Адаптация

Перевод с английского М. Дадяна

На заднем плане шум улицы. На переднем плане шарманка играет старую мелодию. 20 секунд. Механизм заклинивает.

Горман стучит по шарманке, чтобы завести ее снова.

Впустую.

Горман (надтреснутый голос старика, частые паузы — чтобы отдышаться — даже на полуслове, речь неразборчивая за отсутствием передних зубов, с присвистом.) Вот вам пожалуйста, опять заело. (Звук поднимаемой крышки. Скребет внутри коробки.) Чертова музыка! (Скребет. Скрип ручки. Стучит по коробке. Механизм заводится снова.) Ну наконец! (Мелодия возобновляется. 10 секунд. Звук приближающихся нетвердых шагов.)

Крим (надтреснутый голос старика, речь с запинками, паузы на середине фраз, присвист из-за плохо пригнанных протезов.) Будь я… если это не… (Мелодия прерывается) Горман, старый мой друг Горман, узнаете меня? Крим, отец судьи, Крим, помните Крима?

Горман. Мистер Крим! Не сойти мне с места! Мистер Крим! (Пауза.) Садитесь, вот так, садитесь же, вот здесь или вон там, ну же, ну же. (Пауза.) Чудесная погодка для этого времени дня, мистер Крим, ага.

Крим. Мой старый друг Горман, как необычно видеть вас спустя столько лет, столько лет.

Горман. Вот уж правда, мистер Крим, вот уж правда, так оно и есть. (Пауза.) Ну а вы как, расскажите.

Крим. Я жил у дочери, а потом она умерла, и я переехал жить к другой.

Горман. Мисс, простите, мисс?

Крим. Берта. Не знаю, известно ли вам, что она вышла замуж, да, за Муди, владельца питомника, детей у них двое.

Горман. Прекрасная партия, мистер Крим, прекрасная партия, Бог в помощь. Но расскажите, как же ваша бедняжка, Господи прими ее душу.

Крим. Рак, все перепробовали, прожила три года, так вот и бывает, молодежь кормит одуванчики, старичье продолжает пыхтеть.

Горман. Ох, Боже ж мой, мистер Горман, Боже ж мой.

Пауза.

Крим. А вы, жена ваша?

Горман. Потихоньку, слава Богу, потихоньку, но вот как долго.

Крим. Бедняжка Дейзи, да.

Горман. А дети?

Крим. Трое, трое детей, Джонни, старший, потом Ронни и малышка Куини, моя любимица, Куини, малышка.

Горман. Прелестное имя.

Крим. Такая смышленая для своего возраста, не поверите, с чем она явилась ко мне намедни, ах, всего только намедни, Дейзи, бедняжка.

Горман. А ваш зять?

Крим. А?

Горман. Ах, Боже ж мой, мистер Горман, Боже ж мой. (Пауза.) Ах, дети, да, так и есть. (Рев двигателя.) В клочья вас разорвут своими огненными машинами.

Крим. Ужасный перекресток, внезапная смерть.

Горман. В мгновение ока разорвут вас в клочья.

Крим. Ах, в наше время, Горман, здесь была окраина, помните, тишина и покой.

Горман. Помню ли я, поля здесь были, поля, колокольчики, вон там, на бережке, колокольчики. Стоит подумать… (Внезапно воцаряется полная тишина. 10 секунд. Мелодия возобновляется, сбивается, прерывается. Молчание. Возобновляется шум улицы.) Ах, кони, экипажи и ландо, ах, ландо, все это в смутном, далеком прошлом, мистер Крим.

Крим. А коляски, вспомните коляски, вот был шик, те коляски.

Пауза.

Горман. Первый раз в жизни автомобиль, помнится, я видел здесь, на углу, это был «Пикпик».

Крим. Не «Пикпик», Горман, не «Пикпик», а «Ди Дайан».

