Вот уже во второй раз Уинн искала Артура. Но теперь было темно, и дорогу освещал только полумесяц. Уинн посмотрела на небесное светило, которое то появлялось, то исчезало за высокими легкими облаками. Где-то далеко в море назревала буря, и скоро она доберется сюда. Очень кстати.

Уинн вздохнула, не сознавая, какой поверженный у нее вид — с поникшими плечами и бледным лицом. Сейчас ее занимало только одно — найти Артура и попытаться все ему объяснить. Она закрыла глаза, стиснула в пальцах амулет, который носили в ее семье все женщины, и попыталась определить, где находится мальчик. Но ничего не вышло. Она была слишком расстроена, поэтому ее не посетило видение. Все, что она почувствовала, — это… это… присутствие англичанина!

— Подлец, — пробормотала она, не давая себе труда скрыть раздражение. Да и зачем скрывать? Он в самом деле подлец. Не появись он здесь с таким жестоким поручением, ничего бы этого не случилось. Но он приехал и, хоть и был подлецом, сумел как-то завладеть всеми ее мыслями.

Уинн нахмурилась, пытаясь справиться с неприятной дрожью, которая зародилась где-то в самой глубине, а затем медленно охватила все ее существо. Подлец был где-то поблизости. Возможно, на краю луга…

У любимого валуна Артура! Наверняка он нагнал Артура там.

По крайней мере, Уинн поняла, что Артур в безопасности. Англичанин не позволит, чтобы с ребенком что-то случилось. От этой мысли ей стало еще хуже. Английский рыцарь, видимо, искренне беспокоился о детях. Его, конечно, полностью сбивала с толку необходимость забрать с собой одного из них. Но его намерения были лишены зла.

И все же, приближаясь к валуну, бесшумно ступая по высокой влажной луговой траве, Уинн опасалась предстоящего столкновения — как с Артуром, так и с Кливом. Она поступила плохо и теперь должна поплатиться за это.

Впереди замаячил огромный камень, и в темноте послышались два тихих голоса. Уинн попыталась взять себя в руки. Сейчас важен только Артур — и больше никто. Если она должна раскрыть перед ним ужасную правду его зачатия, значит, так и будет. Возможно, теперь он и остальные дети поймут ее подозрительность и ненависть к англичанам. Наверное, это даже к лучшему.

Однако, когда Уинн остановилась перед большим плоским камнем, уверенность покинула ее. Как она и предполагала, Артур был с Кливом. Но Уинн никак не ожидала, что мальчик будет сидеть на коленях у англичанина, который мягко, хотя и неловко, покачивал его, пока они разговаривали, склонив друг к другу головы. Уинн стало очень тоскливо при виде того, как ее ребенка утешает чужой человек. Ведь это она воспитала Артура. Это она любит его больше всех.

Уинн чуть было не кинулась вперед и не вырвала Артура из рук ненавистного рыцаря.

Первым на нее взглянул Клив, потом Артур. Ей показалось, что ребенок слегка заерзал и еще ближе наклонился к Кливу. Этот простой жест расстроил ее больше всяких слов. На глаза опять навернулись ненужные слезы. Она, которая так редко плакала, теперь, казалось, постоянно готова разрыдаться. Уинн стояла перед ними, как статуя, зная, что лицо ее выдает все чувства, но не имея ни сил, ни желания скрыть их.

— Артур, — робко позвала она.

В таинственной темноте леса позади них три раза прокричала сова. В мерцающем свете луны, которая на секунду вышла из облаков, Уинн ясно различила хмурое выражение на лице мальчика. А еще она увидела, как раздражен Клив.

— Артур, — позвала она снова, сделав еще один шаг. Уинн увидела, как пальцы Клива слегка сжали руку ребенка.

Артур чуть вздернул подбородок, и Уинн немного осмелела. По крайней мере, Клив не пытался стать между ними.

— Артур, я… я знаю, что ты зол на меня…

— Ты хотела убить Клива!

От этого обвинения у нее перехватило в горле. Наверное, все остальные тоже так подумали.

— Нет, я не хотела убивать его. Я просто…

— Нет, хотела!

— Тише, парнишка. Давай послушаем, что нам скажет Уинн.

