В последовавшей затем суматохе, пока раскиданные по арене бойцы поднимались на ноги, а зрители сновали вокруг них, не скрывая жгучего любопытства, никому не удалось вскочить в седло, чтобы задержать Эрика. Словно слившись воедино, вороной конь и его пригнувшийся седок пронеслись через поле к спасительной лесной чаще. Только в последний миг, перед тем как исчезнуть за плотной стеной деревьев, конь замедлил бег, и Эрик бросил взгляд на покинутое ристалище. Несмотря на разделяющее их расстояние, Розалинде стало ясно: он оглянулся не за тем, чтобы узнать — есть ли за ним погоня. Даже глядя через просторное распаханное поле, она чувствовала, что его глаза искали — и нашли — ее. В тот краткий миг, когда их взгляды встретились, ей стало понятно; он хочет, чтобы она последовала за ним. И когда Эрик развернул коня и скрылся в лесу, Розалинда уже была уверена: так или иначе, но она будет с ним.

Ей не потребовалось долго размышлять, спрашивая себя, что в этом хорошо, а что дурно, не пришлось взвешивать, насколько разумны ее поступки. Она больше месяца вела это сражение с самой собой, она тысячи раз перебирала все доводы за и против — и все без толку. Но теперь, когда ее сердце затопляла неизмеримая радость оттого, что он невредим и свободен, она знала, что решение принято бесповоротно, и здравый смысл тут ни при чем. Теперь она должна быть там, куда ведет сердце. Ее место там, где Эрик. Ее любовь.

Но она знала и то, что следует быть осмотрительной и не выдавать себя. Как ни стремилась она немедленно броситься вдогонку за Эриком, нельзя было терять голову.

Ее отец и сэр Роджер все еще не стряхнули с себя оцепенение предшествующих секунд. Яростные выкрики сэра Гилберта только усиливали сумятицу на поле и ни в коей мере не содействовали попыткам навести порядок и должным образом организовать погоню.

— Говорю вам, он разбойник! Один из тех мерзавцев, которых ждала виселица в Данмоу!

— Но он был превосходным ратником, — не совсем к месту возразил сэр Эдвард, пытаясь унять беснующегося лорда. — У нас не…

— Глупцы! — Гилберт оттолкнул своих молодцов, подбежавших к нему на помощь. — У вас даже не хватает мозгов, чтобы распознать бандитов в собственных рядах! И нечего удивляться, что их шайки безнаказанно рыщут по округе!

— Я знал, что ему нельзя доверять! — взорвался сэр Роджер. — Я должен был повесить его, когда он в первый раз мне попался!

— Я еще его повешу! — бушевал сэр Гилберт.

Он выхватил свой меч из рук ратника, который хотел вернуть господину оружие, а затем метнул злобный взгляд на группу мужчин, окружавших сэра Эдварда, и заорал:

— А откуда у него меч? Если он пехотинец, то какого дьявола у него оказался меч?

— Мы это узнаем, когда поймаем его, — огрызнулся сэр Эдвард, очевидно в равной мере разъяренный. Он повернулся, подавая своим людям знак садиться на коней, но Розалинда предусмотрела это заранее. Воспользовавшись тем, что общее внимание было приковано к событиям на арене, она подбежала к временному загону с веревочным ограждением, где содержалась большая часть лошадей. Приподняв края юбки, она принялась размахивать ими перед пугливыми животными, которые начали беспокойно ржать и бить копытами. Через мгновение они уже носились кругами вдоль ограждения, встревоженные видом маленького, но задиристого существа, мечущегося перед ними.

Розалинде не удалось, конечно, добиться, чтобы лошади вырвались из тесного загона, но когда оруженосцы и рыцари подоспели, чтобы рассесться по коням, те были слишком возбуждены и не хотели никого к себе подпускать. Пока длилась эта суматоха, Розалинда укрылась в тени навеса на помосте для почетных гостей, и теперь ей оставалось только надеяться, что она сумела хоть ненадолго задержать погоню и что Эрик успел ускакать достаточно далеко.

