«Сталин, вы объявили меня „вне закона“… Со своей стороны отвечаю полной взаимностью: возвращаю вам входной билет в построенное вами „царство социализма“ и порываю с вашим режимом. Ваш „социализм“, при торжестве которого его строителям нашлось место лишь за тюремной решеткой, так же далек от истинного социализма, как произвол вашей личной диктатуры не имеет ничего общего с диктатурой пролетариата». Такими строками начинается «Открытое письмо Сталину» Ф. Ф. Раскольникова. Этот исторический документ осенью 1939 года попал в руки только нескольким тысячам читателей русской эмигрантской газеты в Париже. Письмо — не просто поразительный документ сопротивления личной диктатуре, это одновременно и поныне актуальное и чрезвычайно важное «теоретическое послание» старой гвардии большевиков потомкам, показывающее коренную разницу между социализмом и сталинизмом. Старая большевистская гвардия — а к ней относился и Раскольников — точно знала, что социализм, за который она шла в бой, — это совсем не то общественное устройство, которое связано с именем Сталина.

В «сталинской» Конституции 1936 года, в основном написанной Бухариным, с гордостью закреплялась победа социализма, и Сталин в своей известной речи о проекте Конституции подчеркивал этот момент. Он определял социализм как бесклассовое общество, что со времен Маркса являлось в теоретическом смысле очевидным. Но бесклассовое общество исключает существование государства. Таким образом, Сталин сам себе противоречил, заявляя 25 ноября 1936 года на VIII Чрезвычайном съезде Советов, что «в результате мы имеем теперь вполне сложившееся и выдержавшее все испытания многонациональное социалистическое государство, прочности которого могло бы позавидовать любое национальное государство в любой части света».

Сталин рассматривал государство исключительно с точки зрения его прочности, силы и так далее. По его мнению, оно должно быть централизованным, управляемым сверху, должно проявлять заботу, благодетельствовать.

В отличие от него, Ленин и все российское (и вообще марксистское) революционное движение размышляли о государстве, построенном на совершенно новых принципах, которое нельзя было сравнивать с другими национальными государствами. Для них социалистическое общество исключало возможность бюрократической централизации, поскольку социализм — это самоуправляющееся общество организованных снизу трудовых коллективов, которое не признает разделения политики и экономики, не признает власти аппарата, отчужденного от трудящихся и не поддающегося общественному контролю. Коллективы трудящихся берут на себя ряд политических и экономических функций, так как при социализме производители сами решают, какой аппарат они согласны содержать, сохранение какого типа аппарата отвечает их интересам. Ведь производители заинтересованы в том, чтобы создавать блага, необходимые для удовлетворения своих потребностей, как можно более экономично и в возможно короткие сроки. Предпосылкой для этого является демонтаж государства, обобществление государственной собственности, что действительно делает возможным «дешевое управление». Представители революционных, марксистских течений — К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин, Р. Люксембург, А. Грамши, Н. И. Бухарин, Л. Д. Троцкий, Д. Лукач — подходили к самоуправленческому социализму как к преодолению традиционного товарно-рыночного способа хозяйствования, когда будет происходить прямой обмен производимой продукции и потребностей, когда производство и потребление будут осуществляться не по законам задним числом регулируемого рынка и его институтов и не на основе спекуляций плановой бюрократии. Разумеется, теоретики социализма воздерживались от конкретного описания этого строя, от его конструирования, поскольку его претворение в жизнь представляли как исторический результат и продукт социалистического движения. Но что же было создано вместо этого? Какими реальными итогами мог гордиться Сталин? Он мог гордиться построением централизованной диктатуры, организованной сверху по правилам строгой иерархии, на вершине которой стоял он сам, обладавший неограниченной властью.

