще вдоволь время, чтобы поиграть с детьми. Почему с детьми, когда у меня был только один сын? Да потому, что моя жена Леночка была для меня тоже ребенком, большим ребенком.

 

* * *

На следующий день я был зачислен на работу в банке, отчего пребывал вне себя. От счастья, конечно. Отошедшие на задворки моего существа чувства радости и оптимизма вернулись и обрели прежнюю силу. Мои потухшие глаза засверкали огоньком, и от моего неуверенного взгляда не осталось и следа. Что и говорить, наше внутреннее состояние отражается на наших лицах незамедлительно.

По поводу работы я строил для себя благоприятные прогнозы. Я думал о том, что непременно зарекомендую себя с хорошей стороны и получу повышение. Я не сомневался и в том, что со временем будут замечены и мои мозги, которые, как-никак, крути-не крути, тоже товар, и товар самый дорогой. Я верил, что эта часть моего организма будет востребована и оценена по достоинству.

Дома еще не было денег, кроме того небольшого долга, что я взял у Константина, а атмосфера в семье стала уже другой. Меня очень радовала Леночка, засветившаяся, как в былые времена. Даже еще ничего непонимающий сын, будто чувствуя перемену, стал вести себя по-другому. Он совсем перестал капризничать. Хорошая аура есть хорошая аура, и она повлияла на нашего малыша.

Первая зарплата, которую я ждал с нетерпением, почти вся она уйдет на возврат долгов, но меня сей факт, не очень огорчал. Еще один месяц можно как-нибудь перебиться. Зато следующая зарплата вся останется на руках, и тогда можно будет легко вздохнуть. Я стал забывать, что я идиот.

 

* * *

В день получки я нервничал. Я не придал этому значение, посчитав, что когда наступает время долгожданного, то это всегда вызывает некое беспокойство.

К концу рабочего дня ко мне подошел Константин.

– Пойдем, получишь свою зарплату, – сказал он. – Но сначала я тебе должен кое-что сообщить. Тут такое дело… Шеф сегодня, будто не с той ноги встал. Поначалу он всем устроил нагоняй, а потом выдал о сокращении штата сотрудников. И самое неприятное, ты попал в список увольняемых. Я ничего не мог сделать.

Константин продолжал еще что-то говорить, но я его уже не слышал. Я мог ожидать чего угодно, но только не это. Для меня его новость была равнозначна сообщению о конце света.

У меня нестерпимо заломило руки, особенно в пальцах. И я почувствовал, что мои ладони мокрые. Потом, моя голова похолодела, а руки, наоборот, стали гореть, словно на костре. Я подумал, что это мой оригинальный способ ухода из жизни, решив, что еще секунда-другая, и я окажусь в туннели на пути в бездну. Я хотел сказать Константину «прощай», но мой язык не пошевельнулся. Мне показалось, что этот важный элемент для воспроизводства моей речи превратился в кусок льда, который вот-вот перекроет мое дыхание. И тогда наступит конец, бесславный конец идиота.

Но вдруг меня как ошпарило – теперь мое лицо обдало жаром, а руки, наоборот, похолодели. Такой вариант меня устроил больше, мне стало чуть лучше. Однако страх охватил меня: а вдруг я схожу с ума? Но через мгновение, к счастью, мое состояние восстановилось.

Придя в себя, я поймал на себе сочувствующий взгляд Константина. Подавленный, как побитая собака, я поплелся с ним в кассу.

Мне дали две стодолларовые купюры и десять десятидолларовых.

– Пересчитайте, – сказала девушка, выдавшая мне деньги.

– Не к чему, – отказался я.

– Пересчитайте, – настаивала она.

Я пересчитал. Не знаю почему, но что-то толкнуло меня пересчитать их еще раз, после чего я отложил одну стодолларовую купюру в сторону.

– Эта банкнота фальшивая, – сказал я девушки и Константину, который продолжал оставаться со мной.

– С чего ты взял? – удивился Константин.

– Не знаю, почувствовал. Она особенная, – пояснил я свое предположение.

К нам подошел очень серьезный и грозный шеф. Оказывается, он находился рядом и все слышал.

– Что за новость? – сказал он. – Ну-ка проверьте, как следует.

Проверка подтвердила мое подозрение.

– Как вы догадались, что она фальшивая? – спросил меня шеф.

– Почувствовал на ощупь, – сам ничего не понимая, ответил я.

– Интересно, – заинтересовался он. – Пойдемте со мной.

Мы прошли в его кабинет, где он дал мне пачку долларов.

– Пересчитайте и отделите мне из этой пачки подделку, если, конечно, вы сможете, – сказал в приказном тоне банкир.

Пересчитав, я отделил из пачки три стодолларовых купюр.

– Здесь две тысячи долларов и плюс эти триста, которые, я полагаю, фальшивые, – сказал я.

Шеф взял отложенные мною три купюры и сравнил их номера с номерами, которые были выписаны у него на листке бумаги.

– Вы точно определили фальшивку, а она высокого качества, – не без восторга произнес он. – Не всякая машинка ее распознает. И давно у вас этот талант?

Вспомнив свое кошмарное состояние, когда Константин сообщил мне о моем увольнении, я ответил:

– Судя по всему, он появился не так давно.

– Я рад, что у меня работают такие таланты, – сказал шеф с самодовольным видом, откинувшись на спинку кресла.

– Но я уже не работаю у вас, – напомнил я ему. – Меня уволили.

– Кто посмел?! – возмутился он.

До меня стало доходить, что я немного чокнулся, а чокнутым все нипочем. Нисколько не испугавшись его грозного вида, я сказал:

– Вы.

– Я?! – невинно отреагировал он.

– А кто же принимает такие решения? – злорадствовал я.

– Вы остаетесь на работе, и с сегодняшнего дня будете получать вдвое больше.

– Спасибо. Значит, я могу получить сегодня еще триста долларов? – выдал я с наглым видом.

– Конечно, – усмехнулся шеф. – Идите и получите. Да, и позовите мне кассиршу, которая выдала вам деньги.

 

* * *

Я шел домой с настоящими деньгами и с уверенностью в завтрашнем дне. Я в полной мере осознавал, что мой новоявленный талант на ощупь распознавать фальшивые купюры – результат моей чокнутости. Я чуть свихнулся, и сразу оказался востребованным.

Я понял одну простую вещь, что сейчас, чтобы жить и спокойно воспринимать происходящее, надо быть чокнутым или хотя бы не таким полным идиотом, каким был я до недавнего времени.

По дороге домой я несколько раз заливался смехом. Я смеялся и не мог остановиться, поскольку это было не в моей власти. Прохожие шарахались от меня, как от чумного, а мне было все равно, ведь я тронутый.

В этот знаменательный для меня день мой сын получит от своего чокнутого отца новую игрушку, а моя супруга Леночка получит от своего чокнутого мужа туфли, чтобы, наконец, иметь возможность выходить из дому.

Привет чокнутым!

Да здравствует бред!

Ура абсурду!

 

Браво!

На центральной площади небольшого города у доски афиш и объявлений стоял чернявый парнишка, который большую часть своей жизни провел в казенных домах: сначала в детском доме, а потом – в детской колонии, где по причине своего заикания получил прозвище Заика. Заикание было не единственным его недостатком: кроме дефекта в речи он имел дефект и в зрении – его один глаз несколько косил. Поэтому его часто называли еще и косым. Вообще, называли его по всякому, но только не родным его именем. Никогда. Если спросить у него, как его имя, он сразу и не вспомнит.

Пробегая взглядом по доске, он лузгал семечки, по одной вынимая их из засаленного кармана пиджака. Помимо пиджака на нем были рубашка в цветочек и белые брюки. Впрочем, назвать его штаны белыми язык не поворачивается, скорее, от той грязи, что была на них, темно-серыми. Обут он был в сандалии, через которые просматривались его носки с дырами.

Наконец, он остановил свой взгляд на одной из афиш. Шмыгая носом, он стал читать – вслух и по слогам: «Впер-вые в на-шем го-ро-де те-атр…»

– Дядя, ты в школе двоечником был? – сказал взъерошенный мальчишка, этакий сорванец лет девяти, который оказался невольным очевидцем его чтения. – Давай я тебе все быстро прочту, а ты мне за это рубчик дашь.

Заика бросил на малыша пренебрежительный взгляд и, оглядев его с ног до головы, произнес:

– Ты щас у меня не рубь п-получишь, а п-подзатыльник.

На его угрозу мальчишка показал ему фигу, после чего дал деру.

– П-поймаю, штаны сниму и з-задницу надеру, – крикнул ему вдогонку Заика и как ни в чем небывало продолжил читать.

К Заике подошел его приятель по прозвищу Медведь. Его взгляд был тяжел и мрачен. Этот же, получил свое прозвище из-за тучности и большого роста – тоже в колонии, но только во взрослой. На нем были штаны в ярко-выраженную полоску и красно-белая футболка, которая обтягивала его так, что были заметны все жировые складки на его большом животе; казалось, что если он сделает глубокий вздох, то футболка лопнет, как шар.

На каждом пальце его правой руки, кроме большого, была вытуированна одна буква, что все вместе они составляли слово: «Жора». Это было его имя.

Увидев на асфальте плевки и шелуху от семечек, Медведь недовольно покосился на Заику:

– Чморик, тебя не учили в детском доме порядку? Посмотри, сколько ты мусора развел вокруг себя.

– Да ладно тебе, – отмахнулся Заика. – Тебе что, больше всего надо?

– Это я говорю тебе, дуралей, что если хочешь иметь со мной дело, то учись аккуратности. Понял?

– Понял, – буркнул Заика, скривив лицо.

Медведь положил руку на плечо Заики.

– Эх, Заика, Бог, видимо, здорово хохмил в тот день, когда ты родился.

Заика оскорбился. Отдернув плечо от его руки, он сказал:

– А ты, а ты, к-когда родился, Бог в тот день п-плакал, во!

Медведь снисходительно покачал головой.

– Ладно, что у тебя?

– Вот, – указывая на афишу, произнес Заика. – К нам п-приехал театр.

– Ну и что? На голых телок меня приглашаешь посмотреть?

Заика скорчил недовольную гримасу.

– К-какие голые телки в театре?! Это т-театр! А не сри… – Он задумался, обратив взор к небу. – Сриптиз, во!

– Ты громче говори.

– Я говорю, что это т-театр, а не сри… – Он вновь взглянул на небо.

– А не сри… Короче, т-там нет голых баб.

– Ну и? Ты о деле давай, о деле. Балаболка.

– А это и есть дело. Вот ч-читай здесь. – Он ткнул пальцем в афишу и стал читать: – Про-дю-сер Его-ров Н. Н.

– И что?

– А то, что этот п-продюсер и есть наш клиент.

– Он что тоже танцует?

– К-какие танцы?! – возмутился Заика. – Тебя заело, что ли? С-совсем в тюряге отупел.

Медведь показал ему кулак.

– Это видишь? Говори о деле, недоумок.

Опасливо косясь по сторонам, Заика сказал:

– Есть план. С-сегодня ночью его надо п-проведать.

С видом делового человека Медведь произнес:

– Давай по порядку. Но для начала уйдем отсюда. А то стоим у всех на виду, как два идиота. Пошли в сквер.

– Так, это далеко!

– Сто метров пройти, это далеко? Давай-давай, трогай, – сказал Медведь и дал ему пинка.

– Ты чего?! – обиделся Заика, и пока они шли до места, он не выронил ни слова.

В сквере они присели на лавочку. Продолжая держать обиду на Медведя, Заика говорить о деле не торопился.

Медведь вопросительно посмотрел на него:

– В рот воды набрал? Я слушаю тебя.

– К-какой ты грубый, Жорик, – произнес в печали Заика. – Постоянно обижаешь сироту.

– Да тебя убить вообще-то надо! – вспылил Медведь.

– За что? – встрепенулся Заика.

– За то, что из-за твоего прошлого дела я два года на нарах провел. Другой бы на моем месте не имел бы с тобой ничего общего.

– П-причем тут я? Кто виноват, что ты в окне застрял? Сам и виноват. К-кстати, я тебя не бросил тогда, а хотел вытащить. Да разве такую тушу вытащишь.

– Ладно, хватит вякать.

– Какой ты грубиян, Жорик. Ну, н-натуральный.

– Ладно, я сказал.

– Л-легко на слабого наезжать, конечно, – пробурчал Заика, придав своему лицу жалкий вид.

– Говори о деле, – буркнул Медведь, теряя терпение.

Заика насупился и, тем не менее, стал выкладывать свой план:

– Тут у этого продюсера есть у нашего леса дом. Он построил его совсем недавно. Сам он с этих мест и поэтому на старости лет решил здесь окапаться. Я с-следил за этим домом долго. Брал корзину для грибов и ходил вокруг дома. В общем, законсервировался. – Он задумался, подняв глаза к небу. – То есть, законспирировался, во! Короче, лоха строил. Гляжу, как-то, он приехал. Ну, я к забору и в щелочку. А глаз у меня зоркий…

– Это у кого глаз зоркий? Я не ослышался? Это, случайно, не твой косой глаз зоркий?

– Ничего не буду говорить, – вновь обиделся Заика.

– Что ты, как красная девица, в натуре. – Медведь по-дружески толкнул его плечом. – Продолжай.

Доброжелательный жест приятеля понравился Заике, и он про свою обиду тут же забыл. Он продолжил:

– Так вот, вижу я, как он открыл багажник машины и вынул оттуда чемоданчик. Этот как его… Дипломат, во! Он нам и нужен.

– А что там?

– Я думаю, б-бабки.

– Ты думаешь. Мало ли, что там может быть.

