— Лежи спокойно. Лежи спокойно, — монотонно уговаривала Лиллиана леди Верону.

Быстрым движением она стерла бисеринки пота со лба юной женщины, судорожно вцепившейся в ее другую руку.

— Вот снадобье от Матушки Гренделлы, — сказала Ферга, торопливо направляясь к кровати.

Лиллиана подняла голову Вероны и держала ее, пока дородная служанка поила больную отваром тысячелистника.

Прошло уже больше недели после свадьбы, и все гости, включая Оделию и Туллию, разъехались по домам. Состояние леди Вероны не позволило ей пуститься в дальний путь, и ей вместе с Уильямом пришлось задержаться в Оррике. Но лучше ей не становилось. И этим утром у нее начались родовые муки.

Все знали, что это слишком рано. К большому облегчению Лиллианы, Гренделла пришла без промедления. Если кто-нибудь и мог предотвратить роды, так это именно Гренделла. Пользуясь более руками, нежели глазами, знахарка обследовала Верону.

— Если она сейчас родит, дитя не выживет, — пробормотала она себе под нос. — Тысячелистник — вот что ей нужно. Иногда он помогает остановить схватки.

Ко всеобщей радости, снадобье, казалось, действительно помогло. Около полудня измученная Верона наконец забылась сном, и Лиллиана, тоже вымотанная вконец, спустилась по широким каменным ступеням.

Парадная зала была почти пуста. Две служанки протирали столы, чтобы мужчины могли раздвинуть их в стороны и составить один на другой. Мальчик-трубочист возился в камине, выгребая оттуда золу и сажу. За столом, расположенным под одним из немногих в Оррике застекленных окон, сидели ее отец и сэр Рокк, занятые игрой в шахматы.

— Ха! Если ваша стратегия в сражениях с неверными была такой же убогой, как стратегия в сегодняшней партии, это просто чудо, что вы вернулись живыми, — торжествовал сэр Бартон, взяв еще одну пешку сэра Рокка и сорвав тем самым намерение противника сделать ход слоном. — Позаботься о защите, друг, или я скоро поведу атаку на твоего короля!

— Я защищал своего короля на Востоке. Сумею защитить и эту костяную куклу, — пробормотал Рокк, изучая положение фигур на инкрустированной доске в поисках наилучшего хода.

Лиллиана немало дивилась тому, что общество именно этого неразговорчивого рыцаря доставляло ее отцу самое неподдельное удовольствие. Оба рыцаря открыто заявляли о своем недоверии друг к другу, но каждый день, после того лорд Бартон заканчивал дела по управлению поместьем, а сэр Рокк отпускал на отдых своих людей после завершения воинских упражнений, оба усаживались за шахматы. Они обменивались ворчливыми обвинениями и попреками, вызывая друг друга на дальнейшие перепалки, и тем не менее Лиллиана видела, что отец искренне наслаждался этими препирательствами.

С усталым вздохом Лиллиана повернулась к дальнему камину. После ее долгого бдения около Вероны ей было необходимо хоть немного подкрепиться. Однако ее перехватил внезапно появившийся Уильям.

— Вы все уже, кажется, сдались Колчестеру? — спросил он саркастически.

Его постоянно дурное настроение успело уже порядком надоесть Лиллиане, и она попробовала прошмыгнуть мимо него.

— Никому не будет вреда от игры в шахматы, — бросила она раздраженно.

Он преградил ей путь.

— А как насчет любовной игры? — Он смотрел ей прямо в лицо.

Лиллиана снова вздохнула. Она была совершенно измотана, она проголодалась, она устала от вечных попыток Уильяма как-то ее уязвить.