Горман. «Пикпик», точно «Пикпик», мне ли не помнить, я как раз выходил из книжного Свона, вон за тем домом на углу, там был магазин книгопродавца Свона, мне в тот день подняли жалованье на четыре пенса, на то время денег совсем немного.

Крим. «Ди Дайан», «Ди Дайан».

Горман. О ту пору за кусок хлеба приходилось вкалывать, заканчивали не в шесть и не в семь, а в восемь, в восемь вечера заканчивали, Бог мне свидетель. (Пауза.) На чем я остановился? (Пауза.) Ах да, в восемь вечера, я как раз выходил из книжного Свона, вон там собралась толпа, а тот автомобиль катил вдоль изгиба дороги.

Крим. «Ди Дайан», Горман, «Ди Дайан», я даже помню владельца, он был из Вома, виноторговец, как же его звали.

Горман. Буш, Сеймур Буш.

Крим. Буш, точно.

Горман. Так или иначе, мистер Крим, так или иначе, не важно, это было не то, что сегодня, огненные машины, на части вас разорвут.

Крим. Дорогой мой Горман, знаете, что я вам скажу, эти сумасшедшие скорости — они здесь все разорили, житья не стало, все разорили, даже погоду испортили. (Рев двигателя.) Только вспомните, какой в нашу пору была весна, вспомните весну, сколько в ней тепла было, да и лето, летом палило до смерти.

Горман. Помню ли я… выдался один год, помню будто вчера, кажется, в тысяча восемьсот девяносто пятом дело было, тогда мы еще жили у Крадди, нам приходилось каждый вечер поливать крышу дома из резинового шланга, чтобы ночью было чуть прохладней, да, лето девяносто пятого.

Крим. Ну, это вряд ли, Горман, вспомните, что в те годы резиновый шланг был великой роскошью, великой роскошью, они ведь после войны появились, резиновые шланги.

Горман. Может, вы и правы.

Крим. Без всяких «может быть». Первый резиновый шланг в округе появился у Драммонда, старого Да Драммонда, это было после войны, может, году в тысяча девятьсот двадцатом, все еще большая диковинка в то время, неужто не помните, как поливали свой садик из лейки, не ваш ли отец владел тем клочком земли на Марстон-роуд?

Горман. На Шин-роуд мистер Крим, но насчет лейки вы правы, тут вы правы, со шлангом я дал маху, тогда у нас и проточной воды-то не было… или была.

Крим. Шин-роуд — это та, что за лесопильной ямой Шеклтона?

Горман. Воду провели не раньше тысяча девятьсот двадцать пятого, а до этого, припоминаю, пользовались умывальником и кувшином.

Рев двигателя.

Крим. Шин-роуд, вы видали, что они с ней сотворили, я был там вчера с зятем, вы видали, что они сделали с нашими садиками и терновыми изгородями?

Горман. Ага, домишки, растущие, как чертополох, мусор, ей-богу, карточные домики, если приглядеться.

Крим. Карточные домики, точно подмечено, вспомните только камень, что шел на строительство соборов, ничто с ним не сравнится.

Горман. Ни тебе фундамента, ни погреба, ничего вообще, как, спрашивается, прожить без погреба, на сваях, что ли, на сваях, как в озерных поселениях, вот вам и весь прогресс.

Крим. Вы, Горман, не изменились ни на йоту, все тот же старый забавник. Дело-то к семидесяти пяти идет?

Горман. К семидесяти трем, к семидесяти трем, скоро к праотцам.

Крим. Да бросьте вы, Горман, бросьте, мне скоро семьдесят шесть, вы еще молодой человек, Горман.

Горман. Ах, мистер Крим, у вас всегда острота наготове.

Крим. А знаете, Горман, почему бы нам не покурить за разговором, в самом деле… (Пауза.) Дочка опять сигареты вытащила, не дает мне курить, лезет в чужие дела, черт возьми. (Пауза.) А, вот они, вот, угощайтесь.

