Серия «Доктор Дэвид Хантер»

Бекетт Саймон

Шепот мертвых

 

 

1

Кожа самый большой человеческий орган, а также и самый малоизученный. На нее приходится восьмая часть массы всего тела, а площадь кожи взрослого человека составляет порядка двух квадратных метров. По своей структуре кожа — произведение искусства, скопление капилляров, желез и нервов, которое одновременно и защищает, и регулирует. Это наш сенсорный разделитель, граница с внешним миром, барьер, за которым заканчивается наша индивидуальность, наше «я».

И даже после смерти от этой индивидуальности что-то остается.

Когда тело умирает, бактерии, которых жизнь держала в узде, срываются с цепи. Они пожирают стенки клеток, высвобождая содержащуюся в клетках жидкость. Жидкость поднимется к поверхности, скапливаясь под кожными слоями и разделяя их. Кожа и плоть, доселе бывшие неотъемлемыми частями целого, начинают отделяться друг от друга. Образуются пузыри. Целые слои начинают сползать, соскальзывая с тела как ненужная одежда в летний день.

Но, даже мертвая и сброшенная, кожа сохраняет следы своей былой сути. Даже теперь у нее еще есть о чем поведать, есть свои нераскрытые тайны.

Конечно, если знать, куда и как смотреть.

Эрл Бейтмен лежал на спине, лицом к солнцу. Наверху, в ясном синем небе Теннесси, совершенно безоблачном, не считая медленно растворявшегося следа от пролетевшего самолета, кружили птицы. Эрл всегда любил солнце. Ему нравилось, как щиплет кожу от солнца после проведенного на рыбалке дня, нравилось, как солнечные лучи преображают все, на что падают. Эрл был уроженцем Чикаго, и воспоминания о тамошних холодных зимах навсегда сохранились в его памяти.

В семидесятых годах он перебрался в Мемфис и обнаружил, что теплая влажность ему куда более по вкусу, чем продуваемые ветрами улицы родного города. Конечно, будучи зубным врачом с не очень обширной клиентурой и имея на содержании молодую жену и двух малолетних детишек, он не мог проводить на свежем воздухе столько времени, сколько бы ему хотелось. Но они жили здесь, и это главное. Ему нравилась даже здешняя изнуряющая летняя жара, когда ветерок ощущался как горячая мягкая мочалка, а вечера приходилось проводить в духоте крошечной квартирки, где они ютились с Кейт и мальчиками.

С тех пор многое изменилось. Клиентура разрослась, и врачебная практика процветала, ту квартирку они давным-давно поменяли на куда большее и лучшее жилье. Два года назад Бейтмены переехали в новый пятикомнатный дом в хорошем районе, с большой зеленой лужайкой, по которой носилась орава их подрастающих внуков и где под лучами раннего солнца в тоненьких струйках разбрызгивателей танцевали крошечные радуги.

Именно на этой лужайке, когда он, обливаясь потом и ругаясь, пилил высохший сук на огромной старой раките, его и настиг сердечный приступ. Он оставил пилу в дереве и даже сумел сделать несколько неуверенных шагов к дому, прежде чем его свалила боль.

В карете «скорой помощи», лежа с кислородной маской на лице, он крепко сжимал руку Кейт и даже пытался улыбнуться, чтобы ее успокоить. В госпитале воспоследовала обычная беготня персонала «неотложки», втыкание всяких иголок и писк медицинского оборудования. Наконец все закончилось, и когда были подписаны необходимые бумаги — неизбежные бюрократические заморочки, сопровождающие каждого из нас с самого рождения, — тело Эрла отпустили с миром.

И вот теперь, уже без одежды, оно лежало под весенним солнцем на низком деревянном каркасе, возвышавшемся над ковром из травы и листьев. Оно находилось тут уже неделю. Достаточно для того, чтобы плоть разложилась, обнажив кости и хрящи под высохшей кожей. На макушке черепа, взиравшего в голубое небо пустыми глазницами, еще оставались прядки волос.

Я закончил с измерениями и вышел из проволочной клетки, защищавшей тело дантиста от птиц и грызунов. И смахнул пот со лба. Полдень был жарким, хотя весна еще только начиналась. В этом году она запаздывала, почки едва набухли и потемнели. Через пару недель все уже распустится, но пока что березы и клены лесов Теннесси придерживали новую зелень, будто не спешили отпускать ее на волю.

Склон, на котором я находился, был в общем-то ничем не примечательным. Довольно живописный, хотя куда менее впечатляющий, чем величественные гребни Дымчатых гор, возвышавшиеся вдалеке. Но было здесь нечто такое, что поражало всех приходящих сюда. Повсюду лежали человеческие тела на разных стадиях разложения. В подлеске, под открытым солнцем и в тени. Наиболее свежие, распухшие от выделяемых разложением газов, и те, что лежали давно и высохли как подошва. Некоторые были скрыты от глаз, закопаны в землю или спрятаны под машинными покрышками. Другие, как то, которое я изучал, защищенные проволочной сеткой или рабицей, были выставлены на вид, как экспонаты некоей жуткой художественной инсталляции. Но это место имело совсем другое предназначение, нежели выставочный зал. И отнюдь не предполагалось его посещение широкой публикой.

Я убрал оборудование и блокнот в сумку и несколько раз согнул руку, избавляясь от напряжения. Там, где была рана до кости, ладонь пересекал тонкий белый шрам, четко разделяя «линию жизни». В общем-то довольно уместно, учитывая, что нож, едва не оборвавший мою жизнь в прошлом году, заодно изменил и ее.

Я закинул сумку на плечо и выпрямился. После того как я набрал вес, живот уже практически не болел. Шрам под ребрами полностью зарубцевался, и через пару-тройку недель уже можно будет прекратить принимать антибиотики, на которых я постоянно сидел последние девять месяцев. Всю оставшуюся жизнь я буду предрасположен к инфекциям, но я считал, что легко отделался. Я потерял лишь кусок кишечника, а заодно и сплин.

А вот смириться с тем, что я еще потерял, было куда тяжелее.

Оставив дантиста медленно разлагаться дальше, я обошел частично прикрытое кустарником другое тело, темное и раздувшееся, и двинулся по узкой тропинке, вьющейся между деревьями. Молодая чернокожая женщина в серой хирургической блузе и таких же штанах склонилась над полускрытым трупом, лежавшим в тени ствола упавшего дерева. Она пинцетом снимала с трупа извивающихся личинок и убирала каждую в отдельную баночку с завинчивающейся крышкой.

— Привет, Алана, — сказал я.

Она подняла голову и улыбнулась.

— Привет, Дэвид.

— Тома тут нет поблизости?

— Иди дальше по тропинке, я его там видела. И смотри, куда ноги ставишь! — крикнула она мне вслед. — Там где-то в траве окружной прокурор.

Я рукой показал, что слышу, и поплелся в указанном направлении, параллельно высокому забору из сетки, окружавшему два акра леса. По верху забора шел барьер безопасности — спираль из армированной колючей проволоки, — а за сеткой стоял еще один забор, уже деревянный. Единственным входом и выходом служили огромные ворота с большим нарисованным знаком. Черными буквами были выведены слова «Антропологическая научная станция», но в народе это место называли по-другому: «трупоферма».

За неделю до этого я стоял в выложенном плиткой коридоре своей лондонской квартиры, у ног были собранные сумки. С улицы, из бледных весенних сумерек, доносилось нежное птичье пение. Я мысленно пробежался по списку, проверяя, все ли сделано. Окна закрыл, сигнализацию включил, бойлер выключил. Я нервничал, и мне было не по себе. Мне не привыкать путешествовать, но сейчас все иначе.

Теперь никто не будет ждать моего возвращения.

Такси опаздывало, но до вылета оставалась еще куча времени. И все же я поймал себя на том, что постоянно смотрю на часы. Глаз зацепился за черно-белые плитки викторианского пола в паре футов от места, где я стоял. Я отвел взгляд, но не раньше, чем эта арлекинада вызвала в моей памяти обычные ассоциации. Кровь давно уже смыли с места возле входной двери и со стены над ней. Весь коридор заново покрасили, пока я валялся в госпитале. Не осталось никаких видимых напоминаний о том, что случилось здесь в прошлом году.

Но тем не менее мне показалось, что я задыхаюсь. Я выволок багаж на улицу, стараясь не перенапрягать живот. Появилось такси, и я захлопнул входную дверь. Она закрылась с глухим стуком, в котором послышалась какая-то завершенность. Я повернулся и, не оглядываясь, зашагал туда, где урчала мотором ожидающая меня машина.

На такси я доехал только до ближайшей станции подземки, а там сел на линию «Пиккадилли» до «Хитроу». Для утреннего часа пик было еще слишком рано, но в вагоне все же было довольно людно. Но никто ни на кого не обращал внимания, пассажиры держались с инстинктивным равнодушием лондонцев.

Мне надо радоваться, что уезжаю, убеждал я себя. Второй раз в жизни у меня возникло огромное желание убраться из Лондона. В отличие от первого раза, когда я улетал после того, как моя жизнь разлетелась вдребезги со смертью жены и дочери, сейчас я знал, что вернусь обратно. Но мне необходимо было ненадолго отсюда удрать, чтобы дистанцироваться от недавних событий. Помимо всего прочего, я не работал много месяцев. И надеялся, что эта поездка поможет мне вернуться в свою колею.

И выяснить, нравится ли мне еще моя работа.

Не было места лучше, чтобы прояснить этот вопрос. До недавнего времени научная станция в Теннесси была уникальной, единственная полевая лаборатория в мире, где антропологи-криминалисты на настоящих человеческих трупах изучали стадии разложения, фиксируя основные факторы, по которым можно определить время и причину смерти. Теперь такие же станции создали еще в Северной Каролине и Техасе — как только удалось решить проблему с грифами-стервятниками. До меня даже доходили слухи еще об одной, в Индии.

Но совершенно не важно, сколько их: для большинства людей именно станция в Теннесси остается той самой «трупофермой». Она находилась в Ноксвилле и входила в состав Центра криминалистической антропологии университета Теннесси. И мне повезло пройти там практику в начале карьеры. Но уже годы миновали с моего последнего визита туда.

Сидя в зале вылета Хитроу и наблюдая за медленным и бесшумным танцем самолета за стеклом, я размышлял, каково это будет — вернуться туда. За время долгих месяцев трудного выздоровления после выписки из госпиталя — и еще более болезненных последствий — перспектива месячной поездки сулила возможность начать все заново.

И вот теперь, уже практически тронувшись в путь, я размышлял, а стоит ли выделки овчинка.

Я на два часа застрял в Чикаго, ожидая пересадки. Когда самолет приземлился в Ноксвилле, там еще грохотали отголоски грозы. Но они быстро смолкли, и к тому моменту, когда я получил багаж, сквозь тучи уже пробивалось солнце. Выйдя из аэропорта и направившись к взятой напрокат машине, я глубоко вдохнул, наслаждаясь непривычной влажностью воздуха. Испарения над дорогами пахли едким мокрым бетоном. На фоне медленно рассасывающихся иссиня-черных грозовых туч окружающая шоссе буйная растительность тускло мерцала.

По мере приближения к городу мое настроение улучшалось. Все будет хорошо.

Но теперь, всего лишь неделю спустя, я уже не был так в этом уверен. Я топал по тропинке вдоль поляны, на которой стояла высокая деревянная тренога, похожая на каркас вигвама. Под ней на поддоне лежало тело, ожидая, когда его поднимут и подвесят. Сойдя с тропинки — и памятуя о предупреждении Аланы, — я пересек поляну, направляясь туда, где на земле лежали прямоугольные бетонные плиты, геометрически четко выложенные посреди леса. В них были утоплены человеческие тела — здесь изучали, насколько эффективен для обнаружения трупов георадар.

В нескольких ярдах дальше стоял на коленях высокий неуклюжий человек в слаксах и мягкой панаме, хмуро разглядывая измерительный прибор на торчащей из земли длинной трубке.

— Как дела? — поинтересовался я.

Том Либерман — директор станции и мой учитель — даже не повернулся, глядя через очки в металлической оправе на прибор и бережно водя по нему пальцем.

— Думаешь, уловить такой сильный запах просто, да? — проговорил он вместо ответа.

Он глотал гласные, что выдавало в нем уроженца Западного побережья, а не жителя Теннесси с их медленной южной тягучей речью. Сколько я его знал, Том Либерман находился в поисках собственного Священного Грааля, анализируя каждую молекулу газа, вырабатываемую при разложении, чтобы определить запах гниющей плоти. Каждый, у кого хоть раз под полом дома сдохла мышь, подтвердит, что этот запах существует и держится еще долго после того, как человеческое обоняние перестает его улавливать. Собак можно натренировать находить трупы по запаху даже спустя много лет после захоронения. Том выдвинул теорию, что возможно создать сенсор, способный делать то же самое, и с помощью этого прибора обнаружение трупов значительно упростится. Но, как оно часто бывает, теория и практика — две большие разницы.

Крякнув, то ли раздраженно, то ли удовлетворенно, он встал.

— Ладно, я закончил, — сообщил он, поморщившись, когда скрипнули коленные суставы.

— Я иду в кафетерий перекусить. Пойдешь?

Том задумчиво улыбнулся, убирая оборудование.

— Не сегодня. Мэри дала мне с собой сандвичи. С цыпленком и пророщенными бобами или еще чем-то столь же отвратительно полезным. Да, и пока не забыл: в эти выходные ты приглашен на ужин. Похоже, она вбила себе в голову, что ты нуждаешься в правильном питании. — Он усмехнулся. — Тебя-то она хочет подкормить. А мне дает лишь кроличью еду. Ну и где справедливость?

Я улыбнулся. Жена Тома была отменной кухаркой, и он отлично это знал.

— Передай ей, что я с удовольствием приду. Помочь тебе дотащить? — Я указал на его парусиновую сумку.

— Да нет, все в порядке.

Я понял, что он не хочет меня напрягать. Но хотя мы и шли к воротам очень медленно, я видел, что он задыхается. Когда я познакомился с Томом, ему было уже хорошо за пятьдесят, и он охотно поддержал неопытного английского антрополога-криминалиста. С тех пор миновало куда больше времени, чем мне казалось, и прошедшие годы не прошли для него бесследно. Мы полагаем, что люди остаются такими же, какими мы их помним, но, конечно, так никогда не бывает. И все же Том настолько изменился за эти годы, что, увидев его, я испытал потрясение.

Он официально не объявлял, когда намерен покинуть пост директора Центра криминалистической антропологии, но все знали, что скорее всего он уйдет еще до конца года. Местные газеты пару недель назад опубликовали о нем статьи, больше похожие на благодарственно-прощальные, чем на обычные интервью. Он по-прежнему выглядел как баскетболист, каковым и был когда-то, но неумолимые годы добавили худобы его и без того сухопарой фигуре. Запавшие щеки в сочетании с лысеющим лбом придавали ему вид одновременно аскетичный и тревожно хрупкий.

Но глаза блестели по-прежнему, сохранилось и чувство юмора, и вера в людей, несмотря на годы работы с проявлениями наихудшей стороны человеческой натуры. Да и ты сам уже не тот, что прежде, подумал я про себя, вспомнив об уродливом шраме под рубашкой.

«Универсал» Тома стоял на парковке возле станции. Мы задержались у ворот, стягивая защитные перчатки и бахилы, прежде чем выйти наружу. Когда ворота за нами закрылись, ничто больше не указывало на то, что лежит по ту сторону. Деревья за забором выглядели обычными и безобидными, покачиваясь на теплом ветерке. На голых ветках набухали почки.

Как только мы вышли на парковку, я включил мобильник. Хотя в правилах ничего и не говорилось, мне было как-то неловко тревожить царящий на станции покой звонками телефона. Те, кто мог мне позвонить, знали, что я за границей, а тот человек, чей голос мне больше всего хотелось бы услышать, не позвонит уже никогда.

Я убрал телефон, а Том открыл багажник и сунул в него сумку. Он делал вид, что ничуть не устал, а я делал вид, что ничего не замечаю.

— Подбросить тебя до кафетерия? — предложил он.

— Да нет, спасибо, я прогуляюсь. Мне нужны физические нагрузки.

— Потрясающая сила воли. Мне прямо стыдно за себя. — Тут зазвонил его телефон. Он посмотрел на дисплей. — Извини, придется ответить.

Предоставив ему беседовать по телефону, я двинулся через парковку. Хотя станция находилась на территории кампуса медицинского центра университета Теннесси, она абсолютно от него не зависела. Запрятанная в лесном массиве, она обреталась будто бы в другом мире. Между современными строениями, на аккуратных зеленых парковых лужайках переполненного госпиталя сновали пациенты, студенты и медперсонал. Медсестра на лавочке, смеясь, беседовала с молодым человеком в джинсах. Мамаша успокаивала вопящее чадо, а бизнесмен о чем-то живо говорил по мобильнику. Когда я впервые сюда приехал, мне было трудновато примириться с контрастом между скрытым тихим гниением трупов по ту сторону ворот и живой нормальной атмосферой кампуса. А теперь я этого даже не замечал.

Ко всему со временем привыкаешь.

Я взбежал по ступенькам и направился по дорожке к кафетерию, с удовлетворением отметив, что практически не задыхаюсь. Но не успел далеко уйти, сзади раздались торопливые шаги.

— Дэвид, погоди!

Я обернулся. Мужчина примерно моего возраста и роста торопливо шагал по дорожке. Пол Эвери был восходящей звездой центра, и практически все считали его преемником Тома. Специалист по человеческим костям, Пол обладал поистине энциклопедическими знаниями, а большие руки с толстыми пальцами были такими же умелыми, как у хирурга.

— Идешь на ленч? — поинтересовался он. Его кудрявые волосы были цвета воронова крыла, и на щеках уже темнела щетина. — Не возражаешь, если присоединюсь?

— Конечно, нет! Как Сэм?

— Нормально. Вместе с Мэри с утра двинула по детским магазинам. Полагаю, моей кредитке будет нанесен существенный урон.

Я улыбнулся. До нынешнего приезда я не был с ним знаком, но и Пол, и его беременная жена Сэм старались изо всех сил, чтобы я чувствовал себя как дома. Сэм вот-вот должна была родить их первого ребенка, и если Пол пытался изобразить равнодушие, Сэм даже и не пыталась скрыть свой восторг.

— Рад тебя видеть, — продолжил он. — У одной моей аспирантки состоялась помолвка, так что мы вечером едем в город отметить это дело. Все будет тихо, просто поужинаем и немного выпьем. Почему бы тебе не пойти с нами?

Я колебался. Я был благодарен за предложение, но идея пронести вечер в компании незнакомых людей не привлекала.

— Сэм пойдет и Алана, так что кое-кого ты знаешь, — добавил Пол, видя мои сомнения. — Пошли, будет весело!

Я не смог найти повода отказаться.

— Ну… тогда ладно. Спасибо.

— Отлично. Я заеду за тобой в гостиницу в восемь.

На дороге послышался гудок. Мы оглянулись и увидели притормаживающий у бордюра «универсал» Тома. Открыв окно, он жестом подозвал нас.

— Мне только что позвонили из Бюро расследований Теннесси. Они нашли тело в коттедже, в горах неподалеку от Гатлинбурга. Вроде как что-то интересное. Если ты не очень занят, Пол, может, съездишь со мной и взглянешь?

Пол покачал головой.

— Извини, я сегодня занят по уши. Может, попросишь кого-нибудь из твоих бывших учеников?

— Попробую. — Том поглядел на меня, лукаво сверкнув глазами. И я понял, что он сейчас скажет. — Как насчет тебя, Дэвид? Не хочешь немножко поработать в поле?

 

2

Машина по шоссе от Ноксвилла двигалась медленно, и даже в это время года было так жарко, что пришлось включить кондиционер. Когда мы добрались до гор, Том запрограммировал спутниковый навигатор, хотя мы легко могли бы найти дорогу и самостоятельно. Том что-то тихонько мурлыкал себе под нос. По опыту я знал, что это признак предвкушения работы. Несмотря на весь мрачный реализм станции, все люди, завещавшие центру свои тела, умерли естественной смертью. А тут нас ждало нечто совсем другое.

Настоящее.

— Значит, убийство? — «Насильственная смерть», — мысленно поправил я себя. В этом можно было не сомневаться, коль уж здесь задействовано Бюро расследований Теннесси. БРТ — аналог ФБР в рамках штата, и Том много лет числился там консультантом. И раз звонок был от них, а не от местного полицейского департамента, то с высокой степенью вероятности можно утверждать, что дело серьезное.

Том смотрел на дорогу.

— Похоже, мне мало что сказали, но, судя по всему, тело в скверном состоянии.

Я неожиданно занервничал.

— Мой приезд не составит проблемы?

— С чего бы? — удивился Том. — Я часто беру с собой ассистентов.

— Ну, в смысле, я ведь англичанин.

Мне пришлось преодолеть обычный барьер из виз и разрешений на работу, чтобы приехать сюда, но ничего подобного этому я не предвидел. И сильно сомневался, что мое участие в официальном расследовании будет принято с восторгом.

Том пожал плечами.

— Не вижу проблемы. Речь же идет не о национальной безопасности, и я поручусь за тебя, если кто спросит. Ну или больше помалкивай — может, они твой акцент и не заметят.

Улыбнувшись, он включил плейер. Для Тома музыка служила тем же, чем для других сигарета или виски. Он утверждал, что музыка помогает ему и мозги прочистить, и сосредоточиться. Он предпочитал джаз пятидесятых и шестидесятых, и я уже почти наизусть выучил полдюжины альбомов, хранившихся у него в машине.

Том тихонько вздохнул и чуть откинулся в кресле, когда из колонок полилась мелодия Джимми Смита.

Я глядел на мелькающие за окном пейзажи Теннесси. Над нами возвышались Дымчатые горы, окруженные синеватой дымкой, благодаря которой они и получили свое название. Покрытые лесами склоны тянулись до самого горизонта. Спокойствие колышущегося зеленого океана резко контрастировало с суетой торговых точек вокруг. Пестрые забегаловки фаст-фуда, бары и магазины выстроились вдоль шоссе, небо над ними перечеркивали линии телеграфных и электрических проводов.

Лондон и Великобритания казались далекими. Приезд сюда помог мне разрешить ряд проблем. Я знал, что по возвращении мне придется принимать ряд тяжелых решений. Временный контракт с университетом в Лондоне закончился, пока я выздоравливал, и хотя мне давали постоянную ставку, я получил еще и предложение от ведущего университета Шотландии поработать на кафедре криминалистической антропологии. В Консультативно-исследовательском криминалистическом центре, многопрофильном агентстве, помогавшем полиции в розыске трупов, тоже намекали, что не прочь взять меня на работу. Все эти предложения были очень лестными, и мне следовало радоваться, но я не мог заставить себя воспринимать их с энтузиазмом. И надеялся, что приезд сюда изменит мое состояние.

Пока этого не случилось.

Вздохнув, я машинально потер шрам на ладони. Том глянул на меня.

— Ты как, в норме?

Я сжал руку, закрывая шрам.

— Вполне.

Он оставил мой ответ без комментариев.

— Сандвичи у меня в сумке на заднем сиденье. Вполне можем их разделить, пока едем. — Он криво усмехнулся. — Надеюсь, ты любишь пророщенные бобы.

По мере того как мы приближались к горам, пейзаж становился все более лесистым. Мы проехали через Пиджен-Форг, шумный городок, бары и рестораны которого выстроились вдоль дороги. Одна закусочная имитировала салун Дикого Запада, вплоть до пластмассовых бревен. Через несколько миль мы приехали в Гатлинбург, туристический город, нарядно-карнавальный и все же проигрывающий окружающему пейзажу. Город расположился у самого подножия гор, и хотя местные мотели и магазины привлекали внимание, они не могли соперничать с природным великолепием, возвышавшимся над ними.

Потом мы его миновали и оказались в другом мире. Крутые, поросшие густым лесом склоны окружили нас, погружая петляющую между ними дорогу в тень. Дымчатые горы, входящие в цепь Аппалачей, занимали восемьсот квадратных миль и обозначали границу между Теннесси и Северной Каролиной. Они были объявлены Национальным парком, хотя, глядя на них в окно машины, я подумал, что природе глубоко наплевать на такого рода решения. Это были дикие места, еще практически не тронутые человеком. Человек, приехавший сюда с перенаселенного острова вроде Великобритании, не мог не проникнуться почтением к эдакому величию.

Движение тут было куда менее оживленным. Скоро машин станет больше, но пока еще стояла весна и авто встречались крайне редко. Через несколько миль Том свернул на дорогу из гравия.

— Должно быть, уже недалеко. — Он глянул на дисплей навигатора, стоящий на приборной панели, затем посмотрел вперед. — А, вот и приехали.

На знаке у узенького проезда была надпись «Коттеджи Шредера, номера 3—14». Том свернул туда. Автоматическая коробка передач слегка возражала против езды вверх по склону. Я разглядел за деревьями крыши коттеджей, расположенных на весьма приличном расстоянии друг от друга.

Полицейские машины и автомобили без всяких опознавательных знаков, по моим предположениям, принадлежавшие БРТ, стояли на обочине. Когда мы подъехали, полицейский в форме, держа руку на кобуре, шагнул вперед, блокируя нам проезд.

Том остановился и открыл окно, но полицейский не дал ему и рта раскрыть.

— Сэр, вы не можете сюда проехать. Вам придется развернуться.

Говор у него был чисто южный, а вежливость сродни оружию — столь же неумолимая и твердая.

Том миролюбиво улыбнулся.

— Все в порядке. Не могли бы вы передать Дэну Гарднеру, что приехал Том Либерман?

Полицейский отошел чуть в сторону и заговорил по рации. Услышанный ответ явно его успокоил.

— Ладно, паркуйтесь тут, возле остальных.

Том так и сделал. Пока мы ставили машину, моя нервозность переросла в тревогу. Я говорил себе, что некоторое волнение вполне понятно: я все еще не совсем восстановился после выздоровления и не рассчитывал участвовать в настоящем расследовании убийства. Но я знал, что дело совсем не в этом.

— Ты уверен, что мое присутствие тут не создаст проблем? Мне бы не хотелось прищемить кому-нибудь хвост.

Тома это вроде бы нисколько не волновало.

— Не переживай. Если кто спросит — ты со мной.

Мы вылезли из машины. После города воздух тут казался чистым и свежим, насыщенным ароматами полевых цветов и запахом глины. Дневное солнце светило сквозь ветки, высвечивая набухшие почки, похожие на огромные изумруды. На такой высоте, да еще в тени деревьев, было довольно холодно, и от этого мужчина, идущий нам навстречу, выглядел странно: в костюме и при галстуке, но пиджак переброшен через руку, а голубая рубашка мокрая от пота. Лицо тоже потное и красное. Он пожал Тому руку.

— Спасибо, что приехал. Я не знал, вернулся ли ты из отпуска.

— Вернулся.

Том с Мэри приехали из Флориды буквально за неделю до моего прилета. И Том поведал мне, что никогда в жизни ему не было так скучно.

— Дэн, позволь тебе представить доктора Дэвида Хантера. Он приехал на станцию. Я ему сказал, что он может поехать со мной.

Это вовсе не прозвучало как вопрос.

Мужчина повернулся ко мне. Навскидку я дал ему хорошо за пятьдесят — его помятое усталое лицо покрывали морщины. Седеющие волосы коротко подстрижены, пробор словно проведен по линейке.

Он протянул руку. Рукопожатие достаточно крепкое, чтобы походить на вызов, ладонь сухая и мозолистая.

— Дэн Гарднер. Возглавляющий следствие специальный агент. Рад знакомству.

Я прикинул, что его звание равно примерно старшему следователю в Великобритании. Он говорил с явным гнусавым выговором уроженца Теннесси, но его спокойствие было обманчивым. Взгляд пристальный и оценивающий. Взвешивающий.

— Ну так что тут у вас? — спросил Том, залезая в багажник за кейсом.

— Дай-ка мне. — Я достал кейс. Шрам не шрам, но мне было куда проще тащить его, чем Тому. Для разнообразия он не стал возражать.

Агент БРТ двинулся по тропинке между деревьями.

— Труп в арендованном коттедже. Управляющий обнаружил его этим утром.

— Это точно убийство?

— О да.

Гарднер не стал вдаваться в подробности. Том с любопытством поглядел на него, но настаивать не стал.

— Идентифицирован?

— Обнаружен бумажник с кредитками и правами, но мы не можем с уверенностью сказать, принадлежат ли они жертве. Труп слишком сильно разложился, чтобы можно было сопоставить с фотографией.

— Вы установили, как долго он тут пролежал? — брякнул я не подумав.

Гарднер нахмурился, и я мысленно напомнил себе, что приехал сюда лишь помочь Тому.

— Я в общем-то надеялся, что это вы нам скажете, — ответил агент БРТ, хотя скорее Тому, чем мне. — Патологоанатом еще здесь, но он мало что может нам сказать.

— А кто патолог? Скотт? — уточнил Том.

— Нет. Хикс.

— А-а…

Интонация Тома была весьма многозначительной и вовсе не благосклонной. Но в данный момент меня куда больше заботило, что он начал слегка задыхаться, шагая по идущей вверх тропинке.

— Минутку, — сказал я. Поставив на землю кейс, я сделал вид, что завязываю шнурок. Гарднер явно не обрадовался задержке, но Том, облегченно вздохнув, устроил целый спектакль из протирания стекол очков. Он пристально уставился на мокрую от пота рубашку детектива.

— Надеюсь, ты не обидишься на вопрос, Дэн, но ты хорошо себя чувствуешь? Ты выглядишь… ну, слегка разгоряченным.

Гарднер глянул на свою мокрую рубашку, словно только что это заметил.

— Скажем так, там малость жарковато внутри. Сам увидишь.

Мы снова двинулись вперед. Тропинка выпрямилась, вывела нас на маленькую травянистую полянку между деревьями, по которой шла гравийная дорожка, обсаженная кустами. От нее отходили в сторону тропинки, шедшие к другим коттеджам, едва различимым среди деревьев. Тот, к которому мы направлялись, стоял в дальнем конце поляны, на весьма приличном расстоянии от остальных строений. Маленький, облицованный потемневшим деревом. Ведущую к дверям дорожку пересекала полицейская лента с яркой желтой надписью «Полицейский кордон. Не пересекать». А вокруг царила обычная для расследования суета.

Это было первое место преступления, на котором я присутствовал в США. Вроде бы оно ничем не отличалось от привычного, но все же имевшиеся небольшие отличия придавали картине слегка нереальный вид. Возле коттеджа стояла группа криминалистов БРТ в белых комбинезонах. Их лица были красными и потными, и они жадно пили воду из бутылок. Гарднер подвел нас к молодой женщине в элегантном деловом костюме, занятой беседой с толстым мужчиной, чья лысина сверкала как натертое маслом яйцо. Он был совершенно безволосым, даже брови и ресницы отсутствовали, и от этого походил одновременно и на младенца, и на рептилию.

Когда мы приблизились, он обернулся, и при виде Тома его узкие губы растянулись в улыбке.

— А я все думал, когда же ты появишься, Либерман.

— Я выехал сразу после звонка, Дональд, — ответил Том.

— Странно, что он тебе понадобился. Вонь от этого жмурика наверняка даже в Ноксвилле чувствуется.

Он рассмеялся, не обращая ни малейшего внимания на то, что никто, кроме него, не счел шутку смешной. Я предположил, что это, должно быть, Хикс, тот самый патологоанатом, о котором упоминал Гарднер. Разговаривавшая с ним молодая женщина была худощавой, с гибким мускулистым телом гимнастки. Она держалась с почти военной выправкой, что еще больше подчеркивали темно-синий пиджак с юбкой и коротко остриженные темные волосы. Никакой косметики, да она в ней и не нуждалась. Полные чувственные губы намекали на сексуальность, которую весь остальной ее вид будто старался заглушить.

Она окинула меня бесстрастным холодным, но оценивающим взглядом. Ее глаза на слегка загорелом лице словно сияли здоровьем.

— Том, это Диана Джейкобсен, — сказал Гарднер. — Она недавно пришла в Отдел расследований на месте преступления. Это ее первое дело по убийству, и я широко ей разрекламировал тебя и станцию, так что не подведи меня.

Женщина протянула руку, явно нисколько не тронутая попыткой Гарднера пошутить, и на теплую улыбку Тома весьма сдержанно улыбнулась в ответ. Я толком не понял, свойственна ли ей такая сдержанность вообще или она просто слишком уж старается выглядеть профессионалом.

Хикс досадливо скривил губы, глядя на Тома. Затем осознал, что я на него смотрю, и раздраженно дернул подбородком в мою сторону.

— Это еще кто?

Он говорил так, будто меня тут нет.

— Дэвид Хантер, — представился я, хотя вопрос был совершенно очевидно адресован не мне. Почему-то я точно знал, что протягивать руку не стоит.

— Дэвид временно работает с нами на станции. И любезно согласился мне помочь, — ответил Том.

«Работает с нами» было, мягко говоря, не совсем точной формулировкой, но я не стал оспаривать эту небольшую ложь.

— Англичанин? — воскликнул Хикс, уловив мой акцент.

Я почувствовал, что краснею, когда холодные глаза молодой женщины снова обратились на меня.

— Ты теперь стал туристов приводить, Гарднер?

Я знал, что мое присутствие может вызывать проблемы, как и присутствие иностранца на расследовании в Великобритании, но тем не менее поведение Хикса меня взбесило. Напомнив себе, что я гость Тома, я проглотил готовую сорваться с языка реплику. Гарднер тоже не выглядел довольным, выслушивая ответ Тома.

— Доктор Хантер находится здесь по моему приглашению. Он один из ведущих криминалистов-антропологов Великобритании.

Хикс недоверчиво фыркнул.

— Хочешь сказать, нам своих не хватает?

— Хочу сказать, что весьма ценю его опыт, — спокойно возразил Том. — А теперь, коль уж мы здесь, я бы хотел приступить к делу.

Хикс пожал плечами и с преувеличенной вежливостью ответил:

— Милости прошу. И уж поверь, я охотно уступаю тебе место.

Развернувшись, он направился к припаркованным машинам. А мы с Томом, оставив обоих агентов БРТ снаружи, двинулись к складному столику, где лежали одноразовые комбинезоны, перчатки, маски и бахилы. Я подождал, пока мы не окажемся за пределами слышимости.

— Том, послушай, может, это и не такая уж хорошая идея. Я могу подождать в машине.

Он улыбнулся.

— Не обращай на Хикса внимания. Он работает в морге Медицинского центра университета Теннесси, так что мы с ним периодически пересекаемся. И он терпеть не может полагаться на нас в подобных ситуациях. Отчасти это профессиональная ревность, но в основном потому, что он просто козел.

Я понимал, что Том пытается меня успокоить, но все равно мне было как-то неловко. Я давно привык осматривать тело на месте преступления, но сейчас прекрасно отдавал себе отчет, что в данной конкретной ситуации я чужой.

— Ну, не знаю… — начал я.

— Нет никаких проблем, Дэвид. И ты оказываешь мне услугу. Честное слово.

Я решил не настаивать, но сомнения все же оставались. Я знал, что должен быть признателен Тому: мало кому из английских криминалистов подворачивалась возможность поработать на месте преступления в Соединенных Штатах, — но по какой-то причине нервничал куда больше обычного. Я даже в общем-то не обижался на Хикса за его враждебность. Доводилось сталкиваться с куда худшими проявлениями. Нет, все дело во мне самом. За последние месяцы в какой-то момент я словно утратил вместе со всем прочим и уверенность в себе.

Давай соберись. Ты не можешь подвести Тома.

Пока мы облачались в комбинезоны, к столику подошел Гарднер.

— Вам лучше сперва раздеться до трусов. Там очень жарко.

— Я не раздевался на публике со школьных времен, — фыркнул Том. — И не собираюсь начинать.

Гарднер отмахнулся от какого-то насекомого, жужжавшего у него перед лицом.

— Ладно, только потом не говори, что я не предупреждал.

Я не страдал от избытка скромности, как Том, но тем не менее последовал его примеру. Я и без того чувствовал себя неловко, чтобы еще раздеваться до подштанников на глазах у всех. К тому же сейчас только весна и солнце уже клонилось к закату. Насколько жарко может быть в коттедже?

Гарднер порылся в коробках, выудил баночку с ментоловой мазью, жирно намазал под носом и протянул банку Тому.

— Тебе понадобится.

— Нет, спасибо, — отказался Том. — Мой нюх уже не тот.

Гарднер молча протянул баночку мне. Обычно я тоже этим не пользовался. Как и Том, я был отлично знаком с запахом разложения, а проведя всю неделю на «трупоферме», и совсем к нему привык. Но все же взял баночку и смазал пахучей мазью над верхней губой. Глаза тут же заслезились от резких испарений. Я вдохнул поглубже, стараясь успокоить натянутые нервы.

Да что с тобой, к черту, происходит?! Ведешь себя так, словно в первый раз.

Солнце грело мне спину, пока я ждал Тома. Клонившееся к закату, оно скользило по верхушкам деревьев на своем пути к горизонту, предрекая скорое наступление вечера. Оно снова взойдет завтра утром вне зависимости от того, что тут произошло, напомнил я себе.

Том закончил застегивать комбинезон и жизнерадостно улыбнулся.

— Ну, давайте глянем, что у нас тут.

Натягивая латексные перчатки, мы направились ко входу в коттедж.

 

3

Двери коттеджа были закрыты. Гарднер чуть задержался. Свой пиджак он положил на столик с комбинезонами, натянул бахилы и перчатки, а потом и хирургическую маску. Я видел, как он набрал в грудь побольше воздуха, прежде чем открыть дверь в коттедж и впустить нас внутрь.

Мне доводилось видеть самые разные трупы. Я знаю, как пахнет смерть на разных стадиях разложения, даже умею различать стадии по запаху. Мне попадались тела, сгоревшие до костей, превратившиеся в мыльную массу от воздействия воды. Все это малоприятно, но является непременной составляющей моей работы, и я полагал, что давно ко всему привык.

Но такого, как здесь, я сроду не встречал. Вонь стояла такая густая, что, казалось, ее можно пощупать. Тошнотворный сладковатый запах разлагающейся плоти был настолько концентрированный, что пробивался сквозь ментол у меня под носом с такой легкостью, словно я ничем и не мазал. В коттедже роились тучи мух, жизнерадостно жужжа вокруг нас, но они казались сущей ерундой по сравнению с царившей тут жарой.

Внутри коттеджа было как в сауне.

— Бог ты мой… — поморщился Том.

Мы оказались в небольшом, скудно обставленном помещении. Работающие тут криминалисты на секунду оторвались от своих занятий, чтобы поглядеть на нас. Закрытые ранее занавески раздвинули, чтобы впустить сюда дневной свет через окна, расположенные по обе стороны от двери. Покрашенные черной краской доски пола были прикрыты ткаными ковриками. Над камином на одной стене висела пара пыльных оленьих рогов, возле другой находились металлическая раковина, плита и холодильник. Остальные предметы — телевизор, софа и кресла — были небрежно сдвинуты в сторону, освобождая центр комнаты, где оставался только небольшой обеденный стол.

На котором и было тело.

Обнаженное, лежащее навзничь, руки и ноги свисали по краям стола. Раздувшийся от газов торс походил на раскрытую битком набитую спортивную сумку. С него на пол сыпались личинки, и их было так много, что копошащаяся масса походила на кипящее молоко. Рядом со столом находился электрообогреватель, и все три его лампы светились желтым светом. У меня на глазах одна личинка упала прямо на них и мгновенно превратилась в дым.

Дополнял картину стул со спинкой, стоявший у головы жертвы. Это выглядело вполне невинно, если не задумываться, для чего он там, собственно, поставлен.

Кто-то хотел хорошенько рассмотреть результат своего деяния.

Наша группа так и застыла в дверях. Даже Том казался ошарашенным.

— Мы все оставили в том же состоянии, как и нашли, — пояснил Гарднер. — Подумали, что ты сам захочешь измерить температуру в помещении.

В моих глазах он сразу вырос на пару пунктов. Температура — очень важный фактор для определения времени, прошедшего с момента смерти, но мало кто из следователей, с которыми мне доводилось иметь дело, вспомнил бы об этом. Хотя в данном случае я бы предпочел, чтобы Гарднер оказался менее скрупулезным. Сочетание жары и вони было просто невыносимым.

Том рассеянно кивнул, он уже полностью сосредоточился на трупе.

— Поможешь, Дэвид?

Я поставил кейс на чистое место на полу и раскрыл его. Том носил с собой практически то же оборудование, что и несколько лет назад, когда мы познакомились. Все далеко не новое и аккуратно разложено по местам. Но, будучи в душе консерватором, он все же признавал пользу новых технологий. Том сохранил свой старый ртутный термометр, элегантное творение инженерной мысли из стекла и металла, но рядом лежал вполне современный цифровой. Я включил его, на дисплее замелькали цифры.

— Сколько вы тут еще пробудете? — спросил Том у Гарднера, покосившись на работающие в комнате фигуры в белых комбинезонах.

— Еще некоторое время. Тут слишком жарко, чтобы задерживаться надолго. У меня один агент уже сознание потерял.

Том склонился над трупом, тщательно обойдя кровавые пятна на полу. Он поправил очки.

— Температуру измерил, Дэвид?

Я глянул на дисплей. Меня уже начал заливать пот.

— Сорок три и пять.

— Теперь уже можно выключить этот чертов обогреватель? — спросил один из криминалистов, здоровенный мужик с пивным брюхом, обтянутым комбинезоном. Видимая за маской часть его физиономии была красной и потной.

Я глянул на Тома. Тот кивнул.

— Окна тоже можно открыть. Свежий воздух тут не помешает.

— Слава тебе Господи, — выдохнул здоровяк, выключая обогреватель. Как только лампы потускнели, он тут же раскрыл все окна настежь. Свежий воздух полился в коттедж, и раздались облегченные вздохи присутствующих.

Я подошел к Тому, внимательно рассматривающему тело.

Гарднер нисколько не преувеличивал: убийство, вне всякого сомнения. Конечности жертвы, свисавшие по сторонам стола, были привязаны к ножкам клейкой лентой. Кожа натянута как на барабане и приобрела цвет старой дубленой, что усложняло определение этнической принадлежности. Светлая кожа после смерти темнеет, а темная, наоборот, зачастую светлеет, смешивая цвет и расу. Куда более очевидными были разрезы. Конечно, кожа трескается, когда тело начинает разлагаться и его распирают газы, но эти разрезы явно не были естественного происхождения. Высохшая кровь заляпала стол вокруг тела и коврик на полу. И лилась она из открытой раны, может быть, даже не одной, из чего следовал вывод, что как минимум некоторые травмы эпидермиса произошли, когда жертва была еще жива. Этим же объясняется и огромное количество личинок падальной мухи, поскольку эти мухи откладывают личинки в каждое отверстие, которое найдут.

Но даже с учетом всего этого я не припоминал, чтобы прежде видел такое количество личинок с одного тела. Рядом с трупом аммиачный запах был почти невыносим. Личинки заполонили глаза, нос, рот и гениталии, так что даже пол жертвы невозможно было определить.

Я поймал себя на том, что слежу глазами за тем, как они копошатся в дырке на животе, отчего кожа вокруг шевелилась как живая. И невольно прижал рукой свой собственный шрам.

— Дэвид? Ты в норме? — тихо спросил Том.

Я с трудом оторвал глаза от трупа.

— Да.

И начал доставать из кейса баночки для образцов.

Я ощутил на себе его взгляд. Но Том не стал продолжать тему и повернулся к Гарднеру.

— И что нам известно?

— Негусто. — Голос Гарднера приглушала маска. — Тот, кто это сотворил, очень методичен. Никаких следов в крови — значит, убийца тщательно следил, куда ставит ноги. Коттедж был арендован в прошлый четверг неким Терри Лумисом. Никакого описания. Резервирование и оплата по кредитке сделаны по телефону. Голос мужской, акцент местный, и этот малый попросил, чтобы ключи оставили под ковриком у двери коттеджа. Сказал, что приедет поздно.

— Удобно, — сказал Том.

— Очень. Похоже, они тут не очень-то озабочены бюрократией, лишь бы бабки платили. Аренда коттеджа закончилась сегодня утром, и когда ключи не вернули, управляющий пришел, чтобы все проверить и убедиться, что ничего не пропало. Местечко такое, как видишь, что его беспокойство вполне понятно. — Он окинул взглядом ветхий коттедж.

Но Том пропустил эту реплику мимо ушей.

— Коттедж был арендован только с прошлого четверга? — уточнил он. — Ты уверен?

— Так сказал управляющий. Дата совпадает с датой регистрации заявки и оплаты по кредитке.

— Не может такого быть, — нахмурился Том. — Это же всего пять дней назад.

Я думал о том же. Разложение зашло слишком далеко для столь короткого промежутка времени. Плоть уже приобрела творожистую консистенцию, начался процесс брожения и разложения, и потемневшая кожа сползала с нее как мятый костюм. Конечно, электрообогреватель мог ускорить процессы до определенной степени, но это не объясняло наличия огромного количества личинок. Даже в разгар летней жары и во влажном климате Теннесси требуется не меньше семи дней, чтобы разложение дошло до такой стадии.

— Когда его нашли, двери и окна были закрыты? — машинально спросил я Гарднера. Не тот случай, чтобы продолжать молчать.

Тот недовольно поджал губы, но все же ответил:

— Закрыты, заперты и занавешены.

Я отмахнулся от вьющихся перед лицом мух. Несмотря на свой немалый опыт, я так и не смог к ним привыкнуть.

— Слишком много насекомых для закрытого помещения, — сказал я Тому.

Он кивнул. Пинцетом аккуратно снял личинку с трупа и поднес к свету, чтобы рассмотреть.

— Что скажешь?

Я пригляделся. У личинок мух три стадии развития, называемые возрастными, за которые личинки постепенно увеличиваются в размере.

— Третья стадия, — сказал я. Это означало, что личинке как минимум шесть дней, а может, и больше.

Том кивнул, бросив личинку в маленькую баночку с формальдегидом.

— А некоторые уже начали окукливаться. Значит, смерть наступила шесть или семь дней назад.

— Но никак не пять, — добавил я. Рука невольно опять потянулась к шраму, но я удержался. Давай же, соберись! Я заставил себя сосредоточиться на том, на что смотрю. — Полагаю, его убили где-то в другом месте и привезли сюда уже мертвым.

Том поколебался. Я заметил, как двое криминалистов переглянулись, и мгновенно осознал свою ошибку. Лицо вспыхнуло. Ох и дураак…

— Нет необходимости привязывать руки и ноги к столу, если жертва уже мертва, — проговорил здоровенный криминалист, странно на меня поглядев.

— Ну, может, в Англии трупы поживей, чем у нас тут, — невозмутимо изрек Гарднер.

Раздались смешки. Я чувствовал, как горит лицо, но ничего не мог сделать, чтобы исправить ситуацию. Идиот. Да что с тобой такое?!

Том невозмутимо завинтил крышку баночки.

— По-твоему, этот Лумис убийца или жертва? — спросил он Гарднера.

— Ну, в найденном тут портмоне обнаружили права и кредитки Лумиса. И более шестидесяти долларов наличных. Мы проверили. Тридцать шесть лет, белый, страховой агент в Ноксвилле. Не женат, живет один, отсутствует на работе несколько дней.

Дверь коттеджа распахнулась, и вошла Джейкобсен. Как и Гарднер, она надела перчатки и бахилы, но даже в таком виде умудрялась выглядеть элегантно. Маску она надевать не стала, и когда подошла и встала рядом со старшим агентом, ее лицо было бледным.

— Значит, если только убийца не забронировал коттедж под собственным именем и предусмотрительно забыл тут свое удостоверение личности, можно предположить, что этот покойник либо Лумис, либо какой-то другой неизвестный мужчина, — сказал Том.

— Примерно так, — ответил Гарднер и замолчал при виде появившегося в дверях очередного агента.

— Сэр, вас там спрашивают.

— Сейчас вернусь, — бросил Гарднер Тому и вышел наружу.

Джейкобсен осталась в коттедже. Лицо ее было по-прежнему бледным, а руки она крепко сжимала на животе, словно стараясь удержать малейшие проявления слабости.

— Откуда вы знаете, что это мужчина? — поинтересовалась она. Глаза ее при этом машинально устремились на личинки, копошащиеся в области паха жертвы, но она быстро отвела взгляд в сторону. — Я не вижу ничего, что позволило бы сделать такой вывод.

Ее акцент был не таким ярко выраженным, как мне доводилось слышать, но все же достаточно явно свидетельствовал, что она местная уроженка. Я покосился на Тома, но тот сосредоточился на трупе. Или делал вид.

— Ну, помимо роста… — начал я.

— Не все женщины низкорослые.

— Безусловно, но таких высоких не много. Но даже у такой рослой женщины строение костей было бы тоньше, особенно черепа. Это…

— Я знаю, что такое череп.

Господи, да она сварливая.

— Я хотел сказать, что, как правило, это отличный индикатор пола жертвы, — договорил я.

Она упрямо вздернула подбородок, но больше ничего не сказала. Том выпрямился, закончив изучение разверстого рта трупа.

— Дэвид, взгляни-ка на это.

Он отодвинулся, уступая мне место. Большая часть мягких тканей на лице уже исчезла. В глазных и носовой впадинах кишели личинки. Зубы были почти все на виду, и обычно желтовато-белый дентин имел явно выраженный красноватый оттенок.

— Розовые зубы, — прокомментировал я.

— Доводилось видеть такое прежде? — спросил Том.

— Пару раз.

Но не часто. И не в такой ситуации.

Джейкобсен внимательно слушала.

— Розовые зубы?

— Такое случается, когда гемоглобин вынужденно поступает в дентин, — пояснил я. — И придает зубам под эмалью розоватый оттенок. Такое иногда можно увидеть у утопленников, пробывших некоторое время в воде, поскольку голова обычно уходит вниз.

— Почему-то мне кажется, что в данном случае мы имеем дело не с утопленником, — заметил вернувшийся в коттедж Гарднер.

С ним пришел еще один человек. Новоприбывший тоже облачился в бахилы и перчатки, но почему-то я понял, что он не очередной полицейский или агент БРТ. Лет сорока пяти, не то чтобы пухлый, но лощеный и упитанный. В слаксах и легкой замшевой куртке, голубой рубашке. Щетина на круглых щеках заметная, но не настолько длинная, чтобы называться бородой.

Но обманчиво небрежный вид был слишком уж продуман, словно мужчина копировал стиль с изысканных моделей в журнале мод. Одежда хорошо пошитая и дорогая, рубашка расстегнута на одну пуговицу ниже, чем надо. А якобы небрежная щетина и прическа чуть более аккуратные, чем следовало бы, и это выдавало тщательный уход.

Вошедший излучал самоуверенность. Его улыбка ничуть не изменилась, пока он рассматривал привязанный к столу труп.

Гарднер снял маску. Возможно, из уважения к новоприбывшему, не потрудившемуся ее надеть.

— Профессор Ирвинг, если не ошибаюсь, вам не доводилось еще встречаться с Томом Либерманом?

Мужчина улыбнулся Тому.

— Нет, боюсь, наши пути ранее не пересекались. Надеюсь, вы меня простите, что не протягиваю руки. — Он театральным жестом поднял руки в перчатках.

— Профессор Ирвинг — профайлер, работавший с БРТ в ходе ряда расследований, — объяснил Гарднер. — Нам нужен психологический портрет убийцы в этом деле.

Ирвинг скромно ухмыльнулся.

— Вообще-то я предпочитаю называться бихевиористом. Но не стану пререкаться из-за этого.

Ты только что это сделал. Я мысленно велел себе не срывать на нем свое настроение.

Том был сама вежливость, но в его улыбке мне почудился некоторый холодок.

— Приятно познакомиться, профессор Ирвинг. Это мой друг и коллега доктор Хантер, — добавил он, исправляя оплошность Гарднера.

Ирвинг вполне учтиво кивнул мне, но было совершенно очевидно, что на его радаре меня нет. Все его внимание уже обратилось на Джейкобсен, улыбка стала еще шире.

— Кажется, я не расслышал ваше имя?

— Диана Джейкобсен. — Она казалась чуть ли не взволнованной; выказанное доселе хладнокровие грозило вот-вот рухнуть, когда она шагнула вперед. — Очень приятно с вами познакомиться, профессор Ирвинг. Я читала многие ваши работы.

Ирвинг расплылся в совсем уже широченной улыбке. И я невольно отметил, насколько неестественно белые и ровные у него зубы.

— Надеюсь, вам понравилось. И пожалуйста, зовите меня Алекс.

— Диана специализировалась в области психологии, прежде чем прийти к нам в БРТ, — сообщил Гарднер.

Брови профайлера поползли вверх.

— Правда? Ну тогда мне придется удвоить осторожность, чтобы не обмишуриться. — Конечно, он не потрепал ее по щеке, но впечатление было именно таким. Он повернулся к трупу, и улыбку сменила брезгливая гримаса.

— Он знавал деньки и получше, а? Можно еще ментоловой мази, пожалуйста?

Просьба не была обращена к кому-то конкретно. После короткой паузы женщина из команды криминалистов нехотя направилась на улицу за мазью. Потирая пальцы, Ирвинг молча слушал Гарднера, вводящего его в курс дела. Когда женщина-криминалист вернулась, профайлер, не поблагодарив, взял мазь, мазнул себе под носом и отдал баночку обратно.

Женщина сперва поглядела на баночку, потом все же взяла.

— Всегда пожалуйста.

Если Ирвинг и заметил сарказм, то вида не подал. Том, доставая из сумки очередную баночку для образцов, весело глянул на меня, затем снова повернулся к телу.

— Я бы предпочел, чтобы вы подождали, пока я закончу, если не возражаете.

Говоря эти слова, Ирвинг даже не поглядел на Тома, будто считал само собой разумеющимся, что все присутствующие станут выполнять его пожелания. Я заметил, как в глазах Тома мелькнуло раздражение, и на миг подумал, что он возразит. Но не успел Том и рта раскрыть, как его лицо вдруг передернулось в гримасе. Все произошло так быстро, что я бы мог подумать, что мне это привиделось, кабы не его внезапная бледность.

— Думаю, мне надо глотнуть свежего воздуха. Тут чертовски жарко.

Он неуверенно двинулся к дверям. Я шагнул было за ним, но Том, качнув головой, остановил меня:

— Тебе не стоит уходить. Можешь начать фотографировать, как только профессор Ирвинг закончит. Я просто выйду попью водички.

— В холодильнике у столов бутылки с ледяной водой, — сказал ему Гарднер.

Я с тревогой смотрел Тому вслед, но было совершенно ясно, что он не хочет привлекать внимание. Судя по всему, больше никто не заметил, что с ним что-то не так. Он стоял ко всем спиной, кроме меня и Ирвинга, а профайлер ни на что не обращал внимания. Ирвинг, потирая подбородок, слушал продолжавшего пояснения Гарднера, внимательно глядя на лежащего на столе мертвого мужчину. Когда агент БРТ закончил, профайлер не проронил ни слова и не шелохнулся. Вся его поза выражала глубокое раздумье. Определяющее слово — поза. Я мысленно велел себе быть поснисходительней.

— Вы, конечно, понимаете, что имеете дело с серийным убийцей? — изрек профайлер, наконец очнувшись.

Гарднер казался смущенным.

— Мы пока в этом не уверены.

Ирвинг снисходительно улыбнулся.

— О, думаю, можно быть вполне уверенными. Посмотрите, как лежит тело. Его специально выложили для нас. Голый, привязанный и скорее всего подвергшийся пыткам, а потом оставленный лежать лицом вверх. Нет никаких признаков сожаления или раскаяния, никаких попыток закрыть жертве глаза или перевернуть лицом вниз. В этой мизансцене все буквально кричит о расчете и наслаждении действом. Ему нравилось то, что он делал с жертвой. Вот почему он хотел, чтобы вы это увидели.

Гарднер воспринял новость со смирением. Должно быть, он и сам все это понимал.

— Значит, убийца — мужчина?

— Безусловно. — Ирвинг хохотнул, будто Гарднер сказал что-то смешное. — Помимо всего прочего, убитый был явно сильным человеком. Думаете, женщина способна сотворить такое?

Ты себе не представляешь, на что способны некоторые женщины. Я почувствовал, как дернулся шрам на животе.

— Мы тут видим просто фантастическую самонадеянность, — продолжил Ирвинг. — Убийца наверняка знал, что тело найдут, когда истечет срок аренды. Господи, да он даже оставил бумажник, чтобы вы могли идентифицировать жертву. Нет, это не единичный случай. Наш мальчик только начал.

Похоже, такая перспектива профайлеру нравилась.

— Может быть, бумажник не принадлежит жертве, — без особого воодушевления возразил Гарднер.

— Не согласен. Убийца слишком аккуратен, чтобы забыть тут свой собственный бумажник. Готов поспорить, что он даже лично арендовал этот коттедж. Он не случайно зашел и вдруг решил убить любого, кто здесь окажется. Это все слишком хорошо спланировано, слишком хорошо организовано. Нет, он арендовал коттедж на имя жертвы, а потом уже привез ее сюда. Чудненькое изолированное местечко, наверняка заранее присмотренное, где он мог мучить жертву в свое удовольствие.

— Почему вы так уверены, что жертву мучили? — спросила Джейкобсен. Она впервые раскрыла рот с того момента, как Ирвинг поставил ее на место.

Профайлер, казалось, наслаждался собой.

— А зачем еще привязывать жертву к столу? Он не просто привязан, он распят. Убийца хотел растянуть удовольствие, насладиться сполна. Думаю, вряд ли можно найти следы спермы или сексуального насилия?

Я не сразу сообразил, что вопрос адресован мне.

— Да, на такой стадии разложения это невозможно.

— Жаль. — Это прозвучало так, будто он не получил приглашение на прием. — И тем не менее, судя по количеству крови на полу, совершенно очевидно, что раны жертве нанесены еще при жизни. И я считаю, что обезображивание половых органов тоже имеет огромное значение.

— Не обязательно, — машинально заговорил я. — Падальные мухи откладывают личинки во все отверстия, включая половые органы. И наличие личинок вовсе не означает, что там была рана. Нужно провести полное обследование, чтобы это точно определить.

— Неужели? — Улыбка Ирвинга увяла. — Но вы ведь допускаете, что кровь откуда-то шла? Или эта грязь под столом — просто разлитый кофе?

— Я просто указал на то, что… — начал я, но Ирвинг уже не слушал.

Я сердито замолк, когда он повернулся к Гарднеру и Джейкобсен.

— Как я уже говорил, мы тут имеем связанную и нагую жертву, которую привязали к столу и скорее всего изувечили. Вопрос лишь в том, нанесены ли раны в припадке посткоитальной ярости или из-за сексуальной неудовлетворенности. Иными словами, раны были нанесены из-за того, что у него встал или, наоборот, не встал.

Эти слова были встречены молчанием. Даже команда криминалистов прекратила свою работу, чтобы послушать.

— Вы считаете, что тут сексуальный мотив? — через некоторое время спросила Джейкобсен.

Ирвинг изобразил удивление. Я ощутил, как моя неприязнь к нему еще немного возросла.

— Извините, но я полагал, это очевидно, исходя из того, что жертва обнажена. Вот почему раны так важны. Мы имеем дело с человеком, который либо отрицает свою сексуальность, либо питает к ней отвращение и выплескивает отвращение к себе на своих жертв. Как бы то ни было, он не является открытым гомосексуалистом. Он может быть женат, являться столпом общества. Быть может, это кто-то, кто любит хвастаться сексуальными победами над женщинами. Это убийство совершил человек, ненавидящий свою сущность, он сублимирует самоотвращение в агрессию по отношению к своим жертвам.

Лицо Джейкобсен оставалось бесстрастным.

— Мне показалось, вы сказали, что убийца гордится тем, что он сделал? Что нет никаких признаков раскаяния или сожаления?

— Да, в том, что касается непосредственно убийства. Тут он бьет себя в грудь, пытаясь убедить всех — включая и себя самого, — насколько он великий и могучий. Но причина, по которой он это делает, совсем иная. Это то, чего он стыдится.

— Могут быть и другие объяснения тому, что жертва обнажена, — заявила Джейкобсен. — Это может быть способ унижения или способ контролировать жертву.

— Как бы то ни было, контроль всегда сводится к сексу, — улыбнулся Ирвинг, но его улыбка стала слегка натянутой. — Серийные убийцы — геи встречаются редко, но все же они есть. И судя по тому, что я тут вижу, мы, вполне вероятно, можем иметь дело именно с таким субъектом.

Но Джейкобсен явно не собиралась сдаваться.

— Мы недостаточно знаем мотивы убийцы, чтобы…

— Простите, но у вас большой опыт в расследовании дел серийных убийц? — Улыбка Ирвинга стала ледяной.

— Нет, но…

— Ну тогда вы, может быть, избавите меня от популярной психологии?

Теперь даже намека на улыбку не наблюдалось. Джейкобсен не отреагировала, но появившиеся на щеках красные пятна ее выдали. Я ей посочувствовал.

Ошибалась она или нет, но такого обращения она не заслуживала.

Воцарилось неловкое молчание. Его нарушил Гарднер.

— Так что насчет жертвы? Как по-вашему, убийца мог быть с ним знаком?

— Может, да, а может, нет. — Ирвинг, казалось, утратил всякий интерес. Он теребил воротник рубашки, круглая физиономия покраснела и вспотела. В коттедже стало попрохладней, после того как открыли окна, но жара тут еще царила удушающая. — У меня все. Мне понадобятся еще отчеты криминалистов и фотографии, ну и вся прочая информация о жертве, которую вы получите.

Он обернулся к Джейкобсен с обаятельной, как он, по-моему, считал, улыбкой.

— Надеюсь, вы не обиделись на некоторое расхождение во мнениях. Быть может, мы сможем как-нибудь за рюмочкой продолжить эту беседу.

Джейкобсен ничего ему не ответила, но, судя по тому, каким взглядом его одарила, я б на его месте не особо раскатывал губу. Профайлер зря тратил время, если пытался ее обаять.

Как только Ирвинг ушел, обстановка в коттедже стала менее накаленной. Я достал из кейса Тома фотоаппарат. Наше основное правило — всегда самим делать снимки трупа независимо от того, фотографировал на месте преступления еще кто-нибудь или нет. Но не успел я начать съемку, как раздался громкий голос одного из криминалистов:

— По-моему, я тут кое-что обнаружил.

Говорил тот самый здоровяк. Он стоял на коленях возле софы, пытаясь что-то достать из-под нее. Он вытащил оттуда маленький серый цилиндрик, с поразительной осторожностью сжимая его пальцами в перчатке.

— Что это? — подошел к нему Гарднер.

— Похоже на кассету от пленки, — ответил тот, отдуваясь. — Для тридцатипятимиллиметровой камеры. Должно быть, закатилась туда.

Я поглядел на фотоаппарат у себя в руке. Цифровой, каким обычно фотографируют нынче большинство экспертов-криминалистов.

— Неужели кто-то еще пользуется пленкой? — удивилась женщина-криминалист. Та самая, что принесла Ирвингу ментоловую мазь.

— Только самые упертые и пуристы, — ответил здоровяк. — Мой двоюродный брат на нее молится.

— Он тоже занимается гламурной фотографией, как и ты, Джерри? — поинтересовалась женщина, вызвав всеобщий смех.

Но Гарднер даже бровью не повел.

— Внутри есть что-нибудь?

Здоровенный агент открыл крышечку.

— Нет, пусто. Хотя погоди-ка…

Он поднес сверкающий цилиндрик к свету и, прищурившись, посмотрел на его поверхность.

— Ну? — поторопил его Гарднер.

Я даже под маской увидел, как агент Джерри ухмыляется. Он потряс кассету.

— Фотографий предложить не могу. Тебя устроит вместо этого отличный четкий отпечаток пальца?

Когда мы с Томом выехали обратно в Ноксвилл, солнце уже садилось. Дорога вилась вдоль крутых, поросших деревьями склонов, закрывающих последние солнечные лучи, поэтому было темно, хотя небо над головой все еще оставалось голубым. Когда Том включил фары, нас внезапно окутала ночь.

— Что-то ты тихий, — заметил он через некоторое время.

— Просто задумался.

— Я так и понял.

Когда Том вернулся назад в коттедж, я с облегчением увидел, что он выглядит гораздо лучше. Оставшуюся работу проделали довольно спокойно. Мы сфотографировали тело и зарисовали его положение, затем взяли образцы тканей. Проанализировав аминокислоты и жировые кислоты, образующиеся при разрушении клеток, мы сможем определить время смерти с точностью до двенадцати часов. На данный момент все указывало на то, что жертва мертва как минимум шесть дней, а скорее всего даже семь. Однако, по словам Гарднера, коттедж был занят только пять дней. Что-то было не так, и хотя я потерял уверенность в собственных способностях, в одном я был уверен точно.

Природа не лжет.

Я сообразил, что Том ждет ответа.

— Я не очень-то блеснул сегодня, а?

— Не будь таким требовательным к себе. Все могут ошибиться.

— Но не до такой же степени. Я выставил себя дилетантом. Не подумал.

— Да ладно тебе, Дэвид. Ерунда это. К тому же ты, возможно, и прав. Что-то не так со временем смерти. Возможно, он был уже мертв, когда его притащили в коттедж. А тело привязали к столу, чтобы все выглядело так, будто его тут и убили.

Как бы мне ни хотелось в это верить, я с трудом мог себе такое представить.

— Тогда получается, все место преступления — сплошная постановка, включая кровь на полу. А любой, у кого хватает мозгов состряпать что-то столь убедительное, не может не понимать, что долго нас дурить не получится. Так чего ради вообще заморачиваться?

На это Тому ответить было нечего. Дорога вилась между молчаливыми стенами деревьев, ветки мелькали в свете фар.

— Как тебе теория Ирвинга? — после некоторого молчания поинтересовался Том.

— Ты имеешь в виду, что это начало серии или насчет сексуальной подоплеки?

— Обе.

— Возможно, он прав в том, что это серийный убийца, — сказал я. Большинство убийц стараются скрыть свои преступления, спрятать тела жертв, а не выставлять их напоказ. А тут явно совершенно другой тип убийцы, с другими планами.

— А остальное?

— Не знаю. Уверен, Ирвинг знает свое дело, но… — Я пожал плечами. — Я бы сказал, что он несколько торопится с выводами. У меня сложилось впечатление, что он скорее видит то, что хочет видеть, а не то, что есть на самом деле.

— Люди, не понимающие, что мы делаем, могу подумать то же и о нас.

— По крайней мере то, что делаем мы, базируется на твердых уликах. А Ирвинг, как мне кажется, выдвигает слишком много предположений.

— Хочешь сказать, что никогда не прислушиваешься к своей интуиции?

— Может, и прислушиваюсь, но не позволяю ей довлеть над фактами. Ты тоже, кстати.

Том улыбнулся.

— Помнится мне, была у нас с тобой уже дискуссия на эту тему в свое время. И конечно же, я не утверждаю, что нам следует во всем полагаться на интуицию. Но если пользоваться ею с умом, она свою службу сослужит. Мозг — весьма таинственный орган. И иногда он подспудно выстраивает цепочки. У тебя хорошая интуиция, Дэвид. И тебе следует научиться получше к ней прислушиваться.

После того как я так лихо сел в лужу там, в коттедже, только этого мне и не хватало. Но я не собирался развивать тему, касающуюся меня лично.

— Подход Ирвинга к проблеме был вообще субъективен. Ему слишком нравилась идея, что убийца — скрытый гей, то есть нечто редкое и сенсационное. У меня сложилось впечатление, что он уже планирует свою следующую статью.

Том рассмеялся.

— Скорее книгу. Его книжки входили в список бестселлеров пару лет назад, и с тех пор он охотно сотрудничает с любой телевизионной компанией, согласной заплатить гонорар. Этот человек — бессовестный саморекламщик, но, надо отдать ему должное, у него есть и достижения.

— И готов поспорить, только о них все и слышали.

Том покосился на меня. В его очках отразился свет фар.

— Что-то ты циничен в последнее время.

— Просто устал. Не обращай внимания.

Том снова стал смотреть на дорогу. Я буквально кожей ощутил, каким будет следующий вопрос.

— Конечно, это не мое дело, но что случилось с той девушкой, с которой ты встречался? Дженни, кажется? Я не хотел об этом раньше говорить, но…

— Все кончено.

Была в этих словах некая жуткая завершенность, которая, казалось, не очень подходила ко мне и Дженни.

— Из-за того, что с тобой произошло?

— Отчасти.

Это и кое-что другое. Потому что у тебя на первом месте работа. Потому что тебя чуть не убили. Потому что она больше не хотела сидеть дома, думая, не случится ли это со мной снова.

— Мне очень жаль, — сказал Том.

Я кивнул, упорно глядя перед собой. Мне тоже.

Он щелкнул тумблером поворотника, сворачивая на другую дорогу. Еще более темную, чем предыдущая.

— Так когда у тебя начались проблемы с сердцем? — поинтересовался я.

Том пару мгновений молчал, затем фыркнул.

— Постоянно забываю об этом твоем медицинском образовании.

— Так что это? Стенокардия?

— Ну, так они говорят. Но я в порядке, ничего серьезного.

Нынче днем мне это показалось очень даже серьезным. Я припомнил, как часто с момента приезда сюда видел, что Том останавливается, чтобы отдышаться. Мне следовало раньше сообразить. И не будь я так зациклен на собственных проблемах, возможно, и сообразил бы.

— Тебе следует быть поосторожней, а не скакать по горным склонам, — сказал я.

— Я не собираюсь с собой нянчиться, — раздраженно ответил Том. — Я принимаю лекарства, все под контролем.

Я ему не поверил, но знал, когда надо отступиться. Некоторое время мы молчали, оба отлично осознавая невысказанное. Машину осветили яркие огни передних фар едущего позади автомобиля.

— Так как насчет того, чтобы помочь мне завтра с осмотром? — спросил Том.

Труп должны были доставить в морг медицинского центра университета Теннесси в Ноксвилле. Поскольку о визуальной идентификации не могло быть и речи, приоритетной задачей было установление личности жертвы. Центр криминалистической антропологии имел собственные лаборатории, почему-то расположенные на спортивном стадионе «Нейланд» в Ноксвилле. Но они были скорее исследовательским расследованием реальных убийств. У БРТ тоже имелись свои лаборатории в Нашвилле, но морг МЦУТ в данном случае был удобнее. При обычных обстоятельствах я бы тут же ухватился за возможность помочь Тому, но сейчас колебался.

— Не уверен, что гожусь для этого.

— Чушь, — с несвойственной ему резкостью отрезал Том. Потом вздохнул. — Послушай, Дэвид, я понимаю, в последнее время тебе пришлось нелегко. Но ты приехал сюда, чтобы снова встать на ноги, и лучший способ это сделать — начать работать.

— А как насчет Гарднера? — защищался я.

