— Ну, лейтенант Верховцев, что мы имеем на текущий момент?

По воспаленным глазам шефа было видно, что простуда его доконала; говорил он глухо, в нос. Почти все утреннее совещание было посвящено случившемуся на днях групповому убийству в районе стеклозавода, квартирных дел коснулись лишь вскользь, и сейчас шеф приготовился внимательно выслушать подчиненного. На большом письменном столе привычная дюжина остро заточенных цветных карандашей, сложенных в ряд. Короткими пухлыми пальцами шеф перекладывал карандаши, меняя их местами. Перекладывал механически, бессистемно, собираясь с мыслями, концентрируясь на предстоящем докладе. Шеф у кого-то «слизал» это действо — нечто подобное Верховцев уже видел в детстве в фильме о разведчиках или читал в каком-то детективе, он точно не помнил.

— Вчера выезжал по очередной краже на улице Стадиона… — неуверенно начал Верховцев.

— Знаю, — перебил его шеф, на мгновение остановив перебор карандашей. — Седьмая кража за неполные две недели. Да-а… Вот ты сказал «по очередной», а очередь-то длинная? Конец виден? До пенсии размотаем?

Не находя скорого ответа, Верховцев замялся.

— Почерк все тот же? — спросил шеф уже без иронии.

— Очень похож.

— Я твои материалы не успел просмотреть, так что там похищено?

Олег подробно перечислил.

— Та-ак. А что соседи, дворник?..

— Никто ничего…

— Никто… ничего… никого… — лицо шефа начинало недобро мрачнеть. — Ну как в одной песне, что Пьеха поет. Скверный раскладец на текущий момент получается, а, лейтенант?

«…На текущий момент» было одним из любимых выражений шефа; «раскладец» по всем делам на этот самый момент вырисовывался действительно неважнецкий.

— Товарищ майор, но это еще не все, вот посмотрите…

Верховцев протянул шефу исписанный лист бумаги.

— «Но» — это уже хорошо, — бормотал шеф, вчитываясь в содержание, — «но» допускает неоднозначность оценки событий, также как «или» — наличие какой-то альтернативы.

Изучив бумагу, он отложил ее в сторону. Затем открыл холодильник, достал бутылку «Бжни», наполнил два стакана.

— Говорят, поздно пить «Боржоми», когда почки отвалились. — Шеф с удовольствием приложился к стакану. — Пей, Олег, минералка полезна, но когда почки на месте и желудок варит. «Боржомчика», правда, нет, дефицит, так что, чем богаты…

Он снова взял лист, повертел в руках и сложил вдвое.

— Так ты хочешь сказать, что кошка еще в комнате?

— Уверен, Вадим Юрьевич! — горячо выпалил Верховцев.

— Говори, говори!.. По глазам вижу — зацепился, — оживился шеф.

— Смотрите по датам: все предыдущие кражи произошли при длительном отсутствии хозяев, восемнадцать дней и больше. Предпоследнее заявление поступило от Межиньша третьего июля, но он с семьей отсутствовал в Риге с десятого июня. Последний же потерпевший, Вейлер, отсутствовал только четыре дня — уехал второго июля, а шестого неожиданно вернулся…

— Почему неожиданно? — перебил шеф.

— Его дочь уехала в санаторий; он собирался побыть в Ленинграде с внуком, пока она лечится, а тут знакомый позвонил, коллега по увлечению — Вейлер же филателист завзятый, фанатик — сообщил: сын знаменитого коллекционера Гейдемана распродает коллекцию отца.

— Гейдемана, говоришь? Это которого из-за марок убили? Что-то припоминаю, нашумевшее дело, на заре моей юности, я только в розыск пришел. Ну, дальше…

— Ну он и вернулся, чтобы купить интересующие марки, а тут такое…

— Вейлер, что, живет один?

— Один.

— Кто-нибудь знал, что он уезжает?

— Соседка из сто четырнадцатой квартиры, Вейлер попросил ее вынимать почту. Еще тот коллекционер, что ему в Ленинград звонил.

— Выяснил, кто такой?

