Чего только не наслушаешься про барсуков про этих!

Некоторые считают барсуков ленивыми, сварливыми, вздорными, препротивными стариками (непременно стариками, словно барсуку не положено родиться, пережить период безоблачного детства и пылкой юности, прежде чем превратиться в старика!). Другие, напротив, полагают барсука этаким рубахой-парнем, завзятым шутником и несравненным товарищем охотничьих развлечений. А один мой приятель упорно твердил, будто бы барсук испускает чудовищный запах, то есть, попросту говоря, невыносимо вонюч. Уж ему ли, мол, не знать, злая судьба не раз сводила его с барсуками, потому как сам он — лесник. Зато другой приятель клялся-божился, что чистоплотней барсука во всём свете не сыскать: в жилище у себя зверь этот устраивает с десяток вентиляционных каналов, регулярно производит уборку и каждый день отскребает пол у порога самыми что ни на есть новомодными моющими средствами. Уж ему ли не знать, ведь он заведует хозяйственной лавкой, и барсуки всегда у него отовариваются. Как видите, каждый норовит навести тень на плетень. Вот и я пребывал в полном неведении, покуда в один прекрасный день не познакомился с Михейскорняжкиным. А до той поры барсуков я и в глаза не видывал.

Началось с того, что я переселился на улицу Сына Белой Лошади. Втащил узлы-пожитки в квартиру номер на первом этаже и вышел постоять у порога — малость перевести дух да хоть чуть-чуть оглядеться на новом месте.

Однако же ничего примечательного я не увидел. Самый заурядный старый доходный дом, посреди заасфальтированного двора-колодца одиноко торчала перекладина для выбивания ковров, в углу парочка уныло поникших фикусов дожидалась дождя или хотя бы поливальной лейки, зато олеандр стоял в пышном цвету. Разгар лета, двор был залит солнцем. По внутреннему периметру дом опоясывали подвесные галереи с решетчатыми перилами… да что тут расписывать, кто из вас не бывал в таких домах, и этот мой, на улице Сына Белой Лошади, ничем от них не отличался. И вот стою это я, подпираю дверной косяк и вдруг слышу какой-то шорох со стороны соседней квартиры номер 4. Похоже, сейчас произойдёт моё знакомство с соседом. Глянул я быстренько на дверную табличку возле звонка. Там значилось: Михейскорняжкин. Именно так, слитно, в одно слово.

Дверь слегка приоткрылась, затем отворилась чуть шире, ещё шире, и наконец оттуда вышел барсук. Конечно, резонно спросить, с чего я взял, будто это барсук, коли я барсуков отродясь не видывал. Да вот с того и взял, что он не походил ни на кого из тех, с кем мне прежде доводилось встречаться. (Кстати, только так барсуков и можно распознать. Если на улице вам идёт навстречу нечто сроду не виданное, можете не сомневаться: перед вами барсук, больше некому.)

Словом, этот мой барсук, а точнее барсук моего соседа, выставил на солнышко скамеечку на укороченных ножках, сел и стал прогревать на припёке свою несколько поношенную серую с белыми полосками шубу. Зажмурил глаза, а острую вытянутую мордочку обратил вверх, чтобы каждой клеточкой существа вбирать тепло.

Наконец он заметил меня.

— Вот как! — хрипловато крякнул он, как и водится у дружелюбно расположенных старых людей. — Стало быть, вы и есть новый жилец?

Судьба свела меня на улице Сына Белой Лошади с барсуком, что уже само по себе событие, но чтобы этот барсук снизошёл до разговора со мною!..

— Про-про-прошу прошения, — запинаясь произнёс я. — Вы, должно быть, барсук моего соседа?

— Ну и вопрос! Бр-бр, су-уший у-ужас! Я не соседский, я ваш сосед. Барсук сам по себе, никому не принадлежу. Меня зовут Михейскорняжкин. — И вновь добавил: — Бр-бр, су-уший у-ужас!

Со временем я заметил, что для него это излюбленное присловие и полюбилось оно ему созвучием со словом «барсучий». И произносил он его, растягивая слоги «бр-р-су-у-у» и проглатывая конец выражения как не слишком существенный. Главное, чтобы собеседник мог вычленить и услышать слово «барсук». Из этого явствует, что Михейскорняжкин, наряду со множеством своих достоинств, не был лишён некоторого тщеславия.

Барсук достал здоровенную сигару и принялся благодушно попыхивать ею. Затем, покосившись на меня, обронил замечание:

— А вы, я смотрю, не жалуете расчёску? — Что греха таить, волосы мои были всклокоченны. — На макушке то ли вихор, то ли барсучьей шерсти клок.

Как видите, сосед не упускал случая подчеркнуть свою принадлежность к барсучьему племени. Пристыженный, я шмыгнул в дом, чтобы привести себя в порядок.

— Ну вот, совсем другой вид, — удовлетворённо произнёс Михейскорняжкин. А затем мы знай себе посиживали рядышком и молчали. Наконец я собрался с духом.

— Не сочтите за дерзость, уважаемый сосед, но я чего только не наслышался о вас, барсуках…

Михейскорняжкин вскинул на меня взгляд, поскольку, сидя на скамеечке, был ниже меня, однако же во взгляде его не отражалось ни малейшей приниженности, скорее даже некоторая доля превосходства.

— Судите сами, — сказал он, прошествовал к себе в квартиру и чуть погодя вернулся со стаканом воды. Вновь пристроился на скамеечке и принялся неторопливо отхлёбывать из стакана.

Я не мог взять в толк, что бы это значило. День клонился к вечеру, и жильцы дома стали возвращаться с работы. Вдруг откуда ни возьмись на асфальт выкатился красный мячик, а вслед за ним появилась девчушка в гороховой юбочке. Мяч остановился у скамеечки, на которой сидел Михейскорняжкин.

— Обалдеть можно! — воскликнула девчушка и, словно извиняясь, подхватила мячик. — Пьёт воду ижштакана и ни капельки не прольёт! Дядюшка Михейскорняжкин-шамыйклашшныйбаршук на нашей улице! — Она весело умчалась прочь.

Михейскорняжкин выпрямился и сделал очередной глоток.

На лестнице послышался громкий стук шлёпанцев на деревянной подошве, и в дверях подъезда появилась толстая, не в обхват, тётка. Своё недовольство она начала громко выражать ещё на ходу.

— Творится бог знает что! У нас на четвёртом опять нет воды. В кране урчит, булькает, толку никакого, а ты сиди в ванне и жди у моря погоды! — Тут взгляд её упал на нас, и она, не переведя дыхания, переключилась на другое: — Чего ж тут удивляться, откуда у нас быть воде, ежели её на нижнем этаже всю выпивают! И ведь не стесняются, вон какими здоровенными стаканами выхлёбывают! Дожили, нечего сказать, воды и той нас барсуки лишают!

По шкурке моего соседа волной прошла дрожь, затем он как-то подобрался и сделал большой глоток.

Не прошло и нескольких минут, как вернулся домой другой мой сосед, из 6-й квартиры. Бородатый, худющий, костлявый, колючий, будто обглоданный рыбий хребет.

— Значит, жильцов у нас прибыло, — кисло заметил он и тут углядел у барсука стакан с водой. — Я смотрю, вы уже стакнулись, вместе гуляете, на двоих распиваете. Тут суетишься, сбиваешься с ног, ради блага народного живота не щадишь, до язвы желудка себя доводишь, глотка водицы хлебнуть некогда, а другие по домам рассиживаются, сложа руки, свесив ноги, и знай себе водой наливаются, будто не барсук, а бездонная бочка! — И он в сердцах захлопнул за собой дверь.

На втором этаже распахнулось окно, и в оконном проёме возникли пышные седые усы и очки в круглой оправе.

— Пришлось выключить радио, — сообщил жилец со второго этажа. — Новости одна другой страшнее, весь мир точно с цепи сорвался! А тут выглянешь в окошко — сплошная благодать! Рад видеть вас в добром здравии, почтеннейший Михейскорняжкин! Как посмотришь на это отрадное зрелище: сидит себе барсук, посиживает на скамеечке под олеандром, на солнышке греется да водичку попивает, — и от этой картины покой в душе воцаряется.

Михейскорняжкин допил последний глоток воды.

— Что вы на это скажете? — поинтересовался он. — Теперь вам понятно, почему о нас, барсуках, говорят всяко-разное?

Я призадумался. Конечно, каждый из высказавшихся в чём-то был прав, но всей правды не знаю даже я. Хотя смею утверждать: с тех пор, как началась наша дружба с Михейскорняжкиным, никто в целом свете не знает о барсуках больше меня. Вы спросите, каковы же они, барсуки эти? Одно могу сказать: барсуки не такие и не этакие, а такие и этакие, вместе взятые, — в точности как сама жизнь.

 

Б. Б., американский родственник

Покуда не познакомился с соседом, я и ведать не ведал, к примеру, о том, что барсуки — страстные любители письма писать. Но теперь у меня была возможность убедиться, что большую часть времени сосед мой посвящает этому занятию: строчит пером по бумаге. Состоит в переписке чуть ли не с каждым барсуком, проживающим на родине либо за её пределами, потому как очень любит своих сородичей. Впрочем, он охотно вступает в переписку с каждым желающим и, стоит ему получить письмо от какого-нибудь незнакомого адресата, чувствует себя на седьмом небе и тотчас садится писать ответное послание — в самом что ни на есть сердечном духе. Потому-то я и решаюсь сообщить его точный адрес и призываю каждого: если пожелаете завязать переписку с личностью доброжелательной и неординарной, не стесняйтесь, пишите моему соседу, и, смею заверить, послание ваше не останется без ответа. Итак, прилагаю адрес:

бр. Михейскорняжкин

9999 Будапешт, ул. Сына Белой Лошади, 13, кв. 4

(непосредственно рядом с моей)

Хочу заметить, что «бр.» — разумеется, сокращение от «барсук». Впрочем, это хорошо известно и почтальону, который аккурат сейчас, размахивая толстенной пачкой писем, приветствует моего соседа, по своему обыкновению нежащегося на солнышке под олеандром:

— Здравия желаю, господин Михейскорняжкин! А ну-ка, угадайте, что я вам принёс?

— Нипочём не догадаться! — сердито фыркнул барсук. Он терпеть не мог подобные ребяческие заигрывания. — Бр-бр, су-уший у-ужас! — не преминул добавить он.

— Это всё вам! — Почтальон вручил барсуку пачку с таким торжествующим видом, словно все послания написал сам, собственноручно. — Отличный улов, ничего не скажешь!

Барсук несколько смягчился, и едва успел почтальон повернуть к выходу, как Михейскорняжкин торопливо перебрал конверты.

— Подумать только! — воскликнул он, извлекая из стопки красный конверт, сплошь обклеенный марками. — Письмо от Б. Б.!

— Как?! — изумился я. — Вы с самой Брижит Бардо переписываетесь? Ах, какая чудесная актриса! — Я подсел к нему поближе.

— При чём тут актриса? — в свою очередь удивился Михейскорняжкин. — Это семейное прозвище моего американского племянника. Полное имя его — Американский Барсук Безобразно Вонючий, но это чересчур длинно. Не говоря уже о том, что он вовсе не вонючий.

