Ратна растапливала печь, собираясь заняться стряпней. Она делала это ежедневно, как было принято в Индии, где приготовленное тут же съедали. Да и жара не позволяла оставлять пищу на завтра.

Заслышав на веранде шаги свекрови, женщина вздрогнула. Ратна знала, что сейчас миссис Блэйд начнет морщить нос от запаха дыма и горчичного масла. Выложенная из кирпичей печь с отверстием для горшка наверху и дверцей для дыма сбоку, как и повсюду в Индии, топилась сухим навозом.

То, что свекровь не ест пищу, приготовленную ее руками, даже сладости, в которых не было и не могло быть острых приправ, унижало и тревожило Ратну, хотя муж говорил, чтобы она не обращала на это внимания.

Когда на территории форта появился магазин с готовой английской едой, миссис Блэйд зачастила туда. Она покупала мясные пироги, жареных цыплят и вареный язык и съедала все это одна, в своей комнате.

Между тем наступила засуха, земля потрескалась, растения поникли, и все вокруг выглядело безжизненным и тоскливым. Из устроенного Джейсоном душа лился кипяток. Воздух был нагрет буквально до дрожи; вдобавок жгучий ветер приносил мелкую пыль, которая лезла и набивалась повсюду. Не помогали ни мокрая ткань, ни тростниковые жалюзи на окнах.

Несмотря на все это, будучи настоящей английской дамой, миссис Блэйд и не подумала отказываться от корсета и кринолина, хотя от жары кожа зудела и покрывалась сыпью.

Джейсону все чаще казалось, что мать никогда не смирится с его браком. Патриция постоянно напоминала, что в будущем Айрону не удастся ни получить хорошего образования, ни занять более-менее оплачиваемую должность. Она указывала на недопустимость того, что Ратна одевает мальчика в одну короткую рубашонку и что она разговаривает с ним на хинди.

– Но она не может рассказать Айрону английскую сказку, – возражал Джейсон.

– Тогда надо взять для него белую няню!

Сын качал головой: белую няню к мальчику, мать которого – индианка! И мать тут же отвечала:

– Вот видишь!

– Мне кажется, Ратна прекрасно справляется с воспитанием ребенка без всякой помощи.

– Не уверена. – Патриция поджала губы. – Откуда я знаю, что она ему говорит и чему учит на своем варварском языке!

Миссис Блэйд беспокоило и то, что, как она считала, Джейсону не видать повышения по службе, пока он женат на Ратне. Словом, индианка являлась препятствием во всем и от нее мог быть только вред.

Когда Джейсон в очередной раз заметил, что Ратна спасла ему жизнь, мать заявила:

– И поэтому ты решил посвятить свою жизнь ей?!

Миссис Блэйд не любила Индию. Казалось, черно-белый английский пейзаж ей милее, чем все многоцветье этой страны. Она не замечала ни буйства дневных красок, ни очарования звездного неба. Она жаловалась на запахи грязи и гнили, забывая о сточных канавах британской столицы, поражалась бедности Индии, забыв, как в свое время ужасалась нищете лондонских трущоб.

Обычно Джейсон старался не реагировать на слова матери, но однажды, когда Патриция в очередной раз сказала о Ратне что-то пренебрежительное, сообщил:

– Боюсь, вам придется держаться вместе. У меня не слишком хорошие новости. Несколько наследственных владельцев этих земель, из клана раджпутов, собрали армию и пытаются вернуть отнятое. Самая воинственная часть населения так и не смирилась с нашей властью. После того, что недавно творили англичане, у раджпутов много сочувствующих. На их стороне приспособленность к знойному климату и скорость передвижения. В округе неспокойно. Никто не знает, что будет завтра. Сегодня в штабе было принято решение вывезти женщин и детей в безопасное место. Тебе, Ратне и Айрону придется уехать. На сборы дано мало времени. Вы должны явиться на площадь к восьми утра. К сожалению, я выеду из форта на рассвете и не смогу вас проводить.

Мать побледнела.

– Куда ты едешь? Джейсон коротко ответил:

– На войну.

– Опять!

– Что поделаешь, я офицер королевской армии. Я прошу тебя позаботиться о моей жене и сыне.