— Нет, Вейлер назвать его категорически отказался, сказал, что знает его вечность и в его порядочности и непричастности абсолютно уверен, тем более что воры или вор на коллекцию не позарились, а она, по словам потерпевшего, стоит немало — десятки тысяч.

— Да, но его приятель мог об этом кому-то проговориться, даже и случайно, между прочим. Попробуй все-таки установить его личность, хотя это направление, откровенно говоря, мне видится малоперспективным.

— Хорошо, товарищ майор, но я еще не доложил о главном…

— Давай выкладывай, я давно жду. Ты уж зашел сюда праздничный, как новый самовар.

— Всплыли облигации, похищенные у Вейлера!

— Где?! Когда?! — Шеф подался вперед, насторожился, как гончая перед псовой охотой.

— Позавчера их сдали в Центральном Сбербанке на Комсомольской…

— Ты был там?

— Не успел. Ответ на запрос пришел час назад. Связывался по телефону: кто сдавал, сотрудники вспомнить не смогли, немудрено — там всегда народу круговерть. Но это еще не все, представляете — одна из похищенных облигаций в последнем тираже выиграла пять тысяч…

— И ее как раз не сдали.

— Так точно, товарищ майор, — Верховцев с удивлением посмотрел на начальника. — В самое яблочко, и к гадалке ходить не надо.

— А тут и гадать нечего — наш оппонент не пацан сопливый, тут рука опытная чувствуется. Такой и пальчики на сданных облигациях вряд ли оставил. Но выигравшую держи на контроле, она должна всплыть — пять тысяч — это деньги. Обязательно всплывет и, вполне возможно, не у нас в республике, это надо учитывать. И еще, лейтенант, важная деталь: судя по сводкам, в других районах схожих по почерку краж не случалось, только у нас. О чем это говорит?

— Можно полагать, что преступник из здешних: либо живет в нашем районе, либо работает, либо еще имеет какое-то отношение.

— И я так думаю. Слишком уж хорошо, стервец, ситуацией владеет. И разброс деятельности какой, посмотри: ладно бы дома рядом были, а то от проспекта Виестура до улицы Стадиона, пожалуй, километров шесть, не меньше.

Шеф сгреб все карандаши в пучок и стал задумчиво стучать его торцом по столу. Долго молчал.

— Кстати, потерпевшие между собой часом не знакомы? — спросил он наконец.

— Уточнял, товарищ майор: нет, не знакомы, — ответил Верховцев и добавил: — Есть у меня пара версий, но еще сыроватые…

— Сырые версии в пищу не годятся, не тот случай. Тут надо аккуратно вычислять и брать наверняка. Но медлить тоже нельзя — уж слишком плотный у них график работы, словно торопятся куда-то. А торопятся — значит, могут быть ошибки, должны быть, Верховцев. Так что мозгуй, дорогой, еще походи по жильцам, с участковыми поработай… Не с призраками же в конце концов дело имеем без плоти и облика. Понимаю, что трудно, зашиваешься, но людьми помочь не могу. А еще это убийство у завода… моя точно на развод подаст, давно грозится.

— Если давно — значит, не подаст, — заметил Верховцев.

— Знаешь ты… — отмахнулся шеф. — Ты этого счастья еще не отведал, а судишь-рядишь. А у меня серебряная на носу…

— Можно идти? — спросил Верховцев после паузы.

— Иди! Если что срочное — сразу ко мне!

— Слушаюсь!

Уже у дверей шеф его остановил:

— И напоследок, Олег, скорый приезд Вейлера фактор непредвиденный, но для нас несомненно положительный; кто-то знал, что его долго не будет…

— Но тем не менее обчистить не замедлил.

— Правильно. Против нас играет умница, или инстинкт у него от бога, раз выигравшую облигацию придержал. Он словно почуял, что она меченая, а при удобном случае ее сплавит, не сомневайся. Это, конечно, ниточка, но когда это случится?..

«Вор считает, что про Вейлера нам пока ничего неизвестно и у него есть запас времени, — размышлял Верховцев, выйдя из кабинета. — А раз так, то он будет спокойно готовиться к новому делу. А раз этот гад еще здесь, то есть шанс его вычислить, взять по-горячему. Так что соображай, Верховцев, напрягай извилины, упустишь время — поймаешь ветер»…