Для англичан библиограф, критик, журналист, поэт Сэмюэль Джонсон (или доктор Джонсон) и по сей день остается эстетическим и нравственным авторитетом «номер один»: выдержки из его эссе и поэм, жизнеописаний и политических памфлетов, путевых заметок и проповедей цитируются с той же легкостью и охотой, с какой мы цитируем «Горе от ума» или «Евгения Онегина». Во всем блеске дарование Джонсона раскрылось в жанре беседы, афоризма, остроумных эскапад, дошедших до нас благодаря другу писателя Джеймсу Босуэллу (1740–1795) и его книге «Жизнь Джонсона» — английского аналога «Разговоров с Гёте» Эккермана. Афоризмы Джонсона взяты также из журнала «Рассеянный» и рубрики «Бездельник», из предисловия к Шекспиру, из «Жизнеописания английских поэтов» (1779–1781), из философской повести «Расселас, принц Абиссинский» (1759), а также из книги «Анекдоты о покойном Сэмюэле Джонсоне», которую выпустила в 1786 году приятельница писателя Эстер Трейл.

Пока я писал свои книги, большинство из тех, кому я хотел их показать, отправились на тот свет — успех же, равно как и неудача, — пустой звук.

Вот что значит принципиальный человек! В церкви не был уже много лет, но, проходя мимо, обязательно снимет шляпу.

Истина — это корова, которая не дает скептикам молока, предоставляя им доить быков.

Да, сэр, Шерри глуп, глуп от природы, однако за то время, что мы его знаем, он не терял времени даром — ведь такой непроходимой глупости в природе не существует.

Перечитайте ваши собственные сочинения, и если вам встретятся превосходно написанные строки, безжалостно их вычеркивайте.

Под пером Голдсмита даже Естественная История превращается в персидскую сказку.

Ирландцы — народ справедливый: друг о друге они говорят только плохое.

Искусство афоризма заключается не столько в выражении какой-то оригинальной или глубокой идеи, сколько в умении в нескольких словах выразить доступную и полезную мысль.

Истинное удовлетворение похвала доставляет лишь в том случае, если в ней во всеуслышание повторяется то, что шепчет нам на ухо гордыня…

Мильтон был гением, который мог высечь колосса из гранитной скалы, но не мог вырезать женскую головку из вишневой косточки.

Мы хотим, чтобы нас любили, но восхищаться другими вовсе не расположены; мы водим дружбу с теми, кто, если верить их громким похвалам, всецело разделяет наши взгляды, однако сторонимся тех, кому этим взглядам обязаны.

Упрямое безрассудство — последнее прибежище вины.

Писатели — вот истинная слава нации.

Как правило, мужчине приятнее видеть накрытый к обеду стол, чем слышать, как его жена говорит по-гречески.

Коль скоро мы ощущаем превосходство советчика над собой, совет, даже самый дельный и нужный, редко вызывает у нас чувство благодарности… Мы с большей охотой переносим последствия собственной неосмотрительности, чем высокомерие советчика, возомнившего себя нашим добрым гением.

Драйден любил балансировать на самом краю смысла.

Главное было придумать великанов и лиллипутов: все остальное не составляло труда.

Жадность — удел стариков, которые первую половину жизни отдали развлечениям, а вторую — карьере.

То, что пишется без напряжения, обычно и читается без удовольствия.

Ничто так не способствует развитию скромности, как сознание собственной значимости.

Брак, чего греха таить, приносит немало огорчений, зато холостая жизнь напрочь лишена удовольствий.

Легче переносить зло, чем причинять его; по той же причине бывает легче чувствовать себя обманутым, чем не доверять.

Существует три разновидности критиков; первые не признают никаких литературных законов и о книгах и их авторах судят, руководствуясь лишь собственным вкусом и чувствами. Вторые, напротив, выносят суждения только в соответствии с литературными законами; третьи же знают законы, но ставят себя выше них — этим последним начинающий литератор и должен стараться угодить в первую очередь.

Они («Письма сыну» лорда Честерфилда. — А.Л.) учат морали шлюхи и манерам учителя танцев.

Удовольствие, которое способен доставить хороший собеседник, никоим образом не зависит от его знаний и добродетелей.