Горман. Я вас в расход не введу?

Крим. Какой расход, Бог с вами, вот, возьмите.

Горман. Плотно набито, никак не вытащить.

Крим. Подержите пачку. (Пауза.) Ах, трещины на пальцах замучили! Попробуйте-ка вы.

Горман. Вот так. (Пауза.) А теперь хорошенько затянуться, и еще раз, хотя теперешние сигареты — это уже не то, помните в армии махорку, помните черную махорку, вот это был табак.

Крим. Ну, черная махорка, мой дорогой Горман, черная махорка, еще бы, табак высшей пробы, королевский табак, как не помнить. (Пауза.) У вас огонек при себе?

Горман. Вообще-то нет, жена мне запрещает.

Пауза.

Крим. Вытащила и мою зажигалку, мерзавка, мое старое огниво.

Горман. Ничего, не страшно, я на потом оставлю.

Крим. Мерзавка, ясно как Божий день, и зажигалку стащила, это ни в какие ворота не лезет, ни в какие ворота, у меня уже ничего своего не осталось. (Пауза.) Может, попросим вон того господина? (Приближаются шаги.) Прошу прощения, сэр, огонька не найдется?

Шаги удаляются.

Горман. Да, теперешняя молодежь, мистер Крим, такая молодежь пошла, до стариков им дела нет. Подумать только, подумать только… (Внезапно воцаряется полная тишина. 10 секунд. Мелодия возобновляется, сбивается, прерывается. Тишина. Возвращается уличный шум.) На чем мы остановились? (Пауза.) Ах да, армия, вас призвали в девятисотом, в девятисотом, в девятьсот втором, правильно я говорю?

Крим. В девятьсот третьем, девятьсот третьем, а вас в девятьсот шестом, так?

Горман. В девятьсот шестом, Четем.

Крим. Артиллерия?

Горман. Пехота, пехота.

Крим. Вы что-то путаете, пехота была не в Четеме, неужто не помните, в Четеме стояла артиллерия, вы, верно, в Кетерэме были, Кетерэм, пехота.

Горман. Четем, говорю вам, помню ясно как вчера, паб Моррисона на углу.

Крим. Гаррисона. «Привал у дубков» Гаррисона, мне ли не знать Четем. Сколько раз мы отдыхали там с миссис Крим, Четем я знаю изнутри, Горман, вдоль и поперек, «Привал у дубков» Гаррисона, на углу, как ее, эту улицу, ну там, на пригорке, ах, ну ничего, всплывет, мне ли не знать «Привал у дубков» Гаррисона на углу как ее, проклятье, скоро имя свое забуду, там еще сквер, сейчас вспомню.

Горман. Моррисон ли, Гаррисон ли, но стояли мы в Четхаме.

Крим. Да не может такого быть, в Четеме артиллерия стояла, неужели забыли?

Горман. Я был в пехоте, в Четеме, в пехоте.

Крим. Пехота, ну да, пехота, в Четеме.

Горман. Я вам о том и толкую — Четем, пехота.

Крим. Да не может такого быть, вы, наверное, с войной перепутали, с мобилизацией.

Горман. Мобилизация, помилуйте, я мобилизацию помню как вчера, мобилизация, нас сразу же передислоцировали в Чешем, или нет, в Честер, точно, в Честер, там еще был паб Моррисона на углу и горничная, как же ее, Джоанна, Джина, Джейн, самое начало войны, мы всё никак не могли поверить, Честер, о эти счастливые дни!

Крим. Счастливые дни, счастливые дни, ну это, пожалуй, чересчур.

Горман. Я хочу сказать — начало, те первые дни в Четхаме, мы все никак не могли поверить, да еще та горничная, как же ее звали, ну не беда, вспомню. (Пауза.) Ну и ваш сын, конечно.

Рев двигателя.

Крим. Кхм?

Горман. Ваш сын-судья.

Крим. У него ревматизм.