— Каких только у вас родственников нету, милейший Михейскорняжкин! — восхитился я, невольно споткнувшись на имени соседа, тоже не таком уж коротком. Да и согласные эти — х, с, ж — свистели, шипели, поневоле язык сломаешь. «Мижейшкорняшхин», — вырвалось у меня. Барсук укоризненно взглянул на меня, я покраснел и рассыпался в извинениях.

— Б. Б. — личность очень даже незаурядная, — задумчиво произнёс он, кладя письмо поверх всех остальных. — Знали бы вы, через что ему пришлось пройти, прежде чем он избавился от своего запаха!

— Позвольте полюбопытствовать, что же это был за запах такой?

— Бр-бр, су-уший у-ужас! Вы, что ли, не знакомы с американскими безобразно вонючими барсуками?

— вообще-то лишь понаслышке, — потупился я.

— Это наши родственники из Нового Света. Одеты с иголочки, не нам, обшарпанным европейцам, чета, — он пригладил свою и впрямь несколько поношенную серо-бело-полосатую шубейку и украдкой покосился на меня в надежде, вдруг я опровергну его утверждение.

— Полно вам прибедняться, почтеннейший Михейскорняжкин, — тотчас вставил я. — Краше вашей шубы во всей округе не сыскать.

Он удовлетворённо принял к сведению мой комплимент. Поистине, тщеславие не было ему чуждо.

— Ну, а у американских родичей мех коричневый, с тёплым золотистым отливом, голову украшает задорное белое пятнышко, а хвост длиннее нашего. Словом, красивая порода. И все до одного заядлые охотники, но Б. Б. даже среди них выделяется. Правда, бесстрашной дерзостью и небывалыми успехами заокеанские барсуки обязаны одному своему исключительному свойству, отражённому в их названии: это вам не абы какие барсуки, а барсуки-вонючки. Тому, кто вздумает на них напасть, не поздоровится. Американский барсук лоб нахмурит, брови насупит, ногу отставит и — бз-з-з! Такую вонищу вокруг разведёт, что всякий зверь сломя голову прочь умчится, будь то хоть какой грозный лев.

— Львы в Америке не водятся, — брякнул я и тотчас пожалел об этом, увидев, как Михейскорняжкин насупил брови. Вот беда, думаю, что же я наделал?! Барсук встал. Надо же бежать, спасаться. Мне живо представилось, как сосед мой сейчас отставит ногу и — бз-з-з! Пропадёшь, погибнешь ни за что ни про что.

Однако Михейскорняжкин поднялся, чтобы достать сигару. Раскурив её, он вновь уселся на свою скамеечку. Сигарный дым — возможно, под влиянием рассказа про вонючек — раздражал меня, и барсук, судя по всему, заметил это.

— Нечего нос воротить, молодой человек! Сигарный дым — ничто по сравнению с тем запахом. Не трать я все деньги на почтовые марки, мог бы позволить себе курево поприличнее.

В тот день Михейскорняжкин явно был не в духе.

— И вот однажды, — продолжил он свой рассказ, — Б. Б., этот самый могучий и самый пахучий из всех американских барсуков-вонючек, влюбился в енотиху. Семья взбунтовалась. Ещё бы: невеста из рода енот-полоскун, от корыта не отходит, к тому же бесприданница и так далее. Но Б. Б. славился тем, что преград не знает. Уже и день свадьбы был назначен, когда грянула беда. Б. Б. как раз возвращался домой с охоты, с полным ягдташем добычи, когда вдруг услыхал призыв на помощь. Кричала его распрекрасная невеста: громадный кабан сотрясал клыками стены их дома. В два счета Б. Б. оказался на месте происшествия и оскалил зубы. Дикий кабан обомлел от неожиданности — этакая козявка посмела встать у него на пути! И тут Б. Б. показал, на что способен. Нахмурил лоб, насупил брови, отставил ногу и — бз-з-з! Кабан вздрогнул как подстреленный и пустился наутёк. А невеста валялась в доме без чувств. Но придя в себя, принялась собирать свои вещи, приговаривая, что нипочём не останется с этим ужасным типом, у которого такой мерзкий запах. О свадьбе не может быть и речи, она переселяется обратно к матушке. Понапрасну втолковывал ей Б. Б., что именно этот запах и спас ей жизнь, — упрямица стояла на своём. Вот когда жених станет благоухать духами, можно будет и о свадьбе поговорить. С женщинами этими, как водится, хлопот не оберёшься! — со вздохом воззвал ко мне Михейскорняжкин.

Само собой, я сочувственно вздохнул.

— Однако, как я уже упоминал, для Б. Б. преград не существовало. Он твёрдо решил избавиться от запаха. Опрыскивал шкуру одеколоном, умащивал мех амброй, окуривал себя индийскими благовониями, принимал сидячие ванны — ничто не помогало. Стоило ему лишь на пробу насупить брови и отставить ногу — результат оказался тот же самый: бз-з-з! Пришлось наконец обратиться к врачам, медицина, как известно, способна творить чудеса. И вот больница и некая парфюмерная фабрика — да-да, фабрика по производству духов! — объединили свои усилия, чтобы помочь страждущему. Операция прошла успешно, и Б. Б., преисполненный уверенности в себе, отправился к невесте. Встал перед нею, нахмурил лоб, насупил брови, отставил ногу — и… вокруг разлился благоуханный аромат! В сердце енотихи вспыхнула любовь, молодые сыграли свадебку. Б. Б. переселился в город, стал рекламным… м-м, лицом парфюмерной фабрики. Не знающий преград барсук заделался барсуком, преуспевающим во всех отношениях.

— Да-а, такому только позавидуешь! — с искренней почтительностью признал я.

Сосед тем временем распечатал красный конверт и начал читать письмо.

— Бр-бр, су-уший у-ужас! — испуганно вскрикнул он.

— Что стряслось?

— Б. Б. погиб! Послание не от него, а от енотихи.

— Что же с ним приключилось? — меня взволновала судьба заокеанского героя.

— В их городе сбежал из зоопарка лев, — с похоронным видом начал Михейскорняжкин. — Выходит, львы в Америке всё же водятся, — походя вставил он. — Лев бросился на Б. Б., а тот, разумеется, отважно принял вызов: нахмурил лоб, насупил брови, отставил ногу и… распространил вокруг себя благоухание! Лев же всего лишь небрежно заметил, что такого, мол, ароматного ужина отродясь не едал.

С этими словами убитый горем Михейскорняжкин побрёл к своему порогу.

 

Дерево «птичьи ягоды»

Верный своему обыкновению Михейскорняжкин, сидя на скамеечке, блаженствовал в тени олеандра, когда я пришёл домой. Хотя какое там «пришёл»! Еле притащился. Разгар лета, духота нестерпимая, а день выдался особенно знойным, когда даже стены домов и асфальтовые мостовые пышут жаром. Если бы не полениться и лечь ничком посреди улицы Сына Белой Лошади приложить ухо к тротуару, как некогда поступали индейцы, чтобы определить, близко ли бледнолицые, то можно бы услышать, как асфальт постанывает про себя: если так и дальше пойдёт, запросто расплавишься к червям и растечёшься на все четыре стороны. Только ведь никто из нас не станет плюхаться поперёк тротуара — совестно вроде бы да и боязно: ну как наступит на тебя ненароком какой-нибудь рассеянный прохожий, и сам ты считай что в расплавленном состоянии, не чаешь, как бы до дома добраться, где уж тут чужие мысли подслушивать. Словом, кое-как приплёлся я к родному порогу, ухнул без сил и едва выдохнул:

— Ну и жарища, пёс её задери!

Весело насвистывая, Михейскорняжкин сочувственно кивнул:

— Жарища, кот ей выцарапай глазищи!

— Допекла до самых печёнок! — с трудом переводя дух, продолжил я.

— До того печёт, что и в пекло лезть незачем, — подхватил Михейскорняжкин и опять знай себе напевать да насвистывать.

— И как только у вас, милейший сосед, пороху хватает в этакий зной шутки шутить? — В душу мою закралось смутное подозрение, что барсук насмехается, видя, как меня припекло.

— Я получил добрую весть, — сияя от радости, сообщил Михейскорняжкин. — А хорошие новости всегда помогают сносить тяготы.

Легко ему, не без досады подумал я, с добрыми вестями сносить мою измочаленность. Но я тотчас же устыдился, ведь солнце припекает его так же, как меня, с той разницей, что ему даже шубу не скинуть. Нет, ему тоже нелегко!

— Листок получил, самое что ни на есть замечательное послание! — И Михейскорняжкин помахал в воздухе взаправдашним древесным листиком овальной формы, с чуть зазубренными краями.

— Ух ты! — через силу выдохнул я. — И от кого же?

— Как по-вашему, от кого можно получить всамделишный лист?

— От дерева, от кого же ещё! — резковато отозвался я. Хватит с меня этой игры в «спрашивайте — отвечаем». С человека, можно сказать, семь потов сошло, а этому и горя мало.

— Сообразительный вы, — похвалил меня барсук.

— Уж не хотите ли вы сказать, будто этот лист получен вами от какого-то дерева?

— Не только хочу, но и говорю, более того — сказал!

— Понятно, понятно, и от какого же дерева? — с притворной любезностью поинтересовался я, чуя неладное.

— От дерева «птичьи ягоды».

— Птичьи ягоды, птичьи ягоды… — протянул я. Сосед мой явно не в себе, такая жарища хоть кого доконает. Не беда, пройдёт, главное — перетерпеть. — И что же пишет оно, это дерево? Как себя чувствует?

— За всё благодарит, чувствует себя прекрасно, — с готовностью отвечал Михейскорняжкин. — С левого бока пошли новые побеги, раны с правой стороны зарубцевались и сочатся древесной смолой. А ко дню рождения дерево обзавелось подарком — ожерельем из натуральной омелы.

— У него и день рождения бывает?

— А как же? На прошлой неделе сорок лет стукнуло.

— М-да, старость не радость, — невпопад ляпнул я.

— Бр-бр, су-уший у-ужас! — взорвался сосед, готовый расплющить меня силой своего авторитета. Я невольно съёжился. — Молодой человек, да вы хоть имеете представление, с чем их едят, эти птичьи ягоды? Что это за дерево такое, между прочим, известное науке?

Разговор пошёл всерьёз. Я притих, даже пикнуть боялся.

— Ладно уж, не стану вас мучить, — великодушно сжалился надо мной барсук. — Лучше расскажу по порядку, как было дело. — Он вытащил из кармашка для часов сигару, закурил, затем достал из кармашка для сигар часы и удовлетворённо заметил: — До передачи «Вечерняя сказка» вполне управимся.

Мы уселись поудобнее, и Михейскорняжкин, попыхивая сигарой, повёл рассказ.