Патриция не сдержалась.

– Меня?!

– Ты англичанка. Боюсь, без тебя другие дамы не примут Ратну и ей придется нелегко.

Женщина не спешила давать обещание. Она лишь спросила:

– Что я должна взять с собой?

– Только самое необходимое. Вполне возможно, форт устоит, а может, повстанцев удастся остановить раньше. Надеюсь, это последний всплеск восстания, – сказал Джейсон, и Патриция почувствовала, как сильно он устал от войны.

– Ты уже говорил… со своей женой?

– Пока нет. Я поговорю с ней после ужина.

Патриция передернула плечом. Иногда ей казалось, что индианка считает приготовление пищи для мужа делом всей своей жизни. Тогда как другая – английская жена – могла бы удивить и осчастливить супруга какими-то иными талантами.

Хотя Ратна послушно носила крест, миссис Блэйд прекрасно знала, что ее невестка – язычница.

Когда она сказала сыну, что возмущена устроенным Ратной алтарем с нелепыми подношениями, Джейсон ответил, что не имеет ничего против. Более того, он заявил, что, по его мнению, религия жены куда оптимистичнее той, что исповедуют они. В христианской вере столько мрака, муки и боли, каких сполна хватает в реальной жизни! И если их Бог где-то далеко, среди неба и звезд, индийские божества несравненно ближе, ими пронизано все сущее, они помогают всегда и везде.

Патриция пришла в ужас и молилась о том, чтобы больше никто и никогда не услышал от Джейсона столь крамольных слов.

Пока Ратна подавала мужу еду, он рассеянно следил за быстрыми движениями ее рук, унизанных множеством блестящих тонких браслетов. Ее юбка и кофточка были ярко-зелеными, как молодая трава.

Патриция выговаривала сыну, что он не пытается приучить жену носить европейскую одежду, однако Джейсон не представлял Ратну в платье с кринолином. Это была бы уже не она.

После ужина он осторожно и терпеливо объяснил жене, почему она должна уехать. Джейсон знал, что Ратна не станет возражать или спорить, но ему не хотелось, чтобы она сильно огорчилась или, того хуже, испугалась. После долгих скитаний она привыкла и приспособилась к здешней жизни и, несмотря на недовольство свекрови, чувствовала себя почти счастливой. Она не знала, что им вновь суждена разлука.

Утром обе женщины вышли его проводить. И Патриция, и Ратна пытались скрыть слезы. Джейсону оставалось надеяться, что любовь к нему и совместная поездка хотя бы немного сплотят их.

Патриция уложила вещи в дорожный саквояж, а Ратна возилась с узлами. Она не знала, что брать с собой, а что оставить. Женщина понятия не имела, где им с Айроном придется жить, что ждет их на новом месте.

На площади выстроилась длинная вереница вещей; кучера ломали головы над тем, как уместить все это в каретах. Дамы с обшитыми бахромой кружевными зонтиками и ридикюлями в руках суетились, давая слугам и растерянным нянькам с детьми в дорожных костюмчиках по большей части совершенно ненужные указания.

При мысли о том, что едва ли кто-то из женщин захочет сидеть рядом с ее невесткой, миссис Блэйд охватила досада. В это время Ратна что-то сказала на хинди, а потом попыталась объяснить по-английски, что забыла в доме некую важную вещь. Патриция не успела ничего ответить, как невестка поспешила обратно с Айроном на руках. Ее разноцветные узлы с одеждой, украшениями, приправами, кухонной утварью остались лежать на земле.

Супруга полковника Финча поманила миссис Блэйд, в растерянности стоявшую со своим саквояжем.

– Не хотите составить мне компанию? В моей карете есть место.

– Я не одна. Со мной невестка-индианка и внук, – мрачно произнесла Патриция.

Миссис Финч поджала губы. Патриция чувствовала, что та презирает ее за нерешительность и слабость, за то, что она так и не сумела убедить своего сына расторгнуть этот позорный брак.

– Где же они?

– Она решила вернуться – что-то забыла. Думаю, скоро будет здесь.

– Но мы выезжаем сейчас! Вот-вот прозвучит команда трогаться.

