Прошло несколько дней, прежде чем над Галифаксом появилось солнце. Промелькнувшее в разрыве туч, оно показалось несчастным людям окном в небеса, хотя его свет был по-зимнему холодным и жестким.
Миранда стояла в очереди за бесплатной едой, которую по-прежнему раздавали на улицах. Она была в чужой одежде и мало чем выделялась из унылой толпы. Она не нашла в списке погибших имен своих родителей, но дом, где они жили, был разрушен до фундамента. Ей пришлось поселиться в палаточном городке вместе с какими-то женщинами, которые ей совершенно не нравились.
Кругом царила нездоровая суета. После пожаров в городе почти не осталось дерева, и каждая щепка была на вес золота. Люди лазили в руинах, пытаясь найти топливо и попутно подбирая все, что имело хоть какую-то ценность: пустые жестянки от консервов, мятые кастрюли, утюги. Те, кому удалось сколотить небольшой сарайчик и обзавестись убогими пожитками, считались счастливцами.
Кстати, ходили слухи, что особняки на Янг-стрит не разрушены.
«Даже в таких обстоятельствах богатые остаются богатыми, а бедные — бедными», — думала Миранда.
Ее раздражало, как быстро после несчастья человеческий мир опустился и измельчал. Люди радовались найденным в развалинах ржавым кастрюлям и погнутым ложкам.
Какая-то девушка, стоявшая в очереди позади Миранды, вдруг обратилась к ней:
— Вы дочь доктора Фишера?
— Да, это я.
— Мы незнакомы, хотя мне известно ваше имя. А меня зовут Хлоя. Надеюсь, с вашим отцом все в порядке?
Миранда присмотрелась к ней. Девушка выглядела достаточно жизнерадостной: непохоже, что она потеряла кого-то из близких.
— Не думаю. Прошло несколько дней, но мне ничего о нем не известно.
— Он есть в списках погибших?
— Нет, но дом, в котором жили мои родители, полностью разрушен.
На хорошеньком лице девушки отразилось сочувствие.
— Мне очень жаль. И где вы теперь обитаете?
— В палаточном городке.
— Я тоже. — Хлоя вздохнула. — Мне там совсем не нравится.
— И мне. Мои соседки выводят меня из себя. То не эдак, это не так!
— Та же история!
Они посмотрели друг на друга с надеждой, но Миранда не собиралась торопиться. В конце концов она совсем не знала этой девушки.
— Откуда вам известно мое имя?
— Просто я слышала о вас, — смущенно произнесла Хлоя.
— Мы где-то встречались?
— Думаю, нет. До замужества я работала на фабрике Макдаффа.
Миранда вздрогнула. С момента того памятного жестокого расставания она ничего не слышала о Дилане. Жив ли он? Возможно, да, если дома на Янг-стрит уцелели.
— Говорят, фабрика разрушена?
— Да, и это просто ужасно. Там работали мои подруги. Имена некоторых из них я нашла в списках погибших, а про остальных ничего не знаю.
— Вы сказали, что вышли замуж. Где же ваш муж, если вы живете в палаточном городке с чужими женщинами?
— Он в армии. Мой муж — офицер Первой канадской дивизии, — не без гордости сообщила Хлоя.
— О! — удивилась Миранда. — И мой тоже!
— Так вы замужем?
— Да.
Мгновенно почувствовав симпатию друг к другу, они заговорили о войне, на которой находились их мужья. И тот и другой много писали и о храбрости, и великолепном физическом здоровье канадцев, и о бездарности высшего британского командования. Оба участвовали в битве при Сомме и в весеннем наступлении Антанты, когда канадская дивизия вышла победительницей в тяжелейшем Пашендельском сражении, после чего и муж Миранды, и муж Хлои получили длительные отпуска.
— Это был последний раз, когда мы виделись, — вздохнула Миранда.
— И мы, — сказала Хлоя.
