Глава I

809 год, Багдад

Деньги и лесть – вот два ключа, с помощью которых можно отпирать любые двери человеческого мира: к двадцати годам Алим ибн Хасан аль-Бархи сумел убедиться в этой печальной истине, хотя по возможности старался не прибегать ни к тому, ни к другому средству.

Служба в почтовом ведомстве давала немало преимуществ, но не всегда позволяла избегать участия в придворных интригах. Если прежний начальник барида Хасан ибн Акбар аль-Бархи обладал способностью с честью выходить из многих щекотливых ситуаций, то его преемнику Али ибн Идрис аль-Хишаму не хватало для этого ни порядочности, ни достоинства, ни ума. При нем несказанно умножились всякого рода приписки, искажались сведения о состоянии дел в государстве, о коих главный визирь ежедневно докладывал халифу.

Между тем барид был единственным ведомством, предоставлявшим центральной власти сведения о деяниях провинциальных правителей и положении народа. Алим, занимавший должность одного из младших служащих, ведающих пересылкой правительственной корреспонденции, мог лишний раз убедиться в том, какими выдающимися человеческими качествами обладал его покойный отец.

В последние годы многое изменилось и в жизни халифата, и в судьбе самого Алима. Как глава мусульманской общины, преемник посланника Аллаха и представитель Всевышнего на земле, халиф считался верховным собственником всей земли и воды в государстве. Его власть не ограничивалась ничем, кроме совести, которой он обладал в той степени, в какой ею способен обладать всякий правитель, одержимый идеей личного обогащения.

Харун аль-Рашид повысил подати и сборы, что вызвало ропот и даже открытые восстания народа, подавленные силой. При этом роскошь двора достигла невиданных величин. Там ели на золотой посуде и украшали туфли драгоценными камнями.

Что касается самого Алима, за прошедшие пять лет он возмужал и превратился в необычайно красивого, хотя, пожалуй, слишком серьезного и несколько замкнутого для своего возраста юношу. Преданный своему делу, старательный и честный, он сумел заслужить немало лестных отзывов, к коим оставался удивительно равнодушным. Алим поддерживал приятельские отношения с некоторыми сослуживцами, но настоящих друзей у него не было.

Причина заключалась в том, что еще в раннем возрасте он постиг разобщенность людей, непроглядное одиночество сердца, биение которого неустанно, но напрасно внушает человеку надежду и веру в счастливые перемены до рокового мгновения его смерти.

Единственное, что искренне радовало Алима, так это мир в доме. Джамиля и Зухра нашли общий язык и сумели обойтись без мелочных пререканий и губительной ревности. Теперь они были единственными обитательницами гарема, единственными членами оберегаемой и возглавляемой им семьи. Алим догадывался о том, что их объединяло: ожидание. Ожидание встречи с человеком, имя которого он приказал никогда не произносить вслух.

Юноше нравилась служба, он считал своим долгом продолжать дело, которому Хасан ибн Акбар аль-Бархи посвятил свою жизнь. Один лишь момент был ему неприятен – необходимость являться в кабинет начальника с ежедневным докладом. В эти мгновения Алим всегда вспоминал отца и невольно сравнивал его с Али ибн Идрис аль-Хишамом. Если Хасан чурался неуемной роскоши, то нынешний глава барида не в меру украшал свой кабинет, загромождая его ненужными вещами. Если отец Алима не любил лесть и презирал взяточников, то его преемник упивался низкопоклонством подчиненных и обожал дорогие подарки.

Алим не испытывал к нему ни капли уважения, но старался скрывать свои чувства.

Однажды, когда юноша вошел в кабинет своего начальника и с поклоном положил на курси доклад о состоянии земледелия и искусственного орошения в провинции Мосул, Али ибн Идрис аль-Хишам произнес необычайно серьезным тоном:

– Мне нужно поговорить с тобой.

Алим удивился, но не подал виду. Он сразу почувствовал, что речь пойдет не о служебных делах, однако Али начал с того, что сказал:

– С недавних пор мне кажется, что ты не слишком быстро продвигаешься по службе. Я намерен сделать тебя вторым заместителем начальника канцелярии и увеличить твое жалованье.

Юноша низко поклонился. Он тотчас понял, что тут кроется какой-то подвох. Ему не хотелось «прыгать через голову» более опытных и старших по возрасту сослуживцев, многие из которых долгие годы терпеливо ожидали повышения.

– Благодарю за оказанное доверие. Мой долг – служить халифу и государству, – ответил Алим и на всякий случай добавил: – Я доволен своим положением. Мне некуда торопиться, я еще слишком молод.

– Но умен. И обладаешь завидным рвением. Знаю, если бы не внезапная смерть Хасана, со временем ты бы занял пост своего отца. – Али откинулся на спинку кресла, более напоминающего трон, нежели рабочее сиденье, и оценивающе прищурил глаза. – Я всегда уважал Хасана и намерен восстановить справедливость. Тебе, наверное, известно, что у меня шесть дочерей и только один сын, которому едва исполнился год. Он еще долго не сможет наследовать мне, потому я решил подыскать другого преемника. Им может стать… муж моей старшей дочери. Она как раз на выданье… Что ты об этом скажешь?

Алим был ошеломлен, но при этом умудрился сохранить спокойствие. Собственно, в предложении Али не было ничего необычного. После смерти отца молодой человек сделался единственным владельцем большого состояния. Брак по расчету среди высшего багдадского общества был привычным делом, однако Алим не ожидал, что окажется втянутым в подобные игры.

Он сделал то, что сделал бы на его месте любой здравомыслящий и осторожный человек. Поцеловав руку начальника, юноша поблагодарил его в самых изысканных выражениях. Но напоследок негромко произнес: «Я подумаю».

В конце дня он вышел на улицу вместе со своим сослуживцем, а с недавних пор и приятелем – Наджибом. Это был незлобивый, бесхитростный молодой человек, которому Алим мог без опаски довериться. Они жили недалеко друг от друга, потому вместе отправились домой. В этот час на прилегавших к дворцу улицах квартала ар-Русафа было черным-черно от одежд государственных служащих Багдада. Многие ехали верхом, иные передвигались в паланкинах, немало было и таких, кто не жалел ног и предпочитал идти пешком.

Сады были полны цветов, аромат которых усиливался с наступлением вечера, струился душистым потоком, примешиваясь к легкому теплому ветерку. Алим и Наджиб свернули на узкую улочку и медленно шли, прислушиваясь к многоголосому гулу Багдада, напоминающему то раскаты далекого грома, то шум морских волн, то трепетную песнь необыкновенных сказочных существ. Алим рассказал приятелю о разговоре с начальником, предварительно взяв с Наджиба слово сохранить тайну. Тот бы поражен не меньше самого Алима.

– Похоже, тебе сделали предложение, от которого невозможно отказаться!

На губах Алима появилась улыбка, хотя взгляд его светлых глаз оставался серьезным.

– На свете нет ничего невозможного, потому я откажусь.

– Почему?!

– Я не уважаю Али ибн Идрис аль-Хишама. Не хватало, чтобы он, распоряжался моей жизнью за пределами барида!

Наджиб рассмеялся.

– Если хочешь сохранить независимость, тебе нужно жениться на сироте. Не думаю, что в Багдаде найдется много состоятельных сирот!

– В данном случае богатство не имеет значения.

– А что имеет? Неужели любовь?

Алим задумался. Многие из членов его семьи верили в это таинственное чувство, но оно не принесло счастья никому из них.

Юноша был уверен в том, что никогда не станет бросаться в любовь, как в омут, будто желая утопиться! С него хватит простой человеческой привязанности. Он не потеряет голову из-за женщины, какой бы прекрасной и необычной она ни была.

– Скромность. Красота. Доброе сердце.

С лица Наджиба сбежала улыбка.

– Если верить слухам, на женской половине твоего дома живет одна из самых красивых девушек Багдада!

Алим сжал губы. То была запретная и щекотливая тема.

– Джамиля – вдова моего отца.

– Она может снова выйти замуж.

– Может, но не хочет. Она ждет…

Алим осекся и не договорил. Он не мог спокойно произносить имя Амира. Сколько раз он был унижен старшим братом, как часто тот открыто говорил о своей ненависти, грозил возмездием, смертью!

– Ты до сих пор не имеешь о нем никаких известий? – тихо спросил Наджиб.

– Нет.

– Сколько прошло лет?

– Почти шесть.

Когда они подошли к дому Алима, Наджиб сказал:

– Если ты откажешься жениться на дочери Али, он почувствует себя оскорбленным. Не боишься, что начальник начнет тебе мстить?

Молодой человек пожал плечами.

– Как? Что он сможет сделать? У меня достаточно средств для того, чтобы жить безбедно, даже если придется оставить службу. Я понял, что главное в жизни – свобода, она стоит всего остального.

Дома Алим обнаружил, что его дожидается отец Джамили.

За минувшие годы Ахмед сильно сдал, сгорбился, словно под тяжестью тайного горя. Он часто навещал дочь и по прошествии причитающегося срока был готов взять ее обратно в свой дом, но горячо любящая отца Джамиля, тем не менее, предпочла жить рядом с родней Амира.

– Прости, что нарушаю твой покой, но мне нужна помощь, – промолвил Ахмед.

Алим пригласил его в кабинет и усадил на диван. Сам сел напротив.

– Говори все, что хочешь сказать, – у меня есть время.

– Речь пойдет о Джамиле, о ее дальнейшей судьбе. Я немолод и чувствую, что мои дни сочтены. Я боюсь покидать этот мир, не будучи уверен, что моя дочь, наконец, стала счастливой, изведала радость материнства. Пока она молода и хороша собой – за нее сватаются, но постепенно поток поклонников иссякнет, как течение пересохшей реки. Кого она ждет? Мертвеца? Человека, который давным-давно позабыл ее имя? Прошу тебя, поговори с ней, Алим!

Ахмед опустил поседевшую голову, его голос срывался и дрожал.

«На сегодня это второй разговор о браке, – подумал юноша. – Судя по всему, он тоже не приведет ни к чему хорошему».

Алим встал и положил руку на плечо Ахмеда.

– Я попытаюсь. Не встречайся с ней, иди домой. После ужина я зайду в гарем. Какой человек в очередной раз претендует на ее руку?

– Богатый, знатный, молодой, красивый. Джамиля его отвергла, как и всех остальных! Наверное, я напрасно дал клятву не принуждать ее к браку, потому что уговоры не действуют!

– Не волнуйся. Я сделаю все, что смогу, – сказал Алим.

Юноша выполнил обещание и вошел на женскую половину дома, когда наступил час заката и небо было нежно-розовым, точно его присыпало легчайшей пыльцой.

Алим нашел Джамилю в саду – она любовалась ранними розами, источавшими чарующий аромат, и, как обычно, предавалась мечтам, ощущая на коже ласку легкого ветра, наслаждаясь мягкостью и покоем весеннего вечера.

Несколько минут юноша наблюдал за девушкой: как она ступает, расправляет складки одежды, склоняет голову к цветку. Это было сладостно и… невыносимо. Алим не мог сказать, что влюблен в Джамилю, но в эти мгновения он искренне завидовал Амиру и… сочувствовал своему отцу.

– Джамиля! – окликнул молодой человек.

Обернувшись, она улыбнулась той ослепительной, воистину неземной улыбкой, с помощью которой получают поддержку свыше в самые горькие минуты отчаяния. Светлый взор Джамили казался отражением души.

Алим не уставал удивляться, как ею до сих пор не овладело уныние, не понимал, почему она способна так долго верить и ждать.

– Алим? Ты здесь? – В голосе девушки звучало легкое удивление. – Уже поздно. Я собиралась ложиться спать.

– Ты мне нужна…

Внезапно в горле пересохло – он был не вправе посягать на одиночество этой девушки, будоражить ее сокровенные чувства. Если бы не Ахмед…

– Что случилось?

Алим постарался, чтобы его голос звучал уверенно и спокойно.

– Твой отец несчастен, Джамиля, – мягко произнес он. – Ахмед по-прежнему хочет видеть тебя замужней женщиной, мечтает о том, чтобы у тебя родились дети. Он считает твое ожидание бесплодным, а жертву – ошибочной, никому не нужной.

Девушка сорвала лепесток розы и медленно размяла в руках. Потом ответила, не поднимая глаз:

– Мне искренне жаль отца, но ему придется смириться. Я не чувствую себя обездоленной и одинокой. У меня есть мечта, которая оживляет мой мир и придает смысл моей жизни. Рядом со мной находятся люди, которые меня понимают и разделяют мое мнение.

– Я знаю, Зухра поддерживает тебя в твоем решении, но Зухра – не тот человек, которому можно доверять.

Джамиля ничего не ответила; немного помолчав, она повернула к Алиму нежное, выразительное лицо и спросила без насмешки и подвоха:

– Почему бы тебе самому не жениться? Ты достаточно взрослый для того, чтобы вступить в брак.

Молодой человек принужденно рассмеялся.

– Если честно, мне трудно представить себя женатым! Однако, вернувшись к себе, он задумался над словами Джамили.

Было уже поздно, муэдзин произнес свой последний призыв, солнце село, деревья в саду поблескивали серебром в свете полной луны. Млечный Путь казался перламутровой рекой, медленно струящейся по черному небу. Сон земли был полон сладостной неги, предвещавшей нечто незабываемое, чудесное.

Молодому человеку казалось, что он понимает чувства Джамили. Его старший брат был для нее всем, всем, чего она желала, о чем грезила, чего так долго ждала и на что бесконечно надеялась. Хасан вычеркнул имя Амира из завещания, но он не смог вырвать память о нем из сердца девушки, которая его любила.

Алим знал, что никогда не женится по принуждению, по расчету. Юноша вспомнил те времена, когда и Зухра, и Амир беспрестанно твердили ему о том, что он сын варварки, рабыни, что он недостоин своего положения! Вот почему он никогда не возьмет в жены такую, как его мачеха: высокомерную, непредсказуемую, капризную. Пусть это будет небогатая и не из знатной семьи девушка, но добрая и кроткая. И красивая, как… Джамиля.

Представляя себя в постели с прекрасной незнакомкой, Алим долго не мог заснуть. Женщина, которой суждено разделить с ним ложе, уже существует, живет, дышит, но пока еще ничего не знает о нем, как и он о ней.

Оставалось верить в то, что вскоре по воле Аллаха их пути пересекутся и Всевышний соединит любящие сердца.

 

Глава II

809 год, пустыня Нефуд

Через неделю после начала путешествия небольшой отряд почтовой службы Багдада пересек Евфрат и очутился в пустыне, где воздух был полон легчайшей пыли, а земной покров казался зыбким и ненадежным, где не было ни колодца, ни родника, ни травинки. На горизонте не было видно ни деревца, ни холмика. Ничто не указывало дорогу, а беспрестанно меняющие свои очертания дюны лишь вызывали замешательство путников. Ветер обжигал тело, мельчайшие песчинки секли лицо, как осколки стекла, пыль лезла в глаза и щекотала ноздри.

Вопреки ожиданиям, им не удалось нанять внушающего доверие проводника; теперь оставалось ориентироваться по солнцу, что было нелегко для людей, никогда прежде не выезжавших из большого города. На плечах Алима лежала ответственность за судьбу ни в чем не повинных людей, и это удваивало его волнение. Тем не менее, молодой человек принял решение упорно двигаться к цели. Алим готов был доказать, что его нельзя напугать и заставить делать то, чего он не желает делать.

Две недели назад начальник вызвал юношу в кабинет и вновь завел разговор о браке Алима со своей дочерью. Взбешенный недвусмысленным отказом подчиненного, Али ибн Идрис аль-Хишам приказал ему лично проверить состояние почтового тракта, соединявшего Багдад и Медину, и переговорить с начальником тамошней станции.

Алим согласился – в противном случае ему бы пришлось покинуть барид, а он не считал возможным без веской причины оставить ведомство, службе в котором его отец посвятил лучшие годы своей жизни. Он был молод и надеялся справиться с поручением. Взяв с собой Наджиба и еще пятерых верных людей, Алим поехал в пустыню с намерением доказать свою твердость и независимость.

Поначалу Алиму нравилось путешествовать по незнакомой, диковинной местности. По горным скатам живописно зеленели масличные деревья, а сами горы напоминали шатры, крепости и башни. Долину пересекали гигантские золотые полосы и длинные тени, а воздух казался прозрачным, как чистейший хрусталь. Высоко над головой парили огромные орлы.

Так продолжалось до тех пор, пока они не вступили в унылые земли, лишенные всяких признаков жизни. Здешняя природа поражала бедностью красок и своей неприглядностью: голый песок, бесплодный камень, сухие колючки.

– Не может быть, чтобы здесь жили люди! – обозревая окрестность, воскликнул привставший в стременах Наджиб.

– Живут, – ответил Алим, – и не знаю, будет ли лучше, если мы их встретим или, наоборот, обойдем стороной.

– Все-таки надо было нанять проводника, – произнес Наджиб, с тревогой глядя на блеклое от зноя небо, на котором не было видно ни облачка.

Алим и сам думал об этом. В Куфе, где они останавливались, переправившись через Евфрат, все проводники казались ему или подозрительными и ненадежными, или слишком жадными.

Теперь он жалел о том, что отказался от их услуг и понадеялся на собственные силы. К тому же сейчас было бы неплохо поменять лошадей на беговых верблюдов.

Верхний слой песка находился в постоянном движении, отчего следа людей и животных мгновенно исчезали с его поверхности. Беспощадное солнце обрушивало на землю море света, так что невозможно было смотреть вперед.

Алим, Наджиб и их товарищи то и дело, прикладывались к флягам с водой, которая стала почти горячей. Кроме того, приходилось часто останавливаться и поить коней: благо бурдюки еще не опустели.

– Если к середине дня не набредем на какой-нибудь оазис, нам конец! – простонал истомленный жарой Наджиб.

– Если судить по карте, мы движемся прямо к нему, – успокаивающе произнес Алим.

– Я бы не стал доверять карте! Возможно, лучше повернуть назад?

– Нет. Мы не можем вернуться в Багдад, не выполнив поручения. Чего стоят наши умения, если мы способны только на то, чтобы сидеть в своих кабинетах и без конца перекладывать бумаги!

Стараясь подать пример своим спутникам, он держался на удивление стойко и бодро. Однако когда спустя два часа они так и не встретили каких-либо признаков воды и растительности, уверенность Алима начала понемногу таять, и он втайне засомневался в правильности своего решения. Лошади жалобно ржали, а люди едва держались в седлах. В довершение всех несчастий началась песчаная буря, от которой они, как истинно городские жители, не знали, как спастись.

Прошло немного времени, и тучи песка заслонили небо и землю. Песчинки обжигали кожу, словно искры огня, пробивались сквозь одежду. Мелкая жгучая пыль залепила ноздри и рот. Ветер с каждым вздохом вонзался в гортань, пригибал тело к земле, высасывал из него остатки живительной влаги. Было невозможно двигаться вперед, и вместе с тем люди боялись лечь на землю и остаться погребенными под песчаной лавиной.

Алим пытался отдавать приказы, но его никто не слушал и не слышал. Он с трудом различал сквозь пыльную завесу фигуры двоих товарищей, где были остальные, не знал. Вероятно, люди в панике ринулись в разные стороны и потерялись в пустыне. Напрягая последние силы, молодой человек побрел вперед, увязая в песке, и вскоре его взору открылось нечто ужасное. В земле образовалась огромная воронка, напоминавшая след гигантского лошадиного копыта. Песок струился вниз, увлекая за собой все, что попадалось на пути. Это был фулдж – ловушка, созданная неутомимым ветром.

Прямо на глазах Алима в ней исчез один из его спутников. Он отчаянно загребал руками песок, стараясь выбраться из воронки, что было равносильно попытке ухватиться за воздух. Алим попытался ему помочь, но не успел протянуть руку, как едва не соскользнул вслед за товарищем.

Молодой человек окаменел. Мог ли он предположить, что его самонадеянность, глупая уверенность в собственных силах приведет к страшной гибели людей?!

– Наджиб! Наджиб! – отчаянно закричал он.

Ответом послужил бешеный вой ветра. Вокруг никого не было. Никого и ничего.

Ручейки песка текли вниз и тянули его за собой. Это было все равно, что угодить в паутину, когда каждое движение лишь приближает к гибели, а попытка освободиться превращается в танец смерти. Алим упал на колени и пополз назад, упрямо прорываясь сквозь душную пелену, задыхаясь, хрипя и кашляя.

Юноша полз так до тех пор, пока не выбился из сил и его не занесло песком.

Зюлейка глядела вдаль, туда, где мелкие песчаные вихри кружились, словно стая мух, где волна за волной расстилались бесконечные гребни барханов – безжизненных, неизменных со дня создания мира.

Жаркий ветер рвал на ней тонкую одежду и трепал волосы, а она, будто не замечая этого, неподвижно стояла и думала.

Когда у нее, случалось, возникали сомнения в том, правильно ли она живет, Зюлейка покидала оазис и обращалась к далеким от мира людей чистоте и безмолвию пустыни.

С тех пор как она разделила судьбу бедуинов и поселилась в песках, минуло шесть лет. Шло время, жестокое солнце день ото дня заполняло собой бескрайние небеса и заливало землю, которая дремала под дымкой знойного тумана. Страсть к переменам постепенно угасала, мысли замирали, душой овладевал сон.

Нынешнюю жизнь Зюлейки нельзя было назвать радостной или легкой. Бедуины всецело зависели от окружающей природы. После короткой весны они попадали в безжалостное пекло долгого лета. Солнце быстро выжигало весенний ковер зелени, колодцы пересыхали, и верблюдицы переставали давать молоко. В конце лета кочевники метались по пустыне в поисках воды и корма для скота и, чтобы побороть жестокий голод, привязывали к впалому животу плоский камень.

Зюлейку угнетало не это. Она привыкла к длительным переходам по глубоким пескам, привыкла таскать тяжести, пить горькую, мутную воду, добытую со дна почти пересохшего колодца, и мыться четыре раза в год. Иногда молодой женщине казалось, что она является обузой для других людей. Ей помогала семья Фатимы, о ней не забывал шейх Абдулхади, и все-таки было бы лучше, если бы она имела кровных родственников. Или снова вышла замуж, ибо в условиях беспрестанного кочевья женщина не может жить одна. Зюлейке не раз советовали покончить с вдовством, за нее сватались, но она упорно не желала вновь испытывать судьбу.

Для того чтобы не чувствовать себя одинокой, Зюлейке хватало Ясина, ее единственного, горячо любимого сына.

Молодая женщина решила повернуть назад. Скоро солнце станет ядовитым, враждебным, начнет прожигать до костей. И вдруг Зюлейка заметила странный холмик, из которого выглядывала… человеческая рука! Несколько секунд она боролась с желанием в страхе бежать прочь, после чего несмело приблизилась к неожиданной находке. Был ли это живой человек или мертвец, его следовало откопать. Таковы неписаные законы пустыни: пески не должны забирать то, что принадлежит только Аллаху.

Зюлейка могла вернуться в оазис и обратиться за помощью к бедуинам, но тогда, если путник еще жив, драгоценное время будет упущено.

Молодая женщина принялась сражаться с песком, быстро разгребая его руками там, где должно было находиться лицо человека. Вскоре она его увидела – лицо горожанина, никак не жителя пустыни, молодое и светлое, измученное и вместе с тем неуловимо прекрасное. Сделав невероятное усилие, Зюлейка вытащила юношу из песка и, отдышавшись, задумалась над тем, как доставить его в оазис. У нее не хватило бы сил нести путника на руках, потому она поступила так просто, как только могла: сняла с себя одежду, соорудила из ее обрывков что-то вроде упряжи и поволокла незнакомца по песку, время от времени оглядываясь назад.

В какой-то миг он открыл глаза; тогда Зюлейка остановилась и, как была обнаженная, склонилась над ним (в ситуации, когда речь шла о жизни и смерти, излишняя стыдливость казалась неуместной) и дала ему напиться из фляги.

Он жадно глотал воду, глядя на девушку затуманенным взором. Зюлейка удивилась: у юноши были голубые, как небо, глаза, что в сочетании с восточными чертами лица, темными бровями и ресницами выглядело необычайно, привлекательным. Она не думала, что человеческие глаза могут иметь такой поразительный цвет! Напоив незнакомца, молодая женщина продолжила нелегкий путь. Дул сильный, иссушающий землю ветер, вверх поднимались тучи пыли, солнце немилосердно жгло, ноги увязали в песке, спина и плечи нестерпимо ныли.

Зюлейка остановилась на краю оазиса; заметив одну из бедуинок, попросила принести одежду и рассказала о своей находке.

Вскоре незнакомца отнесли в один из шатров, а Зюлейка вернулась к себе. Она размышляла над тем, выживет ли юноша. Ей очень хотелось, чтобы он остался жив, она желала еще раз заглянуть в его необычные светлые глаза. Впрочем, Зюлейка знала, что это невозможно: несмотря на то что – в отличие от городских женщин – бедуинки пользуются относительной свободой и не прячут лица под покрывалом, им запрещено встречаться и разговаривать с чужими мужчинами.

Молодая женщина поискала зеркало и, не найдя, попыталась рассмотреть себя в начищенном до блеска медном кувшине.

Вглядевшись в свое отражение, Зюлейка вздрогнула и отшатнулась. Как могло случиться, что она превратилась в такое чучело – с грязными, слипшимися волосами, дочерна загорелым, измазанным лицом, давно не мытым телом, загрубевшими руками и ногами. Она, девушка, родившаяся и выросшая в Багдаде!