— Любовь — не игра, — начала она. — Если ты…

— Ах, вот как он на это смотрит, Лиллиана. Он перетянет тебя на свою сторону и будет использовать для собственной выгоды. — Он взял ее руки в свои. — Но такая женщина, как ты, заслуживает того, чтобы ее любили. Чтобы ее обожествляли. Я бы боготворил тебя. И я стану молиться на тебя, если ты позволишь, чтобы я…

— Замолчи! Замолчи, Уильям! — Лиллиана вырвала у него свои руки и возмущенно уставилась на него. — Что ты такое говоришь!

Лиллиана с трудом верила собственным ушам. Как он осмелился сказать ей такое? Неужели у него не осталось ни чувства долга, ни чести?

— Ты что, ума лишился, Уильям? Леди Верона сейчас борется за жизнь твоего ребенка, а ты…

В совершеннейшем возмущении она бросилась вон из залы.

Ее стремительный уход не остался незамеченным: оба шахматиста взглянули ей вслед. Старому рыцарю несколько досаждало присутствие Уильяма в дальнем конце залы, но сэр Рокк был явно рассержен.

— Этот щенок, кажется, не слишком озабочен страданиями своей жены.

— Уильям заботится только о себе самом. Жена, ребенок, даже принадлежащие ему владения интересуют его только как средства добиться цели, а цель — собственное процветание и удовольствие. — Лорд Бартон потянулся за фигурой, чтобы сделать ход. — Именно по этой причине я отказал ему, когда он просил руки Лиллианы.

— А он все равно увивается вокруг нее. Вы уверены, что она его не поощряет?

Лорд Бартон грохнул кулаком по старинному дубовому столу с такой силой, что фигуры на доске подпрыгнули.

— Берегись! — негодующе вскричал он. — Она моя дочь… твоя госпожа… и избранная супруга твоего сеньора!

Взгляд Рокка стал еще более хмурым, и он облизнул губы.

— Я обязан ей преданностью, потому что она замужем за Корбеттом, а ему поручено поддерживать мир и спокойствие в этой долине. Но Уильям… за ним я буду присматривать очень внимательно.

Лорда Бартона эти слова отчасти утихомирили. Но, когда партия подошла к концу, он побледнел и прижал руку к боку. После ухода сэра Рокка он ненадолго задержался, просто сидя у стола.

Немного позже, когда Лиллиана приняла ванну и уже одевалась, в комнату ворвалась служанка.

— Вам надо идти, миледи! Скорее! Лорд Бартон! — Сердце у Лиллианы налилось свинцовой тяжестью.

Но пока она надевала платье, ей удалось понять из бессвязных объяснений служанки только то, что отца нашли сидящим кресле, и на вид казалось, что он спал. Но его никак не могли разбудить. Лиллиана босиком кинулась вниз по ступенькам. Ее мокрые волосы были в беспорядке; они спадали на спину, оставляя влажные пятна на незашнурованном платье. Но она сознавала только одно: присутствие многих людей, сгрудившихся в дальнем конце парадной залы.

— О, миледи… миледи… — причитала Ферга.

Лиллиана пробилась через толпу к отцу.

— Боже милосердный, что случилось?

Он сидел, неловко привалившись к спинке своего любимого кресла. Обычно румяное лицо было бледным, с каким-то сероватым оттенком, а дыхание — едва ощутимым. Когда Лиллиана коснулась его лба, она почувствовала, как холодна его кожа. Страх сжал горло Лиллианы.

— Отнесите лорда в его комнату. Разведите огонь посильнее, — она отдавала приказы уверенным тоном, но сама никакой уверенности в себе не ощущала. — И сейчас же найдите Матушку Гренделлу! — Лиллиана в тревоге последовала за четырьмя мужчинами, которые понесли кресло с лордом Бартоном наверх. — Да, и кто-нибудь пусть поищет Томаса.

Делали все возможное, чтобы усадить лорда Бартона поудобнее, но Лиллиана чувствовала, что он покидает их. Она не могла оставить надежду даже тогда, когда знахарка печально покачала головой. Отказываясь верить этому приговору, Лиллиана задержала священника, который направился было к умирающему, и воззвала к старой женщине:

— Ты не дашь отцу умереть, Гренделла! Неужели мы ничего не можем сделать?!