— Вы сообщили своему супругу о том, что остались живы?
— Пока, к сожалению, нет возможности. А вы?
— Я тоже не могу это сделать.
— Как зовут вашего мужа? Моего — Гордон Уэйн.
— Я — миссис Далтон.
— Вы вышли замуж за Кермита Далтона?!
Миранда слегка отстранилась.
— Да, а что тут такого?
— Просто с ним встречалась моя подруга; кажется, они даже собирались пожениться, — пробормотала Хлоя.
К сердцу Миранды прихлынула кровь, но она не подала виду и холодно промолвила:
— Возможно, у него были другие девушки, но предложение он сделал мне!
Хлоя решила, что зря заговорила об этом. Простая фабричная работница, она желала сблизиться с этой высокомерной красавицей, которая, кем бы она ни была, всегда держалась, как королева. Что касается Нелл, то разве ее не предупреждали? Сама Хлоя всегда вела себя очень разумно и осторожно: она наотрез отказалась ложиться с Гордоном в постель раньше времени, и ему ничего не оставалось, как жениться на ней.
Они продолжали стоять в очереди, протянувшейся в необозримую даль. Большинство присутствовавших здесь людей молчало. Тусклый свет падал на их терпеливые лица, отражался в неподвижных глазах.
К счастью, сваренный из мясных консервов и сушеного гороха бесплатный суп оказался наваристым и вкусным: в те дни, наряду с кашей из походных солдатских кухонь, это была единственная сытная еда.
Взяв железные миски с супом и галеты, Миранда и Хлоя сели рядом.
— Я каждый день хожу в больницу, где работал ваш отец, и помогаю делать перевязки раненым, вообще выполняю любую работу. Сейчас там важна каждая пара рук!
— Я не выношу вида человеческих страданий, крови и ран. Так уж я устроена, — с непреклонным видом ответила Миранда. — Как только мне сняли швы, я ушла из больницы, хотя меня уговаривали остаться: ведь я была еще слаба, потому что потеряла много крови.
— Вы пострадали при взрыве?
— В мое тело впился стеклянный осколок.
Хлоя постеснялась спросить, куда именно ранило Миранду; вместо этого она сказала:
— После ранения вам надо поберечься, да и мне тоже: ведь я жду ребенка! Сейчас зима, в палатках холодно. Я слышала, начали строить бараки. Давайте поселимся вместе, пока не вернутся наши мужья?
Миранда испытала противоречивые чувства. Эта молодая женщина беременна, тогда как она сама — навеки бесплодна. Впрочем, если б они с Кермитом зачали новую жизнь во время его последнего отпуска, ребенок все равно бы погиб.
— Я согласна.
Хлоя воспрянула духом.
— Еще я знаю одно место, где можно получить более приличную одежду, чем та, что на вас и на мне.
— Это было бы здорово!
Миранде казалось, что за минувшие дни она успела забыть, как выглядят нарядные люди. Где шляпы с цветами и перьями, похожие на клумбы, мерцающие золотом и серебром вечерние туалеты, длинные атласные перчатки и меховые накидки? Куда пропала вся эта роскошь? На улицах не было видно ни одного автомобиля (кто-то сказал, потому что нет бензина), только редкие повозки, запряженные лошадьми. Гавань опустела: корабли словно вымело ураганом. На пустынных улицах без домов и деревьев гулко отдавалось эхо.
А лица людей! Теперь, если что-то и оживляло их, вызывая румянец и блеск в глазах, так это свет костра по вечерам. Хотя после разгула пламенной стихии многие люди панически боялись огня.
Прежде у Миранды были изящно подпиленные, перламутрово-розовые ногти, а теперь одни обломались, а под другими скопилась грязь. Ее волосы свалялись; вполне возможно, их придется остричь. Когда-то Миранда мечтала о короткой стрижке (которую ей не позволяла сделать мать), но теперь воспринимала это как жертву.