Патриция беспомощно оглянулась, не зная, бежать ей за Ратной или оставаться на месте. В этот миг миссис Финч приоткрыла дверцу кареты.

– Садитесь! Кучер разместит ваш багаж. – И тут же вкрадчиво добавила: – Зачем вам брать с собой эту девушку? Пусть остается. Что вы станете делать с нею на новом месте? Если она поселится с вами, наши дамы вытаращат глаза!

– Но форт могут занять!

– С ней ничего не случится. Она индианка, не так ли? Мы же воюем с ее соотечественниками! Они ее не тронут.

– А как же мой внук?

– Набравшись ума, ваш сын заведет других детей. С белой женщиной, – добавила миссис Финч, и на сей раз ее голос звучал непререкаемо и твердо. – Вы прекрасно понимаете, что индийская кровь лишит вашего внука нормального будущего. Англо-индийцев не принимает никто и нигде. Индиец – это индиец, белый – это белый, тогда как полукровки – не что иное, как угроза нашему образу жизни.

Патриция прочитала в жестком взгляде жены полковника свой приговор. Если она не откажется от Ратны и Айрона, ее тоже вычеркнут из общества. Удивительно, что, имея индийскую невестку, она вообще сумела в него проникнуть! Но терпение английских кругов никогда не было беспредельным.

– Но что я скажу сыну?!

– Да что угодно! Мы вместе что-нибудь придумаем, – отмахнулась миссис Финч и поторопила: – Ну же!

Подобрав юбки, Патриция взобралась на подножку кареты. Выбор был сделан.

Когда Ратна с Айроном на руках прибежала на площадь, там было пусто. На том месте, где совсем недавно стоял целый поезд из карет, сейчас летал мусор и кружилась пыль. Из вещей остались только ее узлы.

Возможно, она еще смогла бы догнать уехавших, но не стала этого делать. Они не хотели брать ее с собой – это было очевидно. Потому Ратна вернулась обратно.

На самом деле она оставила в доме раковинку Кришны, некогда подаренную Джею. И он тоже забыл взять ее с собой. Хотя, наверное, такие вещи не имели для него значения. Ни талисман, ни любовь Ратны не могли оградить его от неминуемой судьбы.

Прошло несколько дней. Форт готовился к обороне. Если Ратна случайно попадалась на глаза военным, они не обращали на нее внимания. Возможно, ее принимали за чью-то служанку, брошенную своими хозяевами. Ее участь никого не волновала. Сейчас мужчины думали о другом.

Ратна могла бы уйти за стены форта, туда, где жили индийцы, но она боялась, что тогда им с Джеем ни за что не найти друг друга.

Каждый день она с тоской гадала, что будет дальше. Происходящее слишком сильно напоминало то, что ей довелось пережить в Канпуре, и Ратна не была уверена, что выдержит такое еще раз, тем более с маленьким ребенком на руках.

Ночью она проснулась от грохота орудий, напоминавшего гул далекой грозы. Где-то шли бои, дороги и поля орошались кровью. Выйдя на улицу, Ратна вглядывалась в душный мрак и чувствовала, как страх постепенно сдавливает ей сердце. А если повстанцы ворвутся сюда? Она помнила, как канпурцы расправлялись с изменниками. С одной стороны, Ратна была индианкой, а с другой – женой английского офицера. Что будет, если второе перевесит первое?

Она все же решила уйти из форта, но не успела: утром ворота оказались запертыми – началась осада.

Потянулись долгие томительные дни, полные жестокой жары, страха, тревоги и… ленивых мух. Продуктов осталось немного, но, к счастью, в такую погоду ни Ратне, ни Айрону не хотелось есть.

Женщина поделила муку на равные порции, потом, поразмыслив, сделала кучки поменьше, чтобы их хватило на большее количество дней. Куда хуже было с водой: она быстро портилась и, сколько ни процеживай ее через редкую ткань, имела неприятный запах. Потому Ратна щедро добавляла в пищу куркуму, надеясь на ее обеззараживающие свойства.

В основном женщина проводила день в комнате с опущенными жалюзи, но это мало помогало. Ребенок капризничал, и Ратне с трудом удавалось его успокоить.

