Классное собрание началось сразу после пятого урока. Саня был уверен, что Дичков не останется. Но Игорь спокойно сидел на своем месте. Саня тоже решил остаться. А чего ему бояться? Подумаешь, судьи! Кто из них сам не прогуливал? Кто без двоек учился? Если будут ругать, он, Саня, прямо им скажет: «Что хочу, то и делаю. Не хочу учиться! Поеду на целину! Какое ваше дело!»

Клавдия Ивановна рассказала, сколько дней и часов прогуляли Рябинин и Дичков, сколько двоек они получили, возмущалась их ленью, лживостью и неожиданно для всех закончила свою речь так:

— По-моему, Рябинина и Дичкова вполне можно назвать вредителями. В самом деле, государство расходует на них большие средства, а они не учатся. Разве это не вредительство? Родители их кормят, одевают, обувают, а какой толк из них получится? Вот теперь у нас отнимают время. Мы должны, видите ли, их воспитывать! Прошу высказываться. Необходимо осудить поведение Рябинина и Дичкова.

В классе гробовое молчание. Клавдия Ивановна любила громкие фразы, и обычно ее словам никто не придавал большого значения. Но «вредители» — это уж слишком!

— Что ж вы молчите? Надо высказываться! — снова призвала Клавдия Ивановна.

— А зачем высказываться? — сказал Коля Мазин. — Они больше не будут. Правда, ребята?

И так это было наивно, по-детски искренне и так шло вразрез с тяжелым обвинением Клавдии Ивановны, что все расхохотались. Ну и чудак этот Колька!

Когда ребята поуспокоились, худенькая девочка, по фамилии Каблукова, сказала с места, неофициально:

— Ты, Колька, лучше молчал бы! Сам небось с ними прогуливал?

— А ты видела? — подскочил к ней Мазин. — Да, видела? А ну, докажи, каблучок французский!

И опять все рассмеялись.

— Товарищи! — возмутилась Клавдия Ивановна. — Нельзя так! Вы уже не дети. Мы должны серьезно обсудить поведение Рябинина и Дичкова.

Тут подняла руку Зоя Стехова, и все приутихли. Зоя что-нибудь дельное скажет.

— Конечно, и Рябинин и Дичков виноваты. Мне кажется, они это сами понимают. Я, как староста, тоже виновата. Я знала, что они прогуливают, и молчала, не хотела быть ябедой. Только мне кажется, что Рябинина с Дичковым нельзя сравнивать. Санька хороший, но он бесхарактерный, и Дичков плохо на него влияет. А вы, Клавдия Ивановна, больше почему-то на Рябинина нападаете. По-моему, Дичкова надо перевести в другой класс. В наказание и чтоб их с Рябининым разъединить. А еще мне хочется спросить у Дичкова, откуда он достал жевательную резинку.

Надя Шапкина, тряхнув кудряшками, затараторила:

— Резинка тут ни при чем. Нечего цепляться к человеку! И потом, Рябинин не маленький! Подумаешь, Дичков на него плохо влияет! Каждый за себя пусть отвечает.

После этого подняли руку сразу несколько человек. Но Аркаша Иванов не стал ждать, когда ему предоставят слово, встал и широкой развалкой подошел к столу. Аркаша говорил всегда искренне, но оратор был плохой, и все ждали, что он сейчас что-нибудь сболтнет несуразное.

— Вопрос ясен, — забасил Аркаша. — Ребята, конечно, сдурили. Ну ошиблись, что ли. Только вы, Клавдия Ивановна, зря их так обижаете. Какие ж они вредители? Это мы все тогда вредители. А Санька, он, по-моему, академиком будет… Нет, правда, ну чего вы смеетесь? Может, не академик, но, в общем, хороший человек…

— Ну, знаешь, — перебила его Клавдия Ивановна, — ты, Иванов, совсем заговорился. Академик! Какая главная обязанность школьника? Учиться, учиться и учиться. А твой Рябинин не выполняет этой обязанности. Может, он и не вредитель, но, уж конечно, и не патриот. Если он не выполняет простых обязанностей, то чего ждать от него в серьезной для родины момент? Я предлагаю осудить их поведение и вопрос о них перенести на решение педсовета.

— А зачем педсовет? — забасил Аркаша, который продолжал стоять около стола. — Мы сами все решим. Только вот насчет американской жвачки ты, Шапкина, зря замазываешь. Ну-ка, Дичков, скажи, откуда у тебя эта резинка? И откуда у тебя американская карманная книжечка, которую ты мне утром показывал?

— Ну подарили мне! — визгливо крикнул Игорь. — Какое твое дело!

Тут поднялся такой шум, что невозможно было ничего разобрать. Аркаша подошел к Игорю и, махая кулачищами, явно угрожал ему. Шапкина что-то кричала Стеховой. Все зашумели, поднялись с мест…

— Тише вы, тише! Что за безобразие! — старалась всех перекричать Клавдия Ивановна. — Я расскажу все директору, пусть он решает.

И так как никто ее не слушал, она, стукнув кулаком по столу, еще громче крикнула:

— Собрание считаю закрытым!

Сане так и не удалось сказать ребятам те слова, которые он приготовил. Даже если б собрание шло гладко и ему предоставили б слово, он все равно ничего не сказал бы. Во-первых, потому что он увидел доброжелательность к себе одноклассников, во-вторых, его сейчас иное мучило.

Клавдия Ивановна, как видно, не обратила внимания на разговор об американской жевательной резинке, а он, Саня, и на собрании и теперь думает только об этом. Ему кажется, что и двойки и прогулы — все это пустяки по сравнению с тем, что знает он и чего не знают еще ребята.