Ей приходилось обитать в палаточном городке, в холоде и голоде, будто какой-то нищенке! Она могла бы уехать в Торонто, к родственникам, у которых жила почти два года, но, во-первых, ей не хотелось унижаться перед ними, во-вторых, она ждала Кермита.
Миранда злилась на мужа: он сто раз мог бы сесть на корабль и примчаться к ней на помощь! Когда речь идет о войне, все мужчины одинаковы. Стоит им очутиться в армии, как они забывают о нормальной жизни и естественных человеческих стремлениях и думают только о том, как бы кого-то убить и при этом выжить самим.
А ведь скоро Рождество, а потом Новый год! Похоже, придется встречать праздники без тепла и уюта, пожеланий и подарков, конфетти и шампанского и румяного жаркого, потому что ничего этого не было, да если б и было, кто-нибудь непременно сказал бы, что в дни всеобщей скорби все это просто грешно.
Миранда не желала разделять мировую скорбь. Она жаждала жить полной жизнью, хорошо питаться и носить красивые платья, иметь собственный дом, развлекаться и путешествовать.
Это случилось не во время боя и не когда они шли в ночной наряд. Они просто ехали в грузовиках, под мелким дождем, по неимоверно грязной дороге, накрывшись кто чем.
Кермит был хмур. Он послал в Галифакс на адрес военных властей не одно письмо, даже поручал телеграфировать и ждал прихода полевой почты, как второго пришествия Господа Бога, но ответа не было. В конце концов, есть списки жертв — об этом писали в газетах (к тому времени число погибших и пострадавших достигло одиннадцати тысяч)! За что и зачем он воюет, если даже не заслужил, чтобы ему сообщили из тыла о судьбе его жены!
Впрочем, можно ли отныне считать Галифакс тылом — это еще вопрос.
И все-таки Кермит был уверен в том, что Миранда жива. Он ощущал ее присутствие в этом мире каждым нервом. Хотя тревога сидела где-то внутри, не давая ни расслабиться, ни спокойно вздохнуть, не отпускала ни в моменты отдыха, ни во время боя.
Они пережили множество тяжелейших сражений. Во время Пашендельского боя ценой огромных потерь канадцы помогли англичанам отбить у врага небольшой участок болотистых низин Бельгии, заведомо непригодных для дальнейшего наступления осенью и зимой. После этой крупнейшей военной ошибки их корпус отправили в длительный отпуск.
Кермит вспоминал те дни, как самое благодатное время в своей жизни. В Галифаксе словно пылал пожар: багровые, красные, оранжево-желтые клены заполонили улицы. Кожа Миранды была прохладной и свежей, будто осенний дождь, а их страсть сливалась в один бесконечный и бурный поток.
Не то чтобы он полагал, будто любовь — это чисто физические отношения. Просто если по-настоящему любишь женщину, все происходит иначе, чем когда просто утоляешь свою страсть.
Кермит часто думал о том, что, возможно, Миранда забеременела: прежде — с благоговением, а после катастрофы — с волнением и тревогой. Как всякий мужчина, он мечтал иметь сына, благо теперь ему было бы что рассказать и передать ребенку, когда тот подрастет.
О Нелл, которая могла бы родить ему наследника, если б он ни заставил ее избавиться от плода, Кермит почти не вспоминал.
Он дремал под монотонно льющимися потоками воды, когда где-то близко ударил снаряд.
На войне многое происходит на уровне инстинктов: глаза мгновенно открываются, руки готовы перебросить тело через борт машины, а ноги — унести его в придорожную канаву.
Сверху лился уже не дождь, оттуда сыпались осколки. В ушах гремела взрывная волна, отчего не было слышно, что кричали люди. Впереди зияли огромные воронки, и грузовик остановился. Кермит не понимал, почему он не может выбраться из машины, однако ощущал сильную боль во всем теле, которое больше не желало слушаться его приказов. Последнее, что он запомнил, это огненный шквал, а потом его сознание отключилось.
