Глава 1

Прошло несколько дней, полных взволнованного ожидания и скрытой тревоги, а потом к ним приехал брат Сусанны, Григор Манавазян.

— Будет лучше, если ты сядешь, сестра, — тяжело вздохнув, сказал он, — я принес дурную весть.

Женщина осталась стоять, лишь прижала руки к груди, словно пытаясь унять бешеный стук сердца.

— Говори, — глухо произнесла Сусанна.

— Все случилось иначе, чем предполагали благородные люди нашей общины. Во время переговоров с наместником вспыхнула кровавая ссора. Твой муж, сыновья и другие мужчины были схвачены и убиты.

Сусанна пошатнулась и едва заметно помотала головой. В ее темных глазах полыхнуло пламя.

— Нет, не может быть!

— Это правда, — мрачно произнес Григор и сказал, слегка повысив голос: — Я предупреждал Тиграна, что из этих переговоров не выйдет ничего хорошего, но он меня не послушал.

Асмик бессильно прислонилась к дверному косяку, вцепилась в него онемевшими пальцами. Девушка боялась подойти к матери; она надеялась, что дядя скажет, что это ужасная шутка или жестокая ошибка.

Григор присел к столу, налил себе вина и залпом выпил.

— Наши дела плохи, Сусанна, — устало продолжил он. — Завтра я и другие знатные люди нашей общины, оставшиеся в живых, уезжаем в Византию. Надо сделать это сейчас, пока путь открыт. Собери вещи, золото, оставь при себе самых надежных слуг и жди, я заеду за тобой. Все должно быть готово к утру.

— Когда-то мои предки покинули свою страну, спасаясь от мусульманских завоевателей. Исфахан стал их пристанищем и второй родиной. Я не желаю превращаться в скиталицу, гонимую отовсюду, куда протянется их рука, — с неожиданным спокойствием и суровостью произнесла женщина.

— Забудь о гордости, сестра. Надо спасать свою жизнь и честь.

Сусанна вскинула голову, ее ноздри раздулись, а глаза засверкали.

— Что останется от нашей чести, если мы сбежим, как последние трусы!

— Так или иначе, но нам не удастся ее сохранить. Не пройдет и двух дней, как сюда явятся арабы и выбросят тебя на улицу!

— Я не покину город, в котором похоронены мои родители, — ее голос дрогнул, — где погибли самые дорогие для меня люди.

— Мертвые мертвы, Сусанна, а живые должны жить, — сказал Григор и повернулся к девушке, застывшей перед лицом ужаса, который нельзя было принять и от которого невозможно было укрыться: — Асмик, вразуми свою мать!

Когда он ушел, на Сусанну наконец обрушилась истина, и она закричала так страшно, как может кричать человек, внезапно очутившийся среди бушующего океана, в кромешной тьме, понимающий, что ему неоткуда ждать спасения. Она упала на стул и уронила голову на руки, содрогаясь в мучительных хриплых рыданиях.

Сбежались слуги, но женщина не позволила им приблизиться. Потом она затихла и просидела не двигаясь до самого утра. Несчастная, испуганная, плачущая Асмик пыталась заговорить с ней, но тщетно. Единственное, что могла сделать дочь, — это сидеть рядом, глядя на бледное, застывшее лицо матери.

Прежде девушка нередко любовалась материнским лицом, будто нарисованным кистью великого мастера и вместе с тем удивительно живым: с большими блестящими глазами, безупречно четкой линией носа и губ, длинными ресницами и тонкими бровями. Игра света и тени неизменно подчеркивала его изумительную красоту.

Теперь это ярко освещенное пламенем очага лицо казалось мертвым.

Утром Григор заехал к сестре, но Сусанна наотрез отказалась покинуть Исфахан и свой дом. Асмик слышала, как дядя назвал ее мать сумасшедшей гордячкой, как он говорил, что и Сусанне, и ее дочери, если они останутся в Персии, грозят немыслимые беды.

— Отпусти с нами хотя бы Асмик! — в отчаянии произнес он.

— Моя дочь останется со мной.

Улучив момент, Григор отвел племянницу в сторону и сказал:

— Твоя мать совершает большую ошибку. То, что произошло, чудовищно, но надо найти в себе силы двигаться дальше. Мир велик, Асмик, и он ждет тебя.

Девушка замотала головой.

— Мне не нужен этот мир, мне только надо, чтобы мама стала прежней, чтобы прошлое вернулось.

— Оно никогда не вернется.

— Значит, мы обречены?

— Нет. Если сами не загоним себя в ловушку. Сусанна слишком горда и упряма. Постарайся ее уговорить. Быть может, вы сумеете нас догнать. Пойми, — взмолился мужчина, — я не могу остаться с вами, у меня семья! Вместе с тем мне жутко осознавать, что я бросаю вас на погибель.

— Хорошо, дядя, я постараюсь уговорить маму, — ответила Асмик, хотя знала, что это невозможно.

Прошло несколько дней, и зловещее предсказание Григора сбылось: на рассвете в дом Тиграна Агбаляна явились вооруженные арабские воины. Они велели его вдове убираться на все четыре стороны вместе с дочерью и слугами, сказав, что ее покойный муж объявлен преступником, его имущество подлежит передаче в казну, а в доме будет жить начальник личной гвардии наместника.

Они выгнали женщин на улицу, не позволив им взять с собой ничего, и те стояли возле дома, не зная, что им делать и куда идти. Горячий ветер трепал их одежду, а небо, равно как и горы, видные с любой точки земли, равнодушно взирали на их несчастье.

Асмик казалось, будто она видит страшный сон. Краска то сбегала с ее лица, то вновь приливала к щекам. Отбросив привычную невозмутимость, мусульманские воины пожирали девушку глазами, а она отвечала испуганным, но непреклонным взглядом. Рядом с Асмик ни жива ни мертва стояла Хуриг, единственная оставшаяся с ними служанка, некогда бывшая кормилицей и няней супруги Тиграна Агбаляна.

Глаза Сусанны сузились от гнева; с холодной, дразнящей усмешкой она произнесла несколько презрительных фраз.

— Осторожнее, женщина! — бросил один из арабов, который понимал язык завоеванной ими страны. — Будь благодарна за то, что тебе сохранили жизнь!

Она хотела ответить, но не успела — рядом с ними остановился молодой всадник с саблей на боку. Бросив на женщин стремительный, как молния, взгляд, он заговорил с человеком, возглавлявшим отряд, а потом произнес на фарси, который знали Асмик и Сусанна:

— Позвольте им забрать одежду и личные вещи. Полагаю, они не понадобятся Халиду ибн Кудру, который собирается здесь поселиться!

После некоторых колебаний воины разрешили женщинам войти в дом. Старая служанка взяла кое-какую утварь, девушка бросилась складывать украшения и наряды, а ее мать взяла мешочек с золотом. Он хранился в тайнике, и арабы его не нашли.

Тоскливый взгляд Сусанны скользнул по великолепным красно-черным настенным коврам, на которых было развешено драгоценное оружие, по ярко начищенной серебряной и медной посуде. Эти вещи не имели цены, ибо хранили память о тех, кто никогда не вернется обратно.

Разумеется, Асмик узнала человека, благодаря которому у них с матерью сохранилось немного золота и милые сердцу вещицы — осколки привычного мира. Это был тот самый юноша-араб, с которым она обменивалась, казалось бы, невинными, а на самом деле полными обещания взглядами. Девушке не приходило в голову испытывать благодарность к этому человеку. Он принадлежал к племени завоевателей — после того, что произошло с их семьей, это решало все.

Молодой воин попытался заговорить с женщинами, но Сусанна резко и холодно оборвала его, и он не решился их преследовать. Юноша был поражен тем, как сильно изменилась девушка. Если прежде он видел в ее глазах таинственный, незримый для прочих смертных свет, то теперь ему чудилось, будто ее взор навсегда заволокли растерянность и скорбь.

В тот же день Сусанна, ее дочь и Хуриг покинули Исфахан. Все ближайшие родственники уехали, и женщине не пришло в голову обращаться за помощью к чужим людям.

Асмик не понимала, как можно пуститься в путь, идти куда глаза глядят с одержимостью человека, который сжег позади себя все мосты. Мысли о будущем лишали ее воли, захлестывали волной страха, но она не решалась спорить с матерью. Хуриг тоже молчала, лишь тихонько вздыхала и прижимала к груди узелок со скудными пожитками.

Девушка надеялась, что Сусанна выберет одну из оживленных торговых дорог, но та направилась в горы. Они мало шли пешком, чаще ехали то на одной, то на другой неповоротливой и скрипучей крестьянской повозке, хозяева которой всякий раз задавали себе вопрос: куда направляются эти изнеженные городские женщины?

Лишенные растительности спины хребтов граничили с пестрыми коврами лугов, яркое солнце окрашивало заснеженные вершины в золотой и нежно-розовый цвет.

Горному краю было свойственно глубокое молчание, порой казавшееся уютным, а временами — тревожным. Как-то раз после короткого летнего дождя Асмик увидела радугу, похожую на огромный венок, таинственный нимб или волшебный мост в другую жизнь, и робко спросила мать:

— Куда мы едем?

— Я надеюсь остановиться в каком-нибудь горном селении, где живут люди нашего народа и нашей веры.

Девушка вздрогнула. В селении? Неужели в одном из тех, что встречались по дороге? Большинство селений, застроенных покосившимися глиняными домами с плоскими кровлями, прилепились на склонах гор, точно ласточкины гнезда. Между хижин тянулись узкие, как щели, утопающие в пыли улочки. В арыках журчала мутная вода. Лошадей не было; единственными животными, на которых ездили верхом и перевозили кладь, были ослы.

Однажды, когда они покупали у крестьян лепешки, один из них, сгорбленный древний старик-перс, прямо спросил женщин, что они ищут. В этот миг мать Асмик, сложив ладони ковшиком, пила воду из ледяного источника, берущего начало где-то далеко в горах.

— Уединение, — повернув голову, неожиданно призналась Сусанна. — И укрытие.

А потом рассказала, кто они такие и откуда едут.

Старик задумчиво пожевал губами и ответил:

— Неподалеку находится селение, в нем издавна живут армяне; у них есть своя церковь. В окрестностях селения был заброшенный дом. Возможно, он уже разрушен, а может, и нет. Рядом есть вода. Там вас никто не потревожит.

— Как называется это селение? — спросила женщина.

— Луйс.

— Луйс? — задумчиво повторила Сусанна, пристально глядя на старика. И с неожиданной решимостью произнесла: — Покажите дорогу!

 

Глава 2

Еще месяц назад Каринэ, мать Вардана, сказала сыну:

— Слышал ли ты, что недалеко от нашего селения в заброшенном доме поселилась знатная женщина с дочерью и служанкой? Говорят, они прибыли из самого Исфахана!

Сперва Вардан пропустил слова матери мимо ушей, но после задумался. Знатная женщина? Здесь, в этих краях?!

Юноша знал, о каком доме говорит Каринэ. Это была большая, но старая, частично разрушенная постройка. Никто не знал, кому она принадлежала, и даже старики не помнили тех, кто жил в ней прежде. В детстве вместе с другими мальчишками Вардан искал там клады, но позже старался не приближаться к дому. У этого места была дурная слава; считалось, что в заброшенном жилье обитают злые духи и того, кто осмелится там поселиться, ждут невиданные несчастья. К тому же повзрослевшему Вардану было некогда разгуливать без дела: работа на земле отнимала много времени и сил.

Снедаемый любопытством, юноша стал бродить по окрестностям под благовидным предлогом — будто он там охотится — и вскоре увидел незнакомую девушку.

В первый миг Вардана поразило не лицо, не фигура незнакомки, а ее одежда, какую его односельчанки не носили даже по праздникам: вышитое золотом красное платье с разрезами ниже бедер и с позолоченным поясом, шелковые чулки и остроносые туфельки без задников. Черные волосы девушки были заплетены не меньше чем в три десятка тонких шелковистых косичек, каждую из которых венчал сверкающий серебряный шарик.

Разглядев все это, Вардан обратил внимание на огромные карие, полные печали глаза, изящно очерченные губы и нежное личико девушки.

Вероятно, она просто гуляла, потому что в ее руках не было ни корзинки, ни кувшина. Кругом было потрясающе красиво: вулканические породы придавали почве розоватую и желтовато-коричневую окраску. Суровый воздух нагорья был пропитан ласковым светом. Легкие облака медленно плыли в высоком небе, не затеняя солнца.

Боясь, что потеряет незнакомку из виду, Вардан вышел из своего укрытия, остановился перед девушкой и произнес:

— Кто ты такая?

Юноша старался говорить и держаться строго и твердо. Отец Вардана руководил сельской общиной и слыл одним из самых уважаемых людей Луйса. После его смерти юноша взял хозяйство в свои руки, хотя на ту пору ему исполнилось всего пятнадцать лет. По местным меркам его усадьба считалась зажиточной; каждый год они с матерью нанимали не меньше пяти-шести работников.

— Меня зовут Асмик, — растерянно промолвила девушка. Юноша заметил страх в ее глазах, и ему стало стыдно. Он вовсе не хотел напугать ее.

Вардан задался вопросом, почему новоприбывшие не ходят в селение за водой, а затем вспомнил, что неподалеку от дома, в котором они поселились, протекает ручей. Наверное, они не хотят никого видеть, потому и выбрали столь заброшенное место! Он был не прав, когда решил нарушить их покой.

— Извините, — неловко произнес юноша. — Я просто хотел узнать, откуда вы приехали и почему поселились вдали от людей?

— Из Исфахана, — ответила девушка и тихо добавила, глядя себе под ноги: — В нашей семье произошло большое несчастье, и мама решила, что нам нужно удалиться в глушь, туда, где живут люди нашего народа и нашей веры и нет арабских завоевателей.

Хотя Вардану не понравилось слово «глушь», он был рад тому, что девушка согласилась поддержать разговор.

— Вам здесь не нравится? — спросил он, решив до времени молчать о злых духах, якобы живущих в заброшенном доме.

— Тут очень красиво. И тихо. Я никогда не бывала в таких местах, — сказала Асмик и пристально посмотрела на Вардана, отчего юношу мигом бросило в жар.

Какие глаза! Не глаза, а очи, полные бархата ночи и подспудного пламени, какое таится в тлеющих угольях!

Он хотел расспросить девушку об Исфахане, разузнать, какое несчастье заставило ее мать бежать с насиженного места и вправду ли она принадлежит к знатному роду, но не посмел. Вместо этого он промолвил, желая ободрить Асмик:

— Арабов здесь нет. Они приезжают только за данью раз или два в год, да и тогда не ходят по дворам, а встречаются со старостой общины. Мы спокойно посещаем свою церковь. Думаю, вам ничего не грозит.

Девушка заметно повеселела. Вардану почудилось, будто она чего-то ждет, и он сказал:

— Позвольте проводить вас домой.

Асмик не стала возражать, и юноша втайне возликовал. Они молча шли по узкой тропинке, а вокруг дремали величественные, напоминающие застывших сказочных животных горные хребты.

Когда они почти подошли к дому, девушка остановилась и, чувствуя неловкость, произнесла:

— До свидания.

— До свидания, — ответил Вардан и смущенно добавил: — Я часто охочусь в этих местах. Быть может, мы еще встретимся?

— Может быть. — Ему показалось, что она смотрит с надеждой.

— Вы часто выходите на прогулку?

— Каждый день.

Юноша воспрянул духом.

— Тогда до встречи!

Удаляясь, он оглянулся и заметил, что девушка не спешит возвращаться домой, а задумчиво смотрит ему вслед. Вардану тут же почудилось, будто у него вырастают крылья.

Асмик вошла в дом и вдохнула застоявшийся воздух. Она не сомневалась в том, что мать сидит в той же позе, в какой сидела вчера и позавчера, неподвижно уставившись на мертвый очаг.

После того что произошло два месяца назад, Сусанна Агбалян облачилась в траур и, казалось, навсегда забыла о мягких постелях, дорогой мебели, роскошной одежде и вкусных блюдах, которые подавали слуги. Она довольствовалась лепешкой и чашкой воды, а зачастую вовсе забывала поесть. Случалось, она сидела неподвижно целый день и смотрела в одну точку. Ее жизнь опустела, как пустеют сады без ярких цветов и виноградники без спелых ягод. Она мечтала увидеть любимые лица, но те остались лишь в памяти — на невидимых постороннему взору картинах безмятежности и счастья.

— Почему ты так ярко одета? — спросила Сусанна у дочери.

«Потому что жизнь продолжается», — хотела ответить Асмик, но не осмелилась. Вместо этого девушка сказала:

— Я одеваюсь так, как привыкла.

— Прежней жизни нет, потому надо забыть о былых привычках, — ровным голосом произнесла женщина. — Тигран, Авет, Баграм, Каджаг, Зураб, Саро и Вазген умерли.

«Но я — жива!» — едва не вырвалось у Асмик, однако она сдержалась.

Она была молода, и ее душевные раны залечивались куда быстрее, чем раны Сусанны.

Асмик с тревогой думала о том, как они будут жить. Хуриг покупала продукты у местных жителей, но дом требовал значительного ремонта; когда наступит зима, а зимы в горах были намного суровее, чем в долине, им придется несладко. Разумеется, девушка не могла обсуждать это с незнакомым юношей, и все-таки, встретив Вардана, Асмик испытала что-то близкое к облегчению. Если жители Луйса знают о них, возможно, они не бросят их на погибель! Ведь у них нет ни теплой одежды, ни одеял, ни ковров.

— У нас есть еда? — спросила Асмик у матери.

— Не знаю. Ты хочешь есть?

— Да.

— Спроси у Хуриг, — рассеянно произнесла Сусанна и углубилась в воспоминания. У нее был блуждающий, отрешенный, устремленный за пределы земного взгляд.

«Ты всегда видела перед собой свет. Была уверена в благополучии своей семьи, в ее будущем. Ты жила так много лет, и потому внезапная трагедия смогла лишить тебя всех твоих сил. Но ты могла бы попытаться жить дальше, мама, — хотя бы ради меня!» — подумала Асмик, и за пять прошедших минут это была третья мысль, которая осталась невысказанной.

Когда Вардан входил в ворота усадьбы, мимо, застенчиво поздоровавшись, прошмыгнула худенькая девушка. Юноша узнал ее и спросил у матери:

— Что ей нужно? Вчера она тоже была у нас.

— Вчера она спрашивала, как лучше хранить каурму, а сегодня просила дать ей приправы. Вообще-то, она зря приходит сюда. И не только потому, что на самом деле они с Манушак никогда не заготавливают на зиму мясо! — Каринэ подбоченилась. — Не хватало, чтобы мой сын взял в жены батрачку!

Вардан рассмеялся.

— С какой стати мне жениться на Гаянэ? Я никогда об этом не думал.

— Зато она наверняка думала. Разве ты не понимаешь, что эта девушка приходит к нам ради тебя?

Вардан пожал плечами.

— Ты ошибаешься, мама.

— Я все вижу, — заметила Каринэ и с надеждой спросила: — Ты не намерен жениться? Пора привести в дом молодую хозяйку. Я желаю нянчить внуков!

— Нет! — резко ответил юноша, не дав матери углубиться в перечисление достоинств завидных невест Луйса.

Ему не нравилось, что она вмешивается в его жизнь и обсуждает такой важный вопрос, как женитьба, на пороге дома.

Отчасти Вардану было жаль девушку, о которой говорила Каринэ. Шестнадцать лет назад мать Гаянэ пришла в селение неизвестно откуда и родила ребенка, отца которого никто не знал. Она поселилась в доме одинокой и бедной женщины по имени Манушак и вскоре убежала, бросив дочь на ее попечение. Манушак воспитала девочку, и теперь, когда женщина стала старой и немощной, Гаянэ преданно ухаживала за ней. У Манушак был крошечный огородик и такое же маленькое поле, урожай с которого не мог прокормить женщин, поэтому Гаянэ каждый год нанималась в батрачки. У девушки не было никакого приданого, а стало быть, надежды когда-либо выйти замуж.

— Ты ходил на охоту? Почему ничего не принес? — спросила Каринэ.

— Сегодня мне не повезло, — ответил юноша и улыбнулся своим мыслям.

Следующий день был воскресным, и утром Вардан отправился в церковь. Храм и прилегающая к нему площадь служили местом встречи односельчан. Как правило, ровесники Вардана приходили со своими отцами и во время их разговоров почтительно молчали, но Вардан, как единственный мужчина в семье и полновластный хозяин богатого двора, считал себя взрослым, держался независимо и гордо и, случалось, высказывал свое мнение по тому или иному вопросу.

Юноша шел в церковь и думал, как хорошо было бы, если бы Асмик увидела его в голубой шелковой рубахе с красивым орнаментом, синих шароварах, подпоясанных широким пестрым поясом, и черных сапогах из мягкой кожи!

Селение, купавшееся в море солнечного света, выглядело весьма живописно. Жилые и хозяйственные постройки располагались по склону горы тесными ярусами, так что крыши нижних нередко служили двором и улицей для верхних. То тут, то там виднелись высеченные в скале каменные ступени; вдоль оросительных каналов тянулись виноградники, огороды, сады. Деревянные балкончики немногочисленных двухэтажных домов, выкрашенные в яркие цвета, радовали глаз искусной резьбой.

Зубцы утесов, разноцветные осыпи, громадные камни покрывали склоны гигантского хребта, справа и слева от которого тянулись душистые горные пастбища.

На площади перед церковью собрался народ. Вардан с достоинством раскланивался с односельчанами и отвечал на приветствия. Ему нравилась яркая праздничная толпа и нравилась церковь. Узкие, как бойницы, окна и толстые стены из тесаного камня делали сооружение похожим на неприступную крепость.

«Интересно, — подумал Вардан, — какой показалась бы бедная сельская церквушка девушке, которая родилась и выросла в большом и богатом городе?»

Он входил в церковь вместе с толпой народа, как вдруг почувствовал какое-то замешательство. Юноша видел, как люди удивленно расступаются, но не мог понять, чем это вызвано, до тех пор, пока не заметил прямую высокую фигуру, с головы до пят облаченную в черные одежды.

Вардан замер, пораженный будто вырезанным из мрамора, удивительной красоты лицом, на котором выделялись большие, печальные, черные как ночь глаза. Рядом с женщиной шла испуганная и смущенная Асмик, а позади брела пожилая служанка. Девушка низко опустила голову, и Вардан мог разглядеть лишь обшитый бархатом и украшенный жемчугом головной ободок с тонкими серебряными пластинками-амулетами, поверх которого Асмик набросила полупрозрачную вуаль.

Женщина в черном не пыталась ни с кем заговорить, она смотрела прямо перед собой — словом, вела себя так, как будто вокруг никого не было. Вместе с тем ее появление в воскресный день в церкви вместе с дочерью означало, что она желает сблизиться с жителями Луйса.

Во всяком случае, так решил Вардан; он думал об этом всю службу, потому весьма невнимательно слушал священника и молился рассеянно.

Юноша был поражен, когда после службы мать Асмик не присоединилась к другим женщинам, не пошла домой, а направилась к толпе мужчин.

Голоса смолкли. Мужчины напряженно ждали, что она скажет. На лице этой странной женщины отсутствовало какое бы то ни было выражение; его застывшие черты были прекрасны, но лишены тепла и жизни. Она держалась не высокомерно, но отстраненно, как будто явилась из иного мира.

— Я хочу обратиться к вам с просьбой. Не мог бы кто-то из вас починить дом, в котором мы поселились, и сделать мебель? Я заплачу за работу.

Голос женщины звучал спокойно и ровно, на ее лице не дрогнула ни одна черточка. Мужчины растерянно молчали. Вардан заметил, что кое-кто из них с любопытством разглядывает Асмик, которая ждала поодаль вместе со служанкой.

Внезапно юноша ощутил укол ревности. Он и сам не понял, какая сила вынесла его вперед и заставила выпалить:

— Я… я могу это сделать. Я умею изготавливать мебель. И я попробую починить ваш дом.

— Как тебя зовут? — спросила Сусанна.

Вардан ответил.

— Где твой отец?

На лице юноши появилась краска волнения и стыда. Вероятно, мать Асмик решила, что он слишком юн для того, чтобы самостоятельно принимать решения.

— Мой отец умер. Но он успел научить меня всему, что умел делать сам.

Женщина обвела взглядом толпу мужчин, которые продолжали молчать, и сказала:

— Хорошо, приходи. Ты знаешь, где мы живем?

— Да, знаю. Я приду завтра, — ответил Вардан и внезапно почувствовал, что во рту пересохло, как в знойный полдень, а голова кружится так, будто он выпил слишком много вина.

Мать Асмик чуть заметно кивнула, потом повернулась и медленно направилась к дочери. Она столь прямо держала спину и так высоко несла голову, словно на ней была царская корона.

