Утром, позавтракав у себя дома, собрав свои небольшие пожитки и сдав ключи от своей каморки, Адриан Валенрод направился на найгосский вокзал.

Здание вокзала стояло ещё с довоенных времён, когда Найгос был имперской столицей. Тогда это было второе по значимости здание столицы после императорского дворца. Сюда приезжали делегации союзников подписывать договора и враги подписывать капитуляцию. Он стоял на другом конце центральной улицы города, начинавшейся у дворца.

Валенрод прошёл весь путь от дома пешком. На нём было чёрное пальто, как обычно. Но на этот раз оно было расстёгнуто, и его край развевался на ветру. В руке он нёс небольшой саквояж со всеми вещами, которые собрал с собой. Он шёл твёрдым, уверенным шагом, словно свысока смотря на проходивших по улице людей. Теперь всё должно было быть иначе, он покидал этот материк, где творилось чёрт знает что, называемое по какой‑то старой привычке мировой войной, хотя оно являлось чем угодно только не войной. По крайней мере, так думал Адриан, воспитанный на Аквилонских кинохрониках о прошлых победах его страны.

Так или иначе, теперь он сможет, хотя бы на время, забыть это, как страшный сон. Сейчас его, лейтенанта Адриана Валенрода вызывает к себе не кто‑нибудь, а лично Его превосходительство, диктатор Александр Ланарис. Значит, он ещё чего‑то стоит, значит, ещё ничто не пропало.

Впереди показался украшенный барельефами фасад вокзала, виднеющийся из‑за голов разношёрстной толпы, собравшейся на площади. Адриан быстро добрался до дверей и вошёл внутрь.

Потолок и большая часть стен были расписаны картинами из жизни крестьян и рабочих, ныне эти картины потускнели, местами и вовсе краска опала вместе со штукатуркой. В зале было полно людей, все скамейки были заполнены, как и остальное пространство помещения. Все, кто мог покинуть город, покидали его и уезжали на север континента, подальше от линии фронта. У каждого входа и выхода, как в город, так и к поездам стояли солдаты — коллаборационисты с винтовками.

Адриан снял пальто, сложив и перекинув его через руку, чтобы была видна военная форма, и пробрался к кассам. Растолкав очередь, подошёл к окошку, достал значок в виде герба республики. Всё, чего ему сейчас хотелось, так это убраться отсюда поскорее. Гул, крики, детский плач вместе с духотой и полумраком, царившим в зале, могли кого угодно свести с ума.

— Один билет до любого из северных портов, — произнёс Адриан, пытаясь перекричать шум в зале, и приложил к стеклу значок.

По ту сторону сидела явно немолодая женщина, не растолстевшая только благодаря голоду и карточной системе. Она презрительно посмотрела на Валенрода и гнусавым голосом пробубнила:

— Молодой человек, куда вы лезете без очереди.

Валенрод не понял: был это юмор или нет. Он в тот момент уже стоял боком к окошку, готовясь рвануть с места и убраться отсюда восвояси.

— Перед вами лавразийский офицер, чёрт возьми, я должен через шесть дней быть в столице, — прокричал Адриан.

— Да хоть гондванский, здесь всем куда‑то надо, молодой человек. Не задерживайте очередь.

Валенроду, как человеку военному, часто приходилось встречаться с людской глупостью, однако редко он видел, чтобы из‑за этой глупости начисто было атрофировано чувство самосохранения. Стоявшие позади него в очереди, благо, не то, что не стали напирать, но и отошли на пару шагов назад от офицера в форме с правительственным пропуском, как бы что ни вышло.

— Не молодой человек, а Ваше благородие! — проревел Валенрод. — Вы отдаёте себе отчёт, что будете иметь дело с военной администрацией.

— Ну, уж не знаю, как вас там… — опять начала женщина, но тут из глубины помещения по ту сторону стекла появились пацифийский офицер, по — видимому, начальник вокзала, с двумя солдатами и быстро увели служащую прочь.

— Вы лейтенант Адриан Валенрод? — произнёс почтительным тоном офицер, наклонившись к окошку с другой стороны.

— Да я, — намного более спокойным голосом произнёс Адриан.

— Простите, нас только что известили о вашем отбытии, мы уже подготовили для вас место, поезд до Кирстенгейна отправляется через двадцать минут, первый класс, второй вагон.

Адриан взял билет, с укором посмотрел на начальника вокзала и зашагал прочь, провожаемый удивлёнными взглядами из толпы.

Он, наконец‑то, оказался на свежем воздухе рядом с путями. Здесь тоже было много народу, в основном лавразийские солдаты, прибывшие с севера. С другой стороны от следующего перрона стоял поезд с танками, частично накрытыми брезентом. На платформах находились лавразийские солдаты с генераторами, охранявшие поезд.

Вскоре невдалеке послышался стук колёс и гул двигателя, вдали появился грозного вида чёрный тепловоз. Он, постепенно замедляясь, проехал мимо Валенрода и стоявших на перроне людей, таща за собой сцепку из полутора десятков вагонов с символикой ещё железных дорог империи.

Адриан быстро нашёл нужный ему вагон. Показав проводнику правительственный значок, прошёл внутрь, в своё купе с двумя нижними койками. Он положил саквояж, присел, искренне надеясь, что весь путь проедет один. Но его надеждам не суждено было сбыться, спустя минуту, как он закрыл за собой дверь, в неё вошёл маленький худощавый мужчина лет сорока в очках и с лысиной на макушке. Он был одет в гражданский пиджак и брюки, в руках держал чёрный портфель, в котором обычно носят бумаги. Неуверенным голосом он поздоровался с Валенродом и присел напротив него.