Когда наконец всадники взлетели в седла и рванулись в ту сторону, куда ускакал Эрик, она уже понимала, что должна преодолеть еще множество препятствий, если хочет его найти. Прежде всего следовало позаботиться о том, чтобы не попадаться на глаза отцу. Поэтому она поспешно направилась к накрытым столам, которые ломились от яств.

— Позаботьтесь, чтобы каждый поел досыта, и не жалейте эля, — распорядилась она, перехватив растерянный взгляд Мод.

— Ох, что же из всего этого получится? — запричитала Эдит.

— Получится слишком много шума, судя по всему, — пожала плечами Розалинда, с усилием улыбнувшись поварихам. — Но это не значит, что для всех остальных день должен быть испорчен. Так что позаботьтесь о столах, а я пока отыщу Седрика.

Седрика она нашла около винных бочек. Его лицо, обычно столь благодушное, выражало явную тревогу.

— Леди Розалинда! — обрадовался он, едва завидев ее. — Что же нам теперь делать?

— Лучше всего, если мы будем вести себя так, словно не случилось ничего из ряда вон выходящего. В этот день положено праздновать окончание сева, до вечера еще далеко, и я думаю, отец не пожелает лишать своих людей такого удовольствия. Не скупись на выпивку, и они не пропустят конец состязания. А я тем временем пойду поищу отца.

— Да ведь он поехал с сэром Гилбертом искать того беглого ратника, который напал на рыцаря.

Тем лучше, подумала Розалинда, забравшись в одну из грузовых тележек и подгоняя крепкую лошадку. Если отец ускакал, он не сможет за ней следить.

— Но! Но! — кричала она, размахивая концом длинных кожаных вожжей, и лошадка резво несла ее по пыльной дороге к замку. Розалинде предстояло запастись целебными снадобьями, одеялами и чистым полотном. И прихватить корзинку с едой, мысленно дополнила она свой список. Вдруг Эрик будет ранен? И он уже наверняка проголодался. Когда она его найдет…

Ее беспорядочные мысли прервал отчаянный крик:

— Леди Розалинда! Подождите, миледи!

Завидев Клива, бегущего следом за ней, она попридержала лошадку. Меньше всего ей хотелось сейчас иметь дело с Кливом: она не без оснований опасалась, что он с легкостью разгадает ее намерения.

— Клив, благодарение Господу! Присмотри за свободными лошадьми, хорошо? Я тороплюсь в замок за факелами и свечами.

Не оставив ему времени для ответа, она снова взмахнула вожжами, и тележка весело покатила по дороге к замку.

Клив наблюдал за удаляющейся тележкой, несколько обескураженный. Факелы и свечи? Уж конечно, его госпожа не собирается помогать искать сбежавшего Эрика. И столь же сомнительным казалось предположение, что сейчас, после всего случившегося, она так уж озабочена освещением празднества в вечерние часы.

Однако мысли Клива были заняты странными словами Розалинды в меньшей степени, чем отважным нападением Эрика на сэра Гилберта и последующим бегством. И пока Клив добросовестно поспешал туда, куда его послала Розалинда, голова у него шла кругом от множества необъяснимых событий.

Ясно, что Эрик выкрал меч из тюков, принадлежащих сэру Гилберту. Возможно, Клив и согласился бы признать, что отчасти сам виноват в этом, поскольку именно от него Эрик узнал, где находится меч. Но была одна настораживающая странность, перед которой меркло любое чувство вины: сэр Гилберт не обвинил Эрика в краже оружия. Черным мечом владел Гилберт, и все же складывалось впечатление, что по какой-то причине он не хотел, чтобы об этом стало известно. Если бы он отобрал меч у Эрика, когда захватил того близ Данмоу, то не было бы никаких причин скрывать это от общества. Назвав Эрика головорезом с большой дороги и возмутившись наличием у того меча, который не полагался простому ратнику в подобном состязании, Гилберт тем не менее ни словом не упомянул, что именно он владелец этого меча.

Отсюда с несомненностью вытекало, что меч принадлежит Эрику. Его «тезка». А это в свою очередь означало, что сам Гилберт добыл великолепный меч не слишком честным способом. Так вот почему Эрик так рвался к поединку с ним!

