Прошло несколько лет. Для одних эти годы пролетели легко и быстро, а другим показались вязкими, как мокрая глина. Присоединив к своим владениям ранчо «Синяя гора», Джозеф Иверс сделался одним из самых крупных землевладельцев и скотоводов в округе.

Арни Янсону больше не было нужды доказывать кому-либо свою полезность в деле: он стал полноправным и полноценным управляющим «Райской страны». С Надин они жили душа в душу; их без преувеличения можно было назвать двумя половинками одного целого.

У Эрика появилась сестра, которую назвали Кортни, в честь матери Надин. Дункан оставался единственным ребенком Эвиан, и она в буквальном смысле защищала его своим телом. Она по-прежнему была красива, но живой блеск ее глаз словно засыпало давно остывшей золой, а черты лица сделались тверже.

Если Эрик был любимцем Джозефа Иверса, то на Дункана он или подчеркнуто не обращал внимания, или нещадно шпынял, из-за чего мальчик, случалось, дерзил ему или пытался сделать что-то запретное, легко втягивая в свои проделки покладистого и бесхитростного Эрика.

Притесняемый в детстве отчимом, Арни остро воспринимал отношение тестя к Дункану и, как мог, старался заменить ребенку отца. Он с малолетства брал обоих мальчиков в лес и на пастбище и приучал к делу. Несколько раз они с Надин навещали Ирму; благодаря Арни его младшие братья и сестры были сыты, обуты, одеты и посещали школу. Однажды Арни заставил себя зайти к отцу Кларенса, и тот ответил, что до сих пор не получил от сына ни одной весточки.

— Он скачет где-то в чужих краях, на чужой лошади, — тяжело промолвил Дункан-старший, кивая на висевшее на стене седло, и Арни так и не решился сказать мужчине о том, что у него появился внук.

Впрочем, так ли оно было на самом деле? Эвиан не высказывалась на этот счет. Она вообще умела молчать, как никто другой.

Год выдался необычайно засушливым. Палящий зной не спадал даже к вечеру, трава сохла, из зеленой и сочной превращаясь в блекло-желтую, ломкую, непригодную ни для летнего выпаса скота, ни для заготовки на зиму. Пыль была горячей, как песок пустыни, ручьи и реки обмелели, а на небе не появлялось ни облачка. Казалось, влаги не хватает даже соснам и елям. Зной высосал из земли все соки, и она покрылась трещинами. Скотоводы сокрушались по поводу разорительной потери животных; эта участь не миновала и «Райскую страну».

Кого не смущала и не страшила жара, так это мальчишек, нередко предоставленных самим себе. Видя, что взрослым не до них, они с утра убегали по каким-то своим делам.

Одним из строжайших правил, действующих на ранчо, был запрет на игру с огнем. Арни с раннего детства внушал это и своему сыну, и Дункану, хотя последнему все было нипочем. Это был красивый мальчик, больше похожий на Эвиан, чем на кого-либо другого. Он отличался не только умом и сообразительностью, но и дерзостью и упрямством. Впрочем, он искренне любил Эрика и обожал «дядю Арни».

Побродив по лугу, маленькие приятели забрались в лес, где было намного прохладнее. Здесь солнце казалось далеким и словно подернутым дымкой. Они долго блуждали меж деревьев, пока не набрели на извилистую лощину, заканчивавшуюся каменистым кряжем. В нем была неглубокая пещера, крайне заинтересовавшая мальчиков. Им очень хотелось посмотреть, что находится внутри.

— Надо посветить туда, — сказал Дункан.

— Папа и дедушка не разрешают зажигать огонь в лесу, — напомнил Эрик.

— Однажды я рисовал в темноте огненные знаки, — промолвил Дункан, не обращая внимания на замечание приятеля.

— Как это?

— Надо взять прут, зажечь конец и махать. В воздухе остаются следы, похожие на маленькие молнии.

— Правда?! — заинтересовался не обладавший столь бурной фантазией Эрик.

— Это можно сделать даже сейчас.

— Сейчас светло!

— Но не в пещере.

— Я… я боюсь туда заходить, — признался мальчик.

— Потому и надо зажечь огонь. С огнем ничего не страшно.

