Лиллиана трудилась, как одержимая дьяволом. Не было ни одного слуги, который не вскакивал бы по первому слову и не кидался выполнять любое ее распоряжение. Она понимала, что нагнала на них страху своим сердитым лицом и грубыми окриками, и именно страхом порождено их усердие. Но она не могла больше сдерживать свое ожесточение. Пускай Оделия и Туллия развлекают гостей и щебечут о пустяках. Если бы ей сейчас пришлось еще и разводить с кем-нибудь церемонии, она бы просто взорвалась.

Хотя работы в кладовых и погребах обычно не сопровождались долгими разговорами, до нее доходили отзвуки сплетен и пересудов. К вечеру, когда она отпустила слуг, уже едва волочивших ноги от усталости, она успела узнать, что отряд Колчестера стал лагерем в поле у самого рва, окружающего замок.

Днем Лиллиана находила некоторое утешение в бурной деятельности, и ей временами удавалось сорвать злость на ком-нибудь из слуг; но теперь она чувствовала, как холодная рука судьбы сжимает ее сердце.

Когда она вошла в залу, отец сидел у одного из каминов, а Оделия и Туллия в чем-то горячо его убеждали. Сэр Олдис то засовывал в огонь железную кочергу, то снова вытаскивал ее оттуда. Его румяное лицо было еще краснее, чем обычно, и Лиллиане сразу стало ясно, что для него прибытие сэра Корбетта оказалось не более приятным, чем для нее самой. И хотя Олдиса, несомненно, беспокоили только его собственные интересы, но никак не интересы Лиллианы, ее тем не менее подбодрила даже эта косвенная поддержка.

Завидев ее, Туллия кинулась к ней навстречу.

— Ох, Лиллиана! Скажи ему, что я не могу. Я же и вправду не могу!

Ее юное лицо было таким горестным, а в голосе звучало такое отчаяние, что Лиллиана в тревоге обернулась к отцу.

— Что вы теперь задумали? Чем вы ее так перепугали?

— Она была хозяйкой дома в течение двух лет — с тех пор, как Оделия вышла замуж, а ты удалилась в аббатство, — непреклонно заявил лорд Бартон. — И, согласно обычаю, она должна присутствовать при купании самых почетных гостей и при этом оказывать им необходимые услуги.

— Это очень старый обычай, и сейчас его почти никто не придерживается. В нашем доме его не соблюдали с тех пор, как умерла наша мать, — возразила Лиллиана, обняв за плечи дрожащую Туллию.

— У нас было не так уж много гостей с того дня, как скончалась ваша возлюбленная мать. И среди них — никого столь значительного.

— А что, Олдис не был столь значителен? — врезалась Оделия в разговор. — А Сэнтон и гости Туллии — не столь значительны? Этот человек, скорее всего, просто убийца! Зачем он сюда явился? У него может быть только одна цель, отец, — подобраться к вам поближе и нанести смертельный удар! А вы ухаживаете за ним, как…

— Замолчи, дочь моя! — прорычал лорд Бартон. — Сэр Корбетт обручен с моей перворожденной дочерью. После моей смерти он будет править Орриком. Он долго и мужественно сражался против неверных. Это достаточное основание, чтобы он мог настаивать на обряде купания.

— Если он прибыл из Колчестера, значит, ему пришлось проделать не такой уж дальний путь, — процедил Олдис сквозь зубы.

— В Колчестере он провел всего несколько дней. Как видно, старший брат принял его не слишком радушно.

— И потому он заторопился к нам? — осведомилась Лиллиана. — Что ж, он с такой же легкостью может снова собраться в дорогу.

— Он останется! И если Туллия, как добрая хозяйка, не окажет ему подобающих услуг, значит, одной из вас двоих придется взять это на себя.

— На меня не рассчитывайте, — прошипела Оделия. — Теперь я здесь всего лишь гостья. Нам достаточно ясно дали понять, что Орриком будут владеть Лиллиана с супругом. Вот пусть она и прислуживает своему нареченному, — закончила она глумливо.

Сказано это было таким ядовитым тоном, что пораженная Лиллиана целую минуту не могла и слова вымолвить. Даже лорд Бартон не нашелся сразу, что сказать.

Когда же Оделия, подобно урагану, умчалась из залы и муж последовал за ней, лорд повернулся к старшей дочери:

— Значит, этим займешься ты. Я верю, что ты не опозоришь ни меня, ни Оррик какими-нибудь глупыми капризами.

— Вы называете это глупыми капризами? Да ведь вы отдаете меня в жены нашему врагу! Хорошо, я окажу ему эти «необходимые услуги», — бросила она резко. — Я присмотрю, чтобы все для купания было приготовлено как полагается. Но если он ожидает радушного приема — ему придется жестоко разочароваться.

Но отец только пожал плечами.

— Он мужчина. Маловероятно, что женские комариные укусы смогут его так уж сильно расстроить.

Легкость, с которой отец отмахнулся от чувств Лиллианы, поразила ее в самое сердце. Но показывать это было нельзя. Слабо улыбнувшись, она легонько подтолкнула Туллию к дверям:

— Проследи, чтобы Магда подогрела воду, и пусть пришлют самую большую ванну и полотенца. А я пойду и приготовлю все в комнате.

— Я уже распорядился, чтобы Томас приготовил для него господскую опочивальню в главной башне, — сообщил лорд Бартон, когда сестры уже направились к выходу.

— Что?!! — Лиллиана круто обернулась. — Вы приказали поместить его в господской опочивальне?! — Это просто не укладывалось у нее в голове.