Он очнулся спустя несколько дней в таком же полевом лазарете, где некогда навещал Дилана. Кермит смутно помнил, как пытался выбраться из горячки и мрака, словно из кипящего прибоя, вспоминал свои яростные крики, когда сражался с кем-то или с чем-то.
А потом из темноты возникло окно, появились ряды кроватей, а воздух наполнился голосами.
Рядом на стуле сидел Гордон Уэйн, его земляк.
— Ты пришел в себя, приятель! Сейчас позову врачей. Не то я уже собирался уходить.
— Погоди, не зови, — Кермит говорил с трудом, — что со мной?
— Тебя ранило осколками; если честно, никто не думал, что ты выкарабкаешься! А у меня для тебя новость: я получил письмо от Хлои, и она пишет про твою жену! Она жива, и они поселились вместе.
Прежде Кермит не слишком стремился общаться с Гордоном именно потому, что тот женился на Хлое. Но сейчас, захлебнувшись от радости, он разве что не вцепился в него.
— Миранда жива?! Мне надо к ней!
— Думаю, ты получишь отпуск как выздоравливающий. Говорят, сейчас в Галифаксе все равно что в аду. Я бы тоже хотел навестить свою жену, тем более что она ждет ребенка.
— Полагаю, этот ад позади. Надеюсь, вскоре мы сможем то же самое сказать о войне.
Считая ранение досадным недоразумением, Кермит мечтал как можно скорее покинуть лазарет. Доктора предлагали ему похлопотать о дальнейшем лечении в каком-нибудь хорошем госпитале, но он не хотел и слышать об этом. Ему надо в Канаду, в Галифакс, к Миранде! Он без того потерял много времени. Он знал, что высказывания медиков, как и фразы из Библии, вроде «всякая плоть немощна», — не про него: он всегда обладал железным здоровьем.
Поднявшись на ноги в рекордные сроки, он удивил врачей, но это было еще не все. Когда после тяжелого ранения его собрались признать негодным к дальнейшей службе, Кермит учинил настоящий бунт. Чтобы он, храбро сражавшийся почти два года, вернулся на родину как какой-то калека?! Это было немыслимо.
В результате он сел на корабль как отпускник и с неверием смотрел на серое полотнище небес, опускавшихся до самого горизонта и, словно занавес, разделявших войну и мир. Было холодно, дыхание вырывалось изо рта и растворялось с воздухе, но Кермит продолжал стоять на палубе.
Думая о любви, смерти, непредсказуемой судьбе, о том, что нечто, еще сегодня открывавшее столько возможностей, может стать проклятием, роком, Кермит укрепился в своем желании иметь ребенка, сына. Надо оставить в тылу надежный залог будущего. Многие из его сослуживцев (тот же Гордон Уэйн) после отпусков получали от своих жен письма, где те сообщали о своей беременности. Сделать ребенка — легче легкого (к тому же это еще и весьма приятное занятие!), просто они с Мирандой провели вместе слишком мало времени.
Он получил боевые, отпускные да еще компенсацию за ранение. Он оставит эти деньги Миранде для того, чтобы, когда подойдет срок, она ни в чем не нуждалась: хорошо питалась, сняла приличное жилье.
Представшее в слабом утреннем свете видение разрушенного города поразило Кермита. Такого он не встречал даже на войне! Белый снег, черные руины, серый пепел. Ни улиц, ни домов, ничего.
Казалось, Галифакс застрял в зиме; на него словно опустилась вечная ночь. Что восток, что запад — сплошной облачный покров. Пахло дымом, сыростью, сиротством и горем.
Впрочем, не все было так плохо. Основанный в качестве британской военной базы, Галифакс долгое время управлялся по военным законам, и даже в такое смутное время здесь не было ни мародерства, ни чего-то такого, что сопровождает хаос. Никто не остался брошенным на произвол судьбы, все получили хоть какую-то помощь.