Горман. Ах ревматизм… Ревматизм — штука наследственная, мистер Крим.

Крим. Что вы такое говорите, у меня никогда не было ревматизма.

Горман. Вспоминаю свою бедную старую мать, всего шестьдесят ей было, а не могла и пальцем пошевелить. (Рев двигателя.) Лекарства от ревматизма так и не придумали, у них одни атомные ракеты на уме, мне-то повезло, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. (Пауза.) Ваш сын, да, его имя мелькало в газетах, дело Картона, как же мастерски он вел это дело, да уж, вполне может собой гордиться, жена как раз читала об этом снова в утреннем «Жаворонке».

Крим. Вы хотите сказать — дело Бартона.

Горман. Дело Картона, мистер Крим, сексуального маньяка, в суде ассизов.

Крим. Это не он, он не в суде ассизов, мой мальчик не там, вовсе нет, он в суде графства, вы хотели сказать судья… судья… как же его… Тот, что председательствовал в деле Бартона.

Горман. А я думал, что это он.

Крим. Конечно нет, говорю же вам, мой мальчик — в суде графства, а не в суде ассизов, да, в суде графства.

Горман. Ох, ну знаете ли, суд графства или ассизов, для меня это всегда было китайской грамотой.

Крим. Ах, но разница-то большущая, великая разница, гражданское дело и уголовное, совсем другая история, как бы гражданское дело попало в «Жаворонка», я вас спрашиваю?

Горман. Вся эта судебная машина, знаете ли, я так в ней и не разобрался, а теперь и подавно — все это китайская грамота.

Крим. Вам в суде доводилось бывать?

Горман. Однажды, ну да, когда разводилась моя племянница, когда это было, тому лет тридцать, ну да, тридцать лет назад, я был страшно встревожен, скажу вам, бедная малышка развелась через два года супружеской жизни, моя сестра так и не пришла после этого в себя.

Крим. Разводы — чума общества, поверьте мне на слово, чума общества, спросите у моего мальчика, если мне не верите.

Горман. Ах, тут я с вами всей душой, чума общества, смотрите, куда это ведет, подумать только, у моей племянницы была девочка, которая и отца-то не знала.

Крим. Она алименты получала?

Горман. Ее поместили в школу-интернат и извели, пока она не стала как тень, вот вам штука.

Крим. Мать алименты получала?

Горман. К чертовой матери деньги. (Пауза.) Итак, ваш сын раздает разводы щедрым половником.

Крим. Как судья он вынужден это делать, как отца — это ранит его в сердце.

Горман. У него есть дети?

Крим. Ну, в известном смысле у него был ребенок, малыш Герберт, прожил четыре месяца, потом скончался, как же давно это было, как давно.

Горман. Ох, Боже ж мой, мистер Крим, Боже ж мой, а больше детей не было?

Рев двигателя.

Крим. А?

Горман. Других детей?

Крим. Я же говорил вам, что у меня есть внуки, дети дочерей, двух моих дочек. (Пауза.) Кстати о том типе, как его, о Бартоне, парне-маньяке, хорошенькое дело выставлять себя напоказ нагишом, да еще перед детишками, а ведь это могли быть наши детишки, Горман, наши собственные внучата.

Рев двигателя.

Горман. Как, должно быть, миссис Крим гордится тем, что она бабушка.

Крим. Миссис Крим вот уже двадцать лет, как в могиле, мистер Горман.

Горман. Ох, Господи, простите великодушно, сам не знаю, о чем болтаю, ну конечно, вы же говорили, что живете у мисс Дейзи.

Крим. У моей дочери Берты, мистер Горман, у моей дочери Берты, миссис Руперт Муди.

Горман. У дочери Берты, верно, значит, она вышла замуж за Муди, у них отличнейший гараж рядом со скотобойней.

Крим. Не за него, а за его брата, владельца питомника.

Горман. Прекрасная партия, Бог в помощь, а дети есть?

