В подборку афоризмов Свифта вошли изречения из «Битвы книг» (1697), аллегорической сатиры на литературные споры, из памфлета «Письма суконщика» (1726), из «Путешествий Гулливера» (1726), из «Дневника для Стеллы» (опубликовано посмертно в 1766, 1768 гг.), из сатиры на церковь «Сказка бочки» (1696), из «Вежливого разговора» (1738), диалогов, пародирующих светские нравы, из политического памфлета «Поведение союзников» (1711), а также из писем (Письмо юному священнику, Письмо в назидание юному поэту и др.). Кроме того, в антологию включены собственно афоризмы писателя: «Рассуждения на темы серьезные и праздные», писавшиеся с 1706 года и опубликованные в 1711, в 1727 гг. и после смерти Свифта, «Мысли о религии» (дата написания неизвестна), а также шуточные обеты молодого Свифта «Когда я состарюсь» (1699).
Сатира — это такое зеркало, в котором видны все лица, кроме своего собственного.
Люблю добропорядочных, высокочтимых знакомых; люблю быть худшим в компании.
Обещания даются только за тем, чтобы их нарушать.
Нужное слово в нужном месте — вот наиболее точное определение стиля.
Я всегда ненавидел все нации, профессии и сообщества… я принципиально ненавижу, на дух не переношу животное, которое зовется человеком, хотя питаю самые теплые чувства к Джону, Питеру, Томасу и т. д.
Мы так привязаны друг к другу только потому, что страдаем от одних и тех же болезней.
Если бы на небесах богатство почиталось ценностью, его бы не давали таким негодяям.
Давно известно, что те, кому отводят вторые места, имеют неоспоримое право на первое.
Есть только один способ появления книги (как, кстати, и их авторов) на свет божий — и десятки тысяч способов этот мир навсегда покинуть.
Настоящую сатиру никто не принимает на свой счет.
Законы как паутина, в которой запутывается мелкая мошка, а не шмели и осы.
В мире нет ничего более постоянного, чем непостоянство.
Самую большую и самую искреннюю часть наших молитв составляют жалобы.
Очень немногие, в сущности, живут сегодняшним днем; большинство же — завтрашним.
Что может быть смехотворнее, чем зрелище катящегося по улицам катафалка?
Всякое правительство, действующее без согласия тех, кем оно правит, — вот исчерпывающая формула рабства!
Партия — это безумие многих ради выгоды единиц.
Слепец — не тот, кто не видит, а тот, кто не хочет видеть.
Менее всего мудрец одинок тогда, когда находится в одиночестве.
С умом — как с бритвой: острый, он ранит других; притупившись — самого себя.
Из свиного уха шелкового кошелька не сошьешь.
Многие по глупости принимают шум лондонской кофейни за глас народный.
Всякий, кто способен вырастить два колоска пшеницы на том месте, где раньше рос только один… заслуживает высшей похвалы человечества, для своей страны он делает гораздо больше, чем все политики вместе взятые.
Рассуждения на темы серьезные и праздные
Мы религиозны ровно настолько, чтобы уметь друг друга ненавидеть.
Вся прошлая история с ее раздорами, войнами, переговорами кажется нам настолько незначительной, что нас поражает, как это людей могли волновать столь преходящие проблемы; современная история ничем не отличается от прошлой, однако ее проблемы отнюдь не представляются нам незначительными.
Здравомыслящий человек пытается, учитывая все привходящие обстоятельства, высказывать предположения и делать выводы, но вот произошло нечто непредвиденное (а все учесть немыслимо), что смешало его планы, и он уже в полной растерянности, бестолковый и наивный.
Убежденность — необходимое качество для проповедников и ораторов, ибо тот, кто поверяет свои мысли толпе, преуспеет тем вернее, чем больше верит в них сам.
Как же можно рассчитывать, что человечество способно внять совету, если его не хватает даже на то, чтобы внять предостережению?
Ни к чему мы не прислушиваемся так, как ко Времени, а ведь оно внушает нам то, что в свое время напрасно старались вбить в нас родители.