— Разве я уже не хозяин здесь? Я не могу поместить гостя, куда пожелаю? Я сказал: господская опочивальня. И смотри, Лиллиана, — добавил он, — смотри, чтобы ему было там вполне удобно.

Она была слишком возмущена, чтобы отвечать. Поднимаясь по лестнице, она кипела от негодования.

Хваленый сэр Корбетт… их враг… полностью завладел вниманием отца. Его поселят в той самой комнате. Где прожили всю свою супружескую жизнь ее родители. После смерти матери отец ни разу даже не заглянул туда. И этому… этому… этому захватчику будет отдана господская опочивальню?

…И она сама.

Озноб пробежал по спине Лиллианы. Чужой, угрюмый и грозный человек станет ее мужем; он получит власть распоряжаться всей ее жизнью… В памяти вдруг возник образ сэра Корбетта — такого, каким он был в день их обручения. Рядом с его высокой фигурой она казалась себе маленькой и неказистой. Но если ему и была неприятна мысль о женитьбе на такой невзрачной девчонке, он поразительно хорошо это скрывал. За ужином они брали еду из одной тарелки, и он с завидным терпением выслушивал ее робкий лепет.

Но теперь она уже не та застенчивая девочка, напомнила она себе. Да и в нем ничего не осталось от рыцаря ее грез.

Лиллиана подошла к окованной железом двери господской опочивальни и открыла ее дрожащими руками. Здесь уже было убрано и проветрено. Как видно, Томас постарался на славу: высокое ложе было застлано чистыми простынями, а в каменном очаге горел ровный невысокий огонь.

Лиллиана всегда любила эту комнату, и хотя она не заходила сюда уже несколько лет, сейчас в ней всколыхнулись глубоко запрятанные чувства. На мгновение она забыла обо всем; картины прошлого вспыхнули у нее перед глазами так ярко, словно это было вчера. Матери эта опочивальня служила надежным приютом; здесь она находила уединение, здесь она вела тихие беседы с подрастающими дочерьми. Комната согревала, манила к себе и была не похожа ни на какое другое место в мире.

Гнев Лиллианы улетучился, оставив вместо себя томительную печаль по временам, которые никогда не возвратятся. Она осмотрелась вокруг, задерживаясь взглядом на знакомых предметах обстановки. Однако не все здесь осталось по-прежнему. Ткацкий станок был убран, и перед высокими узкими окнами стоял лишь один стул.

Потом она обратила внимание на тяжелую кожаную суму, лежащую поверх большого сундука в углу, и сердце у нее снова разгорелось гневом. Он приехал в Оррик самым наглым образом. Он принял ее за простую служанку, когда она примчалась к отцу. А теперь он располагается в этой комнате, как ни в чем не бывало!

Она поспешила к суме и спихнула ее с материнского сундука, давно уже стоявшего пустым. Сума свалилась с глухим стуком, и из нее на пол выпали какие-то одеяния и связка бумаг.

Лиллиане не было никакого дела до имущества сэра Корбетта. Однако бумаги заинтересовали ее. Какой-то момент она колебалась. А потом, украдкой оглянувшись, присела на корточки и положила стопку перевязанных бумаг к себе на колени.

Ее тонкие руки проворно перебирали документы. Все они были написаны ровным почерком писца; их украшали росчерки и завитушки, а также множество восковых печатей. Но на каком языке они составлены, Лиллиана не могла понять. Это не французский, не латынь, не английский… Она сосредоточенно сдвинула брови.

Стоя на коленях, Лиллиана гадала, что бы все это значило, и вдруг вздрогнула, взглянула на дверь — и увидела сэра Корбетта, вид которого не сулил ничего доброго.

Он еще не произнес ни слова, но его свирепый взгляд пригвоздил ее к месту. Чувствуя себя беспомощной и растерянной, оттого что ее застали в таком виде, она попыталась подняться с колен. Но он тремя крупными шагами пересек разделявшее их пространство и ногой в кожаном сапоге прижал к полу юбку ее выцветшего домашнего платья.

От этой оскорбительной выходки смущение Лиллианы мигом рассеялось. Но когда она попыталась освободиться, это ей не удалось.

— Какой странный вид гостеприимства принят в Оррике. Интересно, у всех ли гостей здесь роются в вещах?

Холодная ярость, звучавшая в его голосе, разом поубавила у нее уверенности в себе.

Она молча смотрела на него. Он был высок ростом, и она это знала, но сейчас, когда он возвышался над ней словно башня, сложив руки на широкой груди, он казался непомерно огромным, и она в страхе отпрянула от него. Внезапно он наклонился, схватил бумаги, лежавшие у нее на коленях, и передал их мускулистому рыцарю, вошедшему вслед за ним.

— Что такое? — воскликнул этот человек. — Оррик уже напускает на нас свою воровскую шайку?

— Она, может быть, просто мелкая мошенница. А то и шпионка. Но я скоро узнаю правду, Рокк.

С этими словами сэр Корбетт схватил Лиллиану за ворот платья и грубо поставил на ноги. Взгляд его был столь зловещим, а враждебность его спутника — столь очевидной, что из головы у нее вылетели все слова, которые могли бы пригодиться для достойного ответа. Сердце мучительно стучало в груди. Она могла думать только об одном: ее заставляют выйти замуж за этого человека, который вселяет в нее такой страх.

— Говори, девушка, — приказал он кратко. — Что ты рассчитывала найти среди моих вещей?

