– Что это у тебя, бабушка? – спросил быстроглазый шустрый мальчик, кивнув на книгу, и Флора Клайв прочитала: – «Братья мои, существует на свете темный юноша, играющий на флейте. Я постоянно вижу его рядом с собой, куда бы ни шел. Куда бы ни обращался мой взгляд, я вижу Кришну. Я не могу без того, чтобы не повторять его имя».

– Кто это написал?

– Чайтанья. Он сочинил много песен во славу бога Кришны.

Мальчик серьезно посмотрел на бабушку. Он одинаково хорошо говорил и читал по-английски и на хинди: и Грейс, и Флора строго следили за этим. По документам он назывался совсем иначе, но в семье его звали Дамар. Согласно индуистской традиции, зачастую у ребенка было два имени: официальное и домашнее. Как правило, второе было главным. О другом иногда даже не вспоминали. Флора, которая провела в Индии большую часть своей жизни, и Грейс, оставшаяся здесь навсегда, считали, что они вправе следовать местным обычаям. Что касается мнения окружающих, то им не было до него никакого дела.

Обитатели дома Флоры Клайв буквально дышали в одном ритме с этим ребенком. Никто не мог нарадоваться его появлению на свет. Больше всех его обожала бабушка; когда он стал старше, Грейс, которая не хотела, чтобы ее сын вырос избалованным, как восточный принц, приходилось сдерживать порывы ее безумной любви. Лучшие учителя, красочные книжки, дорогие игрушки, изысканные лакомства, пони – к услугам этого мальчика было буквально все.

Если сердце Флоры когда-то и было покрыто коркой равнодушия, то Дамар с легкостью взломал ее. Аура безысходности исчезла; хотя с некоторых пор старуха ходила с палкой, она словно помолодела на десять лет. Иногда Грейс думала о том, что в своей одержимости и жестокости тетка почти дошла до черты, однако не переступила ее и этим хотя бы отчасти спасла себя и свою душу.

Перед ликвидаций Ост-Индской компании Флора Клайв продала и акции, и предприятие. Вырученных и положенных на банковский счет денег должно было хватить нескольким поколениям. Грейс втайне радовалась тому, что больше ничто не связывает ни ее, ни Дамара с фабрикой, где было загублено столько жизней и исковеркано столько судеб, как и с проклятым опием. Она старалась оказывать помощь нуждающимся индийцам (которых, как всегда, было слишком много) и внушала сыну, что далеко не все живут так безбедно, как он.

Порой она размышляла о своей жизни и будущем Дамара. Если кто-то в местном английском обществе сомневался в том, что она действительно была замужем (ведь никто никогда не видел ее мужа!), и предполагал, что ее сын – полукровка, то вслух об этом не говорилось. У Грейс были поклонники, предлагавшие руку и сердце, но она всем отказывала. Она по-прежнему ждала, вопреки словам Дамара Бхайни о том, что любовь, отягощенная ожиданием, слишком тяжела.

В течение нескольких лет, раз или два в году, Грейс подавала в газеты объявление, содержащее в себе одну-единственную фразу: «Мы далеко друг от друга, но ты всегда со мной». И адрес. Однако никто так и не откликнулся.

Иногда по ночам молодая женщина распахивала ставни и впускала в комнату ночной ветер, словно надеясь, что тот принесет ей тайные вести. За окном мерцали звезды, изящно подстриженные кусты в саду казались сделанными из серебряной проволоки.

Ветерок тихо шевелил легкие занавески. В комнате можно было различить контуры мебели: туалетного столика, высокого платяного шкафа, кресел, кровати. На полу лежали бледные квадраты лунного света, по стенам были развешаны самые удачные рисунки Грейс.

Понемногу мысли молодой женщины возвращались в привычное русло, она говорила себе, что в ее положении глупо считать себя одинокой, что она по-прежнему молода и в ее распоряжении еще есть время.

У нее был сын, была Эйприл. Через два года после приезда в Индию подруга вышла замуж за английского офицера, в которого без памяти влюбилась. Молодой человек не был ни богатым, ни знатным, они жили достаточно скромно, но именно в обществе этих людей Грейс чувствовала себя лучше всего.

Недавно она показала Дамару коллекцию оружия и картинку из книжки, взяв с него обещание хранить тайну. Возможно, ребенок решил, что его отец – сказочный принц, однако не удивился: дети нередко не отделяют выдумку от реальной жизни. Случалось, Грейс думала о том, что и она не умеет этого делать, если до сих пор надеется на чудо.