— Прошлым летом, то есть ровно год назад, когда вас в этом доме ещё и в помине не было, на месте олеандра стояло дерево «птичьи ягоды». Пышное, раскидистое, тень давало всему двору. Оно достигало уже четвёртого этажа и намеревалось в недалёком будущем перерасти дом. И дай ему волю, наш дом украсился бы зелёным султаном из листьев. Краше него не было дерева на всей улице Сына Белой Лошади. Конечно, это громко сказано, ведь, если разобраться, других деревьев в округе нет. Все его любили. Летом дерево давало спасительную тень, зимой, покрытое шапками снега, выглядело чудо как красиво. А к осени на нём созревали ягоды. Ребятишки карабкались вверх по стволу и собирали урожай. Знаете, как едят птичьи ягоды?

— Не совсем… — смущённо пробормотал я.

— Срываешь мелкую, спелую ягодку, зубами сдираешь с твёрдой косточки огненно-красную кожицу, мякоть глотаешь. А косточками хорошо пулять друг в дружку или бить в цель. Усвоили? Кожуру следует снимать с осторожностью, тут дело тонкое, кропотливое. Девчушка со второго этажа шепелявит, потому как двух передних зубов у неё не хватает. А зубов она лишилась по небрежности: взяла да куснула птичью ягоду. Хорошо, что зубы были молочные и уже шатались. — Сосед сделал глубокую затяжку. — Как-то раз, — удручённо продолжил он, — во дворе появился какой-то человек с пилой на плече и влез на дерево. Енци сразу же поднял переполох, и я вышел во двор. Вышел неохотно, потому как аккурат готовил молочную подливку, а её ведь всё время помешивать требуется. Но если уж Енци позвал…

— Кто такой Енци?

— Симпатичнейший дрозд. Кстати, именно он принёс мне этот лист. Очень порядочный, солидный отец семейства. Обитал на нашем дереве, на ветке с левой стороны свил себе уютное гнёздышко, там же и птенцы выводились. И вот выхожу я и вижу, на дереве какой-то человек пристроился и вовсю пилой орудует. Говорю ему:

«Здравствуйте!» — всё честь по чести.

А он лишь сквозь зубы цедит:

«Здрсьте», — и знай себе пилит.

«Что вы там делаете, позвольте вас спросить?» — это я ему.

А он мне:

«Пилю».

«Дерево, что ли?» — спрашиваю я, не веря своим ушам.

«Дерево».

«Как вы это себе представляете?» — возмущаюсь я.

«Ничего я себе не представляю. Велено мне — пилить, я и пилю».

«Кому наше дерево помешало?»

«Почём мне знать? Сказано: убрать дерево, покуда дом не задавило».

«Дом… задавило?»

«Именно что. Сказано: дерево дому угрожает, значит, так и есть. Велено его спилить — вот я и пилю».

И снова давай орудовать. А я стою под деревом и кричу во всю глотку:

«Руки прочь от нашего дерева!»

Под напором воспоминаний голос Михейскорняжкина набирал высоту, нарушая тишину летнего дня, но я не решался оговорить соседа, чувствуя справедливость его благородного возмущения.

— Жильцы тоже все повысыпали, — продолжал барсук, — выстроились на галереях по всем этажам и давай хором скандировать: «Руки прочь от де-ре-ва!» Крики и суматоха выманили из квартиры и Господина Адвоката. Он тут же потребовал тишины и бумагу. Не сметь, говорит, прикасаться к дереву, покуда не предоставлено официальное распоряжение, а иначе он, адвокат, незамедлительно предъявит обвинение. Тут пильщик пошёл на попятную: слез с дерева, на котором осталась одна-единственная ветвь, и давай упрашивать адвоката, чтоб не предъявлял обвинение. Ведь на нём самом никакой вины нет, он всего лишь делает своё дело. Сказали ему — дерево грозит дом задавить, он и поверил, велено спилить — он пилит, а остальное его не касается. Но и Господин Адвокат гнул своё: чтобы дерево уничтожить, необходимо письменное распоряжение. Пильщик взвалил пилу на одно плечо, пожал другим плечом и буркнул: будет, мол, вам завтра письменное распоряжение. С чем и удалился. Жильцы ещё малость пошумели, поколобродили и угомонились: ежели будет официальная бумага, то тут уж ничего не попишешь. И разошлись по своим делам. Остались во дворе лишь изувеченное дерево да мы с дроздом.

Енци пристроился на уцелевшей ветке, я присел у подножья дерева на корточки. Сидим, думаем. Погрузились в размышления, да так глубоко, что едва не утонули. Ну а под конец вообще чуть голову не сломали. И тут вдруг Енци щебетнул этак радостно, вспорхнул, но затем, поникнув, вновь опустился на уцелевшую ветку.

«Что с тобой?» — спрашиваю.

«Да так… ничего, — грустно отмахивается он крылом. — Просто я подумал, какая жалость, что деревья не летают! Умей наше дерево летать… Но ведь оно не умеет…» — и Енци горестно заплакал.

«Какая жалость…» — меня тоже слеза прошибла.

«Какая жалость!» — рыдало дерево взахлёб.

В этот момент рядом заворковали голуби. Их можно было бы принять за супружескую пару, хотя на самом деле это были близнецы. Голуби ведь вообще все похожи, попробуй отличить одно голубиное яйцо от другого. Но эти во всяком случае были близнецами: Паша и Саша. На улице Сына Белой Лошади они были известны как Пасаша, поскольку всюду появлялись вместе и не было никакого смысла называть их по отдельности. Братья глянули на нас и вмиг расплакались.

«А эти-то чего разнюнились? — утирая слёзы, поинтересовался я у дрозда. — Не разобрались толком, в чём дело, и сразу давай горевать».

«Глупенькие они, ум один на двоих, — осипшим голосом просветил меня Енци, а близнецы по прозванию Пасаша дружно закивали головами. — Зато сердце у них доброе, отзывчивое, их просом не корми — только дай посочувствовать чужому горю».

«Приятно слышать», — сказал я, и мы продолжили плакать. Слезами горю не поможешь, зато душу облегчить можно.

«Придумал!» — вдруг прощебетал дрозд.

«Что?!» — спросили мы в один голос, и мне сделалось стыдно, что я не сумел сформулировать свой вопрос иначе, чем глупенькие — по всеобщему признанию — голубята. Но Енци обратился к Пасаше:

«Сколько всего у вас родичей?»

Близнецы переглянулись и забормотали вполголоса, производя подсчёт.

«Тысяча семьсот сорок восемь», — наконец проговорил Паша.

«Примерно», — добавил Саша.

«Славная семейка! И сколько из них вы могли бы собрать?»

«Прямо сейчас?»

«Да. Прямо сейчас».

Вновь последовало бормотание, сопровождающее подсчёт.

«Тысячу семьсот сорок семь», — подытожил Саша.

«Тётушка Берта сейчас птенцов высиживает», — пояснил Паша.

«Можете созвать их сюда?» — спросил Енци, полагая свой вопрос риторическим, ведь в действительности он хотел сказать: зовите их сюда!

Близнецы дружно заворковали, закивали головой и улетели прочь. Я же мигом смекнул, чту задумал Енци. Набрал полную грудь воздуха, зарылся в землю и принялся подкапывать корни любимого дерева. Не сказать, чтобы работа спорилась. Неспроста ведь барсуков отправляют на пенсию: попробуй-ка сходу, без всякой разминки-подготовки да предварительной тренировки взяться за этакое большое дело. Но я трудился не покладая лап: понятно, что речь шла о жизни и смерти. Сперва я врылся вглубь, разрыхляя землю у основных корней, затем окопал те, что потоньше, и под конец высвободил самые тонюсенькие. При этом пришлось огибать скрытые под землёй разные трубы и провода, один телефонный кабель я, признаться, перекусил ненароком, но пусть в меня бросит камень тот, кому никогда не доводилось перегрызать телефонные кабели. Когда я выбрался на поверхность, дерево шаталось из стороны в сторону, точь-в-точь как подгулявший пьянчужка.

«М-да, — сокрушённо вздохнул гордый великан. — Застоялся я на собственных корнях. Теперь впору заново учиться ходить».

Вдруг небо потемнело, и двор наполнился шелестом крыльев и оглушительным гомоном голубиных криков. Близнецы согнали свою стаю, все тысяча семьсот сорок семь родственников собрались в полном составе. Облепили крышу, висячие галереи, единственную ветку дерева — ни пяди свободного пространства не осталось.

«Дорогие коллеги! — начал было Енци и осёкся: голубь дрозду не коллега; впрочем, выбора не оставалось. — С вашего позволения, — продолжил он, — руководить акцией буду я. От вас требуется: подхватить дерево — р-раз! Общими усилиями поднять — два-а! Так-так, правее! Теперь чуть влево! Осторожно, не заденьте галереи! Не зацепите водосточный жёлоб! И трубу не повредите!» — самозабвенно командовал Енци, а голуби ухватились за дерево и поднимали его всё выше и выше, пока великан не закачался над крышей дома.

Я выбежал на улицу как раз в тот момент, когда голуби бережно опустили дерево на землю. Гигант оторопело оглядывался по сторонам, выворачивая шею и шурша листвою. Понятное дело, ведь ему впервые довелось увидеть троллейбус, мусорный бак и памперсы в витрине магазина.

«Могу идти куда глаза глядят?» — растерянно спросил он.

«Так-так-так», — проворковали Пасаша и родственники.

«Так-так, — прощебетал Енци, приводя в порядок гнездо, несколько разворошённое после перелёта. — Я знаю на окраине города одну очень симпатичную рощицу. Вид — краше некуда, растительность смешанная, там для нас найдётся местечко».

«Я свободен! Ура!» — наконец дошло до дерева. Великан сделал первые робкие шаги, затем всё более уверенной и решительной поступью тронулся в путь. Дойдя до конца улицы Сына Белой Лошади, он припустил со всех ног, то бишь корней. Прохожие, глядя на него, только диву давались.

«Стой! Погоди!» — вскричал Енци пронзительным голосом, совсем не подобающим породе певчих птиц, и, боясь отстать, заторопился вслед дереву.

«Даже „спасибо“ не сказали», — обиженно пробурчали Пасаша и сородичи.

«Мне тоже, — ответил я, — зато я благодарю вас от его имени».

«Рады стараться», — согласно кивнули Пасаша и все прочие голуби. Может, умом они недалёкие, зато нрава были незлобивого. Вновь послышался шелест множества крыльев вспорхнувшей стаи, а я в полном удовлетворении удалился к себе.

На другое утро я со своей скамеечкой обосновался у порога и стал поджидать пильщика. Тот заявился, с торжествующим видом размахивая над головой большущим листом бумаги — что твоя простыня.

«Всё в порядке! — издали прокричал он. — Получено распоряжение, с подписями-печатями, всё как положено, — с этими словами он вошёл во двор и… от удивления раскрыл рот. — Где же дерево?»

«Какое дерево?» — в свою очередь удивился я.

«Которое вчера тут стояло!»

«Ах, вы об этом? Было да сплыло. Взяло да ушло».

«Так-таки ушло?» — изумлению его не было границ.

«Вот именно», — ответил я. А что ещё я мог ответить?

Какое-то время мы помолчали.

«Ну что ж, может, так оно и к лучшему, — наконец проговорил пильщик. — И дереву спокойнее, и дому ничто не угрожает», — и повернул прочь. Совсем неглупый человек оказался этот трудяга с пилой.

А я на опустевшем месте посадил этот олеандр.

