Эдмунда Берка, публициста, политического деятеля, юриста, философа, в англо-язычных странах принято цитировать почти так же широко, как его старшего современника доктора Джонсона. В своих программных сочинениях «Наблюдения о современном положении нации» (1769), «Мысли о причине существующего недовольства» (1770), «Об американском налогообложении» (1774), «Размышления о французской революции» (1790) Берк выступал решительным противником революционного насилия. Афоризмы Берка брались и из некоторых его работ по эстетике («О возвышенном и прекрасном», 1757), из частной переписки, из речей в парламенте, а также из его дневников 1750–1786 гг. и из философских, религиозных, политических этюдов раннего Берка: «Человек духа», «Истинный гений», «Религия» и др.
В основе всякой добродетели, всякого благоразумного поступка лежат компромисс и коммерческая сделка.
Рабство… — это сорная трава, что растет на любой почве.
Есть некий предел, после которого выдержка, самообладание перестают быть добродетелью.
Я убежден, что страдание и боль других доставляют нам удовольствие, и немалое.
Существует широко распространенное заблуждение, будто самые рьяные радетели интересов народа больше всего пекутся о его благосостоянии.
Человек по своей конституции — животное религиозное.
Идеальная демократия — самая постыдная вещь на земле.
Суеверие — религия слабых умов.
Тот, кто с нами борется, укрепляет наши нервы, оттачивает наши навыки и способности.
Наш враг — наш союзник.
Чтобы быть истинным патриотом, не следует забывать, что прежде всего мы джентльмены, а уж потом — патриоты.
Те, кому есть, на что надеяться и нечего терять, — самые опасные люди на свете.
Обычаи более важны, чем законы, ибо именно от них законы зависят.
Король может быть дворянином, но не джентльменом.
Плохие законы — худший вид тирании.
Средство от анархии — свобода, а не рабство; сходным образом средство от суеверия — религия, а не атеизм.
Одно из двух: либо управлять колонией, либо ее завоевывать.
Откажитесь от назойливой опеки — и щедрая природа сама отыщет путь к совершенству.
Великодушие в политике — нередко высшая мудрость; великая империя и ничтожный ум плохо ладят.
Красота, погруженная в печаль, впечатляет более всего.
Если загорелся соседний дом, не лишне окатить водой и наш собственный.
Правительство — изобретение человеческого ума, а потому люди имеют полное право пользоваться им по своему усмотрению.
Отнимите вульгарность у порока — и порок лишится половины заложенного в нем зла.
Все монархи — тираны в политике, все подданные — бунтовщики в душе.
Терпением мы добьемся большего, чем силой.
Успех — это единственный критерий расхожей мудрости.
Никогда нельзя прогнозировать будущее исходя из прошлого.
Эти нежные историки… обмакивают свои перья в молоко человеческой доброты.
Чтобы обладать свободой, следует ее ограничить.
Если мы распоряжаемся своим богатством, то мы богаты и свободны; если же наше богатство распоряжается нами — то беднее нас нет.
Чужой пример — это единственная школа человечества; в другую школу человек никогда не ходил и ходить не будет.
Тем, кто не оглядывается назад, не заглянуть вперед.
Тщеславие не только парит, но и пресмыкается.
Обычай примиряет с действительностью.
Иногда худой мир бывает ничуть не лучше доброй ссоры.
Если народ бунтует, то не от стремления взять чужое, а от невозможности сохранить свое.
Отказаться от свободы можно лишь впав в заблуждение.
В основе добрых дел лежит добрый порядок.
Власть исподволь лишает нас всех наших прирожденных добродетелей.
Обращаясь к правительству за куском хлеба, они при первых же лишениях откусят руку, их кормившую…
Покуда жив стыд, не скончалась и добродетель.
Видимость беспорядка лишь подтверждает величие Бога, ибо порядок никак не вяжется у нас с идеей Высшей Власти.
Терпимость хороша, если она распространяется на всех — или если не распространяется ни на кого.
Тиранам редко требуется предлог.
Коль скоро богатство — это власть, всякая власть неизбежно, тем или иным способом, прибирает к рукам богатство.
Не могу взять в толк, каким образом можно предъявить обвинительный приговор всему народу.
Монархи любят водить дружбу со всяким сбродом. Это у них в крови.
Свобода не выживет, если народ продажен.
Для религии нет ничего хуже безразличия, ведь безразличие — это шаг к безбожию.
Чем больше власть, тем опаснее злоупотребление ею.
У клеветы — вечная весна.
Законы, как и дома, опираются друг на друга.
Каждый человек разоряется по-своему, в соответствии со своими склонностями и привычками.
Искуснее всего скрывает свой талант тот, кому нечего скрывать.
Каждый политик должен жертвовать на добро и потакать разуму.