«Нет, — подумал Вардан, — ни она, ни ее дочь никогда не смогут смотреть на меня как на равного».

Женщина что-то сказала Асмик, и та оглянулась. Юноша надеялся, что девушка догадается. Догадается, почему он решил заняться их домом, бросив собственное хозяйство.

Едва Вардан вернулся домой, как мать позвала его за стол. Каринэ приготовила голубцы из виноградных листьев, начиненные мясом и крупой, куриный суп с мукой, луком, яичными желтками, уксусом и зеленью.

В воскресный день мать и сын всегда обедали в парадной комнате, даже если в доме не было гостей. Юноша любил эту комнату с очагом-камином, над которым был украшенный орнаментом свод и полки, где поблескивала хорошо начищенная медная посуда. Вдоль боковых стен стояли деревянные тахты-кровати, покрытые темно-красными коврами с длинным ворсом, а в центре комнаты находился низкий столик, за которым ела семья. Мебель была сделана руками отца Вардана, а ковры соткала Каринэ.

Разумеется, мать была в курсе последних событий; стоило юноше сесть за стол, как она сказала:

— Зачем ты нанялся к этой женщине, будто простой работник?

— Им надо помочь.

— Ты делаешь это ради ее дочери? — К удивлению юноши, Каринэ обо всем догадалась. — Да она на тебя даже не посмотрит!

— Почему? — вспылил Вардан. — Пусть я не так знатен, как они, но мой дом выглядит куда богаче их дома!

Женщина сокрушенно покачала головой.

— А как же работы в саду, на винограднике и в поле?

Юноша склонился над тарелкой и не поднимал головы.

— Наймем пару-тройку лишних работников.

— Кто за ними присмотрит?

— Попросим дядю Манука.

— Он скажет, что ты потерял разум!

Вардан вскинул взор, и Каринэ увидела в темных глазах сына вспыхнувший огонь упрямства, какой она часто видела, начиная с тех времен, как он решительно отстранил взрослых родственников от управления наследством, заявив: «Хозяйством я займусь сам». Он заставил считаться с собой не только мать и работников, но и брата своего покойного отца.

— Значит, ты присмотришь. Я быстро справлюсь.

Женщина не стала возражать. Она знала: если Вардан что-то решил, с ним бесполезно спорить.

Асмик вернулась домой вместе с матерью и Хуриг, втайне торжествуя маленькую, но очень важную победу. Вчера ей все-таки удалось поговорить с Сусанной и высказать свои опасения относительно их будущего.

— Если мы не станем появляться в селении и посещать церковь, мама, жители Луйса решат, что мы не хотим с ними знаться, — сказала дочь и добавила: — А если с нами что-то случится, нам никто не поможет, мы останемся совсем одни!

К великой радости девушки, ее поддержала Хуриг.

— Что мы будем делать зимой, госпожа? Когда придут холода, дом будет насквозь продувать ветер! Или мы не собираемся зимовать в этом селении?

Сусанна равнодушно пожала плечами и ничего не сказала.

— Я помню, отец говорил: для каждого человека приходит время, когда он узнает, что такое горе, страх, одиночество и душевная мука. Всем нам суждены испытания, всякому живому существу рано или поздно приходится сражаться с судьбой, — осмелилась промолвить Асмик.

Мать долго смотрела в потухший очаг, потом ответила:

— Вероятно, Тигран не предполагал, что в этом сражении может победить смерть, как и я не представляла, что однажды умру и вместе с тем не перестану ходить по этой земле. Ты молода, Асмик, а юность всегда полна надежд. Твоя жизнь продолжается, тебя ждет будущее: замужество, дети, свой дом. Тогда как мне остались только воспоминания.

— Когда у меня появятся дети, у тебя будут внуки, — осторожно произнесла девушка. — Если Бог подарит мне сына, я назову его в честь своего отца. Мои братья погибли, но я осталась жива, а значит, есть надежда на то, что наш род не умрет.

Хотя взгляд матери был по-прежнему прикован к очагу, ее голос прозвучал немного звонче и теплее, чем прежде:

— Ты права. Я обязана тебя беречь. Я должна хотя бы сделать вид, что живу.

После того как они посетили церковь и договорились с Варданом о починке дома, Сусанна сказала:

— Не понимаю, почему мужчины молчали? Почему на мою просьбу откликнулся только этот мальчик?

Асмик, которая видела в Вардане вовсе не мальчика, а молодого мужчину, уклончиво ответила:

— Вероятно, они не привыкли к тому, чтобы женщины запросто заговаривали с ними. Мы для них чужие; они, скорее всего, растерялись.

— Я часто думаю, — Сусанна нервно сплела тонкие длинные пальцы, — могут ли здесь появиться эти презренные арабские псы?!

В голосе женщины звучала ненависть, но Асмик не испугалась, а скорее обрадовалась. Ненависть — это чувство, а если человек что-то чувствует, он продолжает жить.

— Наверное, нет, — как можно беспечнее промолвила она. — Здешние люди кажутся спокойными и уверенными в себе.

— И все-таки нужно получше спрятать золото, которое у нас осталось, — заметила мать.

Они так и сделали, а потом долго стояли во дворе. Густой аромат нагретых солнцем трав пьянил и кружил голову. Вдали, за низкими холмами, виднелся покрытый осыпями склон, над которым клубились облака. Сквозь них проглядывали скалы и темные отвесные утесы, вонзавшиеся в высокое небо.

— Слуги эмира здесь не появятся. За нами никто не придет! Мы спасены! — прошептала Асмик и нежно обняла мать.

На самом деле девушка думала не о Сусанне, не о далеком будущем, а всего лишь о завтрашнем дне, когда она увидит юношу Вардана, единственного человека, который желал ей помочь.

 

Глава 3

Выходя из ворот, Вардан увидел Гаянэ, которая спешила по улице в сторону его усадьбы, и почувствовал раздражение и досаду. Зачем она сюда приходит? Что ей нужно? Юноша остановился и, когда девушка приблизилась, насмешливо произнес:

— Здравствуй, Гаянэ. Вижу, ты что-то забыла в моем доме и никак не можешь найти!

Девушка испуганно вздрогнула. Вардан заметил, что она смотрит с мольбой и надеждой, и ему стало неловко. Он видел, как бедно одета Гаянэ — куда ей до Асмик! — и что она далеко не так хороша собой, как девушка из Исфахана.

Юноша подумал о том, что каждая крестьянская девочка с пяти лет помогает матери по хозяйству, с десяти умеет прясть, а к пятнадцати годам должна научиться ткать. Едва ли Асмик была знакома с какой-либо домашней работой, разве что умела вышивать или плести кружево. Каринэ твердила сыну, что он должен взять в дом девушку, которая могла бы стать хорошей хозяйкой, но Вардан сомневался в том, что это главное.

— Ты пришла к Каринэ? — спросил он Гаянэ, которая не знала, что делать, и была готова провалиться сквозь землю, и тут же добавил: — Мать дома. Входи. — Он посторонился, освобождая путь.

По узким дорогам селения катились запряженные мулами неуклюжие арбы с массивными колесами, брели маленькие ослики, нагруженные огромными вязанками хвороста. Вардан жалел о том, что почти не бывал в больших городах и мало что видел. Ему было десять или одиннадцать лет, когда они с отцом ездили в Исфахан, и юноша вспоминал это путешествие как сон.

Сусанна встретила Вардана во дворе и провела в дом. Юноша сразу увидел, что предстоит много работы. Следовало заново обмазать глиной очаг в виде круглой ямы, выкопанной в земляном полу, заделать щели в стенах дома, куда свободно проникал ветер. Ступеньки, ведущие на террасу, обрушились, двор был завален камнями. Вардан сказал, что справится, и мать Асмик равнодушно кивнула.

Когда настало время обеда, служанка дала Вардану плохо пропеченную лепешку и чашку воды. Юноша хмыкнул. Разве так питаются в богатых семьях?! Пожалуй, стоило угостить обитателей этого дома стряпней Каринэ: пшеничной кашей с куриным мясом, запеченной в глиняном горшке бараниной с овощами, сдобренным пряными травами сыром, румяными лепешками, жирным и сладким творогом!

Из дома вышла Асмик и остановилась на той же ступеньке, где сидел Вардан. Юноша, который давно ждал этого момента, так разволновался, что едва не подавился лепешкой. Можно ли ему заговорить с девушкой? А если их услышит ее мать?

Асмик первой начала разговор:

— Когда вы закончите работу, сразу пойдете домой?

Вардан хотел ответить утвердительно, но вместо этого осторожно произнес:

— Не знаю.

— Вы не очень спешите?

— У меня много времени, — соврал юноша и возликовал, когда Асмик промолвила:

— Я как раз собираюсь прогуляться.

Он резко вскочил.

— Можно мне пойти с вами? — И тут же с опаской посмотрел на дом. — Ваша мать не станет возражать?

Девушка прикусила губу.

— Ей необязательно об этом знать. Вы уйдете первым, а я вас догоню.

До конца дня у Вардана все валилось из рук, он не мог думать ни о чем, кроме встречи с Асмик. Юные жительницы Луйса не приглашали молодых людей на прогулки, хотя некоторые из них и предпринимали кое-какие шаги к сближению, как, например, это делала Гаянэ. Едва ли нравы богатых и знатных горожанок были свободнее, чем нравы крестьянок. Скорее, что-то в душе Асмик изменилось после случившегося несчастья, заставило по-иному взглянуть на прежние правила поведения и человеческие ценности.

Юноша стоял на вершине холма и поджидал девушку, с наслаждением вдыхая горный воздух. За холмом начинались летние луговые пастбища, покрытые низкой, но сочной травой, которая ярко блестела на солнце. В траве пестрели колокольчики, клевер, ромашки. По большим каменным глыбам, окаймлявшим луг, то и дело пробегали юркие ящерицы.

Когда Вардан увидел Асмик, его сердце затрепетало. Она шла мелкими шажками, так, будто ее ноги были связаны невидимой нитью. По телу девушки струились яркие одежды, по плечам метались тонкие косички, а таинственные глубокие глаза не были мрачными, как у Сусанны, в них плескался свет, который не могла погасить даже печальная улыбка.

Юноша поспешил навстречу.

— Здравствуйте! — стеснительно произнес он, словно они не виделись четверть часа назад.

Асмик с удивлением огляделась.

— Сколько травы! И цветов! Я думала, здесь все побеждают камни!

Вардан рассмеялся. Не тут-то было! Он принялся рассказывать о цветах, из которых был соткан этот изумительный яркий ковер. Первыми появляются нежные, дрожащие на холодном ветру подснежники, затем склоны холмов покрывают скромные ромашки, после расцветают голубые как небо незабудки, желтые лютики и горящие, точно пламя, маки, фиолетовые лилии, прозрачные колокольчики, синие васильки.

Вообще-то, меньше всего юноша думал о цветах; куда больше его интересовали травы, особенно те, что идут на корм скоту, однако он понимал, что эту девушку волнует не полезное, а прекрасное.

— Вы скучаете по Исфахану? — спросил он, еще не решив, как к ней лучше обращаться.

Асмик вспомнила полноводную Зайенде-Руд, «Вечную реку» — источник жизни Исфахана, тысячи домов, мечетей, караван-сараев и базаров, ощущение изобилия и простора и свой уютный мирок, пристанище девичьих грез.

— Да, — печально ответила девушка. — Исфахан был большим, шумным, праздничным миром, а наш квартал — моей маленькой тихой родиной. Я с детства знаю фарси, но дома мы всегда говорили на родном языке.

— Вы бы хотели вернуться в Исфахан?

— Нет, — твердо ответила девушка и рассказала Вардану о том, что произошло с ее отцом и братьями.

— Так вы остались совсем одни? Вас некому защитить?! — воскликнул юноша. Он был потрясен до глубины души.

— Родственники, которым удалось остаться в живых, бежали в Византию. Но мама не захотела поехать с ними.

— У вас был жених? — спросил Вардан и тут же покраснел от досады. Едва ли стоило задавать этот вопрос девушке, которая потеряла почти все на свете.

— Нет, — сказала Асмик. — Я знаю, что за меня сватались, но я не была помолвлена. В нашей среде к браку относятся очень серьезно.

Услышав про «нашу среду», Вардан нахмурился и заметил:

— Это всегда серьезно, потому что брак заключается на всю жизнь.

Девушка согласно кивнула, и он спросил:

— Вы собираетесь остаться здесь навсегда?

Юноша затрепетал в ожидании ответа. Если б она могла знать, какой вопрос он хотел и не смел задать! Осталась ли у них с матерью хоть какая-то надежда вернуть былое положение и богатство или теперь он, Вардан, со своим домом, скотом, садом, виноградниками и полем может считаться завидным женихом для Асмик?

— Не знаю. С мамой сложно говорить о будущем.

Асмик села на траву, подол ее ярких шелковых одежд раскинулся вокруг причудливыми изящными складками. Вардан опустился рядом. Он видел в ее глазах свое отражение: взволнованный юноша с большими карими глазами, темными волнистыми волосами и смуглым лицом. Внезапно он обнял девушку и прижал к себе. Он не удивился бы, если б Асмик вырвалась и убежала, но она лишь вздрогнула и затихла, прижавшись щекой к его плечу. Запахи пыли, кож и шерсти, каких-то трав вдруг стали привычными для нее, как для него сделался родным аромат изысканных заморских духов.

«Я должен жениться на ней, иначе я сойду с ума», — решил Вардан и впервые подумал о том, что скрывается под нарядными одеждами той, которую он держал в объятиях. О том, как сильно ему хочется освободить Асмик от шелкового плена и почувствовать под руками гладкую, теплую, нежную кожу ее тела, шеи, бедер, рук, ног и груди.

Вардана охватил жар, такой невыносимый и властный, что было в пору застонать, как от смертельной раны. Не в силах сдержаться, он повернул лицо Асмик к себе и поцеловал девушку; при этом юноше вспомнились ощущения, которые он испытывал, когда срывал губами упругие, сочные, нагретые солнцем вишни.

Она испуганно отпрянула.

— Простите меня! — прошептал Вардан, с трудом возвращаясь в реальность. Миг, когда их с Асмик не разделяли никакие условности, показался ему самым прекрасным на свете. Однако юноша не знал, что подумала об этом Асмик, которая была выше его по рождению и выросла в иных условиях! Наверняка она сочла его деревенским грубияном!

— Я не сержусь, — прошептала девушка, но при этом закрыла лицо руками. — Мне… мне страшно.

— Чего вы боитесь? Скажите! Я готов вас защитить! — пылко произнес Вардан.

— Боюсь зимы, боюсь, что мама никогда не станет такой, как прежде.

— Я починю дом и очаг, помогу заготовить дрова, и вы спокойно переживете зиму. Ваша мать… главное, что она не одна, у нее есть вы. Все наладится, вот увидите!

— Вы правда будете нам помогать? — спросила Асмик. Она отняла руки от лица и без смущения посмотрела на юношу. Вардан невольно задался вопросом, нравится ли он ей по-настоящему или она всего лишь ищет в нем опору?

— Я сделаю все, что в моих силах, — заверил он, потому что был безудержно, страстно и беззаветно влюблен, влюблен в девушку, которая была недосягаема, как звезда на небе!

Они с Асмик стали встречаться. Поцелуев больше не было; Вардан считал, что и без того позволил себе слишком многое. Он приходил каждый день и работал до вечера, а потом они с Асмик шли гулять. Разговаривали о прошлом, о том, что видели вокруг. Однажды девушка спросила юношу, как умер его отец, и Вардан ответил:

— Он погиб в горах во время землетрясения. Не послушался мою мать и пошел на охоту.

— Землетрясение? — встревожилась девушка. — Оно часто случается в этих краях?

— Да, но это всего лишь небольшие толчки. Просто в тот раз в горах осыпались камни и завалили отца, когда он шел по тропинке.

— А твоя мать? Она что-то чувствовала или знала?

— Она видела плохой сон.

— Накануне гибели моего отца и братьев моя мама тоже видела дурной сон, — вздохнула Асмик. — Недаром говорится: невозможно избежать того, что предопределено.

— Да, я тоже верю в судьбу.

— Остается надеяться, что души наших близких покинули тела в виде белых голубей или лепестков роз, как это обычно происходит с добродетельными людьми.

Они долго шли рядом, погруженные в размышления, и наслаждались безмолвным и оттого таким глубоким пониманием друг друга.

Когда работы в доме были завершены, Вардан взялся за изготовление мебели. Он сделал три кровати, шкаф, сундук, столик и стулья и попросил Каринэ соткать ковер.

Та сначала не соглашалась.

— Что я, служанка, чтобы ткать им ковры! Не пора ли девушке самой взяться за иглу и сесть за станок! Да и что такое мой ковер! В Исфахане ей доводилось видеть персидские ковры, сотканные настоящими мастерами.

— Уверен, ты сделаешь не хуже.

Каринэ поджала губы.

— Знаешь ли ты, что о тебе судачат в селении? Ты выставляешь себя на посмешище!

Вардан внимательно посмотрел на мать.

— Потому что я помогаю людям?

Женщина вспылила.

— Всем известно, почему ты это делаешь! Уж не собираешься ли ты посвататься к девушке?!

— Собираюсь.

— И получишь отказ!

— Может быть. И что?

— А то, что таких женихов, как ты, не выпроваживают со двора.

Вечером Каринэ взяла курицу и отправилась на окраину селения, к старой Анахите. Вардан был ее единственным сыном, и ради него женщина была готова нарушить запреты священника и обратиться за помощью к гадалке. Если будущее существует, почему в него нельзя заглянуть?

Женщина рассказала гадалке о тревоге за сына, который забыл обо всем на свете и думает только о знатной девушке из Исфахана, и предположила:

— Может, его околдовали, приворожили?

Анахита усмехнулась.

— Никто не колдовал и не привораживал, Каринэ. Твой сын просто влюбился.

Женщина уронила руки на колени.

— И что мне делать?

— Ничего не делай. Пусть все идет своим чередом.

— Но он собирается посвататься к девушке!

— Пусть сватается. Если твой сын так решил, ты не должна вмешиваться.

— Но он получит отказ!

Анахита бросила кости и кивнула.

— Получит.

— Это сломит Вардана.

— Вардана ничто не сломит, — пробормотала гадалка. Она хмурилась, разглядывая кости с разных сторон, будто стараясь что-то понять.

— Ты не говоришь мне правды, — разочарованно произнесла Каринэ.

— Потому что ты, как и все остальные, пришла за правдой, которую хочешь услышать, — заметила Анахита.

Мать Вардана расправила плечи.

— Я согласна услышать другую, настоящую правду.

— Хорошо. Вардана ничто не сломит. Он останется таким же работящим и разумным. Он женится на девушке, которую хорошо знает, и у него появятся дети. Твой сын будет здоров, и ему не придется бедствовать. Он проживет долгую жизнь.

— А эта знатная девушка?

— Она, — гадалка шевельнула кости, — в его сердце, в его судьбе. Они будут связаны крепче, чем ты можешь предположить, но все закончится не так, как мечтает Вардан.

— О нет! — Каринэ всплеснула руками.

— Я не сказала ничего плохого, — заметила Анахита.

— Ты можешь ошибаться? — спросила женщина старую гадалку, и та пожала плечами.

— Я? Конечно, ведь я человек.

— Сделай так, чтобы Вардан ее разлюбил!

— Не могу. Он никогда ее не разлюбит.

Каринэ отдала Анахите курицу и отправилась домой. Было темно; небо слилось с горами, а горы — с землей. Женщина подняла взгляд на луну и звезды, и ей почудилось, будто она стоит на дне гигантского колодца. Да, такова жизнь! Она тянет человека на дно, тогда как в мечтах он стремится к небесам. Каринэ вздохнула. Вардан желает достать с неба звезду, и не стоит винить его за это. Завтра утром она сядет ткать, и пусть ее прекрасный, смелый, наивный сын подарит своей любимой самый изысканный, яркий, нежный и красивый ковер, какой способны сделать руки простой женщины.

Между тем Сусанна, которая, несмотря на горе, отнюдь не была слепой, решила поговорить с дочерью. Они сидели за скромным ужином, обе — в резных деревянных креслах, которые сделал Вардан. Асмик смотрела в окно, на горы и думала о том, что порой недосягаемое и высокое вдруг начинает казаться привычным и близким.

— Зачем ты даешь этому юноше надежду? — спросила Сусанна, и девушка растерялась, не зная, что ответить.

— Я… я не делаю ничего плохого, — пробормотала она. — Мы просто разговариваем, гуляем.

— Но для него это означает большее, — заметила мать.

Асмик молчала. Она вспомнила о поцелуе, который Вардан неожиданно сорвал с ее губ. Она так растерялась, что не смогла противиться. Вардан испугался того, что натворил, и больше не решался к ней прикасаться. Да, это было немыслимо, так же как обмен взглядами с тем арабским юношей в Исфахане.

Асмик казалось странным, что она до сих пор вспоминает мусульманина, которого больше никогда не увидит, что не может заставить себя думать о нем с ненавистью или равнодушием. Молодой араб не походил на человека, способного забыть о совести и чести, но он был чужим, был завоевателем, иноверцем, врагом.

Сусанна поднялась из-за стола, медленно прошлась по комнате и промолвила:

— Мы обязаны помнить о том, что принадлежим к роду Агбалян. Это наша правда, наш долг, наше единственное оружие. Стоит забыть об истоках — и нам придет конец.

— Что ты имеешь в виду, мама? — спросила Асмик, вглядываясь в бледное лицо Сусанны.

— Ты должна продолжать вести себя так, как вела прежде, когда мы жили в богатом особняке, а не в бедном деревенском доме.

Девушка встала с места, по ее щекам разлился румянец, а голос прозвучал взволнованно и звонко:

— Не ты ли говорила, что былые времена безвозвратно ушли и надо забыть о прежних привычках!

— Я хотела сказать, что теперь нам придется по-другому одеваться, отказаться от украшений, обходиться без помощи слуг. Но наша внутренняя жизнь, наши обычаи и вера должны оставаться неприкосновенными.

Асмик вновь подумала о своем первом и единственном поцелуе и покраснела еще больше.

— Ты не понимаешь меня, мама! — прошептала она.

— Понимаю. Ты еще очень молода и не можешь, как я, целыми днями думать о погибших родных, о том, что под крышей твоего дома теперь живут чужие люди. Тебе хочется, чтобы жизнь продолжалась, тебе скучно, ты не знаешь, чем себя занять. Этот юноша был первым, кто протянул тебе руку помощи, вселил надежду в будущее.

— Разве это плохо?

— Хорошо. Только он крестьянин, а мы принадлежим к знатному роду.

— Я не считаю его ниже нас, — упрямо произнесла девушка. — У него есть дом, земля, тогда как мы… Мы одного народа и веры, разве это не главное?

— Я тебе все сказала.

Сусанна села, сняла платок и принялась расчесывать волосы. Прежде, когда Асмик заставала ее за этим занятием, девушке казалось, что роскошные, черные как ночь волосы матери напоминают потухшее пламя. Подвески на браслетах Сусанны звенели, словно крошечные льдинки. Теперь браслетов не было, и Асмик видела, что мать водит гребнем по привычке, что отныне это не доставляет ей никакого удовольствия. Ее муж, Тигран Агбалян, умер, и больше ей некому было нравиться.

— Ты любила моего отца, когда выходила за него замуж? — спросила девушка.

— Да, — ответила женщина, и в ее глазах блеснул свет. — Мне было всего четырнадцать, когда мой отец сказал, что ко мне сватается завидный жених. Отец не хотел меня неволить, и нас с Тиграном представили друг другу. Он был молод и красив, он смотрел на меня с улыбкой, и его голос казался мне теплым и мягким. Я дала согласие и все время думала о нем, а к тому моменту как нас обвенчали, уже была без памяти влюблена. — Сусанна протянула руку и нежно погладила дочь по голове. — Не надо спешить. Отныне ты — единственный бриллиант нашего рода, достойный самой лучшей оправы.

Асмик глубоко вздохнула, отгоняя сомнения и страхи. В этот миг ей почудилось, будто мать возложила на ее голову невидимую корону. Сусанна была права: не стоит размениваться по мелочам. Вардан красив, добр и умен, но они не созданы друг для друга.

 

Глава 4

Наступила осень; лес был полон ярких, мерцающих на солнце красок. Тени облаков, пробегающие по холмам, беспрерывно меняли неуловимые и нежные оттенки листвы. Примостившиеся на склонах гор маленькие поля отливали червонным золотом набухших зерном колосьев, а сады были полны сочных красных, желтых и зеленых яблок.

Несмотря на страдную пору, Вардан по-прежнему находил возможность видеться с Асмик. Как и следовало ожидать, он не взял с женщин никакой платы за работу и продолжал им помогать.