– Э-э-э, нет. Все дело в том, что как он брал этот дипломат и заносил его в дом.

– Как?

– Он осмотрелся несколько раз, опасливо так, и только потом достал дипломат и быстро занес его в дом. Будто там самое дорогое, что у него есть.

– А если там все же туфта, какая-нибудь?

– К-кроме чемоданчика там есть еще, чем можно поживиться. Этот наш п-продюсер уже успел завезти в дом всякой всячины. И это надо делать сегодня ночью, потому что уже завтра в доме будут ставить сигнализацию, во. А п-пока его хоромы охраняет один алкаш. А он и не сторожит т-толком. Как тот уезжает, он идет к себе и пьянствует. Т-только иногда подходит к воротам, проверяет замок и уходит. У меня уже инструмент готов всякий и корзины.

– А корзины зачем?

– Для конспирации, во. Ну, типа, мы за грибами ходили, если что.

Брови Медведя поползли вверх, отчего он стал похож на горячего горца.

– Ночью с корзинами? Какой ты дурень. Свобода тебе во вред.

– Зачем к-каркаешь перед делом? – расстроился Заика. – Ничего хорошего от тебя не услышишь. Обязательно все должен обкакать.

– Точно сегодня дома никого не будет? – недоверчиво спросил Медведь.

– Точно. Мне сам охранник-алкаш об этом сказал.

– Что, подошел к тебе, да так и сказал: приходите сегодня, никого не будет.

– З-зачем прямо так и сказал. Я с ним познакомился, выпил, и он мне все и выложил.

– Надо же. Я смотрю, ты поумнел, – не без иронии сказал Медведь.

– Он-то меня и просветил о том, что завтра будет стоять с-сигнализация и его услуги по охране не понадобятся. Он жалел об этом, ведь он имел с этого.

Медведь стал почесывать свой живот. Эту привычку своего приятеля Заика хорошо знал – она говорила о том, что он активно размышляет.

– Да-а-а, – произнес Медведь, – сейчас не мешало бы сорвать что-нибудь. Совсем на нуле.

– Во-во! – вставил Заика.

Медведь стал почесывать свой затылок. А эта его привычка говорила о том, что он принял решение. Заика замер в ожидании услышать его вердикт.

– Хорошо, – сказал Медведь, от чего Заика легко вздохнул. – Ну, смотри, если что-то не так – убью!

– Все будет так, все будет так, Жорик, – радостно выпалил Заика. – Надо быть п-пессимистом, Жорик! – Он задумался и в очередной раз обратил свой взор к небу. – Вернее, оптимистом, во!

 

* * *

Темной ночью Медведь и Заика шли в намеченный для грабежа дом со стороны леса. Заика спокойно шел, нес корзину с инструментом, и темная ночь не была ему помехой. А вот Медведь из-за темноты испытывал неприятности – он несколько раз спотыкался и падал.

Матерясь, в своем падении он несправедливо винил Заику. «Козла отпущения нашел», – бурчал Заика на его претензии.

Наконец они добрались до высокого деревянного забора, который окружал нужный им дом с еще неухоженным участком.

Запыхавшийся Медведь упал на траву.

– Ну, как мы теперь попадем на другую сторону? – спросил он у Заики. – Ты говорил, что очень просто.

– Все п-предусмотренно, Жорик, – ответил Заика. – Я тут лаз подготовил. – Он встал на четвереньки. Ползая как собачонка туда-сюда, он никак не мог обнаружить лаз. – Сейчас-сейчас, я же его замаскировал.

Медведь сильно засомневался, что Заика привел его туда, куда хотел.

– Ты не ошибся местом?

– Нашел! – закричал Заика.

– Да тише ты, бобик! – успокоил его Медведь и тоже встал на четвереньки. Из-за темноты и высокой травы он потерял Заику из виду. – Эй, ты где, макака?

– Тут я, тут, – отозвался Заика.

Медведь подполз к Заике и глянул на едва заметный лаз, от размера которого пришел в негодование.

– Дать бы тебе сейчас по шее, – злобно процедил он сквозь зубы. – Сам-то ты пролезешь отсюда, а? Ну что ты за балбес такой!

– Я? Я конечно пролезу. Вот смотри. – Заика сунул свою голову в дыру в заборе. – Ну вот, голова пролезла.

– А как же я? Я же не как ты – дистрофик. – Медведь встал в полный рост и внимательно оглядел забор. – Давай вылезай. Сейчас мы по-другому все сделаем. – Он потрогал забор на прочность. – Ты встанешь, наконец, чурка?

– Жора, – очень ласково подал голос Заика, – я не могу голову вытащить. Я, кажется, и уши свои поранил.

– Лучше бы их у тебя не было, ходячая карикатура!

– А что такое к-карикатура, Жорик? – жалобно спросил Заика.

– Ты «Мерс» видел?

– Видел.

– А «Оку» видел?

– Видел.

– Вот «Ока», это что?

– Что?

– Карикатура, бестолочь!

Пытаясь освободиться, Заика завертел своей тощей задницей. Медведь, недолго думая, со всего маху ударил по ней ногой – Заика в мгновение ока оказался по другую сторону забора.

– О, я уже тут! – возликовал Заика. – Г-грубо, но эффективно!

– Вот придурок, его еще веселит это, – прошипел Медведь, наваливаясь на забор. – Посмотри, там все в порядке?

– Все нормалек, Жорик, – сказал Заика через дыру в заборе.

Всей массой своего тела Медведь сделал толчок, намереваясь тем самым выдавить в заборе три доски. Вместо этого на землю повалился целый отсек забора и он вместе с ним.

– Ну вот, и все дела, – вставая на ноги, произнес довольный Медведь. Стоя на повалившемся заборе, он огляделся. – Ты где, тупик? – Заика не ответил, он, словно, провалился сквозь землю. – Эй, уродина, ты слышишь меня?

Медведь сошел с забора на землю. И тут он заметил, что забор лежит как-то кривовато. Приподняв забор, он увидел под ним лежащего без чувств Заику. Придерживая забор плечом, Медведь дотянулся руками до Заики и, схватив его за шиворот, потащил на себя.

Высвободив Заику из-под забора, Медведь залепил ему увесистую пощечину.

– Братан, очнись!

На его призыв Заика никак не отреагировал. Это весьма расстроило Медведя, и он нанес по лицу Заики уже серию ударов.

– Ты чего!? – наконец-то задергался Заика.

– Живой, бедолага! – обрадовался Медведь. – Фу, как ты меня напугал.

– Что случилось? – озираясь вокруг, спросил ничего не соображавший Заика.

– Тебя забором придавило.

– П-почему?

– Я его случайно снес, – виновато признался Медведь.

– Ты же мог меня убить, Жорик.

Заика заплакал.

– Ты чего, братишка? – разволновался Медведь.

– Я подумал, что если бы я погиб, то на мою могилку никто бы не приходил.

– Как это никто, а я? – растрогался Медведь и погладил Заику по голове.

– А с какой бы ты рожей ко мне приходил, убийца?! – Он сложил руки на груди. – Здесь я круглый сирота и там лежал бы сиротой.

– Я же есть у тебя, дружище.

– А что толку? Ты меня все время обижаешь, обзываешь… А сироты такие ранимые.

Медведь ласково потрепал Заику за его щеки.

– Ладно, хватит ныть.

– У тебя хоть мамка есть, а у меня никого.

– Не трави душу, вставай.

– Зачем?

– У нас же дело, забыл?

– К-какое дело?

– Да-а-а, видать, тебя крепко придавило. Мы же шли к п-про-д-дюсеру. Тьфу, – сплюнул Медведь, – и я стал уже заикаться.

– А-а-а, – с безразличием протянул Заика.

– Ты себя хорошо чувствуешь? Может, отменим дело-то?

Заика вскочил как ошпаренный на ноги и, забыв, что еще минуту назад был без чувств, выпалил:

– А-ахринел что ли?! Когда еще выпадет такой шанс? Пошли, что расселся?!

Медведь опешил.

– Я расселся? Это ты дуралей развалился и сопли распустил!

Едва Заика хотел кинуться к дому, как Медведь схватил его за пиджак.

– Так, дефективный, – сказал он, – а теперь потише. Все же не на гулянку идем.

– Мог не п-предупреждать, – отгрызнулся Заика.

 

* * *

Они подошли к большому двухэтажному дому. Медведь дернул за ручку входной двери.

– Закрытая, – произнес он так, словно недоумевал от этого факта.

– А ты х-хотел, чтобы она была открыта? – оскалился Заика. – Да чтоб еще на ней табличка была: «Д-добро пожаловать»?

Медведь сосредоточенно уткнулся в замок.

– Замок интересный, – заговорил он так, будто разговаривал сам с собой. – Хитрый замок. Без ключа можно открыть только изнутри. Так, так, так…

– Я знаю, что ты в детстве любил все игрушки р-разбирать, – шепнул ему на правое ухо Заика. – Но сейчас ни к чему твое умение все раскурочивать. Тут твоя сила нужна. Видишь, дверь деревянная. Давай навались на нее нежно, но только нежно. Тут даже инструмент не нужен.

Медведь возражать не стал. Схватившись крепко за ручку, он надавил на дверь. Дверь не поддалась. Медведь надавил на нее еще раз, но она даже не скрипнула.

Заика разочарованно покачал головой, за что Медведь стукнул его по лбу.

– Это твое «нежно», – оправдывая свои неудачные попытки открыть дверь, сказал он. – Дверь-то дубовая. Не мельтеши тут. Лучше по сторонам смотрел бы. Давай, пошел!

Заика послушно отошел от двери. Однако смотреть по сторонам он и не помышлял. Свое внимание он уделил окнам – на всех них висели решетки. И только одно окошко, узенькое, на первом этаже рядом с входной дверью было без решетки, причем, оно было приоткрыто. Готовая решетка на это окошко лежало рядом с ним на земле.

Не известив Медведя о своем намерении, Заика вскарабкался на это окошко и без труда проник в дом, попав в туалетную комнату.

Из-за темноты Заика ничего не видел и то, что он оказался именно в туалете, стало понятно ему только потому, что при спуске с окна его одна нога угодила в открытый унитаз. Мокрая нога не огорчила Заику и он, выйдя в коридор, осторожно подошел к входной двери, намереваясь с триумфом ее открыть и тем самым утереть нос Медведю. Но ему не суждено было это совершить. От усилий Медведя дверь с силой распахнулась перед самым носом Заики, ударив его по лбу так, что он пластом растянулся на полу – он вновь оказался без чувств.

Медведя едва не хватил удар, поскольку, находясь в неведении об инициативе приятеля, он решил, что наткнулся на хозяина дома. Он хотел было броситься бежать обратно в лес, но его остановили знакомые очертания физиономии упавшего.

Медведь опасливо подошел к Заике и опустился перед ним на колени. Убедившись, что это он и есть, Медведь со злостью схватил его за горло. Заика открыл глаза.

– Я вижу свет, – улыбаясь, словно пребывая в сладком сне, сказал Заика.

– Что, свет небесного рая увидел? – свирепел Медведь. – Сейчас на ад будешь зыреть!

– Н-наверху я свет вижу, – придя в себя от «нокаута», со всей серьезностью повторил Заика.

Медведь недоверчиво поднял голову вверх, где увидел, как из щели между полом и дверями одной из комнат на втором этаже пробивался свет.

– Точно свет, – переполошился Медведь. – Что это значит?

– Н-ничего не значит. – Заика встал. – Просто свет забыли вырубить.

– А может, там есть кто-то?

– К-какой ты паникер, Жорик. К-кому там быть? Хозяин верняк уехал, сторож совсем пьяный и дрыхнет. Пошли и ты убедишься.

– Вот ты иди и убедись. Если что, ты успеешь драпануть. А мне с тобой никак нельзя, я не успею. Мне легче будет отсюда рвать ноги.

– Ишь ты, какой умный, – стушевался Заика.

– Ты же уверен, что там никого нет. Давай, топай. – Медведь пнул Заику по направлению к лестнице, ведущей на второй этаж. – И в темпе!

Заика с неохотой поплелся наверх.

Поднявшись на второй этаж, он встал перед дверью, за которой горел свет, и приложил к ней ухо. Ничего не услышав, он, готовый, если что бежать, приоткрыл дверь. От увиденного он оторопел.

– Что? – прокричал шепотом Медведь. Заика ему не ответил. Теряя терпение, и борясь со страхом, он поднялся к нему наверх и тоже заглянул в комнату. От увиденной картины оторопел и он. – Кто это?

– Н-не знаю, – пожал плечами Заика.

В комнате в инвалидной коляске сидел человек не первой молодости с перекошенным лицом и со скрюченными руками. Его голова беспорядочно тряслась, а со рта с высунутым наружу языком текла слюна. Его отрешенный взгляд был направлен в одну точку на потолке.

– Он что-нибудь соображает? – поинтересовался Медведь у Заики.

– Откуда мне знать, – ответил тот, хлопая глазами.

– Ты же лежал в дурдоме, когда косил под ненормального, должен знать.

– С-скажешь тоже, я же не доктор психопат. – Он задумался, обратив свой взор на потолок. – То есть, не психопет, во!

– Психотерапевт, балбес, – поправил его Медведь. – Он не буйный?

– З-забадал ты меня! Откуда я знаю?

Медведь шагнул в комнату, а за ним, прячась за его спиной, последовал Заика.

Переступив порог, Медведь остановился. Остановился и Заика. Медведь пригнулся и стал внимательно рассматривать человека в коляске.

– Гляди, он и косит, как ты, – сказал Медведь. – Только у него два глаза косых, а у тебя один.

– Нашел с кем сравнивать, – недовольно буркнул Заика. – Скажи еще, что я и слюни так пускаю.