Уинн присела на корточки возле камня, так что Артур оказался чуть выше ее.

— Я действительно кое-что подсыпала в вино, — тихо призналась она с несчастным видом. — Но только, чтобы он заболел…

— Он мог бы умереть!

— Его всего лишь потошнило бы какое-то время. Ну и живот расстроился бы, — жалобно добавила Уинн. — Но он остался бы жив. Я просто хотела попугать его, чтобы он и его друзья уехали отсюда. — Она с отчаянием пыталась найти в темноте глаза Артура и сделать так, чтобы он понял ее. — Я просто хотела, чтобы они вернулись туда, откуда приехали, и оставили нас в покое.

Наступило короткое молчание, и, только когда Артур заговорил, Уинн поняла, что боялась даже дышать.

— Но почему? — спросил ребенок внезапно задрожавшим голосом. — Почему ты хочешь, чтобы он уехал?

Взгляд Уинн переметнулся на Клива, и, хотя она не смогла разглядеть его лица, она знала: он ждет, чтобы она сказала правду — все открыла Артуру. Однако прежде чем Уинн ответила, Артур продолжил:

— Это все из-за поцелуя? Потому что Клив забрал награду Дрюса?

Уинн закрыла глаза. Но как ей объяснить это ребенку? Она протянула руку и коснулась коленки Артура.

— Это дело далекого прошлого, а не того, что случилось за последние несколько дней, Артур. Мне нужно тебе и остальным детям кое-что рассказать. — Она нервно прикусила нижнюю губу. — Если ты сейчас пойдешь со мной, мы обо всем поговорим, и я отвечу на все твои вопросы.

К ее досаде, Артур сначала помолчал, потом взглянул на Клива, как бы спрашивая его разрешения. Только когда Клив похлопал мальчика по плечу, тот снова посмотрел на нее.

— Ладно, пойду, — вздохнул он.

Уинн поднялась, сцепив руки, а Клив спустил Артура на землю и тоже поднялся.

— Ступай, мальчик. Мы с Уинн догоним тебя через минуту. — Он поймал запястье Уинн. — Ступай, — повторил он, ласково взъерошив волосы Артура. — Найди остальных ребятишек, чтобы они все послушали, что скажет Уинн. Утром мы увидимся.

С упавшим сердцем Уинн смотрела, как Артур исчезает в темноте. Мало того, что сегодня вечером ей предстоит разговор с детьми, когда ей придется объяснить жуткие обстоятельства, связанные с их рождением, так теперь еще она вынуждена разбираться с Кливом.

Как бы вторя ее мрачным мыслям, он рывком повернул ее к себе, действуя не слишком нежно.

— Ну, что скажешь, хозяюшка-колдунья? Ты собираешься прекращать свою смехотворную кампанию по изгнанию меня из Уэльса? Тебе ведь должно быть уже ясно, что от всех твоих действий только становится хуже тем, о ком ты якобы заботишься, — твоим детям. Но на самом деле они не твои, не так ли?

— Они мои, — злобно отрезала Уинн. — И никакому англичанину не украсть их под предлогом того, что дети понадобились отцу — если этот ваш лорд на самом деле приходится отцом кому-нибудь из них.

— Если я раньше в этом сомневался, то теперь верю. В Раднорском лесу нет больше ни одного незаконного отпрыска англичан. И возраст подходящий. Я разговаривал с Дрюсом и Гуинедд и даже со стариком Таффиддом.

Уинн почувствовала что, вокруг нее как будто затягивается петля.

— Ребенок мог давным-давно умереть. Или эта женщина, которая, как утверждает ваш лорд, выносила его семя, могла не произвести ребенка на свет — потерять его, даже вытравить его из своей утробы, как только англичанин уехал.

Даже в темноте она разглядела отвращение на его лице.

— Ни одна богобоязненная женщина не поступила бы так.

— Если бы она чувствовала, что вынашивает семя дьявола, то поступила бы. Никто бы ее за это не осудил! Этих детей породило насилие, не забыли? Зверское насилие, — продолжила она, все больше распаляясь. — Иногда многократное, длившееся бесконечно…

— Прекрати! — резко произнес он, а потом неожиданно с силой притянул ее к себе, удерживая одной рукой за спину, а другой придвигая ее голову к своей груди. — Не вспоминай прошлое, которое было таким ужасным. Ничего хорошего это не даст. Теперь ты должна думать о будущем. О будущем этих детей.