Иное дело – исконные жительницы пустыни: делая себе прически, они вместо воды нередко используют верблюжью мочу; эта же жидкость служит средством борьбы с кожными паразитами и употребляется как лекарство от всевозможных болезней. Никто из них не следит за чистотой тела и крайне редко стирает одежду.

Пока ее сын играл с соседскими ребятишками, Зюлейка принесла воды и принялась мыться, яростно соскребая грязь. Она полоскала волосы до тех пор, пока они не сделались похожими на охапку тяжелого шелка. Молодая женщина расходовала воду бездумно и беспечно, чего не стала бы делать ни одна истинная кочевница. Приведя себя в порядок и сменив засаленную одежду, Зюлейка взяла костяной гребень и принялась расчесывать мокрые пряди. Странно, что она так долго не замечала, насколько отвратительно пахло в шатре, – то были запахи немытой шерсти, пота, мочи, кизяков.

Молодая женщина вышла наружу, чтобы позвать сына домой.

Порывы горячего ветра быстро высушили волосы Зюлейки; теперь они ниспадали на плечи густой блестящей волной. Она ощущала себя обновленной, будто очнувшейся от глубокого сна. Ей вдруг показалось, что она переступила некую невидимую границу. Желание вновь познать полноту жизни, быть может, опять полюбить скрывалось в глубине души и тела, будто загнанная внутрь болезнь. И теперь это желание неожиданно начало произрастать из таинственного семени – сложное и опасное своей непредсказуемостью и неодолимостью.

Зюлейка окликнула Ясина, и тот прибежал на зов матери.

Это был хорошо развитый для своих пяти лет, ладно сложенный мальчик с бронзовым от солнца тельцем и большими золотисто-карими глазами, какие были у Амира. Как и другие дети, он бегал по оазису голым, так же, как и они, умел управляться с верблюдами и мелким скотом и жить одной жизнью с пустыней, которую считал своей единственной родиной.

– Пойдем, я хочу помыть тебя, сынок, – сказала Зюлейка, беря ребенка за руку.

Ясин, удивившись, уставился на мать – он не привык мыться – и нерешительно произнес:

– Может, я лучше пригоню коз?

– Коз загонять еще рано. А быть таким грязным – нехорошо.

Мальчик озадаченно замолчал и не проронил ни слова за все время, пока Зюлейка поливала его водой из кувшина.

– Жаль, что никто не сможет научить тебя читать и писать, – с сожалением произнесла она, вытирая тельце ребенка с трудом найденной чистой тряпкой.

– А зачем?

– Потому что ты умный мальчик, и со временем твоя жизнь могла бы измениться. На свете, кроме пустыни, есть большие города, дороги, моря…

– То, что создали джинны? – оживившись, спросил Ясин.

Зюлейка засмеялась. Представления кочевников о душе и загробном существовании были смутными, зато они верили в джиннов, могущественных обитателей безлюдных пустынь, по преданиям созданных из бездымного огня и воздуха, наделенных разумом и человеческими страстями.

– Не джинны, а люди.

– Какие люди?

Зюлейка принялась рассказывать. Мальчик серьезно кивал, но в его глазах затаилась искорка неверия. Когда мать замолчала, он попросил:

– Расскажи еще одну сказку!

Молодая женщина вздохнула. К сожалению, она знала мало сказок. Зюлейка выросла в неродной семье, и ее не слишком баловали волшебными историями.

В это время вполне пришедший в себя Алим лежал в шатре шейха Абдулхади, окруженный заботами его слуг. Жизни юноши уже ничто не угрожало, но он несказанно сокрушался по поводу исчезновения и гибели своих товарищей.

Абдулхади, сразу признавший в спасенном Зюлейкой незнакомце богатого и знатного человека, разговаривал с ним почтительно и осторожно.

– Я отправлю людей на поиски. Случалось, мы находили путников через несколько дней после бури, и им удавалось выжить. Неподалеку живут другие племена. Я пошлю гонцов узнать, не подобрали ли наши соседи кого-либо из твоих товарищей.

Алим, приподнялся на кошме.

– Благодарю тебя! У меня есть деньги, я заплачу за гостеприимство.

Шейх нахмурился.

– Мы мало имеем и, наверное, оттого не жадны. Гостеприимство – наша родовая черта. Она не стоит денег.

– Прости. Тогда позволь поблагодарить девушку, которая вытащила меня из песка. Я не запомнил ее лица и не спросил имени, потому что был слишком слаб…

– Ее зовут Зюлейка. – Голос Абдулхади потеплел. – Несколько лет назад ее так же спас человек, впоследствии ставший ее мужем.

– Так она замужем? – с невольным разочарованием произнес молодой человек.

Он вспомнил о том, что видел: обнаженная девушка склонилась над ним, точно спустившаяся с небес пери, и влила живительную влагу в пересохшие губы.

Если у нее есть муж, об этом лучше забыть.

– Зюлейка вдова. Ее супруг погиб пять лет назад.

– Я могу ее увидеть? – спросил Алим.

– Нет. Наши женщины не носят покрывал, однако обычаи не дозволяют им разговаривать с чужими мужчинами.

– Тогда пришли ко мне ее отца или брата.

– У нее никого нет. Я сам передам Зюлейке твои слова.

Алим помолчал. Потом спросил:

– Как скоро я смогу тронуться в обратный путь? Ты дашь мне проводника?

– Да. И проводника, и верблюда. Подожди несколько дней, наберись сил.

В тот же день, встретив Зюлейку, Абдулхади сказал:

– Человек, которого ты спасла, передает тебе слова благодарности. Он хотел тебя увидеть, но я ответил, что это противоречит нашим обычаям.

Молодая женщина взволнованно кивнула.

– Он будет жить?

– Да. Ты подоспела вовремя и все сделала верно.

На следующий день Алим смог подняться с кошмы и выйти из шатра. Юноша бродил по оазису, с интересом наблюдая за жизнью кочевников. Если в шатре шейха он увидел разостланные ковры, искусно сделанную сбрую, хорошее оружие и металлическую посуду, то у простых бедуинов ничего этого не было. Их бедность потрясала. Обычный хлеб считался едва ли не лакомством, одежда была грязной и рваной. Большинство мужчин ходили в обернутой вокруг бедер козьей шкуре. Они смотрели на него с подозрением и опаской, поэтому Алим старался не подходить к их жилью.

Вечером он забрел на окраину оазиса и долго глядел в усыпанную звездами черноту неба и лишенную огней, таинственную, безмолвную гладь пустыни. Несмотря на все, что случилось в последние дни, здесь, на краю огромного безжизненного пространства, Алим ощущал удивительный покой. Мысли текли легко и свободно, душу не омрачали заботы о завтрашнем дне. Казалось, выбирай любую дорогу и иди вперед, туда, куда тебя зовет сокровенный голос твоего сердца!

– Господин хотел меня видеть?

Алим вздрогнул от неожиданности и обернулся.

Он различил в темноте тонкую фигурку в длинном черном платье. Когда девушка подошла ближе, он разглядел ее лицо, очень серьезное, с печальным, пожалуй, даже трагическим взглядом больших темных глаз. Она показалась ему непохожей на бедуинку, а бедная одежда только подчеркивала ее красоту.

Молодой человек невольно смутился.

– Это ты меня спасла? Ты – Зюлейка?

– Да.

Его душу охватило странное волнение.

– Меня зовут Алим, я из Багдада. Ты бедуинка?

– Я живу среди кочевников, но, родилась в твоем городе.

– В Багдаде?! – Он был поражен. – Что привело тебя в пустыню?

В глазах Зюлейки появился загадочный блеск. Она сама не ожидала, что вот так, с ходу скажет незнакомцу правду.

– Судьба.

Алим растерянно молчал, не осмеливаясь расспрашивать девушку. Что-то подсказывало ему, что на дне ее души лежит тяжелый камень.

– Пора возвращаться, – сказала она. – Я и без того нарушила правила. Мне нельзя было встречаться с тобой.

– Я рад, что ты это сделала! – Алим помедлил, боясь ее оскорбить, потом все-таки произнес: – Я хочу поговорить с тобой еще раз. Приходи завтра! Я буду ждать.

Девушка ничего не ответила, повернулась и исчезла во тьме.

Некоторое время Алим стоял на месте, жадно вдыхая прохладный воздух и чувствуя, как жарко бьется сердце. Его опьянил вкус тайны, к которой он нечаянно прикоснулся, взволновала красота и смелость девушки. Он позабыл о том, что она вдова и что у нее, возможно, есть дети, не задался вопросом, что заставило ее нарушить обычаи и заговорить с незнакомым мужчиной.

Молодой человек не знал, что Зюлейка украдкой наблюдала и следила за ним весь день. Алим показался ей гораздо красивее, чем тогда, в песках: высокий и стройный, с благородной осанкой и юношески чистым лицом. Черные зрачки его пронзительно-голубых глаз были похожи на маковые зернышки, русые волосы отливали золотистым блеском. Завоевать внимание такого мужчины означало переступить пределы возможного!

Зюлейке хотелось навсегда запечатлеть в памяти его образ – и не только потому, что он был человеком из другого мира, мира богатых и знатных людей, к тому же молодым и красивым. Она угадала в нем человека с честным и добрым сердцем, мужчину, рядом с которым не стоит бояться будущего.

Увидев, как Алим направляется к окраине оазиса, девушка тайком последовала за ним. Она твердила себе, что нельзя предаваться безумству, вспоминала Амира, те горести, к которым ее привела страсть и беспечность, говорила, что не нужно повторять прежние ошибки, но это не помогало. Границы между страхом и желанием казались призрачными, размытыми, а после и вовсе исчезли: Зюлейка отдалась во власть неизбежного. Она всего лишь увидится с ним и скажет ему только несколько слов.

Теперь ей хотелось прийти на окраину оазиса следующим вечером и продолжить их разговор. Зюлейка почувствовала, что интересна Алиму, и это придавало ей смелости и одновременно настораживало, пугало.

Весь день она была сама не своя, а после восхода солнца, уложив Ясина и дождавшись, когда мальчик заснет, выскользнула из шатра и поспешила к условленному месту.

Алим ждал – молодая женщина заметила, как он обрадовался ее приходу.

Поначалу разговор не клеился. Зюлейка чувствовала скованность и тревогу, она боялась, как бы Алим не заподозрил в ней распутную женщину. К тому же она не знала, помнит ли он, что в песках ей пришлось предстать перед ним обнаженной.

Молодой человек держался уважительно и просто; он никогда не страдал высокомерием, а с женщинами был довольно застенчив. Алиму хотелось узнать, как девушка, которая казалась ему красивой и умной, очутилась среди людей, равнодушных ко всему, что не имело отношения к их убогому существованию. Поколебавшись, Зюлейка рассказала ему историю, какую когда-то поведала шейху Абдулхади: о том, как она воспитывалась в семье дяди, который продал ее заезжему торговцу; как последний пытался взять ее силой, а потом бросил в пустыне. Рассказала, как ее нашел Ясин и как она, разочарованная в прежней жизни, решила выйти за него замуж, а после родила от него ребенка. О том, что Ясин погиб, защищая ее и сына.

Зюлейка не смогла признаться в том, что стало величайшей трагедией ее жизни, причиной всех несчастий и вместе с тем подарило самое дорогое, ребенка, сына, – в запретной любви к Амиру.

Юноша был поражен. Как тяжела и несправедлива женская доля!

– У тебя есть ребенок?

– Да. Ясину пять лет.

Почувствовав укол ревности, Алим поспешил перевести разговор на другую тему.

– Я тоже вырос без матери. У меня было все, что можно купить за деньги, но я видел мало ласки. Отец постоянно был занят на службе, а мачеха только и делала, что попрекала меня тем, что я рожден от чужеземной рабыни.

Они прогуливались взад-вперед по краю оазиса и тихо говорили, то и дело поглядывая на искрящееся звездами небо. Обоим казалось, что в целом мире нет никого, кроме них двоих да звезд над головой, что они находятся в центре Вселенной, откуда можно объять пределы мироздания.

Зюлейке было так легко и просто с этим мужчиной, как будто она знала его сто лет. Алим чувствовал, что эта девушка готова отплатить бесконечной преданностью за малейшее проявление сочувствия. Как хорошо, когда тебя понимают или хотя бы стремятся понять! Алим никогда не думал, что его сокровенные переживания может разделить женщина. В обществе, которое его воспитало, женщина считалась низшим существом, имуществом и игрушкой мужчины, бессловесным созданием, чье основное предназначение – беспрекословно исполнять прихоти мужа и рожать детей.

К его удивлению, эта девушка имела собственное мнение и не стеснялась высказывать его вслух.

– Ты часто вспоминаешь о прошлом?

Ее молчание было недолгим, но тяжелым.

– Вспоминать – значит снова переживать, а я не хочу этого.

– Ты чувствуешь себя одинокой?

– Да. Глубоко внутри, – ответила Зюлейка и добавила: – Я стараюсь не думать об этом.

– Случалось, я спрашивал себя: почему, если Аллах создал каждого из нас в отдельности, человек страдает от одиночества и упорно ищет родную душу?

– Потому что у него есть сердце.

Зюлейка повернулась и посмотрела ему в лицо, и он наклонился к ней.

Ее губы были так близко, что Алим ощущал их тепло. Почти мгновенно вспыхнувшее чувство обладало неожиданной силой и казалось слишком большим, чересчур прекрасным, чтобы он мог ему противиться. Алим обнял девушку, и ее губы с готовностью раскрылись навстречу его поцелую. В этот миг Зюлейка поняла, что снова влюбилась, безоглядно и беспощадно, и готова была изведать всю силу, сладость, страсть, нежность и жестокость любви.

Молодая женщина не знала, как себя вести. В мгновение ока этот удивительный юноша стал для нее восхитительной, страстной мечтой, мечтой наяву, и она с радостью последовала бы ее зову, но… что будет потом? Вдруг судьба вновь повернет к ней свое равнодушное, холодное лицо?

В следующую секунду Зюлейка поняла, что перед ней и в самом деле на редкость порядочный и благородный мужчина.

– Я не хочу нарушать законы гостеприимства, – задыхаясь, произнес Алим и отстранился.

Внезапно его охватил необъяснимый жертвенный порыв. Он должен во что бы то ни стало сделать счастливой эту бедную девушку, к которой его влекло с неодолимой силой нежданно вспыхнувшей любовной страсти.

– У тебя нет ни отца, ни брата, значит, я должен пойти к шейху? Выходи за меня замуж, Зюлейка, я увезу тебя в Багдад!

В ее взгляде появилось застенчивое, радостное, наивное удивление.

– Ты совсем меня не знаешь!

– Я узнал тебя за эти минуты так, как невозможно узнать человека за целую жизнь.

– Ты богатый и знатный, а я…

– Какое это имеет значение? Человеческие душа и сердце – единственная ценность в этом мире. Все остальное – тлен.

Ее оттененные длинными ресницами глаза продолжали смотреть с чистым и трогательным выражением.

– Что скажут твои родные?

– Ничего. У меня никого нет, я сам себе хозяин – единственный наследник состояния покойного отца.

– Я не девушка, я вдова, и у меня есть сын.

Алим нахмурился. Это было единственным, что омрачало его светлые мысли.

– Лучше поговорим об этом завтра. Иди к себе, но прежде скажи: ты любишь меня, Зюлейка?

Она на мгновение закрыла глаза. Сказать правду? Дать волю чувствам, отпустить себя на свободу? Почему нет?

– Да, люблю, люблю! Я полюбила тебя в тот самый миг, когда впервые увидела! – И, догадавшись о том, что он хочет знать, добавила: – У меня был муж, но к нему я испытывала другие чувства. Дружеское участие, благодарность. Мне было необходимо где-то укрыться, найти приют. Если бы я не вышла замуж за кочевника, бедуины не оставили бы меня в своем племени.

– Подумать только, как ты жила все это время! – воскликнул Алим. – Послушай, я куплю все, что тебе понравится, – украшения, наряды! Все, чего у тебя никогда не было.

Зюлейка покачала головой.

– Мне ничего не нужно. Я буду счастлива, если ты станешь моим повелителем и господином.

Молодой человек улыбнулся.

– Прежде я хочу сделаться твоим возлюбленным и другом.

Луна и звезды обладают волшебным свойством пробуждать в человеке сокровенные чувства и лишать его разума. При свете солнца все выглядит иным, и на следующий день Алим задумался над своим решением. Его отец умер, но оставались дальние родственники, сослуживцы, беспощадное багдадское общество, требующее, чтобы родословная невесты всякого знатного человека была видна как на ладони. Что скажут люди, когда он привезет жену из пустыни, да не одну, а с ребенком от прежнего брака?

Молодой человек понимал, что погорячился, но не собирался отступать от задуманного. Ему нравилась Зюлейка, и он привык держать свое слово.

Алим отправился к шейху, чтобы попросить у него руки девушки.

Абдулхади удивленно покачал головой.

– Зюлейка тебя спасла, но что тебе известно о ней? Ты человек из другого мира…

Алим поклонился и смиренно промолвил:

– Прости меня! Я нарушил твой запрет и подошел к Зюлейке, заговорил с ней. Мне известно, что прежде она жила в Багдаде и что у нее нелегкая судьба.

Молодой человек решил взять вину на себя: не мог же он признаться в том, что девушка сама его разыскала!

Шейх долго смотрел на Алима – в его взгляде не было осуждения, лишь добродушие и любопытство.

– Я вижу, что ты честный человек. И ты сделал хороший выбор, – спокойно произнес он. – Зюлейка на редкость порядочная и умная женщина. Она была замужем, но это не должно тебя смущать. Ясин был самым бедным из нас, но она без колебаний пошла за него: для нее имеет значение сам человек, а не то, что у него есть и что его окружает. Эта женщина заслуживает счастья. Однако не думаю, что ты захочешь взять с собой ее сына!

Алим поднял глаза и сказал:

– Буду говорить начистоту. Зюлейка станет первой женщиной, которую я возьму в свой дом. Чтобы избежать двусмысленности, мне придется узаконить ее сына, и он получит права первого наследника, потому что у меня еще нет детей.

– Пусть ребенок останется здесь. Он сын бедуина, и мы его воспитаем.

– Едва ли Зюлейка согласится расстаться с мальчиком!

– Я постараюсь ее убедить.

– Мы можем сыграть свадьбу здесь?

– Нет. Ты не кочевник, Зюлейка тоже не принадлежит к нашему племени. Отправляйтесь в ближайший город – там и совершите обряд.

Алим тоже думал о том, чтобы пожениться в дороге. Будет проще, если он приедет в Багдад уже женатым. Родственники, конечно, будут возмущены выбором невесты и тем, что их не пригласили на свадьбу. Зато не смогут им помешать.

Когда шейх Абдулхади позвал к себе Зюлейку и объявил о том, что, как глава племени, он согласен вручить ее судьбу человеку из Багдада, но при этом она должна оставить Ясина в пустыне, молодая женщина была ошеломлена. Зюлейка знала, что завоевать любовь Алима – это все равно, что обрести Вселенную, но она не подозревала, что эта любовь может стоить такой жертвы.

– Почему я не могу взять Ясина с собой?

– Потому что любой мужчина хочет видеть своим старшим наследником родного, а не приемного сына. Ты должна понимать, как тебе повезло: этот молодой человек знатен и богат, а у тебя нет иного приданого, кроме твоей скромности и красоты. Нельзя требовать от судьбы невозможного, дабы не быть наказанной ею!

Зюлейка опустила голову. По щекам заструились слезы.

– Судьба и без того жестока ко мне! Сделать выбор между Ясином и Алимом – значит разорвать сердце пополам!

Шейх Абдулхади тяжело вздохнул. Он не умел читать, но знал, что сказал Пророк: «Не устроил Аллах для человека двух сердец внутри…».

– Рассудим иначе. Если ты уедешь с Алимом, рано или поздно тебе удастся уговорить мужа привезти мальчика в Багдад. Полагаю, ваша разлука будет недолгой. Но если ты выберешь Ясина, а Алим уедет, ты навсегда потеряешь этого юношу. И будешь несчастна. Мы позаботимся о мальчике. Я приму участие в его воспитании.

Зюлейка кивнула.

Едва передвигая ноги, она пошла к своему шатру, возле которого ее встретила Фатима.

– Я знаю, – тихо произнесла та, когда Зюлейка рассказала ей о разговоре с шейхом. – Я видела, как ты бегала на край оазиса.

– Ты меня осуждаешь?

Фатима пожала плечами.

– Я давно тебе говорила: ты не такая, как мы. Пустыня стала твоим пристанищем, но не домом. Никто не вправе говорить человеку, что ему следует делать. Это решает Аллах. Если хочешь уйти, уходи, и не думай о том, правильно ли поступаешь!

– Я должна расстаться с сыном! – с невыразимой горечью воскликнула Зюлейка.

– На свете не бывает чистого счастья – так уж устроен мир! Сколько Аллах забрал, столько и даст. Мы не знаем, когда и как это случится. Остается верить, что потери восполнятся, и, даже если наша мечта не осуществится, мы хотя бы получим то, что заслужили.

 

Глава III

809 год, Куфа

Абдулхади дал Алиму и Зюлейке верблюдов и опытного кочевника, который проводил их до дороги, ведущей к Куфе.

Земля потрескалась от знойного солнца. Блеклое небо на горизонте подпирала желто-коричневая кромка холмов. Кое-где высились нагромождения валунов: казалось, на землю упал каменный дождь.

Далеко на горизонте виднелись очертания башен и стен большого города. Возвышавшийся на границе песков, он представлялся чудом, созданным по прихоти некоего могущественного волшебника. Красные стены Куфы живописно смотрелись на фоне янтарно-желтой пустыни и ярко-синего неба.

Когда они въехали в город, Зюлейка, следуя приличиям, опустила на лицо покрывало, но Алим продолжал в волнении сжимать ее руку. Его присутствие обнадеживало и подбадривало молодую женщину, которая еще не пришла в себя после столь внезапных и разительных перемен. Она не могла вспоминать без слез прощание с сыном. Ясин выслушал мать с недетской серьезностью и спросил:

– Ты скоро вернешься?

– Да! – прошептала Зюлейка. – Я постараюсь!

Она надеялась, что ей удастся смягчить сердце Алима. Он казался понимающим и терпеливым человеком. Если ей повезет, она забеременеет вскоре после свадьбы и подарит мужу наследника, и тогда он наверняка не станет возражать против ее встречи с Ясином.

Очутившись в Куфе, Алим немедленно занялся поисками муллы, готового совершить брачный обряд. Молодой человек обещал невесте, что они поженятся до захода солнца и проведут ночь в объятиях друг друга.

Центральное место в городе занимала древняя мечеть из кирпича-сырца, стены которой имели полукруглые выступы и были покрыты разноцветной мозаикой. Помещение храма занимали бесчисленные ряды темных, похожих друг на друга фигур. Зюлейка прошла в отведенное женщинам место и слилась с другими закутанными в покрывала безмолвными силуэтами, и все же Алиму казалось, что в мечети нет никого, кроме них двоих.

Юноше удалось договориться, чтобы их поженили сегодня, в перерыве между третьей и четвертой молитвами, после чего они с Зюлейкой отправились искать пристанище.

Почти все дома в городе были обращены фасадом внутрь – на улицу выходили только однообразные слепые стены. Богато или бедно живут хозяева, можно было определить, только войдя в дом.

Алиму и Зюлейке повезло – их приняли степенные, среднего достатка супруги, державшие небольшую гостиницу: они выделили молодой паре уютную комнатку с чисто выбеленными стенами. Здесь были мягкие ковры, кое-какая утварь и удобная мебель. Окна комнаты выходили в затененный зеленью внутренний дворик.

Алим договорился об оплате, после чего повел Зюлейку на рынок.

За исключением великого Харун аль-Рашида и немногих высших чиновников, мужчины в халифате почти не носили украшений. Они ограничивались перстнем с печатью и дорогим оружием, тогда как женщина без драгоценностей уподоблялась здесь дереву без листьев. Изящные застежки, тонкие золотые цепочки, длинные жемчужные нити, бриллиантовые подвески, янтарные ожерелья, литые обручи и браслеты, кольца для ног и для пальцев рук, гроздья серег – все это переливалось и вспыхивало в лучах яркого солнца ослепительными радужными огнями.

Однако Алим нашел, что большинство украшений плохо сработано, и сказал, что драгоценности лучше купить в Багдаде. Он приобрел для Зюлейки вышитую блестящими нитями нежно-розовую рубашку, ярко-красное, унизанное золотыми цехинами покрывало и мягкие, искусно расшитые разноцветным бисером туфли. Эта обувь напомнила Зюлейке о прошлом: о лавке дяди Касима, его жене Надии и о многом другом, о чем она предпочла бы не вспоминать.

И все-таки молодая женщина была очень рада. Ее глаза сияли таким безудержным, наивным восторгом, что Алиму хотелось плакать. Какое счастье – сделать счастливым того, кто столь долго был обездолен и покинут! Того, кто в ответ на сочувствие и заботу способен подарить тебе то, что невозможно приобрести ни за какие блага мира.

Он все время спрашивал:

– Чего ты желаешь? Что еще тебе купить?

Зюлейка, смущенно потупившись, попросила розовой воды и масел для тела. Ей было стыдно за свою обветренную, сожженную солнцем кожу, загрубевшие ладони и ступни. Молодая женщина сильно волновалась: она выходила замуж во второй раз и впервые – по большой и – ей очень хотелось в это верить – взаимной любви. Шесть долгих лет где-то там, в далеком огромном мире, люди жили неукротимыми страстями и безудержной погоней за ними. Шесть лет она считала, что подобные страсти не могут возвысить, что они способны только погубить. А теперь с упоением ждала того судьбоносного, волнующего момента, когда нежные, доверительные чувства перейдут в ошеломляющую, неукротимую, безудержную страсть.