С этими словами Михейскорняжкин встал, загасил сигару и укоризненно взглянул на меня:

— Совсем я с вами заболтался.

 

Сокровища на улице Сына Белой Лошади

Кажется, я забыл упомянуть, что сосед мой, Михейскорняжкин, — барсук на пенсии. Это, конечно, не значит, что барсуком он считался до тех пор, пока трудился, а как работать перестал, так и барсуком больше не стал. Ничего подобного! Быть барсуком, знаете ли, это вам не просто род занятий, нет! Быть барсуком — это состояние, форма бытия. Нечто такое, что постоянно, каждый час, каждый миг заполняет жизнь человека… то есть, я хотел сказать, барсука. Однако не стоит думать, будто бы если, мол, родился барсуком, то можешь пребывать в блаженной праздности, денно и нощно наслаждаясь сознанием того, что ты барсук.

К примеру, Михейскорняжкин — мастер не только письма писать, но и марки коллекционировать. Правда, в детстве он страстно увлекался бабочками, но строгий дядюшка отвадил его от этого занятия. «Если уж тебе хочется стать коллекционером, — сказал родственник, — займись-ка ты лучше марками. Куда больше проку!» И юный Михейскорняжкин, зная, что суждение дяди непререкаемо, перешёл на марки. Поначалу он коллекционировал марки только с изображением бабочек, но мало-помалу отвык от своего прежнего увлечения. Не раз наблюдал я, как он, посиживая во дворе на скамеечке, раскладывает по местам свои сокровища, подбирая серии с изображением камерунских носорогов или голландских космонавтов. А на днях похвастался редкой удачей, когда ему посчастливилось обменять двух марокканских полководцев, одного бельгийского короля и немецкого канцлера на полную серию австралийских утконосов.

Однажды, как обычно по весне, было объявлено, что в такой-то день явится фургон, чтобы забрать накопившийся хлам. Обитатели улицы и, конечно же, нашего дома собрали целые груды пыльной рухляди, лишней утвари и вещей, отслуживших свой век. Всё ненужное было вынесено на улицу и свалено на тротуар. Горой возвышались сломанные, ободранные, треснутые, расколотые, облупившиеся, выцветшие, вытертые, линялые — некогда милые сердцу и глазу вещи. Управясь с делом, жильцы разошлись по домам и с нетерпением стали ждать вечера. А затем, под покровом темноты, один за другим украдкой пробираясь к сваленной горе хлама, принялись рыться в нём.

Мужчина со второго этажа схватил распотрошённый радиоприёмник, который отправила на свалку тётенька с первого этажа.

— Зачем он вам? — удивилась бывшая хозяйка радиоприёмника.

— В хозяйстве пригодится, — уклончиво буркнул мужчина, и тётенька тотчас пожалела, что выбросила вещь. Но сделанного не воротишь. Немного подумав, в отместку она выудила порванный абажур, с которым расстался как раз жилец со второго этажа.

— Для чего он вам? — подозрительно уставился на неё мужчина.

— В хозяйстве пригодится, — хихикнула тётенька.

Мужчина вмиг раскаялся, что поспешил выбросить абажур.

Раздосадованные, они разошлись по квартирам.

— Зачем он тебе? — поинтересовался белобрысый мальчуган с четвёртого этажа, видя, как девчушка в юбке в горошек выудила из груды хлама его собственный резиновый мячик, продырявленный насквозь.

— В хожяйштвепригодитша, — прошепелявила девочка, у которой не хватало двух передних зубов. В ответ на это мальчик подобрал её старые, разорванные пополам прыгалки.

— Жашем они тебе? — удивилась девочка.

— Пгигодятся, — мальчик картавил. — Свяжу концы вместе — и погядок!

Они с завистью смотрели друг на друга.

Этим кончается у нас в доме 13 каждая уборка хлама. Не зря же говорится: «Что для одного мусор, другому сокровище». Вскоре груда барахла исчезла, словно её и не бывало. Лишь одна вещь сиротливо валялась на тротуаре невостребованной: сломанный поднос. Вернее, половинка подноса — замызганная, потускневшая. Никто на неё не позарился. Хотя многие брали в руки: повертят, покрутят — и снова бросают. Нет, бывшему подносу место лишь на свалке!

И тут вдруг из подъезда вышел Михейскорняжкин. Поднял обломок подноса, осмотрел с обеих сторон и… сунул под мышку.

— Зачем вам это?! — воскликнули оторопевшие жильцы. — Ни красоты, ни пользы!

— Для чего полагаете использовать свою находку, почтеннейший сосед? — поинтересовался и я. Думаю, излишне говорить, что я тоже находился в числе охотников за выброшенными сокровищами и в тот момент размышлял, сумею ли я как-нибудь использовать отвёртку без ручки, выбракованную круглолицым монтёром из квартиры напротив.

— Бр-бр, су-уший у-ужас! — проворчал себе пол нос Михейскорняжкин. — Заладили одно и то же: «прок», «польза».. — Повернулся и был таков.

На другой день мой сосед, по обыкновению, грелся на солнышке, а я, как обычно, пристроился рядышком у порога. Мы дружно молчали. Он — потому что наслаждался тишиной и созерцанием красы и гордости нашего двора, цветущего олеандра, я же — потому что от усталости язык не ворочался. Всю ночь я провёл без сна, раздумывая над тем, как бы употребить в дело отвёртку без ручки, но так ни до чего и не додумался.

— Как вы намерены использовать половинку подноса, уважаемый сосед? — наконец нарушил я молчание.

— Да никак! Не обязательно всюду пользу искать, — лукаво усмехнулся Михейскорняжкин.

— Тогда что же вы будете с ним делать?

— Уже сделал. Повесил в кухне на стену.

— На стену?! — ахнул я. — Обломок подноса?.. Но зачем?

— На подносе павлиноглазки с крупными пятнышками, — отрезал Михейскорняжкин, словно этим всё было сказано.

— О чём вы? — обомлел я.

— Вы что, никогда не видели павлиноглазок? — укоризненно глянул на меня сосед.

— Хм… павлиноглазки… право, не знаю, — я пытался скрыть своё невежество.

— Это же бабочки! — снисходительно просветил меня Михейскорняжкин. — Да не какие-то там обыкновенные капустницы. Павлиноглазка — всем бабочкам бабочка!

А вы, небось, даже не заметили, что именно изображено на подносе, так ведь?

— Так, — смущённо признался я.

— Три целых бабочки и одна половинка! — продолжал восхищаться Михейскорняжкин. — С детства мечтал их раздобыть! И конечно, раздобыл бы, не запрети мне дядя бабочек коллекционировать.

— Зато теперь они у вас на стене красуются, — подвёл итог я.

— Вот именно. В кухне на стене. И не спрашивайте, какая от них польза. Бабочки прекрасны, чудо как хороши! Только взглянешь на них, и все горести-печали мигом развеются.

Сосед устремил на меня испытующий взгляд: мол, понимаю ли я, о чём речь. Я постарался придать своему лицу осмысленное выражение. Похоже, старания мои были успешными, так как Михейскорняжкин вдруг ошарашил меня вопросом:

— Не хотите взглянуть?

Я в себя прийти не мог от оказанной мне чести. Хотя мы с соседом приятельствуем, можно сказать, уже с давних пор, но ни разу не было случая, чтобы он пригласил к себе в дом. Ведь барсуки — народ нелюдимый и замкнутый.

— Ещё бы не хотеть! — встрепенулся я.

— Пойдёмте! — сосед слез со скамеечки, распахнул дверь своей квартиры и провёл меня в кухню.

Кругом чистота и порядок, а на стене — обломок подноса с бабочками, три целых и одна половинка. Жёлтые, с крупными лилово-красными кругами на крылышках, они радовали глаз своей красотой и выглядели как живые — вот-вот вспорхнут и улетят. Я же вдруг почувствовал, что сонливость и дурное настроение как рукой сняло, на душе стало легко и весело, а все вопросы предстали простыми и ясными. «Что делать с отвёрткой без ручки? — мелькнула напоследок мысль. — Выбросить, да и вся недолга!»

— Премного благодарен вам, дорогой сосед… — начал было я, однако барсук подтолкнул меня к порогу. — Неплохо бы и другим показать эту красоту, — рискнул заметить я на прощание.

— Слишком много чести! — сурово оборвал меня сосед. — У всех одно на уме, лишь бы пользу извлечь да выгоду получить. Красоту — её в дело не пустишь, а стало быть, и разглядывать здесь нечего!

Мимо проходила девчушка в гороховой юбочке, та самая, у которой спереди выпали два зуба. Грустная, печальная, даже задорный хвостик волос поник, как увядший лист.

— Ты чего такая расстроенная? — поинтересовался я.

— Даже не шпрашивайте, дяденька, — вздохнула девочка. — Подобрала я дырявый мячик, а он никуда не годитша. Польжи от него никакой!

— Слыхали? — взвился Михейскорняжкин. — Даже дети — и те туда же, пользу им подавай!

Я бросил на него просительный взгляд, и он понял меня без слов.

— Что с ребёнка возьмёшь… — буркнул Михейскорняжкин, будто стараясь убедить самого себя, и строго взглянул на девочку. — Хочешь посмотреть на павлиноглазок с кружочками на крыльях?

— Яшное дело, хочу! — радостно тряхнула она хвостиком, а я почувствовал себя пристыженным. Каждый ребёнок знает, что такое павлиноглазки, и только я один такой невежда.

Михейскорняжкин впустил девочку в квартиру. Гостья застыла на месте, не сводя восторженных глаз с подноса, а потом враз повеселела, и даже поникший было хвостик встопорщился задорно.

— Большушеешпашибо! — прошепелявила она. — Таких красивых бабочек я шроду не видела! — С этими словами девчушка убежала прочь.

— Детская душа чиста, — глубокомысленно заметил Барсук. — Покуда взрослые не испортят.

Тут откуда ни возьмись появился картавый мальчуган, который вчера подобрал разорванные пополам прыгалки. Вид у него был унылый.

— Пгостите, пожалуйста, дяденька Михейскогняжкин, — обратился он к Барсуку. — Магика говогит, будто бы у вас завелись тги с половиной кгасивые павлиноглазки с кгужочками на кгыльях, и мне очень хочется на них посмотгеть, потому что…

Михейскорняжкин согласно кивнул и повёл мальчика в кухню.

 

Барсук-бирюк

По пятницам, под вечер, я позволяю себе развлечься. Со слов недоброжелателей (а такие, конечно, находятся), я, мол, кутежи закатываю. Но это утверждение заведомо ложное, ведь никаких кутежей, пьянок-гулянок по пятницам в доме 13 на улице Сына Белой Лошади не происходит — спокойное, дружеское застолье, не более того. Собираемся, как правило, втроём: два моих приятеля да я сам. Один из приятелей — лесник, другой заведует лавкой хозяйственных и парфюмерных товаров. Садимся за стол и давай разговоры разговаривать. Лесник потешает байками о лисицах, куницах и хорьках с хомяками, а заведующий лавкой запугивает страшилками о вредоносных действиях «Блеска» с «Лоском» и чёрных кознях пасты «Белизна».