— Я-я только… это упало… — Лиллиана резко оборвала этот жалкий лепет и сделала глубокий вдох. — Я пришла, чтобы приготовить вам все для купания, и…

— Что-то я не вижу ни ванны, ни воды, — насмешливо отметил мужчина, которого называли Рокком.

— Их уже несут сюда… — резко бросила Лиллиана.

— Это не имеет значения, — перебил ее сэр Корбетт, — Важно то, что ты показала себя как воровка или, того хуже, шпионка. Среди моих домочадцев нет места ни тем, ни другим.

— Ваших домочадцев! — так и взвилась Лиллиана. — Ваших домочадцев! Кто вы такой в Оррике…

— Придержи язык!

Громоподобный приказ сэра Корбетта мгновенно заставил ее замолчать, и в наступившей тишине послышался робкий стук в дверь.

Человек по имени Рокк открыл дверь, и показалась группа слуг, стоящих в коридоре и явно робеющих при виде двух воинственных рыцарей. Бледное лицо их хозяйки не прибавило им решимости, и только повинуясь повелительному жесту Рокка они осмелились войти, хотя было видно, что больше всего им хотелось бы пуститься отсюда наутек.

Молчание в комнате было страшным. Рокк внимательно наблюдал за процессией слуг, несущих ванну, кадки с водой, мыло и полотенца. Зато сэр Корбетт, в отличие от Рокка, не отрывал глаз от Лиллианы. Все время ощущая этот упорный взгляд, она с трудом сохраняла самообладание.

Оррик — ее дом, сказала она себе. Она понимала, что для процветания Оррика нужен сильный и справедливый хозяин. Ни Олдис, ни Сэнтон не годились на эту роль, тут она не стала бы спорить с отцом. Но ведь и этот суровый и подозрительный рыцарь тоже не годится, сокрушалась она. Против воли она подняла на него глаза, до того потупленные вниз.

И тут же об этом пожалела. Выражение его лица не стало менее грозным. И поза оставалась такой же устрашающей. Но его темные глаза как будто посветлели, и теперь они скользили по контурам ее фигуры с интересом и одобрением.

Раньше она была напугана силой его ярости, но теперь ощутила какой-то иной страх. Пытаясь перебороть это чувство, она плотно обхватила себя руками за талию и облизнула пересохшие губы. Но именно в этот момент сэр Корбетт, до того созерцавший округлости ее груди, перевел взгляд на лицо Лиллианы, и глаза у него загорелись, когда он уловил быстрое движение ее языка.

Она сразу отвернулась. Но уже через несколько секунд слуг отослали, и она снова осталась одна в обществе двух рыцарей.

— Теперь осмотри свою комнату, — приказал помощнику суровый рыцарь, все так же неотрывно глядя на Лиллиану. — И проверь, как расставлены посты в лагере.

— Я положу тюфяк в коридоре у твоей двери.

— Это не понадобится.

— Тысяча чертей, Корбетт. Штучки этой мошенницы — для тебя еще недостаточное доказательство, что охрана может потребоваться? — Рокк мрачно взглянул на Лиллиану. — Может быть, она для тебя не слишком опасна, но неужели ты полагаешь, что Орриковы зятья легко перенесут твое вторжение?

— Вряд ли кто-нибудь из них двоих окажется серьезным противником. Кроме того, я думаю, наша любопытная малышка сумеет доказать, что не замышляла ничего дурного. — Сэр Корбетт улыбнулся, но от этой улыбки Лиллиане не стало легче.

— Если ты собираешься уложить ее в постель, так, может, они только этого и ждут.

Корбетт громко рассмеялся.

— Она, несомненно, могла бы развлечь мужчину в постели. Но я не намерен разрушать брак прежде, чем он состоится. Нет. — Он поймал Лиллиану за запястье и притянул ее поближе к себе. — Она поможет мне выкупаться и ничего больше.

В его прикосновении было что-то такое, что встревожило Лиллиану, хотя никакой боли он ей не причинил. Она рванулась от него в тщетной попытке освободиться, но он только схватил другой рукой подбородок Лиллианы и поднял ее лицо к своему.

— Ты ведь та самая пташка, которую я уже видел сегодня утром? — спросил он и, не ожидая ответа, обернулся к Рокку. — Она ворвалась в залу, когда мы с лордом Бартоном скрепляли печатями наш договор. Довольно смело для простой служанки, правда?

Мужчины понимающе переглянулись.

— Ну-ну, развлекайся как знаешь. — Рокк пожал плечами. — Она-то точно знает, куда ветер дует. Она здесь у себя дома.

— Теперь это и мой дом, — возразил сэр Корбетт.

Он разжал хватку и понаблюдал, как Лиллиана метнулась от него через комнату.

— Скоро и я узнаю, куда ветер дует.

С уходом второго рыцаря страх Лиллианы не рассеялся. Как ни была она напугана, когда ее застали с этими злополучными бумагами, ее почему-то еще больше страшила перспектива остаться наедине с этим высоким, закаленным в боях воином. Она уже собиралась открыть ему, кто она такая на самом деле, но вдруг удержала себя и собралась с духом. Он принял ее за служанку? Что ж, она и дальше будет изображать служанку, и посмотрим, к чему это приведет. Как видно, он из тех мужчин, которые рады позабавиться с миловидными девушками. Если он поведет себя с ней слишком вольно, она сможет убедить отца, что великий сэр Корбетт Колчестерский — не более чем обычный похотливый солдат. Конечно, он недостоин того, чтобы стать хозяином Оррика!

