Купец прибыл в Межапарк заранее. Обстановка на лодочной станции его вполне удовлетворила: народу было немного, лодки стояли на приколе, в будке скучал пожилой, равнодушный лодочник. День был хмурый, но безветренный, озеро выглядело чистым и гладким и напоминало огромное зеркало. До назначенного времени оставалось больше двух часов, и Купец решил зайти в зоосад. Людей было мало и здесь, лишь небольшое скопление посетителей наблюдалось у павильона с обезьянами.

Его внимание привлек экземпляр с рожей, цвет которой определить было затруднительно, что-то красное с синевато-сизыми отливами. Задница матерого самца имела аналогичную окраску. Вокруг него мельтешило несколько самочек; природа поскупилась на их окраску и поэтому они не раздражали глаз и выглядели симпатичными.

— Ишь, ты, смотри, печенье не ест, — какой-то толстячок толкнул Купца в бок.

— Будет он есть твое печенье, жди. Оно, наверно, тверже точила, а он гурман, — послышалось из толпы.

— Да где у него рожа, а где задница, чивось я не пойму, — смущенно пролепетала под усиливающийся хохот стоящая рядом старушка.

— Ты совсем обалдела, старая, там, где глаза, там рожа.

— Да очки забыла, сынок, а так уже глазок и не вижу.

Павиан с таким чувством почесал между ног, что Купцу захотелось сделать то же самое.

«У-у, сладострастный!» — с уважением подумал Купец. С этой минуты мерзавец в клетке стал почему-то ему нравиться.

«Сладострастный» тем временем нехотя перебирал кучу набросанного печенья и белого хлеба. Нашел окурок какой-то паршивой сигареты и с наслаждением его сожрал.

«Да он наркоман», — усмехнулся про себя Купец.

Павиан еще раз лениво почесался, встал и, с развязной самоуверенностью приблизясь к одной из самок, принялся с ней совокупляться. Настроение Купца улучшилось, стало отличным окончательно и бесповоротно. «Если все пройдет нормально, куплю этому безобразнику пачку сигарет с фильтром, пусть жрет себе до отвала, если это так хорошо сказывается на его потенции»…

Он взглянул на часы — пора на лодочную станцию — скоро должен подойти Лодин с кандидатом в покойнички, да и Финику уже пора бы нарисоваться. Зайдя по дороге в дощатый, до рези в глазах протравленный хлоркой туалет, Купец проверил пистолет, передернул затвор и поставил на предохранитель. Полный порядок, как говорили наши деды — «готов к труду и обороне».

На станции по-прежнему было спокойно, та же тишь и благодать, Купец заплатил за четырехместную лодку на три часа вперед, оставил в залог часы и стал ждать. Ожидание затянулось. Наконец он заметил знакомую фигуру — по аллейке к лодочной станции спешил с сумкой в руке Лодин, за ним, чуть отстав, семенил плюгавый старикашка, в сером, не по размеру длинном, почти до пят, плаще.

«И эта рухлядь берет нас за горло? — с иронией подумал Купец. — Колян явно сдрейфил — дурной признак».

— Что, прилетели, соколы? — спросил он как можно беспечней, когда они подошли. — Садитесь в последнюю лодку.

— Зачем в лодку? Я никуда не поплыву, — задергался старикан.

Купец подошел к нему вплотную и, притянув к себе за лацканы плаща, с издевкой спросил:

— Что, старый, страшно? Деньги ни за что хапать не страшно, а на лодочке прокатиться — в штаны наклал? Лодка для того, что не люблю лишних глаз, понятно? Не хочешь — не надо, упрашивать не буду, беги заявляй, может тебе менты медаль подарят, а может, и загребут. У тебя, паук, тоже рыло в пуху, думаешь, не знаю. Так что канай, канай, а мы как раз намылимся… И светит тебе, дорогуша, в конце концов большой член с резиновой окантовкой.

— Ладно, пошли, — глухо проворчал Цульский, освобождаясь из-под цепкой хватки Купца. — Зароют клады за тридевять земель… Тоже конспираторы…

Они прошли к лодке. Старик осторожно сел на нос, Лодин, бросив сумку под сиденье, за весла, Купец устроился на корме, достал сигареты, зажигалку, не спеша прикурил.

— А ты посмолить не хочешь, дядя, а то угощу, у меня с фильтром.

— Потом, потом, поплыли, — заторопил Цульский. — Чего рассиживаться, время не ждет.