И опять Клив проникся уверенностью в том, что Эрик — рыцарь. Все указывало на это, все — кроме его проклятого молчания на сей счет. Что-то тут было не чисто и, так или иначе, связано с сэром Гилбертом из Дакстона.

Клив взмахнул руками, загоняя очередную лошадь в небольшую загородку. Отдышавшись, он взглянул в сторону леса. Спор между Эриком и сэром Гилбертом отнюдь не разрешен — тут не могло быть сомнений. Сэр Гилберт считал, что Эрик погиб — повешен в Данмоу. Конечно, он не успокоится, пока не увидит Эрика мертвым, и постарается, чтобы Эрик принял смерть именно от его руки. Но столь же ясно было и то, что Эрик не боится схватки с Гилбертом, иначе он не затеял бы поединок на виду у всех.

Но теперь, однако, было маловероятно, что Гилберт примет вызов на честный бой. Если у Эрика есть голова на плечах, решил Клив, то он должен на какое-то время затаиться и выждать благоприятный момент. У него есть оружие и конь, — бесспорно, его собственный конь, судя по мгновенному броску животного в ответ на призыв Эрика. Да, Эрику следует затаиться и подождать, пока настанет час его мести.

Только потом, почти час спустя, когда Клив, задумавшись, направлялся к замку, его поразила шальная мысль. Сэр Гилберт заявил, что Эрика должны были повесить в Данмоу. Но Розалинда ни словом не упомянула об этой подробности, когда впервые привела странного защитника в разрушенный замок-беззаконник. Клив еще тогда удивлялся, каким образом подобный человек мог оказаться лишенным вообще всего, не имеющим при себе даже ножа. А теперь молодой оруженосец терялся в догадках: знала ли леди Розалинда обо всем с самого начала или оказалась просто пешкой в игре, где ставкой была жизнь Эрика.

Клив нахмурился и почесал затылок. Многое еще оставалось неясным в этом запутанном деле, думал он. Немногочисленные всадники вернулись с охоты за человеком с пустыми руками, но сэр Гилберт и сэр Эдвард пока еще не бросили поисков. Пока они не возвратились, решил Клив, самое время побеседовать с прекрасной хозяйкой замка.

Розалинда выехала через боковые ворота. Все, что могло ей понадобиться, она завернула в мягкую льняную ткань и перекинула получившийся тюк через холку лошади, которую оседлала в конюшне. Теперь, когда на землю упали сумерки, она провела смирную кобылку через узкие ворота, чрезвычайно благодарная Провидению за переполох, царящий в замке. Все шло ей на пользу — и шумный гомон, порожденный выходкой Эрика, и усыпляющее действие эля, обильно льющегося в ненасытные глотки; поэтому ей легко было оставаться незамеченной и не привлекать к себе внимание. Уже за воротами она уселась в седло и направила кобылку к лесу. Розалинда не представляла, каким образом сумеет разыскать Эрика, когда это не удалось другим. Она знала только то, что должна попытаться. Проехав по каменистой дороге, она спустилась в овраг и снова поднялась, а затем выбралась на расчищенное поле, примыкающее к замку сзади. Ее негромко окликнул дозорный… И вот уже никого не осталось вокруг, а она и ее добродушная лошадка направились прямиком под защиту леса.

Вечностью показались Розалинде те часы, когда она была вынуждена обуздывать свое нетерпение — ждать прихода темноты, ждать удобного момента, чтобы выбраться из конюшни; неспешным шагом вести кобылку, хотя ее так и подмывало пуститься бегом! Но теперь, когда она оказалась в темной лесной чаще, ею овладели внезапные сомнения. Что если она не сумеет его разыскать?

Она осадила послушную кобылку и огляделась по сторонам. Где-то в этом лесу находился Эрик. Она хотела только одного — быть с ним рядом и знать, что он в безопасности. Однако, по мере того как лес погружался во мрак, у нее оставалось все меньше надежды на успех.