Писать следует начинать как можно раньше, ибо если ждать, пока ваши суждения станут зрелыми, вызванная отсутствием практики неспособность выразить взгляды на бумаге приведет к такому несоответствию между тем, что вы видите, и тем, что сочиняете, что, очень может статься, вы навсегда отложите перо.

Праздной жизнью я живу не столько потому, что люблю общество, сколько потому, что избегаю самого себя.

Самая удачная беседа — это та, подробности которой на следующий день забываются…

Даже остроумия ради никогда не следует выставлять себя в невыгодном свете; собеседники от души посмеются вашей истории, но, при случае, могут ее вам припомнить и вновь посмеяться — уже над вами.

Занятия литературой обыкновенно требуют неукоснительного прилежания и постоянного упорства, к чему ум наш привыкает разве что по необходимости и от чего наше внимание отвлекается ежесекундно, обращаясь к темам, куда более приятным.

Умным хочет быть всякий; те же, кому это не удается, почти всегда хитрят.

Огурец следует тонко нарезать, поперчить, полить уксусом — а затем выбросить за ненадобностью.

Любопытство — одно из самых непреложных и очевидных свойств мощного интеллекта.

Патриотизм — это последнее прибежище негодяя.

Поверьте, если человек говорит о своих несчастьях, значит тема эта доставляет ему определенное удовольствие — ведь истинное горе бессловесно.

Для богатых и сильных жизнь — это нескончаемый маскарад: все люди, их окружающие, носят маски; поэтому понять, что о нас думают другие, мы можем, лишь перестав подавать надежды и внушать страх.

Власть прельщает неистовых и гордых; богатство — уравновешенных и робких. Вот почему юность стремится к власти, а старость пресмыкается перед богатством.

Надеяться — огромное счастье; быть может даже, самое большое счастье на свете; но за надежду, как и за всякое удовольствие, приходится платить: чем большие надежды мы возлагаем, тем большее разочарование испытываем…

Уважения мы оказываем ровно столько, сколько его требуют.

Если ваш знакомый полагает, что между добродетелью и пороком нет никакой разницы, после его ухода нелишне пересчитать чайные ложки.

Поверьте мне на слово, эти чувствительные особы вовсе не рвутся сделать вам добро. Они предпочитают расплачиваться чувствами.

Литератор, сам по себе, — скучен; коммерсант — себялюбив; если же хочешь заставить себя уважать, следует совмещать литературу с коммерцией.

Если один человек стоит на земле, а второй барахтается в воде, то первый еще может спасти второго; когда же тонут оба, то каждый думает только о себе.

В том, что непосредственно не связано с религией или моралью, опасно долгое время быть правым.

Человек подчинится любой власти, которая освободит его от тирании своеволия и случайности.

Просьбу, с которой обращаются робкие, неуверенные в себе люди, легко отклонить, ибо проситель словно бы сам сомневается в ее уместности.

Для такого мелкого существа, каким является человек, мелочей быть не может. Только придавая значение мелочам, мы добиваемся великого искусства поменьше страдать и побольше радоваться.

Одному прохожему прочтите лекцию о нравственности, а другому дайте шиллинг, и вы увидите, который из двух зауважает вас больше.

Каждый человек вправе высказать свою точку зрения, а его собеседник, если он с ним не согласен, — пустить в ход кулаки. В противном случае на свете не было бы мучеников.

Разница между воспитанным и невоспитанным человеком заключается в том, что первого вы любите до тех пор, пока не найдется причина его ненавидеть, а второго, наоборот, сначала ненавидите, зато потом, если он того заслуживает, можете полюбить.

Все мы живем в надежде кому-нибудь угодить.

Тот, кто переоценивает себя, недооценивает других, а недооценивая, угнетает.

Там, где начинаются тайны, недалеко и до обмана.

Завтрашний день — это старый плут, который всегда сумеет вас провести.

Богатство, быть может, порождает больше обвинительных приговоров, чем преступлений.

Больше всего на свете женщины завидуют нашим порокам.

Если во второй раз пишешь на ту же самую тему, то поневоле противоречишь сам себе.

Малое может лишь забавлять, а если претендует на значительность, становится смехотворным.