Известно, что поздняя осень — лучшее время для свадеб, поэтому юноша решил не откладывать важный разговор. Возможно, он обманывает себя и девушка видит в нем только друга?

По воскресеньям Сусанна и ее дочь посещали церковь, но и та, и другая держались особняком и не заговаривали с жителями селения. Приглядевшись к Сусанне, Вардан сделал вывод, что она тверда, как алмаз, и способна выдержать любые испытания, тогда как Асмик хрупка, как хрусталь, и нуждается в защите. Он желал оградить ее от жестокостей жизни, хотел сделать ее счастливой.

Юноша укрепился в своем решении после того, как поговорил с Каринэ. Однажды Вардан спросил у матери:

— Почему Гаянэ больше не приходит в наш дом?

— Потому что, — ответила женщина, — я сказала, что это неприлично. Когда нам понадобится батрачка, мы ее позовем. А еще намекнула, что ты собираешься жениться.

— Ты не будешь против того, чтобы я женился на девушке, которую избрало мое сердце?

— Не буду, — кротко промолвила Каринэ, — главное, чтобы ты был счастлив.

— Я не стану заставлять ее работать. Пусть делает что хочет или ничего не делает, — заявил Вардан, и женщина согласно кивнула. Каринэ поклялась себе не рассказывать сыну о визите к гадалке и о том, что сказала Анахита.

Узкая тропинка вилась меж одетых золотистым лишайником камней и выгоревшей на солнце травы. Асмик шла впереди, и Вардан мог любоваться гибкой спиной девушки, ее изящной походкой, неповторимой посадкой головы.

«Если Бог позволит мне жениться на ней, я никогда и ни о чем его не попрошу, потому что чаша моей жизни будет до краев наполнена счастьем», — подумал юноша.

Когда они остановились на краю обрыва, Вардан промолвил:

— Возможно, я безумен и дерзок. Наверное, мне нет прощения за мои мечты, но я… я… — И не решился закончить.

Асмик повернулась к нему и посмотрела в глаза.

— Кто же может осуждать и наказывать людей за мечты?

— Если б вы знали, о чем я мечтаю!

— О чем же?

— О вас.

— Обо мне?

Вардану почудилось, что девушка удивилась, и он решился сказать ей правду, решился внезапно, с таким чувством, словно собирался прыгнуть в пропасть.

— Я мечтаю, чтобы вы стали моей женой, мечтаю любить вас всю жизнь, сделать вас счастливой!

Улыбка Асмик была бесхитростной и светлой, и юноша почувствовал, как его душа наполняется радостью. Она не возмутилась и не растерялась, она приняла его признание без насмешки, высокомерия или испуга.

— И… что вы намерены делать?

Вардан решил, что она произнесла это слишком спокойно, скорее, с любопытством, чем с волнением.

— Просить у госпожи Сусанны вашей руки.

— Мама не согласится, — промолвила Асмик.

— Почему?

Асмик прикусила губу. Ей не хотелось говорить правду.

— Мне кажется, она страшится разлуки со мной. Я — единственное, что у нее осталось.

Сердце Вардана тревожно забилось. В душе юноши зрела безумная надежда. Если Сусанна увидит, как сильно он любит ее дочь, она поймет, насколько он честен, и, возможно, передумает.

Он выпрямился и расправил плечи.

— Сегодня я приду в ваш дом и поговорю с вашей матерью.

Асмик опустила ресницы; тонкие пальцы девушки теребили богато украшенный пояс.

— Мама откажет, — повторила она и добавила: — А я никогда не пойду против ее воли.

— Я должен попытаться ее уговорить, — твердо произнес юноша.

К несчастью, он не осмелился спросить, нравится ли он самой девушке и как она относится к мысли об их браке.

Собираясь к Сусанне, Вардан надел вышитую красными нитками рубашку, кожаный жилет, шаровары с обмотками, из-под которых были видны узорчатые носки, украшенный серебром пояс, когда-то купленный в городе отцом юноши за большие деньги, и войлочную шляпу.

Мать смотрела на сына с тайной жалостью, но она ничего не сказала и лишь перекрестила его, когда он выходил за порог. Каринэ вовсе не желала заполучить в невестки изнеженную горожанку; женщина мечтала о простой, здоровой и работящей девушке, а не о загадочной красавице и неисправимой белоручке. Но она молчала, потому что боялась потерять доверие сына.

Сусанна сидела в кресле с таким видом, будто находилась не в бедном, полуразрушенном доме, а в столичном особняке. Ее лицо выражало не гнев, боль или гордость, а нечто более сильное, пугающее своей властью. Юноше чудилось, будто эта женщина способна пригвоздить человека к месту одним лишь небрежно брошенным взглядом. Она не желала признавать свое поражение перед кем бы то ни было, тем более перед тем, кто в ее глазах оставался простолюдином.

— Чего ты хочешь, юноша? — спросила она, хотя ей было известно его имя.

Вардан оробел настолько, что едва сумел вымолвить:

— Я… я хочу жениться на Асмик.

Женщина не удивилась, она всего лишь спросила:

— Знаешь ли ты, какая преграда стоит между вами?

— Мне кажется, — собравшись с силами, заметил Вардан, — любовь не знает преград, как их не знают огонь, вода или ветер.

— Что твоя любовь может дать моей дочери?

— Защиту, верность, заботу! — Голос Вардана срывался от волнения. — Поверьте, я способен прокормить семью. Я готов перечислить все, чем владею, — это не так уж мало! Не беспокойтесь, я не заставлю Асмик работать, ее руки останутся такими же белыми, как сейчас!

Сусанна видела, что юноша искренен и прост, но… Женщина вспомнила горделивую грацию Тиграна, его глубокий, красивый голос, вспомнила, как билось ее сердце, когда он смотрел на нее. Их жизнь была полна лихорадочного жара, жара страсти, недаром она родила мужу шестерых красавцев сыновей и дочь, прекрасную, как сама любовь.

Сусанна не видела в глазах девушки огня, а всего лишь растерянность, тоску и робкую надежду. Асмик не любила этого человека, она просто хотела обрести надежный, благополучный мир, неважно, какой ценой.

— Жизнь не обязана давать нам то, чего мы ждем, но мы должны соответствовать тому, для чего предназначены, — загадочно промолвила она и прибавила: — Я не могу согласиться на этот брак.

— Вы не думаете, что это жестоко по отношению к Асмик? — Вардан почувствовал, как теряет почву под ногами, как из сердца уходит надежда, и осмелел. — А если в вашем теперешнем положении вы не найдете для нее подходящего жениха и ваша дочь останется одна?

— Значит, такова ее судьба, — сурово ответила женщина и поднялась, давая понять, что разговор закончен, но юноша не отступал. Он стоял перед Сусанной отчаявшийся, но гордый, похожий на плененного, но не сломленного воина.

— Что у нее останется?

— Гордость ее рода, сознание того, что она ничего не нарушила, ни через что не переступила, осталась такой, какой ей повелел оставаться Господь.

— Что ж, воля ваша. — Голос Вардана охрип от пережитого унижения. — Мне остается пожелать, чтобы судьба Асмик сложилась счастливо.

Он ушел с тайной надеждой на то, что девушка его догонит, и они вместе придумают какой-нибудь выход.

Она не догнала. Во время разговора Асмик стояла в соседней комнате и кусала пальцы. Ей было невыносимо жалко Вардана и немного жалко себя, но она понимала, что мать права. Девушка видела в юноше хорошего, честного, надежного человека, защитника, опору, но не возлюбленного. Сусанна обладала жизненным опытом, она была умна и смогла уберечь дочь от нежданного порыва, от неверного шага. Так говорила себе Асмик, не зная, что в человеческой жизни возможны такие повороты и такие порывы, от которых ничто не спасет.

Вардан понял, что девушка согласна с решением матери. Придя домой, он пролежал трое суток, отвернувшись к стене, не разговаривая и не принимая пищи. На четвертый день юноша поднялся и занялся привычными делами; не потому, что поддался на уговоры Каринэ, а из-за того, что земля, растения и животные требовали неустанной заботы.

Когда пора уборки урожая осталась позади, Вардан стал уходить в лес. Он блуждал в стороне, противоположной той, в которой обитали Сусанна и ее дочь. Забирался далеко в горы и охотился или просто любовался природой.

Юноша надеялся, что край яркого солнца и глубоких теней излечит его душу.

Здесь слышалось лишь гудение насекомых, щебетание птиц да похожий на вздох или шепот шорох в верхушках деревьев. Однажды Вардан обнаружил в дупле дерева пчелиное гнездо и обрадовался: это была ценная находка! Он сделал на стволе дерева две метки, которые означали, что у пчел уже есть хозяин и никто другой не может завладеть медом. Увлеченный своим занятием, юноша не заметил, как к нему приблизился человек, и почти испугался, когда внезапно увидел, что из-за ветвей на него внимательно смотрят два черных глаза.

— Что тебе… — начал он и тут же расслабился, узнав Гаянэ.

— Я не хотела подкрадываться, так получилось, прости, — сказала девушка.

— Что ты здесь делаешь?

— Собираю целебные травы.

Хотя Гаянэ и впрямь держала в руке корзинку с травами, Вардан заподозрил, что девушка нарочно следила за ним.

— Я и не знал, что ты тоже бродишь по лесу!

— Я делаю это изредка, когда у меня немного работы или когда Манушак чувствует себя получше.

— Как ее здоровье?

— Она сильно сдала. Не знаю, удастся ли ей пережить зиму.

— Если с ней… что-то случится, ты останешься жить в ее доме?

Гаянэ печально улыбнулась и кивнула. Юноша вспомнил, что это был за дом: маленькая глинобитная хижина с соломенной крышей, приют беспросветной бедности. Вардан слышал от матери, что зимой Гаянэ и Манушак варят похлебку из сушеной травы, в которой нет ни капли жира. Чтобы сохранить скудное тепло, они закрывают дыру в потолке хижины и задыхаются от дыма.

— Почему ты больше не приходишь в наш дом?

Девушка покраснела.

— Твоя мать сказала, что ты женишься, потому будет лучше, если я…

— Я не женюсь, это неправда, — перебил Вардан и спросил: — А у тебя есть жених?

Это было жестоко, и он знал об этом. Обычно накануне свадьбы гостям торжественно демонстрировали приданое невесты. Что могло быть у нищей сироты, живущей из милости у такой же нищей старухи? Едва ли Гаянэ пожелает взять в жены даже самый последний из бедняков!

— Нет, — прошептала девушка.

Вардан смотрел на нее и размышлял. Узкое лицо, небольшие глаза, тонкие губы, худенькие руки. Бедная одежда, незамысловатая прическа, никаких украшений. Он не находил в Гаянэ ничего привлекательного, но с другой стороны, такая девушка станет ежеминутно благодарить Бога за то, что он даровал ей красивого доброго мужа, достаток, уважение соседей.

— Ты приходила к нам, потому что я тебе нравлюсь? — внезапно спросил он.

Гаянэ сделала шаг назад, будто собираясь убежать, а потом глубоко вздохнула и просто ответила:

— Да. Но больше я не приду.

Девушка повернулась и пошла прочь.

Вардан долго смотрел ей вслед, а потому не сразу увидел, что по тропинке движутся люди, а заметив, едва успел спрятаться за стволом дерева. Судя по одежде, это были чужаки, которых он никак не ожидал увидеть в этих краях. Их было человек двадцать; вооруженные кинжалами и саблями, они вели за собой навьюченных лошадей. Сердце юноши тревожно забилось. Это были арабы! Страшное воспоминание Асмик и Сусанны внезапно воплотилось в реальность!

Они направлялись в сторону Луйса, туда, куда ушла Гаянэ. Вардан прикусил губу. Что будет, если эти мужчины догонят девушку? Не лучше ли выйти из укрытия?

Он сделал вид, что не собирался прятаться, и спокойно вышел на тропу. Завидев местного жителя, предводитель каравана в расшитом серебром синем кафтане и такого же цвета чалме остановил своих спутников повелительным жестом и обратился к юноше:

— Кто ты такой? Можешь нам помочь? Мы ищем селения… — Он вынул грамоту, развернул и прочитал названия.

Вардан молча выслушал его. У незнакомца было смуглое лицо с выразительными темными глазами, лицо, которое могло бы показаться утонченным и красивым, но только в том случае, если смотрящий на него человек не слышал о коварных и жестоких властителях, принуждавших жителей древней земли Сасанидов принимать чужую веру и преследовавших христиан.

Первым в списке был Луйс, дальше шли названия других, по большей части незнакомых Вардану селений. Юноша растерялся. А если он откажется? Его будут пытать, а потом убьют?

Вероятно, араб догадался о мыслях Вардана, потому что примирительно произнес:

— Не бойся, мы не собираемся никого трогать. Просто перепишем население, узнаем, сколько в нем взрослых мужчин, и установим новый налог.

Вардан лихорадочно размышлял. Если он выведет арабов к селению, возможно, они не заметят жилища Сусанны и Асмик. Если же чужаки сами начнут искать дорогу…

Предводитель каравана не торопил юношу, он напряженно и вместе с тем терпеливо ждал. Внезапно Вардан с удивлением понял, что этот араб, вначале показавшийся ему зрелым мужчиной, старше его на каких-нибудь четыре-пять лет. Просто в отличие от Вардана он узнал, что такое война, ощутил вкус крови и смерти.

— Идите за мной, — прошептал юноша, — я отведу вас в селение.

Они молча шли по тропинке, а вокруг возвышались нагретые солнцем, окаймленные нетронутыми лесами скалы.

Камран ибн Касир с любопытством оглядывался вокруг. Очутившись в горах, сын пустыни был вынужден признать, что в диковатом пейзаже скрывается глубокая первозданная сила. Горы представляли собой серьезное, порой непреодолимое препятствие, но они завораживали, пленяли, их было трудно не полюбить.

Камран родился в Багдаде и происходил из знатной семьи. Его отец-араб был высокопоставленным чиновником халифата, а мать — наложницей-персиянкой, потому он получил персидское имя. Юноше с детства не нравился деспотизм отца, из-за которого члены семьи, особенно женщины, чувствовали себя забитыми и униженными. Ничто не могло нарушить слепого жестокосердия, непоколебимого хладнокровия Омара ибн Дауда, его абсолютной веры в себя и свою правоту.

Будучи младшим сыном, который не мог рассчитывать на большую долю в наследстве, Камран решил добиться независимости и попытать счастья на военной службе. Именно в Персии, на родине своей матери, Камран, к тому времени дослужившийся до весьма высокого для своего возраста чина, впервые начал выказывать недовольство политикой халифа в захваченных землях.

Его чувства усилились после истории с семейством Агбалян. Камран мог хладнокровно взирать на кровь и смерть, что было привычно на поле боя, но его душа и сердце оказались бессильны перед девичьими слезами. После того как Асмик и ее мать уехали из Исфахана, он выяснил, кто они и что с ними произошло, и не стал скрывать возмущения.

Кто-то донес на него, и ослушника призвали к ответу. Камран не подумал отпираться; выслушав юношу, его начальник с усмешкой промолвил:

— Разве не военные подвиги позволили тебе возвыситься над другими!

— Сейчас мы не на войне. В мирной жизни не стоит совершать бессмысленные зверские злодеяния, нужно попытаться наладить отношения с теми, кто исповедует другую религию, — смело возразил молодой человек.

— Война за веру во имя Аллаха никогда не закончится, — назидательно произнес начальник и добавил: — Вольнодумство и непокорность сослужили тебе плохую службу. Я приму во внимание твои заслуги и знатное происхождение твоего отца и не стану тебя казнить. Я всего лишь отправлю тебя в поход по горным селениям, где живет немало армян. Надо разобраться с налогами. — Он усмехнулся. — Посмотрим, чего ты сможешь добиться мирным путем!

Когда Вардан привел отряд в Луйс, Камран спросил юношу, где можно остановиться.

— Мы не причиним вам вреда, — повторил он. — Напротив, вознаградим за гостеприимство.

Удивленный словами чужеземца, Вардан пожал плечами. Завоевателей не принимают как гостей и от них не ждут благодарности.

Камран прошел по селению и остановил свой выбор на нескольких домах, где разместил своих людей, а сам поселился в доме Вардана. Молодой араб поклонился испуганной Каринэ и вновь повторил, что ни женщине, ни ее сыну не грозит никакая опасность.

В ту ночь Вардан почти не спал. Юноша думал о том, что завтра воскресный день и Сусанна с Асмик наверняка придут в церковь. Как сделать, чтобы они не попались на глаза арабам? Гордость мешала ему отправиться в дом Сусанны, и он решил подождать женщин на окраине селения, чтобы предупредить о пришествии чужеземцев.

Однако все случилось иначе. Рано утром воины Камрана ибн Касира прошлись по домам жителей Луйса и велели всем мужчинам и юношам старше тринадцати лет собраться на площади. Вардану не удалось улизнуть, и он стоял вместе со всеми, изнывая от тревоги за Асмик и Сусанну, которые вот-вот должны были появиться на дороге.

Арабы заканчивали переписывать мужчин и юношей и уже собирались отпустить их на церковную службу, когда Вардан увидел высокую, прямую фигуру матери Асмик, напоминавшую погасшую черную свечу.

Рука Сусанны, которой она опиралась на руку дочери, напряглась и стала твердой, как железо, а глаза расширились, будто их взору внезапно открылось то, что невозможно постичь разумом. Арабы! Жестокая судьба достала ее и здесь! Погибшие надежды и страх перед будущим застыли в сердце женщины ледяным сгустком.

Асмик стояла рядом с матерью, оцепенев от страха, утратив ощущение реальности и времени. Казалось, у нее вот-вот подогнутся колени и она лишится чувств. Вардану хотелось броситься к ней, обнять, поддержать и утешить, но он не двигался с места.

Юноша едва не застонал, когда Камран приблизился к женщинам и произнес какие-то слова. Сусанна вздернула подбородок и что-то резко ответила, потом повернулась и пошла назад, ведя за собой обомлевшую дочь. Вардану захотелось закричать и закрыть лицо руками, потому что он заметил, каким долгим, жадным, жарким взглядом араб проводил Асмик.

Юноша не пошел на службу вместе с односельчанами, а отправился домой: ему не хотелось упускать Камрана из виду. Когда наступил полдень и араб, совершив свою странную молитву, собрался выйти за ворота, юноша взволнованно произнес:

— Прошу, не трогайте этих женщин. Они и без того обездолены и несчастны: их лишили всего, что они имели, выгнали из дома, убили близких!

Камран пристально посмотрел на Вардана. Юноша удивился: взгляд молодого араба был полон внимания и сочувствия.

— Что вы знаете об этом?

В душе Вардана закипел гнев, и юноша невольно сжал кулаки. Зачем он спрашивает? Хочет получить ответ, который прозвучит как пощечина?

— Я знаю, что это сделали люди вашей веры и крови. Слуги эмира.

Камран изменился в лице; его глаза стали похожи на угли, а губы задергались.

— В таком случае я принесу им свои извинения, — отрывисто произнес он и вышел из дома.

 

Глава 5

Легкий ветерок доносил из леса пряные ароматы осени, а многоцветный ковер поздних цветов отливал желтым, оранжевым и алым. Кругом было потрясающе красиво, но погруженные в свои мысли женщины ничего не замечали. Порыв ярости вернул Сусанне часть сил и уничтожил страх, но это ничего не меняло.

— Он сказал, что придет сюда, чтобы поговорить с нами, — промолвила она. — Я велела ему убираться на все четыре стороны, но он не откажется от своей затеи. Я видела его взгляд.

— Ты его узнала?

Мать нахмурилась.

— Нет. Разве мы встречались?

Асмик постаралась не выдать своих чувств. Там, на площади, она едва не упала в обморок, но не от страха, а от изумления перед непредсказуемой волей судьбы, которая привела сюда этого человека. Она не знала, пугаться ей, волноваться или гневаться. Девушка видела, что юноша тоже ошеломлен, а еще — страшно обрадован. Неужели он не способен понять, что если прежде их разделяла черта, то теперь она превратилась в пропасть?

— Это тот самый человек, благодаря которому мы смогли взять из дома наши вещи, — сдержанно объяснила Асмик матери. — Он тогда вступился за нас.

— Ты его запомнила? — удивилась Сусанна.

— Да, — ответила девушка, боясь, что мать заметит ее румянец.

— Стало быть, он хочет получить свою долю признательности, — с мрачной усмешкой промолвила женщина.

— Что нам делать? — прошептала Асмик.

— Тебе нужно уйти в горы. Спрятаться, переждать.

— Пойдем вместе!

— Если мы уйдем вместе, арабы бросятся нас искать, потому что подумают, будто мы утаили золото или какие-то важные грамоты. Если ты скроешься одна, я попытаюсь поговорить с ними, убедить оставить нас в покое.

Девушка содрогнулась от возмущения и жалости при мысли о том, что ее гордая мать способна унизиться перед завоевателями ради спасения ее чести.

— Нет, — мужественно произнесла Асмик, — я останусь с тобой. — И нерешительно добавила: — Возможно, среди этих людей встречаются совестливые и благородные? Что плохого случится, если он просто поговорит с нами?

Сусанна едва не задохнулась от возмущения.

— Поговорит? О чем?! Эти чудовища убили твоего отца и братьев, разрушили нашу жизнь! Они не способны испытывать чувства, которые Господь даровал христианам!

Асмик сникла и кротко промолвила, не поднимая глаз:

— Да, мама. Я понимаю.

Сусанна оказалась права: после полудня к ним пожаловал незваный гость. Он пришел один, на нем был красивый кафтан и серебряный пояс, на котором висели узорчатые ножны.

Дочь укрылась в доме, тогда как мать стояла на ступеньках крыльца с гордо поднятой головой. В напряженном молчании Сусанны таились стальная выдержка и несгибаемая воля.

Камран не разглядел ее в Исфахане, тогда он смотрел только на Асмик. Зато сейчас юноше хватило взгляда, чтобы понять, какой красавицей была эта женщина, когда ее глаза были полны блеска, улыбка — тепла, а движения — живости.

Подойдя к крыльцу, он почтительно поклонился и произнес с истинно восточной учтивостью:

— Рад приветствовать вас еще раз, прекрасная госпожа, да будут благословенны ваши дни!

Лицо женщины исказилось, будто от удара.

— Что вам нужно? — спросила она. В голосе Сусанны не было страха, только леденящее душу презрение.

— С того момента как я увидел вас, мне не дает покоя вопрос, как столь благородные, изысканные женщины оказались в такой глуши?

— Мы покинули родной город, чтобы укрыться от тех, кто убил моего мужа и моих сыновей, ограбил наш дом и выгнал нас на улицу! Вы смеете являться в наше убежище, думая, что останетесь безнаказанным, но вы ошибаетесь: как за зимой приходит весна, так за злодеяниями следует возмездие! Ваш Бог побуждает вас творить зло, тогда как наш — справедлив и милосерден, но я не перестаю надеяться, что он накажет вас за то, что вы сотворили!

— Мне жаль, что вам пришлось пережить большие несчастья, — сказал Камран, усилием воли принудив себя не обращать внимания на высказывания матери девушки о его Боге. — Их виновником стал не я; скажу больше, я никогда бы не смог совершить ничего подобного. Мне пришлось уехать из Исфахана именно потому, что я был недоволен произволом нашего наместника.

— Что вам нужно? — повторила женщина.

— Я хотел попросить у вас прощения от имени моего народа и выяснить, не нуждаетесь ли вы в чем-нибудь? Я готов помочь вам выбраться отсюда. Мне кажется, вам стоит вернуться в Исфахан. Клянусь, я смогу за вас заступиться.

— Я никогда не прощу арабов, и мне не нужна ваша помощь, — сказала Сусанна и добавила: — Вам, вероятно, известно, что такие люди, как мы, не принимают подачки от своих врагов!

Молодой араб вновь поклонился и приложил руку к сердцу.

— Отдаю должное вашей смелости и вашей гордости. Я оставлю вас в покое, только разрешите поговорить с вашей дочерью.

— Приличия не позволяют моей дочери разговаривать с посторонними, тем более если этот посторонний — всего лишь жалкий прихвостень того, кто считает себя земным наместником злобного Бога!

Спрятавшаяся в доме Асмик с ужасом внимала словам матери, удивляясь, почему чужеземец спокойно выслушивает ее оскорбления. Девушка слышала, что арабы непримиримы в вопросах веры и рабски преданы своему правителю.

Теперь девушка смогла как следует рассмотреть того, с кем тайком переглядывалась в Исфахане. Речь и манеры выдавали в юноше человека, привыкшего к обходительности, благородного и разумного. К тому же (это она заметила и раньше) он был красив утонченной, благородной красотой. Он казался умнее, серьезнее Вардана, хотя едва ли был намного старше.