Лиллиана внимательно наблюдала за ним из-под полуопущенных ресниц. Она взялась за нелегкую задачу. Да, он отличался необычно высоким ростом, и даже кузнец-оружейник Оррика мог бы позавидовать мускулистым рукам и широким плечам сэра Корбетта. Но ее тревожила не его телесная мощь. В нем было нечто такое, что порождало ощущение опасности. Она не могла бы определить, что это такое, но знала одно: такого человека лучше бы не иметь в числе своих врагов.

Но они, тем не менее, уже давно враги, напомнила себе Лиллиана. Он мог не придавать этому значения, но она — не могла.

Она взвесила все обстоятельства и приняла решение. Если она сможет доказать, что он бесчестный человек, отцу придется разорвать договор о помолвке. Придется!

Лиллиана стояла, прислонившись к шероховатой каменной стене. Сэр Корбетт не приблизился к ней ни на шаг, и все-таки взгляд его дымчато-серых глаз, которым он обводил ее, она ощущала как долгое, медлительное прикосновение. К немалой своей досаде она чувствовала, что щеки у нее пылают румянцем, и больше всего ей хотелось бы просто исчезнуть, спрятаться в трещину дощатого пола.

— Уж не знаю, воровка ты или шпионка, но смотреть на тебя — сущее удовольствие, — спокойно сообщил он.

Потом внезапно отвернулся от нее и, подойдя к окну, раздернул бархатные драпировки и выглянул в высокое стрельчатое окно. Солнце уже клонилось к закату.

— Не приходится удивляться, что высокородная хозяйка не почтила гостя своим присутствием. — Он издал короткий смешок, а затем насмешливо бросил через плечо: — Сначала я вымоюсь, а потом ты распакуешь мои вещи. Эти два дела должны вполне удовлетворить твое любопытство.

Лиллиана с трудом удержалась, чтобы не дать ему резкий отпор. Неужели он действительно думает, что она будет прислуживать ему, а не просто проследит, чтобы все нужные предметы вовремя оказались под рукой? Но ей хватило благоразумия сообразить, что осторожность не помешает, по крайней мере сейчас. Однако от него, очевидно, не укрылся мятежный блеск ее глаз, потому что улыбка его стала шире.

— У тебя слишком дерзкие повадки для простой служанки.

— Будь вы лучше знакомы с Орриком, вы бы знали, что я вовсе не «простая служанка», — отозвалась она, не в силах скрыть нотку воинственного задора в голосе.

— О-о? — Он понимающе вздернул брови и еще пристальнее, чем раньше, вгляделся в нее.

На мгновение в Лиллиане вспыхнуло суетное сожаление, что сейчас она не одета так, как подобает хозяйке замка. Она знала, что ее платье в лучшем случае годится для кухни, что его нежно-голубой цвет давно уже превратился в тускло-серый. Волосы ее были перехвачены простым полотняным платком, и ничто не выдавало в ней знатную даму.

Но потом возобладал здравый смысл, и она заносчиво подняла голову. Ей безразлично, что он о ней думает. Ей всегда будет безразлично, что думает любой из дома Колчестеров.

Обратив внимание на ее надменную позу, сэр Корбетт еще раз обвел глазами стройную фигуру девушки и встретил ее сердитый взгляд.

— Любая другая прислужница давно бы уже суетилась вокруг, как настеганная, не смея взглянуть мне в глаза, не говоря уж о том, чтобы мне возражать. Но ты… — сказал он, направляясь к ней, — ты слишком много себе позволяешь с новым лордом Орриком.

Он уставился на ее грудь, а потом медленным оценивающим взглядом обвел всю ее женственную фигуру — сначала сверху вниз, потом снизу вверх. От этого откровенного осмотра ее кинуло в жар, но, когда он взглянул ей в глаза, лицо у нее пылало гневом.

— Судя по всему, ты у лорда Бартона… его личная прислужница. — Он усмехнулся. — Приходится воздать ему должное — вкус у него хороший. Но, по-моему, ему следовало бы одевать тебя получше, если ты хорошо с ним обращаешься. А ты с ним плохо обращаешься?

Ошеломленная его гнусным намеком, Лиллиана тем не менее умудрилась ответить самым ледяным тоном:

— Я обращаюсь с ним достаточно хорошо. Но вы должны бы знать, что лорд — хозяин этого замка, уважаемый человек.

— Но, при всем при том, он мужчина, — язвительно заметил сэр Корбетт.

— Несомненно, его тоже можно кое в чем упрекнуть, — сердито продолжила она. — Например, он допустил ужасную ошибку, выбрав себе в зятья такого наглого и недостойного глупца, как вы!

Напрасно она это сказала.

В то же мгновение он схватил ее за руки, не оставив ей ни малейшей возможности освободиться. Вырываться было бесполезно.

— Тебе стоило бы поберечься и не сердить того, кто скоро станет твоим господином.

— Вы никогда не станете моим господином! — Она дышала с трудом, потому что все-таки пыталась бороться. Но он только ближе притянул ее к себе, так что ее грудь оказалась крепко прижатой к его груди.

— Нет, милая моя, я сумею прибрать тебя к рукам. Вот только каким способом? — Глаза у него смеялись. — Силой или обольщением?

Его лицо склонилось к ней, и в течение нескольких мгновений ей казалось, что он собирается ее поцеловать. Она напряглась, полная решимости не позволять ему этого, и крепко зажмурилась. Однако он коротко рассмеялся и отпустил ее. Глаза у Лиллианы широко открылись, и она взглянула на него подозрительно и изумленно.