– Ты бы молчал. Дать бы тебе по твоему котелку.

– За что?

– За то, что ты конспиратор хреновый. Не ты говорил, что в доме никого нет?

– Л-ладно тебе. Поэтому я не видел его, что он такой – сидит на одном месте.

– А почему мы не заметили свет с улицы?

– Потому что мы шли с другой стороны.

Медведь сделал шаг по направлению к человеку в коляске. За ним шагнул и Заика.

– А-у-у! – прикрикнул Медведь, желая как бы проверить реакцию больного. Тот как сидел, так и продолжал сидеть – без изменений, разве что еще больше стал пускать слюну. – Нет, никак не реагирует.

– Дебил, – сделал заключение Заика.

Медведь еще сделал шаг по направлению к больному. Тоже самое сделал и Заика.

Хлопая в ладоши, Медведь пропел:

– Тра-та-та, тра-та-та!

Человек в коляске в такт промычал.

– О, он кое-что соображает! – повеселевшим голосом воскликнул Заика. Но, поймав на себе суровый взгляд своего напарника, он напустил на себя озадаченный вид. – Что будем делать с ним? Может, привяжем его?

– Зачем? – возразил ему Медведь. – Он, можно сказать, уже привязан. И потом, мне моя мамка говорила, что больных обижать нельзя.

Заика выкатил на Медведя глаза, чьи зрачки готовы были выпрыгнуть наружу, особенно зрачок того глаза, который косил.

– А мамка не говорила тебе, что воровать тоже не хорошо? – проговорил он скороговоркой.

– Ты поболтай у меня еще, поболтай, абориген. – Медведь опять сделал шаг к больному. Заика – тоже. Вытянув руку вперед, Медведь стал водить ею перед носом несчастного в разные стороны. – Ну, совсем не реагирует.

– А-а-а! – что есть силы крикнул Заика, пытаясь тем самым напугать человека в коляске. Но вместо него он до смерти напугал Медведя.

– Фу, идиот! – вырвалось у Медведя. – Ну, какой же ты кретин! Я чуть разрыв сердца не получил.

– Я хотел еще раз убедиться, что он ни на что не реагирует, – с виноватым видом сказал в свое оправдание Заика.

– Да козлу уже ясно, что он никакой. Ты посмотри на его несчастный вид.

Медведь вплотную подошел к больному и занавеской вытер ему слюни.

– Ты посмотри, может, он и в штаны наложил? – сказал Заика, ошеломленный поступком Медведя. – Если да, то и там в-вытри.

– Я тебя заставлю вытереть! – пригрозил ему Медведь. – Ты бы лучше молил бога, чтобы мы не ушли отсюда с пустыми руками!

– Е-если ты будешь и дальше проявлять… это, как его, милсердие, во! Мы точно уйдем ни с чем.

– Так что же ты стоишь как истукан?! Давай, принимайся за дело, чучело!

Не обращая внимания на больного, они перерыли всю комнату. Повсюду были детские игрушки и ничего ценного для себя они не нашли.

– Это, н-наверно, для слюнявого столько игрушек, – с чувством зависти произнес Заика, заостривший внимание на детской машине с дистанционным управлением. Она ему понравилась, и он положил ее в карман, за что получил от Медведя подзатыльник.

– Идиот! – выругался Медведь. – Положи на место и пошли отсюда!

Сотрясая пол, Медведь вышел из комнаты и за ним тенью – Заика. О беспомощном человеке они совсем забыли, словно его и не было в доме.

В другой комнате, куда направились они, стояла новая еще не распакованная мебель, и валялись несколько пустых коробов.

– Здесь ловить нечего, – объявил с порога Медведь. – Пошли дальше.

Следующая комната оказалась кабинетом с большим количеством книг. Заика присвистнул:

– Настоящая библиотека. Не п-продюсер, а читатель, какой-то.

Ничего интересного для себя они и там не нашли. От досады Медведь перевернул письменный стол, а Заика, глядя на приятеля, перевернул стул.

– За мной! – скомандовал Медведь.

Они оказались в обставленной спальне. Медведь принялся орудовать в платяном шкафу, а Заика, завороженный широкой кроватью, с благоговением подошел к ней и нежно погладил ее рукой. Потом, опробовав ее на мягкость, он развалился на ней так, как если бы был у себя дома.

– Мне бы т-такую кровать, да еще в придачу к ней мою Надьку, – произнес Заика, закуривая сигару, которую он стащил из кабинета.

Между тем Медведь достал из шкафа женскую шубу и, накинув ее на плечи, стал рассматривать себя в зеркале. Он повеселел.

– О-отличная шубка, – отметил Заика, наслаждаясь сигарой. Закинув ногу на ногу, он выпустил в воздух несколько ровных колечек дыма. – Я же тебе говорил, что здесь есть чем поживиться. Да-а-а, это сколько же нужно бабла, чтобы построить такие хоромы!

– Много. Нам столько не срубить в нашем городе, – с неподдельной горечью сказал Медведь. – Умеют же воровать.

– Ты хочешь сказать, что наш п-продюсер тоже вор?

– Конечно. Ты что думаешь, он своим горбом заработал? Как же, жди.

– Как ему удалось, столько наворовать?

– Ему наше государство помогло. Все большие деньги делаются с помощью государства. Про олигархов слышал?

– Слышал.

– Ну вот.

– С-скажи, Жорик, а что ты сделал бы, если бы у тебя было много бабок?

– Для начала я бы для нас с мамкой дом построил.

– Такой же, как этот?

– На хрена мне такой. – Медведь присел к Заике на кровать. – Я же не больной. Мне выпендриваться ни перед кем не надо.

– А я бы купил себе к-крутую тачку и на ней поехал бы к своей Надьке. Тогда бы она верняк забыла бы своего… этого, как его, ну, ходящего окорока. Культуриста, во!

– Потом, хозяйство завел бы, – мечтательно произнес Медведь, ложась на кровать рядом с Заикой.

– А я бы с Надькой к морю рванул.

– А я бы лодку купил бы себе, чтобы рыбачить у нас на реке.

– Что л-лодка, я бы яхту купил.

Забыв о своем местонахождении, Медведь и Заика уставились в потолок и уже мечтали каждый о своем безмолвно. Продолжая пускать дым, Заика добрался в мечтах до виллы с множеством красивых служанок, которые его обслуживают, а Медведь – до красавицы жены с тремя детьми, которые вьются вокруг него в новом доме.

Закончив одновременно мечтать, они так же одновременно, словно по команде, тяжело вздохнули.

Из рук Заики выпала на пол сигара. Потянувшись за ней, он наткнулся на лежащий под кроватью дипломат – тот самый, который он видел в руках продюсера, когда следил за домом.

Забыв о сигаре, Заика взял вожделенный дипломат и положил его на кровать. И он, и Медведь замерли. Они уставились друг на друга, не решаясь открыть дипломат. У Заики дрожал подбородок, а у Медведя все лицо покрылось испариной.

– Жорик, открывай, – наконец сказал Заика.

– Сам открывай, – произнес Медведь. – Я не могу.

Заика с видом минера щелкнул замками. Перед тем как открыть дипломат он закрыл глаза.

– Что там? – открыв дипломат, спросил Заика, не ведая о том, что его дружок вслед за ним тоже закрыл глаза, причем, прикрыл их еще и руками.

– Сам смотри, – ответил Медведь.

Заика медленно открыл глаза и увидел, что дипломат забит деньгами, отчего он потерял дар речи.

– Б-б-б, – все, что смог он произнести.

– Что? – терзаемый любопытством, но, продолжая держать глаза закрытыми, спросил Медведь.

– Б-б-б, – продолжал бубнить Заика.

Медведь не выдержал и открыл глаза. От количества денег лишился дара речи и он.

Их словно заклинило и свои бьющие через край радостные эмоции они выражали друг другу, как глухонемые – жестами и невнятными бормотаниями.

Ликующий от радости Заика в боксерской стойке нанес по животу Медведя серию ударов. А он, в свою очередь, потряс Заику за плечи. Сила тряски вернула Заике дар членораздельной речи.

– Бабки! – сжав кулаки, словно в экстазе, закричал он. – Да! Да!

От счастья Заика схватил Медведя за уши и, буквально, повис на них.

Медведь взвыл от боли. От страстного выпада приятеля заговорил и он:

– Бабки! Есть! Обормот ты мой!

Ударяясь друг с другом бедрами, они станцевали танец живота. Потом Заика схватил дипломат, а Медведь – шубу. Обменявшись рукопожатием, они вышли из спальни. Но, едва ступив за ее порог, они повалились на пол, потеряв сознания. Первым повалился Медведь, содрогая пол и стены дома, а вслед за ним и Заика.

 

* * *

Через несколько минут в доме находились милиционеры. Они склонили головы над Медведем и Заикой, которые все еще продолжали валяться на полу без чувств. Рядом с милиционерами стоял вызвавший их человек. Молодой лейтенант спросил у него:

– Как вам удалось уложить их двоих?

– Поленом, – ответил он, – но я только этого бугая ударил, а другой сам упал, наверно, от страха. Видите ли, мой родной брат, хозяин этого дома, продюсер спектакля, который он привез в ваш город. А я актер и играю в этом спектакле. Я только сегодня приехал и довез кое-какой реквизит для спектакля. Как они вошли, я не слышал, дом-то большой. В это время я репетировал роль сумасшедшего и когда они вошли ко мне в комнату, я остался в образе своего героя. Они приняли меня за беспомощного недоумка и не стали обращать на меня никакого внимания. Оставив меня без присмотра, они занялись своим черным делом, а я, уличив момент, позвонил к вам в милицию. Вы задерживались, и мне ничего не оставалось, как что-то предпринять, ведь они могли уйти. Вот я и стукнул по голове этого бугая, когда они выходили из спальни. А другой сам повалился, видно, со слабыми нервами был чурка.

– Что ж, – улыбнулся лейтенант. – Ваша игра заслуживает аплодисментов. Я обязательно приду на ваш спектакль.

Милиционеры привели Медведя и Заику в чувство. Отобрав у них шубу и дипломат, стражи порядка повели их в «воронок».

– Эй, ребята, – крикнул актер вдогонку Медведю и Заике, – а деньги-то в дипломате бутафорные! Они предназначены для спектакля, как и моя инвалидная коляска!

Перед «воронком» Медведь пропустил Заику вперед.

– С-спасибо, Жора, – поблагодарил его за это Заика.

– Пожалуйста, – произнес Медведь и наградил Заику очередным пинком. Заика пулей влетел в машину.

– Г-грубо, но эффективно, – засиял он глупой улыбкой.

 

* * *

Оставшись дома один, актер, хитро щурясь, по-наполеоновски сложил руки на груди. Он предвкушал успех своей роли. В своем воображении он видел себя на сцене с полным залом зрителей, которые забрасывали его цветами и кричали ему: «Браво!»

 

Не судьба

Это была даже не Сахара. Природа всерьез рассердилась на нас.

Мы бежали, а стояла невыносимая жара, от которой мне представилась печь крематория, чьим полыхавшим огнем, словно идущим из самого ада, я вот-вот буду поглощен.

Я чувствовал, как моя одежда пропитывается влагой моего пота. А хорошо знакомый со своей индивидуальностью, я знал, что в первую очередь намокнут мои брюки в районе ягодиц. С пятном в таком месте не очень-то приятно находиться среди людей. Я, как воспитанный и культурный человек, заботился об этикете, и подобное проявление моей физиологической особенности не могло меня не беспокоить. А что делать, нам никак нельзя было опаздывать на последний в этом году экзамен. И мы неслись, как угорелые.

Мы, это я и мой друг, однокурсник Эдик – славная парочка, которая весь год опаздывала на лекции профессора Егора Егоровича. Он долго терпел нашу наглость, но, в конце концов, не выдержал и сказал нам, что если мы умудримся опоздать еще и на его экзамен, то он – дословные его слова – безо всякого там точения ляс влепит в наши зачетки «неуд», и дело с концом. У нас не было причин на то, чтобы ему не поверить.

Я жаждал выпить глоток воды, но мой внештатный вдохновитель – пропади он пропадом – не позволял мне сделать это.

– Сдашь экзамен, – сказал Эдик, – и тогда хоть упейся. И не только водой.

Я же готов был обзавестись «хвостом» лишь бы влить в себя стакан холодной воды.

Толпы счастливых людей направлялись на пляж, и мне захотелось увязаться за ними, но мой дружок, будь он не ладен, словно читая мои мысли, произнес:

– И не мечтай. Вот сдашь экзамен и купайся хоть до посинения.

Силы меня оставляли. Куда же я такой? Даже то малое, что я знал, вылетело из моей головы, и я боялся, что это навсегда.

– Ничего, – сказал мой телепат, – главное вовремя появиться, а там выкрутимся, как всегда.

Нам бы в машину сесть, подумал я.

– И не думай. Ты посмотри, какая пробка. Только ножками и успеем, ножками, – выдал мой марафонец.

– Ты не тот институт выбрал, – задыхаясь, проговорил я. – Тебе с твоими способностями угадывать чужие мысли надо было учиться на следователя, а не на гинеколога.

Всю ночь не спать и еще этот кросс! Еще немного и моя голова раскалится, а там и вскипят мои, уже пустые, мозги!

Асфальт плавился и проминался под ногами. Изнемогая от палящего солнца, я, едва передвигая ноги, ждал второго дыхания, не испытывая на сей счет никакого оптимизма. А моему дружку – варвару, бегущему по злополучной дистанции, все было нипочем. Когда он активно занимался спортом, я активно смолил сигареты. Вот и получилось, что в нашем марафоне я выглядел как умирающий лебедь, а он – как дикий конь. Варвар он и есть варвар. Безжалостный инквизитор! Из-за его пренебрежения ко мне его следовало еще не так окрестить.