И хотя его слова прозвучали гневно и требовательно, для Уинн они почему-то послужили утешением. Больше всего она хотела бы позабыть о том страшном времени, никогда не вспоминать о мучительных криках сестры, о долгих месяцах ее страданий и ужасной смерти. Но как ей это позабыть? Дети служили постоянным напоминанием. А теперь и этот англичанин приводит ее в смятение, пробуждает в ней все эти пугающие чувства. Старую ненависть. Новое желание. И страх, который был сильнее прочего. Ее пугало будущее, грозившее отнять у нее все, чем она дорожила.

Уинн позволила себе еще миг передохнуть, прижавшись к сильному телу, не готовая пока сопротивляться. У нее просто не было сил. Затем она порывисто вздохнула и уперлась руками ему в грудь.

Он не шевельнулся и ничуть не ослабил хватки.

— Отпустите меня, — пробормотала она, раскаиваясь, что позволила себе минутную слабость. Она не должна была давать ему даже повод заподозрить, что она уязвима. Мужчины вроде него — англичане — никогда не упускают случая воспользоваться своим преимуществом. Уинн оттолкнула его сильнее. — Я сказала, отпустите меня!

Но несмотря на все усилия, ей удалось только отстраниться настолько, чтобы встретиться с его пытливым взглядом. Добивалась она вовсе не этого, и, когда попыталась отвести глаза, он запустил руку в ее распущенные волосы и повернул ее голову так, что их лица оказались в нескольких дюймах друг от друга.

— Я отпущу, когда ты выслушаешь меня, и не раньше, Уинн. Все понятно?

Она бунтарски посмотрела в его потемневшее лицо, прекрасно сознавая, что деваться ей некуда. Убедившись по ее молчанию, что она слушает, он прочистил горло.

— Ты должна раскрыть им правду, Уинн. Не приукрашивая ее своими собственными чувствами и предрассудками.

Она стиснула зубы.

— И вы думаете, что эта правда не послужит проклятием вашему народу?

Она почувствовала, как он вздохнул, потому что была крепко прижата к его широкой груди, прикрытой серым домотканым плащом.

— Дети не поймут ужасов войны, — ответил он. — И ужасов насилия. Они еще слишком малы, чтобы понять, что такие вещи происходят и почему.

— Понять почему? — презрительно бросила она. — Ни одной женщине никогда не понять, почему происходит насилие. Почему случаются войны. Откуда нам это понять? Только мужчины понимают такие вещи — по крайней мере, делают вид, что понимают. — Уинн впилась в него взглядом. — Может быть, вы сумеете мне объяснить это, сэр Клив? Почему мужчины затевают войны? Почему они насилуют? — затем, не сумев остановиться, она выпалила:

— А вы когда-нибудь насиловали женщину?

Он оцепенел, его пальцы больно впились ей в руки. Затем отстранил ее на расстояние локтя, словно к его телу прижали раскаленное клеймо.

— Нет! Нет, никогда. — Он затряс головой, словно пытаясь сбросить гнев. — Все мужчины разные. Да ты и сама это знаешь. Вот, например, твой друг Дрюс…

— Не смейте сравнивать английских солдат, творящих мерзости, с Дрюсом или любым другим моим соплеменником! Мы, валлийцы, имеем право называться людьми, в отличие от вас и вам подобных!

Он опять покачал головой, но на этот раз, несмотря на ее презрение, ей показалось, что ему стало жалко ее.

— Ты называешь себя Вещуньей. Жители Раднора идут к тебе за советами и наставлениями. Даже мудростью. И все же, где найдется еще такая глупая женщина? Такая наивная и чистая? Мы, англичане, не так уж отличаемся от вас, валлийцев. Среди нас найдутся и хорошие и плохие. Честные и бесчестные. — Он слегка встряхнул ее, обжигая взглядом. — Мы не такие уж разные, Уинн. И среди валлийцев найдутся мужчины, которые насилуют и грабят, опьяненные безумством войны. Или ты думаешь, что в приграничных английских деревнях не найдется валлийских бастардов? — он снова ее встряхнул. — В войне страдают обе стороны. Но мы не в силах изменить то, что уже произошло. У детей, которых ты воспитываешь, отцы англичане. За то, что один из них хочет исправить сотворенное зло, его нельзя осуждать.