Теперь его взгляд потеплел, словно его освещал изнутри жар, тлеющий под пеплом. Но тон его слов оставался прежним — резким и высокомерным.

— У тебя красивое лицо, и даже это жалкое платье не может скрыть мягкие, округлые линии твоего тела. Но утехи супружеского ложа мне предстоит разделить с твоей госпожой. Так что тебе придется удовольствоваться старым лордом.

Он расстегнул свой кожаный оружейный пояс и отложил его в сторону. Усевшись на деревянную, ничем не застеленную скамью, он вытянул свои длинные мускулистые ноги.

— Помоги мне с купаньем. Я был в пути много недель, и мне нужно смыть с себя эти недели. И еще мне ведь надо произвести благоприятное впечатление на невесту, — добавил он саркастически.

Лиллиана ответила не сразу. Ее ум лихорадочно работал; она не знала, как поступить. С одной стороны, ее так и подмывало бросить ему в лицо все, что она думала о его отвратительных замашках. Он пробыл в Оррике всего лишь несколько часов, и уже готов гоняться за служанками. Он неспособен хотя бы ради приличия подождать, пока состоится его свадьба. Больше всего Лиллиану возмущало то, что отец всерьез задумал обвенчать ее с этим мужланом и, что было совсем уж нелепо, считал его человеком чести. Тоже мне рыцарь. Да этот усмехающийся наглец, так уверенно развалившийся перед ней на скамье, понятия не имеет о том, что такое рыцарская честь!

Полная решимости довести игру до конца, она посмотрела на грозного гостя. На губах у нее играла легкая усмешка.

— Вряд ли вы сумеете произвести благоприятное впечатление на леди Лиллиану.

Ответ последовал не сразу; он молчал, разглядывая ее нежно очерченный рот. Встревоженная, она отвернулась, и улыбка сбежала с ее лица.

— Как именно она отнесется ко мне — не имеет значения. Она будет повиноваться своему супругу. А теперь подойди сюда и сними с меня тунику.

Понадобилась вся ее сила воли, чтобы удержать свой гнев в узде. Сейчас ей нужно было одно: избавиться от него раз и навсегда. Только эта мысль позволила ей пересилить себя и выполнить его требование. Тем не менее ее внутреннее сопротивление было, по-видимому, достаточно красноречиво написано у нее на лице, потому что, когда она остановилась около его вытянутых ног, он усмехнулся:

— Подойди поближе. Я тебя не укушу.

Когда Лиллиана придвинулась ближе, сердце у нее забилось чаще. Его серые глаза смотрели на нее в упор, и она терялась в догадках — что за мысли бродят за их непроницаемой поверхностью. Он не пошевелился, чтобы облегчить ей задачу и, осознав бессмысленность дальнейших проволочек, она вздохнула и потянулась, чтобы расстегнуть его кожаный пояс с серебряной отделкой.

Когда она взялась за пряжку, пальцы ее задрожали и она готова была убить себя за это малодушие. Вместо того чтобы сохранять холодный и независимый вид, она трепетала, как дитя, и, что еще хуже, сэр Корбетт это видел! Расстегнув наконец пряжку, она сняла пояс с его талии и торопливо отложила в сторону.

За этим настал черед туники, и он любезно наклонился вперед, чтобы девушке было удобнее. Но если, снимая с него пояс, она просто нервничала, то сейчас, когда ей пришлось через голову стаскивать с него мягкую кожаную тунику, она растерялась вконец. Туника, словно живое продолжение своего хозяина, еще хранила тепло его тела. Лиллиана почти отбросила ее от себя, стремясь поскорее избавиться от странных чувств, которые вызывал в ней этот предмет.

Когда она заколебалась, прежде чем взяться за рубашку, он взглянул на нее, и в глазах у него вспыхнули веселые огоньки.

— Рубашку, — коротко поторопил он ее; она не шевельнулась, и тогда он усмехнулся. — Тогда сними с меня сапоги.

— Снимите сами, — отрезала она.

Он предостерегающе взглянул на нее; голос его звучал глухо и ровно.

— Может быть, лорд Бартон снисходителен с тобой. От меня этого не жди.

И снова ей пришлось собрать все свои силы, чтобы подавить вспышку ярости. Он просто заносчивый болван! И все-таки она должна играть роль служанки. Держись, приказала она себе мысленно. Скоро все будет кончено.

Скрипнув зубами, она опустилась на колени и сосредоточила внимание на его сапогах. При этом она заметила их необычный покрой: сапоги были такие высокие, что доходили чуть ли не до самого колена. Их плотная кожа оказалась удивительно мягкой.

Теперь на нем оставались только чулки, штаны и рубашка, и Лиллиана оказалась перед необходимостью выбирать. Она поднялась на ноги и попятилась. Не меняя своей расслабленной позы на скамье, сэр Корбетт приказал:

— Рубашку. Подойди, стащи ее с меня.

Лиллиана покачала головой.

— Тебе следовало бы отныне знать, что я требую повиновения от всех моих слуг и вассалов. — Лицо у него не выражало никаких чувств, и голос звучал ровно, но на Лиллиану накатила волна страха. Она вдруг пожалела, что выбрала эту опасную игру.

— Я… я не могу… — прошептала она едва слышно.

— Вернее сказать, не хочешь. — Он медленно поднялся и остановился перед ней, огромный и устрашающий. — Подойди и делай, как я говорю.

Как она ненавидела его в этот момент! Она ненавидела силу, которой он был наделен, силу, которая многократно превосходила ее собственную. Ненавидела за дерзкий способ, которым он воспользовался, чтобы сделать Оррик своим. Но больше всего она ненавидела его за ту власть, которую вскоре он получит над ней самой, став ее мужем.