Так проходит час за часом, и когда веселье достигает пика, на столе появляется бочонок с настойкой бузины, который наш друг лесник не забывает с собой прихватить, — он самолично собирает ягоды, даёт им забродить и доводит настойку до кондиции: остаётся только разлить её по стаканчикам да потягивать в своё удовольствие. И тут уж каких только былей и небылиц не наслушаешься!

Чего стоит, к примеру, рассказ лесничего о том, как однажды набросилась на него вертлявая землеройка: усы встопорщила, зубами защёлкала и издала боевой клич: «Ур-рою! Со всеми потр-р-рохами ур-рою!» Да только приятель наш не оплошал, на землеройку ощерился и давай для храбрости собственную фамилию выкрикивать: «Киш, Киш, Киш!» Сцепились они и ну лупцевать друг дружку.

Лупили, лупили один другого до самого вечера, покуда не умаялись, а тогда и по домам разошлись.

Второй приятель, тот, что лавкой заведует, хлопнет стаканчик-другой бузинной настойки и выдаст умопомрачительную историю про то, как однажды отбеливающая жидкость «Ультра» сорвалась с полки и, оправдывая своё название, принялась крушить направо-налево, снося подряд всё что ни попадя. Страшно подумать, чем бы дело кончилось, но тут заведующий схватил террористку голыми руками и озадачил такими загадками, решить которые у неё мозгов не хватило. Вот и пришлось посрамлённой «Ультре» убраться восвояси, на полку с моющими и чистящими средствами.

Так обычно проходят у нас дружеские посиделки. По всей вероятности, и в прошлую пятницу всё было бы так же, однако едва успел лесник разлить нам по первому стаканчику, как кто-то постучал в окошко. Я выглянул — и что бы вы думали? Там стоял мой сосед, Михейскорняжкин. Только я собрался было зазвать его к нам, милости прошу, мол, к нашему шалашу, бузинной настойки и на вашу долю хватит, как он бросил на меня остерегающий взгляд, сделал знак молчать, издал короткое «тс-с!» и исчез. Словно испарился, а точнее, как сквозь землю провалился. Не думал, право, что неповоротливый барсук способен вот так взять и вмиг пропасть.

— Что случилось? — поинтересовались мои гости.

Ну, я и рассказал всё как было: что сосед, мол, нас призвал молчать да помалкивать, а самого и след простыл.

— Барсуки — они все с приветом, — пожал плечами лесничий.

— Ну что ж, просят потише, можем говорить вполголоса, — заметил покладистый заведующий лавкой.

И мы продолжили веселиться. Однако чуть погодя вновь раздался стук в окно. На сей раз Михейскорняжкин смотрел на меня с явной укоризной.

— Господь всех благ вам посылает, — произнёс он и тотчас исчез, как и прежде.

— Что там опять? — приятели не скрывали своего любопытства.

— Приходил барсук сообщить, что Господь, мол, всех благ нам посылает.

— Да это же цитата из классика! — поразился мой приятель — не тот, что лесник, а другой. Даром что хозяйственными товарами торгует, а ума и образованности у него хоть отбавляй.

— Не шутишь? — взволновался лесничий — тот, хоть образованностью и не блещет, зато в настойках да наливках превосходно разбирается.

— При чём здесь шутки? Стихи Шандора Петёфи.

— Ну, если уж до Шандора Петёфи дело дошло, тогда наверняка у соседа была серьёзная причина призывать нас к тишине, — попытался было выкрутиться я. Стыдно всё-таки не узнать великого поэта.

— И причина не секрет. Матушка у него больна, у соседа твоего!

— С чего ты взял?!

— Проще пареной репы. Полностью фраза звучит так: «Господь всех благ вам посылает, а моя матушка хворает». Поэт произносит эти слова, входя в корчму на околице села.

— Ага, ага, — согласно кивает лесник с таким видом, будто бы и сам всё знал с самого начала, просто хотел дать высказаться приятелю.

«Всё сходится, — меж тем думал я. — Вот только странно, что Михейскорняжкин прежде ни разу не упомянул о том, что его матушка больна».

— Веселитесь, братцы, да знайте меру! Пусть её спит, бедная старушка, — сказал лесник, разливая настойку. И с этого момента мы молча сидели перед немым экраном телевизора. Там серьёзные люди вели серьёзные дебаты на самые серьёзные темы, но мы ничегошеньки не слышали, не желая тревожить покой болящей соседки.

На другое утро Михейскорняжкин сидел в тени олеандра — озабоченный, погружённый в раздумья.

— Выходит, милейший сосед, ваша матушка захворала, — сочувственно произнёс я вместо приветствия и придал лицу подобающее выражение.

— С чего вы это взяли?

— Хм… то есть… воробьи начирикали, — отшутился я.

— Собеседников, знаете ли, тоже надо выбирать умеючи, — назидательно изрёк барсук. — А воробьям кто ж верит на слово! Матушка моя, да будет вам известно, благодаря систематической ежедневной гимнастике отличается отменным здоровьем. И это несмотря на свой преклонный возраст.

— Очень рад слышать, — смущённо ответил я. — Тогда позвольте полюбопытствовать, уважаемый сосед, что вас угнетает. Вид у вас измученный и, я бы даже сказал, подавленный.

— Да, что уж тут говорить, забот-хлопот хватает с избытком. Видите ли, судьба свела меня с Бродячим Барсуком… Вам ведь эта порода известна?

— Знаю понаслышке, даже читал кое-что, но так, чтобы лично…

— Ходит-бродит, как душа неприкаянная, места себе не находит. Не барсук, а шатун какой-то. Мягко говоря, скиталец.

— Скиталец, говорите?

— Вот именно. Нет чтобы дома сидеть, а он скитается по белому свету. Где приткнулся, там ему и дом.

— Ах, какое весёлое, разнообразное житьё!

— Верно подмечено. вообще-то бродячие барсуки — все весельчаки как на подбор, — с тоской проговорил мой сосед. — Вот только тот бродяжка, что у меня на постой временно определился, к сожалению, совсем другого склада. Такой, знаете ли, хмурый, угрюмый, бирюк бирюком.

— Может, у него хворь какая?

— Барсуки редко хворают. А бродячие особенно выносливы. Нет, мой гость завзятый пессимист, и тут уж ничего не поделаешь.

— Ну, эта беда невелика.

— Ох, не скажите! Мой знакомец попросту невыносим. В каждом углу ему гнетущий мрак мерещится. Конечно, у каждого из нас бывают причины для огорчений, но ведь не на каждом же шагу. А этому достаточно прознать, что по соседству бузинной настойкой балуются, и он тотчас впадает в уныние. Славный малый, незлобивый, очень я ему сочувствую и, как говорится, испытываю к нему патию.

— Что-что?

— Патию. Вот только никак не могу определить, какую именно: то ли симпатию, то ли антипатию.

— Главное, что относитесь к нему неравнодушно.

— Может, и так, но ведь делу это не поможет.

— А нельзя ли как-нибудь устроить, чтобы этот Бродячий Барсук увидел мир в менее мрачном свете?

— Все трое суток, пока он у меня гостит, я пытаюсь открыть перед ним светлые стороны жизни и поддержать в его неустойчивой душе равновесие. Вот ведь и вчера, когда у вас были гости, я лишь потому решился вас побеспокоить, что бродяжка всё без сна ворочался и, как я ни пытался его развеселить, не мог глаз сомкнуть.

— Как вы пытаетесь поднять ему настроение?

— Уж как я только не пытался!.. Повёл его в Парк увеселений. Покатались мы на карусели, и стоило ему только слезть с лошадки, он и говорит с обеспокоенным видом: «Ох, не к добру этот смех да веселье!» Купил ему сахарную вату, липкая, сладкая — прямо объедение. Лизнул он с охоткою, а потом опять в тоску впал: не всё, говорит, коту масленица… Встретилась нам коза прыгучая…

Сперва я подумал было, что издёрганный причудами гостя бедняга Михейскорняжкин стал заговариваться, но он тотчас пояснил:

— Это аттракцион такой, вроде силомера: чем сильнее козу толкнёшь, тем выше она взлетит по горному склону. Однако бродяжка слабаком оказался, козочка едва с места стронулась. Тут уж он совсем расстроился, насилу я его до дома доволок. Зато когда мимо киоска с разной мелочью проходили, меня вдруг осенило. Я возьми да купи ему розовые очки. Вроде пустяк, но принёс хотя бы временное облегчение. Нацепил барсук розовые очочки, да как расхохочется: шкура, говорит, у тебя розовая, а глаза красные, ха-ха-ха! Но к ночи-то очки пришлось снять, и гость мой опечалился пуще прежнего: голова поникла, морда кислая, глаза бы, говорит, мои на тебя не глядели, скукотища серая! На другой день повёз его на экскурсию к излучине Дуная. Гуляли, бродили, и он ничего, молодцом держался, покуда мы не подошли к развилке, а там два дорожных указателя: «Большая Молния» и «Малая Молния». Я ему втолковываю, что это-де самые живописные места во всей Дунайской излучине, а он застыл как вкопанный и знай своё твердит: вижу-вижу, мол, порядочному барсуку, ежели бродячим уродился, некуда податься. Малая молния тебя поразит или же большая шандарахнет — какая разница!

— Кошмар! — сочувственно вздохнул я.

— Несносный тип! — кивнул Михейскорняжкин и вздрогнул: — Тс-с, он идёт!

Действительно, дверь соседней квартиры отворилась, и на пороге появился Бродячий Барсук. Трудно себе представить более удручающее зрелище: уши поникли, хвост повис, шерсть всклокоченная, взгляд потухший. Барсук шагнул было к нам, но вдруг застыл на месте, уставясь себе под ноги.

— Что вы там углядели, милейший? — полюбопытствовал Михейскорняжкин.

— Мерзость непроглядную, — упавшим голосом сообщил барсук-бирюк.

Я осторожно покосился на то место, куда уставился соседский гость. На земле виднелось какое-то бесформенное бурое пятно. Да, подумал я, картина и впрямь неприглядная. Все мы трое подавленно молчали, время от времени испуская тяжкие вздохи.

В подъезде раздался детский рёв с завыванием, и к нам выбежал картавый мальчуган с четвёртого этажа, обеими руками размазывая по лицу потоки слёз.

— Что у тебя приключилось?! — проворчал Михейскорняжкин.

— Застгял! — горестно прорыдал мальчик.

— Застрял? Интересно! — вскинул голову бродячий барсук.

— Что и в чём? — вопросил Михейскорняжкин, всегда и во всём предпочитавший точность.

— Ключ застгял в гешётке, и мне тепегь не попасть в квагтигу! — заливался мальчуган в три ручья.

— Тяжёлый случай, — заметил я, просто чтобы сказать хоть что-нибудь.

— Показывай дорогу! — оживился бирюк.

— Лучше не бегитесь, дяденька, — прохлюпал мальчик. — Это очень тгудно, у вас не получится!

— А тут уж не тебе судить! — воинственно тряхнул головой Бродячий Барсук, буквально на глазах обретая уверенность в себе.

В мгновение ока он очутился на лестничной площадке, где между прутьями решётки для очищения обуви заманчиво поблескивал ключ, застрявший плотно, как гвоздь в стене. Положение казалось совершенно безнадёжным.