— Но и нельзя оправдывать, — ответила она, хотя и не с прежним пылом.

— Он не может изменить прошлое, Уинн. Но он может изменить будущее.

Но я не хочу, чтобы он это делал, хотелось закричать Уинн. Только она не смогла.

Казалось, ее охватил холодный страх в предчувствий этого самого будущего и тревожные опасения. Она задрожала, и Клив тут же заключил ее в теплые объятия.

— Знаю, тебе тяжело, — пробормотал он, уткнувшись ей в волосы.

Уинн крепко зажмурилась, удерживая слезы.

— Ничего ты не знаешь…

Она почувствовала, как дрогнуло его горло оттого, что он проглотил слюну, а в груди мерно и сильно застучало сердце. И зачем только он здесь появился? Он основательно разрушил ее жизнь, и, тем не менее, в эту минуту ее радовало, что он рядом. Она даже чуть было не поверила, что он прав и что намерения у него благородные. Но отдать одного из своих детей…

Чувства ее были в таком смятении, так болезненно перепутаны, что она потеряла способность рассуждать логически. Он приподнял ее лицо, и она посмотрела на него затуманенными от слез глазами.

— Я так их люблю, — прошептала она, не справившись с дрожью в голосе и страхом в своей душе.

— Я знаю, — пробормотал он в ответ, пожирая взглядом чуть затененные черты ее лица. — А я… — Он задохнулся и тут же застонал. — А я слишком долго этого ждал.

Поцелуй, к которому он внезапно принудил ее, не был совсем неожиданным, и Уинн не стала притворяться перед собой, будто почувствовала отвращение. Она ждала нового поцелуя после того, что произошло утром, хотя и подавляла подобные мысли. Это было бы совсем предательски по отношению к самой себе. Полное безрассудство.

Но теперь, когда он коснулся ее губ без малейшего намека на нежность, она отбросила всякую необходимость в притворстве. Слишком восхитительным оказался вкус теплых влажных губ, прижавшихся к ее теплым влажным губам.

Он легко раскрыл ее губы, словно так и нужно, и сразу же их языки сплелись в яростной схватке. Он заманил ее язык в свой рот и, когда она возбужденно приподнялась навстречу ему, снова полностью завладел ее ртом, наполнив ее невероятной чувственностью. Он то проникал в ее рот, то покидал его, и где-то в самой глубине ее существа вспыхнул огонь.

Не сознавая, что делает, Уинн крепко прижалась к его мускулистым бедрам. Клив ответил таким же горячим порывом, и она ощутила, как он моментально возбудился. Он чуть прикусил губу, затем приподнял девушку, оторвав от земли одним движением.

Он целовал ее так, словно они вели сражение, и какой-то далекий голос говорил Уинн, что Клив намерен одержать победу. И все же, уступая ему, она чувствовала себя отнюдь не побежденной, а скорее победительницей.

Он поднял ее еще выше, крепко обхватив одной рукой. И только когда ее лицо оказалось над ним, когда она поднялась в темный ночной туман и оттуда посмотрела на его лицо, слабо освещенное серебристым лунным светом, Уинн осознала, что делает. Ее руки обнимали его за шею. Пальцы вплелись в пряди его волос. Одну ногу она согнула у него на боку, и окажись теперь кто-нибудь рядом, то сразу бы решил, что они любовники. Так оно и будет. Это предначертано теми силами, что правят вселенной, — Богом, Отцом небесным, и Богиней, Матерью земли.

Его глаза светились огнем властелина. Клив опустил лицо и прижался к тонкой шерстяной ткани на ее груди. Отбросив в сторону амулет, он потерся щекой о мягкие вершинки ее грудей, покусывая зубами отделанный тесьмой вырез платья.

— О женщина. Ты настоящая колдунья. Почему бы тебе не избавиться от этих громоздких одежд, чтобы мы достойно завершили начатое?