Выбрав сухую ветку, Дункан вынул спички, без зазрения совести стянутые на кухне, без колебаний поджег ее, и мальчики завороженно смотрели на пламя, напоминавшее быстро расцветающий янтарный цветок.

Они исследовали пещерку. Их охватил не страх, а какое-то странное, возбуждающее чувство. Внутри не было ничего, кроме камня, земли, веток и мха, и приятели тут же подумали, сколько новых игр сулит открытие этого места.

Но когда они вылезли наружу, их глазам предстало страшное зрелище. Вероятно, от случайно оброненной искры сухая, как трут, трава вспыхнула, и огонь метнулся по ней, выжигая зловещие черные пятна.

— Пожар! Бежим скорее! — не своим голосом закричал Эрик и бросился прочь, тогда как Дункан сорвал с себя рубашку и принялся хлопать по земле. Воды не было, но он слышал, что это тоже довольно действенный способ.

Эрик бежал что есть мочи, бежал за помощью. Он много раз слышал, что причиной опустошительных лесных пожаров чаще всего бывает не молния, а спички в руках беспечного или глупого человека.

Мальчик помнил слова отца: ель высотой пятьдесят футов растет не одну сотню лет. За это время на ранчо сменится несколько поколений людей. Однако огонь может смести с лица земли десятки таких деревьев буквально в течение часа.

Эрику повезло: на окраине луга он встретил Джозефа Иверса, да еще верхом на лошади.

— Дедушка! Лес горит! — издали закричал мальчик и только тогда сообразил, что Дункана нет рядом.

— Где?! — Иверс подхватил внука в седло.

— Я покажу. Вон там!

Не было времени созывать людей; Джозеф решил, что в случае чего отправит Эрика за помощью на лошади. Мальчишки ездили верхом с малолетства, выучившись этому искусству гораздо раньше, чем в свое время — их отцы.

Поляна была совершенно черной, и таким же черным было лицо Дункана. Однако он почти справился с огнем. От его рубашки остались одни обгорелые лохмотья, а на руках кое-где багровели ожоги.

Спрыгнув с коня, Джозеф затушил остатки пожара, а потом повернулся к мальчику.

— Ты чуть не спалил лес, щенок!

Ответом был не испуганный, а твердый взгляд темных глаз. Мальчишка сжал челюсти и даже не вздрогнул.

Внезапно Иверс окончательно понял, что выращивает на ранчо волчонка, который со временем возненавидит его пуще всех и сделает все, чтобы загрызть. Никто толком не знал, признает ли он в Дункане своего сына, но сейчас Джозеф разглядел нечто другое: этот мальчишка никогда не видел и не увидит в нем отца. Иверс зашел в тупик в отношениях с Эвиан, но то, что ждало его с этим парнишкой, было еще хуже.

Когда и как он превратился в размазню? Отчего устыдился признать, что его жена, жена Железного Джо, родила ребенка от другого мужчины, и не вышвырнул его на улицу? Прежде он всегда жил и действовал, как хотел, пусть даже это задевало интересы других людей.

Он схватил Дункана за шиворот, а тот пинался, извивался и кусался, совсем как его мать, когда она впервые очутилась в «Райской стране». Мальчику удалось вырваться, и, будучи вне себя от злобы, Джозеф Иверс бросился за ним.

Он не знал, чего хочет. Наказать Дункана или, может быть… убить?

Он совсем забыл о присутствии Эрика, который смотрел на все это, замерев от испуга. Мальчик чувствовал, что происходит или может произойти что-то непонятное, неожиданное и ужасное, и решил, что надо позвать других взрослых.

Прибежав домой, он страшно обрадовался, увидев отца. Отец (как, впрочем, и мама) обладал потрясающим умением решать все проблемы. Выслушав сбивчивые объяснения Эрика, Арни потемнел лицом. Обычно он был спокоен, что бы ни случилось, но сейчас его губы задергались, а в глазах отразилась тревога.

Велев сыну оставаться на месте, он бросился в лес. Арни знал это место — и лощину, и каменистый кряж. Видел он и пещеру. Он так хорошо изучил все вокруг, что многое мог найти, наверное, с закрытыми глазами.

Позднее Арни не мог вспомнить, что заставило его в последнюю секунду метнуться в дом и взять винтовку.

Он бежал так быстро, как только мог, задыхаясь от волнения и нестерпимого зноя.