Вступлению в брак предшествовало счастливое событие: у ворот мечети Алим неожиданно столкнулся со своим приятелем Наджибом, которого считал погибшим. Они с радостным изумлением кинулись друг к другу, после чего крепко обнялись.

– Ты ли это?! – воскликнули оба.

Оказалось, Наджиба нашли кочевники из другого оазиса; он прибыл в Куфу чуть раньше Алима, два дня назад.

– Я иду в мечеть, чтобы поблагодарить Аллаха за свое спасение, – сказал Наджиб.

– А я иду туда, чтобы жениться! – с веселым смехом сообщил Алим и показал на скромно стоящую в стороне Зюлейку: – Это моя невеста. Будешь моим свидетелем?

Разумеется, Наджиб согласился. Он не знал, что и думать, и стеснялся расспрашивать приятеля. Узнав о том, что Алим нашел свою судьбу в пустыне, силился понять, как и чем простая бедуинка могла очаровать и околдовать его в высшей степени здравомыслящего приятеля.

Церемония была простой и прошла довольно быстро. В незамысловатости обряда заключалась трогательная искренность: то было таинство трех – двоих влюбленных и всемогущего Аллаха. Когда мулла произнес полное имя Алима, в мозгу Зюлейки пронеслась тень какого-то странного воспоминания. И все же она ничего не заподозрила. Счастливый новобрачный повел жену и свидетеля обедать и заказал все самое лучшее: рассыпчатый плов, жирную морскую рыбу, ароматные финики, медовые лепешки.

После обеда новоиспеченные супруги простились с Наджибом, договорившись встретиться завтра, чтобы вместе поехать в Багдад.

Очутившись в комнате, где им предстояло провести первую брачную ночь, Алим снял с Зюлейки покрывало, сел рядом с ней, взял ее за руки и торжественно произнес:

– Мой долг – сделать так, чтобы ты была счастлива. Клянусь всегда помнить об этом. – И добавил: – Я хочу, чтобы ты тоже пообещала мне одну вещь.

– Какую?

– Никогда и ни в чем меня не обманывать. Если что-то будет смущать твои мысли и волновать твое сердце, скажи мне об этом честно.

Зюлейка вздрогнула. На ее совести уже был обман: она не рассказала Алиму про Амира. И еще – она горевала о сыне, о чем тоже нельзя было говорить. Да, они еще очень мало знали друг друга, но, несмотря на это, ее любовь была так велика! И она промолвила:

– Обещаю.

Трепетное пламя небольшого светильника озаряло их лица, и они неотрывно смотрели друг на друга: Алим – с вожделением и восторгом, Зюлейка – с изумлением и застенчивой радостью. Молодая женщина не могла поверить, что этот богатый, красивый и наверняка желанный для многих женщин мужчина стал ее мужем! Ее, заблудшей души, согрешившей еще в ранней юности, вынужденной скрываться в пустыне!

Алим наклонился к жене, и их губы слились в поцелуе. Продолжая целовать Зюлейку, он спустил ее рубашку до пояса и нежно коснулся груди. Она едва удержалась от того, чтобы не застонать. Никто не ласкал ее тело целых пять лет!

Голова сладко кружилась. Зюлейке казалось, что сейчас она сойдет с ума. Она ощущала упоительное возбуждение, предвкушая утоление тайной жажды души и тела.

Молодой женщине было неловко, оттого что она так сильно желает близости с мужем. Она старалась сдержать свои чувства, но не могла: они прорывались наружу, неудержимые, бурные, как дождевой поток. В бесконечном доверии не было места стыду, и она покорялась влечению и любви.

Тело Алима было горячим, кожа – удивительно гладкой, не огрубевшей от солнца и ветра. Они любили друг друга долго и много, и всякий раз это было по-иному – то с бешеной страстью, то неторопливо и бережно, то с изощренной ненасытностью, то с трогательной безыскусностью. Алим был опытнее Ясина и несравненно нежнее Амира, который в первую очередь заботился о собственном удовольствии. Молодой человек удивлялся, какой сладостной может быть близость с женщиной, сколько блаженства способно принести сознание того, что тебя самозабвенно желают и любят.

Он уснул в середине ночи, зарывшись лицом в густые, пахнувшие розовой водой волосы Зюлейки, а когда в утреннем небе еще блистали последние звезды, вновь ласкал ее тело. Ему нравилось смотреть, как взор любимой женщины затуманивает наслаждение, нравилось чувствовать, что она, как и он сам, изнывает от страсти.

– Что ты со мной сделала? Почему я все время тебя хочу?

Она улыбнулась.

– Наверное, потому, что наши желания совпадают!

Он ответил мечтательным взором.

– Мы никогда не расстанемся, всегда будем любить друг друга, и у нас родятся дети…

Зюлейка подумала о том, что у нее уже есть сын, о котором, несмотря на ослепление любовью, она думала денно и нощно.

– Возможно, когда-нибудь ты меня разлюбишь, – грустно промолвила она. – Скажем, если возьмешь вторую жену!

Алим усмехнулся. Он подумал об отношениях между Зухрой и его несчастной матерью. Недаром в Коране записано: «Никогда вы не в состоянии быть справедливыми между женами, хотя бы и хотели этого».

– Сколько жен бывает у бедуинов?

– По-разному. Кто-то живет с одной, кто-то берет четырех. Хотя жизнь в пустыне трудна и у женщин много тяжелой работы, кочевники не относятся к своим женам, как к вещи.

Алим приподнялся на локте и посмотрел ей в глаза.

– Тебе придется носить покрывало и жить в гареме, Зюлейка, но я обещаю, что никогда не буду относиться к тебе, как к вещи! Надеюсь, ты подружишься со второй женой отца, Джамилей, приветливой и доброй девушкой. Первая, Зухра, очень опасна, ей нельзя доверять. Но ты не бойся, я, не дам тебя в обиду.

Глаза молодой женщины заблестели: она вспомнила унижения, которые ей пришлось испытать в детстве и ранней юности. Теперь она стала другой, менее терпеливой и более смелой. Будто сбросила старую кожу и вновь появилась на свет.

– Я сама не позволю себя обидеть!

Алим задался вопросом: быть может, стоит рассказать жене об Амире, о второй женитьбе отца и его загадочной смерти? Однако не стал этого делать. С некоторых пор жизнь молодого человека словно разделилась на две половины: исчезновение Амира и смерть Хасана полностью изменили его мироощущение. Зюлейке будет трудно понять, каким он был прежде, потому что она встретила и полюбила его таким, каким он сделался сейчас.

Позавтракав и расплатившись с хозяевами, молодые супруги тронулись в путь. Алим то и дело с улыбкой поглядывал на Зюлейку. Скорей бы наступила новая ночь!

Это путешествие молодая женщина запомнила на всю жизнь. Большую часть пути они с Алимом проделали верхом (за время жизни в пустыне Зюлейка научилась ездить на верблюде и теперь без опаски сидела на лошади), останавливались в караван-сараях, ели простую пищу, слушали бродячих музыкантов, ходили по рынкам и покупали разные мелочи, а по ночам до изнеможения занимались любовью.

Наджиб ехал с ними, но, видя, насколько они поглощены друг другом, держался в стороне и не мешал. Он еще не был женат и теперь подумывал о том, что, возможно, стоит последовать примеру друга: взять в жены девушку, пусть не знатную и бедную, зато такую, с какой не хочется расставаться ни днем, ни ночью!

Когда впереди показался Тигр, берега которого были густо застроены глинобитными лачугами, на Зюлейку нахлынули воспоминания о прошлом. Вот она, ужасающая, неприкрытая бедность! Река часто выходила из берегов и размывала ветхие постройки, уничтожала скот. Бешеное течение уносило взращенные непомерным трудом посевы, в то время как несчастные жители деревушки сидели на грозящей рухнуть крыше дома и с тоской наблюдали за тем, как стихия разрушает их будущее, обрекая на страдания и голод.

Алим и Наджиб смотрели вперед, туда, где виднелись одни из четырех знаменитых ворот великого Багдада. Подъезжая к городу, путники обратили внимание на странные шествия людей, то молчаливые, то сопровождаемые громким плачем.

Стражники с необыкновенным старанием допрашивали и даже обыскивали всех, кто собирался войти в город, – будь то важные сановники или бедные торговцы. Среди стражи было немало членов личной гвардии халифа.

– Что-то случилось, – сказал Алим Наджибу.

Оба тут же получили ответ, прозвучавший из уст одного из дожидавшихся своей очереди путников:

– Говорят, умер Харун аль-Рашид!

Молодые люди вздрогнули. Как и многие другие, они привыкли считать правителя халифата бессмертным.

– Когда и как это случилось?

Человек пожал плечами.

– Не знаю.

Алим и Наджиб переглянулись. Наджиб первым осмелился задать вопрос, волновавший не только их двоих, но и всех жителей Багдада:

– Кто теперь будет нашим правителем?

– Очевидно, Мухаммед аль-Амин, – сказал Алим и нахмурился.

Младшего сына Харун аль-Рашида, которого халиф назначил своим первым наследником, в Багдаде не любили. Несмотря на чистоту арабской крови, он не пользовался уважением ни у арабов, ни у персов. Легкомысленный и слабый духом, принц предпочитал государственным делам всякого рода развлечения. Второй наследник, сын персидской наложницы, Абдаллах аль-Мамун, был гораздо серьезнее и умнее.

У Алима промелькнула тревожная мысль о возможной войне между братьями, но он прогнал ее прочь. Аль-Мамун правил Хорасаном и жил в Мерве, вдобавок Харун аль-Рашид повелел закрепить разделение страны между сыновьями специальными документами и священными клятвами и запретил наследникам нарушать полномочия друг друга.

Как ни кощунственно это звучало, смерть халифа была на руку Алиму. Едва ли охваченное тревожными думами багдадское общество обратит внимание на его скоропалительную женитьбу!

Он ободряюще улыбнулся притихшей жене.

– Едем, Зюлейка! Нас ждет новая жизнь!

 

Глава IV

809 год, Хорасанский тракт

Амир узнал о смерти халифа от гонца, следовавшего из Багдада в Хорасан выведав новости, главарь банды обычно отпускал вестников с миром. Если те не желали добровольно выдавать государственные тайны, отбирал у них грамоты, безжалостно срывал печати и читал послания за подписью важных багдадских чиновников, визиря, а то и самого халифа. Такую добычу он ценил куда больше золота и серебра.

Когда Амир прочитал адресованное Абдаллаху аль-Мамуну и подписанное главным визирем письмо, его охватило такое волнение, что он едва смог удержать бумагу в дрожащих пальцах. Свершилось! Аллах забрал к себе того, чьей гибели Амир ежеминутно желал все эти долгие годы! Теперь у него были развязаны руки. В грамоте сообщалось, что Харун аль-Рашид скоропостижно скончался по дороге в Самарканд, куда направлялся, чтобы усмирить мятеж, поднятый военачальником города. «Интересно, – подумал молодой человек, – от чего он умер?» Халифу было всего сорок шесть лет.

После гибели Хамида Амир взял власть в свои руки и руководил бандой еще более хладнокровно и твердо, чем это делал его предшественник. Теперь смертоносный отряд насчитывал более ста человек и стал настоящим бедствием для караванных и почтовых дорог Хорасана. Амир изгнал или убил тех, кто был слишком жаден, и тех, кто не желал подчиняться его приказам, и попытался превратить толпу разбойников в хорошо организованных воинов. Он сумел сохранить дисциплину в достаточно разношерстном отряде, вовремя разгадывал заговоры приближенных и не был ранен ни в одной из жестоких схваток, хотя никогда не прятался за спинами товарищей.

Прочитав послание главного визиря, Амир задумался о своей судьбе. Если б он воспользовался хотя бы частью надежно спрятанного в тайнике золота, то давно мог бы начать новую жизнь: спокойно поселиться в любом городе, кроме Багдада, и вести размеренное, обеспеченное и благополучное существование. Но Амир мечтал не об этом. Он хотел вернуться в прошлое, приехать в столицу халифата не в качестве преследуемого законом преступника, а в качестве победителя. Выждав неделю, Амир приказал своим людям дожидаться его на тракте, а сам отправился в Мерв. У него было странное чувство – будто он собирается возвестить о пришествии восставшего из ада грешника, о воскрешении человека, который давно похоронен. Амир знал, что сильно рискует, что его могут схватить и казнить прежде, чем он успеет предстать перед правителем Хорасана Абдаллахом аль-Мамуном, которого Харун аль-Рашид несправедливо обидел, назначив всего лишь вторым наследником после младшего брата.

809 год, Мерв, провинция Хорасан

Сказать, что такое Мерв, было довольно сложно. Зеленый остров в море песков, очаг жизни среди безмолвия и безлюдья. Ослепительно-белые стены зданий, осененные высокими пальмами площади, буйная зелень олив и тамарисков в садах знати и тесные, убогие кварталы бедноты. Мир, строго поделенный на две части: зелень и пустыня, вода и засуха, богатство и нищета.

Это был грандиозный город, в котором сходилось великое множество торговых путей, в том числе знаменитый Великий шелковый путь. Мощные крепостные стены окружали не только огромную цитадель и ремесленные кварталы, но и обширную территорию с полями и пастбищами. Основой процветания и существования города была «мать Мерва», полноводная река Муграб. На высоких террасах цитадели были разбиты пышные сады, и издали казалось, будто город покрыт цветастым ковром.

На пути к оазису Амир продолжал размышлять о том, как держать себя с аль-Мамуном, если им посчастливится встретиться. Он не станет называть свое имя, просто скажет, что владеет ценными сведениями. После смерти Харун аль-Рашида любые донесения имели не меньше значения, чем вода в пустыне!

Интересно, как поведет себя аль-Мамун по отношению к брату? Скорее всего, примет присягу и станет выжидать подходящего момента. Едва ли он способен забыть обиду. Мерв богат и велик, но Мерв – не Багдад, а наместник Хорасана – не халиф. Амир знал об аль-Мамуне немного, но этих знаний было достаточно для того, чтобы понять, что это за человек. В отличие от других правителей наместник Хорасана не гнушался использовать тюркских наемников, которые были отменными воинами, но коих многие считали дикарями. Он был расчетлив, умен, редко поддавался эмоциям и никогда не упускал свою выгоду. Едва ли аль-Мамун решит его убить – сначала захочет выслушать. А если все же прикажет казнить – значит, на то воля Аллаха.

Приехав в Мерв, Амир убедился в том, что его не оставило умение убеждать людей: он вспомнил прежние манеры, придал своим словам нужный вес, и, несмотря на разбойничий вид, в нем признали благородного человека. Его пропустили в цитадель, предварительно обезоружив: после смерти халифа страх перед покушением и изменой увеличился в несколько раз.

Амиру пришлось выдержать череду допросов, на каждом из которых он повторял, что готов говорить только с самим правителем. Наконец его провели во дворец.

Войдя в украшенный дивной мозаикой величественный зал, Амир понял, что действительно одичал: он совершенно отвык от ковров, изящной утвари, от того, что не просто свидетельствует о богатстве, а радует глаз и наполняет душу чувством прекрасного.

Абдаллах аль-Мамун непринужденно расположился на мягком диване, однако стоявший рядом столик был завален бумагами. Там же стояла подставка с каламами и серебряная чернильница.

Старший сын Харун аль-Рашида был одет в расшитый бисером шелковый кафтан и длинные шаровары, на персидский манер собранные во множество красиво спадающих складок, почти закрывающих остроносые туфли. У аль-Мамуна было не слишком привлекательное, но волевое лицо с глубоко посаженными глазами и густыми бровями, отчего он выглядел несколько старше своих лет.

Правитель велел своим людям выйти. Те подчинились, но с неохотой – вид Амира не внушал доверия.

Амир поклонился до земли и приветствовал повелителя в самых изысканных выражениях, после чего между ними состоялся весьма неожиданный разговор.

– Кто ты такой и зачем хотел меня видеть? – не слишком приветливо произнес аль-Мамун.

Молодой человек назвал себя и сказал:

– Я пришел, чтобы засвидетельствовать свою верность правителю и положить к его ногам сокровища, которыми я завладел по воле судьбы.

Аль-Мамун нахмурился.

– Что это значит? Твое имя кажется мне знакомым, но я не могу вспомнить… О каких сокровищах ты говоришь? Мне доложили, что твои вести связаны со смертью Харун аль-Рашида.

– Да. Великий халиф запретил мне появляться в Багдаде под угрозой смерти. Прежде я не мог прийти, дабы моему господину не пришлось нарушать волю своего великого отца. Однако теперь…

И, собравшись с духом, Амир рассказал правителю Хорасана о своей судьбе.

Абдаллах аль-Мамун долго молчал, постепенно мрачнея, потом тяжело произнес:

– Ты понимаешь, что я могу приказать схватить тебя и через минуту тебе отрубят голову?

– В таком случае ты никогда не узнаешь, где находится золото.

– У меня достаточно золота.

– Золото – это нечто такое, чего никогда не бывает достаточно.

– Хорошо. Я велю пытать тебя до тех пор, пока ты не скажешь, где оно, а потом убью.

Амир горько усмехнулся.

– Я выдержу пытки. И не скажу. Не скажу, потому что давно понял, что душевные муки куда страшнее телесных! Зачем меня пытать? Я добровольно отдам сокровища тому, кто вернет мне честь.

– Ты сам ее потерял. Превратился в разбойника, стал изгоем!

– Таким меня сделали, – спокойно промолвил Амир.

– Кто?

Молодой человек низко поклонился и ответил:

– Да простит меня всемогущий правитель! Это сделал твой отец. Его высочество должен помнить ту давнюю историю…

Аль-Мамун нахмурился.

– Да, я помню. Безрассудство, да еще любовь, в которую я не верю. Разве у тебя не было другого выхода, кроме как стать грабителем?

Амир сверкнул глазами.

– Какого, всемогущий? У меня отобрали все, мне запретили появляться в Багдаде.

– Не важно. Человек чести не станет разбойничать на дорогах. Ты являешься ко мне, правителю Хорасана, и заявляешь, что готов отдать сокровища, которые у меня украл! Да еще требуешь, чтобы я вернул тебе имя и честь! Ты непростительно дерзок!

– Таким меня сделала вольная жизнь.

– От которой ты готов отказаться?

– Потому что мне дорого другое. – Голос Амира изменился, в нем появились теплые, человеческие нотки. – Дорого прошлое, хотя я готов признать, что многое в нем было неправильным. Дорого мое имя. В Багдаде остались люди, которые, я надеюсь, любят и помнят меня.

Правитель Хорасана поморщился.

– Оставим это. Лучше скажи, что станут делать твои люди?

– Я приведу их к тебе. Они будут служить великому аль-Мамуну верой и правдой, как и я. У них нет ни семей, ни дома – ничего, и они не боятся смерти.

– Зачем мне разбойники?

– Это воины. Я сделал их такими. Разве его высочеству не нужны преданные люди? Полагаю, – осторожно произнес Амир, – новый халиф велит отозвать войска Хорасана в Багдад?

Аль-Мамун сжал пальцы так, что они побелели. Его волевое лицо исказилось.

– Это ты сорвал печати с грамоты, подписанной великим визирем?!

Возмущенный возглас правителя Хорасана походил на рык льва.

– Да, достойный. Клянусь. – Амир встал на одно колено и, приложив руку к сердцу, торжественно произнес: – Все, что мне довелось прочитать в том документе, я сохраню в строжайшей и священной тайне!

Абдаллах аль-Мамун покачал головой.

– Если бы ты знал, как мне хочется тебя убить!

Амир покорно склонил голову.

– Моя судьба в твоей власти: казни и милуй так, как тебе заблагорассудится. Я с тобой и поддержу тебя во всем. В борьбе персов за независимость, в отделении Хорасана от халифата.

– Какое тебе дело до персов?

– Моя мать – персиянка знатного рода. Так же, как и твоя, – промолвил Амир, хотя прекрасно знал, что старшего сына халифа произвела на свет рабыня.

– Я заключаю тебя в тюрьму, – сказал аль-Мамун, – тебя будут пытать, а потом казнят.

– Это твое последнее слово?

Правитель Хорасана промолчал. Он склонился над курси и сделал вид, что занят бумагами.

Когда Амира уводили, он повернулся и сказал:

– Я погубил немало жизней, но если и впредь мне придется убивать, моими жертвами, повелитель, станут только твои враги!

 

Глава V

809 год, Багдад

Зюлейку поразили размеры и убранство дома, принадлежавшего семейству аль-Бархи. Она впервые оказалась в одном из тех загадочных особняков, крыши которых едва виднелись за высокими кирпичными стенами.

В дороге Алим рассказывал жене о разных диковинках, и Зюлейка с трудом могла в них поверить. О том, что в одном из залов халифского дворца стоит искусственное дерево из золота и серебра, в ветвях которого прячутся механические птицы, умеющие чирикать и щебетать. Или о том, что по дворцовому парку бродит сотня ручных львов.

– Ты все это видел? – изумлялась Зюлейка.

Супруг как ни в чем не бывало отвечал:

– Да.

– И самого халифа?

– Вот как тебя сейчас.

Одно дело – слышать о подобных чудесах, и совсем другое – самой прикоснуться к богатству. Когда Алим привел Зюлейку в дом, молодая женщина с трудом сдержала возглас изумления: она никогда не бывала в столь роскошных покоях. Между тем для чиновника его ранга Хасан ибн Акбар аль-Бархи жил достаточно скромно. После смерти отца Алим не стал ничего менять ни в обстановке особняка, ни в заведенных в доме порядках.

На женской половине было сумрачно и прохладно, оттого что дом стояк в окружении густого сада. Зюлейка увидела ухоженные дорожки, пышные клумбы, удобные скамейки, уютную беседку, большие качели. Во внутренних покоях было чисто и тихо; казалось, дорогая, изящная мебель никогда не переставлялась с места на место, никто не ходил по пушистым коврам, не трогал струящиеся шелковые занавеси. Здесь не было слышно ни лукавых перешептываний, ни веселого смеха, ни тем более детских голосов.

Алим не стал предупреждать домочадцев о своем приезде, потому его появление стало большой неожиданностью.

К счастью, первой навстречу вышла Джамиля.

– Алим! Ты вернулся! Я сходила с ума от волнения, думала, с тобой что-то случилось!

Зюлейка ощутила укол ревности. Девушка была безупречно красива, и молодая женщина невольно сравнила себя с этой ухоженной обитательницей богатого гарема. Взволнованная, уставшая с дороги, в запыленной одежде, не умеющая ухаживать за собой, не знающая, как следует вести себя в столь изысканном доме, с такими людьми…

Джамиля словно не заметила незнакомку. Она смотрела только на Алима и обращалась к нему как к старому, верному другу. Не смутилась, не сделала попытки прикрыть лицо.

«Ах да, – подумала Зюлейка, – ведь она была женой его отца! Алим – хозяин дома и может спокойно входить на женскую половину».

– На мою долю выпало небольшое приключение, но все обошлось благополучно. Джамиля, познакомься, это… моя жена. Ее зовут Зюлейка. Надеюсь, вы подружитесь.

Джамиля повернулась – заколыхались волны шелковых тканей, облекавших ее фигуру яркой радужной пеленой, – и широко раскрыла глаза. К счастью, Зюлейка не увидела в ее взоре ничего, кроме радостного, немного наивного удивления, и почувствовала невольную симпатию к этой девушке, чьи движения были естественны и благородны, а душа казалась чистой и светлой.

Джамиля не знала, что сказать. Она никогда не видела такого выражения глаз. Взгляд Зюлейки был до странности обнаженным, но вместе с тем в ней ощущалась сдержанность, скрытность.

– Я… я очень рада, Алим.

Тот кивнул.

– Я знал, что ты обрадуешься. Покажи Зюлейке гарем. Я хочу, чтобы моя жена поселилась в одной из лучших комнат и чтобы у нее было все необходимое. – Он говорил твердо и властно, как и положено хозяину дома, единственному и главному мужчине в семье, и Джамиля согласно кивала в ответ. – У меня накопилось немало дел, я вынужден вас оставить. Где Зухра?

– Ушла за покупками.

– Скажи ей… – Алим нахмурился. – Впрочем, я сам с ней поговорю, когда приду вечером.

И, нежно улыбнувшись Зюлейке, покинул гарем. Девушки остались одни.

Обладающая большим тактом Джамиля заговорила первой – приветливо и просто.

– Я не знаю, какая комната может тебе понравиться. Будет лучше, если ты сама выберешь. У тебя много вещей? Когда они прибудут?

Зюлейка не видела иного выхода, кроме как сказать правду, хотя это было нелегко:

– У меня нет ничего – ни вещей, ни одежды, ни украшений.

– Да, но…

Джамиля озадаченно замолчала.

– Я жила в пустыне, в бедуинском шатре. Алим нашел меня там и привез сюда. В дороге он успел купить для меня только то, во что я сейчас одета.

Джамиля почувствовала, как между ними вырастает невидимая стена. В бедуинском шатре? Кто она, эта девушка, столь не похожая на всех, кого она знала? Почему Алим женился на ней?

Молчание становилось тяжелым и опасным. И вдруг Джамиля поняла. Любовь. Что-то необыкновенное и в то же время простое, как любая истина, нечто малое, принадлежащее только двоим, и вместе с тем необъятное, словно Вселенная. Девушка вспомнила, как сбежала из дома с небольшим узелком в руках, как спала в походном шатре. Тогда ей не были нужны ни драгоценности, ни наряды, она не думала ни о дочернем долге, ни о чести – только о любви к Амиру. Она улыбнулась.