— Дэн иногда бывает резковат с теми, кого не знает, но он умеет ценить талант. К тому же я вовсе не нуждаюсь в его разрешении, чтобы брать себе ассистента. Обычно я попросту зову кого-нибудь из своих студентов, но в данном случае предпочитаю тебя. Ну разве только если ты сам не захочешь со мной работать.

Я сам не знал, чего хочу, но отказать Тому никак не мог.

— Ну, если ты уверен, то спасибо.

Удовлетворенный ответом, он снова сосредоточился на дороге. Внезапно машину изнутри залило светом — идущий сзади автомобиль приблизился. Свет фар, отражаясь от зеркала заднего вида, был слишком ярким, и Том прищурился. Фары автомобиля располагались довольно высоко, из чего можно было сделать вывод, что это либо пикап, либо небольшой грузовичок.

Том раздраженно прищелкнул языком.

— Что этот придурок, к черту, творит?

Он притормозил и прижался к обочине, чтобы пропустить машину, но та тоже притормозила, держась четко позади нас.

— Ладно, свой шанс ты упустил, — пробормотал Том, надавив на газ.

Автомобиль продолжал следовать за нами, вися у «универсала» на хвосте. Я обернулся, пытаясь рассмотреть, что же такое за нами едет, но слепящий свет фар не позволял рассмотреть ничего за задним стеклом, так что я так ничего и не разглядел.

Внезапно, скрежеща резиной, преследователь резко взял влево. Я успел увидеть смутные очертания пикапа и его темные задние стекла, когда тот с ревом промчался мимо нас. «Универсал» тряхнуло воздушным потоком, и пикап испарился, его задние фары быстро исчезли во тьме.

— Деревенщина чертов, — пробормотал Том.

Он включил плейер, и из динамиков полилась нежная мелодия Чета Бейкера, сопровождая нас на обратном пути к цивилизации.

 

4

Том высадил меня у госпиталя, где я оставил свою машину. Мы с ним договорились встретиться завтра утром сразу в морге, и когда Том уехал, я с облегчением двинулся в отель. Все, что мне хотелось, — это принять душ, поесть, а потом попытаться поспать.

Я уже поднимался к себе в номер, когда вспомнил, что согласился поехать сегодня на вечеринку. Посмотрев на часы, я обнаружил, что осталось меньше получаса до приезда Пола.

Я со стоном плюхнулся на кровать. Меньше всего мне сейчас хотелось оказаться в какой-нибудь компании. Я отвык общаться, и у меня не было никакого настроения вести вежливые разговоры с незнакомыми людьми. Меня подмывало позвонить Полу и отказаться под каким-нибудь предлогом, только вот я никак не мог ничего путного придумать, чтобы не обидеть их своим отказом.

Давай, Хантер, сделай усилие. Боже тебя упаси замыкаться в себе! Я нехотя поднялся с постели. Времени оставалось лишь на то, чтобы быстро сполоснуться под душем, так что я скинул одежду, залез в кабину и включил душ на полную мощность. Шрам на животе казался неуместным и чужим, словно не был частью меня самого. И хотя уродливый розовый рубец уже не был болезненным, я по-прежнему не любил до него дотрагиваться. Полагаю, со временем я к нему привыкну, но пока еще нет.

Я подставил лицо под струйки воды, вдыхая поглубже влажный воздух в попытке избавиться от внезапно нахлынувших воспоминаний. Торчащая из живота под моими ребрами рукоятка ножа, горячая липкая кровь растекается вокруг меня по черно-белым плиткам…

Я, как собака, тряхнул головой, стараясь отбросить страшные картинки. Мне повезло. Грейс Страхан была одной из самых красивых женщин, каких мне доводилось видеть. И самой опасной, на чьей совести была смерть как минимум шести человек. Не найди Дженни меня вовремя, я бы пополнил собой список жертв. И хотя я понимал, что должен быть счастлив, что остался в живых, мне было трудно оставить происшедшее позади и двигаться дальше.

Особенно если учесть, что Грейс по-прежнему где-то бродит.

В полиции меня заверили, что ее арест — это лишь вопрос времени, ее состояние слишком нестабильно, чтобы она могла долго оставаться на свободе. Но Грейс — богатая женщина, одержимая жаждой мести, столь же иррациональной, сколь и смертельно опасной. Она так легко не сдастся. Она уже однажды попыталась убить молодую мать и ее дочку, и ей смогли помешать лишь ценой другой жизни. После того как Грейс на меня напала, Эллен и Анна Маклеод жили под защитой полиции, под чужими именами. Хотя их и гораздо труднее найти, чем ученого-криминалиста, числящегося в телефонном справочнике, истина заключается в том, что ни один из нас не будет в безопасности, пока Грейс на свободе.

С этим не так-то просто жить. Особенно теперь, когда шрам постоянно напоминает мне, насколько близко она уже сумела ко мне подобраться.

Я сделал воду настолько горячей, насколько мог вытерпеть, предоставляя ей смыть мрачные мысли. Затем вылез и растерся полотенцем так сильно, что кожу защипало. Оделся и поспешил вниз. После горячего душа я почувствовал себя лучше, но все равно без особого энтузиазма спускался в фойе отеля. Пол уже сидел на диване и что-то старательно записывал в блокнот.

— Извини. Давно ждешь? — спросил я.

Он поднялся, засовывая блокнот в задний карман.

— Только что приехал. Сэм ждет в машине.

Он поставил машину на другой стороне улицы. Симпатичная женщина лет тридцати с длинными светлыми волосами сидела на месте рядом с водителем. Когда я уселся на заднее сиденье, она обернулась ко мне. Руки она держала на сильно округлившемся животе.

— Привет, Дэвид, рада тебя снова видеть!

— Я тоже рад тебя видеть! — ответил я совершенно искренне. Есть люди, с которыми мгновенно находишь общий язык, и Сэм была именно такой. До сегодняшнего вечера мы с ней встречались только раз, несколько дней назад, но казалось, что знакомы много лет. — Как себя чувствуешь?

— Ну, спину тянет, ноги болят, а об остальном тебе знать не захочется. Но, кроме этого, ни на что не жалуюсь. — Она улыбнулась, показывая, что говорит не всерьез. Сэм относилась к категории счастливиц, легко переносящих беременность. Она просто сияла здоровьем и, несмотря на некоторый дискомфорт, явно наслаждалась своим состоянием.

— Детеныш в последнее время разыгрался, — заметил Пол, ввинчиваясь в поток машин. — Я все твержу Сэм, что это верный признак того, что будет девочка, но она меня не слушает.

Они оба не захотели узнавать заранее пол ребенка. Сэм мне сказала, что это испортит сюрприз.

— Девочки не такие воинственные. Это мальчик.

— Спорим на ящик пива, что ты ошибаешься.

— Ящик пива? Ничего лучше придумать не мог? Дэвид, — воззвала она ко мне, — вот скажи, ну что это за ставка в споре с беременной женщиной?

— По-моему, довольно хитроумная. Пить-то все равно будет он, даже если проиграет.

— Эй, тебе вроде как положено быть на моей стороне! — запротестовал Пол.

— Он умнее, чем ты думаешь, — поддела его Сэм.

Я начал понемножку отмякать, слушая их веселую перебранку. Было приятно видеть их счастье, и если я и испытывал некоторую зависть, то только чуть-чуть. Когда Пол свернул на стоянку, я ощутил разочарование из-за того, что поездка оказалась столь короткой.

Мы приехали в Старый город, некогда индустриальный центр Ноксвилла. Здесь по-прежнему еще оставалось несколько предприятий и складов, но в целом район облагородился, промышленность уступила место барам, ресторанам и апартаментам. Пол поставил машину чуть в стороне от ресторана, где была намечена встреча и где играла живая музыка. Это было старое кирпичное здание, обширное внутреннее пространство которого занимали столики. Там уже было полно народу, и нам пришлось протискиваться к большой группе людей, сидевших у окна. Полупустые кружки пива и смех указывали на то, что они тут уже некоторое время, и я на мгновение дал слабину, пожалев, что пришел.

Затем мне нашли местечко за столом, и сожалеть стало поздно. Меня со всеми перезнакомили, но я сразу же забыл имена. Кроме Пола и Сэм единственным знакомым мне человеком тут была Алана, криминалист-антрополог, сообщившая мне утром на «трупоферме», где искать Тома. Она пришла с мускулистым мужчиной, которого я счел ее мужем, но остальных, сотрудников и студентов факультета, я не знал.

— Попробуй пиво, Дэвид, — порекомендовал мне Пол через голову Сэм. — У них тут своя пивоварня. И пиво тут фантастическое.

Я много месяцев практически не притрагивался к алкоголю, но сейчас чувствовал, что выпивка мне не помешает. Пиво оказалось темным и холодным, великолепным на вкус. Я выпил половину кружки чуть ли не залпом и со вздохом поставил ее на стол.

— Похоже, тебе это просто необходимо, — заметила сидевшая напротив Алана. — Тяжелый денек выдался, а?

— Вроде того, — согласился я.

— Мне тоже такое разок-другой выпадало.

Она подняла кружку в ироничном тосте. Я отхлебнул пива, чувствуя, как напряжение постепенно отступает. Атмосфера за столом царила свободная, и я легко влился в общую беседу. Когда принесли еду, я на нее буквально набросился. Заказал я стейк и зеленый салат. Оказывается, я даже не представлял себе, насколько проголодался.

— Ну как, весело?

Сэм улыбалась мне поверх стакана с минералкой. Я только кивнул, заглатывая кусок стейка.

— Это настолько очевидно?

— Угу. Впервые вижу, что ты расслабился. Тебе надо почаще выбираться в люди.

Я рассмеялся.

— Ну, не настолько уж я плох!

— Да нет, просто слегка напряженный. — Она ласково улыбнулась. — Я знаю, ты сюда приехал, чтобы вернуть душевное равновесие. Но ведь закон не запрещает тебе время от времени веселиться. Ты среди друзей, знаешь.

Я опустил глаза, тронутый ее словами куда больше, чем хотел признавать.

— Знаю. Спасибо.

Она поерзала на стуле и поморщилась, положив руку на живот.

Просто небольшое сходство, достаточное, чтобы на секунду меня обмануть.

— Вы заказывали кофе? — повторила официантка, настороженно глядя на меня.

— Извините. Да, я.

Она поставила кофе передо мной и удалилась. Я еще не отошел от резкого выброса адреналина, руки и ноги дрожали. Я поймал себя на том, что судорожно, до боли, зажимаю рукой шрам на животе.

Идиот… Можно подумать, Грейс могла последовать за тобой…

Осознание, что нервы мои ни к черту даже здесь, вызвало горечь во рту. Я попытался заставить себя расслабиться, но сердце по-прежнему колотилось как бешеное. Мгновенно возникло ощущение нехватки воздуха. Шум и голоса казались невыносимыми.

— Дэвид? — Сэм озабоченно глядела на меня. — Ты бледный как простыня.

— Просто немного устал. Пойду-ка я домой.

Мне необходимо было покинуть помещение. Я вытащил из кошелька деньги, не замечая достоинства купюр.

— Погоди, мы тебя отвезем.

— Нет! — Я положил руку ей на предплечье прежде, чем она успела обратиться к Полу. — Пожалуйста, не надо. Со мной все нормально, честно.

— Точно?

Я заставил себя выдавить улыбку.

— Конечно!

Убедить ее мне явно не удалось, но я уже отодвинул стул и бросил на стол деньги, не имея ни малейшего представления, хватит этой суммы или нет. Пол и остальные по-прежнему были увлечены разговором, и мне было все равно, заметит ли кто-нибудь еще мой уход или нет. Пробираясь сквозь толпу к выходу, я с трудом сдерживался, чтобы не сорваться на бег. Оказавшись на улице, вдохнул прохладный весенний воздух, но не притормозил. Я шагал вперед, не зная, куда иду, да и мне было все равно. Я просто не хотел останавливаться.

Я сошел с тротуара и тут же отпрыгнул назад, когда слева от меня рявкнул клаксон. Буквально в нескольких дюймах от меня проехал трамвай, сияя в ночи светом окон. Я быстро перешел дорогу и зашагал дальше, сворачивая наугад. Прошли годы с тех пор, как я в последний раз был в Ноксвилле, и я понятия не имел ни где нахожусь, ни куда иду.

И мне было наплевать.

Я замедлил шаг, только когда заметил за уличными огнями темную полосу. Реку я почувствовал еще до того, как увидел. Влажный воздух наконец-то привел меня в чувство. Мокрый от пота, я облокотился на перила. Мосты, возведенные между усаженными деревьями берегами, казались во тьме тонкими арками, усеянными бусинками фонарей. Под ними, как и тысячи лет назад, текли спокойные воды реки Теннесси. И скорее всего будут течь еще тысячелетия.

Да что с тобой, к черту, творится? Сбежал со страху из-за каких-то паршивых дешевых духов. Но я был слишком выжат, чтобы устыдиться. Чувствуя себя одиноким, как никогда прежде, я достал телефон и пробежал записанные контакты. Номер Дженни высветился на дисплее. Я уже собрался было набрать ее номер, отчаянно желая снова с ней поговорить, еще раз услышать ее голос. Но сейчас в Англии раннее утро, и даже если позвоню, что я ей скажу?

Все уже давным-давно сказано.

— Который час, не подскажете? — раздался позади меня голос.

Я вздрогнул от неожиданности. Я стоял на темном пятачке между фонарями, так что видел лишь огонек сигареты во рту мужчины. И запоздало сообразил, что на улицах никого нет. Дурак. Стоило топать так далеко, чтоб тебя тупо ограбили.

— Половина одиннадцатого, — ответил я, напрягшись в ожидании нападения.

Но мужчина лишь благодарно кивнул и пошел дальше, растворившись в темноте за следующим фонарем. Меня затрясло. И не только от идущей от воды влажной прохлады.

По пустынной улице двигалась желтая машина такси. Я ее тормознул и поехал к себе в отель.

Самым ранним воспоминанием был кот.

До него, конечно, были и другие. Но кот — самое первое яркое воспоминание. И то, которое запомнилось и которое воспроизводишь снова и снова. Такое живое, что и по сей день чувствуешь, как солнце печет затылок, видишь свою тень перед собой на земле, когда наклоняешься вперед.

Почва мягкая, и ее легко копать. Ты копаешь обломком доски, выломанной из забора, куском белого штакетника, уже начавшего подгнивать. Доска грозит вот-вот сломаться, но тебе не надо глубоко копать.

Это неглубоко.

Сперва ты чуешь запах. Сильный сладковатый запах, одновременно и знакомый, и незнакомый. Ты на миг замираешь, нюхая влажную почву, взволнованно и восторженно. Ты знаешь, что не должен этого делать, но любопытство непреодолимо. У тебя есть вопросы. Много вопросов. Но нет ответов.

Ты натыкаешься на что-то буквально сразу, как продолжил копать. Что-то отличное от почвы. Ты соскребаешь оставшийся слой почвы, замечая, что вонь становится сильнее. И наконец, ты это видишь. Картонная коробка с намокшими и гниющими боками.

Когда ты пытаешься ее поднять, коробка начинает разваливаться под весом содержимого. Ты быстро кладешь ее обратно. Собственные пальцы кажутся чужими, когда ты берешься за крышку. Сердце замирает в груди.

Ты медленно открываешь коробку.

Кот превратился в грязный рыжий комок. Полуприкрытые глаза, тусклые и бесцветные, как сдувшиеся воздушные шарики. В шерсти полно насекомых, жуки на свету разбегаются в разные стороны. Ты восхищенно смотришь, как жирный червяк, извиваясь, вылезает из кошачьего уха. Ты трогаешь кота палочкой. И ничего не происходит. Тыкаешь сильнее. Опять ничего. У тебя в голове возникает слово. Ты его уже слышал, но до этого момента не понимал смысла.

Мертвый.

Ты помнишь, каким был кот. Толстый наглый котяра, вредный и царапучий. А теперь он стал… ничем. Как мог живой зверь, которого ты помнишь, превратиться в этот вот комок гниющей шерсти? В твоей голове роились вопросы, слишком сложные для тебя. Ты наклонился поближе, будто надеялся, что если приглядеться повнимательней, то найдешь ответ… и внезапно тебя отшвыривают в сторону. Лицо соседа перекошено от гнева, но есть в нем и еще что-то, тебе незнакомое. И только много лет спустя ты понимаешь, что это отвращение.

— Какого черта ты тут?.. Ах ты, больной маленький ублюдок!

Потом было еще много крика, и здесь, и в глубине дома. Ты даже не пытаешься объяснить, что ты сделал, потому что и сам толком не понимаешь. Но ни гневные слова, ни последовавшее наказание не изгнали из памяти то, что ты видел. Или что чувствовал, и по-прежнему чувствуешь даже теперь, где-то в глубине. Всепоглощающее ощущение чуда и неутолимое жадное любопытство.

Тебе пять лет. И вот так все и началось.

 

5

Казалось, время замедлилось, когда лезвие ножа устремилось ко мне. Я пытался его перехватить, но постоянно опаздывал. Лезвие проскальзывало сквозь захват, распарывая ладонь и пальцы до кости. Я чувствовал, оседая на пол, как теплая кровь хлещет из ладони. Кровь, заливая спереди рубашку, собиралась в лужицу на черно-белом полу, пока я сползал по стенке.

Я поглядел вниз, и увидел, что рукоятка ножа непристойно торчит из моего живота, и раскрыл рот в крике…

— Нет!

Я рывком сел на кровати, ловя воздух ртом. Я буквально чувствовал на себе кровь, горячую и мокрую. Я сбросил простыни, отчаянно стараясь разглядеть живот в тусклом свете луны. Но кожа была совершенно целой. Никакого ножа, никакой крови. Всего лишь блеск пота и грубый рубец шрама прямо под ребрами.

Боже… Я облегченно откинулся на спину, узнав свой гостиничный номер и убедившись, что, кроме меня, в комнате никого нет.

Сердце начало потихоньку успокаиваться, в ушах шумело. Я свесил ноги с кровати и неуверенно сел. Часы на прикроватной тумбочке показывали половину шестого утра. До звонка будильника оставался еще час, но я понимал, что, как бы мне ни хотелось спать, я все равно не засну.

Я неуклюже встал и включил свет. И начал уже сожалеть, что согласился помочь Тому с обследованием тела, найденного в коттедже. Душ и завтрак. И тогда все страхи исчезнут.

Я потратил пятнадцать минут на упражнения для пресса, затем прошел в ванную и включил душ. Подставив лицо под горячие струи, я предоставил воде смывать склизкие последствия кошмара.

Когда я вылез из душа, последние остатки сна растворились. В комнате имелась кофеварка, так что я ее запустил, а тем временем оделся и включил лэптоп. В Англии сейчас уже позднее утро, и я, потягивая кофе, проверял почту. Ничего срочного там не оказалось. Я ответил на послания, требовавшие ответа, а прочее оставил на потом.

Ресторан внизу уже работал, но желающих позавтракать не было, я оказался единственным клиентом. Я не стал брать вафли и оладьи, предпочтя тосты и фаршированные яйца. Я был голоден, когда спустился сюда, но осилил едва ли половину заказанного. В желудке стоял ком, хотя на то вроде бы и не было причины. Я всего лишь буду помогать Тому делать то, чем сам занимался много раз, и при куда худших обстоятельствах, чем сейчас.

Но попытки убедить себя, что все в порядке, успеха не имели.

К тому времени как я вышел на улицу, солнце уже вставало. Хотя стоянка еще находилась в тени, ночная синева неба начала бледнеть, сменяясь ярким золотом на горизонте.

Арендовал я «форд», и небольшое отличие в стиле и автоматическая коробка передач снова напомнили, что я в другой стране. Хотя было еще рано, но машины уже потихоньку заполняли улицы. Утро стояло чудесное. Как бы ни был застроен Ноксвилл, эта часть Теннесси все еще оставалась под властью природы. Весна была в самом начале, удушающая летняя жара и влажность еще не наступили, и в это время суток воздух сохранял утреннюю свежесть, не испорченную выхлопными газами.

Поездка до медицинского центра университета Теннесси заняла приятных двадцать пять минут. Морг находился в другой стороне от станции, но я помнил туда дорогу еще с прошлого приезда.

Мужчина в приемной морга оказался настолько огромным, что конторка рядом с ним выглядела детской игрушкой. На нем было столько мяса, что он казался бескостным, а ремешок от часов утопал в толстом запястье как нитка в тесте. И дышал он с легким аденоидальным присвистом, пока я объяснял ему, кто я такой.

— Зал для аутопсии номер пять. Вон в ту дверь и дальше по коридору. — Голос у него оказался удивительно писклявым для такого громилы. Он улыбнулся ангельской улыбкой, протягивая мне электронный пропуск. — Мимо не пройдете.

Я приложил пропуск к двери и прошел в коридор, ведущий непосредственно в морг. Знакомые запахи формальдегида, детергентов и дезинфицирующих средств приветствовали меня. Том уже облачился в костюм для проведения аутопсии: хирургический балахон со штанами и резиновый фартук. Переносной плейер стоял на полочке, оттуда лилась тихая ритмичная барабанная музыка, которую я не узнал. С Томом был еще один человек, одетый так же. Он смывал с лежащего на алюминиевом столе тела насекомых и личинок падальной мухи.

— Доброе утро, — жизнерадостно поздоровался Том, когда дверь за мной закрылась.

Я кивнул на плейер.

— Бадди Рич?

— Совсем мимо. Луи Беллсон. — Том, склонившись над мокрой грудиной, выпрямился. — Ты рано.

— Да уж не раньше тебя.

— Я хотел, чтобы сделали рентгеновские снимки тела, — нужно отправить снимки зубов в БРТ. — Он указал на молодого человека, продолжавшего мыть труп. — Дэвид, это Кайл, один из работников морга. Я позвал его на помощь, пока тебя не было, только не говори Хиксу.

Работники морга были служащими офиса судмедэксперта, и это означало, что Хикс являлся непосредственным начальником Кайла. Я начисто забыл, что патологоанатом тоже обретается тут, и не завидовал тем, кто с ним работал. Но Кайла это, судя по всему, нисколько не волновало. Высокий, крепко сбитый, но еще не толстый. Приятное круглое лицо сияло под взъерошенной копной волос.

— Привет! — помахал он рукой в перчатке.

— Нам еще поможет одна из моих аспиранток, — продолжил Том. — Троим тут в принципе делать нечего, но я обещал, что возьму ее в помощницы на следующем вскрытии.

— Если я тебе тут не нужен…

— Работы будет много. И это просто означает, что закончим побыстрей. — Улыбка Тома ясно показывала, что так просто я не отделаюсь. — Хирургические балахоны, штаны и все остальное в раздевалке дальше по коридору.

Раздевалка оказалась в моем единоличном распоряжении. Повесив свои вещи в шкаф, я надел хирургический костюм и резиновый фартук. То, чем мы собирались заниматься, наверное, самая мрачная часть нашей работы, и уж конечно самая грязная. Анализ ДНК может занять до восьми недель, и отпечатки пальцев могут помочь при установлении личности, если отпечатки жертвы уже есть в базе данных. Но даже в случае, если труп находится в очень скверном состоянии, как нынешний, личность жертвы, а иногда и причину смерти, можно установить по костям скелета. Только вот прежде чем это сделать, нужно полностью очистить кости от мягких тканей.

Неприятная работенка.

Вернувшись к залу аутопсии, я помедлил перед дверью. Я слышал звук льющейся воды и как Том мурлычет под джазовую музыку. А если ты снова допустишь ошибку? Что, если ты больше не можешь этим заниматься?

Но я не мог позволить себе такие мысли. Я открыл дверь и вошел. Кайл закончил мыть тело. Мокрые останки мертвого мужчины сверкали как отполированные.

Том стоял возле тележки с хирургическими инструментами. Когда я подошел, он взял ножницы и подтянул поближе висевший над головой софит.

— Ладно, приступим.

Первый раз я увидел труп, будучи студентом. Это была молодая женщина, от силы лет двадцати пяти — двадцати шести, погибшая при пожаре. Она задохнулась от дыма, но ее тела огонь не коснулся. Она лежала на холодном столе под резким освещением морга. Глаза приоткрыты, между ресницами виднелись тусклые белки, а между бескровными губами немножко торчал кончик языка. Больше всего меня поразила ее неподвижность. Застывшая и неподвижная, как фотография. Все, чего она в жизни достигла, все, чем она была и кем надеялась стать, закончилось. Навсегда.

И это осознание ударило меня буквально физически. Я понял: что бы я ни делал, чему бы ни научился, одну тайну я никогда не смогу объяснить. Но последующие годы лишь укрепили мою решимость разгадать все вещественные загадки, с которыми доводилось сталкиваться.

А потом Кара и Элис, моя жена и шестилетняя дочка, погибли в автокатастрофе. И внезапно такие вещи приобрели вовсе не академический интерес.

На некоторое время я вернулся к профессии врача, думая, что это принесет если не ответы, то хотя бы утешение. Но я лишь обманывал сам себя. Как мы с Дженни выяснили на собственном горьком опыте, я не мог расстаться с любимым делом. Это то, чем я живу, это мое. Ну или я так думал, пока не получил нож в живот.

Теперь я вообще не был ни в чем уверен.

Работая над останками жертвы, я старался отбросить сомнения. Взяв образцы тканей и жидкостей на анализ, я скальпелем аккуратно срезал мышцы и сухожилия, удалил внутренние органы, буквально сдирая последние признаки человечности с тела. Кем бы он ни был, он был крупным мужчиной. Более точную информацию мы получим, измерив собственно скелет, но и так можно сказать, что в нем не меньше шести футов двух дюймов и мощное телосложение.

С таким не так-то просто справиться.

Мы работали практически молча, Том рассеянно подпевал под нос Дине Вашингтон, а Кайл скатал шланг и мыл поднос, в который смыл перед этим насекомых и прочие продукты разложения с тела. Я уже с головой погрузился в работу, когда двойная дверь в зал внезапно распахнулась.

Это оказался Хикс.

— Доброе утро, Дональд, — вежливо поприветствовал его Том.

Но Хикс не удостоил его ответом. В ярком свете лысый череп патологоанатома сверкал как мрамор. Он гневно воззрился на Кайла.

— Какого черта вы тут делаете, Вебстер? Я вас искал.

Кайл вспыхнул.

— Я просто…

— Он уже заканчивает, — мягко проговорил Том. — Я попросил его помочь. Дэн Гарднер хочет получить отчет как можно быстрей. Или у тебя есть возражения?

Если они и были, высказывать их Хикс поостерегся. Поэтому он снова накинулся на Кайла:

— У меня на утро намечено вскрытие. Зал готов?

— Эмм… Нет, но я попросил Джейсона…

— Я велел вам это сделать, а не Джейсону. Уверен, доктор Либерман и его ассистент сами справятся, пока вы займетесь тем, за что вам платят зарплату.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что он имеет в виду меня. Том одарил его слабой улыбкой.

— Конечно, справимся.

Хикс фыркнул, разочарованный, что не вышло поскандалить.

— Я хочу, чтобы через полчаса все было готово, Вебстер. Позаботьтесь об этом.

— Да, сэр… Извините… — ответил Кайл, но патологоанатом уже покинул помещение. Двойная дверь захлопнулась за ним.

— Что ж, полагаю, всем нам стало легче, — заметил Том в тишине. — Прости, Кайл. Я не хотел доставлять тебе неприятности.

Молодой человек улыбнулся, но его щеки продолжали гореть огнем.

— Все в порядке. Но доктор Хикс прав. Мне и впрямь следовало…

Дверь распахнулась настежь прежде, чем он успел договорить. На миг я подумал, что вернулся Хикс, но вместо патологоанатома в зал влетела взъерошенная девушка.

Я решил, что это та самая аспирантка, что должна нам помогать, — Том упоминал о ней. Девушка лет двадцати, в розовой футболке и поношенных штанах с большими карманами, обтягивающих ее крупную фигуру. Обесцвеченные светлые волосы были некоторым образом приведены в порядок с помощью ленты в горошек а-ля Алиса, а круглые очки придавали ей дружелюбно-удивленный вид. Стальные колечки и шарики у нее в ушах, носу и бровях, казалось бы, абсолютно не сочетались с лентой и очками, тем не менее общая картинка была весьма гармоничной. Ей шли даже эти жутковатые украшения.

Она затараторила прежде, чем дверь успела закрыться.

— Господи, поверить не могу, что опоздала! Я вышла пораньше, чтобы успеть заскочить на станцию и проверить, как там мой проект, но потом совершенно потеряла счет времени! Мне правда очень жаль, доктор Либерман.

— Ну, теперь ты тут, — сказал Том. — Саммер, по-моему, ты не знакома с доктором Дэвидом Хантером. Он англичанин, но не ставь ему это в вину. А это Кайл. Он удерживал крепость, пока ты сюда добиралась.

Кайл расплылся в изумленной улыбке.

— Рад познакомиться!

— Привет! — просияла Саммер, явив миру скобки на зубах. Она глянула на труп скорее с интересом, чем с отвращением. Для большинства людей это было бы шокирующее зрелище, но работа на станции способствовала подготовке студентов к таким мрачным реалиям. — Я ведь ничего не пропустила, да?

— Нет, он по-прежнему мертв, — успокоил ее Том. — Ты знаешь, где тут что, если хочешь пойти и переодеться.

— Конечно. — Она развернулась к двери, задев сумкой стальную тележку с инструментами.

— Ой, извините! — Она вернула тележку на место и исчезла за дверью.

В зале снова воцарилось изумленное молчание.

— Саммер — наш местный ураган, — криво ухмыльнулся Том.

— Я заметил, — хмыкнул я.

Кайл продолжал ошарашенно таращиться на дверь. Том весело покосился на меня и кашлянул.

— Образцы, Кайл?

— Что? — Техник вздрогнул, словно начисто забыл, где мы находимся.

— Вы собирались их упаковать, чтобы отправить в лабораторию.

— А, да. Конечно, нет проблем.

Еще раз с надеждой поглядев на дверь, Кайл собрал образцы и вышел.

— Думаю, можно с уверенностью сказать, что Саммер обзавелась очередным поклонником, — с иронией заметил Том.

Он повернулся к столу и вдруг скривился, потирая грудь, будто глотнул воздуха.

— Ты в порядке? — спросил я.

— Ерунда. Хикс любого способен довести до изжоги.

Но цвет лица у него стал нехорошим. Он потянулся к тележке с инструментами и охнул от боли.

— Том…

— Я в порядке, черт подери! — Он предостерегающе поднял руку, но тут же превратил жест в извинение. — Вce нормально, честно.

Я ему не поверил.

— Ты спозаранку на ногах. Почему бы тебе не передохнуть?

— Потому что у меня нет времени, — раздраженно ответил он. — Я обещал Дэну прислать предварительное заключение.

— И он его получит. Мы с Саммер сами закончим снимать мягкие ткани.

Том нехотя кивнул.

— Ну может, буквально несколько минут…

Я смотрел ему вслед, поразившись, насколько хрупким он выглядит. Он никогда не был особенно мускулистым, но сейчас казался вообще почти бесплотным. Он стареет. Такова жизнь. Но от этого не легче.

Плейер Тома давно замолчал, и в зале царила полная тишина. Откуда-то снаружи донесся звонок телефона. Никто не взял трубку, и звонок через некоторое время смолк.

Я вернулся к останкам жертвы. Скелет уже был практически очищен от плоти, оставшееся исчезнет после выварки в детергенте. Поскольку вываривать скелет целиком в большом чане непрактично, мне предстояла еще одна малоприятная работенка.

Расчленение.

Нужно отделить череп, таз, конечности. Это требует и осторожности, и грубой силы. Малейшее повреждение костей нужно тщательно фиксировать, чтобы не спутать с предсмертными травмами. Я как раз начал отделять череп, аккуратно перепиливая позвоночник между вторым и третьим позвонками, когда вернулась Саммер.

В хирургическом костюме и резиновом фартуке она уже казалась не столь неуместной в морге, если не считать пирсинга в ушах и носу. Высветленные волосы она спрятала под медицинскую шапочку.

— А где доктор Либерман? — поинтересовалась она.

— Ему надо было уйти. — Я не стал вдаваться в подробности. Вряд ли Том хотел, чтобы студенты знали, что он болен.

Саммер мой ответ вполне устроил.

— Хотите, чтобы я подготовила раствор?

Я не знал, что для нее запланировал Том, но меня такой вариант вполне устраивал. Мы начали заполнять чаны из нержавейки детергентом и ставить их на огонь. Хотя мощная вытяжка над конфорками вытягивала большую часть дыма и пара, из-за сочетания детергентов и варящихся мягких тканей в зале стоял запах, одновременно напоминающий запахи прачечной и плохого ресторана.

— Значит, вы англичанин? — спросила Саммер в процессе работы.

— Верно.

— А почему вы сюда приехали?

— Просто научная поездка.

— У вас в Англии нет научных станций?

— Есть, но не такие, как у вас.

— Ага, станция тут клевая! — Большие глаза уставились на меня сквозь стекла очков. — И как там, за океаном, работается криминалистам-антропологам?

— Как правило, холодно и сыро.

Она рассмеялась.

— Ну а помимо этого есть разница?

Мне не очень хотелось об этом говорить, но девочка всего лишь старалась проявить дружелюбие.

— Ну, в основном все так же, хотя и есть некоторые отличия. У нас куда меньше силовых структур, чем у вас. — Для чужака огромное количество самостоятельных шерифов и полицейских департаментов, не говоря уже о федеральных департаментах и департаментах штатов, действующих на территории США, казалось сногсшибательным. — Но главное отличие — климат. Летом климат непостоянный, поэтому мы, как правило, не оставляем тела разлагаться на открытом воздухе, как у вас тут. И процесс разложения получается более влажным, плесени и слизи куда больше.

Она скривилась.

— Фу… Никогда не думали переехать?

Я невольно рассмеялся.

— Работать на солнышке, хотите сказать? Нет, как-то не задумывался. — Впрочем, больше о себе я говорить не желал. — Ну а вы? Какие у вас дальнейшие планы?

Саммер начала оживленно рассказывать о своем житье-бытье, о своих планах на будущее, о том, что она подрабатывает в одном из баров Ноксвилла, чтобы накопить денег на машину. Я все больше слушал, охотно предоставив ей возможность и дальше вести монолог. На скорости работы это у нее никак не отражалось, а словесный поток оказывал на меня успокаивающий эффект, так что, когда вернулся Том, я с удивлением обнаружил, что прошло уже два часа.

— Вижу, вы неплохо продвинулись, — одобрительно сказал Том, подойдя к столу.

— Это было несложно.

В присутствии Саммер я не стал интересоваться, как он себя чувствует, но и так видел, что ему стало лучше. Том дождался, пока девушка вернется к кипящим на огне чанам, и отозвал меня в сторонку.

— Извини, что меня так долго не было. Я разговаривал с Дэном Гарднером. Дело приняло интересный оборот. Отпечатков пальцев Терри Лумиса, парня, чей бумажник нашли в коттедже, в базе данных не оказалось, так что они пока не могут подтвердить, он это или нет. — Том указал на останки. — Но у них есть результат по отпечатку на кассете. Принадлежит некоему Уиллису Декстеру. Белый, тридцать шесть лет, работает механиком в Севирвилле.

Севирвилл — маленький городок неподалеку от Гатлинбурга, примерно милях в двадцати от того места, где в коттедже обнаружили труп.

— Так это же хорошо, да?

— Вроде как, — кивнул Том. — Отпечатки Декстера есть в старом досье по обвинению в управлении автомобилем в нетрезвом состоянии. Вдобавок они нашли еще кое-какие его вещи в том коттедже. В том числе и недельной давности квитанцию о получении денег, причем в бумажнике Лумиса.

Все это указывало на то, что жертва — Терри Лумис, а убийца, соответственно, Уиллис Декстер. Но Том как-то странно преподнес эту новость. Похоже, все не так просто.

— Значит, его арестовали?

Том, загадочно улыбаясь, снял очки и протер тряпочкой.

— В том-то вся и штука. Судя по всему, Уиллис Декстер погиб в автокатастрофе шесть месяцев назад.

— Ерунда какая-то! Либо отпечатки не его, либо в свидетельство о смерти вписали не то имя.

— Ты тоже так думаешь? — Том водрузил очки на место. — Вот потому-то завтра утром мы в первую очередь и эксгумируем его тело.

Тебе было девять лет, когда ты впервые увидел мертвеца. Тебя одели в воскресную одежду и привели в комнату, где напротив блестящего гроба стояли деревянные стулья. Гроб стоял на подставке, покрытой черным бархатом. С одного угла свисала кроваво-красная лента. Ты на нее засмотрелся, потому что она свернулась в почти правильную восьмерку, поэтому чуть не уткнулся носом и гроб, прежде чем сообразил заглянуть внутрь.

В гробу лежал твой дедушка. Он выглядел… иначе. Лицо стало восковым, щеки провалились, как бывало, когда он забывал вставить челюсть. Глаза его были закрыты, но с ними тоже что-то было не так.

Ты замер, ощутив знакомое чувство в груди. Тебя подтолкнули в спину, вынуждая шагнуть вперед.

— Подойди, погляди.

Ты узнал голос тетки. Но тебя и не надо было заставлять приблизиться. Ты шмыгнул носом и тут же схлопотал подзатыльник.

— Носовой платок! — шикнула тетка.

Но сейчас ты, для разнообразия, вовсе не пытался очистить нос от вечных соплей, а пытался определить, какие еще запахи скрываются за ароматом духов и запахом свечей.

— Почему у него глаза закрыты? — спросил ты.

— Потому что он сейчас с Господом, — ответила тетка. — Посмотри, каким спокойным он выглядит. Будто спит.

Но тебе дед вовсе не казался спящим. То, что лежало в гробу, выглядело так, будто никогда и не было живым. Ты уставился на это, пытаясь разглядеть, в чем же в точности отличие, пока тебя решительно не оттащили в сторону.

В последующие годы воспоминание о лежащем в гробу деде всегда вызывало то же чувство удивления, тот же комок в груди. Это одно из твоих основных воспоминаний. Но только в семнадцать лет ты столкнулся с событием, навсегда изменившим твою жизнь.

Ты сидишь на лавке, читая в обеденный перерыв. Книжка — перевод трактата Св. Фомы Аквинского «Сумма теологии», которую ты украл в библиотеке. Она читается тяжело, и очень наивная, конечно, но кое-что интересное в ней есть. «Существование и сущность раздельны». Тебе это понравилось, как и найденное у Кьеркегора «Смерть — это свет, на котором все великие страсти, хорошие и плохие, становятся очевидными». Все теологи и философы, которых ты прочел, противоречат друг другу, и ни у кого из них нет истинного ответа. Но они ближе к цели, чем дилетантские выкладки Камю и Сартра, скрывающих свое невежество за маской романа. Ты их уже перерос, в точности так же как скоро перерастешь Аквината и прочих. Вообще-то ты уже начинаешь думать, что ни в одной книжке ответа не найдешь. Но тогда где еще искать?

В последнее время дома начали поговаривать о том, где взять деньги, чтобы отправить тебя в колледж. Но тебя это мало волнует. Найдутся где-нибудь. Ты уже много лет знаешь, что особенный, что тебе предстоит стать великим.

Предначертано стать.

Читая, ты механически жуешь сандвичи, не ощущая ни вкуса, ни удовольствия. Еда — это топливо, только и всего. Недавняя операция избавила тебя от соплей, отравлявших тебе все детство, но не обошлось без последствий. Теперь ты вообще перестал чувствовать запахи, отчего самая пряная пища стала безвкусной как тряпка.

Прикончив безвкусный сандвич, ты откладываешь книгу в сторону. Ты едва успеваешь встать со скамейки, как слышишь скрежет тормозов и последовавший за этим тупой удар. Ты поднимаешь взгляд и видишь летящую по воздуху женщину. На какой-то миг она словно зависает, а потом падает грудой костей почти у твоих ног. Она лежит изломанной куклой на спине, лицом к небу. На мгновение ее глаза сталкиваются с твоими. Они у нее расширенные и удивленные. В них нет ни боли, ни страха. Только удивление. Удивление и что-то еще.

Знание.

Затем глаза женщины тускнеют, и ты инстинктивно понимаешь, что та суть, чем бы она ни была, которая делала женщину живой, исчезла. И у твоих ног теперь лежит лишь мешок костей и плоти, и ничего больше.

Пораженный, ты молча стоишь, а вокруг начинает собираться толпа, и тебя постепенно оттирают от тела, и оно скрывается из вида. Но это уже не важно. Ты уже увидел то, что так долго искал.

Всю ночь ты лежишь без сна, стараясь припомнить все до мельчайших деталей. Ты лежишь, затаив дыхание, потрясенный, осознавая, что находишься на пороге открытия чего-то грандиозного. Ты понимаешь, что тебе было дано краешком глаза увидеть нечто очень важное, нечто одновременно и обыденное, и значительное. Только вот по какой-то непонятной причине лицо женщины, ее взгляд, который, казалось, навечно впечатался в твою память, постепенно начинают из нее исчезать. Ты хочешь — нет, тебе просто необходимо! — снова увидеть это мгновение, чтобы понять, что произошло. Но память не справляется с этой задачей, и по качеству воспоминание становится таким же, как о лежавшем в гробу деде. Память слишком субъективна, слишком ненадежна. Нечто столь грандиозное требует более тщательного подхода.

Чего-то более постоянного.

На следующий день, стянув все до последнего цента деньги, отложенные на твою учебу в колледже, ты купил свой первый фотоаппарат.

 

6

Когда мы двинулись к кладбищу, рассвет едва только забрезжил на горизонте. Небо еще оставалось темным, но звезды уже начали медленно исчезать, уступая место новому дню. Ландшафт по обе стороны шоссе уже начал обретать форму, проступая из темноты как проявленная фотография. Позади магазинов и ресторанов быстрого питания возвышались темные громады гор, как бы подчеркивая непрочность созданного человеком фасада.

Том вел машину в тишине. Для разнообразия он не включил какой-нибудь очередной джазовый диск, хотя я так и не понял, с чем это связано: то ли потому, что утро слишком раннее, то ли настроение у Тома такое. Он подобрал меня возле отеля, но после приветственной широкой улыбки практически не произнес ни слова. Мало кто хорошо выглядит в такую рань, но сероватый оттенок его лица не имел никакого отношения к недосыпу.

Да ты и сам скорее всего выглядишь не лучше. Прошлым вечером я долго лежал без сна, размышляя о предстоящем мероприятии. Конечно, это далеко не первая эксгумация в моей карьере и уж точно не самая худшая. Несколько лет назад мне довелось работать на эксгумации из массового захоронения в Боснии, где во рву были закопаны целые семьи. Предстоящая эксгумация вовсе не такая, и я понимал, что Том оказывает мне услугу. По всем правилам, мне следовало уцепиться за предоставленную возможность поучаствовать в настоящем расследовании на территории США.

Так почему же я не испытываю ни малейшего энтузиазма?

Там, где прежде я чувствовал уверенность и определенность, теперь остались только сомнения. Вся моя энергия и сосредоточенность, воспринимавшиеся мною как данность, будто вытекли из меня в прошлом году вместе с кровью на пол коридора. И если у меня сейчас такое ощущение, то что будет, когда я вернусь назад в Великобританию, где придется самому участвовать в расследовании убийств?

Правда в том, что я и сам этого не знал.

Горизонт начал наливаться золотом, когда Том свернул с шоссе. Мы ехали к пригородам в восточном конце Ноксвилла. Я этого района не знал совсем. Район был бедным: дома с облупившейся краской и заросшими замусоренными дворами. В свете фар блеснули зеленым глаза кошки, оторвавшейся от какой-то еды в канаве, чтобы лениво поглядеть, как мы проезжаем мимо.

— Уже близко, — нарушил молчание Том.

Еще примерно через милю дома постепенно стали сменяться лесистой местностью, и вскоре мы подъехали к кладбищу. Кладбище было скрыто от дороги рядом хвойных деревьев и высоким забором из светлого кирпича. Металлическая вывеска над воротами гласила «Похоронная контора и кладбище "Стиплхилл"». Верхушку украшал стилизованный ангел со скорбно склоненной головой. Даже в тусклом свете я заметил, что металл ржавый, с облупившейся краской.

Мы въехали в открытые ворота. По обе стороны дорожки выстроились ряды надгробий, по большей части заросших и неухоженных. Они стояли на фоне темных мрачных хвойных деревьев, а впереди я увидел очертания местной похоронной конторы: низкое, заводского вида здание, увенчанное квадратным шпилем.

Припаркованная чуть в стороне группа автомобилей указала нам дальнейшее направление. Мы остановились возле них и вылезли из машины. Я сунул руки в карманы, вздрагивая от утренней прохлады. Над серебряной от росы травой вился туман. Мы двинулись туда, где копошились люди.

Могилу огородили щитами, но в это время суток посторонних наблюдателей тут не было. Маленький экскаватор пыхтел и кряхтел, вычерпывая очередной ковш сырой земли. В процессе переноски грунта с ковша на растущую кучу сыпались комья. В воздухе пахло глиной и дизельным топливом. Могилу уже почти раскопали, в дерне образовался черный провал.

Гарднер с Джейкобсен стояли тут же, ожидая вместе с группой официальных лиц и рабочих, пока экскаватор вынет очередную порцию грунта. Чуть в стороне от всех стоял Хикс. Лысая голова патологоанатома торчала из слишком большого макинтоша, отчего его сходство с черепахой бросалось в глаза еще сильнее, чем обычно. Его присутствие тут — простая формальность, потому что тело наверняка передадут на исследование Тому.

На лице патологоанатома явственно читалось, что ему это совершенно не нравится.

Поблизости находился еще один человек. Высокий, хорошо одетый, в пальто из верблюжьей шерсти и темном костюме с галстуком. Он наблюдал за работой экскаватора с выражением, которое можно было счесть либо равнодушным, либо усталым. Заметив нас, он вроде бы несколько оживился и, когда мы подошли, уставился на Тома.

— Том, — сказал Гарднер. Глаза агента БРТ были опухшими и красными. Джейкобсен же, наоборот, выглядела свеженькой, будто преспокойно проспала добрых девять часов, плащ с поясом выглаженный и опрятный.

Том улыбнулся, но промолчал. Горка, в которую нам пришлось подниматься, была пологой, но я видел, что даже после короткого пути сюда он задыхается. Хикс одарил его желчным взглядом, но поздороваться не соизволил. Меня он тоже проигнорировал, достал грязный носовой платок и шумно высморкался.

Гарднер указал на высокого мужчину в пальто из верблюжьей шерсти.

— Это Эллиот Йорк. Владелец «Стиплхилл». Он помог организовать эксгумацию.

— Всегда рад помочь. — Йорк торопливо протянул Тому руку. — Доктор Либерман, для меня большая честь с вами познакомиться, сэр.

Острый запах его одеколона перебивал даже вонь от выхлопа экскаватора. Я навскидку решил, что Йорку где-то около пятидесяти, но на самом деле трудно сказать точно, сколько ему лет. Крупный упитанный мужчина с невыразительными чертами лица. Но его темные волосы были тусклыми, и это наводило на мысль, что они крашеные. Когда он повернулся, я увидел, что они тщательно уложены, чтобы прикрыть лысину на макушке.

Я заметил, что Том постарался как можно быстрее отнять руку, прежде чем представить меня.

— Это мой коллега, доктор Хантер. Наш гость из Великобритании.

Йорк одарил меня официальной улыбкой. При ближайшем рассмотрении пальто оказалось сильно поношенным и потертым, а костюм под ним нуждался в чистке. Судя по кровавым точкам и клочкам щетины на щеках, он брился либо торопливо, либо тупой бритвой. И даже термоядерный одеколон не мог заглушить запах табака у него изо рта и скрыть желтые никотиновые пятна на пальцах.

Йорк снова повернулся к Тому, даже не успев толком выпустить мою руку.

— Я наслышан о вашей работе, доктор Либерман. И о вашей станции, конечно.

— Спасибо, но это не совсем моя станция.

— Да, конечно. Но в любом случае это честь для Теннесси. — Он елейно улыбнулся. — Конечно, мое… э-э-э… призвание несравнимо с вашим, но мне хочется думать, что я тоже вношу свой скромный вклад, служа обществу. Не всегда приятная работа, но тем не менее необходимая.

Улыбка Тома оставалась безукоризненно вежливой.

— Безусловно. Значит, эти похороны проводили вы?

Йорк кивнул.

— Имели честь, сэр, хотя, боюсь, не могу припомнить конкретно эти. Понимаете, мы проводим очень много похорон. «Стиплхилл» предоставляет полный спектр ритуальных услуг, включая и кремацию, и погребение в этом прекрасном месте. — Он обвел рукой неухоженное кладбище, словно это был роскошный парк. — Мой отец основал компанию в 1958 году, и с тех пор мы обслуживаем обделенных. Наш лозунг: «Достоинство и комфорт», — и, смею думать, мы его придерживаемся.

Рекламное выступление было встречено неловким молчанием. Том явно испытал облегчение, когда вмешался Гарднер.

— Уже скоро. Мы почти у цели, — сообщил он.

Улыбка Йорка растаяла, и он проводил разочарованным взглядом Тома, которого ловко увели прочь.

Тут, как бы в подтверждение слов Гарднера, экскаватор вытащил последний ковш земли и отъехал назад, победно чихнув двигателем. Усталый на вид мужчина, которого я счел представителем департамента здравоохранения, кивнул одному из рабочих. Рабочий в защитном комбинезоне и маске шагнул вперед и высыпал в могилу дезинфицирующее средство. Болезни не всегда умирают вместе с хозяином. Бактерии, расцветающие махровым цветом в разлагающейся плоти, гепатит, ВИЧ и туберкулез — это лишь некоторые болезни, которые живые запросто могут подцепить у мертвецов.

Рабочий в комбинезоне и маске спустился в могилу по короткой лесенке и начал очищать лопатой гроб от остатков земли. К тому времени, когда к гробу прикрепили веревки, чтобы поднять его наверх, небо уже стало светло-синим и хвойный лес отбрасывал на траву длинные тени. Рабочий вылез из ямы и вместе с тремя помощниками начал тянуть гроб на поверхность в жутком обратном похоронному процессе.

Грязный короб медленно выплыл наверх. С него сыпались комья земли. Рабочие поставили гроб на козлы, стоящие рядом с могилой, и быстро отступили в сторону.

— Черт! Ну и вонища! — пробормотал один из них.

Он был прав. Даже там, где мы стояли, миазмы заполнили утренний воздух. Сморщив нос, Гарднер подошел и наклонился, чтобы рассмотреть гроб.

— Крышка треснула, — сообщил он, указывая на трещину под слоем грязи. — Не думаю, что его взломали, больше похоже на паршивую древесину.

— Это лучшая американская сосна! И очень хороший гроб! — вспыхнул Йорк, но никто не обратил на него внимания.

Том наклонился к гробу и принюхался.

— Говоришь, его похоронили шесть месяцев назад? — спросил он Гарднера.

— Ну да. А что?

Том не ответил.

— Странно. Что скажешь, Дэвид?

Я постарался скрыть дискомфорт, когда глаза присутствующих обратились на меня.

— Не должно так вонять, — нехотя проговорил я. — Через шесть месяцев не должно.

— На тот случай, если вы не заметили, крышка не совсем герметична, — встрял Хикс. — А с такой дырой чего еще ожидать?

Я понадеялся, что Том ему ответит, но он, казалось, внимательно изучал гроб.

— Все равно: на ней лежало еще как минимум шесть футов земли, а так глубоко под землей разложение идет значительно медленнее, чем на поверхности.

— Я не к вам обращался, но спасибо, что указали на этот факт, — саркастически бросил Хикс. — Уверен: будучи англичанином, вы отлично разбираетесь в климатических и прочих условиях Теннесси.

Том выпрямился.

— Вообще-то Дэвид прав. Даже если тело не забальзамировано, запах разложения не должен быть таким сильным независимо от того, цела крышка или нет.

Патологоанатом зыркнул на него.

— Так почему бы нам не взглянуть? Открывайте! — грубо приказал он рабочим.

— Здесь? — удивился Том. Обычно гроб переправляют в морг и уже там открывают.

Хикс, казалось, наслаждается моментом.

— Гроб уже сломан. Если тело настолько разложилось, как вы утверждаете, я бы хотел проверить это здесь и сейчас. Я и так тут уже кучу времени потратил.

Я достаточно хорошо знал Тома, чтобы заметить его неодобрение — губы слегка сжались, — но он промолчал. Пока тело не передадут ему официально, Хикс — главный.

Возразила Джейкобсен.

— Сэр, вам не кажется, что это может подождать? — сказала она Хиксу, когда тот жестом велел рабочим начинать.

Патологоанатом хищно улыбнулся.

— Вы оспариваете мои полномочия?

— А, ради Бога, Дональд, просто открой этот чертов ящик, коль уж тебе так приспичило, — буркнул Гарднер.

Метнув на Джейкобсен еще один разъяренный взгляд, Хикс кивнул рабочему с инструментом. Тишину нарушил скрип вывинчиваемого шурупа. Я покосился на Джейкобсен, но ее лицо оставалось невозмутимым. Должно быть, она почувствовала мой взгляд, потому что ее серые глаза на секунду встретились с моими. На миг я заметил в них искорку гнева, но девушка тут же отвернулась.

Когда вывинтили последний шуруп, второй рабочий присоединился к первому, чтобы помочь снять крышку. Она деформировалась, и потребовались некоторые усилия, прежде чем она наконец открылась.

— Бог ты мой! — воскликнул один из рабочих, отворачиваясь.

Вонь из гроба стала невыносимой. Мерзкий сладковатый густой запах гниения. Рабочие поспешно отскочили подальше.

Я подошел к Тому, чтобы посмотреть.

Большую часть останков прикрывал белый саван, на виду оставался только череп. Большая часть волос выпала, хотя несколько прядок еще держались, как грязная паутина. Тело начало разлагаться, плоть будто стекла с костей, поскольку бактерии сделали свое дело, превратив ее в жижу. В замкнутом пространстве фоба образовавшаяся в результате гниения жидкость не могла испаряться. Такую жидкость называют гробовой раствор — черная и вязкая, она запачкала льняной саван, прикрывающий труп.

Хикс заглянул внутрь.

— Поздравляю, Либерман. Он ваш.

Развернувшись, он не оглядываясь зашагал к машинам. Гарднер с отвращением взирал на мрачное содержимое гроба, прижав к носу и рту платок в тщетной попытке спастись от вони.

— Это нормально?

— Нет, — ответил Том, сердито глядя вслед Хиксу.

Гарднер повернулся к Йорку:

— Есть мысли, как такое могло произойти?

Физиономия владельца похоронной конторы заалела.

— Конечно, нет! И я отвергаю всяческие инсинуации, что это якобы моя вина! «Стиплхилл» не несет ответственности за то, что случилось с гробом, после того как его закопали!

— Почему-то я так и думал.

Гарднер подозвал одного из рабочих:

— Закрывайте. Повезем это в морг.

Но я пригляделся к мрачному содержимому гроба внимательней.

— Том, погляди-ка на череп.

Он все еще смотрел вслед патологоанатому. Повернувшись, он вопросительно глянул на меня и выполнил просьбу. Я видел, как меняется выражение его лица.

— Тебе это не понравится, Дэн.

— Что еще?

Том, не ответив, указал на рабочих и Йорка.

— Не могли бы вы оставить нас на минутку, джентльмены? — обратился к ним Гарднер.

Рабочие отошли к экскаватору и закурили. Йорк скрестил руки на груди.

— Это мое кладбище. И я никуда не пойду.

Гарднер вздохнул, ноздри его раздулись.

— Мистер Йорк…

— Я имею право знать, что тут происходит!

— В данный момент мы и пытаемся это установить. А теперь будьте любезны…

Но Йорк еще не закончил.

— Я согласился с вами сотрудничать, — ткнул он пальцем в Гарднера. — И не желаю, чтобы меня обвинили во всем этом! Я хочу, чтобы занесли в протокол, что «Стиплхилл» ответственности не несет!

— Ответственности за что? — опасно мягким тоном поинтересовался Гарднер.

— Ни за что! Вот за это! — Йорк махнул на гроб. — Это респектабельный бизнес. Я не сделал ничего плохого.

— Ну, значит, вам и не о чем беспокоиться. Спасибо за содействие, мистер Йорк. Скоро с вами кто-нибудь переговорит.

Йорк набрал в грудь побольше воздуха, чтобы разразиться очередной тирадой, но агент БРТ придавил его взглядом. Сердито поджав губы, владелец кладбища удалился. Гарднер смотрел ему вслед с выражением кота, следящего за канарейкой, затем повернулся к Тому.

— Ну?

— Ты сказал, это белый мужчина?

— Верно. Уиллис Декстер, механик тридцати шести лет, погиб в автокатастрофе. Ладно, Том, что ты тут углядел?

Том криво мне улыбнулся.

— Это Дэвид углядел. Ему и выкладывать тебе новость.

Премного благодарен. Я снова повернулся к гробу, спиной ощущая взгляды Гарднера и Джейкобсен.

— Посмотрите на нос, — сказал я им. Мягкие ткани сгнили, и образовалась треугольная дырка с остатками перегородки. — Видите, под носовым отверстием, там, где оно примыкает к кости, на которой держатся нижние зубы? Тут должен быть выступ вроде острого гребня на кости. Но его нет. Отверстие плавно переходит в кость под ним. И форма носа тоже неправильная. Переносица низкая и широкая, и само носовое отверстие слишком большое.

Гарднер выругался сквозь зубы.

— Уверены? — спросил он скорее Тома, чем меня.

— Боюсь, что да. — Том удрученно поцокал языком. — Я бы и сам это увидел, если бы удосужился присмотреться. Все признаки строения черепа тоже указывают на расовую принадлежность. А по совокупности так и вовсе сомнений не остается.

— Сомнений в чем? — озадаченно спросила Джейкобсен.

— Костный выступ, о котором упомянул Дэвид, является признаком принадлежности к белой расе, — пояснил Том. — Кем бы ни был этот человек, у него этот признак отсутствует.

Джейкобсен нахмурилась, когда до нее дошло.

— Вы хотите сказать, что это черный? Но я думала, Уиллис Декстер был белым.

Гарднер раздраженно вздохнул.

— Так и есть. — Он мрачно уставился на труп в гробу. — Это не Уиллис Декстер.

 

7

Яркое высоко стоящее солнце слепило, отражаясь от стекол едущих по шоссе машин. Хотя полдень еще не наступил, воздух над бетоном клубился от жара и выхлопных газов. Движение впереди нас замедлилось, автомобили буквально ползли, объезжая проблесковые маяки карет «скорой помощи», перекрывших одну полосу. Поперек полосы стоял новенький «лексус», совершенно целый и блестящий сзади и со смятым в гармошку капотом. Чуть подальше валялось то, что некогда было мотоциклом, а теперь представляло собой лишь груду деталей, хрома и колес. Вокруг него дорога была залита чем-то вроде бензина, но скорее всего это был не бензин.

Когда мы проезжали мимо, подчиняясь знакам полицейского, с каменным выражением лица управлявшего движением, я заметил толпу зевак, свесившихся через перила перекинутого над шоссе моста, чтобы поглазеть на разворачивающееся внизу представление. Затем мы проехали, и движение снова стало нормальным, будто ничего и не произошло.

На обратном пути с кладбища Том стал больше похож на себя прежнего. В его глазах появилась искорка, означавшая, что он заинтригован последним поворотом событий. Сперва отпечатки пальцев, снятые на месте преступления, оказались принадлежащими давно умершему человеку, а теперь вот в его могиле оказалось вовсе не его тело. Такого рода загадки для Тома были просто радостью жизни.

— По-моему, начинает смахивать на то, что слухи о смерти Уиллиса Декстера оказались несколько преувеличенными, а? — задумчиво проговорил Том, барабаня пальцами по рулю в такт льющейся из динамиков музыке Диззи Гиллеспи. — Симулировать собственную смерть — чертовски хитроумное алиби, если суметь это провернуть.

Я очнулся от своих размышлений.

— Как ты думаешь, чье тело в гробу? Еще одной жертвы?

— Я не стану утверждать со всей уверенностью, пока не определим причину смерти, но полагаю, да. Конечно, не исключена возможность, что в похоронной конторе кто-то просто перепутал тела, но, с учетом обстоятельств, это вряд ли. Нет, как мне ни противно это признавать, Ирвинг был прав насчет серийного убийцы. — Том покосился на меня. — Что?

— Ничего.

Он улыбнулся.

— Актер из тебя паршивый, Дэвид.

При обычных раскладах я бы охотно включился в мозговой штурм, но в последнее время я что-то слишком увлекся самокритикой.

— Возможно, я слишком подозрителен, но тебе не кажется, что все слишком удачно складывается: найденный отпечаток приводит прямиком к трупу другой жертвы?

Том пожал плечами.

— Преступникам тоже свойственно ошибаться.

— Значит, ты полагаешь, что Уиллис Декстер может быть все еще жив? И что убийца — он?

— А ты как думаешь?

— Я думаю, что забыл, насколько ты любишь играть адвоката дьявола.

Он хохотнул.

— Просто проигрываю возможные варианты. Честно говоря, мне тоже кажется, что как-то оно чуточку чересчур удачно складывается. Но Дэн Гарднер отнюдь не дурак. Может, он и грубиян, но я рад, что следствие возглавляет именно он.

Мое отношение к Гарднеру не улучшилось, но Том никогда никого не хвалил просто так.

— Что думаешь о Йорке? — спросил я.

— Ну, если не считать острого желания вымыть руки после его рукопожатия, то не знаю, — задумчиво ответил Том. — Конечно, он вряд ли может служить рекламой своей профессии, но, судя по всему, эксгумация его не больно-то волновала. Ну во всяком случае, пока он не увидел состояние гроба. Не сомневаюсь, что ему придется ответить на ряд неудобных вопросов, но, думается мне, вряд ли он вел бы себя так вальяжно, заранее зная, что мы там обнаружим.

— Даже если так, все равно вряд ли возможно подменить тело так, чтобы никто из сотрудников похоронной конторы об этом не знал.

Том кивнул.

— Практически невозможно. Но все же я пока подожду делать какие-то выводы о Йорке. — Он помолчал, перестраиваясь в другой ряд, чтобы обойти медленно ползущий жилой прицеп. — Отличная работа, кстати. Я не обратил внимания на носовое отверстие.

— Обратил бы, не будь ты так зол на Хикса.

— Злость на Хикса — издержки профессии. Мне давно пора бы привыкнуть. — Улыбка увяла, когда он заметил выражение моего лица. — Ладно, это все ерунда. Так что тебя все-таки беспокоит?

Я вообще-то не собирался об этом говорить, но и избегать темы уже было больше нельзя.

— По-моему, приезд сюда был не такой уж хорошей идеей. Я очень ценю все, что ты делаешь, но… Ладно, давай начистоту. Это не сработало. Думаю, мне следует вернуться домой.

До этого момента я не осознавал, что уже принял решение. А теперь все мои сомнения выкристаллизовались, вынуждая принять то, чего я доселе так долго избегал. В этом решении была некая необратимость, какая-то часть меня была в шоке от осознания, что если я сейчас уеду, то не просто прерву поездку.

Я сдамся.

Том некоторое время молчал.

— Дело не только в том, что случилось в коттедже, да?

— И это тоже, но нет. — Я пожал плечами, пытаясь подобрать слова. — Просто чувствую, что это была ошибка. Не знаю… Может, еще просто слишком рано.

— Раны ведь зажили, да?

— Я не это имею в виду.

— Знаю. — Он вздохнул. — Можно, я буду откровенным?

— Я сам попался, верно?

Он улыбнулся.

— Ага. Но ты ведь не можешь нарушить данное старику слово, а?

Мне ничего не оставалось, как рассмеяться. Как ни странно, мне вдруг стало так легко, как уже давненько не бывало.

— Ладно. Неделю.

Том удовлетворенно кивнул, барабаня пальцами по рулю в такт льющейся из динамиков мелодии трубы.

— Так как тебе новая помощница Дэна?

Я поглядел в окно.

— Джейкобсен? Вроде умная.

— Ммм… — Пальцы Тома продолжали отбивать такт на руле. — И привлекательная, да?

— Ну да, наверное.

Том ничего не сказал, а я почувствовал, как краснею.

— Что?

— Ничего, — ухмыльнулся он.

Том позвонил в морг предупредить, что скоро привезут эксгумированные останки. С ними придется работать в другом зале, чтобы избежать смешения улик с трупом, найденным в коттедже. Даже потенциальная возможность такой путаницы может превратить доказательную базу в сущий кошмар, когда убийцу поймают.

Если его, конечно, поймают.

Когда мы приехали, Кайл разговаривал в коридоре с двумя другими сотрудниками морга. Он прервал беседу, чтоб проводить нас в подготовленный зал, поглядывая нам за спину, словно ожидая — или надеясь — увидеть кого-то еще. И явно огорчился, когда понял, что больше никого нет.

— А Саммер сегодня придет?

Попытка говорить небрежно ему явно не удалась.

— О, полагаю, она появится чуть позже, — сообщил ему Том.

— Ага. Я просто так поинтересовался.

Том сохранил невозмутимое выражение лица, пока за Кайлом не закрылась дверь зала.

— Весна, должно быть, — расплылся он в улыбке. — Во всех начинает бурлить кровь.

Гроб из «Стиплхилл» доставили в тот момент, когда мы переоделись в хирургические костюмы и резиновые фартуки. Его привезли в алюминиевом контейнере. Один гроб лежал в другом, как матрешки. В первую очередь нужно было сделать рентген тела, так что Кайл отвез на каталке всю эту штуковину в рентгеновский кабинет.

— Помощь нужна? — спросил он.

— Спасибо, не надо. Сами справимся.

— Том… — произнес я. Останки предстояло вынуть из гроба, чтобы сделать рентген. Разложение уменьшило массу тела, но я не хотел, чтобы Том перенапрягался.

Он раздраженно вздохнул, понимая, что я прав.

— Можем подождать прихода Саммер. Я один раз уже Кайла подставил.

— Ой, да ничего страшного! Мартин с Джейсоном меня прикроют, если что. — Кайл встрепенулся, услышав имя Саммер. — К тому же доктора Хикса сейчас нет.

— Ну, тогда ладно, — нехотя согласился Том. — Помогите Дэвиду вынуть тело, когда мы закончим фотографировать.

В этот момент зазвонил его телефон.

— Это Дэн, — сообщил Том, взглянув на дисплей. — Придется ответить.

Пока Том, выйдя в коридор, беседовал с Гарднером, мы с Кайлом отстегнули защелки, державшие крышку алюминиевого гроба.

— Значит, вы англичанин, да? — спросил он. — Из Лондона?

— Верно.

— Ух ты! И какая она, Европа?

Я, борясь с тугой защелкой, некоторое время прикидывал, как ответить на такой вопрос.

— Ну вообще-то она очень разная.

— Да? Хочу туда когда-нибудь съездить. Посмотреть на Эйфелеву башню и все такое. Штаты я исколесил вдоль и поперек, но мне всегда хотелось побывать за границей.

— Так съездите.

— Не на мою зарплату, — грустно усмехнулся он. — А что, Саммер будет криминалистом-антропологом, как доктор Либерман?

— Ну, полагаю, именно это она и планирует.

Он сделал вид, что занят застежками, пытаясь скрыть заинтересованность.

— Это значит, что она останется в Теннесси?

— А почему бы вам не спросить у нее самой?

Он в ужасе уставился на меня, но быстро опустил глаза.

— О нет, я не могу. Я это, типа, просто так спросил.

Я ухитрился подавить улыбку.

— Ну так или иначе, некоторое время она еще тут пробудет, я полагаю.

— Точно.

Он сердито кивнул, не поднимая головы от работы. Его застенчивость больно было видеть. Я понятия не имел, как отнесется Саммер к вниманию с его стороны, но искренне надеялся, что у него достанет смелости это выяснить.

Мы уже собирались снять крышку с алюминиевого контейнера, когда вернулся Том. Он был мрачным.

— Не трудитесь. Дэн не хочет, чтобы мы пока что трогали тело. Похоже, Алекс Ирвинг пожелал видеть труп in situ.

— Чего ради?

Я еще мог понять, почему профайлер захотел взглянуть на первый труп, найденный в коттедже, но этот-то лежит в гробу. Я решительно не понимал, что он надеялся увидеть такого, что нельзя увидеть на фотографии.

— Откуда я знаю? — раздраженно фыркнул Том. — Хикс и Ирвинг за одно утро! Боже, денек обещает быть еще тот. И вы этого не слышали, Кайл.

Работник морга улыбнулся.

— Конечно, сэр. Я могу еще чем-то помочь?

— Не сейчас. Я позвоню, когда Ирвинг заявится. Меня заверили, что он скоро будет.

Но нам бы следовало догадаться, что Ирвинг не из тех людей, которых волнует, что их кто-то ждет. Прошло полчаса, потом час, а он все еще не осчастливил нас своим появлением. Мы с Томом занялись тем, что отмывали и сушили останки, найденные в коттедже и оставленные на ночь в детергенте. И только лишь спустя почти два часа профайлер вошел в зал, не соизволив постучать. В дорогом замшевом пиджаке и черной рубашке, заметная щетина на упитанных щеках и начавшем слегка оплывать подбородке.

С ним была девушка, симпатичная, лет девятнадцати-двадцати. Она держалась сзади поближе к нему, будто в поисках защиты.

Ирвинг одарил нас фальшивой улыбкой.

— Доктор Либерман, доктор… — Он слегка кивнул в мою сторону. — Полагаю, Дэн Гарднер предупредил вас о моем приезде.

Том не ответил на улыбку.

— Да, предупредил. А также сказал, что вы приедете скоро.

Ирвинг шутливо поднял руки и расплылся в улыбке, которую он, видимо, считал обезоруживающей.

— Меа culpa. Я как раз повторно записывал интервью для телевидения, когда Гарднер позвонил, а оно затянулось. Вы же знаете, как это бывает.

На лице Тома явственно читалось, что он отлично все понял. Он пристально посмотрел на девушку.

— А это?..

Ирвинг жестом собственника положил руку девушке на плечо.

— Это… хм… Стейси. Одна из моих аспиранток. Она пишет диссертацию по моей работе.

— Наверняка это весьма интересно, — сказал Том, — но, боюсь, ей придется подождать снаружи.

— Все в порядке, — отмахнулся профайлер. — Я предупредил ее о том, что ее ждет.

— И тем не менее я вынужден настаивать.

Улыбка Ирвинга застыла, когда он уставился Тому в глаза.

— Я ей сказал, что она может пойти со мной.

— Значит, вам не следовало этого говорить. Это морг, а не лекторский зал. Прошу прощения, — более мягко сказал Том девушке.

Ирвинг пару мгновений в упор смотрел на Тома, затем с сожалением улыбнулся девушке.

— Похоже, надо мной взяли верх, Стейси. Тебе придется подождать в машине.

Девушка поспешно вышла, от стыда опустив голову. Мне стало ее жаль, но Ирвингу следовало хорошенько подумать, прежде чем тащить девочку сюда без разрешения Тома. Как только дверь за ней закрылась, улыбка профайлера мигом исчезла.