А потом наступил вечер, когда оборона не выдержала. По улицам военного городка, сверкая обнаженными саблями, на скаку стреляя из ружей, пронеслась цепочка передовых всадников, пригнувшихся к шеям взмыленных, храпящих коней.

В воображении Ратны возникла картина окровавленных, раздавленных копытами канпурцев – женщин, детей, стариков. Могла ли она представить, что такое ждет ее и в Лакхнау?!

Схватив сына, молодая женщина выскочила наружу и побежала по улице. Она не знала, сможет ли где-то укрыться. Оставаться дома было опасно: повстанцы имели обыкновение поджигать жилища.

Англичане из последних сил пытались защищаться; кругом слышалась пальба. Вероятно, пули попали в тростниковую солому, используемую для изготовления циновок, ширм и настила крыш, и та вспыхнула. В такую сушь для возникновения пожара было довольно крохотной искры.

Огонь быстро разгорался. Ратна беспомощно оглядывалась вокруг. Внезапно она поняла, что они с Айроном оказались в быстро сжимавшемся кольце пламени. Почувствовав на лице его жаркое дыхание, Ратна отчаянно закричала:

– На помощь, на помощь!

Кто мог ей помочь? В такую засуху потушить пожар не представлялось возможным. К тому же солдатам было не до нее.

Откуда-то сверху дождем сыпались золотистые искры. У Ратны загорелся край сари: пламя лизнуло ее жадным и жарким языком. Спасения не было. Скоро они с Айроном будут объяты огнем.

Ратна вспомнила свою жизнь. Вот оно, ее сати, которого ей чудом удалось избежать! Судьба все же настигла ее! Женщина подумала об Аниле: хорошо, что она не взяла дочь к себе, – та останется жива! Расскажут ли ей когда-либо правду о том, кто ее настоящая мать?

Перепуганный Айрон громко плакал; пытаясь защитить сына от пламени, Ратна крепко прижимала его к себе.

Вдруг она увидела человека верхом на коне. Он появился по ту сторону огненного кольца. Пламя ярко освещало его фигуру, отчего зрелище казалось величественным, почти фантастическим.

Лошадь в страхе попятилась, но всадник решительно послал ее вперед. Перемахнув через огненный барьер, он наклонился, подхватил Ратну с ребенком, усадил в седло впереди себя и вновь заставил коня сделать прыжок.

Женщина успела заметить, что это не англичанин, а индиец, значит, он прибыл с повстанцами. Немного отъехав, он остановил лошадь и занялся тлеющим сари Ратны. Через несколько секунд с огнем было покончено.

– Кто вы такая? Как оказались здесь? – спросил он на хинди и вдруг отшатнулся.

– Ратна?!

Она тоже узнала его.

– Арун! Бхаи!

Ее радости не было предела. Она сразу почувствовала себя в безопасности.

– А ты здесь откуда?

– Долго рассказывать. Лучше потом. Я увидел, что по улице бежит индийская женщина с ребенком, и бросился за вами. Мне и в голову не могло прийти, что это ты!

– Я вышла замуж за англичанина, – смущенно произнесла Ратна. – А это мой сын. Мы жили в военном городке.

– За англичанина? Того самого?

– Да.

– И он бросил тебя одну в этом месте?!

– Нет, – мягко промолвила Ратна, – просто так получилось.

Арун покачал головой.

– Я не думал, что когда-нибудь встречу тебя!

– А я – тебя, – сказала Ратна и добавила про себя: «Особенно на войне».

Через некоторое время Арун замолчал. Казалось, его мысли бродят где-то далеко. И эти мысли явно были невеселыми.

Несмотря на шок, Ратна заметила, как сильно он изменился. В нем появилась некая сосредоточенная мрачность; во взгляде прежде ярких, а ныне словно утративших молодой блеск глаз затаилась давящая тяжесть. Он будто застыл посреди кошмара и никак не мог проснуться.

Ратна боялась спрашивать про Сону, полагая, что услышит самое худшее.

Аруну удалось вывести свою названую сестру за пределы форта и устроить в доме какой-то насмерть перепуганной индийской семьи.

Ратна не знала, вернется ли он – ведь его могли убить! – но он вернулся и, к ее удивлению, принес бутылку тари. Не желая его обижать, она согласилась немного выпить после того, как уложит сына спать.

