Блок 7
Как родился Буш-2? как вообще являются на свет кошмары инженерной мысли? Вы полагаете, у техночудищ нет ни отца, ни матери? Знайте: их папа – так называемый Прогресс, а мама – всем известная Алчность.
На Хэйре керилен встречался всюду – понемногу в грунте и воде, побольше в торфе, донных отложениях, осадочных породах, но больше всего – в биосфере, что накапливала керилен как неотъемлемую часть комплексных соединений, позволяющих животным усваивать кислород, а растениям – энергию двух солнц. В каждом хэйранце, в любом животном было около 0,01% керилена. Будь его в живности хотя бы процент, чад мясного всесожжения затмил бы небо Хэйры, а боги задохнулись бы в дыму…
Наиболее прибыльным биндэйю сочли получение керилена из золы. Древесная биомасса привлекла их своим изобилием и тем, что не убегала и не сопротивлялась, хотя керилена в древесине было втрое, а в листве – в полтора раза меньше, чем в мясе, и перевозить спиленные хлысты со всей зеленью даже дирижаблем казалось накладно. Решение пришло в виде самоходных лесосжигателей. Печь на гусеницах пожирала лес ненасытной пастью, заглатывая всё живое; когда зольные бункера наполнялись, над кочующим страшилищем повисала серебряная сигара и засасывала добычу широкой гибкой трубой.
Племена орэ, первыми оказавшиеся на пути сжигателей, сочли появление машин смерти атакой из преисподней (трудно иначе воспринять шествие Прогресса), а биндэйю, разглядев-таки под гусеницами печей краснокожих малюток, нашли их весьма сообразительными зверюшками – по крайней мере, достаточно понятливыми для того, чтобы выполнять несложные приказы вроде «убей!». Часть орэ они прикормили и вооружили – это было второе серьёзное решение в проблеме освоения Хэйры. Союзы старателей занимались вербовкой туземцев врозь, натравливая их на конкурентов. Со своей стороны аборигены, прилежно изучив стрелковое оружие, выяснили, что адские пришельцы весьма уязвимы, а полезных товаров на их складах и в караванных фурах – ой как много!.. Кончилось это тем, что в Джифаре биндэйю с неприятным изумлением встретили армию из своих синих наёмников и красных камикадзе, имевшую нехилую ПВО и свой космодром.
И третье гениальное решение, осенившее биндэйю, было наиболее чревато будущими гадостями – они заставили хэйранцев работать на должностях младшего технического персонала. И ладно бы на одной Хэйре…
Дэга и Унта – Далёкая и Близкая, голубая и алая звёзды, жгуче сияющее солнце и великий багровый шар – дали свои имена орбитальным поясам. Куда тебя везут? на Дэгу? значит, на спутники ЛаБинды, где огромные заводы, верфи. На Унту? три луны Унты, вращающиеся вокруг Хэйры – перевалочные базы, рынок, заповедник жулья и контрабандистов. Едва грянул вердикт высших миров – «Превратить колонию в протекторат с широкой автономией!» – как биндэйю обнаружили, насколько их мало на Унте. И пурпурные племенные царицы, окружённые батальонами мужей-солдат, устремились на директорские, губернаторские и прочие высшие должности. Пусть инженер-биндэйю составляет чертежи и сметы; на подпись он пойдёт на четвереньках, держа бумаги в зубах, а захочет царица-директриса, умащающая божков жабьим салом и цветочным соком – он и ногу поцелует ей, собака синяя.
Остановились в джунглях брошенные печи – лес атаковал их и похоронил в своих объятиях. Последние, ввезённые на Хэйру, так и застряли на задворках Гезы.
Их строили, всячески экономя. Газотурбинные двигатели и передаточные механизмы, ёмкости и батареи, гравиторы – с пояса Дэги. Каркас и корпус изготовляли в Гезе, прессуя под давлением древесину с пропиткой из глин и композитных смол – получался лёгкий, негорючий, прочный материал. Всё это надо было окупить, сбросить с баланса госконсорциума по добыче керилена. И явился спаситель – Уго Черубини, подмигнул, и опустилась лапища его под весом взятки. И возрадовались биндэйю! Ибо добрый Уго лоббировал их в ГенКоме УППМ, возложив бремя закупки Буш-2 на альтийскую казну. То-то было веселье, то-то пустились вприсядку синие чиновники! Имеющий ухо да услышит: все администраторы в Галактике – одна гон-компания, сколько бы хромосом ни вилось в ядрах их клеток. А имеющий второе ухо да вытряхнет услышанное прочь и да воспоёт осанну и аллилуйю, да восхвалит государственный ум и неподкупность, а заодно и презумпцию порядочности чиновников, суть которой: «Не пойман – не вор». Аминь!
Буш-2 снаряжается в путь! Завтра отправление! Префект разобьёт о его носовой сегмент традиционную бутылку шампанского. Разрежут шёлковую ленточку и всё такое. Вы видели, какая это махина? Его трубы выше города! Его пасть… сходите, загляните. Пасть снабжена габаритными огнями, чтобы в неё случаем не залетел флаер. Экскурсия по Буш-2 стоит семь Е; позавчера там кто-то заблудился, так его искали до конца сиесты. Вид сверху – о-бал-деть! Он с двадцатиэтажный дом. На кормовом сегменте – посадочная площадка для флаеров или большегрузных ротопланов, выдвижная причальная мачта для дирижабля. Охотничьи кооперативы уже заарендовали места на крыше под базирование – да, Буш-2 станет авианосцем для зверобоев.
27 флореаля, 39.20. Жарища адова, в раскалённом небе ни облачка; солнце лениво перевалило полуденную черту и начало сползать к закату, заливая зеркально-белый город и его протухшие окраины своим пыточным огнём. Пространство вокруг Буш-2 расчищено бульдозерами, разглажено катками и уже растрескалось, как глиняный такыр. Шарики, хлопушки и флажки, пирожки, ледяное пиво, лока чистая, лока «лёгкая розовая», лока «дамская ванильная», лока «крем-брюле», макетики Буш-2 – всё на лотках. Полупьяная толпа в намордниках с глот-патронами, в белых шляпах, протекала между торговцами и сминалась у трибуны. Конечно, обмороки, тепловые удары – чего ж вы хотите, послезавтра лето, термидор! Санитары обшаривали потерявшего сознание в поисках страхового полиса.
Трибуну начальства покрывал тент с гравиторной завесой по периметру и внутренней вентиляцией, позволявшей высоким должностным лицам не надевать респираторы.
– Ну где эта отрыжка рода человечьего? – недовольно спросил Черубини. – Я их ждать обязан?..
– Сейчас, господин префект, – секретарь трепетал. – Едут.
– Кто «едут»?!
– Я хотел сказать – везут. Уже близко. Мы постоянно на связи с машиной.
– А ты, дурак, не догадался привезти заранее? Они должны быть здесь! сейчас!
– …Вот. – Руна достала из-под туники обёрнутую плоскую коробку и, воровато оглядевшись, сунула её Форту; тот проворно опустил запретную вещицу в сумку. – Обыскивать вас не будут?
– Чихал я на все обыски.
После выдачи команде Буш-2 рабочих карточек Форт совершенно не тревожился о том, попадут ли они с грузчиком на борт. Однозначно попадут. За них поручились два честных свидетеля – антрепренёр мсье Вирджил и Хутыш, обладатель лицензии на торговлю вторсырьём, по совместительству вожак масонской банды; оба письменно заверили имена и безупречную репутацию Артона Ферро и Джифаренге, которых они лично знают как добросовестных и работящих граждан. Вирджил полагал, что на парней напала блажь честно и тяжело поработать, как иной раз нападает желание упиться локой; Хутыш пошёл свидетельствовать с камнем в сердце, но отказать не мог.
– Скажу, что это игровая приставка, семнадцать тысяч игр в одном картридже, – прибавил Форт. – Думаешь, бинджи понимают в нашей электронике?
– Мало ли. Меры безопасности по высшему разряду. Толпу подряд не обшаришь, но в воротах шлюза стоят уличные сканеры.
Она принесла «агрессор». «Ты хакер, это понадобится. Можешь считать моим вкладом в операцию». – «Френкель знает?» – «О, Бер очень проницателен, но он – не детектор лжи. Разве я обязана докладывать обо всём?»
Все смотрели на трибуну; они тоже. Буш-2 возвышался геометрически правильным голубовато-серым массивом из пяти сочленённых глыбин; колёса угнетали, трубы насмехались над лилипутами, копошащимися у подножия гиганта. Гусеницы готовы были раздавить толпу, как подошва – сборище клопов.