Выжимая из себя последние силы и будучи реалистом, я понимал, что мои бездарные потуги ни к чему не приведут. В лучшем случае я добегу до института и упаду там, в предсмертных судорогах, а в худшем – это произойдет через метров сто – сто пятьдесят. А поэтому мне по любому экзамен не сдать. Так зачем тогда над собой понапрасну издеваться, подвергать себя такой пытке?

Моему безумию необходимо было срочно положить конец, ибо исход будет непредсказуем. Мне бы чего-нибудь вроде допинга, но где ему было взяться. Короче, я готовился к самому худшему – перед моим мысленным взором вновь возникла печь крематория.

И вдруг я увидел такое, что никак не ожидал лицезреть. Это было для меня даже не допингом, это было нечто большее.

Через дорогу от нас я увидел воплощение моей мечты, мой идеал женской привлекательности, который создавался моим богатым воображением годами.

Она, прелестное чудо, стояла на остановке и мечтательно смотрела перед собой. Завороженный ее красотой, почувствовав к ней мгновенную вспышку притяжения, я остановился и дальше двигаться уже просто не мог.

От легкого ветра передняя часть воздушного сарафана девушки прильнула к ее телу, да так, что можно было по достоинству оценить всю ее фигуру. Очертания плавного изгиба ее бедер, длинных ног и небольшой плотной груди просматривались со всей четкостью, почти так, как если бы она стояла совершенно голая. Ее безупречная фигура, ее колыхавшиеся на ветру шелковистые волосы, и ее лицо, выражавшее некую одухотворенность, сразили мое сердце.

Я представил ее на берегу нашего моря, где она ждет своего возлюбленного из дальнего плавания. И этот возлюбленный не кто иной, как я сам. Меня, подавшемуся радужному возбуждению, влекло к ней магнитом.

– Ты что остановился? – возмутился мой напарник.

– Глянь, какая девушка!

– Нечего на девушек смотреть, вот…

Я не дал ему договорить:

– Если ты сейчас скажешь, что вот сдашь экзамен и тогда встретишь еще уйму таких, я тебя покалечу. Такую я не встречу.

– О ком ты говоришь? – поинтересовался Эдик.

– Вон, на остановке стоит, в сарафане, – указал я.

– А-а-а, так я ее знаю. Ее Даной зовут. У меня и номер ее домашнего телефона есть. – Эдик достал записную книжку. – Вот: 988319. Так что, вперед, а потом позвонишь.

– Да ты что?! Какой ты молодец! – обрадовался я и полез его целовать.

– Ну, ты кончай, не так поймут, – одернул он меня, и я не смог как следует выразить ему свою чрезмерную признательность.

На крыльях неимоверно приподнятого настроения я домчался до института без опоздания. Я так двигал ногами, что всю дорогу мой «идейный вдохновитель» едва за мной поспевал.

Чувства, которые меня переполняли, помогли мне сдать экзамен, и с таким успехом, что Егор Егорович был порядком удивлен, если не сказать, обескуражен. После того, как я ему ответил на все его вопросы, он еще долго смотрел на меня так, словно всезнающий профессор это я, а он, наоборот, мой студент-недотепа. Вот что значит стимул! Видимо, он вырабатывает в организме такое вещество, которое мобилизует мозги в высшей степени!

Вернувшись после экзамена домой, я бросился к телефону и набрал мой заветный номер. После недолгого ожидания на другом конце провода сняли трубку.

– Здравствуйте, – сказал я. – Можно попросить к телефону Дану?

– Я вас слушаю.

Именно такой нежный, звонкий, как колокольчик, голос я и ожидал услышать.

– Вас беспокоит Никита, – представился я. – Ваш номер телефона дал мне ваш знакомый Эдик. Вы же знаете его?

– Знаю, – ответила она.

– Я сегодня вас видел и решил вам позвонить.

– Зачем? – небрежно бросила она.

– Как вам сказать… Зачем парень звонит девушке.

– Это не к чему. И, пожалуйста, не звоните мне больше. А Эдику передайте, что так не поступают.

– Как так?

– Ему не следовало вам давать мой номер телефона без моего на то согласия.

Мои уши пронзили отбойные гудки – штурм оказался неудачным.

Конечно, мне было неприятно, но, надо признаться, подобный поворот событий я предвидел. Не лишенная девичьей гордости, причем, наверняка знавшая себе цену, она не могла вот так сразу отнестись благосклонно к незнакомцу, проявившему к ней свое внимание. Поэтому ее поведение было вполне закономерным явлением. И будет логично и весьма разумно, если я не отступлю и пойду на повторный штурм. Но не сразу, а чуть позже. Однако для этого «чуть позже» необходима была элементарная выдержка, которая, увы, у меня напрочь отсутствовала. Воспринимая сей факт как проявление своей патологической слабохарактерности, но не чувствуя по этому поводу угрызения своей совести, я набрал ее номер вновь, не выдержав в итоге даже минутной паузы.

Мне никто не ответил. Я набрал ее номер еще раз и опять то же самое. Наверно, куда-то вышла, успокоил я себя. Мне не хотелось думать, что она дома и намеренно не берет трубку, поскольку знает, что это звоню я. Мне ничего не оставалось, как периодически ей названивать.

Одержимый желанием заполучить Дану, я ходил из угла в угол, как заводной. Ее образ возникал в моем воображении в самых разных ракурсах, и я чувствовал свой учащенный пульс. Я даже представил ее в своих объятиях стонущую от наслаждения. Картина была столь яркой, что дрожь возбуждения пробежала по всему телу.

Я ей звонил и звонил, а ее все не было. Выглянув за окно на улицу, я не увидел ни единого человека. Еще бы, в такую жару все попрятались кто куда. От взбесившихся лучей солнца одна половина людей скрывалась в своих домах, а другая спасалась от них у моря, где вполне могла находиться и моя Дана, вошедшая в мое сердце так, что ни о чем другом, как о ней, я в не силах был думать.

Я ей названивал каждые десять минут, и таких звонков мне пришлось проделать не меньше двадцати – или около того, а ее все не было. Но я был упрям как никогда, ибо сгорал от нетерпения вновь услышать ее голос, а потому шел до победного конца, за что и был вознагражден – поздно ночью она, наконец, мне ответила.

– Это я, – произнес я загадочно и проникновенно. – Я хочу пожелать вам спокойной ночи.

– Кто вы? – уставшим голосом спросила она.

– Никита.

– Какой Никита?

– Друг Эдика. Я вам звонил сегодня.

– Ясно. Вам что, делать нечего? Послушайте, зачем вам это? Вы же обо мне ничего не знаете, – спокойно сказала она.

Ее тон вселил в меня надежду, да и то, что она не бросила трубку, говорило о многом.

– Во-первых, – сказал я, – вас я видел и мне этого достаточно. Во-вторых, чтобы узнать вас, я и звоню, и логично будет, если вы узнаете меня. Может, мы созданы друг для друга.

Моя последняя фраза показалась мне лишней. Впрочем, решил я, зачем мне что-то не договаривать, когда мое намерение было благородным, я бы сказал, возвышенным!

– Не знаю, для кого созданы вы, а я создана для своего сына, – выдала она.

От полученного «сюрприза» из моих рук выпала телефонная трубка и получился отбой, который в какой-то степени спас меня, ибо в противном случае, я бы не смог сказать ей ни слова. Мой речевой аппарат будто застопорило. Еще бы, услышать такое известие! Голову могу дать на отсечение, что на моем месте любой бы лишился дара речи.

Эта новость не укладывалась в моей голове. У такой молодой и уже ребенок?! Значит и муж есть? Я хотел позвонить Эдику и спросить его об этом, но вовремя вспомнил, что еще днем, сразу же после экзамена, он уехал к своим родителям в другой город. И тут, дурная моя голова, когда я уже немного оклемался от удара, который нанесла мне Дана этим своим сногсшибательным известием, до меня дошла степень моей несообразительности. Какой может быть у нее муж, если Эдик дал мне ее номер? Ну конечно!

Воспрянув духом, я набрал ее номер вновь. Ответа не последовало, должно быть, она отключила телефон, что меня сильно огорчило.

Я спал ужасно. Время от времени просыпаясь, я ощущал от своего бешеного сердцебиения вибрацию моей постели. Я был так возбужден, что это делало мой сон неполноценным. И только под утро, безмятежно заснув, мое сновидение, в котором я занимался с Даной любовью, скрасило всю мою ночь.

Вкусив с Даной во сне умопомрачительные ощущения, она стала для меня еще более желанной, и я жаждал испытать с ней все то же самое наяву. Свой сон я воспринял, как хорошее знамение, поэтому мой предстоящий к ней звонок меня уже не пугал. Некий страх перед перспективой оказаться ею отвергнутым покинул меня окончательно.

Выскочив из постели, я подошел к телефону и набрал ее номер.

– Доброе утро! – сказал я после того, как услышал ее ласковое «алло».

– Кто это? Господи, опять вы, – заговорила она тихо, безо всякого раздражения. – Послушайте, это переходит всякие границы. Если вы не прекратите мне названивать, я буду вынуждена принять меры.

Мне ничего не оставалось, как решительно задействовать всю свою способность на обольщение.

– Дана, – ласково и стараясь придать своему голосу некий шарм, начал я, – уделите мне всего лишь минуту времени. Я не спал всю ночь. Я не могу забыть вас даже на миг. Мне хотелось бы с вами встретиться, ведь вы ничего не потеряете. Может, во мне вы увидите то, что хотите. Я понимаю, у вас ребенок, но вы еще совсем молодая и к тому же красивая. Зачем же преждевременно ставить на себе крест?

Она молчала, и я слышал в трубке ее волнующее дыхание.

– Вы ненормальный, – наконец, робко сказала она. – Хорошо, давайте встретимся.

Где и когда?

– У центрального входа в парк. В два часа. Вас это устроит? – выпалил я.

– Ой, так рано. Такая жара днем.

– Тогда в шесть часов вечера. Как?

– Да, нормально. А как я вас узнаю?

– Я вас узнаю.

– Но все же?

– У меня в руке будет журнал.

– Хорошо.

От радости я поцеловал трубку телефона. Такого ощущения полета от переполнявших меня чувств я еще не испытывал ни разу.

Изнемогая от непомерно тянувшегося времени, я не знал, как дождаться желанной встречи. Каждый прошедший час казался мне целой вечностью, и я захотел передвинуть стрелки часов. Но, понимая, что жизнь по моим часам не пойдет, я от этой глупости отказался. А так хотелось волшебства! Один день волшебства, чтобы властвовать над временем!

Чтобы заставить время идти быстрее, мне нужно было чем-нибудь занять себя. Но, увы, начиная что-либо делать, я, весь охваченный предстоящей встречей, был поглощен мыслями, которые рисовали в моем воображении картины с разными сюжетами, где присутствовал один и тот же мой главный образ – образ Даны. Тогда я замирал, как истукан, и забывал, чем занимался.

 

* * *

Одному Богу известно, чего мне это стоило, но момента своего выхода из дому на место встречи с Даной я все же дождался. Перед самым выходом я занервничал – у меня стали трястись руки и подгибаться колени. Чтобы успокоиться, я выпил рюмку коньяку и, схватив первый попавшийся мне в руки журнал, вышел на улицу.

По дороге я купил Дане пять алых роз. Я не мог прийти на свидание к девушке своей мечты без цветов.

Я стоял у входа в парк. От выпитого коньяка было больше вреда, чем пользы – он только добавил жар моему телу, которое и так от него изнемогало.

Раскаленный и сердцем и телом, я мысленно попытался проиграть предстоящую встречу и ее дальнейшее развитие.

Я представил себе, как появилась Дана, которая, едва заприметив меня, засветилась от радости. Моя внешность не обманула ее надежд, и ей не пришлось сожалеть о том, что она пришла ко мне на свидание.

Мы прогуливаемся с ней по благоухающей от запаха цветов аллее, где шевеля своими сладкими губами, она говорит с непередаваемым очарованием, а я слушаю ее, не отрывая от нее своего восхищенного взора.

Мы неторопливо идем, а вокруг нас много людей, перед которыми меня распирает чувство гордости от присутствия рядом со мной такой красивой спутницы.

В своем представлении я вижу, как мне завидуют все мужчины, которые не могут скрыть своего желания оказаться на моем месте. Даже женщин не оставляет равнодушными совершенство моей Даны.

Мы бродим по парку и не замечаем, как попадаем в утопающее в зелени укромное место, где из земли бьет источник. Этот изумительный уголок природы настраивает нас на романтический лад, и мы начинаем говорить о любви. Наши души родственны, и мы сближаемся все ближе и ближе.

Меня охватывает безумное желание заключить Дану в свои объятия, и я, затаив дыхание, прижимаю ее к себе, ощущая ее восхитительно нежный стан и упругую грудь. Трепещущая Дана податлива, потому что она испытывает ко мне, как и я к ней, безумную страсть.

Наши губы соприкасаются, и я слышу: «Никита!»

Меня окликнули, и мои мечты вмиг развеялись.

Прозвучавший голос принадлежал моей Дане, однако вместо нее я увидел незнакомую мне девушку: она была старше меня, причем, выше меня ростом и очень полная, я бы сказал, мощная. Рядом с ней я выглядел форменным дистрофиком. Она держала за руку мальчика, лет шести, который жадно облизывал мороженное.

– Это вы Никита? – спросила девушка. – Я утвердительно кивнул головой. – Ну вот, я пришла. А это мой сын Петя. Он тоже пришел на тебя посмотреть.