— Отпустите Дункана! — закричал он, увидев, как руки Джозефа вцепились в тонкую шею мальчишки. — Вы же его задушите!

Иверс повернулся. Его лицо было искажено злобой, тогда как ребенок уже не мог сопротивляться и только хрипел.

— Что тебе здесь надо?

— Опомнитесь!

Арни бросился к нему, и Иверс выхватил револьвер.

— Иди к Надин, к ее юбкам, на пастбище, к скотине! Не вмешивайся, иначе я всажу в тебя пулю!

Арни отшатнулся.

Когда-то Зана решила, что Джозеф Иверс достоин стать хозяином этих владений. Он был начисто лишен воображения, действовал прямолинейно и жестоко, а если ставил перед собой цель, то упорно стремился ее достичь.

«Тот, кто хочет выжить, должен учиться жестокосердию», — Арни не раз слышал эти слова, и он знал, что мир устроен именно так. Но сам он всегда стремился поступать иначе.

Теперь он увидел, что Джозеф Иверс презирал его все это время. Да, он ценил его, как ценят хорошую рабочую лошадь, ценят, тем не менее, понимая, что она никогда не станет горячим скакуном.

Арни не мог ничего забыть, он жил с пятном в душе и знал, что ему некого в этом винить, кроме себя. И все-таки вместе с желанием спасти Дункана в нем вспыхнуло нечто другое — жажда мести.

— Отпусти ребенка!

— Я сказал убирайся!

Арни вскинул некогда принадлежавшую Зане винтовку и выстрелил. По кронам пронесся ветер. С высоких веток вспорхнули птицы. Испуганно отпрянула и заржала лошадь. Мир на мгновение застыл, а потом будто рассыпался на сотни осколков.

На выжженную траву упали два тела. Джозеф Иверс был мертв, а Дункан не мог ни дышать, ни плакать. Внезапно Арни почувствовал, что и сам задыхается, потому что забыл вздохнуть. Плечо онемело от отдачи, а палец все еще чувствовал натяжение спускового крючка.

Отшвырнув винтовку, он бросился к ребенку, и тот ухватился за него, как падающий в пропасть хватается за единственную опору.

— Идем. Идем! — прошептал Арии. — Не оглядывайся. Ни о чем не думай!

Он не помнил, как добрался до усадьбы. Он очнулся, лишь увидев стоявшую возле ограды Эвиан.

Она приложила руку ко лбу и словно чего-то ждала. Горячий ветер развевал подол ее простого ситцевого платья и теребил пряди волос, выбившиеся из гладкой прически. Арни видел высокий чистый лоб, густые, но строгие и ровные брови, удивительно четкую линию губ, темные глаза, в глубине которых, несмотря на все испытания, всегда жили надежда и упорство. Он мысленно возблагодарил Господа за то, что это была именно она, а не Надин.

Между тем Эвиан приблизилась к сыну, который все еще не пришел в себя и испуганно жался к Арни. Женщина заглянула в распахнутые от ужаса глаза ребенка, увидела зловещие следы на его шее, ожоги на руках и перевела взгляд на Арни.

— Послушай! — ему казалось, что он кричит, но на самом деле его голос сбился на шепот. — Произошло нечто ужасное. Я… я убил его! Из винтовки Заны! Предсказание сбылось. Где… Надин?!

— Она в прачечной с Энни и Хейди. Эрика я отправила в дом.

— Надо позаботиться о Дункане, — выдавил Арни.

— Я это сделаю. Иди за мной. Постарайся ни с кем не встречаться. Подожди меня.

— Хорошо.

Эвиан была удивительно спокойна, даже холодна. Арни знал, что материнство изменило Надин, но теперь видел, что гораздо больше оно повлияло на Эвиан. В ее сдержанности таилась такая внутренняя сила, какой позавидовал бы любой мужчина.

Пока Эвиан разговаривала с сыном, поила его успокоительным отваром, а потом давала какие-то указания Эрику, Арни сидел в чулане, примыкающем к ее комнате, точно преступник, ожидающий приговора в тюремной камере.

Он застрелил человека, убил собственного тестя, отца своей жены! Убил, потому что глубоко в душе всегда желал это сделать. Он не мог простить Иверсу ни того, что тот вынудил его стать предателем, ни того, что все эти годы он, Арни Янсон, был его наемным работником, слугой. Он просто осуществил свой давний замысел, совершил акт возмездия.