«Сталинская революция» уничтожила капиталистические отношения и связанные с ними остатки общественных групп. Однако она вновь частично воспроизводила их, поскольку не разрабатывала социалистических альтернатив производства, обладавшего одновременно экономичностью и в то же время обобществленного. Сталинское экономическое устройство нашло воплощение в своеобразном соединении командно-бюрократических отношений с симулированным, иллюзорным рынком или с черным рынком. Эта экономическая система во многом строилась на базе докапиталистических принципов личного служения, личной преданности и верности. Личная зависимость превращалась в решающую движущую силу в экономике. Все это выразилось в построении чиновничьей «номенклатуры», сервилизме аппаратчиков, в формировании верноподданического сознания и дополняющей его практике командования. Такой способ ведения хозяйства привел к созданию огромного аппарата принуждения, содержание которого вызывало серьезные трудности. Уже в 30-е годы этот аппарат мог конкурировать с гигантским хозяйственным и финансовым аппаратом товарно-рыночного капиталистического общества, по крайней мере по своим параметрам и паразитическому характеру.

Этот аппарат стремился формировать по своему образу и подобию функционеров, которых к тому же в массовых масштабах начали вытеснять беспринципные карьеристы, со всех сторон старавшиеся примазаться к власти. Тот факт, что сознание «слуг» и «командиров» стало экономическим фактором, можно объяснить не только влиянием традиций российской истории. Система личной зависимости идеологически оправдывалась тем, что она якобы тождественна революции. Однако замалчивалось то, что между революционным большевизмом и сталинской личной диктатурой произошел радикальный разрыв. Сталинская экономическая система, несмотря на свой антикапитализм, возводила все новые препятствия на пути осуществления рожденной революцией идеи общественного равенства.

Согласно взглядам Ленина, требование общественного равенства без ликвидации классов есть нечто иное, как демагогия. С целью затуманивания новых противоречий появились утверждения, что именно сталинская система хозяйствования породила мелкобуржуазную уравниловку. Но в действительности сталинская система хозяйствования и распределения была противником всякой уравниловки. Представления Сталина о социализме, так же как и практика его «социализма», в отличие от распространенного мнения, опирались не на уравниловку. Более того, после ликвидации кулачества он говорил, что общественное равенство практически установлено. Его выступления против уравниловки означали, что решение вопроса о действительном общественном равенстве откладывается, он даже препятствовал ему. Сталин усиленно старался ликвидировать еще существовавшие эгалитаристские традиции в рабочих массах.

В беседе с Э. Людвигом в декабре 1931 года Сталин пространно объяснял, что марксизм и социализм отрицают уравниловку: «Такого социализма, при котором все люди получали бы одну и ту же плату, одинаковое количество мяса, одинаковое количество хлеба, носили бы одни и те же костюмы, получали бы одни и те же продукты в одном и том же количестве, — такого социализма марксизм не знает.

Марксизм говорит лишь одно: пока окончательно не уничтожены классы и пока труд не стал из средства для существования первой потребностью людей, добровольным трудом на общество, люди будут оплачиваться за свою работу по труду. «От каждого по его способностям, каждому по его труду» — такова марксистская формула социализма, т. е. формула первой стадии коммунизма, первой стадии коммунистического общества…

Совершенно ясно, что разные люди имеют и будут иметь при социализме разные потребности. Социализм никогда не отрицал разницу во вкусах, в количестве и качестве потребностей. Прочтите, как Маркс критиковал Штирнера за его тенденции к уравниловке, прочтите марксову критику Готской программы 1875 г ., прочтите последующие труды Маркса, Энгельса, Ленина и Вы увидите, с какой резкостью они нападают па уравниловку. Уравниловка имеет своим источником индивидуально-крестьянский образ мышления, психологию дележки всех благ поровну, психологию примитивного крестьянского «коммунизма». Уравниловка не имеет ничего общего с марксистским социализмом. Только люди, не знакомые с марксизмом, могут представлять себе дело так примитивно, будто русские большевики хотят собрать воедино все блага и затем разделить их поровну. Так представляют себе дело люди, не имеющие ничего общего с марксизмом»,