Прожив в этом городе немало лет, Ратна не раз слышала, что Варанаси – особое место, не подлежавшее исчезновению, не поддающееся разрушению. Он вечен, как и Ганг, на берегах которого миллионы людей обрели внутреннюю свободу, ощутили покой, смыли свои грехи и прикоснулись к божественному.

Она по-прежнему плела цветочные гирлянды. Подросший Айрон стал настоящим помощником. Он посещал школу и при этом работал у Харшала разносчиком еды. Родившись наполовину белым, он знал английский ровно настолько, насколько этого хватало для самого простого общения с клиентами, и в душе был стопроцентным индийцем.

Ратна все еще верила, что в жизни не бывает случайностей и что если людям суждено встретиться, то рано или поздно их пути непременно пересекутся. Однажды на берегу Ганга она столкнулась с Ситой, которая так и осталась во вдовьем приюте и жила под суровым надзором Суниты, как и десятки других женщин. Но Сита, по крайней мере, любила своего покойного мужа и искренне скорбела о нем.

Ратна ни о чем не жалела. У нее был сын, были друзья. Однажды в мастерскую, где она работала, устроилась молодая женщина по имени Приянка, и вскоре выяснилось, что она знает и помнит Аруна.

– Он очень помог мне, – сказала девушка. – А ему удалось отыскать свою жену?

– Да, – ответила Ратна.

– Он просил меня молиться за него, и я это делала, – с гордостью сообщила Приянка, которая, приехав в Варанаси, удачно вышла замуж и уже имела детей.

Ратна обещала передать Аруну сердечный привет, тем более что как раз собиралась навестить его и Сону. Молодая женщина решила сделать это перед поездкой на свадьбу Анилы, которая должна была состояться в следующем месяце. Ратну, как и положено, известили заранее, и она с волнением думала о долгожданной встрече с дочерью.

Они с Айроном стояли на вокзале Патны, ожидая Аруна, обещавшего их встретить. Вокзал был как вокзал, ничего не изменилось с тех пор, как они побывали здесь в последний раз.

Вокруг кишели толпы людей, звуки многократно усиливались гулким эхом. Носильщики с поклажей на голове спешили по перрону, ловко отпихивая в сторону зазевавшихся пассажиров. Ратну задевали редко: ее оружием была и жесткость в голосе, и яростный взгляд. Она давно жила одна, без мужчины и научилась защищаться.

Торговец с натугой катил тележку, полную золотистых, налитых соком, почти прозрачных персиков, при этом ни на минуту не переставая во все горло зазывать покупателей. Когда тележка проезжала рядом, Айрон, как типичный индийский мальчишка, который нигде и ничего не упустит, стянул с нее пару фруктов. Увидев это, Ратна хотела было возмущенно ударить его по руке, но он опередил мать, с обаятельной и невинной улыбкой протянув ей ароматный персик.

Она говорила Айрону об отце. Они с Джеем были женаты, и ей нечего было скрывать. Однако мальчик рос среди индийцев, и рассказы об отце-англичанине наверняка казались ему неправдоподобными и странными.

Ратна увидела Аруна, пытавшегося пробиться сквозь гущу народа вместе со старшим сыном Куналом, и радостно помахала ему. После некоторых усилий они наконец очутились рядом.

Женщина с мальчиком не раз приезжали в Патну, потому Айрон и Кунал хорошо знали друг друга и сразу принялись болтать и обмениваться новостями. Арун сказал Ратне, что уже нанял рикшу, который ждет их на привокзальной площади.

Сона осталась дома готовить угощение, и вечером гости из Варанаси, а также приглашенные по такому случаю Чару и Хема сидели за роскошным ужином, оживленно болтая, рассказывая о своей жизни и делясь планами.

– У нас новая школа и учителя из числа образованных индийцев. Я мечтаю, чтобы наши выпускники могли сдавать экзамены на индийскую Гражданскую службу, – рассказывал Арун, и белый как лунь Бернем-сахиб, сидевший рядом, одобрительно кивал. Он так и жил с ними.

– Я пока не знаю, что будет делать мой сын, – заметила Ратна. Она прекрасно знала, как трудно найти занятие для мальчишки, у которого нет отца. – Сейчас главное для меня – повидаться с дочерью и узнать, как сложилась ее судьба.