— Здравствуйте, я Крейстон, Крейстон Митридатович Цейкрик, — произнёс попутчик своим низким неразборчивым голосом и протянул руку для рукопожатия. — Можно просто Крейс.

— Адриан, Адриан Викторович Валенрод, — ответил лейтенант и пожал руку. — Можно просто Адриан.

На мгновение повисла тишина, наш герой сидел, заложив ногу за ногу, откинувшись спиной к стенке и сцепив руки в замок перед собой, он с интересом надменно смотрел на соседа. Цейкрик сидел, ссутулившись, как будто прижимался к портфелю, который он положил себе на колени.

— Куда едете? — спросил Адриана попутчик.

— Домой, — коротко ответил Валенрод.

— То есть, вы до конечной?

— До конечной, — с улыбкой ответил Адриан.

— Н — да, а я в Мессерейне выхожу, здесь недалеко, — Цейкрик выдавил на лице натянутую улыбку, он снял очки и стал неловко трясущимися руками протирать их.

— Это хорошо, — со вздохом ответил Валенрод. — Нет, вы не примите на свой счёт, я просто крайне обожаю одиночество.

— Одиночество, хе — хе, — чиновник усмехнулся. — И что же вам в нём нравится?

— Многое, вы, думаю, даже не представляете сколь интересно, например, говорить самому с собой, желательно мысленно, иначе вас примут за сумасшедшего. Так прекрасно поговорить о чём‑нибудь с интересным собеседником, который к тому же разделяет твои взгляды и убеждения, — произнося эти слова, Адриан закинул ноги на койку и, расстегнув мундир, вытащив руки из рукавов, устроился, полусидя, опершись спиной на боковую стенку рядом с окном.

Цейкрик вряд ли был действительно заинтересован тем, почему Валенрод так любит одиночество, и спросил только из вежливости и дабы поддержать разговор. Словам своего попутчика он, скорее всего, не придавал должного значения. У него уже были заготовлены собственные реплики, и собеседника он слушал только в той мере, в которой это было необходимо, чтобы хоть как‑то связать свои слова со словами того с кем он разговаривает, ибо иначе он будет просто глупо выглядеть.

— И что же вы живёте всегда один, вы не женаты?

Валенрод просунул из‑под полы правую руку и, распрямив и сжав все пальцы, показав попутчику тыльную сторону ладони, явно подразумевая обратить внимание на средний палец, произнес:

— К счастью, минула чаша сия.

— Ну не страшно, — Цейкрик махнул рукой, — а вот у меня жена и две дочки, они уже уехали на север, сейчас ждут меня.

— Уходите на север подальше от фронта?

— Ну как сказать, — оправдывающимся голосом начал чиновник. — Куда переводят, туда переводят.

'Конечно, переводят, — подумал Валенрод. — У тебя ж на лбу написано, как ты месяцами вымаливал, выпрашивал в кабинетах, унижался и пресмыкался, только чтоб хоть на сотню вёрст посеверней, а то как гондванцы придут, так вашего же брата первым делом в расход на фонари. Они всюду своих ставят'.

— А вы, я вижу, из военных будете? Вы лавразиец?

— Аквилонец.

— Прошу прощения?

— Лавразиец — это географическая принадлежность, по национальности я Аквилонец.

— Прошу прощения, но я не силён в географии Лавразии, до войны у нас о вашем материке ходили только легенды.

— Но, надеюсь, что хоть теперь вы не думаете, что у нас живут псоглавцы и драконы.

— Ну что вы, лично я и раньше в это не верил.

— Аквилон расположен на самом севере Лавразии, за полярным кругом, на побережье северного океана, месяц лета и морозы под сорок зимой. Когда‑то мы были могущественнейшим государством на континенте, половина Лавразии была нашей колонией. А потом…

— Что потом?

Валенрод усмехнулся и тяжело вздохнул.

— Будто вы не знаете, что всегда происходит потом. Всё полетело к чертям. Столь быстро, что лишь сейчас я осознаю весь трагизм того времени. В один день на моих глазах сначала рушится тысячелетняя монархия, а потом отец пускает пулю в висок. Временное правительство держится ещё десять лет. Я, храня надежду, что всё скоро станет по — прежнему, поступаю в лётную школу и оканчиваю её как раз ко входу Аквилона в состав федерации. А потом началось: приход к власти Ланариса, создание республики, Лемурийская кампания, Пацифийская кампания. И вот он я, перед вами. Лейтенант армии государства, которое имеет такое же отношение к моей родине, как закон всемирного тяготения к философии. Весь мир в кровавом угаре, а единственное, что мы знаем о конце нашей цивилизации, так это то, что он скоро наступит.

— Вы так думаете?

— Оглянитесь вокруг, будете думать также. Кстати, кажется ваша остановка.

Поезд остановился на станции так, что окно купе выходило прямо на старое здание с табличкой 'Мессерейн'. Цейкрик пристально посмотрел в окно, как будто, чтобы убедиться здесь ли ему выходить и тут же вскочил и, развернувшись в дверях, как ни в чём ни бывало, произнёс:

— Ну что ж, прощайте, как там у вас: Долгих дней диктатору! — он поднял вверх ладонь, повторяя лавразийский жест приветствия, и скрылся в коридоре.

— Долгих ему дней — произнёс Валенрод, небрежно подняв руку, фактически просто взмахнув ею.

Теперь он, наконец‑то, остался один и мог спокойно отдохнуть, обдумывая своё нынешнее положение, которое, стоит отметить, теперь не казалось ему таким безнадёжным, как раньше. Что‑то всё‑таки происходило, скоро что‑то должно было измениться, кардинально измениться, и не только в жизни Адриана. По крайней мере, он так думал, или, может быть, просто надеялся на это.