В отличие от таких викторианских «официозов», как Маколей и Дизраэли, поэт и критик Мэтью Арнолд полагал, что викторианское процветание обернулось засильем мещанства, падением культуры и деградацией личности. В своих программных критических работах «Функция критики в настоящее время» (1865) и «Культура и анархия» (1869) Арнолд противопоставляет викторианскому филистерству (его любимое слово) изящную словесность, ратует за развитие образования и культуры. Помимо вышеназванных произведений, в подборке использованы эссе и статьи «Литература и догма», «О переводах Гомера» (1861), «Демократия» (1861), «Литературное влияние академий», «Школы и университеты на континенте» (1868), «Слово об Америке» (1882), «Томас Грей», «Об изучении поэзии», «Морис де Герен», «Епископ и философ», «Спиноза и Библия», «Об изучении кельтской литературы» (1867), а также предисловия Арнолда к разного рода поэтическим антологиям, отрывки из писем.
Культура — это стремление к совершенству посредством познания того, что более всего нас заботит, того, о чем думают и говорят…
Наше общество делится на варваров, филистеров и толпу; то же и Америка, с той лишь разницей, что варваров там уже нет, а толпы скоро не будет.
Филистер — всякий, кто с исключительным упрямством и настойчивостью заслоняется от Света…
В основе эллинизма лежит непосредственность сознания; в основе иудаизма — организованность.
Для меня критика — это беспристрастная попытка познать и передать все лучшее что есть в мире фактов и мыслей.
Культура — это стремление к благозвучию и свету, главное же — к тому, чтобы и благозвучие, и свет преобладали.
Истинный смысл религии — не просто в нравственности, а в нравственности вкупе с чувством.
На умение вести себя мы тратим три четверти нашей жизни…
Истина застывает на губах умирающих.
С женщинами спорят сердцем, не умом.
Переводчик Гомера должен проникнуться четырьмя достоинствами великого подлинника: во-первых, его живостью, во-вторых, ясностью и простотой, в третьих, ясностью и простотой мысли, и в четвертых, — благородством.
Высокий стиль рождается в поэзии, когда благородная, поэтически одаренная натура с простотой и суровостью раскрывает серьезную тему.
По-настоящему нация велика не тогда, когда она состоит из большого числа думающих, свободных и энергичных людей, а когда мысль, свобода и энергия подчинены идеалу более высокому, чем у среднего члена общества.
Великое дело иметь собственные суждения, но, в конечном счете, важно, какие это суждения.
С идеями носиться опасно, следует держать их от себя на почтительном расстоянии.
Существует мир идей и мир обычаев. Французы склонны замалчивать первое, англичане — второе, однако вопиет в равной степени и то, и другое.
На бескрайних просторах океана клеветы, зовущегося «историей», одна волна, даже большая, особого значения не имеет.
Сила древнеримской литературы в характере, древнегреческой — в красоте. Характер привить можно, красоту — едва ли.
Я — либерал, но либерализм мой умерен опытом, размышлениями и замкнутостью. Если я во что и верю, так только в культуру.
Культура, если вдуматься, основывается вовсе не на любопытстве, а на любви к совершенству; культура — это познание совершенства.
Люди культуры — истинные апостолы равенства. Наша религия — религия неравенства.
Для поэзии идея — это все… Поэзия вкладывает чувство в идею…
То, что в Англии мы называем «средним классом», в Америке составляет всю нацию.
Дивный и бесплотный ангел (Шелли. — А.Л.), тщетно бьющий в пустоте своими светящимися крылами.
Неравенство естественным образом приводит к материализации высшего класса, опошлению среднего и озверению низшего.
Сегодня самая сильная сторона нашей религии — это ее бессознательная поэзия.
Стремление к совершенству — это стремление к свету и благозвучию… Тот, кто служит благозвучию и свету, делает все для того, чтобы восторжествовали разум и воля Господа.
Часто поневоле задумываешься: есть ли на всей земле существо более неумное, более неспособное вникнуть в природу вещей, чем юный английский аристократ.
К высшей справедливости стремится вечный «не мы».
Разница между истинной поэзией и поэзией Драйдена, Поупа, других поэтов этой школы состоит в том, что их поэзия пишется головой, а истинная поэзия — сердцем.
Мне всегда казалось, что уделом Шелли была музыка, а не поэзия.
Мне за тридцать, и я уже обледенел на треть.
Без поэзии наука наша неполноценна; большая часть из того, что сейчас выдается нами за религию и философию, будет со временем заменено поэзией.
В поэзии, где мысль и искусство нерасторжимы… шарлатану не будет места.
Хорошая литература добьется превосходства над плохой не в силу сознательного читательского выбора, а в результате… инстинкта самосохранения.
Поэзия — великий толкователь, и не в том смысле, что она способна растолковать нам тайну вселенной, а потому, что ей дано пробуждать в нас поразительно цельное и новое понимание того, кто нас окружает, а также сопричастность с тем, что нас окружает.
Власть философа над миром — не в метафизических умозаключениях, а в том высшем смысле, благодаря которому он эти умозаключения вывел…
Провинциальный тон всегда резок, он апеллирует не к духу и интеллекту, а к крови и чувствам… предпочитает не уговаривать, а отчитывать.
Критические способности ниже творческих… выражение творческой мощи, свободной творческой энергии — высшая функция человека.
Для создания литературного шедевра одного таланта мало. Талант должен угадать время. Талант и время нерасторжимы…
Человечество, в массе своей, никогда не будет стремиться увидеть вещи такими, какие они есть… Человека всегда будут привлекать идеи самые несоразмерные.
Критик окажет пользу человеку практическому лишь в том случае, если не станет потворствовать его вкусам, его взглядам на мир.
Что может быть хуже для прирожденного поэта, чем родиться в век разума!
«Филистер» — слово не английское. Быть может, у нас нет этого слова, потому что есть это явление?
Тот, кто не знает ничего, не знает даже своей Библии.
Мы забываем по необходимости, а не по желанию.