Он еще раз потерся о ее груди, пытаясь найти упругие соски зубами. Она застонала, когда ему удалось схватить один, и выгнулась дугой в безудержном восторге.

— Клив… довольно…

— Да, да. Ты доставляешь мне удовольствие. И я хочу лишь одного — доставить удовольствие тебе, — пробормотал он, уткнувшись в ее ключицу. Отыскав языком мягкую впадинку, он проследовал вдоль всего плеча, оставляя на нем короткие горячие поцелуи, пока не достиг нежной шеи. Уинн проглотила слюну, и он отметил это волнение более пылкими поцелуями, двигаясь вверх до подбородка, а потом снова нашел ее губы. — Я хочу тебя, Уинн аб Гриффидд, — прошептал он, целуя ее рот. — Моя милая вещунья. Моя грешная Валлийская колдунья…

— Уинн! Ты где? — Голос Дрюса подействовал на Уинн как ушат холодной воды, вернув ее в реальность, и она бессвязно залепетала:

— Отпусти меня! Я должна… я не могу…

Но Клив не отпустил. Крепко удерживая ее в объятиях, он позволил ей соскользнуть по своему мускулистому телу.

— Уинн со мной, — прокричал он в темноту Дрюсу. — Мы скоро придем.

Наступила пауза, в течение которой Уинн остро ощущала каждый дюйм тела Клива, тесно прижатого к ней. Она все еще жаждала соблазнительного восторга, которым он ее наполнял, но голос рассудка твердил, что нужно высвободиться из его рук.

— Тише, — строго приказал он и снова запечатлел властный поцелуй, от которого она лишилась дыхания.

Но Дрюс не отставал.

— Уинн! — еще раз позвал он, в голосе его явно слышалось беспокойство.

— Я… я здесь, — удалось выдавить ей. — Подожди. Я… уже иду.

Она встретилась с глазами Клива, в которых все еще не остыл пыл, и заметила, что он разочарован. Одной рукой он придвинул к себе ее лицо, так что их дыхания смешались. Ей даже показалось, она сейчас потеряет сознание от раздирающих ее на части противоречий.

— Колдунья. Ты всего лишь отдалила ту минуту, когда мы насладимся друг другом. Если ты намеревалась помучить меня, то тебе это хорошо удалось. Но знай, дорогая, наступит и мой черед. И я обещаю, ты тоже изведаешь сладкую муку.

Затем он поцеловал ее властно и крепко, словно не желал отпускать. Когда же он все-таки ее отпустил, Уинн покачнулась на нетвердых ногах, потеряв равновесие и способность ясно мыслить.

— Уинн! — раздалось теперь ближе и гораздо требовательнее.

— Да… уже иду… — с трудом ответила она, ее глаза все еще были прикованы к Кливу. Этот человек по-своему тоже кудесник, решила Уинн, пытаясь собраться с мыслями. И такой сильный, что ему невозможно противостоять.

Она пошла на негнущихся ногах к дальним огонькам замка, смутно видя перед собой фигуру Дрюса. В эту минуту он показался ей даром, посланным Богом, чтобы спасти ее из лап самого дьявола.

— С тобой все в порядке? — прошептал Дрюс, когда она подошла к нему.

Уинн смогла только кивнуть. Она не остановилась и даже не замедлила шаг. Продолжала идти по лугу, не сводя неподвижного взгляда с замка и не обращая внимания на высокую траву и на две пары мужских глаз, которые неотступно следили за ней. Ей хотелось только одного — найти спокойный, безопасный уголок, где она могла бы спрятаться от любопытных взоров и попытаться успокоить расшатанные нервы.

— Что ты с ней сделал? — резко поинтересовался Дрюс у подошедшего Клива.

Клив оценил реакцию Дрюса, прежде чем ответить.

— То, что сделал бы на моем месте любой мужчина с горячей кровью, появись у него такой шанс. Я поцеловал ее. — Увидев, как прищурился Дрюс, Клив продолжил:

— Может, ты хочешь сказать, что никогда не пытался сделать то же самое?

К изумлению Клива, Дрюс досадливо отвел взгляд и заговорил как-то неловко.

— Пытался, что там скрывать. Почти все парни в деревне пытались. Но ни один ни разу не похвастался, что это ему удалось.