— Ух, ты, да мы и классику знаем, — усмехнулся Купец, — Джека, то бишь, Лондона. Немного терпения, тут еще один ухарь подойти должен.

— Кто такой? Зачем? — забеспокоился Цульский.

— Кассир наш, — отшутился Купец, — у которого ключ от сейфа, где деньги лежат. Без него полного расчета не получится.

— Ждем десять минут, больше не могу, — сварливо заявил старик и достал «Беломор».

— Вот вы все, старики, такие, вечно торопитесь куда-то, а стоит ли? Что кому суждено, тот того не избежит, — сказал Купец.

Докуривая сигарету, он с надеждой смотрел на аллею, ведущую к причалу, но тщетно — Финик не появлялся.

«Где же он шляется? — озадаченно потирая лоб, думал Купец. — Неужто опять нажрался или влип в переплет. Нет, эта скотина окончательно отбилась от рук. Будем считать, что сегодня ему повезло. Ничего, никуда не денется».

Больше выжидать не имело смысла и Купец скомандовал:

— Все, не придет. Трогай, Харон, время действительно не терпит.

Они встретились с Лодиным взглядами. По смятению, которое отразилось на лице Николая, было видно — тот понял все. Его взгляд просил, умолял Купца отказаться от своих намерений, но тот отвернулся в сторону и принялся что-то насвистывать.

Минут через десять лодка была на средине озера. На берегу виднелись редкие точки людей, где-то вдали одиноко маячил белый лоскут яхты. Киш-озеро давало добро.

— Колян, что в твоей сумке? — как бы ненароком спросил Купец.

— Деньги, вся наличность, — ответил Лодин. — Боюсь уже дома держать, ночами не сплю…

— Дома держать не стоит, что верно, то верно, — сказал Купец, беспечно глядя в серое небо, — давно пора было припрятать понадежней, а то таскать десятки тысяч по городу… не страшно?

— Не знаю, что опасней…

— Брось весла, брось, кому говорю! — раздался резкий окрик за спиной гребца.

Купец и Лодин с удивлением уставились на старика. Лицо его было искажено злобной гримасой, в глазах пылала гобсековская жадность, в правой руке вороненой сталью отливал «вальтер». Подельники оцепенели от неожиданности. Свободной рукой старик ловко выхватил сумку из-под сиденья Лодина.

— А теперь гребите к берегу, живо!

Вот так сюрприз! Первым от шока оправился Купец:

— А что дальше?

— А дальше вы меня высаживаете на берегу, а сами катаетесь дальше сколько влезет, хоть до утра, — съязвил Цульский.

— Старый, ты наверное забыл, что сгубило фраера, — сказал Купец. — К тому же в сумке значительно больше, чем было оговорено.

— Не ваша забота, сосунки. Сказано гребите!

В глазах у Лодина навернулись слезы, и он безропотно налег на весла.

— А взял с вас больше за страх, — вслух рассуждал повеселевший Цульский. — Я воды смертельно боюсь, плавать не умею, а вы меня как пацана на глубину потащили, иллюзион устроили. Таких молокососов, как вы, учить надо, чтоб старость уважать научились…

— Ты, гнида, хоть покажи в каком месте высадить.

Старик на секунду обернулся к берегу и махнул рукой в сторону тростника. Этого мгновенья хватило Купцу, чтобы выхватить пистолет и сделать выстрел — самодельный глушитель сработал безупречно и легкий щелчок даже не вспугнул чайку, качавшуюся на воде рядом с лодкой. Гильза, описав дугу, плюхнулась в воду. Пуля пробила старику шею, оружие выпало из разжатых пальцев и упало на дно лодки. Тело медленно сползло туда же. В горле у него противно клокотало, он был еще жив. Глядя на них безумными глазами, Цульский силился изрыгнуть какие-то проклятия, но вместо этого у него вырывался свистящий хрип. Лодина затрясло и чуть не стошнило.

— Купец, что ты наделал? Зачем?

— Не стони, а лучше отгреби подальше.

Руки Николая сделались ватными и не слушались его, но все-таки лодка медленно двигалась.

— Пойми, Колян, другого выхода у нас не было. Он ушел бы с деньгами и оставался б опасным. Тут риска никакого, кто его будет искать, фашистского недобитка. Считай, что ты выполнил миссию народного мстителя, свершил так сказать, акт возмездия.