Когда мы стремимся к чему-то, это что-то представляется нам исключительно в положительном свете; но вот цель достигнута, и теперь уже в глаза бросаются лишь отрицательные стороны нашего предприятия.
Похоже, что религия с возрастом впала в детство, и теперь, как и в детстве, ее необходимо подкармливать чудесами.
За все утехи и развлечения нам воздастся сполна страданиями и тоской — это все равно, что до времени промотать накопленные сбережения.
В старости умный человек занят тем, что пытается избавиться от того недомыслия и безрассудства, которые он совершил в молодости.
Если писатель хочет знать, каким он предстанет перед потомством, пусть заглянет в старые книги, — в них он обнаружит свои удачи, а также свои самые непоправимые просчеты.
Что бы поэты ни говорили, совершенно очевидно, что только себе они и даруют бессмертие; ведь мы восхищаемся не Ахиллом или Энеем, но Гомером и Вергилием. С историками же все наоборот: нас захватывают события и персонажи, ими описываемые, сами же авторы для нас мало что значат.
Тот, кто, казалось, добился всего в жизни, находится обыкновенно в том состоянии, когда неудобства и огорчения заслоняют радости и утехи.
Что проку клеймить трусов позором — ведь, страшись они позора, они не были бы трусами; смерть — вот достойная казнь, ее они боятся больше всего.
Я склонен думать, что в Судный день ни умному, с его пренебрежением к нравственности, ни глупцу, гнушающемуся веры, равно не поздоровится, ибо пороки эти неискупимы; так, просвещенность и невежество кончат одинаково…
У писателей вошло в привычку называть наш век «переломным», у художников— «грешным».
В спорах, как на войне, слабая сторона разжигает костры и устраивает сильный шум, чтобы противник решил, будто она сильней, чем есть на самом деле.
Некоторые, стремясь искоренить предрассудок, истребляют заодно добродетель, честность и религию.
Большинство браков несчастно потому, что молодые жены плетут сети, в то время как им следовало бы позаботиться о клетках.
Ничто так не нарушает расчеты, как неудача, сопровождаемая чувством стыда и вины.
В счастливый случай верят лишь обездоленные; счастливцы же относят свой успех за счет благоразумия и осмотрительности.
Тщеславие часто приводит нас к тягчайшим преступлениям, ведь карабкаемся и ползаем мы в одной позе.
Дурная компания подобна собаке, которая пачкает тех, кого больше всех любит.
Порицание — это тот налог, который человек платит обществу за право быть знаменитым.
Нас часто обвиняют в том, что мы не замечаем своих собственных слабостей, но много ли, скажите, таких, которые бы знали свои сильные стороны? Они подобны земельной породе, которая не ведает, что скрывает в себе золотую жилу.
Сатира считается наиболее незатейливой игрой ума. Я, однако, придерживаюсь на этот счет другого мнения, ибо, как мне представляется, осмеять низкий порок столь же сложно, как и вознести высокую добродетель. И то и другое не составит труда лишь в том случае, когда предмет изображения зауряден.
Не было еще ни одного мудрого человека, который хотел бы помолодеть.
Вскрыть мотивы наших самых лучших побуждений не составляет особого труда. Большинство поступков, благовидных и дурных, в конечном счете определяются себялюбием; только одних это себялюбие вынуждает угождать своим ближним, других — исключительно самим себе, — в этом, собственно, вся разница между добродетелью и пороком. Религиозность, правда, может служить лучшим мотивом любого поступка, но и религиозность — это лишь высшее проявление себялюбия.
Достаточно сказать о нас хоть одно дурное слово, чтобы потом уж никому не стоило труда и церемоний, не посовестившись, возводить на нас напраслину сколько душе угодно; точно так же поступают и со шлюхой…
Нытье — та дань, которая больше всего угодна небесам; это и наиболее искреннее проявление нашей набожности.
Присущая многим мужчинам и большинству женщин беглость речи проистекает от недостатка мозгов и слов, ибо всякий, владеющий языком и умеющий собраться с мыслями, будет вынужден, рассуждая, останавливаться, дабы подбирать подходящие слова и мысли; напротив, пустые болтуны держат в голове всегда однотипный набор идей, который и выражают однотипным набором слов — они всегда к их услугам; так, гораздо легче выйти из полупустой церкви, чем из церкви, в дверях которой толпится народ.