— Для каждого из нас наступает свой срок, когда Господь призовет. — Знахарка устремила почти незрячий взор на Лиллиану. — Сейчас он нуждается в священнике больше, чем во мне.

Эти слова как громом поразили Лиллиану. Она не хотела их слышать, не хотела смириться с ними. Но сам отец заставил ее взглянуть в лицо ужасной правде.

— Это рок, — с трудом произнес он.

Лиллиана сразу же склонилась над ним и положила ему на лоб дрожащую руку. При этом нежном прикосновении лорд Бартон открыл глаза и слабо улыбнулся дочери. Потом лицо его потемнело, он содрогнулся и хрипло повторил:

— Это рок…

Последовал долгий медленный вздох. Потом дыхание пресеклось, и Лиллиана поняла, что он скончался.

— Отец! Отец! — В отчаянии она пыталась обхватить его руками, словно хотела каким-то образом передать ему хотя бы часть своих сил, молодости и здоровья. Но все было бесполезно. Твердыми и добрыми руками Матушка Гренделла оттащила ее от того, что еще недавно было лордом Бартоном.

— Не может он умереть, — тупо твердила Лиллиана, когда знахарка передала ее с рук на руки Уильяму. Она была так потрясена, что позволила ему увести себя из комнаты. — Он не мог умереть, Уильям! Ведь он же был здоров и крепок, как всегда, и сидел за шахматами, и сэр Рокк…

— Сэр Рокк, — фыркнул Уильям. Внезапно он повернул ее лицом к себе. — Ты что, не слышала, что сказал твой отец? Он обвинил своего убийцу, когда его душа расставалась с телом! Он сказал: «Это Рокк». Значит, это Рокк, Лиллиана. Вассал твоего супруга убил твоего отца. Корбетт свершил свою месть, как с самого начала и намеревался.

От этого обвинения голова у Лиллианы пошла кругом. Она не сразу смогла ответить; мысли разбегались, слишком велика была сумятица чувств. Потом у нее в ушах зазвучали слова отца. Он сказал: «Это рок». Или — «Это Рокк»? Она смотрела на злое лицо Уильяма, пытаясь взять себя в руки.

— Как ты можешь быть в этом уверен? — шепнула она, объятая ужасом.

— Я вполне уверен, — прошипел он в ответ. — Неужели ты так ослеплена им, что оставишь безнаказанным убийцу своего отца? Бог свидетель, это всем известно: сыновья Колчестера давно вынашивали планы мести.

У Лиллианы не было сил, чтобы ответить на обвинения Уильяма. Ведь и сама она некогда терялась в догадках — не была ли месть главной причиной, побудившей Корбетта явиться в Оррик, с самого начала? Ее отец сам признал, что сыновья лорда Фрэйна все еще стремятся отомстить. Каждый зная, что так оно и было. И все-таки… и все-таки ей почему-то трудно было поверить в такое, когда речь шла о Корбетте.

Она приложила руку ко лбу. Она была слишком растеряна; ей следовало бы все хорошенько обдумать. Но ее ужасала самая возможность того, что это окажется правдой. Она не сможет успокоиться, пока не узнает всего. Пораженная внезапной мыслью, она вырвалась от Уильяма и разыскала Гренделлу. Голос у нее дрожал, когда она спросила:

— Мой отец… отец никогда не жаловался тебе на какое-нибудь недомогание?

Гренделла вгляделась в побледневшее лицо Лиллианы.

— Он редко прибегал к моим услугам, хотя мне известно, что он немало помучился от недуга богатых людей — от подагры. Томас приходил ко мне за снадобьями для припарки. — Она подумала еще пару мгновений. — И прошлой весной я вырвала у него зуб. Но больше мне ни о чем не известно.

— Видишь, Лиллиана? Все как я сказал. Он был здоров как всегда, до тех пор пока… убийца из банды твоего мужа не отнял у него жизнь.