Раздираемая страхом и яростью, Лиллиана приблизилась к нему. Обеими руками она взялась за кромку рубашки из тончайшего виссона и, соблюдая всяческую предосторожность, чтобы только не коснуться его самого, подтянула подол рубашки к голове ненавистного гостя.

Теперь, когда спина его обнажилась, было видно, что кожа слегка блестит от пота и, может быть, от этого могучий торс казался бронзовым в послеполуденном свете, проникающем через окна. Лиллиана закрыла глаза, не желая созерцать это зрелище. В нетерпеливом стремлении поскорее разделаться со своей омерзительной задачей, она сдернула рубашку с плеч и наконец последним рывком стащила ее через голову рыцаря. Его руки легко выскользнули из рукавов, и она сразу отступила от него, не сознавая даже, что все еще сжимает рубашку в руках.

Она знала, что он крупный мужчина, — не только из-за роста, но и из-за мощной мускулатуры. Но когда он встал перед ней, обнаженный до пояса, она была ошеломлена. Ей не часто приходилось видеть мужчин без одежды, и все же она знала наверняка, что любой мужчина мог бы позавидовать такому телосложению. Он состоял, казалось, из сплошных мышц и походил на мраморную статую, изваянную искусным резцом. Но знала она и то, что, в отличие от статуи, сэр Корбетт холодным не был.

Она не хотела смотреть на него, и все-таки невольно скользнула взглядом по широким плечам, по мощной груди с темными короткими завитками волос, по волнистым мускулам над краем штанов. Опустить глаза ниже она себе запретила. Присобранная ткань штанов прикрывала бедра, но можно было не сомневаться, что годы, проведенные в седле, сделали его ноги твердыми, как сталь, точно так же как руки окрепли от бесконечных упражнений в боевом искусстве. А узкая полоска волос, которая сбегала вниз по животу, заканчивалась у… Она вздрогнула.

— Ну как, моя невеста сочтет меня таким же привлекательным, каким, похоже, находишь меня ты?

Она резко вздернула подбородок от этой язвительной насмешки, и яркий румянец залил ее щеки.

— Вы хотите сказать, таким же отвратительным, — отрезала она.

Но, по-видимому, он пропустил ее выпад мимо ушей, потому что глаза у него потемнели и в то же время затуманились, словно от какого-то тепла, идущего изнутри.

Как зачарованная, она беспомощно наблюдала за ним. Вот дрогнул мускул у него на подбородке… Казалось, что мгновение длится бесконечно долго. Лиллиана даже задержала дыхание, словно чего-то ожидая.

Тогда, с видимым усилием, он отвернулся от нее и направился к ванне.

Она слышала, но не видела, как он снял остальные предметы своей одежды. И только тогда, когда тихий плеск возвестил, что сэр Корбетт ступил в ванну и погрузился в подогретую воду, она осмелилась повернуться.

Он лежал на спине в кованой оловянной ванне, откинув голову с закрытыми глазами на ее закругленный край. Он лежал неподвижно, и его можно было бы принять за спящего, но Лиллиана была уверена, что он полностью начеку. Он был рыцарем, хорошо обученным и закаленным, а из наставлений, с которыми ее отец постоянно обращался к отрядам своих воинов, она усвоила, что на войне человек выживает не случайно. Он может отдыхать, но при первом сигнале опасности должен мгновенно собраться, чтобы ее отразить.

Лиллиана не знала, что делать дальше. Она держала в пуках мыло и полотенца, но не могла себя заставить подойти к нему. И тогда, как бы почувствовав ее нерешительность, он заговорил:

— Теперь развяжи мою суму. Достань оттуда подобающие одежды, в которых жених может показаться своей невесте.

Напряженный тон, каким были сказаны последние слова, противоречил его свободной позе, но Лиллиана почувствовала такое облегчение, что не придала значения этому обстоятельству. Она быстро опустошила суму, из-за которой с самого начала и вышло такое ужасное недоразумение. Если не считать связки бумаг, которую она положила на кровать, там было только то, что обычно имеет при себе мужчина. Две рубашки, запасные штаны, чулки и подвязки к ним, и три красивых туники.

Она выбрала тунику голубовато-серого цвета, сшитую из редкой шелковой ткани, которую она видела раньше всего лишь один раз. Серебряные нити, вплетенные в ткань, искрились на свету, и она, не удержавшись, легко провела рукой по поверхности ткани.

— Такую ткань делают на Самосе. А тунику мне сшили в Турции.

Лиллиана покосилась на него.

— Чудесная работа, — проговорила она тихо.

— В обозе у меня целые сундуки такого добра.

Это было произнесено самым обычным тоном, но Лиллиана сразу почувствовала, как много скрывается за такими простыми словами. Глаза у него уже не были закрыты: они не отрывались от нее. Не собирается ли он соблазнить жалкую прислужницу куском тонкой ткани? По выражению его лица трудно было догадаться, что он имеет в виду.

Она промолчала, тогда он сел в ванне, обхватив руками согнутые в коленях ноги.

— У меня есть драгоценности, пряности, благовония. — Он плеснул на себя водой и медленно провел рукой по влажным завиткам волос на груди. — Ковры, украшения, редкие меха.

Он продолжал говорить, но Лиллиана не вслушивалась в его слова. Она, словно завороженная, следила за необычными движениями его рук: когда он мылся, руки описывали круг за кругом, и можно было почувствовать успокоительную силу этих движений. Ее глаза легко скользили по бронзовому торсу, выступавшему над водой, от которой поднимался слабый пар.