Читающая нравоучения женщина сродни стоящей на задних лапах собаке: удивительно не то, что она этого не умеет, а то, что за это берется.

Когда мужчина, который был очень несчастлив в браке, женится вновь сразу после смерти жены — это торжество надежды над опытом.

Причина наших несчастий — не в сокрушительном ударе судьбы, а в мелких ежедневных неурядицах.

Если б не наше воображение, в объятиях горничной мы были бы так же счастливы, как и в объятиях герцогини.

Этой женщине по силам потопить девяностопушечный корабль — так она грузна и упряма.

Самыми нужными книгами оказываются те, которые мы готовы были бросить в огонь.

Дилемма критика: либо обидеть автора, сказав ему правду, либо, солгав, унизить себя самого.

Закон — это конечный результат воздействия человеческой мудрости на человеческий опыт.

Величайшее искусство жизни заключается в том, чтобы выиграть побольше, а ставить поменьше.

Любовь — это мудрость дурака и глупость мудреца.

Мы должны рассматривать человека не таким, каким хочется его видеть, а таким, каким он есть в действительности, — нередко подлым и всегда неуверенным в себе.

По любви обычно женятся лишь слабые люди.

Обычно чем человек веселее, тем он понятливее.

Нельзя ненавидеть человека, над которым можно посмеяться.

Нет на свете занятия более невинного, чем зарабатывать деньги.

Человека можно уговорить, но развеселить против его воли — нельзя.

Нужным советом обыкновенно пренебрегают, непрошеный же почитается наглостью.

Старость обычно хвастлива и склонна преувеличивать давно ушедшие в прошлое события и поступки.

Создается впечатление, что все, сделанное умело, далось легко — не потому ли набивший руку художник отступает в тень?

Только рискуя честью, можно стремиться к почестям.

Надо быть круглым идиотом, чтобы писать не ради денег.

Пока автор жив, мы оцениваем его способности по худшим книгам; и только когда он умер — по лучшим.

Писатель талантлив, если он умеет представить новое привычным, а привычное — новым.

Истинная цена помощи всегда находится в прямой зависимости от того, каким образом ее оказывают.

У людей, страдающих неполноценностью, благодарность превращается в своего рода месть; ответную услугу эти люди оказывают не потому, что им приятно вас отблагодарить, а потому, что тяжело чувствовать себя обязанным.

Что такое история человечества как не предлинное повествование о невоплотившихся замыслах и несбывшихся надеждах?

Независимо от того, по какой причине вас оскорбили, лучше всего не обращать на оскорбление внимания — ведь глупость редко бывает достойна возмущения, а злобу лучше всего наказывать пренебрежением.

Красота без доброты умирает невостребованной.

Чем больше книгу читают сегодня, тем больше ее будут критиковать завтра.

Так уж устроена жизнь, что мы счастливы лишь предвкушением перемен; сами же перемены для нас ничего не значат; они только что произошли, а мы уже жаждем новых.

Грусть лишь умножает самое себя. Так давайте же выполним свой долг и будем веселы.

Человек, который не любит себя сам, не заслуживает и нашей любви.

То, что нельзя исправить, не следует и оплакивать.

Плохо, когда человеку не достает разума; но плохо вдвойне, когда ему не достает души.

Когда мясник говорит вам, что сердце его обливается за родину кровью, он знает, что говорит.

Всякая самокритика — это скрытая похвала. Мы ругаем себя для того только, чтобы продемонстрировать свою непредвзятость.

Босуэлл: Что же тогда является поэзией, сэр?

Джонсон: Гораздо проще сказать, что поэзией не является. Ведь мы знаем, что такое свет; знаем — но сказать затрудняемся.

Есть люди, с которыми мы хотим порвать, но не хотели бы, чтобы они порывали с нами.

Все наши жалобы на несправедливость мира лишены оснований: я ни разу не встречал одаренного человека, который был бы обделен судьбой; в наших неудачах, как правило, виноваты только мы сами.

Прежде чем посетовать на то, что другие относятся к нам безо всякого интереса, давайте задумаемся, часто ли мы сами способствуем счастью других? Принимаем ли близко к сердцу чужие невзгоды?