Вернулась Эвиан и тронула его за плечо.

— Идем. Дункан уснул. Нам надо поговорить.

Арни, пошатываясь, прошел в комнату и опустился на стул.

— Я убил его, — повторил он бесцветным голосом, и глаза Эвиан вспыхнули, озаряя лицо.

— Хвала Господу, в чье милосердие я уже не верила! — выдохнула она, и Арни вздрогнул.

Эвиан прошлась по комнате, сжала руки, потом опустила их. В выражении ее просветлевшего лица была сосредоточенность и все та же неожиданная сила.

«Что ж, — подумал Арни, — ее обретает тот, кто обрел свободу. А для отчаявшегося неважно, как он освободился».

— Он хотел задушить Дункана?

— Мне показалось, что да. А когда я на него закричал, он наставил на меня револьвер. И тогда я выстрелил.

— Ты спасал моего сына.

Арни тяжело покачал головой.

— Не совсем так. Были другие причины.

— Не было никаких причин, — твердо произнесла Эвиан. — Произошел несчастный случай. Винтовка выстрелила, но никто не нажимал на курок.

Арни криво усмехнулся.

— Оружие не стреляет само. Это известно всем, тем более — шерифу.

— Стреляет, если, скажем, ударится о землю. Об этом знаю даже я.

— Дункан все видел, — произнес Арни после паузы.

— Да, — подтвердила Эвиан, — и он расскажет все так, как надо. Я с ним поговорю. Он не проболтается.

— Это нечестно. Нельзя учить ребенка лгать.

— Нельзя хватать ребенка за шею и пытаться его задушить, — веско произнесла Эвиан, и Арни не нашел, что ответить. Он только спросил:

— А Эрик?

— Эрик был дома. Он не свидетель.

Арни уставился в пустоту.

— А что я скажу Надин?

— Она не должна ничего знать.

Арни подумал о том, насколько тесно они были связаны с Надин все эти годы. А теперь ему придется обманывать ее до конца жизни?

— Нет, я не сумею. Я сдамся властям.

— Ты хочешь, чтобы тебя повесили?! Ты нужен здесь, Арни, нужен всем нам. Иверс не стоит того, чтобы разрушать свою жизнь. Нашу жизнь. Ты лишишь Надин мужа, детей — отца, а меня — человека, на которого я всегда и во всем могу положиться.

Он схватился руками за голову.

— Положиться на меня?! Чтобы жениться на Надин, я выдал вас с Кларенсом, сказав ему, что вы отправились в Денвер!

Если лицо Эвиан омрачилось, то только на миг, а после она убежденно произнесла:

— Пока Иверс был жив, я не могла быть счастлива ни с Кларенсом, ни с кем-то другим. Так или иначе мне пришлось бы жить в неуверенности, в страхе, что рано или поздно он отыщет меня и вернет назад. Он всегда твердил, что закон на его стороне, и это было правдой. Я всегда знала, что обрету свободу лишь с его смертью. Ты не просто спас Дункана, ты освободил меня, Арни. И вообще — хватит слов. Мы должны пойти туда и привезти его на ранчо. Возьмем повозку. Думаю, мы справимся вдвоем.

Арни вскинул взор.

— Ты не боишься?

Его поразил ее спокойный ответ:

— Чего мне бояться? Я всегда желала увидеть его мертвым.

Когда все было сделано, Арни отправил верхового в Шайенн, а сам пошел в прачечную. В тот день была большая стирка, и Надин, Энни и Хейди все еще находились там.

На улице стояла невыносимая жара, а в прачечной было еще жарче, потому платье Надин насквозь промокло от пота. Она расстегнула лиф, и прозрачные ручейки сбегали в ложбинку между грудями. Пряди волос прилипли ко лбу, а лицо и руки были такими красными, словно их ошпарили кипятком. Она тяжело дышала, однако выглядела оживленной и даже веселой.

Работа доставляла ей радость. Когда она закончит стирку, чистые простыни будут трепетать на веревке, надуваясь от ветра, как паруса. Надин никогда не мечтала о путешествиях и кораблях. Ей нравилось пребывать в своей собственной уютной и тихой гавани.