– Колесница Джагернаута, – негромко проговорила Руна.
Форт наклонил голову в знак согласия.
– Иногда мне кажется, что нас создал дьявол, – продолжала она вполголоса. – И мы едем на его арбе, подминая всё вокруг. Впереди нас рай, за нами остаётся ад. Вот суть цивилизации.
Форт будто случайно нашёл её руку, но выждал – как она поведёт себя? Она взяла его ладонь в свою. Так, невзначай, по-детски.
«А вдруг он… не вернётся?»
«А если будут сложности с заправкой? На то, что флаер залит и заряжен – шансы фифти-фифти…»
«Одно дело, когда дознание проводится легально, с полномочиями. А тут – словно аудиторская проверка тайком. Могут просто уби… Фу!»
«…и она расстроится. Интересно, заплачет ли?»
«Семьдесят девять похороненных! что им стоит…»
– Прибыли! – выдохнул, подлетев, секретарь. Черубини посопел и не ответил. Никогда ничего вовремя не сделают!
От подкатившего невзрачного авто торопились тёмный, куда темнее и ниже Джифаренге, биндэйю – ага, рэсю, затоптанная биндская раса – с высокой, баскетбольного сложения девушкой-мулаткой вида Homo Sapiens.
– Может, им таблеток дать каких-нибудь? – в пустоту спросил Черубини. – Вдруг у них чего-нибудь родится? Мы бы окрестили гибрид с хорошим пиаром. А, Тиран?
Консул Ритир диль Торон пожевал ртом и процедил:
– Исключено, Фуга. Природа не допустит. Подарил бы ты молодожёнам билет в космос… в один конец. Им нигде не будет житья. По нашему закону это – аномальное сожительство с животным. Хотя что взять с рэсю? жалкий придурок, коротышка.
– Хе-хе. Готовься, ты сейчас их чмокать будешь.
– Ты первый. Начинай с рэсю. У них такой пикантный запах изо рта… Гигиену не любят.
– А ты девку облизни. Она тебе по цвету подходит… А вот и наши самые дорогие гости! – загремел Черубини в микрофон. – Просим сюда, на трибуну! Живей, живей!
– Цирк Илиеску, – промычал себе под нос консул, имитируя улыбку.
– Если б ты осторожнее барыжил краденым шмотьём на Узе, – свирепо шептала мулатка, – мне не пришлось бы выкупать тебя из обезьянника и выставляться нынче на посмешище!
– А я просил тебя залог платить? – ярился рэсю. – Ты каких грибов обожралась, что припёрлась в участок?! что я, не видел – глаза налитые, слюни до пупа: «Где мой маленький, куда вы его заперли?» Наши дела при всём народе обналичила… Теперь давай, выходи замуж, дылда – Буратине в масть!
– Наш торжественный пуск агрегата, – эхом катался от Буш-2 до стен города глас Черубини, – мы знаменуем бракосочетанием этих молодых и прекрасных…
Сняв респираторы, рэсю и мулатка щерились и выпячивались, чтобы выгоднее смотреться в кадре хроники.
– Я хотел тебя спросить… – неуверенно начал Форт. Руна опасливо прислушалась, но тут подлез Джифаренге:
– Арджак весь стыд потерял – забрался на трибуну со своей профурой! Я ж его знаю, как голого. Он в Гезе локой торговал, пока его не…
– …и пусть наши цивилизации сомкнутся так же тесно!
«Надеюсь, этого не случится», – консул брезгливо коснулся сжатыми губами щёчки, до паралича дыхания надушенной дешёвым туанским благовонием.
– …поручить им разрезать символическую ленту!
Кто-то, испустив слабое «Уааа…», винтом осел наземь под сдержанные матюги соседей: ещё одного припекло. Санитары пробивались сквозь толпу.
– Что ты хотел? – настойчиво спросила Руна. Рука артона была сухой и прохладной. Под упругой кожей Руна ощущала прямые, скруглённые на гранях элементы кисти, цилиндрические поверхности и седловидные выемки соединений запястья. Шнуры какие-то… «Он неживой, механический скелет вокруг мозга в контейнере. Фу, как ты можешь!.. Да пошёл он лесом в болото! Ни слова больше. Я ни о чём не стану его спрашивать! Это чистой воды сумасшествие».
– Дело в том, что… – смелее заговорил Форт, но сбоку появился ощетиненный Хутыш с двумя кудлатыми плечистыми масонами из своей шайки.
– Привет, Артон. Значит, всё-таки уезжаешь? – Хутыш говорил как бы пренебрежительно, но в голосе сквозила горечь. Ему было досадно, словно у него стащили заветный талисман, и кто-то открыто носит похищенное, как брелок, а рот Хутыша запечатан, и руки скованы. Из-за плохо подогнанной маски Хутыш слегка гундосил – вместе с акцентом это придавало речи яунджи резко бандитский оттенок.
– Да вот, решил подзаработать. – Форт еле сладил с желанием рявкнуть: «Изыди, тварь лохматая!»
– Вернёшься?
– Доедем до точки, там видно будет, куда дальше.
– Ты возвращайся, понял? Долго по лесам не околачивайся.
Хутыш страдал масонской ересью. Истым масонам гадать воспрещалось, но суеверные втихомолку обращались к демонам, жертвуя им птичьи головы и сигареты. Вызнав, что Артона звать Удачником, Хутыш спросил чертей, кому эта удача, и гадальные кости показали – «Всем близким». Отпускать залог удачи не хотелось, а что поделать? своим приказом судьбу не изменишь.
– Девушка твоя? – Глаза Хутыша над кантом респиратора переместились на Руну.
– Моя.
– Если что, пускай найдёт меня; я помогу.
– Знакомые? – с недоверием взглянула Руна вслед яунджи.
– Да, местные гангстеры. Этническая мафия.
– У тебя поразительно широкий круг знакомств. Даже пугающе широкий.
– Хутыш, улица Штиблес, дом двадцать четыре. Запиши, вдруг пригодится.
В толпе вспыхнула свара – несколько голосов смешались в брехливом скандале, стали видны взмахи рук, донёсся испуганный крик. Поскольку близился обряд разрезания ленты, полицейские резко прянули отовсюду к месту драки – и, выбрав именно этот момент, стоявший близко к Буш-2 паренёк в зеркальном плаще-накидке поднял скрытый тканью длинный ствол-трубу. Глухо бумкнуло. Форт успел отследить вскинутое громоздкое оружие – эге, никак народная пушка централов, сортирная труба с камерой сгорания и впрыском лака для волос! Чёрный ком из дула описал в воздухе пологую дугу и расплескался по борту Буш-2 разлапистой жирной кляксой, похожей на амёбу шириной метров семь.
Полисмены, увидев, что свара мигом стихла, а притворщики-лицедеи разбегаются, бросились ловить террориста с трубой. Тот же, бросив ствол и напялив зелёную шапочку, выбежал к самым гусеницам и закричал:
– Печать зверя!.. печать зверя! Вот князь мира сего, поклоняйтесь ему!
– И никакие провокаторы не свернут нас с пути прогресса!! – не растерявшись, грозно заорал Черубини, потрясая кулаком. – Мы будем вместе осваивать планету – и мы освоим планету! Ничто не омрачит наш праздник! – Тут он стал хлопать себе. Подпитая толпа засвистела, загикала, вторя префекту рукоплесканиями. Паренька согнули вдвое, выламывая руки, и поволокли к машине без окон, поддавая ему в живот коленом.
– Порой чувствуешь себя такой позорно слабой, что жить стыдно, – глухо прошептала Руна. – Когда надо встать и сказать, находишь массу оправданий, чтобы не вставать. С тобой бывало такое?
– Временами. Удивительно мне это – наверху, у руля, всегда оказываются такие типы, что… вон образцы торчат, видишь. Они могут врать, вытворять всё, что угодно – как будто они всегда правы. Словно так и должно быть. А приглядись – вор на воре, паскуда на паскуде, штемпель негде ставить. Не мучайся ты; это им должно быть стыдно, а не тебе.