Каждый человек должен жить по своим, для него одного установленным законам. Одним, например, фамильярность заказана; другие же могут позволить себе любую вольность.

От тлетворного дыхания критиков не задохнулся еще ни один гений.

Проходимец добивается успеха не столько из-за собственного хитроумия, сколько из-за доверчивости окружающих; чтобы лгать и обманывать, выдающихся способностей не требуется.

Не готовиться к смерти в зрелые годы — значит заснуть на посту во время осады; но не готовиться к смерти в преклонном возрасте — значит заснуть во время штурма.

Все мы любим порассуждать на тему, которая нас нисколько не занимает.

Семейное счастье — предел самых честолюбивых помыслов.

Все необычное быстро приедается. «Тристрама Шенди» читали недолго.

Хотя ни один человек не способен убежать от себя самого, можно, по крайней мере, избежать излишних волнений. Надо быть падшим ангелом, который вдобавок научился лгать, чтобы распространяться о том, что, мол, «от беды не уйдешь».

Зависть — постоянная потребность ума, редко поддающаяся лечению культурой и философией.

Похвалу дают в долг, а лесть дарят.

Примечания часто необходимы — но необходимость эта вынужденная.

Я буду стремиться увидеть страдания мира, ибо зрелище это совершенно необходимо для счастья.

Похвала и лесть — это два гостеприимных хозяина; только первый поит своего гостя вдоволь, а второй спаивает.

Чем больше я знаю людей, тем меньшего от них жду. Поэтому теперь добиться от меня похвалы гораздо легче, чем раньше.

Автору выгодно, чтобы его книгу не только хвалили, но и ругали, — ведь слава подобна мячу, который перебрасывают через сетку; чтобы мяч не упал на землю, необходимо бить по нему с обеих сторон.

От человека, которого невозможно развеселить, добрых дел ждать не приходится.

Те, с кем мы делили радости, вспоминаются с удовольствием; тех же, с кем мы вместе переносили тяготы, — с нежностью.

Муха, сэр, может укусить — и даже больно — крупную лошадь, однако и тогда муха останется мухой, а лошадь — лошадью.

Этот человек сел писать книгу, дабы рассказать миру то, что мир уже много лет рассказывал ему.

Образование шотландцев под стать хлебу в осажденном городе: каждый получает понемногу и никто не наедается досыта.

В наших школах трудно чему-то научиться: ведь то, что вбивается ученику с одного конца, выбивается с другого.

Если бы в эту комнату ворвался сумасшедший с палкой, мы бы с вами, разумеется, пожалели его, однако первым нашим побуждением было бы позаботиться не о нем, а о себе; сначала мы бы повалили его на пол, а уж потом пожалели.

Пусть лучше будут несчастливые, чем не будет счастливых вообще, а ведь именно это и произойдет при всеобщем равенстве.

Если вы хотите обидеть мало-мальски образованного человека, не называйте его негодяем; скажите лучше, что он дурно воспитан.

Страна, которой правит деспот, подобна перевернутому конусу.

Если вы бездельничаете, избегайте одиночества; если же одиноки — не бездельничайте.

Француз будет говорить вне зависимости от того, знает он, о чем идет речь, или нет; англичанин же, если ему нечего сказать, промолчит.

Когда он (Оливер Голдсмит. — А.Л.) не пишет, нет его глупее; когда же берется за перо — это самый умный человек на свете.

Можете мне поверить: по-настоящему навредить себе способны только мы сами.

В этом мире еще многое предстоит сделать и немногое узнать.

Под пенсией в Англии подразумевается жалкое денежное пособие, которое государство выплачивает своему подданому за государственную измену.

По-настоящему принципиальны только самые непрактичные люди.

Разнообразие — неисчерпаемый источник удовольствия.

Честность без знаний — слаба и бессмысленна, а знания без честности — очень опасны.

Почему-то мир так устроен, что о свободе громче всех кричат надсмотрщики негров.

Оттого-то мы и зовемся думающими существами, что часто пренебрегаем здравым смыслом и, позабыв о сегодняшнем дне, переносимся мыслями в будущее или далекое прошлое.