– В гареме много хорошо обставленных комнат, где есть все необходимо! После купания ты переоденешься в мое платье, а завтра мы отправимся на рынок и купим тебе одежду.

Зюлейка облегченно вздохнула. Все, что Алим говорил о Джамиле, оказалось правдой. Эта девушка обладала бесхитростным, добрым, воистину золотым сердцем.

– Пока тебе будут прислуживать мои девушки, а потом Алим, наверное, купит для тебя рабыню.

Это было что-то невероятное, и у Зюлейки вырвалось:

– Рабыню? О нет, я привыкла все делать сама!

Джамиля не успела ответить – на дорожке сада появилась Зухра. Две служанки несли за ней покупки в больших плетеных корзинах, еще одна держала над головой госпожи большой шелковый зонт.

Зухра одарила Зюлейку беглым, подозрительным взглядом, после чего заговорила с Джамилей.

Зюлейка мгновенно почувствовала себя пустым местом, существом, недостойным даже малейшего внимания. Она сразу стушевалась перед этой женщиной, поразившей ее величавой поступью, неповторимой грацией движений и знойной, властной красотой.

Перебросившись с младшей женой несколькими незначительными фразами, Зухра удалилась, так ничего и не сказав Зюлейке. После нее остался запах крепких, пьянящих, пряных духов.

– Это Зухра, – пояснила Джамиля. – Старшая жена Хасана, отца твоего супруга. – И добавила: – Наш муж умер шесть лет назад.

– Алим говорил.

– И о Зухре?

– Да.

– Не бойся ее, – сказала Джамиля, уловив тон молодой женщины, – она не злая, просто несчастная. Она очень любила Хасана.

Зюлейка задалась вопросом, почему эта прекрасная девушка снова не вышла замуж и почему у нее нет детей. Вероятно, она прожила с мужем совсем немного и до сих пор хранит ему верность. Такая мысль наполнила душу Зюлейки трепетным уважением к Джамиле.

А Зухра? Были ли у нее дети? Алим ничего об этом не говорил, и Зюлейка не считала возможным расспрашивать. Впрочем, не важно. Женское сердце не крепость, а тем более – женские уста. Со временем она все узнает.

Джамиля проводила Зюлейку в купальню, объяснила, где что лежит, а потом прошла в свою комнату. Девушка не удивилась, увидев там Зухру, которая сидела на диване, нервно сжимая тонкие длинные пальцы.

– Что это за девчонка? – с ходу спросила она.

Джамиля посмотрела ей в глаза.

– Жена Алима.

– Жена… Алима? – повторила Зухра. – Не может быть! Почему я ничего не знаю о свадьбе?

– Я не уверена, была ли свадьба. Алим привел эту девушку в гарем и представил как свою супругу. Попросил показать ей женскую половину дома и выделить одну из лучших комнат.

Зухра смотрела на Джамилю темными, сверкающими глазами, Казалось, ее взгляд проникал в душу, и она читала самые сокровенные мысли девушки.

– Откуда он ее взял? Почему женился на ней?

– Неизвестно. Она сказала, что жила в пустыне. Последовала долгая пауза.

– Дикарка! – сокрушенно промолвила Зухра. – Только этого не хватало!

– Она не похожа на дикарку, – возразила Джамиля.

Женщина уверенно покачала головой.

– Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что эта особа не нашего круга, что она – существо из бездны, из самых ужасных низов! Алим сошел с ума!

– Полагаю, он полюбил.

– Полюбил? – Зухра рассмеялась. – Ты плохо знаешь мужчин. Алиму двадцать лет, а он был занят только службой. Он втайне изнывал от жажды женских ласк и объятий. В этом случае мужчины часто берут в жены первую попавшуюся смазливую девчонку!

– Мне она понравилась, – упрямо возразила девушка. – Пусть Зюлейка воспитывалась в других условиях, от нее веет свежестью и свободой. И мне кажется, что она далеко не глупа.

Единственное, что раздражало Зухру в Джамиле, так это свойство видеть, во всем и во всех только хорошее.

– Зюлейка?

Женщина нахмурилась: ей послышался отзвук чего-то знакомого, но чего именно, Зухра не могла вспомнить.

– Она должна знать свое место.

Между тем Джамиле хотелось поговорить о том, что волновало ее больше всего на свете.

– Как думаешь, – спросила она Зухру, – смерть Харун аль-Рашида что-то изменит?

Зухра поняла. Она сжала губы, ее лицо стало суровым.

– Не думаю. При Мухаммеде аль-Амине распоряжения прежнего халифа останутся в силе. Разве что со временем на престол сядет кто-то другой.

– Его брат?

– Мы не мужчины, чтобы рассуждать о таких вещах, и все же полагаю, что аль-Мамун не удовлетворится ролью второго наследника. Но он в Мерве. А где Амир, мы и вовсе не знаем.

– Он жив! – воскликнула Джамиля, прижав руки к сердцу. – Я знаю, он жив.

Зухра сжала ее локоть своими жесткими пальцами.

– Я тоже так думаю.

Оставшись в одиночестве, Зюлейка ощутила странное бессилие и щемящую тоску. Куда она попала? Она, привыкшая к жизни, лишенной всякого изящества, утонченности, никогда не знавшая роскоши…

Молодая женщина выбралась из купальни и принялась расчесывать мокрые волосы. Она ничего не умела, не разбиралась ни в прическах, ни в украшениях, ни в одежде, не знала, как понравиться мужу. Вдобавок ее не оставляли мысли о сыне. Как он там? Здоров ли? Быть может, малыш плачет, тоскуя по матери? Сердце молодой женщины болезненно сжалось от сознания потери самого ценного, что у нее было, и по лицу побежали слезы. Целых пять лет ей казалось, что на свете нет никого, стоящего любви, никого, заслуживающего внимания, кроме Ясина.

Потом Бог подарил ей Алима, потребовав взамен немыслимой жертвы: оставить в пустыне половинку своего сердца.

Когда Зюлейка вернулась в сад, она уже не плакала. Рубашка Джамили пришлась ей впору. С волосами молодая женщина поступила просто – заплела их в две косы.

Зюлейка решила поискать Джамилю, но неожиданно наткнулась на Зухру.

Какой-то миг обе женщины смотрели друг на друга. Зухра с удивлением отметила, что во взоре Зюлейки нет ни подобострастия, ни робости.

– Я догадалась, кто ты, – заявила старшая. – Не понимаю, как тебе удалось женить на себе Алима, но ты должна знать свое место.

– Знать свое место? – непонимающе повторила Зюлейка. – Где?

Зухра высокомерно усмехнулась.

– В этом доме. Среди нас. В жизни нашей семьи. Хозяйка гарема – я. Здесь мое слово – закон.

В тоне Зухры Зюлейке послышались нотки, которые были в голосе ее тетки Надии, торговца живым товаром Шакура, а еще – Амира, который не только не спас ее от унижений, а обрек на новые беды и муки.

– Ты не моя хозяйка, твои слова ничего для меня не значат!

– Смеешь спорить, грязная дикарка? Пошла с моих глаз! – воскликнула Зухра и вытянула вперед холеную, унизанную дорогими браслетами руку.

Выражение ее красивого лица было таким, словно она наступила босой ногой на отвратительное насекомое.

И тут произошло невероятное. Зюлейка и сама не могла понять, как это случилось. Откуда-то со дна души поднялась волна дикой ненависти, затуманила разум, и в следующий миг молодая женщина вцепилась зубами в руку Зухры. Та громко закричала от боли, неожиданности и страха, тогда как Зюлейка не отпускала живую кровоточащую плоть, словно хищница – желанную добычу. Прибежали Джамиля и рабыни. Зюлейка разжала челюсти и бросилась прочь, захлебываясь от слез.

Когда наступил вечер и Алим пришел в гарем, Зухра первой вышла ему навстречу и с возмущением показала перевязанную руку.

– Дикарка, которую ты называешь своей женой, искусала меня, словно бешеная собака!

Алим застыл в изумленном молчании, а затем принялся хохотать. Он смеялся веселым, заливистым мальчишеским смехом до тех пор, пока Зухра не обратилась в бегство, а затем отправился на поиски Зюлейки. Молодой человек пребывал в прекрасном настроении. Он был поглощен любовью и страстью и не обращал внимания на перемены, которые творились в государстве.

Как и предполагал Алим, весть о его женитьбе утонула в ворохе новостей, какими в те дни был полон Багдад. Глава барида Али ибн Идрис аль-Хишам пытался добиться аудиенции у преемника Харун аль-Рашида и заручиться его благосклонностью; он едва обратил внимание на возвращение Алима. Война? Мысли о ней были подобны тени птичьих крыльев, что порой мелькают над безмятежной землей, озаренной солнечным светом.

Наступающий мрак быстро гасил сказочно нежные краски сумерек, все вокруг наполнялось жаркой черной тьмой, и молодой человек радовался в предвкушении долгой ночи, пучине желаний и бездне неуемных любовных восторгов.

Он нашел жену свернувшейся калачиком на большой кровати, которая должна была стать ложем их долгой супружеской любви, и подумал, что она спит.

Зюлейка не спала, она с замиранием сердца ждала, что скажет супруг. Алим молчал, тогда она повернула к нему заплаканное лицо и подавленно прошептала:

– Я сама не знаю, как это могло случиться! Я не хотела, но когда она сказала, что…

– Ты о Зухре? – перебил Алим.

– Да.

Молодой человек облегченно вздохнул и вновь рассмеялся.

– Ты – чудо, Зюлейка! Я бы не просто ее искусал, а перегрыз бы ей горло! Не представляешь, насколько я рад тому, что ты поставила Зухру на место! А с Джамилей подружилась?

– Кажется, да.

Алим подошел к ложу и склонился над ней.

– Я по тебе соскучился!

Его лицо не было лицом повелителя, господина – он смотрел на нее глазами влюбленного мальчишки.

– Ты такая красивая!

– Это рубашка Джамили, – пробормотала Зюлейка.

– При чем тут рубашка! Я хочу сказать, что ты красива сама по себе. – Он протянул к ней руки и крепко обнял. – А рубашку лучше снять.

Молодая женщина исполнила просьбу мужа, он тоже разделся. В неярком сиянии подвешенных к потолку светильников тело Алима казалось золотистым, будто обласканным солнцем. В светлых глазах вспыхивали яркие огоньки. В его движениях сквозила сила и сдержанная, чисто мужская грация. Он казался Зюлейке самым прекрасным, самым желанным мужчиной на свете, и она в сотый раз сказала себе, что его любовь стоит любых жертв.

Алим вдыхал запах ее кожи, ее трепещущего тела. Никогда еще он не чувствовал себя таким ненасытным и с радостью повторял: впереди вся ночь, много ночей, целая жизнь! Зюлейка ощущала ни с чем не сравнимый аромат мужского тела, предвещающий слияние с женщиной. Ей казалось, что пахнет цветами и медом, и это лишало ее воли, затуманивало разум. Реальный мир, полный ненужных переживаний и мелочных забот, остался за стенами их спальни. Тела подчинялись единому слаженному ритму, а сердца бились, как сумасшедшие.

Настоящее вспыхнуло и рассыпалось яркими искрами, как ее чувства и мысли. Внезапно Зюлейка поняла, что ей не надо о чем-то заботиться и переживать, не надо бояться, – ей нужно просто любить. Без оглядки, без напряжения, без страха перед будущим. Любить и быть любимой.

Падающие звезды прочерчивали черное небо огненными полосками. Темно-синяя глубина Вечности была до края переполнена созвездиями – серебряными монетами, которым нет ни числа, ни цены. Вечности, которая так же мала перед взором Аллаха, как мала песчинка под копытом верблюда.

Засыпая в объятиях друг друга, влюбленные думали: «Как прекрасен мир! Как хорошо жить на свете!».

Джамиля застала Зухру в саду, в беседке, где та медленными глотками пила ароматный кофе, время от времени протягивая руку за фруктами: янтарными дольками апельсинов и нежнейших персиков, ломтиками пахучей медовой дыни. Блюдо, на котором были разложены фрукты, поражало своей красотой: бледно-желтое, с металлическим глянцем и изображенным на нем синим павлином с пышным черно-зеленым хвостом.

Облаченная в тончайшую изумрудно-зеленую рубашку, искусно причесанная, Зухра выглядела безупречно. Тонкую талию женщины обвивал пояс из широких золотых звеньев, на грудь спускались бесчисленные ожерелья и цепочки. Девушка улыбнулась.

– Привет! Как провела ночь?

– Мне мешало вон то окно.

Зухра указала на распахнутые ставни комнаты, в которой спали, крепко обнявшись, новоиспеченные муж и жена. Солнечные блики отбрасывали янтарные тени на их лица, выглядевшие удивительно красивыми и безмятежными.

– Нам надо привыкнуть к тому, что отныне в нашем доме есть счастливая супружеская пара.

– Я никогда не смирюсь с тем, что в моих владениях поселилась дикарка! – чеканя каждое слово, заявила Зухра.

Джамиля предпочла промолчать. Она прекрасно помнила о своем обещании сопровождать Зюлейку на рынок. Девушка боялась, что Зухра заявит: «Или я, или она». Однако женщина ничего не сказала. Зухра хорошо понимала: лучше заручиться незримой поддержкой союзницы своего врага, чем действовать в одиночку.

Когда Зюлейка вышла к Джамиле, та вновь удивилась выражению ее лица: в нем была победа над страхом и душевной болью и вместе с тем – трогательная девичья мягкость.

Увидев на жене Алима все ту же рубашку, Джамиля спросила:

– Мы идем за покупками? Ты завтракала?

Зюлейка кивнула. Обилие и разнообразие блюд смутило ее, внушило благоговейный страх. Здесь были нежнейшие лепешки, артишоки, копченое мясо, всевозможные фрукты и сладости. Таким количеством пищи можно было без труда накормить с десяток бедуинов и их семей.

Когда они вышли за ворота, молодая женщина промолвила, стыдливо потупив взор:

– Прости за вчерашнее. Я не хотела так обращаться с Зухрой!

– Забудь и впредь поступай так, как тебе велит сердце, но при этом постарайся не лишаться разума, – ответила Джамиля.

На рынке их встретили многообразие запахов и непрерывный, невнятный гул голосов, столь привычный слуху Зюлейки в былые времена. Молодая женщина с трудом верила в то, что вернулась в мир, который некогда представлялся ей навсегда потерянным. Где-то здесь по-прежнему торговал Касим; она могла войти в его лавку, предстать перед изумленным взором дяди и сказать, что жива и даже счастлива, но… В глубине души Зюлейка чувствовала, что время празднования победы еще не пришло.

Охваченная неожиданным порывом, она обратилась к Джамиле:

– Я хочу стать такой, как ты!

Девушка смутилась.

– Такой, как я? Зачем? Почему?

Зюлейка ответила вопросом на вопрос:

– Ты умеешь читать и писать?

– Да.

– Я тоже хочу научиться.

На лице Зюлейки застыло выражение отчаянного упорства, вызова судьбе, что несказанно удивило Джамилю.

– Полагаю, Алиму все равно, знаешь ли ты грамоту, – мягко произнесла девушка.

Зюлейка могла не раздумывать над тем, желанна ли она, ибо страстные поцелуи Алима говорили сами за себя, но… Она бесконечно ценила сосредоточенность и серьезность, сквозящие в прямом взгляде его кристально-чистых голубых глаз, скромное благородство, украшавшее его поступки, и желала… нет, не сравняться с ним, а быть достойной его. Не только как женщина – как человек.

Они пошли дальше, увлеченно беседуя. В порыве неожиданной откровенности Зюлейка рассказала Джамиле о своей жизни у дяди Касима, о первом замужестве. Однако умолчала о том, что у нее есть сын.

– А ты? Ты не хочешь снова выйти замуж? Ты по-прежнему любишь Хасана?

Джамиля растерялась. По-видимому, Алим не сказал Зюлейке про Амира. С момента кончины Хасана молодой человек вел себя так, будто всегда был единственным сыном в семье.

– Нет, – ответила девушка, – мне не суждено полюбить дважды.

«Как это случилось со мной», – подумала Зюлейка.

 

Глава VI

811 год, Багдад

После смерти легендарного правителя Аббасидского халифата Харун аль-Рашида жизнь величайшего из государств мусульманского Востока была насыщена множеством событий.

Как и следовало ожидать, два брата, Мухаммед аль-Амин и Абдаллах аль-Мамун, вступили на скользкий путь борьбы за власть. Рассудительный и хладнокровный правитель Хорасана аль-Мамун без колебаний присягнул брату и не стал вмешиваться в его дела, между тем как опрометчивый халиф поспешил нарушить завещание отца и объявил наследником престола своего малолетнего сына.

Аль-Мамун втайне возрадовался: этим распоряжением старший брат развязывал ему руки. Он немедля прервал сообщение между Багдадом и Мервом и принялся чеканить собственную монету. После этого аль-Амин торжественно объявил о смещении соперника с поста наместника Хорасана и послал на восток серебряную цепь, дабы сковать непокорного брата и привести его в столицу. В результате развязалась война, мысли о которой больше года будоражили умы многих дальновидных багдадцев. Правда, даже сейчас мало кто из них верил в то, что войска неприятеля дойдут до столицы.

Именно в эти тревожные дни Зюлейка объявила мужу о том, что ждет ребенка. Узнав, что он станет отцом, Алим возликовал. Конечно, это будет сын, наследник рода аль-Бархи! Он немедленно заключил жену в объятия, а его восторженный взгляд обещал любовь и верность на много лет вперед.

За два года, что они прожили в счастливом браке, Зюлейка сильно изменилась. Из растерянной, порывистой девушки она превратилась в уверенную в своих достоинствах женщину. Она научилась читать и писать, познала хитроумные секреты ухода за лицом, волосами и телом. Впрочем, Алим ценил ее не за это. В глубине души Зюлейка оставалась все той же внешне твердой, а внутренне беззащитной, многое пережившей и оттого странно свободной духом девушкой, которую он встретил в пустыне. Встретил и полюбил так, как другие мужчины не любят дорогих и знатных красавиц, способных опускать очи долу от одного лишь взгляда своего повелителя.

Женившись на Зюлейке по зову страсти и повинуясь желанию сделать счастливой ту, которой довелось изведать лишь горе, теперь Алим мог сказать, что искренне любит свою жену и ни за что не променяет ее на другую женщину. Безусловно, у нее были свои тайны. Порой Алим просыпался от звука глухих, сдержанных рыданий и спрашивал, что случилось. Зюлейка неизменно отвечала, что ей приснился плохой сон, а утром вновь казалась веселой и безмятежной.

С Зухрой они почти не разговаривали, зато Джамиля сделалась ее закадычной подругой. Именно Зюлейка стала первой и главной утешительницей Джамили, когда та потеряла отца. Ахмед ибн Кабир аль-Халиди оставил дочери большое состояние, отчего желающих заполучить Джамилю в жены стало вдвое больше. Однако девушка не изменила решения, и постепенно женихи оставили упрямицу в покое. Зюлейка могла только удивляться странностям подруги. В терпеливой сдержанности этой девушки было что-то невидимое на первый взгляд, глубоко сокрытое и очень важное. Недаром она столь упорно сопротивлялась мольбам отца, который страстно желал, чтобы дочь снова вышла замуж, и умер, так и не дождавшись внуков.

– Я тебе завидую, – призналась Джамиля, узнав о беременности Зюлейки. – И вместе с тем бесконечно рада! Как хорошо, что в гареме, наконец, зазвучит детский голос!

– Как жаль, что ты недолго прожила с мужем и не успела родить! – с искренним сожалением произнесла Зюлейка.

Стоял самый томительный час послеполуденного тепла и света, и женщины укрылись в беседке, оплетенной густой, прогретой солнцем зеленью. Вход был занавешен легкой, как паутинка, кисейной тканью, и по полу, потолку, по лицам и одежде сидящих на скамье женщин блуждали глубокие изумрудные тени.

– При всем желании я не смогла бы родить ребенка от мужа. Хасан умер в день нашей свадьбы, почти сразу после брачной церемонии. Я никогда не спала ни с ним, ни с другим мужчиной.

В беседке стояла такая тишина, что щебетанье возившихся в зарослях птиц казалось оглушительным. Пораженная до глубины души Зюлейка не знала, что сказать, но Джамиля и не ждала ответа.

– Этот брак не был желанным для меня. Я любила и люблю другого человека, – продолжила девушка. – Он был старшим сыном Хасана и тоже хотел на мне жениться. Из-за этого отец лишил его наследства и выгнал из дому. Никто не знает, жив ли он и где скрывается, но я уверена, что рано или поздно он приедет за мной!

– Как же тяжко тебе живется! – вырвалось у Зюлейки.

– Я чувствую себя сосудом, до краев наполненным по воле Аллаха безграничной любовью и верой в грядущее счастье, – спокойно промолвила Джамиля.

Молодая женщина смотрела на подругу во все глаза. Зюлейка всегда мечтала познать любовь, похожую на тихую, прохладную заводь, однако Бог наделял ее неодолимыми, властными, раздирающими душу чувствами, огненными, поражающими, словно молния, желаниями.

– Этот юноша – сын Зухры?

– Да.

– Алим никогда не говорил о брате, – натянуто произнесла Зюлейка.

– Они не ладили. Алим запретил упоминать его имя, – сказала Джамиля и накрыла руку подруги своей нежной ладонью. – Прошу, не говори ему о том, что я тебе поведала.

– Хорошо, – медленно пробормотала Зюлейка и спросила: – Какой он, твой возлюбленный?

– Самый лучший на свете, – просто ответила девушка. – Благородный, умный, смелый, красивый.

«Такой же, как Алим, – подумала Зюлейка. – Но почему тогда они враждовали?».

Ей было жаль Джамилю, она удивлялась тому, что, несмотря на потерю любимого и смерть мужа, эта девушка сохранила теплоту души, волнующую глаз красоту и сердечную мягкость.

Сославшись на усталость, молодая женщина вернулась в свои покои и прилегла. Ей в самом деле было нехорошо. Зюлейка болезненно ощущала короткие, частые толчки своего сердца, которому вновь стало тесно в груди от разрывавшего его глубокого и давнего горя, и дрожала, будто сквозь тонкую рубашку проникало не дыхание полуденного зноя, а прикосновение холодного ветра. Ясин! Ее мальчик, надежду на встречу с которым она давно похоронила в душе.

Если Алим смог выбросить из головы мысли о единственном брате, понятно, почему он ни разу не вспомнил о том, что у его жены есть сын! Теперь, когда у него скоро появится собственный ребенок, глупо верить в то, что он когда-нибудь позволит ей увидеть своего первенца. В глазах Алима Ясин был досадным недоразумением, о котором лучше молчать и забыть.

– О чем вы говорили? – лениво спросила Зухра, когда Джамиля вошла в одну из красивейших комнат гарема.

Тут жены Хасана иногда занимались рукоделием или болтали о том о сем, сидя на мягких, вышитых шелком подушках.

Это было завешенное яркими коврами, полное цветов помещение – некий прообраз райского сада, где они должны были исполнять роль гурий. Только здесь не было господина, который смог бы любоваться их красотой.

– Зюлейка ждет ребенка, – сообщила Джамиля, позабыв о слепой ненависти, которую Зухра питала к «дикарке», – Алим очень счастлив.

– Эта дрянь беременна? – Красивое лицо Зухры исказилось от отчаяния, куда более глубокого, чем непреходящее презрение к «бедуинке» и сознание своего превосходства. – О нет!

– Когда-нибудь это должно было случиться.

– Нет. Не должно. Если эта тварь родит сына, он станет первым наследником рода аль-Бархи. Этого нельзя допустить. Наследником может быть только сын Амира.

– У Амира нет сына, – с грустью напомнила Джамиля.

– Так будет! Не хватало, чтобы кровь рода аль-Бархи смешалась с кровью полудикого племени бедуинов!

Во взгляде Джамили сквозили осуждение и тревога, и Зухра поняла, что сболтнула лишнее. Нельзя поддаваться эмоциям, надо быть, рассудительной и хладнокровной.

Вернувшись к себе, женщина принялась метаться по комнате, будто дикий зверь. Она поняла, что проиграла в долгой и тайной борьбе с тенью давно умершей соперницы и последней волей покойного мужа. Если бездумная, оскорбительная по своей сути любовь Алима к дикарке принесет плоды, роду аль-Бархи, истинным представителем которого в глазах Зухры был только Амир, суждена позорная гибель.

Следующий день был еще жарче, чем предыдущий; женщины разбрелись по своим комнатам, и в гареме воцарилась сонная тишина. В самый разгар зноя старшая жена Хасана вошла в покои Джамили с кувшином холодного шербета и с привычной грацией опустилась на подушки.

– Только это и спасает в жару! Пожалуй, стоит угостить и дикарку. Знаешь, – Зухра постаралась придать своему лицу безмятежное выражение, – я была не права. Только Аллах дарует и отнимает жизнь – это священно, и он же дает нам силы выдержать испытания, какими бы тяжкими они ни казались.

Женщины с наслаждением отведали шербет, потом Зухра принесла до краев наполненную прохладным напитком, расписанную диковинными узорами фарфоровую чашку и протянула Джамиле.

– Отнеси ей. Из моих рук она ничего не возьмет.

Возвращаясь со службы, Алим столкнулся в воротах дома со старым лекарем Ибрагимом. Тот отвесил поклон и произнес, не поднимая глаз:

– Плохие новости, господин. Твоя жена потеряла ребенка.

Алим побледнел и вцепился в руку хакима.

– Зюлейка! О нет! Как это могло случиться? Почему?

– Без видимых причин. Подобные вещи только так и происходят.

– Она жива?! – воскликнул Алим.