— Это одна из моих лучших аспиранток. Если бы я считал, что она мне помешает, то не приволок бы ее с собой.

— Не сомневаюсь, но тут решать не вам. — Интонация Тома положила конец дискуссии. — Дэвид, будь добр, позови Кайла в рентгеновский кабинет. Я покажу доктору Ирвингу, где раздевалка.

— В этом нет необходимости. Я не собираюсь ничего трогать. — Тон профайлера стал ледяным.

— Возможно, но мы очень педантичны в таких вещах. К тому же мне бы не хотелось, чтобы вы запачкали ваш пиджак.

Ирвинг посмотрел на свой дорогой замшевый пиджак.

— О! Может быть, вы и правы.

Когда я выходил, Том быстро мне улыбнулся. К тому времени как я нашел Кайла, они с Ирвингом уже были в рентгеновском кабинете и молча стояли по разные стороны алюминиевого ящика с гробом внутри.

Ирвинг надел поверх своей одежды лабораторный халат. Когда мы с Кайлом стали открывать крышку контейнера, лицо профайлера болезненно скривилось и он начал массировать нос пальцами в резиновой перчатке.

— Надеюсь, это не займет много времени. У меня ринит, и от кондиционеров мои носовые пазухи… Господи!

Он поспешно шагнул назад, зажав ладонью рот, когда крышка наконец открылась и смрад вырвался наружу. Но, надо отдать ему должное, оправился Ирвинг быстро, убрал руку от лица и снова приблизился, когда мы открыли уже собственно гроб.

— А это… хм… нормально?

— Состояние тела, вы имеете в виду? — Том пожал плечами. — Смотря что считать нормальным. Разложение вполне соответствует норме для закопанного тела. Только вот не для тела, закопанного шесть месяцев назад.

— Полагаю, у вас есть объяснение?

— Пока нет.

Ирвинг изобразил удивление.

— Значит, мы имеем два тела, и оба таинственным образом разложились куда больше, чем по идее следовало бы. Думаю, тут есть связь. И, насколько я понял, это не истинный хозяин могилы?

— Похоже на то. Это чернокожий мужчина. Уиллис Декстер был белым.

— Наверное, у кого-то в похоронной конторе очень сильный дальтонизм, — пробормотал Ирвинг. Он кивком указал на грязный саван, укрывавший весь труп, кроме головы. — А нельзя ли?..

— Минутку. Дэвид, сделаешь несколько снимков?

С помощью камеры Тома я сделал несколько фотографий тела, затем Том велел Кайлу снять саван. Работник морга осторожно снял импровизированный покров. Из-за выделившихся в процессе разложения жидкостей ткань приклеилась к телу, так что отходила с трудом. Когда Кайл увидел, что скрывается под саваном, он замер и неуверенно поглядел на Тома.

Труп был обнаженным.

— Да, связь определенно есть! — Ирвинга это, казалось, позабавило.

Том кивнул Кайлу:

— Продолжайте.

Работник морга снял оставшуюся часть савана. Ирвинг, поглаживая бородку, рассматривал тело. На мой взгляд, от этого несколько разило позерством, но, быть может, я был необъективен.

— Ну что ж, на данный момент, если не считать аспекта… хм… обнаженности, сразу становится очевидным ряд моментов, — изрек он. — Тело аккуратно уложено. Руки сложены на груди, как и положено, ноги вытянуты. Все как при обычных похоронах. Но эти похороны, совершенно очевидно, обычными не являются. Однако с телом обращались с явным уважением в отличие от первой жертвы. Похоже, все указывает на то, что жизнь становится интересной, а?

Только не жизнь жертв. Я видел, что поведение Ирвинга Тома тоже покоробило.

— Труп, найденный в коттедже, не был первой жертвой, — сказал он.

— Прошу прощения?

— Если исходить из предположения, что этот человек был убит — а мы не можем этого с уверенностью утверждать, пока не выясним причину смерти, — то он мертв куда дольше, чем тот, которого нашли вчера, — сообщил Том. — Кто бы он ни был, он умер первым.

— Поправка принимается, — с ледяной улыбкой ответил Ирвинг. — Но это всего лишь подтверждает мою теорию. Тут совершенно явно видна прогрессия. И если этот тип, Декстер, симулировал свою смерть полгода назад, а судя по всему, так оно и есть, то это вот весьма символично. Я вначале подумал, что убийца отрицает свою сексуальность, сублимирует свои сексуальные потребности в агрессию. Но это придает делу совсем другой аспект. Первая жертва укрыта саваном и похоронена — можно сказать, стыдливо спрятана. А шесть месяцев спустя тело в коттедже выставлено на всеобщее обозрение. Оно буквально вопиет: «Посмотрите на меня! Посмотрите, что я сделал!» «Похоронив» свою прежнюю сущность, убийца теперь вылез из шкафа, если угодно. И, учитывая такое существенное различие в обращении с двумя жертвами, я совсем не удивлюсь, если где-то есть промежуточные трупы, о которых мы пока не знаем.

Судя по тону, Ирвингу весьма нравилась такая перспектива.

— Значит, вы по-прежнему считаете, что это гомосексуальные убийства, — сказал Том.

— Практически наверняка. Все указывает на это.

— Вы говорите весьма уверенно.

Я не собирался вмешиваться, но манеры Ирвинга меня достали.

— Мы имеем два обнаженных тела, оба мужские. Что вроде как указывает именно в этом направлении, вам не кажется?

— Иногда тело доставляют из морга в обнаженном виде. И если у человека нет семьи, чтобы принести одежду, то его хоронят именно так.

— Значит, этот второй обнаженный труп — просто совпадение? Любопытная версия. — Он одарил меня снисходительной улыбкой. — Возможно, вы тогда заодно соизволите объяснить, почему на обнаруженном на кассете отпечатке Декстера есть следы детского масла?

Удивление на лице Тома было отражением моего изумления. Ирвинг изобразил волнение.

— Ой, извините. Разве Гарднер вам об этом не упомянул? Ну, полагаю, у него на то имелись причины. Но, как бы то ни было, я вижу только одну причину, по которой убийца мог воспользоваться в коттедже детским маслом, если, конечно, он не питает слабости к увлажняющим средствам.

Ирвинг замолчал, предоставляя колючке впиться поглубже, а потом продолжил:

— В любом случае сексуальная подоплека также объсняет разную расовую принадлежность жертв. Основным общим параметром является не цвет кожи, а пол жертв. Нет, мы совершенно определенно имеем дело с сексуальным хищником, а учитывая подозрительное отсутствие Уиллиса Декстера в его собственной могиле, я бы сказал, что он наиболее вероятный кандидат.

— Дэн мне сказал, что, не считая ареста за вождение в нетрезвом виде, у Декстера нет криминального досье, и за ним не числится никаких преступлений.

Ирвинг позволил себе самодовольно улыбнуться.

— У действительно умных хищников никогда не бывает криминального досье. Они скрытны, часто являются уважаемыми членами общества, пока не допустят ошибки или сознательно не проявят себя. Патологический нарциссизм — черта, довольно часто встречающаяся у серийных убийц. Как правило, им надоедает прятаться по углам, и они решают продемонстрировать свою силу на публике. К счастью, большинство из них рано или поздно становятся жертвами собственной гордыни. Как в данном случае.

Ирвинг театральным жестом указал на тело в гробу. К этому времени он говорил уже практически менторским тоном, будто мы с Томом — парочка бестолковых студиозусов.

— Поскольку тут требовалось определенное материально-техническое обеспечение, Декстер не смог бы все это провернуть без помощи как минимум одного работника похоронной конторы, — уверенно продолжил он. — Либо Декстер действовал сам — что, с учетом его навыков механика или кем он там был, весьма сомнительно, — либо у него был сообщник. Любовник, быть может. Не исключено, что они вообще орудуют сообща. Один доминант, другой подчиненный. А вот это действительно было бы интересно.

— Потрясающе, — пробормотал Том.

Ирвинг остро глянул на него, будто только сейчас сообразил, что перлы его мудрости пропали втуне. Но от выслушивания дальнейших светлых идей профайлера нас избавило появление Саммер.

Она влетела в рентгеновский кабинет, но тут же остановилась, увидев нас стоящими вокруг гроба.

— Ой! Мне подождать снаружи?

— По мне, так не нужно, — расплылся в широкой улыбке Ирвинг. — Но тут, конечно, решающее слово за доктором Либерманом. Он весьма строго придерживается правила прятать от студентов правду жизни.

Том проигнорировал ехидство.

— Саммер — одна из моих аспиранток. И помогает нам тут.

— Ну конечно! — Улыбка Ирвинга стала еще шире, пока он рассматривал колечки и гвоздики на лице Саммер. — Знаете, меня всегда очаровывал боди-арт. Я даже одно время подумывал сделать татуировку, но такого рода вещи воспринимаются неодобрительно при моей работе. Но мне нравится языческий аспект пирсинга, как и концепт современного примитивизма в целом. Очень приятно видеть такого рода индивидуальность в наше время.

Лицо Саммер стало пунцовым, но скорее от удовольствия, чем от неловкости.

— Спасибо!

— Не стоит благодарить меня. — Ирвинг включил обаяние на полную мощность. — У меня есть пара книг по примитивному боди-арту, которые могли бы вас заинтересовать. Может быть…

— Если это все, профессор Ирвинг, то нам пора начинать, — прервал его Том.

В улыбке Ирвинга мелькнуло раздражение.

— Конечно. Было приятно с вами познакомиться, мисс…

— Саммер.

— Мое любимое время года! — снова сверкнул зубами Ирвинг.

Стянув резиновые перчатки, он огляделся по сторонам, прикидывая, куда бы их выбросить. Не найдя ничего подходящего, он протянул их Кайлу. Молодой работник морга явно удивился, но послушно взял.

Еще разок напоследок улыбнувшись Саммер, Ирвинг удалился. Когда дверь за ним закрылась, возникла некоторая пауза. Лицо Саммер цвело улыбкой, круглые щечки розовели под осветленной шевелюрой. Кайл мрачно сжимал в руке снятые профайлером перчатки.

Том кашлянул.

— Так на чем мы остановились?

Пока я продолжил фотографировать останки, он пошел позвонить Гарднеру. Команде криминалистов нужно будет осмотреть гроб, но обычно это делают после того, как извлекут тело. То, что покойник обнажен, скорее всего ни на что не повлияет, но я понимал, почему Том решил сперва переговорить с агентом БРТ.

Кайл слонялся по рентгеновскому кабинету, хотя причин тут оставаться у него больше не было. Но, видя, как он смотрит на Саммер, я не мог ему сказать, что он больше не нужен. Выражение его лица напомнило мне обиженного щенка.

Том отсутствовал недолго. Вернулся он довольно оживленным.

— Дэн сказал приступать. Давай достанем тело оттуда.

Я направился было к контейнеру, но Том меня остановил:

— Кайл, вы не поможете Саммер?

— Я? — Лицо работника морга стало пунцовым. Он быстро глянул на девушку. — Ну… хм… конечно. Без проблем.

Том мне подмигнул, а Кайл подошел к стоявшей у алюминиевого ящика Саммер.

— А лук со стрелами тебе, часом, не положен? — тихонько сказал я, пока молодые люди готовились извлечь тело.

— Иногда в таких случаях приходится слегка подтолкнуть.

Улыбка Тома исчезла.

— Дэн хочет, чтобы дело побыстрее продвинулось. При обычном раскладе я бы занялся этими останками только после того, как закончил с найденным в коттедже трупом. Но при нынешнем…

Внезапно раздался возглас. Оглянувшись, мы увидели, что Кайл, выпрямившись, смотрит на свою руку в перчатке.

— Что случилось? — направился к нему Том.

— Меня что-то укололо. Когда я дотронулся до тела.

— Кожу прокололо?

— Не знаю…

— Дайте-ка мне взглянуть, — сказал я.

Перчатки были из толстой резины, длиной почти по локоть, и скользкие от жидкости из разлагающегося тела. Но дырка на ладони была видна невооруженным взглядом.

— Все в порядке, правда, — заверил Кайл.

Я не обратил внимания на его заявление, стягивая толстую перчатку с его руки. Ладонь Кайла от долгого пребывания в резине стала бледной и морщинистой. В центре ладони темнело пятнышко крови.

— Надо заклеить пластырем. Тут есть аптечка? — спросил я.

— В зале для аутопсии должна вроде быть. Саммер, сходи принеси, — сказал Том.

Кайл позволил мне подвести его к раковине. Я сунул его руку под струю холодной воды, смывая кровь. Ранка оказалась крошечной, как булавочный укол, но от этого не менее опасной.

— Все хорошо? — спросил Кайл, когда вернулась Саммер с аптечкой.

— Если вы получили все положенные прививки, то с вами все будет в порядке, — сказал я как можно уверенней.

Он кивнул, с тревогой наблюдая, как я очищаю ранку антисептиком. Том пошел к контейнеру.

— В каком месте вы брались за тело?

— Ну… э-э-э… За плечо. Правое.

Том наклонился поближе, чтобы рассмотреть, но к телу прикасаться не стал.

— Тут что-то есть. Саммер, не подашь мне пинцет?

Он подцепил пинцетом то, что пряталось в гниющей плоти, и плавно вытащил.

— Что это? — поинтересовался Кайл.

Лицо Тома было нарочито бесстрастным.

— Похоже на иглу для подкожных инъекций.

— Игла? — воскликнула Саммер. — Господи, он напоролся на иголку вот в этом?

Том бросил на нее предостерегающий взгляд, но у всех у нас в голове промелькнула одна и та же мысль. Как работник морга Кайл привит от некоторых болезней, которыми можно заразиться от трупа, но есть и такие, от которых защиты не существует. Как правило, при соблюдении норм предосторожности риск минимален.

Если только у тебя нет открытой раны.

— Уверен, что тревожиться не о чем, но лучше бы вас все же отвести в отделение «неотложки», — внешне спокойно проговорил Том. — Почему бы вам не пойти переодеться, а я вас потом провожу?

Лицо Кайла побелело.

— Нет, я… Со мной все в порядке, правда!

— Не сомневаюсь, но пусть вас все же проверят для пущей надежности. — Его тон не предусматривал дальнейших дискуссий. Кайл с ошарашенным видом пошел переодеваться. Том дождался, пока за ним закроется дверь.

— Саммер, ты точно ни к чему не прикасалась?

Девушка быстро закивала.

— Не успела. Я как раз собиралась помочь Кайлу поднять тело, когда он… Боже, как вы думаете, с ним все обойдется?

Том не ответил.

— Ты тоже можешь идти переодеваться, Саммер. Я тебе сообщу, если твоя помощь понадобится.

Она не стала спорить. Когда девушка вышла, Том положил иглу в маленькую стеклянную баночку для образцов.

— Хочешь, чтобы я пошел с Кайлом? — спросил я.

— Нет, это моя забота. А ты, пока суд да дело, займись другими останками. Я не хочу, чтобы кто-либо снова подходил к этому гробу, пока лично не сделаю рентген тела.

Я никогда прежде не видел его таким мрачным. Существовала возможность, что игла просто соскочила и осталась в теле случайно, но это как-то мало похоже на правду. Я пытался понять, что меня тревожит больше: мысль, что иглу воткнули сознательно, или вытекающая из этой мысли другая.

Что кто-то рассчитывал на то, что тело выкопают.

В первый раз это была женщина. Вдвое старше тебя и пьяная. Ты заметил ее в баре, настолько нализавшуюся, что едва на ногах стояла. Женщина покачивалась на стуле у стойки бара и все время соскальзывала с него, неопрятная и опухшая, лицо красное и одутловатое, в желтоватых от никотина пальцах горящая сигарета. Когда она задирала голову и грубо хохотала, пялясь на экран телевизора над барной стойкой, ее хриплый смех звучал как сирена.

Ты захотел ее с первого взгляда.

Ты наблюдал за ней с другого конца зала. Ты сидел к ней спиной, но твои глаза постоянно следили за ней в зеркале. Окутанная клубами сигаретного дыма, она цепляла почти всех мужчин в баре, обнимая их рукой в пьяном приглашении. Каждый раз ты напрягался, ревность кислотой обжигала твои внутренности. Но всякий раз руку отбрасывали, авансы отвергались. Она неуверенной походкой возвращалась на свой стул, громко требуя еще выпивки, чтобы залить разочарование. А твоя нервозность возрастала, потому что ты знал, что это будет та самая ночь.

Должна быть ею.

Ты терпел, дожидаясь, пока она исчерпает терпение бармена. Затем незаметно выскользнул на улицу, когда она все еще орала на него, перемешивая ругань со слезливыми просьбами. Снаружи ты поднял воротник и нырнул в ближайшую подворотню. Стояла осень, и мелкий дождик смочил улицы, притушив фонари до желтого полусвета.

Самая подходящая для тебя ночь.

Она проторчала в баре дольше, чем ты думал. Ты ждал, дрожа от холода и адреналина, нервозность начала заглушать предвкушение. Но ты держался твердо. Ты уже и так слишком часто откладывал. И боялся, что если не сделаешь этого сейчас, то не сделаешь уже никогда.

А потом увидел, как она вываливается из бара на нетвердых ногах и пытается натянуть пальто, слишком легкое для этого сезона. Она прошла мимо подворотни, не заметив тебя. Ты поспешил за ней, сердце колотилось контрапунктом к твоим шагам, когда ты шел за ней по пустынным улицам.

Увидев впереди светящуюся вывеску бара, ты понял, что время пришло. Ты ее догнал и пошел рядом. Ты планировал с ней заговорить, но язык будто присох к нёбу. Но и тут она облегчила тебе задачу. Поглядев с пьяным удивлением, она раздвинула слишком ярко накрашенные губы в ухмылке.

Привет, любовничек. Не угостишь девушку выпивкой?

Твой грузовичок стоял в паре кварталов отсюда, но ты уже не мог ждать. Когда вы поравнялись с поворотом на какую-то темную аллею, ты, дрожа, втолкнул ее туда, доставая нож.

Все дальнейшее было неумело и торопливо. Короткий удар ножом, потоком хлынувшая кровь. Все закончилось слишком быстро. По сути, закончилось раньше, чем успело толком начаться. Ты стоял над ней, тяжело дыша, возбуждение уже стало превращаться в нечто серое и унылое.

И это все? Только и всего?

Ты сбежал из той аллеи, изгнанный отвращением и разочарованием. И только позже, когда в голове просветлело, ты начал анализировать, что сделал не так. Ты был слишком нетерпелив и тороплив. Такие вещи надо делать медленно, с наслаждением. Как иначе ты надеешься что-нибудь узнать? Во всей этой спешке ты даже не успел достать фотоаппарат из-под куртки. А насчет ножа, подумал ты, вспоминая, как внезапно все случилось…

Нет, нож определенно не то, что нужно.

С того дня ты проделал долгий путь. Усовершенствовал свою технику, превратил свое умение в искусство. Теперь ты лучше знаешь, чего хочешь и что тебе нужно сделать, чтобы это получить. И все же, оглядываясь в прошлое, ты вспоминаешь свою неловкую попытку на той темной аллее с чем-то вроде уважения. Это был первый раз, а первый блин всегда комом.

Совершенство достигается практикой.

 

8

— Тринадцать?

Гарднер взял с тележки одну из коллекции баночек с образцами, чтобы разглядеть содержимое. Как и в остальных, в этой лежала одна иголка для подкожных инъекций. Тоненькая серебристая штучка, заляпанная темным веществом.

— Мы нашли еще двенадцать, — сказал Том. Он выглядел усталым и говорил устало. Издержки тяжелого дня были видны невооруженным глазом. — По большей части они сидели в мягких тканях рук, ног и плеч. В местах, за которые тот, кто решит достать тело, скорее всего возьмется.

Гарднер поставил баночку на место. Его унылая физиономия скривилась от отвращения. Он пришел один, и я постарался скрыть разочарование, когда увидел, что Джейкобсен с ним нет. Мы втроем находились в неиспользуемом зале для аутопсии, куда мы с Томом перевезли останки, после того как закончили делать рентген. Иголки проявились как яркие белые линии на серо-черном фоне. Том настоял, что извлечет их сам, отвергнув мое предложение помочь. Если бы он мог один достать тело из гроба, то так бы и сделал. А так он тщательнейшим образом проверил все ручным детектором металла, прежде чем разрешил прикоснуться к трупу.

После случившегося с Кайлом он хотел избежать малейшего риска.

Кайл весь день провел в «неотложке», а потом его отправили домой. Его накачали кучей антибиотиков разного спектра действия, но антибиотики не могли защитить от патогенов, которые иголка могла занести в его кровь. Результаты некоторых анализов он получит через несколько дней, другие требуют куда больше времени. Месяцы пройдут, прежде чем он точно узнает, инфицирован или нет.

— Иглы были вставлены острием наружу, так что любой, кто возьмется за тело, должен был практически наверняка уколоться, — продолжил Том с унылым от самобичевания видом. — Это моя вина. Мне не следовало никого допускать к этим останкам.

— Ты не должен себя винить, — заявил я. — Ты не мог предположить, что такое случится.

Гарднер одарил меня взглядом, в котором явственно читалось, что он по-прежнему не очень-то доволен моим присутствием, но оставил свои мысли при себе. У меня было столько же прав здесь находиться, сколько и у него самого, особенно если учесть, что с тем же успехом напороться на иглу мог и я.

И не пожалей Том Кайла, скорее всего именно так бы оно и было.

— Единственный, кого следует в этом винить, — тот, кто это сделал, — проговорил Гарднер. — Еще повезло, что больше никто не пострадал.

— Попробуй сказать это Кайлу. — Том смотрел на баночки с образцами, под глазами у него от усталости темнели круги. — У тебя есть какие-нибудь соображения, чей труп оказался в гробу?

Гарднер взглянул на лежащее на алюминиевом столе тело. Мы тщательно его обмыли, смыв основную часть продуктов разложения, прежде чем Том извлек иглы. Вонь была не такая сильная, как при первом вскрытии гроба, но тем не менее все же присутствовала.

— Мы над этим работаем.

— Кто-то в похоронной конторе просто обязан что-то знать! — воскликнул Том. — Что говорит Йорк по этому поводу?

— Мы еще его допрашиваем.

— Все еще допрашиваете? Бог ты мой, Дэн, помимо того что в могиле оказалось другое тело, кто-то всунул в него тринадцать иголок от шприца, когда оно находилось в «Стиплхилл»! Как это, к черту, могло произойти, чтобы Йорк об этом не знал?

Лицо агента БРТ осунулось.

— Не знаю я, Том. Потому-то мы его и допрашиваем.

Том глубоко вздохнул.

— Извини. День выдался длинный.

— Забудь. — Гарднер будто сожалел о своей предыдущей скрытности. Царившее в зале для аутопсии напряжение немного возросло, когда Гарднер, потирая затылок, спиной прислонился к стенду. От яркого света его и без того бледное лицо казалось еще белее. — Йорк заявляет, что примерно восемь месяцев назад нанял на работу некоего Дуайта Чамберса. По его словам, этого парня ему сам Бог послал. Работал хорошо, охотно учился, без проблем оставался сверхурочно. А потом, в один прекрасный день, просто не вышел на работу. И Йорк утверждает, что больше никогда его не видел. И упорно твердит, что похоронами Уиллиса Декстера занимался именно Чамберс. Это он готовил тело и заколачивал гроб.

— И ты ему веришь?

Гарднер кисло улыбнулся.

— Я никому не верю, как ты знаешь. Йорк явно встревожен, но сомневаюсь, что из-за убийств. В «Стиплхилл» царит полный бардак. Потому-то он так активно с нами сотрудничает, надеясь, что, если будет милым, мы отстанем. Но судя по тому, как там все выглядит, он уже много лет с трудом держится на плаву. На всем экономит, нанимает случайных работников, чтобы снизить затраты. Никаких налогов, никакой медицинской страховки, никаких вопросов. Плохая новость в том, что никаких записей о том, кто там у него работал, тоже нет.

— Значит, нет никаких доказательств, что этот Дуайт Чамберс вообще существует?

Уже задав вопрос, я запоздало сообразил, что мое присутствие тут только терпят. Гарднер всем своим видом показал, что не желает отвечать, но Том на это не повелся.

— Это вполне законный вопрос, Дэн.

Гарднер вздохнул.

— Работники похоронной конторы меняются так часто, что этот Чамберс — лишь один из многих. Не так-то просто найти хоть кого-то, кто проработал достаточно долго, чтобы его помнить, но мы нашли парочку, которые вроде что-то припоминают. Данное ими описание довольно расплывчато, но совпадает с тем, что дал Йорк. Белый, темноволосый, в возрасте от двадцати пяти до сорока.

— Описание подходит Уиллису Декстеру? — спросил я.

— Оно подходит половине мужского населения Теннесси. — Гарднер рассеянно поправил коробочку с предметными стеклами, чтобы та стояла вровень с краем стенда. Спохватившись, он перестал двигать коробочку и скрестил руки на груди. — Но мы рассматриваем возможность, что Чамберс и Декстер — одно и то же лицо, и что Декстеру хватило наглости не только симулировать собственную смерть, но и организовать свои похороны. Согласно отчету о вскрытии, он умер от тяжелой травмы головы, когда его машина влетела в дерево. Больше никакие автомобили в аварии не замешаны, и у него в крови была лошадиная доза алкоголя. Следствие пришло к выводу, что он просто не справился с управлением.

— Но? — подтолкнул его Том.

— Но… машина загорелась. И тело опознали только по личным вещам. Так что не исключено, что при стандартной аутопсии могли проморгать расовые признаки. А семьи у Декстера нет, так что похороны были простой формальностью. Закрытый гроб, никакого бальзамирования.

Это был бы далеко не первый случай, когда сгоревший автомобиль используют для того, чтобы скрыть личность жертвы. Но в данном случае некоторые аспекты не вписывались в схему.

Том явно думал так же. Он поглядел на лежавший на столе труп.

— Судя по тому, что я вижу, этот не выглядит обгоревшим. Как по-твоему, Дэвид?

— Я бы тоже не сказал, что оно горело.

Хотя разложение и могло в определенной степени скрыть следы огня, никаких признаков действия сильного жара не наблюдалось. Тело не было скорчено в так называемой «боксерской позе», характерной для сгоревших в огне, и, хотя конечности потом можно было насильно распрямить, некоторые признаки воздействия огня никак не скроешь.

— А может, он обгорел лишь поверхностно, только кожа обуглилась, — сказал Гарднер. — Как бы то ни было, Уиллис Декстер по-прежнему не найден, и пока мы не получим доказательств его смерти, он по-прежнему остается подозреваемым.

— Вряд ли это Декстер, — брякнул я.

— Прошу прощения?

Давай продолжай. Теперь уже поздно раздумывать.

— Если Декстер хотел, чтобы его сочли мертвым, почему тогда он не позаботился, чтобы тело кремировали, а не закопали? Зачем тратить столько усилий, а потом оставлять в гробу тело, которое совершенно очевидно не его?

Физиономия Гарднера окаменела.

— Он мог посчитать, что это не важно, если тело сгорело при аварии. И не найди мы отпечатки в коттедже, так бы оно и вышло.

— Но тот, кто всунул иголки в труп, явно рассчитывал — хотел, — чтобы тело эксгумировали.

Он пристально поглядел на меня, словно размышляя, ответить или послать меня к черту.

— Я отдаю себе в этом отчет. И на тот случай, если вам интересно, нам также приходило в голову, что отпечатки в коттедже оставили специально. Возможно, Декстер сделал это сам, а может, он зарыт в другой могиле в «Стиплхилл», а кто-то хранит его руку в морозилке. Но пока мы точно не выясним, так это или нет, он остается подозреваемым. Такой ответ вас устроит, доктор Хантер?

Я промолчал, чувствуя, как заходили желваки на скулах.

— Дэвид просто пытается помочь, Дэн, — вступился Том, сделав лишь хуже.

— Не сомневаюсь. — Тон Гарднера мог означать что угодно. Он собрался уходить, затем остановился и обратился к Тому так, будто меня тут и не было. — И еще одно. Рентгеновские снимки зубов подтвердили, что тело в коттедже принадлежит Терри Лумису. Может, мы и не Скотленд-Ярд, но по крайней мере сумели идентифицировать одну из жертв.

Кивнув Тому, он направился к двери.

— Я позвоню.

День уже практически заканчивался, когда мы снова приступили к работе. Из графика мы выбились весьма прилично, но быстрее дело идти не могло, ведь нас было всего двое. После происшедшего с Кайлом Том запретил Саммер помогать нам в дальнейшем.

— Возможно, это все равно что запирать сарай, когда лошадь уже украли, но она всего лишь аспирантка. Я больше не хочу иметь на своей совести ни одного пострадавшего, — заявил Том. — И пойму, если ты тоже откажешься.

— А как насчет «последнего шанса поработать вместе»? — пошутил я.

Попытка поднять ему настроение провалилась. Он потер грудь тыльной стороной ладони, но когда сообразил, что я на него смотрю, тут же убрал руку.

— Я тогда не знал, во что тебя втягиваю.

— Ни во что ты меня не втягивал. Я вызвался добровольцем.

Том снял очки и принялся их протирать. На меня он не смотрел.

— Только потому, что я тебя попросил. Может, будет лучше, если я попрошу Пола или кого-нибудь еще помочь.

Я удивился, насколько его слова меня огорчили.

— Уверен, Гарднер будет этому только рад.

Том наконец улыбнулся.

— Дэн ничего не имеет против тебя лично. Просто он любит, чтобы все было по правилам. Это расследование высшей категории, и на него, как возглавляющего следствие специального агента, сильно давят, требуя результатов. А ты для него просто неизвестная величина, только и всего.

— У меня такое ощущение, что он предпочел бы, чтоб в этом качестве я и оставался.

Улыбка перешла в смешок, который, впрочем, быстро увял.

— Посмотри на это с моей точки зрения, Дэвид. После того, что с тобой случилось в прошлом году…

— Прошлый год — это прошлый год, — отрезал я чуть более резко, чем хотел. — Послушай, я знаю, что нахожусь здесь лишь по твоему приглашению, и если ты предпочтешь видеть тут вместо меня Пола или еще кого, то нет проблем. Но я не могу прятаться и убегать всякий раз, как что-то идет наперекосяк. Ты же сам мне это сказал недавно. К тому же иголки мы уже нашли. Что еще может произойти?

Том мрачно уставился на свои очки, по-прежнему протирая стекла, хотя они уже давно наверняка стали безукоризненно чистыми. Я молча ждал, зная, что он сам должен принять решение. Наконец он нацепил очки на нос.

— Давай вернемся к работе.

Но облегчение, которое я испытал, довольно быстро потухло и ко мне вернулись сомнения. Я поймал себя на мысли, а не будет ли лучше в конечном итоге, если этим все же займется Пол или кто-то еще из коллег Тома. Я приехал сюда не для того, чтобы участвовать в расследовании, и мое присутствие явно вызывает трения с Гарднером. Том не менее упрям, чем агент БРТ, особенно в вопросах, касающихся того, с кем и как ему работать, но я не хотел усложнять ему жизнь.

Но если и так, мне сейчас уже не хотелось отступать. То ли из-за случившегося с Кайлом, то ли потому, что мои профессиональные инстинкты наконец снова проснулись, но что-то во мне изменилось. Долгое время у меня было ощущение, что какая-то важная часть меня исчезла, отрезанная ножом Грейс Страхан. А теперь появилось что-то от прежней одержимости, стремление во что бы то ни стало добраться до истины, скрытой за судьбой жертвы. Хотя я всего лишь помогал Тому, я все же чувствовал себя причастным к расследованию. И мне претило просто взять и уйти.

Разве что мне не оставят выбора.

Том в другом зале приступил к реконструкции скелета, идентифицированного как принадлежащий Терри Лумису, а я начал работу с телом неизвестного из гроба Уиллиса Декстера. Его обмыли из шланга, но еще нужно было удалить оставшиеся мягкие ткани. Я едва приступил к делу, как Том просунул голову в дверь:

— Думаю, ты захочешь на это взглянуть.

Я прошел за ним по коридору в соседний зал для аутопсии. Том выложил большие кости рук и ног на стол, разложив примерно в анатомической последовательности. Остальные кости еще предстояло разложить одну за другой, пока весь скелет не окажется собранным. Кропотливая, но необходимая работа.

Том подошел к столу, где лежал очищенный череп, и взял его.

— Красивый, а? Самый лучший образец розовых зубов, что мне доводилось видеть.

На очищенном от разлагающихся мягких тканей черепе красноватый оттенок зубов был ярко выражен. По какой-то причине кровь прилила в пульпу зубов Терри Лумиса либо в процессе убийства, либо непосредственно после.

Вопрос в том, что это за причина?

— Его голова была недостаточно опущена, чтобы это произошло из-за давления. — Том будто услышал мои мысли. — Я бы сказал, что его практически наверняка задушили, если бы не большое количество крови в коттедже.

Я кивнул. Судя по тому, что мы видели, Терри Лумис буквально истек кровью. Только вот проблема: если это так, розовых зубов у него быть не должно. Возможно, раны на теле были нанесены посмертно, но тогда они бы не кровоточили так сильно. Итак, налицо признаки смерти как от удушения, так и от потери крови вследствие ранений, — и одно исключало другое.

Так что же именно послужило причиной смерти?

— На костях никаких следов порезов? — спросил я. Если они есть, значит, было нападение и причиной смерти стали нанесенные раны.

— Пока я ничего не обнаружил.

— Подъязычная кость?

— Целехонька. Тут тоже никакой подсказки.

Если бы маленькая косточка, находящаяся вокруг гортани, была сломана, это бы означало, что Лумиса практически наверняка задушили. Принято считать, что при удушении подъязычная кость всегда ломается. Однако при всей видимой хрупкости эта косточка куда крепче, чем кажется, так что тот факт, что подъязычная кость Лумиса цела, еще ничего не доказывает.

Том устало улыбнулся.

— Загадка, да? Будет интересно взглянуть, у трупа в гробу тоже розовые зубы или нет. Если да, то ставлю на удушение, независимо от наличия резаных ран.

— Чтобы это выяснить, придется подождать, пока череп очистится, — заметил я. — К тому же зубы довольно гнилые — судя по их виду, человек был заядлым курильщиком. На его зубах слишком много никотиновых отложений, чтобы определить, есть ли у них еще какой-то другой оттенок.

— Ну, думаю, нам просто нужно…

Но договорить он не успел. Дверь резко распахнулась, и в зал ворвался Хикс. Его физиономия покраснела от выпитого алкоголя, и даже с другого конца я ощутил запах вина и лука. Он явно неплохо поел.

Полностью проигнорировав меня, он направился прямиком к Тому. Его лысина сверкала под флуоресцентными лампами.

— Ты кем себя, к черту, возомнил, Либерман?

— Если это по поводу Кайла, то мне очень жаль…

— Жаль? Просто сожалением ты не отделаешься. Используй своих чертовых студентов, а не моих лаборантов! — В его устах неофициальное название работников морга прозвучало как оскорбление. — Ты имеешь хоть какое-то представление, в какую сумму это обойдется, если Вебстер решит подать иск?

— В данный момент меня куда больше беспокоит сам Кайл.

— Жаль, что ты не удосужился подумать об этом раньше. Лучше молись, чтобы игла не оказалась зараженной, потому что если да, то я клянусь, что последствия падут на твою голову!

Том выглядел понурым. У него явно не было ни сил, ни желания спорить.

— Уже пали.

Хикс вознамерился разразиться следующей тирадой, когда вдруг сообразил, что я тут. Он гневно воззрился на меня.

— Хотите что-то сказать?

Я знал, что Том не поблагодарит меня за вмешательство. Не говори ничего.

— У вас подливка на галстуке, — выдал я, не успев поймать себя за язык.

Его глаза сузились. Думаю, до этого момента он едва меня замечал или воспринимал как своего рода приложение к Тому. А теперь я сумел привлечь его внимание к своей персоне, но мне было на это наплевать. Все люди подобные Хиксу ищут лишь повод, чтобы распсиховаться. Иногда проще этот повод им предоставить.

Он задумчиво кивнул, словно давая себе мысленно какое-то обещание.

— Это еще не конец, Либерман!

Еще раз злобно взглянув на Тома, он удалился.

Том подождал, пока дверь за Хиксом закроется.

— Дэвид… — вдохнул он.

— Знаю. Извини.

Том хихикнул.

— Вообще-то, по-моему, это был томатный суп. Но на будущее…

Он вдруг охнул, схватившись рукой за грудь. Я ринулся было к нему, но он отмахнулся.

— Я в норме.

Но это совершенно очевидно было не так. Стянув перчатки, Том достал из кармана коробочку и сунул под язык маленькую таблетку. Через пару мгновений его слегка отпустило.

— Нитроглицерин? — спросил я.

Том кивнул, дыхание его постепенно выравнивалось. Нитроглицерин — стандартное сосудорасширяющее средство при стенокардии, облегчающее поступление крови в сердце. Том убрал таблетки в карман. Цвет лица стал лучше, но при ярком освещении он казался совершенно выжатым.

— Ладно, на чем мы остановились?

— Ты собирался пойти домой, — сообщил я.

— Нет необходимости. Со мной уже все в порядке.

Я лишь уставился на него.

— Ты такой же нудный, как Мэри, — пробормотал он. — Ладно. Только наведу тут порядок…

— Я сам с этим справлюсь. Иди домой. Завтрашний день никуда не убежит.

Он не стал спорить. Верный признак того, насколько он в действительности устал. У меня грудь сдавило от жалости, когда я смотрел ему вслед. Он казался хрупким и сгорбленным; правда, и день выдался напряженный. Ему станет лучше, когда он поест как следует и выспится.

Я сам почти в это поверил.

В зале, где работал Том, убирать было почти нечего. Закончив, я вернулся в свой, где работал с останками, извлеченными из гроба. Я хотел закончить очищать их от мягких тканей и положить на ночь в детергент. Я уже собрался приступить к делу, когда вдруг зевнул с риском вывихнуть челюсть. До сего момента я и не осознавал, насколько тоже устал. Часы на стене показывали, что уже больше семи, а я встал еще до рассвета.

Еще часок. Ты сможешь. Я повернулся к останкам на столе. Образцы тканей уже отправлены в лабораторию, чтобы точнее определить время смерти, но мне не нужны были результаты анализа жирных и аминокислот, чтобы понять, что что-то тут не так.

Два тела, оба на более сильной стадии разложения, чем следовало бы. Тут явно есть связь — в этом я с Ирвингом согласен. Только вот я никак не мог сообразить, какая именно. Яркие лампы мрачно освещали обшарпанный алюминиевый стол. Я взялся за скальпель. Частично очищенное от плоти тело лежало передо мной, напоминая плохо вырезанный сустав. Я наклонился, собираясь приступить к работе, как краем глаза что-то заметил.

В ушной раковине что-то виднелось.

Коричневый полуовал размером не больше рисового зернышка. Отложив скальпель, я взял маленький пинцет и осторожно извлек предмет из хрящевой ткани. Я поднес предмет поближе, чтобы рассмотреть, и несказанно изумился, когда понял, что это такое.

Какого лешего…

Мне потребовалась пара мгновений, чтобы осознать, что возникший жар в груди означает возбуждение.

Я начал оглядываться в поисках баночки для образцов и едва не подскочил, когда раздался стук в дверь. Обернувшись, я увидел Пола.

— Не помешал?

— Совсем нет.

Он подошел и поглядел на тело, профессиональным взглядом оценивая очищенные от плоти очертания. Ему доводилось видеть и похуже, как и мне. Иногда по чьей-то реакции — или ее отсутствию — ты понимаешь, насколько мы привыкаем даже к самым гротескным зрелищам.

— Я только что видел Тома. Он сказал, что ты еще работаешь, и я решил взглянуть, как ты тут.

— Все еще отстаю от графика. Ты, случайно, не знаешь, где тут баночки для образцов?

— Конечно. — Он подошел к стеллажу. — Том не очень хорошо выглядел. С ним все нормально?

Я не знал, можно ли откровенничать, поскольку не был уверен, что Пол в курсе состояния здоровья Тома. Но Пол, судя по всему, понял причину моих колебаний.

— Не волнуйся, я знаю о стенокардии. У него был очередной приступ?

— Не очень сильный, но я все же уговорил его пойти домой, — ответил я, обрадовавшись, что не нужно ничего выдумывать.

— Рад, что он хоть к кому-то прислушивается. Обычно его отсюда палкой не выгонишь. — Пол протянул мне баночку. — Что это?

Я положил маленький коричневый предмет в баночку и протянул Полу.

— Пустая оболочка куколки. Падальной мухи, судя по виду. Должно быть, попала в ухо, когда мы обмывали тело из шланга.

Пол сперва посмотрел на образец без малейшего интереса, а потом до него дошло. Он перевел взгляд с образца на труп.

— Это с того тела, что вы эксгумировали сегодня утром?

— Именно.

Присвистнув, он забрал у меня баночку.

— Каким лешим ее туда занесло?

Мне бы тоже хотелось это знать. Падальные мухи — неизменный спутник при нашей работе. Они откладывают личинки во все отверстия в теле. И умеют проникать практически всюду, как внутри помещений, так и снаружи.

Но я отродясь не слышал, чтобы они откладывали личинки в шести футах под землей.

Я закрыл баночку крышкой.

— Единственное, что приходит в голову: тело некоторое время лежало на поверхности, прежде чем его закопали. Том тебе рассказал о стадии разложения?

— Что оно зашло куда дальше, чем должно за шесть месяцев? — кивнул Пол. — Оболочка куколки пустая — значит, тело должно было пролежать на воздухе десять-одиннадцать дней, чтобы муха вылупилась. С учетом того, что тело закопали шесть месяцев назад, получаем время смерти где-то в конце осени. Тепло и сыро, поэтому тело не мумифицировано, как случилось бы летом.

Дело начинало обретать смысл. Либо случайно, либо умышленно тело оставили гнить, прежде чем положить в гроб, и этим объясняется, почему процесс разложения зашел так далеко. Пол некоторое время молчал. Я знал, о чем он думает, и когда он поглядел на меня, я понял, что он взволнован не меньше, чем я.

— Гроб еще здесь?

Мы вышли из зала и направились в кладовку, где гроб и алюминиевый контейнер дожидались прихода команды криминалистов. Когда мы его открыли, вонь оттуда пошла невыносимая. Саван лежал внутри, грязный и смятый.

Пол вытащил его пинцетом.

До этого момента всеобщее внимание было сосредоточено непосредственно на трупе, а не на том, во что он был завернут. Теперь же, когда мы уже знали, что искать, поиски много времени не заняли. В ткани оказались еще оболочки куколок, скрытые липкой черной суспензией из тела. Некоторые пустые, уже вылупившиеся, как та, что я нашел, но другие вполне целые. Личинок не обнаружилось, но за шесть месяцев их мягкие тельца уже давно растворились.

— Ну что ж, это все ставит на место, — заметил Пол. — Одну еще можно объяснить случайностью, но не такое количество. Это тело уже весьма изрядно разложилось, прежде чем его положили в гроб.

Он потянулся к крышке гроба, но я его остановил.

— Что это?

В складках савана виднелось еще что-то. Взяв у Пола пинцет, я осторожно достал предмет.

— Что это? Какой-то кузнечик? — спросил он.

— Не думаю.

Было очевидно, что это насекомое. Примерно дюйм длиной, с длинным сегментным панцирем. Частично раздавленное. Скрючившиеся после смерти лапки подчеркивали вытянутую каплевидную форму тельца.

Я положил его на ткань. На черно-белом фоне насекомое казалось еще более неуместным и чужеродным.

Пол наклонился, чтобы разглядеть получше.

— Никогда такого не видел. А ты?

Я покачал головой. Я тоже не имел ни малейшего представления, что это такое.

Знал только, что оно тут совсем не к месту.

После ухода Пола я проработал еще пару часов. После обнаружения неизвестного насекомого вся моя усталость куда-то подевалась, так что я работал до тех пор, пока не положил все эксгумированные останки в чаны с детергентом. И когда покинул морг, во мне еще бурлил адреналин. Мы с Полом решили нынче вечером не тревожить Тома по поводу нашей находки, но у меня было стойкое ощущение, что это существенный прорыв в деле. Я еще пока не знал почему, но нутром чуял, что это насекомое очень важно для следствия.

И это было приятное чувство.

Все еще погруженный в свои мысли, я брел через стоянку. Моя машина оказалась тут чуть ли не единственной. По краям стоянку освещали ряды фонарей, но в центре ее царила почти непроглядная тьма. Я уже дошел почти до середины и полез в карман за ключами, когда внезапно ощутил холодок на спине.

Я понял, что не один.

Я быстро обернулся, но ничего не увидел. Стоянка превратилась в поле тьмы, лишь силуэты нескольких машин виднелись в темноте. Никакого движения. И все же меня не покидало чувство, будто что-то — кто-то — находится поблизости.

Ты просто устал. И тебе мерещится всякое. Я снова двинулся к машине. Звук моих шагов был неестественно громким.

И тут я услышал, как позади меня покатился камушек.

Я резко обернулся, и меня ослепил луч света. Прикрыв рукой глаза, я прищурился и разглядел, как из-за похожего на танк силуэта пикапа появилась темная фигура с фонарем в руке.

Человек остановился в нескольких футах от меня. Фонарь по-прежнему светил мне в лицо.

— Не скажете, что вы тут делаете?

Голос был глухой и угрожающе вежливый, с очень сильным гнусавым акцентом. Я разглядел сквозь луч света погоны и расслабился, сообразив, что это всего лишь охранник.

— Домой собираюсь, — ответил я. Он продолжал светить мне в лицо. И это мешало мне разглядеть что-либо еще, кроме формы.

— Удостоверение личности какое-нить есть?

Я выудил пропуск, полученный в морге, и показал охраннику. Тот не сделал попытки его взять, лишь посветил фонарем на пластиковую карточку, а потом снова направил фонарь мне в глаза.

— Вы не могли бы светить куда-нибудь еще? — моргая, спросил я.

Он опустил фонарь.

— Допоздна работали, а?

— Совершенно верно.

В глазах у меня рябило от света, зрачки никак не могли приспособиться.

Охранник усмехнулся.

— Ночная смена дерьмовая штука, э?

Фонарик погас. Я ничего не видел, но услышал удаляющиеся по гравию шаги. Из темноты донесся его голос:

— Поосторожней за рулем.

Ты смотрел, как удаляются задние огни автомобиля, дожидаясь, пока они растворятся в ночи. И лишь потом вышел из-за пикапа. В горле саднило от напряжения, поскольку ты старался говорить низким голосом, сердце бешено стучало, то ли от возбуждения, то ли от разочарования, ты толком и сам не мог понять.

Этот идиот так и не понял, насколько близко к краю находился.

Ты знал, что рисковал, вот так вот стоя с ним лицом к лицу, но не удержался. Когда ты увидел, как он идет через стоянку, это показалось нежданной удачей. Вокруг ни души, и вряд ли кто-нибудь его хватится до завтра. И ты не задумываясь двинулся в темноте за ним, сокращая дистанцию.

Но, как бы тихо ты ни ступал, он все же что-то услышал. Остановился и огляделся. И хотя ты по-прежнему при желании мог его схватить, эта задержка заставила тебя задуматься. И даже если бы твоя нога не запнулась о чертов камень, ты все равно уже решил дать ему уйти. Богу известно, ты не боишься рисковать, но какой-то никому не известный британец того не стоит. Не сейчас, когда ставки так велики. И все же искушение было очень сильным.

И не будь у тебя на сегодня запланировано кое-что другое, ты бы не удержался.

Ты улыбнулся при этой мысли, внутри тебя бурлило предвкушение. Это будет опасно, но кто не рискует, тот не пьет шампанское. Все, что тебе нужно: шок и ужас. Ты слишком долго прятался по углам, глядя, как всякие ничтожества купаются в лучах славы. Давно пора получить то признание, которое ты заслуживаешь. И после завтрашнего дня ни у кого не возникнет сомнений в том, на что ты способен. Они думают, что знают, с чем столкнулись, но на самом деле они и представления не имеют.

Ты еще только начал.

Ты вдохнул поглубже теплый весенний воздух. Чувствуя себя сильным и уверенным, ты садишься в пикап. Пора ехать домой.

Тебе предстоит трудный день.

 

9

Остатки утренней дымки еще висели между обрамлявшими лесную тропинку деревьями. Сквозь свежие листочки и зеленые ветки пробивались солнечные лучи, освещая землю, как через стекла витражей.

На грубой сосновой скамейке для пикника сидела длинная фигура и читала газету. Тишину нарушали только шелест страниц и стук дятла где-то на дереве неподалеку.

Человек с газетой лениво поднял голову, услышав донесшийся с тропинки откуда-то из-за поворота громкий свист. Секунду спустя появился мужчина. Сильно раздраженный, он постоянно оглядывался по сторонам. В руке он держал собачий поводок. Цепочка болталась в такт его быстрым шагам.

— Джексон! Ко мне, мальчик! Джексон!

Зов он перемежал со свистом. Человек на скамейке окинул его равнодушным взглядом и вернулся к чтению газеты.

— Вы тут собаку не видели? — спросил собачник. — Черного лабрадора?

Человек на скамейке поднял глаза, удивленный, что к нему обратились.

— По-моему, нет.

Собачник сердито фыркнул.

— Чертов пес. Наверное, белок гоняет.

Сидящий на скамейке вежливо улыбнулся и вернулся к чтению. Мужчина с собачьим поводком пожевал губу и двинулся дальше по тропинке.

— Буду очень признателен, если станете посматривать, не появится ли. А если увидите, не дайте уйти. Он дружелюбный, не укусит.

— Конечно.

Это было сказано без всякого энтузиазма. Но пока собачник потерянно оглядывался по сторонам, читатель нехотя снова опустил газету.

— Чуть раньше я слышал какой-то шум в кустах. Я не видел, что это было, но мог быть и ваш пес.

Собачник завертел головой.

— Где?

— Вон там. — Читатель махнул в сторону кустов. Собачник поглядел в указанном направлении. Цепочка болталась у него в руке.

— Возле тропинки? Я ничего не вижу.

Обреченно вздохнув, человек свернул газету.

— Наверное, проще показать.

— Очень признателен, — улыбнулся собачник, когда они зашли в кусты. — Он у меня недавно. Хотя я и отдавал его в дрессуру, все равно он периодически удирает.

Внезапно собачник вскрикнул и кинулся вперед. Он упал на колени у какого-то кустарника. Перед ним лежало тело черного лабрадора. Череп собаки был проломлен, и черная шерсть слиплась от крови. Собачник протянул руку над псом, будто боялся прикоснуться.

— Джексон? О Боже, вы гляньте на его голову! Что тут случилось?

— Я проломил ему череп, — ответил человек с газетой, шагнув за спину собачнику.

Тот начал было подниматься, но что-то обмоталось вокруг его шеи. Нарастающее давление задушило крик прежде, чем собачник успел его издать. Он отчаянно пытался встать, но потерял равновесие и ему не хватало сил. Он запоздало вспомнил о собачьей цепочке. Его мозг попытался отдать необходимую команду мускулам, но мир уже начал темнеть. Его рука судорожно дернулась пару раз, а потом цепь выпала из обмякших пальцев.

Высоко наверху дятел наклонил голову, чтобы разглядеть сцену внизу. Удостоверившись, что никакой угрозы нет, он продолжил искать личинок.

«Тук-тук-тук» — стук его клюва разнесся над утренним лесом.

Проснувшись, я чувствовал себя много лучше, чем все последние месяцы. В кои-то веки я спал спокойно, а постель выглядела так, будто я и не шелохнулся ни разу за всю ночь. Потянувшись, я проделал все положенные утренние упражнения. Обычно это требовало некоторых волевых усилий, но для разнообразия оказалось не так уж плохо.

Побрившись, я включил телевизор и, пока одевался, пощелкал программы в поисках международного новостного канала. Я переключал с одного канала на другой, опуская мимо ушей рекламу и болтовню. Местный новостной канал я тоже пролистнул прежде, чем осознал, что увидел.

Я вернулся на канал. С экрана на меня смотрела лощеная физиономия Ирвинга. С задумчиво-искренним видом он беседовал с журналисткой, похожей на витринный манекен.

«…конечно, «серийный убийца» — термин, которым частенько злоупотребляют. Настоящий серийный убийца, в отличие от того, кто просто убил несколько человек, — хищник, самый обыкновенный хищник. Серийные убийцы — тигры современного общества, прячущиеся в высокой траве. Когда сталкиваешься с ними в таком количестве, как я, то начинаешь видеть разницу».

— А, Бога ради! — Я вспомнил, как Ирвинг опоздал вчера в морг, потому что записывал телевизионное интервью, но как-то выбросил это из головы. И теперь, когда я напоролся на это самое интервью, мое настроение начало стремительно портиться.

«Но верно ли, что БРТ пригласило вас составить профиль преступника, после того как в съемном коттедже в Дымчатых горах обнаружили изуродованный труп? — не отставала журналистка. — И что второе тело, эксгумированное на кладбище в Ноксвилле, тоже связано с этим делом?»

Ирвинг с сожалением улыбнулся.

«Боюсь, я не имею права давать комментарии ни по каким текущим расследованиям».

Журналистка понятливо кивнула, ее покрытые слоем лака волосы даже не шелохнулись.

«Но поскольку вы профайлер, специализирующийся на серийных убийцах, можно предположить, что БРТ опасается, что в данном случае имеет дело именно с таким и что это может быть всего лишь начало череды убийств?»

«Боюсь, это я тоже не могу комментировать. Хотя, полагаю, люди сами в состоянии сделать выводы», — невинно добавил Ирвинг.

Улыбка журналистки продемонстрировала идеально ровные зубы в обрамлении кроваво-красной губной помады. Она скрестила ноги.

«Но вы хотя бы можете сказать, составили ли профиль убийцы?»

«Ну же, Стефани, вы же знаете, что не могу! — жеманно рассмеялся Ирвинг. — Но могу сказать, что у всех серийных убийц, с которыми мне доводилось сталкиваться — и, поверьте, их было не так уж мало, — есть одна общая черта. Их заурядность».

Журналистка склонила голову набок, будто ушам не поверила.

«Прошу прощения. Вы говорите, что серийные убийцы заурядны?»

Удивление ее было явно искусственным, словно она заранее знала, что он скажет.

«Совершенно верно. Конечно, сами себя они таковыми вовсе не считают. Совсем наоборот. Но правда в том, что все они ничтожества, практически по определению. Забудьте о гламурных психопатах из романов. В реальном мире эти индивидуумы — унылые неудачники, для которых убийство стало основной потребностью. Хитрые — да. Опасные — безусловно. Но их основная черта — все они неотличимы от толпы. Потому-то их и так трудно вычислить».

«И наверняка их по этой же причине так трудно поймать?»

Улыбка Ирвинга превратилась в волчий оскал.

«Это-то и делает мою работу такой увлекательной».

Интервью закончилось, на экране появилась телеведущая.

«Это был бихевиорист профессор Алекс Ирвинг, автор бестселлера «Разбитые эго», давший вчера…»

Я выключил телевизор.

— С его эго все в полном порядке! — буркнул я, бросив пульт дистанционного управления. Ирвингу не было оправдания. Это никому не нужное интервью дало ему очередную возможность покрасоваться в телевизоре. Интересно, знает ли о нем Гарднер? Вряд ли специальному агенту понравится, что Ирвинг использует текущее расследование для рекламы своей новой книги.

Но даже самовлюбленный Ирвинг не мог испортить мне предвкушение захватывающей работы. Для разнообразия я приехал в морг раньше Тома, но буквально на несколько минут, только-только успел переодеться.

Том выглядел лучше, чем вчера вечером, чему я был очень рад. Еда и хороший сон не могут излечить всего, но укреплению здоровья способствуют.

— Кто-то сегодня ранняя пташка, — сказал Том, увидев меня.

— Мы с Полом вчера нашли кое-что интересное.

Я показал Тому оболочки куколок и таинственное насекомое, объяснив, как мы их обнаружили.

— Все страньше и страньше, — пробормотал он, разглядывая насекомое. — Думаю, ты прав, что тело сперва разлагалось на поверхности, прежде чем его закопали. А насчет этого… — Он слегка постучал по крышке баночки с мертвым насекомым. — Я понятия не имею, что это.

— О!

Я надеялся, что Том сможет его идентифицировать.

— Извини, что разочаровал. Падальные мухи и жуки — это одно, но ни с чем подобным я раньше не сталкивался. Однако я знаю кое-кого, кто сможет нам помочь. Ты ведь, по-моему, не знаком с Джошем Талботом?

— Не думаю.

Я встречался с некоторыми коллегами Тома, но это имя впервые слышал.

— Он наш криминалист-энтомолог. Этот парень — ходячая энциклопедия насекомых. И если кто и сможет нам сказать, что это такое, то это Джош.

Пока Том звонил Талботу, я начал промывать кости эксгумированного трупа, которые отмокали всю ночь в детергенте. Я успел даже положить первую кость сушиться под вытяжку, когда Том закончил разговор.

— Нам повезло. Он собирался уже ехать на конференцию в Атланту, но сперва заскочит к нам. Скоро будет. — Он начал помогать мне выкладывать кости сушиться. — Кстати, видел нашего друга Ирвинга вчера по телевизору?

— Если ты имеешь в виду интервью, то нет. Но утром посмотрел.

— Счастливчик. Должно быть, повторяли. — Улыбнувшись, Том покачал головой. — Надо отдать ему должное, он своего не упустит, а?

Он едва успел договорить, как раздался стук в дверь. Том нахмурился.

— Это еще не может быть Джош.

Том пошел открывать.

Это был не Джош, а Кайл.

Подавив удивление, Том шагнул в сторону, пропуская Кайла внутрь.

— Не думал увидеть вас сегодня. Почему бы вам не взять выходной?

Кайл смущенно улыбнулся.

— Они предлагали, но это неправильно, чтобы остальные ребята меня прикрывали. Со мной все нормально. Я лучше поработаю, чем буду дома сидеть.

— Как рука? — поинтересовался я.

Он показал нам ладонь. Единственным признаком случившегося был маленький кусочек пластыря.

— Смотреть особо не на что, верно?

Повисло неловкое молчание. Том откашлялся.

— Ну… И как вы себя чувствуете?

— Ой, да вполне хорошо, спасибо. Придется подождать результатов анализов, но я отношусь к этому с оптимизмом. В госпитале сказали, что ускорят получение результатов на ВИЧ и все такое, если я хочу. Но, насколько я понимаю, тело может быть и вовсе не инфицированным. А если там что-то и было, то я ведь не обязательно должен это подцепить, да?

— И все же вам не стоит исключать такую возможность, — ответил Том и беспомощно развел руками. — Послушайте, я очень сожалею о…

— Не стоит! — Резкость тона показала, насколько в действительности нервничает Кайл. Он смущенно дернул плечом. — Пожалуйста, не извиняйтесь! Я просто делал свою работу. Всякое бывает, знаете.

Повисло неловкое молчание. Нарушил его Кайл:

— А… где Саммер?

Он отчаянно старался говорить небрежно, но эта попытка была не более убедительна, чем предыдущая. Нетрудно догадаться о реальной причине его появления тут.

— Боюсь, Саммер больше не будет нам помогать.

— О! — Парень явно огорчился. — А я вам не пригожусь?

— Спасибо, но мы с Дэвидом сами справимся.

— Ладно, — решительно кивнул Кайл. — Но если что-то понадобится, просто скажите.

— Непременно. Берегите себя.

Улыбка Тома исчезла, только когда за парнем закрылась дверь.

— Боже…

— Он прав, — заметил я. — Он делал свою работу. Нечего тебе себя винить. Кстати говоря, это я должен был помогать Саммер, а не он вовсе.

— Это не твоя вина, Дэвид.

— Но и не твоя. К тому же мы пока не знаем, были иглы заражены или нет. Может, все обойдется.

Надежда была слабой, но нельзя было позволить Тому заниматься самоедством. Он встрепенулся.

— Ты прав. Что сделано, то сделано. Давай просто сосредоточимся на том, чтобы поймать этого сукина сына.

Том крайне редко ругался. И это было признаком волнения, которого он сам не замечал. Он направился к двери, потом остановился.

— Чуть не забыл. Мэри просила узнать, ешь ли ты рыбу.

— Рыбу? — Резкая смена темы застала меня врасплох. — Конечно, а что?

— Ты сегодня вечером идешь к нам ужинать. — Брови Тома весело поползли вверх, словно он наслаждался моим смущением. — Сэм с Полом тоже идут. Только не говори мне, что ты забыл!

Это совершенно вылетело у меня из головы.

— Ну конечно же, нет!

Он ухмыльнулся. К нему частично вернулось обычное чувство юмора.

— Да неужели! Хотя, конечно, тебе есть еще о чем подумать помимо этого, верно?

В теле взрослого человека двести шесть костей, разных по размеру: от тяжелой бедренной кости до крошечных косточек внутреннего уха, величиной не больше рисового зернышка. По своей структуре человеческий скелет — чудо биоинженерии, замысловатое и изящное, как нечто сделанное руками человека.

Собирать его не очень-то простая задача.

Очищенные от последних ошметков разлагающейся ткани, голые кости мужчины, похороненного в гробу Уиллиса Декстера, выдали следующую информацию. Их африканское происхождение теперь стало совершенно очевидным по чуть более ровной, чуть более легкой костной структуре и более прямоугольной форме глазной впадины. Кем бы ни был этот человек, он был среднего роста, среднего телосложения и, судя по изношенности суставов, лет пятидесяти пяти — шестидесяти. На правом бедре и левой плечевой кости следы давно заживших переломов — оба скорее всего получены еще в детстве, и признаки артрита в коленных и локтевых суставах. Левая сторона повреждена больше, чем правая, что свидетельствовало, что он больше опирался на левую ногу при ходьбе. Левый тазобедренный сустав тоже сильно разрушен, головка и суставная сумка стертые и изъязвленные. Если он перед смертью не рассматривал возможность хирургической замены сустава, то вскоре наверняка стал бы калекой.

Хотя теперь ему это безразлично.

Как и у Терри Лумиса, подъязычная кость цела. Это в общем-то ничего не значило, но когда я вынул череп из чана, то мрачно улыбнулся. Зубы по-прежнему оставались коричневыми и с никотиновым налетом, но теперь стала видна та часть челюсти, где некогда было чистое кольцо зубной эмали.

И розоватый оттенок безошибочно определялся.

Я все еще изучал череп, когда вернулся Том. С ним пришел низенький пузатый мужчина лет пятидесяти. Его редеющие рыжие волосы были небрежно зачесаны на розовую лысину, и он держал потертый кожаный кейс, явно набитый книгами.

— Джош, позволь тебя познакомить с Дэвидом Хантером, — сказал Том, войдя в зал. — Дэвид, это Джош Талбот. И он знает о насекомых все.

— А ведь ему прекрасно известно, что я терпеть не могу эту фразочку, — весело сообщил Талбот, оглядывая помещение горящими в предвкушении глазами. Он скользнул взглядом по костям, но не задержался. Он пришел сюда не ради них.

— Ну и где это таинственное насекомое, которое ты мне припас?

Увидев образец в баночке, он просиял и наклонился, чтобы рассмотреть поближе.

— А вот это сюрприз так сюрприз!

— Узнаешь? — спросил Том.

— О да! Прекрасная находка, однако. Есть только одна часть Теннесси, где было подтверждено наличие этой разновидности одонаты. Здесь они тоже прежде водились, но не каждый день доводится сталкиваться с такой красавицей.

— Рад это слышать, — сказал Том. — Как считаешь, ты можешь нам сказать, что это такое?

Талбот ухмыльнулся.

— Одонаты — это разнокрылые и равнокрылые стрекозы. То, что у тебя тут лежит, — это нимфа разнокрылой стрекозы. Коромысло болотное, одна из самых крупных разновидностей Северной Америки. Были весьма распространены в большинстве восточных штатов, хотя в Теннесси меньше. Вот, я сейчас тебе покажу.

Он полез в кейс и вытащил оттуда толстый потрепанный справочник. Мурлыча что-то себе под нос, он положил книжку на рабочий стол и начал быстро листать.

Найдя искомое, он постучал пальцем по странице.

— Вот она. Epiaeschnа heroes, коромысло болотное или коромысло Геро, как еще иногда называют. Мигрирующая, обычно можно увидеть в лесах на обочине дороги и на прудах летом и осенью. Но в более теплых регионах взрослые особи могут вылупливаться и весной.

На странице был снимок крупного насекомого, похожего на миниатюрный вертолет. У него имелись знакомые двойные крылья и длинное тельце, как у тех стрекоз, что я видел дома, но на этом сходство и заканчивалось. Эта стрекоза была длиной с мой палец и почти такой же толщины, тельце коричневое, в ярко-зеленую полоску. Но самыми поразительными были глаза: огромные и сферические, ярко-синие, практически цвета электрик.

— Я знаю в Теннесси охотников на стрекоз, которые душу заложат за то, чтобы увидеть взрослую особь коромысла болотного, — продолжал радоваться Талбот. — Вы только посмотрите на эти глазищи! Невероятные, правда? В солнечный день их можно углядеть за милю.

Том изучал книгу.

— Значит, то, что мы нашли, — нимфа одной из таких?

— Или наяда, если тебе больше нравится. — Талбот сложил пальцы домиком, сев на любимого конька. — У разнокрылых стрекоз нет личиночной стадии. Они откладывают яйца в стоячие или медленные воды, и когда нимфы вылупляются, они полностью водные. Ну, по крайней мере пока не повзрослеют. Затем они выползают на какое-нибудь растение или стебель травы и превращаются во взрослых особей.

— Но ведь обычно стрекоз падаль не привлекает, верно? — спросил я.

— Господи, конечно, нет! — Он явно поразился вопросу. — Они хищники. Их иногда называют комариными ястребами, потому что это их основная пища. Вот почему их обычно встречают возле водоемов, хотя коромысло болотное не брезгует и летающими термитами. Говорите, этот образчик нашли в гробу?

— Именно. Мы думаем, что он попал туда вместе с телом, — сообщил энтомологу Том.

— Ну, тогда могу предположить, что тело лежало возле пруда или озера. Скорее всего прямо у кромки воды. — Талбот взял баночку. — Когда эта малышка выползла на воздух, чтобы превратиться в стрекозу, ее, видимо, тоже прихватили. И даже если бы ее не раздавили, то пребывание в темноте и холоде ее бы все равно убило.

— А есть у этой особи специфические ареалы обитания? — поинтересовался Том.

— Только не у быстрых вод и рек, но с большой вероятностью в лесистой местности, где есть стоячая вода. Их не просто так зовут коромыслом болотным. — Талбот глянул на часы, затем убрал книжку в кейс. — Извините, пора идти. Если найдете живых особей, непременно дайте мне знать.

Том пошел проводить Талбота. Вернулся он через несколько минут с задумчивым видом.

— Ну, по крайней мере мы теперь знаем, что именно нашли, — заметил я. — И если тело лежало возле пруда или еще какой стоячей воды, это дает Гарднеру чуть больше сведений.

Том будто не слышал. Он взял череп и стал его рассматривать, но как-то рассеянно, словно не осознавал, что делает. Даже когда я поведал ему о целой подъязычной кости и розовых зубах у эксгумированных останков, его мысли по-прежнему где-то витали.

— Все в порядке? — спросил я наконец.

Он положил череп.

— Буквально перед приходом Джоша позвонил Дэн Гарднер. Алекс Ирвинг пропал.

Моей первой мыслью было, что это какая-то ошибка. Я только сегодня утром видел профайлера по телевизору. Потом вспомнил, что интервью записано заранее, это был повтор.

— Что случилось?

— Никто толком не знает. Судя по всему, он ушел из дому рано утром и не вернулся. С тех пор его не видели.

— А не рановато ли говорить о пропаже, если он отсутствует всего несколько часов?

— При обычных раскладах — да. Но он пошел гулять с собакой. — В глазах Тома была тревога. — Собаку нашли с проломленным черепом.

Кровь стекала в раковину, придавая медленно текущей холодной воде карминовый оттенок. Кусок мяса, ставший бледно-розовым, после того как из него вымылась кровь, застрял в сливе. Ты потыкал его пальцем, пока не пропихнул.

Рассеянно насвистывая себе под нос, ты нарезал свежий чили и бросил на сковородку с горстью чесночной соли. Когда смесь слегка поджарилась, ты взял мясо и тоже положил на сковородку. Попав на раскаленную поверхность, сырое мясо зашипело, от него взметнулся вверх клуб пара. Ты быстро перемешал содержимое сковородки и оставил жариться дальше. Открыв холодильную камеру, вынул коробку апельсинового сока, сыр и майонез. Выбрал более-менее чистый стакан и протер его пальцем. Пыль была повсюду, но ты этого не замечал. А если бы и заметил, то тебе было наплевать. Иногда, словно сквозь пелену, ты обращал внимание на царившую вокруг разруху, на копившийся годами по углам мусор, но тебя это нисколько не беспокоило. Распад — это естественный ход вещей, а кто ты такой, чтобы спорить с природой?

Ты залпом выпил стакан апельсинового сока и вытер рот тыльной стороной ладони, прежде чем намазать майонезом два куска поджаренного белого хлеба и положить сверху толстые куски сыра. Налив себе еще сока, ты направился к стоявшему посередине кухни большому столу. Места на нем практически не было, так что ты пристроил тарелку с краешку и пододвинул стул. Вкуса у сандвича не было никакого, как обычно, но желудок твой он набил. На самом деле ты уже больше не сожалел о том, что не способен чувствовать ни вкуса, ни запаха.

Не теперь, когда у тебя есть наслаждения получше.

Отныне все понесется вскачь, но это хорошо. Ты на это и рассчитывал, и ты лучше всего действуешь в стрессовом состоянии. Все идет в точности так, как ты думал. В точности как планировал. Оставлять все в том коттедже в горах было рискованно, это рассчитанный риск. Было странно орудовать в непривычном окружении. Подбросить кассету ты задумал заранее, но оставлять там тело, чтобы его нашли, было тебе не по душе. Однако необходимо. Ты хотел нанести удар, а что может быть лучше, чем предоставить им место убийства, чтобы им было с чем поиграть? Пусть побегают, посуетятся в попытке вычислить твой следующий шаг. Все равно без толку.

А когда сообразят, будет уже поздно. Ты прикончил сандвич, запил апельсиновым соком, совершенно безвкусным, только холодным. С капелькой майонеза в уголке рта ты направился к плите, чтобы проверить сковородку. Поднял крышку и вдохнул взметнувшийся пар. Запаха ты не чуял, но глаза заслезились, а это хороший признак. Мясо уже начало поджариваться. Свинина, а не говядина, как обычно. Дешевле, а тебе все равно разницы никакой.

Ты зачерпнул ложкой и попробовал. И хотя вкуса ты ощутить не мог, блюдо было настолько острым, что во рту горело. Как и положено хорошему чили. Ты вывалил туда две банки томата, затем снял сковородку с плиты и накрыл крышкой. Теперь оно само дойдет и к тому времени, когда ты вернешься, аккурат поспеет.