Когда Сусанна произнесла последнюю фразу, способную вывести из себя кого угодно, Асмик показалось, что в задумчивых темных глазах молодого араба, мрачно опущенных уголках губ таится не гнев, а глубокая досада на несправедливость мира, на самого себя, на несбывшиеся надежды.

Интересно, что он хотел сказать ей? Несмотря на пережитые несчастья, душа девушки оставалась податливой, как глина, восприимчивой к новым впечатлениям. Асмик сама не заметила, как испуг вновь сменили жгучее любопытство и не вполне невинный интерес.

Девушка не покинула своего укрытия, и гостю пришлось уйти. Сусанна поднялась на крыльцо и бессильно прислонилась к косяку. Внезапно залитый полуденным солнцем пейзаж показался тусклым, деревья и горы поплыли перед затуманившимся взором женщины.

— Я сошла с ума. — Ее голос дрогнул. — Я хотела тебя защитить, а вместо этого чуть не погубила нас обеих!

— Я горжусь тобой, мама! — прошептала Асмик и обняла Сусанну.

Прошло два дня. Арабы не появлялись; скорее всего, они покинули селение. На третий день, когда мать прилегла отдохнуть, девушка по привычке отправилась бродить по окрестностям. Лишившись спутника, Асмик не уходила далеко от дома. Ей было немного жаль, что отношения с Варданом не сложились; она вспоминала их бесхитростные беседы, нежный и робкий взгляд юноши, но всякий раз приходила к выводу, что между ними не могло быть ничего серьезного.

Думала она и про молодого араба, не понимая, зачем судьба позволила ей увидеть его еще раз. Если бы этого не случилось, она продолжала бы жить с мыслью, что он ее враг, а то, что было между ними в Исфахане, всего лишь нелепая ошибка. Теперь же чувства Асмик пришли в полнейший беспорядок; сама не зная почему, девушка втайне досадовала на мать, слова Сусанны казались ей несправедливыми. Этот человек сочувствовал им; он не убивал ее отца и братьев, и он не виноват в том, что родился мусульманином.

Между тем Камран был воином, а настоящие воины редко отступают от своей цели, неважно, является ли этой целью крепость, которую нужно взять, или женщина, которой хочется овладеть.

Асмик медленно шла по тропинке, любуясь поздними цветами, которые мелькали в выжженной солнцем траве подобно крошечным красным фонарикам, когда Камран вышел из-за огромного валуна и остановился посреди дороги.

Девушка замерла. Она не знала, что делать: закричать или попытаться убежать? Пока Асмик в панике размышляла, араб сделал несколько шагов вперед и сказал:

— Меня зовут Камран. Я пришел, чтобы поговорить с вами. Клянусь, я не дотронусь до вас и пальцем, и с вашей головы не упадет ни один волосок!

Девушка кивнула, с трудом проглотив застывший в горле комок растерянности и страха.

— Я сочувствую вашему горю, мне известно, что вина моего народа перед вашим неискупима, и все же надеюсь на то, что вы меня выслушаете. Вы не можете представить, как я обрадовался, когда внезапно встретил вас в этом селении, хотя мне больно видеть, что обстоятельства жизни загнали вас в такую глушь! — Он перевел дыхание и продолжил: — Прежде я думал, что война — это война и, пока она продолжается, в душе нет места чувствам, но ошибся и рад своей ошибке. С тех пор как я впервые увидел вас в Исфахане, я не мог думать ни о ком и ни о чем другом. Вам не нужно бояться меня. Я хочу попросить вас лишь об одном: скажите, как вас зовут!

Девушка растерялась, услышав, что он просит о такой малости, и прошептала:

— Асмик.

— Жасмин! — с нежностью повторил Камран на восточный манер и заметил: — К сожалению, я должен ехать. На обратном пути я заеду в селение и скажу вам то, что должен сказать. Я хочу дать вам время подумать.

Девушка решила, что ей стоит быть такой же мужественной и смелой, как мать, и, собравшись с духом, ответила:

— Вы можете сказать то, что хотите, сейчас или после — это ничего не изменит. Мне не о чем думать. Вы — мой враг и останетесь им навсегда.

Камран улыбнулся.

— Вы повторяете чужие слова, а ваши глаза говорят другое, то же самое, что они говорили в Исфахане. Вы не ненавидите меня, вы просто меня не знаете. И не стоит лгать, что вы не хотите меня узнать.

— Что вам нужно? — прошептала Асмик.

— Я не желаю терять вас из виду. Хочу, чтобы вы попытались посмотреть на меня иначе, — сказал Камран. — Не как на врага, а как на друга.

— Моя мать никогда этого не допустит, — выдавила девушка.

— Она может запретить вам встречаться или разговаривать со мной, но ваша мать не в силах помешать вам чувствовать то, что вы чувствуете.

Асмик отшатнулась.

— Откуда вы можете знать, что я чувствую?! Чувствую после того, как…

— Я понимаю, что вы хотите сказать, — перебил ее Камран. — Просто мне кажется, в отличие от вашей матери, вы не утратили желания жить дальше и радоваться тому, что живете.

Молодой человек сделал шаг вперед и вопреки своим обещаниям дотронулся до руки девушки.

Прикосновение получилось коротким, обжигающим и отчаянным. Асмик вырвала руку. Она никогда не думала, что кожа мужчины может быть такой гладкой, мягкой и горячей.

— Помните, — промолвил Камран, прежде чем отступить и скрыться из виду, — я вернусь!

Асмик ничего не сказала Сусанне об этой встрече. Она знала, что мать никогда ее не поймет.

Девушка вспоминала Камрана, его мягкую настойчивость, проникновенный звук его голоса и таинственное мерцание темных глаз. Она понимала, что он собирался сказать. Он хотел признаться, что влюбился в нее с первого взгляда, и просил ее дать ему хотя бы искру надежды.

Асмик понимала, что это бессмысленно. У них разная вера, и Сусанне будет проще убить свою дочь, чем узнать, что она думает об арабе как о влюбленном мужчине, о человеке, который способен не обидеть, а защитить.

Прошло довольно много времени, прежде чем девушка решилась признаться самой себе в немыслимом: Камран ей нравится и по большому счету ей все равно, кто он и кому он молится.

Однажды Асмик в сердцах сказала матери:

— Почему мы не уехали в Византию, в Константинополь? Мне кажется, дядя Григор был прав, когда убеждал нас последовать за ним.

— Потому что тогда бы нам пришлось жить на чужбине, на положении бедных родственников.

— Неужели здесь ты не чувствуешь себя изгнанницей?! В Византии мы бы жили среди людей нашего круга! Ты смотришь на жителей Луйса как на своих слуг, но они не наши слуги и не станут подчиняться твоим приказам. Нам удастся пережить зиму только благодаря Вардану. А ведь он даже не взял с нас денег! Придет время, и ты будешь вынуждена вымаливать милость людей, которых сейчас презираешь.

Это прозвучало жестоко, но Асмик хотелось высказаться.

— Теперь уже поздно что-то менять. И я не считаю свое решение ошибкой, — ответила Сусанна и отвернулась. Девушке почудилось, что во взоре матери промелькнула досада.

Это придало Асмик смелости, и она добавила:

— Ты потеряла последнее, что могла бы сохранить, завлекла нас в глушь, и все из-за глупой гордости!

Сусанна развернулась и ударила дочь по лицу. Звук пощечины прозвучал как удар грома.

— Гордость не может быть глупой, она — главное, что стоит сберечь, особенно в такие времена, — твердо произнесла женщина. — Ты хочешь знать, почему я не уехала в Константинополь вместе с Григором? Потому что все оставшиеся в живых представители нашей семьи бросились бежать с насиженного места как последние трусы. Никто из них не взялся за оружие, не попытался отомстить! Когда-то арабы выгнали нас из родной страны, а теперь прогоняют из Персии, где мы прожили много лет! Я была совсем мала, когда мы приехали в Исфахан, и я полюбила этот город как никакой другой на земле!

Асмик замерла, приложив ладонь к щеке. Она смотрела на мать во все глаза. Ее никогда никто не бил, никто не повышал на нее голос, ее всегда любили и баловали. По лицу девушки потекли неудержимые слезы. Она тоже любила Исфахан, она родилась в нем уже при арабах, и смешение обычаев и религий, царившие в городе, казалось ей не более чем полным особого смысла и чарующей красоты переплетением узоров в драгоценном персидском ковре.

Асмик развернулась и вышла в другую комнату. Сусанна не последовала за ней. Впервые между матерью и дочерью выросла стена непонимания. Каждая осталась наедине со своей душевной болью.

Когда мусульмане покинули селение, Вардан поборол гордость и решил встретиться с Асмик. Он нашел девушку на ее излюбленной тропинке, и ему показалось, что она рада его видеть. Ее глаза больше не выглядели печальными и испуганными; вместо этого в них появились затаенная мечтательность и трогательная нежность. Она была так красива, что у него защемило сердце.

Юноша сообщил девушке о том, что арабы ушли, не причинив никому вреда. Они только переписали взрослое население Луйса, сказав, что отныне налог платит не сельская община, а каждый житель мужского пола, начиная с тринадцати лет.

— Они приходили к нам, — сказала Асмик, — вернее, один человек, тот, кто был у них главным.

— Знаю, — сдержанно произнес Вардан. — Он останавливался в нашем доме.

Девушка вскинула удивленный взор.

— Правда? И каким он тебе показался?

Юноша пожал плечами.

— Таким, как и все они. Непонятным, чужим.

— Но не жестоким?

— Наверное, не каждый из них способен на бессмысленную жестокость! Мы дали ему постель, кормили и поили, зачем ему нас обижать? — ответил Вардан и спросил: — Вы сильно испугались?

— Не очень, — уклончиво произнесла девушка.

— Наверное, я должен был сразу пойти к вам, попытаться защитить вас, сделать так, чтобы этот человек не смог приблизиться к вашему дому.

— С нами не случилось ничего плохого, — сказала Асмик и добавила: — Я знаю, как ты относишься к нам, Вардан, и я благодарна за все, что ты сделал для нас.

Решив, что настал подходящий момент, юноша осторожно произнес:

— Вы слышали, как я говорил с вашей матерью, когда просил вашей руки?

— Да.

— Она сочла, что я недостоин вашей любви, но разве сердце каждого из нас не создал один и тот же Бог? Разве знатные и незнатные люди отличаются способностью чувствовать? Не кажется ли вам, что можно придумать какой-то выход, убедить вашу матушку передумать? — пылко произнес юноша.

Вардан понял, что ответит девушка, еще до того, как она заговорила. Прозрение обрушилось на него подобно удару, когда он увидел, что на лице Асмик не дрогнула ни одна черточка.

— Едва ли я когда-нибудь выйду замуж, — медленно произнесла девушка. — Ты достойный человек, Вардан, но судьба складывается так, что я должна остаться с матерью. Она была неправа, когда говорила с тобой свысока, но я и сама не хочу выходить замуж. Ни за тебя, ни за кого-то другого. Давай останемся просто друзьями.

— Друзьями? — глухо повторил юноша и добавил с горькой иронией: — Что ж… Если вам так угодно… я вынужден подчиниться.

Вардану казалось, что он никогда не сможет простить девушке ее равнодушия, ее слепоты. Асмик не желала понимать, что ему не нужна другая, она отвергла его с холодным сердцем, как отложила бы в сторону негодную вещь. Она не знала, как сильно может ранить его душу такая «дружба», отношения без надежды на истинное сближение, на совместную жизнь!

Коротко попрощавшись, Вардан повернулся и пошел прочь. Сначала он не понимал, почему не видит дороги, и только потом заметил, что глаза застилают слезы. Юноше чудилось, будто там, где всего лишь минуту назад билось горячее сердце, образовалась щемящая пустота.

Дома Вардан был молчалив и несобран; глядя на сына, Каринэ чувствовала, как душу наполняет боль.

— Ты слышал о смерти Манушак? — улучив момент, спросила мать, желая отвлечь юношу от горьких мыслей. Она поставила перед ним стакан с виноградным вином и тарелку с мясом, приправленным душистыми и острыми травами.

— Нет, — равнодушно произнес сын, глядя прямо перед собой и не притрагиваясь к еде.

— Это случилось несколько дней назад. Гаянэ осталась совсем одна.

Вардан взял стакан и залпом выпил вино, хотя прежде всегда вкушал благородный напиток медленно, наслаждаясь его терпким ароматом и солнечным вкусом.

— Что она будет делать?

Каринэ пожала плечами.

— То же, что и раньше: наймется в батрачки. Она неплохая девушка, только уж очень бедная.

Вардан усмехнулся. Он — неровня Асмик, а Гаянэ — неровня ему. Почему жизнь так сложна и нелепа?

Незаметно пришла поздняя осень. Обнаженные горы тонули в нежной опаловой дымке. Ослепительно-белые и пронзительно-черные птицы кружили в прозрачной вышине неба.

Незаметно для себя Сусанна и Асмик стали меньше разговаривать. Женщина по-прежнему жила воспоминаниями, а ее дочь пребывала наедине со своими мечтами. Вспоминая разговор с Камраном, Асмик думала о том, что иные слова похожи на теплый дождь, пробуждающий застывшую землю, и удивлялась, как иногда мало надо человеку для того, чтобы познать истину своего собственного сердца и какой жестокой может оказаться эта истина.

Прошло больше месяца. Асмик медленно шла по любимой тропинке, любуясь пейзажем. Было очень тихо, и потому девушка невольно замерла, услышав, как кто-то зовет ее по имени. Вардан? Нет, это был не он. Юноша давно перестал искать встреч с той, что отвергла его любовь.

— Жасмин! — вновь послышалось невдалеке. — Жасмин!

Сердце гулко забилось, и Асмик поспешила на зов. Она почувствовала, что задыхается от преступной и глупой надежды. Так ее мог называть только один человек.

«Помните, я вернусь!» — сказал Камран, и она бессознательно верила в это.

Юноша стоял в самом начале тропинки, там, где она сворачивала к дому, в котором жила Асмик. Увидев девушку, он протянул руки, но потом опустил и просто смотрел на нее. В его глазах полыхала жгучая радость, и угадывался тайный вызов.

Камран выглядел усталым, серебряное шитье на его кафтане потускнело, вместо чалмы на голове была войлочная шляпа. Внезапно он снял ее, бросил на землю и сказал:

— Все это время я жил надеждой на то, что это мгновение наступит, что вы придете ко мне по этой тропинке, придете на мой зов, и в ваших глазах больше не будет страха.

— Я по-прежнему боюсь, — призналась девушка, — ибо я не должна делать то, что делаю.

Он покачал головой, взял руку Асмик и прижал к своим губам. Сердце, душу, тело девушки пронзили чувства, которых она ранее не испытывала. Ее будто ударила молния, а потом что-то внутри обнажилось, сделалось уязвимым. Асмик быстро выдернула пальцы и смущенно потупилась.

Камран сказал:

— Мои люди устали. Мне стоило большого труда уговорить их вернуться обратно этим путем: проводники предлагали более короткий и менее трудный. Я сделал это для того, чтобы увидеть вас. Я не могу задерживаться, мне нужно идти дальше, возвращаться в Исфахан.

— Ваше желание исполнилось, вы меня увидели, — промолвила Асмик.

Он мотнул головой.

— Мне мало этого! Я хочу забрать вас с собой.

Девушка сделала шаг назад, и ее сердце сжалось от боли. За то время, пока ее сердце согревали мечты, а уста были скреплены тайной, ее чувства обострились и окрепли. Она поняла это только сейчас.

— Вы знаете, что это невозможно.

— Почему нет? У меня еще нет ни жены, ни детей. Как только вы примете мою веру, мы сможем вступить в брак. Я много думал об этом, пока ездил по горам. Я понял, что это судьба: я никогда не смогу забыть вас. Мы должны уехать вместе сейчас: боюсь, другой возможности не будет.

Глаза Асмик потемнели.

— Я никогда не предам своего Бога!

— В данном случае это всего лишь уступка обстоятельствам. Это нужно для того, чтобы мы могли пожениться. Поверьте, я не заставлю вас ходить в мечеть и молиться Аллаху. Все, что мне нужно, — это ваша любовь.

— Я не могу дать вам ее, не могу! — с тоской проговорила девушка.

— Почему? — тяжело произнес Камран.

— Потому что моя мать сойдет с ума, если я это сделаю. К тому же я вас совсем не знаю, а вы не знаете меня.

— Я знаю то, что знаете и вы: мы созданы друг для друга. Жизнь мертва без любви, как земля без воды. Я не смогу увезти вас силой, я не способен причинить вам зло. Но если вы откажетесь уехать со мной, мое сердце будет разбито.

Асмик ничего не понимала. Так не бывает! Таким разговорам предшествуют долгие ухаживания, встречи с родителями, сватовство. Она не могла предать свою веру, оставить мать!

Прежде Асмик не ведала, что значит одновременно испытывать противоположные чувства, а между тем Сусанна завещала ей ненавидеть, тогда как сердце велело любить.

— Моя мать не переживет, если я уеду.

— У вас должна быть своя жизнь. Если мы поженимся, вашей матери придется смириться. Она простит вас, когда поймет, что я честен с вами, что мы любим друг друга.

— Почему вы решили, что я вас люблю? — прошептала девушка.

Камран улыбнулся, вспомнив о том, как она шла ему навстречу быстрым, взволнованным шагом. У нее было такое изумленное, радостное выражение лица, будто она вот-вот взмоет ввысь и полетит по небу.

— Это сказали ваши удивительные глаза.

Порыв холодного ветра подхватил охапку сухих листьев и закружил в воздухе. Ни Асмик, ни Камран, всю жизнь прожившие в теплых, даже жарких краях, не знали, как наступает зима в этих суровых горах: врывается в мир и заполняет все вокруг резким ветром, хлопьями снега, покрывает вершины и склоны гор ослепительно-белым ковром.

Асмик задрожала в своей легкой рубашке, и молодой араб обнял девушку, желая защитить ее от ледяного дыхания поздней осени. Асмик подняла голову, и ее губы встретились с губами Камрана. Этот затуманивший разум, лишивший воли и сил поцелуй решил все. Камран подхватил девушку на руки и понес по тропе, прочь от дома, который служил приютом двум одиноким женщинам.

Когда с гор подул ледяной ветер, Сусанна попросила служанку поискать Асмик. Хуриг знала, где обычно гуляет девушка; она направилась туда, прихватив теплую накидку. То, что увидела женщина, повергло ее в ужас. Чужой мужчина, судя по всему мусульманин, усаживал Асмик в седло. Он набросил ей на плечи свой кафтан и дал в руки поводья. Хуриг закричала, но ветер унес звук ее голоса в сторону. Вскоре девушка и ее спутник скрылись из виду.

Служанка бросилась обратно, рассказала обо всем госпоже, и Сусанна поспешила в селение. Она обратилась к мужчинам, умоляя их помочь вернуть Асмик, но те прятали глаза и пожимали плечами. Жители Луйса знали: стоит затронуть арабов, как те станут мучить людей, жечь их дома и грабить имущество. Убитой горем женщине пришлось вернуться обратно.

Между тем по селению поползли слухи. Украли девушку или она сама сбежала от матери, которую многие считали сумасшедшей? Вездесущие ребятишки видели чужеземцев, ехавших верхом по тропинке прочь от селения. В седле одного из них сидела девушка. Она не была связана и не сопротивлялась.

Вардан не верил слухам, ибо ему было известно, сколь исступленно Асмик и ее мать ненавидели арабов, как сильно женщины были привязаны друг к другу. Юноша едва не бросился вслед за арабами, но Каринэ на коленях упросила единственного сына не совершать неразумный поступок. Что сможет сделать он один против отряда вооруженных воинов? Оставалось лишь ждать развязки и надеяться на чудо, однако Вардан боялся, что никогда не узнает правды о судьбе Асмик.

 

Глава 6

Камран усадил Асмик в седло и обнял ее за талию. В его крепком, мускулистом теле чувствовались надежность и сила, его уверенный голос успокаивал и внушал надежду. Девушка впервые почувствовала, как приятно бывает покоряться мужчине.

Прошло несколько часов. Мир застыл в совершенной и вместе с тем угрожающей неподвижности. Солнце клонилось к западу. Холмы и горы рассекали глубокие и длинные тени. Зубчатые вершины далеких хребтов резко выделялись на фоне светло-зеленого неба, тогда как ближайшие возвышенности лежали мягкими выпуклыми складками.

— Скоро стемнеет, — сказал Камран. — Придется сделать привал.

Асмик тяжело вздохнула. Она хотела провести жизнь в объятиях этого юноши и вместе с тем все острее ощущала, что совершила непростительную ошибку. Девушка ловила мужские взгляды, и ее лицо начинало гореть; она застенчиво опускала глаза при мысли о том, что эти люди могут посчитать ее легкомысленной и бесстыдной.

У Асмик не хватало сил попросить Камрана повернуть обратно, и она продолжала покачиваться в седле, с деланным равнодушием глядя вдаль, на окутанные вечерними облаками горы. Красный шар солнца медленно уходил за горизонт. Яркие краски неба начали угасать, сменяясь синеватыми, сиреневыми и серыми.

Камран приказал разбить палатки и развести костер. Он достал припасы, но Асмик не смогла ничего съесть. Девушка предпочла удалиться в одну из палаток, дабы побыть наедине со своими мыслями.

Асмик легла на кошму, завернулась в меховое покрывало и попыталась утешиться, думая о том, что вскоре пошлет матери весточку. Однако она знала: весть о ее судьбе станет для Сусанны смертельным ударом.

Девушка еще не спала, когда Камран приподнял полог, забрался в палатку и опустился на одно колено.

— Ветер меняется, — сказал он. — Завтра утром, а то и ночью пойдет снег.

Он посмотрел на Асмик горящими глазами, а потом осторожно коснулся ее щеки. Его пальцы были холодными и твердыми.

— Ты замерз? — спросила девушка.

— Да, немного.

Она попыталась улыбнуться.

— А мне тепло!

— Буду благодарен, если ты позволишь мне лечь под мех, — сказал Камран, при этом его голос странно дрогнул. — Лишней палатки нет, и мне придется или всю ночь просидеть снаружи, или…

Асмик несмело кивнула. Не все ли равно, что подумают другие мужчины, если она уже переступила все немыслимые границы!

Она надеялась, что молодой человек не разденется, и он действительно не снял одежды. Камран лег рядом и нежно промолвил:

— Повтори, как звали твоего отца.

— Тигран, — ответила Асмик и наивно призналась: — Я назову этим именем своего первенца. — Потом тяжело вздохнула и прошептала: — Иногда я забываю о том, что случилось с моими родными, а ведь это произошло совсем недавно!

Камран немного помолчал, а потом серьезно сказал:

— Ты не можешь представить, Жасмин, как я тебя люблю, как я благодарен тебе за то, что ты согласилась уехать со мной!

Неожиданно девушка разрыдалась.

— Я сошла с ума, и мне нет прощения, — повторяла она сквозь слезы, а после взмолилась: — Я должна вернуться обратно! Моя мать не находит себе места, она может умереть от горя. Я — единственное, что у нее осталось.

Камран осторожно обнял Асмик и принялся гладить ее волосы.

— Не разрывай мое сердце, Жасмин! Куда тебе идти? Сейчас ночь, вот-вот пойдет снег и перевал закроется. Ты сделала то, что сделала, потому что втайне желала именно этого. Не бойся, я не стану увозить тебя в Багдад, мы будем жить в Исфахане. Твоя мать — сильная женщина, она справится с тем, что случилось. Я возьму вину на себя: упаду перед ней на колени и скажу, что украл тебя, заставил уехать. Лишь бы ты себя не казнила, лишь бы не отказывалась от моей любви!

Асмик продолжала плакать, а Камран покрывал ее лицо неистовыми, горячими поцелуями и повторял все нежные слова, какие только знал.

— Какое счастье, — прошептал он, обнимая девушку, — пройдет немного времени, и я смогу назвать тебя своей женой!

Асмик не сразу поняла, где оказались его руки и что он делает, а поняв, испугалась, но лишь на мгновение, потому что это было невыносимо приятно и так кружило ей голову, что она едва не теряла сознание.

— Ты горяча, как огонь, а лепестки твоего цветка полны росы! — восхищенно произнес Камран.

Асмик не понимала, о чем он говорит, но звук его голоса был не менее сладок, чем жаркие губы, которые прижимались к ее губам. Она хотела оттолкнуть юношу, но не смогла, ослабленная недавней истерикой, опьяненная его прикосновениями и словами.

Камран стянул с девушки шелковые шаровары и рубашку (она так внезапно убежала из дома, что не успела надеть что-то более подходящее для путешествия по горам). Асмик закрыла глаза и не видела, когда он освободился от своей одежды: было жутко стыдно и одновременно безумно прекрасно лежать под теплым и мягким мехом совершенно голой, прижимаясь к горячему, сильному телу мужчины, которого любишь.