— К чему черный юмор, Гриша? Не я, а ты…

— Нет, Колян, не я, а мы. Видишь, он еще дышит, ну-ка стрельни, разок. Заодно и молчать на эту тему будем крепче.

И он вложил в дрожащую руку Лодина пистолет и помог ему нажать спусковой крючок. Затем наклонившись, посмотрел зрачки лежащего и объявил:

— Все, теперь финита.

Он достал из-под кормового сиденья внушительных размеров холщовый мешок.

— Помоги на старичка мундир напялить.

Через пару минут все было обстряпано: труп отлично вписался в мешок, туда же Купец заложил заранее припасенную железяку. Осмотрелся и дал команду:

— Готово. Три-четыре…

Мешок полетел за борт, легкая волна всколыхнула водную гладь.

— Все, теперь давай на станцию, — сказал Купец. — Гражданская панихида закончена, речей и поминок не будет.

На обратном пути он с помощью ковшика аккуратно удалил с днища кровяные разводы. На станции, сдав лодку и нацепив на руку часы, он подошел к Лодину:

— Ну что, Колян, как говорится, настала минута прощания. Теперь я начинаю другую жизнь, новый виток, выныриваю в новом месте, без крыши, короче, с нуля. Поэтому мне нужны деньги. Значит сделаем так: я забираю твою сумку, а тебе отдаю свою долю, золотишко и камешки, все самое ценное, что по почте отправлять не рисковал. Тебе торопиться некуда, пройдет время, все сдашь за милую душу, только не горячись, год-два выдержи. И помни, ты чист, без сучка и задоринки. А мне ждать некогда — надо устраиваться. Ну как, согласен?

— Все понятно. Тебе деньги нужнее — бери. Где твой металл?

— В аэропорту, в камере хранения. Ячейка сто восемь, шифр — «к» сто двадцать три, один-два-три. Запоминается легко, завтра заберешь. А теперь прощай, обойдемся без проводов и громких слов.

Они обнялись. Купец положил свой «ТТ» в сумку Лодина, «вальтер» Цульского засунул в карман куртки.

— Да, и последний совет, если что, ни в чем не сознавайся, доказать они ничего не смогут. Не забывай, как устроюсь, обязательно звякну.

И он, резко развернувшись, не оглядываясь, направился в сторону зоосада.

Зверинец почти опустел, у клетки со сладострастным павианом уже никого не было. Купец купил в буфете огромное кремовое пирожное, самое большое, что там было, и швырнул его в клетку. Зверь будто узнал его и приветственно поднял лапу. В то же время самочки дружно кинулись к лакомому куску, но тут же были остановлены властным рыком. Зверюга подошел к пирожному, обнюхал его и уселся прямо в крем своей бесподобной задницей. Купец хотел было обидеться, но не успел. Животное поднялось и выпятило вымазанный в креме зад на всеобщее обозрение. Самочки не стали медлить, они шустренько подскочили и стали слизывать сладкую мазню своими маленькими розовыми язычками. Их грозный предводитель мычал от восторга и наслаждения, Купец трясся от беззвучного хохота.

— Ах ты, извращенец, — ласково пожурил он любителя пикантных сексуальных забав и подумал: «Что ж, у каждого в неволе свои развлечения, свои маленькие радости. Твоя судьба, павиаша, — маленькая клетка, моя судьба — клетка большая, тебе надоело скучать взаперти, мне надоела бестолковая жизнь в бестолковой стране».

— Дай, что ли, лапу на счастье, — сказал Купец и протянул руку к сетке.

Извращенец посмотрел на него своими умными глазами, просунул лапу сквозь сетку и пожал кончики пальцев Купца. Они, казалось, до конца поняли друг друга.

Когда Купец подошел к дому Кэт, он увидел, что она ждет его на условленном месте. Рядом с ней стоял большой чемодан.

— Ой, а я уже переволновалась, тебя все нет и нет, — зачастила она. — Все боялась, что с тобой что-нибудь случилось.

— Все отлично, — успокоил ее Купец. — Вот тебе сумка, где билеты?

Она достала два желтых бланка и протянула их со словами:

— Одно нижнее, другое верхнее, в разных купе… Плацкарт. Все как ты велел, Гришенька.

— Да ты у меня молодец!

Кэт зарделась от похвалы.