Рев двигателя.

Крим. А?

Горман. Дети.

Крим. Двое славных мальчишек, малыш Джонни, то есть, хочу сказать, Хьюберт, и другой, другой.

Горман. Да, но вот расскажите, дочь ваша, бедняжка, ее, значит, нет больше. (Пауза.) Сигарета, пока мы помним, попытаю-ка этого господина. (Приближаются шаги.) Прошу прощения за беспокойство, сэр, огоньку не найдется? (Шаги удаляются.) К молодым нынче не подойдешь, мистер Крим.

Крим. Малыш Хьюберт и тот, другой, другой, как же его звали. (Пауза.) Ну а как миссис Горман?

Горман. Потихоньку.

Крим. Счастливчик вы, дружище Горман, счастливчик, а миссис Горман, Бог мой, чудесная она женщина, ваша миссис Горман, просто красавица.

Горман. Красавица, все так, но, знаете ли, возраст. Мы пока здоровы, слава Богу, не жалуемся, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. (Пауза.) А знаете что, мистер Крим, вот было бы недурственно именно так и откинуться — за дружеской беседой солнечным утром.

Крим. Бросьте вы это, Горман, с таким здоровьем грешно о смерти говорить, здоров, как бык, и уютная жена рядом, да я бы десять лет жизни отдал, чтобы ее вернуть, понимаете, у чужих жить — совсем другое дело.

Горман. Мисс Берта — она такая нежная и внимательная, что вы будто у Бога за пазухой, честное слово, у Бога за пазухой.

Крим. Это совсем другое дело, поверьте мне на слово, даже душой своей не распоряжаешься, взгляните только — сигареты, зажигалка.

Горман. Мисс Берта — она такая нежная и внимательная.

Крим. Нежная и внимательная, пусть так, но разрази меня гром, если она не считает меня старым слюнявым маразматиком. (Пауза.) Куда я подевал сигареты?

Горман. А расскажите мне про свою несчастную невестку, что я говорю такое, про свою невестку.

Крим. Моя невестка, моя невестка, а что такого в моей невестке?

Горман. У нее было личное состояние, поговаривали, что у нее личное состояние.

Крим. Личное состояние, да, престранное это было состояние, все пропало в войну, до последнего пенса, можете себе представить, деньги в банке, скажите на милость, личное состояние, а земли-то — козу привязать негде. (Пауза.) Земля, Горман, вот единственное стоящее вложение, но эта женщина… с равным успехом можно с пеньком разговаривать, упрямая как ишак, вот какова она, эта женщина.

Горман. Ах, такова уж человеческая природа, в будущее не заглянешь.

Крим. Оставьте вы это, Горман, не перечьте, с клочка земли всю жизнь прокормиться можно, черт раздери, ведь это каждый дурак знает, если только они не дадут волю своим фантазиям и не отправятся строить на Луну, как грозятся, ах, все это пустые фантазии, Горман, фантазии и бред, однажды они об этом пожалеют, ей-богу, пожалеют.

Горман. Не верите в их лунные опыты?

Крим. Мой дорогой Горман, Луна — это Луна, а сыр — это сыр, за кого они нас принимают, не всегда ли она существовала, наша Луна, не всегда ли висела там, во всей красе, и что из того, сплошные фантазии и бред, вот вам и Луна, Горман, только фантазии и бред. (Пауза.) Или… что же это получается, наши великие предки были старыми пердунами, и все уже решено, я вас спрашиваю, Бэкон, Веллингтон, Вашингтон, для них Луна всегда была, по их мнению, черт бы драл, они бы уж наверное высказались по этому поводу, никто ради Луны и жопу с места не сдвинул, заставьте кошку проглотить свои усы, они думают, что Луну открыли, как если бы, как если бы. (Пауза.) К чему я это?

Рев двигателя.

Горман. Так вы против прогресса, вон оно что.