Мне захотелось вырвать у мальчишки его лакомство и обмазать им свою физиономию. От холодной липучей массы я надеялся проснуться. Но все происходящее со мной, увы, не было кошмарным сном.

Я готов был провалиться сквозь землю, мой разум отказывался воспринимать что-либо. Что-то вроде затмения произошло в моей голове. А когда, наконец, пришло просветление, я понял, что был жестоко разыгран Эдиком. Он дал мне номер этой знакомой ему девушки, а не той, какая повстречалась мне в день экзамена. А я, как настоящий простофиля, попался на его удочку.

– Это цветы мне? – спросила моя «мечта».

– Вам, – ответил я «прелестному» созданию.

– Пошли, – сказала она.

С одной стороны меня схватил за руку мальчишка, а с другой – она. Как арестанта они повели меня в парк.

От пережитого я вспотел, и мои брюки на ягодицах намокли. Глядя на свой конвой, мне ничего не оставалось, как успокоить себя невеселой мыслью: видимо, не судьба человеку с мокрыми штанами, быть рядом с божественным созданием, какой была та девушка – истинная моя мечта «Дана», которую я повстречал на остановке в день последнего экзамена.

 

Хавно

Мечта сбылась! Наконец, Иван Иванович на старости лет в захудалой деревушке приобрел небольшой запущенный участок с домом, вернее, не с домом, а с самым что ни на есть сараем, чей мрачный и ветхий вид мог удручить кого угодно. Собака, да и та, наверно, не захотела бы там обосноваться. Однако сей факт не огорчал старого человека – какая-никакая, а все же была крыша над головой. Что дом, рассуждал изможденный городским круговоротом Иван Иванович, главное – воздух, тишина и перспектива вечной возни на огороде. А дом со временем можно перестроить – это на худой конец, а в лучшем случае, снести его совсем и построить новый.

Первым делом Иван Иванович решил заиметь на своем кусочке земли независимый источник воды, а именно, колодец. Для осуществления этой цели Иван Иванович привлек себе в помощь Коляна – самого молодого жителя деревни и это несмотря на то, что он давным-давно перешагнул полувековой рубеж своей жизни. Он был несколько придурковат, виной чему были его частые и продолжительные запои. Одним словом, такая вот фраза, как «пропил все свои мозги» касалась его непосредственно. Кстати, справедливости ради, надо отметить, что его придурковатость сглаживала его добродушие. Ну, безобидным был алкоголик Колян. Впрочем, как и весельчаком тоже.

Ранним утром Колян прикатил к Ивану Ивановичу на велосипеде, на верном для деревни средстве передвижения. Год выпуска его железного коня совпадал с годом его рождения. Хозяин будущей фазенды уже ждал своего новоявленного помощника с двумя лопатами в руках.

– Иван Иваныч, – закричал Колян, спрыгивая с велосипеда, – а покрышки у вас есть?

– Какие еще покрышки? – удивился Иван Иванович.

– Ну, как же, для колодца.

– А зачем они нужны?

– Ну, как же, чтоб колодец изнутри обложить.

– Надо же, – почесал затылок Иван Иванович, – а я и не знал о таком способе.

– Нужны старые покрышки. От ЗИЛа в самый раз подойдут. На свалке у трассы их уйма.

– Надо будет взять тогда. Но сейчас на метра два прокопать можно же. Обвала, думаю, не будет.

– Не-а, не будет, – сказал Колян, хватая с рук Ивана Ивановича одну лопату.

– Где копать будем?

Иван Иванович вонзил лопату в землю у своих ног.

– Вот здесь и будем. Как раз у будущего огорода.

– Здесь, так здесь. Сейчас перекурю, и начнем, – сказал Колян, присев на корточки.

Иван Иванович вскопал землю по кругу диаметром в один метр.

– Ну вот, границы колодца обозначены, – сказал он, тяжело дыша. – Однако нелегкое это дело, копать колодец.

– Это с непривычки, – подал голос Колян, пуская дым с дешевой сигареты. Он достал с кармана бутылку пива. – Сейчас пивком подкреплюсь и вас заменю.

Продолжив копать, Иван Иванович спросил:

– Колян, скажи, ты женат?

– Был.

– Разошлись?

– По бумагам, нет. А по сути, да. Сбежала она от меня, стерва.

– К другому?

– Да.

– Необидно?

– Нисколько.

– А дети есть?

– А как же. Дочка.

– Большая?

– Да, кобыла уже.

Иван Иванович бросил на Коляна укоризненный взгляд:

– Колян, ну что же ты так грубо про дитя.

– А как есть, так и говорю.

Иван Иванович покачал головой.

– С матерью живет?

– Нет, одна, в городе.

– Чем занимается?

– Проституцией, – ответил Колян таким невозмутимым тоном, словно занятие его дочери было самым обычным делом.

Иван Иванович вновь покачал головой.

– Да, печально, – буркнул он себе под нос.

– А вы-то сами женаты? – спросил Колян.

– А как же.

– И дети есть?

– И дети есть и внуки. Вот, наведу здесь немного порядок и привезу жену. А там и дети с внуками, надеюсь, будут приезжать.

Колян, присосавшись к бутылке с пивом, уже лежал на траве. Он счастливо улыбался, щурясь от первых лучей солнца. Орудуя лопатой, Иван Иванович бросил на него косой взгляд.

– Иван Ивыаныч, – зазевал Колян, – а у вас ловко получается. Сейчас я вас заменю. Вот пиво допью и заменю. Сейчас… Сейчас…

Он захрапел, и бутылка с пивом выпала из его рук.

Храп Коляна очень органично вписался в трудовой порыв Ивана Ивановича, чей ритм он подхватил в своей работе, сам того не осознавая. Под каждый храп Коляна, придерживаясь его темпа, он загребал лопатой землю и отбрасывал ее в сторону. Ну, а когда храп ненадолго прерывался, Иван Иванович переводил дух. Получился самый настоящий дуэт, где первым номером выступал Колян, который об этом даже не догадывался. Работа, что называется, кипела, и Иван Иванович не заметил, как благодаря своему немощному помощнику прокопал яму глубиной в полметра.

За это время небо заволокло тучами, и заморосил дождь, чьи первые капли разбудили Коляна.

– Надо бы перекурить, – первое, что он произнес, но, взглянув на результат труда Ивана Ивановича, в нем заговорила совесть, и он взял в руки лопату.

Едва он начал работать, его лопата вонзилась в какой-то твердый предмет.

– Вот те на! Что такое?! – возмутился Колян.

Разгребая руками землю, он обнаружил из неизвестного ему материала глыбу, которая уходила вглубь и вширь ямы.

Заметив возню Коляна, Иван Иванович спросил:

– Что там?

– А хрен его знает. – Он, как следует, очистил глыбу от земли. – На кость похоже. Но такой громадной она же не может быть.

– Почему же? – заметил Иван Иванович. – Например, кость динозавра. Ты разгреби ее побольше. А там посмотрим.

– Откуда здесь взяться динозавру, – возразил ему Колян и взялся за раскопки костяной глыбы. – Может, эта археологическая ценность?

– Возможно. От усилий Коляна круглая яма стала продолговатой.

– Конца и края нет этой костяшки, – проворчал он.

– Надо же нарваться так, – расстроился Иван Иванович. – Столько прокопать и так упереться.

– И не говорите. Нет бы, на клад напороться, – вставил Колян.

Тут ему попался необычный, размером с ладонь черный камень, который поблескивал, особенно под лучами вновь вышедшего солнца. Подобный камень он никогда раньше не видел.

– Что, там еще? – поинтересовался у него Иван Иванович.

– На каменный уголь похож, – сказал Колян, передавая ему в руки находку.

– Похож, – согласился с ним Иван Иванович. – Только каменный уголь хрупкий, а этот твердый, хотя тоже легкий, как и уголь. Кстати, своей структурой он похож на кусок застывшей лавы. Знать бы, что это.

– Иван Иваныч, – воодушевился Колян, – а давайте я смотаюсь к Петровичу. Он наверняка знает, что это такое. Он наш, деревенский, тут неподалеку живет.

– С чего ты взял, что он знает?

– Так он, того, много лет проработал в городе в краеведческом музее. И про эту костяшку может, что подскажет.

– Ну, смотайся. А я пока чай поставлю.

Колян сел на велосипед:

– Я мигом.

Не успел Иван Иванович согреть воду для чая, как Колян вернулся. С ним на велосипеде на месте багажника чинно восседал худощавый старик с широко растопыренными врознь ногами, которые едва не касались земли. Он был в шляпе, при галстуке и, тем не менее, глядя на него, Иван Иванович сильно засомневался в его познаниях археологии.

Петрович напустил на себя очень умный вид.

– Ну, показывайте свои находки, – сказал он, подтягивая узел на галстуке.

Чувствовалось, что он очень серьезно относился к роли консультанта.

Его подвели к яме.

– Вот, – сказал Колян, указывая на глыбу, – видишь Петрович, какая хреновина. Иван Иваныч говорит, что это может быть кость динозавра.

Петрович надел очки.

– Чтобы что-то сказать, надо ее полностью раскопать. – Он сложил руки на груди. – Но уже сейчас можно констатировать тот факт, что эта кость от сородича динозавра.

– Ну, допустим, а это что? – спросил Колян, показывая ему найденный черный камень.

Петрович, повертев камень в руке и так и этак, сделал заключение:

– Да чем угодно это может быть. Хотя бы гавном этой самой твари.

– Как гавно? – хихикнул Колян.

– Очень просто. За много лет вступая в реакцию с газами земли, а также со всякого рода отложениями оно и стало вот таким.

– А вообще-то, что-то гавнистое в нем и правда есть, – сказал Колян. – Форма, вот что! Гавно, упавшее с высоты, имеет такую вот расплющенную форму. А задница этой твари, судя по этой кости, была расположена ну очень высоко.

– Верно мыслишь, – поддержал его Петрович. – Должно быть, этого добра еще много здесь вокруг этой кости.

Послушав Петровича, Иван Иванович спросил у него:

– Скажите, а чем вы занимались в музее?

– Я сторожем там работал, – ответил он, а потом гордо добавил: – Десять лет.

– Давайте чай пить, – все, что мог выдавить из себя Иван Иванович в ответ бывшему работнику музея.

У Коляна загорелись глаза, и он заметался.

– Иван Иваныч, – произнес он, – Иван Иваныч, а может того, по сто грамм? Как-никак, археологическая находка, так сказать, открытие… Отметить бы. Петрович ты как?

Петрович подтянул узел галстука и, покашливая, сказал:

– Не возражаю.

– Для кого-то может, это и открытие, а для меня одна головная боль, – в печали поведал Иван Иванович.

– Вот и подлечим ее, – не отступал Колян от своего предложения.

– Согласен, – сухо вставил Петрович.

Иван Иванович махнул рукой:

– А, черт, давайте, раз день не удался.

– А, по-моему, удался! – засиял в улыбке Колян.

– Несомненно, – не без основания для себя подтвердил Петрович.

Оставив найденный камень у ямы, новоявленная троица расположилась во дворе на травке, разложив трапезу на маленьком раскладном столике. Они благополучно выпили и закусили.

– Наверно, надо бы сообщить о находке куда следует, – сказал Иван Иванович.

– А куда следует? – спросил Колян. – Петрович, скажи.

Петрович задумался. После затяжной паузы он изрек:

– Мой совет, закопать эту яму и пусть покоятся эти останки с миром. Если сообщить куда следует, то набегут сюда и все переворошат тут вам. И будут ворошить не один месяц. Они же кисточкой буквально будут вести раскопки.

– Кисточкой?! – воскликнул Колян.

– Именно. А тебе это надо Иваныч? И что ты сделаешь за лето на своем участке? Ничего.

– А верно говорит. Голова! – поддержал Петровича Колян.

– Если бы за беспокойство деньги заплатили, тогда ничего, – продолжил Петрович. – Но ведь не дадут же ни хрена.

– Это точно, – вновь поддержал Петровича Колян.

Троица вновь выпила и закусила. Возобновил беседу Иван Иванович:

– Интересно все же, какого же она размера эта кость?

– Большая, – ответил ему Петрович.

– Очень большая, – уточнил Колян.

– Я представляю, какая эта громадина была в живом виде. Наверно, тонн пятнадцать весила, – предположил Иван Иванович.

– Вероятно, – согласился с ним Петрович.

Колян разлил водку по стаканам. Чувствовалось, что в его душе настоящий праздник. Подняв стакан, он обратился к Ивану Ивановичу:

– Какие будут планы у нас, командир?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, на счет колодца.

– А что на счет колодца. Будем в другом месте рыть.

– А где?

– Посмотрим. Не хватало еще, чтобы и на другом месте наткнуться на подобное.

– Тогда выпьем за то, чтобы этого не произошло.

Опустошив стакан, Колян пошел по нужде и ни куда-нибудь, а к яме. Подойдя к ней, он про нужду напрочь забыл. И не только о ней. Будучи захмелевшим, он вмиг протрезвел. Причиной всему этому стал тот самый найденный им камень, на который он смотрел, разинув рот. Простояв так минуту-другую, Колян попятился назад, в результате чего, зацепив ногой лопату, повалился на землю. Поднявшись, он пулей рванул к Петровичу и Ивану Ивановичу.

– Там, там, – загорланил он. – Там наше гавно!..

– Что? – в два голоса спросили у него Петрович и Иван Иванович.

– Идите со мной. Вы не поверите…

Троица подошла к яме. Наступила немая сцена. Неизвестный черный камень, найденный Коляном, стал бесцветным. Теперь его легко можно было спутать с алмазом.

Иван Иванович посмотрел на Петровича.

– Знаток археологии, и это ты называл гавном.