– Чего у них точно нет – это стыда. Им всё покрывает должность, – Руна с ненавистью жгла глазами трибуну. – Мы не можем побороть в себе ту ложь, которую нам вдалбливают с детства – в начальство выбирают по заслугам, по достоинству, за мудрость и умение. На самом деле туда идут хищники! те, кто не задумается растоптать, загрызть и разорвать. Продадут и зарежут с легкостью, совести у них – ноль! Пока ты со своей совестью маешься и размышляешь, можно тебе или нельзя, они выстрелят первыми, убьют и закопают. И всегда они заодно. Смотри, их на трибуне двое, не считая холуёв, а толпа – тысяч десять. Стоит дохнуть всем разом, их сметёт без следа. Нет же, мы – каждый за себя, а они – друг за друга горой, даже если враждуют. Против нас они всегда объединяются.
Поэтому, – тише добавила она, переведя дыхание и посматривая, не прислушался ли кто к её страстной речи, – я уважаю Зелёную церковь. У них нет комплекса страха.
– «Уважаю» или «состою»?.. – по-туански навёл на неё глаз Форт.
– Я же не спрашиваю, где ты выучился хакингу и как им пользовался! Можно и мне что-то оставить вне разговора?
– Хорошо, не будем касаться. А насчёт планеты Синьхуа? чжуинь цзыму и прочее…
Руна сделала большие, искренние и недоуменные глаза.
– Впервые слышу.
Такие вопросы надо отводить с порога, даже не отпираясь, а отрекаясь начисто. Не хватало, чтобы кто-то где-нибудь занёс в досье: «Постоянно и углублённо заинтересована тоталитарными мирами». Безопасней наркоманкой числиться.
– Ты что-то хотел мне сказать, – напомнила она.
– Да. Я…
«А что я могу сказать? что у меня нет родственников и близких, что я всегда один, что боюсь слежки и преследования? Чудесно, я выскажусь. Но что она ответит? Кто она мне?»
– Экипажу – построиться! – громко приказал капитан Буш-2.
– …у меня завтра кончается абонемент на техобслуживание. Если не трудно, зайди в «Роботех» к Ментону и скажи, что я прошу не снимать меня из сервисного списка. Вот и всё.
«И всё?..» – разочаровалась Руна, приготовившись ответить резкостью на любое иное откровение.
– В смысле – я намерен вернуться. Пока! – Пожав ей руку. Форт быстрым шагом направился на построение. Она смотрела ему в спину, сглотнув кислую слюну обиды.
«А ведь мог бы проститься и потеплее! Артон на батарейках!.. Можно подумать, я его ждать буду без сна!»
Если глядеть с верхотуры Буш-2 – крапинки, отрываясь от похожей на ожившую плесень толпы, потянулись на пустое место между агрегатом и трибуной. Экипаж – эйджи, бинджи, несколько низкорослых рэсю – топтался и тыкался, выравниваясь в шеренги. Тем временем на трибуну с почётом восходила Оййоте Лоракильче с девами-прислужницами, несущими шлейф её мантии. Маленькая жрица лайгито держалась с большой важностью; её сопровождала четвёрка воинов, а за ними шли юноши с корзинами цветов.
– Гррр, – скосорылился Джифаренге. – Этих живорезов на десять шагов подпускать нельзя, а им рядом разрешили встать. Охрана неграмотная…
– С поздравлением офицерскому составу и экипажу агрегата выступит уважаемая служительница национального культа лайхто… – Черубини вперился в экран подсказки. – Ой… Ой-ой… Оййоте! Ларакиччи! Просим!
Оййоте повела ручкой – юноши рассыпали в воздух цветы, воины поднесли ей микрофон, а девы подали жезл, украшенный почему-то черепом. Жрица начала напевно вещать что-то по-своему, потряхивая вытянутым жезлом и рассеивая из черепушки кирпичного цвета пыльцу.
По шеренгам непонятно отчего пошёл недовольный гул и гомон, зазвучали выкрики на биндераме. Волновались исключительно бинджи и рэсю, и то не все, но Джифаренге был в числе крикунов. Он даже порывался двинуться к трибуне; Форт одёрнул его:
– Цыц! не нарушай строй. Что такое?
– За волосья её и прочь с трибуны! – рычал Джифаренге. – Кто ей позволил?!
– Да объясни ты мне, что происходит!
– А вы не понимаете?
– Представь себе, нет; в лайгитском не силён.
– И эти двое, чурбаны, стоят! вытрескались, улыбаются… думают, она им счастье сколдует! Не смыслишь – переводчика найми! а ещё консул называется!..
– Кончай беситься, говори нормально.
– Поздравление она зачтёт!.. я бы им разобъяснил! Куда они смотрят? оглохли, что ли?!
– Говори мне, а не галди.
Оййоте, невзирая на волнение, продолжала сыпать кирпичную пудру и говорить речитативом с полным сознанием своей правоты.
– Короче, она всё прокляла. Сверху донизу. И нас, и Буш-2. Кто их надоумил пригласить лайгито? они же агрегаты смертно ненавидят!.. В общем, она уже сказала, что хотела; назад не вернёшь. Сказала, чтоб агрегат развалился и провалился, чтоб под ним земля расступилась, а нам – ни дна, ни покрышки, чтоб мы не вернулись никогда. Что мы супаи и должны убраться восвояси.
«Почему народ различает, что хорошо, что плохо, а начальникам всегда невдомёк? – подивился Форт. – Они соображают или нет, что разрешают?.. такая слепота ни к чему хорошему не приведёт. Национальный обычай, как же! Руна асаэ напилась, на торжестве нас проклинают оптом – а мы будем рукоплескать и радоваться».
– Супаи… какое слово красивое. Что означает?
– Красивое? кому как! Супай – это упырь, злонамеренный труп; ходит, бродит, всем надоедает и покоя не даёт.
– Она всех провожает подобным манером, или нам одним такое напутствие?
– Так мы на агрегат нанялись, добровольно! Значит, встали на путь погибели. Нечего сказать, хорошее начало! Сперва зелёный поп анафему прочёл, потом кляксу поставили – никаким шампанским не отмоешь, а лайгитская ведьма нас гробовым прахом из цанцы висельника обтрухала – трижды прокляты, хуже не будет, можно и в путь отправляться! Успех нам обеспечен!
В 41.00, точно с началом второй половины рабочего дня, в среднем сегменте Буш-2 взревели турбины, и трубы извергли потоки горячего газа с глиняно-сизым оттенком сгоревшего гидратила; турбогенераторы дали ток на гравиторы и двигатели гусениц; рессоры протяжно заскрипели, когда гравитационная поддержка сняла с них часть неподъёмного веса агрегата. Капитан, гордо обозрев гилей, высящийся за помойными холмами, скомандовал: «Полный вперёд!» Гусеницы дрогнули, опорные колёса сдвинулись, и громадина тронулась со скоростью инвалида на костылях. Вой публики, треск хлопушек, залпы ракетниц провожали агрегат. Особо впечатляющими были взрывы на пути Буш-2 – это пиротехники департамента коммунального хозяйства подрывали гниющие груды объедков, отбросов и хлама, чтобы расчистить сухопутному дредноуту дорогу в лес. Фонтаны грязи и зловонной гнили взлетали чёрным салютом и осыпались мерзопакостным дождём.
Буш-2 начинал свой первый рейд по Планете Монстров с полным букетом добрых предзнаменований, а вслед ему неслась песенка, сочинённая экспромтом кем-то из толпы:
Как ЛаБинда Черубини подарила пароход —
Две трубы, с боков колёса, и ужасно тихий ход! [12]
С отправлением агрегата внешний мир закрылся. Солнце, ветер, дождь – исчезло всё. Громадные короба сегментов были закупорены наглухо; здесь не было ни окон, ни щелей, никаких лишних технологических отверстий. Слабый искусственный свет ламп окрашивал кожу людей в трупную сероватую бледность, бинджи казались слепленными из асфальта, а рэсю вообще превратились в чёрные силуэты с едва заметным блеском глаз и оскалом из тьмы.
Звуки гилея, которые слышал Форт в безумном походе, потрясённый и очарованный богатством кипучей жизни, сюда не проникали. Единственным звуком стал натужный гул турбин. Он пронизывал воздух, словно некий звучащий газ, он пропитал стены вибрацией, он принуждал тарелки ползти по столу, хлёбово в тарелках – рябить от тряски, ложки – звякать в стаканах. Он сделал всех полуглухими, и любой, чтобы его слова дошли до собеседника, начинал орать, разевая рот нараспашку, отчего все становились похожи на предков-приматов, перессорившихся в клетке и готовых вцепиться друг в друга. Перебежка в носовой сегмент не спасала – там гул стихал, но становился слышен неумолчный лязг лесоповальной системы, грохот печных дверей, а через равные промежутки дико выло бешеное оксоловое пламя, поддуваемое воздушными компрессорами.