Ты очень любишь оставлять все вариться в собственном соку.

Прихватив пластиковый пакет с грязной одеждой, которую нужно отнести в прачечную, ты напомнил себе, что тебе снова нужно пополнить запасы. Прикупить еще банок с томатом, да и батарейки с липучкой для мух тоже заканчиваются. Ты посмотрел на свисающие с потолка липкие ленты. Ну, во всяком случае, бывшие когда-то липкими. Теперь они черные от трупиков мух и других более крупных, ярких насекомых.

На миг твое лицо стало безучастным, словно ты на мгновение забыл, зачем нужны эти ленты. Затем моргнул и вернулся в реальность. По дороге ты остановился возле стола. Лежащий на нем привязанный мужчина с ужасом уставился на тебя, мыча сквозь кляп во рту. Ты улыбнулся ему.

— Не волнуйся. Я скоро вернусь.

Подхватив тяжелый пакет с грязными вещами, ты ушел.

 

10

Постепенно начала проясняться картина произошедшего. Ирвинг жил неподалеку от Кейдс-Коув, прекрасного местечка у подножия Дымчатых гор. Каждое утро перед завтраком он брал свою собаку, черного лабрадора, и шел с ней гулять по тропинке в лес за домом. Это была установившаяся привычка, не раз упомянутая им в многочисленных интервью, которые он так любил давать.

Примерно около девяти утра его личный помощник вошла к нему в дом, как делала практически каждое утро, запустила кофемолку, чтобы любимый кофе Ирвинга уже был готов к его возвращению.

Только вот в то утро он не вернулся. Личный помощник — третья за два года — попыталась позвонить ему на мобильник, но безуспешно. Когда к обеду он так и не появился, она сама отправилась по тропинке. И менее чем в полумиле от дома увидела полицейского, беседовавшего с пожилой парой, чей рассел-терьер возбужденно лаял на поводке. Проходя мимо, она услышала, как старики рассказывают полицейскому о найденном их терьером мертвом псе. Черном лабрадоре.

И тут она поняла, что ее работодатель может и вовсе не прийти.

В процессе поисков возле трупа лабрадора была найдена заляпанная кровью металлическая палка, а следы на почве у тела собаки указывали на то, что тут происходила борьба. Но хотя там обнаружили несколько отпечатков обуви, ни один не был достаточно четким, чтобы с ним можно было работать.

И никаких признаков самого Ирвинга.

— Мы не знаем в точности, что с ним произошло, — признался Гарднер. — Полагаем, что кровь на палке принадлежит собаке, но, пока не придут результаты анализа, точно утверждать не можем.

Мы собрались в одном из кабинетов морга, дальше по коридору от залов для аутопсии. Этот крошечный кабинетик без окон никому не принадлежат, поэтому удобно было им воспользоваться. Гарднер приехал по требованию Тома. На сей раз Джейкобсен была с ним, неприступная и холодная, как обычно, в темно-серой юбке до колен и пиджаке. Не считая цвета, точная копия того синего костюма, в котором я ее видел прежде. Интересно, у нее что, гардероб забит одинаковыми костюмами, по цвету охватывающими весь спектр темных оттенков нейтральных тонов?

Хотя никто вслух не назвал истинную причину сборища, все мы прекрасно ее знали. И даже невысказанная, она создавала в маленьком кабинете почти осязаемо напряженную обстановку. Гарднер бросил на меня неодобрительный взгляд, но на сей раз ничего не сказал. Он выглядел более помятым, чем обычно, и складки на его коричневом костюме вполне соответствовали морщинам на лице, словно на него гравитация воздействовала сильнее, чем на нас.

— У тебя наверняка есть какие-то предположения, — сказал Том. Он сидел за столом, на лице и во взгляде задумчивость; насколько я его знал, это означало, что он ждет подходящего момента. Он единственный из нас сидел. Хотя возле стола имелся еще один стул, никто им не воспользовался. Остальные присутствующие стояли, а стул пустовал, будто дожидаясь прихода опоздавшего.

— Возможно, Ирвинг стал жертвой случайного нападения, но и это тоже пока рано утверждать. Пока мы ничего еще не можем исключать.

Том не смог сдержать раздражения.

— В таком случае где тело?

— Мы все еще обыскиваем район. Вероятно, он ранен и куда-то увезен. Собаку нашли в лесу в полумиле от ближайшей дороги. Тащить взрослого мужчину на такое расстояние довольно тяжело, но никаким иным способом унести оттуда Ирвинга было невозможно. Единственное, что мы на данный момент обнаружили: следы обуви и велосипедных покрышек.

— Тогда, может быть, его заставили идти самостоятельно под угрозой ножа или пистолета.

Гарднер упрямо вздернул подбородок.

— Средь бела дня? Вряд ли. Но, как я уже сказал, мы рассматриваем все варианты.

Том пристально поглядел на него.

— Сколько мы с тобой знакомы, Дэн?

Агент БРТ явно чувствовал себя неловко.

— Не знаю. Лет десять?

— Двенадцать. И впервые за эти годы ты пытаешься навешать мне лапшу на уши.

— Это нечестно! — рявкнул Гарднер, потемнев лицом. — Мы сегодня приехали сюда из вежливости…

— Да брось, Дэн! Ты не хуже меня знаешь, что на самом деле произошло. Ты же наверняка не веришь, что это чистое совпадение, что Ирвинг исчез на следующее же утро после того, как нелицеприятно отозвался о серийном убийце по телевизору?

— Пока не будет доказательств, я не стану торопиться с выводами!

— А что, если исчезнет еще кто-то задействованный в расследовании? — За все годы знакомства я никогда не видел Тома таким рассерженным. — Черт возьми, Дэн! Вчера один человек уже пострадал, быть может, серьезно, а теперь это! Я несу ответственность за людей, которые со мной работают! И если кому-нибудь из них грозит опасность, я хочу об этом знать!

Гарднер промолчал и выразительно глянул на меня.

— Я буду в зале для аутопсии, — направился я к дверям.

— Нет, Дэвид, у тебя не меньше прав находиться тут, чем у меня! — заявил Том.

— Том… — заикнулся было Гарднер.

— Я попросил его помочь, Дэн. И коль уж он делит с нами риски, то имеет полное право знать, во что вляпался, — отрезал Том, скрестив руки на груди. — К тому же я все равно передам ему все, что ты скажешь, так что с тем же успехом он может попросту послушать тебя сам.

Они буравили друг друга взглядами. Гарднер не производил впечатление человека, которого можно легко застращать, но я знал, что и Том не отступит. Я покосился на Джейкобсен и заметил, что ей так же неловко, как мне. Потом она поняла, что я на нее смотрю, и моментально стерла с лица все намеки на эмоции.

Гарднер вздохнул, сдаваясь.

— Господи, Том… Ладно, возможно, связь и существует. Но все не так просто. Некоторые студенты Алекса жаловались на его поведение. Точнее, студентки. В университете закрывали на это глаза, потому что он известный профессор, которого охотно примет на работу кто угодно. Затем одна студентка обвинила его в сексуальных домогательствах, и плотину прорвало. В дело вмешалась полиция, и дело шло к тому, что университет скорее откажется oт его услуг, чем рискнет нарваться на судебные иски.

Я подумал о том, как откровенно заигрывал Ирвингс Саммер и даже с Джейкобсен, несмотря на то что публично ее унизил. И меня нисколько не удивило, что они не единственные. Судя по всему, далеко не все поддавались его чарам.

— Значит, ты считаешь, что он мог просто сбежать? — недоверчиво спросил Том.

— Как я сказал, мы рассматриваем все возможные варианты. Но над Ирвингом висит не только обвинение в домогательстве. Налоговое управление тоже село ему на хвост за невыплаченные налоги с продажи книг и гонораров за эти его телеинтервью. Ему грозил штраф более чем в миллион долларов, а возможно, и тюремное заключение. Короче, ему при любом раскладе грозил финансовый и профессиональный крах. И нынешняя ситуация могла ему показаться идеальным шансом избежать и того и другого.

Том, нахмурившись, пожевал губу.

— Пусть даже и так. Но убивать свою собаку?

— Люди и не на такое идут ради куда меньшего. И, как тебе хорошо известно, мы обнаружили четкие отпечатки на металлической палке, которой убили собаку.

Когда их прогнали через базу данных, они совпали с отпечатками мелкого воришки Ноя Харпера. Он закоренелый преступник, имеющий на счету множество отсидок за угон машин и кражи со взломом.

— Если у тебя есть подозреваемый, то почему у тебя не больно-то счастливый вид? — поинтересовался Том.

— Потому что, во-первых, все прошлые преступления Харпера относятся к категории мелких. А во-вторых, он почти семь месяцев числится пропавшим без вести. Он не пришел на положенную встречу со своим офицером по надзору, и с тех пор его никто не видел. Все его барахло осталось на квартире, а арендная плата выплачена до конца месяца.

— Он афроамериканец? — спросил я. — Лет пятидесяти — шестидесяти, хромой?

Было трудно не порадоваться изумлению Гарднера.

— Откуда вы знаете?

— Потому что, полагаю, он лежит в зале для аутопсии дальше по коридору.

Я наблюдал, как осознание услышанного добавляет морщин на его и без того морщинистой физиономии.

— Я стал туго соображать, — с отвращением к самому себе пробурчал он.

Джейкобсен растерянно переводила взгляд с одного на другого.

— Вы имеете в виду тело, найденное в могиле Уиллиса Декстера? Это Ной Харпер?

— По времени совпадает, — сказал Гарднер. — Только если Харпер мертв, как его отпечатки оказались на орудии, которым убили собаку Ирвинга?

— Возможно, таким же способом, как отпечатки Уиллиса Декстера оказались в коттедже, — предположил Том.

Некоторое время мы молча осмысливали это предположение. Всегда оставалась вероятность, что Уиллис Декстер все же вовсе и не симулировал собственную смерть, что убийца попросту использовал и его тело, и его отпечатки. Но в данном случае это исключалось.

— У найденного в гробу Уиллиса Декстера тела обе руки на месте? — спросила Джейкобсен.

— Да, — ответил я. — И пальцы тоже все.

— Может быть, кто-то просто сохранил кассету и металлическую палку с отпечатками Декстера и Харпера? — предположил Том.

— Кассету — возможно. На отпечатке Декстера имеются следы минеральных масел, обычно использующихся в большинстве детских смазочных средств. Узнать, как давно нанесен отпечаток, нельзя, — ответил Гарднер. — Но вот отпечатки Харпера оставлены на окровавленной палке. Им всего несколько часов.

— Значит, труп в гробу не может быть Ноем Харпером, — заявила Джейкобсен. — Это попросту невозможно.

Все промолчали. Логика подсказывала, что она права, если отпечатки на палке действительно оставлены нынче утром. Но, судя по лицам присутствующих, никто не был ни в чем уверен.

Том снял очки и принялся протирать стекла. Без них он выглядел более усталым и почему-то уязвимым.

— Можешь заодно им рассказать, что ты еще обнаружил, Дэвид.

Гарднер с Джейкобсен молча слушали мой рассказ о том, как была найдена оболочка кокона и наяда стрекозы в гробу, о целой подъязычной кости и розовых зубах эксгумированного тела.

— Значит, все указывает на то, что Терри Лумис и этот, в гробу, кем бы он ни был, убиты одинаковым способом, — сказал Гарднер, когда я закончил. Он повернулся к Тому. — И ты считаешь, что эти розовые зубы могут быть результатом удушения?

— Этот вариант более вероятен, чем утопление, — спокойно подтвердил Том, а я постарался проглотить улыбку. Он не упомянул о том, как Гарднер уел меня тогда в коттедже, но явно не забыл об этом. — В этом вообще не было бы никаких сомнений, если бы не большое количество крови и раны на теле Лумиса.

Гарднер потер затылок.

— Пятна крови на полу коттеджа выглядят подлинными. Но узнать точно, Лумиса ли это кровь, мы не можем, пока не получим результатов анализа ДНК.

— На это уйдут недели, — заметил Том.

— А то я не знаю. В такие моменты я начинаю жалеть, что мы не делаем, как прежде, определение группы крови. По крайней мере мы бы уже знали, совпадает ли группа с группой Лумиса. А все этот ваш прогресс! — Выражение его лица явно показываю, что он об этом думает. — Я надавлю на лабораторию. По идее они должны уже ускорить это дело, но я посмотрю, нельзя ли заставить их пошевеливаться еще быстрей.

Особой надежды в его тоне не наблюдалось. Хотя анализ ДНК позволял куда точнее проводить идентификацию, чем анализ на группу крови, сам процесс был удручающе долгим. Причем по обе стороны Атлантики. Мне не раз доводилось слышать, как английские полицейские жаловались на то, что лабораторные анализы занимают куда как больше времени, чем показывают в кино или по телевизору. В действительности на такие вещи могут уходить месяцы.

Том полюбовался стеклами очков, затем продолжил их протирать.

— Ты все еще не ответил на мой вопрос, Дэн. Нам надо беспокоиться?

Гарднер всплеснул руками.

— Что ты хочешь от меня услышать, Том? Откуда мне знать, что у этого парня на уме? Я понятия не имею, что он сделает следующим номером. Но даже если он виноват в пропаже Ирвинга, это вовсе не означает, что кому-то еще из задействованных в расследовании грозит опасность. Мне чертовски жаль Ирвинга, но давай скажем прямо: этот мужик сам накликал на себя беду. Такого рода выступление по телевизору могло взбесить кучу психов, а не только этого конкретного.

— Значит, нам просто следует действовать так, будто ничего не произошло?

— В разумных пределах — да. Если бы я думал, что есть хоть малейший намек на реальную опасность, то, будь уверен, я бы приставил ко всем вам круглосуточную охрану. А на данный момент, если вы будете придерживаться разумных мер предосторожности, думаю, нет никаких причин волноваться.

— Разумных мер предосторожности? — нетерпеливо повторил Том. — А что это значит? Не брать конфет у незнакомцев?

— Это значит не ходить выгуливать собаку в лес в одиночку! — рявкнул Гарднер. — И не гулять ночью одному по темным улицам! Да будет тебе, Том, мне нет необходимости все это повторять.

Да, необходимости нет. Я вспомнил, как меня давеча вечером напугал охранник. Может, мне стоит впредь парковать машину где-нибудь не в столь удаленном месте.

— Ладно. Значит, разумные меры предосторожности, — согласился Том, далеко не радостным тоном. Он нацепил очки на нос. — Так каковы, по-твоему, шансы найти Ирвинга?

— Мы бросили на это все имеющиеся силы. — К Гарднеру вернулась обычная сдержанность.

Том не стал настаивать. Мы все отлично знали, каковы у Ирвинга шансы.

— Другого профайлера будешь звать?

— Такой вариант рассматривается, — осторожно ответил Гарднер. — Мы, конечно, не сбрасываем со счетов составленный Ирвингом профиль убийцы, но также принимаем во внимание и другие точки зрения. Опять же Диана выдвинула любопытную версию.

Бесстрастное лицо Джейкобсен порозовело. Способность краснеть крайне трудно контролировать. Думаю, человека, старательно вырабатывающего в себе невозмутимость, это должно сильно раздражать.

— При всем уважении к профессору Ирвингу, я не думаю, что у этих убийств имеется сексуальная подоплека. Или что убийца гомосексуалист, — сказала она. — Мне кажется, профессор Ирвинг придал излишнее значение тому, что жертвы — обнаженные мужчины.

Она повторила то, что уже говорила в коттедже, когда профайлер осматривал тело Лумиса и поставил ее на место за то, что она осмелилась с ним не согласиться. И сейчас я поймал себя на мысли, что ради самого Ирвинга надеюсь, что она права.

— Тогда как бы вы это объяснили? — спросил Том.

— Пока не могу. Но, судя по действиям убийцы, сексуальная составляющая тут отсутствует. — Она говорила с Томом как с равным, позабыв о всякой сдержанности.

— Мы имеем два места преступления и два набора отпечатков, принадлежащих, вероятнее всего, самим жертвам. Еще мы имеем иглы для инъекций, специально воткнутые в тело, захороненное в могиле Уиллиса Декстера в расчете на то, что мы его эксгумируем. Убийца играет, заставляет нас бегать по кругу, чтобы показать, кто тут главный. Ему мало самих убийств, он жаждет славы. Я согласна с профессором Ирвингом, что эти убийства свидетельствуют о патологическом нарциссизме, но я бы сказала, что это мягко сказано. Это больше область психиатрии, чем моя, но я считаю, что убийца демонстрирует все основные признаки злокачественного нарциссизма.

Том казался озадаченным.

— Простите меня, но я понятия не имею, что это значит.

Джейкобсен уже слишком увлеклась, чтобы смутиться.

— Все нарциссисты одержимы собой, но злокачественные нарциссисты находятся на самой вершине шкалы. У них патологическая самовлюбленность — даже чувство собственного величия, — и это требует внимания и восхищения. Они уверены в своей исключительности и хотят, чтобы другие это тоже признавали. Но главное — они еще и садисты, лишенные всякой совести. Они не обязательно получают удовлетворение, причиняя боль, но наслаждаются ощущением власти, которую это им дает. И они совершенно равнодушны к любым мучениям, которые они причиняют жертве.

— Похоже на психопата, — заметил я.

Серые глаза Джейкобсен обратились на меня.

— Не совсем, хотя у них есть общие характеристики. Хотя злокачественные нарциссисты чудовищно жестоки, они все же способны относиться с восхищением или даже уважением к некоторым людям в соответствии со своей системой ценностей. Как правило, они уважают успешность и власть. Согласно Кернбергу…

— Вряд ли нам нужны ссылки, Диана, — перебил ее Гарднер.

Джейкобсен слегка смутилась, но продолжила:

— Я просто хочу подчеркнуть, что, по моему мнению, мы имеем дело с индивидуумом, который жаждет продемонстрировать свое превосходство, возможно, не только нам, но и себе. Он слетел с катушек и считает, что его истинные таланты и способности недооценены. Этим и объясняется, почему он так далеко зашел и почему именно так отреагировал на слова профессора Ирвинга, сказанные по телевизору. Он пришел в ярость не только от того, что его публично унизили, но вдобавок не смог стерпеть, как кто-то крадет у него славу.

— Если только мы предполагаем, что этот парень причастен к исчезновению Ирвинга, — вставил Гарднер, предупреждающе глянув на нее.

— Ты говоришь как чертов адвокат, Дэн, — сказал ему Том, но беззлобно. Он уставился в пространство, рассеянно постукивая пальцем по подбородку. — Что там с работниками похоронной конторы? У них у всех есть алиби на то время, когда исчез Ирвинг?

— Мы проверяем, но, откровенно говоря, не думаю, что кто-то из них в этом замешан. Те двое, которых нам пока удалось найти — они работали там, когда хоронили Уиллиса Декстера, и обоим за шестьдесят.

— А насчет самого Йорка?

— Заявляет, что сегодня находился на работе с пяти утра. И, опережая твой вопрос, — нет, никто не может это подтвердить, — сообщил Гарднер с видом загнанного в угол.

— Какой сюрприз, — пробормотал Том. — А есть какие-нибудь признаки того таинственного работника, которого он якобы нанял?

— Дуайта Чамберса? Мы все еще его разыскиваем.

— То есть нет.

Гарднер вздохнул.

— Йорк по-прежнему под подозрением. Но, кто бы за всем этим ни стоял, он слишком умен, чтобы привлечь к себе внимание. Мы провели полномасштабный обыск в «Стиплхилл», а завтра к этому времени туда слетится вся пресса. Так что бизнес Йорка можно считать покойным, так или иначе. — Он поморщился, сообразив, что сморозил. — Скаламбурил случайно.

— Судя по тому, что я видел, он все равно долго бы не протянул. — Том поднялся, блеснув очками. — Может, Йорк предпочитает уйти громко.

Или он просто еще одна жертва. Но эту мысль я оставил при себе.

Уже темнело, когда я въехал на тихую аллею, ведущую к дому Тома и Мэри. Я бы снова проработал допоздна, если бы не приглашение на ужин, и после дневных перерывов меня расстроила необходимость прекращать работу. Но ненадолго. Едва я вышел из морга на улицу, в солнечный вечер, то сразу почувствовал, как железные пальцы напряжения разжимаются на моих плечах. До этого момента я их не осознавал, но исчезновение Ирвинга, последовавшее за вчерашним происшествием с Кайлом, потрясло меня больше, чем я думал. И теперь перспектива слегка выпить и поесть с друзьями весьма обнадеживала.

Дом Либерманов представлял собой симпатичное, обшитое белой вагонкой здание, которое находилось на приличном расстоянии от дороги. Ничего вроде бы не изменилось с тех пор, как я побывал здесь впервые, если не считать величественного старого дуба, возвышавшегося на лужайке перед домом. В мой последний приезд он был в самом расцвете сил, а сейчас постепенно умирал. Половина толстых веток была голой и высохла.

Мэри встретила меня в дверях. Встав на цыпочки, чмокнула меня в щеку.

— Дэвид! Молодец, что пришел!

На ней возраст сказался не так, как на ее муже. Рыжеватые волосы потускнели, но все же сохранили свой натуральный цвет, а лицо, хоть и стало морщинистым, по-прежнему сияло здоровьем. Не многие женщины за шестьдесят могут носить джинсы и при этом не выглядеть смешно, но Мэри была из их числа.

— Спасибо, как мило с твоей стороны, — сказала она, забрав привезенную мной бутылку вина. — Проходи в берлогу. Пол с Сэм еще не приехали, а Том разговаривает по телефону с Робертом.

Роберт был их единственным сыном. Он занимался страхованием и жил в Нью-Йорке. Я никогда его не видел, а Том редко о нем упоминал, но у меня было ощущение, что в их отношениях не все гладко.

— Хорошо выглядишь, — сообщила мне Мэри, ведя по коридору. — Намного лучше, чем на той неделе.

Я ужинал у них в первый вечер по приезде. Казалось, что с того времени много воды уже утекло.

— Должно быть, солнышко пошло на пользу, — отшутился я.

— Ну, что бы это ни было, тебе идет.

Она открыла дверь берлоги. Вообще-то это была старая оранжерея с множеством растений и уютными плетеными креслами. Мэри усадила меня на одно из них, сунула пиво и ушла, сообщив, что ей надо приглядеть на кухне.

Филенчатые окна оранжереи выходили в сад. Я различал в темноте лишь высокие силуэты деревьев на фоне желтых огней соседнего дома. Это был хороший район. Том в свое время рассказал мне, что в далекие семидесятые они с Мэри чуть ли не все до последнего цента выложили за полуразрушенную хибару и никогда об этом не жалели.

Я потягивал холодное пиво, чувствуя, как уходит напряжение, и размышлял о прошедших событиях. Очередной испорченный день. Сперва эта новость об Ирвинге, потом приезд Гарднера с Джейкобсен отвлекли меня от работы. Еще раз пришлось отвлечься позже, когда пришли результаты анализа аминокислот и жировых кислот образцов, взятых у Терри Лумиса. Том пришел в зал, где я работал с останками из гроба.

— В общем, мы ошиблись, — без всяких предисловий сообщил он. — По моим подсчетам, время смерти подтверждает слова управляющего коттеджами. Лумис был мертв всего пять дней, а вовсе не ближе к семи, как мы полагали. На вот, погляди и скажи, что думаешь.

Он протянул мне бумагу с расчетами. Одного взгляда хватило, чтобы увидеть, что он прав. Но Том вообще никогда не ошибался в таких вещах.

— По мне, так все верно, — вернул я ему бумагу. — Но я все равно не понимаю, как такое возможно.

— Я тоже. — Он хмуро поглядел на расчет как на нечто оскорбительное. — Даже с учетом жары в помещении я никогда не видел, чтобы разложение заходило так далеко за пять дней. На нем же были окуклившиеся личинки, елки-палки!

Личинки падальной мухи окукливаются на шестой или седьмой день. Даже если мы с Томом оба ошиблись в определении приблизительного времени смерти, личинкам, чтобы достичь этой стадии, требовался еще как минимум один день.

— Они могли попасть туда только одним способом, — сказал я.

Том улыбнулся.

— Похоже, ты тоже об этом думал. Продолжай.

— Кто-то специально засыпал тело личинками. — Это было единственное объяснение состоянию тела Терри Лумиса. Взрослые личинки могли сразу приступить к делу, никакого ожидания, пока треснут отложенные яйца. — Это могло существенно ускорить процесс. Часов на двенадцать, ну на двадцать четыре максимум. А с учетом такого количества открытых ран на теле этого достаточно.

Том кивнул.

— Особенно в сочетании с включенным обогревателем. К тому же личинок слишком много, учитывая, что двери и окна коттеджа были плотно закрыты. Кто-то явно хотел слегка ускорить природу. Умно, но не очень понятно, чего хотели этим добиться, кроме как замутить воду на пару дней.

Об этом я тоже размышлял.

— Возможно, только это и было нужно. Помнишь слова Дианы Джейкобсен насчет того, что, кто бы за всем этим ни стоял, он пытается что-то доказать. Может, это просто очередной способ продемонстрировать, насколько он умен.

— Не исключено, — задумчиво улыбнулся Том. — Заставляет задуматься, а откуда он вообще так много об этом знает, а?

Это была тревожная мысль.

Я все еще обсасывал ее, когда в оранжерею вошел Том. Он побрился и переоделся, и лицо его сияло обманчиво здоровым румянцем, который обычно бывает после горячего душа.

— Извини. Ежемесячный обязательный звонок, — пояснил он. Горечь его тона меня поразила. Он улыбнулся, словно признавал это, и со вздохом опустился в кресло. — Мэри обеспечила тебя выпивкой?

— Да, спасибо, — помахал я пивом.

Он кивнул, но по-прежнему казался рассеянным.

— Все в порядке? — спросил я.

— Конечно. — Он раздраженно хлопнул по ручке кресла. — Это просто Роберт. Он должен был приехать через пару недель. А теперь выясняется, что у него какие-то дела. Мне-то, в общем, все равно, но Мэри так ждала его приезда, и вот… А, ладно! Дети есть дети.

Нарочито беззаботный тон увял, когда он вспомнил о случившемся со мной. Довольно безобидный ляп, но он явно испытал облегчение, когда дверной звонок известил о приходе Сэм и Пола.

— Извините за опоздание, — сказал Пол, когда Мэри провела их в оранжерею. — Колесо спустило по дороге домой, и потом я сто лет отмывал чертово масло с рук.

— Ну, теперь вы тут. Сэм, ты просто сияешь! — Том поднялся, чтобы поцеловать ее. — Как ты?

Сэм, несколько неуклюжая из-за большого живота, взгромоздилась на стул с высокой спинкой. Она собрала длинные светлые волосы в хвост и выглядела свежей и здоровой.

— Терпение кончается. Если Джуниор не поторопится, то придется скоро с ним серьезно поговорить.

Том рассмеялся.

— Ты и оглянуться не успеешь, как уже в школу пойдет.

С их приездом его настроение улучшилось, а когда мы уселись за стол, установилась мирная и домашняя атмосфера. Ужин был простой и без затей: запеченный лосось с картошкой в мундире и салат. Но Мэри была отличной кухаркой и даже простые блюда в ее приготовлении казались изысканными. Когда она подала десерт — горячий персиковый пирог с мороженым — Сэм наклонилась ко мне.

— Ты как? Выглядишь не таким напряженным, как в прошлый раз, — тихонько проговорила она.

Прошлый раз был в ресторане, когда мне почудились духи Грейс Страхан. Казалось, это было уже давно, хотя на самом деле лишь пару дней назад. Но с тех пор многое произошло.

— Так и есть, — улыбнулся я. — Честно говоря, я чувствую себя отлично.

Она некоторое время пристально на меня смотрела.

— Да, вижу.

Коротко сжав мою руку, она вернулась к общей беседе.

После ужина Мэри и Сэм испарились на кухню, чтобы приготовить кофе, наотрез отказавшись от нашей помощи.

— Я отлично знаю, что вы хотите поговорить о работе, а у нас с Сэм есть куда более интересные темы для беседы.

— Кто-нибудь хочет поспорить, что тема эта — младенцы? — спросил Том, когда дамы нас покинули. — Ну-с, лично я собираюсь выпить бурбона. Присоединитесь? У меня есть бутылка «Блэнтонз», и мне нужен предлог ее открыть.

— Только чуть-чуть, — кивнул Пол.

— Дэвид? Или ты предпочитаешь скотч?

— Бурбон пойдет, спасибо.

Том достал из шкафчика стаканы и приметную бутылку с всадником на крышке.

— Есть лед, но если я пойду на кухню, то Мэри устроит мне головомойку за выпивку. А твое неодобрение я отсюда вижу, Дэвид.

Я вовсе не собирался что-то говорить. Иногда от воздержания вреда больше, чем пользы. Том вручил нам с Полом по стакану, затем поднял свой.

— Ваше здоровье, джентльмены.

Бурбон был мягким, с послевкусием жженой карамели. Мы тихо потягивали виски, наслаждаясь им в тишине.

— Коль уж вы оба тут, я хочу вам кое-что сказать. Тебя, Дэвид, это, в общем, не очень касается, но ты имеешь право услышать.

Мы с Полом переглянулись. Том задумчиво взирал на свой бурбон.

— Вы оба знаете, что я намеревался уйти на пенсию в конце лета. Так вот. Я решил не ждать так долго.

Пол поставил стакан.

— Шутишь!

— Пришла пора, — просто ответил Том. — Извини, что так тебе это вываливаю, но… В общем, не секрет, что со здоровьем у меня не очень здорово. И я должен думать о том, что лучше для Мэри. Думаю, конец следующего месяца самое подходящее время. Всего лишь на несколько недель раньше, чем планировалось, и центр без меня работу не прекратит. У меня стойкое ощущение, что следующий директор будет очень хороший.

Последнее предназначалось Полу, но тот будто и не заметил.

— Ты кому-нибудь еще говорил?

— Только Мэри. Собрание факультета на следующей неделе. Я думал объявить там. Но сперва хотел сказать тебе.

Пол по-прежнему казался ошарашенным.

— Господи, Том. Не знаю, что и сказать.

— Как насчет «счастливой жизни на пенсии»? — улыбнулся Том. — Это же не конец света. И я по-прежнему буду консультировать, смею заметить. Черт, может, даже гольфом займусь! Так что нечего сидеть с вытянутой физиономией! Давайте лучше выпьем.

Он взял «Блэнтонз» и долил нам виски. В горле у меня стоял комок, но я понимал, что Том не хочет никаких сантиментов. Я поднял стакан.

— За новые начинания!

Том чокнулся со мной.

— За это я выпью.

Его сообщение придало остатку вечеру налет горечи. Мэри сияла, когда они с Сэм вернулись, но в глазах ее блестели слезы. Сэм же и не пыталась скрыть слезы, обняв Тома так крепко, что ему пришлось согнуться, чтобы не раздавить ее живот.

— Рада за тебя, — заявила Сэм, вытирая глаза.

Сам Том, широко улыбаясь, делился их с Мэри планами, сжимая ладошку жены. Но за всем этим чувствовалась грусть, которую не могло скрыть никакое веселье. Том не просто расставался с работой.

Это означало конец эпохи.

Я был, как никогда прежде, рад, что принял его предложение помочь в расследовании. Он сказал, что это наш последний шанс поработать вместе, но я и представления не имел, что и для него он на самом деле последний. Интересно, а сам он знал об этом в тот момент?

Направляясь домой сразу после полуночи, я по дороге ругал себя за то, что не оценил предоставленную мне возможность. Твердо решив отбросить всякие сомнения, я приказал себе воспользоваться по максимуму совместной работой с Томом, пока она есть. Еще день или два, и все кончится.

По крайней мере я так думал. А зря.

На следующий день нашли еще один труп.

Изображения появлялись медленно, проявляясь как призраки на пустой бумаге. Лампа освещала кроваво-красным светом маленькую комнатку. Ты выжидаешь нужный момент, затем вынимаешь фотобумагу из проявителя и опускаешь в стоп-ванну, прежде чем поместить в фиксаж.

Вот. Прекрасно. Не отдавая себе в этом отчета, ты тихонько насвистываешь себе под нос, почти беззвучной не особо мелодично. Какой бы тесной ни была комнатушка, ты любил в ней находиться. Она напоминала тебе монашескую келью: тихая и располагающая к созерцательности. Эдакий самодостаточный мирок. Купаясь в волшебном красном освещении комнаты, ты чувствовал себя отделенным от всего прочего, способным сосредоточиться на процессе вызывания к жизни изображения на блестящей фотобумаге.

Так и должно быть. Игра, которую ты затеял, заставляя БРТ и его так называемых экспертов гоняться за собственным хвостом, льстила твоему эго и была приятной разгрузкой. Бог знает, что ты заслужил возможность побаловать себя после всего, чем пожертвовал. Но не следует забывать, что это всего лишь временное развлечение. Самое главное, настоящая работа, ведется именно в этой комнате.

И нет ничего важнее этого.

Чтобы дойти до этой стадии, понадобились годы. Годы учебы методом проб и ошибок. Первый фотоаппарат ты приобрел в ломбарде. Старый «кодак инстаматик». Ты был еще слишком неопытен, чтобы знать, что он совершенно не годится для твоих целей. Он может поймать мгновение, но не способен уловить детали. Слишком медленный, слишком нечеткий, слишком ненадежный. Недостаточная четкость, недостаточные возможности, чтобы получить то, что тебе нужно.

С тех пор ты перепробовал многие. Какое-то время ты был в восторге от цифровых аппаратов, но при всем их удобстве снимкам не хватало — тут ты улыбнулся сам себе — им не хватало души, которая была у пленки. У пикселей нет глубины, созвучия с тем, что ты ищешь. И не важно, насколько высокое разрешение, насколько подлинные цвета — они всего лишь импрессионистское отражение объекта. Тогда как пленка улавливает что-то от сути объекта, осуществляет некий перенос, выходящий за рамки химического процесса. Настоящая фотография создается светом, ясным и чистым. Пучком фотонов, оставляющих след на полотне фотопленки. Существует физическая связь между фотографом и объектом съемки. Связь, требующая умения и правильной оценки. Передержишь в химическом растворе, и все: фотография превращается в темное барахло. Недодержишь — и снимок получается бледной недоделкой, отбракованной раньше срока. Да, пленка, безусловно, требует большей осторожности и большего внимания.

Но никто и не обещал тебе, что поиск будет легким.

А это именно поиск. Твоего личного Святого Грааля, с той лишь разницей, что ты точно знаешь: то, что ты ищешь, действительно существует. Ты это видел. А увиденное единожды можно увидеть снова.

Ты чувствуешь обычное возбуждение, извлекая влажную фотографию из фиксажа — осторожно, поскольку уже как-то плеснул себе в глаза раствор, — и споласкиваешь в холодной воде. Настал момент истины. К твоему возвращению мужчина был уже готов, страх и ожидание привели его в предельно взвинченное состояние, как оно обычно и бывало. Хотя ты и старался не строить особых надежд, ты чувствуешь неизбежное предвкушение, разглядывая получившиеся блестящие снимки. Но твое возбуждение исчезает, по мере того как ты рассматриваешь каждое из маленьких изображений, отбрасывая в сторону одно за другим.

Смазано. Нет. Нет.

Бесполезно!

Во вспышке внезапной ярости ты рвешь фотографию пополам и отшвыриваешь в сторону. Рванув ванночки с проявителем, ты сбрасываешь их на пол, расплескивая химический раствор. И уже поднимаешь руку, чтобы смахнуть с полок бутылки, но спохватываешься. Сжав кулаки, ты стоишь посреди темной комнаты, тяжело дыша от усилия сдержаться.

Ты взираешь на разгром, и приступ ярости проходит. Ты вяло начинаешь собирать обрывки, затем бросаешь это дело. Подождет. Испарения химреактивов заполняют комнату, а несколько капель попало на голую кожу. И рука уже начала гореть, а по опыту ты знаешь, что получишь ожог, если быстро не смоешь.

Ты уже слегка успокоился, когда выходишь из темной комнаты, и разочарование постепенно отступает. Ты давно привык к разочарованию, да тебе и некогда его лелеять. Тебе слишком многое нужно сделать, слишком многое подготовить. Мысли об этом придают живости твоей походке. Неудача всегда огорчительна, но тебе нужно ориентироваться на перспективу.

Всегда будет другой раз.

 

11

На следующее утро Том позвонил мне раньше, чем я вышел из отеля.

— БРТ нашло человеческие останки в «Стиплхилл». — Он помолчал. — Незахороненные.

Чтобы не ехать на двух машинах, он заехал за мной в гостиницу. На сей раз не возникло никаких споров на тему «ехать мне с ними или нет», только молчаливое соглашение, что он не станет пытаться делать все сам. Интересно, думал я, какое у него настроение после прошлого вечера, не сожалеет ли он о том, что сообщил о своем уходе. Даже если сожаления и имелись, Том хорошо их скрывал.

— Ну… и как ты себя чувствуешь? — спросил я, когда мы тронулись.

Он дернул плечом.

— Уход на пенсию не конец света. Жизнь продолжается, верно?

Я согласился, что да, продолжается.

В этот раз солнце уже взошло, когда мы подъехали к обшарпанным воротам «Стиплхилл». Окружающие лужайки хвойные деревья казались непроницаемыми, словно среди них по-прежнему царила ночь.

У кладбищенских ворот стояли полицейские в форме, перекрывая проход прессе, уже собравшейся снаружи. Судя по всему, информация о найденном теле каким-то образом просочилась. Вдобавок к проведенной эксгумации эти сведения послужили дополнительной приманкой для жаждущих новостей средств массовой информации. Когда Том притормозил у ворот, чтобы показать документы, какой-то фотограф, нагнувшись, снял нас через окно машины.

— Автограф — десять баксов, — пробурчал Том, проезжая на территорию кладбища.

Мы миновали вскрытую в прошлый раз могилу и двинулись к основному зданию. Часовня «Стиплхилл» была построена в 1960-х, когда американский оптимизм простирался вплоть до похоронной индустрии. Это был образец дешевого подобия модернизма, увенчанный плоской крышей. Одноэтажное строение в духе Фрэнка Ллойда Райта, но прискорбно до него не дотягивающее. Разноцветные стеклоблоки, из которых была сделана стена рядом с входом, стали тусклыми и потрескались, да и с пропорциями что-то не так, хотя я не мог уловить, что именно. Над плоской крышей возвышался шпиль, казавшийся столь же уместным, как шляпа колдуньи на столе. На вершине металлический крест, похожий на две криво скрепленные между собой ржавые перекладины.

Гарднер стоял снаружи часовни, разговаривая с группой криминалистов в изрядно замызганных белых комбинезонах. Увидев нас, он подошел.

— Это с той стороны, — без предисловия сообщил он.

Пока мы обходили с ним часовню, на нас неожиданно обрушился грибной дождик, наполнив воздух серебристыми капельками. Он прекратился так же быстро, как начался, оставив после себя крошечные радуги в траве и на кустах. Гарднер повел нас вниз по узкой, заросшей бурьяном, тропинке. Когда мы добрались до высокой тисовой ограды, тропинка была уже едва заметна в траве.

Но если фасад часовни был просто обшарпанным, то за этой оградой открывалась вся истинная убогость «Стиплхилл». Уродливая хозяйственная пристройка выходила на закрытый дворик, заваленный ржавыми инструментами и пустыми контейнерами. Пол возле приоткрытой задней двери усыпан раздавленными окурками, словно грязными белыми таблетками. Тут царил дух разрушения и небрежения, а в довершение всего роились тучи мух.

— Там покойницкая, — кивнул Гарднер в сторону пристройки. — Команда экспертов пока еще ничего не нашла, но Управление по охране окружающей среды не очень-то довольно тем, как у Йорка ведется хозяйство.

Когда мы подошли к дверям, до нас донеслись громкие голоса. Внутри я увидел Джейкобсен в окружении троих мужчин на голову выше ее. Она стояла с вызывающе вздернутым подбородком. Я догадался, что двое мужчин — те самые представители УОС, о которых упомянул Гарднер. Третьим был Йорк. Он почти орал, дрожа от возмущения и грозя пальцем.

— …произвол! Это респектабельный бизнес! И я не стану терпеть всякого рода инсинуации…

— Тут нет никаких инсинуаций, сэр, — вежливо, но решительно оборвала его Джейкобсен. — Это часть текущего расследования убийства, так что сотрудничество с нами в ваших же интересах.

У директора похоронной конторы глаза лезли из орбит.

— Вы глухие? Я уже говорил вам, что ничего не знаю! Вы хоть понимаете, какой урон это все наносит моей репутации?

Можно было подумать, он не видит царящий вокруг бардак и запустение. Заметив нас, он оборвал себя на полуслове и бросился к Тому:

— Доктор Либерман! Сэр, я буду очень признателен, если вы поможете разобраться с этим недоразумением. Как профессионал профессионалу, вы можете втолковать этим людям, что я не имею ко всему этому никакого отношения!

Том невольно шагнул назад, когда директор похоронной конторы налетел на него. Гарднер втиснулся между ними.

— Доктор Либерман приехал сюда по делам БРТ, мистер Йорк. Вернитесь назад, и агент Джейкобсен…

— Нет! Я не буду стоять в стороне и смотреть, как доброе имя «Стиплхилл» мешают с грязью!

В солнечном свете я разглядел, что костюм на Йорке засаленный и мятый, а на воротнике рубашки черная полоса. Он был небрит, и его щеки украшала седая щетина.

Джейкобсен подошла к нему с другой стороны, и теперь зажатому между ней и Гарднером директору похоронной конторы было некуда деваться. По сравнению с его жеваным видом Джейкобсен просто сияла свежестью. Я уловил исходящий от нее легкий запах мыла и прозрачных легких духов.

Но тон ее был далеко не мягким, и она явно была настороже.

— Вам следует вернуться внутрь, сэр. У джентльменов из Управления по охране окружающей среды есть к вам еще вопросы.

Йорк позволил ей увести себя обратно в здание, но все время при этом оглядывался на нас.

— Это заговор! Заговор! Думаете, я не понимаю, что тут происходит? А? — летел нам в спину его голос, пока Гарднер поспешно уводил Тома прочь.

— Извини за это.

Том улыбнулся, но казался потрясенным.

— Он, по-моему, довольно сильно расстроен.

— Скоро он расстроится еще больше.

Гарднер провел нас к густому ельнику позади похоронной конторы. Между стволами была натянута кордонная лента, огораживающая место преступления, и я углядел за деревьями работающие фигуры в белых комбинезонах.

— Собака нашла там останки, — пояснил Гарднер. — Они разбросаны на довольно большом расстоянии друг от друга, но вроде бы принадлежат одному человеку.

— Точно человеческие? — уточнил Том.

— Вроде бы. Сперва мы не были уверены, потому что они сильно изглоданы, а потом нашли череп, так что можно довольно уверенно утверждать, что они из одного комплекта. Но после истории с «Три-Стейт» мы не собираемся рисковать.

Я не мог его за это винить. Крематорий «Три-Стейт» в Джорджии в 2002 году мелькал в заголовках всех мировых газет, когда инспекторы нашли человеческий череп на его территории. И это оказалось лишь верхушкой айсберга. По каким-то непонятным причинам владелец хранил тела покойников, вместо того чтобы кремировать. Более трехсот останков было обнаружено в крошечных подвалах и сложенными кучей в окрестном лесу. Некоторые оказались спрятаны в доме хозяина. Скверная история, но между ней и нынешней ситуацией имелось одно существенное различие.

Там ни одна из жертв не была убита.

Гарднер привел нас на край леса, где стоял складной столик с масками и прочими средствами зашиты. Буквально несколькими ярдами дальше ели образовывали практически непроходимую стену.

Агент БРТ с сомнением глянул на Тома, словно только что понял, о чем его просит.

— Ты уверен, что сможешь?

— Мне доводилось бывать в местах и похуже. — Том уже начал распаковывать пакет с одноразовым комбинезоном. Гарднера его слова не больно-то успокоили, но когда он сообразил, что я за ним наблюдаю, мгновенно убрал с лица озабоченное выражение.

— Ну, значит, тебе и карты в руки.

Я подождал, пока он вернется назад в покойницкую.

— Он прав, Том. Там будет неуютно.

— Я справлюсь.

В его тоне сквозило упрямство, ясно показывавшее, что спорить бесполезно. Я влез в комбинезон и натянул перчатки с бахилами. Когда Том был готов, мы пошли в лес.

Нас мигом обволокла тишина, словно мир снаружи оказался вдруг отрезан. Вокруг шуршали иголками ели. Жуткий звук для кладбища, будто шепот мертвецов. Под ногами ковром лежал толстый слой хвои вперемешку с шишками. Пробивавшийся сквозь маску хвойный аромат приятно освежал после затхлого запаха похоронной конторы.

Но недолго. Под елями воздух был густой и стоячий, ни малейшего ветерка. Когда мы вошли под низкие ветки, направляясь к ближайшим экспертам в белом, я почти мгновенно вспотел.

— Так что вы тут нашли? — спросил Том, стараясь скрыть, что тяжело дышит, когда эксперты расступились, давая нам дорогу.

Под масками и бесформенными комбинезонами было трудно понять, кто есть кто, но в ответившем я узнал того здоровяка из коттеджа. Ленни? Нет, Джерри. Его лицо было красным и потным, а комбинезон весь в смоле и иголках.

— Господи, это будет тот еще денек! — выдохнул он, поднимаясь. — Тут череп, ну и то, что осталось от грудной клетки, плюс еще несколько костей. Они далеко растащены, даже самые крупные. Там чуть дальше есть забор, но слишком разрушенный, чтобы помешать кому-нибудь сюда залезть. Двуногому или четвероногому. А эти чертовы деревья просто сущие заразы.

— Какая-нибудь одежда?

— Нет, но нашли что-то смахивающее на старую простыню. Тело могло быть завернуто в нее.

Оставив его работать дальше, мы двинулись к ближайшей находке. Земля была уставлена крошечными флажками, как заброшенная площадка для гольфа. Каждый флажок помечал отдельный предмет. Ближайший к нам — то, что осталось от таза. Кости лежали под деревом, так что нам пришлось сложиться чуть ли не вдвое, чтобы добраться до них, поскальзываясь на ковре из сосновых иголок. Я покосился на Тома, надеясь, что для него это будет не слишком тяжело, но за маской было трудно понять.

Таз оказался настолько сильно обгрызен, что было трудно определить, мужской он или женский. Лежавшее рядом бедро дало необходимую подсказку: хотя оба конца большой бедренной кости обломали и обглодали животные, по ее длине можно было с уверенностью сказать, что она принадлежит мужчине.

— Ну и размерчик, — хмыкнул Том, присев на корточки, чтобы получше рассмотреть. — Как думаешь, какого роста был хозяин?

— Заметно выше шести футов. Какого роста Уиллис Декстер?

— Шесть футов два дюйма. — Том улыбнулся под маской, явно подумав о том же, что и я. Похоже, мы нашли человека, который должен был быть захоронен на «Стиплхилл». — Ладно, давай глянем, что тут у нас еще.

Пока мы пробирались между деревьями, ветви нас царапали и осыпали иголками. Том не выказывал никаких признаков дискомфорта, но идти было тяжело. По моему лицу градом струился пот, и спину начало ломить от необходимости постоянно пригибаться. От хвойного запаха теперь мутило, и кожа под комбинезоном зудела.

Остатки того, что некогда было саваном, лежали на приличном расстоянии от таза. Грязная и рваная тряпка, помеченная флажком другого цвета, чтобы отличить от частей тела. Рядом с ней, частично прикрытая упавшей хвоей, лежала грудная клетка. По ней суетливо бегали несколько муравьев в поисках оставшихся кусочков плоти, но от мягких тканей практически ничего уже не осталось. Кости давным-давно обчистили набело, а несколько мелких ребер и грудина отсутствовали вовсе.

— Похоже, тело выбросили тут, — заметил Том, пока я фотографировал. — Кости разбросаны вполне характерно, я бы сказал. Тут скорее поработали животные, чем имело место расчленение.

В природе ничто не пропадает зря, и лежащее под открытым небом тело довольно скоро становится источником пищи для местной живности. Собаки, лисы, птицы и грызуны — а в некоторых районах США даже медведи — примут участие в пиршестве, отрывая и утаскивая прочь все, что только смогут. Но торс слишком велик для всех, кроме крупных хищников, и его обычно съедают in situ.

Это значит, что грудная клетка, как правило, указывает место, где тело лежало изначально.

Том пристально поглядел на край одного ребра и подозвал меня.

— Видишь вот это? Следы распила.

Как и остальные кости, грудная клетка была тоже сильно обгрызена. Но среди отметин от звериных зубов все еще отчетливо виднелись параллельные линии — тонкие черточки вдоль края кости.

— Судя по виду, след ножовки. Такие же остаются после вскрытия, — сказал я. Стандартная процедура при аутопсии: вскрытие грудной клетки по обе стороны грудины, чтобы ее можно было вынуть и добраться до внутренних органов. Иногда при этом используется костерезка, но электропилой быстрее.

И она бы оставила в точности такие следы.

— Все больше и больше похоже на то, что мы все-таки нашли Уиллиса Декстера, а? — сказал Том. Он начал подниматься. — Мужчина, рост соответствует, следы разрезов от аутопсии на ребрах. А одежда Декстера сгорела вместе с машиной при аварии. Поскольку семьи у него нет и принести другую было некому, вероятнее всего, тело похоронили в саване, в котором привезли из морга. По времени тоже совпадает. На костях ни мха, ни лишайников — значит, они тут лежат меньше года. Это…

Он вдруг охнул и сложился пополам, схватившись за грудь. Я сорвал с него маску и с трудом подавил панику, увидев восковую бледность его лица.

— Где твои таблетки?

Его губы скривились.

— Боковой карман…

Я расстегнул его комбинезон, мысленно ругая себя последними словами. Тебе ни за что не следовало позволять ему лезть сюда! Если он потеряет тут сознание… На штанине слаксов имелся карман на пуговице. Я его расстегнул, но никаких таблеток не обнаружил.

— Нет их там. — Я старался сохранять спокойствие.

Том от боли прикрыл глаза. Губы приобрели синюшный оттенок.

— Рубашка…

Я похлопал его по карману и нащупал твердую квадратную коробочку. Слава Богу! Я достал коробочку, свинтил крышку и вытряхнул одну крошечную таблетку. Рука Тома дрожала, когда он сунул таблетку под язык. Некоторое время ничего не происходило, затем его лицо стало потихоньку расслабляться.

— Порядок? — спросил я. Том кивнул, слишком слабый, чтобы говорить. — Просто отдохни пару минут.

Послышался шум, и появился Джерри, тот самый агент-здоровяк.

— У вас тут все нормально?

Я не успел и рта раскрыть, как почувствовал, что Том сжимает мне руку.

— Все хорошо. Мне просто надо слегка перевести дух.

Агент явно ему не поверил, но оставил нас одних. Как только он скрылся из вида, плечи Тома поникли.

— Идти можешь? — спросил я.

Он прерывисто вздохнул.

— Думаю, да.

— Пошли, выведем тебя отсюда.

— Я сам. А ты тут продолжай.

— Я не позволю тебе…

Том снова сжал мне руку. В его глазах стояла молчаливая просьба.

— Пожалуйста, Дэвид.

Меня совершенно не прельщала перспектива дать ему выбираться из леса самостоятельно, но начни я настаивать на своем, он лишь еще больше разволнуется. Я поглядел сквозь деревья, прикидывая расстояние до кромки леса.

— Я пойду медленно и осторожно, — заверил он, поняв, о чем я думаю. — И обещаю отдохнуть, как только выберусь отсюда.

— Тебе нужно к врачу.

— Я только что с одним общался. — Он слабо улыбнулся. — Не волнуйся. Просто закончи тут все.

Я с тревогой смотрел, как он со старческой медлительностью пробирается между деревьями. Дождавшись, пока он дойдет до кромки леса и исчезнет за ветками, выйдя на свет, я пошел туда, где Джерри изучал на земле предмет, который мог быть обломком кости. Услышав мои шаги, он поднял глаза.

— С ним все в порядке?

— Просто жарко. Вы говорили, что нашли череп? — быстро сменил я тему.

Он провел меня к очередному флажку у подножия склона. Рядом с флажком виднелся светлый человеческий череп, наполовину утопленный в хвое. Нижняя челюсть отсутствовала, и череп лежал вверх дном, как грязная миска из слоновой кости. Судя по тяжелой структуре костей, череп был мужской, и я видел линии трещин от пролома лобной кости. Такого рода травмы бывают от удара обо что-то твердое и плоское.

Вроде лобового стекла машины.

Теперь я был уверен, что останки принадлежат Уиллису Декстеру, и в этом случае они нам мало что дадут. Очевидно, что механик погиб при аварии, а не был убит. И его единственная связь с убийствами — это то, что его гробом и могилой воспользовался убийца. Если бы можно было определить, что у него отсутствуют руки или хотя бы пальцы на руках, то это объяснило бы, каким образом его отпечатки оказались на кассете через столько времени после его смерти. Но ни фаланг, ни пястей не нашли, а учитывая площадь леса, вряд ли их когда-нибудь вообще обнаружат. Над останками слишком уж хорошо потрудились звери. И даже если мелкие кости не сожрали, они сейчас могли быть где угодно.

— Напрасная поездка, а, док? — жизнерадостно сказал Джерри, когда я фотографировал последнюю находку — ребро, обгрызенное чуть ли не до половины своего изначального размера. — Тут мало что можно сказать, кроме того, что они человеческие. А это мы и сами могли вам сообщить. Ну как бы то ни было, если вы закончили, то пора все это паковать по коробкам и мешкам.

Намек был довольно прозрачным. Я уже собирался оставить его заниматься своими делами, когда заметил очередной флажок.

— А там что?

— Да всего лишь несколько зубов. Должно быть, выпали, когда зверье челюсть тащило.

В этом не было ничего необычного. Животные, как правило, в первую очередь съедают лицо, и зубы могли запросто выпасть из недостающей челюсти. Я едва не плюнул на это дело. Мне было жарко, я устал и хотел глянуть, как там Том. Но я на собственном опыте научился ничего не принимать как данность.

— Пожалуй, я все же лучше взгляну.

Флажок стоял среди вылезших наружу корней низкой сосны. Неподалеку оттого места, где лежала грудная клетка, но только подойдя совсем близко, я сумел разглядеть в почве грязные зернышки цвета слоновой кости. Тут оказалось четыре моляра, покрытых грязью и трудноразличимых в хвое. И то, что их вообще нашли, свидетельствовало, как тщательно велись поиски. Однако чем внимательней я их рассматривал, тем больше видел, что что-то в них не так…

И как только я понял, что это, жара и дискомфорт были мгновенно забыты.

— Всего лишь зубы, как я вам и сказал. Ну, теперь-то вы закончили? — спросил Джерри, когда я начал фотографировать зубы. На сей раз намек был еще более прозрачным.

— Вы сами делали снимки вот этого?

Он одарил меня взглядом, в котором явственно читалось, что я задал дурацкий вопрос.

— Док, у нас фотографий до хрена.

Я поднялся на ноги.

— Я б на вашем месте сделал еще несколько снимков вот этого. Они вам понадобятся.

Я направился к выходу из леса, чувствуя, как Джерри таращится мне вслед. По спине текли струйки пота, когда я выбрался наконец из-под удушающей сени еловых веток и с удовольствием снял маску. Расстегивая на ходу комбинезон, я поднырнул под кордонную ленту и завертел головой в поисках Тома. Он стоял неподалеку и разговаривал с Гарднером и Джейкобсен в тени тисового забора. Выглядел он нормально, но мое облегчение продержалось ровно до того мгновения, как я увидел стоящего с ними Хикса. И тут же услышал его голос.

— …нет юридического права участвовать в расследовании! Вы знаете это не хуже меня.

— Это смешно. Ты просто занимаешься казуистикой, Дональд, — ответил Том.

— Казуистикой? — Лысина патологоанатома сверкнула на солнце, когда он вздернул подбородок. — А судья тоже будет заниматься казуистикой, когда завернет дело по убийству из-за того, что эксперт — свидетель обвинения позволил своему ассистенту болтаться самостоятельно на месте преступления? И которого скорее всего уже даже не будет в стране, когда дело дойдет до суда?

Было не трудно догадаться, о ком идет речь. Когда я приблизился, они замолчали.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я Тома. Сперва главное.

— Нормально. Мне просто нужно было попить.

При ближайшем рассмотрении он по-прежнему был бледен, но ему явно стало куда лучше. Он взглядом дал мне понять, что не следует упоминать при посторонних о сердечном приступе.

Я повернулся к Гарднеру:

— Проблемы?

— Вы чертовски правы! Есть проблема! — вмешался Хикс. Несмотря на все его возмущение, я видел, что он наслаждается ситуацией.

— Может, мы обсудим это как-нибудь в другой раз? — устало сказал Гарднер.

Но патологоанатома было не так-то просто остановить.

— Нет, эту проблему необходимо решить сейчас! Это одно из крупнейших в рамках штата расследований серийных убийств за последние годы! И мы не можем позволить дилетантам путаться под ногами.

Дилетантам? Я плотно сжал зубы, боясь сорваться. Что бы я ни сказал, от этого станет только хуже.

— Дэвид ничуть не менее компетентен, чем я, — возразил Том, но у него не было сил спорить.

— Это не важно! — ткнул в него пальцем Хикс. — Он не должен был бродить один на месте преступления. А вы куда смотрите, Гарднер? Или собираетесь продавать билеты всем желающим поглазеть?

У Гарднера заходили желваки, но удар попал в цель.

— Он прав, Том.

— Черт подери, Дэн! Дэвид оказал нам услугу!

Но с меня хватило. И так было понятно, к чему все идет.

— Все в порядке. Я не хочу создавать дополнительные сложности.

Том изумился, а вот Хикс едва мог скрыть злорадство.

— Ничего личного, доктор… Хантер, верно? Уверен, что вы довольно известны у себя дома, но здесь Теннесси. Это не ваше дело.

Я ничего не ответил, сомневаясь, что смогу сдержаться. Джейкобсен смотрела на Хикса с непроницаемым выражением. Гарднер же выглядел так, будто хотел, чтобы все это поскорее закончилось.

— Мне очень жаль, Дэвид, — беспомощно сказал Том.

— Ничего. — Я протянул ему фотоаппарат. Мне просто хотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Где угодно. — Сам справишься?

Я не хотел говорить лишнего, не при всех, но Том меня понял. Он ответил быстрым неловким кивком. Я уже собрался уходить, но тут вспомнил, о чем нужно ему сказать.

— Ты взгляни на зубы, которые они тут нашли. Они не от этого трупа.

— Откуда вы знаете? — требовательно спросил Хикс.

— Потому что они свиные.

Этот ответ его заткнул. Я заметил заинтересованность в глазах Тома.

— Премоляры?

Я кивнул, зная, что он поймет. Но только он один. Хикс злобно пялился на меня, словно подозревал какой-то подвох.

— Вы пытаетесь мне сказать, что они нашли зубы свиньи? Какого черта они там делают?

— Меня не спрашивайте. Я всего лишь дилетант, — ответил я.

Это был прощальный щелчок по носу, но я не удержался. Уже уходя, я заметил улыбку Тома, и мне показалось, что даже на лице Джейкобсен промелькнуло нечто вроде усмешки.

Но мне от этого было не легче. Я пошел вокруг часовни, рванув молнию комбинезона так, что порвал. Я сдернул его и сунул в пластмассовую урну, уже наполовину забитую использованными защитными шмотками. Когда я стянул перчатки, из них закапал пот, образовывая в грязи мокрые пятна, похожие на модернистскую картину. Мои руки побелели и сморщились после пребывания в латексной оболочке, и на миг меня посетило ощущение дежавю.

Что? Что мне это напомнило?

Но я был слишком зол, чтобы размышлять на эту тему. И мне пришла в голову куда более прозаическая мысль. Я приехал сюда вместе с Томом на его машине. И вот теперь, после моего эффектного ухода, я остался на приколе.

О, просто класс! Я швырнул перчатки в урну, достал мобильник и только тут сообразил, что не знаю ни одного телефона местного такси. А если бы и знал, такси все равно не пропустят на территорию кладбища.

Я выругался сквозь зубы. Конечно, я мог подождать, пока Том закончит, но гордость мне бы этого не позволила. Ну и ладно. Пойду пешком. Я зашагал к воротам, отлично понимая, что это чистой воды упрямство. Но был слишком зол, и мне было наплевать.

— Доктор Хантер!

Оглянувшись, я увидел, что меня догоняет Джейкобсен. Яркое солнце било ей в лицо, заставляя щуриться. От этого в уголках ее серых глаз появились морщинки, придавая ей озадаченное, почти комичное выражение, смягчившее ее черты.

— Доктор Либерман сказал, что вы без машины. Как вы собираетесь добираться до города?

— Доберусь как-нибудь.

— Я вас отвезу.

— Спасибо, не надо.

У меня было не то настроение, чтобы принимать одолжения.

Ее лицо было непроницаемым. Она отбросила со лба прядь волос, убрав за ухо.

— Учитывая количество прессы за воротами, я бы не советовала идти пешком.

Об этом я как-то не подумал. Злость начала испаряться, и я почувствовал себя полным дураком.

— Я подгоню машину, — сказала Джейкобсен.

 

12

В машине мы сначала молчали, скорее нейтрально, чем дружелюбно, хотя неловкости между нами тоже не было. У меня настроение беседовать как-то отсутствовало, а Джейкобсен, казалось, было все равно. Мой гнев слегка поутих, но чувство обиды не покидало.

Я расстегнул ворот рубашки. Мне все еще было жарко и неприятно после пребывания в ельнике. Машина изнутри раскалилась на солнце, но кондиционер в конечном итоге начал выигрывать битву. Я мрачно смотрел в окно, глядя на нескончаемую вереницу магазинов, фастфудов и ресторанов вдоль дороги: стекло, кирпич и бетон на фоне темно-зеленых гор. Более чем когда-либо я сознавал, насколько чужд мне этот пейзаж. Мне тут не место. И уж точно видеть меня тут не желают.

Может, мне все же стоит присмотреть более ранние авиарейсы.

— Возможно, вам это не нравится, но доктор Хикс прав, — сказала Джейкобсен, прервав мои размышления. — Доктор Либерман — официальный консультант БРТ. Вы — нет.

— Я умею работать на месте преступления. — Ее слова меня задели.

— Не сомневаюсь, но в данном случае речь не о ваших способностях. Если дело дойдет до суда, мы не можем допустить, чтобы защита имела возможность опротестовать улики из-за нарушения процедуры. — Она поглядела на меня ясными глазами. — Вы же сами это знаете.

Я почувствовал, как мой праведный гнев стихает. Она была права. И тут ставки куда выше, нежели моя задетая гордость.

— Доктор Либерман болен, верно?

Вопрос застал меня врасплох.

— С чего вы это взяли?

Джейкобсен смотрела на дорогу.

— У моего папы было больное сердце. Он выглядел так же.

— Что случилось?

— Он умер.

— Мне очень жаль.

— Это было давно, — ответила она, закрывая тему.

Она тщательно хранила бесстрастное выражение лица, но я уловил, что она сожалеет даже о такой малой откровенности. И меня снова поразило, насколько она красива. Конечно, я и прежде это понимал, но как-то умозрительно, как будто любовался мраморной статуей. Но теперь, в замкнутом пространстве машины, я очень даже осознавал ее привлекательность. Джейкобсен сняла пиджак, и короткие рукава блузки не скрывали сильных красивых рук. Пистолет по-прежнему находился в кобуре на поясе — несколько неуместная деталь для изящного делового костюма. Я слышал, как шуршит ее юбка, когда она нажимает на педали, чувствовал свежий чистый запах ее кожи. Душистое мыло, наверное. Слишком слабый аромат для духов.

Моя внезапная реакция на нее выбивала из колеи. Я отвел взгляд от полных губ и решительно уставился вперед, не сводя глаз с дороги. Джейкобсен, знай она, о чем я думаю, наверное, сломала бы мне руку. Или пристрелила.

— Есть новости об Ирвинге? — спросил я, пытаясь отвлечься.

— Мы все еще его ищем. — Иными словами, нет. — Доктор Либерман сказал, что останки в лесу, вероятнее всего, принадлежат Уиллису Декстеру, — снова заговорила она деловым тоном.

— Похоже на то. — Я описал пролом на лобовой кости черепа и объяснил, что он полностью соответствует полученной Декстером травме. — Во всяком случае, по-моему, все сходится. Кто-то подменил тело, а затем попросту выбросил труп Декстера в лесу позади покойницкой, где его бы ни за что не нашли, если бы не начали прочесывать территорию.

Но тот, кто это сделал, наверняка знал, что произойдет после того, как мы обнаружим в могиле не то тело. Так что он явно хотел, чтобы мы нашли и труп Декстера тоже.

Сперва Лумис, затем останки неизвестного в гробу, теперь вот Декстер. Как указатель из трупов, где каждое тело ведет к следующему.

— Это совершенно точно кто-то, кто имел доступ в «Стипхилл», — сказал я. — Вам удалось найти след этого Дуайта Чамберса, о котором говорил Йорк?

— Ищем. — Джейкобсен притормозила и остановилась на красный свет. — Вы уверены, что те зубы свиные?

— Абсолютно.

— И думаете, их там оставили нарочно?

— А иначе с чего им там быть? Они лежат выше грудной клетки, где находилась голова, прежде чем труп растащили животные. Но ни на одном зубе нет следов повреждений или сколов, а будь на них челюстная ткань, грызуны бы ими заинтересовались. Значит, зубы были уже очищены от мягких тканей, когда их там оставили.

Джейкобсен слегка нахмурилась.

— Но зачем?

— Откуда мне знать. Возможно, тот, кто их там оставил, просто хотел в очередной раз порисоваться.

— Не понимаю, какая связь между свиными зубами и желанием порисоваться?

— Премоляры свиньи очень похожи на человеческие моляры. И, если не знать, на что смотреть, их легко спутать.

Лицо Джейкобсен просветлело.

— Значит, убийца просто дает нам понять, что ему известны такие вещи. Как и отпечатки, оставленные на месте преступления. Он не только нас испытывает, а еще и хвастается, какой он умный.

Позади нас рявкнул клаксон, сообщая, что дали зеленый свет, и Джейкобсен нажала на газ. От возбуждения она газанула так, что машина буквально рванула с места. Я отвернулся к окну, чтобы скрыть улыбку.

— На мой взгляд, это весьма специфические познания. У кого есть доступ к сведениям такого рода? — продолжила она, снова став невозмутимой.

— Это не секрет. Любой, имеющий…

Я осекся.

— Имеющий криминалистическую подготовку? — закончила за меня Джейкобсен.

— Да, — подтвердил я.

— Например, криминалист-антрополог?

— Или криминалист-археолог, или патолог. И еще с десяток криминалистических дисциплин. Любой, кто сподобится заглянуть в учебники, может найти эти сведения. Это вовсе не означает, что вы должны указывать пальцем на всех, кто работает в этой сфере.

— Я ни на кого не указываю.

Последовавшее молчание было каким угодно, только не уютным. Я пытался найти способ его прервать, но настроение Джейкобсен вовсе не располагало к легкой болтовне. Я уставился в окно, чувствуя себя усталым и выдохшимся. Мимо ехали машины, сверкая на послеполуденном солнце.

— Вы не очень высокого мнения о психологии, верно? — неожиданно спросила она.

Я пожалел, что вообще открыл рот, но теперь уже было невозможно промолчать.

— Я считаю, что иногда на нее слишком сильно полагаются. Она — полезный инструмент, но отнюдь не непогрешимый. Составленный Ирвингом профиль тому яркий пример.

Она вздернула подбородок.

— Профессора Ирвинга увел в сторону тот факт, что обе жертвы — обнаженные мужчины.

— А вам это не кажется важным, да?

— Что они мужчины — нет. И я думаю, вы с доктором Либерманом знаете, почему они голые.

Это заявление меня озадачило, но буквально на секунду.

— Голое тело разлагается быстрее, чем одетое, — ответил я, злясь на себя за то, что не сообразил раньше.

Она кивнула. Судя по всему, ей не меньше меня хотелось побыстрее миновать тот неловкий момент.

— И тело Терри Лумиса, и эксгумированные останки разложились сильнее, чем должны были. Так что вполне можно предположить, что оба были раздеты по одной и той же причине.

Очередная возможность для убийцы посеять неразбериху и продемонстрировать свой ум.

— Эксгумированное тело в любом случае нужно было раздеть, чтобы натыкать в него иголки, — сказал я. — А как только их вставили, стало слишком опасно хвататься за него лишний раз. И уж совершенно точно не ради того, чтобы снова напялить на него одежду. Но это не отменяет того факта, что все жертвы мужского пола.

— Все те, о которых нам известно, вы хотите сказать.

— А вы считаете, есть еще, о которых нам пока неизвестно?

Сперва я решил, что зарвался. Джейкобсен не ответила, и я напомнил себе, что она и не обязана. Я больше не имею никакого отношения к расследованию. Привыкай, сказал я себе. Ты теперь просто турист.

Но едва я собрался снять вопрос, как она пришла к решению:

— Это всего лишь догадки. Но я согласна с профессором Ирвингом, что мы находим лишь те жертвы, которые убийца позволяет нам найти. Уровень жестокости и наглая самоуверенность, которые он демонстрирует, практически наверняка указывают на то, что есть и другие жертвы. Никто не достигает такой… изощренности, за неимением более подходящего слова, с одного раза.

Мне такое раньше не приходило в голову. Весьма тревожное предположение.

Джейкобсен опустила щиток, когда после поворота солнце ударило ей в глаза.

— Какими бы ни были планы убийцы, сомневаюсь, что физические параметры жертвы для него важны, — продолжила она. — У нас есть тридцатишестилетний страховой агент, чернокожий мужчина лет шестидесяти, и — вероятнее всего — сорокачетырехлетний психолог, причем никаких явных связей между ними нет. Что указывает на то, что мы имеем дело с приспособленцем, который охотится на случайных жертв. И я думаю, ему все равно, мужчина это или женщина.

— А как быть с Ирвингом? Он-то ведь не случайная жертва. Его выбрали преднамеренно.

— Профессор Ирвинг — исключение. Не думаю, что он фигурировал в планах убийцы до своего выступления по телевидению, но как только он это сделал, убийца отреагировал мгновенно. И это дает нам кое-что важное.

— В смысле, помимо того, что он опасный псих?

Мгновенная улыбка смягчила ее черты.

— Помимо этого. Все, что мы на данный момент можем сказать: это человек, который тщательно планирует и рассчитывает свои действия. Иголки были воткнуты в тело шесть месяцев назад, до того как он оставил в коттедже отпечатки пальцев Декстера. Это указывает на организованный, методичный ум. Но случившееся с профессором Ирвингом показало, что есть у него и другие качества. Импульсивность и нестабильность. Стоит задеть его эго, и он не может с собой совладать.

Я отметил, что она уже даже и не пытается делать вид, что Ирвинг может не быть очередной жертвой.

— А это хорошо или плохо?

