Генерал Балтийский. — Царский офицер на службе у республики.

Так постепенно мы доехали до Самары.

Конечно, моей первой мыслью было разыскать генерала. Я встретил его, когда он выходил из генерального штаба. Он шел домой с большой пачкой бумаг в руке. Во всем его внешнем виде не было ничего такого, что отличало бы его от обыкновенного красноармейца, — по крайней мере, я ничего не заметил. Время красивых мундиров и орденов миновало. Он был в белом френче, соответствовавшем жаркой погоде.

После первых приветственных слов он сказал мне, что, строго говоря, я должен был бы называть его не «генералом», а «товарищем». Звание командующего, которое он носил, обозначало, что оно могло быть отнято у него и передано любому товарищу. Но после того, как он объяснил мне это, я уже не помню, чтобы он возражал мне, когда я в дальнейшем разговоре продолжал называть его по привычке генералом.

Ему было около пятидесяти лет. У него были красивые волосы и борода, только что начинающие седеть. Он был небольшого роста, но широкоплечий и с военной выправкой, во цвете лет и, по-видимому, привык командовать. Чтобы доказать это, не нужно было ни эполет, ни орденов.

Он осыпал меня извинениями по поводу моего вызова, хотя я и объяснил ему, что я во всяком случае выехал бы из деревни на следующий день.

— Самой советской власти надоела вся эта история, — сказал он. — Кажется, они предложили вам остаться в деревне. Это еще не раз случится. Я считал, что лучше всего ублаготворить их и потому я настаивал на вашем возвращении.

Но это не все. На следующий день мне нанесли официальный визит два представителя Совета, которые «выразили сожаление», что произошло «недоразумение». Вряд ли часто бывают случаи, чтобы иностранен, попавший вопреки воле начальства в район, находящийся на военном положении, и притом во время войны, встретил такое корректное к себе отношение. Так окончились мой «арест и тюремное заключение».

Но возвращаюсь к генералу Балтийскому. Он с большим интересом расспрашивал меня о моём путешествии и хотел знать, что думают и чувствуют крестьяне. В этом отношении я удовлетворил его, насколько мог, хотя, конечно, не упоминая имен.

Затем он стал рассказывать о себе и о своей службе в Советской России. Он очень просил меня, чтобы я передал в Англии об этом его разговоре со мной. Я назвал одного офицера, принадлежавшего к царскому генеральному штабу; с ним я встретился в Лондоне.

— Это один из моих стариннейших друзей, — сказал он. — Я тоже был в генеральном штабе. Расскажите ему то, что я вам сейчас расскажу. Передайте ему, что он должен сюда вернуться.

Согретый мыслью об этом общем знакомство, генерал стал говорить со мной в самом дружеском тоне. Чувствовалось что-то патетическое в его страстном желании, чтобы я был посредником между ним и его товарищами-офицерами из царской армии, и чтобы я от его имени позвал их в Россию. Они не могли понять его, и он не в состоянии был снестись с ними. Сейчас, наконец, представлялся для этого случай.

— Советское правительство — единственно возможное правительстве, — говорил он. — Люди, находящиеся сейчас у власти, не могут сравниться с Петром Великим, но они делают его дело и охраняют цельность России. Колчак был честным человеком и имел массу достоинств. Но его власть была шаткой вследствие борьбы партий. Его распоряжения подвергались всевозможным искажениям и не исполнялись. Декреты коммунистов бьют в точку, и их исполняют.

— Что было бы, если бы Колчак получил власть? — спросил я.

— Только то, что все революционное движение было бы загнано в подполье. Через некоторое время оно опять вышло бы наружу, и произошла бы новая революция.

— А разве союзники не поддержали бы его?

— Нет. Они попытались бы это сделать, но им бы это не удалось. Союзники хотят унизить Россию и эксплоатировать ее. Это невозможно. Они не в состоянии этого сделать.

— А как вы думаете, — прочна ли советская власть? Улучшается ли или ухудшается положенно вещей?

— В этом не может быть никаких сомнений, — ответил генерал. — Общее положение улучшается. Худшее уже миновало, и мы начинаем двигаться вперед. Посмотрите, например, на Туркестанскую железную дорогу. Еще недавно путешествие от Самары до Ташкента продолжалось целый месяц; сейчас — пять дней. Видели вы обращение Брусилова к находящимся за границей офицерам? Он зовет их вернуться в Россию и помочь ей. Скажите об этом моим друзьям.

— Да, — сказал я, — но я знаю, что ответят ваши друзья. Они скажут, что не хотят вернуться, так как ими будут командовать ничего не понимающие в военном деле комиссары.

— Значит, они не понимают положения, — ответил он. — Коммунисты совершенно не мешают нам работать. Я могу держаться моих собственных методов. Мой начальник штаба — полковник, который служил под моим начальством в царское время.

— А что вы скажете, — возразил я, — о политических комиссарах, которые состоят при всяком командующем?

— Ну что же, сначала они несколько вмешивались, но теперь они делают это все реже и реже. Служить становится все легче и легче. Каждый документ подписывается тем или иным членом военно-революционного совета. Но, в конце концов, это совсем не так плохо. Специалисты ничего не имеют против того, чтобы иметь, как у лошадей, шоры на глазах. Эти политические люди часто очень полезны. Они поддерживают нас в соприкосновении с окружающим нас общественным мнением. Нет, тут нет ничего плохого. Мы можем работать для России. Скажите моим друзьям: они должны вернуться в Россию и работать для России.