– Да. Твоя супруга поправится. Благодари младшую жену своего достопочтенного отца. Она вовремя подняла тревогу и позвала меня. Иначе все могло закончиться гораздо хуже.

Взор небесно-голубых глаз Алима сделался напряженным и острым.

– В будущем Зюлейка сможет родить?

Ибрагим с достоинством поклонился.

– Все в руках Аллаха, достойный!

Алим быстро прошел в комнату, где Зюлейка неподвижно распласталась на огромном ложе. Подойдя ближе, молодой человек увидел осунувшееся, напряженное лицо и большие темные глаза, во взгляде которых было что-то унылое и затравленное.

Сидевшая возле постели больной Джамиля безмолвно поднялась, выпустила из пальцев бессильную руку Зюлейки и скромно удалилась.

Алим склонился над ее изголовьем.

– Мне очень жаль, – сказал он, – но главное, ты жива.

Зюлейка заговорила, не пытаясь сдерживать набегавшие на глаза слезы. Ее голос звучал надтреснуто, глухо:

– Бог наказал меня за то, что я бросила своего сына – точь-в-точь как моя мать некогда бросила меня!

– О чем ты говоришь? – в смятении произнес Алим.

– О Ясине. Могу ли я спокойно спать, зная, что мой мальчик, возможно, голодает, тогда, как я ем досыта каждый день? Могу ли радоваться жизни, думая о том, что он, наверное, плачет, вспоминая, как я его любила, заботилась о нем, а потом вдруг исчезла неведомо куда?

– Я не предполагал, что ты несчастна, – пробормотал Алим.

– Я была счастлива. Да, была. Однако в обмен на счастье Бог потребовал от меня слишком большой платы.

– Просто я думал, что, если Ясин сын бедуина, ему будет хорошо среди своего народа…

Лицо Зюлейки было осунувшимся, изнуренным, тогда как взгляд казался до странности ясным и твердым. Она раз и навсегда решила избавиться от притворства, которое омрачало ее жизнь. Нагромождение лжи было подобно куче сухих листьев, которую развеял порыв сильного ветра.

– Он не сын бедуина. Он сын богатого багдадца, которому я отдалась, не будучи замужем, и который бросил меня, когда узнал, что я беременна. Впрочем, – с горькой усмешкой добавила молодая женщина, – он и не собирался на мне жениться. Я была ему нужна только для утехи.

Алим замер. То, в чем призналась Зюлейка, было неслыханно для мусульманки! Та, что потеряла невинность до свадьбы, обречена на вечный позор! Ни один мужчина, если он в здравом уме, не женится на такой женщине.

– Но ты говорила…

– Да, говорила. Я боялась тебя потерять. Я знала, что ты обо мне подумаешь, если выяснится, что мне пришлось выйти замуж за кочевника и тем самым попытаться скрыть то, что со мной произошло в Багдаде.

– Как же твой муж? Он знал правду?

– Нет. Я его обманула. Он думал, что это его ребенок.

Алим закрыл лицо руками.

– А почему ты вышла за меня? – прошептал он.

– Потому что полюбила.

Наступила неловкая пауза. Внезапно молодой человек вспомнил, как Зюлейка отыскала его в оазисе и обратилась к нему первой, нарушив запреты. О чем это говорило? О любви с первого взгляда, о легкомыслии или… Нет, женщина, с которой он счастливо прожил два года, не была ни расчетливой, ни распутной, ни корыстной, ни лживой!

– А того, первого, который стал отцом твоего сына, ты тоже любила?

Зюлейка медленно произнесла:

– Не знаю. Мне было пятнадцать лет, все виделось иначе, не так, как сейчас. – И вдруг спросила: – Скажи, Алим, почему со временем люди раскаиваются в своих поступках?

Он отрешенно смотрел в одну точку.

– Потому что времена меняются, а вместе с ними и человек. И еще… смерть. Она заставляет по-другому смотреть на жизнь. Только она, ничего больше.

Зюлейка вспомнила покойного мужа. Должно быть, она порочная женщина, если после всего, что с ней случилось, смогла радоваться жизни, а главное – вновь полюбить.

– Во всем, что со мной произошло, виновата лишь я одна.

Алим вдруг понял, что должен принять решение прямо сейчас, не теряя ни единой секунды. Законы общества непреклонны, они не допускают выбора. Иное дело – человеческое сердце. Чтобы прогнать Зюлейку из дому, ему придется растоптать свою любовь и изорвать душу в клочья!

– Ты не должна себя винить, – твердо произнес Алим.

– Почему? Я даже не попыталась поехать за своим сыном, не сумела отказаться от судьбы, которая манила меня своей беззаботностью, обещанием бесконечных удовольствий, вечной неги! – Зюлейка приподнялась на ложе и заглянула мужу в глаза. – Алим! Позволь мне навестить моего мальчика! Позволь, не то я умру!

И без сил упала на подушки.

Молодой человек понял, что жена куда больше горюет не о его ребенке, который так и не успел появиться на свет, а о том, другом, чужом, которого она родила, когда он сам еще был мальчишкой.

– Нет, Зюлейка, – озабоченно проговорил Алим, – ты не поедешь. Ты нездорова. Я сам отправлюсь в пустыню, разыщу бедуинов и привезу тебе сына.

– Я смогу с ним повидаться! – прошептала молодая женщина.

Видя, как просветлело ее лицо, как зажглись глаза, он мягко промолвил:

– Он будет жить в этом доме. С нами.

Она смотрела с недоверием и тревогой.

– Но ведь Ясин… не твой сын.

– Не важно. Я не допущу, чтобы ты страдала.

– Я думала, ты меня прогонишь, – просто сказала Зюлейка.

– Я не могу этого сделать. Ты мне нужна. Я тебя люблю.

– Правда любишь? – прошептала она.

– Конечно, правда.

Они долго молчали, наслаждаясь тем незримым и тайным, что издревле известно живым существам, в груди которых бьется горячее, трепетное сердце.

– Я слышал, тебе помогла Джамиля?

– Да. Мне стало плохо, но я не привыкла просить о помощи. Она случайно заглянула ко мне и тут же позвала врача. – Зюлейка помедлила. – Послушай, Алим, недавно я узнала о том, что Джамиля любит… твоего старшего брата. Она просила не говорить, но… полагаю, теперь между мной и тобой нет и не будет секретов!

Молодой человек помрачнел и сдержанно произнес:

– Да, правда. Она любит его и ждет. Это – единственное, чего я не могу понять.

– Почему?

– Мой брат – я не хочу произносить его имя, – не достоин любви такой чудесной девушки. Он лживый, высокомерный и низкий, и я не верю в то, что ему в самом деле была нужна Джамиля. Он устроил все это лишь для того, чтобы отомстить отцу, потому что тот решил отправить в Мерв его, а не меня! Мой брат не способен на настоящее, большое чувство. Зухра покупала молодых рабынь, чтобы он развлекался с ними! В детстве я натерпелся от него унижений, как и от его матери, и считаю решение отца справедливым.

«Отправить в Мерв, – мысленно повторила Зюлейка, – когда-то я уже слышала об этом! Но где?» – Она силилась вспомнить и не могла. После довольно продолжительной паузы женщина подумала: «Странно, какими разными словами описали сына Зухры его брат и влюбленная в него девушка. Воистину любовь способна превращать камни в золото!»

– Ты хочешь сказать, что Джамиля обречена на бесплодные надежды?

– Это ее решение, – ответил Алим, сжимая руку Зюлейки в своих ладонях, – а мы с тобой должны думать о нас! И… о твоем сыне.

– Думаешь, тебе удастся его отыскать? Пустыня огромна, а пути бедуинов столь же непредсказуемы, как воля Аллаха.

– Я приложу все усилия: найму с десяток проводников, куплю верблюдов, буду рыскать по пустыне хоть месяц, хоть два, но найду мальчика! – пылко произнес молодой человек.

В ту ночь Алим долго не мог заснуть. Людям не дано узнать, кто творит будущее – Бог, судьба или они сами, – но правда человеческой души всегда становится известна, сколько бы ни минуло лет. Он вспоминал лицо Зюлейки, лицо, на котором выражение глубочайшего горя проступало так же отчетливо, как кровавое пятно на белоснежной ткани. Почему он ничего не замечал? Как могло случиться, что он так долго упивался своим счастьем, не видя ее страданий?

Он шел против светских обычаев и законов мусульманской веры. Мальчик не сможет просто так жить в его доме. Ему придется либо узаконить положение Ясина, признав своим сыном, либо выделить ему какую-то часть имущества. И то, и другое бросит тень на его семью. Если мужчина взял в дом женщину, которая побывала замужем, ни о какой чистоте потомства и рода не может быть и речи. А если у нее к тому же есть ребенок от другого.

Но так уж был устроен Алим, такова была его пылкая юношеская душа, что любовь к женщине оказалась для него куда сильнее, чем заветы отцов.

На другой день, едва переступив порог почтового ведомства, молодой человек спросил своего приятеля Наджиба:

– Не мог бы ты на какое-то время заняться моими делами?

Тот оторвал глаза от горы документов.

– Что случилось?

– Мне необходимо уехать.

– Куда? Надолго?

– Надолго или нет, пока не знаю.

– Куда?

– В пустыню Нефуд.

Наджиб выронил из рук пачку писем.

– Зачем?!

– Надо.

В последующие четверть часа они препирались, словно сумасшедшие.

– Смотри, – говорил Наджиб, тыча пальцем в бумаги, – только что пришло донесение, в котором говорится о том, что преданный аль-Мамуну генерал ат-Тахир ибн аль-Хусейн идет на Басру и Куфу, а другой, Харсама ибн Аяна, движется через Хульван прямо к Багдаду! Взгляни на карту: ты можешь угодить прямо в ловушку между двух армий!

– Не важно. Я еду по своим делам.

– Если попадешь в пекло войны, никто не станет спрашивать, что привело тебя туда!

Все доводы оказались напрасными. Алим продолжал настаивать на своем. Закончилось тем, что Наджиб обескуражено произнес:

– Что, скажи на милость, понадобилось тебе в этой пустыне?! Что ты там потерял?

– Я – ничего. Вот только один человек оставил там свое сердце.

 

Глава VII

811 год, пустыня Нефуд

Стоял предутренний час, время глубокого сна, безраздельной тишины, всеобъемлющего покоя. Ночной мрак отступил, хотя солнце еще не взошло; воздух был мглистым, серовато-голубым. Прилетевший с западных равнин ветер, холодный и чистый, ворвался в походный шатер и заставил Алима проснуться. Молодой человек вышел наружу и посмотрел на горизонт, видневшийся за волнами песчаных барханов.

Алим потянулся и расправил плечи. Вот-вот наступит новый день, Пора отправляться в путь. Он так долго колесил по пустыне, что потерял счет времени. Отныне для него существовали только закаты и восходы. До сей поры поиски оставались бесплодными и надежда понемногу превращалась в мираж. Иногда Алим и его провожатые встречали кочевников, которые говорили, что видели племя эль-караб, но это было давно, другие в недоумении качали головами. В пустыне не существовало дорог, а если они и были, то об этом знали лишь посвященные.

С каждым днем усталые, потерявшие терпение проводники требовали все больше денег, и Алим боялся, что золото вот-вот закончится. Когда он ехал в Нефуд, армия генерала ат-Тахира ибн аль-Хусейна еще не вошла в Куфу, дорога была свободна. Но на обратном пути могло произойти что угодно. Да и как он вернется назад без сына Зюлейки! Если он приедет один, ее сердце будет разбито. Не помогут ни утешения, ни супружеская любовь.

В середине дня Алим и его спутники заметили вдали пышные зонтики пальм, обрамлявших оазис зеленым полукругом.

Молодой человек приподнялся в стременах.

– Кажется, мы еще не были здесь?

Верблюды добросовестно трудились, увязая в песке, пока не достигли края зеленого моря. Там их встретили вооруженные всадники. Алим объяснил, что явился с мирными намерениями. Поговорив с обитателями оазиса, молодой человек понял, что наконец-то достиг желанной цели.

Через четверть часа он вошел в шатер шейха Абдулхади и, отвесив низкий поклон, рассказал, что ему надобно. Хозяин шатра и глава племени предложил Алиму присесть. Здесь было сумрачно, лишь два или три солнечных луча врывались в шатер сквозь прореху в пологе. Слабый аромат курений смешивался с запахом кизячного дыма.

Выслушав Алима, шейх Абдулхади не спешил отвечать. Он долго разглядывал усталое, запорошенное пылью лицо гостя, по-прежнему молодое и красивое. Под низко намотанной черной чалмой глаза Алима сверкали, словно сапфиры. Наконец шейх произнес:

– Не думал, что ты приедешь. С тех пор как ты увез от нас Зюлейку, прошло два года.

– Я лишь недавно узнал, как сильно она тоскует по сыну. Зюлейка молчала из боязни, что я рассержусь.

– Жена подарила тебе наследника?

– Пока нет.

Абдулхади вновь сделал паузу, затем задумчиво промолвил:

– Не стоит увозить Ясина из оазиса.

– Почему?

– Он не знает другой жизни, кроме жизни в пустыне.

– Та жизнь, которую я хочу ему предложить, не так уж плоха, – осторожно заметил Алим.

– В ней нет той простоты и ясности, какая присутствует в нашем существовании. Мы боремся с голодом, засухой и нуждой, иногда – с воинами враждебных племен, а с какими невидимыми духами сражаетесь вы? Я слышал, началась большая война. Говорят, халиф оставил в наследство своим сыновьям больше золота, чем песчинок в пустыне и звезд на небе, после чего наследники позабыли о самом святом – братской любви!

Алим кивнул. Сорок восемь миллионов динаров. Такая сумма способна затуманить любой разум!

– Да, деньги и власть – проклятие нашего общества.

– Здесь Ясину нечего и не с кем будет делить, – продолжил Абдулхади, – тогда как в Багдаде…

– Я постараюсь поступить по справедливости.

Шейх покачал головой.

– Не знаю. Сможешь ли ты полюбить сына Зюлейки от другого мужчины? А когда у тебя появятся свои дети…

– С Ясином трудно поладить?

– На первый взгляд, нет. Но он умный мальчик и умеет читать в сердцах.

– Я могу его увидеть?

– Да.

Абдулхади отдал приказ, и вскоре мальчик несмело зашел в шатер и грациозно преклонил колена.

– Встань, Ясин, – приветливо произнес шейх, и ребенок выпрямился.

Алим с замиранием сердца смотрел на сына Зюлейки. Ладно сложенная, худенькая фигурка из живой бронзы, ясный, открытый взор золотисто-карих глаз. О да, этот мальчик не был бедуином, в нем чувствовалась порода, он был отмечен тайным знаком высшей касты, что явственно проступало в его облике, несмотря на то, что Ясин был грязен и бедно одет, как и все бедуины.

Интересно, кто отец этого ребенка?

– Этот господин хочет увезти тебя в Багдад, к твоей матери. Ты ее помнишь? – спросил шейх.

Мальчик молчал. Ему трудно было ответить на этот вопрос, но он думал о матери как о чем-то теплом и уютном, что позволяет засыпать и благодаря чему можно видеть счастливые сны.

Незнакомца Ясин не знал и потому сказал:

– Я не хочу ехать в Багдад.

Алим не удивился. Он сразу почувствовал, что это не просто ребенок, а личность, человек, в душе которого скрывается целый мир, населенный непонятными чувствами, желаниями и мыслями. Алим попытался вспомнить себя, свое детство. Тогда он многое отдал бы за то, чтобы рядом с ним была его мать!

– Разве ты не хочешь увидеть свою маму?

Голос молодого человека звучал проникновенно и мягко.

Ясин растерялся. Прежде он знал наперед, что сулит новый день, поскольку жизнь кочевника подчинена тому естественному ритму, какой испокон веку диктует природа и в каком живут океан и суша, а особенно – пустыня. Мир, который он познал, едва появившись на свет, и который был его домом. Желая найти поддержку, мальчик посмотрел на шейха.

– Если тебе не понравится, ты сможешь вернуться обратно, Ясин.

– Это правда?

– Да. Поезжай. Этот господин – муж твоей матери. Он не даст тебя в обиду.

Когда ребенок вышел из шатра, Алим с горечью произнес:

– Моя мать умерла, когда мне не исполнилось месяца. Я знаю, что такое жить, когда рядом нет женщины, которая произвела тебя на свет. Это все равно, что стоять на глухом перекрестке и чувствовать, как тебя со всех сторон обдувает холодный ветер! – И, помолчав, добавил: – Я не знаю, будет ли счастлив Ясин в том, другом, мире, но если ты позволишь мне забрать мальчика, я стану вспоминать тебя всякий раз, когда буду совершать молитву.

– «Знайте, что ваши богатства и ваши дети есть испытание для вас», – с едва заметной усмешкой повторил Абдулхади слова Пророка.

Спустя полчаса Алим наблюдал за тем, как Ясин садится на верхового верблюда. Мальчик проделал это с гораздо большей ловкостью и бесстрашием, чем Алим и даже нанятые им проводники. Он тут же поднял животное и пустил его вскачь, спокойно глядя в бескрайнюю гладь пустыни.

Когда наступил вечер и стало понятно, что до Куфы еще далеко, путники расположились на ночлег. Собрали саксаул, развели костер, достали скромные припасы. Ясин был голоден, но ел мало.

Куда бы ни шел Алим, что бы он ни делал, он ощущал на себе изучающий взгляд ребенка. Это было непривычно и непонятно, и молодой человек спрашивал себя, о чем думает сын Зюлейки.

Наконец решившись, он поинтересовался:

– Сколько тебе лет?

Мальчик пожал плечами.

– Тебе не говорили?

– Нет.

– Ты не умеешь считать?

– Не умею.

Алим был озадачен.

– Когда тебе велят пригнать баранов или коз, как ты можешь узнать, все ли на месте?

– Если кого-то из них нет, сразу замечу и скажу об этом его хозяину.

– То есть ты помнишь даже соседских?

Ясин смотрел с недоумением.

– Я знаю всех животных в оазисе. Верблюдов, лошадей, коз, баранов, собак. Каждое животное отличается от остальных, разве не так?

– Конечно, – ответил Алим, хотя не был уверен в этом.

Очевидно, мальчик не знает самых простых вещей и его придется долго учить. А как наладить его отношения с окружающими? Пожалуй, это будет нелегко!

Внезапно молодой человек вспомнил Зухру и вздрогнул. Появление этого ребенка станет для нее большим ударом! Она просто взбесится, и ему, Алиму, предстоит пережить ее гнев, в чем-то, конечно, справедливый, и постараться сделать так, чтобы Ясин не был обижен судьбой, а Зюлейка чувствовала себя счастливой.

Он в бессилии закрыл глаза.

– Пора спать. Иди в шатер, Ясин.

– Хорошо, господин.

Молодой человек вздрогнул.

– Можешь звать меня Алимом.

Он уложил мальчика в походном шатре, но Ясин не спал, пребывая в полузабытьи, а в середине ночи окончательно очнулся и вышел наружу.

Пустыня спала, вернее, казалось, что она спит, а на самом деле в ее недрах пробуждалась кипучая жизнь: вылезали наружу бесчисленные насекомые, сновали юркие ящерицы, ползали змеи. Ясину не хотелось лежать в уютной темноте шатра, рядом с распростертыми в безмятежном спокойствии телами. Эти люди никогда не жили в песках и не могли почуять скрытой опасности.

Глубокий мрак был безмолвен, непроницаем, недвижен. Лишь над головой мелькали светящиеся точки, будто мириады раскаленных угольков.

Наконец наступил рассвет. Небо алело, словно открытая рана; казалось, по облакам растекаются ручейки крови. Пески пламенели живым розовым огнем.

Внезапно Ясин почуял нечто такое, что может почуять только бедуин. Мальчик пробрался в шатер и растолкал Алима.

– Что случилось? – спросил тот, в недоумении хлопая ресницами.

– Сюда кто-то едет. Люди. Много людей!

Молодой человек вылез наружу и огляделся.

– О чем ты говоришь? Я никого не вижу!

Вокруг и впрямь не было ни одной живой души. В столь ранний час пустыня еще не дышала печным жаром, сухой воздух был по-ночному прохладен и чист, меж невысоких дюн гулял легкий ветерок.

– Потому что они еще далеко, – уверенно произнес Ясин. – Но мы движемся им навстречу. Лучше свернуть и переждать.

– И заблудиться?

– Мы не заблудимся.

Когда спутники Алима проснулись, он передал им слова Ясина. Те не хотели слушать мальчишку. Что он выдумывает! Кругом тишина, никаких посторонних запахов, а Куфа совсем рядом. Куда сворачивать и зачем? Чтобы сбиться с пути?

Пока собирали шатер, укладывали вещи и проверяли упряжь верблюдов, Алим продолжал размышлять. Едва ли ему удастся уговорить проводников. Те считают работу выполненной, не чуют опасности и ждут не дождутся, когда выберутся из пустыни! Он решил поговорить с Ясином, и тут выяснилось, что ребенок исчез. Его искали, облазили соседние дюны, кричали и звали – все напрасно!

Проводники злились, они не желали задерживаться в пустыне из-за того, что мальчишке вздумалось удрать! Все верблюды были на месте, значит, Ясин отправился в путь пешком. Алим был в отчаянии. Что взбрело в голову маленькому бедуину?! И как теперь быть?

– Поступай как хочешь, хозяин, – объявил старший проводник. – Уговор мы выполнили, помогли тебе найти мальчика. Если он решил сбежать – это не наше дело.

Алим не мог с ними спорить и не мог остаться один в пустыне. Скрепя сердце он отправился в Куфу. У него осталось мало денег, и о том, чтобы нанять новых провожатых, не могло быть и речи – хотя бы хватило на то, чтобы вернуться в Багдад! Что он скажет Зюлейке? Не мог же он связать мальчишку и приторочить к седлу, как тюк с тряпьем!

Что он сделал не так, почему ребенок сбежал?!

811 год, окрестности Куфы

Они поняли, что Ясин был прав, когда вышли на дорогу, над которой вздымалось огромное облако красной пыли, и услышали шум и дробную поступь множества лошадиных копыт. В душном послеполуденном мареве шагавшая к Куфе армия казалась гигантским чудовищем, порождением кошмарного сна.

К Алиму и его спутникам подъехали какие-то люди, явно не солдаты. С полузакрытыми лицами, все в черном, словно неведомые мстители, они потребовали предъявить бумаги. Алим показал грамоту, которую сделал еще в Багдаде, рассказал о цели своего путешествия и объяснил, что его спутники – нанятые в Куфе проводники. Он не сомневался, что их отпустят: они были мирными людьми и не представляли никакой опасности для армии аль-Мамуна, хотя тот и был врагом нового халифа.

Грамота пошла по кругу. Люди аль-Мамуна о чем-то переговаривались и что-то решали.

– Твои спутники могут быть свободны, – наконец сказал один из них, – а ты пойдешь с нами.

– Но я…

– Это приказ. Свяжите ему руки!

Алим был поражен. Что происходит? Неужели его приняли за шпиона? Бороться было бессмысленно, спорить не приходилось. Оставалось надеяться, что вскоре с недоразумением будет покончено и его отпустят на свободу.

Алим брел по раскаленной от зноя дороге и беспрестанно думал о Ясине. Удастся ли мальчишке вернуться в оазис? Уж лучше бы он взял одного из верблюдов, а не отправлялся пешком!

Солнце немилосердно жгло тело сквозь одежду, от пыли щекотало в носу и горле, слезились и чесались глаза. Дорога была искромсана подковами лошадей и колесами метательных орудий. Очевидно, война будет серьезной и долгой. Если армии аль-Мамуна удастся дойти до Багдада, предстоит осада: о прежней, безмятежной и мирной, жизни придется забыть!

К вечеру армия остановилась под Куфой. Алим сел под деревом, неловко прислонившись к стволу, и стал ждать. Если его задержали, значит, должны допросить. Он видел всадников в черном; но ни один из них не сделал попытки приблизиться к нему и заговорить. Казалось, о нем позабыли, между тем как Алим хотел пить, а связанные руки затекли и болели. Что хотят от него люди мятежного брата халифа?!

Молодой человек просидел почти до темноты, когда вдруг услышал тихий голос:

– Протяни руки назад и не двигайся!

Сердце Алима заколотилось так сильно, что, казалось, вот-вот разорвется от переполнившей его радости. Через мгновение перерезанные веревки упали на землю, и Алим осмотрелся: похоже, за ним не наблюдали. Он тихонько отполз за дерево и едва не задушил Ясина в объятиях.

– Откуда ты взялся?!

– Тише. Ложись на землю и ползи. Неподалеку овраг – укроемся там до темноты, потом выйдем на дорогу.

Они так и сделали. В овраге рос кустарник; беглецы забрались в самую чащу и притаились. Ясин протянул Алиму большую фляжку с водой.

Утолив жажду, молодой человек спросил:

– Откуда вода?

– Взял у тех людей!

Мальчик кивнул в сторону лагеря.

– Стащил?

Ясин мотнул головой.

– Я не причинил им вреда. У них много таких фляжек.

– Я думал, ты отправился обратно к бедуинам, – прошептал молодой человек.

– Нет. Я знал, что ты меня не послушаешь, и решил спрятаться до поры до времени. Почему тебя схватили? Кто эти люди? Твои враги? – спросил мальчик.

– Не думаю… Почему схватили, не знаю. Возможно, по ошибке.

– Лучше тебе не встречаться с ними, – заметил Ясин.

– Пожалуй… – Молодой человек внимательно посмотрел на мальчика. – Почему ты меня выручил?

– Потому что ты обещал отвезти меня к матери.