Забравшись на борт, две сотни комсостава, команды и обслуги разошлись по своим сегментам, рубкам и постам, и сразу возникло ощущение, что все, кроме тех, кого ты видишь, пропали навсегда, и больше ты с ними не встретишься. Угнетающее чувство одиночества и потерянности усиливалось тем, что внутри своей огромной наружности Буш-2 отводил команде минимум места. Гигантизм механизмов сжимал жилое и рабочее пространство до узких щелей-коридоров, трубообразных шахт, тесных и низких кабин. Втиснутые между цистернами кубрики вмещали по шесть человек, койки высились в три яруса, так что уходящий на вахту, слезая с самой верхней полки, наступал на головы и руки спящим ниже, что вело к взрывам ярости и перебранкам. Дребезжала по коридору тележка – помощник кока, ненавидимый всеми за беззаботную должность, развозил с пищеблока еду. Его встречали руганью, и пока он, огрызаясь, разбрасывал корм по мискам, изощрённо издевались над его внешностью, языком и привычками – он был молоденький рэсю, сдуру подавшийся на заработки.
Из насосной службы сюда перебрался щуплый Поль, оператор АТС сегментов 1-4 – кто-то додумался засунуть его в кубрик, где сплошь одни бинджи; те немедля принялись за травлю инородца, и он сбежал, пока не дошло до рукоприкладства. Здесь Поль прижился под опекой Форта, но и тут ему было неуютно – койка высоко под потолком, заслонявшие свет и проход широкие тела биндэйю, вынужденный взгляд всегда снизу вверх, жуткие гримасы и оглушительные голоса, заставляющие вздрагивать.
Выйдя из кубрика и захлопнув дверь, ты оказывался в бесконечном коридоре, терявшемся в полутьме. На ходу пропадало чувство пространства; ты вдруг понимал, что идёшь не в ту сторону – и обман чувств бывал так силён, что некоторые поворачивали на 180° и убредали в печной сегмент, где кочегары оценивали блуждания заспанных и одуревших приятелей в сложных непристойных выражениях, высмеивая вплоть до драки.
Ни дня, ни ночи. Одинаковость тупо текущих часов и суток. Бесконечная дрожь гусеничного хода. Толчки опорных колёс, налетевших на особо крупную вековую лесину. Крен на нос, всё валится со стола, гремят проклятия, снизу под горло подступает волна направленной гравитации, а корабельное радио хрипит пропитым козлетоном: «Спокойно! форсируем водную преграду. Всем покинуть нижние ярусы с первого по третий. Кочегары, закрыть печь! закрыть, я сказал!» Кубрик замирает, ожидая, что вот-вот речная вода хлынет в топки. Ремонтники, сорванные с коек приказом голоса из стены, карабкаются вверх по рёбрам выступов, а вода плещет по клешням захвата, и что-то живое бьётся, взметая толстый хвост.
Запах воспламенителя. Режущий дух гидратила. Серый свет и опухшие лица; язык вязнет во рту, выпихивая из гортани односложные и грязные слова. Где оно, начальство? в кормовом сегменте, вход туда перекрыт турникетами и шокерами. С момента выезда никто не видел капитана, старпома, главного инженера. Худой бинджи божился, что лично наблюдал главного инженера, заходящего в котельную. Враки! он туда ни ногой. Если главный шаг ступит в котельную, его сразу разводным ключом по затылку – и в топку. Почему? что значит «почему»? просто так, потому что его надо грохнуть. Это естественно, как восход солнца. Никто и записок ему не подбрасывал с намёком на расправу, и по смене не передавали, что надо убить, но любая смена выполнит свой долг перед товарищами. Так всегда делали печные каторжники на Хэйре. «Как съездили?» – «Да нормально, всего пятнадцать человек подохло, но зато – слышь, парень! – главного инженера в печку сунули, га-га-га!» Будь главный человеком, а не гадом, он бы заботился, чтобы экипаж не подыхал. И отвечать не придётся: «Угорел, поскользнулся – и в печь! не успели за ноги поймать…»
Форт благодарил агрегат лишь за то, что он не останавливался. Если неподвижно замереть, создать поправку на вибрацию моторов, инерционный датчик покажет слабые колебания от неравномерности хода – и направление хода всегда одно. Но куда идёт Буш-2?.. строго ли держится на азимуте 119°? из-за малейшей ошибки в счислении курса линия маршрута станет пологой дугой, и отклонение за сутки составит добрый десяток километров… Надо выбраться наверх, сличить ориентиры радиопеленгаторов и компаса, время и положение солнца или звёзд – но все проходы на крышу забиты, заварены, указатели стёрты, схемы помещений ни у кого нет, а тщательно обследовать сегменты в одиночку – недели не хватит. Вне времени, вне жизни, из ниоткуда в никуда полз вслепую закрытый мирок едкого пота, плотной жары, сквернословия и исступлённой одержимости никому не ясным понятием «Производственное Задание». Ты выполнил Производственное Задание? почему ты не выполнил Производственное Задание? ты обязан выполнить Производственное Задание! Оно было четвёртым проклятием, наложенным на экипаж. Кто имел такую колдовскую силу, чтобы обречь экипаж на сизифов труд? дорожный департамент? или исполнялся старинный приговор «В поте лица твоего будешь есть пайку»? Бинджи шипящим голосом вещали, что сжигатель катит сам по себе, никто за дорогой не следит, а просто на первом сегменте есть рубка без живых людей, полная приборов – она-то и показывает штурману и рулевому, куда править.
Начальство говорило с командой из углов, с потолка, из зарешёченных и спрятанных динамиков. Иногда спросонья чудилось, что их голоса снятся, или это бред. Поднимаешься, а тебе неизвестно кто командует: «Номер 128, бегом на аккумуляторный пост! Сообщить степень подзарядки! немедленно!» Голоса гоняли команду бегом, следили, проворно ли движутся подчинённые, распекали за малейший промах, а иногда и без причины, для профилактики. Здесь таилась опасность – вдруг однажды голоса станут неодолимы и прикажут дежурному топливной системы открыть вентиль гидратилового бака и чиркнуть зажигалкой?.. Но все за пару суток до того вымотались, что ходили как выжатые, не думая ни о прошлом, ни о будущем, а так – переставляя ноги и что-то делая руками. Голова в работе не участвовала: она была забита чьими-то чужими голосами.
– Какое число? – Джифаренге еле оторвал от подушки голову, полную опилок и бессвязных снов; в черепе судорожно стихало эхо вчерашних приказов из стены. Снилось болото, снились лестничные марши и влипший в гудрон вездеход.
– Второе термидора.
– Я думал – четвёртое! что-то я выбился из колеи… Капитан, а может, нам стоило записаться на ту шахту?..
– А ты знаешь, какая она – шахта? три километра глубины, штреки в метр высотой. Оснащённость шахт тоже бывает разная – где со свистом на трамвае, а где вагонетки таскать на карачках, держа лямку в зубах.
– Мы целую тыщу выложили – и за что?! огребли все радости садомазохизма… Опять мы с вами записались не туда. Причём зарплаты ещё в глаза не видели!
Люди команды ползали, бегали, топотали по внутренностям Буш-2, как выводок тараканов, заблудившихся в механизме башенных часов. Кожухи турбодвижков, низкое жужжание генератора, урчащие моторы гусениц, путаница маслопроводов и труб охлаждения – всё было подавляюще большим, сделанным древними гигантами, злыми гениями, что подарили людям огонь, меч и яд. Они вымерли, но приставили к своим машинам карликов, и те из рода в род продолжали служить машинам, забыв и об их назначении, и о смысле собственной жизни.
Одиночество. Запах отравы и гул, наполняющие воздух и даже мозг. Тусклое свечение ламп, гнёт жары и духоты, потеря солнечного ритма и вообще чувства времени. На трубах охладителя муфтой нарастал иней; его соскабливали в ведро и окунали туда голову, чтобы очнуться от сна.