Несмотря на ореол непобедимости, окружавший его раньше, когда он только проезжал по двору замка, Лиллиана теперь ясно видела, что он в конечном счете всего лишь человек. Тогда она заметила безобразный шрам, которым был отмечен его лоб и который придавал левой брови рыцаря такой зловещий излом. Почему-то это сообщало всему облику нечто нечеловеческое. Но шрамы, которые она видела сейчас, были совсем другого рода. Один, на груди, проходил от плеча почти до горла. Другой, в форме полумесяца, уродовал гладкую кожу на боку. Но больше остальных возбуждал ее любопытство еще один — тройной — шрам на спине. То были три параллельных следа, оставленных, без сомнения, когтями какого-то чудища.

Она невольно содрогнулась при мысли об изогнутых когтях огромного дикого зверя, пронзающих эту теплую плоть и разрывающих ее. Потом она почувствовала, что он смотрит на нее, и тоже взглянула ему в глаза. Теперь его лицо имело слегка циничное выражение, а в голосе звучала горечь:

— Ну, так скажи мне, твою госпожу покоробит вид этих честно заработанных шрамов, которыми я отмечен? Будет она так же дрожать от страха при одном взгляде на них?

Лиллиана не ответила; ею овладело чувство какого-то странного замешательства. Если быть до конца честной, то она должна была бы признать: да, леди Лиллиана Оррик будет трепетать от страха перед ним и его иссеченным в сражениях телом. И, по правде говоря, она уже испытывала этот трепет. Но не отвращение было причиной тому. Она не могла бы точно выразить, что с ней происходит, но что-то в сэре Корбетте заставляло встрепенуться все ее чувства. Как жалкая куропатка при появлении коршуна в небе, она точно знала что ей нельзя сделать ни единого неверного движения если она не хочет снова испытать на себе его безжалостную хватку. Кем бы она ни была — служанкой или госпожой — в нем таилась опасность для нее.

Поскольку она по-прежнему безмолвствовала, он недовольно фыркнул. Потом жестом указал на деревянную кадку:

— Окати меня как следует. Леди Лиллиана ждет.

Дрожащими руками она высоко подняла кадку с водой и без предупреждения, разом, вылила ее на сэра Корбетта.

Но вода именно в этой кадке была холодна как лед, и он от неожиданности рывком поднялся на ноги.

Лиллиана в испуге отпрянула, сразу же отвернувшись. С коротким проклятием он вылетел из ванны и обмотал вокруг бедер кусок беленого полотна. Она ждала неминуемого приступа гнева. Однако он просто смотрел на нее странным взглядом человека, который собирается рискнуть и обдумывает возможные последствия этого.

Она чувствовала, что он пожирает ее глазами, и сердце ее забилось еще быстрее, но тут же она напомнила себе, что все идет именно так, как она замышляла. Если только он обнаружит свою низменную, бесчестную природу, она сможет сбросить с себя гнет супружества с этим человеком.

Он откинул с лица мокрые волосы и медленно улыбнулся. У Лиллианы мелькнула мысль, что, несмотря на резкие черты его лица — гордый прямой нос, стальные серые глаза, твердый подбородок, — улыбка на этом лице почти заставляет забыть о том, как оно неприятно в иные минуты. Почти заставляет. Но с ее стороны было бы величайшей глупостью допустить, чтобы эта улыбка ввела ее в заблуждение.

— Ты дерзко себя ведешь. — Он помолчал. — Как мне тебя называть?

— Вам вообще незачем как-нибудь меня называть, — ответила Лиллиана осторожно.

— Видишь ли, я люблю купаться в ванне и думаю, что твои услуги мне еще понадобятся… не один раз.

— У меня есть и другие обязанности…

— Первая твоя обязанность — угождать лорду. — Он сделал шаг вперед.

Лиллиана отступила на шаг назад.

— А как же ваша миледи жена? — подстрекнула она его.

По его лицу пробежала тень.

— Вряд ли моя миледи жена желает иметь со мной дело больше, чем я с ней.

— Идти под венец с таким равнодушием! Вы ничего не знаете о леди Лиллиане.

— Я знаю, что она была худенькой рыжеволосой девочкой с глазами в пол-лица. Я знаю, что она так и не вышла замуж, хотя почти все ее сверстницы уже давно обзавелись мужьями и растят детишек. С ее-то великолепным приданым! — Он пожал плечами. — Это можно объяснить только одним способом: с годами она, видимо, очень подурнела.

— И тем не менее вы решаетесь жениться на ней? Не повидавшись?

— Жена меня не слишком привлекает. Я буду вполне удовлетворен, если она предпочтет окружить себя своими женщинами, с их бесконечной болтовней, и предоставит мне возможность исполнять мои обязанности.

Несмотря на возмущение, которое вызвала в ней ужасная картина, нарисованная им, Лиллиана усмотрела в этой картине слабый проблеск надежды.

— Это значит… я хочу сказать… а ваш наследник? — выпалила она в совершеннейшем смущении.

Он громко рассмеялся и еще на шаг приблизился к ней.

— Произвести на свет наследника будет также одной из моих обязанностей…

— Даже если жена вам противна? — перебила она.

— И даже если я буду ей противен.

— Вот в этом как раз можно не сомневаться, — заявила Лиллиана.