Увидев мужа, женщина удивилась. Что заставило его посетить женское царство? У Арни было серое лицо, и он выглядел непохожим на самого себя.

Ему казалось, что он никогда не сможет говорить с женой так, как говорил прежде, когда их существование было пронизано ощущением на первый взгляд незаметной и вместе с тем удивительно глубокой гармонии.

— Надин, твой отец…

Он не успел закончить фразу — послышались торопливые шаги: Арни догоняла Эвиан. Ее лицо было непроницаемым, взгляд тяжелым, а голос твердым:

— Произошел несчастный случай, в котором никто не виноват. Надин, мистер Иверс мертв.

Молодая женщина переводила растерянный взгляд с одного лица на другое. Она видела, что Арни растерян, почти убит, и знала, что смерть ее отца положила конец страданиям Эвиан. Джозеф Иверс никогда не уделял своей дочери ни малейшего внимания, но все-таки он не был для нее чужим, потому она сперва всхлипнула, а потом, не таясь, зарыдала.

Надин потянулась к Арни, и тому ничего не оставалось, как обнять жену. Слова застревали в его горле, но прикосновения были искренними. Хотя бы так он мог попросить у нее прощения за свою слабость и свою ложь.

Из-за страшной жары похороны пришлось организовать почти немедленно, еще до приезда шерифа.

Джозеф Иверс никогда не ходил на кладбище, и оно выглядело неухоженным. Надин следила лишь за могилой матери, а остальные камни покосились, заросли травой, были изъедены ветром и дождем.

Церемония была очень скромной. Никто не знал, что сказать; ковбои переминались с ноги на ногу и поглядывали то друг на друга, то на кучку близких родственников покойного. Надин тихо плакала. Арни держался натянуто, на пределе сил. Дети выглядели испуганными. Эвиан стояла у гроба, спрятав руки в складках черного вдовьего платья и слегка наклонив голову, так, чтобы никто не заметил, что в глубине ее глаз прячется радость.

Накануне похорон она усадила сына на стул и очень спокойно и четко объяснила, что он должен говорить шерифу и всем окружающим.

Мальчик долго смотрел на мать темными глазами. Он следил за малейшим движением Эвиан и впитывал каждое слово. Она давно научила его вести себя в соответствии с обстановкой, и хотя в нем нередко прорывались неистовство и дерзость, в целом он отличался недетской осторожностью и умом, равно как отчужденностью и независимостью. У него было свое, особое детство, не такое, как детство беззаботного и всеми любимого Эрика.

Дункан спокойно относился к тому, что мать никогда не обнимала и не целовала его. Ему с лихвой хватало ласки тети Надин.

Зато он привык доверять Эвиан, потому что она всегда отвечала на все его вопросы и с раннего детства говорила, как со взрослым.

Сейчас, выслушав ее, он промолвил:

— Почему я должен обманывать?

— Потому что в противном случае дядя Арни попадет в тюрьму. Разве ты хочешь этого?

— Конечно, нет. А Эрику я могу сказать правду?

— Не надо. Пусть знает то, что знают все. Ты расскажешь ему, когда вы станете взрослыми. Просто мне кажется, сейчас Эрик не сумеет правильно понять то, что произошло.

— А я смогу?

— Ты — да.

— Потому что я умнее?

— Потому что ты — мой сын.

Дункан задумался, а потом осторожно и тихо спросил:

— Он был плохим человеком?

Эвиан с силой сплела пальцы.

— Его больше нет, и нам не нужно о нем говорить. Он был чужим и ушел навсегда туда, откуда, к счастью, не возвращаются.

Внезапно лицо Дункана пошло красными пятнами, и он выпалил то, что, вероятно, давно не давало ему покоя:

— Кем он был… для меня?! Я… я не понимаю!

— Он никогда не был твоим отцом, если ты имеешь в виду именно это.

Мальчик перевел дыхание и спросил уже спокойнее:

— А где мой отец?

На лице Эвиан появилось странное выражение.

— Я не знаю. Наверное, далеко.

— Мы когда-нибудь встретимся?

— Да. Если ты сохранишь нашу тайну.