Да, это было настоящим безумством, особенно учитывая ее происхождение и воспитание, однако истинная любовь, вероятно, и заключалась в том, чтобы не думать, не сомневаться, не стыдиться и не бояться.

Асмик не представляла, как много можно узнать о человеке, не разговаривая с ним, не глядя на него, а просто прикасаясь к нему. Ей казалось, что она видит душу Камрана и понимает, какой он великодушный, нежный, отзывчивый на чужие чувства. В эти сладкие минуты Асмик не думала о том, что он принадлежит к племени завоевателей, что у них разная вера.

Камран страстно жаждал овладеть девушкой и вместе с тем боялся нарушить хрупкое равновесие ее души. Он долго ласкал ее, пытаясь сдержаться, но страсть победила.

Когда в теле Асмик поднялась волна наслаждения, девушке почудилось, будто она вырвалась на свободу и одновременно возвела между собой и окружающим миром такую преграду, разрушить которую можно было, лишь повернув время вспять.

Юноша был полон безмерной благодарности и испытывал легкое раскаяние. Девушка дрожала всем телом, и он пытался ее успокоить.

— Прости! — прошептал Камран. — Я сделал это потому, что слишком сильно тебя люблю! Пусть это будет нашей маленькой тайной! В Исфахане мы сразу поженимся, и никто ничего не узнает.

— В нашем роду не было ничего подобного. Наверное, такого вообще никогда не случалось, — прошептала Асмик.

Камран улыбнулся.

— Это происходило миллионы раз с тех пор, как был создан мир и люди поняли, что такое любовь.

— Любовь похожа на землетрясение: она приходит, и ты не можешь ничего сделать, не можешь скрыться, сбежать. Она накрывает тебя, и ты… погибаешь, — в отчаянии проговорила девушка и закрыла лицо ладонями.

Камран бережно отвел ее руки, заглянул ей в глаза и промолвил:

— Любовь — это не гибель, это жизнь.

— Ты меня любишь?

— Всем сердцем! А ты?

— Люблю. Только любовь способна нас спасти. Ничто другое не может служить оправданием тому, что мы совершили, — с неожиданной твердостью ответила Асмик.

— У нас разный Бог, потому мы непременно должны быть вместе именно на этом свете, — сказал юноша.

Девушка глубоко вздохнула и обвила руками шею Камрана. Если потерянного не вернуть, не лучше ли наслаждаться обретенным! Они вновь занялись любовью, сначала осторожно и нежно, потом — лихорадочно и ненасытно, и это повторилось несколько раз, пока они не заснули в объятиях друг друга, накрывшись с головой теплым мехом.

Асмик проснулась первой, едва забрезжил рассвет. Девушке казалось, что она лежит под толщей снега или в теплой норе. Однако пройдет время, и придется выбираться на свет. Камран спал рядом, и Асмик надеялась на его защиту. И все же кое от чего ему вряд ли удастся ее защитить.

Разве она сможет открыто жить с ним в Исфахане, не приняв его веры, разве когда-нибудь осмелится появиться в армянском квартале?! И отец, и мать, и братья всегда ревностно хранили и берегли обычаи далекой родины, тогда как она…

Девушка натянула одежду и осторожно выбралась наружу. Воздух был влажным, со стороны леса тянуло запахом гнили. Над горами нависли тяжелые тучи. Вот-вот пойдет снег! Если возвращаться, то только сейчас, потом будет поздно.

Асмик очень хотелось в последний раз взглянуть на Камрана, но она удержала себя. Хорошо, что он спит. Она не могла посмотреть ему в глаза, ибо его взгляд был способен перевернуть ее душу.

Асмик быстро пошла, почти побежала по тропе. Девушке повезло: их с Камраном палатка стояла поодаль от остальных, и никто не заметил ее бегства.

Ветер впился в тело своими ледяными пальцами, растрепал волосы — она ничего не чувствовала. Девушка думала только о том, как бы поскорее вернуться домой, к матери. Повалил мокрый снег. Он кружил крупными хлопьями, облеплял все вокруг, слепил глаза. Тропинка сделалась скользкой, Асмик часто спотыкалась и однажды едва не упала. Вскоре вершины и склоны гор стали белыми; они стояли, словно заколдованные, отрезая горную область от всего, что находилось за ее границами. Девушке было странно ощущать, что несколько часов назад мир за пределами маленькой палатки казался порождением больного разума, чем-то нереальным и зыбким. Теперь Асмик чудилось, будто сном было то, что ей довелось пережить за короткое время: жаркие объятия, безумную любовь.

Когда девушка подбежала к дому, ее охватила дикая радость, и вместе с тем в душу прокрался страх. А если мать что-то заметит? Надо сделать так, чтобы она ни о чем не догадалась. Асмик была уверена, что никогда не выйдет замуж; стало быть, никто не узнает о том, что случилось минувшей ночью.

Женщина стояла на крыльце; от застывшей, прямой, облаченной в траур фигуры веяло такой скорбью, что Асмик едва не разрыдалась. Она бросилась к матери, обняла ее и спрятала лицо у нее на груди.

От неожиданности Сусанна пошатнулась, а после крепко прижала к себе дочь.

Прошла не одна минута, прежде чем женщина смогла заговорить:

— Ты… ты вернулась!

— Да, мама. Я очень хотела вернуться домой.

— Я едва не сошла с ума, у меня было желание покончить с собой, — глухо произнесла Сусанна, и Асмик содрогнулась от ужаса при мысли о том, на что она едва не обрекла собственную мать. — Этот зверь тебя похитил, схватил, заставил уехать с ним?!

Девушка с трудом овладела собой и как можно спокойнее ответила:

— Я так испугалась, что не могла сопротивляться.

Таким признанием она предавала Камрана, но иного выхода не было.

— Что он с тобой сделал? — с тревогой спросила Сусанна.

— Ничего. Мне удалось бежать.

— У тебя ледяные руки, ты замерзла. Пойдем в дом, тебе надо согреться!

Асмик кивнула, пытаясь спрятать от матери пылающее лицо.

Помогая дочери переодеться, Сусанна украдкой разглядывала ее. Тело девушки не носило следов насилия и борьбы. Ее одежда тоже была цела, только слегка измята. Это подтверждало и рассказ Асмик, и слова Хуриг, которая говорила, что девушка не сопротивлялась похитителю.

Ночью Асмик лежала без сна и думала. Она вспоминала Камрана, сладкие мгновения их близости и понимала, что никогда не сможет его забыть. А он ее? Она не ведала, чем мужские сердца отличаются от женских, коротка или длинна мужская память о пережитых чувствах.

Девушка не знала о том, что, проснувшись утром и не обнаружив ее рядом, Камран стрелой вылетел из палатки и пытался броситься за ней, что он был испуган, опустошен и несчастен. Спутники с трудом удержали юношу от безумного шага. Если не тронуться в обратный путь прямо сейчас, они окажутся отрезанными от мира и им придется провести зиму в глухом селении.

Камран покинул горы, унося в сердце обиду и боль. Почему Асмик убежала, что он сделал не так? Она отдалась ему жарко и страстно и, казалось, ни о чем не жалела. Он обещал жениться на ней и — видит Аллах! — женился бы, как только они прибыли бы в Исфахан. Он думал, что эта ночь станет началом череды прекрасных ночей, однако она стала единственной и неповторимой. Камран мог обещать себе, что вернется за Асмик через год, но год бывает подобен вечности; никто не знает, что может случиться с человеком, живущим в чужой стране, с человеком, чья судьба тесно переплелась с войной.

Услышав, как односельчане болтают о том, что дочь Сусанны вернулась, Вардан вздохнул с облегчением. Наверное, Асмик удалось бежать! Что ж, тогда она в безопасности: зима способна отбросить назад целую армию! Пройдет несколько месяцев, прежде чем перевалы откроются. Ему хотелось поговорить с Асмик, но он не стал искать встреч с девушкой, чье сердце не откликалось на его призыв, ибо устал питать бесплодные надежды.

В один из дней, когда за окнами свистел злой ветер, а в горах был слышен грохот дробившегося льда, у Каринэ начался жар. Он прошел через трое суток, но за это время она настолько ослабла, что Вардан убедил мать полежать в постели еще несколько дней.

— Кто займется домашним хозяйством? — беспокоилась Каринэ.

— Я займусь.

— У тебя хватает работы! Стряпать и убирать в доме должна женщина.

— Я могу попросить соседок. Они не откажутся помочь.

— У каждого свои заботы, — вздохнула Каринэ, — кто захочет возиться с чужим хозяйством!

— Значит, наймем служанку.

Женщина оторвала голову от подушки.

— А что, если позвать Гаянэ? Мы заплатим продуктами; уверена, ей мало что удалось вырастить на том клочке земли, какой остался от Манушак, и она наверняка голодает.

— Хорошо, — ответил Вардан и отправился к девушке.

Дом, в котором жила Гаянэ, был похож на муравьиную кучу или кротовью нору. Он освещался лишь слабым лучиком света, падавшим на пол из крохотного отверстия в крыше. Когда глаза юноши привыкли к темноте, он различил круглую яму в полу, служившую очагом. Возле нее лежала доска с куском теста. В очаге тлели угли. Обстановка домика была ужасающе бедной; Вардан поразился, как одинокая девушка надеется провести зиму в этой мрачной дыре!

Юноша решил выйти наружу и поискать Гаянэ, и в этот момент она вошла в дом. Сумрак мешал Вардану разглядеть выражение ее лица, но ему почудилось, что она рада его видеть.

— Здравствуй! — небрежно произнес он. — Я пришел по делу. Моя мать заболела; не сможешь ли ты вести хозяйство в нашем доме в течение нескольких дней?

Гаянэ пожала плечами. Она сбросила рваную овчину и осталась в старой, но чистой рубашке.

— Мы тебе заплатим, — прибавил Вардан.

Девушка вновь ничего не ответила. Присев возле очага, она раскатала тесто, ловким движением прилепила его к стенке обмазанной глиной ямы и закрыла ее доской. Через несколько минут вынула лепешку, положила на блюдо и протянула Вардану.

— Хочешь попробовать?

Юноша из вежливости отломил кусок, съел и сказал:

— Вкусно. Твоему мужу достанется хорошая хозяйка!

— Я никогда не выйду замуж, — ответила Гаянэ.

— Почему?

— Потому что мужчина, который мне нравится, равнодушен ко мне, а другой мне не нужен.

Вардан смутился. Он собирался что-то сказать, но в этот миг девушка встала и, посмотрев ему прямо в глаза, промолвила:

— Ты можешь взять меня просто так, прямо сейчас. По крайней мере, хотя бы раз в жизни я получу то, о чем мечтаю, и мне будет о чем вспоминать!

Юноша отшатнулся.

— Будем считать, что я не слышал твоих слов! Ты не такая девушка, да и я не из тех мужчин, что поступают подобным образом!

— Я всегда знала, что ты меня не хочешь, — прошептала Гаянэ и заплакала.

Вардан растерялся. О, если б на ее месте оказалась Асмик, но такое никогда не случится! С другой стороны, Гаянэ — бедная одинокая девушка, которую так просто сделать счастливой! У нее нет лишней рубашки, но зато есть сердце. Он представил, как она улыбнется, как засияют ее глаза, и неожиданно произнес:

— Выходи за меня замуж.

Гаянэ замерла. Казалось, она перестала дышать. Наконец девушка умоляюще прошептала, прижав руки к груди:

— Пожалуйста, не смейся надо мной!

— Я не смеюсь. Думаю, мне нужна именно такая жена, как ты. Я сегодня же скажу своей матери, что мы женимся. Или ты не согласна?

— Согласна, — пролепетала Гаянэ.

— В ближайшее воскресенье объявим о помолвке.

— Твоя мать не станет возражать? Ведь у меня нет ни приданого, ни родных!

— Я не такой осел, чтобы жениться ради приданого, и мне хватает своей родни. Моя мать знает, что ты работящая и скромная девушка. Как раз такая, какую она желает видеть своей невесткой.

Девушка смотрела на Вардана так, будто чего-то ждала. Юноша подошел к ней, обнял и поцеловал. Губы Гаянэ были холодными и сухими, и Вардан вспомнил, как единственный раз в жизни поцеловал Асмик, вспомнил неповторимый вкус и запах свежих, омытых теплым дождем вишен.

Гаянэ задрожала и закрыла глаза. Вардану почудилось, будто он держит в руках только что пойманную, испуганную, трепещущую птицу. Юноша разжал руки и промолвил:

— Я поговорю с матерью. Приходи к нам завтра. Я буду ждать.

Вернувшись домой, Вардан сказал Каринэ:

— Завтра Гаянэ придет к нам, и я хочу, чтобы отныне ты смотрела на нее не как на служанку, а как на свою будущую невестку.

Изумленная женщина села в постели.

— Как на невестку?! С чего бы это?

— Я решил на ней жениться.

Женщина всплеснула руками.

— Жениться! На Гаянэ!

— Да, — упрямо подтвердил Вардан. — Чем она плоха?

— У нее нет ни приданого, ни родных. Никто, в том числе и сама Гаянэ, не знает, кто ее отец! Она простая батрачка.

— Я тоже не князь. Меня не интересуют ни ее приданое, ни ее родственники. Если уж мне не суждено жениться по любви, будет лучше, если я выберу ту, которая любит меня! — резковато произнес юноша.

— Уверена, что ты нравишься многим девушкам, просто ты сам ни на кого не смотришь!

В комнате повисло тяжелое молчание. В глазах Вардана пылал огонь. Наконец он твердо произнес:

— Я уже сделал свой выбор.

Неожиданно Каринэ вспомнила слова гадалки: «Вардана ничто не сломит. Он останется таким же работящим и разумным. Он женится на девушке, которую хорошо знает, и у него появятся дети. Твой сын будет здоров, и ему не придется бедствовать. Он проживет долгую жизнь».

— Хорошо, — смиренно произнесла женщина. — Пусть приходит. В ближайшее время объявим о помолвке.

— Я не намерен тянуть со свадьбой. Не хочу, чтобы Гаянэ жила в этой ужасной хижине, — сказал Вардан.

Каринэ кивнула. Женщина знала, что сын не находит себе места, что он разочарован и несчастлив. Единственное, что было в ее силах, — это помочь ему идти той дорогой, какую он избрал в своем отчаянии, помочь в надежде на то, что он снова научится улыбаться и радоваться жизни.

 

Глава 7

Об обручении Вардана и Гаянэ было объявлено в ближайшее воскресенье во время утренней службы. Согласно обычаю мать юноши дала девушке зажженную свечу, к которой было привязано серебряное кольцо, и набросила на ее голову красный платок. По церкви пронесся удивленный шепот, а Гаянэ зарделась и опустила глаза. С этого времени юноша и девушка считались женихом и невестой; нарушение уговора стало бы большим позором и несчастьем для той и другой стороны.

По селу поползли слухи. Люди недоумевали, почему такой человек, как Вардан, выбрал в жены сироту и бесприданницу. Жители Луйса считали, что девушке несказанно повезло; многие девицы на выданье и их родители искренне жалели о том, что упустили такого жениха.

Иной раз Гаянэ заходила в дом Вардана, но, соблюдая приличия, не задерживалась там надолго. Они виделись только в присутствии Каринэ, чему юноша был рад, потому что плохо представлял, о чем говорить с невестой. Каринэ, казалось, смирилась с тем, что Гаянэ станет ее невесткой, и помогала сироте готовить приданое.

Глядя на склоненную голову Гаянэ, на ее скромно опущенные ресницы, Вардан думал о том, что он ничего не знает ни о характере, ни о достоинствах будущей жены. Он утешался мыслью, что она будет ему благодарна и никогда не нарушит покой его души, но он мало думал о ней самой, о ее желаниях и чувствах.

В тот день, когда было объявлено о помолвке Гаянэ и Вардана, Асмик не пришла в церковь, и юноша не знал, радоваться ему или огорчаться, оттого что она не видела, как его обручают с другой. Впрочем, едва ли ее волновала его судьба!

Вардан думал об этом с горечью и непривычным озлоблением, однако когда Асмик не появилась в храме и в следующее воскресенье, он не на шутку встревожился. Что, если арабы нанесли ей смертельную обиду?!

К счастью, еще через неделю она пришла в церковь, как всегда, в сопровождении матери. Вардану показалось, что Асмик осунулась, что ее что-то гложет, но он не осмелился подойти и заговорить с девушкой.

Словно надеясь на чудо, Вардан решил отложить свадьбу с Гаянэ до весны. Услышав об этом, его невеста только кивнула в ответ. Она верила, что сердечный жар и сознание, что рано или поздно свершится то, во что было трудно поверить, помогут ей пережить суровую зиму.

На празднике возродившегося Солнца, который отмечался в середине февраля, Гаянэ вместе с другими обрученными девушками весело прыгала через костер и просила у огня благополучия и здоровых детей. Вардан смотрел на свою невесту, и ему чудилось, будто он видит сценку из чужой жизни, жизни, которая не имеет к нему никакого отношения.

Большую часть времени Асмик проводила в доме. Она неподвижно сидела и слушала тишину, тишину, которая не успокаивала и казалась страшной. Асмик замкнулась в молчании, буквально утонула в нем, не находя спасения.

Когда девушку терзала тоска по мгновениям любви, Асмик убеждала себя, что у них с матерью есть своя крепость, свой маленький мир, в котором они смогут прожить многие годы.

Она была уверена, что никогда не выйдет замуж, ибо ей было суждено полюбить только раз в жизни. Асмик приготовилась испить свое поражение до последней капли; при этом она надеялась, что время залечит сердечную рану и боль превратится в воспоминание.

Девушке чудилось, будто мысли о том, что жизнь могла бы сложиться счастливо, послужат тайной отрадой и утешением до конца ее дней. Асмик думала так до тех пор, пока не поняла, что произошло нечто такое, чего она не могла предвидеть, то, что должно было привести к куда более скорой и неумолимой развязке: она забеременела.

Девушка надеялась, что ошиблась, надеялась до тех пор, пока ребенок в ее утробе не начал шевелиться. Впервые почувствовав это, Асмик так испугалась, что едва не потеряла сознание.

Сусанна ни о чем не догадывалась; стояла зима, и женщины кутались в несколько слоев одежды. Хуриг тоже ничего не замечала: она никогда не была замужем и мало что знала о тайнах пола. С одной стороны, девушка была рада, что живущие рядом люди не подозревают о происшедших с ней переменах; с другой — испытывала обиду, оттого что мать невнимательна к ней, что она до сих пор думает больше о мертвых, чем о живых.

Асмик терзалась, не зная, что делать. Запоздало признаться в том, что она подверглась насилию? Окончательно предать и опорочить Камрана? О нет! Рассказать правду? Это и вовсе было немыслимо. Однако придет время, и Сусанна заметит состояние дочери, так же как когда-то настанет срок родить. Асмик была настолько измучена сомнениями и страхами, что думала о будущем ребенке без радости; не как о плоде любви, а как о тяжком бремени и неразрешимой проблеме.

Девушка решилась поговорить с матерью в один из вечеров, когда они сидели возле очага и, протянув к нему озябшие руки, молча глядели на прозрачное алое пламя. Хуриг подала лепешки; Сусанна и Асмик отломили по кусочку, но больше есть не стали: ни у той, ни у другой не было аппетита.

— Ты помнишь то время, когда у тебя появился первенец?

Окаменевшие черты Сусанны на миг оживила призрачная улыбка.

— Конечно. Авет родился через два года после нашей свадьбы с Тиграном. Мы были очень счастливы. Бог был милостив к нам: все наши дети выжили. Правда, потом он забрал их всех сразу…

— Кроме меня, — напомнила Асмик, пристально глядя на мать.

— Да. Ты была последним ребенком и любимицей отца. Тигран никогда ни о чем меня не просил и ни в чем не упрекал, но когда я родила шестерых сыновей, сказал: «Пожалуйста, постарайся подарить мне дочь!» Когда ты появилась на свет, твой отец промолвил: «Она прекрасна! Ей нужно дать красивое имя!» Мы перебрали много имен, и, когда я произнесла «Асмик», Тигран воскликнул: «Да! Она нежна и прекрасна, как белый цветок!»

Женщина мысленно перенеслась в иные времена и не расслышала вопроса дочери:

— А если бы у меня родился ребенок?

— Что?

Девушка повторила. Она изо всех сил старалась держаться непринужденно и не выдать волнения.

Сусанна на мгновение замолчала, потом произнесла:

— Если бы это случилось, мы бы научили наследника рода Агбалян ненавидеть тех, кто убил твоего отца и братьев, и когда-нибудь он отомстил бы за них.

Девушка с горечью смотрела на мать.

— Разве детей учат ненависти?

— Им дают понять, что такое зло, и объясняют, как с ним бороться, — непреклонным тоном заявила Сусанна.

— С помощью такого же зла?

— Убийство не всегда зло, если убиваешь врага. Я бы с радостью уничтожила убийц своего мужа и сыновей, вонзила бы нож в тело любого араба, который посмел бы переступить этот порог! — сказала Сусанна.

В этот миг она выглядела гордой, величественной, поразительно красивой. Такой, какой была прежде. Асмик сделалось и грустно, и страшно. Неужели жизненные силы матери питаются только ненавистью?

Девушка зажмурилась и промолвила со страхом и стойкостью человека, входящего в ледяную воду:

— Я беременна.

Прошла не одна минута, прежде чем Асмик набралась мужества и открыла глаза.

— Что ты имеешь в виду? — холодно произнесла Сусанна, встретив умоляющий, испуганный взгляд дочери.

— То, что сказала, — прошептала Асмик.

— Ты сказала, что беременна. Этого не может быть!

— Почему нет?

— Потому что я не понимаю, как это могло произойти.

Асмик чуть заметно усмехнулась.

— Ты произвела на свет семерых детей, мама, ты должна об этом знать!

— Когда это случилось? — глухо произнесла Сусанна.

Собравшись с духом, девушка ответила:

— Полгода назад.

Женщина слегка наклонилась вперед и внезапно ударила дочь по лицу. Это случилось второй раз в жизни. И вновь Асмик испуганно схватилась за щеку, из ее глаз брызнули слезы непонимания и обиды.

— Я родила детей, будучи замужем! Мне не приходило в голову скрывать свое положение, прятаться по углам! — выпалила женщина и прошептала: — Скажи, что ты солгала!

— Это правда, мама, — ответила девушка и распахнула верхнюю одежду. — Смотри.

Сусанна бросила взгляд на дочь, потом сорвалась с места и принялась ходить по комнате. Она нервно сжимала и разжимала пальцы, кусала губы, изнемогая от волнения.

— Как ты могла?! Так не поступают даже крестьянки!

— Я полюбила, — сдавленно произнесла Асмик.

— Если б ты дала понять хотя бы словом или взглядом, что ты его любишь и не можешь без него жить, наверное, я бы пошла тебе навстречу! — отрывисто произнесла женщина. — Но ты этого не сделала! Мне никогда не постичь, как можно согрешить с простолюдином…

— Он не простолюдин, мама, — перебила Асмик. Она была потрясена реакцией матери.

Сусанна пожала плечами.

— Он симпатичный юноша, работящий и честный, и он не бедняк. Знаю, лишившись привычной жизни, уединившись в глуши, ты пережила потрясение, возможно, даже большее, чем я, и все же честь нашего рода…

Асмик не слышала, что еще говорила мать, потому что вдруг поняла, о чем подумала Сусанна. Женщина не могла и помыслить, что дочь отдалась арабу, мать решила, что она согрешила с Варданом! Такой проступок считался позорным, но он не выходил за рамки ее представлений о том, как устроен мир.

— Он должен как можно скорее жениться на тебе, — заявила Сусанна.

Девушка молчала, не зная, что ответить. Она разрывалась между мыслями о Вардане, который мечтал о ее любви, и воспоминаниями о человеке, к ногам которого она с легкостью положила свою честь и свое сердце.

— Пусть ты выйдешь замуж не за ровню, все же это лучше, чем растить ребенка в одиночестве. Время упущено; наверняка на нас станут показывать пальцем, но мы стерпим, как стерпели все остальное, — добавила женщина, и Асмик поразилась ее стойкости и хладнокровию.

— Прости меня, мама! — прошептала девушка и протянула к матери руки.

— Ему известно о том, что ты ждешь ребенка? — спросила женщина, отстраняя дочь.

— Нет, — сказала Асмик, думая о Камране.

— Я так и знала.

Над высоченными горными пиками кудрявились могучие белые облака. Все вокруг замерло, будто впало в глубокую спячку.

Сусанна остановилась, озираясь вокруг. Добротных, крепких домов в Луйсе было немного; куда больше — приземистых хижин, напоминающих глиняные холмики, из верхушек которых поднимались струйки сизого дыма.

Сусанна наугад толкнула калитку и испуганно вздрогнула, когда во дворе залилась лаем собака. Однако пес был привязан, и мать Асмик осторожно вошла во двор.