– Идентификация голоса, – приказал Мийо, встав напротив ворот ангара. Ночь дышала ему в спину близящимся дождём; удушливый жар сгущался, выжимая из распаренного тела потную росу, и бельё намокало, прилипая к влажной коже. Ангар раздумывал, словно в чём-то сомневался. Мийо намеренно решил одолеть автоматику в поединке, не пользуясь доступом с пульта. Заслонки над воротами и справа от них щёлкнули, убравшись в плоские гнёзда, обнажились мёртвые глаза системы, немигающие и безжалостные. Обособленный сторожевой блок считывал открывшееся ему зрелище – чернота, косо падающий свет прожектора, неподвижная фигура у ворот. Электронный организм, проснувшийся в кожухе, собирал необходимые для ответа сведения – рост, контуры фигуры, присутствие (или отсутствие) посторонних лиц, портрет, отзыв опознавательной бляхи. Данных недостаточно, поскольку речь идёт о доступе к оружию.
– Снимите респиратор. – Высокий голос был бесплотен, бестелесен, он рождался не гортанью человека, а импульсами в схеме.
Мийо повиновался. Пока сила на стороне автоматики, надо быть послушным. Потом всё станет иначе. Плотный воздух влился в лёгкие, сразу начав околдовывать мозг туманными чарами углекислоты. Дыхание стало изменяться. Можно продержаться семь, десять, двенадцать минут; потом виски сожмёт боль, а тяжесть станет сковывать тело, склонять засыпающую голову, из носа тепло и мокро выбежит струйка крови…
– Идентификация произведена – Морис Мийо, номер 01-006. – Система нехотя признала его своим.
– Открыть ангар. Флаер «Герра» – предстартовая готовность. – В лёгком упоении победы Мийо снова закрыл лицо маской.
«Герра» стояла в чехле ангара, как одна из рыб-роботов, изображающих жизнь в аквариуме. Сейчас она зашевелится и задвигается, одухотворённая приказом, словно дуновением свыше. Так Господь Бог наделял дыханием тварей земных. Мийо смаковал сравнение, ощущая себя выше простых смертных.
Открывались отсеки боеприпасов; руки-сучья поднимали кассеты со снарядами для пушки и с лязгом вбрасывали их в ниши; точные лапы, обвитые шнурами сенсорной коррекции и гидравлики, погружали в пазухи корпуса «Герры» пачки тонких ракет с хищными остриями. Пинок – поднимается лестница, упираясь в борт, рывок – распахивается кабина. Кресло, панели приборов, рукояти управления.
– Вперёд, – скомандовал Мийо, хотя машина слушалась уже не голоса, а рук.
Тело отяжелело от ускорения; под сдавленный вой двигателя и гравитора «Герра» взмыла вертикально вверх, на ходу поворачиваясь и устремляясь носом в зенит. На высоте 712 Мийо перевернул ночь с ног на голову, и шахта оказалась перед ним, как на рельефной карте. Огненное кольцо прицела с крестообразной звездой посередине пометалось и нащупало копер, потом перескочило на жилые здания, где отсыпались рабочие.
– Тра-та-та-та! – Оскалившись, Мийо мысленно расстрелял спящих, а затем: «Пуфф! пуфф! пуфф!» – выпустил ракеты по воображаемым горящим развалинам. Лёгкий, сбросивший тяготы забот и беспокойства, он вертел «Геррой», как хотел, смеясь и поздравляя сам себя.
Никого! никого! небо – и я! блаженство истребителя, воспарившего над сожжённым городом, где не осталось ничего живого. Некому тебя запомнить и призвать к ответу за содеянное.
Поварёнок-рэсю привалился к стене, задыхаясь; его выгибало в приступе захлёбывающегося кашля. Вытирая рот, он размазал по щеке полосу тёмно-синей крови.
– Тебе надо к фельдшеру, – заметил Форт.
– Это зубы, – просипел рэсю. – Я чистить рот. Оно течёт.
– Чистил рот?.. ты?! давно ли научился? – гыкнул Джифаренге, но оборвал смех, встретив взгляд капитана и расслышав его тихий вопрос:
– Как поживает твой друг Расизм?
– Нету здесь фельдшера, – промямлил Джифаренге, отводя глаза. – Слишком шикарно для нас фельдшера держать…
Выгадав паузу между вахтами, Форт повёл поварёнка на корму. Лампа над турникетом зажглась с дребезгом звонка, искусственный голос предупредил:
– Внимание. Охраняемая зона. Если у вас нет жетона, разрешающего вход…
Форт открыл шкафчик аварийного телефона на стене:
– Алло? говорит номер 97…
Бляха с номером – обязательная принадлежность члена команды. Чтобы не путаться в именах, всех принято называть по номерам. Как это нравилось Форту – словами не опишешь, только жестами.
– Диспетчерский пост, номер 45, слушаю.
– Номер 142 серьёзно болен, ему нужна помощь.
– Войдите. – Турникет открылся, шокеры убрались в свои гнёзда. Далеко пройти в помещения комсостава им не позволили – уже в семи метрах нарисовался младший офицер-эйджи, задумчиво гоняющий языком и зубами комок жвачки.
– Что у него?
– Кровь изо рта. – Форт подробно изучал радаром систему внутренней связи. Сейчас офицеришка соединится с кем-нибудь постарше чином. «Давай, звони, я посмотрю, какие у вас доступы и пути связи…»
– И из-за этого вы притащились?
– Он терял сознание, падал.
Рэсю пытался что-то возразить, но Форт незаметно и нежно наступил ему на ногу.
– Хм, хм. – Офицер ленился звонить, говорить, лишний раз двинуть рукой. – Сейчас. Стойте, ждите.
Радар читал сигналы, сканер исследовал помещения кормового сегмента, насколько мог проникнуть. Можно опустить частности – важно запомнить общее строение кормы.
– Девяносто седьмой привёл сто сорок второго. Обморок кровотечение. Передал тридцать восьмой. Жду распоряжений. Слушаюсь. Есть! Вот справка. – Накарябав стилом полторы строки, офицерик сунул бланк Форту. – Освобождение от работы на пятнадцать часов. Кругом, и – шагом марш отсюда. Справку пусть заверит начальник пищеблока, принести её сюда с отметкой времени, когда приступил к работе. Пятнадцать часов, понял, гамадрил? – офицер трижды растопырил пятерню. – А ты, – посмотрел он на Форта, – чтоб больше не водил за ручку этих. Взяли моду отлынивать! Почему не на рабочем месте? Для кого распорядок вахт вывешен? Какой твой сегмент?.. кем работаешь?
– Девяносто седьмой, машинное отделение; наладчик систем охлаждения, подачи масла и топлива.
– Ну-ка, проверим, где ты должен быть сейчас… – Офицер набрал вход в кадровую базу. Форт с благодарностью прислушался к сигналам – ах, как будет удобно войти в базу без стука! – Антон Ферро, так?
– Артон Ферро.
– Ты меня не путай. Записано – Антон. Никто переправлять не станет. Надо было не смолу жевать, а говорить чётко и ясно, когда тебя спрашивали! Артон, видишь ли! выдумщики, назовут детей чёрт-те как… Антон, и точка. Прикажешь ради тебя поворачивать и ехать на сверку в департамент? Не надейся… Скажи спасибо, что ты по графику свободен, а то бы такой штраф вкатали – в пять лет не расплатишься. Быстренько за турникет оба, а то шокеры включу. «Терял сознание», ишь ты! А сам ходит, как здоровый. Симулянты.
Полный самомнения офицер провожал их с видом, означавшим: «Мы никому предпочтений не оказываем! мы всех одинаково в грош не ставим!» На прощание Форт потрогал лучом системного запроса бляху на груди человека № 38 и прочитал ответ. Вдруг понадобится обмануть пропускной контроль, тогда знание ответа будет очень кстати.
– Спасибо, – выдохнул рэсю. – Пятнадцать часов, хорошо. Я спать. Мне зовут Нинтола. Так только ты мне звать. Тебе зовут Антон, правда?
Всё плыло в бесконечном сером сумраке недр агрегата. Однажды вошедшие сюда разбрелись, будто из коридорной дали их девичьим шёпотом позвали упыри. Легко представить, как наткнёшься в коридоре на высосанный труп. Имена блекли и отваливались, взамен них проступали новые – изломанные, вывернутые. Нинтола? кажется, его называли Тарутак… или это была презрительная кличка, а новое имя – настоящее? Из уходящей в черноту шахты доносились металлические удары. Кто-то от страха стал долбить по металлу, чтобы не сойти с ума в безлюдной пустоте темноты и вибрации? или расхлябанная деталь готова сорваться с оси и пробить трубу подачи гидратила?..