Душа Алима была полна новых, прежде не изведанных чувств. Вероятно, найти с Ясином общий язык гораздо проще, чем он думал. Молодой человек всегда предполагал, что пропасть, отделяющая богатых и благородных людей от бедняков и простолюдинов, не так глубока, как кажется, ибо главная ценность человека – его сердце.

Когда стемнело, они выбрались на дорогу. Алим решил пойти вверх по течению Евфрата, а затем свернуть к Багдаду. Пусть они сделают крюк, зато наверняка смогут избежать встречи еще с какой-нибудь армией!

Луна медленно плыла по черному небу, порой ее заволакивало легкой дымкой. Над головой трепетала листва деревьев. Вдали, где шумел полноводный Евфрат, блестели поля.

Алим намеревался идти всю ночь, если хватит сил. Чем скорее они удалятся от Куфы, тем лучше.

– Ты не боишься? – спросил молодой человек своего юного спутника, когда они двигались в кромешной тьме, полной шума ветра и неумолчного стрекота цикад.

– Нет. Аллах создал день и создал ночь, – спокойно ответил мальчик. – Человек пугается темноты, потому что ничего не видит. На самом деле в ней нет ничего страшного. Не стоит бояться мрака, ветра, дождя или чего-то подобного. По-настоящему опасны только люди.

Алим согласно кивнул. Молодой человек подозревал, что его ищут, но не мог предположить, что по ночным дорогам безумно, будто в агонии; мечется быстрая черная тень, тень его судьбы и, возможно, смерти.

Амир, в самом деле, ощущал себя тенью, ибо закрыл сердце всему, что привязывало его к былым дням. Осталась только любовь к Джамиле, похожая на засушенный цветок, какие иные люди хранят меж страниц Корана как память о чем-то прекрасном, святом и недостижимом.

Молодой человек провел в застенках мервской тюрьмы целый год и уже не верил, что когда-нибудь обретет свободу. Аль-Мамун обещал ему пытки, и Амира жестоко пытали. Он молчал, будто ему зашили рот, и его, в конце концов, оставили в покое.

Сутки за сутками он лежал на грязном каменном полу, на полусгнившей охапке соломы, или мерил шагами крохотное пространство камеры, в которую проникало лишь крошечное пятнышко света, за которым неустанно следил его мутный взгляд. Пленника кормили и поили раз в день, просовывая под дверь безвкусную черствую лепешку и чашку грязной воды. Возможно, надеялись, что он умрет от голода или болезни, а может, сойдет с ума. Однако Амир не лишился разума и не умер, хотя превратился в обтянутый кожей скелет. Волосы, борода и ногти отросли до безобразия, тело покрылось язвами и струпьями.

Разговаривать было не с кем, читать – Нечего, потому все дни и ночи напролет он думал. О Джамиле, матери, отце, Алиме… Однажды вспомнил Зюлейку и пожалел ее. В чем была виновата эта бедная девушка? Только в том, что очень сильно его любила! Нужно было сделать ее если не женой, то хотя бы наложницей и признать рожденного ею ребенка. Тогда у него был бы наследник. Впрочем, что он мог завещать своему сыну, кроме бесчестья?

Абдаллах аль-Мамун вспомнил об узнике лишь после того, как часть его войска позабыла о данной присяге и перекинулась на сторону врага, прихватив походное имущество и казну. Без сомнения, солдат подкупили люди аль-Амина, что свидетельствовало о присутствии предателей среди тех, кто окружал правителя Хорасана. Аль-Мамун испугался за свою жизнь и срочно собрал приближенных, дабы держать совет, что делать дальше. Следовало нанять не менее сорока тысяч новых воинов – аль-Мамун отчаянно нуждался в деньгах.

Амир хорошо помнил, как стоял перед наместником Хорасана, стараясь не упасть, как земля уходила из-под ног, а разум застилал туман. Явить светлейшему правителю нечто недостойное его очей было большим оскорблением, потому узнику позволили вымыться и принесли ему чистую одежду. Но сил не было, и молодой человек понимал, что они возвратятся не скоро.

Амир принес брату халифа деньги – в обмен на свободу и позволение служить ему верой и правдой. Привел своих людей – тех, кто за год его пребывания в застенках не уехал, не был убит и согласился обрести нового покровителя. Они вошли в состав охраны аль-Мамуна – смертников, всегда и везде следовавших впереди повелителя и давших священную клятву защищать его жизнь ценою своей.

Амир доказал свою преданность в битве при Хамадане, когда аль-Мамуна едва не ранили стрелой, а он закрыл его своим телом. Хотя Амир долго болел, ему посчастливилось выздороветь, и теперь он пользовался доверием повелителя.

Амиру не нравилось быть слепым исполнителем чужой воли. К тому же он хорошо понимал, что к нему относятся не как к благородному человеку, а как к помилованному разбойнику. Но его целью был Багдад, и сейчас они шли к Багдаду. Недалек тот час, когда правление халифатом перейдет в руки человека, которому он служит. А потом…

Амир и думать не думал, что судьба подарит ему встречу с Алимом. Это он распорядился задержать своего младшего брата и все оставшееся время ломал голову, как очутиться с ним наедине, что сказать и как себя вести. Пока он размышлял, молодому человеку каким-то чудом удалось улизнуть, и Амир немедля бросился в погоню.

Он не ожидал, что растеряется, но это было именно так. Брат повзрослел; они оба стали другими. Едва ли Амир узнал бы Алима, если бы не грамота. Все изменилось. Но ненависть не угасла. Она, единственная, кроме любви к Джамиле, жила и согревала сердце, не давала ему превратиться в холодный и твердый камень.

 

Глава VIII

811 год, окрестности Куфы

Алим и Ясин долго шли молча. Ночная тишина, прохлада и свежесть ветра вселили в их души спокойствие; чувства пришли в равновесие и не тревожили разум.

Под купами деревьев зияли густые тени, вокруг колыхались серебристые травы, над головой распростерлось многозвездное небо, похожее на бархат, по которому богатый ювелир рассыпал драгоценные камни. Казалось, Аллах являет взору смертных свои несметные сокровища.

Алиму было приятно ощущать в своей руке маленькую теплую детскую ладошку. Ему нравился сын Зюлейки, мальчик, который не был обучен читать, писать и даже считать, но который понимал язык природы и ее обитателей. Когда они вернутся в Багдад, он сделает все для того, чтобы Ясин не чувствовал себя потерянным и чужим в непонятном и незнакомом мире.

Когда и ребенок, и взрослый были уверены в том, что опасность миновала, их внезапно обогнала стремительная черная тень – всадник на лошади, который остановился поперек дороги.

– Шайтан! – в страхе вскричал Ясин и спрятался за спину Алима.

Тот остановился и, стараясь унять бешеный стук сердца, стал вглядываться в темноту.

Между тем тот, кто разгадал маневры беглецов и преследовал их не первый час, спрыгнул с коня, подошел ближе и, скинув плащ и открыв лицо, громко, отрывисто спросил:

– Не узнаешь?

– Амир? – нерешительно произнес Алим.

Да, это были глаза Амира, его голос и лицо, пусть изменившееся с годами. И вместе с тем это был не он. Презрительная усмешка, откровенная злоба во взоре, твердо сжатые челюсти, порывистые движения. В облике этого человека сквозило что-то пугающе безжалостное.

– Да, это я. Наконец-то я тебя встретил!

– Не думал, что ты жив… Зачем ты меня преследовал? – растерянно произнес Алим.

– Я хочу тебя убить, – просто ответил Амир.

– Убить? Зачем?

– Чтобы послать Хасану голову его «единственного» сына!

– Отец умер семь лет назад.

В своем смятении Амир напоминал скорпиона, которому внезапно вырвали жало. Он поклялся умирающему Хамиду, что отомстит халифу, но халиф умер, и клятва потеряла смысл. Оказывается, отец тоже ушел из жизни, – и столь долго вынашиваемая ненависть теперь казалась ненужной, пустой.

– От чего он умер? – глухим голосом спросил Амир. – Он был здоров и еще не стар.

Алим сомневался не более секунды. Старший брат всегда был безжалостен к нему – пусть знает правду.

– Думаю, его отравили.

Амир подался вперед. Блеск его глаз обжигал, как вырвавшееся наружу пламя.

– Кто? Убийц нашли?

– Нет. Их не искали. Лекарь Ибрагим подтвердил естественную смерть.

– Не понимаю, – пробормотал Амир.

– У меня есть основания полагать, что это была Зухра. Но я не хотел ее обвинять, дабы не подвергать жестоким пыткам и позорной казни: все-таки она женщина…

– Да как ты смеешь!

Амир схватил Алима за грудь и в следующее мгновение вскрикнул от боли. Вынырнувший из мрака Ясин вцепился зубами в руку незнакомца, точь-в-точь как Зюлейка когда-то вцепилась в руку Зухры.

Амир схватил мальчишку за шиворот, отшвырнул его в сторону и в ярости закричал:

– Придержи щенка, не то я его прикончу!

– Вижу, в кого ты превратился, Амир, – спокойно промолвил Алим, – в человека, способного убивать детей. Джамиля думает о тебе по-другому.

– Не смей произносить ее имя!

– Разве ты не хочешь о ней услышать?

Амир пытался скрыть застывшую в глазах горечь и не мог. Сколько потерь! Неужели еще и эта самая главная, из-за которой он всегда будет чувствовать себя брошенным в пустыне, а свое сердце – погребенным под слоем пепла.

– Да, хочу, – сдержанно произнес он. – Как она? Что с ней?

– Отец женился на Джамиле – мулла успел совершить обряд. После Хасану стало плохо; в тот же день он умер. Брачной ночи не было. Девушка осталась в нашем доме – она живет в гареме, отказывается от самых выгодных предложений о браке, прекрасно ладит с Зухрой и ждет тебя, Амир. Они обе тебя ждут.

Что с ним случилось? Его не слушались ни ноги, ни разум, ни сердце, которое билось так неистово, что едва не разрывалось от боли. Отец женился на Джамиле, и вместе с тем она не стала его настоящей женой. Значит, у него есть возможность обрести свою мечту, узаконить союз их сердец. Кровосмесительной связи не будет: багдадские кади это докажут – иначе не может быть. С трогательным, нежным трепетом, непостижимым чудом сохранившимся в его душе, Амир чувствовал, что для этой девушки такие условности – священны. Он сделает все, что она пожелает, лишь бы встретиться с ней, лишь бы сполна познать ее любовь!

И все-таки теперь он далеко не тот, каким был прежде. Это касается не только его внешности. Изнеженный, сладострастный юноша, читающий стихи, и жестокий бандит, без содрогания проливающий кровь, – разные люди. Джамиля любит и ждет другого человека.

Желая отвлечься от мимолетной слабости, Амир жестко и быстро проговорил:

– Что это за мальчишка?

– Мой сын.

Алим не знал, почему ответил именно так, он не раздумывал над своими словами – их подсказало сердце.

– Сын? Он не может быть твоим сыном. Сколько ему лет?

– Семь.

Амир усмехнулся.

– Ты что, зачал его, когда тебе было пятнадцать? Тогда ты сам был мальчишкой!

– Мне пришлось стать мужчиной в тот день, когда умер отец.

– Ты унаследовал его пост?

– Нет, ведь я был слишком молод. Но я служу в бариде. А ты… расскажешь о себе? Что произошло после того, как отец… тебя прогнал? Как ты попал на службу к аль-Мамуну?

Амир смотрел тяжелым, пристальным взглядом.

– Тебе хочется знать? Хорошо, расскажу. Хотя это… не очень приятная история.

– Не важно. Мне интересно послушать.

В спокойном тоне Алима не было намека на ненависть, презрение или торжество. В нем не чувствовалось даже неприязни.

«А ведь он всегда искренне стремился поладить со мной, – с удивлением подумал Амир. – Почему я вечно шел поперек? Из-за матери? Я был старшим и в любом случае остался бы первым и главным. Зачем я его унижал? Пусть его родила рабыня, но у нас один отец, одна кровь: этот юноша мог бы стать для меня близким человеком, единственным, кто по-настоящему меня понимал».

– Может, разведем костер? У меня есть припасы. Вы голодны? – вдруг спросил старший брат.

Алим пожал плечами. Перемены казались разительными и странными. Амир превратился в жестокого, хладнокровного воина и вместе с тем сделался понятнее и, как ни странно… добрее.

Молодой человек подумал о том, что надо накормить ребенка.

– Это было бы неплохо.

Когда Амир отошел в сторону, чтобы взять прикрепленную к седлу сумку, Ясин прошептал:

– Этот человек злой!

– Он мой брат, – ответил Алим.

Амир развел костер, разложил на куске ткани еду: вяленое мясо, лепешки, козий сыр. Он долго говорил, а Алим слушал. Потом наступила пауза. Некоторое время они ели молча. Амир почти не смотрел на Ясина, зато украдкой поглядывал на младшего брата.

Возле костра было спокойно и уютно. Время от времени Амир ворошил угли, отчего во все стороны разлетались яркие искры.

– Теперь ты знаешь правду. Что скажешь?

– Мне трудно судить – я не был на твоем месте. Наказание, воздаяние – все в руках Аллаха. Пройдет время, и мы все поймем, чего стоим на этом свете.

– Как живет моя мать? – помолчав, спросил Амир.

– Зухра не изменилась, – коротко ответил Алим.

– Возможно, ты прав, – немного подумав, промолвил старший брат, – мать разбиралась в ядах, как никто другой. Будь осторожен!

Алим усмехнулся.

– Она ничего мне не сделает. Не посмеет. В противном случае ей придется лишиться всего, что она имеет. Отец составил завещание грамотно, а я – еще лучше.

Сказав это, молодой человек прикусил язык. Ни в том, ни в другом завещании не упоминалось имя Амира. Но тот будто не обратил внимания на слова младшего брата.

Тем не менее, Алим попытался загладить промах.

– Если ты приедешь в Багдад…

– Мне ничего не нужно, – перебил его Амир. – Меня не интересует наследство. Я думаю только о Джамиле. Как хорошо, что она сумела найти общий язык с моей матерью! А твоя жена?

– Нет, – ответил Алим и больше ничего не сказал.

Сейчас ему не хотелось говорить о Зюлейке.

Амир понимающе кивнул.

– Неудивительно. Что за девушка? Из Багдада? Из какой семьи?

– Ты их не знаешь, – чуть помедлив, осторожно произнес Алим, – они… приезжие.

– Тебе повезло больше, чем мне, – со вздохом заметил Амир, – выбрал, кого захотел, ни перед кем не держал ответа. Ведь так?

– На все воля Аллаха.

Едва ли Амир захотел жениться на такой девушке, как Зюлейка, побывавшей замужем, имеющей ребенка, нищей, «безродной», как говорила Зухра. Старший брат всегда стремился выбирать самое лучшее – потому и решил отбить у отца Джамилю.

В следующий миг Алим испытал неприятное чувство. Нет, он не должен думать о Джамиле как о звезде, которую невозможно достать с небес! У него есть Зюлейка; он ее любит и будет любить всегда.

– Не засыпай! Нам пора идти, – сказал он Ясину.

Разморенный сытной едой и теплом костра мальчик клевал носом. Услышав голос Алима, он сразу вскочил на ноги. Живые, золотисто-карие глаза Ясина ярко блестели в свете костра.

– Оставайтесь тут. Отдохните до утра. Если вас станут искать, я постараюсь направить погоню в другую сторону, – сказал Амир.

– А ты?

– Вернусь назад.

Старший брат направился к лошади. Его походка была по-прежнему красивой, тело – гибким и стройным. Алим не ожидал, что он оглянется и простится – в конце концов, они столько лет оставались друг другу чужими, но, взяв скакуна за повод, Амир неожиданно произнес:

– В общем, так, брат, – он сделал ударение на последнем слове, – бери коня и поезжай вместе со своим сыном. Я дойду до лагеря пешком. Прошу, передай Джамиле, что все совершенное мною в жизни – и хорошее, и плохое – я делал ради встречи с ней. Если бы я мог вырвать из груди свое сердце и послать его ей, я бы это сделал!

– Передам, – прошептал Алим.

Когда Амир ушел, они с Ясином легли возле затухающего костра и забылись сном.

Проснувшись на рассвете, они неожиданно для себя увидели, как прекрасен пейзаж. Близ реки росла высокая, налитая соком трава и множество цветов. На воде играли розоватые отблески зари. Ясин смотрел с удивлением и восторгом. Сколько влаги, какое буйство красок! А до пустыни – всего лишь два часа ходу!

Путники доели то, что осталось от вчерашнего ужина, и напились из ключа, который бил из-под корней большого дерева. Алим закончил первым и пошел набрать воды про запас. Вернувшись, он заметил, что мальчик не сводит с него пристального взгляда и в его красивых глазах переливается непонятное сияние.

– Ты правда мой отец? – застенчиво спросил Ясин.

Алим вспомнил свои слова и смутился. Почему-то вчера ему захотелось показать Амиру, что он обладает чем-то большим, чем тот. Не в смысле богатства, а в смысле обретения чего-то истинно человеческого – семьи, жены, детей.

Он присел на корточки, положил руки на плечи мальчика и заглянул ему в лицо.

– Твоя мать – моя жена, а ты – ее сын, значит, и мой тоже.

Сказав это, Алим испытал облегчение. Если он признает Ясина своим ребенком, не останется ни малейшей двусмысленности по поводу пребывания мальчика в доме. И Зюлейка, конечно, будет рада!

Они сели на лошадь и поехали вверх по течению Евфрата, а через некоторое время свернули в сторону Багдада.

Ясин был весел, он задавал множество вопросов, многие из которых развлекали Алима. Мальчик считал, что города построили джинны, и никак не ожидал, что человеческие руки могут возвести что-то подобное! Он не знал назначения многих вещей и живо интересовался всем, что видел. Алим убедился в том, что ребенок наблюдателен и умен, просто недостаточно развит в том смысле, в каком это применительно к жизни большого города.

Ясину казалось, что вокруг простирается бесконечный оазис. Как близость влаги меняет природу, одевая ее в пышную зелень, так и то, что он видел сейчас, изменяло его представление о мире. Он думал, что пустыня велика, а она оказалась мала – перед необъятными просторами, полными воды, растений, невиданных построек, красиво одетых людей и прочих чудес!

Мальчик верил в то, что его будущее окажется таким же непредсказуемым, интересным и ярким.

811 год, Багдад

Когда Ясин увидел опоясанный двойным кольцом высоких крепостных стен, – окруженный огромным рвом Багдад, покрытый бирюзовой черепицей купол халифского дворца, а после – бесчисленные улицы и бесконечные толпы народа, он долго не мог прийти в себя.

– Наверное, люди, которые здесь живут, очень счастливы? – наивно поинтересовался ребенок.

– О нет, далеко не все! – ответил Алим.

Он обдумывал встречу с женщинами. Что рассказать Джамиле об Амире, как выдержать возмущенные речи Зухры? Узнав о Ясине, она не станет молчать… А Зюлейка? Поправилась ли она?

Зюлейка выздоровела, она вышла им навстречу со слезами на глазах и не сразу осмелилась обнять Ясина, лишь смотрела на него с выражением счастливого неверия и глубокой любви.

– Ты помнишь меня, сынок?

Мальчик догадался, какого ответа ждет женщина, и с готовностью кивнул. Тогда Зюлейка самозабвенно обняла его и крепко прижала к себе.

– Как я счастлива! Теперь ты будешь жить со мной! Надеюсь, тебе понравится здесь. У тебя будет своя комната и все, что пожелаешь!

– Знаю, отец мне говорил.

– Отец?

Быстрый, испуганный взгляд женщины был подобен сверканию молнии. Алим улыбался растроганно и открыто.

– Я подумал, что это будет наилучшим выходом. Я готов стать его отцом. По-моему, Ясин не против. Мне кажется, мы хорошо понимаем друг друга.

Не выдержав, Зюлейка с громким плачем повалилась в ноги мужу. Когда-то она так же ползала перед человеком, который отказался признать ее ребенка.

– Перестань, – мягко произнес Алим, поднимая ее, – это не жертва. Это просто… долг любви. – Он обнял жену, зарылся лицом в ее волосы и прошептал: – Не представляешь, как я по тебе соскучился!

Молодой человек знал, что им не скоро удастся остаться наедине. Разговор с Джамилей и Зухрой отнимет много времени и сил.

И он не ошибся: последняя поджидала его в саду. Когда Зюлейка увела Ясина в дом, Зухра подошла к Алиму и пригласила его в беседку с явным намерением завести серьезный разговор.

Его поразил вид матери Амира. Лицо было бледно, в глазах стыл ледяной холод.

– Что это за ребенок? – глухо спросила она.

Впервые после смерти отца Алим почувствовал себя так, как чувствовал в детстве. Тогда он боялся эту женщину, боялся ее голоса, взгляда, слов, прикосновения цепких пальцев. Он сбросил цепи страха, лишь, когда стал хозяином дома. Но сейчас…

– Это… сын Зюлейки.

– Сын Зюлейки? У нее есть сын?!

– Да. Когда мы встретились, Зюлейка была вдовой. Когда мы поженились, мальчик остался в пустыне. Теперь я решил привезти его в Багдад.

Женщина долго смотрела на Алима как на помешанного, потом отчеканила:

– Он будет жить в этом доме? В нашей семье?!

– Да. Я собираюсь его усыновить.

Зухра пошатнулась и схватилась рукой за переплет беседки. Ее дыхание стало тяжелым и прерывистым, будто она долго бежала от чего-то ужасного. Женщина смотрела так, словно на ее глазах внезапно рухнуло нечто такое, что составляло основу жизни. А потом вдруг заговорила с Алимом, как не говорила ни разу в жизни. Ее голос звучал по-человечески проникновенно, и в нем не было ни презрения, ни насмешки, ни скрытой злобы.

– Прошу тебя, заклинаю, Алим! Вспомни, что записано в Коране: «Аллах не сделал ваших приемышей вашими сыновьями, это – только ваше слово в ваших устах, а Аллах знает истину!» У тебя еще нет детей; если ты узаконишь этого мальчика, то он, как старший сын, унаследует все, что принадлежит роду Бархи – состояние, имя! Он – безродный дикарь, бедуин! Зачем ты взял в жены эту женщину, если знал, что до тебя она принадлежала другому мужчине?! О какой чистоте потомства может идти речь? Умоляю, – произнесла Зухра, сложив руки, – откажись от нее, выгони из дому! Скажи, что не знал о ребенке, что она скрыла от тебя правду! Поклянись на Коране, и ваш брак будет расторгнут! Ты сможешь жениться на другой девушке, родовитой, богатой, честной, и она родит тебе сына, твоего собственного сына!

Женщина замолчала, и наступившая вдруг тишина показалась бездонной. Последние лучи заката бросали призрачные золотые отблески на темную, увитую виноградом беседку. В небесах разгорались россыпи звезд.

По щекам Алима разлился жаркий румянец. Да, Зюлейка скрыла правду: прежде он думал, что отец мальчика – ее муж-бедуин. Впрочем, какое это имеет значение? Он любит Зюлейку, и это – тоже истина, которую видит и знает Аллах. В конце концов, что такое жизнь? Короткая вспышка, угасающая прежде, чем человек успевает оглянуться и понять, зачем он появился на свет. Главное, вовремя разобраться в чувствах. Самое светлое, чистое и возвышенное из них – любовь, стало быть, стоит идти за ней и следовать ее заветам.

– Нет, Зухра, я не изменю своего решения. Лучше позови Джамилю, у меня есть для нее известие. И для тебя тоже.

Когда девушка пришла и радостно поприветствовала его, Алим вгляделся в ее прелестное лицо и попытался представить Джамилю рядом с Амиром, с теперешним Амиром. И – не смог.

Однако он не собирался скрывать правду, потому сказал:

– Я видел Амира. Он жив. Служит аль-Мамуну, который сражается против нашего халифа и движется со своей армией к Багдаду. Амир спрашивал о вас. Он сильно изменился, но по-прежнему любит тебя, Джамиля, и ждет вашей встречи.

Алим ожидал, что девушка разрыдается или лишится чувств, однако она спокойно и просто произнесла:

– Я знала, Алим. Я верила в то, что Амир вернется.

При этом взгляд ее прекрасных глаз наполнился таким светом, что у молодого человека защемило в душе.

Весть о том, что сын жив, вернула Зухре часть сил. Заметив это, Алим сказал:

– Если с головы мальчика упадет хотя бы один волос, пеняй на себя.

– Когда Амир вернется… – в бессильной ярости прошипела женщина.

– Когда Амир вернется, он ничего мне не сделает. Мы помирились.

Алим нашел Зюлейку сидящей на качелях. Она медленно раскачивалась, запрокинув голову, наслаждаясь свежим ночным воздухом и любуясь золотой звездной пылью.

– Ясин спит. Я жду тебя, – сказала она. – Я так счастлива, что…

Зюлейка хотела продолжить, но Алим обнял жену, и ее губы с жаркой готовностью раскрылись навстречу его поцелуям. Он подхватил молодую женщину на руки и понес в дом, в постель.

Он долго ласкал ее, безумно и нежно, а она отдавалась так отчаянно и страстно, будто это была первая или последняя ночь в их жизни.

Когда муж уснул, Зюлейка долго лежала и размышляла о власти слепого рока, о карающей или милующей судьбе, непредсказуемость которой напоминает буйство стихии. Кто мог подумать, что, пройдя сквозь череду жестоких испытаний, она почувствует себя такой счастливой! Навсегда ли это? Кто знает? Какой малости порой хватает для того, чтобы погубить или спасти человека! Она жестоко ошибалась, поскальзывалась и падала, и ей, как никому другому, были известны превратности пути к желанной мечте.

