Издали город переливался красками, словно раскинувшаяся над берегом радуга. Его дворцы и храмы напоминали россыпь драгоценных камней, брошенных на землю божественной рукой.

Над рекой плыли будоражившие душу гимны во славу богов. Слышались гортанные крики лодочников и монотонное бормотание брахманов.

– Вот он, город Шивы, – сказала пожилая женщина, глядя на покрытые чеканной медью и листовым золотом купола храмов. – Может, благодаря милости великого бога ты наконец вспомнишь, кто ты!

Стоявший рядом мужчина, ее супруг, согласно закивал, но та, к которой обратилась женщина, не ответила. Однако что-то странное промелькнуло в ее лице, когда она увидела стелы, напоминавшие о сати – жертвоприношении вдов, добровольно восходивших на костер, в котором горели тела их покойных мужей.

Троица продолжила путь. Над гхатами поднимался горький запах дыма, к воде тянулась вереница носильщиков хвороста и неприкасаемых, которые сперва разжигали костры, а после разбрасывали пепел в водах Ганга.

Очутившись на противоположной стороне реки, мужчина и две женщины спустились вниз. Все трое зачерпнули воду, затем вылили обратно и бросили в реку цветы. То был привычный обряд поклонения Гангу. Девушка знала, что ей доводилось его совершать, но больше ничего не могла сказать.

Ужасная ночь, когда ревел ветер, хлестал ливень, а река напоминала кипящий котел, начисто стерла из ее памяти картины прошлого. Кругом не было ни единой живой души, только давящая темнота, гигантские тучи и бешеная стихия. Ветер нес лодку по Гангу, точно ореховую скорлупу, брызги вонзались в лицо, а потом сверху обрушилась тяжелая волна – и все окончательно померкло.

– Теперь пойдем в храм, – сказала пожилая женщина.

Поднявшись по гхатам, они побрели тихими запутанными, отделенными от шума и суеты Ганга улочками. Затем, сняв обувь, вошли в храм и, сотворив положенные действа, обратились к жрецу, седому старику с глубоким и цепким взглядом.

– Мы бы хотели попросить помощи у бога, – низко кланяясь, пробормотала женщина. – Мой муж и я нашли эту девушку на берегу Ганга – она пострадала во время бури. Какие-то недобрые силы лишили ее памяти и речи.

Брахман окинул взором застиранное деревенское сари женщины, ее морщинистое лицо и перевел взгляд на мужчину с его будто выдубленной солнцем кожей. Потом посмотрел на девушку, истинную красавицу, но неподвижную и безмолвную, словно статуя.

– Нам кажется, она из высших каст, – добавил мужчина, – но у нее слишком короткие волосы. Мы не знаем, что это может означать. Неверность мужу?

– Мне кажется, я ее знаю, – медленно произнес жрец. – Я ежедневно вижу не менее сотни лиц, но в мире существует нечто такое, что никогда не забудешь. – И тихо сказал слуге: – Позовите Суниту из приюта для вдов.

Вскоре их взору предстала фигура в белых одеждах.

– Вот оно – колесо кармы! – всплеснув руками, вскричала Сунита. – Боги вновь привели ее туда, где она и должна находиться! Говорите, она ничего не помнит? Что ж, тем лучше – мне будет проще объяснить ей, что именно она должна делать и знать!

Девушку увели. Она оставалась безучастной и продолжала молчать. Казалось, вид холодных каменных стен и грязно-белых, как осенний туман, вдовьих одежд не произвел на нее никакого впечатления.

Однако когда к ее голове поднесли бритву, это подействовало на нее, как удар молнии. Зловещий блеск лезвия словно прорезал ее память, вспорол невидимую оболочку сердца, и она отчаянно закричала:

– Меня зовут Сона! Я не вдова, я замужем! Не трогайте мои волосы!

С ней не могли справиться, и на какое-то время Сунита оставила ее в покое. Она пожаловалась жрецу:

– Эта женщина два раза сбегала из приюта. Она повторно вышла замуж! Она укусила меня за руку, словно бешеная собака. Я не знаю, что с ней делать. Я не желаю оставлять ее в приюте: она послужит плохим примером для других вдов. Она одержимая, а это хуже всего. Ее надо наказать.