В решётчатом лифтовом стволе мелькнул и пропал пенал лифта, на миг осветилось искажённое мучнистое лицо, узкие погоны с обозначающими звание полосками. Вот так раз! начальство проехало… с какой выси в какую глубь его потащило? Или ими тоже правят голоса, отдающие бессмысленные распоряжения – пойди, возьми, спиши, доложи, сунь дуло себе в рот?.. Гигантское тело агрегата проросло трёхмерной сетью коридоров и колодцев, похожей на грибницу; то был безвыходный, замкнутый лабиринт, залитый стоячим безжизненным воздухом, где лазят по скоб-трапам, мельтешат, галлюцинируют безымянные пылинки-номера – начальники, подчинённые, без пола, цвета кожи и видовой принадлежности. Форту захотелось оставить Нинтолу при себе, иначе отпустишь и… завтра он привезёт тележку, спросит: «Антон?» – «Нет Антона. Вчера как с тобой ушёл, так и не вернулся».
– Плохо есть, – негромко жаловался на ходу Нинтола. – Мясо, жир, сухая мятка. Мало. Преснота. Надо растение. Пить солёный.
«Они наняли биндэйю, а продукты загрузили в расчёте на нас, – мрачно озарило Форта. – Биндэйю едят больше; порции им урезают… А их консул даже не почесался проверить. Да что ему манхло из Штетла! ему важней отчитаться за Буш-2 и получить благодарность по службе».
Голод. Его трудно понять тому, кто сам не испытывал сосущего чувства пустоты в желудке. Кто-то даже украл у Форта брикет пасты, для людей инертной и безвкусной, как глина. Форт нашёл надкусанный брикет валяющимся в коридоре, рядом с разжёванным и выплюнутым комком. Следы зубов – биндские. Не поднимая скандала, Форт съел чуть подсохший комок, а брикет завернул и положил обратно в сумку.
– Отрава пахнет, – вздыхал рэсю. – Нос жечь. Глаза щип-щип.
В кубрике Форта встретили радостными новостями.
– Капитан, Монтерен ход нашёл! он только что с крыши.
Худощавый Монтерен, которому однажды привиделся главный инженер на входе в котельную, оказался вполне здравомыслящим и предприимчивым. Хотя не исключено, что ему просто захотелось подышать не химическими испарениями, а чистым воздухом. В награду за находку ему слили три порции компота, и он как раз чавкал разваренными сухофруктами.
– Ход есть. Я отогнул решётку, там сплошные коридоры. Это отгороженная зона, оттуда раньше управляли засыпкой и выгрузкой золы. Зольные бункера – как пропасть! Но это не главное. Там есть выход на крышу! я всем покажу!
«Будто мы заживо замурованы, из подземелья вырываемся!» – невольно поразился Форт шальному ликованию, которое овладело жителями кубрика. Все вели себя так, словно им подарили шанс избежать смертной казни.
– Между сегментами мостки; перейти можно, – оживлённо продолжал Монтерен. – Я дошёл до площадки охотников. Охраны никакой! Стояло два флаера; по-моему, они заправлялись от батарей кормы. Я сменял у них на рубашку… вот что! – он вывалил на стол сумку сочных бело-зелёных стеблей с повядшими листьями.
– Что не запрещено, то можно! – воскликнул Джифаренге. – На уик-энд надо требовать зарплату за пять суток!! Имеем право! Балабон, бегом к кочегарам; ты, Сухарь – к мотористам. Всем говорите – на крыше натуральная жратва навалом, лока, танцы! Чтоб завтра смена в 10.00 сидела и кричала: «Давай деньги! Давай правильный харч! Локу давай!» Надоело в сундуке трястись! Еда – мышам столько не хватит, порции крошечные, воздух – яд. Сидеть на полу и стучать руками, чтоб, как только смена кончилась, дали деньгу! Нас много. Когда печь вхолостую завоет или турбины снизят обороты, вся эта мразь с кормы задумается. Парни, я дело говорю? Они не найдут в гилее новых дураков, чтоб встали на наши места!
Идея погулять в законный выходной зажгла всех, как оксол – дрова. Гонцы галопом понеслись по адресам, а вёрткий Поль (он же № 139) загорланил, подыгрывая себе стуком ложек по столу:
Словно монахи в келье мы жили —
Локу не пили, баб не любили!
Утром работа, а вечером спать —
Жизнь холостяцкая, кости ломать!
– Со зверобоями договоримся, – лучился задором Джифаренге. – За экю что хочешь привезут!
– Смотри, – усмехнулся Форт, – как бы тебя не высадили за эту затею. Узнают, кто зачинщик…
– И что? – Джифаренге хохотнул. – Кто им – Буратини будет вентили крутить?.. Наши не выдадут, а чтоб эйджи молчали, им надо внушить; это по вашей части, капитан. Пожалуйста, растолкуйте, что мы за пиаром не гоняемся. Мол, ребята мы простые, дешёвой популярности не ищем…
Вспышка энтузиазма разбросала свои искры по сегментам, и гусеничный корабль затлел огоньками пробудившегося недовольства, будто до слов «Даёшь правильный харч!» люди не знали, как назвать свою голодную истому, и не соображали, отчего ноги налило тяжестью, а живот ввалился. АТС рабочих сегментов передавала по цепочке кодовое слово «трава» и невразумительные ориентиры «хода Монтерена»: «Третий, слева, семнадцатый ярус, шестьдесят третья». Если кто-нибудь подслушивал перекличку постов и отсеков, вряд ли он мог понять, о чём идёт речь. «Высокая трава» – что за чепуха? а это был пароль свободы, обозначение крыши. «Был на высокой траве». «Есть высокая трава на втором, справа, восемнадцатый!» – кто-то, руководствуясь намёками, отыскал новый доступ наверх.
Форт бегал по коридорам. Датчики систем, которые он контролировал, были разнесены на десятки метров, находились с четвёртого по пятнадцатый ярус; ни один лифт в сегменте не работал, а часть колодцев кто-то перекрыл. Скобы отстояли друг от друга на длину руки биндэйю, и лазание по скоб-трапам становилось сплошной акробатикой. Упёршись в скобу, понадёжней закрепившись ногами, выбрасываешь руку далеко вверх – хват, пальцы сжимаются, подтягиваешь себя, и снова весь цикл – упор, зацеп ногами, дотягиваешься до скобы… словно плывёшь упрямыми рывками вверх, замирая на миг в момент уверенного захвата кистью. Понемногу Форт изучил механику движения по трапу и стал перемещаться в трубах плавно, но даже на случай срыва и падения (мало ли, скоба отломится) он твёрдо знал, что уцелеет – а другие, у кого обычное живое тело?..
Видимо, объединявшую датчики проводку украли ещё в Гезе, полсотни лет назад, и те, кто готовил сжигатель к эксплуатации, восстановили её лишь на треть, поэтому сравнивать показания приборов приходилось по телефону. Запомнил, добежал до аппарата…
«Поль? это девяносто седьмой, дай агрегатную рубку».
«Соединяю».
«Поль, дай инженера моторной части».
«Сейчас».
«Докладывает девяносто седьмой – топливо двенадцать, воспламенитель сорок, масло семьдесят два, пресная вода девять».
«Девяносто седьмой, что ты врёшь? не может быть девять!.. Иди, проверь ещё раз. Должно быть двадцать три!»
Бегом, по скобам, вновь бегом. Где ближайший исправный телефон?
«Точно девять».
«Постучи по трубке справа. Справа всегда заедает».
«Не меняется».
«Ты мне утверждаешь, что вода на девять?! Ты мне хочешь сказать, что я не вижу, сколько у нас воды? Сходи ещё раз, девяносто седьмой».
Бегом, бегом, бегом. Споткнулся у телефона.
«Поль, дай станцию водозабора. Алло! Водяные, вы шланг в реку бросали? Так… А насос работал?.. сколько кубов? ничего не понимаю. Девять!»
«Девяносто седьмой, выговор с занесением в карточку. За дезинформацию комсостава».
«Повторяю – девять».
«Повторяю – строгий выговор!»
«Я могу спуститься в цистерну и промерить уровень».
«Почему ты сразу этого не сделал? Полезай сейчас же!»
В склепе цистерны дрожит море полночной тьмы. Линии уровней стёрты.
«Девять! Алло!.. алло! Поль, где инженер?»
«Он отключился. Обеденный перерыв».