Петрович, глазом не моргнув, сказал:

– Если гавно заблестело, это не значит, что оно перестало быть гавном. Реакция с дневным светом и вот результат.

– Это ж надо! – восторгался Колян. – Кто бы мог подумать. – Он взял камень в руки. – Может, он денег стоит?

– Возможно, возможно, – закивал Петрович.

– Как же возможно? – насмешливо спросил Иван Иванович. – Гавно разве может что-то стоить?

Петрович в очередной раз подтянул узел галстука. Оставаясь невозмутимым, он ответил:

– Напрасно шутишь, Иваныч. В мире есть не одно гавно, которое стоит огромных денег.

– Ты философ, Петрович, – произнес Иван Иванович. – Объемно мыслишь.

Компания вновь стала выпивать. Теперь же неизвестный камень занял почетное место в центре столика рядом с бутылкой водкой, второй бутылкой. От выпитого у каждого из них, правда, в разной степени, стал заплетаться язык. Конструктивно обсудив все наболевшие проблемы человечества, они вновь остановились на находке.

– Надо бы отвезти его в город, – тыкая пальцем по камню, сказал Петрович, – в наш музей к Сергею Сергеевичу. Он специалист, как и я. – Он ударил кулаком по столику. – Сергеич подтвердит, что это гавно!

От удара Петровича вздрогнул Колян, который умиротворенно умилялся неизвестно чему.

– Да, – ожил он, – надо отвезти.

Иван Иванович, подперев руками подбородок, едва открывая рот, спросил:

– А кто такой Сигей Сигеич?

– Директор музея, – ответил Петрович. – Доктор наук.

– Поехали к нему, – вставая, сказал Иван Иванович.

– Поехали, – присоединился к предложению Ивана Ивановича Колян.

– Поехали, – не стал возражать Петрович.

Прихватив с собой находку, они направились в город. По пути, пока ехали в автобусе, они несколько протрезвели и Иван Иванович назвал их совместный вояж идиотской выходкой, с чем Петрович и Колян согласились. Но было уже поздно возвращаться, и они решили довести дело до конца.

 

* * *

Сергей Сергеевич, директор музея и как единственный его сотрудник, принял подвыпившую троицу в своем маленьком кабинете. Принесенную ему находку он разглядывал очень внимательно, разве что на вкус не опробовал ее. Троица, в свою очередь, обступившая со всех сторон Сергея Сергеевича, внимательно следила за его реакцией.

Наконец, после продолжительного осмотра, Сергей Сергеевич сказал:

 

– Ну что, какой вывод можно сделать. Это неизвестный материал и ранее он нигде не встречался. Вообще, все, что вы рассказали, какая-то невероятная история. У меня тут гость один есть, он итальянец. Сумасшедший, какой-то. Фанатик всего редкого и необычного. Сейчас он российской экзотикой интересуется. Может, он что подскажет. Пойдемте со мной, он в зале музея. Без устали разглядывает наши скудные экспонаты. Одним словом, ненормальный.

Все прошли в зал музея, где находился один единственный человек. То, что он был итальянцем, не вызывало никаких сомнений – этакий типичный мафиози с кровожадными глазами. Но, увидев Сергея Сергеевича и сопровождающую его троицу, он тут же перевоплотился в саму любезность. Он расплылся в улыбке, обнажив свои, явно вставные, белоснежные зубы.

– Альберто, – обратился к нему Сергей Сергеевич, – посмотри на эту штуку.

Итальянец жадно ухватился за камень. Оглядев его, он восторженно произнес:

– О, что это есть?!

– Гавно, – хихикнув, ляпнул Колян.

– Хавно? Но это есть плохо… Как это называть? – Он стал приседать на корточки. – Это есть это?

Тут вмешался Иван Иванович, который мгновенно воспользовался неправильным произношением итальянца.

– Да-да, вы правильно показываете. Это гавно называется. А нашу находку мы назвали хавно. Вы правильно произнесли. Через «Х» – хавно. А это разные вещи.

– А что есть «хавно»? – задал итальянец резонный вопрос.

– Ну, как вам сказать. Это слово не переводится. Ну, как бы, давний.

– Я хочу покупать это хавно. Кто есть его владелец? – Сергей Сергеевич указал на троицу. – Вы продавать? Сколько вы хотеть?

Тут инициативу взял на себя Петрович.

– Секунду Альберто.

Он отозвал Ивана Ивановича и Коляна в сторону.

– Слушай, – сказал он Ивану Ивановичу, – так называемое хавно было на твоем участке, Колян его нашел, а я привел вас сюда. Разделим деньги поровну? – Иван Иванович утвердительно кивнул головой. – Тогда, думаю, надо просить с него пятнадцать тысяч.

– Петрович, – забеспокоился Иван Иванович, – Ты же сам говорил, что это гавно. Разве за него можно брать такие деньги?

– Уже не гавно, а хавно. Сам же придумал. А ты Колян думай, когда что говоришь. Да, и Сергею Сергеевичу надо бы дать. Значит, двадцать тысяч просим. Каждому по пятерке. Согласны?

– Согласен, – сказал Иван Иванович.

– Согласен, – закивал Колян.

Петрович с важным видом подошел к Альберто. Покашливая, он произнес:

– Мы продадим его вам за двадцать тысяч.

– О, я буду давать вам двадцать тысяч евро! – радостно объявил Альберто. – Меня ждать здесь. Я бистро.

Итальянец выбежал в дверь. Возникла немая сцена, как тогда, когда троица смотрела на преобразившийся камень. Все буквально окаменели и своим видом могли легко сойти за музейные восковые фигуры.

Первым заговорил Петрович:

– Все слышали то, что слышал я? Он сказал двадцать тысяч евро?

– Да, – ответил ему Сергей Сергеевич. – Я же говорил, что он сумасшедший.

– Ведь я имел в виду двадцать тысяч рублей, – произнес никак не пришедший в себя Петрович. – Теперь ты поверил Иваныч, что за гавно люди готовы платить бешеные деньги.

– За «Х» – хавно, – поправил его Иван Иванович, пребывая, словно в прострации.

– Это что, получается, – заговорил Колян, – я получу пять тысяч евро?

– Да, – ответил ему Иван Иванович.

– Как я рад, что наткнулся на гавно.

– На «Х» – хавно, – поправил его Иван Иванович. – Должно быть, у меня на участке есть еще это самое хавно. Вот тебе Колян и клад, на который ты хотел напороться.

– А куда он побежал? – спросил Колян.

– За деньгами, наверно, – ответил ему Сергей Сергеевич.

– Не случилось бы с ним чего, – забеспокоился Колян за итальянца.

– Банк за углом, – просветил всех Сергей Сергеевич. – Повода нет для беспокойства.

Они продолжали стоять как вкопанные, а их взгляды были устремлены на дверь, за которой скрылся итальянец. Так, как они смотрели, можно было смотреть только разве что в ожидании самого ангела. Наконец, дверь отворилась, и в ее проеме появился запыхавшейся Альберто. В его руках было то, во что они до последней минуты слабо верили. Сделка состоялась, чему обе стороны были чрезмерно рады, особенно после того, когда в свете русской традиции она была отмечена русским национальным напитком.

Празднество удалось на славу и закончилось оно, когда итальянец Альберто в обнимку с хавном заснул, прижавшись к чучелу кабана. Сергей Сергеевич остался с ним ночевать в музее, а счастливая троица в едином порыве вернулась в деревню, чтобы уже на следующий день взяться за раскопки на участке Ивана Ивановича. Все трое верили, что там их ждут залежи дорогостоящего хавна, того самого хавна, образец которого они так удачно сплавили иностранцу.

Новоявленные археологи взялись за работу бойко, их активности можно было только позавидовать. Той земли, что они переворошили, хватило бы на то, чтобы засыпать котлован, вырытый под строительство многоэтажного дома. Однако их усердия оказались тщетными – хавна не было. Но хавеная лихорадка на этом не закончилась. Раскопки продолжились на участке Коляна, потом на участке Петровича, а хавна все не было и не было. Казалось бы, им бы остановиться, но ни тут то было. Оставалась еще неисследованная сама деревня и ее округа. Троица оказалась упертой и шла до победного конца. Прошло лето, а они все копали и копали, подключая к раскопкам даже технику, оплачивая ее деньгами Альберто.

А тем временем, пока троица безрезультатно трудилась непокладая рук, хавно, которое приобрел у них итальянец, оказалось за границей на одном из аукционов. За лот с хавном шла нешуточная борьба, слишком много господ из разных стран мира желали стать его обладателем. В итоге, оно ушло за баснословную сумму, в десятки раз превышающую сумму, уплаченную за него итальянцем. Субъект, выигравший в денежном состязании за хавно, пожелал остаться неизвестным.

Но джентльмены удачи об этом ничего не знали, в противном случае их всех хватил бы удар. Они, конечно, заслуживали большего, хотя бы за то, что благодаря им мир узнал о «хавне». По большому счету, они могли бы гордиться тем, что дали название тому, о чем все знают, но осознают это только в конце своей жизни.

 

Мы же с тобой друзья!

Два друга, дружившие друг с другом с детства, в первый раз в жизни удили рыбу. Обоим было по тридцать лет. Один, Аркадий – маленький и щупленький, другой, Владимир – высокий, крепкого телосложения.

Аркадий сгорал от нетерпения наловить как можно больше рыбы. Его рвение не поддавалось описанию. Казалось, что он желает зацепить на крючок удочки чуть ли не золотую рыбку, которая в дальнейшем, как в известной всем сказке, исполнит любое его желание.

Владимир же, погруженный в приятное созерцательное молчание, желал получить удовольствие лишь от самого факта участия в рыбной ловле: он испытывал блаженство от раннего утра, свежего воздуха и тишины, а рыба так таковая его занимала меньше всего.

– Не р-рассчитал с одеждой, – стуча от холода зубами, – заговорил Аркадий, – теперь д-дрожу.

– Ничего, – весело сказал Владимир. – Сейчас так прогреет, что до трусов разденешься.

– Смеешься, друг называется. Л-лучше бы свою куртку дал. На тебе и так много вещей, – пролепетал посиневший Аркадий.

Не отрывая взгляда от своей удочки, Владимир снял с себя куртку и отдал ее Аркадию.

– Держи и не ной.

– Вот, это я понимаю, молодец, – обрадовался Аркадий и с головой накрылся курткой, оставив для себя одну возможность – наблюдать за своей удочкой.

Согревшись, он решил поболтать.

– Интересно, повезет нам или нет? Как ты думаешь, Вов?

– Уже везет, – отозвался Владимир и своей мускулистой рукой потянул на себя удочку, на крючке которой судорожно задергалась большая рыба. – Какая красавица!

– Ну, ты хорош! А теперь моя очередь, – сказал Аркадий и скинул с себя куртку, которая вдруг стала ему мешать.

Аркадий замер с таким видом, словно у него в руках не удочка, а карабин, из которого он вот-вот выстрелит, как появится цель. Но цель не появлялась, и его вновь потянуло на беседу.

– Это была чистая случайность. Нам больше ничего не поймать.

– Почему?! – воскликнул Владимир, показывая Аркадию вторую пойманную рыбину, едва не плюхнувшуюся обратно в воду.

– Вот стерва, к тебе идет, а ко мне нет, – проворчал Аркадий, а потом очень дружелюбно добавил: – Впрочем, какая разница, у тебя клюет или у меня. Мы же с тобой не на соревновании.

– Точно! – закидывая свою удочку в воду, провозгласил Владимир.

Аркадий лукавил, такой поворот событий, где удача сопутствовала Владимиру, его не устраивал. Восседая на большом камне, он с удвоенным стремлением пожелал вытянуть из озера его съедобного обитателя. Сосредоточенно глядя на свой поплавок, он очень надеялся, что еще минута-другая и его непременно посетит радость. Но не тут-то было, с каждой новой минутой его надежда меркла.

– Клюет! – закричал довольный Владимир.

Аркадий с замиранием сердца посмотрел на удочку друга. Он хотел, чтобы Владимир вытянул вместо рыбы ядовитую змею. Но чудо не произошло – на крючке снова забилась жирная рыба.

– Нет, ты посмотри, какая несправедливость! – завопил Аркадий.

– Не переживай, старик, – сказал Владимир, щурясь от первых лучей солнца. – В первый раз и не поймать, не такая уж и большая беда.

«А ты не в первый раз? – подумал в расстроенных чувствах Аркадий. – Хорошо болтать, когда всю жизнь везет».

Шло время, а ведро Аркадия оставалось пустым, тогда как ведро Владимира пополнялось дарами озера с поразительной быстротой.

Взирая на пышущего здоровьем Владимира, Аркадий сетовал: «И здесь у него все в порядке. А еще говорят, что человек кузнец своего счастья. Но как же так: оба в первый раз, оба у одного озера, оба сидим рядом друг с другом, а везет одному ему. Но хоть одна рыба, пускай полудохлая, могла же подплыть и к моему крючку?»

Аркадий вскинул удочку и оглядел крючок – червяк был на месте. Плюнув на него и сделав из него мокрое место, он насадил на крючок другого червяка, свежего. Но, увы, Аркадий от этого ничего не получил. Он пересел на другое место, но и эта комбинация оказалась для него пустой.

– Обана! – закричал в очередной раз Владимир, радуясь своей фортуне.

Аркадий опять накрылся с головой курткой. Но на этот раз не холод заставил его вспомнить о ней. Она понадобилась ему, чтобы не видеть счастливую физиономию Владимира.