— И то и другое. Это значит, что он непредсказуем, и поэтому еще более опасен. Но если он действует импульсивно, то рано или поздно допустит ошибку. — Джейкобсен снова прищурилась, реагируя на солнечные лучи, отражавшиеся от идущих впереди машин. — Мои темные очки в пиджаке. Достаньте, будьте добры.

Пиджак лежал аккуратно сложенным на заднем сиденье. Я повернулся и достал его. От мягкой ткани шел слабый приятный аромат, и я ощутил момент странной близости, ощупывая карманы. Я нашел пару темных очков с большими стеклами и протянул ей. Наши пальцы на мгновение соприкоснулись. Кожа ее оказалась прохладной и сухой, но при этом и теплой.

— Спасибо. — Она надела очки.

— Вы упомянули его планы, — поспешно заговорил я. — Кажется, вы уже говорили, что он жаждет признания и что он… как его там? злокачественный нарциссист? Разве не этим все объясняется?

Джейкобсен слегка кивнула. Глаза ее скрывались за темными стеклами очков, и от этого понять ее настроение стало сложнее.

— Это объясняет, насколько далеко он готов зайти, но не почему он убивает. Он хочет что-то из этого извлечь, старается унять какой-то патологический зуд. И если секс тут ни при чем, то что это?

— Может, ему просто нравится причинять боль, — предположил я.

Она покачала головой и нахмурилась. Над очками снова стала видна маленькая вертикальная морщинка между бровями.

— Нет. Он может при этом наслаждаться ощущением власти, но это не все. Что-то вынуждает его делать все это. Просто мы еще не знаем, что именно.

Солнце внезапно перекрыл оказавшийся рядом черный грузовик-пикап. Он возвышался над нашей машиной, пожирающий бензин монстр с тонированными стеклами, затем быстро нас обогнал. И тут же нас подрезал. Я рефлекторно втопил ногу в пол, словно пытался затормозить, чтобы избежать столкновения. Но Джейкобсен, едва коснувшись тормоза, легко перестроилась в соседний ряд.

Потрясающая демонстрация великолепных навыков вождения, еще более впечатляющая оттого, с какой непринужденностью Джейкобсен это проделала. Она раздраженно зыркнула на пикап, но этим и ограничилась.

Однако инцидент испортил настроение. После него она снова стала неприступной и далекой, либо размышляя о нашем разговоре, либо сожалея о том, что сказала слишком много. Мы уже подъезжали к центру Ноксвилла. И по мере приближения к нему мое настроение становилось все хуже. Джейкобсен высадила меня у отеля, и к этому моменту стала неприступной как стена. Коротко кивнув, она уехала, оставив меня стоять на тротуаре с ноющими от ползания в ельнике мышцами. Глаза Джейкобсен за стеклами темных очков разглядеть мне не удалось.

Я совершенно не представлял, что мне делать дальше. Я не знал, распространяется ли мое изгнание и на морг, и не хотел звонить Тому и спрашивать. Идти на станцию мне тоже не хотелось — по крайней мере до тех пор, пока не буду точно знать, что и как.

Пока я стоял под ярким весенним солнцем посреди oбтекающей меня толпы, ко мне наконец пришло полное осознание случившегося. Находясь в машине с Джейкобсен, я мог оттягивать этот момент, но теперь мне пришлось принять очевидное.

Впервые за всю мою карьеру меня отстранили от расследования.

Приняв душ и переодевшись, я купил сандвич и съел его на берегу реки, глядя на проплывающие мимо колесные пароходы с туристами. Почему-то всегда успокаиваешься, глядя на воду. Она словно затрагивает какие-то подспудные пласты нашего подсознания, будит генетическую память о внутриутробной безопасности. Я дышал влажным воздухом, следил за летящей над рекой стаей гусей и пытался уговорить себя, что мне совсем не скучно. Объективно я понимал, что не должен воспринимать случившееся на кладбище как нечто личное. Я попал под перекрестный огонь Хикса, меня задели по касательной профессиональные разборки, лично ко мне не имеющие никакого отношения. Я твердил себе, что не должен воспринимать это как потерю лица.

Но легче мне от этого не стало.

После ленча я бесцельно слонялся по улицам, ожидая, когда зазвонит мобильник. В последний раз я был в Ноксвилле очень давно, и город за это время сильно изменился. Троллейбусы, впрочем, по-прежнему ездили, а золотистый зеркальный шар «Солнечной Сферы» все так же возвышался на фоне неба.

Но у меня было не то настроение, чтобы любоваться окрестностями. Мобильник упорно молчал, лежа мертвым грузом в кармане. Меня подмывало позвонить Тому, но я понимал, что незачем. Сам позвонит, когда сможет.

Том позвонил уже ближе к вечеру. Голос его звучал устало, когда он принялся извиняться за утреннее происшествие.

— Просто Хикс пытается мутить воду. Я еще разок переговорю завтра с Дэном. Как только пыль уляжется, уверен, он все поймет правильно. Ну и, на худой конец, нет никаких причин, по которым ты и дальше не можешь работать со мной в морге.

— А что ты будешь делать сейчас? — спросил я. — Работать одному тебе нельзя. Почему бы тебе не позвать Пола помочь?

— Пола сегодня нет в городе. Но Саммер наверняка согласится со мной поработать.

— Ты не должен перенапрягаться. У доктора был?

— Не волнуйся, — ответил он мне тоном, ясно показавшим, что я зря сотрясаю воздух. — Мне и правда очень жаль, что так случилось, Дэвид, но я с этим разберусь. Просто не отсвечивай пока.

А я, собственно, ничего и не мог сделать. И твердо вознамерился насладиться вечером. Слегка побездельничать тебе не повредит. Бары и кафе начали потихоньку заполняться клиентами — сотрудники офисов заходили туда по пути домой. Смех и разговоры звучали заманчиво, и я, подчиняясь внезапному импульсу, завернул в бар с деревянной террасой, выходящей на реку. Найдя столик у перил, я заказал пива. Наслаждаясь последним вечерним солнцем, я смотрел на медленные воды Теннесси. Невидимые глазу течения образовывали на глади реки водоворотики и ямки.

И постепенно я начал расслабляться. К тому времени, когда я прикончил пиво, спешить мне уже было точно некуда, и я попросил меню. Заказал себе лингуине с морепродуктами и калифорнийское «Цинфандель». Только один бокал, поклялся я, напомнив себе, что завтра рано вставать независимо от того, буду я помогать Тому или нет. Но когда я доел обильно сдобренную чесноком лингуине, этот довод уже не казался мне убедительным.

Я заказал еще бокал вина. Солнце скрылось за деревьями, но было еще тепло, хотя уже начали сгущаться сумерки. Зажегшиеся на террасе эклектические фонарики привлекли первых ночных мотыльков. Они кружились у стекла, черные силуэты на фоне белых шаров. Я попытался вспомнить, бывал ли у этого участка реки в первый приезд в Ноксвилл много лет назад. Наверное, бывал, только в памяти это совсем не отложилось. Тогда я снимал маленькую квартирку в полуподвальном этаже в другой — более дешевой — части города, на окраине постепенно облагораживаемого старого квартала. И когда выходил в город, то посещал в основном окрестные бары, а не более дорогие заведения на берегу реки.

Эти мысли повлекли за собой и другие воспоминания. Вдруг в памяти всплыло лицо девушки, с которой я некоторое время встречался. Бет, медсестра из госпиталя. С тех пор я о ней ничего не слышал, даже не думал о ней. Я улыбнулся, размышляя, где она сейчас, чем занимается. И вспоминает ли хотя бы иногда английского студента-криминалиста, с которым некогда была знакома.

Вскоре после этого я вернулся в Англию. А еще несколько недель спустя встретил Кару, мою будущую жену. Воспоминания о ней и нашей дочери вызвали обычный приступ горечи, но я уже достаточно смирился с потерей, чтобы не позволять этой горечи увлечь меня в пучину горя.

Я взял со стола мобильник и открыл список контактов. Номер Дженни и ее имя прыгнули мне в глаза даже раньше, чем я высветил их на дисплее. Я пробежался по опциям, пока не добрался до «удалить», и задержал палец на кнопке. Затем, так и не нажав, закрыл телефон и убрал.

Я допил остатки вина. Мысли потекли в другом направлении. Пришло воспоминание о сидящей в машине Джейкобсен, ее голые загорелые крепкие руки, белая блузка с короткими рукавами. До меня дошло, что я ровным счетом ничего о ней не знаю: ни сколько ей лет, ни откуда она, ни где живет.

Но я заметил, что обручального кольца на левой руке нет.

Ладно, хватит об этом. И все же я невольно улыбнулся, заказывая еще один бокал вина.

Снаружи темнело. Твое любимое время. Точка перехода между двумя крайностями: днем и ночью. Раем и адом. Вращение Земли, застывшее на переходном моменте, еще ни то, ни другое, но обладающее потенциалом обоих.

Если бы все в жизни было так просто.

Ты осторожно протер линзу фотоаппарата, затем протер еще раз, нежно, кусочком мягкой замши, пока не добился зеркального блеска. Наклоняя объектив на свету, ты внимательно осмотрел линзу — нет ли малейших пылинок, которые могли испортить совершенную поверхность. Ничего не увидел, но ты все равно снова ее протер, просто на всякий случай.

Камера — твое самое ценное имущество. Старая «лейка», с тех пор как ты ее купил, поистерлась за долгие годы, по ни разу тебя не подвела. Сделанные ею черно-белые фотографии всегда настолько кристально четкие, ясные и качественные, что ты мог бы погрузиться в них.

И фотоаппарат не виноват, что до сих пор не нашел то, что ищешь.

Ты стараешься внушить себе, что нынче ночью все будет так же, как всегда, но понимаешь, что это не так. Прежде ты всегда действовал под прикрытием темноты, мог безнаказанно делать то, что хотел, потому что никто не подозревал о твоем существовании. Теперь все изменилось. И хотя это твое собственное решение, твой выбор выйти под огни рампы, это все изменило.

К добру ли, к худу, но теперь ты обречен. Возврата нет.

Да, ты к этому подготовился. Ты не стал бы начинать, если бы не подготовил заранее пути отхода. Когда придет время, ты ускользнешь снова в тень, как и раньше. Но сперва надо довести дело до конца. И насколько велика может быть награда, настолько велик и риск.

Ты не можешь позволить себе ни малейшей ошибки.

Ты отчаянно стараешься убедить себя, что то, чему суждено произойти нынче ночью, не имеет значения для великой задачи, что твоя настоящая работа все равно продолжится. Но безуспешно. Правда в том, что теперь ставки куда выше. И хотя тебе противно это признавать, все неудачи не прошли бесследно. И тебе нужно, просто необходимо подтверждение, что ты не зря потратил все эти годы.

Всю свою жизнь.

Ты заканчиваешь полировать линзу и наливаешь себе стакан молока. Тебе нужно что-то, чтобы погасить изжогу, но ты слишком напряжен, чтобы желудок принял пищу. Молоко простояло открытым уже пару дней, и пенка сверху показывает, что оно скорее всего скисло. Но есть преимущество в том, что ты не чувствуешь ни запахов, ни вкуса. Ты выпиваешь молоко залпом, глядя в окно на силуэты деревьев на фоне неба. Когда ты ставишь пустой стакан на кухонный стол, молочная пленка на внутренней поверхности придает стакану призрачное свечение в наступающей темноте.

Тебе нравится эта мысль: призрачный стакан.

Но удовольствие быстро проходит. Ожидание — это то, что ты больше всего не любишь. Впрочем, осталось уже недолго. Ты смотришь в угол комнаты, где висит на двери форма, едва видимая во тьме. При ближайшем рассмотрении она никого не обманет, но люди редко присматриваются. В первые несколько секунд они видят просто униформу, и все.

А тебе больше и не надо.

Ты наливаешь себе еще стакан молока, затем наблюдаешь сквозь грязное оконное стекло, как последние лучи света исчезают с неба.

 

13

Дантист лежал в точности на том же месте, где и в прошлый раз. По-прежнему на спине, в полной неподвижности, свойственной только мертвецам. Но в других аспектах он изменился. Плоть усохла на солнце, кожа и волосы сползали с него, как лишняя одежда. Еще через несколько дней от мягких тканей останутся только упрямые связки, а немногим позже не останется ничего, кроме крепких костей.

Я проснулся с нудной головной болью, сожалея о последнем бокале вина, выпитом прошлым вечером. А воспоминания о случившемся ранее не способствовали улучшению настроения. Стоя под душем, я размышлял, чем бы мне заняться в ожидании звонка от Тома. Но выбор был в общем-то небогат.

Изображать туриста мне надоело.

Когда я подъехал к станции, стоянка оказалась почти пустой. Тут еще было сумеречно, и, натягивая комбинезон, я подрагивал на утренней прохладце. Я достал мобильник, размышляя, брать его с собой или нет. Обычно я просто выключал его по ту сторону ворот. Мне казалось неуважительным нарушать царившую на станции тишину телефонными разговорами. Но сейчас я не хотел пропустить звонок Тома. Меня подмывало поставить сигнал на вибрацию, только вот я тогда все утро буду только тем и заниматься, что ждать, когда же он завибрирует. К тому же я отлично понимал, что Том все равно в такую рань звонить Гарднеру не станет.

Приняв решение, я выключил мобильник и убрал его.

Вскинув сумку на плечо, я двинулся к воротам. Несмотря на несусветную рань, я не был первым. Внутри двое молодых людей, юноша и девушка в комбинезонах, судя по виду — аспиранты, переговаривались между собой, спускаясь по тропинке между деревьями. Проходя мимо, они весело бросили мне «привет!», а потом удалились по собственным делам.

Как только они ушли, вокруг воцарилась полная тишина. Создавалось впечатление, что, кроме певчих птичек, я тут единственный живой. На станции было прохладно, солнце еще не поднялось так высоко, чтобы пробиться сквозь ветви деревьев. Пока я поднимался вверх по лесистому склону к телу дантиста, бахилы намокли от росы. Защитная сетка вокруг тела предназначалась для того, чтобы я, помимо всего прочего, мог наблюдать, как разлагается тело, когда до него не могут добраться ни насекомые, ни животные. Это было не то чтобы новое исследование, но я сам прежде его лично не проводил. А сделать что-то самому всегда лучше, чем опираться на чужие исследования.

В последний раз я тут был всего лишь несколько дней назад, но тем не менее нужно было слегка догонять график. Войдя через маленькую дверку в клеть, я достал из сумки сантиметр, штангенциркуль, фотоаппарат и блокнот и присел на корточки. Работа продвигалась плохо. Пульсирующая головная боль не утихала, и меня постоянно отвлекала мысль о лежащем в сумке мобильнике. Обнаружив, что дважды делаю одни и те же замеры, я разозлился. Давай же, Хантер, соберись! Ты для этого сюда и приехал!

Отбросив всякие отвлекающие мысли, я полностью сосредоточился на работе. Телефон и головная боль были на время забыты, когда я полностью погрузился в микрокосм разложения. Если смотреть хладнокровно, наш физический распад ничем не отличается от любого другого естественного цикла. И, как любой другой естественный процесс, его необходимо изучить, чтобы понять.

Постепенно начали проявляться ощущения дискомфорта. Плечи заныли, а когда я прервался, чтобы потянуться, то обнаружил, что мне жарко и все тело свело. Солнце теперь стояло достаточно высоко, чтобы его лучи били сквозь кроны деревьев, и я начал потеть под комбинезоном. Глянув на время, я с удивлением обнаружил, что уже почти полдень.

Я вышел из клети, закрыв за собой дверь, потянулся и скривился, когда щелкнул плечевой сустав. Стянув перчатки, я потянулся за лежащей в сумке бутылкой воды, но замер, разглядев свои руки. Кожа после долгого пребывания в латексе стала бледной и морщинистой. Ничего необычного в этом не было, но по какой-то причине это вызвало какие-то неуловимые ассоциации в моем подсознании.

Такое же ощущение чего-то знакомого возникло вчера в «Стиплхилл», и столь же неуловимое. Зная, что это бесполезно, я не стал насиловать память и глотнул воды. Интересно, подумал я, убирая бутылку, Том уже созвонился с Гарднером или нет? На миг возникло почти непреодолимое искушение включить телефон, но я решительно его подавил. Не отвлекайся, напомнил я себе. Сперва закончи работу.

Легче сказать, чем сделать. Я понимал, что Том уже практически наверняка мне звонил, и осознание этого мешало сосредоточиться. Не желая поддаваться искушению, я чуть ли не с извращенной педантичностью сделал последние замеры и тщательно занес их в блокнот, прежде чем собрать вещи. Закрыв за собой клеть, я направился к воротам. Дойдя до машины, я снял комбинезон и перчатки, сунул все в чехол и только после этого позволил себе включить телефон.

Мобильник тут же пискнул, сообщая, что пришло сообщение. От предвкушения у меня в животе образовался ком. Сообщение пришло вскоре после моего приезда на станцию, и я расстроился, сообразив, что Том позвонил буквально через пару минут после того, как я отключил телефон.

Но сообщение оказалось вовсе не от Тома, а от Пола. Он сообщал, что у Тома случился инфаркт.

* * *

Мы не отдаем себе отчета, насколько зависим от обстоятельств. Мы, как правило, считаем людей такими, какими их видим, но выдерни их из привычного антуража, помести в другую среду и ситуацию, и наше видение пошатнется. И что-то привычное и знакомое вдруг становится совершенно чуждым и непонятным.

Я бы ни за что не узнал Тома.

Из носа торчала кислородная трубка, к руке подсоединена закрепленная пластырем капельница. К нему был подключен монитор, на котором электронные линии показывали работу сердца. Его переодели в бесформенную больничную рубашку, руки были белыми и тонкими, с высохшими стариковскими мышцами.

Но и на подушке лежала голова глубокого старика, с серой кожей и провалившимися щеками.

Инфаркт случился с ним ночью в морге. Он работал допоздна, желая наверстать время, потраченное днем на кладбище «Стиплхилл». Ему помогала Саммер, но в десять часов Том отправил ее домой. Она ушла переодеваться, а потом услышала звук падения, донесшийся из зала для аутопсии. Прибежав туда, она обнаружила Тома на полу в полубессознательном состоянии.

— Счастье, что она еще была там, — сказал мне Пол. — Не будь ее, он мог бы пролежать там много часов.

Когда я приехал, Пол с Сэм, моргая от солнца, как раз выходили из отделения неотложной помощи. Сэм шла медленно и величаво, переваливаясь уточкой, как часто бывает на последних сроках беременности. Пол же от волнения казался осунувшимся и усталым. Он узнал об инфаркте, лишь когда утром Мэри позвонила ему из госпиталя. Ночью Тому сделали коронарное шунтирование, но в сознание он еще не приходил и лежал в палате интенсивной терапии. Операция прошла хорошо, насколько это возможно при данных обстоятельствах, но всегда оставалась угроза повторного инфаркта. Многое зависит от того, как пойдут дела в ближайшие несколько дней.

— Еще что-нибудь известно? — спросил я.

Пол дернул плечом.

— Обширный инфаркт. Не случись это так близко от отделения «неотложки», он мог и не выжить.

Сэм сжала руку мужа.

— Но он выжил. И они делают все, что могут. И результаты компьютерной аксиальной томографии обнадеживают.

— Они сделали аксиальную томографию? — удивился я. Это не входило в стандартную диагностику при инфаркте.

— Врачи сперва думали, что у него инсульт, — объяснил Пол. — Когда его привезли, у него мысли путались. Думал, что что-то случилось с Мэри, а не с ним. Он был сильно возбужден.

— Да ладно тебе, милый, он же был практически без сознания, — настаивала Сэм. — И ты знаешь, как он относится к Мэри. Наверное, он просто беспокоился, что она расстроится.

Пол кивнул, но я видел, что он по-прежнему встревожен. Как и я. Том мог путаться из-за того, что мозг не получал достаточно кислорода, или из-за тромба. Компьютерная томография показала бы наличие инсульта, но даже если инсульта и не было, неадекватное восприятие — тревожный симптом.

— Господи, как же я жалею, что меня вчера тут не было! — Лицо Пола осунулось.

Сэм погладила его по руке.

— Это ничего бы не изменило. Ты бы ничего не смог поделать. Такие вещи случаются.

Но этого не должно было случиться. Я ругал себя с того самого мига, как услышал новость. Прикуси я тогда язык, вместо того чтобы провоцировать Хикса, возможно, патологоанатом не так бы стремился вышвырнуть меня из расследования. Я бы смог взять на себя часть нагрузки Тома, а возможно, даже заметил бы признаки надвигающегося инфаркта и смог что-то предпринять.

Но я не смолчал. И вот теперь Том находится в палате интенсивной терапии.

— Как Мэри? — спросил я.

— Держится, — ответила Сэм. — Она пробыла тут всю ночь. Я предложила остаться с ней, но, по-моему, она хочет побыть с ним наедине. А их сын, возможно, прилетит позже.

— Возможно?

— Если сможет оторвать себя от Нью-Йорка, — съязвил Пол.

— Пол… — остановила его Сэм и легонько улыбнулась мне. — Если хочешь поздороваться с Мэри, думаю, она будет рада, Дэвид.

Я знал, что Тому сейчас не до посетителей, но все равно хотел пойти. Я уже направился было туда, но Пол меня остановил:

— Зайдешь потом в морг? Надо поговорить.

Я сказал, что зайду. До меня только начало доходить, что Пол теперь действительный директор Центра криминалистической антропологии. Продвижение по службе явно не доставило ему удовольствия.

Как только я вошел в отделение «неотложки», в нос ударил запах антисептиков. Сердце тут же заколотилось, мгновенно вспомнилось мое собственное пребывание в больнице, но я подавил эти воспоминания. Я шел по коридорам к отделению интенсивной терапии, куда отвезли Тома. Под ногами скрипел линолеум. Том лежал в отдельной палате. В двери палаты имелось маленькое окошко, и через него я увидел Мэри, сидящую у его кровати. Я легонько постучал по стеклу. Сперва она будто не услышала, но потом повернулась и пригласила меня войти.

Она постарела лет на десять с того вечера два дня назад, когда я приходил к ним с Томом на ужин, но когда она отошла от кровати, улыбка ее была такой же теплой, как тогда.

— Дэвид, тебе не было необходимости приходить.

— Я только что узнал. Как он?

Мы разговаривали шепотом, хотя вряд ли могли потревожить Тома. Мэри слегка махнула в сторону кровати.

— Операция прошла успешно. Но он очень слаб. И остается риск повторного инфаркта… — Она замолчала, глаза ее увлажнились. Она отчаянно старалась держаться. — Но ты ведь знаешь Тома. Вынослив как верблюд.

Я улыбнулся с уверенностью, которой не испытывал.

— Он все время без сознания?

— Не совсем. Он приходил в себя пару часов назад, но ненадолго. Он вроде бы путается, кто из нас лежит в госпитале. Мне было нелегко убедить его, что со мной все в порядке. — Она робко улыбнулась, вся ее тревога вышла наружу. — Тебя он тоже упомянул.

— Меня?

— Он назвал твое имя. А ты единственный знакомый нам Дэвид. По-моему, он хотел, чтобы я тебе что-то передала. Но я смогла уловить только одно слово. Что-то вроде «испанский». — Она с надеждой поглядела на меня. — Это о чем-нибудь тебе говорит?

Испанский? Это больше походило на свидетельство расстройства сознания у Тома. Я постарался не выказать беспокойства.

— Ничего в голову не приходит.

— Может, я недослышала, — огорчилась Мэри. Она уже поглядывала на кровать, явно желая вернуться к мужу.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал я. — Если я могу чем-то помочь…

— Знаю. Спасибо. — Она помолчала, нахмурившись. — Чуть не забыла. Ты, случайно, не звонил Тому вчера поздно вечером?

— Нет. Я разговаривал с ним вчера днем, где-то около четырех. А что?

Она сделала неопределенный жест.

— Ой, да ерунда скорее всего. Просто Саммер сказала, что слышала, как зазвонил его мобильник буквально перед тем, как с ним случился инфаркт. Я подумала, что, может, это был ты. Впрочем, не важно. Вряд ли это имеет какое-то значение. — Она коротко обняла меня. — Я скажу ему, что ты заходил. Он будет рад.

Я покинул палату и направился к выходу. После угнетающей тишины отделения интенсивной терапии было приятно ощутить солнечное тепло. Я подставил лицо солнцу, вдыхая свежий воздух, желая изгнать из легких запах антисептика — запах болезни. Мне было стыдно сознаться даже себе, как я обрадовался возможности снова выйти на улицу.

По пути к машине я припомнил слова Мэри. Так что же все-таки сказал Том? «Испанский». Я озадаченно поразмышлял над этим, желая найти скрытый смысл, а не свидетельство помутнения рассудка, но так и не додумался, что бы это могло значить и почему он хотел, чтобы она мне это передала.

Занятый размышлениями на эту тему, я только уже в машине вспомнил, что еще сказала Мэри.

Интересно, кто же мог звонить Тому в это время суток?

Сковородка сгорела. Ты видел дымок над ней и слышал шкварчание начавшего гореть содержимого. Но только когда дым уже начал клубиться над плитой, ты наконец встал из-за стола. Чили почернел и шипел от жара. Вонь, наверное, была сильная, но ты не мог ее чувствовать.

Ты пожалел, что не обладаешь таким же отсутствием восприятия вообще всего.

Ты взял сковородку, но тут же выронил, когда раскаленная металлическая ручка обожгла тебе ладонь. «Твою ж ты мать!» С помощью старого полотенца ты снял сковородку с плиты и отнес в раковину. Ты пустил в нее холодную воду, и сковородка зашипела. Ты смотрел на получившееся месиво, и тебе было наплевать.

Ничто теперь не имело значения.

Ты все еще оставался в униформе, но теперь она была вся грязная и в пятнах пота. Опять пустая трата времени. Опять неудача. А ведь ты уже подошел так близко. Потому-то так трудно переварить неудачу. Позвонив, ты с бьющимся сердцем поджидал в темноте. Ты беспокоился, что нервы могут сдать, но, конечно же, этого не случилось. Главное — шокировать их, выбить из равновесия, чтобы они не могли ясно мыслить. И все произошло именно так, как ты и планировал. Это оказалось умилительно просто.

Но минуты шли, а он все не появлялся. А потом приехала «скорая». И ты лишь беспомощно наблюдал, как парамедики вбегают в здание и возвращаются оттуда, везя на каталке неподвижную фигуру. Затем они загрузили каталку в машину и увезли его прочь.

Вне зоны досягаемости.

Это нечестно. В тот самый момент, когда ты уже был практически в шаге от триумфа, от ярчайшей демонстрации твоего превосходства, все это буквально вырвали у тебя из-под носа. Столько тщательной подготовки, столько затраченных усилий, и ради чего?

Чтобы Либерман тебя обхитрил.

«Твою мать!»

Сковородка со звоном ударилась об стену, оставляя за собой хвост из воды и колеблющихся липучек для мух. Ты стоял, сжав кулаки и тяжело дыша, отчаянно разжигая в себе злость, потому что иначе оставался только страх. Боязнь неудачи, боязнь следующего шага. Страх перед будущим. Потому что, если посмотреть правде в глаза, что у тебя есть, что можно продемонстрировать, после стольких лет мучений? Бесполезные фотографии. Картинки, показывающие лишь, насколько близко ты подошел к цели, на которых нет ничего, кроме одного промаха за другим.

От такой несправедливости у тебя слезы навернулись на глаза. Сегодняшний вечер должен был уменьшить отчаяние, растущее после того, как одно разочарование за другим проявлялось на фотографиях. И захват Либермана этому бы поспособствовал. Это показало бы, что ты по-прежнему лучше всяких фальшивых пророков, провозглашающих себя всезнайками. Уж ты по крайней мере этого заслуживаешь. Но даже это у тебя сегодня отняли. И что у тебя осталось? Да ничего.

Только страх.

Ты закрываешь глаза, вспомнив картинку из детства. Даже сейчас ты испытываешь от нее потрясение. Холод большой гулкой комнаты обрушивается на тебя, едва ты входишь внутрь. И вонь. Ты по-прежнему помнишь это ощущение, хотя давно уже лишен обоняния. Обонятельная память — нечто вроде фантомных болей в ампутированной конечности. Ты замираешь, пораженный открывшимся перед тобой зрелищем. Ряды бледных безжизненных тел, обескровленных и безжизненных. Ты чувствуешь тяжесть руки старика, когда тот хватает тебя за шею, не обращая внимания на твои слезы.

«Ты хотел увидеть что-нибудь мертвое, ну так гляди теперь! Ничего особенного, верно? Смерть приходит ко всем нам, хотим мы того или нет. К тебе тоже. Гляди хорошенько, потому что это то, к чему все приходят. Все мы в конце становимся всего лишь мертвой плотью».

После этого посещения тебя годами мучили кошмары. Стоило тебе поглядеть на свою руку, увидеть кости и связки под тонкой кожей, как тебя бросало в холодный пот. Стоило поглядеть на людей вокруг, и ты снова видел те ряды бледных тел. Иногда, глядя на себя в зеркало, ты представлял себя одним из них.

Трупом.

Ты вырос, преследуемый этим знанием. А потом, когда тебе исполнилось семнадцать, ты посмотрел в глаза умирающей женщины, когда жизнь — свет — покидала их.

И тогда ты осознал, что ты не только кусок плоти.

Это было откровением, но с годами становилось все труднее поддерживать твою веру. Ты старался найти доказательство, но каждое очередное разочарование лишь ее подрывало. И после всех этих трудов и планов, после стольких рисков, сегодняшняя неудача едва тебя не доконала.

Вытерев глаза, ты пошел к кухонному столу, где лежала практически разобранная «лейка». Ты начал ее чистить, но даже это удовольствие обратилось в прах. Ты плюхнулся на стул и оглядел детали фотоаппарата. Апатично взял линзу и повертел в руке.

Идея возникла внезапно.

А когда она окончательно сформировалась, в тебе начало расти возбуждение. Как же ты просмотрел нечто столь очевидное? Вот же оно, прямо у тебя перед носом! Тебе не следовало забывать, что у тебя есть высшая цель. Ты упустил из виду действительно важное, позволил себе отвлечься. Либерман — это тупик, но необходимый.

Потому что, не будь его, ты, возможно, и не понял бы, какая редкая возможность тебе подвернулась.

Прикидывая, что тебе предстоит сделать, ты снова ощутил себя сильным и могучим. Ты чувствовал, что это то самое, искомое. Все, ради чего ты работал, ради чего терпел провал за провалом, все это было не просто так. Судьба бросила к твоим ногам умирающую женщину, и вот теперь судьба снова вмешалась.

Насвистывая что-то себе под нос, ты начал снимать униформу. Ты проносил ее всю ночь. Отдавать в прачечную уже некогда, но можно ее сполоснуть и выгладить.

Тебе нужно будет выглядеть наилучшим образом.

 

14

Когда я приехал в морг, в приемной дежурил тот толстяк.

— Слыхали о докторе Либермане? — спросил он. Писклявый голос жутко контрастировал с его внушительными габаритами. Он явно огорчился, когда я ответил, что знаю, и покачал головой, отчего его тройной подбородок заколыхался как желе.

— Жалость-то какая. Надеюсь, он в порядке.

Я просто кивнул, вставил карточку в замок и прошел внутрь.

Переодеваться в хирургический костюм я не потрудился, поскольку не знал, останусь тут или нет.

Пол находился в том зале для аутопсии, где работал Том. Он пересматривал содержимое какой-то открытой папки, лежащей на столе, но при моем появлении поднял голову.

— Как он?

— Все так же.

Пол указал на бумаги в папке. Яркое флуоресцентное освещение подчеркивало черные круги у него под глазами, отчего его усталый вил становился более очевидным.

— Я просматривал заметки Тома. Кое-что я уже знаю, но было бы здорово, если бы ты немного ввел меня в курс дела для ускорения процесса.

Пол молча выслушал мой рассказ о том, что найденные на кладбище останки практически наверняка принадлежат Уиллису Декстеру, а эксгумированное из могилы Декстера тело — скорее всего мелкий воришка Ной Харпер. Я описал розовые зубы, обнаруженные как у Харпера, так и у Терри Лумиса, покойника, найденного в коттедже в горах, и отметил, что этот факт противоречит большой кровопотере и ранам, имеющимся на теле последнего. Когда я сообщил ему, что подъязычные кости обеих жертв целы и пока что на костях следов ножевых порезов не обнаружено, Пол устало ухмыльнулся.

— Тут либо — либо. Причиной смерти может быть удушение или ножевое ранение, но никак не оба. Нам остается только надеяться, что удастся обнаружить веские доказательства того или другого. — Пол некоторое время смотрел на папку, затем встрепенулся. — Ну так что, ты готов продолжать?

Именно это я прежде и хотел услышать, но в сложившихся обстоятельствах радости как-то не испытал.

— Да, но не хочу стать причиной очередных трений. Может, лучше кто-нибудь другой этим займется?

Пол захлопнул папку.

— Я не прошу тебя быть вежливым. Пока Том в больнице, на факультете образуется нехватка кадров. Я сделаю тут все, что смогу, но несколько следующих дней будут довольно насыщенными. Откровенно говоря, нам понадобится помощь, и мне кажется глупым не использовать тебя, тем более что ты участвуешь в этом с самого начала.

— А что скажет Гарднер?

— Это не ему решать. Тут морг, а не место преступления. Если он хочет, чтобы мы ему помогали, то я ясно дал ему понять: либо он доверяется нашему решению, либо обращается куда-нибудь в другое место. А он вовсе не готов к этому, особенно теперь, когда он потерял Тома вскоре после того, как прямо из-под носа БРТ утащили Ирвинга.

При этом напоминании я ощутил укол вины. Из-за инфаркта Тома я начисто позабыл о профайлере.

— А Хикс? — спросил я.

Лицо Пола окаменело.

— Хикс может убираться к дьяволу.

Было совершенно ясно, что он не в том настроении, чтобы идти на уступки. Патологоанатом с Гарднером скоро выяснят, что с ним куда труднее работать, чем с Томом, подумал я.

— Хорошо. Мне продолжить собирать скелет эксгумированных останков?

— Оставь их пока. Гарднер желает получить подтверждение, принадлежат ли найденные в кладбищенском лесу кости Уиллису Декстеру или нет. Саммер уже начала их распаковывать, так что сейчас это приоритетная задача.

Я собрался было уходить, но тут вспомнил, о чем хотел спросить.

— Мэри сказала, что Том пытался мне что-то сообщить. Она говорит, прозвучало что-то вроде «испанский». Это тебе ни о чем не говорит?

— Испанский? — недоуменно переспросил Пол. — Ровным счетом ничего.

Я пошел переодеваться. Полу нужно было идти на экстренное заседание факультета, но он сказал, что вернется, как только сможет. Саммер уже находилась в зале для аутопсии, куда поместили останки со «Стиплхилл», и вынимала из коробок последние пакетики с уликами.

Почему-то я не удивился, обнаружив, что ей помогает Кайл.

Поглощенные беседой, они не заметили моего появления.

— Привет! — поздоровался я.

Саммер, вскрикнув, резко обернулась, едва не выронив пакет, который только что достала из коробки.

— Боже! — выдохнула она, облегченно обмякнув при виде меня.

— Виноват. Я не хотел вас пугать.

Она выдавила дрожащую улыбку. Мордашка ее в обрамлении высветленных волос была заплаканной и в красных пятнах.

— Все нормально. Просто я вас не услышала. Кайл мне тут помогает.

Работник морга выглядел смущенным, но довольным.

— Как дела, Кайл?

— О, просто отлично! — Он помахал рукой в перчатке, той самой, которой укололся об иглу. — Все зажило.

Если игла инфицирована, то не имеет никакого значения, зажила ранка или нет. Но он и сам это прекрасно понимал. Коль уже он желает храбриться, я не собирался ему мешать.

— Саммер мне рассказала о докторе Либермане, — сказал Кайл. — Как он?

— Состояние стабильное. — Это звучало лучше, чем «без изменений».

Саммер готова была вот-вот расплакаться.

— Как жаль, что я больше ничем не могла помочь!

— Ты все сделала как надо, — утешил ее Кайл. Его круглое лицо было совершенно серьезным. — Я уверен, что он непременно выздоровеет.

Саммер слабо ему улыбнулась. Кайл улыбнулся в ответ, но тут вспомнил о моем присутствии.

— Ну… хм… думаю, мне пора идти. Пока, Саммер.

Ее улыбка стала шире.

— Пока, Кайл.

Ну-ну. Может, в конечном итоге из этого и выйдет что-то путное.

После его ухода Саммер стала вялой, ее обычная кипучая энергия куда-то подевалась. Мы заканчивали распаковывать останки.

— Кайл прав. Счастье, что вы тут оказались прошлой ночью, — сказал я ей.

Она покачала головой, сверкнув пирсингом в свете ламп.

— Ничего я не сделала. И все время думаю, что должна была предпринять что-то еще. Искусственное дыхание и непрямой массаж сердца или еще что…

— Вы вовремя доставили его в больницу. Это самое главное.

— Надеюсь. Знаете, а он казался вполне здоровым. Ну, может, немного усталым, и все. Еще пошутил, что купит мне пиццу в компенсацию за то, что продержал меня допоздна. — На лице девушки промелькнула слабая улыбка. — А в десять часов он отослал меня домой. И сказал, что хочет еще кое-что проверить, прежде чем уйти.

Мое любопытство встрепенулось.

— А он не сказал, что именно?

— Нет, но, по-моему, это касалось останков, найденных в коттедже. Я пошла переодеваться, и уже шла к выходу, когда услышала, как зазвонил его мобильник. Вы же слышали этот его отстойный старый рингтон?

Том наверняка сказал бы пару ласковых, услышав, что джазовую композицию «Take Five» Дэйва Брубека называют отстойной. Но я только кивнул.

— Я в общем-то и внимания особого не обратила, но потом из зала раздался звук падения. Я туда прибежала и нашла его на полу. — Она шмыгнула носом и быстро вытерла глаза. — Я набрала 911, а потом держала его за руку и все время с ним говорила до приезда парамедиков. Говорила ему, что все будет хорошо, ну вы понимаете. Не уверена, что он меня слышал, но ведь именно так надо делать, да?

— Вы молодец, — похвалил я девушку. — Он был в сознании?

— Не сказала бы, но и полностью не отключался. Он все время повторял имя жены, словно волновался за нее.

Я подумала, что, наверное, он не хочет, чтобы она расстраивалась, когда узнает, и сказала ему, что сама ей позвоню. Я подумала, что пусть уж лучше она узнает это от меня, чем ей позвонят из госпиталя.

— Мэри наверняка вам за это очень признательна, — сказал я, хотя и понимал, что такого рода новости всегда малоприятны независимо от того, кто их преподносит.

Саммер снова шмыгнула носом и вытерла его. Из-под ленты выбилась прядь волос, отчего девушка стала казаться еще моложе.

— Его очки и мобильник я положила на полку над столом в вашем зале. Надеюсь, я правильно сделала? Они валялись на полу, и я не знала, что еще с ними делать.

Я собрался было сказать, что позабочусь о том, чтобы Мэри их забрала, но тут до меня дошло.

— Вы хотите сказать, они валялись на полу в моем зале?

— Ну да. Разве я не сказала? Это там доктор Либерман упал.

— Что он там делал? — Я-то полагал, что Том находился в своем зале, когда с ним случился инфаркт.

— Не знаю. А это важно? — озабоченно спросила она.

Я заверил ее, что нет, но озадачился. Том восстанавливал скелет Терри Лумиса. С чего это он прервался, чтобы поглядеть эксгумированные останки?

Этот вопрос мучил меня все время, пока мы делали рентгеновские снимки черепа и других костей, доставленных с кладбища, но лишь через час я смог заняться им вплотную. Предоставив Саммер начинать очищать кости, я пошел поглядеть, где упал Том.

Зал выглядел в точности таким, каким я его оставил. На смотровом столе лежали только череп и крупные кости. Все остальное дожидалось своей очереди в пластмассовых коробках. Я некоторое время постоял, пытаясь сообразить, переставили или поменяли тут что-нибудь. Но если и да, то я ничего не заметил.

Я подошел к полке, куда Саммер положила очки и мобильник Тома. Очки выглядели одновременно и знакомыми, и заброшенными без своего хозяина. Я сунул их и верхний карман, и собирался сунуть туда же мобильник, когда меня осенило. Я поколебался, ощущая тяжесть мобильника в руке, пытаясь решить, будет ли то, что я собираюсь сделать, очень уж грубым вмешательством в частную жизнь.

Смотря что ты там найдешь.

Мобильник пролежал тут всю ночь, но не разрядился. Найти, где зафиксированы входящие звонки, оказалось несложно. Самый последний звонок был в 22:03 прошлой ночью, как и сказала Саммер.

В то же время, когда с Томом случился инфаркт.

Я сказал себе, что это может быть чистым совпадением, что эти два события никак не связаны. Но выяснить это можно только одним способом.

Звонок оказался местным, с кодом Ноксвилла. Я вбил номер в свой телефон. Меня и так терзали сомнения, правильно ли я поступаю, залезая в мобильник Тома, не хватало еще им воспользоваться. Но, даже перенеся номер к себе, я колебался. Да попробуй уже. Ты уже слишком далеко зашел.

Я набрал номер.

После небольшой заминки раздались гудки «занято». С некоторым разочарованием я прервал звонок, выждал минутку и набрал снова. На сей раз номер оказался свободен. С бьющимся сердцем я ждал, когда кто-нибудь ответит.

Но не дождался. Телефон звонил и звонил с монотонным постоянством. Наконец, смирившись с тем, что никто не отвечает, я отключился.

Существует куча причин, по которым линия может быть занята, а потом никто не отвечает. Человек на другом конце провода мог куда-то выйти, мог просто проигнорировать звонок. Гадать бесполезно.

И все же, покидая зал для аутопсии, я твердо знал, что не успокоюсь, пока все не выясню.

Весь остаток дня я был слишком занят, чтобы думать об этом телефонном номере. Нужно было очистить кости, привезенные из «Стиплхилл», — довольно простая работа. Животные и насекомые уже поработали над ними, уничтожив мягкие ткани, так что мне оставалось вымочить кости в детергенте.

Но мы едва успели сунуть их в чаны, когда пришли медицинские карты Ноя Харпера и Уиллиса Декстера. Зная, что Гарднер хочет как можно быстрее получить подтверждение их личности, я оставил Саммер заниматься отмыванием и сушкой костей, а сам приступил к идентификации.

Из этих двоих проще всего было установить личность Декстера. Сделанные утром рентгеновские снимки черепа, найденного в ельнике, полностью совпадали со снимками, сделанными Декстеру post mortem. Собственно, мы этого и ожидали, но теперь можно было официально заявить: Уиллис Декстер не убийца. Он погиб в аварии шесть месяцев назад.

Но по-прежнему оставался вопрос, кто же был похоронен в его могиле.

Вроде бы не возникало особых сомнений, что это Ной Харпер, но нам нужно было нечто более существенное, чем совпадение расы и возраста. К сожалению, в этом случае не имелось ни зубных снимков, ни post mortem, чтобы провести по ним идентификацию. И хотя эрозия бедра и коленных суставов, отмеченная мною у трупа из гроба, могла объяснить характерную хромоту Харпера, в его медицинской карте рентгеновских снимков ни бедренного, ни коленных суставов не нашлось. Медицинская страховка и услуги дантиста явно были недоступной роскошью для мелкого воришки.

В конечном итоге идентифицировать Харпера помогли полученные им в детстве переломы плечевой и бедренной костей. Рентгеновские снимки этих переломов, к счастью, имелись, и хотя скелет пожилого мужчины с возрастом изменился, костные мозоли на месте давно заживших переломов оставались неизменными.

К тому времени, когда я завершил идентификацию этих двух останков, уже было довольно поздно. Саммер ушла пару часов назад, а Пол позвонил, чтобы сказать, что заседание затянулось, так что он сегодня в морг уже не вернется. Он правильно расставлял приоритеты, отправляясь домой к беременной жене, вместо того чтобы работать до посинения. Умный парень.

Я бы с удовольствием продолжил работу, но день выдался трудный как физически, так и эмоционально. К тому же у меня с завтрака маковой росинки во рту не было. Конечно, мне хотелось наверстать упущенное время, но морить себя голодом ради этого я не собирался.

Переодевшись, я позвонил Мэри, чтобы узнать, как Том, но ее телефон был выключен, из чего я сделал вывод, что она все еще с мужем. Когда я позвонил прямиком в отделение интенсивной терапии, вежливая медсестра проинформировала меня, что состояние больного стабильное, что в переводе на обычный язык означало «без изменений». Я уже собрался убрать телефон в карман, когда вспомнил о номере, который переписал с мобильника Тома.

Я начисто о нем забыл. Выходя из морга, я кивнул на прощание пожилому чернокожему мужчине, сидевшему теперь в приемной, а заодно снова набрал тот номер.

Он оказался занят. Однако это означало, что дома кто-то есть. Я толкнул тяжелую стеклянную дверь и вышел на улицу. Практически безлюдную территорию освещали последние лучи заходящего солнца, придавая вечеру золотистый отблеск. Я набрал номер еще раз. Линия оказалась свободна. Остановившись, я стал ждать ответа.

Давай же, возьми трубку!

Но никто не отвечал. Я раздраженно отключился. Но, уже опуская мобильник, вдруг услышал что-то вроде отдаленного отзвука.

Где-то поблизости звонил телефон.

Звонок замолчал раньше, чем я успел понять, откуда он идет. Я немного подождал, но не услышал ничего, кроме щебета птиц и шума машин вдали. Понимая, что я, наверное, чересчур сильно реагирую на простое совпадение, я все же снова набрал этот номер.

Одинокий трезвон нарушил вечернюю тишину.

Примерно ярдах в тридцати, частично скрытая за разросшимся кустарником, виднелась кабина таксофона. В ней никого не было. Все еще не очень уверенный, что это не какое-то недоразумение, я прервал вызов. Трезвон смолк.

Я набрал номер опять, направляясь к таксофону. Таксофон зазвонил. По мере того как я к нему приближался, трезвон стал громче, чуть отставая по времени от более тихой версии сигнала, раздававшегося в моем мобильнике. На сей раз я прервал вызов буквально в паре футов от таксофона.

Воцарилась тишина.

Кабину таксофона — точнее полукабинку — скрывали ветки разросшихся кустов. И я понял, почему было то занято, то никто не отвечал. Больница — одно из немногих мест, где таксофоны еще востребованы, по ним посетители звонят родственникам или вызывают такси. Но вот если таксофон зазвонит, ответить никто не удосужится.

Я зашел в кабинку, ни к чему не прикасаясь. Совершенно очевидно, кто-то именно с этого таксофона звонил Тому вчера вечером, но я решительно не понимал зачем, пока не оглянулся, чтобы проследить путь, который только что проделал в одиночку. Сквозь взъерошенные ветки кустов отлично просматривался вход в морг.

И каждый, кто оттуда выходит.

 

15

— Значит, вы считаете, что прошлой ночью доктору Либерману звонил убийца.

Голос Джейкобсен звучал абсолютно ровно, так что невозможно было понять, что она думает по поводу моей идеи.

— Да, я считаю, что это возможно, — ответил я. Мы сидели в ресторане моей гостиницы, недоеденный ужин остывал на стоявшей передо мной тарелке. Я позвонил Гарднеру из больницы, обнаружив его номер в мобильнике Тома. Я предвидел его скепсис и подготовил веские аргументы в пользу моей версии, но наткнулся на автоответчик.

Не вдаваясь в подробности, я просто сообщил, что, по моему предположению, Тому мог звонить убийца, и попросил Гарднера мне перезвонить. Я решил, что агент БРТ сам захочет увидеть таксофон и, быть может, проверить на нем отпечатки, хотя вряд ли из этого выйдет толк, учитывая, что им постоянно пользовались за последние двадцать четыре часа.

Но ждать в больнице, пока Гарднер получит мое сообщение и решит мне перезвонить, смысла не было. Чувствуя себя немного дураком, я сел в машину и вернулся в отель.

Прошел почти час, прежде чем последовала реакция на мой звонок. Я только-только заказал себе ужин, когда зазвонил мобильник, но это оказалась Джейкобсен, а не Гарднер. Она спросила у меня номер телефона, который я скопировал с мобильника Тома, и велела подождать. На линии повисла тишина, и я предположил, что она, наверное, передает информацию Гарднеру. Потом она сообщила, что через полчаса приедет.

Но прошло куда меньше времени, когда я, подняв глаза от тарелки, увидел ее входящей в ресторан. Я отодвинул тарелку. Аппетит сразу пропал. Джейкобсен на сей раз была в черном костюме, подогнанная по фигуре юбка шелестела при каждом шаге. Ее можно было принять за амбициозную деловую женщину, если бы не пистолет, который я углядел под пиджаком. Объяснений, почему Гарднер не соизволил ответить на мой звонок или не приехал сам, не последовало, но я и так мог догадаться. Отказавшись что-нибудь съесть или выпить, она, не перебивая, выслушала мои более подробные объяснения насчет того звонка Тому.

Я уже начал жалеть, что вообще затеял это дело.

— Мобильник доктора Либермана у вас с собой? — спросила Джейкобсен.

Я достал телефон и передал ей. Я сунул его в карман пиджака в последний момент, буквально перед выходом из своего номера. Просто на всякий случай.

— Есть новости об Ирвинге? — поинтересовался я, пока Джейкобсен просматривала входящие звонки Тома.

— Пока нет. — Информацией меня снабжать явно не собирались. Она скопировала номер в свой мобильник, затем отложила его в сторону без всяких комментариев. — Скажите, а почему вы вообще решили проверить мобильник доктора Либермана?

— Было интересно, кто же ему звонил. И не может ли это быть как-то связано с его инфарктом.

Лицо ее оставалось непроницаемым.

— А вы не подумали, что лезете не в свое дело?

— Конечно, подумал. Но с учетом обстоятельств сомневаюсь, что Том стал бы возражать.

— Но тем не менее не потрудились сперва спросить у кого-нибудь разрешения?

— А у кого? Надо было позвонить его жене, сидящей у больничной койки?

— Вообще-то я имела в виду Дэна Гарднера.

— Ну да. Потому что он так высоко ценит мое мнение, ага.

Появившаяся на лице Джейкобсен улыбка, похоже, удивила ее саму не меньше, чем меня. Она буквально осветила ее лицо, преобразив Джейкобсен из сурово привлекательной женщины в настоящую красавицу, сделавшую бы честь обложке журнала. Затем улыбка исчезла — слишком быстро, на мой взгляд.

— Это всего лишь предположение, — продолжила она, вновь прячась за маской профессионализма. — Позвонить мог кто угодно.

— С таксофона прямо напротив морга? В это время суток?

Она не ответила.

— Врачи не сказали, когда доктор Либерман сможет говорить?

— Нет. Но вряд ли скоро.

Мы замолчали, когда подошла официантка убрать мою тарелку и предложить десертное меню.

— Послушайте, я собираюсь выпить кофе. Почему бы вам не составить мне компанию? — предложил я.

Джейкобсен поколебалась, взглянув на часы. Впервые за все время нашего знакомства на ее лице промелькнула усталость.

— Ну разве что быстро. — Она заказала латте со снятым молоком и двойным кофе.

— Вы точно больше ничего не хотите? — спросил я.

— Кофе вполне достаточно, спасибо, — ответила она, будто сожалея даже о такой небольшой слабости. Я подумал, что уровень сахара в крови Джейкобсен наверняка всегда сильно уступает уровню самодисциплины.

По молчаливому соглашению мы отложили разговор, пока официантка выполняла наш заказ. Джейкобсен беспокойно барабанила пальцами по спинке банкетки, на которой мы сидели. Ногти у нее были короткими, без малейших следов лака.

— Вы уроженка Ноксвилла? — спросил я, чтобы нарушить молчание.

— Я родом из маленького городка рядом с Мемфисом. Вряд ли вы о нем слышали.

И, судя по всему, не услышу. Я предпринял еще одну попытку, пока официантка ставила перед нами чашки кофе.

— А почему вы решили защищать диссертацию по психологии?

Она дернула плечом. Жест казался вынужденным и напряженным.

— Мне было интересно. Я хотела этим заниматься.

— Но вместо этого пошли работать в БРТ. Как так вышло?

— Это был хороший карьерный рост.

Она отпила глоток кофе, закрывая тему. Н-да, вызвать ее на разговор, чтобы узнать получше, не удалось. Вряд ли имело смысл спрашивать о муже или любовнике.

— Во избежание лишних споров давайте будем считать, что вы, возможно, правы насчет этого звонка, — сказата она, опустив чашку. — Но с какой целью звонили? Вы же не думаете, что кто-то специально спровоцировал инфаркт у доктора Либермана?

— Конечно, нет.

— Тогда зачем ему звонить?

Мы наконец подошли к главному.

— Чтобы выманить его наружу. Я считаю, что Том должен был стать следующей жертвой.

Джейкобсен моргнула, и это было единственным проявлением удивления.

— Продолжайте.

— Том казался плохо соображающим из-за инфаркта, был убежден, что что-то случилось с Мэри. Даже в больнице его постоянно приходилось уверять, что с ней все хорошо. Это списали на последствие инфаркта, но давайте предположим, что это не так. Предположим, кто-то ему позвонил и сказал, что с его женой произошло какое-то несчастье.

Джейкобсен нахмурилась.

— Чтобы он тут же помчался к ней?

— Точно. Когда получаешь такого рода звонок, забываешь обо всем. Тебе становится наплевать на осторожность, начисто вылетает из головы, что не надо идти к машине одному. Ты просто все бросаешь и бежишь. — Уж я-то отлично это знал. Воспоминания о голосе полицейского, сообщившего о случившемся несчастье с моей женой и дочерью, до сих пор меня преследовали. — В это время суток на территории больницы практически никого нет, а от таксофона, с которого звонили, вход в морг отлично просматривается. И звонивший наверняка увидел бы, как Том выходит.

— Но почему не подождать, пока он закончит работать?

— Потому что тот, кто планировал напасть на Тома, не хотел рисковать, опасаясь, что Том может выйти не один. А так он мог быть уверен, что ему никто не помешает.

Джейкобсен мои слова все еще не убедили.

— Но он должен был каким-то образом раздобыть номер мобильника доктора Либермана.

— Том охотно его раздает направо и налево. Кто угодно мог узнать его номер у его секретаря в университете.

— Допустим. Но доктор Либерман не привлекал к себе внимание, как профессор Ирвинг. Почему выбрали мишенью именно его?

— Представления не имею, — сказал я. — Но вы же сами сказали, что у того, кто за всем этим стоит, просто грандиозное мнение о себе. Возможно, он счел, что какие-то механики и мелкие воришки не обеспечат ему того внимания, которое он заслуживает.

Джейкобсен переваривала сказанное, уставившись в пространство. Я заставил себя отвести взгляд от ее полных губ.

— Такое возможно, — признала она спустя некоторое время. — Может быть, он становится более амбициозным. Профессор Ирвинг не мог удовлетворить его аппетит в том, что касалось высокопоставленных жертв.

— Если только Том изначально не является основной мишенью.

Я понимал, что испытываю судьбу. Джейкобсен нахмурилась.

— Этому нет никаких доказательств.

— Знаю, — согласился я. — Просто я подумал обо всем остальном, что сделал убийца. Специально ускорил разложение, подкинул зубы свиньи вместо человеческих, кажущиеся причины смерти обеих жертв несовместимы. Все это гарантированно заставит чесать в затылке любого криминалиста-антрополога. А теперь еще похоже на то, что Том и сам чуть не стал следующей жертвой. Вам не кажется очевидным, что убийца мог с самого начала это задумать?

Она по-прежнему была настроена скептически.

— Доктор Либерман не единственный криминалист-антрополог, к чьей помощи прибегает БРТ. Ни при каких обстоятельствах никто не мог предугадать, что именно он будет задействован в этом расследовании.

— Ну, тогда, возможно, убийца целил в любого, кто будет задействован, откуда мне знать. Но ни для кого не секрет, что обычно БРТ вызывает именно Тома. Или что Том собирался уйти на пенсию в конце этого года. — Раньше, чем в конце года. Я отбросил мысль о рассыпавшихся теперь планах Тома и Мэри и продолжил: — Что, если убийца увидел в этом последний шанс доказать свое превосходство над одним из лучших экспертов-криминалистов штата? Нам известно, что он устроил так, чтобы тело Терри Лумиса нашли, когда истечет срок аренды коттеджа, а Том вернулся из отпуска после месячного отсутствия буквально за неделю до этого. Это значит, что убийца арендовал коттедж за сутки или около того до возвращения Тома. Предположим, это не просто совпадение.

Но по тому, как хмурилась Джейкобсен, я понимал, что чересчур увлекся.

— А вам не кажется это все несколько притянутым за уши?

Я вздохнул. Я и сам уже начал сомневаться.

— Может быть. Но не когда имеешь дело с кем-то, воткнувшим в труп иголки для шприцев за шесть месяцев до того, как спровоцировать эксгумацию. По сравнению с этим позаботиться о том, чтобы следующая жертва оказалась в городе в нужное время, не так уж и сложно.

Джейкобсен молчала. Я глотнул кофе, предоставляя ей самой делать выводы.

— Довольно серьезные заключения на основании одного лишь телефонного звонка, — проговорила она наконец.

— Да, — согласился я.

— Но я думаю, их стоит принять во внимание.

Напряжение, в котором я, оказывается, доселе пребывал, сам о том не подозревая, ушло. Я толком не понимал, то ли это облегчение, что наконец-то появилась возможная ниточка, то ли просто радость от того, что меня воспринимают всерьез.

— Значит, вы проверите отпечатки пальцев на таксофоне?

— Команда криминалистов уже там, хотя сомневаюсь, что через двадцать четыре часа они что-то найдут. — К моему удивлению, губы Джейкобсен слегка изогнулись. — Вы же не думали, что мы это проигнорируем, а?

Ее завибрировавший мобильник избавил меня от необходимости отвечать.

— Прошу прощения, — сказала она, взяв трубку.

Она вышла из ресторана, чтобы поговорить. Чувствуя себя куда лучше, чем весь день до этого, я пил кофе, наблюдая через стеклянные двери, как она сосредоточенно слушает, что ей говорят. Разговор оказался коротким. Буквально через минуту она вернулась. Я думал, что она сейчас извинится и уйдет, но она снова села за стол.

О звонке она не упомянула, но снова стала отстраненной. Едва заметное потепление, которое, как мне казалось, я уловил прежде, исчезло.

Джейкобсен повертела чашку, выравнивая ее на блюдце.

— Доктор Хантер… — начала она.

— Дэвид.

Она казалась выбитой из колеи.

— Послушайте, вы должны знать…

Я ждал, но она молчала.

— Что?

— Не важно. — Что бы она ни собиралась сказать, она передумала. Ее взгляд обратился на почти пустой стакан пива, который официантка еще не убрала. — Извините за вопрос, но разве вам можно алкоголь? Учитывая ваше состояние, я имею в виду.

— Мое состояние?

— Вашу рану. — Она вопросительно наклонила голову. — Вы же наверняка догадываетесь, что мы проверили ваше прошлое.

Я так и застыл, не донеся чашку до рта. И осторожно поставил ее на стол.

— Как-то не задумывался об этом. А что касается алкоголя, то меня пырнули ножом. Я не беременный.

Серые глаза смотрели прямо на меня.

— Вам неприятно об этом говорить?

— Есть темы и поинтересней.

— После нападения вы не консультировались у психолога?

— Нет. И сейчас в этом не нуждаюсь, премного благодарен.

Она выгнула бровь.

— Забыла. Вы же не доверяете психологам.

— Дело не в этом. Я просто не верю, что разговор о проблеме всегда лучший способ с нею справиться.

— Английский характер, и все такое?

Я просто посмотрел на нее. На виске начала пульсировать жилка.

— Напавшую на вас женщину так и не поймали, верно? — продолжила через некоторое время Джейкобсен.

— Нет.

— Это вас тревожит? Что она может снова попытаться?

— Стараюсь не страдать от этого бессонницей.

— Но ведь страдаете, верно?

Я поймал себя на том, что сижу, крепко сжав под столом руки. Когда я их разжал, они оказались влажными.

— К чему все это?

— Просто интересно.

Мы уставились друг на друга. Но по какой-то причине я вдруг успокоился, словно перешагнул невидимый порог.

— Вы пытаетесь меня спровоцировать?

Ее ресницы дрогнули.

— Я просто…

— Это Гарднер вам приказал?

Сам не знаю, откуда выпрыгнул этот вопрос, но когда она отвела глаза, я понял, что угадал. Отвела всего на секунду, но мне этого хватило.

— Ради Бога, зачем? Вы что, меня прокачиваете?

— Конечно, нет, — возразила она, но как-то неубедительно. Теперь настал ее черед избегать моего взгляда. — Дэн Гарднер просто просил оценить ваше душевное состояние, вот и все.

— Мое душевное состояние? — саркастически хохотнул я. — Меня пырнули ножом, я расстался со своей девушкой, один из моих старых друзей лежит в больнице, а все вокруг, похоже, считают меня некомпетентным. Мое душевное состояние в полном порядке, спасибо.

Щеки Джейкобсен вспыхнули.

— Прошу прощения, если я вас задела.

— Вы меня не задели, просто… — Я и сам не знал, что чувствую. — И вообще, где Гарднер? Почему его тут нет?

— Он в данный момент занят в другом месте.

Я не знал, что разозлило меня больше: то, что он решил проверить мое душевное состояние, или что не счел это достаточно важным, чтобы сделать самому.

— И вообще, к чему сейчас это все? Работа уже практически завершена.

Краска медленно уходила со щек Джейкобсен. Она задумчиво уставилась на свой кофе, рассеянно водя пальцем по краю чашки.

— В «Стиплхилл» кое-что произошло, — проговорила она.

Я ждал продолжения. Серые глаза встретились с моими.

— Йорк пропал.

 

16

Дом Йорка со всеми освещенными окнами и в окружении кучи машин БРТ выглядел совершенно сюрреалистично, как в кино. Дом находился на территории «Стиплхилл», довольно далеко от самого кладбища, отгороженного стеной ельника. Как и здание похоронной конторы, он был низким. Прямоугольный блок из стекла и бетона, неудачная попытка перенести на южную почву калифорнийский модернизм 1950-х. Когда-то он, наверное, поражал, но теперь, в окружении темных башен елей, выглядел заброшенным и унылым.

К передней двери вела выложенная треснувшими плитками дорожка, заросшая травой. Окружавшая дом лента полицейского кордона придавала ему причудливо-веселый вид; впрочем, это впечатление быстро пропало при виде обыскивающих дом криминалистов, похожих в своих белых комбинезонах на привидения. Сбоку от дома через заросшую лужайку шла подъездная дорожка к гаражу. Дверь гаража была поднята, виднелся кусок заляпанного маслом пола, но никакой машины там не наблюдалось.

Машина исчезла вместе с хозяином.

Джейкобсен по пути сюда ввела меня в курс дела.

— Мы не рассматривали Йорка как вероятного подозреваемого в убийстве, иначе взяли бы его под стражу раньше. — Она чуть ли не оправдывалась, словно лично была виновата. — Он подходит в определенной степени под стандартный профиль серийного убийцы — подходящий возраст, холостяк, одиночка; к тому же это его неприкрытое самодовольство — типичный признак нарциссизма. Но у него нет криминального прошлого, даже никаких приводов в подростковом возрасте. Никаких скелетов в его шкафу мы тоже не обнаружили. Так что, кроме косвенных улик, ничто не связывает его с этими убийствами.

— Эти косвенные улики кажутся мне довольно вескими, — сказал я.

В машине было слишком темно, чтобы увидеть, покраснела ли она, но я был совершенно уверен, что так оно и есть.

— Если только принять как данность, что он сознательно поставил себя под удар, обратив наше внимание на похоронную контору. Конечно, всякое бывает, но его рассказ о временном работнике вроде бы подтверждался. Мы нашли еще одного бывшего работника, заявившего, что помнит Дуайта Чамберса. Все указывало на то, что Дуайт Чамберс вполне может быть обоснованным подозреваемым.

— Тогда зачем арестовывать Йорка?

— Потому что задержание по обвинению в угрозе общественному здоровью дало бы нам больше времени для его допроса. — Джейкобсен явно испытывала неловкость. — А еще сочли, что есть некоторые… преимущества в том, чтобы предпринять более активные действия.

Ну да, лучше арестовать хоть кого-то, чем вовсе никого. Политика и пиар одинаковы во всем мире.

Только вот Йорк не стал дожидаться ареста. Когда агенты БРТ приехали за ним сегодня днем, то не обнаружили никаких следов Йорка ни на территории кладбища, ни в доме. Машины его тоже не наблюдалось, а когда агенты БРТ вломились к нему в дом, то увидели признаки поспешных сборов.

А еще они обнаружили человеческие останки.

— Мы бы их нашли раньше, если бы не путаница с бумагами, — призналась Джейкобсен. Изначальный ордер был выдан только на похоронную контору и территорию кладбища, а не на частную резиденцию Йорка.

— Останки свежие? — спросил я.

— Мы так не думаем. Но Дэн хочет, чтобы вы сами взглянули.

Это заявление поразило меня больше, чем новость об исчезновении Йорка. Судя по всему, Пол был недоступен. У Сэм выдалась тяжелая ночь. Они даже подумали, что начались роды, и хотя тревога оказалась ложной, Пол не собирался пока оставлять ее одну.

Поэтому он сказал Гарднеру, чтобы тот попросил меня.

Когда я ему позвонил, Пол говорил устало и казался измотанным. Не то чтобы я не поверил Джейкобсен, но все же предпочел сперва переговорить с ним.

— Я сказал Гарднеру, что займусь этим завтра в первую очередь, но если ему нужна консультация сегодня вечером, то пусть попросит тебя. Надеюсь, ты не возражаешь, — сказал Пол. Я ответил, что не возражаю, а просто удивлен, что Гарднер согласился. Пол кисло усмехнулся. — А у него выбор небогат.

Он явно не забыл, что Гарднер встал на сторону Хикса против Тома. И хотя Пол был слишком хорошим профессионалом, чтобы проявлять личные чувства в ходе расследования, это вовсе не означало, что он не мог слегка закрутить гайки.

Интересно, как воспринял это Гарднер?

Джейкобсен в «Стиплхилл» не осталась. Высадив меня, она уехала выяснять, как продвигаются дела у экспертов с отпечатками на таксофоне. Мне указали микроавтобус, где я мог переодеться, а затем провели к дому.

Гарднер стоял снаружи, разговаривая с седовласой женщиной в комбинезоне. Он был в бахилах и перчатках, и хотя покосился на меня, но разговора не прервал.

Я остановился на дорожке и стал ждать.

Закончив краткий инструктаж седой женщины, Гарднер наконец повернулся ко мне. Мы оба молчали. Его недовольство было буквально ощутимым, но, что бы он там ни думал, он держал свои мысли при себе. Лишь коротко дернул подбородком.

— Это наверху.

Дом соответствовал по дизайну стилю и периоду строительства. Спальни наверху, все остальное внизу. Некогда белые стены и потолок пожелтели от десятилетий воздействия сигаретного дыма, двери и фурнитуру тоже покрывала такая же желтоватая сальная патина. Здесь витал застарелый запах табака, смешанный с запахом старых ковров и грязного белья.

Впечатление упадка и небрежения еще больше усиливала суета проходящего обыска. Эксперты обшаривали ящики и полки, выгребая оттуда для анализа барахло Йорка. Пока мы поднимались наверх, я ощущал на себе их взгляды. Они смотрели с эдаким предвкушением, знакомым мне по другим местам преступления, когда делают какую-то важную находку. Но присутствовало и чистое любопытство.

Судя по всему, слух о моем возвращении уже прошел.

Гарднер повел меня по лестнице, по пыльным ступенькам. Планировка верхнего этажа была свободной, кухня, обеденная и жилая зоны были объединены. Некоторые части обстановки казались подлинными: полки и шкафы для посуды с матовым стеклом вышли прямо из рекламы американской мечты об уютном доме образца 1950-х.

Но мебель была явно куплена по случаю, причем покупали ее и в шестидесятые, и в семидесятые, и в последующие десятилетия. В кухне громко гудел здоровенный ржавый холодильник, а над обшарпанным обеденным столом со стульями висела имитация канделябра с лампами в форме свечек. В центре жилой зоны стояло слишком большое кожаное кресло, трещины на его подушках были заклеены клейкой лентой. Напротив кресла стоял большой телевизор с плоским экраном — единственная современная вещь.

Тут работало еще больше криминалистов. В доме царил полный бардак, хотя трудно сказать, был ли это результат обыска или личных привычек Йорка. Повсюду валялась одежда, коробки с мусором, шкафы завалены старыми газетами. Раковину и стойку не видно под грудой грязной посуды, а раздавленные картонки от готовых блюд валялись там, где Йорк их бросил.

Некоторые из проводивших обыск агентов оторвались от своих занятий, чтобы поглядеть, как Гарднер ведет меня через комнату. Я узнал внушительную фигуру Джерри, стоявшего на четвереньках на полу и рывшегося в ящиках обшарпанной тумбочки. Он приветственно поднял руку в перчатке.

— Привет, док! — Агент энергично жевал жвачку, и его круглые щеки под маской ходили ходуном. — Клевое местечко, а? И вам надо взглянуть на его коллекцию фильмов.

Порнорай, все расставлено в алфавитном порядке. Этому парню явно нужно почаще выбираться из своей берлоги.

Гарднер подошел к алькову рядом с раковиной.

— Если все это еще будет на месте, когда вы закончите, — раздались смешки, но я не был уверен, что он шутит. — Сюда.

В алькове находилась гардеробная, дверь была открыта. Содержимое гардеробной валялось на полу: коробки из-под печенья, пластмассовое ведро с трещиной, сломанный пылесос. Возле коробки со старым фотооборудованием стоял на коленях один из агентов. В коробке лежал потертый зеркальный фотоаппарат, знававший лучшие дни, старомодная вспышка и экспонометр, старые фотографические журналы, выцветшие и мятые.

Немного в стороне от прочего хлама на пыльном линолеуме лежал старый чемодан.

Крышка была закрыта неплотно — защелкнуть ее мешало содержимое чемодана.

— Мы нашли его в шкафу. — Гарднер кивнул в сторону чемодана, не приближаясь к нему. — Как только увидели, что в нем, то отставили в сторонку, чтобы кто-нибудь позже взглянул на это.

Чемодан казался слишком маленьким, чтобы вместить тело взрослого человека. Но первое впечатление может быть обманчивым: однажды меня позвали осмотреть труп мужчины, который запихали в небольшой вещмешок. Конечности были вывернуты, кости сломаны и тело свернуто так плотно, как и змея не свернется.

Я присел на корточки. Коричневая кожа чемодана вытерлась и обветшала, но ни плесени, ни пятен, которые непременно остались бы, если бы внутри разлагалось тело. Джейкобсен была права — останки давние.

— Я могу взглянуть? — спросил я Гарднера.