Выбираясь из цистерны, Форт отметил, что вахта давно закончилась, сменщик где-то на другом конце Вселенной начал пробежку по датчикам, выговор записан. Он перевёл свои затраты энергии в килокалории. 9170 ккал. Какая-то работа насмерть, трудовая казнь во имя спущенного с неба Производственного Задания. Невозможно ни съесть, ни усвоить еду с таким числом калорий. Кериленовые цилиндры в его батарее с нагрузкой справлялись – а люди? живые люди?.. да здесь только киборг может выжить!
Он воспроизвёл в памяти лица с проступившими сквозь кожу костями черепа, слипшиеся медные волосы, задубевшие от пота робы с белым соляным рисунком, стоны во сне, пробуждение и безысходно-тоскливую ругань вместо «С добрым утром», замедленно-спящие движения рук и челюстей, богохульный мат из-за трясущейся двери туалета – всем свело и завязало узлом кишечник. Нечистая вода с плёнкой неизвестной маслянистой примеси. Это не может продолжаться вечно.
Завтрак. В светлой и просторной столовой комсостава стол застелен белоснежной (льняной!) скатертью, и опрятные стюарды в вычищенной униформе разливали по тарелкам янтарно-прозрачный бульон с игривыми веточками зелени, аккуратными горошинами и морковными полумесяцами. Золотисто-зелёные драпировки изящными складками прикрывали ложные окна; в простенках красовались скромные трёхмерные панно, изображающие гилей в цвету; здесь всё создавало иллюзию трапезы на природе, под щебет калькариток и охлаждающее веяние кондиционера. Во главе стола, как принято, сидел свежий, тонко и едва заметно пахнущий духами упитанный капитан, чьи тёмно-каштановые волосы были искусно причёсаны и напомажены. Оправив на груди салфетку, он что-то шептал старпому, со сдержанной весёлостью поблёскивая лукавыми, почти чёрными глазами. Кровь средиземноморца в его венах была солона, как его тонкие шутки. Посмотрите, как главный инженер-бинджи глядит в бульон. Смешно! а сейчас ему навалят гору силоса. Травоядный обезьян. Его отрыжка пахнет коровьим хлевом. Чтобы вычистить ему зубы, нужна швабра и полведра зубной пасты. А их женщины… тссс, я скажу вам на ушко… хо-хо-хо!
Главному инженеру-бинджи было неудобно; чтобы уравнять сидящих за столом, ему выделили коротконогий стульчик вроде пуфика, и инженер торчал над скатертью, как великан, по пояс врытый в землю. Он опустил плечи, прижал локти к туловищу и тем не менее ощущал себя неуклюжим, слишком большим и грузным, чужим в обществе низеньких эйджи. Бинджи опасался, что стульчик под ним хрустнет и развалится. Посуда, столовые принадлежности – всё было приспособлено для землян, и он тоже был принуждён к ним приспосабливаться, говорить только на их языке и ограничивать силу голоса. Он чувствовал себя свободно, лишь уединившись в каюте.
Вахтенный офицер № 47 поспешно подошёл и прошептал нечто на ухо капитану; у того вздёрнулись брови.
– Бунт?
Все перестали жевать и хлебать.
– Немыслимо. – Капитан смял и отбросил салфетку; стюард тихо подобрал её и приготовил новую. – Господа, мне только что сообщили, что команда взбунтовалась. Признаться, это кажется вздором. Ну-ка, дружок, доложи всем.
Номер 47 откашлялся.
– Лесоповальный, печной, моторный и резервуарный сегменты выдвигают какие-то странные претензии. Они требуют жвачки, денег и танцев. – Номеру 47 было неловко оглашать подобные нелепости, но капитан велел. – Они говорят, что прекратят обслуживать механизмы и системы.
– Жвачки?.. – От возросшего внутреннего напряжения на лице главного инженера желваками проступили сжавшиеся мышцы.
– Так точно.
– Господин капитан, это серьёзная проблема, – обеспокоенно сказал главный инженер. – Возможно, у нас возникли сложности с питанием.
– Какие сложности? склад пищеблока полон! я лично проверял.
– Дело не в количестве консервов. Жвачка – некорректный термин; здесь ошибка в переводе. Им нужна травяная… растительная пища, много овощей…
Тот, кого команда готова была оглушить ключом и сжечь, заговорил твёрдо и быстро, заметно громче, чем требовали приличия:
– Биндэйю надо много овощной еды, клетчатки. Иначе возникают трудности с пищеварением. Разумеется, рацион команды не входит в пределы моей компетенции, но я полагаю, что их питание…
– Господин главный инженер, – отчеканил капитан, лёгкой гримасой обозначив, что он недоволен повышенным тоном бинджи, – я попрошу вас не выходить за пределы компетенции. Мы вас выслушали; достаточно. М-м, овощи!.. Теперь я верю, что это – бунт. Бунтуют как раз по ничтожным причинам. Господин главбух, после завтрака рассчитайте выплату наличными за… за неделю в размере тридцати процентов заработка. Оформите как аванс. Пусть докармливаются за свой счёт; судовая касса не для того, чтобы потакать прихотям работяг. Танцы им устраивай!.. каково?! Разрешите рабочим покупать овощи у зверобоев. Никаких отдельных рейсов служебного катера! Откройте выход 4-3. И ещё… – доверительно склонился он к начальнику охраны, понизив голос, – выясните, кто начал бунт. Премия доносчику – двести экю. В конце рейса мы решим, как расплатиться со смутьянами. А вы, – добавил он громче, обращаясь к офицеру связи, – огласите моё распоряжение по общей сети. Разумеется, никакого выходного дня – мы предприятие непрерывного цикла, производственное задание для нас важнее всего. Пусть развлекаются посменно, согласно распорядку вахт. Агрегат должен двигаться без остановок.
Затем и существуют капитаны на судах, чтобы единолично решать проблемы любой сложности. Столовая повеселела и вернулась к прерванному завтраку. Голоса стали светлей и тише.
– Как вам понравилось выступление жвачной обезьяны? – промолвил шеф охраны, склонившись к тарелке.
– А вы хорошо проверили его досье? – ответил вопросом капитан, тем самым перехватив инициативу. – Вы уверены, что он не имел ничего общего с какими-нибудь радикалами?.. на ЛаБинде масса радикальных группировок.
– Консульство предоставило его послужной список и биографию, – пошёл на попятную шеф-охранник, стремясь перевалить ответственность со своих плеч.
– Автобиографию, вы хотели сказать? О себе любой напишет наилучшую характеристику. Задумайтесь-ка, почему именно его отрядили на агрегат. За примерное поведение с ЛаБинды не ссылают…
Приговорённый командой, главный инженер за лишние слова окончательно стал изгоем и среди комсостава. Так-то! в другой раз не разевай рот в защиту отребья, нанявшегося на сжигатель. Он замкнулся и потупил взгляд, чтобы никто не заметил огня бессильной ярости в его глазах.
Услышав обращение правительства Буш-2 к народу, команда восторженно заголосила – победа! открыт выход 4-3! деньги дадут! Случается, что и мечты сбываются.
Зная высоту агрегата и высоту гилея, Форт и не надеялся увидеть с крыши горизонт. Но зрелище, открывшееся наверху, было потрясающим. С обеих сторон мимо ползли лесные стены; впереди деревья однообразно рушились с шумом, покорно ложась и втягиваясь в невидимую пасть, а сзади… за кормой агрегата шла прямая просека, дымящаяся, засыпанная пеплом. Раскидистые ветви-веера, выступавшие в прогрызенный коридор, качались и роняли на крышу увесистые клубки рваных и спутанных эпифитов с их ядовитыми дряблыми яблоками, сочащимися липким нектаром; под ногами, звонко щёлкая, угрожающе подпрыгивая и треща, пугливо метались насекомые обитатели лесного полога – обжигающе-жёлтые, чёрно-лиловые, опушённые жгучими иглами, испускающие из брюшка струйки нервно-паралитического газа, иные величиной с кошку, с десятками ног-крючьев. Унылые безглазые комья миксомицетов ползали, как убежавшие от кулинара порции желе – розоватые, прозрачно-серые, малиновые, переливающиеся изнутри опаловыми созвездиями вакуолей, – привычно растворяя листву и сваливаясь с неогороженных краёв. В колодце выхода 4-3 орал дежурный вентсистемы, обзывая уродами всех, кто раньше времени открывал шлюз и впускал в корабль внешний воздух. Гулко дымили трубы выброса, вскидывая выхлопной газ сизыми султанами выше леса.