От слов Уильяма Лиллиана застыла.

— Это Рокк, — медленно подтвердила она, охваченная ужасом.

Рокк подружился с ее отцом. Да, это могло быть подстроено, чтобы получить возможность отравить старого лорда. Тогда хозяин Рокка, ее супруг, мог стать полновластным господином Оррика да еще и испытывать удовлетворение оттого, что свел счеты с человеком, которого считал виновником смерти своего отца.

И тут Лиллиану поразила новая мысль. Как, однако кстати пришелся отъезд Корбетта! Все продумано так, что его-то ни в чем невозможно обвинить.

Она была в смятении. Если бы Олдис сейчас был здесь думала она. Или хотя бы Сэнтон. Они могли бы защитить Оррик от этой злой силы внутри него.

Но, по крайней мере, Уильям здесь, подумала она с облегчением. Хотя в последние дни его общество не доставляло ей удовольствия, она знала, что он поможет. Но тем не менее за оборону Оррика теперь отвечает в первую очередь она и сердце у нее забилось сильнее, когда она это осознала.

В последующие часы на нее свалилось множество забот: надо было обмыть тело отца и обрядить его для похорон, приготовить траурную залу и разослать гонцов. Весь замок облачился в траур. Лорд Бартон пользовался всеобщей любовью, и повсюду слышались рыдания. Но, как ни была Лиллиана поглощена своим горем, она не могла отделаться от навязчивых слов, которые непрерывно звучали в голове:

«Это Рокк», — сказал отец. «Это Рокк». Обвинение было совершенно ясным. Отец был мертв — и он принял смерть от руки сэра Рокка. А если это так, то сомнений не оставалось; все было исполнено по приказу ее мужа.

Она была бы рада дать волю слезам, потому что ощущение душевной опустошенности становилось почти невыносимым. Но все-таки она знала, что не позволит себе поддаться собственной слабости. Особенно сейчас. Сейчас в замке распоряжалась она, и в это ужасное время каждый доверялся ее руководству и ждал от нее указаний. Заупокойная служба не принесла ей облегчения, потому что рядом с ней не было никого из ее семьи, кто мог бы ее утешить; не было даже доброго старого Томаса — он уехал повидаться с сыном в Седжвик.

К тому времени, когда Лиллиана наконец добралась до своей комнаты, у нее от усталости дрожали и ноги и руки. В комнате было прохладно, потому что Ферга, от которой постоянно требовались какие-то услуги леди Вероне, не всегда могла вспомнить о своих повседневных обязанностях. Однако для Лиллианы холодная комната сулила спасительную передышку. Голова кружилась, и пальцы у нее тряслись, когда она раздевалась, чтобы забраться в постель. Она так выдохлась за день, что не стала даже заплетать в косу — все еще распущенные — волосы. Однако, когда Лиллиана скользнула под тяжелое одеяло, она так и не смогла обрести отдыха, в котором так отчаянно нуждалась.

Как бывало каждую ночь после свадьбы, ее мысли обратились к Корбетту и к минутам близости, которые связывали их воедино в этой постели. Но эти воспоминания, которые в предшествующие ночи были желанными, несмотря на смешанные чувства, которые она питала к Корбетту, теперь не приносили ничего, кроме боли. Он приобщал ее к радостям любви искусно и решительно, он доводил ее до такого состояния когда она почти полностью открывалась навстречу его желаниям… и все это время он, должно быть, вынашивал план убийства. Сначала он заморочил голову отцу и привлек его на свою сторону, а потом соблазнил и ее.

Не в силах более выносить мысль об его коварстве — и собственной глупости, — Лиллиана прижала руки к лицу. Но даже и это движение лишний раз напомнило ей о Корбетте: тяжелое кольцо до сих пор сидело на ее пальце.