Жрец задумался, а потом сказал:

– Пусть зарабатывает деньги для храма.

Сунита поклонилась, едва сумев скрыть радость. Она все поняла. Обычно деньги для храма зарабатывали танцовщицы – девадаси. То была проституция, носящая религиозный характер; тонкое, сложное и на диво хорошо организованное дело.

Чаще всего эти девушки еще в детстве посвящались богу бедными родителями. Среди них было много подкидышей. Эта особая женская каста, отмеченная красотой и изяществом, отнюдь не презиралась окружающими. Девушки знали грамоту, были искусны в танцах и музыке, опытны в любовных утехах, остроумны, живы и красивы.

Но, как правило, в старости их участь была незавидна. Они не доживали век в кругу большой и дружной индийской семьи, а пробавлялись милостыней. На их бедре или груди выжигали символический знак Шивы, и они блуждали по городам и деревням, посещая празднества и вымаливая подаяние; никому не нужные, забытые богом, коему посвятили дни беззаботной молодости.

Но существовало и нечто другое. Тайные подвальные комнаты, где провинившиеся несчастные женщины зарабатывали деньги для Шивы самым низким и ужасным способом. В отличие от девадаси, им не были положены ни темно-красные сандаловые духи, ни сверкающие драгоценными нитями сари.

Сона ничего об этом не знала. Она испытала облегчение, оттого что ее на время оставили в покое, и размышляла о том, как бы сбежать. А позже к ней тайком прокралась девушка.

– Меня зовут Сита. Я тебя помню. Когда-то я ухаживала за тобой, а потом вернулась в приют, потому что испугалась божьей кары. Я валялась в ногах у Суниты, и она меня простила. У тебя есть верная подруга Ратна и очень красивый муж. Почему и как ты вновь угодила во вдовью обитель?!

– Это долгая история, и я еще не все вспомнила. Если ты увидишь Ратну, прошу тебя, дай ей знать, где я! Надеюсь, она все еще в Варанаси.

Больше им не удалось поговорить. На волосы Соны больше никто не посягал, но это не насторожило девушку. На самом деле ей всего-навсего отчасти сохранили привлекательность. Не каждый клиент согласится платить за обритую женщину.

Сону отвели вниз, в одно из тайных храмовых помещений. Здесь была только циновка, маленький светильник и глиняный кувшин с водой. Ей исправно приносили еду, но никто не отвечал на ее вопросы и не выполнял просьб.

А потом в подвал спустился мужчина. Он был таким огромным, что занял собой почти всю каморку. Когда Сона услышала тяжелое дыхание, ее пробрал холод.

Немигающие глаза мужчины плотоядно разглядывали девушку.

– Кто вы? – в страхе прошептала она. – Уходите!

Очевидно, в его планы не входило разговаривать с ней, но он все же сказал:

– Я заплатил за тебя. В течение часа могу делать с тобой все, что захочу.

– Нет! У меня есть муж, и я не могу принадлежать другому мужчине!

– Насколько я знаю, ты принадлежишь храму. Мне говорили, ты достаточно согрешила, чтобы быть наказанной. Впрочем, мне нет до этого никакого дела. Главное, что ты действительно недурна собой и, похоже, здорова. Ложись на циновку – время пошло!

Сона забилась в угол. Она знала, что справиться с ним не легче, чем одолеть тигра, но вовсе не собиралась сдаваться. Она сразу поняла, что бесполезно кричать и звать на помощь. Она могла надеяться только на себя.

Мужчина засмеялся, хищно оскалив зубы, а после схватил ее за руку. Сона пыталась вырваться, а потом вцепилась зубами в пальцы, сжимавшие ее запястье. Мужчина заорал и в дикой злобе навалился сверху. Его горячее дыхание обожгло ей лицо, она не могла пошевелиться, словно придавленная горой.