Пора признать, что не только мы обязаны Шекспиру, но и он нам, ведь нередко мы хвалим его из уважения, по привычке; мы во все глаза разглядываем его достоинства и отводим взгляд от его недостатков; ему мы прощаем то, за что другой подвергся бы жесточайшим нападкам.

Если бы знания дождем падали с неба, я бы, пожалуй, подставил руку; но охотиться за ними — нет, увольте.

Я не раз, со всей искренностью, говорил молодым людям: если хотите чего-то добиться, вставайте пораньше — сам же ни разу в жизни не подымался с постели раньше полудня.

Разумеется, наша жизнь скучна — в противном случае нам не приходилось бы постоянно прибегать к помощи огромного числа мелочей, чтобы хоть как-то убить время.

Тот, кто становится зверем, избавляется от боли, которой сопровождается человеческое существование.

Ощущать свое умственное превосходство — это такое удовольствие, что не найдется ни одного умного человека, который променял бы ум на состояние, каким бы огромным оно ни было.

Даже из шотландца может выйти толк — если отловить его молодым.

Гений чаще всего губит себя сам.

Даже у людей значительных и благородных первое чувство — любопытство. Первое и последнее.

Стоит нам получить все необходимое, как у нас, помимо нашего желания, разыгрывается искусственный аппетит.

Я не знаю ничего более приятного и поучительного, чем сравнивать опыт с ожиданием или отмечать разницу между идеей и реальностью.

Обет — западня для добродетели.

Наше воображение переносится не от удовольствия к удовольствию, а от надежды к надежде.

Обездоленные лишены сострадания.

Самолюбие — скорее заносчиво, чем слепо; оно не скрывает от нас наши просчеты, однако убеждает нас в том, что просчеты эти со стороны незаметны.

Доброта в нашей власти; увлечение — нет.

Чем меньше недостатков у нас, тем терпимее мы относимся к недостаткам других.

Основное достоинство человека — умение противостоять себе самому.

Мы любим обозревать те границы, которые не хотим преступать.

Если бы боль не следовала за удовольствием, кто бы терпел ее?

Нет ничего более безнадежного, чем развлечение по плану.

Больному следует приложить немало усилий, чтобы не быть негодяем.

Скорбь — разновидность праздности.

Разговор между стариком и молодым обычно кончается презрением и жалостью с обеих сторон.

В конце жизни стыд и печаль длятся обычно недолго.

Время и деньги — самое тяжкое бремя в жизни, поэтому самые несчастные из смертных — это те, у кого и того, и другого в избытке…

Гордость от сознания того, что тебе доверяют тайну, — основной повод для ее разглашения.

Дружба между смертными возможна лишь в том случае, если один из друзей будет время от времени оплакивать смерть другого.

Тот, кто не чувствует боли, не верит в ее существование.

Как правило, взаимная неприязнь — это прямое следствие намечавшейся симпатии.

Брак может быть несчастлив лишь постольку, поскольку несчастна жизнь.

Совет оскорбителен… ибо это свидетельство того, что другие знают нас не хуже, чем мы сами.

Если хочешь любить долго, люби рассудком, а не сердцем.

Что же может быть хорошего в том, отчего мы каждодневно ощущаем свою неполноценность?! (О браке. — А.Л.).

Природа наделила женщину огромной властью, и нет поэтому ничего удивительного, что законы эту власть ограничивают.

Посулы авторов — то же, что обеты влюбленных.

Немного в мире найдется людей, у которых тирания не вызывала бы восторга.

Вежливость — это одно из тех качеств, которое можно оценить по достоинству лишь испытав неудобство от его отсутствия.

Я никогда не испытывал желания побеседовать с человеком, который написал больше, чем прочел.

Счастье — ничто, если его не с кем разделить, и очень немногое, если оно не вызывает зависти.

Люди не подозревают об ошибках, которых не совершают.

Логика — это искусство приходить к непредсказуемому выводу.

Лицемерят не удовольствия ради.

Воскресенье должно отличаться от других дней недели. По улицам ходить можно, но бросаться камнями в птиц не следует.

Доказательство подсказывает нам, на чем следует сосредоточить наши сомнения.

Жизнь — это та пилюля, которую невозможно проглотить, не позолотив.