Приехавший шериф только развел руками. Конечно, зимой Джозефа Иверса отвезли бы в Шайенн и, возможно, там же похоронили (хотя он не оставил на этот счет никаких распоряжений), но сейчас все решила жара. Осмотреть тело не представлялось возможным, оставалось верить или не верить свидетелям, которых было всего двое: Арни и Дункан.

Шериф побывал на месте происшествия и осмотрел оружие, ставшее причиной гибели Джозефа Иверса. Когда-то это была хорошая винтовка, но от времени ее механизм мог испортиться и стать ненадежным. В те годы было довольно много случаев гибели людей от самопроизвольного выстрела из собственного оружия.

Начав тушить пожар, Иверс отшвырнул винтовку, и она выстрелила. Это видел Дункан. Арни нашел хозяина «Райской страны» уже мертвым.

Ковбои шептались, что этот винчестер был дьявольским: ведь Зана явно промышляла колдовством. Надо было закопать оружие вместе с ней, тогда не вышло бы беды.

Без сомнения, эти разговоры дошли и до шерифа, несмотря на свою должность отдававшего определенную дань суеверию.

А главное все, даже люди из «особого отряда» хозяина, признавали, что между Джозефом Иверсом и его зятем Арни Янсоном не случалось серьезных разногласий.

Таким образом, дознание завершилось, фактически не начавшись, а спустя несколько дней в «Райскую страну» пожаловал нотариус.

Покойный не оставил завещания, и наследникам было предложено решить раздел имущества полюбовно.

Арни, Надин и Эвиан сидели в гостиной. Женщины были в черном. Взгляд Эвиан казался отстраненным и холодным. Арни нервничал. Со дня похорон он ни на минуту не сомкнул глаз, не переставая размышлять о своем преступлении и обмане.

Нотариус раскрыл книгу и при полном молчании присутствующих перечислил все, что принадлежало покойному.

— Мне не нужна земля. Ни единого акра, — сказала Эвиан, и нотариус повернулся к ней.

— Миссис Иверс, вы отдаете себе отчет в том, сколько стоит эта земля? Если она вас не интересует, вы можете ее продать.

Надин комкала в руках платок. Ее глаза были красными, а веки припухли. Вчера Эвиан обмолвилась, что они с Дунканом уедут из «Райской страны». Куда направятся, пока неизвестно; может быть, в Шайенн.

— А что скажете вы, мистер Янсон? В данный момент вы единственный взрослый мужчина в семье.

— Я не наследник, — тяжело промолвил Арни, — всем этим должна владеть моя жена.

Нотариус кашлянул.

— Хотя в нашем штате женщинам даны имущественные права и даже право голоса, зачастую дело обстоит совершенно иначе. В большинстве случаев сами женщины охотно передают свое имущество в руки супруга.

— Я и не собиралась поступать иначе, — заметила Надин и, повернувшись к Арни, веско и в то же время нежно произнесла: — Все, что принадлежит мне, принадлежит и тебе, и ты это знаешь!

Заметив, как содрогнулся Арни, Эвиан поспешно произнесла:

— Думаю, будет справедливо поделить наследство между мной, миссис Янсон и нашими детьми. А дальше каждый из нас решит, как поступить.

— Тогда жду вас в Шайенне. Давайте условимся, когда вы сможете приехать.

— Надо заказать заупокойную службу за отца, — прошептала Надин. — Все было сделано в такой спешке…

— Что поделаешь, — сказал нотариус, закрывая книгу, — в этих краях природа и погода всегда берут верх над человеком.

Надин знала, что Эвиан рада смерти ее отца, но не осуждала ее за это. Она хотела, чтобы молодая женщина наконец обрела счастье. Именно здесь, в «Райской стране», рядом с нею и Арни. Быть может, теперь, когда с сердца Эвиан снимется тяжесть, а в душе растворится тоска, она сумеет полюбить этот край?

Примерно это Надин и сказала ей, когда они вдвоем убирали посуду после ужина, и получила ответ:

— Я никогда не была создана для жизни на ранчо. Ты знаешь это лучше, чем кто-либо.

— Но Дункану здесь хорошо. А теперь… будет еще лучше. Он дружит с Эриком. Мне кажется, не надо их разлучать.

— Скоро придет пора подумать об их будущем. О школе.