Сзади к белёсому курению золы примешивался ползучий чёрный дым пожара. Гилей, высушенный солнцем термидора, загорался и пылал. Солнечный свет, прорвавшийся из просеки в подлесок, буквально на глазах поджаривал сочные, полупрозрачные растения, и они, сморщившись, занимались ползучим огнём. Со звуками петард взрывались спорангии, полные невесомой сухой пыли. Вспугнутые крылатки водоворотами кружились в воздухе с жалобными криками.
«Впереди нас – рай…» – вспомнив слова Руны, Форт с каким-то болезненным чувством сравнил беспомощный лесной заслон перед червём смерти и след червя – прах, дым, пожарище, ничто.
Пилотам было легко найти агрегат сверху. С северо-запада заходил на посадку трёхфюзеляжник с подвесными контейнерами, пара флаеров отстаивалась на крыше кормы. Все, чьи вахты кончились, повалили по мосткам, пихаясь и выкрикивая безобразные слова и лозунги, более приличные в локерии. Стало заметно, что умственный уровень команды рухнул до ноля и ниже, остановившись на последних трёх желаниях – пожрать, напиться и уснуть.
– В складчину, – командовал Джифаренге, – парни, по стольнику! Я поговорю с летунами. Часов пять, и у нас всё будет. И музыка!.. ну-ка, вы – разгребайте танцплощадку!
Форт изучал антенное и радарное хозяйство Буш-2. Вот радар системы позиционирования, вот трэковая связь, вот навигационные устройства. Он не зря пригрел в кубрике Поля – в благодарность парень разболтал всё, что знал об информационной структуре корабля. Пока самые послушные спихивали растительный сор с бортов: «Эй, не поскользнись! навернёшься – поминай как звали!», он проводил время с пользой.
Его заинтересовал небольшой, но, похоже, скоростной флаер ньягонской постройки – лягушачьей расцветки, с непонятными буквами на борту. Похаживая по четвёртому сегменту и любуясь природой, Форт обратил внимание, что экипаж на флаерке – хэйранский, там снуёт пять-шесть красных человечков. А если взглянуть пристальней?.. некоторые лица подозрительно знакомы; надо рассмотреть поближе.
– Трава – три экю килограмм! – чирикал Бисайюге. – Деньги раньше, трава после! Никак иначе! Час, два – и трава. Деньги раньше!
Узнать его Форту позволил цифровой анализ внешности. Бисайюге заметно преобразился – волосища расчёсаны тремя проборами, пряди перевиты лентами, убраны назад и прижаты сеткой, а голова – как бы в узде из плоских эластичных тяжей с выпуклыми бляшками и узкими пластинами цвета камня, сложным рельефным узором выступавшими на лбу, на темени и на висках. Второй муж Лучезарной был в огненно-красных штанишках до колен и в несуразно полосатой безрукавке типа болеро – тинисто-зелёный, оранжевый и бледно-голубой цвета; прочие гривастые не обузданы, а наряд их ограничен парой ожерелий, пластиковыми тапками на завязках и трусиками с передником. Эти прочие, жирно блестя солнцезащитным гелем, слушали и, хлопали глазами, сидя рядком на корточках и не вмешиваясь в торг.
– Земноводный, – проникновенно, с укором говорил Джифаренге, волею народа ставший глашатаем и ходатаем, – ты цену ломишь, а чего ты продаёшь? подножный корм! Два экю за кило.
– Три! Ты биндэйю о четверых ногах. Жена к вам снисходительна, берёт малую плату. Она у жрицы консультируется. Опасайся! Прекрасная Оййоте скажет – нельзя, неэтично кормить врагов, – и ни листочка не получите. Три экю. Свежая, вкусная травка! Листва! Плоды! Хочешь даром – лезь по стенке вниз и рви руками.
Биндэйю махали лапами, громко высказывались в духе оголтелого расизма, но соблюдали святость частной собственности и на флаер не лезли.
– Мораль нашего народа не пострадает, – выбралась из кабины Цанцукэ в такой же узде, короткой жилетке и юбчатых штанах. – Жрица великодушно позволила.
– Два экю семьдесят пять центов! последняя цена, – объявил Бисайюге. – Кто не соглашается, тот жрёт жирную противную тушёнку.
Многие завыли. Тушёнка с крупой давно стояли пробкой у всех в кишках.
– Два пятьдесят!
– Жена моя, мы улетаем?
– Если не согласятся – сейчас летим.
– Два семьдесят пять, и целуем богов! – отчаялся Джифаренге. – Покупаем пять центнеров.
– Кто купит шесть, – вкрадчиво пропела Цанцукэ, садясь на плоскость по-турецки, – получит бонус – десять литров локи…
– Шесть!.. бери шесть! – народ бушевал.
– …и музыкальный центр с большими, сильными динамиками.
– Уууу!!!
– Целуй богов, краснобрюхая! целуй, что будет без подвоха! Листья – без веток, лока – не разбавленная, музыка – наша, настоящая.
Цанцукэ извлекла из-за пояса резную статуэтку и почтительно облизала её.
– Половину вперёд. И ты, потная тряпка, целуй тоже.
Это было унизительно. Чтобы биндэйю, вдобавок десантник, клялся целованием на божке лайгито… но животы так подвело, что пришлось идти к врагам на поклон и соглашаться с их условиями.
– И я внесу, – порылся Форт в кармане, где лежали деньги. – Держи сотню от меня.
– Нет! – вдруг возопила лайгитская женщина – Не сметь!!
– То есть как это?.. – Форт задержал руку с купюрой.
Выглянул и Кайчеке, у которого голова тоже была обтянута лентами, усеянными россыпью полосок и кружков, похожих на каменные.
– Ты не платишь, – кратко молвил он. – С родичей мы платы не берём. Сколько тебе надо зелени, свояк?
Их обмен репликами стал центром внимания примолкшей своры пропотевших, злых и усталых биндэйю. На Форта смотрели кто хмуро и презрительно, кто уважительно, но все – с невольным изумлением. Ничего себе эйджи! Он – родня хэйранцев?.. неслыханное дело!
– Центнер. – Не постигая вполне суть сцены, Форт решил не мелочиться, а хапнуть крупно.
«Мёртвый, а прожорливый!» – подивился Кайчеке, но кивнул; этот знак согласия он выучил и применял правильно.
– Будет центнер. Через ваш час.
– Чума и лихорадка! как вы с ними породнились? – увивался Джифаренге возле хозяина. – Когда успели? я валяюсь! Капитан, вы меня убили!
– Ничего особенного, – уворачивался Форт, поскольку сам не мог ответить толком, но кое о чём начал догадываться… – После Полнолуния они ко мне подобрели, только и всего.
– О, не скажите! Не всем выпадает иметь с лайго свойские отношения! Ооочень редко наёмники в Джифаре с ними корешились, и если так случалось, то это был выигрыш. На Унте, в Джифаре скажете: «Я свояк Цанцукэ», или другой важной бабы – ни в чём отказа не будет. Если взяться с умом, их на любое дело запрячь можно. А если соврать. «Я свояк», и лжа всплывёт – за обман прирежут, не задумываясь…
Что-то мне это не нравится, – глухо заговорил он, поразмыслив молча. – Неспроста они здесь появились.
– Охотятся, наверное.
– Может оно и так, но… Эта мадам Мёртвая Голова без детей путешествует; вот что меня заботит. На работу по найму жабы всем семейством отправляются, чтоб денег побольше получить, а эти – нет. Боевые мужья, рабочие мужья – при ней, а дети где? Она жаба рожавшая – после жрицы заяву в полицию подписывала, всем известно; значит, не бездетная! И не простая, а царских кровей жаба, у такой обязательно есть дочка-царевна. Должна ездить с матерью, учиться мужиками править – а её нету! Припрятана! спросите, почему? я скажу – мать не хочет её риску подвергать, чтобы, если сама погибнет, меньшая сразу наследовала титул, обойму мужей и богатство. Выходит, что у них какое-то опасное задание. И эти сенсорные маски… – лицо Джифаренге задумчиво перекосилось.
– Да, я спросить хотел – что за национальные украшения у них на головах?
– Это, капитан, не украшения, а устрашения. Они их с наших сенсоров для инвалидов под себя скопировали. Наружные нервные контакты, съём команд с мозга.
– Связь с компьютером?
– И друг с другом! с чем угодно, с пушкой, с бластером, с навигацией… Обмен мыслями. В масках жабы мыслят вместе через сервер, как одно целое. Полная координация в бою. Вы думаете, мы их зря боялись?