Навстречу вышла женщина средних лет. Ее голова была повязана теплым платком, рукава и подол зеленого шерстяного платья оторочены рыжим мехом.

— Что вам надо? — произнесла она странным, каким-то упавшим голосом.

— Я ищу Вардана.

— Я — его мать. Зачем он вам? — В тоне женщины были враждебность и испуг.

— Мне нужно поговорить с ним.

Хозяйка не стала приглашать гостью в дом, вместо этого позвала сына. Вардан выскочил из дома. Лицо юноши было искажено от волнения и страха.

— Что случилось? — закричал он, забыв поздороваться. — Что-то с Асмик?!

— Не кричи. — Сусанна подняла руку и спокойно посмотрела ему в глаза. — Да, случилось, но это не смертельно.

— Она заболела?

— В некотором роде. — Женщина горько усмехнулась. — Сейчас ты все поймешь.

Вардан удивился тому, как она выглядит. Надменную холодность, трагическую отрешенность сменила неприкрытая горечь, горечь поражения.

— Вы хотите, чтобы я вам помог? — растерянно произнес юноша.

— Я пришла сказать, что ты должен жениться на Асмик.

Вардан окаменел. То, что он услышал, было столь непостижимо, что юноша не почувствовал ни изумления, ни восторга — он не почувствовал ничего. Или он ослышался, или мать Асмик сошла с ума. Скорее второе, потому что, будучи в здравом уме, Сусанна никогда не пришла бы к нему и не произнесла таких слов.

— Почему… почему вы это говорите? — запинаясь, прошептал юноша.

— Потому что моя дочь ждет ребенка.

Вардан отшатнулся. Ребенка?! Значит, Асмик пострадала сильнее, чем он думал. Юноша сжал кулаки. Проклятые арабы! Каково же пришлось этой нежной, как цветок, девушке! Его захлестнула волна сострадания и любви, она уничтожила чувство оскорбленного достоинства, равно как и мысли о скорой свадьбе с Гаянэ. Сознание того, что он сможет назвать Асмик своей, было способно сокрушить любые крепости.

— Вы хотите, чтобы я спас честь вашей дочери. А что думает об этом сама Асмик?

Женщина нахмурилась. Она не помнила, чем закончился разговор с дочерью, и не понимала, как очутилась в этом дворе. Как могло случиться, что она, Сусанна Агбалян, предлагает Асмик этому парню?!

Не сказав ни слова, женщина повернулась и пошла прочь. Несколько минут Вардан не двигался, потом сорвался с места, догнал Сусанну и проговорил срывающимся голосом, в котором сквозь растерянность и горечь пробивалась безумная радость:

— Конечно, я женюсь на Асмик, я всегда хотел на ней жениться!

— Ты бы мог добиться этого иначе, чем опозорив наше имя!

Юноша отшатнулся.

— О чем вы говорите? Я никогда бы не осмелился навлечь на вас бесчестье!

Сусанна молчала. Ее лицо было бледным как луна, тогда как глаза и волосы — черными как ночь. Вардан видел, что между ними лежит пропасть шириной в тысячелетия, что он никогда не сможет понять ни эту женщину, ни тех, кто принадлежит к ее кругу.

— Так это не ты? Между вами ничего не было? — медленно, словно во сне, промолвила Сусанна.

И тут Вардана озарила догадка. Должно быть, Асмик не открыла матери правду. Наверное, она боялась ее гнева, страшилась позора. Но могла ли она свалить на него чужую вину?!

— Постойте! — Заметив, что женщина пошатнулась, Вардан взял ее за рукав. — Вам плохо?

Сусанна посмотрела на его руку и, когда он разжал пальцы, заглянула ему в глаза. Ее взгляд был бесконечно далеким и усталым. Мгновение спустя женщина отвела взор и вымолвила одно-единственное слово:

— Прости!

Сусанна побрела прочь от селения по той самой тропинке, по которой Камран некогда увез с собою Асмик. Вардан не решился преследовать мать девушки.

Теперь Сусанна знала, что дочь обманула ее. Женщина вспомнила, как Хуриг уверяла, что девушка уехала с мусульманами добровольно, вспомнила горящий взор красивого молодого араба, взор, который завораживал и манил, и поняла, что произошло на самом деле. Вернее, не могла понять, постичь, как дочь осмелилась совершить то, что совершила.

Тигран и сыновья умерли, но то, что они завещали, должно было остаться неприкосновенным: верность традициям своего народа, несгибаемая гордость, даже в бедности и несчастье. Асмик все разрушила и попрала; женщина знала, что никогда не сможет простить дочь и что ей больше не для чего жить. Судьба победила. Смертельный удар пришел совсем не с той стороны, с какой Сусанна могла его ожидать.

Позади остался Луйс, маленькое селение, с которым ее больше ничего не связывало. Впереди, за занесенным снегом перевалом, находился Исфахан, чудесный город, отнятый у нее судьбой.

Сусанна посмотрела вниз, в пропасть, а после взглянула на небо. Мягкие белоснежные облака и такой же мягкий белый снег. Пустота и отрешенность, спокойствие и забвение. То, о чем мечтало ее измученное сердце.

Внезапно Сусанна вспомнила, какой она была раньше: сверкающие черные глаза, блестящие волосы, золотые украшения. Тигран дарил ей много красивых вещей; ему нравилось, когда жена надевала бархатный кафтан синего цвета, украшенный серебряной вышивкой, сапожки из мягкой красной кожи.

Женщина знала: для него она навсегда осталась бы молодой и прекрасной.

— Я иду к тебе, любимый! — прошептала Сусанна, протянула руки и без колебаний шагнула вниз.

 

Глава 8

Вардан спешил так, будто от этого зависела чья-то жизнь или смерть. Где-то на полдороге он неожиданно вспомнил о Гаянэ и остановился, думая о том, что же ему теперь делать. Юноша понял, что с легкостью откажется от нее ради Асмик, и удивился тому, сколь разную ценность порой представляют чувства других людей в зависимости от того, что эти люди для тебя значат. Вардан воспринимал Асмик как часть своей души и жизни; по сравнению с ней Гаянэ выглядела серой тенью, случайно упавшей на тропу, по которой пролегал его путь.

Девушка стояла на террасе и вглядывалась вдаль, будто кого-то искала или ждала. Вардан замер, любуясь ее темными глазами и волосами, нежным лицом, изящным изгибом губ и крыльев носа.

Асмик выглядела такой же чистой, светлой и прекрасной, как прежде. Было трудно представить, что к ее телу прикасались чьи-то грубые руки!

Юноша не успел подготовиться к разговору: девушка заметила его и устремилась навстречу.

— Вардан! Как хорошо, что ты пришел! Ты не видел мою мать? Я не знаю, куда она направилась, я за нее волнуюсь!

— Я видел госпожу Сусанну, она приходила ко мне. Я думал, она вернулась домой.

— Приходила к тебе? Зачем?

— Хотела поговорить.

— О чем?

Юноша покраснел.

— О тебе.

— Обо мне? — Бледное лицо Асмик тоже залила краска. — Что она сказала?

— Ты не догадываешься? — осторожно произнес Вардан, втайне надеясь на то, что весть о беременности девушки — плод больного воображения Сусанны.

Асмик прижала руки к груди и тихо промолвила:

— Прости! Мне не могло прийти в голову, что мама подумает, будто… будто это был ты! Она… она обвиняла тебя?

Вардан облизнул пересохшие губы. Его сердце стучало как бешеное.

— Нет. Она сказала, что нам нужно пожениться.

— Прости! — повторила Асмик.

— За что? Я всегда об этом мечтал, — просто сказал юноша и добавил: — Если б я знал, что тебе пришлось пережить, я бы убил этого человека… этих людей! Я был бы рядом с тобой, я бы не позволил тебе мучиться и страдать!

Вардан хотел взять руки девушки в свои, но она отступила на шаг.

— Тебе я могу сказать правду. Тебе, и только тебе, — в благодарность за твое великодушие, за твою доброту. Это не было насилием.

Юноша содрогнулся до глубины души. Едва ли она могла ранить его сильнее, даже если бы захотела это сделать!

— Как… как это могло случиться?!

— Я совершила преступление, — ответила Асмик. — А потом наступило возмездие.

— Зачем ты это сделала?!

— Будет лучше, если я не стану объяснять.

Она смотрела затуманенным взглядом, смотрела на что-то, видимое ей одной, будто желала заглянуть в свое прошлое, в свое сердце.

— Значит, ты не хотела, чтобы я на тебе женился?

— Я никогда бы не смогла возложить на тебя такой груз. У всего есть предел, в том числе и у великодушия, — мягко промолвила девушка.

— А у любви?

Асмик вспомнила, как убежала с Камраном, а потом свершила еще одно бегство — обратно, домой, к матери, и печально покачала головой.

— Не знаю, Вардан.

— У моей — нет, — твердо и отчаянно произнес он. — Я женюсь на тебе. Тебе не придется об этом жалеть.

— Я слышала, ты собирался жениться на местной девушке, — заметила Асмик.

— Я расторгну помолвку! — быстро проговорил Вардан.

— Нет, — заявила девушка. — Это моя беда, моя ноша, и я намерена справиться с этим в одиночку.

— Я хотел тебе помочь! — прошептал юноша.

— Ты хотел помочь не мне, а себе, Вардан.

Асмик произнесла эти слова по-женски мудро. Что ж, ведь ей уже довелось познать любовные объятия, их сладость и горечь!

В очередной раз она отталкивала Вардана, который с унижением и мольбой протягивал к ней руки! Его любовь была бутоном, которому не суждено раскрыться и превратиться в цветок, не суждено потому, что она никогда не станет взаимной.

Вардану было невыносимо думать о том, что Асмик могла влюбиться в араба, но, по-видимому, это было именно так. Она сбежала с ним, а утром поняла, что натворила, и вернулась к матери.

— Как ты могла отдаться человеку не нашей веры, тому, кто может иметь не одну, а четыре жены! Чего ты заслуживаешь после этого и что станет с твоим ребенком! — в сердцах произнес юноша.

Асмик вздрогнула и ничего не ответила. Тогда он повернулся и пошел прочь.

Он вновь уходил от нее в отчаянии и горе, и она не захотела его окликнуть, не позвала обратно, не попросила прощения за обиду, нанесенную его сердцу.

Юноша не удивился, увидев возле своего дома Гаянэ. Она растерянно топталась около ворот, словно не решалась войти. Девушка показалась ему испуганной и жалкой. Таким же потерянным, жалким казался себе и он сам.

Внезапно Вардана обуяла ревность, столь сильная, что он едва не задохнулся. Первая любовь Асмик, ее первые объятия и поцелуи были отданы другому человеку! И кому?! Одному из тех, кто убил ее отца и братьев, разрушил ее жизнь!

Он никогда не сумеет понять эту девушку. Величайшая сокровищница земли и неба — мир ее чувств — навсегда останется закрытой для него.

Зато Гаянэ принадлежит ему всеми своими помыслами и не пытается этого скрыть.

Вардан шагнул к девушке.

— Что ты здесь делаешь?

Кажется, он не единожды задавал ей этот вопрос. Гаянэ съежилась и промолчала. После тихо произнесла, потупив взор:

— Я ждала тебя. Твоя мать сказала, что ты ушел.

— Я вернулся, — резко проговорил Вардан. — Так что тебе нужно?

Она ничего не ответила. Гаянэ выглядела несчастной, ее глаза были полны слез. Вардан заметил, что девушка очень бедно одета, что ее плечи согнуты, как у старухи или у человека, который вынужден нести непосильное горе. Как могло случиться, что еще не будучи женатым на Гаянэ, он уже сумел причинить ей боль?

Возможно, она ничего не знала, но все чувствовала. И не могла от него отказаться, потому что так же, как и Вардан, была бессильна против своего сердца.

Юношу охватила жалость пополам с горькой досадой. Он взял Гаянэ за руку и повел к сеновалу. Там они могли поговорить без посторонних глаз.

Стоило им очутиться в укрытии, как Вардан понял, что снова не знает, что сказать Гаянэ. И тогда он решил обойтись без слов. Юноша поцеловал свою невесту, потом расстегнул ее рубашку. Вардан удивился тому, как легко и свободно девичья грудь поместилась в его ладони. Маленький, твердый, как камешек, сосок колол его пальцы, тогда как вокруг кожа была гладкой и прохладной, как шелк. Юноша сжал нежную плоть, поражаясь тому, какая она мягкая и одновременно упругая.

Гаянэ закрыла глаза и не противилась. Ее любовь была отчаянной, щедрой, и он знал, что она навсегда останется такой. Именно с этой девушкой Вардан мог совершить бегство от самого себя.

Когда он попытался развязать ее шаровары, Гаянэ с усилием прошептала:

— Пожалуйста, не надо!

И попыталась выскользнуть из его рук. Юноша резко отстранился и заметил:

— Будет лучше, если мы ускорим свадьбу. Я не хочу ждать ни дня!

— Ты сказал, это случится весной, — прошептала девушка.

Взор Вардана жестко блеснул.

— К чему ждать весны? Зимние ночи слишком холодны, чтобы проводить их в одиночестве! Завтра я отправлюсь к священнику и договорюсь о венчании.

Гаянэ ничего не ответила. Вардан видел, как тяжело она дышит, как часто стучит ее сердце. И чувствовал, как сильно она рада тому, что он произнес в порыве горечи и отчаяния, в тот миг, когда думал о другой.

Пожалуй, в самом деле будет лучше, если он женится на Гаянэ! У любой другой девушки была бы куча родственников, которые лезли бы в его жизнь! А с Гаянэ он сохранит независимость и одиночество. И вместе с тем не будет одинок.

Прежде чем была сыграна свадьба, состоялись похороны.

Тело матери Асмик нашли на следующий день после того, как она шагнула в пропасть. Священник усомнился в том, что это был несчастный случай, но согласился похоронить женщину, как подобает. Все селение знало, сколь нелегка судьба Асмик и Сусанны; жители Луйса сочувствовали им, хотя никто так и не сумел понять, что они ищут в этих краях.

Именно потому на отпевании в церкви было немного народа, а на кладбище — еще меньше.

На похоронах Асмик не плакала. Она стояла, поддерживаемая Хуриг, и смотрела в одну точку. Ее бледное лицо было прекрасно, почти совершенно, но глаза казались пугающе безжизненными.

Вардан видел, как сильно живая девушка похожа на лежавшую в гробу Сусанну, и его сердце сжималось от боли. Только бы не начала себя винить, только бы не повредилась рассудком! Он не мог подойти к Асмик, обнять ее, утешить, хотя ему очень хотелось это сделать. Юноша слышал, как кто-то сказал, что отныне ее матери спокойно и хорошо, но он-то знал, что Сусанна ушла из этого мира, не смирившись с потерями и не простив свою дочь.

— Как же она будет жить? — промолвил юноша, обращаясь к матери, когда они шли с кладбища домой.

— Ты говоришь о дочери этой женщины?

— Да, об Асмик.

В глазах Каринэ блеснул нехороший огонек.

— Разве у нее нет родственников, которые могут забрать ее отсюда?

«Навсегда», — хотела добавить женщина, но сдержалась.

— Нет. Она осталась совсем одна, если не считать старой служанки! — Вардан не скрывал горечи.

— Вряд ли ты сможешь ей помочь, — мягко произнесла Каринэ. — К тому же скоро твоя свадьба с Гаянэ: люди станут коситься на тебя, если ты станешь проявлять участие к судьбе другой женщины.

— Я знаю и не собираюсь этого делать. — На этот раз его голос прозвучал жестко и твердо.

У Каринэ отлегло от сердца.

В день свадьбы нагрянула оттепель. Солнце слепило глаза, и снег сверкал, как серебро. Небо было чистым, ярко-голубым, почти как летом. Сложные и весьма утомительные для Вардана обряды начались за два дня до венчания, так что, когда жених и невеста наконец прибыли в церковь, юноша уже был не рад, что затеял все это. Однако молодежь от души веселилась, да и глаза старших гостей ярко блестели, то ли от радостного возбуждения, то ли от вина, которое было распито в ожидании настоящего пиршества.

Гаянэ, чье лицо согласно обычаю скрывала вуаль, держалась терпеливо и тихо, и гости сочли, что невеста на диво чиста и скромна. По дороге в церковь жениха и невесту плотным кольцом окружали дружки со свечами и факелами в руках; шествие сопровождалось песнями, криками, плясками и звоном кинжалов — таким образом от молодых отгоняли злых духов.

Мать жениха зорко следила за тем, чтобы какая-нибудь завистливая соседка не воткнула в подол брачного наряда невесты иголку или не бросила под ноги Гаянэ камень, ибо тогда Каринэ долго придется дожидаться внуков!

Во время венчания Вардан ощущал на сердце неприятную тяжесть. Происходящее казалось странным видением, порождением лихорадочного бреда, ибо его душа находилась не здесь, среди ярких свечей, горящих глаз и нарядных одежд, а там, в холодном доме, рядом с несчастной девушкой, которую покинула не только мать и другие люди, но, казалось, даже Бог.

Юноша не мог отбросить от себя эти мысли, хотя прекрасно знал: сейчас ему нужно думать о себе, а еще — о Гаянэ. В конце концов, никто не заставлял его жениться на ней, он сам принял такое решение!

Вероятно, состояние Вардана каким-то образом передалось его невесте, потому что, когда юноша заставил себя взглянуть в ее сторону, ему почудилось, что Гаянэ душат тайные слезы.

Застолье началось с тостов в память покойных родственников, затем пили за счастье матери Вардана и молодых. Пиршество, игры, пляски, сбор денег продолжались несколько часов, пока Каринэ и другие женщины не повели невесту в спальню.

У постели поставили красивый медный поднос с вином, сушеными фруктами, медом и сладостями, рядом — блюдо с жареной курицей, начиненной яблоками и орехами.

Когда Вардан вошел в комнату и плотно закрыл за собой дверь, его все еще преследовали возбужденные крики гостей. Юноше казалось, что каждый из них стремится заглянуть в его душу и попытаться хотя бы отчасти почувствовать то, что чувствует он.

Гаянэ сидела на краю кровати, опустив голову. Ее лицо прикрывала полупрозрачная вуаль с золотистой каймой, тело облегало медово-желтое, с ярким узором платье на алой подкладке. Из-под подола выглядывали красные шаровары и золотистые туфельки с загнутыми носами. Такие же туфельки Вардан видел на ножках Асмик, когда они гуляли по цветущему лугу.

Юноша заметил, что руки невесты, которые она скромно сложила на коленях, расписаны хной. Тонкие, искусно нанесенные узоры изображали цветы и листья деревьев.

Гаянэ, нищая сирота, дочь женщины, поведение которой нельзя было назвать достойным, вышла замуж, как подобает порядочной девушке, тогда как Асмик вынашивала незаконного ребенка, ребенка, прижитого от иноверца, заклятого врага ее народа!

Вардан испытывал неловкость, не зная, должен ли он снять с девушки покрывало и платье или она сделает это сама. В конце концов он откинул ее вуаль и увидел пылающее лицо своей невесты, стыдливо опущенные ресницы, на концах которых дрожали крохотные слезинки. А может, это были отблески свечи?

Юноша посмотрел на ровные брови, нежные губы, чистое лицо девушки, и она показалась ему хорошенькой.

Он вспомнил ощущение, испытанное им несколько дней назад, когда он впервые дотронулся до груди Гаянэ. Странно, что несколько фраз, которые произнес священник, дают ему право лечь в постель с этой девушкой, увидеть ее обнаженное тело, сделать с ней все, что захочется! Впрочем, то были не просто слова. Он дал священную клятву, клятву перед Богом, и теперь все будет сложнее, чем раньше. Он запер себя в невидимую клетку, потому что хотел стать свободным от чувств к Асмик. Он сделал это, хотя знал: невозможно освободиться от самого себя.

Прошло немного времени, и Гаянэ осмелилась поднять глаза. На лице девушки застыло выражение тревожного ожидания.

Вардан нахмурился. Там, на сеновале, все было проще, а теперь он не знал, что нужно делать. Наверное, стоит поговорить с невестой, ведь во время свадьбы им не удалось перекинуться ни единым словом.

— Ты что-нибудь ела? — Это было первое, что пришло ему на ум.

— Нет, — прошептала Гаянэ, вновь опуская взор.

Вардан отломил кусок курицы, налил в чашку вина и подал ей.

— Возьми.

— А ты?

— Я тоже поем. Во время всей этой суматохи мне было не до еды! — Он попытался улыбнуться. — У меня до сих пор звенит в ушах!

Гаянэ ответила на его улыбку.

— У меня тоже, — сказала она и добавила: — Теперь мы остались одни.

В ее словах Вардану послышался намек, потому, когда они выпили вино и закончили есть, он откинул с постели нарядное покрывало и отрывисто произнес:

— Ложись! Завтра второй день свадьбы. Думаю, нам понадобится немало сил, чтобы выдержать все до конца.

Гаянэ скинула с ног туфельки и легла, не снимая одежды.

Вардан протянул руки к завязкам ее шаровар. Его пальцы слегка дрожали, когда он распутывал тонкие веревочки, а потом стягивал с ног девушки тонкий шелк. Гаянэ сама освободилась от рубашки, юркнула под покрывало и накрылась с головой, так что Вардан едва успел увидеть ее нежное белое тело.

Юноша не спеша разделся, погасил свечу и лег в постель. Гаянэ свернулась клубочком и не двигалась. Вардан придвинулся к ней, обнял и сперва робко, а потом все смелее принялся трогать, гладить, ласкать упругую, горячую, нежную плоть. Временами девушка стыдливо вздрагивала от его прикосновений, но ни разу не сделала попытки отстраниться или помешать мужу.

Юноше казалось, что с него каким-то непостижимым образом содрали кожу, до того яркими и острыми казались ощущения. Два обнаженных тела в жаркой постели — что может быть лучше! Он имел право целовать грудь девушки, мог прикоснуться к нежнейшим, похожим на лепестки цветка розовым складкам, прикрывавшим таинственный вход в неведомое, туда, куда еще не проникал ни один мужчина.

По крайней мере, с Гаянэ ему никогда не придется терзаться мыслями о сопернике!

Когда Вардан овладел девушкой, ощущения оказались куда более приятными, чем он мог ожидать. Что ж, возможно, плотская любовь поможет ему забыть о душевной боли!

Утром толпа женщин пришла будить молодых. Гаянэ едва успела натянуть рубашку, а Вардан — шаровары. Женщины сняли с постели покрывало и принялись шумно выражать свое одобрение. Потом гостьи удалились, унеся с собой простыню, на которой спали новобрачные, дабы каждый желающий мог убедиться в невинности невесты и мужской силе жениха.

Когда женщины закрыли за собой дверь, Вардан облегченно вздохнул и повернулся к пунцовой от смущения Гаянэ, которая сидела, опустив голову и согнув худенькие плечи. На свадьбе женщины шептались, что невесте, мол, положено иметь более округлое тело. Вардан подумал о том, что это поправимо: ведь отныне Гаянэ не придется есть траву!

Юноша чувствовал, что должен что-то сказать.

— Я рад, что мы поженились. До тебя у меня тоже никого не было.

Девушка подняла глаза и недоверчиво произнесла:

— Правда?

Вардан пожал плечами.

— Зачем мне лгать? — И добавил: — Завтра мы останемся одни. Вернее, с моей матерью. Мне кажется, вы успели найти общий язык.

— Мне очень нравится тетушка Каринэ.

— Теперь ты можешь называть ее матерью. Если, конечно, хочешь.

Гаянэ просияла.

— Очень хочу!

На следующий день они и впрямь остались одни, если не считать Каринэ, которая старалась не мешать молодым. Впрочем, невестка делала все, чтобы подольститься к свекрови. Гаянэ прекрасно понимала, как ей повезло: далеко не красавица, бесприданница и сирота, она вышла замуж за прекрасного юношу, да еще попала в богатый дом! Девушка бралась за любую работу и в считанные дни сумела показать себя бережливой и умелой хозяйкой. По вечерам они с Каринэ шили или пряли, сидя на покрытой ковром тахте в парадной комнате.

Когда Вардан глядел на две склоненные над шитьем, гладко причесанные, покрытые цветными платками головы, ему казалось, что эта молчаливая, тихая девушка всегда жила в их доме. Он чувствовал себя если не счастливым, то спокойным. К тому же существовало еще кое-что, помимо священной клятвы, соединявшее его с этой женщиной.

Через несколько дней после свадьбы Вардан зашел в дом, намереваясь взять какую-то вещь. Каринэ не было дома, она ушла к соседке. Гаянэ не слышала, как он вошел; она стояла, наклонившись над большим сундуком, и что-то искала. Юноша был поражен чувственностью ее позы, крутыми изгибами бедер, тонкой талией, красотой груди, которая свободно колыхалась под платьем.