— Тебе нижнее, — сказал он, возвращая один билет. — Сумку сразу поставь в ящик под полку и не слазь с нее. Захочешь в туалет — проходи мимо меня, я пригляжу, а там, как договорились. Теперь иди, ну, а я следом.

Купец вошел в вагон за минуту до отправления поезда. Все складывалось вроде нормально — Кэт сидела на своем, месте, как курица на кладке. Какой-то вагонный франт уже пытался ухаживать за ней, но был так безоговорочно отшит, что Купцу даже стало приятно.

«А что, может, это судьба? Нарожает она мне детей и будет всю жизнь благодарна и преданна, как собака. Хоть один человек в этой жизни станет любить меня. Сейчас главное до Москвы добраться, раствориться в многолюдье. А грозный МУР мне не страшен, не до меня ему: своих забот полон рот, успевай разгребать…»

Он почему-то именно сейчас вспомнил мать. Только с ее смертью он по-настоящему ощутил свое одиночество — когда некому уже приложить голову на колени и поплакаться, чтобы никто не видел твоих слез. Только она могла утешить его, гладя волосы своей натруженной, но ласковой рукой и ни о чем не спрашивая.

Поезд приближался к Резекне. Проводница разносила чай и Купец взял два стакана. Кэт уже постелила постель и собиралась ложиться спать.

В Резекне вагон пополнила целая компания новых пассажиров, которая заставила Купца насторожиться: майор милиции и семь молодых мужчин в штатском, но было видно, что они вместе. Двое прошли мимо него в другой конец вагона и стали возиться в проходе у двух свободных полок, остальные остановились у купе, где находилась Кэт.

— Девушка, у меня билет на это место, — вежливо обратился к ней майор.

Его спутники стали располагаться на свободных местах.

— У меня тоже билет на это место, — спокойно ответила Кэт. — Можете позвать проводницу.

— Да ладно, полезу на верхнюю полку, — не стал спорить майор. — Вы не могли бы привстать, я портфельчик свой пристрою, наверх ставить боюсь, стекло, знаете, везу, может разбиться. Мы тут с коллегами в командировку едем, а вы, если не секрет…

— Мне это неинтересно, — сказала Кэт, вставая.

— Я немного подвину вашу сумку, — слегка обидевшись, пробормотал майор. — О, какая тяжелая, что у вас там, бомба?

У Купца все похолодело внутри.

«Это контора, вычислили, гады! Кто сдал?.. Неужели Колян?! Нет!.. Невероятно!.. Не может быть!.. Финик?.. Финик!.. Больше некому, гнида!.. А если не он?! То кто?.. Где ж прокололся, где?.. Нигде! Все же он, паскуда!.. Но нет, суки, себя взять не дам! Мамочка, милая, иду к тебе!..»

Кэт ничего не успела ответить на вопрос майора, как вдруг все вздрогнули от истошного крика:

— Ну, берите, сволочи, берите! — В проходе стоял Купец с багровым от ярости и отчаяния лицом, в руке его был зажат «Вальтер». Пассажиры в страхе стали жаться к окнам, у кого были дети, прикрывали их собой. Майор со спутниками на мгновенье растерялись, застыв в нерешительности, но он тут же взял себя в руки:

— Гражданин, не дурите, бросьте оружие!

Купец приставил ствол к груди и нажал на крючок. Женщины истерично завизжали, через мгновение Купец рухнул на пол. Окружение майора сгрудилось вокруг распластанного тела, один пощупал пульс, заглянул в глаза.

— Товарищ майор, он мертв.

— Ну и дела! — майор вытер со лба обильный пот. — Вот тебе и командировочка, вот и съездили разрядиться вдали от семей. Маньяк какой-то… Задержите отправление, нужно вызвать транспортную милицию, пусть унесут тело, допросят свидетелей. Надо все оформить, пусть занимаются…

Каждый из пассажиров по-разному реагировал на происшедшее, только одна женщина сидела на своем месте, горько беззвучно плакала, слезы черными от туши ручьями текли по ее щекам.

— Успокойтесь, гражданочка, — подошел к ней майор, — все страшное позади. Вы случайно не знакомы с ним?

— Идите вы… — она закрыла лицо руками.

Через некоторое время поезд тронулся. На пустынном перроне стояла молодая женщина с большим чемоданом и дорожной сумкой. Глазами проводила машину, в которую погрузили накрытое простыней тело, взяла вещи и пошла на остановку автобусов, идущих в Ригу.