«Поразительно, – рассуждал Аркадий уже без надежды на улов, – как может удача столько раз улыбаться одному человеку. Какая наглость! Имея машину, он по лотерейному билету выигрывает еще одну. А этот билет он не купил вовсе, а просто получил его на сдачу. Какая наглость! Встретил девушку, а она оказалась богатейшей девицей. Даже его теща и та оказалась человеком. А я? А мне? Все дается кровью и потом. Какая бесстыжая наглость!»

– Ну, как ты, все мечтаешь? – по-доброму посмеиваясь над своим другом, спросил Владимир.

Взбеленившись, Аркадий хотел броситься на удачливого рыбака с кулаками, но с трудом сдержался. От ярости его лицо стало багровым, а все жилы на нем натянулись струной.

– Тебе не жарко под курткой? – продолжал подтрунивать его Владимир.

Аркадий ему ничего не ответил, но про себя подумал: «Скажет еще одно слово – и я за себя не ручаюсь».

– Смотри, еще одна! – возликовал Владимир.

Как осколок взорвавшейся гранаты, Аркадий подлетел к Владимиру. В одно мгновение он сломал его удочку и опрокинул его ведро – рыба, пойманная Владимиром, вновь оказалась в озере.

– Ты что?! – закричал Владимир, ошеломленный поступком Аркадия.

Аркадий пришел в себя и понял, что сотворил что-то ужасное. Он стал извиняться:

– Прости, погорячился я. Мне показалось, что ты издеваешься надо мной. Давай выпьем, а? Эту чертову рыбу еще готовить надо, а у нас в наших машинах закуска пропадает. Зря, что ли везли? А на этой рыбе свет клином не сошелся же. Ну что, дернем к своим машинам?

Понимая обиду Аркадия, Владимир проявил великодушие и принял его извинения.

– Ладно, пошли. Действительно, пора выпить и перекусить.

Они пошли к своим машинам, которые были оставлены ими недалеко от озера. Чтобы добраться до них, им нужно было пройти небольшое болото, скорее, даже не болото, а участок со стоячей илистой водой.

Они проходили по нему бок о бок, как вдруг Аркадий провалился по колено в воду и стал медленно погружаться.

Владимир поспешил ему на помощь.

– Сейчас я тебя вытащу, давай руку, – сказал он.

Аркадий истерично закричал:

– Не подходи! Не подходи, сволочь!

– Да ты что? Ты же утонишь! – забеспокоился Владимир.

– Не подходи! – продолжал кричать Аркадий.

– Да что с тобой? Мы же с тобой друзья, – испугался не на шутку Владимир, наблюдавший как его друг постепенно исчезает.

– Мы же с тобой были рядом, а провалился я! Почему именно я? – заревел Аркадий, и лишь когда вода коснулась его рта, он протянул руку.

Владимир оттащил его в безопасное место.

– Мы же с тобой друзья. Разве можно так? – произнес взволнованный Владимир.

Они молча добрались до места, где стояли их машины. Автомобиль Владимира стоял на месте, а автомобиль Аркадия отсутствовал – его угнали.

Аркадий заметался как зверь в клетке.

– Не паникуй, может, это местная шпана решила покататься на ней, – сказал Владимир и, глядя на безумное выражение лица Аркадия, испугался за свою жизнь. И не напрасно – Аркадий с остервенением бросился на него. Как от бешеной собаки Владимир дал от него деру.

– Убью! – завопил Аркадий.

– Мы же с тобой друзья! – закричал в ответ ему Владимир.

Маленький Аркадий, преследуя огромного Владимира, обрушил на него шквал брани.

 

О, дорогой!

Белолицая, с густыми пепельными волосами и с голубыми глазами Маруся была особой очень симпатичной и яркой. Ее пухленькие щеки украшал румянец, да такой красный, будто он был раскален огнем. Казалось, что если притронуться к ее щекам руками, то ожег неминуем. У нее была тонкая талия, пышная высоко приподнятая грудь и широкие бедра. От ее статной фигуры и волнующего тела мог остаться равнодушным разве что покойник.

Созданная для любви, Маруся очень долго пребывала в старых девах. Все ее подруги были замужем, а некоторые из них даже успели развестись и выйти замуж по второму разу. А она, обладая сладострастной натурой и обликом, никак не могла встретить того единственного своему сердцу человека, который бы избавил ее от одиночества и подарил ей счастье семейной жизни.

Все мужчины, которых она встречала на своем пути, все без исключения, желали лишь одного – с ней переспать. Ни один из них не помышлял о серьезных с ней отношениях. «Неужели я так вульгарно выгляжу, что на меня смотрят, как на проститутку?» – спрашивала она себя.

Маруся меняла прическу, не пользовалась косметикой, скромно одевалась, но все тщетно – мужчины продолжали смотреть на нее с нескрываемой похотью, откровенно давая ей понять о своих непристойных намерениях.

Работая в библиотеке, в которой когда-то кипела жизнь, и Марусе некогда было за целый день присесть, то с начала перестройки, когда пропал интерес к знаниям, она прозябала в атмосфере безделья, скуки и безысходности.

Холодный и пустой читальный зал библиотеки с его огромными столами, расположенными рядами, представлялся Марусе одним большим склепом, а те редкие хмурые посетители, которые туда захаживали, казались ей близкими тем, кто там покоился.

Одичав от непросветного одиночества дома и на работе, Маруся думала, что ее положение не что иное, как предначертание судьбы, с которой бороться бесполезно. «Ах!» – с чувством обреченности она часто вздыхала в пустоте зала, где раздавалось ее эхо.

Ей было за тридцать, когда она, отчаявшись найти любимого, наконец, вышла замуж за Эльдара, который был младше ее на десять лет.

Это был южанин с правильными чертами лица, небольшого роста брюнет, плотный и, как все, кто вырос на юге, он был горяч и вспыльчив.

Маруся встретила его совершенно неожиданно на пороге своей квартиры, когда на его звонок открыла ему входную дверь. Он стоял перед ней, держа в руке маленький чемодан: его горячие живые глаза блестели, а взгляд был столь пронзителен, что Маруся была им заворожена, да так, будто от него исходила гипнотическая сила.

– Вам кого? – спросила она.

– Вы вызывали слесаря? Я по поводу испорченного крана, – сказал он с небольшим акцентом.

Впившись в него глазами, Маруся почувствовала радужное возбуждение и в то же время такое сильное волнение, от которого стеснило ее грудь.

– Вы, наверное, ошиблись, – с трудом, словно ей не хватало воздуха, промолвила она, а потом, будто кто-то другой открывал ей рот, произнесла: – Но вы можете посмотреть мой кран, он тоже…

Смерив взглядом Марусю, Эльдар вошел в квартиру, да так там и остался.

Влюбившись в Эльдара с первого взгляда, Маруся заманила его в свою западню, подобно изголодавшейся лисице, измученной мытарствами в поисках добычи. Она с таким рвением взялась за его обольщение, проявив при этом такое усердие, что он не успел опомниться, как оказался плененным ею. И ему понравилось быть таковым, так как видел себя возле нее в приятной роли самца, который без устали удовлетворял жадную до секса Марусю, заводившую его в постели мгновенно.

Их медовый месяц сопровождался бурными совокуплениями. Они занимались любовью не только в кровати, но и везде, где на то была малейшая возможность – на полу, на подоконнике, на тумбочке, которая однажды не выдержала их любовного экстаза и сломалась, на столе и даже у горячей отопительной батарее. Обжигаясь, но находясь в возбужденно-страстном состоянии, они не чувствовали боли, которая приходила к ним лишь после того, как они оповещали о пике блаженства своими неизменными воплями: «О, дорогой!» – выкрикивала Маруся. «О-о-о, моя пуська!» – голосил Эльдар.

После долгого воздержания Маруся была неутомимой и ненасытной. Она превратилась в женщину безудержную в своем желании вновь и вновь испытывать волшебный экстаз страсти. И Эльдар в полной мере удовлетворял эту ее потребность, за что она его боготворила. Она буквально трепетала перед ним и просто сходила по нему с ума.

Однако сколь долго бы не продолжался шторм, рано или поздно наступает штиль. В их сексуальной жизни он наступил после того, как каждый из них вернулся к своей работе. Но наступил он не сразу.

Поначалу все шло неплохо, была полная идиллия. Они вместе уходили на работу и почти одновременно возвращались домой, где ужинали, пили чай, смотрели телевизор, завершая размеренные вечера в нежных объятиях друг друга.

Ежедневно Маруся готовила своему мужу еду, стирала и гладила ему вещи, словом, с чувством огромного самоудовлетворения проявляла о любимом долгожданную заботу.

Все изменилось с тех пор, когда Эльдар, по его словам, сменил работу и начал трудиться по ночам. Их интимная жизнь стала все реже и реже, пока не прекратилась совсем.

Приходя утром домой с работы, уставший Эльдар ложился спать, а Маруся тем временем уходила на работу. Она возвращалась – он уходил. А в те редкие часы, когда они находились вместе, Эльдар был таким угрюмым и озабоченным, что Маруся боялась к нему подходить. Только один раз она осмелилась его спросить в сердцах:

– Что это за работа такая, каждый день по ночам?

На что Эльдар злобно ответил:

– А ты не знаешь, в какое время мы живем? Где мне сейчас в нашем захолустье найти другую работу?

Страдая от желания близости с Эльдаром, Маруся, глядя на него, невольно вспоминала о его неограниченных былых возможностях, которые не давали ей покоя. Она не могла поверить в то, что этот человек из-за усталости стал холодным и неспособным даже на самую малость. Ее стали одолевать сомнения и подозрения, которые переросли в неистовую к нему ревность, лишившую ее благоразумия. Ее больное воображение рисовало такие картины, что она приходила в бешенство – ее домыслы ее же и убивали. «О, дорогой» – часто вскрикивала она от отчаяния. А выяснить с Эльдаром отношения она не решалась. Зная его вспыльчивый нрав, она боялась скандала, который тот мог использовать его как повод для расставания с ней. О, этого допустить она не могла! Ведь она столько страдала от одиночества! Да и на месте Эльдара Маруся видеть никого не хотела, ибо только он и никто другой мог укротить полыхавший огонь в ее крови.

Всякий раз когда Эльдар уходил, Маруся металась по квартире, не находя себе места. Гнев и раздражение сменялись на сжимавшее ее сердце отчаяние, а не угасавшая к нему страсть, не давала ей покоя.

Боясь потерять Эльдара, Маруся продолжала молчать и съедать себя изнутри. Теряясь в догадках, она больше склонялась к тому, что ее неотразимый и маленький мужчина завел на стороне женщину и, видимо, такую любвеобильную, что приходит от нее совсем никакой. Убедив себя в этом, она хотела отстранить своего Эльдарашу от кровожадной соперницы. Но это ее желание так и осталось бы не претворенное в жизнь, если бы в один из вечеров Марусю не подтолкнул к действию случай.

Эльдар в очередной раз собирался на работу. Как обычно, перед своим уходом, он попросил у Маруси чаю.

Маруся прошла на кухню. Измученная переживаниями и бессонными ночами, она решила выпить снотворное. И тут к ней пришла мысль подмешать в чай Эльдара снотворное. «Уж если будешь с ней, так будь никакой», – сказала она себе и бросила лошадиную дозу белого порошка в его стакан с чаем. Сделав это, она почувствовала такое необыкновенное облегчение, что предназначенную для себя порцию снотворного высыпала в раковину.

Эльдар выпил чай и ушел, а Маруся с чувством исполненного долга легко заснула.

Рано утром Маруся проснулась с надеждой увидеть Эльдара свежим, бодрым и сильным. Но он не вернулся. Не дождавшись его, она ушла на работу.

Вечером Эльдар тоже не пришел, он не пришел и на следующий день.

Маруся не пошла на работу и стала ждать его, терзаясь плохими предчувствиями. Она поочередно подходила то к окну, то к входной двери, то к телефону, вздрагивая от каждого шороха, доносившегося с лестничной площадки. Она знала, что Эльдар работает где-то в охране, но где именно не знала и корила себя за то, что никогда не спрашивала его об этом.

Ближе к вечеру зазвонил телефон. Дрожащей рукой Маруся сняла трубку. Звонили из милиции.

Ей сообщили, что ее муж задержан за попытку кражи с взломом – его застали на месте преступления спящим.

– Спящим, – прошептала она, уронив трубку на пол.

Маруся вспомнила, как впервые встретила Эльдара у своей двери – в его руках был небольшой чемоданчик, тот самый, с которым он часто уходил из дому. С ним он ушел и в последний раз. До нее дошло предназначение этого чемоданчика.

– О, дорогой! – заревела она.

На нее с комода смотрел портрет ее Эльдарашы, который она взяла и крепко прижала к груди.

– О, дорогой! – пуще прежнего заревела Маруся.

 

«Фигаро тут, Фигаро там!»

Я встретил на улице своего близкого и, в общем-то, единственного друга Гаврилу, который, как он сам любил повторять, находился между «двумя огнями». С одной стороны, его доставали родители – несмотря на четырехлетний стаж семейной жизни Гаврилы, они никак не успокаивались по поводу его ранней женитьбы и считали ее неудачной. С другой стороны, ему не давала покоя его теща, которая на словах обожала Гаврилу, а на деле всегда была им недовольна. А ведь он, живя в ее доме, нес на себе все семейные хлопоты и тяготы. Гаврила долго ломал голову над этим парадоксом и пришел к выводу, что пока он не будет зарабатывать так, как хотелось бы его «любимой» теще, он всегда будет для нее вроде того старого трактора, которого кроют последними словами, но продолжают на нем пахать.

– Как дела? Чего не заходишь? – спросил я его.

