После полудня, ближе к вечеру. Суббота, 26 октября. Тихий, светлый, пасмурный день, внезапные легкие взвихрения гниющих листьев, неподвижные ветви на фоне неподвижного неба, клубы дыма в форме сосны над трубой.

Селия катила мистера Уиллоуби Келли на юг по Широкой аллее. На нем были спортивный костюм, который он надевал для запускания змея, блестящий клеенчатый плащ, который был ему непомерно велик, и шапочка яхтсмена, которая была непомерно мала, хотя выбирались самый маленький и самая большая из тех, что имелись в продаже. Он сидел совершенно прямо, как жердь, сжимая рукоять одной рукой в перчатке, держа в другой свернутого и зачехленного змея, и его голубые глаза сверкали в своих глубоких глазницах. С обеих сторон от него рычаги тяжело рассекали воздух, вызывая легкое дуновение, которое он находил приятным, потому что весь горел от возбуждения.

На вершине склона он положил змея и рукоять себе на колени и вцепился в рычаги. Это был сигнал для Селии отпускать. Его руки так и мелькали, взад-вперед, взад-вперед, все быстрее и быстрее по мере того, как кресло набирало скорость, покуда он не полетел, как сумасшедший, на прекрасной скорости двенадцать миль в час, представляя угрозу для себя самого и для всех окружающих. Затем, сдерживая одной рукой тягу, другой — давление рычагов, он плавно затормозил, остановившись точно напротив статуи королевы Виктории, которой он сильно восхищался и как женщиной, и как королевой.

Только ногми и лицом мистера Келли завладела старость, а в его руках и торсе все еще сохранялось много силы.

По-своему он так же обожал свое кресло, как Мерфи — свое.

Селия догоняла его очень долго. Он развернул старого шелкового змея, выцветший, в пятнах, алый шестиугольник, натянул его на деревянную рамку в форме звезды, крепко привязал хвост и бечевку, проверил одну за другой все кисточки. Однажды, в такой же точно молочно-белый день, много лет назад, один из завсегдатаев сказал:

— Шелк тут ни черта ни стоит. Подавай мне нансук.

На что мистер Келли, вспоминавший сейчас с удовольствием свои точные слова, ответствовал:

— Нансук в мягкое место, — заслужив громкие аплодисменты.

Селия прикоснулась к спинке его кресла, и он сказал:

— Долго ты не шла.

— Дела, — ответила Селия.

Листья начали подниматься в воздух и разлетаться, верхние ветки жалобно застонали, полотнище неба разорвалось и створожилось над просветами снятой синевы, дымовая сосна повалилась в восточную сторону и исчезла, пруд внезапно обратился в миниатюру бело-серого неистовства воды, чаек и парусов.

Как будто Время вдруг потеряло терпение или его охватил приступ безотчетного страха.

По ту сторону Длинного водоема Рози Дью и Нелли, у которой худший период течки был позади, повернули навстречу поднимающемуся ветру к дому. Их ожидала пара носков от лорда Голла. Он написал: «Если эта пара носков не принесет никаких результатов, мне придется обратиться к другому духу».

Селия подкатила мистера Келли на его позицию, в северо-восточном углу участка между Круглым прудом и Широкой аллеей, бампер его кресла уперся в железную решетку. Она осторожно взяла собранного змея из его рук, пошла, двигаясь спиной, остановилась на краю пруда, подняла змея, насколько хватало ее рук, и ждала, когда упадет перчатка. Ветер дул, облепляя юбкой ее ноги, раздувая полы жакета, скрывавшего грудь. Завсегдатай парка по уик-эндам, развратник весьма преклонных лет, сидевший, развалясь в кресле, на копчике (разъеденном экземой) прямо напротив нее, расплылся в улыбке, которую он имел полное основание считать непристойной, и побренчал мелочью, своим очень скудным запасом мелочи. Селия в ответ улыбнулась, потянулась руками еще выше, еще крепче уперлась ногами в землю.

Рука мистера Келли ощутила нужный напор ветра, перчатка упала, Селия подбросила змея вверх. И так велико было его искусство, что уже через пять минут он лежал, откинувшись назад, с трудом и часто дыша, закрыв по необходимости глаза, но при всем при том в восторге, отпустив бечевку наполовину ее длины, управляя на ощупь.

