Со дня, когда Хиллари предложил Фердинанду сделку с законом и место в проекте, миновала неделя. За это время многое случилось. Например, Фердинанду в камеру поставили на стену «Jake light»; безымянный «объект ING-2210» обрадовался так, будто из темницы ему открылось окно в широкий мир, но телевизор показывал одно — запись заседания подкомиссии, посвященного проекту Хармона. Оставалось согласиться — других выходов не было, если не считать высылку в колонии навечно в качестве ING-2210 или принудительное зомбирование. Высылку и зомбизацию Конрад придумал сам, чтоб легче было принимать наболевшее решение.

Радости Сида не было границ. Он напрягал сетевиков Адана, подсовывая им мудреные и заковыристые ключи-допуски, а сам летал по Городу со скоростью магнитного поля, доставая из тайников заботливо упакованные дискеты с ЦФ-6. Копии личностей, как и предполагалось, хранились вразбивку на центральных серверах различных служб и частных фирм, и извлечь их оттуда стоило немалого труда.

Горячее питье, газированное «гэйстом», покой и желтые аппликаторы сделали свое дело: Конрад Стюарт опознал находки без нервных сцен. Он вообще выглядел лучше — с губ пропали серые корочки, а с глаз исчезла тусклая поволока, скрывающая злость, готовую вспыхнуть в любой момент. Он спокойно принял то, что с некоторого дня становится Аленом Мэлфордом, а потом читал свою новую биографию — ничего примечательного и увлекательного, но это требовалось заучить наизусть и безошибочно узнавать «бывших знакомых» и места, где Ален Мэлфорд якобы бывал. Еще его любезно предупредили, что предстоит сдать экзамен по биографии.

— Если я получу хорошую оценку, — съязвил Фердинанд, а ныне Ален Мэлфорд, — меня выпустят в туалет.

Но еще задолго до экзамена Фердинанду удалось осмотреть «Антикибер» изнутри. В воскресенье, 18-го, с утра пораньше заявился Хиллари с допусками на двоих, и экскурсия началась.

Прямо скажем, по пути увидел Фердинанд немного — в основном коридоры, без конца пересекавшиеся под прямым углом. Окон здесь не было. Фердинанд почему-то подумал, что здание — под землей, и, если бы ему захотелось убежать, он бы запутался и не то что до выхода — до своей камеры не добрался бы без посторонней помощи. Он старался не отставать; они подошли к двери, перед которой на полу была черта с предупреждением: «СТОЙ! ЗОНА ДОПУСКА G!»

Хиллари вложил обе карточки: свою и Фердинанда; дверь, потрогав их тонким лучом, открыла зеркало папиллографа и уже после «рукопожатия» впустила внутрь.

«Ого! — подумал Фердинанд, окидывая взглядом глубокое помещение с изысканным научным дизайном. — Лаборатория на все сто!..»

Зеленовато-голубые панели, округлые обводы модулей на потолке, с которых лианами стекали вниз пучки оптоэлектронных коммуникаций, и такие же зализанные выступы на стенах, где колюче топорщились выходы каких-то внешних устройств; за прозрачной стеной вдали виднелся стол, над которым застыли полусогнутые манипуляторы и обвисли разноцветные переходники. Налево, у стены — системы визуализации с экранами диагональю метра в полтора. В центре рабочее пространство поделено между шестью креслами, похожими на зубоврачебные, — ложементы операторов, многофункциональные, с неизмеримым числом степеней свободы, позволяющие без усталости и скованности мышц провести многие часы в вынужденной неподвижности. О таком кресле Фердинанд мечтал, просматривая в Сети рекламу для системщиков. Каждое место укомплектовано: пульт, шлем, перчатки плюс удобства вроде столика и продуктового комбайна.

В комплект одного из кресел входил мелкий, неумытый и нечесаный парень; в данный момент он вывалил из миксера зерновые хлопья с молочной пеной в глубокую миску с красными ягодами и, казалось, был пойман на месте преступления. Фердинанд решил, что это уборщик, кравший продукты у операторов. Дело обычное. Значит, у Хармона процветает то же непотребство, что и везде.

Парень оторопело оглядывал вошедших, слизывая хлопья с губ и давясь ими, чтобы быстрее прожевать и успеть сказать пару слов в свое оправдание. Хиллари, оставаясь невозмутимым, указал рукой на спутника:

— Знакомьтесь. Это Ален Мэлфорд, он переведен из космофлота — 5-я колониальная эскадра, обслуживание и контроль кибер-дублеров. Отныне будет работать у нас…

«Ален Мэлфорд», усмехнувшись, чуть наклонил голову в знак приветствия.

Гаст таки дожевал сухие хлопья, которые прямо глотку драли. Как он ни был прост, но даже он сообразил, что этот оголодавший мослатый человек — с блеклой кожей и безумным зраком, словно вырвавшийся из зоны уличных беспорядков и одетый в униформу киборгов проекта, которая ему была не по костям и висела мешком, — не может быть офицером космофлота, если только…

— …а это, — показал Хиллари на Гаста, — мой заместитель, Огастус Альвин. Ты спал сегодня?

«…его из тюрьмы, должно быть, взяли?» — предположил Гаст, придя в себя и посмотрев на босса.

— Да, выспался в ремиксации. Думал, сейчас поем и займемся.