На следующий день Алим, Ясин и Зюлейка отправились на рынок покупать мальчику новую одежду.

Бесконечные ряды лавок были полны покупателей и продавцов, которые спорили и торговались до хрипоты. Под крытыми пальмовыми циновками навесами были навалены горы товаров. К запахам съестного примешивались запахи цветов, ароматных масел, кож, нагретой горячим солнцем земли.

– Есть одна лавка, куда бы я очень хотела зайти! – озорно произнесла Зюлейка и устремилась вперед.

Лавка дяди стояла на прежнем месте, и сам Касим тоже был там. Увидев богатых покупателей, выскочил навстречу и угодливо поклонился.

На Алиме был украшенный желтыми арабесками темно-синий халат и такого же цвета чалма, концы которой спускались по плечам. На поясе висел кинжал из драгоценной дамасской стали.

Касим взял в руки туфли плотного красного сафьяна с загнутыми вверх носками.

– Не желаете примерить, господин?

– Я хочу купить обувь для своей жены и сына, – ответил Алим, желая подыграть Зюлейке.

Касим не успел произнести ни слова – молодая женщина откинула покрывало и со смехом произнесла:

– Самые дорогие, самые лучшие туфли, дядя!

Касим замер, не в силах поверить своим глазам. Расшитый блестящими нитями кафтан изумрудного бархата, бледно-зеленая рубашка тончайшего шелка. Косы перевиты жемчужными нитями, в золотых браслетах вспыхивает солнце. А глаза! А губы! Лицо! Ее красота была столь обезоруживающей, блистательной, безудержной, яркой, что, казалось, затмевала весь окружающий мир.

– Это ты, Зюлейка? – пробормотал растерявшийся Касим. – Ты в Багдаде?!

– Да, это я. Я вернулась в Багдад. А это – мои муж и сын!

– Значит, у тебя все хорошо? Ты счастлива? – робко спросил дядя.

– Да! – Молодая женщина вновь рассмеялась. – Тридцать дирхемов – такая малость, дядя! Такая малость в сравнении с любовью и заботой, какой я окружена сейчас!

Касим мучительно покраснел.

– Я часто вспоминал о тебе, – тихо произнес он. – Ты знаешь, я не хотел… тебя продавать.

– Знаю, дядя. И верю, что ты меня вспоминал. Чего не скажешь о Надии.

– Я передам ей, что ты приходила.

– Обязательно передай.

Алим приобрел для жены две пары расшитых жемчугом туфель и купил сандалии для Ясина – превосходной кожи, с изящным узором на ремешках.

Когда они вышли из лавки, Зюлейка от души расхохоталась.

– Уверена, Надия умрет от злости! Она никогда меня не любила.

Алим смотрел на жену и удивлялся ее красоте, живости, веселью. Он представил, как они проживут вместе много-много лет, без конца сливаясь в страстных объятиях, поверяя друг другу тайны Души, и ему стало безудержно жарко от счастья, которым его наградила судьба.

 

Глава IX

813 год, Багдад

Война между новым халифом и его братом продолжалась два года. Постепенно армия аль-Мамуна заняла Западный Иран: все обладающие властью и состоянием персы были на его стороне. После взятия Восточной Аравии ему присягнули влиятельные Мекка и Медина. Потом началась осада Багдада, которая длилась почти год.

Сторонники халифа аль-Амина при поддержке той части горожан, которая смертельно боялась хорасанской армии и рассматривала ее приход почти как иноземное вторжение, яростно сопротивлялись захватчикам. Столица постоянно обстреливалась камнеметными орудиями; разрушения и пожары стали обычным делом. Не хватало продовольствия и оружия. Опасаясь грабежей, жители Багдада боялись выходить на улицы, а при редких встречах с беспокойством смотрели друг на друга, поскольку не знали, что их ждет.

Между тем генерал аль-Мамуна ат-Тахир ибн аль-Хусейн без конца подстрекал к измене военачальников и слуг халифа, в результате чего многие старшие офицеры перешли в лагерь противниках.

Аль-Амин ощущал недостаток в деньгах и был вынужден прибегнуть к обиранию имущих, что вызвало негодование и злобу состоятельных багдадцев. Незадачливый халиф попытался тайком переговорить с братом, обещал отречься от престола в его пользу, если тот сохранит ему жизнь. Вместо ответа аль-Мамун отправил в столицу рубашку без отверстия для головы.

Семейство аль-Бархи не обращало особого внимания на лишения. Алим по-прежнему служил в бариде и не принимал непосредственного участия в сражениях за Багдад. Зюлейка, привыкшая к невзгодам, переживала их сравнительно легко, ибо рядом с ней были любящий муж и сын. Джамиля проводила время в мечтах о встрече с Амиром.

Зухра замкнулась в мрачных мыслях: ее борьба за чистоту рода аль-Бархи обернулась полным крахом. Она уничтожила еще не родившегося ребенка Зюлейки, а взамен получила «маленького бедуина». Зухра ненавидела мальчика, но опасалась его трогать. Кто знает, что придет в голову такому зверенышу! Впрочем, наблюдая за Ясином, женщина не находила в нем повадок дикаря. Это казалось странным и не имело объяснения.

Алим нанял учителей, которые, все как один, твердили, что Ясин – очень смышленый ребенок. Он быстро научился читать и писать, с легкостью усваивал принятые в хорошем обществе манеры – словно вспоминал нечто полузабытое. Мальчик очень любил мать и сильно привязался к человеку, назвавшему себя его отцом. Ясина ни в малой степени не занимали такие вещи, как богатство, знатность, очередность наследования, – его интересовал огромный, полный чудес мир, который он не уставал познавать. У него оказался легкий, веселый характер – такой же, как у Зюлейки.

Алим с нетерпением ждал, когда супруга объявит, что она снова беременна, но молодая женщина молчала. Что ж, если ей больше не суждено родить, тогда этот мальчик – подарок Небес. Молодой человек не собирался брать другую жену. Зюлейка и без того настрадалась в жизни; пусть живет с сознанием того, что она единственная и любимая.

В почтовом ведомстве, как и повсюду, о войне говорили по-разному.

– Не удивлюсь, если рано ли поздно камни влетят в окна барида! – как-то раз заметил Алим, слыша далекий монотонный гул.

– Кажется, нам не стоит сидеть взаперти. Пора выходить на улицы. Почтовое сообщение прервано – нам все равно нечем заняться, – сказал Наджиб.

– Оно будет восстановлено. А пока диваны должны работать так, как работали прежде.

Наджиб покачал головой.

– Все же, я думаю, надо идти сражаться.

– Ты так считаешь? Ты хочешь сражаться за город или за аль-Амина?

Уловив в словах приятеля насмешку, Наджиб ответил:

– Почему бы нам не выступить в защиту правительства, ведь именно ему Багдад обязан благоденствием и блеском!

– За аль-Амина сражается тот, кто боится персидской армии, как нашествия саранчи, ибо беспокоится о своем имуществе и думает, что персы начнут истреблять арабов. Лично я не испытываю симпатии к династии Аббасидов. Бесконечные споры из-за престолонаследия, постоянные расторжения торжественно произнесенных присяг, вечный подкуп должностных лиц!

– Ты служишь и обязан служить халифу, как это делали твои предки.

– Хасан служил Харуну, который возвысил Багдад. Теперь его сыновья разрушают то, что создал отец.

Ближайшие к Куфийским воротам кварталы и в самом деле лежали в руинах, огонь уничтожил многие красивые здания, в том числе те, что считались священными. Через три дня пришла тревожная весть о том, что армия генерала ат-Тахира ибн аль-Хусейна вошла в город и занимает улицу за улицей. Алим строго-настрого запретил женщинам покидать дом и отправился в барид, пообещав скоро вернуться.

Время тянулось в томительном ожидании роковых перемен. Почти все обитательницы гарема сходили с ума от тревоги.

Если воины аль-Мамуна возьмут город и ворвутся в их дом, что тогда будет? Да и чернь может воспользоваться паникой и станет поджигать жилища знати, дабы начать грабежи! Перепуганные женщины прислушивались к грохоту метательных орудий и яростным крикам, доносившимся столь явственно, словно бой шел на соседней улице, а не в окраинных кварталах. Между тем, чтобы достичь центра Багдада, захватчикам нужно было преодолеть две стены высотой в тридцать пять локтей взять штурмом шесть десятков башен, перейти несколько больших мостов и открыть пятьдесят ворот, каждые из которых даже в мирное время охраняла тысяча человек.

Одна только мысль о том, что Багдад, этот великий, чудесный город, может быть осквернен пожарами, убийствами и грабежами, казалась чудовищной и нелепой.

Зюлейка беспокоилась не только за Алима и Ясина, но и за ребенка, которого носила под сердцем. Она узнала об этом совсем недавно и пока не решилась признаться мужу. Вдруг все закончится так, как в прошлый раз?

В середине дня, когда Алим все еще не вернулся домой, изведенная переживаниями молодая женщина вошла в комнату Джамили.

– Я так боюсь за всех нас! – сказала она. – Не может быть, чтобы это происходило на самом деле! Неужели мир сошел с ума?

Девушка повернулась к Зюлейке и совершенно спокойно произнесла:

– Багдад будет взят. И я хочу, чтобы это произошло как можно скорее.

Зюлейке показалось, что она ослышалась. Молодая женщина произнесла дрогнувшим голосом:

– Что ты говоришь?!

На миг ей почудилось, что Джамиля лишилась рассудка. Однако та улыбнулась и доверчиво пожала Зюлейке руку.

– Не сердись. Просто я, как это свойственно всем влюбленным, думаю о себе, о своем счастье. Когда воины аль-Мамуна займут Багдад, я, наконец, встречусь с Амиром!

Молодая женщина вздрогнула.

– Амир? Кто это?

– Разве ты не знаешь? Старший брат Алима.

– Муж никогда не называл его имени, – произнесла Зюлейка голосом, который показался ей чужим.

– Потому что они враждовали. А два года назад братья встретились и помирились. Это случилось, когда Алим ездил в пустыню за Ясином. Неужели он не рассказывал?

– Говорил, но я была поглощена встречей с сыном и… не обратила внимания на его слова. – Молодая женщина приложила руки к горящим щекам. – Сколько лет брату Алима?

– Он на пять лет старше твоего мужа.

Все встало на свои места. Зюлейка вспомнила. Вспомнила, как Амир говорил ей, что его отец служит в почтовом ведомстве халифа, что у него есть младший брат, которого он ненавидит, а его мать – властная и вздорная женщина. В последнюю их встречу Амир заявил, что собирается уехать в Мерв и что он женится на другой – богатой и знатной девушке. Значит, этой девушкой была Джамиля.

По всему телу, до самых кончиков пальцев, тягучей волной разлился черный ужас. Зюлейке почудилось, будто кто-то запустил ей за шиворот холодных, скользких, извивающихся змей. О Всемогущий, куда она попала?! В дом, где жил Амир, в его семью! Сама того не подозревая, вышла замуж за его брата! А пребывавший в таком же слепом неведении Алим усыновил Ясина.

Что теперь делать?! Как выпутаться из коварных сетей судьбы? Рано или поздно Алим узнает правду. Рассказать самой, чтобы он не подумал, будто она все знала и – притворялась, лгала?! Когда-то она скрыла от мужа, что согрешила в юности, но Алим ее простил. Простит ли теперь? А если Амир в самом деле вернется…

Молодая женщина посмотрела на Джамилю и на миг увидела в ней соперницу, ту, которую Амир предпочел ей, Зюлейке, после чего она изведала столько горя! Она вспомнила, как, впервые увидев девушку, была поражена ее изысканной красотой, а позже восхищалась ее образованностью и утонченностью. Конечно, этой богатой горожанке никогда не приходилось мести полы, мыть посуду, доить коз, долгие часы брести под палящим солнцем по горячему и вязкому песку безбрежной пустыни!

Зюлейка забыла о том, что именно Джамиля научила ее всему, чему она хотела научиться: умению выбирать одежду и украшения, пользоваться ароматическими маслами, чистить зубы толченым мелом, красить пальцы рук и ног порошком из хны. Эта девушка искренне радовалась, когда новая подруга впервые смогла разобрать прежде непонятные ей завитки, черточки и точки и неуверенно прочитала вслух первое предложение.

– Что с тобой? – в тревоге спросила Джамиля.

– Ничего. Мне тоже все равно, будет ли разрушен Багдад. Мой мир уже рухнул.

– Почему?

– Потому что твой возлюбленный по имени Амир – отец моего сына Ясина.

Джамиля жалко улыбнулась.

– О чем ты?

– О том, что твой жених забавлялся со мной, а когда узнал, что я беременна, решил бросить. Я плакала, валяясь у него в ногах, но он прогнал меня прочь! Он принес мне какое-то средство, велел выпить, чтобы избавиться от ребенка, но я не сделала этого. А потом…

Зюлейка могла говорить гневно и резко, тогда как Джамиля умела только прощать. Ее глаза всегда видели впереди свет, дающий надежду. Но сейчас этот свет померк.

Когда молодая женщина умолкла, младшая жена Хасана упала в обморок.

Зюлейка не успела ей помочь: в комнату вошел Алим и бросился к лежащей без чувств девушке.

– Что случилось?

– Она потеряла сознание, – сухо ответила Зюлейка.

Амир повернул к жене взволнованное лицо.

– Вижу. Почему? – немного резко произнес он.

Не дождавшись ответа, принялся приводить девушку в чувство, и вскоре Джамиля открыла глаза. Алим заговорил с ней, внимательно, ласково, нежно. Зюлейка почувствовала себя забытой. Неожиданно в голове шевельнулась мысль: может, Алим любил Джамилю? Когда она появилась в доме, ему было пятнадцать лет, возраст первой любви, пробуждения влечения, рождения пылких юношеских надежд.

Когда они вышли из покоев Джамили, доверив ее заботам служанок, Зюлейка спросила мужа:

– До того, как мы с тобой встретились, тебе… нравилась Джамиля?

Алим принужденно рассмеялся.

– Да, нравилась.

– Вот как?

Молодой человек пристально посмотрел на жену.

– Что в этом удивительного? Такая девушка, как Джамиля, способна очаровать любого мужчину!

– Ты бы женился на ней, если бы мог?

– Не знаю. При чем тут мои желания? Это было невозможно! Ее хотели видеть своей женой и отец, и Амир. Не хватало только меня! И потом – я женился на тебе. И по-настоящему люблю только тебя.

Глубоко вздохнув, Зюлейка обреченно сказала:

– Наконец-то ты произнес имя своего старшего брата.

– Я называл его и раньше.

– При мне – никогда.

– Какое это имеет значение?

Вместо ответа Зюлейка промолвила:

– Пообещай, что выслушаешь меня и… примешь… справедливое решение.

– Что произошло? – нетерпеливо проговорил Алим.

– Обещай!

Он кивнул.

– Говори.

Зюлейка воздела глаза к небу и, приложив правую руку к сердцу, произнесла:

– Призываю Аллаха в свидетели: прежде я не знала о том, что сейчас поведаю своему мужу; в моих словах нет ни притворства, ни лжи.

Потом рассказала правду, прямо и просто, изложив ее в нескольких словах.

Какое-то мгновение Алим молчал, отказываясь признать открывшуюся перед ним правду, но как только он осознал все, что сказала Зюлейка, внезапно вспыхнувшее бешенство обожгло его, как пламя. Молодая женщина впервые узнала, каким может быть ее муж: непримиримым, гневным, а главное – не желающим прощать.

Алим представлял, как его жена извивается под телом Амира, как она стонет от наслаждения. Его брат был опытным любовником, он умел покорять женщин и пробуждать в них безумную страсть. Ни одна из них не могла устоять перед его обаянием и красотой.

Молодой человек схватил Зюлейку за плечи и, яростно встряхнув ее, закричал:

– О нет! Только не это! Мне постоянно твердили, что Амир лучше, главнее меня! Старший сын, чистая кровь, благородные предки! Не важно, что у него была подлая душа и завистливое сердце! Когда отец его прогнал и лишил наследства, я полагал, справедливость восторжествовала, но нет! Он меня обошел, он посмеялся надо мной. Он, именно он был твоим первым мужчиной, и его сын стал главным наследником рода Бархи! Ты отдалась Амиру, презрев обычаи, страх возмездия, свою честь! Ты любила его до безумия! Если бы он тебя не оставил, ты и по сей день сдувала бы пыль с его ног! Мой брат всегда брал себе самое лучшее! Он выбрал Джамилю и женится на этой чудесной девушке, тогда как я…

В памяти Зюлейки всплыло то оскорбительное, обидное слово, каким ее наградил Амир.

– Женился на потаскухе, – подсказала молодая женщина и задала последний вопрос, ответ на который – она это знала – должен ее убить: – Скажи, ты бы взял меня в жены, если бы с самого начала знал правду о моей жизни?

– Нет. Ни за что. Никогда.

Услышав произнесенные холодным и твердым голосом слова, Зюлейка повернулась на негнущихся ногах и молча удалилась. Алим не стал ни окликать ее, ни догонять. Он даже не посмотрел ей вслед.

Зюлейка прошла в комнату сына. Ясин лежал на диване и увлеченно читал какую-то книгу.

– Вставай, сынок, мы уходим, – сказала она.

Мальчик повернулся, и Зюлейка вдруг посмотрела на него другими глазами. Сын Амира. Да, это его сын – те же глаза, лицо и улыбка. И вместе с тем Ясин – только ее ребенок. Ее и того несчастного немого бедуина, который пожертвовал своей жизнью ради обманувшей его женщины и который – единственный из мужчин – по-настоящему ее любил. В честь которого она и назвала своего сына.

– Куда мы уходим, мама?

– Пока не знаю. Но мы должны покинуть этот дом.

– Почему?

– Потому что мы по ошибке забрели не туда, куда надо, – ровным голосом произнесла Зюлейка.

Почувствовав в тоне матери нечто странное, Ясин не стал спорить и задал только один вопрос:

– Я должен взять вещи?

– Нет, ничего не бери.

Мальчик с удивлением наблюдал, как мать снимает с рук браслеты, с шеи – ожерелья, вынимает из ушей серьги и складывает все это на курси. Даже не взглянув на блестящую кучку, Зюлейка опустила на лицо покрывало, взяла ребенка за руку и сказала:

– Идем.

Молодая женщина вышла на улицу, не испытывая никакого страха: по сравнению с тем, что творилось в ее душе, самая жестокая, кровопролитная война казалась сущей ерундой.

Одни улицы были пусты и безмолвны, по другим непрерывно лился человеческий поток. Толпы изнемогающих от страха, недоедания и усталости людей мечтали вырваться из города, но это оказалось невозможным – армия аль-Мамуна окружила Багдад со всех сторон. Говорили, что если сам халиф аль-Амин укрылся в замке Хулд, стало быть, победа, врагов неизбежна.

Между тем воины халифа походным маршем продвигались по улицам города с развернутыми черными знаменами Аббасидов и при этом старались сохранить бодрый вид и чувство собственного достоинства.

Зюлейка ничего не видела, никого не слушала, она упорно брела вперед, не ведая, куда именно, ибо пребывала в страшном смятении и жестоком отчаянии. Горе накатило огромной разрушительной волной, и она не чаяла когда-либо выплыть на божий свет.

Живя в пустыне, Ясин привык к неожиданностям, привык к тому, что нужно подниматься среди ночи и идти с племенем, не задавая вопросов. Но жизнь изменилась, и в ней существовало нечто такое, о чем он не мог молчать.

– А как же отец? – тихо спросил мальчик.

Зюлейка не смогла ответить – ее душили слезы.

Тем временем ничего не подозревающая Зухра вошла в покои Джамили и лениво произнесла:

– Ну и скука! Когда все это закончится? Скорее бы один наследник победил другого!

Полная аристократического презрения как к солдатам вражеской армии, так и к простому народу Багдада, она не верила в то, что война способна в корне изменить ее жизнь. Будучи чистокровной персиянкой, Зухра полагала, что хорасанцы не причинят ей вреда.

Джамиля ничего не ответила. Она лежала в постели, оцепенелая, недвижимая, словно окаменевшая. Девушка по-прежнему думала об Амире, только теперь мысли о любимом не вызывали пьянящей сладости, а обжигали горечью.

– Что с тобой? – удивленно спросила Зухра.

– Моя жизнь кончена. Ожидание было напрасным. Своим упрямством я свела отца в могилу! Прошу, дай мне яду, я хочу умереть!

– Что случилось? – резко произнесла женщина.

Джамиля заговорила; после каждого слова следовал судорожный вздох.

– Амир… Зюлейка… У них есть сын… Это Ясин.

Зухра пожала плечами.

– Что за чепуху ты несешь?

– Это правда.

И Джамиля повторила рассказ Зюлейки.

В темных глазах Зухры застыло настороженное, выжидающее выражение. Она напрягла память и… вспомнила.

«Одна девушка ждет от меня ребенка… Она мне понравилась, и мы встречались по ночам. Я не думал жениться на ней, просто развлекался. Но недавно она объявила, что беременна» – так сказал Амир.

И назвал имя – Зюлейка.

Женщина дала сыну средство, о котором он просил. Очевидно, девушка не выпила жидкость или та не подействовала. «Маленький бедуин», которого ненавидела Зухра, был сыном Амира и ее внуком. Волею судьбы он занял то место, которое принадлежало ему по закону.

Словно ребенок, у которого ни с того ни с сего отобрали любимую игрушку, Зухра какое-то время растерянно смотрела в одну точку. Потом, встрепенувшись, осведомилась:

– Где Зюлейка?

– Не знаю.

Не обращая внимания на убитую горем Джамилю, женщина быстро вышла из комнаты и бросилась в сад. Одна из служанок сказала, что недавно Зюлейка вместе с Ясином вышла из дома. Госпожа сняла с себя все украшения и оставила их в комнате. Другая служанка слышала, как Алим и Зюлейка ссорились.

Зухра опустила на лицо покрывало и кинулась на улицу. Что-то произошло, но выяснять, что именно, и расспрашивать Алима было некогда. Следовало как можно скорее догнать Зюлейку.

Вдали, над крышами домов и верхушками деревьев, клубился дым, пахло гарью. С каждым шагом навстречу попадалось все меньше людей – Зухра бежала в тот конец города, где шли бои. Она не знала, в какую сторону могла отправиться Зюлейка; вероятно, молодая женщина инстинктивно выбрала путь, каким ходила чаще всего – к рыночным кварталам в восточной части Багдада.

Город выглядел притихшим и мрачным. Рынки опустели, словно их многочисленных обитателей внезапно унес чудовищный ураган.

Было душно, как перед грозой; Зухра задыхалась, ее одежда пропиталась потом, узкие туфли натерли нежные ноги, кровь стучала в висках. Женщина пребывала во власти суеверного страха. Сколько раз она желала смерти и Зюлейке, и своему внуку, в жилах которого текла кровь Амира! Теперь на ее голову упадет проклятие Аллаха! Только бы ничего не случилось, только бы ей удалось их догнать!

Навстречу спешили двое мужчин. Зухра спросила, не видели ли они женщину с мальчиком лет девяти.

– Да, – сказали они, – видели.

И посоветовали повернуть назад, но она не послушалась.

Там идут бои, госпожа, – добавил один из них. – Скоро хорасанцы будут здесь!

Кивнув им, Зухра побежала дальше.

Издалека, то нарастая, то затихая, доносился гул голосов, звон мечей, грохот камней, стук лошадиных копыт. Вдруг женщина заметила Зюлейку – та свернула в проулок и исчезла за стеной дома. Зухра прибавила шагу, а потом закричала.

Услышав, что ее кто-то зовет, Зюлейка остановилась и только сейчас увидела, где они оказались – в пустынной, полуразрушенной части города, куда вот-вот войдет неприятель. Молодая женщина в испуге повернула назад. Ясин обрадовался: он давно говорил матери, что они идут не туда, что нужно вернуться, но впавшая в трагическое оцепенение Зюлейка не обращала внимания на слова сына.

Зухра спешила навстречу; ее платье и покрывало развевались на ветру, легкие комнатные туфли скользили по камням мостовой. Подбежав к молодой женщине и мальчику, она, задыхаясь, воскликнула:

– Я все знаю, знаю! Прости! Идем домой!

Зюлейка смотрела отчужденным, затуманенным взглядом.

– У меня нет дома.

– Есть. У тебя и у Ясина.

Зухра произнесла имя мальчика с той нежностью и любовью, с какой обращалась только к Амиру.

– Мой муж больше не хочет меня видеть.

– При чем тут твой муж! – вскричала Зухра. – Ясин – сын Амира, мой внук, и этим все сказано!

Ясин посмотрел на женщину с удивлением и тревогой, потом перевел взгляд на мать.

Зюлейка не успела ответить – внезапно из проулка вырвались всадники и, будто черная туча, понеслись по дороге. За ними с криками и нестройным топотом двигалась лавина пехоты. Большинство солдат не останавливались на полпути, но кое-кто из наиболее предприимчивых и жадных уже рыскал вокруг в поисках ценностей, брошенных испуганными жителями Багдада.

Женщины и мальчик прижались к стене. Зухра подбежала к ближайшим воротам и забарабанила в них кулаками – никто не ответил.

Между тем один из воинов бросился к Зюлейке, схватил ее за руку и поволок к развалинам. Женщина закричала. Ясин, маленький мужчина и защитник матери, бросился на выручку. Он напал на воина так бесстрашно и яростно, будто надеялся одолеть его голыми руками. Солдат отпустил женщину и взмахнул саблей. Тело Зюлейки охватила страшная судорожная дрожь, разум заволокло глухой, непроницаемой чернотой. Сейчас она потеряет сына, лишится самого дорогого, что есть в ее жизни!