Селия на секунду задержалась, чтобы договориться с клиентом, потом вновь присоединилась к мистеру Келли. Бечевка, медленно извиваясь, разматывалась с рукоятки — вперед, чуточку назад, стоп, вперед, чуточку назад, стоп. Исторический процесс в представлении закаленных оптимистов. Змей, у которого оставалась еще четверть бечевки, не дрогнув, реял высоко над «Деллом», пылинка в просветах, которые всегда открывались на востоке при таком ветре. Кресло ехало, прижатое к решетке, мистеру Келли хотелось, чтобы зад у него отличался большей цепкостью. Не открывая глаз, он сказал:

— Очень хорошо ты это проделала.

Селия предпочла не заниматься гаданием о том, что он имеет в виду.

— А вчера? — сказал мистер Келли.

— Один мальчишка и пьяница, — сказала Селия.

Мистер Келли отпустил бечевку, позволив ей бешено крутиться, так сказать, промышленный переворот, затем, не отмотав назад и не сделав остановки, аккуратно пропустил несколько последних футов. Так как бечевка змея раскрутилась теперь до самого предела, он выпрямился и открыл глаза, в высшей степени дальнозоркие, чтобы полюбоваться результатом.

За исключением парения прогибавшегося шнура, несомненно превосходного, насколько он находился в поле зрения, смотреть было не на что, так как сам змей скрылся из вида. Мистер Келли был в упоении. Теперь он мог измерить расстояние от невидимого до видимого, теперь его положение позволяло определить точку, где встречались видимое и невидимое. Наблюдение это было бы ненаучным, так много включало оно непредсказуемых факторов, столь непостоянно проявлявшихся. Но удовольствие, выпадавшее на долю мистера Келли, нисколечко не уступило бы тому, что было даровано (надо полагать) мистеру Адамсу, когда он изящно вывел методом дедукции Нептуна из Урана. Он уставился своими орлиными глазами в точку на пустынном небе, где, как ему представлялось, змей должен выплыть, став видимым, и осторожно начал сматывать бечевку.

Отойдя немного в сторону, Селия тоже глянула на небо, не с той целью, что мистер Келли, потому что она знала, что он увидит змея много раньше ее, а просто затем, чтобы вкусить благодать от ощущения мягкого бессолнечного света, падающего ей на глаза, — единственное, что она помнила об Ирландии. Понемногу она стала различать других змеев, а над всеми ними — тандем ребенка, который не ответил на ее пожелание доброй ночи, потому что пел. Она узнала это необычное соединение — не один за другим, а параллельно.

Смехотворная лихорадка игрушек, рвущихся в небо, само небо, все более и более далекое, ветер, рвущий завесу облаков в клочья, бледная бездонная голубая и зеленая синева разрывов с прошвами изодранных лент стремительно несущихся облаков, меркнущий свет — когда-то она бы заметила все это. Она наблюдала за неуверенным спуском тандема, спасавшегося от вихря, ребенок побежал ему навстречу, чтобы не дать ему упасть, она видела тревогу мальчика, когда это ему не удалось, его сосредоточенный вид, когда он опустился на колени, склонившись над своими пострадавшими. Уходя, он не пел, и она не попрощалась с ним.

С восточной стороны, против ветра, слабо донесся крик смотрителей. Все на выход. Все на выход. Все на выход. Селия обернулась и посмотрела на мистера Келли. Он лежал в кресле на боку, упираясь щекой в плечо, складка клеенчатого плаща приподнимала его губу, как будто он приготовился слегка огрызнуться, нет, он не умирал, просто задремал. В то время, как она смотрела, рукоятка выскочила у него из рук, сильно ударилась о решетку, бечевка лопнула, рукоятка упала на землю, мистер Келли проснулся.

Все на выход. Все на выход.

Мистер Келли, шатаясь, поднялся на ноги, вскинул руки вверх, раскинул в стороны и побрел, покачиваясь и спотыкаясь, по тропинке, ведущей к пруду, жуткая, жалкая фигура. Плащ волочился по земле, череп вылезал из-под шапочки, подобно куполу из-под фонаря, его перекошенное лицо было грудой костей, сдавленные звуки, теснясь, клокотали у него в глотке.

Селия поймала его на краю пруда. Конец веревки полоснул по воде, дернулся вверх в диком взвихрении, радостно скрылся в сумерках. Мистер Келли обмяк у нее в руках. Кто-то подтащил кресло и помог усадить его. Селия с трудом продвигалась по узкой дорожке, борясь со встречным ветром, потом повернула на север, поднимаясь по отлогому склону холма. Это был самый короткий путь домой. Желтые волосы упали ей на лицо. Шапочка яхтсмена, словно моллюск, прилипла к черепу. Рычаги — это усталое сердце. Селия закрыла глаза.

Все на выход.