Порой довольно самых ничтожных причин, чтобы вывести нас из себя; зачем человеку камень — он споткнется и об охапку соломы.
Достоинство, положение, богатство в каком-то смысле необходимы старикам, чтобы молодежь соблюдала дистанцию и не вздумала издеваться над их преклонными годами.
Все хотят долго жить, но никто не желает становиться стариком.
У большинства мужчин лесть — это проявление уничижительного отношения к самим себе, у женщин — наоборот.
Любимым развлечением мужчин, детей и прочих зверей является потасовка…
Кто станет отрицать, что все люди отчаянные правдолюбы, — ведь они так откровенно и чистосердечно раскаиваются в своих ошибках, при этом не проходит и дня, чтобы они не противоречили сами себе.
Прекрасно сказано, — говорю я, когда читаю отрывок, в котором суждения автора совпадают с моими собственными, но когда мы расходимся, не прав он, а никак не я.
По сути дела, очень немногие живут сегодняшним днем, — большинство же предпринимает все возможное, чтобы отвлечься от повседневности.
Казалось бы, ложь — такая простая и общедоступная вещь, а между тем я ни в одном разговоре ни разу не слышал, чтобы даже самые умудренные лжецы удачно соврали трижды кряду.
Мы довольны, когда смеются нашему остроумию, но не нашей глупости.
Если те, кого щедро наделила природа, позволят себе ни разу не ополчиться в своих сочинениях на критиков и клеветников, следующее поколение может решить, что за всю жизнь их ни разу никто не оговорил.
А что, если церкви — это усыпальницы не только для мертвых, но и для живых?
Коль скоро великий смысл нашей религии в единении духовного и человеческого, как странно бывает видеть некоторые духовные трактаты, начисто лишенные человеколюбия.
Бывает, что я читаю книгу с удовольствием и при этом ненавижу ее автора.
Когда кто-то заметил одному весьма влиятельному лицу, что народ недоволен, тот ответил: «Подумаешь, несколько ослов сидят в кофейне да несут вздор, а им уж кажется, будто их болтовня — глас народный».
Раз смерть частного лица обычно столь мало значит для мира, стало быть, она и сама по себе несущественна, и при этом что-то я не замечаю, чтобы философия или природа сумела охранить нас от страхов, сопряженных со смертью. Равно как и нет ничего, что бы примирило нас с нею, разве что боль, стыд или отчаяние, а ведь с ее приходом отступают бедность, рок, несчастья, тоска, недуг и дряхлость.
То, что люди зловредны, меня никогда не удивляло, но вот то, что им не стыдно, мне кажется странным.
При том, как легко прощаем мы себе наши дурные поступки, мелкие страсти, как старательно скрываем немощь нашего тела, не мудрено, что и к собственной глупости мы относимся снисходительно.
Никакой порок, никакое безрассудство не требует от нас столько обаяния и изыска как тщеславие; однако стоит нам при этом не проявить должной сноровки, и мы сразу же окажемся непереносимыми.
Наблюдательность — это память старика.
Привидение — это искусство видеть невидимое.
Я сетую на то, что колода плохо перемешана только до тех пор, пока мне не придет хорошая карта.
Когда я читаю книгу, все равно умную или глупую, мне кажется, что она оживает и беседует со мной.
В молодости мне казалось, что весь мир готов вместе со мной обсуждать перипетии последней премьеры.
Слоны всегда изображаются меньшими, чем они есть на самом деле; блохи же — всегда большими.
Никто не стремится получать советы, зато деньги получать горазды все, — выходит, деньги лучше, чем советы.
Женщине не нужно много ума, — так, нам довольно, если попугай отчетливо произнесет хотя бы несколько слов.
Тщеславие — свидетельство скорее неполноценности, чем гордыни.
О лошадях говорят, что «их сила — во рту и в хвосте». Это же, по сути, можно сказать и про женщин.
Гения сразу видно хотя бы потому, что против него объединяются все тупицы и бездари.