– Как зовут твоего мальчика? – спросил Арун, наблюдая, как Ратна устраивает ребенка в большой плетенке, заменявшей кроватку.

– Айрон.

– Имя, созвучное с моим, но с совершенно иным значением, – сказал Арун, при этом подумав о том, что наверняка человек, чье имя означает нечто очень конкретное, да к тому же твердое, будет иметь в жизни больше счастья, чем он. Впрочем, даже железо разрушается, а красота восходящего солнца вечна.

– Да.

Ратна заметила, что он смотрит на ее сына с искренним любопытством и глубокой печалью.

Чтобы не мешать и без того стесненным хозяевам, они с Аруном вышли во двор и сели под высохшим деревом. Обоим хотелось поговорить, особенно Ратне, только сейчас сполна осознавшей, насколько она соскучилась по общению с человеком своего народа.

Прошлой ночью дул сильный ветер, потому пожар и распространился так быстро, но к этому моменту он стих; небо затянули тучи, отчего оно напоминало гигантскую закопченную сковородку. Со дня на день должен был наступить сезон дождей, когда на землю обрушиваются потоки воды и улицы вмиг превращаются в грязные реки.

– Наверное, ты уже поняла, что я потерял Сону, – помолчав, промолвил Арун.

– Как это произошло? – тихо спросила Ратна.

Он стал рассказывать, запинаясь от горьких спазмов и запивая боль тари.

– Я приезжала в Патну, – вставила молодая женщина. – Хотела вас разыскать, потому что нуждалась в поддержке и помощи. Твои соседи рассказали о том, что произошло. Но я не знала, что Соны… больше нет. Я надеялась на лучшее.

Арун тяжело молчал, и тогда Ратна продолжила:

– Я не ожидала встретить тебя на войне. Ты мстишь англичанам?

– Англичанам? Нет. Я случайно познакомился с человеком, собравшим эту армию. Мы вместе сбежали из тюрьмы. Теперь он сводит кровавые счеты с теми, кто держит за горло наш народ. А я… отныне я не знаю, для чего мне жить. Прошлое стерто, будущего нет.

– И все же мне кажется, что война – это не твое.

– Ты права. Во мне никогда не было жажды крови.

– Тогда выбирай покой.

– В одиночестве? Это покой могилы.

– А может, тебе вернуться к своим? У тебя же есть родители, братья и сестры?

– У них давно своя жизнь. И я настолько изменился, что им будет трудно меня принять.

– А Бернем-сахиб? У него ты занимался тем, что тебе нравилось. И там у тебя были друзья, Хема и Чару. По-моему, они прекрасные люди.

– В их присутствии все будет напоминать мне о Соне.

Вздохнув, Ратна дотронулась пальцем до шрама на его щеке.

– Откуда это?

Он усмехнулся.

– Флора. После того как я пытался ее задушить, она решила изуродовать мое лицо. Ее остановила племянница. А по мне, так лучше бы она изрезала мою плоть, чем искромсала сердце!

– Ты хочешь ее наказать?

– Я знаю, что это ничего не даст. К тому же жить иногда гораздо тяжелее, чем быть мертвым. Насколько я понимаю, Флора осталась совсем одна. Рано или поздно она сойдет с ума от такой же безысходности, что и я.

Ратна не стала возражать, однако подумала, что эта женщина – старуха, тогда как Арун еще молод.

По листьям зашуршал дождь. Его звуки напоминали невнятную, но успокаивающую мелодию. Изнуряющую засуху наконец-то сменила небесная благодать.

– Наша жизнь тоже состоит из сезонов, – сказала Ратна. – В моей судьбе было столько как неожиданно хорошего, так и нежданно плохого, что я уже не знаю, на что мне рассчитывать.

– В твоей жизни не было жестокой и безвременной смерти любимого человека! – резко произнес Арун.

– Ты забыл, что я разлучена с дочерью.

– Но она жива!

– Сона тоже жива. Ничто не исчезает навсегда. Мы помним о ней, она присутствует в наших разговорах, снах.

– Но вместе нам больше не быть.