– За Латику сватались, но мы с Соной решили не выдавать нашу дочь замуж слишком рано. Пусть подольше побудет ребенком, – ответил Арун, глядя на застенчивую грациозную девочку, такую же красивую, как ее мать.

Когда Ратна передала Аруну привет от Приянки, он сказал:

– Недавно я тоже случайно повстречал человека из прошлой жизни, Шанкара. Когда-то мы с ним вместе сбежали с опийной фабрики. Тогда он еще говорил, что у него нет невесты. А теперь я узнал, что он обзавелся семьей и у него уже в два раза больше детей, чем у нас с Соной!

Сона улыбнулась. Несколько месяцев назад она родила второго сына. Ратна помнила, как она выглядела, когда вышла из приюта: ключицы выпирали под кожей, а запястья можно было обхватить двумя пальцами. Теперь же, в фиолетово-желтом сари, в золотых украшениях, с массой искусно заплетенных, украшенных цветами волос, с полным жизненных соков, словно зрелый плод, телом, Сона была неотразима.

С удовольствием погостив у друзей, Ратна вернулась в Варанаси. Что-то тревожило ее: обрывки снов, тайные, будто родившиеся на краешке сознания мысли. Арун и Сона нашли себя и друг друга и были счастливы. Им ничего не мешало, они спокойно смотрели в будущее. Ратна не могла похвастать ничем подобным.

Однажды, когда Айрон убежал в школу, а у нее выдался выходной, она пошла к Гангу. Как всякая индианка, Ратна знала, что иногда, вместо того чтобы куда-то бежать, что-либо делать и что-то искать, нужно погрузиться в бездействие, безмолвие и одиночество. И тогда ответ на твои вопросы, возможно, появится сам.

Ратна присела на гхаты. Ее давно не стесняла оживленная, шумная, суетливая атмосфера, царившая на берегах Ганга. Как река несла свои воды наперекор тому, что происходило в ней и над ней, так и Ратна без всяких усилий отстранялась от всего, что творилось вокруг.

Какие-то люди (гхаты, как всегда, кишели различного рода проповедниками) говорили о том, что боги всех религий различны и в то же время едины, что истина одна, просто каждый познает ее так, как умеет и может.

– В христианстве есть противоположность Богу – дьявол, – услышала Ратна от одного из проповедников. – У индийцев же нет ничего подобного. В их вере отсутствует даже смерть, ибо жизнь бесконечна в череде перерождений.

У него было спокойное молодое лицо, добрый взгляд, приятный голос. Внезапно Ратна поняла, что он не индиец, хотя бы потому, что его кожа была загорелой, а не смуглой от природы, а волосы не жгуче-черными, а просто темными. А еще она заметила, что у него синие глаза, такие, как у…

Они встретились взглядами, и Джейсон пошатнулся.

– Ратна!

Не зная, разделяет их что-либо или нет, она не решалась двинуться навстречу, потому он первым подался к ней.

– Наконец-то!

– Джей…

– Да, Джей, твой муж!

У Ратны голова шла кругом. Она не верила в то, что это происходит наяву. Ей казалось, сейчас он скажет, что не может пойти с ней, потому что его душа давно принадлежит чему-то другому.

Джей улыбался. Теперь у него была другая улыбка, светлая улыбка счастливого человека, знающего, почему он счастлив.

– Ты свободен?

– Я связан только любовью к тебе, но это лучший плен из всех возможных.

Они шли вдоль берега, и воздух над Гангом чуть дрожал, отчего чудилось, будто город вот-вот начнет таять в воздухе, растворяя свои яркие краски, а дворцы и храмы с их ажурными украшениями сольются с облаками.

В тот день Ратна успела приготовить зажаренные до золотистой корочки, хрустящие баклажаны, дал и имбирный чай. Джей с удовольствием попробовал все, а после сказал, отвечая на молчаливый вопрос свой жены:

– Тогда я ушел вслед за человеком по имени Дашан. Мы отправились в Калькутту к знаменитому учителю Рамакришне. Получив часть знаний, я решился проповедовать и вместе со своими сподвижниками обошел едва ли не всю Индию.

– Почему ты решил это сделать? – тихо спросила Ратна.