— Ну-ка посмотрим, ну-ка поглядим, — приговаривал Барсук. Мелкими шажками он обошёл решётку, внезапно остановился и таким же образом проследовал в обратном направлении. — А ну-ка, ну-ка… — И вдруг, ко всеобщему изумлению, бросился на решётку. Решительно тряхнул её разок-другой и с резким криком «ух-ты, трюхти!» продемонстрировал высвобожденный ключ.

— Благодагю, благодагю! — радостно возопил мальчуган и, вырвав ключ у барсука, умчался прочь. Однако, пробежав лестничный марш, замер на площадке, свесив голову через перила. — Вы бегётесь вытащить всё что угодно? — осторожно спросил он.

Бродячий Барсук задумался.

— Только то, что застряло, — наконец произнёс он. — В таких случаях — всё без исключения. Это моя страсть, — добавил он, обращаясь к Михейскорняжкину и ко мне.

— Поразительное увлечение! — восхитился я.

— К тому же оригинальное! — подхватил мой сосед.

— Тогда, пожалуйста, потогопитесь, — сказал мальчик. — Потому что у Магики вот уже полчаса как голова застгяла в оконной гешётке, а Магикина бабушка только сейчас догадалась пожагных вызвать!

— Бр-бр, су-уший ужас! — содрогнулся Михейскорняжкин.

— Веди нас! — скомандовал Барсук, в котором теперь было не узнать прежнего угрюмого бирюка.

Перепрыгивая через две ступеньки, впереди нёсся мальчик, от него не отставал Бродячий Барсук, а мы едва поспевали за ними вслед.

Когда мы с Михейскорняжкиным, с трудом переводя дух, взбежали на третий этаж, Бродячий Барсук как раз завершил поединок с коварной решёткой, не хотевшей выпускать голову Марики.

— Шердечное вам шпашибо! — ликовала девочка. — Жначит, вы шпашатель иж пожарной команды?

Слух о подвигах Бродячего Барсука вмиг распространился по дому. Герой дня аккурат доедал остатки слоёного пирога, испечённого Марикиной бабушкой в знак благодарности, когда на пороге возникла старушка Киш и робко обратилась к нашему умельцу:

— Вы уж не серчайте на меня, уважаемый мастер, а только, может, изволите взглянуть хоть одним глазком… Кошка у меня ещё на прошлой неделе в дымоходе застряла…

— Вытащим, — пообещал Бродячий Барсук, на ходу дожёвывая последний кусок. На круговой галерее его встретила целая толпа нетерпеливых посетителей.

— Мастер, застряла пробка в бутылке.

— Вытащим запросто.

— Мастер, застряла в пятнице суббота.

— Интересный случай. Разберёмся.

— Мастер, дедушкин шёлковый галстук в щели комода застрявши ещё с 1910 года…

— Ну что ж, пришла пора его вытащить!

В толпу жильцов затесался и турист из Англии, который занимал арендованную турфирмой квартиру на третьем этаже. У этого тоже нашлась просьба.

— Dear мистер Барсук, ни с того ни с сего виски встало поперёк горла!

— Well, — буркнул наш умелец, других слов он по-английски не знал, однако заявление его звучало вполне обнадёживающе: мол, поможем делу.

Люди со всех сторон обступили Бродячего Барсука, дёргали, тянули его кто куда; мы с Михейскорняжкиным кое-как приткнулись на повороте галереи. Но и оттуда нам хорошо было видно, как барсучий мех распрямился и заблестел, ни хвост, ни уши не свисали поникшие, — словом, всё у него было на месте. И вот мы увидели, как он вдруг глянул на безоблачное летнее небо и широко улыбнулся.

— Что там такое? — перекрывая шум и гомон, крикнул Михейскорняжкин.

— Ясный свет! — прогремел в ответ Бродячий Барсук и скрылся в дверях чужой квартиры вслед за семенящей какой-то озабоченной старушкой.

 

Барсук, который умел дождь вызывать

Опять наступила жара. Да что там «жара» — жарища! В такую погоду, когда в горле сохнет, рад бы целыми днями жидкость хлебать да в тени прохлаждаться. Но… в кране хрипит, сипит и булькает, а вода не идёт, потому как нет напора, а в холодильнике со вчерашнего дня истощились до последней капли все запасы бузинной наливки. Хочешь не хочешь, придётся бежать в магазин. Продавец, ясное дело, только руками разводит: всё, мол, питьё, какое было, расхватали. Остаётся лишь поспешить домой и включить радио — вдруг сообщат хоть что-нибудь утешительное. Диктор загробным голосом вешает, что обрушившиеся на Западную Европу ливни с грозами привели в ряде мест к наводнениям. К чему расписывать в подробностях, каждый знает, каково переносить этакий нестерпимый зной!..

Вот и в тот день солнце пекло нещадно. Несчастный олеандр, поникнув листвою, пытался прийти в себя в тени, куда какая-то добрая душа передвинула его вместе с кадкой, чтобы солнце не спалило его окончательно; раскалённые камни, которыми вымощен двор, прямо-таки источали жар, а я атаковал управдома раздражёнными вопросами, пытаясь дознаться, когда же наконец дадут воду. Ответ я получил ясный и понятный: отвяжитесь, мол, нечего попусту приставать к человеку, всех жильцов предупредили загодя, ещё в полдень, чтобы набрали воды в ванну. Я, конечно, взвился на дыбы: хорошенькое дело, в полдень я был на работе и домой явился только что. В общем, каждый из нас оказался прав, что лишь подлило масла в огонь.

— Прошу вас, угощайтесь, — в самый разгар перепалки послышался позади чей-то голос. Обернувшись, я увидел Михейскорняжкина — он стоял у порога своего жилища и протягивал мне бутылку. Я схватил посудину, с жадностью хлебнул, одним глотком ополовинив содержимое.

— Ну и вкуснотища! — я одобрительно прищёлкнул языком. — Что здесь, в бутылке, уважаемый сосед?

— Водопроводная вода отменного розлива, — подмигнул барсук с таким видом, будто угощал меня настоем на ореховых выжимках или миндальным молоком собственноручного изготовления. — Пейте же, не заставляйте себя просить, — добавил он. — Я напустил полную ванну.

— Ну, если так, то будь по-вашему! — И я опорожнил бутылку до последней капли. После чего, ублаготворённый, с приятной тяжестью в желудке, опустился на порог. Михейскорняжкин занял своё привычное место на скамеечке, и оба мы погрузились в молчание. Мир вокруг по-прежнему полыхал зноем, но стал намного краше.

— Дождичка бы надо, — наконец нарушил я паузу и, подобно заправскому хозяину, заботящемуся об урожае, взглянул на безоблачно голубое небо. — Ай-ай! — сокрушённо добавил я.

— Ой-ой! — согласно кивнул барсук.

— Хм-хм…

— Вот-вот, — откликнулся кто-то, но на сей раз не Михейскорняжкин, а олеандр с поникшей листвой. Он высказывался редко, зато всегда метко.

— Хоть бы Лазурик наведался в наши края, — вздохнул Михейскорняжкин.

— Какой ещё мазурик? — удивился я.

— Не мазурик, а Лазурик. Это я за глаза его так называю. На самом-то деле он Лазоревый Барсук. Лазурь — определённый оттенок светло-синего цвета, если говорить точнее…

— Ясно, понял, — миролюбивым тоном отозвался я, и мы опять помолчали. Чуть погодя, набравшись смелости, я продолжил расспросы: — Позвольте полюбопытствовать, а кто он такой, этот Лазоревый Барсук?

— О-о, это, как говорится, всем барсукам барсук, — мечтательно вздохнул Михейскорняжкин. — На других непохожий. Да что там, среди барсуков ему равных нет.

— Неужто он лазоревого цвета? — недоверчиво уточнил я.

— Именно что. Голубой, как лазурь. И мудрец, каких поискать, ведь голубой, как известно, цвет мудрости. Словом, Лазурик — мудрец и всезнайка, он и впрямь знает почти всё. Но главное — умеет вызывать дождь.

— Да он нам позарез нужен, этот Лазоревый Барсук! — воскликнул я и, глядя на ослепительно голубое небо, подумал, что сосед вряд ли ошибается, причисляя голубой цвет к символам мудрости.

— Кстати, — горделиво выпрямился Михейскорняжкин, — могу рассказать о нём поподробнее, ведь мы с Лазоревым Барсуком друзья. Собственно говоря, я могу считать себя его учеником, хотя… — он слегка замялся, явно не желая выглядеть нескромным. — Хотя и он у меня кое-чему научился. Если желаете, расскажу.

«Ого! — подумал я. — Должно быть, дело того стоит, ведь Михейскорняжкин прежде никогда не набивался в рассказчики».

— Всё началось с того, — повёл рассказ мой сосед, — что как-то раз, много-много лет назад, также выдалось жаркое лето и страшная засуха. В точности как сейчас. Но не только здесь, у нас во дворе, на нашей улице, в городе, стране, а повсюду на земном шаре. Лазоревый Барсук, который умел вызывать дождь, бродил по свету и знай себе устраивал дождь с утра до вечера. Однако этого явно не хватало: и то сказать, белый свет велик, а Лазоревый Барсук один. Правда, диктор иногда сулит охрипшим от жары и жажды голосом «дождь временами и местами», но поскольку время и место всегда оказывались не те, где ты в этот час находишься, обнадёживающий слух призван был всего лишь поддерживать бодрость духа в измученных барсуках, олеандрах и людях. И тогда Лазоревый Барсук решил основать для перспективных кандидатов курсы и обучить их устраивать дождь.

Отобрал наиболее достойных, я тоже попал в их число. Настал великий день, и все мы пристроились у ног учителя. Было нас, курсантов, четверо: барсук-А, барсук-Б, барсук-В, ну, и я, Михейскорняжкин.

Благородный и мудрый несравненный мастер по части вызывать дождь обвёл нас суровым взглядом и гаркнул:

«Внимание! Будем устраивать дождь! Вот как это делается!»

И продемонстрировал своё умение. Встопорщил лазурно-голубой мех, левой ноздрёй вдохнул, правой выдохнул, одну ногу выпрямил, другую под себя поджал, не переставая жужжать и шипеть при этом: «Дож-ж-ждик, дож-ж-ждик, пущ-ще!»

Откуда ни возьмись крупными, увесистыми каплями хлынул дождь, а мы, промокшие насквозь, только диву давались.

«Ну вот, примерно так, — небрежно бросил Лазоревый Барсук и сделал нам знак. — Извольте попробовать!»