Когда Саня спросил Игоря, откуда он достал жевательную резинку, он не придал никакого значения его ответу. Но, когда об этом говорила на собрании Зоя Стехова, а потом и Аркашка, Саня вдруг понял, что это не пустяк…

…Они часто ходили с Игорем по улице Горького и либо на этой улице, либо у гостиницы «Националь» рассматривали новые заграничные машины. Разноцветные, необычной формы, они даже у Сани, который вообще не очень интересовался машинами, вызывали восхищение. Он смотрел на них, как на хорошие игрушки. Когда около машины появлялся хозяин, какой-нибудь иностранец, публика, рассматривавшая машину, скромно отступала. Но Игорю всегда хотелось выразить свое восхищение. Он хлопал ладонью по машине и говорил:

— Машина олл райт! Гут!

Саня сказал однажды Игорю:

— Ну чего ты распинаешься? «Гут, олл райт»! Еще подумают, что у нас ничего хорошего нет. И вообще…

— А что «вообще»? Почему не поговорить? «Распинаешься»! У нас-то таких машин нет?

— Ну, легковых нет. А может, что посерьезнее и поважнее есть! Ты читал в «Знание — сила»…

— Ладно, не агитируй! А почему нельзя с иностранцами разговаривать?

Конечно, почему не поговорить. Но Игорь навязывался, подхалимничал. Это противно! Но сказать об этом в глаза Игорю Саня не решился.

Однажды они увидели около телеграфа машину с черным низом и ярко-желтым верхом. Около нее стояло несколько любителей. Хозяин машины, высокий человек в спортивном костюме серого цвета, с беретом на голове, польщенный тем, что его машина обратила на себя внимание, гордо сказал:

— Это есть американская машина.

Игорь угодливо подхватил:

— Машина олл райт! Карашо!

Так как другие не выражали желания вступать в разговор, иностранец с веселой улыбкой обратился к Игорю:

— Вы есть студент?

— Да, да, — охотно соврал Игорь.

— Как жаль, что у меня нет сувенир! Приходите завтра сюда же, я буду дарить сувенир.

Игорь обрадованно сказал:

— Приду, обязательно приду!

Когда они остались одни, Саня, глядя на Игоря испуганными глазами, спросил:

— Ты что, серьезно? Неужели пойдешь?

— А ты испугался? Ну и пойду, что такого?

Но потом Игорь добавил:

— Очень мне нужны их сувениры! Плевать я хотел. Конечно, не пойду.

Саня поверил Игорю и больше не вспоминал этого разговора. Но теперь, когда появилась жевательная резинка и какая-то американская книжка, Саня подумал, что это «сувениры», полученные Игорем от хозяина той красивой машины. Значит, Игорь обманул его, он встречался с иностранцем. Зачем это Игорю? Подумаешь, резинка! Невкусная. Чем она нравится американцам?

Но не в резинке дело. Противно, что Игорь постоянно восхищается всем иностранным — легковыми машинами, кинокартинами, костюмами, галстуками, даже носками — и ничего не видит хорошего даже в самой Москве. Ну что это за человек?

А зачем иностранец назначил свидание Игорю? Почему ему хотелось дать «сувенир»? Может, этот иностранец вербует шпионов?

От этой мысли у Сани забилось сердце и пересохло во рту, Ведь и он бывал вместе с Игорем, вдруг и его обвинят?

Нет! Это, конечно, ерунда. Он же ни в чем не виноват!

Не виноват? А зачем он, комсомолец, волочился с Игорем по городу, вместо того чтоб сидеть в классе? Почему слушался его во всем, восхищался сомнительными рассуждениями и не очень-то хорошими, прямо сказать — скверными поступками? Почему, когда столкнулись те две машины, почему он убежал вместе с Игорем, а не остался на месте и не рассказал правды?

…Они шли по Садовой. Игорь вдруг сказал:

— Хочешь, я сейчас разыграю какого-нибудь водителя? Умрем со смеху!

— Это как же? — удивился Саня.

Машины шли по улице в несколько рядов. Увидев за рулем «Москвича» пожилого человека, как видно любителя, Игорь, сделав испуганное лицо, показал ему на колесо машины и крикнул: «Спустило!» Водитель резко затормозил. Шедшая позади грузовая машина не сумела повернуть в сторону и стукнула «Москвича» так, что он покатился вперед. Раздался свисток милиционера, машины сразу окружил народ, а Игорь побежал вперед и свернул на Бронную. Саня, конечно, за ним. И, когда они были далеко от места происшествия, в безопасности, Игорь сказал:

— Ты смотри никому ни слова! За это может влететь. Старый дурак этот водитель. Разве я думал, что он так затормозит? Ну, да ведь ничего страшного не случилось!.. Ты чего молчишь?

Игорь подозрительно и зло посмотрел на расстроенного Саню.

И опять сказать бы Игорю прямо, что он хулиган. Но Саня трусливо промолчал. А ведь он не знает, что случилось с теми машинами. Может, там кто-то был ранен, может, напрасно кого-то обвинили. Так все это скверно, что не хочется вспоминать!

Кому бы рассказать обо всем? С кем поделиться, с кем посоветоваться? Может, с дядей Пашей? Саня жалеет, что не рассказал ему ничего, что обманул хорошего человека. Правда, он надеялся, что начнет хорошо учиться и все забудется. А если рассказать директору, Тимофею Николаевичу? Нет, об этом можно только по душам разговаривать. Вот если Мише Фролову, старому другу? Ну хорошо, расскажет, а толк какой? Может, с Витькой Пахомовым поговорить? Он член комитета. Нет. Витька сразу поставит вопрос на комитете, затеется целое дело…

О том, чтоб посоветоваться с матерью, Саня и мысли не допускал. Она перепугается, начнет его упрекать…

Не с кем поделиться, не с кем посоветоваться!