Крим. Прогресс, прогресс, прогресс — это все прекрасно и возвышенно, тут я спорить не буду, но прогресс должен быть научным, научным он должен быть, а Луна — это не прогресс, лунатизм, лунатизм.

Горман. Вот тут я с вами согласен, прогресс должен идти в ногу с наукой, ну а Луна, Луна, она такая, какая есть.

Крим. Мудрость древних, в этом вся беда, плевать они хотели на мудрость древних, а мир тем временем катится ко всем псам, не лучше бы вернуться к старым истинам, вместо того чтобы жуировать, убивая друг друга, в Китае, все из-за Луны, когда я думаю о своем бедном отце.

Горман. О вашем отце, а я вот хорошо помню вашего отца. (Рев двигателя.) Вот был человек — старший мистер Крим, коли надо было ему что сказать, так он рубил сплеча, без мычания и блеяния, припоминаю один год, там, в городском совете, мне еще мой отец рассказывал, должно быть, погодите, погодите, девяносто пятый, девяносто пятый или шестой, незадолго до его отставки, девяносто пятый, вот именно, год больших морозов.

Крим. Прошу прощения, большой мороз случился в девяносто третьем, мне только что исполнилось десять, да, Горман, мороз был в девяносто третьем.

Рев двигателя.

Горман. Отец мой рассказывал, как однажды мистер Крим пуще черта обрушился на мэра, кто же тогда был мэром, должно быть, Оверенд, да, Оверенд.

Крим. Ах и тут вы ошибаетесь, милый Горман, отец мой был на совете с Оверендом в девяносто седьмом, в январе девяносто седьмого.

Горман. Может быть, очень может быть, и все же это должно было произойти в девяносто пятом или девяносто шестом, мой отец-то ушел в девяносто шестом, в апреле девяносто шестого, против него выступила целая партия, так что он был вынужден подать в отставку.

Крим. Это всего лишь означает, что к тому времени ваш отец уже ушел, я знаю только то, что мой отец сцепился с Оверендом в девяносто седьмом, когда выгорел Маррабль.

Горман. Ах, Маррабль, это ведь было всего в пятистах ярдах от нашей двери, я все еще слышу голос моей бедной матери, говорящей нам, ах, бедняжка Мария, она ведь только вчера вечером мне говорила, январь девяносто шестого, все верно.

Крим. Девяносто седьмого, говорю я вам, девяносто седьмого, год, когда выбирали моего отца.

Горман. Может быть, но так или иначе, взбучка, которую он устроил Оверенду, все верно, теперь я вспомнил.

Крим. Взбучку устроили Оскару Блиссу, мяснику с Поллокс-стрит.

Горман. Мясник с Поллокс-стрит, вот уж действительно образ из туманного прошлого, у него была дочь, правда ведь?

Крим. Элен, Элен Блисс, красотка, ей сейчас должно быть столько, сколько мне, появилась на свет в тысяча восемьсот восемьдесят третьем.

Горман. А Рози Пламптон, милашка Рози, верно уже тридцать лет как таращится на крышку, и Молли Берри, и Ева, как ее звали, Ева Харт, точно, Ева Харт, она разве не вышла за кого-то из Грамплинов?

Крим. Это ее брат, ее брат Альфред женился на Герти Грамплин, ох и любила она погулять, помните Герти?

Горман. Помню ли я Герти Грамплин, хороша была девка, клянусь Богом, хи-хи-хи, хороша девка.

Крим. Старый вы греховодник!

Рев двигателя.

Горман. А вспомните Нелли Краутер, вот кто плохо кончил.

Крим. Дочь Саймона, все верно, там во многом родители виноваты, уж поверьте мне.

Горман. Они вложили в ее воспитание все, обескровили себя почти до нищеты, и все ради нее, бедная Мэри все нам рассказывала, мы тогда были очень близки, жили на одной лестничной площадке, бедная Мэри, да, рассказывала, как чудовищно дорого было отправить ребенка в школу Святой Терезы, можете себе представить, школа высшей пробы, дочки аристократов, мистер Крим, барышням даже французский преподавали.