Эти в принципе правильные формулировки исходили из того, что в Советском Союзе еще нет социализма. Основная теоретическая неувязка возникла потому, что структуру, построенную с середины 30-х годов, Сталин стал называть социализмом, но это не метало ему обращаться к существующей системе как к диктатуре пролетариата. Так произошло смешение двух теоретических понятий. Согласно теории марксизма, после свержения капитализма за пролетарской революцией сдедует переходный период, или, что по смыслу одно и то же, диктатура пролетариата, задачей которой является развертывание строительства социализма. Да, сталинская система защитила Советский Союз от внешних врагов и угрозы капиталистической реставрации, но ценой каких огромных и во многом излишних жертв это было достигнуто. Политика Сталина не привела к осуществлению даже основных идеалов социализма, хотя альтернатива социалистического развития сохранилась. Смешав две стадии общественного развития, Сталин причинил огромный вред, последствия чего ощущаются и поныне. Невольно эпигонами Сталина становятся те, кто принимает этот прагматический понятийный «бравур» вождя, то есть это смешение понятий. В этом заключается важнейшая идеологическая проблема сталинского наследия, а не в его якобы эгалитаризме, стремлении к уравниловке. Сталинская идеологическая «революция» тормозила даже возможность того, чтобы мы могли различать социалистические и несоциалистические признаки развития.

Сталин выступал не только против «мелкобуржуазной утопии» уравнительного подхода, но и против всяких «утопических» мыслей, которые определяли социалистическое будущее не по сталинскому настоящему. Известный ученый-аграрник, писатель и теоретик А. В. Чаянов был превращен сначала в одну из мишеней, а затем в одну из первых жертв борьбы с утопиями и борьбы за обуздание научного мышления. В конце 20-х годов он стал главной фигурой сфабрикованного судебного процесса, поскольку написанная им фантастическая повесть «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» послужила поводом для конструирования вымышленного «заговора». Утопия Чаянова и другие утопии начала 20-х годов только в наши дни становятся очевидными для всех духовными ценностями.

А. В. Чаянов использовал в своей работе все — от идей французских социалистов-утопистов, традиций русских народников до ленинского кооперативного плана и анархистского коллективизма Кропоткина, — чтобы создать картину сельскохозяйственной крестьянской коммуны в будущем. Фигурирующая в его книге Трудовая крестьянская партия была лишь порождением авторской фантазии, однако в материалах его судебного дела она стала отправной точкой «заговора».

Чаянов был арестован 21 июля 1930 года. За свои утопии он заплатил собственной жизнью… «Социализм» Сталина, стоявший на почве «реальностей», искоренял все утопии, для того чтобы насадить на практике собственную утопию.

Утопия Сталина находила воплощение прежде всего в его навязчивой идее «догнать и перегнать» западные страны в экономическом отношении. В понимании Сталина это было в первую очередь количественной проблемой. Он полагал, что на основе традиционного разделения труда, западного «эталона» потребностей можно догнать капитализм. В конце своей жизни Сталин высказался по вопросам товарного производства при социализме, хотя по меркам современной политэкономии он сделал это на низком уровне и был непоследователен. С выходом в свет в 1952 году его работы «Экономические проблемы социализма в СССР» сложилась сталинская концепция сплава централизованного бюрократического государства и товарного производства.