И еще: гавань. Пусть она пострадала, но общий ландшафт был тот же. Она и сейчас казалась воплощением надежд. Подумав об этом, Кермит ощутил нечто ошеломляюще сладостное. Галифакс восстанет из пепла. Будущее есть. Миранда — жива! Все будет хорошо.
Отправившись в цитадель, где размещался гарнизон, он предъявил документы и попросил помочь в поисках жены.
Он изнывал от желания увидеть Миранду. Прежде многие люди считали, что в их жизни есть серьезные проблемы, не сознавая того, насколько они счастливы. Но у него не было повода сомневаться в своем везении и сетовать на судьбу.
Кермиту удалось отыскать Миранду спустя трое суток, в бараке, где она поселилась вместе с Хлоей. Девушки ладили между собой; им даже удалось создать в тесном уголке некое подобие убогого уюта.
Он не мог на нее насмотреться, хотя она выглядела много хуже прежнего: исхудавшая, неухоженная, плохо одетая. Но это была его Миранда, и он крепко обхватил ее руками, прижимая к себе, а потом, приподняв ее голову, заглянул ей в глаза.
— Я не чаял тебя увидеть!
— А я — тебя!
— Я узнал, что ты жива, из письма Хлои Гордону. А до этого всячески старался вырваться в Галифакс, но мне не давали отпуска.
— Я тоже тебе писала, причем много раз.
— Не все письма доходят; порой теряются как раз самые важные.
— Как же тебе удалось уехать? — спросила Миранда.
— Несчастье помогло, — усмехнулся Кермит и пояснил: — Я был ранен, впервые за два года, а потом получил отпуск как выздоравливающий.
— Ранен? — она нервно встрепенулась, как всегда при упоминании о физических страданиях. — Что-то серьезное?
— Врачи говорили, что да, однако, как видишь, я в полном порядке. Меня ничто не возьмет! А ты не пострадала во время взрыва?
Миранда лихорадочно соображала, что сказать. Правду? Нет, ни за что! С другой стороны, он непременно увидит шрам.
— Меня слегка поцарапало осколком стекла: тоже ничего серьезного, хотя и пришлось зашивать. Из-за этих стекол многие жители Галифакса лишились зрения!
— Да, я слышал. А что с твоими родителями? Они живы?
Миранда покачала головой.
— Мне до сих пор неизвестно об их судьбе.
Они стояли на улице, за бараком, и на их головы медленно и тихо падал снег. Мало кто в этом городе верил, что когда-то наступят весна и лето.
Прежде Кермит частенько блуждал по кладбищу, размышляя о внезапных катастрофах, однако война, как это ни странно, приучила его думать о жизни, о том, что составляет ее необходимый, сокровенный смысл. Когда его горячие руки проникли под пальто Миранды, а губы жадно слились с ее губами, ей показалось, что он готов овладеть ею прямо у стен барака.
— Знаю, ты живешь с Хлоей. А здесь нельзя получить отдельную комнату? Хотя бы на время.
— Надо спросить. Но сначала лучше поужинать. Сегодня у нас лапша с мясными консервами — это почти что деликатес!
Кермит рассмеялся.
— Согласен. Особенно для человека, который несколько суток питался только галетами.
Отсвет пламени маленькой печки падал на лицо Миранды, отчего ее глаза ярко блестели, а губы казались пунцовыми. Впрочем, возможно причиной тому была радость.
Хлоя кутала плечи в платок. Она держалась вежливо, но говорила мало. Кермиту казалось, будто он занимает слишком много места в этой маленькой комнате, нарушает уют хрупкого женского мирка своим грубым вторжением. Он предложил по глоточку шотландского виски — за встречу и за то, что и им, и ему удалось уцелеть. А еще у него был настоящий кофе, и Кермит преподнес его Хлое с тайной благодарностью за то, что она составила компанию его жене и вдобавок не сболтнула лишнего: ни о том, что когда-то он провожал ее до дому, ни о его связи с Нелл.
