Хлебная разверстка. — «Почему вы не платите?»
Выше я упомянул, что постоянное вмешательство правительства вызвало сильный ропот. Тяжелее всего были всякие правительственные поборы натурой, которые (в теории) должны были распространиться только на излишки, оставшиеся после удовлетворения собственных нужд крестьян.
Вот что получило в том году государство от деревни Озеро в виде продуктов и услуг:
1) Принудительные сборы хлеба для гражданского населения — 36 000 пудов.
2) Принудительные сборы овец и сена для армии.
3) Добровольные сборы для разных целей.
4) Мобилизация труда, лошадей и телег для перевозочных целей.
Общая сумма принудительных сборов с каждой деревни определялась районным продовольственным комитетом в Пестрявке. Сборы производились деревенским Советом. Собранные продукты направлялись в Пестрявку (в пятнадцати милях от Озера), а иногда в Самару (шестьдесят миль). Всего на Озеро было наложено 50 000 пудов; значит, собрано было несколько меньше. Недавно поступило требование собрать весь остающийся запас хлеба, оставив только по три пуда на душу до следующего урожая. Расплата за хлеб производилась по твердым ценам: за пшеницу платили по 44–49 рублей за 1 пуд, за рожь — по 34 рубля за пуд; за сено — по 12 рублей за пуд. (Лошадей военные власти покупали непосредственно и платили рыночные цены. Я сам видел, как лошадей покупали за 80–180 тысяч рублей. Сидя на ступеньках дома Феврона, я видел, как около сорока красноармейцев с командиром пришли покупать лошадей).
Те деревни, которые полностью и своевременно исполняли все полагающееся, вознаграждались тем, что им оказывалось предпочтение при распределении мануфактуры.
Самарская губерния считается хлебной губернией, поэтому ожидалось, что она пошлет значительный избыток; этим объясняется, почему к ней предъявлены были такие большие требования.
Я часто старался доказать правоту городов.
— Вы не видели, что сейчас делается в породах, — говорил я. — Если бы вы видели, как там истощены люди, вы охотно отдали бы свой хлеб.
— Да, да, мы готовы отдать, — говорили они обыкновенно. — Когда они просят нас пожертвовать для голодающих, мы даем. Недавно сюда приезжал комиссар из Москвы. Он созвал народ на сходку и произнес речь. Он просил помочь детям. Все тогда дали.
— Но не только дети, все горожане голодают — совсем не так, как вы.
— Мы это знаем. Но они слишком много просят, а это неразумно. Кроме того, они всегда не вовремя приходят.
— Но зато ведь вам не приходится платить налогов, как прежде.
— И это верно. Но мы хотели бы, чтоб нам позволили свободно продавать наш хлеб. Если бы нам это позволили, мы бы хорошо предали хлеб — не за жалкие сорок-пятьдесят рублей, а за тысячи рублей.
В Озеро принудительные сборы хлеба ни разу не вызвали тех столкновений с военной властью, о которых мы так много читали в газетах. Мне рассказывали, что в одной из соседних деревень дело дошло до столкновения, и несколько крестьян было убито. «Грязное было дело», — прибавил рассказчик.