Мы вскочили и давай действовать по команде учителя. Левой ноздрёй вдохнули — р-раз, правой выдохнули — два-а, правую ногу вытянули — р-раз, другую под себя поджали — два-а, и при этом не переставая жужжали да шипели. Догадываетесь, что произошло в результате? Правильно, ровным счётом ничего. Хоть бы одна малюсенькая капелька с неба капнула, так ведь нет же! Пришлось начать всё по новой. Вдохнуть, выдохнуть, выпрямить, поджать — никакого эффекта. Что до меня, то я сразу прекратил все попытки, однако остальные не сдавались: вдох, выдох, нога туда, нога сюда — и всё без толку. Я же между тем подметил кое-какие странности. Барсук-А, к примеру, хотя дождика так и не дождался, зато когда выдыхал правой ноздрёй, издавал чистую, звонкую классическую ноту ля. Ноты я знал ещё в бытность свою хористом и теперь сразу же узнал звук. А я даже не подозревал, что барсу к-А до такой степени музыкален! Меж тем Барсук-Б с проникновенным усердием следовал указаниям мастера. И что же я вижу? Старательный ученик в какой-то момент словно бы исчез. Точнее говоря, сделался прозрачным — будто стекло. Что ни говорите, а среди барсуков такое явление редко встречается. Я наблюдал подобное всего лишь раз, да и то это был не полноценный барсук, а барсучий скелет. Но самое невероятное учудил барсук-В. Он всё делал так же, как остальные: вдыхал, выдыхал, ногу выпрастывал, другую под себя поджимал, а вот вместо жужжанья и шипенья без конца хлопал себя по лбу и кричал: «Эврика!» И всякий раз, как крикнет, непременно что-нибудь находит, открывает, изобретает. Начал со спичек, затем изобрёл компас, после чего нашим взорам предстали клеёнка и зонтик от солнца. Конечно, предметы эти были довольно примитивного качества, но все механизмы работали!

«Стоп! Прекратить это безобразие! — раздражённо топнул ногой Лазоревый Барсук. — Этак у вас никогда дождя не получится. Вдох неполный, выдох никуда не годится, жужжания-шипения вообще, почитай, не слышно. Тупицы вы и бездари, все как на подбор! Показываю ещё раз».

Тут я набрался смелости и кашлянул.

«Глубокоуважаемый мастер, — обратился я к Лазоревому Барсуку. — По-моему, упражнения эти совершенно лишние».

«Что значит „лишние“, когда вы основы никак усвоить не можете?! Нечего увиливать, научу я вас ливни лить как из ведра!»

Остальные головы понурили, носы повесили, а я ещё пуще расхрабрился.

«О, великий Лазоревый Барсук! Мудрость твоя не знает границ, умение не ведает предела. Ты единственный, кто способен вызвать дождь и вести курсы обучения, но всё же никак не сообразишь, что мы четверо никогда не научимся вызывать дождь, потому как научиться этому нельзя».

«Как так — нельзя?»

«А вот так. Сколь ни прискорбно осознавать, но существуют определённые вещи, например плевки точно в цель, лирическая поэзия или способность вызывать дождь, которым просто-напросто невозможно научиться. Подобное умение либо есть у тебя, либо нет».

«Милейший Михейскорняжкин, — довольно резко оборвал меня Лазоревый Барсук, — по-моему, ты пытаешься найти оправдание, чтобы замаскировать свой позорный провал».

«О, вседостойный Лазоревый Барсук, неужели ты не замечаешь, что твои поучения пали на благодатную почву? Бесспорно, мы оказались непригодны по части дождя, зато взгляни на барсука-Б! Ведь он сделался совершенно прозрачным».

«Да, тут уж не поспоришь, — досадливо крякнул мастер. — Он насквозь просвечивает. Состояние для барсука недостойное, прямо-таки непристойное».

«Зато как оригинально! И ведь кроме него, в целом мире никто другой на такое не способен. Или прислушайся к барсуку-А».

«Верно, — кивнул мастер. — Если я не ослышался, он очень чисто берёт классическое ля. Но спрашивается, какой от этого толк?»

«Толку, может, и никакого, зато случай беспримерный. И взгляни, что вытворяет барсук-В!»

А упомянутый субъект тем временем неустанно и самозабвенно занимался изобретательством. Одно за другим выдавал очередные достижения и в данный момент достиг пика своих свершений.

«Эврика!» — воскликнул он и залпом выпустил целую серию изобретений: огородное пугало, аптекарские весы и платную форму индивидуального туризма.

«Недурно-недурно, — пробурчал Лазоревый Барсук, — но ведь он изобретает лишь то, что уже давным-давно изобретено другими».

«Не стану спорить. С этой точки зрения его изобретательство может показаться бессмысленным и ненужным, но ведь если так и дальше пойдёт, то рано или поздно все имеющиеся в наличии изобретения иссякнут, и тогда смело можно надеяться, что наш приятель удивит мир новыми невиданными и неслыханными открытиями».

«Хорошо рассуждать на словах, — пробормотал мастер. — Похоже, вам ситуация доставляет удовольствие, зато у меня вся душа изболела. Дождя нет как нет, и дело, ради которого мы здесь собрались, отошло на задворки».

«О, мудрейший из мудрых, — гнул я свою линию, — при чём тут мы? Вызывать дождь умеешь только ты один, и нам это непостижимое искусство не освоить. Зато мы позаимствовали кое-что другое и очень благодарны за науку».

«Ах ты, краснобай! — пронзил меня взглядом ослепительно голубой барсук. — А позволено ли будет поинтересоваться, чем занимался ты, покуда остальные развивали свои способности?»

«Я?»

«Ты. Кто же другой?»

«Я… я, мастер, наблюдал. И подметил главное».

Лазоревый Барсук помолчал, затем прижал меня к своей лазоревой груди и растроганно произнёс:

«Благодарю тебя, дорогой Михейскорняжкин! Курсы наши оказались не без пользы. Я тоже кое-чему научился».

С этими словами мастер отпустил нас на все четыре стороны, строго-настрого наказав не останавливаться на достигнутом. Мы послушались его совета. Барсук-А с тех пор занял место первого барсука в оркестре филармонии, барсук-Б своей прозрачностью прославился в мировом цирковом искусстве, а барсук-В, знаменитый изобретатель, удивляет научную общественность всё более сложными открытиями. На днях мне попалась статья, где сообщается, что мой бывший соученик открыл примус, перекидной календарь и широкую накидку, под которой удобно прятать краденое. Надо полагать, в недалёком будущем он поразит мир дерзновенными новшествами, — мечтательно завершил свой рассказ Михейскорняжкин и умолк.

— Ну, а вы… — доверительно поинтересовался я. — Как же вы-то, уважаемый сосед?

— Я? Я по-прежнему предаюсь созерцательной деятельности. И многое, знаете ли, подмечаю, — ответил он.

Во дворе воцарилась тишина, располагающая к мечтательности и раздумьям. Зной застыл меж стен, как в каменном колодце. Внезапно шелест крыльев всколыхнул неподвижный воздух, и на мощённый булыжником двор опустился дрозд Енци. Тот самый, что в своё время, ещё до моего переезда сюда, переселился со двора вместе с деревом «птичьи ягоды».

— Добрый день, уважаемый Михейскорняжкин! — Отёр Енци вспотевший лоб.

— Приветствую тебя, милейший! Каким ветром занесло в наши края?

— Где тот ветер? Воздух застыл, не колыхнётся. Я принёс вам письмо.

— Неужто от нашего дерева?

— Нет-нет, тут вот какая странная история. Представьте себе, парю это я над рощицей с распростёртыми крыльями, в полной неподвижности, тщетно дожидаясь, вдруг да ветерок подует и меня прохладным течением подхватит, и замечаю некое… как бы это выразиться… явление. Едва заметное, почти сливающееся с голубизной неба. Подлетаю поближе и вижу, как по небу, снизу вверх, а точнее, сверху вниз… нет, пожалуй, всё-таки…

— Не томи, выкладывай!

— Ладно, не будем уточнять. Короче говоря, по небу летит барсук. Да-да, барсук! К тому же ослепительно голубой, даже, я бы сказал, лазурно-голубой. Барсук цвета лазурной голубизны!

— Знавал я такого! — оживлённо выпрямился Михейскорняжкин. — Кроме него, больше некому.

— И стоило мне поравняться с ним, — взволнованно продолжил Енци, — как он взглянул на меня. Полез в задний карман — а у него и правда был такой карман — и протягивает мне письмо. Извольте, говорит, передать адресату, а сам включил ускорение и был таков. Ну а я прямиком к вам, чтоб не говорили потом, будто бы из-за меня письмо пришло с опозданием. — И Енци вытащил из-под крыла адресованную Михейскорняжкину телеграмму на праздничном бланке, разрисованном полевыми цветочками.

Сосед с церемонной медлительностью вскрыл послание и прочёл, после чего протянул листок мне. Я же был настолько взволнован оказанной мне честью, что не решался заглянуть в текст.

— Смелее, — подбодрил меня сосед.

И я впился взглядом в строчки.

«Бр. Михейскорняжкину: дом 13, что на улице Сына Белой Лошади. Пролетая над вашей улицей, шлю сердечный привет. Надеюсь, вы с неизменным успехом продолжаете свои наблюдения. Лазоревый Барсук».

Сосед встал, потянулся всем телом так, что косточки хрустнули.

— Давайте-ка выдвинем кадку с олеандром на середину двора, — сказал он.

В полном недоумении мы с Енци, однако же, без звука повиновались и, несмотря на громкие протесты олеандра, выставили кадку на самый солнцепёк. Едва мы успели закончить работу, как небо заволокло тучами. Лёгкое дуновение ветерка коснулось листиков олеандра, а в следующий миг на деревце обрушился долгожданный ливень. Частые капли громко забарабанили по булыжникам, водосточные сливы едва успевали поглощать невесть откуда взявшиеся бурные потоки воды. По лицу моему струились ручьи, и каждая клеточка тела, казалось, упивалась влагой. Всё происходило как будто во сне. И тут я, вовремя спохватившись, помчался домой — завернуть оставленный открытым кран, который до этого лишь впустую хрипел и хлюпал, — прежде чем квартиру зальёт вкуснейшей водопроводной водой.

 

Как быть с лисицами?

— Я в растерянности, — как-то раз признался мне Михейскорняжкин. По обыкновению, он сидел на скамеечке, свесив ноги, вот только колечки сигарного дыма выпускал слишком уж сосредоточенно. — В полнейшей растерянности. Бр-бр, су-уший уж-жас!

— Не могу ли я помочь? — Я подсел к нему, готовый принять участие в его делах.

— Ох-хо-хо! — тяжко вздохнул он. — Никто мне не поможет. Бывают, знаете ли, такие вопросы, с разрешением которых барсук должен справляться сам.

— Конечно, конечно, — понимающе кивнул я и, чтобы поднять ему настроение, попытался перевести разговор: — Давненько я вас не видел.

— Я участвовал в съезде барсуков.

— Неужто у барсуков тоже бывают съезды?

Он смерил меня уничижительным взглядом:

— Могли бы увидеть по телевизору. Нас показывали в программе «Вечерняя сказка».

— Как же это я проворонил? Наверное, как раз в этот момент отлучился на кухню за солёными палочками. Слабость у меня такая, уважаемый сосед: люблю похрустывать вкусненьким, сидя у телевизора, — принялся оправдываться я.

— Ясное дело, решили запастись палочками на последующую передачу, когда будете детектив смотреть! — обрушился на меня Михейскорняжкин. — Что за народ пошёл, одни детективы у всех на уме, нет чтобы путное что-нибудь посмотреть! Ни разу не слышал, чтоб кто-либо вышел в кухню за палочками ради «Вечерней сказки». Ладно, оставим это, — раздражённо отмахнулся он от меня и погрузился в молчаливое созерцание цветущего олеандра.