– А если тебе… попытаться найти другую женщину? У тебя еще могли бы быть дети, – осторожно произнесла Ратна, вспомнив, как Арун смотрел на ее сына.

– Нет, – угрюмо ответил он, – мне никто не нужен. Я уже не смогу начать все заново.

Допив тари, Арун вдруг произнес с каким-то новым выражением и неожиданными нотками в голосе:

– Я очень рад, что встретил тебя! Каким-то образом тебе удалось облегчить то, что я чувствую. Послушай, Ратна… – он замялся, – у меня появилась мысль: не уехать ли нам в Варанаси? Я прикипел к этому городу и верю, что он поможет мне исцелиться. Мы бы могли поселиться вместе…

Она смотрела на него с изумлением, и Арун добавил:

– Конечно, как брат и сестра.

– Но это невозможно! Я не могу поехать в Варанаси, я должна дождаться мужа!

– Здесь опасно.

– Разве это имеет значение? Мне все равно.

Он опустил голову.

– Прости. Разумеется, ты не можешь. Это был мимолетный порыв. Завтра я вернусь к Дамару Бхайни. А ты… Я сделаю так, чтобы о тебе позаботились.

– Ты пользуешься доверием этого человека?

– Не знаю. Мы слишком разные. У него есть цель, а у меня… ничего.

Дождь усилился, и они зашли в дом. Арун хотел уехать, но Ратна уговорила его остаться.

Ночью женщина не могла уснуть. Ее снедала тревога, однако она думала не о себе, не о муже, а об Аруне. В его глазах больше не было огня, свойственного человеку, готовому сражаться за свою жизнь. Внутри него что-то оборвалось, рассыпалось, разъехалось по швам.

Ратна подумала, что, если сейчас не уведет его с войны, он неминуемо погибнет, потому что не видит в своей жизни никакого смысла. И она никогда себе этого не простит. Она должна помочь Аруну, ведь он спас жизнь и ей, и ее сыну. А еще когда-то они с Соной взяли ее с собой и благодаря им она вырвалась из обители скорби, вновь обретя будущее.

У Ратны оставалась надежда, хрупкая, как бабочка, и драгоценная, словно священный сосуд. Ведь сама она не единожды теряла и обретала вновь!

Когда утром Арун проснулся, Ратна, пожелавшая помочь приютившим их людям, сидела на корточках перед печью, подкидывая кизяк в огонь, тогда как жена хозяина умело замешивала тесто для лепешек, старшая дочь быстро лущила горох для пакаури, а младшая ловко резала лук.

При виде таких трогательно-привычных женских хлопот у Аруна сжалось сердце.

Он понимал, что вчера допустил ошибку. Ратна могла подумать что-то не то, тогда как на самом деле ни она – в качестве сестры, – ни какая-либо другая женщина – стань она его женой – не заменили бы ему Сону.

Иногда в безбрежности небес ему грезился чудесный облик Соны, и тогда Арун думал о временах, когда простое прикосновение к ее теплой, золотистой, как мед, коже порождало молнию в теле. Порой, просыпаясь от мнимого ощущения женской ласки, ласки Соны, он вспоминал ее сдержанность в их первые ночи и то, как она раскрылась потом. Воскрешал в воображении ее улыбку, напоминавшую яркое солнце, внезапно проглянувшее в ненастный день.

– Я поеду, – неловко произнес он, отказываясь от завтрака. – Мне пора к Дамару Бхайни. Несмотря на относительную свободу, все-таки сейчас я – его человек. Возможно, мы с тобой еще увидимся, а может, и нет.

Ратна поднялась на ноги. Ее щеки заливал румянец.

– Не уходи. Мы не чужие люди. Пока мне тоже некуда податься. Оставь эти кровавые дела – это не твое. Я готова отправиться с тобой в Варанаси.

Арун отступил.

– Вчера я сказал не то. Виной всему воспоминания и… тари. Ты принадлежишь своему мужу. Конечно, ты должна его ждать.

– Я и буду ждать. Теперь я знаю, куда обращаться, чтобы найти его, даже если я уеду в Варанаси, а он вернется в Лакхнау.

В ее голосе звучала не свойственная индийской женщине настойчивость, и Арун горько улыбнулся.