Женщина на мгновение зажмурилась и снова открыла глаза – в эту секунду между Ясином и саблей встала Зухра.

Зюлейка наблюдала, словно во сне, как Зухра медленно оседает на землю, а из глубокой раны на груди хлещет кровь. Затем к солдату подъехал другой воин и, не слезая с коня, уверенно и хладнокровно нанес ему удар. Ранивший Зухру человек упал, хрипя и содрогаясь всем телом, а всадник спрыгнул с лошади и подошел к женщинам.

– Как вы здесь оказались? – резко произнес он. – Кто вы такие?

Зюлейка не ответила; она склонилась над Зухрой, подняла ее и свое покрывало и с горестной жалостью смотрела в затуманенные глаза женщины, побелевшее лицо, на которое упала тень близкой смерти.

Вдруг за ее спиной прозвучал отчаянный вопль:

– Мама!

Зюлейка оглянулась. Мужчина опустился на колени и бережно приподнял голову лежащей на земле Зухры.

– Ты узнаешь меня, мама? Это я, Амир!

Всегда сверкающие живым, ярким огнем, будь то огонь неистовой ненависти или безрассудной, любви, а теперь потухшие глаза Зухры медленно открылись.

– Сынок! Ты вернулся! – с трудом произнесла она.

– Да. К тебе!

– Я рада, что мы все-таки встретились в этой жизни, потому что скоро я попаду в ад, – прошептала Зухра.

– Меня тоже не ждут в раю, мама! – горько усмехнулся Амир.

– Ты не знаешь, что я совершила. Отравила мать Алима, когда тот был еще младенцем, потом хотела лишить жизни его самого, но яд случайно выпил Хасан. Я заслужила смерть!

Амир отчаянно замотал головой.

– Для меня не имеет значения, что ты сделала. Ты должна жить.

– Прошу тебя, – сказала Зухра и из последних сил сжала руку сына своей холодеющей рукой, – позаботься о своем сыне!

Потом закрыла глаза и испустила дух.

Bсе минуты, когда Амир рыдал, припав к бездыханному телу матери, молодая женщина поняла, что простила его, простила сполна, а еще осознала, что он стал для нее посторонним человеком, тем, кому можно сочувствовать, но которого невозможно любить так, как любишь по-настоящему близких, родных людей.

Амир поднялся на ноги, и Зюлейка заметила, как сильно он изменился. Она не ожидала увидеть его таким. Его лицо обветрилось, черты стали резкими, в них проступала железная твердость воина, привыкшего сеять смерть.

Но глаза были полны глубокого горя и неподдельной скорби.

– Зюлейка? – растерянно промолвил Амир.

С тех пор как они виделись последний раз, прошло десять лет, но он ее узнал.

– Да, это я, – прошептала молодая женщина.

– Ты и… мать. Почему вы здесь? – непонимающе произнес Амир.

Молодая женщина покачала головой. Она ощущала себя измученной, опустошенной.

– Об этом долго рассказывать.

– Ты права. Надо уходить отсюда.

Амир поднял завернутое в покрывало тело Зухры и бережно положил поперек седла. Потом взял лошадь за повод. В это время Ясин шепнул матери:

– Я знаю этого человека! Он злой.

Амир резко обернулся.

– Что это за мальчик? И… о чем говорила мать?

Зюлейка тяжело вздохнула. На сегодня было довольно и признаний, и объяснений. Она ограничилась тем, что сказала:

– Вспомни.

Амир замер, пристально глядя на ребенка. По его лицу проносились тени самых разных чувств. Изумление, радость, смятение. Сын, его сын! Какие странные, чудесные, щемящие ощущения, будто в сердце внезапно просочилось нежное, ласкающее тепло. А еще там поселились неловкость и стыд.

– Он меня помнит. Кажется, я тоже его узнаю. Я видел его с Алимом. Но почему мой брат сказал, что…

– Теперь это не столь важно, – перебила Зюлейка, – все равно наши с тобой пути расходятся в разные стороны.

Она взяла Ясина за руку и решительно зашагала по улице. Пронзенный внезапной догадкой, Амир бросился следом.

– Так ты жена Алима?!

– Я была ею. Мой муж больше не хочет меня видеть, – ответила женщина и продолжила путь.

– Постой! Не уходи. Что я должен сделать? Как могу помочь?

Зюлейка остановилась. Когда-то она отдала бы за эти слова и сердце, и душу, а теперь они вызвали только горестную усмешку.

– Ты мне не поможешь. Иди к Джамиле. Она тебя любит и ждет.

Амир посмотрел на ребенка.

– Алим знает правду?

– Теперь да. И не может простить.

Они помолчали.

– Куда ты собираешься идти?

– К своему дяде. Поживу у него несколько дней. Потом решу, что делать.

– Будь осторожна, – сказал Амир, – и береги… своего мальчика. Я… тебя провожу.

Остаток пути они проделали молча. Улицы были пусты и безмолвны – бои шли в другой стороне, – лишь иногда навстречу попадались неведомо куда бегущие люди, которые пытались спасти свой нехитрый скарб.

Амир должен был находиться не здесь, а там, где генерал ат-Тахир ибн аль-Хусейн завоевывал улицу за улицей, превращая их в груды щебня. Но сейчас его вело другое чувство – чувство священного долга, который испытывают по отношению к умершему и который он некогда не выполнил перед живыми.

Когда, Зюлейка подошла к дому своего дяди, Амир неожиданно встал на колени и произнес прерывающимся, глухим голосом:

– Прости меня! Прости за все, что тебе пришлось пережить по моей вине!

Молодая женщина, опустила на его голову свою легкую руку и ответила:

– Прощаю, Амир! Во имя твоей матери, которая спасла жизнь моему сыну ценой своей.

Голос Зюлейки звучал проникновенно и искренне.

– Ты слышала ее признание? – прошептал Амир.

– Да. Об этом никто никогда не узнает.

Амир поднял голову и посмотрел ей в глаза. Потом перевел взгляд на Ясина. Он хотел что-то сказать, но мальчик вздрогнул, нахмурился и крепче сжал руку матери. Тогда Амир поднялся на ноги и молча побрел назад, ведя в поводу коня, который вез печальную ношу. Зюлейка проводила его взглядом и вошла во двор дома, который покинула десять лет назад.

Здесь ничего не изменилось, а что… изменилось в ней? День за днем она продолжала верить в то, что любовь приносит счастье, но это чувство, казавшееся таким светлым и неповторимым, приводило к горю, печали, разочарованиям, смерти. И все же Зюлейка могла гордиться тем, что никогда не предавала свое сердце.

– Сейчас я познакомлю тебя с родственниками, – сказала она Ясину, и в ее тоне зазвучали успокаивающие, ласковые нотки.

В последние годы Ясин сполна ощутил любовь близких людей и изведал безмятежную радость жизни! Она должна сделать так, чтобы его душа не пострадала.

К счастью, Касим, его подросшие дети и даже Надия приняли Зюлейку как дорогую гостью. Она сказала, что поживет у них несколько дней, и ее тотчас окружили вниманием и заботой. Теперь, когда Зюлейка была замужем за богатым багдадцем, родственные отношения с ней могли принести немалую пользу.

Надия с завистью разглядывала одежду молодой женщины. Она пыталась разговорить племянницу, но Зюлейка не отвечала на вопросы. Сказала только, что муж в отъезде и она воспользовалась моментом, чтобы навестить дядю и его семью Касим сокрушался по поводу дальнейшей торговли и судьбы своего имущества, намекая на то, что Зюлейка и ее муж могли бы взять его семью под свое покровительство.

Тем временем Амир подошел к дому, в котором прошли его детство и юность. Он внес мертвую Зухру туда, где она была счастлива и несчастна, где погубила многих людей. Амир решил не рассказывать Алиму о том, в чем призналась мать. Зюлейка права. Будет лучше, если об этом никто не узнает.

В гареме было тихо. Узорчатые тени ложились на белые стены, поток солнечных лучей разукрасил пестрые ковры янтарными пятнами, похожими на рассыпанные динары.

В комнате Зухры пахло духами, здесь были разложены ее вещи. Амир осторожно опустил мать на кровать и долго стоял в горестном оцепенении, будто прислушиваясь к голосу и шагам, которые никогда не прозвучат. Она была капризной, властной, жестокой, но она его любила, любила, как никто другой.

Зюлейка сказала, что Зухра спасла жизнь Ясина, и Амиру хотелось думать, что этим поступком она искупила вину. Что должен сделать он, чтобы искупить свою? Зюлейка его простила. Простит ли Джамиля?

Амир не знал, где она, и решил поискать в саду. Попадавшиеся навстречу служанки боязливо кланялись, а потом разбегались кто куда.

Молодой человек не ошибся. Джамиля стояла возле беседки и смотрела на него во все глаза. Девушка показалась Амиру такой же красивой и юной, как и десять лет назад, когда ему было двадцать, а ей шел восемнадцатый год.

Он сбросил плащ и опустился на колени. Не так, как перед Зюлейкой: Амир обвил руками стан Джамили и приник к ней с такой силой, что она едва не упала.

– Я вернулся. Пожалуйста, если сможешь, прости меня за мои грехи!

– Я знаю, – дрожащим голосом произнесла девушка, – Зюлейка мне рассказала.

– История с Зюлейкой – лишь малая часть того, что я натворил. И это не самое худшее. В этом случае я, по крайней мере, дал жизнь ребенку. А потом – только отнимал. Я грабил и убивал на дорогах! Год провел в мервской тюрьме – закованный в цепи, похожий на дикаря, полубезумный, страшный, грязный, – сделал паузу. – Сейчас я приехал затем, чтобы завоевать Багдад. И если получится – твое сердце.

– Мое сердце не нужно завоевывать, Амир: оно принадлежит тебе.

Он поднял глаза и встретился с ее взглядом – светлым, мечтательным, всепрощающим. Стоило Джамиле увидеть любимого, как недавние переживания растаяли, будто лед под лучами жаркого солнца, и самые страшные признания утратили значение.

– Тебя не пугает, что на моих руках кровь? – спросил он и показал ей ладони.

Джамиля положила на них свои – теплые, чистые, нежные, и этот жест означал больше, чем любые слова.

– Я тебя люблю! – страстно воскликнул Амир, покрывая поцелуями ее тонкие пальцы.

– Амир, мой Амир! – прошептала девушка.

– Надеюсь, твой отец позволит нам пожениться?

Джамиля опустила глаза.

– Мой отец умер. К сожалению, он не успел увидеть меня счастливой.

– Прости. – Амир помрачнел и добавил: – Сейчас ты кое-что узнаешь: Зухра тоже мертва. Ее убил хорасанский воин. Она заслонила собой Ясина.

Джамиля коротко вскрикнула и приложила пальцы к губам.

– Моя мать лежит в своей комнате. Прежде чем посвятить себя тебе, я должен отдать ей последние почести.

Джамиля погладила Амира по плечу.

– Мне очень жаль. Я подружилась с Зухрой. Позволь тебе помочь. Я надеюсь, что вместе мы сможем перенести любые несчастья!

Амир встал, обнял девушку и крепко прижал к себе.

– Если бы ты знала, как я благодарен за то, что ты сделала!

Джамиля печально улыбнулась.

– Я не сыграла в этой истории никакой роли. Я ничего не делала, только верила и ждала.

– Умение терпеть, ждать и верить – драгоценный дар, какой дается немногим из нас.

 

Глава X

813 год, Багдад

– Мне кажется, аль-Мамун не останется в Багдаде. Он перенесет столицу в Мерв, – сказал Амир.

– Почему ты так думаешь? – с тревогой в голосе спросил Алим.

Братья разговаривали в бывшем кабинете Хасана. Алим, как хозяин дома, сидел за письменным столом отца, Амир расположился на диване, который некогда любила занимать Зухра в те часы, когда беседовала с мужем о семейных делах.

– Аль-Мамун отвык от Багдада. Едва ли ему захочется жить там, где жил казненный им брат. В Мерве у нынешнего халифа есть надежная защита – хорасанская армия. К тому же Багдад сильно разрушен, на его восстановление понадобится много денег.

Когда город был взят армией аль-Мамуна, его жители могли созерцать одинокие столбы и арки, нелепо торчащие над пепелищами, улицы, заваленные грудами обгорелых обломков и кирпича, обугленные деревья. Особенно сильно пострадал центр – «Круглый город» и резиденция халифа.

Аль-Амин пытался бежать из Багдада, но его схватили. По приказу генерала ат-Тахира ибн аль-Хусейна бывшему правителю отрубили голову и повесили над городскими воротами, а тело погребли в одном из багдадских садов. Позже голова халифа была доставлена аль-Мамуну. Так бесславно закончилось недолгое царствование Мухаммеда аль-Амина, и его брат Абдаллах аль-Мамун сделался полноправным правителем Аббасидского халифата.

– Я желаю как можно скорее жениться, на Джамиле, – сказал Амир. – Она тоже этого хочет. Мы не станем праздновать свадьбу – из-за похорон матери, да и война еще не закончена.

– Ты сумеешь найти того, кто совершит обряд? – спросил Алим. – По законам Корана ты не можешь сочетаться браком с вдовой своего отца.

– Я надеюсь это уладить, – ответил Амир и спросил: – Как ты решил поступить с Зюлейкой?

Лицо Алима стало суровым, взгляд – неприступным и твердым.

– Я не желаю говорить об этом, тем более с тобой.

Он ожидал увидеть торжествующую усмешку, но старший брат смотрел сочувственно и серьезно.

– Оставь обиды. Это давняя история: будет лучше, если все о ней позабудут.

– Я не могу забыть о том, что ты спал с женщиной, которую я взял в жены, и не могу простить, что она родила от тебя ребенка!

– А если бы это был не я?

– Все равно, – упрямо произнес Алим. – Женщина не должна вести себя подобным образом!

– Ты узнал правду только сейчас?

– Нет. Два года назад, – нехотя признался Алим. – Как раз перед тем, как мы с тобой встретились.

– И продолжал жить с женой, и принял в дом ее ребенка…

Младший брат промолчал, а старший продолжил:

– Ты сумел простить Зюлейку, потому что осознавал: она тебе нужна. Так что же теперь? Зная, как я обращался с женщинами, ты наверняка понимаешь, кто виноват в том, что случилось. Зюлейка была слишком молода – она попросту не понимала, что делает. На заре юности, когда мы порывисты и неразумны, нам свойственно совершать ошибки. Иное дело, если бы ты мог упрекнуть жену в неверности, но я думаю, что этого никогда не случится. Зюлейка – замечательная женщина, и она любит только тебя. И мальчик чудесный. Если хочешь, я возьму его к себе – Джамиля не станет возражать, ей нравится Ясин. Только Зюлейка – его мать, и едва ли она отдаст мне ребенка. К тому же Ясин искренне привязан к тебе. Мне кажется, он навсегда останется твоим, а не моим сыном.

Алим промолчал, стараясь скрыть свои истинные чувства. На самом деле ему было стыдно за то, что не он, а Зухра бросилась на поиски его жены и ребенка, за то, что не он, а Амир и его мать защитили и спасли Ясина и Зюлейку от гибели и позора.

– Что представляет собой Абдаллах аль-Мамун? – спросил Алим, желая перевести разговор на другую тему.

Амир задумался.

– Он умен. Не так заносчив, как его отец, и способен разглядеть человека под любой личиной. Аль-Мамун удержит власть: он сумел заручиться доверием иранской аристократии; не считая хорасанских воинов, на его стороне тюркская гвардия, которую многие воспринимают как сборище разбойников. На самом деле это мощная сила.

– Мне кажется, аль-Мамун станет защищать интересы иранцев.

– Уверен, халиф приложит все силы для того, чтобы объединить арабов и персов.

– Вижу, тебе нравится новый государь! – заметил Алим.

– Нравится? – Амир усмехнулся. – Он хищник. Как и большинство правителей. Они превращают свою жизнь и существование окружающих их людей в беспрерывную борьбу за добычу. – Он сделал паузу. – Вот почему нам нужны женщины – только они могут сделать нашу жизнь хотя бы немного добрее и светлее.

Амир улыбнулся, и Алим ответил на его улыбку. Едва ли не впервые они беседовали спокойно, доверительно, на равных. Братья невольно удивлялись тому, что не испытывают друг к другу ни зависти, ни ревности, ни вражды.

Младший брат предложил старшему разделить отцовское наследство пополам, но, к удивлению Алима, тот решительно отказался, заявив, что ни в чем не нуждается и ему вполне хватает жалованья, которое он получает на службе у нынешнего халифа.

– Мне довольно того, что Ясин является первым наследником твоего состояния, – сказал Амир.

– Я его усыновил, – коротко ответил Алим.

К его изумлению, Амир встал и низко поклонился младшему брату.

– Ты заслуживаешь такого сына, а вот я, наверное, – нет.

В середине дня Амир вышел из дома. Он долго бродил по прежде кипучему и многолюдному городу, который вдруг сделался пустым и безмолвным, пока не нашел то, что искал. Перепуганные служители мечети Джами ал-Каср говорили, что сейчас идет война и обряды не совершаются. Амир не отступал. В конце концов, люди рождаются, умирают и женятся в любые времена! В те времена, какие назначил Аллах.

Наконец к нему вышел до смерти перепуганный, нервно перебирающий четки седобородый старец и сказал, что готов выполнить просьбу Амира. Тот изложил суть дела. Объяснил, что хочет жениться на вдове своего отца, при этом указал на особые обстоятельства. Отец отказался от сына, лишил его имени и наследства. Смерть мужа наступила в день свадьбы, и он не успел познать свою жену. Стало быть, девушка может без помехи вступить в новый брак? И он, Амир, проклятый своим отцом, больше не принадлежит к его семье?

– О да, конечно! – пробормотал мулла, потрясенный грозным видом просителя. – Приводи девушку.

В назначенный час Амир пришел с невестой и свидетелями, случайными прохожими, которым пообещал заплатить по динару. Ему не хотелось видеть кого бы то ни было из тех людей, которых он знал прежде. Он желал, чтобы выстраданное, долгожданное счастье принадлежало только им с Джамилей.

– Я не хочу возвращаться в дом своего отца, – сказал Амир, когда они вышли из ворот мечети.

– Я тоже, – ответила Джамиля. – Пусть наша первая ночь пройдет в другом месте.

Амир посмотрел на взволнованную девушку. По-видимому, она ожидала желанного события ничуть не меньше, чем он сам! Это вдохновило его на поиски. Через час Амир обнаружил небольшую гостиницу в той части города, которая не пострадала от разрушений, и договорился о том, чтобы снять комнату до завтрашнего утра.

Амир и Джамиля попросили, чтобы им подали скромный ужин. Им принесли еду и питье и – оставили в покое.

Они долго говорили о будущем, поминутно сплетая руки, нежно целуясь, а потом легли в постель.

Джамиля впервые видела обнаженного и готового к любви мужчину, но не испытывала ни стыда, ни страха – ведь это был Амир, ее Амир! Скинув с себя одежду, он раздел девушку, дрожавшую от – предвкушения желанной близости, тогда как сам сходил с ума от страсти, которую больше не должен был сдерживать.

Это было такое блаженство – познавать друг друга губами, руками, всем телом. У Джамили было чувство, будто она обрела нечто родное и вместе с тем – потрясающее, неведомое. Извечное женское чутье подсказало девушке, что в своем воображении возлюбленный, должно быть, обладал ею уже тысячу раз – иначе откуда могла взяться такая осторожность и нежность, такое чуткое понимание!

Она сразу достигла вершин наслаждения – наверное, потому что так долго ждала этого неповторимого момента. Ни с чем не сравнимое чувство того, что она, наконец, принадлежит любимому, дарило невероятное счастье, какого она еще никогда не испытывала.

Утром они долго не вставали с постели. Это был их день.

Любуясь телом Джамили так, как художник любуется принадлежащим ему творением, Амир прошептал стихи своего любимого поэта Абуль-Атахия, стихи, которые редко вспоминал в последние годы:

– Я сильно изменился? – спросил он.

– Ничуть. Ты тот же Амир. Твои глаза, твоя улыбка.

– Пусть Аллах благословит тебя за то, что ты в это веришь! – ответил он и приник к ее губам неистовым, сладким поцелуем.

– Расскажи о Зюлейке, – попросила Джамиля, когда они оторвались друг от друга.

Амир не услышал в ее голосе ревности, в нем было только доверие.

– Тогда я был молод и не верил, что на свете существует любовь, не представлял, что значит иметь детей. Женщины понимают это быстрее и лучше. Если бы я был таким, как сейчас, я не поступил бы с Зюлейкой так, как поступил тогда.

Они помолчали, потом Амир произнес:

– Признаться, меня беспокоит только одно. Я беден. Разумеется, аль-Мамун платит мне жалованье, но это все, что я имею. Я был единственным человеком, который знал, где спрятано золото, награбленное моим погибшим другом Хамидом еще до меня, но не взял себе ничего – все отдал правителю Хорасана.

Я подумал, что, если когда-нибудь встречусь с тобой и мы начнем новую жизнь, в этой жизни не должно быть места тому, что будет напоминать о моем жестоком прошлом, о том, что я предпочел его забыть. Алим предлагал отдать мне часть отцовского наследстве, но я отказался. Пусть воля Хасана будет исполнена надлежащим образом.

– У меня есть деньги, которые оставил отец, – сказала Джамиля. – Можешь распоряжаться ими так, как считаешь нужным. Думаю, они нам пригодятся.

– Да. Особенно когда у нас появятся дети. – Амир рассмеялся. – О, моя звезда, можно подумать, я женился на тебе из корысти!

Молодая женщина улыбнулась.

– Я знаю, что это не так. И хочу, чтобы мы всегда сполна разделяли все, что имеем, будь то бедность или богатство, радость или горе.

Слушая мужа, разговаривая с ним, глядя ему в глаза, нежась в его объятиях, Джамиля не могла представить, что люди могут быть счастливы больше, чем они с Амиром. Похожее на тяжкий сон ожидание закончилось. Начиналась прекрасная, светлая, полная впечатлений и событий жизнь.

Алим сидел в своем кабинете и продолжал размышлять. Работа государственных учреждений была приостановлена, служители дивана распущены по домам. Ходили слухи, что халиф аль-Ма-мун будет создавать новые министерства. Алим не беспокоился о судьбе барида: без почтового сообщения не может существовать ни одна страна. Сейчас его волновало другое. Зюлейка, Ясин. Будущее его семьи.

В гареме стояла непривычная тишина. Зухра умерла. Джамиля до сих пор не вернулась – должно быть, они с Амиром решили провести брачную ночь в другом месте. Старший брат сказал, что последует за новым халифом. Значит, они с Джамилей не останутся в Багдаде, скорее всего, уедут в Мерв. Зюлейка ушла – ушла, унеся с собой радость и смех. В последнее время она много смеялась – потому что была счастлива.

Теперь он остался один и не знал, как рассеять свое одиночество: оно впивалось в душу и терзало ее, как и чувство вины.

Что ему стоит пройти несколько кварталов, найти дядю Зюлейки и, войдя в его двор, сказать жене: «Возвращайся назад! В моем сердце нет места для любви к другой женщине. Мне нужна только ты»? Неужели лучше бороться с собой, стараясь затоптать всякую искру влечения к ней, изгладить из памяти все то прекрасное и чудесное, что было между ними!

Зюлейка была везде: в каждой мысли, в каждом солнечном луче, в каждом цветке, в каждой капле росы, в каждой звезде и в каждом ударе сердца. Амир был прав: не важно, что Зюлейка поддалась искушению и согрешила. Не страшно, что когда-то она любила другого мужчину. Главное – и Алим понимал это, – что он не может жить без нее.

Он быстро отыскал дом Касима – город ожил, и по ремесленным кварталам сновали люди.

Алим не без робости вошел в ворота и остановился. На миг ему почудилось, что он видит картину из прошлого, что время повернулось вспять и сейчас ему навстречу выйдет маленькая, бедно одетая девочка, которая подметает двор или несет в кувшине воду.

И у него, и у Зюлейки было по-своему нелегкое детство: наверное, поэтому они столь внезапно сблизились и быстро нашли общий язык. Возможно, они так отчаянно любили друг друга именно потому, что им слишком долго не хватало любви!

Алим не сразу заметил Ясина, который стоял в дверном проеме, не решаясь подойти к нему. Увидев мальчика, он позвал:

– Сынок!

Ясин пробежал через двор и остановился перед Алимом, глядя на него сияющими, радостными глазами.

– Отец!

– Позови маму, – мягко промолвил Алим. – Я пришел, чтобы забрать вас домой.

А потом появилась Зюлейка. Она переоделась в простое платье и держала в руках давно не чищенный медный кувшин. Босые ноги, чуть растрепавшиеся косы, никаких украшений. Но даже сейчас она выглядела красивее многих других женщин.

Длинные черные ресницы, чудесные темные глаза, сурово сомкнутые губы. Она выглядела гордой и далеко не беспомощной. Она справится. Она выживет без него. Ей не привыкать.

Алим ощутил странную тесноту в груди. Ему хотелось, чтобы она улыбалась, смеялась, чтобы, как и прежде, верила в его любовь.

Зюлейка не двигалась. Алим подошел к ней, а она стояла и ждала.

– Прошу, – взволнованно произнес он, – возвращайся назад! Я всегда буду любить тебя и Ясина, независимо от того, будет ли он единственным ребенком в нашей семье или у него появятся братья и сестры.

– Надеюсь, Ясин не будет единственным, – сказала Зюлейка. – Я беременна.

Алим изумленно и радостно улыбнулся, и она засмеялась так же весело и легко, как в былые времена, засмеялась, глядя в его глаза, голубые, как небо, как цвет надежды и счастья.