Чуть погодя я кашлянул, желая привлечь к себе внимание.

— Интересно прошёл съезд, уважаемый сосед?

Михейскорняжкин встрепенулся, будто внезапно разбуженный ото сна.

— Видите ли, барсучий конгресс — сам по себе интереснейшее событие. К тому же всемирного значения. Шутка сказать, собираются барсуки со всего света, от мала до велика, лучшие из лучших и далеко не лучшие, активные-неравнодушные и слабые-тшедушные, смелые-умелые и сопляки незрелые, овеянные славою и…

— И что же там обсуждалось? — полюбопытствовал я, решив воспользоваться неожиданной словоохотливостью соседа.

— Разумеется, животрепещущие вопросы всего барсучества. Но к сожалению, — вновь погрустнел он, — на сей раз возникло резкое противостояние партий.

Сосед готов был опять уйти в свои мрачные мысли, но я поспешно задал очередной вопрос:

— А что было главным предметом обсуждения?

— Лисы, — кратко ответствовал Михейскорняжкин.

— С лисами… что-то не в порядке? — осторожно допытывался я.

— Разве вы не знаете, что между лисами и барсуками с незапамятных времён натянутые отношения? — укоризненно глянул он на меня.

— По правде говоря… даже не подозревал об этом… — пролепетал я.

— Чего ни коснись, ничего вы не знаете! — голос соседа прозвучал довольно-таки резко. — Вполне естественно, если во время вечерних передач некстати отходить от телевизора.

— Обещаю впредь исправно смотреть познавательные передачи, — поклялся я, и Михейскорняжкин коротким кивком принял мою покладистость к сведению.

— Суть в том, что барсуки — отменные строители. Надеюсь, хоть это вам известно? Дома строят — загляденье: терраса, пять-шесть ходов-выходов, один другого удобнее и краше, вентиляционная система строго продумана с таким расчётом, чтобы внутри всегда был свежий воздух. Барсучье жилище куда просторней и удобней, чем эти клетушки, — он презрительно кивнул в сторону своей квартиры.

— Да уж, хуже наших поискать, — заметил я, поскольку сам ютился в такой же тесноте, что и Михейскорняжкин.

— И вот, когда дом построен, — драматическим тоном продолжил сосед, — лиса заявляется на готовенькое и безо всякого спроса-разрешения поселяется в одном из ходов барсучьих владений. А иной раз мало-помалу захватывает всё жильё целиком, вытесняя хозяина!

— Подло и унизительно!

— Совершенно с вами согласен. Но… ведь и лисицу понять можно, — смягчился Михейскорняжкин. — Барсук по большей части живёт один, словно средневековый властелин в замке. А у лисий семейства большие, и в строительных делах они мало смыслят. Словом, с жильём трудно, а жить-то ведь где-то надо…

— Ваша правда! — решительно согласился я.

— Так, значит, вправе лисица вселяться в барсучьи владения? — коварно поинтересовался Михейскорняжкин.

— Конечно, вправе! То есть как же это — вселяться в чужое жилище?! М-да… нечего сказать, вопрос заковыристый.

— О том и речь. Вот и раскололся барсучий съезд на два лагеря. Сама постановка вопроса: «Барсуки или лисы» — вызвала целую бурю споров. Одна из партий взяла себе название «БАРСУКИ-PRO», за барсуков, стало быть. Сторонники её настроены крайне решительно. Гнать, кричат, лисий этих взашей, отпугивать всяческими ухищрениями, капканы ставить, а если понадобится, так и в открытую борьбу вступать. Предводитель этой партии — шотландец МакБарсук, сквалыга, каких свет не видал, этому и глотка воздуха для лисий жалко. К его позиции склоняется и Барсучини, очень симпатичный итальянец, но нрава весьма вспыльчивого. Этот безапелляционно заявляет, что нам, барсукам, солидным и рассудительным, с наглым, пронырливым лисьим племенем и в переговоры вступать нечего.

А вот члены другой партии — «БАРСУКИ-CONTRA», то бишь против барсуков, — проявляют большее понимание. Коль скоро лисы нуждаются в жилье, нельзя же быть настолько бессердечными, чтобы не поделиться с ними, отдать хоть какой-нибудь закуток. Кроме того, лисиц ведь очень много, вздумай они всем скопом выступить против барсуков, и нам худо придётся. Словом, нравится — не нравится, а надо приучаться к совместному житью. Глава партии, старый грек Барсукопулос, стремится к переговорам и примирению с лисами, его поддерживает и украинский делегат, госпожа Барсучко… ах, вы бы видели, какая красотка! — к моему величайшему изумлению, прищёлкнул языком Михейскорняжкин. — Только ведь Барсучко с её идеей коллективного барсучества призывает к перевоспитанию натуры, а барсук испокон века одиночка, сам по себе. Теперь вы имеете представление о том, какие страсти разгорелись на нашем съезде.

— Позволю себе спросить, а вы-то, дражайший сосед, ЗА барсуков либо ПРОТИВ?

— В том-то и дело, — Михейскорняжкин не сводил задумчивого взгляда с олеандра. — Растерянность моя понятна. Ведь меня выбрали мировым посредником. Конечно, большая честь, но… отсрочку я получил до завтра. Вот теперь сиди и ломай голову.

Я тоже напряг мозги. Михейскорняжкин, должно быть, заметил по моему нахмуренному лбу, что я весь в раздумьях, но… тщетно! Ничего путного на ум не приходило. С лисами этими и впрямь не разберёшься.

Михейскорняжкин встал, потянулся, похрустев косточками, затем сунул скамеечку под мышку и на прощанье сказал:

— Ладно, утро вечера мудренее. Глядишь, во сне какая мыслишка явится. — И угрюмо побрёл к себе. На его гладкой блестящей шкурке радужной россыпью искр играло солнечное сияние.

На другой день я загодя запасся солёными палочками, чтобы сдержать данное соседу обещание и не прозевать «Вечернюю сказку». Я направлялся из кухни в комнату, когда в дверь постучали и на пороге появился сосед. Но главное — в каком необычном виде! Во фраке, с тщательно завязанным галстуком. Глаза его лукаво поблёскивали.

— Ик! — громко произнёс он.

Я изумился, хотя и постарался скрыть своё удивление. Что греха таить, я ни разу не слышал, как барсуки икают.

— Хотите водички? — нашёлся я. — Бабушка учила, мол, наилучшее средство от икоты — семь глотков воды. Семь, и ни глотком больше.

— Само пройдёт… ик! Это всё шампанское виновато.

Изумление моё возросло пуще прежнего, ведь мне никогда не доводилось слышать, что барсуки, оказывается, пьют шампанское.

— Значит, баловались шампанским, милейший сосед?

— Выпил на радостях. Ведь я нашёл-таки выход из положения. Примирил «Прошек» с «Контриками»!

— Но это же прекрасно! — возликовал я.

— Во сне пришло озарение. И выход-то простым оказался… ик! Среди лисий ведь всякие попадаются: есть и нахалки беспардонные, и хитрющие — не зря же говорится, хитрый, мол, как лиса, — и злющие. А бывают честные, порядочные, даже мудрые, я и сам с такими не раз встречался. Да и барсуки далеко не все одинаковые… ик! Вот и выходит, что каждую лису и каждого барсука надо оценивать по отдельности… Словами это выразить трудновато… ик! — да и на деле осуществить нелегко.

— А результат каков? Станут теперь пускать лисиц в барсучьи жилища или нет?

— Ответ состоит из одной фразы, с которой… ик! — все согласились.

— Что же это за фраза? — от нетерпения занервничал я.

— Смотря какую лисицу.

— И всего-то?

— Предостаточный аргумент, — удовлетворённо заявил Михейскорняжкин. — Одних пускать, других с порога гнать… ик!

Раздались позывные вечерней передачи, и сосед повернул к двери.

— Не на меня смотрите, а в телевизор! И к! Не то передачу пропустите.

С этими словами, весёлый и довольный, он удалился прочь.

 

Что нужно знать о барсуках?

Возможно, взгляду непосвящённого барсуки покажутся все на одно лицо, вернее, мордочку, однако это совсем не так. Ведь у каждого создания природы, у каждого живого существа свой индивидуальный, неповторимый облик. Барсуки — не исключение. Впрочем, наш читатель уже имел возможность познакомиться с такой яркой личностью, как барсук на пенсии Михейскорняжкин, то есть с героем книги венгерского писателя Пала Бекеша «Сокровища на улице Сына Белой Лошади». Книжка эта увидела свет в 2010 году, её оригинальное, изысканное оформление наверняка запомнилось и взрослым, и детям, которые теперь смогут продолжить своё знакомство с главным героем повествования, а заодно и встретиться с другими барсуками, также заслуживающими внимания.

Итак, истина первая и непреложная: барсуки бывают разные. Некоторые предпочитают спокойный, размеренный образ жизни в определённом соседском и дружеском кругу. Оно и понятно: для пенсионера это важнейшее условие существования. Именно такой образ жизни ведёт наш давний знакомец Михейскорняжкин, мудрый, многознающий и пользующийся авторитетом не только среди собратьев-барсуков, но даже среди людей. О жизни и повадках барсучьего племени мы узнаём из его занимательных и весьма поучительных рассказов, а также из бесед с соседом (он же автор книги сказок) во дворе, на скамеечке в тени олеандра. В результате, прочтя семь историй о барсуке с улицы Сына Белой Лошади, каждый из нас и сам станет обладателем множества интереснейших познаний. Мы убедимся, что авторитет Барсуку достаётся не даром: он завоёван богатым жизненным опытом, чувством справедливости, готовностью прийти на помощь каждому, будь то ребёнок, лишившийся ключа от квартиры или почти потерявший голову, застрявшую меж прутьев решётки, либо дерево, которое по прихоти чиновников-бюрократов ни с того ни с сего велено спилить. Даже к лисицам, которые так и норовят поселиться в уютных жилищах, любовно и тщательно отстроенных барсуками, наш Барсук расположен сочувственно. Да что там помощь лисицам или одному отдельно взятому человеку — в случае крайней нужды барсуки бросаются на выручку всему человечеству, всей планете! Если Земля задыхается от зноя и засухи, находятся среди барсуков умельцы, способные вызывать дождь. Барсуки готовы к самопожертвованию: защитить от грозного льва любимую енотиху и погибнуть самому влюблённый барсук почтёт за честь. Барсукам свойственно развитое чувство прекрасного: Михейскорняжкин презрительно отзывается о людях, ставящих превыше всего утилитарное назначение, полезность окружающих нас предметов: уж им-то, барсукам, известно, что красота может поднять настроение, наполнить душу светом и радостью.

Да, барсуки бывают разные. Красивые и безобразные, с гладкой, лоснящейся шубкой (даже лазоревого цвета!) и неопрятные, взъерошенные, косматые, весёлые и мрачные, брюзгливые, домоседы и непоседы, которых одолевает тяга к бродяжничеству, общительные и угрюмые. Читаешь истории, рассказанные остроумным писателем Бекешем, и этот вывод напрашивается сам собой, не правда ли?

Татьяна Воронкина