Горестно вскрикнув, она сорвала с пальца кольцо с замысловатым рисунком и отшвырнула его прочь. Она слышала, как оно покатилось по каменному полу, и наконец звон утих где-то в темноте. Но тогда снова воцарилось молчание — словно в насмешку над ней и ее бессмысленными ожиданиями.

И только тогда хлынули слезы. Горячие и не приносящие облегчения, они слепили ей глаза и мешали дышать. Ее сотрясали рыдания… она оплакивала отца. Он умер именно теперь, когда они примирились. Она два года провела в аббатстве, чтобы не видеться с ним. Только сейчас она поняла, как сильно он любил ее — и как сильно она сама любила его, — и вот его не стало.

Лиллиана попыталась совладать со своим дыханием и вытерла слезы. Она никогда не выказывала ему свою любовь, думала она в тоске. Он хотел только самого лучшего — для нее и для Оррика. И именно это в конечном счете привело его к такому ужасному концу. А ей теперь осталось — заботиться о процветании Оррика и отомстить за смерть отца.

Она села в огромной постели, все еще всхлипывая и ловя ртом воздух. Она отомстит за его смерть, она поклялась в этом. Нельзя допустить, чтобы сэр Рокк избежал кары за такое гнусное преступление.

В бедламе последних часов ей было легко уклоняться от встречи с сэром Рокком, но завтра он снова будет командовать своими рыцарями и пехотинцами, и она чувствовала, что вынести это зрелище окажется ей не по силам.

Лиллиана поежилась от холода и натянула одеяло на плечи. Несмотря на впечатляющее присутствие людей из Колчестера, числом они все-таки уступали стражникам Оррика, думала она. А эти стражники пойдут за ней против чужаков.

Она не позволила себе слишком увлечься своими замыслами. Ей было совершенно ясно, насколько плох ее план. Ну, посадит она под замок сэра Рокка и всю его когорту, и что потом? Корбетт рано или поздно вернется, и что ей тогда делать? Даже в темноте она могла представить его каменное лицо, еще более жестокое, когда он хмурится. Она снова задрожала от страха. Как она перепугалась во время их первой встречи! А потом опять, когда он помешал ей спастись бегством.

Но ведь он никогда не обращался с ней грубо, думала она, вспоминая его нежность и тепло его ласки.

И все это было притворством, резко напомнила она себе. Соскользнув с высокой кровати, она принялась босиком расхаживать по комнате. Не имеет значения, что сейчас делает Корбетт Колчестерский… она не может сидеть, сложа руки. Возможно, он считает, что действует по принципу «око за око», но то, что он сделал, — это просто убийство.

Она отправит сэра Рокка и прочих соратников Корбетта в темницу. Потом займется подготовкой замка к обороне против собственного мужа. В Оррике запасено достаточно провизии; они смогут выдержать длительную осаду, если понадобится.

Она снова пожалела, что здесь нет ни Олдиса, ни Сэнтона. Но Уильям поддержит ее. Он люто ненавидит Корбетта. Он наверняка поможет ей в осуществлении этого плана. Слегка успокоившись, она повернула обратно к кровати, но тут же наступила прямо на отброшенное ею обручальное кольцо.

Она охнула от боли. Потом поддала ногой по этой ненавистной драгоценности. Еще раз кольцо прозвенело, закатившись по каменному полу куда-то под кровать.

Лишь отчасти удовлетворенная, Лиллиана снова забралась в постель. Холодно и темно было у нее в комнате, когда она лежала там, стараясь заснуть. Ее отец умер; муж оказался убийцей. Теперь у нее одна забота — безопасность людей и земель Оррика.

Это была устрашающая мысль, и тем не менее ничего другого Лиллиане не оставалось. Она не знала, что ждет ее в будущем: ни как ей удастся одолеть сэра Рокка, ни как она станет обороняться от сэра Корбетта.

В отчаянии она крепко стиснула руки. «Боже милосердный, — шептала она в темной тихой комнате. — Помоги мне!»