– Дел много, – с озабоченным видом, ответил он. – Кручусь, верчусь, как белка в колесе. С тех пор, как сел за «руль тещин» стал всем нужным и необходим. Настоящим извозчиком стал. Сегодня встретил в аэропорту сестру тещи, оттуда на рынок. Сейчас надо заехать уже к брату тещи, лекарство ему отвезти. Вечером надо к мастеру заехать на счет крыши, протекает она у нас. Короче, Фигаро тут, Фигаро там. А как ты?

– Ничего. Вот работаю на новом месте. Это здесь недалеко.

– Я тоже работаю, но только так, что на работу эту и времени нет.

– Как это так?

– Да так. Моя беда в том, что я безотказный. А когда ты безотказный, то на тебе ездят, как на лошади, да еще кнутом хлестают. А зачем хлестать, когда она сама мчится?! Откажешь им раз, и ты сразу плохой и невоспитанный. Как выражается моя теща: «взорвался».

Мы с ним прошли несколько метров по улице, как вдруг, он кинулся в торговый павильон и растворился в нем среди покупателей.

Я пока соображал, что его заставило туда броситься, как он вышел обратно с полным пакетом фруктов.

– Вспомнил о фруктах, забыл купить их на рынке, – сказал он.

– Ну и сноровка у тебя! – отметил я. – Просто огонь!

Он посмотрел на меня с печальными глазами и, задумавшись, изрек:

– Жизнь заставит, а теща добавит.

Я искренне посочувствовал ему.

– Может, зайдем ко мне на работу, – предложил ему я. – Это здесь. Кофе выпьем.

– Времени нет, – отказался он. – Еще столько дел! Как-нибудь зайду. Пока!

Фигаро тут, Фигаро там!

Не успел я с ним попрощаться, как он, преодолев за пару секунд метров тридцать, не меньше, скрылся за углом. Да-а-а, должно быть, не скоро его увижу, подумал я. Но прогноз мой был ошибочный.

Вечером того же дня он был у порога моей квартиры. Я был приятно удивлен, хотя и догадался, что с ним, видимо, что-то случилось.

– Как дела? – машинально спросил я.

– Нормально, – по своему обыкновению ответил он. – Из дома ушел.

– Как ушел?!

– Да так, взял и ушел. И обратной дороги – нет! Я вскипел и нагрубил ей.

– Кому ей?

– Кому же еще? Теще, конечно. По капельке копилось и вот, наконец, я не выдержал.

Гаврилу всего трясло. Он стал расхаживать туда – сюда по комнате.

– Ты успокойся и присядь, – сказал я.

Он не внял моим словам и продолжал маячить передо мной.

– Нет, это не женщина, – сказал он. – Это чудовище! Кровосос! Вампир! Знает, что нам с женой пока некуда податься и издевается, издевается! Сегодня я случайно наступил на лапу ее собачонки. Так, слегка. А эта сучка так запищала, как будто я сковородой огрел ее. Ух, вся в хозяйку! Так вот, запищала и к теще – жаловаться.

– Кто жаловаться?

– Как кто? Ну, собачонка, стерва эта маленькая. С бантиком ходит. Иногда мне так и хочется повесить ее за этот самый бантик. Такая подлая, ужас! Она меня уже допекла, как и ее хозяйка. Два сапога – пара! Так вот, запищала, хвостом своим завертела, как вентилятор, и в комнату к теще заковыляла. И тут я слышу ее голос: «Ой, моя девочка, что случилось?! Кто тебя обидел?» Ну, эта сучка и жалуется.

– Кто жалуется?

– Кто-кто, собака. Так завывать стала. Короче, наговорила лишнее.

– Кто наговорил? – не понял я.

– Ну, как кто, сучка эта. Ты что, меня не слушаешь? Так вот, не знаю, что она там пропела ей, но факт, что вылетает это чудо и давай на меня гавкать.

– Собака, ясно.

– Да нет же, теща. Ну и эта сучка тоже, маленькая мочалка. Подняла свою лапу и затявкала на меня, прячась за спиной своей благодетельницы. «Изверг, – говорит она мне. – Ты нарочно это сделал!» Я говорю ей: «Да я едва ее задел». – «Как едва, – кричит она, – бедняжка даже лапу подняла от боли! Вон смотри!» Ну, я и смотрю, а эта сучка подняла свою переднею левую лапу. А я-то точно знал, что наступил ей на правую лапу. «Ваша собака интриганка, – сказал я, – она подняла не ту лапу вообще! – «Собака притворяться не может, – рычит в ответ она мне. – Собака на это не способна». Я разозлился и говорю: «Если собака ваша, то она способна на все!» Ну и потом, пошло – поехало. И кончилось тем, что я схватил эту уродину и в унитаз головой окунул.

– Тещу?! – поразился я.

– Да нет же, собачонку.

Гаврила стал крыть всех и вся. Он вспомнил и дедушку, и бабушку, и отца с матерью, породивших его на свет белый. И своего старшего брата, который не остановил его в тот момент, когда он решил жениться. Свою жену, которая имела несчастье иметь такую мать. Словом, он излил мне всю свою душу и успокоился лишь к утру, рассказав мне анекдот про тещу.

Я дико рассмеялся, а Гаврила едва не пустил слезу.

Когда рассвело, ко мне позвонила жена Гаврилы и попросила его к телефону. Поговорив с ней с час, он с измученным видом сказал мне:

– Я пошел в отчий дом. Лучше на поклон к родителям, чем на колени перед тещей.

– Это твое окончательное решение? – спросил я.

– Да, – решительно ответил он и со словами «никогда» «ненавижу» вышел вон.

После этого дня Гаврила не звонил и не заходил ко мне. Я случайно встретил его спустя неделю.

– Как дела? – спросил я.

– Нормально, – как обычно ответил он.

– Ты чего не появляешься?

– Дел по горло. Да и сейчас надо тещину сестру в аэропорт проводить. Потом, к ветеринару надо, собака наша заболела. Зайду как-нибудь. Ну, а сейчас спешу, извини. Фигаро тут, Фигаро там!

И опять не успел я попрощаться с ним, как он скрылся за ближайшим углом. Он исчез в мгновения ока! Он стал юрким, этаким живчиком, каким раньше никогда не был. Впрочем, я вспомнил его слова: «Жизнь заставит, а теща добавит».

 

Похороны

Накануне выборов в небольшом городе Руссова траурная процессия медленно двигалась по кладбищу к месту захоронения. Все как всегда, когда хоронят с почетом почетного простого смертного: красно – черный гроб, венки, оркестр, ордена и медали покойного на красной бархатной подушке, а также печальные лица впереди и не очень позади колонны.

Оживляли траурное шествие снующие туда – сюда два репортера и группа разных возрастов серьезных людей, которые активно жестикулировали, но относительно благопристойно говорили между собой. В той или иной степени они относились к элитной прослойке города. Незапланированное сборище простых граждан было им, как никогда, на руку. Замыкал шествие ростом под два метра здоровяк Семен, известный всем в городе, как безобидный душевнобольной человек; он шел в вприпрыжку и что-то бубнил себе под нос.

Колонна остановилась у свежевырытой могилы, окружив ее со всех сторон. Два могильщика с лопатами в руках стояли у могилы как два стража у ворот ада. Только ада, ибо они со своими синюшными и страшными лицами на охрану рая явно не тянули. Гроб опустили на небольшой помост, у изголовья которого стояла наспех сколоченная трибуна. Все посмотрели на нее.

Среди собравшихся горожан трезвых замечено не было, поскольку еще задолго до похорон некие сердобольные активисты раздали всем водку, чтобы они могли от всей души помянуть покойного. Во время раздачи водки они не забывали представляться. Это было важно для активистов, ведь народ должен знать своих благодетелей.

Первым взошел на трибуну ровесник покойного, старик лет семидесяти. Напустив на себя скорбный вид, он вынул из кармана листок бумаги и, выдержав небольшую паузу, стал по ней читать.

– Товарищи, от нас ушел лучший человек нашего города, прославивший его на всю нашу необъятную родину. Он не был партийным, но в свете нашей партии он работал на благо нашей страны. И только ведомый нашей идеей этот человек смог достичь такой известности. Он прошел войну, лагерь и не мог представить себе, что умрет в борделе. Он не мог представить себе, что все богатство нашей области окажется в руках нескольких воров. Земляки, ваши отцы и матеря – мы, поэтому будьте с нами!

Семен, сидя у могилы, взял горсть земли и бросил ее в выступавшего оратора. Но на его действие не обратил никто внимание, к тому же до адресата земля не долетела.

Не дав договорить старику и вытолкнув его, на трибуну вступил воинственно настроенный человек в темных очках. В его внешности было что-то от злодея Фредди Крюгера. Демонстративно разорвав бумагу, оставленную предыдущим оратором, он произнес:

– Граждане, мы прощаемся сегодня навсегда с прекрасным человеком, но я заявляю: мне не хотелось бы, чтобы имя нашего знаменитого земляка связывали с людьми, которые тут стоят.

– Он указал на старика и его окружение. – Это они уложили его в гроб и хотят уложить туда всех нас. Но мы не позволим им это сделать. Эти красные морды хотят заработать на светлом имени покойного, которого уважает народ. Только мы можем исправить жизнь, изменить ее к лучшему. Будьте с нами, любимые мои!

Громила Семен смачно плюнул в сторону трибуны. Но и на этот раз никто не обратил на его действие внимание. К тому же плевок, как и до этого горсть земли, до адресата не долетел.

Старик и его единомышленники, не стесняясь в крепких бранных выражениях, словесно атаковали человека в темных очках. Он же в свою очередь и его свита стали обороняться, нисколько не уступая в знании русской бранной лексики. Причем, их поддержали местные проститутки, которые по части нецензурных выражений были непревзойденными специалистами. С их подключением в дебаты пронесся такой шквал матерщины, что взлетели в небо все вороны, обитавшие на кладбищенских деревьях. Дико каркая, они так понеслись прочь, что об их возвращении обратно не могло быть и речи.

С внешней стороны круга скопившихся людей, встал на чью-то могилу с плешивой головой молодой человек. Он возвысился на надгробной плите подобно памятнику.

– Господа! – закричал он. – Не слушайте этот их бред!

– О, братишка! Пил с нами! – кто-то радостно выкрикнул из толпы, где собрались в кучу мужики, смахивающие своим непотребным видом на бомжей.

– Один – старый хрыч, другой – дурак без справки! – продолжал плешивый. – Только мы знаем, как превратить наш город в достойное общежитие. Хватит нас, руссовчан, доить! Вот у меня тут письмо покойного, который пишет здесь, что он за молодежь, то есть за нас. И никакие горлопаны не заставят нас думать, что наш знаменитый горожанин был заодно с ними. Только мы поведем всех по пути достойного будущего. По пути покойного!

Разъяренные нецензурной бранью, старик со своими людьми и человек в темных очках со своей свитой ринулись на ненавистный им «памятник». Приближенные плешивого молодого человека натиск не выдержали – их лидер с постамента был сброшен.

После этого все три группировки сцепились меж собой в кулачном бою. К ним присоединились и все остальные, которые стали колошматить всех подряд без разбору.

На сцене массового представления предстал пресловутый казак с барабаном, взятым у музыкантов. Стоя на капоте автомобиля, он стал отбивать барабанную дробь. Когда все несколько опешили и застыли от его выходки, он отбросил барабан в сторону и вынул из ножен дедовою саблю.

– Эх, всех порублю!

Свое желание ему не суждено было претворить в жизнь, потому что он был до такой степени пьян, что свалился с машины в яму, а несколько амбалов стали закидывать его землей. Эти, видимо, были в корне с ним не согласны, как и местные беспризорники, забросавшие его сосновыми шишками.

Драка возобновилась вновь. Участники кулачного боя стали подкреплять свои выпады более весомо – в ход пошли детали от оград. А один уникум вытащил из могильного холмика огромный крест и, оскалив зубы, пошел с ним тараном на толпу. Этот, наверно, не принадлежал ни к какой группировке. Так и есть.

– Все сволочи! – зловеще закричал он.

Больше всех несли потери соратники, потерявшие своего лидера, полководца. Долгое время среди множества голов выделялась голова плешивого, теперь же ее нигде не было видно, как и головы владельца черных очков – Крюгера. Лишь старик, прошедший войну, а потому видимо имел опыт рукопашного боя, продолжал руководить своими единомышленниками, а в удобный момент и собственноручно жалить противника.

К театру военных действий присоединились музыканты и могильщики, которые сцепились меж собой. Музыканты поступили опрометчиво, что связались с могильщиками, ибо их музыкальные инструменты никак не могли конкурировать с лопатами их оппонентов.

Картина беспорядка приняла ужасающий характер.

– Милиция! – закричал фальцетом человек неизвестного рода. – Где наша милиция?!

К нему подбежал местный браток-мордоворот и дал ему увесистого пинка, свой удар словами:

– Вот где! Почувствовал на себе?! У них план – перехват, противный.

Два репортера, устроившись на дереве, с удовольствием снимали происходящее на камеру, пока некий облаченный в тельняшку инвалид в инвалидной коляске не запустил в них пустые бутылки, которые попали им по их лбам. Видимо, в прошлом он был снайпером. Те попадали с дерева. Возможно, после этого они тоже окажутся в инвалидной коляске.

Самыми мирными были местные наркоманы, расположившиеся на венках, и батюшка, который ходил и причитал: «Во имя Отца, и Сына, и Святого духа…» Ему бедному тоже доставалось. Когда кто-либо промахивался, то от досады свой гнев обрушивал на него.

Пока люди избивали друг друга, громила Семен опустил гроб в яму и закопал его своими ручищами. Весь перепачканный, он перекрестился, и, бормоча что-то себе под нос, пошел вприпрыжку вон. За ним увязались местные бродячие собаки, напуганные бешенством людей. День продолжался, руссовчане хоронили…