– Это было как вспышка молнии. В один-единственный миг я увидел весь свой путь до самого горизонта. Конечно, без каких-то важных моментов и деталей. Например, я не знал, когда в моей жизни вновь появишься ты и Айрон. Я просто верил, что это произойдет. Иначе и быть не могло.

– И я верила.

Джей сжал руку жены.

– И ждала. И растила нашего сына. Я верну тебе все, что смогу вернуть!

– Ты ничего у меня не отнимал. Только давал.

Он рассмеялся. Его смех, его улыбка, его взгляд были удивительно свободными, легкими. А еще он великолепно говорил на хинди.

– У меня есть кое-какие планы. Они вновь раздвигают мой горизонт, но мне нисколько не страшно. Кстати, только тогда, когда это впервые случилось со мной, я сполна осознал, что в свое время сделала, совершила, на что осмелилась ты.

Ратна не знала, что и думать. В нем было столько духовной силы, что она могла купаться и растворяться в ней. Молодая женщина надеялась, что Айрон тоже это почувствует.

– Ты останешься с нами?

Джей удивился.

– Конечно, я останусь с вами. Ведь вы – моя семья.

– Твоя мать не знает, где ты, – помолчав, сказала Ратна и увидела, как омрачилось лицо мужа.

– Я виноват перед ней.

– Я обещала, что если встречу тебя, то мы обязательно ее навестим.

– Разумеется.

– Только чуть позже, – заметила Ратна и пояснила: – Я собираюсь поехать на свадьбу дочери.

– Мне можно с тобой?

Женщина просияла.

– О да!

– Я всегда мечтал побывать на индийской свадьбе!

Они не успели продолжить разговор: снаружи послышалось «Мама!» – и в следующую секунду на пороге появился Айрон. Он с размаху швырнул мешок с книгами в угол и только потом увидел незнакомца.

Мальчик застыл. На его памяти порог их с матерью дома не переступал ни один мужчина.

У Джейсона замерло сердце. Он смотрел на своего сына. Было ясно, что этот мальчик вырос на вольном воздухе, без особых притеснений и запретов. Джейсон вспомнил свое воспитание: Итонский колледж, суровые правила, усталость и холод в глазах наставников, тяжелые трости и терновые розги в их недобрых руках.

– Ты вырастила его индийцем. Иначе и быть не могло.

– Подойди ближе, Айрон, – тихо сказала Ратна. – Это твой отец.

Тот приблизился, озадаченный и смущенный. В его темных, как у Ратны, глазах не было радости, но не было и страха. Джейсон глубоко вздохнул. Он знал: пройдет немало дней, прежде чем возникшая между ними пустота заполнится. А многое не вернется вообще никогда.

– Я украл это у себя, – произнес он вслух. – А хуже всего, что украл у вас. Я никуда не ушел бы, если б знал, где вас искать.

– Мы нашлись, – ответила Ратна, – и это самое главное.

Вскоре они поехали на свадьбу Анилы. Их встретили с почетом и почти без настороженности. Кумари и Манджу волновались и суетились. Нилам выглядел немного скованным. А Амит… Амиту стало гораздо лучше. Анила относилась к нему с нежностью и заботой и звала отцом, из чего Ратна заключила, что никто так и не открыл девушке правду.

Глядя на все это, Джейсон думал о том, что если у них с Айроном еще достаточно времени, чтобы узнать друг друга, то потерю, понесенную Ратной, можно считать невосполнимой. Судьба отняла у нее дочь, отдав ее другим людям.

Ратна держалась стойко. Перед церемонией ей в числе других близких родственников позволили побеседовать с Анилой.

Обвешанная украшениями невеста сидела в шатре. На ней было сари цвета заходящего солнца, из такой тонкой ткани, что его, наверное, можно было пропустить через кольцо. Кайма брачного наряда была расшита кусочками зеркал, а в прическу вплетены цветы гибискуса.

– Здравствуй! – неловко промолвила Ратна, разглядывая сандаловые узоры на лбу своей дочери. – Я…

– Я знаю, кто вы, – ответила Анила, не поднимая пушистых ресниц. – Вчера… мама сказала мне об этом.

Глаза Ратны наполнились слезами.

– И… что ты почувствовала? Ты поверила? Пойми, я не была виновата, и я сильно страдала!

– Мне было нелегко это принять… – Анила вздохнула, выдержав паузу. – Однако мама объяснила мне, что вы сделали все для того, чтобы и я, и… они с отцом жили спокойно.