Сталин любил подчеркивать оригинальность социализма своего образца, для чего он имел определенные основания. Но его система ведения хозяйства, которую в Советском Союзе сейчас называют «административная система», была неспособна вернуться на первоначальный путь. Ни с точки зрения эффективности, ни с точки зрения организации общества эта система не могла вырваться из тисков старых «моделей». Для «оригинальности» подхода Сталина характерно было и то, что под воздействием лозунга «догнать» Запад он определял и планы реконструкции Москвы. Известные высотные здания 40 — 50-х годов, составляющие ныне классический силуэт Москвы, являются памятниками «модернизации», копирования западной модели и памятниками самому Сталину. Они как бы доказывали: мы способны перегнать американские небоскребы, мы тоже умеем строить такие высотные здания. Но все не так просто, как кажется на первый взгляд, речь идет не просто о субъективном самовластии. У копирования западной модели, как отмечает советский экономист Г. Попов, имеется глубинная причина, связанная с характеристикой всей системы: «Не имея объективных экономических критериев, принимающие решения неизбежно оказываются заложниками заграницы: всегда правильно то, что уже там применяется». Разумеется, мы далеки от того, чтобы этот путь развития, то есть вынужденную орбиту, считать случайным явлением или делом рук Сталина. Но нам также чужд подход, который осуществленное заранее провозглашает закономерным. Так поступал сам Сталин — он из нужды делал добродетель.

Необходимо ясно представлять, что государственно-властная централизация, явившаяся результатом рассмотренного нами исторического процесса, не только похоронила старую большевистскую гвардию, но и во второй половине 30-х годов деформировала — вопреки ее воле и целям — партию, руководившую новым обществом. Этот процесс, как мы видели, проходил отнюдь не автоматически.

Отдельные критики основную проблему сталинизма усматривают в монополии власти коммунистической партии и пытаются прогнозировать, как могли бы развиваться события при существовании внутри партии оппозиционных групп. Однако если мы проанализируем деятельность любых оппозиционных групп того времени, то выяснится, что все они исходили из руководящей роли партии. Тогда никто не мыслил категориями многопартийной системы. В качестве альтернативы однопартийной системе выдвигалось общество самоуправления. Анализ показывает, что Сталин был тем деятелем, который подорвал монополию партии на власть. Он подчинил ее саму власти обособленного аппарата органов внутренних дел. Исторические основы этого переворота следует искать в том, что классовая база Советской власти, несмотря на то что она оказалась способна вынести любые жертвы, осталась под влиянием тех культурных и исторических ограничений, которые невозможно было преодолеть в условиях «построения социализма в одной стране». Однако важно подчеркнуть, что «феномен Сталина» не остался незамеченным в партии, даже внутри «сталинского большинства» возникали противодействующие силы. Без этого нельзя понять события 30-х годов.

Предпринятая в 1934 году на XVII съезде ВКП(б) попытка выдвинуть на роль лидера партии С. М. Кирова означала, что значительная часть старых большевистских руководителей пришла к выводу — нагнетание террора стало дисфункциональным, его продолжение бессмысленно. Но обратная дорога оказалась закрытой. Четырехлетний период чрезвычайных мер, «второе издание» «военного коммунизма» упрочили систему личной диктатуры Сталина, которая благодаря самосохраняющейся силе своего аппарата консервировала состояние страны, как осажденной крепости. В этой обстановке погибла большая часть «ленинской гвардии». Механизмы, оберегающие личную диктатуру, были вынуждены идти на постоянную чистку аппарата власти. Так как существование личной диктатуры оправдывалось чрезвычайной обстановкой, то эта обстановка создавалась искусственно. Подобная система власти достигла своего пика в период так называемых больших московских процессов (1936 — 1939 гг.).

Как бы мы ни оценивали историческую роль Сталина, с какой стороны ни подходили к ней, одна вещь очевидна: имя Сталина неотделимо от рождения нового общественного устройства в Советском Союзе и за его пределами. Вместе со Сталиным ушла в могилу его личная диктатура, но общественная и экономическая структура, связанная с его именем, пережила своего создателя.

Вот уже 36 лет, как Сталин мертв, но идеалы социализма все еще остаются неосуществленными. Конечно, это нельзя рассматривать как личную ошибку Сталина или как его преступление, а не то он сам, как в сталинские времена его жертвы, превратится в своеобразного козла отпущения. Историческое «наследие» Сталина и ныне порой возникает как призрак, оно давит на мышление новых поколений, на их деятельность… Но это уже относится к истории другой эпохи.