Старики и кометы почитаются по одной и той же причине: и у тех, и у других длинные бороды; и те, и другие владеют даром предсказания.
Чем человек душевнее, тем он бездушнее.
Людей, которые пользуются всеми благами жизни, ничего не стоит вывести из себя; доставить им удовольствие куда труднее.
У писателей принято называть наш век «критическим», у богословов— «греховным».
Мне приходилось знать людей, которые обладают качествами, очень полезными для других и лишенными всякого смысла для самих себя. Таких людей можно сравнить с висящими над входом солнечными часами: по ним узнают время соседи и прохожие, но не хозяин дома.
Удовлетворять потребности ценой отказа от желаний равносильно тому, чтобы отрубить ноги, когда нужны башмаки.
Когда врачи говорят о религии, они уподобляются мясникам, рассуждающим о жизни и смерти.
Если со мной держатся на расстоянии, я утешаю себя тем, что мой недоброжелатель от меня так же далеко, как и я от него.
Если человек всего за три пенса берется продемонстрировать, как опустить раскаленную кочергу в бочонок с порохом так, чтобы порох не взорвался, он едва ли соберет много зрителей.
Когда изображаешь любовь, чтобы жениться на деньгах, уподобляешься фокуснику, который выкрадывает у вас из-под носа шиллинг и прячет под шляпой что-то очень непристойное…
Всякий придворный должен держать себя в узде и не держать слова.
Власть — такое же искушение для монарха, как вино или женщины для молодого человека, как взятка — для судьи, деньги — для старика и тщеславие для женщины.
Мысли о религии
Жить иногда имеет смысл чужим умом, но полагаться можно только на свой.
Говорить, что человек обязан верить в Бога, — не только неверно, но и неразумно.
Человека можно заставить (деньгами или угрозой) ходить в церковь — но не более того.
Отчаянное правдолюбие — это, почти наверняка, либо каприз, либо тщеславие, либо гордыня.
Отсутствие веры — это тот недостаток, который необходимо либо преодолеть, либо скрыть.
Я не отвечаю перед Богом за те сомнения, что зародились в моей душе, ибо сомнения эти — следствие того разума, который сам Он в меня вложил.
Когда я состарюсь… то обязуюсь:
Не жениться на молодой. Не водить дружбы с молодежью, не заручившись предварительно ее желанием.
Не быть сварливым, угрюмым или подозрительным.
Не критиковать современные нравы, обычаи, а также политиков, войны и т. д.
Не любить детей, не подпускать их к себе.
Не рассказывать одну и ту же историю по многу раз одним и тем же людям.
Не скупиться.
Не пренебрегать приличиями.
Не относиться к молодежи с пристрастием, делать скидку на юность и неопытность.
Не прислушиваться к глупым сплетням, болтовне прислуги и т. д.
Не навязывать свое мнение, давать советы лишь тем, кто в них заинтересован.
Не болтать помногу, в том числе и с самим собой.
Не хвастаться былой красотой, силой, успехом у женщин и т. д.
Не прислушиваться к лести, не верить, будто меня, старика, может полюбить прелестная юная особа.
Не быть самоуверенным или самодовольным.
Не браться за выполнение всех этих обетов из страха, что выполнить их не удастся.
Мне никогда не доводилось видеть, слышать или читать в книгах, чтобы духовенство пользовалось в христианской стране любовью. Завоевать симпатию у народа могут лишь те священники, которые подвергаются преследованиям.
Невозможно представить себе, чтобы такое естественное, необходимое и универсальное явление, как смерть, задумывалось Небесами в виде наказания человечеству.
Хотя разум, по воле Провидения, должен управлять нашими чувствами, в двух решающих моментах земного существования чувства все же берут верх над разумом. Таково, во-первых, желание воспроизвести себе подобных — ни один здравомыслящий человек никогда бы не женился, прислушайся он к голосу рассудка, и, во-вторых, страх перед смертью, что также противоречит здравому смыслу: если бы человек не поддавался чувствам, он бы ненавидел жизнь и хотел бы, чтобы она поскорее кончилась или никогда бы не начиналась.