Клив, сам того не сознавая, внезапно почувствовал себя собственником. Значит, до него она никого так не целовала!

Они с Дрюсом шли в ногу, то и дело бросая взгляды на фигурку, торопливо идущую впереди. Клив прокашлялся.

— Выходит, она никому не обещана?

Их приглушенные шаги и крик козодоя где-то в лесу были единственными звуками в течение нескольких минут. Затем Дрюс вздохнул, как бы сдаваясь.

— Это не Англия. И хотя отец может не разрешить дочери выйти замуж за человека, которого он не одобряет, ни одну валлийку нельзя силком выдать замуж, если она не хочет. А как Вещунья, да еще без отца, Уинн вообще может выбрать кого пожелает. — Он пожал плечами. — И хотя в разное время все мы пытались завоевать ее, она не принимала ничьих ухаживаний. Мы уже решили, что, скорее всего, никогда и не примет. А вот теперь…

Его слова растаяли в ночном воздухе, но прежде отпечатались в голове у Клива. Ухаживание. Неужели это то, чем он сейчас занят? Клив подавил неприятный укор совести. Он ведь обручен с младшей дочерью лорда Уильяма — или, по крайней мере, будет обручен, когда вернет лорду его незаконного сына или сыновей. Так почему же он играет чувствами женщины, которую ему неизбежно придется оставить?

В его памяти внезапно всплыли слова Уинн. «Вы когда-нибудь насиловали женщину?» — спросила она. И хотя он этого никогда не делал, тем не менее сознавал, что намеренно соблазнил на своем веку больше женщин, чем следовало бы. А сегодня ему чуть было не удалось соблазнить Уинн.

Если бы их не прервал Дрюс…

— Желаю тебе спокойной ночи, — отрывисто произнес Клив, направляясь к английскому лагерю.

— Погоди. Я хотел бы знать… — Дрюс замолк, затем после минутного размышления продолжил: — Каковы твои намерения по отношению к ней?

Клив неторопливо передохнул. И в самом деле, каковы они?

— Она красивая, загадочная женщина.

— Думаю, в Англии не встретишь таких, как она, — хвастливо заявил Дрюс, позабыв об осторожности. — Если ты задумал завоевать ее, что ж, желаю удачи. Удача тебе не помешает, — добавил он, слегка усмехнувшись. — Запомни, однако, не настаивай на том, чего она не захочет. Иначе будешь иметь дело со мной. — Затем он повернулся и ушел, все еще посмеиваясь, несмотря на свое предостережение.

И хотя Клив услышал слова Дрюса и даже удивился, чему тот смеется, он был слишком поглощен неутоленной тягой к Уинн, чтобы думать ясно. Он жаждал эту женщину, хоть она и была колючей розой. И все же он не мог отделаться от чувства вины. Ну добьется он ее, если сможет, а дальше что? Уедет в Англию с одним из ее детей на привязи? А что, если от их союза появится ребенок?

Она сможет избежать этого, говорил он себе. Ведь, в конце концов, она знахарка, колдунья, как она часто себя называет. Она должна знать все способы, как избежать вынашивания нежеланного младенца.

И все-таки, если она нетронута, как говорит Дрюс… Если она действительно девственница…

Клив опустился на одеяло, подложил руку под голову и уставился на луну, проглядывавшую сквозь высокие облака. Ну конечно же, она девственна. С чего бы ему сомневаться? Это еще один довод, почему он должен отказаться от своего бешеного преследования.

Но неприятное напряжение в чреслах слишком давало о себе знать, чтобы не обращать на него внимания. Он заерзал, пытаясь найти более удобное положение. Луна двигалась по небу, преследуемая облаками, которые становились тяжелыми и грозными, а Клив не мог удержаться, чтобы не проклясть Господа, предложившего ему сначала жену и богатство, о котором он всегда мечтал, а теперь принявшегося искушать его женщиной, какой, он боялся этого, ему вовек не найти.

Наконец он заснул, беспокойно ворочаясь с боку на бок под собиравшимися грозовыми облаками. Ему снилась поляна, где росли прекраснейшие розы, но, когда он попытался отдохнуть среди них, его не пустили шипы.