Огромные руки шарили по ее телу. Спасения не было, но вдруг Сона извернулась и каким-то чудом смогла дотянуться до светильника. Запахло палеными волосами. Мужчина с диким криком схватился за лицо. Теперь ему было не до Соны.

– Выпустите меня отсюда! – стонал он. – Эта дрянь выжгла мне глаза!

Девушка стояла в углу, вжавшись в стену. На ее губах едва ли не впервые в жизни сияла жестокая торжествующая улыбка.

У нее отобрали почти все, но она умудрилась припрятать осколок глиняной чашки, и следующий клиент покинул подвал с исцарапанным лицом. Выдрав из циновки солому, Сона изловчилась и сплела веревку, а после накинула ее на шею очередного мужчины и чуть не задушила его.

Ее били, но она казалась нечувствительной к ударам и ничего не боялась. Тюремщики понимали: стоит сломить ее один раз, и дальше все будет гораздо проще. Они долго думали, а потом обратились к одному из жрецов.

Помолчав, тот поднял вверх высохший желтый палец и глубокомысленно изрек одно-единственное слово:

– Опиум.

Варанаси с полным правом можно было назвать городом цветов. Они плавали по воде, были разбросаны по ступенькам гхатов, горами лежали на огромных металлических подносах возле входов в храмы. Неудивительно, что плетение гирлянд и их продажа приносили хороший доход.

Ратна отказалась торговать (ее могла увидеть та же Сунита), зато с удовольствием проводила дни в мастерской, где женщины выполняли заказы к свадьбам, похоронам и различным праздникам.

Она не переставала горевать по Аниле, хотя и старалась утешиться мыслью о том, что дочь осталась жива и воспитывается в любящей семье.

Зато Айрон всегда был с ней, и молодая женщина радовалась, что его с младенчества окружают созвездия гирлянд и буйство красок.

Лотос, гибискус, жасмин, ашока, чампа – Ратна не только запоминала названия, но и училась правильно сочетать цветы. Она не стеснялась спрашивать совета у более опытных женщин и исправлять свои ошибки.

Нередко, одну за другой нанизывая пышные цветочные головки на прочную нить, она думала о Джее, гадая, жив ли он, а если жив, то забыл ее или нет. У нее не было особой надежды разыскать его, если только боги не смилостивятся и не подарят случайную встречу.

Как-то раз Ратна спустилась к Гангу на рассвете, чтобы встретить первые лучи солнца. Люди на гхатах замерли в напряженном ожидании, обратив лица к горизонту. Едва светило появилось из-за красной черты, разделявшей землю и небо, как сотни тел погрузились в воду и над рекой взвился фонтан искрящихся брызг.

Ратна вполголоса произнесла молитву и умыла Айрона в Ганге. Потом опустила в воду бледно-золотой, еще не распустившийся, но уже благоухающий розовый бутон, какие не использовались для плетения гирлянд, но вполне годились для подношения богам.

Был тот редкий миг, когда Ратна ощущала всем сердцем величие жизни и благодарность за то, что она существует на свете. Она мысленно обращалась к Гангу, восходящему солнцу и бесконечному небу с мольбой о простом человеческом счастье.

Вечером молодая женщина снова пришла сюда, чтобы совершить еще один обряд. На сей раз между зонтов из пальмовых листьев бродили козы, подбирая упавшие цветы, и лежали буйволы с черной лоснящейся шкурой и изогнутыми рогами.

Волны прибили к берегу увядшие гирлянды и всякий мусор. Огромный оранжевый солнечный шар почти касался воды. На гхатах по-прежнему было много народа.

Ратна держала в руках глиняный светильник. Все, что она могла сделать, – это вновь обратиться с просьбой к матери-Ганге и всемогущим богам. Она терпеливо ждала. Когда солнце ушло за горизонт, молодая женщина опустила светильник на воду, а после не спускала глаз с плывущего огонька.

Многие огни гасли, но ее лампадка упорно плыла по реке. Все это время можно было загадывать желания, но у Ратны их было не так уж много. Сона и Арун, Айрон и Анила – она просила за них. А еще молила богов подарить ей хотя бы одну, последнюю, встречу с Джеем.