– Ты не нуждаешься во мне. Ты хочешь мне помочь. Я предстал перед тобой слишком слабым. Но, повторяю, это было вчера.

– Арун! Сейчас мне необходима мужская поддержка, поддержка брата! – сказала Ратна и, прижав руки к груди, добавила: – Я говорю правду.

Это было больше, чем соблазн, это было то, чего в глубине души хотел сам Арун. Почему-то он был уверен в том, что если возвращение в Варанаси и не исцелит его душу, то хотя бы поможет рассудку обрести броню, необходимую для того, чтобы не сойти с ума.

Он не знал, как объяснить это Дамару Бхайни, но тот понял его с полуслова.

– Я рад, что у тебя появилось желание, которому ты хочешь следовать. Чужая жизнь – это жизнь тени. Ищи свою. Тем более что моей скоро придет конец.

– Откуда ты знаешь?

– Вивек, известный прорицатель-садху в Варанаси, предсказал, что я обрету свою власть с помощью пролитой крови. Но ненадолго.

Арун встрепенулся.

– Прорицатель? А я могу к нему обратиться?

– Он никому не отказывает. Но он редко говорит что-либо прямо. Тебе придется догадываться о смысле его речей.

Арун кивнул, и Дамар Бхайни добавил:

– А еще возьми вот это.

Молодой человек посмотрел на саблю.

– Я же не воин…

– Сабля что третья рука, только более твердая, безжалостная и сильная. Человек никогда не ведает, какие придут времена и кого придется защищать.

Покинув мятежный Ауд и очутившись в Варанаси, Арун и Ратна попросили рикшу отвезти их к реке. Они хотели получить благословение великой Ганги.

Едва они уселись на жесткую доску, рикша схватился за оглобли и помчал свою шаткую тележку по узким улочкам, быстро лавируя между прохожими. Аруна и Ратну не смущали ни сточные канавы, ни зловоние, ни мусор, ни толпы нищих. Оба любили этот город. Они принадлежали ему, а он принадлежал им.

Они замерли, завороженные течением священной реки, гулом Варанаси, краски и линии которого сливались в нечто могучее и вечное, в то, что обрушивалось на них и увлекало за собой.

Внезапно и Ратну, и Аруна охватило чувство необычайной легкости и восторга. Их души будто парили высоко в небе, рождая мимолетные мечты. Их не раздражали бесконечные напевы жрецов, звон колокольчиков, тупой бой барабанов и вопли рожков. Они давно сроднились с жизнью этого города, он стал для них своим.

Только теперь Ратна поняла, насколько сильно ей не хватало Варанаси с его храмами, дворцами, гхатами, шамшанами, брахманами, девадаси, садху, священными коровами с ритуальными кругами на лбу, кобрами, напоминавшими черные стебли, – всем, что воплощало в себе настоящую Индию.

Арун и Ратна удовольствовались хижиной с двумя комнатками и кухонькой. Главное, что, выйдя за порог, они могли видеть широкую светлую ленту Ганга, слышать мягкие всплески течения, наблюдать за жизнью на берегу.

В первый вечер, немного обустроившись и сходив днем на рынок, Ратна приготовила кеджери – блюдо из рыбы и риса с карри, и Арун заметил, что никогда не ел ничего вкуснее. Молодой человек заметно повеселел, и Ратна догадалась, насколько сильно он соскучился по простому семейному уюту и женской заботе. После ужина Арун сказал:

– Мне нужно найти предсказателя по имени Вивек.

– «Знание»?

– Да, – сдержанно подтвердил Арун.

– Где именно?

– Здесь, в Варанаси, при одном из храмов. Если он еще жив. Судя по всему, это глубокий старик, да к тому же слепой.

– А я могу пойти с тобой? – встрепенувшись, промолвила Ратна.

– Я хотел просить тебя об этом.

Вероятно, Арун желал узнать, что ему делать дальше. А она могла спросить только об одном: жив ли Джей и когда ей ждать встречи с ним.

Просверлив «раковинку Кришны» и продев шнурок, Ратна повесила ее на грудь как украшение, как амулет, оберег для своей любви. Она надеялась, что он ей поможет.