Сделайте революцию залогом будущего согласия, а не рассадником будущих революций.
Идея может быть благовидной в теории и разрушительной на практике, и, напротив, — в теории рискованной, а на практике превосходной.
Государство, которое неспособно видоизменяться, неспособно и сохраниться.
Полагать, что задуманное будет развиваться по заранее намеченному плану, — все равно что качать взрослого человека в люльке младенца.
В тисках ремесла и легковерия задыхается голос разума.
Для торжества зла необходимо только одно условие — чтобы хорошие люди сидели сложа руки.
Своим успехом каждый человек в значительной степени обязан мнению, которое он сам о себе создал.
Красноречие высоко ценится в демократических государствах, сдержанность и благоразумие — в монархиях.
Обычно чем больше советников, тем меньше свободы и разномыслия.
Чтобы пользоваться собственным рассудком, необходима недюжинная смелость.
То, что мы извлекаем из разговоров, в каком-то смысле важнее, чем то, что мы черпаем из книг.
Унижаясь, мы становимся мудрее.
Почти каждый человек, пусть это не покажется странным, считает себя маленьким божеством.
Люди острого ума всегда погружены в меланхолию.
Обычно свой долг перед Богом мы измеряем собственными нуждами и эмоциями.
Богу было угодно даровать человечеству энтузиазм, чтобы возместить отсутствие разума.
Гораздо важнее не что мы читаем, а как и с какой целью.
Если я жалуюсь на отсутствие поддержки, это верное свидетельство того, что я ее не заслуживаю.
Узкий круг чтения и общения — вот чем, мне кажется, гордятся больше всего!
Жизнь хорошего человека — это сатира на человечество, на человеческую зависть, злобу, неблагодарность.
Истинный джентльмен никогда не бывает сердечным другом.
Провидение распорядилось как всегда мудро: большинство профессий в образовании не нуждается.
У всякого умного человека лишь две страсти: алчность и тщеславие; остальное второстепенно и выводимо из этих двух.
Одолжения не сближают людей… тот, кто одолжение делает, не удостаивается благодарности; тот же, кому оно делается, не считает это одолжением.
Хороший человек имеет обыкновение тратить больше, чем он может себе позволить; брать в долг больше, чем он в состоянии отдать, обещать больше, чем он может выполнить, — в результате он часто представляется недобрым, несправедливым и скаредным.
Простых людей поражают невероятные явления; образованных же, напротив, пугает и озадачивает все самое простое, обыденное.
Последнее время я все чаще склоняюсь к мысли, что нам нужно не избавляться от сомнений (которых у нас не так уж много), а, напротив, учиться сомневаться.
Если плохой человек почему-то совершает хороший поступок, нам начинает казаться, что он не так уж и плох; если же допускает просчет хороший человек, мы склонны подозревать, что вся его доброта — чистое лицемерие.
Все наше образование рассчитано на показ — и соответственно стоит; оно редко простирается дальше языка.
В основе всех наших чувств лежат надежда и страх, ибо только они способны заглянуть в будущее… Поэтому если бы не было Провидения, не было бы и религии.
Умные люди умеют льстить так, что похвалы удостаивается не тот, кому лесть адресована, а сам льстец.
Истинные гении не только редко встречаются, но и редко используются по назначению. Надобность в гении возникает лишь в особых, экстраординарных случаях, в обычное же время он часто приносит не пользу, а вред…
Я не знал ни одного хорошего человека, у которого бы не было многочисленных и непримиримых (ибо ничем не спровоцированных) врагов. Спровоцированную вражду можно погасить; но есть ли в природе средство умиротворить человека, который ненавидит вас за то, что вы желаете ему добра?
Людям гораздо привычнее пускаться в яростные споры о преимуществе своих занятий, своей профессии, своей родины, чем приложить все усилия к тому, чтобы в занятиях и профессии преуспеть, а любовь к родине доказать на деле.
Утонченные рассуждения подобны крепким напиткам, что расстраивают мозг и гораздо менее полезны, чем напитки обычные.
Суровость необходима простым смертным, но не пристала начальникам, ведь, наказывая, мы теряем в достоинстве, и чем чаще человека наказывают, тем больше он этого наказания заслуживает.
Вспоминая ничтожность наших давнишних взглядов, мы восторгаемся нашим умственным ростом; мы торжествуем сравнивая, а между тем нам никогда не приходит в голову, что предстоит пройти тот же круг вновь: с высоты нашей завтрашней мудрости сегодняшний триумф предстанет таким же ничтожным, как триумф вчерашний.
Жаловаться на свой век, неодобрительно отзываться о власть предержащих, оплакивать прошлое, связывать самые несбыточные надежды с будущим — не таковы ли все мы?