Крим. А я вам разве не о том же толкую, растили ее как принцессу крови, французский, вот вам задача, французский.

Горман. У кого хватит духа обвинять их, мистер Крим, они лучшие из родителей, это бесспорно, образование.

Крим. Французский, французский, а я вам разве не о том же толкую.

Рев двигателя.

Горман. Они во всем себе отказывали, они бы и кусок хлеба у себя изо рта вытащили ради дражайшей Нелли.

Крим. Ну что бы вы ни говорили, а они держали ее на коротком поводке, эту нашу барышню, вспомните Страстную неделю тысяча девятьсот двенадцатого, или это случилось в тринадцатом?

Рев двигателя.

Горман. А?

Крим. Стоит вспомнить Саймона, какой он был человек, так что давайте не будем. (Пауза.) Страстная неделя девятьсот тринадцатого, теперь я все вспомнил, сдается мне, они держали ее на коротком поводке, когда она это сделала.

Горман. Мир праху ее, мистер Крим.

Крим. Принципы, Горман, принципы… без принципов, говорю я вам. (Рев двигателя.) Там разве офицера не было?

Горман. А?

Крим. Там разве офицера не было?

Горман. В автомобиле?

Крим. А?

Горман. Офицера в автомобиле?

Крим. Во время Краутерова взрыва.

Рев двигателя.

Горман. Вы подразумеваете лейтенанта Син-Джона Фитцбола?

Крим. Син-Джон Фитцбол, точно так, разве он в этом не был замешан?

Горман. Ну, он ухаживал за ней немного. (Пауза.) Он умер в четырнадцатом. От ран.

Крим. А его тетушка мисс Хестер?

Горман. Вот уже много лет как умерла, много лет.

Крим. Замечательная была старуха, разве что немного гневливая.

Горман. Заводилась с пол-оборота, но сердце — чистое золото, если узнать ее поближе. (Рев двигателя.) У ее племянницы та же порода, согласны?

Крим. У племянницы? Не помню ее совершенно.

Горман. Не помните совершенно мисс Викторию? Ну как же, как же, когда-то она должна была выйти замуж за американца, но по-прежнему живет в Башенках.

Крим. Мне казалось, что Башенки продали.

Горман. Продали Башенки? Ну что вы, что вы, их они никогда не продадут, родовое гнездо на протяжении трех столетий или даже больше, трех столетий, мистер Крим.

Крим. Вам бы их летописцем быть, Горман, вас послушать — вы все о них знаете.

Горман. Ну уж не летописцем, пожалуй, мистер Крим, но мисс Викторию я знаю вдоль и поперек, скажем так, мы останавливаемся потрепаться, встретившись на улице, совсем как в былые годы, когда была жива ее тетушка, да, мисс Виктория, в ней ни капли гонора нет, поверьте мне, та еще порода.

Крим. У нее разве брата не было?

Горман. Да, лейтенант, он умер в четырнадцатом. От ран.

Оглушительный рев двигателя.

Крим. Чер-р-товы колымаги, даже поговорить спокойно не дают. (Пауза.) Что ж, я, пожалуй, помчусь, я отрываю вас от дела.

Горман. Помчитесь, куда ж это вы помчитесь, встретились в кои-то веки, а вы уже спешите.

Крим. Ну, задержусь еще только на минуточку, и выкурим по быстрой. (Пауза.) Куда я подевал сигареты? (Пауза.) Закуривайте, не ждите меня.

Горман. Подумать только, подумать только…

Внезапно воцаряется полная тишина. 10 секунд. Мелодия возобновляется. Возобновляется уличный шум и ненадолго перекрывает мелодию. Крещендо звуков улицы и мелодии одновременно. Наконец мелодия победоносно воспаряет над уличным шумом.