— А для чего еще вы здесь?

Проигнорировав ядовитый тон агента, я поднял крышку, понимая, что все следят за моими действиями.

В чемодане было полно костей. Одного взгляда хватило, чтобы убедиться, что они человеческие: целая грудная клетка, к которой прижат череп. Нижняя челюсть по-прежнему на месте, отчего череп, казалось, ухмылялся. Я усмехнулся, вспомнив слова Джейкобсен: «Никаких скелетов в его шкафу мы не обнаружили».

Ну, теперь они один нашли.

Кости были такого же желтоватого цвета, как и стены, но я сомневался, что на сей раз причиной был табак. Чистые, ни малейших следов мягких тканей. Я наклонился и принюхался, но ничем особым не пахло, кроме как старой кожей.

Я взял лежащее сверху ребро. Оно было выгнутым, как крошечный лук. В паре мест я увидел прозрачные хлопья, отслоившиеся от поверхности, как крошечная рыбная чешуя.

— О Йорке пока ничего? — поинтересовался я, разглядывая ребро.

— Пока ищем.

— Думаете, он уехал по собственной воле?

— Если вы намекаете, что его похитили, как Ирвинга, ответ «нет». Ирвинг не прихватил с собой машину и не упаковал чемодан, — отрезал Гарднер. — Ну так что вы можете сказать вот об этом?

Я положил ребро на место и взял череп. Кости при смещении звякнули, почти мелодично.

— Женские, — сообщил я, вертя череп в руке. — Костная структура слишком тонкая для мужчины. И умерла она давно.

— Скажите мне то, чего я еще не знаю.

— Ладно, — согласился я. — Для начала, ее никто не убивал.

Эффект был такой, словно я сообщил, что Земля плоская.

— Что?!

— Это не жертва убийства, — повторил я. — Посмотрите, какие эти кости желтые. Они старые. Им как минимум сорок — пятьдесят лет. Возможно, больше. Видите, они были обработаны каким-то закрепителем, который начал отслаиваться. Я практически уверен, что это шеллак, которым не пользуются уже очень давно. И посмотрите вот сюда…

Я показал ему крошечную дырочку, просверленную в темени черепа.

— Тут был какой-то крепеж, чтобы за него можно было подвесить скелет. Скорее всего он из какой-то лаборатории или принадлежал студенту-медику. В наши дни в основном используют пластиковые модели, а не настоящие скелеты, но все же иногда попадаются и такие.

— Это учебный скелет? — Гарднер уставился на кости. — Какого черта он тут делает?

Я положил череп в чемодан.

— Йорк сказал, что его отец основал «Стиплхилл» в пятидесятых. Возможно, это принадлежало ему. Кости достаточно старые для этого.

— Черт подери, — процедил Гарднер. — И все же я хочу, чтоб на них посмотрел Пол Эвери.

— Как вам угодно.

Сомневаюсь, что Гарднер сообразил, насколько его замечание бестактно. Взглянув на чемодан с отвращением, он направился к лестнице. Я закрыл крышку чемодана и последовал за ним.

— Пока, док! — Челюсти Джерри по-прежнему работали. — Очередная поездка впустую, а?

Проходя мимо полки, я остановился, чтобы посмотреть на семейные фотографии. Вся история жизни Йорка. Здесь были и парадные портреты, и любительские снимки на праздниках. Некогда яркие летние краски выцвели и потускнели. На большинстве снимков был сам Йорк: улыбающийся мальчик в шортах на лодке, смущающийся подросток. На многих рядом с ним была милая женщина — скорее всего его мать. Иногда к ним присоединялся высокий загорелый мужчина с классической улыбкой бизнесмена — вероятно, отец Йорка. Он присутствовал на немногих фотографиях, из чего я сделал вывод, что большую часть снимков делал он сам.

На более поздних снимках была только мать Йорка, постепенно стареющая и дряхлеющая. На самом последнем она позировала у какого-то озера с молодым тогда еще сыном, хрупкая и седая, но по-прежнему улыбающаяся.

Более поздних фотографий не было.

Я догнал Гарднера, когда он уже спустился по лестнице. Пока что он ни разу не упомянул о телефонном звонке Тому прошлой ночью. Я не мог точно сказать, молчит он потому, что счел это неважным, или попросту не желает признавать, что я, возможно, сделал что-то полезное. Но я молчать не собирался.

— Джейкобсен сказала вам насчет телефонной будки? — спросил я, когда мы вышли в коридор.

— Сказала. Мы этим занимаемся.

— А как быть с Томом? Если звонили, чтобы выманить его на улицу, ему все еще может грозить опасность.

— Премного благодарен, что вы мне на это указали, — ответил он с ледяным сарказмом. — Я буду иметь это в виду.

Я решил, что с меня хватит. Было поздно, и я устал. Остановившись в коридоре, я заявил:

— Послушайте, я не знаю, в чем ваша проблема, но вы сами попросили меня приехать. Хотя бы поэтому вы могли бы вести себя повежливее.

Гарднер развернулся ко мне, его лицо потемнело.

— Я попросил вас, потому что у меня, черт подери, не было особого выбора. Это Том ввел вас в расследование, не я. И уж простите, если мои манеры вам не по вкусу, но, на тот случай, если вы не заметили, я пытаюсь поймать серийного убийцу!

— Ну так это не я! — рявкнул я в ответ.

Мы сердито уставились друг на друга. Через открытую входную дверь за нами наблюдали находившиеся снаружи агенты. Гарднер глубоко вздохнул и опустил взгляд, с явным усилием взяв себя в руки.

— Я уже обеспечил Тому дополнительную охрану, — сдавленно сообщил он. — Чистая предосторожность. Даже если вы правы насчет звонка, я сомневаюсь, что тот, кто это сделал, попытается что-либо предпринять, пока Том лежит на больничной койке. Но рисковать не собираюсь.

Это было трудно назвать извинением, но я вполне удовлетворился. Главное, Том в безопасности.

— Благодарю.

— Всегда к услугам. — Я не понял, издевается он или нет. — А теперь, если это все, доктор Хантер, я позабочусь, чтобы вас отвезли в отель.

Я не успел выйти на крыльцо, как кто-то окликнул Гарднера из глубины дома:

— Сэр? Вам нужно на это взглянуть.

Из двери дальше по коридору появился криминалист в измазанном грязью и маслом комбинезоне. Гарднер посмотрел на меня, и я понял, о чем он подумал.

— Не уходите пока.

Гарднер прошел обратно по коридору и исчез за дверью. Поколебавшись, я двинулся за ним, чтобы не стоять, как школьник перед кабинетом директора, пока Гарднер решит, нужен я ему или нет.

Дверь оказалась внутренним проходом в гараж. В воздухе стоял запах сырости. Над головой светила голая лампа, ее слабый свет дополнялся резким светом прожекторов. Гараж оказался таким же захламленным, как и весь дом. Смятые картонные коробки, покрытое плесенью походное снаряжение и ржавый садовый инструмент загромождали все пространство вокруг пустого места, где некогда была машина Йорка.

Гарднер с агентом стояли возле старого стального шкафа для хранения документов. Один из ящиков был выдвинут.

— …на самом дне под старыми журналами, — пояснял агент. — Сперва я решил, что это обычные фотки, пока не присмотрелся повнимательней.

Гарднер заглянул внутрь ящика.

— Боже правый.

Он был явно потрясен. Агент говорил что-то еще, но я пропустил это мимо ушей. Теперь я сам увидел, что они тут нашли.

Это была небольшая коробка размером с бумажный лист. В таких обычно хранится фотобумага. Она была открыта, и агент разложил веером штук шесть вынутых оттуда снимков. Это были черно-белые портреты, на каждом крупным планом мужские и женские лица, от лба до подбородка. Снимки были увеличены практически до полного масштаба, и великолепная фокусировка уловила каждую черточку, все прыщики и поры в мельчайших подробностях. Пойманное мгновение, сохраненное с поразительной четкостью. Лица на фотографиях, искаженные и потемневшие, на первый взгляд казались чуть ли не комичными, словно каждого из этих людей застигли в момент, когда они собирались чихнуть. Но вот их глаза… Стоило на них посмотреть, как мгновенно становилось понятным, насколько это не смешно.

Мы подозревали, что жертв куда больше, чем нам известно. И фотографии это подтверждали. Йорку было мало просто мучить людей до смерти.

Он еще и фотографировал, как они умирают.

Гарднер будто только что заметил мое присутствие. Он покосился в мою сторону, но ожидаемого выговора не последовало. Полагаю, он был слишком поражен увиденным.

— Вы можете теперь ехать, доктор Хантер.

После того как я переоделся, молчаливый агент БРТ отвез меня назад в гостиницу. Воспоминания об искаженных лицах на снимках преследовали меня, пока мы ехали по темным улицам. Фотографии почему-то чрезвычайно тревожили. Не только из-за того, что было на них изображено, — за свою жизнь я повидал немало смертей. Мне и прежде доводилось работать над делами, где убийцы сохраняли сувениры: локон волос или клочок одежды — извращенные напоминания об отнятых ими жизнях.

Но в данном случае все иначе. Йорк не был сумасшедшим, одержимым безумной страстью. Он все дорогу водил нас за нос, изначально манипулировал расследованием. Даже его побег идеально рассчитан по времени. И фотографии вовсе не обычный трофей. Они были сделаны с тщательностью и умением, говорившими о сознательном бесстрастном хладнокровии. О контроле.

И от этого фотографии становились еще более пугающими.

Я в общем-то особо не нуждался в душе, когда вернулся к себе в номер, но тем не менее залез под воду. После поездки в дом Йорка я ощущал себя грязным не столько снаружи, сколько изнутри. Символично это или нет, но горячий душ помог. Причем настолько, что я мгновенно уснул, едва успев погасить свет.

Около шести часов утра меня разбудил настойчивый звонок. Я спросонья попытался нашарить будильник, прежде чем сообразил, что звонит мобильник.

— Алло, — промычал я, толком не проснувшись.

Но последние остатки сна мигом улетучились, когда я услышал голос Пола.

— Плохие новости, Дэвид, — сказал он. — Том ночью умер.

Ты отлично все рассчитал. Ты знал, что агенты БРТ скоро приедут в дом, но задержался в нем максимально долго. Уйди ты слишком рано — и добрая половина эффекта пропадет. Уйди слишком поздно, и… Ну, тогда все вообще пошло бы псу под хвост.

Жаль, что у тебя не было побольше времени. Ты терпеть не мог торопиться, хотя в данном случае у тебя не оставалось выбора. Ты всегда знал, что этим все и закончится. Похоронная контора сослужила свою службу. Ты спланировал все это заранее: что нужно забрать с собой, а что оставить. Для этого потребовался точный расчет и изрядная дисциплина. Но это нормально.

Иногда приходится чем-то жертвовать.

Теперь ты уже практически готов к следующему шагу. Единственное, что от тебя требуется, — это проявить терпение. Осталось недолго. Еще один последний жест, чтобы расставить все по местам, и ожидание закончится.

Ты признаешь, что слегка понервничал, но это даже полезно. Ты не можешь позволить себе самодовольства. И когда представится шанс, ты должен быть полностью готов его ухватить. Упускать его никак нельзя. Кому, как не тебе, это знать.

Жизнь слишком коротка.

 

17

В конечном итоге все усилия по обеспечению безопасности Тома оказались лишними. Врачей и медицинский персонал отделения интенсивной терапии предупредили о необходимости проявлять повышенную бдительность, хотя и не объяснили почему, а в коридоре у палаты Тома постоянно дежурили агенты БРТ. Никто не мог пройти к Тому без их разрешения, да и Мэри по-прежнему неотлучно сидела возле мужа.

Но ничто не смогло предотвратить остановки его сердца буквально через пару минут после четырех часов утра.

Врачи пытались его реанимировать, но сердце решительно отказалось запускаться. Упрямец до последнего. Эта мысль постоянно вертелась у меня в голове, не желая отступать.

Я просто не мог принять случившееся. Поговорив с Полом, позвонил Мэри и сказал все положенные и совершено бесполезные в таких случаях слова. А потом тупо сидел на кровати, не зная, что делать. Я пытался внушить себе, что Том хотя бы мирно скончался на руках у жены, он избежал предсмертных мучений, доставшихся на долю Ирвинга. Но это было слабое утешение. Йорк, может, и не убил Тома в буквальном смысле слова, но все равно Том — его жертва. Больной или нет, но он имел право спокойно прожить остаток своих дней, сколько бы ни было ему отпущено.

Йорк отнял это у него.

Перед моим взором предстало лицо Йорка, сиявшее фальшивой услужливостью, когда он энергично тряс руку Тому в то утро на кладбище «Стиплхилл». «Доктор Либерман, для меня большая честь с вами познакомиться, сэр… Я наслышан о вашей работе, доктор Либерман. И о вашей станции, конечно. Это честь для Теннесси». Как же он тогда мысленно над нами потешался! Зная, что запланировал, пряча свои преступления за мелкими видимыми недочетами на кладбище…

Никогда, ни к кому я не испытывал такой ненависти, как сейчас к Йорку.

Но хандра не вернет Тома и не поможет поймать его убийцу. Выругавшись, я оделся и отправился в морг. Было еще рано, и мои шаги эхом разносились по пустому коридору. Холодные, выложенные плиткой стены морга казались еще более мрачными, чем обычно. Я бы хотел увидеть тут знакомое лицо, но Пол сказал, что сперва ему нужно провести ряд встреч, и я сильно сомневался, что Саммер, услышав новости, сейчас в состоянии работать.

Но хотя бы Кайл оказался на месте. Когда я, переодевшись, вышел из раздевалки, он катил по коридору каталку и поздоровался со мной с обычным энтузиазмом.

— Привет, доктор Хантер! Я должен помогать на аутопсии нынче утром, но если вам потом понадобится помощь, скажите.

— Спасибо.

Он все еще мешкал.

— Э-э… А Саммер попозже придет?

— Не знаю, Кайл.

— О! Ну ладно… — Он кивнул, стараясь скрыть разочарование. — А как доктор Либерман?

Я предполагал, что еще, наверное, слишком рано, чтобы новости распространились, но надеялся, что он все же не спросит. Мне не хотелось быть первым, кто сообщит о случившемся.

— Он умер прошлой ночью.

Лицо Кайла вытянулось.

— Умер? Извините, я не знал…

— Вам не за что извиняться.

Я видел, как он пытается подобрать слова.

— Он был хорошим человеком.

— Да, был, — согласился я. Бывают эпитафии и похуже.

Направляясь в зал для аутопсии, я пытался сосредоточиться на предстоящей работе, но это оказалось совершенно невозможным в обстановке, столь тесно связанной с Томом. Проходя мимо зала, где он работал, я остановился, а потом зашел внутрь.

Там все оставалось так же, как и вчера. На столе лежал скелет Терри Лумиса, теперь уже полностью собранный. Зал ничем не отличался от любого другого, не ощущалось никакого присутствия Тома. Я уже собрался выйти, когда заметил плейер, по-прежнему стоявший на полке рядом со стопкой джазовых дисков. И тут до меня окончательно дошло.

Том умер.

Я некоторое время просто стоял, переваривая неумолимую реальность. Затем вышел, не потрудившись придержать тяжелые двери, с грохотом закрывшиеся за моей спиной, и направился дальше по коридору в зал, где меня поджидали кости мелкого воришки.

Скелет Ноя Харпера уже давно должен был быть собран и осмотрен. В задержке никто не виноват, но дело было поручено мне и я чувствовал себя ответственным за опоздание. И теперь был решительно настроен закончить работу, даже если придется проторчать тут всю ночь.

К тому же мне было просто необходимо отвлечься.

Череп и крупные кости рук и ног лежали на столе примерно в том месте, где и должны находиться анатомически, но все остальное было лишь грубо рассортировано. Я собирался следующим номером собрать позвоночный столб, чуть не самую сложную часть скелета. Позвоночник — это главным образом сочлененная оболочка, защищающая спиной мозг, отличный образец изобретательности природы, чудо биологической инженерии.

Но сейчас у меня не было настроения восхищаться этим чудом. Начав с шейного отдела, я принялся аккуратно собирать позвонки.

Но далеко не продвинулся.

Шейные позвонки меньше, чем позвонки грудной и поясничной части спины. Их всего семь, отсчет идет от основания черепа, и каждый четко входит в пазы предыдущего и последующего позвонков. Первые пять я собрал довольно быстро, но шестого на месте не обнаружил.

Давай же, Хантер, сосредоточься. Я раздраженно еще раз перебрал все позвонки. Но единственный найденный еще шейный позвонок был не того размера и формы. Явно седьмой, а не шестой.

Одного недоставало.

А этого быть не могло. Хотя тело Ноя Харпера очень сильно разложилось, оно было совершенно целым, когда его эксгумировали. И если бы один шейный позвонок отсутствовал, мы бы это сразу заметили.

Так где же он?

Со странной уверенностью я направился к стоящему на столе микроскопу. И ничуть не удивился, обнаружив на подставке под линзой маленький белый предмет. Мне бы следовало раньше догадаться. А я-то все думал, чем занимался тут Том, когда с ним случился инфаркт.

Теперь я это знал.

Когда я посмотрел в микроскоп, изображение было мутным. Я отрегулировал фокус, и позвонок стал четко виден. Он походил на коралл с крошечными отростками и канавками, его пористая поверхность под увеличением казалась изрытой.

И тоненькие трещины казались глубокими, как пропасть.

Выпрямившись, я вынул позвонок из микроскопа. Невооруженным взглядом микроскопические переломы были практически не видны. Их оказалось два, по одному на каждой — тонкой костной перемычке, соединяющей тело позвонка с более хрупкой нейтральной дужкой.

Чувствуя странную пустоту в голове, я положил позвонок и пошел в тот зал, где работал Том. Направившись прямиком к скелету Терри Лумиса, я взял со смотрового стола шестой шейный позвонок и поднес к свету. Переломы были еще менее заметны, но тем не менее точно такие же.

Так вот, значит, это что. Я не ощутил никакого удовлетворения, лишь некоторую грусть. Это открытие сделал Том, а не я. Достав мобильник, я позвонил Полу:

— Я знаю, как их убили.

* * *

— Значит, это все-таки удушение.

Пол равнодушно смотрел на позвонок, который держал в руке. Мы находились в зале Тома. Я уже показал Полу переломы на шестом шейном позвонке Ноя Харпера, прежде чем привести сюда и показать такие же трещины на позвонке Терри Лумиса.

— Не вижу другого способа получить такие переломы, — сказал я. — В принципе сильным ударом по шее сзади можно сломать позвоночник, но в этом случае повреждение будет более ярко выражено. Ну а уж вероятность совершенно одинаковых травм у двух разных жертв можно даже не рассматривать. Нет, эти переломы — результат воздействия чем-то более узконаправленным. Более контролируемым.

Похоже, слово «контроль» наиболее часто встречается в деле Йорка.

— По крайней мере мы теперь знаем наверняка, почему у Лумиса и Харпера розовые зубы, — согласился Пол. — И стало понятным, что делал Том в другом зале для аутопсии. Он обнаружил переломы на позвонке Лумиса и пошел посмотреть, нет ли таких же у Харпера. Ты так это себе представляешь?

— Более-менее.

Когда он рассматривал позвонок под микроскопом, ему позвонил Йорк. Полагаю, в этом есть некая ирония, только непонятно, какая именно.

Пол аккуратно положил кость.

— Господи, от этого разрыдаться хочется.

Он выглядел очень усталым. Смерть Тома сильно по нему ударила, и ложная тревога с Сэм тоже не способствовала хорошему самочувствию. Он немедленно прервал заседание факультета, когда я ему позвонил. Едва он вошел, я сразу понял, что недавние события не прошли для него даром. Темные круги под запавшими глазами, плохо выбритые щеки и подбородок — иссиня-черная щетина подчеркивала бледность его лица.

Пол попытался подавить зевок.

— Извини.

— Кофе хочешь? — предложил я.

— Попозже. — Он с усилием сосредоточился. — А как с позвонком у останков, найденных в лесу? Их ты тоже проверил?

— Пока ждал твоего прихода. Двух позвонков недостает, но оставшиеся все целы. Включая шестой шейный.

Неудивительно: ведь Уиллис Декстер погиб в автокатастрофе, а не был убит, как Терри Лумис и Ной Харпер.

— Значит, мы имеем дело с наращиваемым давлением на шею обеих жертв, достаточно мощным, чтобы сломать дужки, не ломая при этом подъязычную кость. — Пол поднял руки и посмотрел на них. — Ты не помнишь, у Йорка большие руки?

— Недостаточно большие, чтобы это сделать.

Единственное, что я помнил о руках Йорка, — следы никотина на пальцах. Но и Лумис, и Харпер, оба были взрослыми мужчинами. Нужно обладать колоссальной силой и огромной лапищей, чтобы обхватить их шеи и сломать позвонок. К тому же в этом случае скорее всего подъязычная кость тоже бы сломалась.

— Больше похоже на удавку или гарроту, чем на удушение руками, — сказал Пол. — Чем бы он ни пользовался, это должно было быть зафиксировано у них на шее в одном и том же месте, каждый раз нанося одинаковое повреждение шестому позвонку. Хотя трудно сказать, что это может быть.

— Том догадался.

Пол удивленно поглядел на меня.

— Да?

— Помнишь, что он сказал Мэри, когда его везли в больницу? «Испанский». Мы тогда не поняли, что он имел в виду.

То, что Пол не сразу сообразил, о чем идет речь, лишний раз показало, насколько он вымотался.

— Испанский ворот! Господи, мне следовало бы сообразить.

Мне тоже. Обмотайте кровоточащую рану бинтом или тряпкой, затем просуньте туда какую-нибудь палку и закрутите. Это и есть испанский ворот. Изначально это был всего лишь импровизированный жгут, который можно ослабить или затянуть по желанию. Простенькое приспособление, спасшее немало жизней.

Но Йорк его использовал для другого.

Я подумал о найденных агентами БРТ в гараже Йорка фотографиях. Искаженные, потемневшие и одутловатые лица. Наливающиеся кровью, когда Йорк оборот за оборотом закручивал ворот, постепенно удавливая жертвы до смерти.

И фотографируя этот миг.

Я постарался забыть о снимках.

— Возможно, Йорк даже не понял, что оставил видимые следы. Он никак не мог знать, что дужки ломались. И даже если обратил внимание на розовые зубы, вряд ли понял, что это означает. Это малоизвестный феномен.

— И это возвращает нас к обилию крови в коттедже, — сказал Пол. — Лумис был задушен — значит, она никак не может принадлежать ему. Так чья же она, черт побери?

— Может, это очередная игра Йорка? — предположил я. Результат анализа ДНК со временем даст нам необходимую информацию, но было у меня подозрение, что нам не придется так уж долго ждать.

Пол устало пожал плечами.

— Я тут поговорил с Гарднером. Не то чтобы он прямо это признал, но они явно принимают всерьез твою теорию насчет Тома. Главное в том, что они не могут гарантировать, что Йорк ничего не затеял еще против кого-то из занятых в расследовании, после того как с Томом у него все сорвалось.

Наверное, эта мысль должна была прийти и мне в голову, но не пришла. Я был слишком выбит из колеи случившимся с Томом, чтобы додумать все до логического конца.

— И что Гарднер намерен делать?

— Он мало что может, кроме как порекомендовать всем быть осторожными, — ответил Пол. — Он ведь не может приставить охрану к каждому, даже если бы хотел.

— Будем считать, что я предупрежден.

Он улыбнулся, но как-то не очень весело.

— Все становится лучше и лучше, а? Твоя научная поездка оказалась куда как познавательной.

Что есть, то есть, но я все равно был рад, что приехал. Я ни за что не упустил бы возможность поработать с Томом, несмотря на то, во что это вылилось.

— Ты встревожен? — спросил я.

Пол словно сдулся как воздушный шарик. Он провел рукой по лицу.

— Да не особо. Раньше у Йорка было преимущество — неожиданность, но теперь уже нет. Я, конечно, проявлю осторожность, но не собираюсь прожить остаток жизни, оглядываясь, не гонится ли за мной очередной маньяк.

— К такому со временем привыкаешь, — заметил я.

Он оторопел, а потом рассмеялся.

— Ну да, наверное, тебе видней. — Он снова стал серьезным. — Послушай, Дэвид, если хочешь отойти в сторону, никто тебя не станет за это винить. Это не твоя проблема.

Я знал, что он желает мне только добра, но это все равно прозвучало как пощечина.

— Была не моя. Но теперь стала.

Пол кивнул, затем посмотрел на часы.

— Извини, но мне надо идти. Очередное чертово заседание факультета. Через пару дней все утрясется, но сейчас мне надо быть в двух местах одновременно.

Когда дверь за ним закрылась, тишина зала для аутопсии будто сомкнулась вокруг меня. Я поглядел на частично собранный скелет, ожидающий на смотровом столе, и подумал о Томе.

Затем, отогнав посторонние мысли, вернулся к работе.

Я проработал даже дольше, чем собирался. Отчасти для того, чтобы наверстать упущенное время, но главным образом потому, что не хотел остаться наедине с собой в гостиничном номере. А пока я занят, можно не думать о смерти Тома.

Но беспокоило меня не только это. Гнетущее состояние, появившееся после ухода Пола, никак не хотело рассеиваться. Все мои чувства странным образом обострились. К стоявшей в морге химической вони примешивался запашок биологического происхождения, слегка напоминавший запах бойни. Белый кафель и металлические поверхности холодно блестели в резком свете. Но сильнее всего я чувствовал тишину. Где-то вдалеке работал генератор, его шум скорее ощущался, чем был слышен, капала вода из крана. И больше ничего. Обычно я не замечал тишины.

А теперь кожей чувствовал, как она меня окружает.

Конечно, я отлично понимал, в чем тут дело. Пока Пол об этом не упомянул, я как-то не рассматривал возможности, что Йорк мог наметить жертвой кого-то еще из участников расследования. Меня беспокоил только Том, и даже после похищения Ирвинга я продолжал слепо верить, что только Тому грозит опасность. Но было наивно думать, что после его смерти Йорк остановится.

Он просто поменяет приоритеты и продолжит.

Пол особо активного участия в расследовании не принимал, но были и другие, вполне способные удовлетворить жажду Йорка заполучить в жертвы известную персону. Я не настолько самонадеян, чтобы считать себя знаменитостью, но впервые за много дней поймал себя на том, что потираю живот, чувствуя пальцами шрам под хлопковым балахоном.

Уже было больше десяти часов, когда я закончил работу. Кости Ноя Харпера не поведали ничего особо интересного, но я ничего и не ждал. Сломанный шейный позвонок рассказал более чем достаточно. Переодевшись, я двинулся к главному коридору морга. Похоже, я был в морге один — даже Кайла нигде не наблюдалось; впрочем, его смена давным-давно закончилась. Впереди я увидел тоненькую полоску света, пробивавшуюся из-под двери кабинета. Когда я проходил мимо, из кабинета раздался оклик:

— Кто здесь?

Я мгновенно узнал сварливый тон и понял, что самым разумным будет просто пойти дальше. Никакие мои слова ничего уже не изменят. Не вернут Тома. Брось. Оно того не стоит.

Открыв дверь, я зашел в кабинет.

Сидевший за столом Хикс замер, не успев задвинуть ящик. После той сцены на кладбище я впервые с ним встретился. Какое-то время ни один из нас не проронил ни слова. Настольная лампа освещала лишь небольшую часть стола, в углах комнаты царил сумрак. Патологоанатом мрачно смотрел на меня.

— Думал, это лаборант, — пробормотал он. Я увидел стоящий перед ним бокал, наполовину заполненный темным напитком, и подумал, что вошел в тот момент, когда он убирал бутылку.

Я зашел, чтобы выложить Хиксу все, что я о нем думаю, но при виде его сгорбленной фигуры за столом весь мой боевой пыл улетучился. Я развернулся, чтобы уйти.

— Погодите.

Патологоанатом пожевал губами, словно ему было трудно выдавить непривычные для него слова.

— Мне очень жаль. Я имею в виду Либермана. — Он смотрел на крышку стола, рисуя на ней толстым указательным пальцем абстрактные фигуры. Я заметил, что его кремовый костюм измят и давно не чищен, и понял, что Хикс носит его не снимая. — Он был хорошим человеком. Мы не всегда ладили, но он был хорошим человеком.

Я промолчал. Если Хикс хочет успокоить собственную совесть, то я ему в этом не помощник.

Но он, похоже, от меня этого и не ждал. Он взял бокал и угрюмо уставился на него.

— Я работаю тут уже тридцать лет, и знаете, что в нашем деле самое скверное? Каждый раз, как это случается с кем-то из знакомых тебе людей, тебя все равно это застает врасплох.

Он пожевал губу, словно был озадачен этим фактом. Затем поднес бокал к губам и выпил до дна. Крякнув, он открыл ящик стола и достал оттуда почти полную бутылку бурбона. На какой-то ужасный миг я подумал, что он предложит мне выпить, предложит какой-нибудь сентиментальный тост за Тома, но он лишь наполнил доверху бокал и убрал бутылку обратно в ящик.

Я еще некоторое время постоял, ожидая, не скажет ли патологоанатом еще что-то, но он уставился в пространство: либо забыл о моем присутствии, либо желал, чтобы я испарился. Что бы ни подтолкнуло его заговорить со мной, этот порыв уже миновал.

Я оставил его наедине с виски.

Встреча меня взволновала. Хикс оказался не столь простым и однозначным. И я подумал, сколько еще ночей он так вот сидел один в своем кабинете, одинокий человек, у которого в жизни нет ничего, кроме работы.

Это была беспокоящая мысль.

Смерть Тома лежала тяжким грузом на моей душе. Я вышел из морга и направился к машине. Ночь была прохладней, чем обычно, холодная сырость напоминала, что зима миновала не так давно. Звук моих шагов эхом отражался от темных зданий. Больницы никогда не бывают по-настоящему пустыми, но когда время посещения заканчивается, кажутся заброшенными. А морг, как правило, расположен подальше от случайных глаз.

До автостоянки было недалеко, и я оставил машину на хорошо освещенном открытом месте посередине. Но пока я шел к ней, в голове звучало предупреждение Гарднера. То, что было безопасным при свете дня, теперь казалось странно-угрожающим. Дверные проемы смотрели темными дырами, поросшие травой лужайки, которыми я любовался на солнышке, теперь превратились в поля тьмы.

Я шел ровным и размеренным шагом, отказываясь подчиняться внутреннему голосу, требовавшему поспешить, но был рад, когда наконец добрался до машины. Я достал ключи и отпер ее еще на подходе. И только уже открывая дверь, я осознал, что на ветровом стекле что-то есть.

Под один из «дворников» была засунута кожаная перчатка с расправленными на стекле пальцами. Должно быть, кто-то нашел ее на земле и сунул туда, чтобы хозяин увидел, подумал я, собираясь ее убрать. Внутренний голос предупредил, что сейчас неподходящее время года носить перчатки, но к этому моменту я уже до нее дотронулся.

Она оказалась холодной и склизкой и чересчур тонкой для обычной кожи.

Отдернув руку, я резко обернулся. Погруженная в сумрак стоянка была издевательски пустой и тихой. С бьющимся сердцем я снова повернулся к предмету на ветровом стекле. Прикасаться к нему я больше не стал. Теперь я знал, что это вовсе не кожаная перчатка.

Это была человеческая кожа.

 

18

Гарднер наблюдал, как оперативник поднимает щетку «дворника» и осторожно снимает пинцетом кусок кожи со стекла. Гарднер с Джейкобсен приехали двадцать минут назад. С ними приехал микроавтобус — передвижная криминалистическая лаборатория БРТ. Вокруг моей машины установили подсветку, и весь кусок территории оцепили лентой.

— Не надо было вам ее трогать, — произнес Гарднер, причем уже не в первый раз.

— Если бы я понял, что это, то не трогал бы.

Должно быть, раздражение все же проявилось в моем тоне. Джейкобсен, стоявшая рядом с Гарднером, отвела взгляд от криминалистов, обрабатывавших машину в поисках отпечатков пальцев, и посмотрела на меня слегка озабоченно — между ее бровями опять появилась маленькая морщинка, — но промолчала.

Гарднер тоже замолчал. Он держал в руке большой желто-коричневый конверт, который привез с собой, но пока что так и не сказал, что в нем. Гарднер бесстрастно наблюдал, как эксперт-криминалист осторожно кладет кожу в пакетик для улик. На этот раз приехала другая, незнакомая мне команда. Я поймал себя на том, что размышляю, были ли у нее в принципе другие задачи или это просто дежурная ночная бригада. Не то чтобы это имело значение, но было проще думать об этом, чем о том, что может означать новый поворот событий.

Осторожно держа пакетик рукой в перчатке, агент запечатал его и поднял вверх, чтобы Гарднер мог получше разглядеть содержимое.

— Да, она точно человеческая.

Я и без него это знал. Кожа была темно-коричневой и почти прозрачной по текстуре. Теперь стало совершенно очевидно, что она слишком неровная для перчатки, но ошибка была вполне объяснима.

Мне и раньше доводилось видеть такого рода штуки.

Только вот не на ветровом стекле своей машины.

— Значит ли это, что Йорк снимал кожу со своих жертв? — спросила Джейкобсен. Она очень старалась казаться невозмутимой, но даже ее это зрелище явно потрясло.

— Не думаю, — ответил я. — Позвольте?

Я протянул руку к пакетику. Эксперт, прежде чем передать мне пакетик, дождался сперва кивка Гарднера.

Я поднес пакет к свету. Кожа порвалась и треснула в нескольких местах, в основном на тыльной стороне, но по-прежнему сохраняла смутные очертания кисти. Она была мягкой и гибкой, оставшееся на ней масло испачкало пакетик изнутри.

— Она не была содрана, — сообщил я. — Если бы ее содрали, то она была бы просто плоским куском. Эта местами хоть и треснула, но в остальном более-менее целая. Думаю, она была отторгнута от кисти целиком.

Гарднера с экспертом мои слова ничуть не удивили, но я видел, что Джейкобсен по-прежнему не понимает.

— Отторгнута?

— Кожа сама соскальзывает с мертвого тела через несколько дней. Особенно с выступающих частей, таких как голова, ступни. И кисти рук. — Я потряс пакетик. — Я абсолютно уверен, что это тот самый случай.

Она вытаращилась на пакетик, начисто позабыв о своей обычной сдержанности.

— Вы хотите сказать, что это соскользнуло с трупа?

— Примерно так. — Я повернулся к эксперту, следившему за беседой с кислым выражением лица. — Вы со мной согласны?

Тот кивнул.

— Хорошая новость, что она мягкая и гибкая. Не придется ее вымачивать, прежде чем снять отпечатки.

Я почувствовал взгляд Гарднера и понял, что он уже сложил два и два. Но Джейкобсен была в шоке.

— Вы можете снять вот с этого отпечатки?

— Конечно, — ответил ей эксперт. — Обычно она высохшая и хрупкая, и приходится ее вымачивать в воде. Затем натягиваешь ее, как перчатку, и делаешь отпечатки пальцев, как обычно.

Он поднял руку и пошевелил пальцами, чтобы проиллюстрировать свои слова.

— Не позволяй нам тебя отвлекать, Дики, — сказал Гарднер. Агент опустил руку, слегка смутившись, и вернулся к машине. Гарднер постучал конвертом по бедру и посмотрел на меня чуть ли не сердито.

— Ну? Вы ей скажете или я?

— Скажете что? — поинтересовалась Джейкобсен.

Губы Гарднера сжались в ниточку.

— Скажите ей.

Она повернулась ко мне. Я указал на машину.

— Мы не могли понять, как Йорку удалось оставить на месте преступления отпечатки пальцев своих жертв после их смерти. Теперь мы это знаем.

Лицо Джейкобсен просветлело.

— Вы хотите сказать, он использовал кожу с их рук? Надевал ее как перчатки?

— Я никогда раньше не слышал о таком способе, но похоже, он делал именно так. И скорее всего поэтому тело Ноя Харпера так сильно разложилось. Йорк хотел получить кожу с кистей его рук до подмены трупа Уиллиса Декстера.

А потом, подождав еще несколько дней, вернулся в ельник и снял отторгнутую кожу и с кистей рук Декстера. Животных не интересуют отвалившиеся куски, когда в их распоряжении целое тело. А если бы и заинтересовали…

Ну, тогда он просто использовал бы еще чьи-нибудь.

Я вдруг разозлился на себя за то, что не сообразил этого раньше. И ведь было ощущение дежавю от моих сморщенных рук, когда я снял латексные перчатки, — но я проигнорировал подсказку. И Том говорил, что мне нужно почаще прислушиваться к своим инстинктам.

К Тому мне бы тоже следовало прислушаться.

Джейкобсен взяла у меня пакетик для улик и принялась разглядывать содержимое с выражением одновременно брезгливым и зачарованным.

— Дики сказал, что она не высохшая. Это значит, что она отделилась от тела совсем недавно?

Я подумал, что она скорее всего вспомнила об Ирвинге. Хотя об этом вслух не говорили, все отлично понимали, что профайлер наверняка мертв. Но даже если его убили прямо в день похищения, для отторжения кожи нужно больше времени. Кому бы эта кожа ни принадлежала, это не Ирвинг.

— Сомневаюсь. Такое впечатление, что ее специально смазывали маслом для сохранности и чтобы оставалась мягкой…

Я осекся и посмотрел на ветровое стекло, на жирные пятна, оставленные кожей на стекле.

— Детское масло.

Гарднер с Джейкобсен уставились на меня.

— Отпечаток на кассете, найденной в коттедже, был в детском масле, — сказал я. — Ирвинг считал, что это доказательство сексуального мотива убийства, но это не так. Йорк пользовался детским маслом, чтобы отторгнутая кожа оставалась мягкой. Имеющиеся в ней натуральные масла высохли, а он хотел, чтобы отпечатки получились четкими и ясными. И поэтому натирал ее, как обычную старую кожу.

Я вспомнил издевательский комментарий Ирвинга «если, конечно, он не питает слабости к увлажняющим средствам». Профайлер оказался ближе к истине, чем сам думал.

— Если Йорк коллекционировал отпечатки пальцев своих жертв, то почему тогда не забрал кожу с рук и Терри Лумиса тоже? — поинтересовалась Джейкобсен. — Она осталась на теле в том коттедже.

— Если бы ее не было, мы бы догадались, что к чему. — От отвращения к себе голос Гарднера звучал грубо. — А Йорк хотел сам выбрать время, чтобы просветить нас, чем он занимается.

Я смотрел, как эксперты аккуратно обрабатывают специальным порошком для выявления отпечатков очередную часть машины. Работали они очень тщательно.

— Так почему именно сейчас? — спросил я.

Гарднер покосился на Джейкобсен. Та пожала плечами.

— Он опять бахвалится — сообщает нам, что не боится быть пойманным. Он явно не считает, что это поможет нам его поймать. Рано или поздно мы все равно бы поняли, чем он занимается. А действуя таким вот образом, он по-прежнему контролирует ситуацию.

Другой вопрос остался незаданным: почему я? Но я боялся, что уже и так знаю ответ.

Гарднер посмотрел на конверт, который держал в руке. Он явно принял какое-то решение.

— Диана отвезет вас в гостиницу. Оставайтесь там, пока я не позвоню. Никого к себе не впускайте. Если кто-то скажет, что это обслуживание номеров, убедитесь в этом, прежде чем открыть дверь.

— А что с моей машиной?

— Мы вам сообщим, когда закончим. — Он повернулся к Джейкобсен. — Диана, на пару слов.

Они отошли в сторонку, за пределы слышимости. Говорил только Гарднер. Я видел, как Джейкобсен кивнула, когда он передал ей конверт. Интересно, что в нем такое, подумал я, но как-то без особого интереса.

Я поглядел на экспертов в белых комбинезонах у моей машины. Пыльца, которой они обрабатывали поверхности в поисках отпечатков пальцев, приглушила цвет автомобиля, отчего он тоже стал похож на что-то мертвое.

Я почувствовал горечь во рту и провел пальцем по шраму на ладони.

Сознайся. Ты перепуган.

Меня уже однажды преследовал убийца. Но я было понадеялся, что это осталось в прошлом.

И вот теперь это случилось снова.

Когда мы ехали в гостиницу, начался дождь. «Дворники» убирали толстые капли, стекавшие по лобовому стеклу машины неровными полосками, но они тут же появлялись снова. За пределами территории госпиталя дороги и бары были еще заполнены. Яркие огни и оживленные улицы успокаивали, но казались какими-то нереальными. Возникло чувство, что меня отделяет от них не только стекло машинного окна. Я ощущал, что безопасность, которую они предлагают, иллюзорна.

На этот раз меня не волновало даже близкое соседство Джейкобсен — я вспомнил о ее присутствии, только когда она заговорила.

— Дэн говорит, Лумиса и Харпера задушили какой-то удавкой, — сказала она.

Я потянулся, удивленный таким началом разговора.

— Скорее всего штукой, известной как «испанский ворот». Это своего рода турникет.

Я объяснил ей, как он работает.

— Это совпадает с тем, что нам известно о Йорке. Ему наверняка должна нравиться власть, которую дает подобная штуковина. Власть над жизнью и смертью в буквальном смысле; она приносит куда большее удовлетворение, чем просто убийство, позволяет ему контролировать процесс, самому решать, когда и как увеличить давление, чтобы убить жертву. — Джейкобсен быстро глянула на меня. — Извините, не очень тактично с моей стороны.

Я пожал плечами.

— Ничего. Я видел, что делает Йорк. И не собираюсь падать от этого в обморок.

— И что же, по-вашему, означает его сегодняшний демарш?

— Если бы он всерьез решил заняться мной, то зачем предупреждать об этом заранее? — Но, уже договаривая эту фразу, я осознал, что та, другая убийца поступила точно так же.

Джейкобсен мои слова не убедили.

— Йорку необходимо самоутверждаться. Для такого нарциссиста, как он, то, что случилось с доктором Либерманом, — это потеря лица. И для восстановления самоуважения ему необходимо предпринять что-то еще более зрелищное. Как, например, заранее предупредить следующую жертву.

— И все же я не понимаю, с чего вдруг Йорк выбрал следующей жертвой меня. И Том, и Ирвинг весьма известные люди. Зачем менять цель и с известных лиц переключаться на иностранца, о котором тут никто никогда не слышал? Это полная бессмыслица.

— А для него, возможно, смысл есть, — бесстрастно сказала она, глядя на дорогу. — Не забывайте: он видел, что вы работаете вместе с доктором Либерманом. И вы англичанин, гость станции. Йорк может считать, что убийство такого человека, как вы, вызовет еще больший резонанс, чем смерть кого-то из местных.

Об этом я как-то не подумал.

— Полагаю, мне это должно польстить, — попытался я свести все к шутке.

Но улыбки не удостоился.

— Не думаю, что вам следует относиться к этому легкомысленно.

Уж поверь, я и не отношусь.

— Могу я кое-что спросить? — сказал я, желая сменить тему. — Не пришли ли, случайно, результаты анализа крови, найденной в коттедже?

Она чуть помедлила, прежде чем ответить.

— На полный анализ ДНК уходят недели.

Я спрашивал не об этом, но ее уклончивый ответ подсказал, что я на верном пути.

— Да, но они уже должны были определить, человеческая это кровь или нет.

При других обстоятельствах я бы порадовался ее удивлению.

— Откуда вы знаете?

— Скажем, обоснованное предположение. Значит, это кровь какого-то животного, да?

Джейкобсен кивнула.

— Результат мы получили только сегодня днем, но и до этого уже знали, что тут что-то не так. У экспертов были сомнения насчет расположения пятен в коттедже, хотя Йорк имитировал кровопотерю отлично. В лаборатории провели предварительный анализ, показавший, что кровь не принадлежит человеку. Но нам пришлось ждать, пока они извлекут ДНК, чтобы сказать более точно.

— И что же это? Свиная кровь?

Я увидел в темноте, как сверкнули белым ее зубы, когда она улыбнулась.

— Ну а теперь вы определенно красуетесь!

Ну может, немножко.

— Это не так сложно, как кажется, — сознался я. — Как только мы удостоверились, что Терри Лумис был задушен, стало совершенно очевидно, что кровь в коттедже не могла принадлежать ему. Следовательно, резаные раны были ему нанесены посмертно, а в этом случае большая часть найденной в коттедже крови должна быть откуда-то еще.

— И все равно я по-прежнему не понимаю, откуда вы знаете, что это свиная кровь… — начала она и туг же сама себе и ответила: — О! Зубы, которые мы нашли рядом с останками Уиллиса Декстера.

— У меня были подозрения еще до этого. Но когда увидел зубы, то предположил, что и кровь скорее всего тоже свиная, — пояснил я. — Похоже, такое развлечение тоже Йорку по вкусу.

Джейкобсен замолчала. Ее лицо казалось мраморным на фоне льющихся по стеклу струек дождя, а желтоватый свет уличных фонарей придавал ей сходство с греческой статуей.

— Мне не следовало бы вам этого говорить, — медленно проговорила она. — Результаты анализа крови, найденной в коттедже, не единственная новость. Результат анализа образцов, взятых у Ноя Харпера, показал наличие гепатита С.

Боже. Бедный Кайл. В отличие от гепатита А и В от гепатита С вакцины не существует. Заболевание не обязательно смертельное, но требует длительного и малоприятного лечения, которое к тому же не давало никаких гарантий.

— Кайл знает? — спросил я. Было неприятно сознавать, что на его месте мог запросто оказаться я сам.

— Пока нет. Еще пройдет какое-то время, прежде чем он получит результаты в больнице, а Дэн считает, что незачем его волновать. — Она коротко глянула на меня. — Вы же понимаете, что все это строго конфиденциально?

— Безусловно. — Для разнообразия я был полностью солидарен с Гарднером. Имелся крохотный шанс, что Кайл не подцепил заразу, но я бы не захотел ставить на кон свою жизнь при таком раскладе.

Мы подъехали к гостинице. Джейкобсен нашла местечко, где можно встать, прямо рядом с входом. Когда она припарковала машину, я заметил, что она поглядывает в зеркало заднего вида, проверяя стоящие позади машины.

— Я провожу вас до номера, — сообщила она, потянувшись за лежащим на заднем сиденье коричневым конвертом, который передал ей Гарднер.

— В этом нет необходимости.

Но она уже вылезала из машины. Когда мы вошли внутрь, Джейкобсен насторожилась, как никогда прежде. Ее глаза постоянно двигались, скользя по лицам вокруг нас, в поисках потенциальной угрозы, и я видел, что она держит правую руку так, чтобы можно было быстро выхватить пистолет из спрятанной под пиджаком кобуры. И какая-то часть меня решительно отказывалась воспринимать это все всерьез.

А потом я вспомнил, что мне только что оставили на ветровом стекле.

Пожилая женщина, выходя из лифта, лукаво нам улыбнулась, и я без труда догадался, о чем она подумала. «Молодая парочка, направляющаяся в кровать после проведенного в городе дня». Это было настолько далеко от истины, что почти смешно.

Мы с Джейкобсен стояли рядом в лифте. Мы были единственными пассажирами, и казалось, что напряжение между нами растет с каждым этажом. В какой-то момент наши плечи слегка соприкоснулись, вызвав тихий треск статического электричества. Она отшатнулась ровно настолько, чтобы прервать невольный контакт. Когда двери лифта открылись, она вышла первой, положив руку на рукоятку пистолета под пиджаком, и убедилась, что коридор пуст. Мой номер находился в самом конце. Я открыл дверь электронным ключом и распахнул ее.

— Спасибо, что проводили.

Я улыбался, но Джейкобсен была уже сама деловитость. Барьеры, ненадолго опущенные в машине, воздвиглись обратно.

— Могу я заглянуть в ваш номер?

Я собрался было опять заявить, что в этом нет никакой необходимости, но понял, что возражать бессмысленно, и отошел чуть в сторону, давая ей пройти.

— Милости прошу.

Я стоял возле кровати, пока она осматривала помещение. Номер был небольшой, так что ей не потребовалось много времени, чтобы удостовериться, что Йорк тут нигде прячется. Она по-прежнему держала коричневый конверт, полученный от Гарднера, и когда закончила осмотр, то направилась с ним прямо ко мне. Остановившись в паре футов, она поглядела на меня. Лицо ее снова стало идеальной маской.

— Еще одно. Дэн хотел, чтобы я показала вам вот это. — Она собственноручно открыла конверт. — Над дорогой рядом с больничным таксофоном есть камера. Мы взяли отснятый материал за тот период времени, когда был сделан звонок доктору Либерману.

Она протянула мне тоненькую пачку фотографий. Они были скверного качества, что характерно для съемки камерой видеонаблюдения. Внизу указана дата и время. Я узнал тот участок дороги, где находился таксофон. На заднем плане виднелись одна-две машины и очертания кареты «скорой помощи», мутные и не в фокусе.

Но меня куда больше занимала темная фигура, заснятая в тот момент, когда отходила от таксофона. Изображение было настолько паршивое, что разглядеть подробно оказалось невозможным. Голова опущена, лицо — лишь белое пятно, закрытое козырьком темного кепи.

На другой фотографии было примерно то же самое. Человек быстро переходил дорогу. Плечи ссутулены, голова опущена. Единственное отличие от предыдущей — качество еще более скверное.

— В лаборатории пытаются сделать изображение четче, — сообщила Джейкобсен. — Мы не можем точно сказать, Йорк это или нет, но рост и телосложение примерно совпадают.

— Вы ведь мне это показываете не из вежливости, верно?

— Нет. — Она прямо посмотрела на меня. — Просто если следующая мишень Йорка — вы, то Дэн посчитал, что вам следует иметь представление о том, что он может предпринять, чтобы добраться до вас. Темная одежда и кепи могут быть какой-то униформой. А если присмотритесь к его бедру, то увидите что-то вроде фонарика. Не исключено, что он выдает себя за полицейского или представителя еще какой-нибудь… Доктор Хантер? Что с вами?

Я таращился на фотографию. Память услужливо подкинула картинку. Фонарик…

— Охранник, — проговорил я.

— Прошу прощения?

Я рассказал ей о том, как меня остановили на стоянке несколько дней назад.

— Скорее всего это ерунда. Он просто поинтересовался, что я там делал в столь позднее время.

Джейкобсен нахмурилась.

— Когда это было?

Я напряг память.

— В ночь перед похищением Ирвинга.

— Вы хорошо его разглядели?

— Он все время светил мне в лицо. Я вообще его не видел.

— Еще что-нибудь? Его манеры, голос?

Я покачал головой:

— Да нет… Разве что… его голос звучал… странно… хрипло.

— Словно он пытается его изменить?

— Возможно.

— Вы кому-нибудь об этом говорили?

— Я тогда ничего такого не подумал. Послушайте, это наверняка всего лишь охранник. Если это был Йорк, то почему дал мне уйти?

— Вы сами сказали, что это было в ночь перед исчезновением профессора Ирвинга. Возможно, у Йорка просто были другие планы.

Я промолчал. Джейкобсен убрала фотографии в конверт.

— Мы проверим больничную охрану, поглядим, был ли это их человек. А пока что заприте за мной дверь. Кто-нибудь вам позвонит завтра утром.

— Значит, мне просто сидеть и ждать вашего звонка?

Она снова заледенела.

— Это в ваших же интересах. Пока мы не решим, как нам разыграть эту карту.

Я не очень понял, что она имеет в виду, но уточнять не стал. Все равно решение будет принимать Гарднер или кто повыше, а не она.

— Хотите что-нибудь выпить перед уходом? Понятия не имею, насколько хорошо укомплектован мини-бар, но я могу заказать кофе или…

— Нет! — Ее горячность, похоже, изумила нас обоих. — Благодарю, но мне нужно возвращаться к Дэну. — Она попыталась взять себя в руки, но ее выдавала краска, медленно поднимавшаяся вверх по шее.

Джейкобсен направилась к двери. Еще разок напомнив, чтобы я запер дверь, она ушла. И что это было? Может, она увидела что-то большее за моим предложением выпить? Но я слишком устал, чтобы долго размышлять на эту тему.

Я плюхнулся на край кровати. Казалось, прошло много времени, с тех пор как я узнал о смерти Тома. Я собирался снова позвонить Мэри, но сейчас время уже было слишком позднее. Я обхватил голову руками. Боже, ну и бардак! Иногда мне казалось, что меня преследуют катастрофы и несчастья. Интересно, пошли бы события так же, если бы я сюда вовсе не приезжал? Но я почти услышал, что бы сказал на это Том: «Прекрати себя винить, Дэвид. Это случилось бы, так или иначе. Йорк в ответе за этот кошмар. Он единственный виновник».

Но Том мертв. А Йорк по-прежнему где-то бродит.

Я встал и подошел к окну. Мое дыхание затуманило холодное стекло, превратив мир снаружи в расплывчатые желтые пятна в темноте. Когда я провел пальцем по окну, скрипнув кожей по стеклу, мир появился вновь. На улице внизу сияли неоном рекламы, по проезжей части в бесшумном балете скользили огни автомобильных фар. Столько людей, занятых своим делами и безразличных друг другу. Наблюдая за ними, я в очередной раз осознал, насколько далеко от дома и насколько здесь чужой.

Чужой или нет, но ты тут. И смирись с этим.

Я сообразил, что давно не ел. Отвернувшись от окна, я потянулся за меню доставки в номера и раскрыл его. Но одного взгляда на обширный список фаст-фуда мне хватило, чтобы отбросить меню в сторону. Внезапно я понял, что больше не могу торчать в номере. И плевать на Йорка. Я не собираюсь прятаться, пока Гарднер решает, что ему со мной делать. Схватив пиджак, я спустился на лифте обратно в холл. Я собирался всего лишь зайти в ночной гостиничный бар и посмотреть, нет ли у них чего-нибудь поесть, но поймал себя на том, что решительно иду мимо него. Я понятия не имел, куда направляюсь. Единственное, что я знал: мне до зарезу нужно выбраться из гостиницы.

Дождик перестал, но воздух был еще прохладным и влажным. Тротуары мокрые и блестящие. Я шлепал по лужам, кожу между лопатками свербило, но я не поддавался желанию оглянуться.

Ну давай, Йорк! Хочешь меня? Вот он я!

Но моя бравада скоро выдохлась. Дойдя до ближайшей открытой закусочной, я зашел внутрь. Меню в основном состояло из бургеров и жареной курицы, но мне было наплевать. Я заказал первое попавшееся и протянул меню официантке.

— Будете что-нибудь пить?

— Пиво, пожалуйста. Хотя нет, погодите… У вас есть бурбон? «Блэнтонз»?

— Бурбон есть. Но только «Джим» и «Джек».

Я заказал «Джим Бим» со льдом. Когда его принесли, я сделал медленный глоток. Виски мягкой обжигающей струей скользнуло в горло, смывая образовавшийся комок.

«За тебя, Том. Мы скоро схватим ублюдка, обещаю».

Ремни и зубцы блестели на солнце. Ты после каждого раза полировал их, натирая воском кожу до тех пор, пока она не становилась мягкой и гибкой, а металлические части не начинали блестеть. Необходимости в этом не было. Чистая показуха, и ты это знал. Но тебе нравился сам ритуал. Иногда тебе казалось, что ты даже чувствуешь запах пчелиного воска, исходящий от седельной смазки. Скорее всего это было лишь остаточное воспоминание, но все равно оно действовало на тебя умиротворяюще. А еще тебя привлекало ощущение подготовки, определенной церемонии. Напоминание, что у твоих действий есть цель. Что следующий раз будет тот самый. А он непременно им будет.

Ты это чувствуешь.

Ты говоришь себе, что на это не стоит возлагать такие уж большие надежды, но, любовно полируя кожу, не можешь побороть огонек предвкушения. Ты и прежде всегда ощущал его заранее, когда все еще возможно, а разочарование еще только в будущем. Но сейчас это ощущение немного иное. Более знаменательное.

Особенное.

Оставлять кожу на ветровом стекле было рассчитанным риском, но оно того стоило. Они наверняка со временем догадаются, что ты затеял, но пусть это будет лучше на твоих условиях, когда ты сможешь воспользоваться этим с максимальным эффектом. Главное, контролируешь все по-прежнему ты. Когда они сообразят, что происходит, будет уже слишком поздно, а потом…

А потом…

Но ты старательно пытаешься не забегать вперед. Ты не можешь предвидеть так далеко. Лучше сосредоточиться на этой работе, на ближайшей цели.

Осталось уже недолго.

Ты мягко поворачиваешь поворотный рычаг, наблюдая, как натягиваются кожаные ремни, а зубцы медленно вращаются, сцепляясь между собой с шелестом часового механизма. Довольный, ты дышишь на них, прежде чем в последний раз протереть. Твое отражение смотрит на тебя, искаженное и неузнаваемое. Ты глядишь на него, встревоженный мыслями, доселе никогда целиком не выходившими на поверхность, затем отбрасываешь их движением тряпки.

Теперь уже скоро, говоришь ты себе. Все на месте и наготове. Фотоаппарат заряжен и установлен, дожидаясь объекта. Форма вычищена и выглажена. Ну не то чтобы вычищена, но достаточно чистая, чтобы сразу не вызвать подозрений. А больше тебе и не нужно.

Главное, уложиться в срок.

 

19

На следующее утро я медленно цедил вторую чашку кофе в гостиничном ресторане, когда позвонил Гарднер:

— Надо поговорить.

Я виновато поглядел на занятые столики вокруг, отлично помня, что Гарднер велел мне не высовываться из номера. Я подумывал заказать завтрак в номер, но при свете дня мне это показалось излишним. К тому же, если Йорку удастся свистнуть меня из гостиницы средь бела дня, я все равно влип.

— Я в ресторане, — сообщил я Гарднеру.

И почувствовал, как на том конце провода Гарднер проглотил ругательство.

— Оставайтесь там. Я уже еду, — сказал он и прервал разговор.

Я потягивал остывший кофе, размышляя, не последний ли это мой завтрак в Теннесси. Я все утро чувствовал себя не в своей тарелке. Плохо спал, проснулся с тяжелой головой и сперва даже не сообразил, отчего мне так плохо. А потом вспомнил о смерти Тома и об оставленной на стекле моей машины коже.

Не самое лучшее в моей жизни начало дня.

Гарднер наверняка был где-то неподалеку, когда звонил, потому что приехал он минут через двадцать. А с ним и Джейкобсен, такая же безупречная и неприступная, как всегда. Работа допоздна никак не отразилась на ее внешности, но если она была Дорианом Греем, то Гарднер — его портретом в аттике. Старший агент выглядел помятым, лицо избороздили морщины, и дело было не только в том, что он отвечал за поиск Йорка. Я вспомнил, что Том был и его другом тоже.

Но он держался, как всегда, прямо и прошагал прямиком к моему столику. Джейкобсен шла на шаг сзади.

— Могу я предложить вам кофе? — спросил я, когда они уселись.

Оба отказались. Гарднер огляделся по сторонам, желая убедиться, что никто посторонний не услышит разговора.

— Камеры слежения зафиксировали кого-то возле вашей машины в двадцать сорок пять прошлым вечером, — без предисловий сообщил он. — Слишком далеко, чтобы различить какие-нибудь подробности, но темная одежда и кепи похожи на те, что видны на отснятом материале у таксофона. А еще мы проверили больничную охрану. На стоянке вы повстречались не с их сотрудником.

— Йорк.

Во рту у меня возник горький привкус, не имеющий никакого отношения к кофе.

— Мы не сможем доказать этого в суде, но считаем, что да. Мы все еще пытаемся идентифицировать отпечатки, снятые с арендованной вами машины, но их так много, что это непросто. К тому же Йорк наверняка был в перчатках. — Гарднер пожал плечами. — С отторгнувшейся кожей тоже не повезло. Отпечатки не совпадают ни с отпечатками Уиллиса Декстера, ни Ноя Харпера. Судя по небольшому размеру, они могут принадлежать или женщине, или подростку, но больше ничего мы пока сказать не можем.

Подросток. Боже.

В кофе плавала молочная пенка. Я отодвинул ее подальше.

— А что там с фотографиями, обнаруженными в доме Йорка? Знаете, что за люди на них?

Гарднер глядел на свои руки.

— Проверяем по базе данных пропавших без вести и нераскрытые убийства, но материала слишком много. И в любом случае будет трудно найти совпадение.

Вспомнив искаженные лица, я подумал, что да, непросто.

— Есть идеи, где может находиться Йорк?

— После того как мы распространили его описание, было несколько неподтвердившихся сообщений, что его видели, но ничего определенного. Он явно залег на дно. Судя по всему, он не убивал жертвы ни у себя дома, ни в «Стиплхилл» — значит, он увозил куда-то еще. Вероятнее всего, в какое-то место, где он легко может избавиться от тел, иначе мы бы нашли их все, а не только Лумиса и Харпера.

Имея почти буквально за порогом Дымчатые горы, избавиться от трупов не составит большого труда.

— По словам Джоша Талбота, поскольку на теле Харпера обнаружена нимфа коромысла болотного, труп должен был какое-то время пролежать возле пруда или еще какой-нибудь стоячей воды.

— Что сужает место поиска почти до всей территории штата Теннесси, — раздраженно отмахнулся Гарднер. — Мы проверяем зафиксированные сообщения о местах, где видели коромысло болотное, но нам нужны еще какие-то зацепки. Диана, почему бы тебе не сообщить доктору Хантеру свои выводы?

Джейкобсен явно нервничала, хотя пыталась это скрыть. Я видел, как пульсирует жилка у нее на шее в ритме ее учащенного сердцебиения. Когда она заговорила, я с трудом оторвал взгляд от этой жилки.

— Я еще раз пересмотрела найденные в доме Йорка фотографии, — начала она. — Похоже, все они сделаны в момент, когда жертвы были практически при смерти. А возможно, конкретно в миг смерти. И предположила, что это просто трофеи, которые Йорк собирает. Но если это всего лишь трофеи, следовало бы ожидать, что в кадре будет также и шея жертвы, учитывая, что смерть наступила от удушения. Но этого нет. Ни на одном снимке. И если Йорк хотел просто смаковать убийство, то почему бы ему не снимать весь процесс на видео? Зачем делать такой крупный план одного только лица, да к тому же на черно-белую пленку?

— Может, он обожает фотографировать, — сказал я.

— Именно! — подалась вперед Джейкобсен. — Он думает, что было очень умно оставить отпечатки пальцев Уиллиса Декстера на фотокассете, но он дал нам больше, чем хотел. Эти фотографии не просто быстро сделанные кадры. Согласно экспертизе они сделаны при слабом освещении, без вспышки, методом рапид-съемки. Чтобы в таких условиях сделать снимки такого качества, нужны очень серьезные навыки фотографа и высококачественное оборудование.

— Разве в его доме не нашли тридцатипятимиллиметровый фотоаппарат? — спросил я, вспомнив коробку со старым фотоаппаратом.

— Снимки сделаны не им, — ответил Гарднер. — Тем оборудованием не пользовались много лет, так что скорее всего он принадлежал отцу Йорка. Судя по найденным в доме фотографиям, Йорк-старший был фотографом-любителем.

Я подумал о выцветших фотографиях на полке. Что-то в них меня беспокоило, но я никак не мог понять, что именно.

— Я все же не понимаю, почему это важно, — признался я.

— Эти фотографии для Йорка не просто сувениры. Я считаю, что они и есть основной смысл, ради чего он все это делает, — пояснила Джейкобсен. — Все, что нам о нем известно, наводит на мысль, что он одержим смертью. Его работа; то, как он обращается с телами жертв; его стремление заполучить такого криминалиста-антрополога, как доктор Либерман; то, что все фотографии жертв сделаны в момент смерти, указывает на одно: Йорк некрофил.

Я оторопел.

— Мне казалось, вы говорили, что тут нет сексуальной подоплеки.

— А ее и нет. Большинство некрофилов — мужчины с очень низкой самооценкой. И одержимы мыслью об абсолютно покорном партнере, потому что боятся быть отвергнутыми. К Йорку это никак не относится. Помимо всего прочего, он считает, что общество его недооценивает. И я сильно сомневаюсь, что жертвы привлекают Йорка в сексуальном плане, мертвые или живые. Нет, я считаю, что его состояние приняло форму танатофилии. Противоестественная одержимость самой смертью.

Все это начало переходить в совершенно непонятную плоскость. Я ощутил первые признаки головной боли.

— Если это так, то разве он не должен фотографировать жертвы скорее после смерти, чем в момент убийства?

— Потому что этого ему было бы недостаточно. Помимо некрофилии Йорк в первую очередь злокачественный нарциссист, не забывайте. Он одержим сам собой. Людям свойственно бояться смерти, но для такого, как он, осознание неизбежной кончины просто невыносимо. Его всю жизнь окружает смерть. И теперь он одержим желанием понять ее. — Джейкобсен откинулась назад. Лицо ее было совершенно серьезным. — Я считаю, что именно поэтому он и убивает и поэтому фотографирует своих жертв. Его эго не может вынести того факта, что однажды он тоже умрет. Поэтому он ищет ответ. Это его способ попытаться разгадать таинство жизни и смерти, если вам угодно. И он убедил себя, что если ему удастся сделать этот решающий снимок, поймать точный миг смерти на пленку, то все станет ясно.

— Это же безумие. — возразил я.

— Сомневаюсь, что здравый рассудок вообще присущ серийным убийцам, — хмыкнул Гарднер.

Он был прав, но я не это имел в виду. До сих пор не существовало четкого определения, когда кончается жизнь. Остановившееся сердце можно снова запустить, и даже смерть мозга не всегда конечна. Идея, что Йорк думает, будто может поймать точный миг смерти своих жертв на пленку, да еще и что-то из этого узнать, почему-то меня очень сильно встревожила.

— Но, даже если допустить, что это ему бы удалось, какая ему от этого польза? — спросил я. — Фотография ничего ему не скажет.

Джейкобсен пожала плечами.

— Это не важно. Пока сам Йорк верит в это, он будет продолжать. Он в поиске, и ему все равно, сколько народу ему придется убить на пути к цели. Для него они всего лишь лабораторные крысы.

И тут же вспыхнула, осознав допущенный ляп.

— Извините, я не хотела…

— Ерунда. — Может, мне все это и не нравилось, но хуже от того, что я узнаю реальное положение вещей, уже не станет. — Из того, что вы только что сказали, вытекает, что Йорк занимается этим уже довольно давно. Одному Богу известно, сколько людей он уже убил незаметно для окружающих. И мог заниматься этим до бесконечности. Так почему он сменил манеру поведения? Что заставило его внезапно решить привлечь внимание к своим деяниям?

— Трудно сказать, — развела руками Джейкобсен. — Но могу предположить, что именно потому, что уже давно этим занимается. Вы же сами сказали, что то, чего он пытается добиться, невозможно. Быть может, в какой-то момент он и сам начал это понимать. И теперь он это компенсирует, пытается примириться с неудачей, подстегивая свое эго другим способом. Именно поэтому он и выбрал своей мишенью доктора Либермана, признанного авторитета в области, которую Йорк, вероятно, считает своей вотчиной. В какой-то степени это классический перенос — он пытается избежать необходимости признать собственную неудачу, вновь, теперь уже иным способом, уверив самого себя, что все равно гениален.

Головная боль превратилась в настоящую мигрень. Я помассировал виски, жалея, что не прихватил из номера аспирин.

— Почему вы мне это рассказываете? Не то чтобы я это не оценил, но раньше вы не очень спешили делиться информацией. Так с чего вдруг такие перемены?

Джейкобсен покосилась на Гарднера. До этого момента он довольствовался тем, что предоставил говорить ей, но теперь почти неуловимо встрепенулся.

— С учетом сложившихся обстоятельств было принято решение, что вы имеете право знать. — Он хладнокровно поглядел на меня. — Вы создали нам проблему, доктор Хантер. Йорк передал нам послание, оставив кожу на стекле вашей машины. Мы не можем это игнорировать. Он похитил и практически наверняка уже убил Алекса Ирвинга, и, не случись у Тома инфаркта, убил бы его тоже. И я не собираюсь допускать, чтобы кто-то еще из занятых в расследовании пополнил собой этот список.

Я смотрел на свой кофе, стараясь говорить ровно:

— Вы можете отстранить меня от расследования, если хотите. — Снова. — Но я не вернусь назад в Великобританию, если вы к этому клоните.

Это не было бравадой. Я собирался как минимум остаться на похороны Тома. Независимо ни от чего я не уеду, не попрощавшись со своим другом.

Подбородок Гарднера закаменел.

— Так не пойдет. Если мы прикажем вам уехать, вы уедете. Даже если для этого вас придется эскортировать до самолета.

— Ну значит, именно это вам и придется сделать, — отрезал я, вспыхнув.

Судя по его взгляду, больше всего на свете ему хотелось лично запихнуть меня в самолет, но он только глубоко вздохнул.

— Откровенно говоря, было бы лучше для всех, если бы вы уехали домой, — кисло буркнул он. — Но я не к этому вел. Могут быть некоторые… плюсы в том, что вы останетесь. По крайней мере мы будем знать, на чем сосредоточить наше внимание.

Я даже не сразу сообразил, что он имеет в виду. А когда понял, то от изумления не знал, что сказать.

— Вы будете под постоянным наблюдением, — с деловым видом продолжил Гарднер. — Вы не подвергнетесь никакому риску. И мы не попросим вас делать то, что может вам не понравиться.

— А если мне все это вообще не нравится?

— Тогда мы поблагодарим вас за помощь и позаботимся, чтобы вы сели в самолет.

Я с трудом подавил неуместное желание расхохотаться.

— Значит, выбор за мной? Я могу остаться, только если соглашусь быть приманкой для Йорка?

— Вам выбирать, — твердо ответил агент. — Если вы остаетесь, вам потребуется круглосуточная охрана. Мы не сможем объяснить такие расходы, которых могли избежать, отправив вас в Англию. Не сможем без веской причины. Но решать вам. Руки вам никто не выкручивает.

Миг облегчения был слишком кратким. Гарднер ошибался. Тут вообще было нечего решать. Если я уеду, Йорк попросту выберет себе другую жертву.

Этого я допустить не мог.

— Что мне нужно делать?

Мои слова будто прорвали плотину напряжения. На лице Гарднера появилось довольное выражение. Джейкобсен было куда сложнее прочитать. На миг мне показалось, что в ее глазах мелькнуло что-то вроде вины, но настолько мимолетно, что я мог и ошибиться.

— На данный момент ничего. Ведите себя как обычно, — ответил Гарднер. — Если Йорк за вами наблюдает, я не хочу, чтобы он заметил что-то необычное. Он ждет, что мы предпримем какие-то меры предосторожности, и мы не станем его разочаровывать. Кое-кто из наших людей сидит в машине возле морга, а другие — возле вашей гостиницы. Их он заметит. Но будет и скрытое наблюдение, которого он не увидит. Вы тоже.

Я кивнул, словно все это было совершенно обыденным.

— А моя машина?