Она не слышала и не видела, как в кроне старого каштана позади нее мелькнула большая неясная тень. В какой-то момент, почувствовав себя так, словно она одна во всем мире, Розалинда молчаливо воззвала к небесам, моля, чтобы Бог направлял ее в поисках. А в следующий миг кто-то уже соскользнул с дерева на круп лошади, отчего та в испуге рванулась вперед, а сама Розалинда от ужаса едва не лишилась чувств.

— Нет! — попыталась она закричать, но тяжелая рука уже зажала ей рот. Потом она почувствовала, что прижата к чьей-то широкой груди, и все поняла, прежде чем было произнесено хоть единое слово.

— Ш-ш-ш, — послышался у нее над ухом шепот Эрика. Свободной рукой он перехватил поводья. Почувствовав твердую руку нового седока, лошадка успокоилась, и ее панический бег сменился размеренной трусцой. Другой рукой он прижимал к себе Розалинду так крепко, что ей даже вздохнуть удавалось с трудом. Впрочем, она была так счастлива, что могла бы сейчас, как ей казалось, вообще обойтись без дыхания. Эрик здесь — остальное ее не интересовало. Он здесь, он невредим — все прочее не имело значения.

Когда он остановил лошадь, Розалинда откинулась назад, ее затылок лег к нему на плечо, а он наклонил голову и прижался горячими губами к ее открытой шее. Проходили мгновения, он не выпускал ее из объятий, и каждый черпал утешение в другом, даруя и обретая силы. Розалинда прижалась щекой к его склоненной голове, не пытаясь сдержать слезы, катившиеся по лицу. Ее обволакивало тепло самой жизни, исходившее от него, его сердце билось согласно с ее сердцем. Сейчас ее счастье было полным. В Эрике она нашла все, чего хотела от жизни. Так почему бы всему остальному миру не оставить их в покое?

— Ах, моя ласковая Роза, — выдохнул он, прокладывая дорожку поцелуев вдоль ее ключицы. — Твои шипы больше не защищают тебя от меня.

Рука Розалинды поднялась, чтобы мягко лечь на его щеку.

— Когда я с тобой, мне не нужны шипы.

Тогда он поднял голову, и их взгляды наконец встретились. Как ни темна была ночь, в его глазах она безошибочно различала знакомый огонь. Эрик ослабил объятия, поднял ее над седлом, повернул к себе лицом и усадил на колени. Руки Розалинды немедленно обвились вокруг его шеи, она порывисто прижалась к нему и осыпала поцелуями его щеки, подбородок и губы.

— Я так боялась, — торопливо шептала она в коротких промежутках между поцелуями. — Я боялась, что тебя убьют!

Лошадь под ними с неудовольствием топталась на месте, но ни один из них не обратил на это внимания — опаляющее их пламя уже переплавило томительное влечение в яростную страсть.

За один короткий миг они поменялись ролями.

Уже не она побуждала его к новым и новым поцелуям — теперь она принимала нарастающую мощь его желаний. Рука Эрика скользнула вдоль бедра Розалинды, находя мягкую плоть под юбками ее наряда. Все поплыло у нее перед глазами; она могла бы упасть, если бы ее не поддерживала другая рука Эрика, — но никогда она не чувствовала себя в такой безопасности, как сейчас, под напором его твердых губ. Их языки встречались и отступали, совершая ритуальный танец чувственного общения. Его рука поднялась выше, к мягким округлостям, и пальцы, двигаясь легко, но целеустремленно, приблизились к сердцевине ее женского естества, и в ней самой разгорался всепожирающий ответный огонь. Его поцелуи тем временем ложились ниже: он целовал шею под подбородком, он целовал то место, где светлая кожа уже пряталась под платьем. А потом спрятал лицо у нее на груди.

— Ох, еще минута, и я сгорю! Моя лесная нимфа, я хочу почувствовать тебя подо мной — здесь, перед лицом всего леса! Ты моя, женщина!