– Мне было тяжело, – ответила Ратна. – Возможно, я была бы для тебя недостаточно хорошей матерью, но я всегда любила тебя, желала заботиться о тебе, мечтала тебя воспитывать.

Терзания не оставили ее. Она обрела свою дочь и вместе с тем снова ее теряла. После брачной церемонии Анила уйдет своей дорогой, в другую жизнь.

Ратна постаралась взять себя в руки.

– Ты видела своего жениха?

– Да, мне позволили.

– И что ты можешь о нем сказать?

Анила зарделась.

– Он мне по сердцу.

Ратна облегченно перевела дыхание.

– Я живу в Варанаси. В этом священном городе должен побывать каждый индиец. Я буду ждать тебя и твоего мужа! Там у нас будет возможность получше узнать друг друга.

Анила подняла глаза и посмотрела на Ратну взглядом, в котором читалось обещание.

– Мы обязательно приедем.

Теперь им предстояло навестить мать Джейсона. И это стало испытанием уже для него.

Недавно прошедший дождь смыл с улиц грязь и пыль. Листва уже не казалась выцветшей и увядшей, а небо сверкало голубизной. За стенами аккуратных, чистеньких, увитых глицинией английских бунгало скрывалась чужая, непонятная жизнь. Джейсону казалось странным, что когда-то он мог ей принадлежать, что она была частью его души.

Ратна плохо помнила, где живет или жила Патриция Блэйд. Дорогу спрашивал Джейсон, и люди шарахались от него еще больше, чем от индианки. Едва ли кто-то узнал его.

В первые минуты встречи, увидев сына, Патриция решила, что ей это пригрезилось или он сошел с ума. Какая-то странная одежда, сплетенные из ниток и кожи браслеты на запястьях, волосы куда длиннее, чем в те времена, когда он был военным. Однако у Джейсона были ясные, спокойные, сияющие и… виноватые глаза.

– Мама!

Он обнял ее, а она покачала головой и заплакала. Ратна с Айроном скромно стояли поодаль, пока Патриция не подошла к ним и не проговорила сквозь слезы:

– Ты сдержала слово! У тебя золотое сердце. Идите в дом.

Эта встреча была потрясением для всех. Спустя какое-то время они сидели в гостиной: Патриция и Джейсон – на диване, Ратна и Айрон – на циновках.

– Каждый день и час у меня появлялось ощущение, будто в двери моей тюрьмы вбивается новый гвоздь, – говорила Патриция. – Мне ничего не хотелось: ни появляться на приемах, ни даже ходить в церковь. Я старалась ни с кем не общаться. В виде исключения командование выделило мне пенсию… за тебя, но я не проживала и половины. Все утратило смысл.

– Я понимаю, мама. Я очень виноват перед тобой. Но я… я не мог поступить иначе.

– А я – могла, но не сделала этого. Я передумала о многом. И сейчас я не осуждаю, а… понимаю тебя. Видя несправедливость, ты никогда не оставался спокойным. Ты не был ни злым, ни жадным, ты всегда обладал достоинством. Ты отличался от тех солдафонов, которые отправляются на войну, чтобы грабить и убивать, как небо от земли.

Джейсон покачал головой.

– Я обычный человек со своими недостатками, заботами и невзгодами. Просто будем считать, что я был болен и излечился. Или, – он едва заметно улыбнулся, – заболел чем-то другим.

– К сожалению, тебе нельзя здесь находиться, – с горечью произнесла Патриция, – иначе тебя объявят дезертиром.

– Я оставил прошлую жизнь далеко позади.

– Ты стал индийцем?

– Я не могу стать индийцем, потому что я англичанин. Возможность такого выбора есть только у моего сына. И, кажется, он его уже сделал. А я… я просто стал собой.

– Ты прав, иногда лучше плыть по течению, следуя своей судьбе, за своим сердцем.

– Я не собираюсь плыть по течению. У меня много планов, и я надеюсь, что большинству из них суждено осуществиться.

Патриция взволнованно оглядела присутствующих.

– Вы возьмете меня с собой? Я постараюсь не быть обузой. Я хочу находиться рядом со своим сыном, невесткой и внуком.

Джейсон бережно сжал руку матери в своих ладонях.

– Я больше не позволю себе потерять никого из вас.