— Мы с ней закончили. Кто-нибудь подгонит ее к гостинице. Ключи оставят в регистратуре. Мы еще прорабатываем детали, но хотим, чтобы с завтрашнего дня вы спокойно ездили по городу. Будете изображать туриста, гулять по набережной или по тропинкам — короче, станете привлекательной мишенью. Мы хотим предоставить Йорку возможность, мимо которой он пройти не сможет.

— А он не догадается, что это ловушка, если я вдруг начну бродить в одиночестве?

Гарднер бесстрастно поглядел на меня.

— Вы имеете в виду, как прошлым вечером?

Мне потребовалась пара секунд, чтобы сообразить. Покидая вчера вечером гостиницу, вопреки запрету Гарднера, я не заметил никакого наблюдения, но, пожалуй, мне следовало этого ожидать. Ну и толку от этой выходки?

— Может, Йорк что-то и заподозрит вначале, но мы умеем быть терпеливыми, — продолжил Гарднер, удостоверившись, что намек понят.

— Единственное, что от него требуется, это объявиться, чтобы разнюхать обстановку, а когда он это сделает, мы его возьмем.

Как легко у него все выходит. Я машинально поглаживал большим пальцем шрам на ладони. Поняв, что Джейкобсен за мной наблюдает, я перестал тереть шрам и положил руки на стол.

— Нам необходимо ваше сотрудничество, доктор Хантер, — сказал Гарднер. — Но если вы против, то можете улететь домой уже сегодня днем. Вы еще можете передумать.

Нет, не могу. Чувствуя на себе взгляд Джейкобсен, я отодвинул стул и встал.

— Если это все, то я бы хотел поехать в морг.

Весь остаток дня я пребывал в странном, беспокойном состоянии духа. Слишком уж много всего произошло. Смерть Тома, потом я сам оказался следующим в списке Йорка, а теперь еще и перспектива изображать завтра жертвенного агнца. Все это как-то плохо укладывалось у меня в голове. Стоило мне более-менее свыкнуться с одной проблемой, как появилась другая, и снова все полетело в тартарары.

К тому же в морге у меня особых дел не было. Самую срочную работу я уже закончил, и оставалось только рассортировать и собрать то немногое, что уцелело от найденного в лесу скелета Уиллиса Декстера. Чистая рутина, и много времени не заняла. Животные сожрали и растащили почти все кости, а те, что сохранились, были настолько сильно обглоданы, что уже не подлежали какой бы то ни было сортировке.

Так что ничто не мешало моим мыслям течь по порочному кругу. И поговорить тоже было не с кем. Саммер этим утром не появлялась, хотя после смерти Тома я ее в общем-то и не очень ждал. Да и в любом случае ей тут особо нечего делать. Однако, хотя я бы и не отказался от чьей-нибудь компании, я вздохнул с облегчением, когда один из работников морга сообщил, что у Кайла сегодня выходной. Ему еще предстоит узнать о положительном результате анализа останков Ноя Харпера на гепатит С, и в данный момент я порадовался, что не придется с ним встречаться.

Пол тоже отсутствовал почти все утро, занятый на различных заседаниях. Так что увидел я его уже ближе к обеду. Он по-прежнему выглядел усталым, хотя и не так сильно, как вчера.

— Как Сэм? — спросил я, когда он заглянул в зал для аутопсии.

— Хорошо. Во всяком случае, ложных тревог больше не было. Она собиралась встретиться с Мэри нынче утром. А кстати — если не занят вечером, то ты приглашен на ужин.

При других обстоятельствах я охотно бы согласился: мое расписание визитов как-то не было особо забито, и перспектива провести очередной вечер одному в гостиничном номере не очень-то прельщала, — но если Йорк следит за мной, меньше всего я хотел бы подставлять Пола и Сэм.

— Спасибо, но сегодня не самое подходящее время.

— Угу. — Он взял сильно обглоданный грудной позвонок и повертел в руке. — Я разговаривал с Дэном Гарднером. Он рассказал мне о коже, оставленной на стекле твоей машины прошлой ночью. И что ты добровольно вызвался помочь в поимке Йорка.

Я бы не назвал это добровольным, но все же был рад, что Пол в курсе, а то я как раз размышлял, что можно ему рассказать, а о чем не стоит.

— Мне предложили либо это, либо вылет домой ближайшим рейсом.

Я старался говорить небрежным тоном. Не сработало. Пол положил позвонок обратно на стол.

— Ты уверен, что понимаешь, во что ввязываешься? Ты не обязан это делать.

Нет, обязан.

— Уверен, все будет хорошо. Теперь ты понимаешь, почему идти к вам на ужин — не самая удачная идея.

— Не нужно тебе сейчас оставаться одному. И я знаю, что Сэм будет рада тебя видеть. — Он мрачно усмехнулся. — Уж поверь мне: если бы я думал, что для нее существует хоть малейший риск, то не стал бы тебя приглашать. Я не утверждаю, что Йорк не опасен, но сомневаюсь, что он настолько псих, чтобы сейчас что-то эдакое предпринять. Скорее всего кожа на стекле твоей машины — пустая угроза. Его звездный час был с Томом, и он его упустил.

— Надеюсь, ты прав. И все же считаю, что нужно отложить это мероприятие до лучших времен.

Пол вздохнул.

— Ну что ж, тебе решать.

После его ухода я опять впал в депрессию и едва не поддался искушению позвонить и сказать, что приду, но все же удержался. Полу с Сэм и без того проблем хватает. И меньше всего на свете я хотел привести беду к их порогу.

Но мне следовало бы знать, что Сэм так просто не отступит.

Я как раз находился в больничном кафетерии, вяло клевал легкий салат с тунцом и мрачно размышлял, чем бы занять оставшуюся часть дня, когда она позвонила. И сразу перешла к делу:

— Ну и что не так с моей готовкой?

Я улыбнулся.

— Не сомневаюсь, что ты отлично готовишь.

— А, значит, тебе компания не подходит?

— И компания хорошая. Я благодарен за приглашение, честно. Но сегодня вечером не смогу. — Мне было противно вилять, но я не знал, что известно Сэм. Мог бы не переживать.

— Все нормально, Дэвид. Пол мне рассказал, что произошло. Но мы все равно хотим тебя видеть. Очень мило с твоей стороны беспокоиться, но ты не можешь сидеть в добровольной изоляции, пока этого мерзавца не поймают.

Я посмотрел в окно. Снаружи шли люди, поглощенные своей жизнью и своими проблемами. А может быть, где-то там прячется Йорк и наблюдает.

— Это всего лишь на несколько дней, — сказал я.

— А если бы ситуация была обратной? Ты бы нас избегал?

Я не знал, что сказать.

— Мы твои друзья, Дэвид, — напирала Сэм. — Сейчас, конечно, ужасный период, но, знаешь, ты не обязан оставаться один.

Мне пришлось прочистить горло, прежде чем ответить:

— Спасибо. Но не думаю, что это хорошая идея. Не сейчас.

— Тогда давай договоримся. Пусть решает этот человек из БРТ. Если он согласится с тобой, значит, ты остаешься у себя в номере смотреть телевизор. Если нет, ты сегодня вечером приходишь к нам на ужин. Договорились?

Я колебался.

— Ладно. Я позвоню ему и послушаю, что он скажет.

Я практически слышал, как она улыбается на том конце провода.

— Могу избавить тебя от лишних хлопот. Пол с ним уже переговорил. И он сказал, что у него нет никаких возражений.

Она помолчала, давая мне время понять, что меня обвели вокруг пальца.

— Да, и скажи Полу, чтобы он по пути прихватил виноградного сока, хорошо? У нас закончился, — мило добавила она.

Убирая телефон, я все еще продолжал улыбаться.

Движение в направлении от Ноксвилла было затруднено, но по мере удаления от города стало получше. Я следовал за Полом, стараясь не упускать его из виду в потоке машин. Включил радио. Музыка успокаивала. Но я по-прежнему нервничал и периодически проверял, не висит ли кто у меня на хвосте.

Прежде чем мы выехали, я позвонил Гарднеру. Не потому, что не поверил Сэм, а просто потому, что хотел сам с ним переговорить.

— Если вы поедете на своей машине и не отправитесь никуда гулять в одиночку, не вижу никаких проблем, — сказал он.

— Значит, вы не считаете, что я подвергну их риску?

Гарднер вздохнул.

— Послушайте, доктор Хантер. — Я отлично расслышал раздражение в его голосе. — Нам нужно, чтобы Йорк думал, что вы ведете себя как обычно. И это не означает, что вы должны каждый вечер запираться у себя в номере.

— Но кто-то из ваших будет все равно за мной следить?

— Предоставьте нам об этом беспокоиться. Как я уже сказал, от вас требуется просто вести себя как обычно.

Обычно. В этой ситуации ничего обычного и близко не было. Несмотря на заверения Гарднера, я все же вышел из морга через заднюю дверь, а не через главный вход. Затем объехал вокруг больничного кампуса и встретился с Полом у другого выхода, не того, через который выезжал всегда. Но все равно никак не мог отделаться от ощущения, что что-то не так. Следуя за Полом от больницы, я все время посматривал в зеркало заднего вида. И ничего особенного не видел. Если агенты БРТ или кто-то другой за мной и ехал, я никого не заметил.

Однако только когда я влился в вечерний поток машин, стал частью металлической реки, я наконец начал свыкаться с мыслью, что меня никто не преследует.

На окраине Ноксвилла Пол остановился, чтобы заскочить в магазин и купить виноградный сок для Сэм. Он предложил мне подождать его в машине, но мне этого совершенно не хотелось. Так что я пошел с ним, а попутно купил бутылку «Напа Велли Сира», понадеявшись, что оно подойдет к тем блюдам, что приготовила Сэм. Когда мы вернулись к машинам, в воздухе пахло бензином и выхлопным газом, но все равно вечер был чудесный. Солнце уже уходило за горизонт, окрасив его в золотой цвет, а лесистые склоны Дымчатых гор багровели в вечерних сумерках.

Я вздрогнул, когда Пол выругался и шлепнул себя по шее.

— Чертовы жуки! — пробормотал он.

Они с Сэм жили в новом районе на берегу озера между Ноксвиллом и Рокфордом. Район не был еще полностью достроен, и по мере того как мы в него углублялись, кучи земли и досок уступали место ухоженным лужайкам и свежепосаженным клумбам. Дом Пола находился с внутренней стороны дороги, шедшей вдоль озера и огибавшей каждый участок, создавая приятное ощущение свободного пространства и уединенности. Район все еще выглядел незавершенным, но был отлично спланирован. Тут было много деревьев, травы и воды. Прекрасное место, чтобы растить детей.

Пол свернул на подъездную дорожку и приткнул свою машину за старой «тойотой» Сэм. Я поставил машину на обочине дороги, и мы направились к дому.

— Мы еще отделываем детскую, так что не обращай внимания на развал, — сказал он, пока мы шли по дорожке.

Я и не собирался. Я впервые ощутил радость оттого, что поехал. Такого хорошего настроения у меня не было уже много дней. Их дом стоял чуть глубже, чем остальные, так что сад был побольше. Для разнообразия строители проявили здравый смысл и бережное отношение, не только сохранив великолепный клен, но и проведя одернение вокруг него таким образом, что дерево стало центром лужайки. Помню, я тогда подумал, что клен идеально подходит для детских качелей.

Странно иногда работает память.

— Пол? Погоди минутку!

Голос звучал от соседнего дома. По лужайке к нам торопливо шла женщина — загорелая и ухоженная, слишком яркие светлые волосы уложены в затейливый пучок. Навскидку я дал ей лет пятьдесят. Но когда она подошла ближе, я поднял возрастную планку сначала до шестидесяти, а потом и до семидесяти, словно она старела с каждым шагом.

— О, класс! — тихонько буркнул Пол и состроил дежурную улыбку. — Привет, Кэнди.

Имя было слишком девчачьим и слишком слащавым, но почему-то ей подходило. Женщина остановилась перед Полом. Она держала себя как стареющая модель, не понимающая, что ее время уже прошло.

— Я так рада тебя видеть! — Она слегка пришепетывала из-за чересчур белой вставной челюсти. И положила руку, испещренную печеночными пятнами на предплечье Пола. Ее венозная кожа была коричневой, как старый мокасин. — Не думала увидеть тебя так скоро. Как Сэм?

— Хорошо, спасибо. Это была ложная тревога. — Пол собрался было представить меня. — Кэнди, это…

— Ложная тревога? — недоуменно переспросила женщина. — О Господи, неужели опять? Когда я увидела «скорую», то была совершенно уверена, что на сей раз это оно!

На какой-то миг время остановилось. Я чувствовал свежесть травы и бутонов, первую вечернюю прохладу в весеннем тепле. Вес бутылки вина у меня в руке все еще хранил обещание обыденности.

А потом мир словно взорвался.

— Какая «скорая»? — Пол казался скорее растерянным, чем встревоженным.

— Ну, та, что приезжала. Примерно в половине пятого, по-моему. — Нарисованная улыбка женщины начала вянуть. Ее рука метнулась к шее. — Тебе ведь наверняка кто-то сообщил? Я думала…

Но Пол уже несся к дому:

— Сэм? Сэм?

Я быстро повернулся к соседке:

— В какую больницу ее повезли?

Она перевела взгляд с двери, за которой исчез Пол, на меня, растерянно шевеля губами.

— Я… Я не спросила. Парамедик вывез ее в кресле-каталке, у нее на лице была эта кислородная штука… Я не хотела мешать.

Оставив женщину на дорожке, я двинулся следом за Полом. В доме пахло свежей краской и побелкой, новыми коврами и мебелью. Я нашел его стоящим посреди кухни, в окружении новенькой сверкающей утвари.

— Ее тут нет, — ошеломленно сказал он. — Господи Иисусе, почему мне никто не позвонил?

— Ты проверил телефонные сообщения?

Я подождал, пока он проверит. Его рука дрожала, когда он нажимал на кнопки. Прослушав запись, он покачал головой:

— Ничего.

— Позвони в госпиталь. Ты знаешь, куда именно ее должны были отвезти?

— В Медицинский центр университета Теннесси, но…

— Звони туда.

Он уставился на телефон, моргая, словно пытался проснуться.

— Я не знаю номера. Боже, я должен был его знать!

— Звони в справочную.

Он начал снова соображать, мозг оправился от первоначального шока. Я стоял рядом, пока он звонил в госпиталь, меряя шагами кухню во время перевода вызова. Когда он называл по буквам имя Сэм в третий или четвертый раз, я ощутил, что дурное предчувствие, терзавшее меня весь день, становится все яснее и яснее, пока не оформилось в убеждение.

Пол положил трубку.

— Они ничего не знают. — Он говорил ровно, но явно был на грани паники. — Я позвонил даже в отделение «неотложки». По их записям она не проходит.

Он вдруг снова принялся быстро стучать по кнопкам.

— Пол… — сказал я.

— Должно быть, это какая-то ошибка, — бормотал он, будто не слыша. — Наверное, ее отвезли в другой госпиталь…

— Пол.

Он остановился. Его глаза встретились с моими, и я увидел в них страх, увидел понимание, которое он отчаянно старался отринуть. Но ни один из нас больше не мог позволить себе такой роскоши.

Я не был мишенью Йорка. Никогда.

Меня просто использовали для отвода глаз.

 

20

Следующая ночь оказалась самой длинной в моей жизни. Я связался с Гарднером, пока Пол обзванивал все местные больницы. Он в глубине души понимал, что Сэм ни в одной из них нет, но альтернатива была чересчур ужасной, чтобы ее принять. И до тех пор пока существовала хоть малейшая вероятность, он отчаянно цеплялся за надежду, что это просто какая-то ошибка и его мир снова придет в норму.

Но этому не суждено было случиться.

Гарднер примчался меньше чем через сорок пять минут. К тому времени тут уже были двое агентов БРТ. Они возникли на пороге дома через считанные минуты после моего звонка Гарднеру, оба в рабочих комбинезонах, словно пришли с соседней стройки. Судя по скорости, с которой они пришли, я сделал вывод, что они были где-то рядом, наверняка то самое обещанное скрытое наблюдение. Хотя толку от этого, как выяснилось, оказалось мало.

Гарднер с Джейкобсен без стука вошли в дом. На ее лице было тщательно выверенное сдержанное выражение, физиономия Гарднера была жесткой и мрачной. Он коротко переговорил с одним из агентов, тихо и неразборчиво, потом обратился к Полу:

— Расскажите, что произошло.

Пол дрожащим голосом снова пересказал, как все было.

— Есть какие-нибудь признаки борьбы? Что-нибудь сдвинуто с места? — спросил Гарднер.

Пол лишь покачал головой.

Взгляд Гарднера переместился на стоящую на столе чашку кофе.

— Вы оба к чему-нибудь прикасались?

— Я сварил кофе, — ответил я.

По его мимике я отлично понял, что мне вообще не следовало ничего тут трогать, но высказывать свое недовольство он не стал.

— Хрен с ним, с этим чертовым кофе! — рявкнул Пол. — Что вы намерены делать? Этот ублюдок захватил мою жену, а мы тут болтаем!

— Мы сделаем все, что сможем, — удивительно терпеливо ответил Гарднер. — Мы дали указание каждому полицейскому департаменту и департаментам шерифов по всему Восточному Теннесси искать «скорую».

— Дали указание искать? Но почему не перекрыть дороги, бог ты мой?

— Мы не можем останавливать каждую карету «скорой помощи» в надежде, что это может быть Йорк. А перекрывать дороги бесполезно, потому что у него несколько часов форы. Он уже вполне может быть за пределами штата, в Северной Каролине.

Гнев Пола угас. Он рухнул на стул. Лицо его стало пепельным.

— Возможно, это и ерунда, но я тут подумал о «скорой», — начал я, тщательно подбирая слова. — По-моему, на тех кадрах с камеры наблюдения рядом с таксофоном, откуда Йорк звонил Тому, была какая-то «скорая».

Всего лишь белое очертание на заднем плане. При обычном раскладе я бы и не вспомнил о ней, да и сейчас не был уверен, что это может быть важным. Но уж лучше я об этом скажу, чем промолчу, а потом буду жалеть.

Гарднер явно считал иначе.

— Это же госпиталь, там полно «скорых».

— Возле отделения «неотложки» — возможно, но не рядом с моргом. И в любом случае не у главного входа. Тела туда привозят не так.

Гарднер немного помолчал, затем повернулся к Джейкобсен:

— Скажи Мегсону, пусть проверит. И пришлет снимки сюда.

Джейкобсен поспешно вышла, а Гарднер повернулся к Полу:

— Мне нужно поговорить с той соседкой.

— Я пойду с вами. — Пол встал.

— Не стоит.

— Я хочу.

Я видел, что Гарднеру это не понравилось, но он кивнул. И благодаря этому вырос в моих глазах.

Меня оставили в доме одного. Понимание, что нас ловко одурачили, жгло как кислота. Мой благородный жест, согласие стать приманкой, теперь выглядел жалкой спесью. Когда это ты успел приобрести такое высокое мнение о своей персоне? Мне следовало догадаться, что Йорк не станет тратить время на меня, когда у него есть куда более лакомая мишень.

Такая как Сэм.

На кухне царил полумрак, за окном почти совсем стемнело. Я включил свет. Новая кухонная утварь и свежевыкрашенные стены казались издевательски веселыми. Когда-то я сам был в таком же положении, как Пол, с одной только существенной разницей. Когда похитили Дженни, мы знали, что ее похититель держит свои жертвы живыми трое суток. Но ничто не говорило о том, что Йорк держит свои жертвы живыми дольше, чем вынужден.

Сэм, возможно, уже мертва.

Не находя себе места, я вышел из кухни. Сюда уже ехала команда криминалистов, но никто особенно не рассчитывал, что они найдут что-нибудь существенное. Но я все равно тщательно избегал прикасаться к чему-либо, когда вошел в гостиную. Это была уютная, жизнерадостная комната: мягкий диван и кресла, кофейный столик, наполовину заваленный журналами. Тут больше чувствовалась личность Сэм, чем Пола. Дизайн тщательно продуман, но все устроено таким образом, чтобы комнатой пользоваться, а не любоваться.

Я уже собрался выйти оттуда, когда заметил небольшую фотографию на шкафу с матовыми стеклами. Картинка была почти абстрактным набором черно-белых пятен, но меня будто в живот ударили.

Это был внутриутробный снимок ребенка Сэм.

Я вышел обратно в коридор и остановился у входной двери, представив себе, что тут могло произойти.

Стук в дверь. Сэм открывает, видит парамедика. Наверное, она растерялась, уверенная, что произошла какая-то ошибка. Наверное, улыбается ему, пытаясь объяснить, что это, должно быть, ошибка. А потом… Что? Парадную дверь отчасти закрывали кусты, а большой клен во дворе совсем скрывал дверь от взора. Но Йорк все равно ни за что не стал бы рисковать. Значит, он либо обманом, либо силой вошел в дом, затем быстро справился с ней и усадил в кресло-каталку.

А потом преспокойно повез по дорожке к своей карете «скорой помощи».

Я заметил что-то на полу возле плинтуса. Белые крапинки на бежевом фоне. Я наклонился, чтобы разглядеть поближе, и вздрогнул, когда входная дверь распахнулась.

Джейкобсен замерла, увидев меня в такой позе. Я выпрямился и указал на белые крапинки:

— Похоже, Йорк сильно спешил. И нет, я ничего не трогал.

Она осмотрела ковер, потом плинтус. На дереве виднелись царапины.

— Краска. Должно быть, он задел плинтус креслом-каталкой, — сказала она. — Мы никак не могли понять, как Йорк вывез профессора Ирвинга из леса. До ближайшей стоянки там добрых полмили. Большое расстояние для транспортировки взрослого мужчины, особенно если он без сознания.

— Думаете, там он тоже воспользовался креслом-каталкой?

— Это многое объясняет. — Она покачала головой, удрученная оплошностью. — Мы нашли на тропинке неподалеку от места, откуда исчез Ирвинг, следы, похожие на велосипедные. Место, популярное у любителей горных прогулок, так что в тот момент нам это не показалось существенным. Но у кресла-каталки похожие шины.

И даже если Йорк, пока вез бессознательного Ирвинга по тропинке, кого-нибудь и встретил, кто бы обратил на него внимание? Он выглядел как обычный человек, ухаживающий за инвалидом, вывезший его подышать свежим воздухом.

Мы вернулись на кухню. Я заметил, что Джейкобсен посмотрела на почти полную кофеварку. Не спрашивая, я налил ей кофе, а заодно и себе.

— Так что вы думаете? — спокойно поинтересовался я, протягивая ей чашку.

— Еще рано что-то говорить… — начала она и осеклась. — Хотите начистоту?

Нет. Я кивнул.

— Я считаю, что мы все время на два шага позади Йорка. Он обхитрил нас, заставив поверить, что его следующая мишень — вы. И преспокойно заявился сюда, пока мы смотрели в другую сторону. И Саманта Эвери заплатила за нашу ошибку.

— Как считаете, есть хоть малейший шанс найти ее вовремя?

Она смотрела в чашку, будто надеялась найти там ответ.

— Йорк не станет долго тянуть резину. Он знает, что мы его ищем, и от этого еще больше возбужден и нетерпелив. Если он уже ее не убил, то наверняка убьет еще до окончания ночи.

Я поставил чашку. Меня вдруг замутило.

— Но почему Сэм? — Хотя ответ я и так знал.

— Йорку необходимо потешить свое эго после провала с доктором Либерманом. Уж в этом-то мы хотя бы не ошиблись, — с горечью ответила Джейкобсен. — Саманта Эвери идеально соответствует всем его критериям: жена вероятного преемника доктора Либермана, и вдобавок на девятом месяце беременности. Что делает ее привлекательной вдвойне. Стопроцентно гарантирует заголовки во всех газетах, и, если мы правы насчет фотографий, прекрасно соответствует психозу Йорка. Он одержим желанием заснять момент смерти, и, с его точки зрения, нет более подходящей жертвы, чем беременная женщина, наполненная жизнью в буквальном смысле слова.

Боже… Полное безумие, но самое скверное, что некая извращенная логика в этом была. Бесполезная и чудовищная, но все же была.

— И что потом? Убив Сэм, он не найдет того, что ищет.

Такого унылого лица у Джейкобсен я еще не видел.

— Потом он скажет себе, что она все же оказалось не той, что нужно, и продолжит. Он поймет, что время играет против него, хотя его гордыня будет утверждать обратное, и это доведет его до отчаяния. Возможно, в следующий раз он схватит еще одну беременную, а быть может, даже ребенка. Но в любом случае он не остановится.

Я вспомнил искаженные лица на фотографиях, и внезапно перед глазами возникла Сэм, подвергнутая такой же экзекуции. Я потер глаза, прогоняя видение.

— А теперь что?

Джейкобсен смотрела в окно, как надвигается ночь.

— Мы надеемся обнаружить их до утра.

Не прошло и часа, как вечерняя тишина разлетелась вдребезги. На тихий район обрушились агенты БРТ, стучась в каждую дверь в надежде найти других свидетелей. Куча народу припомнила, что вроде бы видели днем «скорую», но никто ничего особенного в ней не заметил. Появление «скорой» не вызывает вопросов. Возможно, только некоторое нездоровое любопытство, но мало кто поинтересуется, зачем она тут.

И уж точно не соседи Пола и Сэм.

У Кэнди Гарднеру тоже не удалось выудить ничего путного. Единственное, что она могла сказать, это был мужчина неопределенного возраста в форме парамедика. Ну, она подумала, что это форма парамедика: темные брюки и рубашка с эмблемами. Лицо практически скрыто чем-то вроде кепи или шапки. Крупный мужчина, добавила она менее уверенно. Белый. Или, возможно, латино. Но точно не черный. Ну, по крайней мере она так не думает…

Ей даже не показалось странным, что водитель «скорой» один. А уж о самой карете «скорой помощи» она и вовсе мало что могла сказать. И нет, конечно же, она не запомнила номер. Зачем ей это нужно? Это же «скорая».

— Очевидных следов борьбы нет. Значит, Саманта была либо одурманена, либо без сознания, — сказал Гарднер, пока Пол разговаривал по телефону с матерью Сэм. — Не исключено, что он воспользовался каким-то газом, но я все же думаю, что кислородная маска нужна была только для того, чтобы не дать соседям вмешаться. Газ слишком сложная и ненадежная штука, особенно если человек сопротивляется, а Йорк наверняка хотел отключить ее как можно быстрей.

— К грубой силе он тоже едва ли стал прибегать, — добавила Джейкобсен. — Когда бьешь кого-то по голове, то всегда есть риск повреждения мозга или сотрясения, а Йорку этого не нужно. Ему требуется, чтобы жертвы были в полном сознании, когда он их убивает. Так что вряд ли он станет рисковать и бить их чем-то тяжелым по голове.

— Собаку Ирвинга он ударил по голове, — напомнил ей Гарднер.

— Собака не имела значения. Ему нужен был ее хозяин.

Гарднер помассировал переносицу. Он выглядел усталым.

— Не важно. Суть в том, что он явно каким-то образом вырубил Саманту Эвери. А если это так, то ему придется ждать, пока она придет в себя. Возможно, это дает нам больше времени.

Мне жутко не хотелось рушить даже слабую надежду.

— Не обязательно. Ему нужно, чтобы жертвы были без сознания ровно до того момента, пока он не упрячет их в «скорую». А потом это уже не имеет значения. Однако если он действует именно так, если жертвы теряют сознание всего на несколько минут, то и приходят в себя они быстро.

— Не знал, что вы эксперт, — ехидно заявил Гарднер.

Я мог бы ему сказать, что в свое время был терапевтом или что мне довелось побывать под наркозом, но это было лишним. Все мы находились в напряжении, а Гарднер так больше всех. И все проявили себя в этом деле не лучшим образом, но полная ответственность лежала на Гарднере как на возглавляющем следствие специальном агенте. Я не хотел утяжелять его и без того нелегкую ношу.

Особенно когда жизнь Сэм под угрозой.

Пол, судя по всему, перешел из состояния ужаса и паники в состояние тупой отрешенности. После разговора с родителями Сэм он просто молча сидел, глядя в пространство, в котором таился кошмар, превративший его жизнь в ад. Родители Сэм должны были прилететь из Мемфиса завтра, но звонить еще кому-нибудь он не потрудился. Единственный человек, который его интересовал сейчас, это Сэм. Все остальные не имели значения.

Я не знал, что делать. Я здесь не был нужен, но оставить Пола и уехать в гостиницу тоже не мог, так что просто сидел с ним в гостиной, пока подстегнутые дозой кофе агенты БРТ занимались своими делами. Проходили последние часы и минуты этого дня, время неумолимо двигалось к полуночи.

Где-то сразу после одиннадцати в гостиную вошла Джейкобсен. Пол быстро вскинул голову, и мелькнувшая было надежда умерла в его глазах, когда она коротко мотнула головой.

— Новостей нет. Я просто хотела кое-что уточнить у доктора Хантера по поводу его заявления.

Пол снова впал в летаргию, а я вышел вместе с ней из комнаты. Я заметил папку у нее в руке, но раскрыла она ее, только когда мы пришли на кухню.

— Я не хотела пока расстраивать доктора Эвери, но подумала, что вам следует это знать. Мы еще раз просмотрели записи с камер наблюдения госпиталя за тот период времени, когда Йорк звонил доктору Либерману. Вы были правы насчет «скорой».

Она протянула мне вынутую из папки черно-белую фотографию. Это был тот же самый кадр, который я уже видел, с нечеткой фигурой Йорка, переходящего дорогу напротив таксофона. На левом краю снимка был виден капот «скорой». Было сложно сказать точно, но он вполне мог направляться к ней.

— «Скорая» приехала за десять минут до того, как Йорк воспользовался таксофоном, и уехала через семь минут после звонка, — сказала Джейкобсен. — Разглядеть, кто за рулем, мы не смогли, но время совпадает.

— Но почему он выжидал десять минут, прежде чем позвонить?

— Возможно, ему пришлось ждать, пока никого не будет поблизости, а может быть, хотел насладиться моментом. Или собирался с духом. Как бы то ни было, в десять он пошел звонить, потом вернулся и принялся ждать. Доктор Либерман должен был торопиться, так что наверняка вышел бы буквально через несколько минут. Но когда он так и не появился, Йорк подождал еще, прежде чем сообразил, что что-то пошло не так, и убрался оттуда.

Я мысленно прикинул: Йорк нетерпеливо поглядывает на часы, его уверенность постепенно исчезает, жертва так и не появляется. Еще минутку, всего еще одну… А затем, разозленный, уезжает планировать свой следующий шаг.

Джейкобсен достала из папки следующую фотографию. На этой была часть больничной территории, которую я не узнал. В центре кадра «скорая», силуэт смазан в движении.

— Это снято на другом участке дороги за несколько минут до того, как «скорая» свернула к моргу, — пояснила она. — Мы отследили обратный маршрут по камерам слежения. Это совершенно точно та же машина. И это самый лучший снимок, который удалось получить.

Толку от этого снимка было мало. Фотографию максимально увеличили, и она по-прежнему оставалась размытой, как на пленке. Угол обзора не позволял разглядеть, есть ли кто-нибудь в кабине, и, насколько я видел, сама «скорая» тоже ничего особенного собой не представляла. Белая коробка с ярко-оранжевой эмблемой Центральной службы неотложной помощи Восточного Теннесси.

— Почему вы уверены, что это та самая, которую использует Йорк? — спросил я.

— Потому что это не настоящая карета «скорой помощи». Эмблемы выглядят подлинными, но только пока не сравниваешь с настоящими. И не только это. Этой модели минимум пятнадцать лет. Она слишком старая, чтобы все еще быть в ходу.

Я более пристально изучил фотографию. Теперь, когда она об этом упомянула, «скорая» и впрямь казалась старой, но вполне годилась, чтобы обмануть большинство народу. Даже на территории госпиталя. Кто бы стал к ней присматриваться?

Я вернул Джейкобсен снимок.

— Выглядит вполне убедительно.

— Существуют компании, специализирующиеся на продаже подержанных карет «скорой помощи». Йорк мог купить эту старую модель за сущие гроши, а потом перекрасить как надо.

— Вы можете отследить, откуда она?

— Со временем, но я не уверена, будет ли от этого прок. Скорее всего Йорк для ее покупки воспользовался кредиткой одной из своих жертв. А если и нет, то вряд ли нам это поможет сейчас его найти. Он слишком умен для этого.

— А регистрационные номера?

— Мы над этим работаем. На некоторых кадрах номерные знаки видны, но они слишком грязные, чтобы разглядеть. Возможно, замазаны специально, но бока машины тоже грязные. Похоже, он ехал перед этим по проселочной дороге.

Я вспомнил слова Джоша Талбота, когда он определил вид стрекозы найденной в гробу нимфы. «Ну, тогда могу предположить, что тело лежало возле пруда или озера. Скорее всего прямо у кромки воды… Их не просто так зовут коромыслом болотным».

— По крайней мере мы теперь знаем, что искать, — продолжила Джейкобсен, убирая снимки в папку. — И даже без номерных знаков можем распространить описание «скорой». Это хотя бы сузит круг поиска за неимением лучшего.

Но недостаточно. У Йорка было полно времени, чтобы доехать туда, куда он направлялся. Даже если он не покинул границы штата, в Теннесси имелись сотни квадратных миль гор и лесов, где он мог затеряться.

Вместе с Сэм.

Я посмотрел на Джейкобсен и понял, что она думает о том же. Ни один из нас ничего не сказал вслух, но мы друг друга поняли. Слишком поздно. Хотя это было совершенно неуместно, я вдруг осознал, насколько близко друг к другу мы с ней стоим, и уловил сквозь легкий аромат духов запах ее тела после долгого дня. И внезапно возникшая неловкость сказала мне, что она тоже это осознала.

— Я, пожалуй, вернусь к Полу, — сказал я, отодвигаясь.

Она кивнула, но прежде, чем кто-нибудь из нас успел еще что-то сказать, дверь кухни распахнулась и вошел Гарднер. Одного взгляда на него мне хватило, чтобы понять, что что-то произошло.

— Где доктор Эвери? — спросил он у Джейкобсен, словно меня тут и не было.

— В гостиной.

Не проронив больше ни слова, Гарднер развернулся и вышел. Джейкобсен двинулась за ним, тщательно убрав с лица все эмоции. Я пошел следом. Мне вдруг показалось, что воздух стал ледяным.

После моего ухода Пол словно не двигался с места. Он по-прежнему сгорбившись сидел на стуле, на низком столике перед ним стояла нетронутая чашка давно остывшего кофе. При виде Гарднера он напрягся как в ожидании физического удара.

— Вы ее нашли?

Гарднер покачал головой:

— Пока нет. Но мы получили рапорт о дорожной аварии с участием «скорой помощи» на Триста двадцать первом шоссе, в нескольких милях к востоку от Таунсенда. — Мне было знакомо это название. Небольшой красивый городок у подножия гор. Гарднер чуть помедлил. — Это еще не подтверждено, но мы считаем, что это был Йорк.

— Авария? Что за авария?

— Столкновение. Водитель встречной машины говорит, что «скорая» на слишком большой скорости вошла в поворот и зацепила ему бок. Обе машины пошли юзом, и «скорая» влепилась в дерево.

— О Господи!

— Она поехала дальше, но, по словам водителя, переднее крыло и как минимум одна из фар разбились. И судя по звуку, он полагает, что могут быть и повреждения двигателя.

— Номер он запомнил? — спросил я.

— Нет, но битую «скорую» обнаружить куда проще. И теперь мы хотя бы знаем, в какую сторону Йорк направился.

Пол взлетел со стула.

— Значит, теперь вы можете перекрыть дороги?

Гарднер помялся.

— Все не так просто.

— Какого черта, почему? Ради Бога, чего сложного в том, чтобы найти битую «скорую», если вы знаете, в какую чертову сторону она направляется?!

— Потому что авария произошла пять часов назад.

После этих слов наступила тишина.

— Водитель не сразу сообщил об аварии, — продолжил Гарднер. — Он думал, что это настоящая «скорая», и боялся неприятностей. И только когда жена убедила его попытаться получить компенсацию, он позвонил в полицию.

Пол уставился на него.

— Пять часов?

И плюхнулся на стул, словно ноги перестали его держать.

— Это все равно важная зацепка, — сказал Гарднер, но Пол не слушал.

— Он исчез, да? — Голос Пола звучал тускло и безжизненно. — Он может быть где угодно. А Сэм может быть уже мертва.

Никто ему не возразил. Он так пристально смотрел на Гарднера, что даже закаленный агент БРТ вздрогнул.

— Обещайте мне, что возьмете его. Не дайте этому ублюдку уйти безнаказанным. Обещайте мне хоть это.

Гарднер казался загнанным в угол.

— Я сделаю все возможное.

Но я заметил, что он при этом не смотрит Полу в глаза.

 

21

«Скорую» они нашли на следующее утро. Я большую часть ночи провел в кресле, периодически впадая в дремоту. Ночь казалась бесконечной. Просыпаясь, я каждый раз смотрел на часы и обнаруживал, что прошло лишь несколько минут. Когда, взглянув в окно, я увидел нарождающуюся золотую зарю, мне показалось, что остановившееся время снова пошло.

Поглядев на соседнее кресло, я увидел, что Пол не спит. Он сидел, будто за всю ночь так ни разу и не шелохнулся. Я с трудом встал.

— Хочешь кофе?

Он покачал головой. Поведя шеей и плечами, я пошел на кухню. Кофе всю ночь стоял на подогреве, заполнив помещение спертым горелым запахом. Я вылил его в раковину и сделал свежий. Погасив свет, я подошел к окну. Снаружи предрассветный сумрак начал рассеиваться. За домами, стоящими напротив, я различил озеро. Над его темными водами клубилась дымка. Это была бы мирная утренняя картинка, если бы возле дома не стояла патрульная машина. Яркая вспышка реальности в тихом рассветном утре.

Стоя у кухонного окна, я медленно потягивал кофе. Запела какая-то птичка. К ее одинокому голоску вскоре присоединились другие, и зазвучал птичий хор. Я вспомнил мрачное предсказание Джейкобсен: «Если он уже ее не убил, то она будет мертва к концу ночи». И тут, словно по сигналу, первые солнечные лучи коснулись озерной глади.

Утро обещало быть чудесным.

Около восьми начали подъезжать первые команды телевизионщиков и журналистов. Имя Сэм прессе не сообщали, но они должны были неизбежно пронюхать, это был лишь вопрос времени. Полицейские из патрульной машины блокировали проход на территорию, но вся дорога в мгновение ока оказалась забита репортерами и машинами.

Пол едва ли их заметил. При свете дня выглядел он ужасно, лицо стало серое и осунувшееся. Он все глубже уходил в себя и казался совершенно измученным. Оживлялся он, только когда звонил телефон. Пол всякий раз хватал трубку с напряженным ожиданием, но мгновение спустя опять сникал, когда выяснялось, что звонит очередной знакомый или настойчивый журналист. Коротко ответив, он клал трубку и прятался назад в свою раковину. Я искренне ему сочувствовал, отлично зная, каково ему сейчас.

Но помочь ничем не мог.

Прорыв произошел около полудня. На тарелках перед нами черствели сандвичи — наполовину съеденный мой и нетронутый Пола. Я начал подумывать, что мне, пожалуй, пора возвращаться к себе в гостиницу. Пользы тут от меня не было никакой, а родители Сэм уже довольно скоро приедут. Снова зазвонил телефон. Пол схватил трубку, но по тому, как поникли его плечи, я понял, что звонит не Гарднер.

— Привет, Мэри. Нет, я не… — Осекшись, он резко напрягся. — Какой канал?

Бросив телефон, он схватил телевизионный пульт управления.

— В чем дело? — спросил я.

Вряд ли он меня услышал. Едва телевизор включился, как он начал быстро переключать каналы, пролистывая какофонию звуков и картинок, пока не остановился. Молодая женщина с залакированными волосами и слишком яркой губной помадой оживленно говорила в камеру.

«…прерываем новостную ленту. Только что мы получили сообщение, что в окрестностях Гатлинбурга, расположенного в районе Национального парка Больших Дымчатых гор, была найдена брошенная карета «скорой помощи»…»

Пол, услышав это заявление, переменился в лице.

«…точное местонахождение не сообщается, и в БРТ отказываются подтвердить, что это тот самый автомобиль, на котором вчера из Блаунт-Каунти была похищена Саманта Эвери, беременная женщина тридцати двух лет. О местонахождении похищенной женщины еще ничего не известно, но, по неподтвержденным сведениям, «скорая» была повреждена при столкновении…»

Репортерша продолжала что-то бодро вещать, на экране появилась фотография Йорка, но Пол уже схватил телефон. Он зазвонил прежде, чем Пол успел набрать номер. Гарднер, подумал я и увидел подтверждение моей догадки на лице Пола.

— Нашли ее? — спросил он.

Я видел, как он медленно сникает, получив ответ Гарднера. В тишине я различил голос агента БРТ, тихий и неразборчивый. Пол слушал с искаженным от напряжения лицом.

— И вы позволили мне узнать об этом по телевизору?! Черт бы вас побрал, вы же обещали мне позвонить, как только будут какие-то новости… Мне наплевать, просто позвоните!

Пол повесил трубку. Он стоял ко мне спиной и постарался взять себя в руки, прежде чем заговорить.

— Они нашли «скорую» полтора часа назад на полянке для пикника возле дороги И-сорок, — вяло сказал он. — Они считают, что Йорк бросил ее и угнал стоявшую там машину, прежде чем выйти на федеральную трассу. Он уже может быть в глубине Северной Каролины, если не двинулся на запад. В этом случае он может направляться в Нью-Мексико. Он может быть где угодно!

Он швырнул трубку об стену, и телефон разбился вдребезги, пластмассовые осколки разлетелись во всей комнате.

— Дьявольщина, я этого не вынесу! Что мне прикажешь делать? Просто сидеть тут?

— Пол…

Но он уже шагал к двери. Я поспешил за ним в коридор.

— Ты куда?

— Посмотреть «скорую».

— Погоди секунду. Гарднер…

— К черту Гарднера! — Он собрался открыть входную дверь, но я схватил его за руку. — Уйди с дороги, Дэвид!

— Просто выслушай, ладно? Если ты сейчас выйдешь, то за тобой туда потащатся все эти репортеры. Тебе это надо?

Это его остановило.

— За домом есть дорога? — быстро продолжил я, пользуясь тем, что привлек его внимание.

— Эта огибает дом сзади, но я не могу…

— Я подгоню машину. Пресса за мной не поедет, но это их отвлечет. Ты иди через черный ход, пройди через сады, а я тебя там подберу.

Ему явно этого не хотелось, но он понимал правоту моих слов. И нехотя кивнул.

— Дай мне пару минут, — сказал я и быстро вышел, пока он не успел передумать.

Когда я вышел наружу, слепящее солнце ударило мне в лицо. Я направился прямиком к машине, стараясь игнорировать вызванный моим появлением ажиотаж. Репортеры ринулись вперед, нацелив на меня камеры и микрофоны, но их оживление быстро увяло.

— Это не Эвери, — сказал кто-то из них. Эффект от этих слов был такой, будто повернули выключатель. Мне попытались без особого энтузиазма задать пару вопросов, но я не ответил и интерес быстро пропал. Так что, когда я садился в машину, все внимание телевизионщиков и репортеров уже опять полностью переключилось на дом.

Дорога плавно сворачивала, а потом раздваивалась прямо за домом Пола и Сэм. На улице никого не было, кроме Пола. Когда я подъехал, он подбежал и распахнул дверцу прежде, чем я успел остановиться.

— Возвращайся на главное шоссе и поезжай к горам, — запыхавшись, велел он.

Когда мы выехали из района, никакая пресса за нами не увязалась. Шоссе, на которое мы выехали, пестрело указателями. Ехали мы молча, не считая коротких указаний Пола, куда ехать. На горизонте перед нами возвышались Дымчатые горы. Их громада отрезвляла, вынуждая вспомнить о колоссальной территории, которую просто невозможно всю обыскать.

Солнце висело прямо над головой, и было тепло как летом. Через несколько миль мне пришлось включить разбрызгиватель, чтобы смыть с лобового стекла насекомых. Когда мы подъехали к подножию гор и двинулись через Таунсенд, царившее в машине напряжение возросло. Где-то неподалеку отсюда Йорк зацепил встречную машину и врезался в дерево. Через несколько миль за городом мы доехали до растущего возле дороги высокого дуба, оцепленного полицейской лентой. На нем были отлично видны белые полосы содранной коры. Когда мы проезжали мимо, Пол посмотрел на него. Лицо его стало жестким.

Никто из нас не проронил ни слова.

Несколькими милями дальше он велел мне свернуть с шоссе, и мы начали подниматься в горы. Они возвышались вокруг нас, и дорога то ныряла в тень, то выныривала из нее. По пути нам попалось несколько машин, но для оживленного движения еще был не сезон. Кругом буйствовала весна, синие, желтые, белые полевые цветы пестрели в молодой зелени травы. В другое время Аппалачи поразили бы воображение. Но все эти красоты сейчас больше походили на жестокую шутку.

— Следующий поворот направо, — сказал Пол. Узкая гравийная дорога, как и большинство здешних мелких дорог и проездов, была достаточно крутой, чтобы автоматическая коробка передач недовольно скрипела. Примерно через полмили она выравнивалась. А за ближайшим поворотом дальнейший путь блокировала полицейская машина. За ней я разглядел деревянные столы для пикника и стоящие перед деревьями полицейские машины, закрывающие вид.

К машине направился помощник шерифа, и я открыл окно. Ему было от силы лет двадцать, но шел он с самодовольной манерой взрослого. Он посмотрел на меня сверху вниз из-под широких полей шляпы, положив руку на кобуру.

— Назад. Сюда нельзя.

— Не могли бы вы сказать Дэну Гарднеру, что доктор Хантер и… — начал я и тут услышал, как открывается пассажирская дверь. Оглянувшись, я увидел, что Пол выходит из машины. О Боже, подумал я, когда юный помощник шерифа ринулся ему наперехват.

— Ни с места! Стоять, черт подери!

Я поспешно выскочил из машины и схватил Пола, а помощник шерифа встал перед ним и выхватил оружие. До сего момента я и не подозревал, что так сильно не люблю пистолеты.

— Все в порядке, — сказал я, оттесняя Пола назад. — Только спокойно.

— Назад в машину! Немедленно! — заорал помощник шерифа. Он взял пистолет обеими руками и нацелился в землю между нами.

Пол даже не шелохнулся. В ярком свете его глаза казались слегка мутными. Добраться до Йорка он не мог, но явно жаждал драки. Не знаю, что могло произойти дальше, но в этот момент раздался знакомый голос:

— Что тут, к черту, происходит?

Никогда не думал, что буду рад видеть Гарднера. Агент БРТ, поджав губы, шел к нам по дорожке. Помощник шерифа злобно поглядел на Пола, не опуская пистолета.

— Сэр, я сказал им, что сюда нельзя, но они не…

— Все нормально, — сказал Гарднер, но без всякого энтузиазма. Его костюм выглядел еще более жеваным, чем обычно. Одарив меня ледяным взглядом, он обратился к Полу:

— Что вы здесь делаете?

— Я хочу видеть «скорую».

Это было сказано непреклонным тоном человека, чье решение непоколебимо. Гарднер некоторое время изучающе смотрел на него, а потом вздохнул.

— Это сюда.

Мы пошли за ним по дорожке. Место для пикника было организовано на травяной полянке, с которой открывался вид на подножие гор. Горы возвышались над нами. Мили поросших деревьями пиков и обрывов. Застывший океан зелени. На такой высоте воздух был прохладней, но все равно теплый, насыщенный ароматами хвои и смолы. С одной стороны поляны полицейские машины сгрудились возле горстки обычных автомобилей.

А чуть в стороне от них, окруженная полицейской лентой, стояла «скорая».

Даже на расстоянии я видел повреждения, полученные в результате столкновения. По всему боку шли параллельные глубокие царапины, левое крыло смялось, как фольга, по всей видимости, при ударе о дерево. Неудивительно, что Йорк ее бросил. Ему повезло, что он вообще сумел сюда доехать.

Пол остановился у полицейской ленты и уставился на заднюю часть «скорой». Дверцы были распахнуты настежь, являя взору обшарпанные топчаны и шкафчики. Внутри работал эксперт-криминалист, и виднелись свисающие с одного из топчанов, будто расстегнутые в спешке удерживающие ремни.

Я почувствовал рядом чье-то присутствие и, обернувшись, увидел Джейкобсен. Она серьезно взглянула на меня. Под глазами у нее виднелись темные круги, и я подумал, что не только мы с Полом провели бессонную ночь.

Лицо Пола превратилось в маску.

— Что вы обнаружили?

Он словно не заметил небольшой заминки Гарднера.

— На топчане нашли несколько светлых волос. Нам нужно еще сравнить их с образцами волос вашей жены, но полагаем, что сомнений нет. И, судя по всему, Йорк здорово ушибся при столкновении.

Он подвел нас к кабине. Дверца со стороны водителя была распахнута, так что мы увидели грязное и замызганное нутро. Руль был погнут и немного свернут на сторону.

— Вполне вероятно, Йорк получил довольно серьезные повреждения, раз влетел в руль с такой силой, — сказал Гарднер. — Наверняка как минимум сломал ребро, а то и два.

Впервые на лице Пола появилось что-то вроде надежды.

— Значит, он ранен? Это же хорошо, да?

— Может быть, — уклончиво ответил Гарднер.

Что-то в его тоне было странным, но Пол был слишком озабочен, чтобы это заметить.

— Я бы хотел немного тут побыть.

— Пять минут. А потом вам нужно вернуться домой.

Оставив Пола, я ушел вместе с Гарднером и Джейкобсен. Дождавшись, когда мы отойдем за пределы слышимости, я спросил:

— О чем вы ему не сказали?

Губы агента сжались, но тут из передвижной лаборатории его кто-то окликнул.

— Можешь ему сказать, — буркнул он Джейкобсен, прежде чем уйти. Его спина выглядела еще более несгибаемой, чем обычно.

Круги под глазами Джейкобсен лишь усугубляли ее серьезность.

— Мы обнаружили в «скорой» пятна крови. На топчане и на полу.

Я представил Сэм, какой видел ее в последний раз. Бог ты мой!

— А вам не кажется, что Пол имеет право это знать?

— Со временем да, безусловно. Но не все пятна свежие и мы не можем с точностью утверждать, что там есть кровь его жены. — Она покосилась на Пола, продолжавшего нести вахту у «скорой». — Дэн считает, что в данный момент эти сведения вряд ли помогут доктору Эвери.

Я нехотя согласился. Мне не нравилось утаивать от Пола информацию, но незачем подхлестывать его и без того разыгравшееся воображение.

— Как вы нашли «скорую»?

Она отбросила с лица прядь волос.

— Нам передали заявление об угнанной машине, синем «крайслере»-внедорожнике. Примерно в четверти мили отсюда есть съемные коттеджи, но к ним нет дороги. Так что арендаторы оставляют машины здесь, а оставшуюся часть пути идут пешком. Именно поэтому Йорк скорее всего и выбрал это место. Даже сейчас, когда еще не сезон, обычно один или два коттеджа все равно снимают. И любой, знакомый с этими местами, знает, что тут есть машины.

Я поглядел на разбитую «скорую». Ее бросили на виду, в нескольких ярдах от густых лавровых зарослей.

— Йорк не больно-то старался замести следы.

— А незачем. Машины могут стоять тут много дней, пока их владельцы играют в первопроходцев. И Йорк мог рассчитывать, что той, которую он угонит, не хватятся как минимум до утра, а может, и дольше. Это чистое везение, что владелец так быстро заметил, что машину угнали.

Везение. Пока что его-то нам как раз очень сильно не хватало.

— Я думал, что он мог хотя бы поставить ее так, чтобы повреждения не были слишком заметны.

Джейкобсен устало пожала плечами.

— Думаю, у него имелись заботы поважней. Ему нужно было перетащить Саманту Эвери в машину, а это не просто, если он сам получил травмы. Так что ему было не до того, чтобы прятать «скорую».

Пожалуй, логично. Йорку «скорая» нужна была лишь для того, чтобы незаметно добраться туда, куда ему нужно. А потом уже не важно.

— Думаете, он направляется к федеральной трассе?

— Похоже на то. До нее всего несколько миль, а с нее он может уйти дальше в горы, развернуться на запад или направиться в другой штат.

— Значит, он может быть где угодно.

— Ну в общем, да. — Она вздернула подбородок и поглядела в сторону «скорой», туда, где стоял Пол. — Вам нужно отвезти его домой. От того, что он тут, никому никакой пользы не будет.

— Он не должен был узнавать об этом из телевизионных новостей.

Джейкобсен кивнула, принимая скрытый упрек.

— Дэн собирался ему позвонить, как только выкроит время. Но мы сразу же известим доктора Эвери, если будут еще какие-нибудь новости.

Я отметил, что она сказала «если», а не «когда». Чем дольше все это длится, тем меньше шансов найти Сэм.

Если только Йорк не захочет, чтобы мы ее нашли.

Я вернулся к Полу, а Джейкобсен присоединилась к Гарднеру, который стоял возле передвижной лаборатории. Пол смотрел на «скорую» так, будто полагал, что она поможет ему угадать, где находится его жена.

— Нам пора ехать, — тихо сказал я.

Весь пыл, который он демонстрировал ранее, словно выгорел. Он еще пару секунд не мог оторваться от «скорой», потом развернулся и пошел вместе со мной к машине.

Юный помощник шерифа одарил Пола тяжелым взглядом, когда мы проходили мимо, но это осталось незамеченным. Когда мы оставили позади поляну для пикника, Пол будто вообще перестал что-либо замечать. И заговорил, лишь когда мы уже проехали несколько миль.

— Я потерял ее, да?

Я попытался найти какие-нибудь слова.

— Ты пока этого не знаешь.

— Нет, знаю. Как и все там, на поляне.

Слова медленно текли из него, как вода из переполненной чашки.

— Я все пытаюсь вспомнить, что последнее ей сказал. И не могу. Я все время роюсь и роюсь в памяти, и ничего. Я понимаю, что это не должно меня волновать, но волнует. Я просто никак поверить не могу, что наш последний разговор с ней был таким обыденным. Как я мог не знать?

Потому что никогда не знаешь. Но вслух я этого не сказал.

Пол снова погрузился в молчание. Я тупо смотрел на дорогу. Господи, не дай этому свершиться. Но оно уже свершилось, и молчаливые леса не давали утешения. В прерывистых солнечных лучах мелькали насекомые, мелкие точки подле величественного дуба и елей, уже стоявших здесь задолго до моего рождения. По одному из склонов струился небольшой водопад, пенясь на фоне темных камней. Мы ехали мимо покрытых мхом упавших стволов, оплетенных лианами. Несмотря на красоту, все, что тут обитало, вело постоянную борьбу за выживание.

И не все в этой борьбе побеждали.

Не могу точно сказать, в какой момент я осознал, что что-то меня тревожит. Ощущение возникло ниоткуда, сперва проявив себя мурашками на руках. Опустив взгляд, я увидел, что волосики на предплечьях встали дыбом. И похожее ощущение на затылке подсказало, что там волосы тоже начали топорщиться.

И, будто оно только этого и дожидалось, острое чувство тревоги полыхнуло со всей силы. Что? Что не так? Я никак не мог понять. Пол сидел рядом со мной в мрачном молчании. Дорога впереди ровная и пустая, освещенная солнцем, с полосками теней от деревьев. Я поглядел в зеркало заднего вида. Смотреть было не на что. Позади нас с равнодушной монотонностью тянулись леса. Но тревожное чувство не проходило. Я снова поглядел в зеркало и вздрогнул, когда что-то глухо шлепнулось о стекло прямо передо мной.

Крупное насекомое размазалось по стеклу, превратившись в месиво из лап и крыльев. Я уставился на него, ощущая, что чувство тревоги начинает зашкаливать. Не задумываясь, я резко ударил по тормозам.

Пристегнутого ремнем безопасности Пола швырнуло на приборную панель. Он ошарашенно уставился на меня, когда машина со скрежетом остановилась.

— Господи, Дэвид! — Пол огляделся, пытаясь понять, почему мы остановились. — Что случилось?

Я не ответил, а просто сидел, вцепившись в руль. Сердце бешено колотилось. Стрекоза была огромной, длиной почти с мой палец. Она сильно разбилась, но полоски на ее тельце оставались вполне различимыми. А уж глаза ее вообще нельзя было ни с чем спутать. Как и говорил Джош Талбот.

Ярко-синие глаза Epiaeschna heros.

Коромысла болотного.

 

22

Когда я дал задний ход, Пол посмотрел на меня как на сумасшедшего.

— В чем дело? Что ты увидел?

— Пока не уверен.

Я развернулся, и через заднее стекло внимательно рассматривал окрестный лес, двигаясь по дороге задним ходом. Талбот сказал, что коромысло болотное любит сырую лесистую местность. А тут, среди прочих насекомых, периодически мелькали среди деревьев синие блики, на которые я в задумчивости сразу не обратил внимания. Сознательно, во всяком случае. «Вы только посмотрите на эти глазищи! Невероятные, правда? В солнечный день их можно углядеть за милю».

Он был прав.

Я заехал на насыпь рядом с дорогой. Не выключая двигателя, вышел из машины и остановился у края леса. Меня окружала зеленая тишина. Между ветвями и стволами деревьев пробивались солнечные лучи, освещая пробивающиеся в траве полевые цветы.

Я ничего не увидел.

— Дэвид, елки-палки! Ты скажешь наконец, что происходит?

Пол стоял возле открытой пассажирской двери. У меня во рту появился горький привкус спавшего напряжения.

— О стекло разбилось коромысло болотное. Нимфу этой стрекозы мы обнаружили в гробу Харпера. Я подумал…

Я замолчал, смутившись. Мне казалось, что я видел их тут больше. Теперь это выглядело притянутым за уши.

— Извини. — Я повернул назад к машине.

И заметил синий всполох среди зелени.

— Вон там, — указал я. Сердце глухо застучало в груди. — Возле упавшей ели.

Когда стрекоза вылетала на солнечный свет, ее глаза сияли как неоновые. Они будто выбрали именно этот момент, чтобы показаться, и теперь я увидел среди деревьев и других.

— Вижу. — Пол смотрел в лес, моргая, словно только что проснулся. — Думаешь, это важно?

В его голосе звучала неуверенная, почти умоляющая нотка, и я разозлился на себя, что пробудил в нем надежду. Есть тут болотное коромысло или нет, Йорк не оставил бы тело Ноя Харпера так близко к дороге. А если бы и оставил, я не видел, чем это могло помочь Сэм. Однако нам известно, что Йорк проезжал тут на «скорой», а теперь здесь еще и стрекозы оказались. Это не могло быть простым совпадением.

Или могло?

— Талбот сказал, что они любят стоячую воду, верно? — сказал Пол с возбуждением, порожденным отчаянием. — Значит, тут что-то такое должно быть. Озеро или пруд. У тебя есть карта в машине?

— Есть, но не гор.

Он провел рукой по волосам.

— Должно что-то быть! Может, медленный ручей или речушка…

Я начал жалеть, что вообще раскрыл рот. Горы покрывали полмиллиона акров дикой местности. Стрекозы мигрировали, насколько я знал. И могли оказаться во многих милях от того места, где вылупились.

И все же…

Я огляделся. И чуть дальше по дороге разглядел что-то вроде съезда на узенькую дорожку.

— Почему бы нам не заехать туда и не посмотреть? — сказал я.

Пол кивнул, отчаянно цепляясь за малейшую надежду. Я ощутил приступ вины, понимая, что, вероятнее всего, мы хватаемся за соломинку. Пока он садился в машину, я снял с ветрового стекла мертвую стрекозу, запустил брызговики, и вода смыла остатки со стекла, словно насекомого там и не было никогда.

Съезд оказался всего лишь грязной тропой, вьющейся среди деревьев. Ее даже не удосужились засыпать гравием, и мне пришлось передвигаться чуть ли не ползком по неровной земле. Ветки и кусты царапали стекло. С каждым ярдом они становились все гуще, и в какой-то момент я вынужден был остановиться. Дорога впереди была полностью перекрыта, клены и березы сражались за место с густыми лавровыми зарослями. Куда бы эта дорожка ни вела, дальше проехать мы никак не могли.

Пол раздраженно стукнул кулаком по приборной панели.

— Черт побери!

Он вылез из машины. Я тоже, с усилием открыв зажатую кустами дверцу. И огляделся, надеясь увидеть очередной коромысло болотное или еще что-нибудь, что подсказало бы, что это не пустая трата времени. Но лес был издевательски пуст.

Пол разглядывал густые заросли, и плечи его уныло поникли. Надежда, ненадолго окрылившая его, испарилась.

— Бесполезно, — вздохнул он с полным отчаянием. — Мы далеко от места, где Йорк бросил «скорую». Черт, да мы уже почти там, где он врезался в дерево. Мы зря тратим время.

После этих слов я чуть было не махнул на все рукой. И не уселся обратно в машину, смирившись, что принял желаемое за действительное. Но тут вспомнил слова Тома: «У тебя хорошая интуиция, Дэвид. И тебе следует научиться получше к ней прислушиваться».

А вопреки всем сомнениям, интуиция упорно мне подсказывала, что это очень важно.

— Дай мне еще минутку.

Ветки над головой шелохнулись, потревоженные слабым ветерком, и снова все стихло. Я направился туда, где лежал старый трухлявый ствол, покрытый бледной древесной губкой, и взобрался на него. Кроме заросшей дорожки, по которой мы добрались сюда, и деревьев, смотреть было не на что. Я уже собрался спрыгнуть на землю, когда снова задул ветерок, всколыхнув ветви над головой.

И тут я это уловил.

Слабый сладковатый запах разлагающейся плоти.

Я повернулся лицом к ветру.

— Ты…

— Я его чую.

В голосе Пола звучало напряжение. Этот запах был нам обоим слишком хорошо знаком, чтобы с чем-то спутать. Затем ветерок стих, и в воздухе остались лишь обычные лесные ароматы.

Пол отчаянно крутил головой.

— Ты уловил, откуда его принесло?

Я указал на склон в том направлении, откуда вроде бы прилетел ветерок.

— Думаю, это там.

Ни слова не говоря, Пол двинулся сквозь чащу. Я взглянул напоследок на машину, а потом поспешил за ним. Идти было трудно. Тут не было ни тропинки, ни прохода, а наша с Полом одежда мало годилась для прогулки по чаще. Ветки цеплялись за нас, пока мы пробирались по неровной земле, а заросли кустарников не позволяли идти по прямой. Какое-то время ориентиром служила машина, но как только она пропала из вида, дальше мы могли двигаться только наугад.

— Если зайдем еще дальше, то заблудимся, — отдуваясь, сказал я, когда Пол остановился, чтобы отцепить пиджак от низкой ветки. — Бесполезно просто бродить тут, не зная, куда идем.

Пол внимательно оглядел окружающие нас деревья, закусив губу. Его грудь то вздымалась, то опускалась. Как бы отчаянно ни цеплялся за все, что могло привести его к Йорку и Сэм, он не хуже меня понимал, что уловленный нами запах вполне мог исходить от какой-то падали.

Но прежде чем кто-то из нас успел сказать что-то еще, ветви вокруг зашевелились под очередным порывом ветра. Мы переглянулись, снова уловив знакомый запах, ставший куда крепче.

Если это и падаль, то сдохло что-то очень большое.

Пол подобрал горсть упавшей хвои и подбросил в воздух, глядя, куда их понесет.

— Туда.

Мы пошли дальше, на сей раз более уверенно. Запах разложения стал вполне различим, даже когда ветерок стихал. Чтобы это унюхать, не нужен никакой детектор, Том. Будто в подтверждение того, что мы идем в правильном направлении, я услышал металлическое жужжание крыльев, когда над головой между деревьями промчалась стрекоза.

А потом мы увидели ограждение.

Оно было частично скрыто за елками и кустами. Восьмифутовый деревянный забор с пущенной поверху колючей проволокой. Доски сгнили, а перед ним виднелись остатки еще более древней сетки-рабицы, ржавой и провисшей.

Пока мы пробирались вдоль ограждения. Пол бурлил чуть ли не лихорадочной энергией. Немного дальше в заборе оказались встроенные старые каменные воротные столбы, проход был забит досками. Территория за ними была заросшей, но глубокие параллельные канавки еще различались.

— Дорожная колея, — сказал Пол. — Раз есть ворота, значит, когда-то была и дорога. Может, та самая, по которой мы приехали.

Если и так, то ею не пользовались уже очень давно.

Запах разложения стал еще сильнее, но ни один из нас не стал это комментировать. Не было необходимости. Пол перешагнул через провисшую сетку и взялся за доску. Раздался отчетливый треск, и кусок сгнившей деревяшки остался у него в руке.

— Погоди, нужно сказать Гарднеру. — Я полез за мобильником.

— И что мы ему скажем? — Он потянул за доску забора, крякнув от усилия. — Думаешь, он все бросит и примчится сюда лишь потому, что мы тут унюхали какую-то падаль?

Он принялся пинать доску, пока та не сломалась, а затем активно взялся за соседнюю, с громким треском вырвав ее вместе с упрямым гвоздем. С той стороны забора в дырку просунулись ветки, не позволяя увидеть, что там за ней. Отодрав последние остатки деревяшки, Пол коротко глянул на меня.

— Ты не обязан идти со мной.

Он начал протискиваться в щель. И буквально в считанные мгновения только качающиеся ветки указывали на то место, где он был.

Я помедлил. Никто не знает, что мы тут, а одному лишь Богу известно, что скрывается за этим забором. Но я не мог оставить Пола одного.

Я просочился в щель следом за ним.

У меня чуть сердце не выскочило из груди, когда что-то схватило меня за пиджак. Я в панике задергался, пока не сообразил, что попросту зацепился за гвоздь. Высвободившись, я двинулся дальше. По эту сторону кусты подходили прямо к самому забору. Впереди меня с треском и шумом сквозь них продирался Пол. Я старался идти по его следам, прикрывая глаза рукой от хлещущих веток.

А потом я вышел на чистое пространство и чуть не налетел на Пола.

Мы оказались в большом саду. Точнее, в том, что некогда было садом. Теперь он превратился в заросшую чащу. Декоративные кусты и деревья без надлежащего ухода разрослись и перемешались в борьбе за пространство. Мы стояли в тени большой магнолии, ее восковые цветы издавали сладкий приятный аромат. Прямо перед нами рос старый ракитник «золотой дождь», толстые ветви которого были усажены желтыми почками.

А за ним находился пруд.

Должно быть, когда-то он был украшением сада, но теперь зарос и гнил. Края потихоньку высыхали, его душил камыш, воду затянула вязкая зеленая тина. Над поверхностью пруда роились тучи мошек, как пыльца на солнце.

На них охотились стрекозы.

Стрекоз тут были десятки. Сотни. Воздух гудел от их крыльев. То там, то сям я видел яркие тельца других, более мелких стрекоз, но царили полосатые коромысла. Их глаза сверкали как сапфиры, когда они вели свой замысловатый танец над водой.

Я шагнул в сторону, чтобы лучше видеть, и под моей ногой что-то треснуло. Опустив голову, я увидел в траве светлую зеленовато-белую палочку. Нет, две палочки, подумал я. А в следующий миг картинка словно приобрела фокус, и то, что я видел под ногами, превратилось в двойные кости человеческого предплечья.

Я медленно шагнул назад. У моих ног лежали полускрытые травой человеческие останки. Полностью скелетированные, сквозь замшелые кости проросла трава.

Чернокожая женщина, подросток, машинально определил я. И, словно дожидаясь этого момента, запах разложения перекрыл аромат магнолии.

— О Господи… — выдохнул рядом со мной Пол.

Я медленно поднял глаза. Стрекозы были не единственными обитателями этого места.

Сад был полон трупов.

Они лежали в траве, под деревьями, в кустах. От многих не осталось ничего, кроме голых костей среди зелени. Другие были более свежими, в высохших внутренностях и хрящах еще обретались мухи и личинки. Неудивительно, что ни одну из более ранних жертв Йорка так и не нашли.

Он создал свою собственную «трупоферму».

— Вон там дом, — дрожащим голосом сказал Пол.

За прудом территория шла вверх по лесистому склону. Ближе к вершине между ветками виднелась крыша. Пол направился было туда, но я резко схватил его за руку.

— Ты что делаешь?!

Он вырвался.

— Там может быть Сэм!

— Знаю, но нужно сообщить Гарднеру…

— Вот и сообщи! — бросил он, срываясь на бег.

Я выругался, сжимая в руке мобильник. Гарднера, конечно, необходимо поставить в известность, но сперва нужно не дать Полу натворить глупостей.

Я рванул за ним.

Трупы валялись повсюду. Они лежали где придется и как попало, словно Йорк просто бросил их тут гнить. Я мчался по саду, а вокруг носились стрекозы, совершенно равнодушные к царившей тут смерти. Я заметил стрекозу, сидевшую на пальце скелета, слегка шевеля крылышками. Прекрасная, но чуждая. Когда одна из стрекоз подлетела близко к моей голове, я с отвращением отмахнулся.

Пол по-прежнему опережал меня, направляясь к зданию, увиденному нами между ветвей. Построенный на склоне, дом походил на скалу. Трехэтажная деревянная развалюха. Теперь я видел, что строение слишком большое для жилого дома. Больше похоже на что-то вроде гостиницы, когда-то довольно впечатляющей. Но теперь это был заброшенный дом, гнилой, как и трупы на прилегающей к нему территории. Фундамент развалился, отчего строение покосилось и скособочилось. В кровельной дранке дыры, а затянутые паутиной окна слепо глядели с обшарпанного серого фасада. К одному углу, как пьяница, притулилась старая плакучая ива; ее ветки прикрывали стену, словно желая скрыть их ветхость.

Пол добрался до заросшей террасы, идущей вдоль всей стены здания. Я его уже почти нагнал, но недостаточно, чтобы помешать ему, когда он подбежал к разбитым стеклянным створчатым дверям и рванул ручки. Двери не открылись, но грохот от рывка нарушил тишину.

Я оттолкнул его.

— Да что ты творишь?! Господи, ты что, хочешь, чтобы тебя убили?

Но одного взгляда на его лицо хватило, чтобы увидеть ответ. Он не надеялся найти Сэм живой. А если ее уже нет, то ему было наплевать, что станет с ним самим.

Отшвырнув меня в сторону, он побежал за угол дома, где к стене прислонилась старая ива. Я не мог позволить ему уйти далеко вперед, но и откладывать звонок Гарднеру тоже больше было уже нельзя. Я на бегу набрал номер, порадовавшись, что сигнал, хоть и слабый, тут проходит. На большее я и не рассчитывал, но выругался, когда телефон агента БРТ сразу переключил меня на голосовую почту. Пытаться звонить Джейкобсен было некогда — Пол уже исчез под висящими ветками ивы. Выплевывая слова, я как мог описал, где мы находимся, сунул мобильник в карман и рванул следом за Полом.