Розалинда слишком хорошо чувствовала, как напрягается и наливается силой его мужская плоть. Ей было все равно, где они находятся и каким образом могут дать волю своим желаниям. Она стремилась лишь доказать ему свою любовь и дать ему возможность доказать свою. Ее руки и губы, язык и пальцы — каждая частичка ее тела жила сейчас восторженной готовностью к торжеству безграничной любви. Только бы дожить до момента единения, момента завершенности — а все прочее можно будет уладить либо позабыть. Если бы она могла оказаться достаточно близко к нему…

Но если Розалинда и не задумывалась об опасностях, что подстерегали их в окрестностях замка ее отца, то, по крайней мере, Эрик был начеку: охнув, словно от боли, он убрал руку из-под юбок Розалинды. Он поднял голову, до того лежавшую у нее на груди, помог выпрямиться Розалинде, в последний раз крепко обнял ее, а потом резко вздохнул, словно пытаясь стряхнуть опьянение.

— Только женщина способна довести мужчину до такого полнейшего безумия, — проворчал он, словно насмехаясь над самим собой. — Только одна женщина.

Затем он резко натянул поводья и направил лошадь в чащу.

Лошадью управлял Эрик, и Розалинда не обращала внимание на то, куда они держат путь в ночном лесу. Все, что ей оставалось, — это прильнуть к нему, прижаться к его груди и слушать биение его сердца. За последние часы случилось слишком многое, и ей не приходилось долго размышлять над этим новым поворотом событий. Турнир и рукопашная вспоминались как некий давний сон, как ночной кошмар, едва не лишивший ее всего, чем она действительно дорожила. Но теперь стали явью эти ровные удары сердца, неизменное тепло и укрепляющее душу присутствие человека, которого она любила. А все остальное… все остальное пусть останется сном, который забывается после пробуждения.

И минуты не прошло, когда Эрик остановил лошадь. На небольшой лесной полянке мирно пощипывал какую-то мягкую траву тот самый могучий боевой конь, который унес Эрика с арены. При их приближении конь поднял горделивую голову.

— Это твой конь, правда? — спросила Розалинда приглушенно, как того требовал притихший лес.

— Мой, — ответил Эрик, легко соскользнув на землю. Затем он снял с седла Розалинду и еще раз крепко прижал к себе. — Он мой, а теперь ты тоже моя.

Его глаза потемнели, но горевший в них огонь заставил загореться и Розалинду.

— И ты теперь мой, — ответила Розалинда, не выпуская из рук его тупику. Она поднялась на цыпочки и коснулась его губ быстрым и нежным поцелуем.

Он отстранил ее от себя почти сразу же, отстранил на расстояние вытянутой руки. Но дышал он с трудом, и Розалинда понимала, что это движение стоило ему немалых усилий.

— Здесь небезопасно. Отсюда нужно уходить.

Эти слова вернули ее к действительности. На нее внезапно накатил страх, и она подняла руки к плечам Эрика, словно к источнику силы и спокойствия.

— Куда же мы поедем?

— У меня есть на уме одно место, где мы будем в безопасности… и одни. — Он достаточно выразительно посмотрел ей в глаза. — Я хочу тебя, Роза. Тебе это известно. Но моя месть еще не совершена. Даже если бы твой отец хотел отпустить меня на все четыре стороны — теперь, когда ты со мной, он должен пуститься в погоню. Но Гилберт понимает, что должен найти меня первым.

— Гилберт… — Она с отвращением произнесла это имя. — Почему он так упорно преследует тебя?

Сначала он не ответил; молча усадил ее на своего коня и привязал к седлу поводья кобылки. Затем взлетел в седло позади Розалинды и пришпорил коня.

— Из-за чего у вас такая вражда с Гилбертом? — настаивала она. — Почему у него оказался твой конь?

— Сейчас не время толковать об этом, — ответил он, устраивая ее в седле поудобнее. — Я все тебе объясню, когда мы окажемся в безопасном месте. А сейчас… просто верь мне.

Верь мне… Эти простые слова наполнили душу Розалинды светом. Она верила ему. Верила, что он человек чести. Верила, что он заботится о ней. Верила, что он стремится к ней, а не к ее наследному владению.

Но ко всем прочим она не испытывала такого доверия, и, пока они ехали сквозь темный ночной лес, покоя на душе у нее не было.