Хлоя милостиво приняла кофе и, разумеется, отказалась от виски, а Миранда выпила — чуть-чуть, из старой разбитой чашки, какие только и были у них теперь. От крепкого напитка по жилам побежало тепло, а разум слегка затуманился.
Кермит сжал ее руку выше запястья.
— Спасибо за ужин. Настоящая роскошь! Пойдем прогуляемся?
Они нашли приют за перегородкой, где были свалены чьи-то вещи. Кермит усадил жену на какой-то сундук и крепко прижал к себе. Она всей кожей ощущала его нетерпение и бешеную страсть. Они не раздевались — для этого не было ни условий, ни времени.
Миранде было неловко и стыдно. Сюда вот-вот могли заглянуть люди. К тому же она была порядком ослаблена, чтобы чего-то хотеть, вдобавок после операции прошло слишком мало времени. А Кермит… Чего-то он не знал, а до другого ему просто не было дела. Миранда уже поняла: если ее муж заразился какой-то идеей, с ним бесполезно спорить. Ей было довольно примера, когда несколько лет подряд он ходил за ней по пятам.
Дилан Макдафф был другим. Теперь Миранда, пожалуй, смогла бы оценить его деликатность и нежность. Он никогда бы не причинил ей ни душевной, ни физической боли. Но Дилан был изуродован, возможно, он погиб во время взрыва, ведь такие, как он, всегда погибают первыми.
Потому ее единственной опорой оставался Кермит, и она волей-неволей была должка мириться со всем, что придет ему в голову.
Города нет. Как нет ни жилья, ни хотя бы какой-то надежды на будущее. Миранда не собиралась работать, потому что не хотела этого делать, к тому же она ничего не умела. По городу ходили слухи, что пострадавшим при взрыве положена компенсация, но когда еще можно будет получить эти деньги, да и велики ли они?
Удовлетворив свою страсть, Кермит сказал:
— Я хочу ребенка.
Миранда содрогнулась в душе. Еще одна затея, причем неосуществимая!
— Зачем тебе это? — осторожно произнесла она. — Вокруг все разрушено, в мире бушует война!
— Именно поэтому. Я хочу вернуться в надежное укрытие, туда, где у меня все есть. Дом, полноценная семья, какой я всегда был лишен. В настоящую мирную жизнь.
— Едва ли я смогу заботиться о ребенке. Скорее всего, мне придется найти работу.
— Оставь эти мысли. Я привез с собой кучу денег, чтобы оставить тебе. И дальше буду присылать все, что мне выдают. Тебе не придется ни в чем нуждаться.
Она облегченно перевела дыхание, но потом ее охватила тревога иного рода:
— А если ребенка не будет?
— Конечно, я огорчусь, но мы попробуем в следующий раз. Хотя едва ли я получу отпуск в ближайшие полгода, а то и больше. Впрочем, надеюсь, война скоро закончится.
Миранда прикусила губу. По-видимому, он не думал, что ребенок может не появиться вообще. Ей ничего не оставалось, как поддакнуть:
— Разумеется, когда-нибудь это произойдет.
— Если это случится сейчас, после моего отпуска, — с воодушевлением подхватил Кермит, — поезжай к родственникам в Торонто, подальше от этого ужаса. Денег хватит. Потом мне напишешь.
— Договорились.
Для Кермита отпуск пролетел как одно мгновение, тогда как для Миранды тянулся целую вечность. Она устала от его бесконечных притязаний, настойчивых объятий; вдобавок в ее голове уже созрел план, который она во что бы то ни стало собиралась осуществить, причем без его участия.
Спустя месяц после отбытия на фронт Кермит Далтон получил от жены письмо, в котором она сообщала о том, что беременна и потому (как он и советовал ей) временно переселяется к родственникам в Торонто.