Но ее словам недоставало ядовитости, на которую она рассчитывала, ибо возмущение переполняло ее. Он рассматривал Оррик как трофей, который нужно завоевать. Женщина, которую ради этого он должен взять в жены, для него не имеет ни малейшего значения. Никакого значения.

Она резко повернулась и направилась к выходу. Но сэр Корбетт оказался у двери первым и преградил ей путь.

— Куда это ты собралась, красотка? Я пока тебя не отпускал.

Его слова, а главное, их тон привели Лиллиану в такое бешенство, что она, забыв про всякую осторожность, размахнулась и изо всей силы резко ударила его.

Возможно, от этого удара было больнее ее ладони, чем его щеке. Но когда он схватил ее за запястье и грубо прижал к холодной стене, сердце у нее ушло в пятки. Глаза у него стали темными и угрожающими, а губы, перед тем изогнутые такой обманчивой улыбкой, теперь были злобно сжаты.

— Ты перешла границы дозволенного, — рявкнул сэр Корбетт.

Он наклонил к ней лицо, так что их разделяли лишь жалкие дюймы.

— Пустите, — прошептала она с отчаянием. — Пожалуйста, отпустите меня.

Ее широко открытые янтарные глаза смотрели прямо ему в лицо. Ей некуда было укрыться от его упорного взгляда.

— Интересно, лорд Бартон допустил бы, чтобы служанка — даже такая, которая пользуется его особой милостью, — посмела ударить его и ушла безнаказанно? — Он скептически поднял изуродованную бровь. — Мне почему-то трудно поверить в такую возможность. — Он еще крепче сжал ее запястье, но не настолько, чтобы ей стало по-настоящему больно.

Она с ужасом сознавала, что лишь мокрое полотенце прикрывает его чресла, и по этой причине не опускала взгляд. Но и его глаза, пронзающие ее насквозь, в равной степени заключали в себе угрозу.

Лиллиана перепугалась насмерть. Теперь-то ей стало ясно, насколько безумен был ее план — уличить его в бесчестной выходке; теперь она понимала, что находится всецело в его власти. Если он задумает поступить с ней бесчестно, у нее не будет способа остановить его. В отчаянии она ухватилась за надежду, что он отпустит ее, если узнает, кто она такая. Но прежде чем она успела вымолвить хоть слово, он придвинулся еще ближе и прижался к ней всем телом.

— Я имею в виду не совсем обычное наказание, — прошептал он ей в самое ухо.

— Нет… нет, вы не должны это делать, — умоляла она дрожащим голосом.

— В самом деле? А мне кажется, что должен. Под этим простым платьем, как я подозреваю, можно найти весьма лакомый кусочек. — Его губы придвинулись к самому ее уху, и она почувствовала тепло его дыхания. Она пыталась высвободиться, но тщетно. — Давай освободим твои волосы от этих тряпок, которыми ты их связала.

— Нет! — Она подняла на него глаза, задохнувшись от его наглости, и бросила ему в лицо самые страшные слова, какие только могла придумать: — Вы человек без чести!

На мгновение он окаменел, и она с ужасом ожидала, какой ответ последует на ее выпад. Но, к ее крайнему изумлению, он отстранился от нее и отступил на шаг. В течение нескольких долгих мгновений они не отрывали друг от друга глаз. В ее глазах вспыхивали золотые искры живых противоборствующих чувств; его дымчато-серые глаза оставались непроницаемыми. И все-таки она знала, что в душе у него бушует буря; она знала это по тому, как он стоял и смотрел на нее. Потом он горько улыбнулся:

— Я бы хотел, чтобы все случившееся осталось между нами. Других не стоит в это посвящать.

— Что?.. — Лиллиана недоверчиво взглянула на него.

— Леди Лиллиане незачем знать об этом, — жестко пояснил он.

— Сейчас уже несколько поздно думать о вашей суженой вы не считаете? — насмешливо спросила она.

— Если ей рассказать, это только огорчит ее, — нахмурившись пояснил он.

— И может быть, даст ей основание прекратить этот фарс в который вы превратили ее замужество? — не удержалась она от колкого замечания.

Тут он улыбнулся.

— Этого можешь не опасаться. Бракосочетание состоится во что бы то ни стало. — Лицо у него стало более серьезным. — Хотя я без всякого восторга предвкушаю, что твоя засидевшаяся в девах госпожа окажется в моей постели, она тем не менее будет моей женой. Ты, конечно, можешь рассказать ей, как мы тут с тобой забавлялись, — и тем только осложнишь ее супружескую жизнь с самого начала. Но ты окажешь ей лучшую услугу, если промолчишь… Кто знает? — добавил он. — Пройдет время, и ты, может быть, отнесешься ко мне более благосклонно.

— Никогда! — выкрикнула она с ненавистью. — А теперь отпустите меня.

Он наконец шагнул в сторону, и она осторожно двинулась к двери. Платье у нее было мокрым — там, где он прижимался к ней; платок распустился и съехал набок. Когда она проходила мимо него, смущенно прижимая руки к мокрому лифу платья, он на прощанье слегка дернул ее за свисающий конец платка.

Ее волосы как будто того и ждали, чтобы свободно упасть на плечи пышной завесой каштаново-бронзового цвета, доходившей до талии.

При этом зрелище он оцепенел. Но пока он взирал на ослепительный каскад, обрамляющий ее бледное лицо, Лиллиана не колебалась. В мгновение ока она распахнула дверь и вылетела в коридор.

Он подошел к двери, чтобы посмотреть ей вслед, но она уже бежала по каменной лестнице вниз, и услышал он только эхо от ее быстрых шагов.