Охваченный неожиданным, неудержимым желанием, Вардан шагнул вперед и обхватил ее бедра руками. Гаянэ испуганно обернулась. Шпильки выскользнули из ее прически, и на плечи девушки хлынул водопад темных волос.

Вардан впился в ее губы страстным поцелуем, затем властно подхватил жену на руки, понес в спальню, где повалил на кровать и принялся лихорадочно срывать одежду с себя и с Гаянэ.

Когда он поспешно овладел девушкой, она громко застонала.

— Больно? — спросил Вардан, вспомнив про кровавые пятна на простыне, оставшиеся после первой брачной ночи.

Гаянэ отрицательно помотала головой, и юноша понял, что она стонет от наслаждения.

— Нравится? — прошептал он, сознавая, как приятно быть желанным.

— Да!

Они занимались любовью столь неистово, ненасытно, что, когда поднялись с кровати, у обоих подгибались колени.

Вардан смущенно засмеялся.

— Странно, ведь сейчас день!

— Мы женаты, — сказала Гаянэ, — и можем делать это, когда захотим.

Слова молодой жены явились для него откровением, равно как и бурная страсть, с которой она ему отдалась. С тех пор они занимались любовью каждую ночь; днем иной раз встречались на сеновале, будто тайные любовники, а однажды, когда на улице стояла непогода, провели в постели целые сутки.

Гаянэ всегда с радостью покорялась объятиям Вардана — это наполняло его гордостью и уверенностью в своих силах. Но однажды она все-таки огорчила его.

Это случилось в один из вечеров, когда женщины сидели рядом возле очага и шили, а Вардан вырезал из дерева шкатулку, изредка с довольной улыбкой поглядывая на мать и жену. Жар очага нежно овевал их серьезные лица, расползавшаяся по углам тьма создавала особый, таинственный уют.

— Ходят слухи, что та знатная девушка, что живет в старом доме за селением, беременна! — вдруг произнесла Гаянэ, ловко орудуя иглой; при этом ее темные глаза сверкали жарким любопытством. — А еще болтают, будто мать этой красавицы покончила с собой, когда узнала, какой позор ее дочь навлекла на их род!

Юноша на мгновение замер, а потом с угрозой проговорил:

— Не смей плохо отзываться об Асмик! Что ты о ней знаешь?! Неизвестно, что бы случилось с тобой, если б я не взял тебя в жены!

Гаянэ густо покраснела, выронила шитье, закрыла лицо руками и выбежала из комнаты.

— Ты не должен так обращаться с Гаянэ, Вардан, — промолвила Каринэ, не отрываясь от работы. — Она всего лишь повторила то, что говорят жители Луйса.

— Я не думал, что она станет разносить сплетни! — в сердцах произнес Вардан.

— Дело не в этом. Тебе неприятно, что она заговорила о девушке, в которую ты был влюблен, — ровным голосом продолжила Каринэ. — Однако Гаянэ — твоя жена, а не приблудная собачонка, которую ты взял в свой дом из жалости и для развлечения. Она вправе говорить то, что думает.

— Не ты ли когда-то сказала, что мне не стоит на ней жениться?

— Да, но ты поступил по-своему, — невозмутимо ответила мать.

Юноша сжал кулаки.

— И теперь ты на ее стороне?

— Почему нет? Гаянэ — хорошая жена и невестка, порядочная женщина, мать твоих будущих детей, а кто такая Асмик? Я знаю, что она знатного рода, но разве это оправдывает ее поведение? От кого она прижила ребенка?

— Тот мусульманин, что увез Асмик, взял ее силой, и она забеременела, — тихо произнес Вардан.

— Ее мать приходила сюда, чтобы попросить тебя жениться на ней? — спросила Каринэ, намеренно не обращая внимания на слова сына.

— Да.

— Я рада, что ты этого не сделал.

— Я был согласен. Асмик не захотела выходить за меня.

— Почему?

— Из-за гордости! Потому что на самом деле она чистая и честная!

Каринэ с жалостью смотрела на сына.

— Ты в это веришь?

Вардан резко сорвался с места и направился в комнату, в которой скрылась Гаянэ.

Там было темно, тогда как на улице разгорался закат, такой яркий, что стены соседних домов казались измазанными запекшейся кровью, а небо было похоже на перевернутую чашу с вином. Девушка неподвижно лежала на кровати. Вардан по-пытался ее приласкать, несмотря на то что в его душе все еще бурлили злость и досада, но Гаянэ — впервые с тех пор, как они поженились, — упрямо сжала губы и плотно свела колени.

— Зачем ты женился на мне?! — проговорила она срывающимся голосом, обратив к мужу залитое слезами лицо. — От отчаяния? Из жалости?

Вардан был поражен ее порывом; ему казалось, что Гаянэ не способна столь бурно выражать свои чувства. Он постарался взять себя в руки.

— Потому что я так решил. Ты мне нравилась.

— Не лги! — запальчиво произнесла она. — Ты хотел жениться на той, о которой я говорила!

По телу юноши пробежала дрожь.

— Я бы никогда не женился на Асмик, потому что она мне не ровня.

— Я тоже тебе не ровня! Ты только что дал мне это понять!

Вардан прикоснулся к ее волосам.

— Прости. Это получилось не намеренно. Ты навсегда останешься моей женой. С тобой я состарюсь, и именно ты родишь мне детей.

— Все это неважно. Я люблю тебя, а ты меня — нет. И никогда не полюбишь, — сдавленно произнесла Гаянэ.

Вардан промолчал, потому что не знал, что сказать. Уж лучше б она не просила о большем, чем он был способен ей дать!

— Просто я не терплю напрасных слухов и сплетен. Прости меня за мои слова. Я уважаю тебя и ценю.

Теперь Гаянэ сопротивлялась только для вида; вскоре она сдалась, и они с Варданом занялись любовью.

Когда Вардан, обессиленный и опустошенный, лежал рядом с ней, в голову пришла мысль о том, что отныне ему придется считаться с тем, что думает и говорит Гаянэ, и он должен следить за своими собственными поступками и словами. Больше ему не следует произносить имя Асмик, равно как и приближаться к ней. Стоит забыть о былых желаниях и мечтах.

 

Глава 9

Асмик не могла ходить ни в церковь, ни на кладбище. Она заметила, что в церкви вокруг нее образуется весьма заметное пустое пространство. Женщины, глядя на девушку, перешептывались, в глазах мужчин мелькал пугающий ее интерес. Будто она была неким диковинным существом, к которому хочется, но нельзя прикоснуться!

На кладбище Асмик сполна понимала, насколько она одинока. Надгробные плиты слегка поблескивали под тусклым солнцем. Многие из них были занесены снегом. Когда девушка стояла возле могилы матери, ей чудилось, что ее осуждают даже мертвые.

Теперь Сусанна, чья душа витала в неведомых далях, знала все. Знала, почему она, Асмик, сбежала с Камраном и почему вернулась. Могла видеть, как дочь отдавалась иноверцу. Была способна прочитать ее мысли и заглянуть в сердце, где до сих пор жила преступная надежда, надежда на то, что весной Камран приедет и печали, навеянные зимним холодом, смертью, отчаянием, чувством вины, растают в его жарких объятиях.

Дома девушка чувствовала себя не лучше. От Хуриг было мало толку. После смерти Сусанны старая служанка все время плакала и причитала, сокрушаясь по прежней жизни и жалея свою госпожу. В результате именно Асмик пришлось заботиться о топливе и пропитании.

Утром девушка с трудом разжигала очаг. Глаза слезились от едкого и горького дыма, грудь распирал удушливый кашель. Руки мерзли, ноги немели, зубы стучали от холода. Асмик пыталась испечь лепешки, всякий раз поражаясь неловкости и неумелости своих рук и поминутно впадая в отчаяние. От непривычных усилий по спине и лицу стекал ледяной пот, а на глазах выступали слезы.

Девушка с трудом заставляла себя глотать полусырое тесто, запивая его слегка подогретой водой. Хуриг ничего не ела. Она лежала и кашляла, слабым голосом повторяя, что ее дни сочтены. У Асмик не было ничего — ни лекарств, ни слов, ни веры, — ничего для того, чтобы облегчить ее участь.

Однажды девушка проснулась среди ночи. С кровати, на которой спала Хуриг, не доносилось ни звука. Асмик решила встать и посмотреть, жива ли служанка. Она поднялась с остывшего ложа и медленно пошла по ледяному полу. Потом остановилась. Что-то не пускало ее туда, что-то непонятное, связанное не с холодом и мраком, а с чем-то куда более страшным, потусторонним, чужим.

Девушка поняла, что сойдет с ума, если увидит еще одно серое мертвое лицо, еще одно, казалось бы, в одночасье усохшее, истаявшее тело.

Уверенная в том, что Хуриг умерла, Асмик кое-как натянула на себя одежду и выбежала на улицу. Здесь тоже было темно, но не так страшно, как в доме.

Девушка пошла не разбирая дороги в Луйс, к людям, к единственному человеку, который всегда был готов помочь ей.

С гор дул пронизывающий ветер. От холода голову сжимало, словно в тисках, тяжесть в животе мешала дышать, а в сердце гулко стучала кровь. Девушке хотелось плакать, но слез не было, из горла вырывалось только хриплое, прерывистое дыхание.

Наконец Асмик добралась до жилья. Дорога то поднималась вверх, то ныряла вниз, пока перед глазами не появилась кучка домов под плоскими крышами. Селение спало; не было слышно ни звука, не видно ни одного огонька.

Девушка подняла голову: высоко над горами ветер разогнал тучи и по бледно-синему небу торжественно плыла луна; склоны отвесных круч искрились и сверкали в ее призрачном свете.

В надежде, что не ошиблась, Асмик постучала в крепко запертые ворота, так же как месяц назад в них стучала ее ныне покойная мать.

Во дворе залились лаем собаки.

— Кто там? — тревожно спросил женский голос.

— Это я, Асмик, — прошептала девушка.

Мать Вардана приоткрыла ворота. Она смотрела на нежданную гостью с изумлением, осуждением и испугом. Немного поколебавшись, произнесла:

— Входи. Я разбужу сына. Не могу сказать, что ты желанна в этом доме, но законы гостеприимства не позволяют мне оставить тебя на улице. Наверное, что-то случилось?

Девушка не ответила. Едва волоча ноги, она прошла через двор и ступила в сумрак дома. Здесь пахло душистыми травами, деревом, хлебом, еще чем-то приятным и сонным. Асмик поняла, как сильно истосковалась по теплу и уюту.

— У тебя ледяные руки. Сейчас я разожгу очаг и согрею тебе молока, — сказала Каринэ.

Проворно нагнувшись, она окутала онемевшие ноги девушки чем-то теплым.

В глубине помещения отворилась дверь, появился Вардан. Он на ходу завязывал шаровары и хмурился, недовольный тем, что его заставили выбираться из-под теплых овчин. Увидев Асмик, остановился как вкопанный.

Из-за плеча молодого человека выглядывала девушка. Ее лицо окаменело от напряжения, а глаза стали круглыми, как блюдца. Асмик не сразу сообразила, что это жена Вардана.

Гаянэ не сводила с гостьи изумленного взора. Как эта женщина посмела сюда явиться?! Девушка не находила слов, чтобы описать свои чувства. Ее терзали возмущение, обида и… зависть. Даже измученная, продрогшая до костей, униженная и растерянная, Асмик выглядела так, как она, Гаянэ, не сможет выглядеть никогда. Ничто не могло уничтожить ее благородство, скрыть изящество и красоту.

Первым и единственным желанием жены Вардана было прогнать незваную гостью, громко и прямо сказать, что она о ней думает, не позволить ей беззастенчиво и нагло вторгаться в дом чужого, да к тому же женатого мужчины! Но… Гаянэ останавливал взгляд Вардана, взгляд, в котором сквозили участие и неприкрытая боль.

— Что случилось? — в свою очередь спросил он у Асмик.

— Мне кажется… наша служанка Хуриг… умерла. Я так испугалась, что прибежала сюда!

— Я всегда считал, что вам опасно оставаться в этом доме. О нем ходили дурные слухи. Надо подумать, что делать дальше. Вы не можете жить в холоде, вдали от людей.

Голос молодого человека звучал отстраненно, он говорил с Асмик как с чужой, но Гаянэ не могла успокоиться. Она обожала своего мужа, его большие глаза, черные кудри, его сильное, стройное тело! Теперь она поняла, что обладание им было призрачным, ненастоящим. Оно ничего не значило, потому что сердце Вардана принадлежало не ей. Стоит Асмик поманить ее мужа, и он побежит за ней на край света!

Когда он пошел в комнату одеваться, Гаянэ поспешила за ним.

— Если ты предложишь ей остаться в твоем доме, я вернусь в свою хижину! — в отчаянии заявила она.

— Нет, — ответил Вардан, уставившись прямо перед собой странным, невидящим взглядом, — я провожу ее туда, откуда она пришла. Посмотрю, жива ли ее служанка. Ложись спать. Я скоро вернусь.

Гаянэ бессильно опустилась на кровать.

Юноша вышел из спальни и решительно протянул Асмик руку.

— Идем! Если Хуриг умерла, я помогу ее похоронить, если она жива, приведу в чувство.

Каринэ нерешительно посмотрела на сына, потом перевела взгляд на девушку.

— Она продрогла до костей. Она ждет ребенка. Ей нельзя никуда идти.

— Хорошо, — напряженно промолвил Вардан. — В таком случае я не отвечаю за Гаянэ.

— Я уложу Асмик в своей комнате. Иди посмотри, что там случилось, и возвращайся к своей жене.

Вардан молча повернулся и вышел.

Небо начинало светлеть. С востока на запад тянулась стена укутанных снежным саваном гор. На востоке, слабо дрожа, блестели звезды, тогда как запад затягивал туман. С неба падали редкие, нежные, словно кружево, снежинки. Их красота казалась такой же хрупкой, как красота Асмик.

Вардана обуревали досада и непонятная злоба. Куда девались нежный цвет лица, яркий взгляд, нарядные одежды Асмик! Во всем виноваты этот проклятый араб и безжалостная судьба!

Хуриг была жива. Юноша успокоил женщину, сказав, что госпожа скоро вернется и что отныне он не оставит их одних. В доме царило полное запустение, и Вардан твердо решил помочь Асмик благополучно дотянуть до родов. Он только не знал, как быть с женой.

Та ждала мужа возле потухшего очага. Пламя оплывшей свечи разгоняло ночные тени. Гаянэ была одета лишь в тонкую рубашку; девушка замерзла, но, погруженная в печальные думы, не ощущала этого.

Увидев жену, Вардан устало промолвил:

— Служанка жива. Асмик померещилось. Но там нет ни еды, ни лекарств, ни топлива. Завтра я привезу дрова. А Хуриг пошлю травы, которые сушила мать.

— Почему ты помогаешь Асмик? — прошептала девушка.

— Потому что она попросила о помощи. Ей больше не к кому обратиться.

— Только поэтому?

— Да.

Осмелев, Гаянэ смотрела на него в упор.

— Ты считаешь, что я никогда не нуждалась в поддержке? Даже когда жила одна?

— Нуждалась. Но ты многое пережила, ты — сильная, а она — нет.

— Ты презираешь меня за это?

— Напротив, уважаю, — искренне произнес Вардан.

Он подошел к жене, уложил Гаянэ на скамью, приподнял подол ее рубашки и опустился сверху.

— Ты хочешь, чтобы у нас был ребенок? — задыхаясь, спросила девушка.

— Да, хочу, — просто ответил Вардан и добавил с нежным смехом: — Как видишь, я все для этого делаю!

Гаянэ тоже засмеялась, а потом застонала. Она чувствовала кожей каждую неровность и шероховатость дерева, но это не умаляло наслаждения. Оно накатывало мощным потоком; мысль о том, что их в любую минуту может увидеть Каринэ, а особенно Асмик, возносила на гребне невидимой волны и оглушала, как удар грома.

Гаянэ решила, что таким образом Вардан признается ей в своих чувствах, в том, что она для него куда желаннее Асмик. Он всегда был немногословен; один лишь взгляд его сверкающих темных глаз мог сказать намного больше, чем любые слова.

— А теперь, — сказал Вардан, выпуская жену из объятий, — я хочу, чтобы ты согрела меня в постели.

Они добрались до кровати, юркнули под теплые овчины и там вновь занялись любовью.

Закрыв глаза, Вардан представлял, что ему отдается та, которая ночевала в соседней комнате. Он хотел, чтобы она ждала ребенка от него, а не от мусульманина, чтобы ее губы раскрывались в ожидании и жажде поцелуя навстречу его губам, а не губам другого мужчины, чтобы она думала и мечтала только о нем.

Он мог бы любить ее больше жизни, но она не хотела этого. Потому ему оставалось только служить ей, а утешаться — с Гаянэ.

До рассвета оставалось не так много времени, и Гаянэ не смогла заснуть. Вардан спал, из комнаты Каринэ тоже не доносилось ни звука. Стараясь не шуметь, девушка натянула платье, чулки, меховые сапоги и повязала платок. Немного подумав, Гаянэ нацепила на шею ожерелье из золотых монет, которое Вардан, как это было принято, подарил ей накануне венчания.

Помнится, она обрадовалась, как девочка, ведь у нее никогда не было даже хорошей одежды, не то что украшений! Помимо ожерелья жених преподнес невесте еще и налобник с двумя рядами серебряных монет и большой золотой в центре и золотыми пластинками у висков.

После свадьбы у Гаянэ не было повода надевать свои драгоценности, но сейчас она решила показать этой гордячке Асмик, что у нее тоже есть чем похвастать.

Гаянэ всегда сама доила коз, не дожидаясь, когда встанет свекровь. Животные успели привыкнуть к ней. Девушка любила сидеть в уютном полумраке, вдыхать резкий запах хлева, теплый аромат парного молока. Ей нравилось чувствовать себя хозяйкой в богатом доме.

Сегодня все было иначе. Сегодня она ощущала себя гостьей, потому что была вынуждена скрывать свои чувства: униженность, досаду, неприязнь к незваной гостье.

Закончив доить, Гаянэ вышла на улицу. В порозовевшем небе еще висела окутанная легкой дымкой луна. Ветра не было, но с гор тянуло холодом.

Войдя в дом с кувшином молока, девушка вздрогнула. В очаге полыхало яркое пламя. Асмик сидела на тонком войлочном тюфяке и расчесывала волосы гребнем, который ей дала Каринэ. Она посмотрела на Гаянэ, но не произнесла ни слова. В ее взоре девушке почудилось высокомерное спокойствие знатной особы, горделиво взирающей на простолюдинку.

В душе Гаянэ поднялась волна злобы. Молодая женщина со стуком поставила кувшин на стол и заявила:

— Кто-то из нас должен уйти отсюда.

— Я уйду. Ведь это твой дом и твой муж.

— Почему ты сюда пришла? — с вызовом произнесла Гаянэ. Вспомнив минувшую ночь, полную страсти и наслаждения, она внезапно ощутила свою силу. — Неужели тебе больше не у кого попросить помощи?!

— У меня никого не осталось. — Девушка опустила голову, ее тонкие пальцы перебирали складки платья.

— Ты сама виновата! — мстительно заявила жена Вардана, и Асмик побежденно промолвила:

— Я знаю.

Собравшись с силами, Гаянэ решила выяснить все до конца.

— В селении болтают, будто ты путалась с моим мужем.

Асмик вскинула испуганный взор.

— Это неправда. Мы с Варданом всегда были только друзьями.

Гаянэ прищурилась, впившись в гостью темными глазами.

— Я не верю в дружбу между мужчиной и женщиной.

— Возможно, ты права, — устало произнесла Асмик.

Явившись в дом Вардана, она совершила очередной безумный поступок. Однако минувшей ночью девушка впервые не видела страшных снов. Ей было хорошо в этом доме, доме, где она чувствовала любовь и заботу.

Каким-то образом Гаянэ прочитала мысли Асмик.

— Ты привыкла, чтобы о тебе заботились! — безжалостно произнесла молодая женщина. — Ты ничего не умеешь делать! Ни работать, ни принимать решения! Жила в Исфахане, как принцесса! А теперь ты просишь помощи у моего мужа, смеешь тревожить мой покой!

— Прости, — прошептала Асмик, — больше я никогда сюда не приду.

В комнату вошли Каринэ и Вардан в рубашке и меховой жилетке. Женщина хотела накормить гостью, но ее сын холодно проронил:

— Ей пора идти. — И обратился к Асмик: — Идем.

Гаянэ проводила их потемневшим от возмущения взглядом, но не посмела возразить.

Если Асмик прибежала в дом Вардана ночью, когда селение спало, то возвращалась обратно ясным утром. Юноша знал, что по селению поползут слухи, и это его злило. Он не смотрел на спутницу и не разговаривал с ней.

— Значит, Хуриг жива? — робко спросила Асмик.

— Да. Моя мать пришлет целебные травы; думаю, твоя служанка поправится. Сегодня работник привезет вам дрова, овчины и продукты. Вы не должны мерзнуть и голодать.

— Прости меня. Я не должна была приходить. Твоя жена очень расстроилась, — прошептала Асмик.

Вардан промолчал. Он проводил девушку до дома и в самом деле прислал работника, которому поручил выполнять все приказания Асмик.

Прошло несколько дней. Однажды, когда Гаянэ шла по селению, ее остановила Ануш, хитроватая, острая на язык женщина.

— Как поживаешь? Вижу, ты совсем не поправилась со дня свадьбы! Впрочем, твоему мужу приходится кормить сразу двух жен! — заявила Ануш и прищурилась. — Я хотела спросить, не поменял ли Вардан веру? Сдается, он ведет себя как мусульманин, а не как христианин!

Гаянэ бросилась бежать. Она ворвалась в дом вся в слезах и принялась жаловаться свекрови. Та молчала, не зная, что сказать. Каринэ чувствовала, что безумная страсть ее сына не приведет к добру. Что это только начало беды.

 

Глава 10

Пришла весна. В воздухе ощущалось дыхание южного ветра. С гор сошла безжизненная белесая пелена, лес сделался коричневато-черным. Синие небеса в обрамлении темных хребтов казались удивительно яркими.

Над холмами мчались быстрые весенние облака, по каналам весело бежала вода. На деревьях набухали почки. Тропа, ведущая в селение, была размыта, кое-где завалена камнями и местами непроходима. Каждую весну мужчины Луйса выходили чинить карнизы, убирать завалы, освобождая дорогу.

Ребенок Асмик должен был появиться на свет в первый летний месяц. Девушка втайне надеялась, что к тому времени Камран, если он, конечно, помнит о ней и хочет ее видеть, сумеет добраться до Луйса.

Хуриг выздоровела; госпожа и служанка вместе готовили детское приданое. Ткани и все, что нужно, прислал Вардан. Асмик почти не появлялась в селении, дабы не потворствовать слухам; к тому же ей было тяжело ходить. Она старалась радоваться теплу, спокойствию и миру, наступившим в природе. Пыталась поверить, что все дурное ушло, заняло свое место среди теней прошлого.

Асмик редко видела Вардана. В эту пору он, как и большинство мужчин, пахал землю вместе с шестью работниками. В отличие от многих односельчан, использовавших мотыгу, в его распоряжении была деревянная соха с железным лемехом, в которую впрягалась пара волов. Каринэ готовилась отправиться на высокогорное пастбище вместе с другими женщинами и провести там все лето. Ей нравилась эта пора. Днем пожилые и молодые жительницы Луйса пасли скот, а вечером собирались возле костров, разговаривали, пели песни, делали сыр, сбивали сметану и масло, заливали в бурдюки простоквашу.

— Ты пойдешь на пастбище или останешься дома? — спросила женщина невестку.

Гаянэ пожала плечами.

— Не знаю, можем ли мы уйти вдвоем. А как же хозяйство? Кто-то должен остаться дома.

— Я имела в виду, не хочешь ли ты, как молодая хозяйка, пойти туда вместо меня? Думаю, тебе будет чему поучиться.

«А кто будет стеречь Вардана?» — подумала девушка и сказала:

— Я сделаю так, как ты мне посоветуешь, матушка. Будет ли лучше, если меня станут окружать наделенные мудростью и опытом женщины, или я останусь в селении, где есть крыша над головой и где я смогу отдыхать, когда надо? Дело в том, что я беременна.

Каринэ просияла.

— Вардан знает?

— Пока нет.

— Ты должна ему сказать. Он будет рад!

— Я скажу сегодня, — пообещала Гаянэ. — До сих пор я не была уверена. Но теперь думаю, что это правда.

— Конечно, правда, — пылко заверила Каринэ. — Ты здорова, а мой сын настоящий мужчина! Я сама родила Вардана через девять месяцев после свадьбы с его отцом.