При ближайшем рассмотрении дом оказался еще более ветхим. Деревянная облицовка стала мягкой, как бальза, и вся в мелких дырочках, как соты. Подумав о тучах насекомых, которых ели стрекозы, я вспомнил слова Джоша Талбота: «Коромысло болотное не брезгует и летающими термитами».

Здесь термиты водились в изобилии.

Но в данный момент у меня были более насущные проблемы. Пол снова оказался в поле моего зрения. Он бежал по заросшей тропинке вдоль стены. Хватая воздух ртом, я сделал мощный рывок и успел рвануть его назад до того, как он добежал до угла.

— Отвяжись!

От удара локтем у меня искры посыпались из глаз, но я его не выпустил.

— Да включи ты мозги! А если у него пистолет?

Пол снова попытался стряхнуть меня.

— Мне плевать!

Я усилил хватку.

— Если Сэм еще жива, мы ее единственный шанс! Ты хочешь его упустить?

Это до него дошло. Бешенство в его глазах потухло, и я почувствовал, что он перестал сопротивляться. Оставаясь настороже, я медленно его отпустил.

— Я не собираюсь ждать приезда Гарднера, — выдохнул он.

— Знаю, но мы не можем просто с ходу туда вломиться. Если Йорк здесь, не надо упрощать ему задачу.

Я видел, что единственное его желание — разнести тут все, пока не найдет Сэм, но он все же понимал, что я прав. Йорк наверняка уже знал, что мы тут, но, возможно, еще не понял, что нас всего двое. У нас и так не бог весть какое преимущество, но заранее оповещать о нашем приближении — значит утратить и это.

Продвигаясь более осторожно, мы дошли до конца тропинки. Сначала мы, вероятно, подошли к дому сзади, а теперь зашли с фасада. Весеннее солнце висело слишком низко, освещая сзади высокую крышу, отбрасывающую глубокую тень. И войти в нее было все равно что нырнуть в холодную воду. Даже деревья с этой стороны казались темнее. Тут росли высоченные ели и клены, а не декоративный кустарник, как с другой стороны. Лес забрал себе территорию бывшего сада. Ветви над глинистой дорогой переплелись, образовав темный клаустрофобный туннель, скрывающийся из глаз.

С одной стороны стоял обшарпанный деревянный знак. Некогда синие буквы выцвели почти до невидимости, но старую оптимистичную надпись еще можно было разобрать: «Дышите глубже! Вы находитесь в спа-санатории «Кедровые выси»!» Вывеска времен пятидесятых годов, и, судя по тому, как тут все выглядело, санаторий с тех пор находился в запустении.

Про него забыли все, кроме Йорка.

На дороге кое-как стояли машины, украденные, как и жизнь их владельцев. Большая часть их явно находилась тут очень давно, их крыши и лобовые стекла засыпало гнилой листвой и птичьим пометом, но две были чище остальных. Одна — здоровенный грузовик-пикап с тонированными стеклами.

А вторая — синий «крайслер»-внедорожник.

От осознания того, как ловко Йорк нас обдурил, мой рот наполнился горечью. Он уже практически добрался сюда, когда случилась авария. И тогда, не желая, чтобы неизбежные поиски шли вблизи «Кедровых высей», он проехал еще на несколько миль дальше, прежде чем бросить «скорую».

А потому угнал машину и вернулся.

Внедорожник стоял у подножия разбитых каменных ступенек, ведших на крытую веранду. Наверху имелись высокие двойные двери, некогда великолепные, а сейчас такие же ветхие, как и все остальное.

Одна из створок была распахнута.

Когда мы поднимались по ступенькам, Пол поднял выпавшую из веранды деревянную подпорку. Через открытые двери наверху я видел большую темную прихожую и подножие широкой лестницы. Пол потянулся, чтобы распахнуть двери настежь.

И тут зазвонил мой мобильник.

Звонок прозвучал пугающе громко. Я выхватил мобильник из кармана и увидел на дисплее имя Гарднера. Боже, только не сейчас! Я судорожно тыкал пальцем, чтобы ответить, но прошло несколько тягучих секунд, прежде чем пронзительный звон смолк.

— Хантер! — прерывисто и хрипло прозвучал голос Гарднера. — Где вас черти носят?

Но отвечать времени не осталось. Времени не осталось ни на что, потому что именно в этот момент откуда-то из глубины дома донесся крик. Крик быстро оборвался, но сдержанность Пола мигом лопнула.

— Сэм! Держись! Я иду! — взревел он и буквально влетел в дом.

Боже! Но выбора не осталось. Не обращая внимания на сердитые вопросы Гарднера, я помчался следом за Полом внутрь здания.

Ты, прислушиваясь, склонил голову набок. Они скоро будут здесь. У тебя осталось буквально несколько минут. Адреналин плескался в тебе, но шок ты уже преодолел и снова мог действовать. Когда ты услышал, как они появились у дверей, то впал в ступор от неверия. Ты думал, что, оставив «скорую» так далеко отсюда, сбросил их с хвоста, и позволил себе расслабиться.

Как выяснилось, зря.

Первой твоей мыслью было бежать, но это не выход. Ты заставил себя успокоиться и начать думать! И постепенно паника отступила достаточно, чтобы ты мог сообразить, что нужно делать. Помни, ты лучше их. Ты лучше всех.

Ты еще можешь все провернуть.

Однако тебе нужно спешить. С привязанной фигуры на тебя таращились глаза, расширенные и полные ужаса, пока ты закреплял кляп. Чтобы он снова не выскочил. Тебе вовсе не нужно, чтобы очередные вопли подсказали им, где ты находишься. Пока не нужно. Когда ты приступил, тебя охватило чувство потери. Не так все должно было происходить, не тогда, когда ты подошел так близко… Но на сожаления нет времени. Времени нет ни на что.

Только на то, что необходимо сделать.

Когда все закончено, ты с отвращением смотришь на результаты своих трудов. Глаза больше не смотрят ни на тебя, ни вообще на что-либо еще. Твое дыхание вырывается судорожными всхлипами, когда ты прислушиваешься к приближающимся незваным гостям. Ладно, пусть их. Ты уже почти закончил. Осталось еще одно дельце, и тогда подготовленный тобой сюрприз будет готов.

Смахнув пот с лица, ты потянулся за ножом.

 

23

Пол несся по коридору.

— Сэм! Сэм!

Его рев эхом отражался от голых стен. Внутри дома было темно и пусто, ни мебели, ни отделки. Через закрытые ставни окон проникали лишь крупицы света. Я мчался за Полом, прижав к уху мобильник, походя отметив большое пространство, разруху и пыль внутри помещения.

— Отвечайте, Хантер! Что там у вас происходит?! — Голос Гарднера был едва слышен и периодически пропадал.

— Мы нашли Йорка! — пропыхтел я. — Это старый санаторий у подножия гор, примерно милях в пятнадцати — двадцати от того места, где он бросил «скорую». Тут… — Но я не знал, как описать кошмар в саду. Я начал объяснять, как добраться туда, где мы оставили машину, но тут молчание агента меня насторожило. — Гарднер? Гарднер!

Соединение оборвалось. Я понятия не имел, что он успел расслышать и расслышал ли вообще хоть что-то, но перезванивать было некогда. Пол остановился посреди коридора.

— Сэм! Ты где? Сэм!

— Пол! — схватил я его. Он стряхнул мою руку.

— Он уже знает, что мы здесь. Знаешь ведь, ублюдок? — проревел он. — Слышишь меня? Я иду за тобой, Йорк!

Но его вызов остался без ответа. В пустынном коридоре было слышно только наше громкое дыхание. То ли из-за термитов, то ли из-за проседания почвы фундамент перекосило, и полы тут накренились в одну сторону, как в комнате смеха на ярмарке. Пыль покрывала все поверхности как грязный войлок. Со стен свисали обрывки обоев, с некогда великолепной лестницы в центре перила были сорваны, и перекладины торчали как шатающиеся зубы. Рядом с лестницей находился лифт, в последний раздвигавшийся десятилетия назад. Металлическая ржавая кабина была забита мусором. Тут пахло старостью и сыростью, плесенью и гниющей древесиной. И кое-чем еще.

Хоть и слабый, но сладковатый спертый запах разложения присутствовал и тут.

Пол помчался к лестнице, его шаги грохотали по деревянному паркету. Пролет, ведущий на нижний этаж, был сломан и зиял черной пустотой провала. Пол начал было подниматься, но я его остановил, указав пальцем. Если одна сторона здания, казалось, готова вот-вот рухнуть, на другой виднелась служебная дверь с надписью «Посторонним вход запрещен». Пыльный паркет между ней и входом был испещрен следами, следами человека и узкими следами шин, как от велосипеда.

Или кресла-каталки.

Сжимая в руке деревянную перекладину, Пол подбежал к двери и распахнул ее. Перед нами оказался темный служебный коридор, свет сюда проникал через единственное маленькое окошко в самом конце.

— Сэм! — заорал Пол.

Крик растаял в тишине. Вдоль коридора шло несколько дверей. Пол принялся на бегу распахивать их одну за другой. Двери стукались об стену с грохотом, похожим на выстрел. За ними оказались лишь пустые шкафы и складские помещения, в которых не было ничего, кроме паутины. Я следовал за Полом, пока мы не добрались до последней двери. Он рывком распахнул ее, и я моргнул от неожиданного яркого света.

Нас приветствовала пустая кухня.

Послеполуденное солнце освещало ее сквозь грязные стекла окон, придавая кухне зеленоватый аквариумный оттенок. В углу стояла походная койка с брошенным на нее спальным мешком. В изголовье были полки, сделанные из шлакобетонных блоков и толстых досок, прогибавшихся под весом старых книг. В огромной дровяной печи валялись сковородки, а две раковины были переполнены грязной посудой. Посередине кухни стоял обшарпанный деревянный стол. Тарелки на нем были сдвинуты в сторону, чтобы дать место аптечке, из которой торчал кусок бинта. Вспомнив покореженный руль «скорой», я испытал хищное удовольствие.

Но, только отведя взгляд от стола, я понял, что целая стена тут была покрыта фотографиями.

Йорк сделал монтаж из фотографий своих жертв. Черно-белые изображения искаженных лиц, в точности такие же, какие я видел у него дома. Их было слишком много, чтобы охватить взглядом сразу. Мужчины и женщины всех возрастов и рас, прикрепленные к стене как в какой-то жуткой галерее. Некоторые фотографии уже начали коробиться и желтеть от старости. Бумажники, кошельки и ювелирные изделия лежали под ними на полке небрежной кучей, сметенные в сторону столь же небрежно, как и жизни их владельцев.

Я неожиданно почувствовал какую-то вибрацию, что-то липкое коснулось моего лица. Я отпрянул, едва не опрокинув стул, прежде чем понял, что это всего лишь липкая лента от мух. Коромысло болотное тоже в нее влетела, еще живая, но беспомощно трепещущаяся, бесполезные метания лишь еще сильней приклеивали стрекозу. Я увидел, что ленты висят по всей кухне, усыпанные мертвыми мухами и насекомыми. Йорк не считал нужным их снимать, а просто вешал новые, пока почти не осталось свободного места.

Пол прошел туда, где возле печи лежал нож с длинным лезвием. Взяв нож, он молча передал мне деревяшку, которую принес с улицы. Она была склизкой и гнилой, но я ее взял.

Из кухни вело две двери. Пол попытался открыть одну, но ее заклинило в проеме. Тогда он саданул плечом, и она с треском распахнулась. Потеряв равновесие, он ввалился внутрь и налетел на свисающее с потолка бледное тело.

— Господи!

Он отшатнулся. Но это была всего лишь свиная туша, выпотрошенная и подвешенная за ногу на крюке. Маленькая комнатка размером со шкаф оказалась старой морозильной камерой, но затхлый запах и жужжащие мухи наводили на мысль, что морозила она не очень хорошо. На полках валялись куски мяса, а на заляпанном кровью блюде, как жертвоприношение, лежала свиная голова.

Свиные зубы и свиная кровь. Йорк не любил, чтобы добро пропадало.

Пол, тяжело дыша, некоторое время смотрел на все это, а потом направился к последней двери. Эта спокойно открылась, и я затаил дыхание, когда увидел, что она выходит на маленькую лестницу, ведущую вниз.

А потом увидел сбоку кресло-каталку.

Оно было старое и изношенное, и в полумраке я разглядел на сиденье мокрые пятна. Вспомнив слова Джейкобсен о пятнах крови в «скорой», я поглядел на Пола, надеясь, что он ничего не заметил.

Но он заметил.

И помчался вниз через три ступеньки.

Я последовал за ним, остро ощущая, как трещит и качается под ногами расшатанная лестница. Внизу было темно и имелся узкий проход. Сквозь заколоченные окна и створчатые двери просачивались полоски света. Я понял, что это те самые двери, через которые мы пытались войти. Санаторий был построен на горном склоне, и мы теперь находились на нижнем цокольном этаже. Тут пахло разложением еще сильнее, даже сильнее, чем снаружи. Но коридор был пуст, не считая двери в конце.

Медная табличка гласила «Спа-кабинеты».

Пол уже направился к ней, когда тишину нарушил странный звук. Словно воздух вырвался из клапана. Тихий пронзительный вой, одновременно и нечеловеческий, и страдальческий. Звук оборвался так же резко, как начался, но никаких сомнений насчет его источника не возникало.

Он шел из спа.

— Сэм! — взревел Пол и ринулся к двери.

Я не смог бы его удержать, даже если бы хотел. Сжав деревяшку так крепко, что рука заболела, я влетел внутрь следом за ним. И успел лишь заметить, что это большое помещение с белыми кафельными стенами, как прямо передо мной из другой двери выскочила какая-то фигура.

У меня чуть сердце не разорвалось, пока я не сообразил, что это мое собственное отражение.

На противоположной стене висело большое зеркало, заляпанное и чешуйчатое от старости. Перед ним стоял ряд питьевых фонтанчиков, краны были пыльными и сухими. Сквозь ряд мутных, затянутых паутиной окон пробивался тусклый свет, освещая треснувшие кафельные плитки от пола до потолка. Надписи «Процедурный кабинет», «Сауна», «Турецкая баня» указывали на ряд темных закутков, куда можно было попасть из той комнаты, в которой мы находились. Но мы едва обратили на них внимание.

Йорк и здесь тоже сваливал трупы своих жертв.

В темном углу возле темного сводчатого прохода в полу находился бассейн размером примерно шесть квадратных футов. Йорк превратил его в жуткий погребальный колодец. Тела заполняли его почти до краев. Насколько я мог разглядеть со своего места, они были на разных стадиях разложения, но ни одно не разложилось так сильно, как тела снаружи.

Вонь стояла невыносимая.

Зрелище отвлекло Пола, но лишь на мгновение. Он быстро прошел к комнатам с табличками «Процедурный кабинет» и рывком открыл ближайшую дверь. За дверью оказалось небольшое помещение, по всей видимости, некогда бывшее массажным кабинетом. А теперь тут была темная комната Йорка. Нас приветствовал сильный запах химикатов. На столе проявочные ванночки и контейнеры с фотографическими реактивами, а на протянутой поперек комнаты веревке висели еще фотографии.

Протолкнувшись мимо меня, Пол ринулся к следующей комнате. Исходящая оттуда вонь, перекрывавшая даже запах реактивов в темной комнате, сообщила мне о том, что находится внутри. Мне совершенно не хотелось туда заглядывать, я вдруг испугался того, что мы можем там обнаружить. Пол, похоже, испытывал те же чувства. Он помедлил, лицо его помертвело.

А потом распахнул дверь.

На кафельном полу лежали очередные жертвы Йорка, сваленные друг на друга как дрова. Тела были полностью одетыми. Судя по всему, их просто сюда перетащили и бросили, будто Йорк потерял к ним всякий интерес и попросту сунул в первое попавшееся место.

Лежавшего на самом верху человека можно было принять за спящего. Отброшенная в сторону рука и копна светлых волос в тусклом свете из дверного проема выглядели трогательно уязвимыми.

Я услышал, как Пол издал нечто среднее между стоном и криком.

Мы нашли Сэм.

 

24

Из меня словно весь воздух выпустили. И хотя я твердил себе, что скорее всего Сэм уже мертва, что у Йорка нет никаких причин оставлять ее в живых, внутренне я все же не был готов полностью смириться с этим.

Я схватил Пола, когда он ринулся вперед:

— Не надо…

Я видел фотографии жертв Йорка. Полу не нужно было видеть Сэм такой. Он боролся со мной, но ноги у него подкосились. Пол неуверенно шагнул назад и сполз по стене.

— Сэм… О Господи…

Шевелись, велел я себе. Уведи его отсюда. Пол сидел на полу как сломанная кукла. Я попытался его поднять:

— Давай. Нам надо идти.

— Она была беременна. И хотела мальчика. О Господи, нет…

У меня в горле стоял ком. Но мы не могли оставаться тут, ведь где-то неподалеку прятался Йорк.

— Вставай, Пол. Ты ей ничем теперь не поможешь.

Но он меня не слышал. Я было попытался снова, но в крошечной комнатке вдруг потемнело. Я резко обернулся и увидел, что дверь позади нас закрылась. Я быстро снова ее распахнул, отчасти ожидая увидеть за ней Йорка. За дверью никого не было, но тусклый свет от двери достиг тела Сэм и я увидел кое-что еще.

Блеск серебра под спутанными волосами.

Я подошел ближе к сваленным кучей телам, и у меня сдавило грудь. И сдавило еще сильней, когда я нежно отодвинул волосы в сторону. И едва не отшатнулся, увидев знакомое лицо. О Боже.

Я услышал, как Пол за моей спиной начал всхлипывать.

— Пол…

— Я ее предал. Мне нужно было…

Я схватил его за плечи.

— Послушай меня! Это не Сэм!

Он поднял залитое слезами лицо.

— Это не Сэм, — повторил я, выпустив его. У меня сердце разрывалось оттого, что я намеревался сказать. — Это Саммер.

— Саммер?..

Пол начал подниматься, и я отошел в сторонку. Он опасливо приблизился к телу, словно не до конца поверил моим словам.

Но стальных гвоздиков в ушах и носу хватило, чтобы убедить его, что это не его жена. Он стоял, прижав к боку руку с ножом, глядя на обманувшие нас светлые волосы. Аспирантка лежала ничком, голова повернута в сторону. Ее лицо чудовищно распухло, налитые кровью глаза остекленели.

Я-то думал, что Саммер не пришла в морг, потому что переживала из-за смерти Тома. А оказалось, что Йорк заполучил еще одну жертву.

Пол содрогнулся.

— О Господи…

По его лицу струились слезы. Я догадывался, какие чувства его сейчас обуревают: одновременно облегчение и вина. Я сам чувствовал то же.

Он выскочил из комнаты.

— Сэм! Сэм, где ты?

Его крик эхом отражался от кафельных стен. Я пошел за ним.

— Пол…

Но его было уже не остановить. Он стоял в центре зала, сжимая в руке нож.

— Что ты с ней сделал, Йорк? — ревел он с искаженным лицом. — Покажись, гребаный ублюдок!

Ответа не было. Как только умерли отзвуки эха, нас снова окружила тишина. Медленное «кап-кап» невидимого крана отсчитывало мгновения, как отдаленный пульс.

А потом мы кое-что услышали. Это был слабый, едва слышный звук, который, однако, ни с чем не спутаешь.

Приглушенный стон.

Звук исходил из другого процедурного кабинета. Пол помчался бегом и распахнул дверь. Вдоль стен стояли работающие на батарейках фонари «молнии», хотя ни один сейчас не горел. Но света от раскрытой двери хватало, чтобы разглядеть неподвижную фигуру в центре.

Нож Пола звякнул об пол.

— Сэм!

Я схватил ближайший фонарь и включил, прищурившись от света. Сэм была привязана к старому массажному столу. В головах стояла на треноге фотокамера, объектив нацелен четко на ее лицо. Рядом деревянный стул. Картина в целом напоминала обстановку, виденную мной в том коттедже в горах. Ее запястья и лодыжки были привязаны широкими кожаными ремнями, более тонкий ремешок обхватывал шею, затянутый достаточно туго, чтобы впиться в мягкую плоть. Ремешок был прикреплен к сложной конструкции из стальных зубцов. Оттуда торчала поворотная рукоятка.

Испанский ворот Йорка.

Всю эту картину я охватил взглядом, едва войдя в крошечную комнату. Ты опоздал, подумал я, видя, как сильно натянут ремешок, обхватывающий ее шею. А потом Пол чуть сдвинулся, и я увидел, что глаза Сэм широко раскрытые и полные ужаса, но живые.

Она лежала, привязанная к столу, и от этого ее выступающий живот казался просто огромным. Лицо было красным и залитым слезами, в рот засунут толстый резиновый кляп. Когда Пол вытащил его, она шумно втянула воздух, но стягивающая шею удавка мешала ей дышать. Она попыталась заговорить, грудь ходила ходуном, пока она старалась глотнуть воздух.

— Все хорошо, я уже здесь. Не шевелись, — сказал ей Пол.

Я шагнул, чтобы отвязать лодыжки Сэм, и моя нога поскользнулась на чем-то мокром. Глянув вниз, я увидел темные лужицы на белых плитках пола. Вспомнив пятна крови в «скорой», я похолодел. А потом понял, что это не кровь.

У Сэм отошли воды.

Я резко сорвал ремни с ее лодыжек. Пол потянулся к рукоятке механизма.

— Не прикасайся! — рявкнул я. — Неизвестно, в какую сторону крутить.

Как бы сильно нам ни хотелось побыстрей забрать отсюда Сэм, удавка уже довольно сильно сдавила ей шею. И если мы случайно ее затянем, это может убить Сэм.

На лице Пола появилось нерешительное выражение. Он начал оглядывать пол.

— Где нож? Я могу перерезать…

И тут раздался режущий уши вой. Он шел из-за наших спин, откуда-то из-за сводчатого прохода с бассейном. Вой взлетел на октаву, став почти нечеловеческим, эхом разносясь по помещениям, а затем смолк.

Вдалеке капала вода. Мы с Полом переглянулись. Я видел, как шевелятся его губы, формулируя вопрос.

И тут из сводчатого прохода выскочил Йорк.

Гробовщика было не узнать. Темный костюм грязный и заляпанный, волосы всклокочены. Мышцы шеи натянулись как канаты, когда он закричал на нас, размахивая зажатым обеими руками ножом с длинным лезвием. Даже со своего места я видел кровь на ноже и на руке, казавшейся черной в скверном освещении.

Я схватил оборонную палку. Руки и ноги будто онемели и плохо слушались.

— Вытащи ее отсюда! — велел я Полу срывающимся голосом и шагнул навстречу Йорку.

Он неуклюже бежал ко мне, широко размахивая ножом. Палка в руке показалась мне жалкой игрушкой. Просто выиграй время. Забудь обо всем остальном.

— Стой! — заорал я. Или подумал, что заорал. Позже я так и не смог точно вспомнить, сказал ли я это вслух или нет.

— Брось нож!

Вдруг меня окликнули со стороны коридора, шедшего к лестнице. В дверях возник Гарднер, а сразу следом за ним Джейкобсен. Оба они взяли Йорка под прицел в двуручной стойке. Я с облегчением перевел дух.

— Брось нож! Немедленно! — повторил Гарднер.

Йорк повернулся к ним. Он тяжело дышал, раскрыв рот. Можно было подумать, что он подчинится приказу и все на этом закончится.

Но тут, бессвязно вскрикнув, он кинулся к Джейкобсен.

— Назад! — заорал Гарднер.

Йорк неразборчиво завопил, но не остановился. Джейкобсен словно застыла. Я видел, как побелело ее лицо, когда он попер на нее с ножом. Но она не дрогнула.

А потом раздались два громких хлопка, оглушительных в тесном пространстве комнаты. Йорк будто споткнулся и завалился на бок, сбив большое настенное зеркало. Когда он упал, зеркало разлетелось вдребезги, засыпав пол ливнем пластмассовых и стеклянных осколков.

Эхо выстрелов и грохота разбившегося зеркала медленно растаяло.

В ушах у меня звенело. В воздухе витал легкий голубоватый дымок, а запах пороха перекрыл вонь от разлагающихся трупов. Йорк не шевелился. Гарднер быстро подошел к нему. Продолжая держать Йорка под прицелом, он ногой вышиб оружие из его руки, потом быстро присел и коснулся его шеи.

Затем неторопливо поднялся и сунул пистолет в кобуру.

Джейкобсен все еще держала пистолет на изготовку, хотя теперь дуло было направлено в пол.

— Я… Мне очень жаль, — промямлила она. Краска постепенно возвращалась на ее лицо. — Я не смогла…

— Не сейчас, — прервал ее Гарднер.

Из процедурного кабинета донесся всхлип. Обернувшись, я увидел, как Пол помогает Сэм сесть, пытаясь успокоить, а она кашляет и ловит воздух ртом. Он перерезал удавку, но яркая красная полоса пересекала шею Сэм как ожог.

— О Боже… я думала… я д-думала…

— Тсс, с тобой все в порядке. Все хорошо, он больше не причинит тебе вреда.

— Я н-не м-могла его остановить. Я сказала ему, что беременна, а он ответил… он ответил, что это хорошо, что он хочет подождать, пока… подождать, пока… О Господи!

Она сложилась пополам, когда ее скрутила схватка.

— Она в порядке? — спросил Гарднер.

— Она рожает, — сообщил я. — Вам нужно вызвать «скорую».

— Уже едет. Мы возвращались в Ноксвилл, когда я получил ваше сообщение. И тут же вызвал подкрепление и парамедиков. Черт подери, о чем вы вообще думали?

Но мне было некогда ни выслушивать возмущение Гарднера, ни интересоваться у него, как они умудрились так быстро нас разыскать по моим смутным указаниям. Лицо Сэм скривилось от боли, и я подошел к ней.

— Сэм, «скорая» уже едет. Мы отправим тебя в госпиталь, но мне нужно услышать от тебя, нет ли у тебя других ран или повреждений помимо шеи.

— Н-нет, не д-думаю. Он просто положил меня сюда и ушел! О Господи, все эти тела наверху… Они все мертвые…

— Не думай об этом. Можешь сказать, когда начались схватки?

Сэм постаралась сосредоточиться, тяжело дыша.

— Не знаю… В «скорой», по-моему. Я подумала, что это какая-то ошибка, когда он постучал в дверь. Он сказал, что мне следует позвонить Полу, но когда я повернулась, он… обхватил меня рукой за шею… и сдавил…

Полагаю, она пыталась описать удушающий захват. При правильном проведении этого приема человек теряет сознание в считанные секунды и потом довольно быстро приходит в себя. Если же ошибиться, то можно запросто убить.

Не то чтобы Йорка это особо волновало.

— Я не могла дышать! — всхлипнула Сэм. — Все почернело, а потом я очнулась уже в «скорой» и с этой болью… Господи, как же больно! Я потеряю ребенка, да?

— Не потеряешь, — успокоил я ее с куда большей уверенностью, чем испытывал на самом деле. — Мы сейчас тебя отсюда уведем, хорошо? Просто потерпи еще пару минут.

Я вошел в спа, закрыв за собой дверь в процедурный кабинет.

— Когда приедут парамедики? — спросил я Гарднера.

— Сюда? Через полчаса примерно.

Это было слишком долго.

— У вас есть машина?

— Стоит у входа.

Неожиданный подарок. Я думал, они прошли через склон, как мы с Полом, но слишком беспокоился за Сэм, чтобы долго размышлять на эту тему.

— Чем быстрей мы увезем отсюда Сэм, тем лучше, — сказал я. — Если мы дотащим ее до вашей машины, то сможем перехватить «скорую» в пути.

— Я притащу сверху кресло-каталку, — предложила Джейкобсен.

Гарднер коротко кивнул, и она поспешно ушла. Гарднер мрачно взирал на трупы в бассейне.

— Говорите, снаружи есть еще?

— И здесь тоже. — Я нехотя рассказал ему о теле Саммер, лежавшем в другом процедурном кабинете.

— Бог ты мой! — Гарднер был в шоке. Он провел рукой по лицу. — Буду признателен, если вы тут задержитесь. Мне нужно услышать, что тут произошло.

— А кто их повезет?

Пол был не в том состоянии, чтобы садиться за руль, особенно если учесть положение Сэм.

— Диана. Она знает дорогу куда лучше вас.

Я поглядел на трупы на полу спа. Мне не хотелось тут задерживаться дольше, но я терапевт, а не акушер. И понимал, что Сэм лучше ехать с тем, кто доставит ее до «скорой» как можно быстрее.

Значит, мое место тут.

— Ладно, — сказал я.

Проводив Джейкобсен, Пола и Сэм, мы с Гарднером стояли возле открытых створчатых дверей. Сэм вывели через этот вход, не рискуя поднимать ее по гнилой лестнице. Гарднер позвонил узнать, где находятся «скорая» и группа поддержки, а потом пошел проверить, не ли других выходов из спа. Вернувшись, он сообщил, что помещения за сводчатым проходом блокированы.

— Теперь понятно, почему Йорк просто не сбежал, — сказал Гарднер, отряхивая руки. — Должно быть, находился там, внизу, когда вы пришли, и никак не мог выйти, не столкнувшись с вами. Там дальше, похоже, половина пола провалилась. Весь этот чертов дом изъеден термитами.

А термиты, в свою очередь, привлекли стрекоз. Так что в конечном счете само потайное место Йорка его и выдало. Была в этом некая эпическая справедливость, но я слишком устал, чтобы задумываться над такими вещами.

Джейкобсен перед отъездом практически не разговаривала. Наверное, все еще грызла себя за то, что не смогла выстрелить в Йорка. Как бы это ни было тяжело, для полевого агента такого рода колебания смертельно опасны. И, помимо всего прочего, это испортит ее досье.

Если бы не Гарднер, все могло обернуться куда хуже.

Когда они уехали, ни Гарднер, ни я даже не попытались вернуться в дом. После таившихся в спа ужасов оказаться на солнышке было все равно что возродиться. Ветерок уносил вонь прочь от нас, и воздух приятно пах зеленью и цветами. Я дышал полной грудью, стараясь изгнать мерзость из легких. С того места, где мы стояли, то, что лежало в саду, было скрыто за деревьями. До самого горизонта простирался океан зелени, и можно было представить, что это обычный весенний день.

— Хотите посмотреть, что там? — спросил я, глядя на мерцавший между деревьями пруд.

Гарднер воспринял предложение без всякого энтузиазма.

— Пока нет. Подождем прибытия полевой лаборатории.

Возвращаться внутрь он тоже явно не собирался. Он смотрел вниз по склону в направлении пруда, сунув руки в карманы. Я подумал, не пытается ли он таким образом скрыть, что они дрожат. Гарднер только что убил человека. И независимо от того, насколько это было необходимо, смириться с этим все равно тяжело.

— Вы в порядке? — спросил я.

На его лицо словно маска опустилась.

— Нормально. — Он вынул руки из карманов. — Вы мне все еще так и не сказали, чем вы думали, двинувшись сюда самостоятельно. Вы имеете хотя бы малейшее представление, какая это глупость?

— Если бы мы этого не сделали, Сэм была бы мертва.

После этих слов пыл агента угас. Он вздохнул.

— Диана полагает, что Йорк ждал до последней минуты, дожидался, пока ребенок не начнет появляться на свет. Он ни за что не упустил бы такую возможность. Две жизни в одном флаконе.

Боже. Я уставился на горы, пытаясь выбросить из головы возникший образ.

— Думаете, с ней все будет хорошо? — спросил Гарднер.

— Надеюсь. — Если они вовремя доставят ее в больницу. Конечно, надежда маленькая, но по крайней мере теперь у Сэм есть хоть какой-то шанс. — Как вы умудрились так быстро сюда добраться? Я даже толком не понял, услышали ли вы мои объяснения.

— Не услышал. Ну по крайней мере не услышал ничего путного, — ответил он с оттенком прежнего ехидства. — Но нам и не нужно было. После того как Йорк оставил кожу на ветровом стекле, мы подсадили вам в машину «ищейку».

— Что?

— «Маячок». Так что мы знали, где вы оставили машину, но той старой дороги, по которой вы проехали, нет ни на одной карте. Так что я свернул на ту, что казалась ближайшей, и она привела нас прямиком к центральным воротам.

— Вы поставили следящее устройство на мою машину? И не потрудились сказать об этом мне?

— Вам незачем было знать.

Это объясняло, почему я прошлой ночью не заметил за собой никакой слежки и почему агенты БРТ так скоро прибыли в дом Пола и Сэм. На миг я разозлился, что никто не счел нужным поставить меня в известность, но с учетом обстоятельств мне не на что было жаловаться.

Я был просто рад, что устройство стояло.

— А как вы поняли, что попали туда, куда надо? — поинтересовался я.

Гарднер пожал плечами.

— Я и не понял. Только вот на старых воротах висел новый замок. Значит, кто-то очень хотел, чтобы туда никто не проникал. В багажнике валялся болторез, так что я срезал замок и пошел посмотреть, что тут.

Мои брови поползли вверх. Вломиться в частные владения без ордера — это же почти что смертный грех, а Гарднер сторонник жесткого соблюдения правил. Лицо агента посмурнело.

— Я счел ваш звонок достаточно веским поводом. — Он вздернул подбородок. — Ладно, давайте вернемся внутрь.

Когда мы вернулись в коридор, нас обволокла удушающая вонь разложения. Свет от сводчатых дверей не до ходил до спа, и после яркого солнца темные помещения казались еще более мрачными. Хоть я уже знал, чего ожидать, впечатление от тел, сваленных в бассейне как какой-то мусор, слабее не стало.

Труп Йорка лежал там же, где мы его оставили, такой же неподвижный, как и трупы его жертв.

— Господи, как он мог выносить эту вонь? — сказал Гарднер.

Мы прошли в комнатушку, где нашли Сэм. Разрезанный ремень, снятый Полом с шеи Сэм, валялся на массажном столе как дохлая змея. Ворот, прикрепленный к изголовью стола, смастерили с очевидной тщательностью. Концы ремня крепились к хитроумному зубчатому механизму, вращавшемуся при помощи рукоятки из полированного дерева. Каждый поворот затягивал петлю, а зубцы не позволяли ремню ослабнуть, когда рукоятку отпускали.

Более простая конструкция была бы не менее эффективна, но недостаточно хороша для Йорка. Такой нарциссист, как он, едва ли мог удовлетвориться просто закрученной при помощи палки веревкой.

Это была работа всей его жизни.

— Черт возьми, ну и штуковина, — чуть ли не с восхищением сказал Гарднер. И вдруг напрягся, склонив голову набок. — Что это было?

Я прислушался, но различил только звук все еще капающей из крана воды. Гарднер уже выходил из процедурного кабинета, положив руку на рукоятку пистолета. Я последовал за ним.

В спа ничего не изменилось. Йорк по-прежнему лежал неподвижно, вокруг него натекла темная лужа крови, черная и вязкая как смола. Гарднер быстро проверил сводчатый проход, ведущий к заблокированным помещениям. И расслабился, снова прикрыв кобуру пиджаком.

— Может, послышалось…

Он вроде бы слегка смутился, но я не понимал его нервозность. Я сам буду несказанно рад, когда прибудет поддержка.

— Теперь покажите другие тела. — Гарднер снова стал деловитым.

Я не пошел с ним в ту комнату, где мы с Полом обнаружили Саммер. Я и так уже видел больше, чем мне хотелось. Так что я остался ждать в спа, стоя рядом с трупом Йорка. Он лежал на боку среди осколков зеркала, неровные фрагменты выглядели как серебряные островки в луже крови.

Я посмотрел на тело, пораженный разницей между его нынешней абсолютной неподвижностью и энергией, бурлившей в нем совсем недавно. Я был слишком опустошен, чтобы испытывать ненависть или жалость. Йорк уничтожил столько жизней ради бесполезной попытки ответить на один-единственный вопрос: и это все, только и всего?

Теперь он получил искомый ответ.

Я уже собрался отвернуться, когда что-то меня остановило. Я опять посмотрел на Йорка, сомневаясь, не привиделось ли мне. Не привиделось.

Что-то было не так с его глазами.

Осторожно, чтобы не вляпаться в кровь, я присел на корточки рядом с телом. Белки глаз Йорка так сильно налились кровью, что казались вареными. Кожа вокруг глаз сильно воспалена. Вокруг рта тоже. Я наклонился пониже, и тут же отпрянул, когда от едких испарений заслезились глаза.

Химикаты в темной комнате.

С отчаянно бьющимся сердцем я рывком перевернул Йорка на спину. Залитая кровью рука с ножом безвольно откинулась. Я вспомнил, как Гарднер пнул ее, прежде чем проверить пульс Йорка, однако нож остался зажатым в мертвой ладони. И теперь я увидел почему.

Залитые кровью пальцы Йорка были прибиты гвоздями к рукоятке.

И мгновенно все встало на свои места. Душераздирающий вой и бессвязные вопли Йорка. Лихорадочное размахивание ножом. Он обезумел от боли, ядовитые химикаты сожгли ему рот и едва не ослепили, когда он попытался вытащить гвозди из руки. А мы увидели только то, что ожидали увидеть: яростную атаку безумца. Но Йорк вовсе не нападал на нас.

Он молил о помощи.

Бог ты мой…

— Гарднер! — заорал я, начиная выпрямляться.

Я услышал, как он идет по комнате у меня за спиной.

— Черт побери, какого дьявола вы тут творите?

То, что произошло потом, разворачивалось с тягучей медлительной неизбежностью, будто во сне.

Остатки большого зеркала, разбитого Йорком, по-прежнему висели на стене передо мной. В его осколках я видел, как Гарднер идет мимо бассейна. И в этот момент одно из лежащих в бассейне тел пошевелилось. У меня горло перехватило, когда оно оторвалось от других трупов и поднялось у Гарднера за спиной.

А потом время понеслось вскачь. Я заорал, но поздно. Раздался сдавленный вскрик, и я, вскочив, увидел, как Гарднер пытается сбросить руку, обхватившую в захвате его шею.

Удушающий захват, тупо подумал я. Затем стоявшая позади Гарднера фигура изменила стойку, тусклый свет из разбитых окон осветил лицо, и я с ужасом понял, кто это.

Кайл тяжело дышал открытым ртом. Круглое лицо не изменилось, но это был уже не тот приятный молодой работник морга, которого я знал. Одежда и волосы слиплись от жидкостей с разлагающихся трупов, а его лицо было болезненным и мертвецки бледным. Но хуже всего были его глаза. Без обычной маскирующей улыбки они были пустыми и блеклыми, как у мертвеца.

— Шевельнешься, и я его убью! — выдохнул он, усиливая хватку.

Гарднер цеплялся за душащую его руку, но ему не хватало упора, чтобы сбросить хватку. Я на миг встрепенулся, когда он потянулся к кобуре. Но Гарднер уже практически терял сознание, координация нарушилась из-за недостатка крови и кислорода в мозгу. Его рука безвольно повисла.

Пошатнувшись под весом обмякшего агента, Кайл указал головой в сторону процедурного кабинета, где мы нашли Сэм.

— Туда!

Я попытался оценить ситуацию. Сколько там, по словам Гарднера, осталось до приезда агентов БРТ? Полчаса? И когда это было? Я не мог сообразить. Осколки зеркала трещали под ногами, когда я машинально шагнул к процедурному кабинету. А потом увидел массажный стол и расстегнутые и поджидающие ремни на нем.

И остановился.

— Туда! Немедленно! — прорычал Кайл. — Я убью его!

Мне пришлось смочить слюной рот, прежде чем я смог ответить:

— Ты все равно его убьешь.

Он уставился на меня так, будто я говорю на каком-то чужом языке. Его бледность была пугающей, белое лицо под черной гривой и воспаленная кожа под глазами. Лицо блестело от пота, словно намазанное вазелином. Одет во что-то похожее на форму медработника, но одежда такая грязная, что трудно было понять, настоящая это форма или подделанная.

Но за форму охранника вполне бы сошло.

— Давай! — Кайл дернул рукой, встряхнув агента БРТ как куклу. Я не мог сказать, дышит ли еще Гарднер, но если давление не ослабнет, то, даже если он и выживет, повреждение мозга практически неизбежно.

Наклонившись, я поднял осколок зеркала. Длинный и тонкий, как нож. Края резали мне ладонь, когда я крепко сжал его, надеясь, что Кайл не заметит, как дрожит рука.

Он с беспокойством следил за мной.

— Что ты делаешь?

— Дай ему дышать.

Он попытался рассмеяться, но смех получился скрипучий, как скрежет по стеклу.

— Думаешь, сможешь меня вот этим убить?

— Не знаю, — честно признался я. — Но ты уверен, что хочешь проверить?

Он облизал губы. Кайл был крупным мужчиной, мускулистым и крепко сбитым. Как Йорк. Если он бросит Гарднера и кинется на меня, вряд ли у меня будет шанс. Но он не сводил глаз с осколка зеркала, и я видел в них сомнение.

Он ослабил захват ровно настолько, чтобы Гарднер смог пару раз хрипло вдохнуть, и снова усилил хватку. Я заметил, что он быстро покосился на дверь.

— Отпусти его, и я обещаю, что не стану тебе мешать.

Кайл хрипло рассмеялся.

— Мешать мне? Ты даешь мне разрешение?

— Группа поддержки явится сюда в любую минуту. Если уйдешь сейчас, возможно…

— И дам тебе им рассказать, кто я? Думаешь, я такой дурак?

Он был кем угодно, только не дураком. И что дальше? Я не знал. И, по-моему, он тоже. Кайл дышал со свистом, его дыхание было тяжелым и прерывистым от усилий удерживать вес Гарднера. Краем глаза я видел пистолет в кобуре на поясе агента. Кайл явно пока о нем не подумал.

А если додумается…

Продолжай заговаривать ему зубы. Я указал на труп Йорка:

— Тебе понравилось вот так вот его калечить?

— Вы не оставили мне выбора.

— Значит, он был всего лишь отвлекающим маневром? Ты сотворил это с ним лишь ради того, чтобы иметь возможность сбежать? — Я даже не пытался скрыть презрение. — А ведь это даже не сработало, верно? Все впустую.

— Думаешь, я этого не знаю? — От крика он скривился как от боли и злобно поглядел на труп гробовщика. — Бог ты мой, ты хоть представляешь, сколько времени я на это потратил? Как много пришлось планировать? Все должно было быть не так! Йорк был моим выходным билетом, моим гребаным счастливым окончанием! Его бы нашли вместе с женой Эвери, жалкое ничтожество, совершившее самоубийство, чтобы не быть пойманным. Конец истории! Потом я бы уехал из Ноксвилла, начал бы заново в другом месте, а теперь полюбуйся! Какой провал, черт побери!

— Никто бы в это не поверил.

— Да ну? — выплюнул он. — Они поверили фотографиям, которые я подсунул в его дом! Они верили всему, что я хотел!

При намеке на Сэм у меня на виске забилась жилка.

— Ну допустим. А что потом? Продолжил бы убивать беременных женщин?

— Мне бы не пришлось! Жена Эвери была так полна жизни! Она была той самой. Я это чувствовал!

— В точности как чувствовал и со всеми остальными? Как с Саммер? — забывшись, рявкнул я.

— Она была любимицей Либермана!

— Ты ей нравился!

— Ирвинг ей нравился больше!

Я настолько обалдел, что замолчал. А мы-то думали, что Ирвинг превратился в мишень после телевизионного интервью. Но Кайл тоже присутствовал в морге в тот день, когда профайлер заигрывал с Саммер. А на следующий день Ирвинг пропал.

А теперь и Саммер лежала тут в темноте.

Она всего лишь ему улыбнулась. Вот и все. Но для эго Кайла этого хватило.

Меня замутило. Но и Кайл отвлекся достаточно, чтобы ослабить хватку на шее Гарднера. Я видел, как ресницы агента БРТ затрепетали, и брякнул первое, что пришло в голову:

— А за что ты ополчился на Тома? Неужели он представлял такую большую угрозу?

— Он был мошенником! — Лицо Кайла скривилось. — Великий криминалист-антрополог, знаменитый эксперт! Купающийся в лучах славы, слушающий на работе джаз, будто находится в какой-то пиццерии! Хикс просто задница, но Либерман считал себя особенным! У него под носом находилась величайшая тайна Вселенной, а воображения не хватало заглянуть дальше трухи!

— Просто Том отлично понимал, что не стоит тратить время в поисках ответа, который найти невозможно. — Я слышал, что Гарднер снова хрипло дышит, но не рискнул посмотреть на него. — Ты даже толком не знаешь, чего ищешь, верно? Все эти люди, которых ты убил, все эти трупы, которые ты… копил, ради чего все это? В этом нет смысла. Ты как ребенок, тыкающий палочкой во что-то мертвое…

— Заткнись! — Из его рта брызнула слюна.

— Ты вообще хотя бы знаешь, сколько жизней угробил? — заорал я. — И ради чего? Чтобы ты смог сделать фотографии? Думаешь, они тебе что-то покажут?

— Да! Правильная покажет! — Его губы искривились. — Ты такой же дурак, как и Либерман. Видишь только мертвечину. Но в этом есть нечто большее. Я нечто большее! Жизнь бинарна, она либо есть, либо нет. Я смотрел в глаза людей и видел, как жизнь их покидает, будто повернули выключатель! Тогда куда она девается? Что-то происходит именно в этот момент, в этот конкретный миг. Я это видел!

Он был в отчаянии. А я вдруг понял, что именно он собой представляет. Ради чего он все это затеял. Мы ошиблись насчет личности убийцы, но во всем остальном Джейкобсен была права. Кайл был одержим собственной смертностью. Нет, не одержим, понял я, глядя на него.

Он панически боится смерти.

— Как твоя рука, Кайл? — поинтересовался я. — Полагаю, ты только притворился, что напоролся на иглу. Том думал, что оказывает тебе услугу, попросив помочь Саммер, но ты ведь ошивался там в надежде увидеть, как на иголку напорется кто-то из нас, да? Что случилось, нервы сдали?

— Заткнись!

— Фишка в том, что если ты только притворялся, то с чего это ты так побелел тогда? Это из-за того, что я поинтересовался насчет прививок, верно? Ты ведь до этого даже и не задумывался насчет инфекций, которые мог подцепить от убитых тобой людей?

— Я сказал — заткнись!

— У Ноя Харпера обнаружили гепатит С. Ты знал об этом, Кайл?

— Врешь!

— Это правда. Тебе следовало согласиться на предложенное в госпитале профилактическое лечение. И даже если ты не укололся об иглу, у тебя все равно имелась открытая ранка. На твоей перчатке ведь была запекшаяся кровь. Но ты ведь тогда не планировал тут оставаться, верно? Проще спрятать голову в песок, чем согласиться, что ты мог заразиться от одной из твоих собственных жертв.

Он побелел еще сильней и мотнул головой в сторону процедурного кабинета:

— В последний раз говорю! Туда! Сейчас же!

Но я не шелохнулся. Чем дольше я его задерживаю разговорами, тем ближе подход помощи. К тому же, видя его бледность и хриплое дыхание, я начал подумывать еще кое о чем. Почему он предпочел спрятаться, поставив все на возможность ускользнуть, пока мы отвлеклись на Йорка, вместо того чтобы просто сбежать, пока была возможность? Возможно, по той же причине, почему он не убил Сэм. И почему еще не задушил Гарднера и не расправился со мной.

Потому что не мог.

— Ты ведь сильно ударился при столкновении, да? — Я старался говорить спокойно. Он затравленно поглядел на меня, его грудь неровно вздымалась. — Я видел руль «скорой». Должно быть, ребра у тебя сильно треснули. А ты знаешь, какая самая распространенная причина смерти в автомобильной аварии? Ребра ломаются и протыкают легкие. Или сердце. Помнишь, как часто ты видел в морге такие травмы?

— Заткнись.

— При каждом вдохе ты испытываешь острую режущую боль? Это осколки ребра режут легочную ткань. Тебе трудно дышать, да? А будет еще больнее, потому что твои легкие наполняются кровью.

— Заткнись, ты! — заорал он.

— Если мне не веришь, то погляди на себя. — Я махнул на разбитое зеркало. — Видишь, какой ты бледный? Это потому, что у тебя внутреннее кровотечение. Если тебе быстро не оказать медицинскую помощь, то ты либо истечешь кровью, либо захлебнешься ею.

Его губы шевелились, когда он рассматривал свое разбитое отражение. Я понятия не имел, насколько сильно на самом деле он пострадал при аварии, и просто подстегивал его воображение. Для столь одержимого самим собой человека, как Кайл, этого хватило.

Он почти забыл о Гарднере. Агент БРТ уже пришел в сознание и моргал. Мне показалось, что Гарднер чуть сдвинулся, словно проверяя прочность захвата. Только не сейчас. Пожалуйста, не шевелись.

— Сдайся, — быстро продолжил я.

— Я тебя предупреждаю…

— Спаси себя, Кайл. Если ты сейчас сдашься, тебе окажут медицинскую помощь.

Он какое-то время молчал. И я потрясенно увидел, что он плачет.

— Они все равно меня убьют.

— Нет, не убьют. Для того и существуют адвокаты. И судебные процессы длятся годами.

— Я не могу сесть в тюрьму!

— Предпочитаешь умереть?

Он шмыгнул носом. Я старался не показать внезапно вспыхнувшей надежды, заметив, что напряжение постепенно начинает его покидать.

И тут рука Гарднера начала медленно ползти к кобуре.

Кайл заметил его движение.

— Черт!

И мгновенно снова сдавил агенту шею. Гарднер придушенно ахнул, беспомощно лапая кобуру, а Кайл свободной рукой потянулся за пистолетом. Я мгновенно прыгнул к ним, понимая, что не успеваю.

От дверей послышался какой-то шум.

В дверном проеме стояла Джейкобсен, пораженно взирая на нас. Потом рукой отбросила полу пиджака, потянувшись за оружием.

— Не тронь! — рявкнул Кайл, поворачиваясь так, чтобы Гарднер оказался между ними.

Джейкобсен застыла, не убирая руки с рукоятки пистолета. Кайл уже наполовину вытащил из кобуры оружие Гарднера, но ему приходилось его тянуть под неудобным углом вокруг торса агента. Тишину нарушало только хриплое дыхание Кайла. Гарднер вообще больше не шевелился. Он висел в захвате, как мешок, лицо его потемнело.

Кайл, не отрывая глаз от кобуры Джейкобсен, облизнул губы.

— Руки прочь от оружия и немедленно отпусти его! — приказала она, но при всей властности интонации ее голос слегка дрогнул.

И Кайл это уловил. Всплеск адреналина прибавил ему сил. Круглое лицо качнулось из стороны в сторону, когда он помотал головой и улыбнулся. Он снова взял себя в руки. И наслаждался ситуацией.

— Вот уж вряд ли. Думаю, это тебе следует выпустить пистолет.

— Этого не будет. Последний шанс…

— Тсс. — Он склонил голову к Гарднеру, будто прислушиваясь. — Я едва слышу сердцебиение твоего напарника. Оно становится все слабее… Медленней… медленней…

— Если ты его убьешь, мне ничто не помешает пристрелить тебя.

Наглость Кайла испарилась. Между губами снова мелькнул розовый язык, смачивая их, и в этот момент раздался грохот шагов от дверей наверху. Глаза Кайла расширились, и, воспользовавшись тем, что Джейкобсен на секунду отвлеклась, он выхватил пистолет из кобуры Гарднера и выстрелил.

Я видел, как Джейкобсен пошатнулась, но тут же выхватила пистолет и выстрелила в ответ. Кайл выронил Гарднера, раздалось еще два хлопка, и кусок зеркала над головой разлетелся, осыпав меня осколками. А потом пистолет выпал из руки Кайла и он рухнул, как марионетка с обрезанными веревочками.

В ушах у меня звенело уже второй раз за день, когда я рванулся к Джейкобсен. Она прислонилась к дверному косяку, все еще твердо держа на прицеле лежащего Кайла. Лицо ее было белым как мел. Разительный контраст с расплывающимся темным пятном на ее пиджаке. С левой стороны. Блестящее темное пятно между шеей и плечом росло прямо у меня на глазах.

Она моргнула.

— Я… По-моему…

— Сядьте. И старайтесь не говорить.

Я бросил быстрый взгляд на неподвижную фигуру Гарднера, одновременно расстегивая на ней пиджак. Я не видел, дышит он или нет, но Джейкобсен помощь требовалась более срочно. Если пуля задела артерию, она истечет кровью в считанные секунды. По ступенькам лестницы и коридору грохотали шаги, но я их едва слышал. Стянув пиджак с раненого плеча, я чуть не задохнулся, увидев сильно залитую кровью белую блузку. Тут в помещение влетели темные фигуры и стало вдруг очень шумно.

— Быстро, нужно… — начал я, но меня рывком отшвырнули в сторону и бросили физиономией в пол. А, ради Бога! Я начал было подниматься, но что-то грубо ткнуло меня меж лопаток.

— Лежать! — проорал кто-то.

Я заорал в ответ, что время дорого, но меня никто не слушал. Единственное, что я видел из своего выгодного положения, — это множество ног.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем меня узнали и дали встать. Я сердито отбросил протянутую руку. Вокруг Гарднера, переложенного уже более аккуратно, столпился народ. Он по-прежнему оставался без сознания, но, насколько я видел, хотя бы дышал. Я повернулся туда, где двое агентов помогали Джейкобсен. Они стянули блузку с шеи и плеча, освободив раненую сторону. Ее белый спортивный лифчик стал ярко-алым. Крови было так много, что я не видел саму рану.

— Я врач, дайте гляну, — опустился я рядом с ней на колени.

Зрачки Джейкобсен были расширены от болевого шока. Серые глаза были молодыми и испуганными.

— Я думала, вы разговариваете с Дэном…

— Все нормально.

— «Ск…корая» уже была всего в полумиле отсюда, так что я вернулась. Чувствовала, что что-то не так… — У нее язык заплетался от боли. — Йорк не забрал фотографии из дома. Его родителей, его прошлое… Он не мог все это просто бросить…

— Не разговаривайте.

Я обрадовался, обнаружив наполненную кровью бороздку в ее трапециевидной мышце, большом мускуле между шеей и плечом. Пуля вырвала сверху кусок, но, несмотря на обильное кровотечение, рана была неопасной. Дюйм или два ниже — и было бы совсем другое дело.

Но она все еще истекала кровью. Я свернул ее блузку и прижал к ране, но тут подбежал агент с аптечкой.

— Подвиньтесь, — велел он мне.

Я отодвинулся, уступая ему место. Он разорвал обертку стерильного тампона и прижал к ране с такой силой, что Джейкобсен ойкнула, а потом принялся умело бинтовать. Он явно знал свое дело, так что я направился к Гарднеру. Он все еще не приходил в сознание, и это было скверным признаком.

— Как он? — спросил я у стоявшей рядом с ним на коленях женщины-агента.

— Трудно сказать, — ответила она. — Парамедики уже едут, но мы не думали, что они понадобятся. Что за чертовщина тут произошла?

У меня не было сил объяснять. Я повернулся туда, где навзничь лежал Кайл. Его грудь и живот были залиты кровью, глаза слепо смотрели в потолок.

— Не волнуйтесь, он мертв, — сказала женщина-агент, когда я потянулся к его шее.

Но Кайл еще не был мертв. Не совсем. Под кожей едва-едва прощупывался пульс. Я держал пальцы прижатыми к его шее и смотрел прямо в открытые глаза, когда его сердце делало последние толчки. Они становились все слабее и слабее, промежутки между ними все длиннее и длиннее, пока постепенно не замерли совсем.

Я смотрел ему в глаза. Но если в них что-то и было, я этого не увидел.

— Вы ранены.

Женщина-агент, стоявшая на коленях возле Гарднера, смотрела на мою руку. Я увидел, что с ладони капает кровь. Должно быть, порезался об осколок зеркала, хотя я начисто не помнил, в какой момент. Порез, как крошечный ротик с кровью между губами, шел через уже имеющийся шрам.

До этого момента я ничего не чувствовал, но сейчас порез начал гореть.

Я сжал руку в кулак.

— Переживу.

 

Эпилог

В Лондоне шел дождь. После яркого солнца и великолепия гор Теннесси Англия казалась серой и унылой. Подземка в вечерний час пик была забита, усталые пассажиры были прижаты друг к другу как селедки в банке. Я листал купленную в аэропорту газету, чувствуя себя слегка потерянным, читая о произошедших за мое отсутствие событиях. Когда возвращаешься домой после длительной поездки, всегда чувствуешь себя будто перенесшимся на несколько недель в будущее, эдакое своеобразное путешествие во времени.

Мир без меня не стоял на месте.

Таксист оказался вежливым сикхом, который охотно вел машину в тишине. Я смотрел в окно на вечерние улицы, чувствуя себя вымотанным и выбитым из колеи длинным перелетом и сменой часовых поясов. Когда мы свернули на мою улицу, она показалась мне какой-то другой. И я не сразу сообразил почему. Когда я уезжал, ветки лип еще толком даже не начали зеленеть, а теперь кроны шелестели свежей листвой.

Когда я вылез из такси и расплатился с водителем, дождь перешел в морось, придавая тротуарам темный глянец. Я подхватил сумку и чемодан, подтащил к входной двери и, слегка оберегая руку, поставил на пол. Пластырь я снял несколько дней назад, но ладонь еще немножко побаливала.

Звук поворачивающегося в замке ключа эхом разнесся по маленькому коридору. Перед отлетом я приостановил получение почты, но на черно-белой плитке все равно лежала кучка рекламных листовок. Отодвинув их ногой, я втащил багаж внутрь и захлопнул дверь.

Квартира выглядела абсолютно так же, как перед отъездом, если не считать скопившейся за несколько недель пыли. Я некоторое время постоял у двери, испытывая знакомое ощущение пустоты, но не такое острое, как ожидал.

Уронив чемодан на пол, я поставил сумку на стол и выругался, услышав звон, напомнивший мне о содержимом сумки. Я расстегнул «молнию», ожидая увидеть реки пролившегося спиртного, но ничего не разбилось. Я поставил необычной формы бутылку на стол. На пробке застыл в прыжке крошечный всадник на лошади. Меня подмывало открыть ее прямо сейчас, но было еще слишком рано. Значит, отложим на потом.

Я прошел на кухню. В квартире было прохладно, и это напомнило мне, что хоть и весна на дворе, но я снова в Англии. Я включил центральное отопление, а затем, поразмыслив, поставил чайник.

Давненько я не пил чай.

На телефоне мерцал сигнал, оповещающий, что есть сообщение. Точнее, больше двух десятков сообщений. Я машинально потянулся включить прослушивание, но передумал. Если бы я кому-то был срочно нужен, то позвонили бы на мобильник.

К тому же ни один звонок не был от Дженни.

Я заварил себе кружку чаю и отнес на обеденный стол. В центре стола стояла пустая ваза для фруктов, а в ней клочок бумажки. Я взял ее и увидел, что это записка, которую я написал перед отъездом. «Подтвердить Тому время прилета».

Скатав бумажку в шарик, я бросил его обратно в вазу.

Я уже ощущал, как прежняя жизнь вступает в свои права. Теннесси казался чем-то далеким и давним, воспоминания о залитом солнцем саде, полном стрекоз и трупов, кошмарная сцена в здании скоро покажутся сном. Но пока все это было очень даже реальным.

В «Кедровых высях» было найдено сорок одно тело. Двадцать семь на территории, остальные в спа и процедурных кабинетах. Кайлу была несвойственна дискриминация. Его жертвы были разного возраста, пола и расы. Некоторые были мертвы более десяти лет, и их идентификацией еще занимались. Сохраненные Кайлом кредитки и бумажники несколько ускорили процедуру опознания, но вскоре стало ясно, что тел куда больше, чем удостоверений личности. Среди жертв было много бродяг и проституток, на которых не поступало никаких заявлений, да и вообще — вряд ли их исчезновение кто-то заметил.

Если бы Кайлу не приспичило заявить о себе, он мог бы продолжать свою деятельность до бесконечности.

Но не все жертвы были анонимными. Труп Ирвинга обнаружили в том же помещении, что и Саммер, и среди опознанных всплыли еще три знакомых имени. Один из них — Дуайт Чамберс. Его бумажник и водительское удостоверение лежали в куче на кухне, а труп найден в спа, что подтверждало рассказ Йорка о временном работнике, нанятом в «Стиплхилл».

Второе имя, вызвавшее звон, — Карл Филипс, сорокашестилетний параноидальный шизофреник, пропавший из психиатрической клиники штата более десяти лет назад. Его останки не только были самыми старыми из обнаруженных в санатории, но оказалось, что это его дед основал «Кедровые выси». Филипс унаследовал заброшенную собственность, но не потрудился ею заняться. Так она и стояла, позабытая-позаброшенная, населенная лишь термитами да стрекозами.

Пока Кайл не нашел ей применение.

Но самый большой переполох вызвала третья находка. Водительское удостоверение, найденное на шкафу под фотографиями жертв, принадлежало двадцатидевятилетнему работнику морга из Мемфиса. Его останки были обнаружены в кустах возле пруда и опознаны по зубам.

Его звали Кайл Вебстер.

— Он умер восемнадцать месяцев назад, — сообщила мне Джейкобсен, когда я позвонил ей, узнав новость по телевизору. — Безусловно, будут заданы вопросы, каким образом самозванец смог получить работу в морге, но, если честно, предоставленные им документы и рекомендации подлинные. И внешнее сходство с настоящим Вебстером достаточно большое, чтобы обмануть любого, у кого в распоряжении только старые фотографии.

Я подумал, что это вполне в его стиле. Человек, известный нам как Кайл Вебстер, обожал всякие мистификации. Так что ничего удивительного, что он напялил на себя жизнь одной из своих жертв с той же легкостью, с какой отделял кожу с кистей их рук.

— Но если он не Кайл Вебстер, то кто же? — спросил я.

— Его настоящее имя Уэйн Питерс. Тридцать один год, уроженец Ноксвилла, он работал в морге Нашвилла, а потом Севирвилла, пока не растворился в пространстве два года назад. Но куда интересней его более раннее прошлое. Отец неизвестен, мать умерла, когда он был младенцем, так что его вырастили тетка с дядей. Блестящий ум, отлично учился в школе, и даже подал документы в медицинский колледж. А потом дела пошли под откос. Школьные записи показывают, что, когда ему было семнадцать, он словно утратил всякий интерес к учебе. Не стал сдавать нужные ему выпускные экзамены, пошел работать в семейный бизнес, где и проработал, пока бизнес не развалился после смерти дяди.

— Семейный бизнес?

— Его дядя владел небольшой бойней, специализировавшейся на свинине.

Я прикрыл глаза. Свиньи.

— Тетя осталась его единственной близкой родственницей. Умерла в прошлом году, — продолжила Джейкобсен. — Умерла по естественным причинам, насколько нам известно. Но, полагаю, вы догадываетесь, где и она, и дядя похоронены.

Тут и гадать было нечего.

На кладбище «Стиплхилл».

Джейкобсен сообщила мне и другие сведения. Когда изучили медицинские карты Уэйна Питерса, то обнаружилось, что в подростковом возрасте он перенес несколько операций по удалению носовых полипов. Операции прошли успешно, но неоднократное иссечение привело к состоянию, известному как аносмия. Деталь сама по себе малозначительная, но отвечала на вопрос, заданный Гарднером в спа «Кедровых высей».

Уэйн Питерс был лишен обоняния.

Разыскная операция в «Кедровых высях» еще шла, территорию перекапывали, чтобы убедиться в отсутствии ненайденных жертв. Но моя роль во всем этом закончилась еще в первый день. Теперь там работали не только другие сотрудники Центра криминалистической антропологии — уровень операции означал, что на это дело бросили и региональную Оперативную группу розыска и идентификации жертв при чрезвычайных ситуациях. Они прибыли с передвижным моргом, и меньше чем через двадцать четыре часа после того, как мы с Полом перебрались через забор, в санатории и прилегающей к нему территории кипела бурная деятельность.

Меня вежливо поблагодарили за помощь, сообщили, что свяжутся со мной, если от меня потребуется еще что-то помимо тех сведений, которые я уже сообщил. Пока меня везли между рядами машин телевизионщиков и прессы, столпившихся у ворот санатория, я одновременно испытывал и облегчение, и сожаление. Казалось неправильным вот так бросать расследование, но я тут же напомнил себе, что вообще-то это не мое расследование.

И никогда им не было.

Я был готов задержаться в Теннесси до панихиды по Тому, но мог бы и прилететь на нее позже, если придется. Но этого не понадобилось. Несмотря на все прочие факторы, Том все же умер в госпитале от естественной причины, так что всяких формальностей вроде следствия удалось избежать. Так было лучше для Мэри, хотя у меня оставалось чувство незавершенности. Но какая смерть его не вызывает?

Похорон не было. Том завещал свое тело на медицинские исследования, хотя и не станции. Это было бы чересчур для его коллег. Мэри во время заупокойной службы держалась с достоинством, глаза ее были сухими. Рядом с ней стоял полный мужчина средних лет в безупречном костюме. Я даже не сразу сообразил, что это их сын. Он держался со слегка раздраженным видом человека, у которого есть дела поважней, и когда меня с ним познакомили, его рукопожатие было вялым и неприятным.

— Вы работаете в страховании, не так ли? — сказал я.

— Вообще-то я андеррайтер. — Я не понял разницу, но оно того не стоило, чтобы уточнять. Я попытался еще раз:

— Вы долго пробудете в городе?

Он посмотрел на часы и нахмурился, словно уже куда-то опаздывал.

— Нет, улетаю обратно в Нью-Йорк после обеда. Мне и так пришлось перекраивать график встреч. Это все произошло действительно очень не вовремя.

Я прикусил язык, проглотив готовую сорваться реплику, напомнив себе, что, какой бы ни был, он все же сын Тома и Мэри. Когда я от него отошел, он снова поглядел на часы.

Гарднер с Джейкобсен присутствовали на церемонии. Джейкобсен уже вернулась к работе, перевязка на плече была совершенно незаметна под пиджаком. Гарднер формально все еще оставался на больничном. Он пережил преходящее ишемическое нарушение мозгового кровообращения — микроинсульт — из-за того, что его слишком долго держали в удушающем захвате. В результате у него была небольшая афазия и односторонняя потеря чувствительности, но это временно. Когда я его увидел, единственными заметными последствиями были ставшие еще более глубокими морщины на лице.

— Я в порядке, — сказал он мне немного резковато. — И вполне уже могу работать. Чертовы врачи!

Джейкобсен выглядела еще более неприступной недотрогой, чем обычно. Если не считать того, что она немного берегла левую руку, никто бы и не подумал, что ее ранили.

— До меня дошли слухи, что ей собираются объявить благодарность, — сказал я Гарднеру, пока Джейкобсен выражала свои соболезнования Мэри.

— Этот вопрос на рассмотрении.

— На мой взгляд, она ее заслужила.

Гарднер чуть смягчился.

— По-моему, тоже, коль уж на то пошло.

Я наблюдал, как Джейкобсен беседует с Мэри. У нее была очень красивая шея. Гарднер кашлянул.

— У Дианы сейчас непростой период. Она в прошлом году рассталась со своей любовью.

Это был первый намек на личную жизнь Джейкобсен, услышанный мною за все это время. Я удивился, что Гарднер решил поделиться информацией.

— Он тоже агент БРТ?

Гарднер смахнул невидимую пылинку с лацкана своего мятого пиджака.

— Нет. Она адвокат.

Перед отъездом Джейкобсен подошла попрощаться. Ее рукопожатие было сильным, кожа сухой и теплой. Серые глаза вроде бы чуть потеплели, а может, мне так показалось. В последний раз я видел ее, когда они шли к машине вместе с Гарднером: она — грациозная и подтянутая, он — сутулый и пожилой.

Сама церемония была простой и трогательной. Гимнов не пели, лишь в начале и в конце прозвучали две любимые джазовые композиции Тома: «My Funny Valentine» Чета Бейкера и «Take Five» Брубека. Я улыбнулся, услышав их. А в промежутке были речи друзей и коллег, но в какой-то миг торжественность церемонии нарушил крик младенца. Томас Пол Эвери оглушительно вопил, несмотря на все усилия матери его успокоить.

Но никого это не волновало.

Он родился вскоре после того, как Сэм доставили в госпиталь, совершенно здоровый и очень громко выражающий свое недовольство этим миром. Низкое давление Сэм заставило врачей немного поволноваться, но после рождения ребенка оно вернулось в норму в рекордные сроки. Через пару дней она уже была дома. Когда я ее навестил, она была все еще бледная и с кругами под глазами, но больше никаких видимых следов пережитого я не увидел.

— Знаешь, все это кажется мне просто кошмарным сном, — созналась она, когда Томас уснул после кормления. — Словно какой-то занавес опустился. Пол беспокоится, что у меня реакция отрицания, но это не так. Ну просто как бы то, что случилось потом, куда более важное, понимаешь? — Она посмотрела на розовую мордашку спящего сынишки, но потом подняла взгляд и улыбнулась такой открытой улыбкой, что у меня сердце защемило. — Ну, словно все плохое уже не имеет значения. Появление сына все стерло.

Из них двоих Пол хуже справлялся с ситуацией. В последующие после освобождения Сэм дни по его лицу частенько пробегала тень. Не нужно было быть психологом, чтобы понять, что он заново все переживает, все еще мучается от мысли, чем все это могло закончиться. Но едва он оказывался с женой и сыном, как тень исчезала. Времени, конечно, еще прошло мало, но, глядя на них троих, я был уверен, что раны совершенно точно заживут.

Они, как правило, всегда со временем заживают.

Чай остыл. Вздохнув, я поднялся и пошел к телефону, чтобы прослушать сообщения.

«Доктор Хантер, мы с вами незнакомы, но мне дал ваш номер детектив-суперинтендант Уоллес. Меня зовут…»

Звонок в дверь заглушил остальное. Я включил паузу и пошел открывать. Последние дневные солнечные лучи заливали маленький коридор золотистым светом, как предвестники лета. Я потянулся открыть входную дверь, когда вдруг у меня возникло острое ощущение дежавю. В лучах вечернего солнца перед дверью стоит молодая женщина в темных очках. Ее улыбка превращается в оскал, когда она выхватывает из сумочки нож…

Я потряс головой, прогоняя видение. Расправив плечи, я отпер входную дверь и распахнул ее настежь.

Стоявшая на пороге пожилая женщина просияла при виде меня.

— Ой, доктор Хантер, это вы? Я услышала какой-то шум внизу и решила проверить, все ли в порядке.

— Все нормально, спасибо, миссис Катсулис.

Соседка жила в квартире надо мной. До того как меня год назад пырнули ножом, я с ней едва парой слов перебросился, но с тех пор она решила проявлять бдительность. Такие вот бдительные четыре фута десять дюймов.

Она еще не закончила. Старушка заглянула через коридор в гостиную, где все еще стоял неразобранный багаж.

— Я подумала, что давненько вас не видела. Вы ездили в какое-нибудь славное местечко?

И выжидательно уставилась на меня. Я почувствовал, как кривятся мои губы в попытке справиться с приступом хохота.

— Всего лишь деловая поездка, — ответил я. — Но я рад, что вернулся.