— Мы можем выписать учителей из Шайенна… Конечно, я понимаю, что ты молода и, возможно, захочешь выйти замуж…

Надин осеклась, встретив взгляд Эвиан, полный невысказанных мыслей и противоречивых чувств, и ощутила себя уязвленной. Много раз за эти годы Эвиан всем своим видом подчеркивала пропасть между собой и другими обитателями ранчо, показывая, что она ничем не связана с ними. Так чего ждать от нее теперь?

— Едва ли я когда-то выйду замуж. Скорее попробую открыть ателье.

— В Шайенне?

— Да.

Борясь с обидой, Надин предприняла последнюю попытку:

— Но женщина не может жить одна в городе и тем более — вести дела. Надо, чтоб рядом с ней был мужчина.

Эвиан усмехнулась.

— Для приличия?

— Хотя бы.

Вечером Арни сидел долго на крыльце. Надин рано ушла спать, а Эвиан вышла на улицу и смотрела в темноту.

Было душно; даже ветер, летевший с гор, был горячим, словно в пустыне. Млечный Путь огибал небеса, подобно серебряной радуге. Огромная желтая луна над горами казалась тяжелой; чудилось, будто она вот-вот упадет вниз, прорезав мрак и рассыпавшись миллионами огненных искр.

— Получается, я застрелил его еще и потому, что желал завладеть его имуществом, — сказал Арни.

— Мне прекрасно известно, что ты никогда об этом не думал.

— Но другие люди…

Эвиан положила руку ему на плечо.

— Какое нам дело до других людей, если мы знаем правду? В молодости Джозеф Иверс был бандитом. Он преследовал мою мать и, как она считала, разрушил ее счастье, убив моего отца. Фиона Тарбелл была честной женщиной, она бы не стала наводить напраслину на безвинного человека. О том, что он делал со мной, мне слишком тяжело говорить, но я все же скажу. После моего бегства с твоим другом и рождения Дункана Иверс возненавидел меня. Он мог ударить меня по лицу, и я терпела, чтобы он не выместил всю злобу на моем сыне. А еще… — Она расстегнула платье. — Разве этого мало, чтобы желать человеку смерти?

Увидев на ее коже цепочку синих отметин, Арни быстро отвел глаза.

— Мне нечего стыдиться тебя, ведь ты принимал моего ребенка, — сказала Эвиан.

— Прости, — потерянно произнес Арни. — Конечно, я не должен жаловаться, тем более — тебе. Наверное, я не имею права об этом говорить, но, когда пройдет положенное время, ты могла бы попытаться отыскать Кларенса. Например, подать объявление в газету о том, что ты овдовела.

Эвиан ответила напряженным, почти звенящим молчанием, и это сбило Арни с толку. Что он сказал не так?

— Впрочем, я до сих пор не знаю, жив ли он и что с ним.

— Он жив. Я видела его в Шайенне после рождения Дункана. Помнишь, мы с Надин ездили крестить детей?

Эвиан коротко рассказала Арни, как было дело, умолчав лишь о том, что Кларенс грозился его убить.

— О господи! Как ты все это вынесла?! Стало быть, Кларенс до сих пор не знает о сыне?!

К удивлению Арни, Эвиан молча потянула его за собой. Мужчине показалось, что сейчас ему придется узреть то, чего он предпочел бы никогда не видеть, узнать то, о чем он не хотел бы знать.

Эвиан привела его в комнату, где спали Дункан и Эрик, и подвела к кровати своего сына.

Глаза мальчика были закрыты. Залитые лунным сиянием, черты лица обозначились достаточно четко для того, чтобы Арни увидел то, чего не видел или не желал замечать раньше: его бывший друг Кларенс Хейвуд не имел никакого отношения к рождению этого ребенка. Отцом Дункана был Джозеф Иверс!

— Ты давно знаешь правду?

— Да.

— Почему тогда ты… Почему Иверс думал, будто это не его сын?! Если б он знал правду, ваша жизнь на ранчо или по крайней мере жизнь Дункана могла бы стать иной.

— Он с самого начала не верил в свое отцовство, и я всячески поддерживала в нем эту мысль. Не прямо, но намеками, своим поведением. И подспудно внушала это Дункану. Я не хотела, чтобы Иверс забрал себе моего сына. Я отомстила так, как сумела. Остальное доделал ты, за что я в долгу перед тобой до конца своей жизни.