— Почему он твой единственный ребенок? Ведь ты прожила с мужем не один год.

— После рождения первенца я заболела и больше не смогла рожать. Мне кажется, в том была повинна одна женщина, которой нравился мой муж. Ее колдовство, — задумчиво промолвила Каринэ и поспешно добавила: — Надеюсь, у вас с Варданом будет много детей!

— В судьбе любой из нас непременно найдется разлучница! — с горечью произнесла Гаянэ.

В конце концов они решили, что молодая хозяйка останется дома. Узнав о том, что Гаянэ ждет ребенка, Вардан возликовал. Он запретил жене ходить за водой, рано вставать и буквально боялся до нее дотронуться, пока Гаянэ со смехом не заявила, что ему вовсе не стоит вести себя так, будто она вот-вот рассыплется или разобьется.

Видя радость своего сына, Каринэ надеялась, что ему удалось избавиться от мыслей об Асмик, пока однажды Вардан не обратился к матери:

— Не знаю, как быть, если ты уйдешь на горное пастбище. Я рассчитывал, что именно ты примешь роды у Асмик.

Женщина ахнула от неожиданности.

— Я?! Почему я? Кто я ей и кто мне она!

— Потому что больше некому. Не могу же я просить об этом других женщин, да и Асмик не может.

— Рядом с ней находится ее служанка.

— Хуриг ничего в этом не понимает. Если Асмик начнет рожать, она не сумеет оказать ей помощь.

— Если я стану принимать у нее роды, мы сделаемся жертвами сплетен. Подумай о Гаянэ!

— Причем тут Гаянэ! — вскипел Вардан. — Я не могу понять, почему все отвернулись от Асмик, вместо того чтобы посочувствовать ей, протянуть руку помощи!

Каринэ смотрела на своего красивого, умного, по-своему счастливого и вместе с тем несчастного сына и не знала, стоит ли открывать ему правду.

Наконец женщина сказала:

— Многие полагают, что здесь все не так просто, как пытается представить Асмик. Что ее никто не насиловал, что она уехала с мусульманами добровольно. Спохватившись, вернулась, да только… было уже поздно. А еще все знают, что тебе нравилась эта девушка и что ты сватался к ней. — И, подумав, добавила: — Она здесь чужая, сынок. Ее никто никогда не поймет и не полюбит.

— Кроме меня! — вырвалось у Вардана, однако он тут же осекся, а затем спросил мать: — Что ты предлагаешь?

— Я попрошу Анахиту. Она одинока и опытна в этих делах. Пусть переселится к Асмик незадолго до родов и примет младенца.

С наступлением лета Каринэ ушла на горное пастбище; Вардан и Гаянэ остались одни. Теперь, когда молодая женщина ждала ребенка, между супругами было меньше страсти, но больше нежности. Вардан был неизменно внимателен к жене, и постепенно Гаянэ успокоилась. Она первой принесла в дом весть о том, что у Асмик родился сын. Об этом судачили женщины в воскресный день возле церкви.

— Как думаешь, она будет крестить своего младенца? — спросила Гаянэ у мужа.

Вардан пожал плечами, стараясь не показывать, насколько ему неприятен этот разговор.

— Как же иначе?

— Так ведь она родила от мусульманина!

— Какая разница? Она христианка, и мальчик будет воспитан в нашей вере.

— А если этот араб снова приедет, приедет за ней? — сказала Гаянэ, с тайным волнением глядя на мужа.

Вардан незаметно сжал кулаки.

— Он никогда не вернется сюда.

Асмик вытащила из большого резного сундука платье из фиолетового бархата с длинными широкими рукавами, боковые разрезы которого были отделаны красно-желтой шнуровкой. Расчесала и заплела волосы, надела украшения; немного подумав, повязала голову платком, как это делали замужние женщины. Вынула кожаный мешочек и отсчитала несколько монет. Потом подошла в колыбели, где лежал ее новорожденный сын.

Его маленькое личико было смуглым и нежным как шелк. Темные, обрамленные удивительно длинными ресницами глаза смотрели бессмысленно и в то же время строго. Он еще ни в чем не погрешил, но Асмик не была уверена в том, что на него не ляжет печать того, что совершила она.

Сегодня Асмик решила пойти в церковь, чтобы окрестить сына. Хуриг было велено остаться дома: Асмик не хотела лишний раз ее тревожить. Молодая женщина была благодарна старой служанке за молчаливую преданность и кроткое терпение. За то, что Хуриг не винила ее в смерти Сусанны.

Каменистая тропа была залита солнцем. Тени облаков казались прозрачными и воздушными. Окружавшие селение холмы покрылись изумрудной зеленью. Позади предгорий высился зубчатый ряд сумрачных скалистых цепей.

Бережно держа на руках спящего ребенка, Асмик проследовала по главной улице Луйса.

Был воскресный день, и возле церкви толпилось много народу. Увидев Асмик, мужчины и женщины замолчали и стали смотреть на нее во все глаза.

Девушка прошла мимо, ни с кем не поздоровавшись, ни на кого не глядя. В этой толпе не было ни знакомых, ни тем более близких ей людей.

Когда она входила в церковь, вслед полетело обидное слово, произнесенное кем-то из женщин, а после послышался презрительный смех. Асмик вздрогнула, слегка ссутулилась, но не замедлила шаг.

Ни одна из этих женщин и помыслить не могла о том, чтобы отдаться мужчине до брака, а тем более прижить незаконного ребенка! В селении знали только одну такую женщину, да и та была пришлой — мать Гаянэ. Она прибежала в Луйс побитая камнями и, родив дочь, навсегда покинула селение.

К самой Гаянэ в селении относились иначе: ее взял в жены уважаемый человек, а после свадьбы каждый желающий мог убедиться в том, что она вышла замуж девственницей. Асмик же не просто спала с мужчиной до брака, она совершила неслыханное: отдалась мусульманину, иноверцу, врагу!

Сквозь узкие окна храма просачивался теплый и ясный свет. Когда Асмик увидела изображение распятого Христа, на ее глазах появились слезы. Она быстро вытерла их рукавом и решительно пошла к алтарю.

Священник, отец Саркис, был недоволен. Молодая женщина давно не была на исповеди, она не договаривалась о крещении и, кажется, не чувствовала себя согрешившей — вела себя так, будто он был обязан безропотно принять в лоно Церкви ее незаконного ребенка. Впрочем, нигде не было сказано, что незаконнорожденные дети не должны креститься, поэтому отец Саркис взялся совершить таинство.

— Ты обязана исповедоваться, — строго произнес он. — Если у тебя есть грехи, ты должна искренне раскаяться и принять решение никогда их не повторять.

Асмик наклонила голову в знак согласия. Они разговаривали тихо, и другие прихожане не смогли расслышать ни единого слова, хотя что есть силы напрягали слух. Тем не менее все видели, что лицо священника раскраснелось, губы задергались, а глаза сделались похожими на маленькие светящиеся угольки.

— Значит, ты не считаешь себя виновной в содеянном?

— Я совершила то, что неугодно людям, и я виновата в этом, — твердо ответила Асмик, и отец Саркис различил в ее ответе вызов и подвох.

— А разве Богу угодно, что ты отдалась иноверцу? — Он слегка повысил голос. — Совершив этот поступок, ты восстала против Божьей любви.

— Я следовала своей.

— Это была не любовь, а желание согрешить. Доказательством служит смерть твоей матери. Она, единственная, кто мог бы понять тебя и простить, предпочла умереть. Так ты раскаиваешься?

— Да, — прошептала девушка.

Имя Сусанны вмиг вызвало у нее слезы и всколыхнуло в душе чувство неискупимой вины.

Отец Саркис отпустил ей грехи, а после сказал:

— Я готов окрестить твоего ребенка, ибо тогда он будет спасен. Можешь ли ты назвать человека, который согласится быть крестным отцом младенца?

Асмик подняла на священника глаза, в которых застыли укор и мука.

— Вы знаете, что такого человека нет.

— В таком случае я не смогу совершить таинство, — ответил отец Саркис, после чего обвел взглядом присутствующих в церкви людей и спросил: — Кто из вас согласится стать крестным отцом ребенка этой женщины?

Тишина была напряженной, острой, почти звенящей. Секунды тянулись медленно, словно годы, и каждая из них ранила Асмик в самое сердце.

— Я готов.

Тишину разорвал чей-то голос. Люди завертели головами, оглядываясь на того, кто согласился принять на себя столь непосильную ношу.

Сквозь расступившуюся толпу прошел побледневший от волнения молодой человек в синих шароварах с наборным серебряным поясом и короткой коричневой куртке.

— Как твое имя? — строго спросил священник, хотя прекрасно знал Вардана, как и всех жителей Луйса.

Тот ответил и поймал благодарный, нежный взгляд Асмик. Юноша понял, что не будет жалеть о своем поступке. Пусть по селению поползут сплетни, пусть случится что угодно, лишь бы не видеть слез растерянности и горя в ее прекрасных глазах! К тому же, внезапно подумалось ему, как крестный отец младенца, он получит возможность открыто навещать и помогать Асмик.

Когда Вардан взял ребенка, у него задрожали руки. Согласно обычаю священник трижды спросил у крестного отца:

— Что просит младенец?

Тот трижды ответил:

— Веры, надежды, любви и крещения. Очиститься от греха и служить Богу.

То, что происходило в эти минуты, было таинственным, возвышенным и очень трогательным. Впервые в жизни Вардан очутился с Асмик в одном мире, мире, принадлежащем троим: ему, ей и ее сыну.

— Как ты желаешь назвать ребенка? — спросил отец Саркис, принимая из рук девушки освобожденное от пеленок тельце и готовясь погрузить его в купель.

— Тигран, — ответила Асмик. — Тигран Агбалян.

Когда таинство завершилось, девушка прошептала:

— Спасибо, Вардан! Если б не ты…

Он пожал плечами.

— Я не мог поступить иначе. Я рад, что стал крестным отцом твоего ребенка.

— Наверное, я виновата перед сыном, — промолвила Асмик, вспомнив о Камране. — Возможно, он никогда не узнает своего настоящего отца.

— Ты сделала для него главное: дала ему жизнь. А отец у него теперь есть, — ответил Вардан и отправился искать Гаянэ. Он оставил ее возле церкви, где она болтала с женщинами. Но сейчас ее нигде не было.

Асмик вышла из храма с легким, радостным сердцем. Ее сын принят в лоно Церкви, он получил имя и отныне находится под защитой Бога. Вместе с тем девушке не давали покоя мысли о Камране. Что будет, если он приедет и она сообщит ему о том, что успела окрестить мальчика! Как истинный мусульманин, он наверняка не допускает даже мысли о том, что его сын может быть воспитан в иной вере!

Небо раскинулось над синеющими шапками гор светло-синим сияющим пологом, дорога золотилась на солнце. Асмик старалась смотреть себе под ноги, да еще на личико сына. Она не хотела ни с кем разговаривать, но перед одной женщиной ей все-таки пришлось остановиться. Это была Анахита, принимавшая у нее роды. Девушка чувствовала себя обязанной ей, поэтому вежливо ответила на приветствие женщины и поблагодарила за поздравления.

— Как ты назвала сына? — спросила Анахита.

— Тигран. В честь моего отца.

— Как ты собираешься жить дальше?

— Быть может, я навсегда уеду отсюда, — немного подумав, сказала девушка. — Вернусь в Исфахан.

Женщина кивнула.

— Так было бы лучше для всех.

Она проводила молодую мать тревожным взглядом. На Анахиту, к которой хотя бы раз тайком обращалась едва ли не каждая женщина селения, чтобы узнать свое будущее, повеяло черным ветром беды. Но она видела, что сегодня, впервые за долгие месяцы, Асмик счастлива и спокойна, и потому ничего не сказала.

Незаметно прошло лето, наступила богатая красками и урожаем осень. Сады пестрели яркими и нежными плодами. Ласковое солнце не ослепляло и не обжигало, воздух был чист и прозрачен и позволял видеть даже далекие горные цепи. Жители Луйса убирали виноград: снимали с кустов тяжелые, покрытые дымчатым налетом кисти и осторожно укладывали в корзины.

В один из последних дней октября Вардан отправился в лес. Гаянэ пожелала свежего меда, и он поспешил исполнить желание беременной жены.

Вардан пребывал в отличном настроении. Урожай был богатый, погода стояла на диво хорошая, жизнь текла спокойно и мирно. Время от времени до жителей Луйса доходили слухи о жестоком преследовании христиан и других неправедных делах, которые творили арабы, но отдаленные горные области оставались относительно независимыми. Они нередко служили убежищем для населения, спасавшегося от власти Омейядов.

Вардан с наслаждением прислушивался к лесным звукам: шуршанию листьев, звону ручейка, жужжанию насекомых. Откуда-то доносилось позвякивание колокольчиков, прицепленных к шеям домашних животных. Селение расстилалось внизу подобно большому лоскутному одеялу или пестрому крылу огромной птицы.

Вардан редко видел Асмик, разве что в церкви, и всякий раз справлялся о ее благополучии и здоровье ее сына. Он также не забывал посылать ей продукты и разные нужные вещи. Вардану казалось, что девушка стала живее и веселее, что она уже не мучается ни тоской по арабу, ни чувством вины. После случая в церкви Гаянэ закатила истерику, и Вардан так и не смог оправдаться перед женой и объяснить, почему вызвался стать крестным отцом ребенка Асмик. Он дал Гаянэ слово ни под каким предлогом не навещать Асмик, и пока что ему удавалось держать обещание. Однако ему нравилось знать, что она где-то рядом и что ее жизнь каким-то образом связана с его жизнью. Вардан задумался и оттого не сразу расслышал посторонние звуки. Кто-то ехал навстречу через лес, по тропинке. Какие-то всадники, наверное, несколько человек. Вардан замер, и его сердце похолодело. Он стоял, не думая таиться, и ждал.

Когда первый всадник показался на тропе, юношу охватил такой ужас, что ему почудилось, будто он вот-вот сойдет с ума.

Вардан хорошо запомнил эти темные глаза, эту слегка отстраненную и отчасти высокомерную манеру держаться с такими, как он, представителями иного народа и веры. Юноша видел, что в минувший год этому человеку пришлось несладко; вероятно, он пережил немало терзаний и сомнений, прежде чем явился сюда. Отчего-то он не сделал этого весной и приехал только сейчас, на исходе осени.

Увидев Вардана, араб не удивился. Он спокойно обратился к нему, очевидно не узнав:

— Послушай, парень, мы правильно едем? Эта дорога ведет к Луйсу?

У Вардана было такое чувство, будто на него обрушилась лавина камней, как это бывает при землетрясении, и он удивлялся, почему все еще стоит на ногах.

Юноша окинул взглядом араба и его спутников, которых на сей раз было всего двое, и из его горла вырвался тихий звук, похожий на стон.

Однако в следующий миг он пришел в себя и холодно спросил:

— Вы кого-то ищете?

— А тебе что за дело?

— Мне кажется, я могу вам помочь.

Наверное, в его лице отразилось что-то странное, потому что араб резковато произнес:

— Я ищу одну девушку, которая приехала сюда из Исфахана вместе с матерью.

— Я вас узнал, — продолжил Вардан, — в прошлом году вы останавливались в моем доме. Могу сообщить, что госпожи Сусанны больше нет. Она умерла, покончила с собой, когда узнала, что ее дочь увезли чужеземцы.

— Разве Жасмин не вернулась домой? — тихо спросил араб, и Вардан вздрогнул. Сквозь напряженную сдержанность в голосе мусульманина прорывались тоска, отчаяние и… безмерная любовь.

— Вернулась. Однако было уже поздно.

— И где она теперь?

— Асмик уехала. Еще весной. Сразу после того, как открылись перевалы.

— Куда?

— Я не знаю. Она никому об этом не сказала.

Камран вздрогнул. Он чувствовал себя смертельно больным от волнения и сердечной тревоги. Он был готов к чему угодно, но только не к этому.

— Она, — продолжил Вардан, — считала себя опозоренной. Ты увез ее и надругался над ней, а потом отправил обратно.

Молодой араб смотрел так, будто ему прилюдно плюнули в лицо.

— Это неправда, — возразил он.

— Я верю тому, что она говорила.

Внезапно Камран ощутил странную пустоту в душе. Недаром он целый год видел один и тот же сон, в котором Асмик без конца отдалялась, становилась похожей на тень.

— Уезжай, — сказал Вардан, чувствуя, что победил, — пока я не задушил тебя голыми руками. Я тебя ненавижу, так же как и весь твой народ. Вы являетесь туда, куда вас не звали, и собираете кровавый урожай. Можешь зарубить меня своей саблей: я сказал то, что сказал!

— Я уеду, — потерянно произнес его соперник. — Я не знаю, что произошло, но… Я приезжал затем, чтобы забрать Жасмин с собой и жениться на ней.

— Асмик никогда бы не приняла твоей веры и не согласилась бы выйти за человека, который может иметь четырех жен!

Спутники араба молчали, не проявляя никаких чувств. Вероятно, они не понимали языка, на котором шел разговор.

Вардан с трудом перевел дыхание. Ему казалось, будто земля зыбится и уплывает из-под ног. Он не мог объяснить, что побудило его решиться на столь чудовищный обман. Он ничего не боялся. Пусть араб и впрямь убил бы его — ему было все равно.

Вардан окончательно очнулся, лишь когда иноверцы скрылись в лесу. Но и тогда он не сразу сумел поверить в то, что этот кошмар навсегда рассеялся.

Немного погодя он начал испытывать угрызения совести. Он лишил Асмик выбора. Он все решил за нее.

Подумав об этом, молодой человек сжал кулаки. Мусульманин не заслуживает любви этой девушки! А Асмик не способна оценить, что ей во благо, а что — на погибель. Так было прежде, так случилось бы и сейчас.

Пошатываясь, словно пьяный, Вардан повернул назад. Похоже, сегодня Гаянэ придется обойтись без меда!

Он шел куда глаза глядят, пока не понял, что движется по направлению к дому, в котором жила Асмик. О нет! Сейчас он был не в состоянии ее видеть.

Вардан повернул еще раз и вдруг заметил, что между деревьев мелькает женское платье.

Стояли ясные, теплые и прозрачные дни осени, последние тихие дни перед натиском зимы. С высоты доносились крики паривших в небе птиц, деревья переливались золотом и янтарем; листья выглядели пронзительно яркими на фоне черных стволов.

Вардан смотрел в лицо идущей навстречу Асмик, и ему казалось, что он никогда не видел ничего прекраснее.

Внезапно ему почудилось, что недавний разговор с арабом был сном, что реальность существует только здесь и сейчас.

— Вардан? Рада тебя видеть! Ты меня искал?

— Да, — ответил молодой человек и спросил: — Где мой крестник?

— Я оставила его с Хуриг. Решила прогуляться одна. — Вероятно, он странно выглядел, потому что Асмик с тревогой промолвила: — Что с тобой?

— Ничего, — прошептал он и провел по лицу рукой. — Я просто слишком быстро шел.

— Послушай, Вардан, — вновь заговорила Асмик, и ее голос зазвучал непривычно твердо, — я решила вернуться в Исфахан. Я больше не могу оставаться здесь и целиком зависеть от тебя. Мне надо попытаться построить собственную жизнь и не нарушать покой твоей семьи. Я намерена отправиться в путь сейчас, пока дорога еще открыта.

Вардан был ошеломлен лишь секунду; быстро взяв себя в руки, он заговорил рассудительно и спокойно:

— Человек не в силах переделать жизнь согласно своим желаниям. Что ты будешь делать в Исфахане? Там полно арабов, которым наплевать на честь христианок. Ты говорила, что все твои родственники уехали в Византию и едва ли когда-нибудь вернутся обратно. Мне вовсе не трудно тебе помогать. Что касается Гаянэ, то с некоторых пор ей не до тебя. Моя жена ждет ребенка.

Асмик улыбнулась, и у Вардана защемило сердце. Ничто не способно вызвать в ней ревность, пробудить ее чувства! Неужели ее сердце навсегда отдано другому, так же как его — навеки принадлежит ей!

В глазах Асмик отражалось небо. Даже после рождения ребенка она выглядела девически хрупкой и беззащитной. Ее алые губы были совсем рядом, и Вардан внезапно задал себе вопрос: почему он всегда вел себя с ней по-юношески робко, как беспомощный щенок?

Он обнял Асмик и поцеловал. Его объятия были крепкими, сильными и надежными.

Она попыталась вырваться.

— Прошу, Вардан, не надо! Ты много сделал для меня, но я… Ты сам знаешь…

— Молчи! Я знаю только, что люблю тебя до безумия и что в конце концов ты должна стать моей! Твой мусульманин не приедет за тобой, он тебя предал! Что ты, христианка, можешь иметь общего с иноверцем, с человеком, сеющим кровь и смерть?! У тебя есть только я.

— Пожалуйста, отпусти меня!

— Я никогда тебя не отпущу.

Девушка вновь сделала попытку высвободиться, но оказалась бессильной перед слепой мужской страстью. Когда Вардан обнажил ее грудь и принялся целовать, когда его руки стали ласкать ее тело, она перестала сопротивляться.

Все произошло очень быстро. Асмик испугалась и устыдилась внезапно вспыхнувшего желания. Да, она была многим обязана этому мужчине, он был молод и красив, но она его не любила. И все же… она тоже была молода, и в ее жизни случилась одна-единственная ночь любви. А Камран… Камран не приехал за ней, и теперь Асмик была уверена в том, что он никогда не вернется.

Во второй раз Вардан был куда нежнее. Он снял с Асмик одежду, и она лежала перед ним обнаженная, а он осыпал ее тело поцелуями вплоть до самых потаенных уголков. Никто не учил его столь интимным ласкам, и прежде он не знал, что они возможны. Кожа Асмик пахла свежестью ветра и сладостью меда, ее волосы напоминали шелк, а ее влага была похожа на цветочный нектар.

Кругом было потрясающе красиво: красные листья на черной земле напоминали человеческие ладони, а золотые походили на сердце.

Девушка страшилась последствий этого безумного порыва. Сейчас Асмик ощущала себя куда большей грешницей, чем после того, как отдалась Камрану.

Когда они лежали рядом на еще хранившей тепло земле, глядя в небо, по-осеннему высокое и печальное, Вардан выдавил:

— Наверное, ты меня ненавидишь!

— Почему? — прошептала Асмик и добавила: — Но я не хочу, чтобы это когда-нибудь повторилось.

Он положил руку на ее грудь и пылко произнес:

— А я — хочу! Ты стала моей, и я желаю, чтобы это счастье продолжалось бесконечно! Я уйду от Гаянэ и стану жить с тобой.

— Ты говоришь это всерьез? Гаянэ — твоя жена, вы обвенчаны, и она ждет от тебя ребенка.

— Она мне не нужна. Я люблю только тебя. Я брошу все и уйду с тобой куда глаза глядят!

Он смотрел на нее, говорил и вел себя как одержимый.

Асмик приподнялась, села и запоздало прикрыла тело густыми длинными волосами.

— Умоляю, Вардан, не сходи с ума! Как ты можешь бросить свою землю, свою мать, свою жену!

— Тогда больше не говори, что это не повторится!

И это повторилось. Вардан гладил темные волосы и глядел в полные тайны глаза Асмик. Он ощущал дыхание, запах, биение крови и наслаждение девушки, но она так и не открыла ему свою душу и сердце, и это сводило его с ума.

С тех пор Вардан являлся к ней каждый день. Он не помнил этих дней, они проходили в каком-то дурмане. Стояла теплая, безветренная погода, и ничто не мешало ему уединяться с Асмик в неподвижном и тихом лесу. Сперва она сопротивлялась и не хотела близости, но он был настойчив, уговаривал, не отпускал, и это продолжалось так долго, что она поневоле сдавалась.

Асмик таяла в волшебном спокойствии, нежась в объятиях Вардана, или горела в невидимом огне, покоряясь его пылкости. Иногда она казалась ему маленькой и нежной птичкой, угодившей в сети страсти, которая пронизывала его тело и будоражила кровь. Вардан очень жалел, что не может провести с ней ночь в постели, и страшился того, что скоро наступят холода, долгая сонная зима и их встречи станут невозможны.

Асмик уже не казалась Вардану неким недосягаемым существом. Она стала просто любимой женщиной, женщиной, без которой он не мог жить. Он отнял ее у араба, у судьбы, и она принадлежала только ему.

Вардан не знал, что думает об этом Асмик, между тем ей чудилось, будто она падает все ниже и ниже. Она потеряла себя и… навсегда потеряла Камрана, потому что после того, что произошло между ними, она осмелилась отдаться другому мужчине.

Асмик слишком хорошо понимала, что без Вардана ей не удастся пережить ни эту, ни последующие зимы. Молодая женщина с радостью разорвала бы этот порочный круг, но она настолько запуталась, что просто не знала, как это сделать.