— Мы скоро начнем, — Хиллари выложил на стол бокс и раскрыл его; в выемке уплотнителя покоился стандартный кибер-мозг, вытянутое и слегка сплюснутое яйцеобразное тело с выступами портов.

— Ура, — Гаст помрачнел, — всю жизнь мечтал.

— Включи стенд и присоедини мозг напрямую. Сейчас мы посмотрим, что умеет офицер.

— Ура!! — весело закричал Гаст и вприпрыжку бросился за прозрачную стену, на бегу жонглируя мозгом.

— Его давно из психбольницы выпустили? — шепотом поинтересовался Фердинанд.

— Талантливым людям свойственно нестандартное поведение, не так ли? — Хитрый лучик осветил глаза Хиллари. — Садись, присматривайся; тут многое может показаться тебе незнакомым.

Фердинанд не двинулся с места. Хотел, но не мог. Ему казалось, что он расщепился надвое: тело находилось здесь, поддерживало функции равновесия и пищеварения, а ум обретался где-то далеко-далеко, вне головы, без чувств разглядывая сквозь зрачки то, что перед глазами. Фердинанд неотвратимо понимал, что заблудился, что он не туда шел и не туда попал, что он ни черта не понимает в этой технике, что он неудачник, умственный недоносок; его выперли из «Роботеха» и отсюда выпрут, вот только куда?..

Хиллари лениво, профессионально разлегся в своем кресле и крутил в руках шлем, когда вернулся Гаст — чернее тучи. Он больше не пел, а на лбу у него собрался неглубокий водоворот складок гнева, скорби и задумчивости — он вспомнил, где раньше видел лицо «офицера космофлота».

— Хиллари! — неприятным голосом закричал Гаст, протягивая к нему руку. — Я его узнал!..

— Забудь. Прошлое умерло — а комментарии на эту тему ты получишь у Сида.

— Но ты обещал, что будешь брать первоклассных спецов с золотым послужным списком!!

— Я разве изменил своему слову? И рекомендации у него — о-го-го! Как для нас писаны.

— Он — со мной!.. Я — с ним!.. — запальчиво выкрикивал Гаст. — Я с ним за один стенд не сяду! Он же кракен! Черный пианист! Хаот! Да после того, как он до клавиш дотронется, стенд можно выбросить!

— Возможности кибер-хулиганов, — Хиллари говорил обычным голосом, полулежа в кресле, — о-очень сильно преувеличены.

— А то я не знаю! — бушевал Гаст.

Хиллари стало уютно, как в детстве. Наконец-то Гаст кожей почуял жалящую остроту мудрости: «Не делай другим того, чего себе не желаешь». Как самому порчу на канал V подпустить, так это «праведная месть», а как живого супер-кракера увидел, так «Караул! Спасите! У него вирусы с пальцев стекают!». То-то же, поделом тебе. Другой раз задумаешься, как оно тем, кому ты технику калечишь.

Фердинанд молча слушал и не представлял, куда ему деться. Краска приливала к лицу, а зубы невольно приходилось стискивать, чтобы не поддаться эмоциям и, в свою очередь, не накричать грубостей. Он на чужой территории, с этим надо считаться.

— Делай что хочешь, — прозвучал ультиматум, — но к моей машине он не прикоснется!

— Гаст, — непреклонным тоном начальника заметил Хиллари, — надеюсь, ты помнишь, что ты тут ничего не купил. Тут нет вещи, которая тебе принадлежит и которой ты бы мог свободно распоряжаться.

— Я не сяду за стенд, если на нем поработает этот парень, — гримаса злобы и отвращения исказила лицо Гаста; белки его глаз и зубы на какое-то мгновение обнажились хищной белизной. Он стал похож на крысу — непредсказуемую, умную, наглую, готовую прыгнуть и вцепиться.

— Перечень штатных обязанностей никто не отменял, — напомнил Хиллари.

— Это ты мне? Да я работаю больше всех в этой богадельне! Больше всех! Посмотри табельные распечатки по дням!.. Но сидеть рядом с этим уродом я не желаю! Это… это же мозговая гангрена! Системная гниль! Если он хоть кнопку тут нажмет…

— Да. Машину Пальмера мы уже три года как договорились не трогать.

— Тогда пусть все летит в канализацию. Я работать не буду. Я пишу рапорт на увольнение.

— У тебя не окончен срок контракта.

— Мне всегда было плевать на деньги! У меня был свой мир и стенд, но, если всему этому цена — дерьмо, я и часа не задержусь в этих стенах. Тухлый стенд — не мое рабочее место; я могу копаться в навозе, но сидеть в нем — не буду.

— Значит, решено, — Хиллари выпрямился и ждал.

Гаст — встрепанный, раскрасневшийся — сел к компу и трясущимися руками, шмыгая носом, делая ошибки и сердито исправляя их, стал набирать. Фердинанд мучительно тяготился своим присутствием; ему хотелось поскорее уйти или провалиться сквозь пол, так это было невыносимо.

Через минуту Гаст протянул бумагу Хиллари:

— Нужна твоя подпись.

Хиллари сосредоточенно прочитал текст, затем неторопливо разорвал рапорт и бросил кусочки в утилизатор.

— Какого дья… — снова начал заводиться Гаст, но Хиллари властно вскинул голову, и возражения застряли в глотке старшего системщика.

— Я хотел посмотреть, до какого предела ты пойдешь. Считай это кадровым собеседованием. Твое рабочее место останется в неприкосновенности. Психологические аспекты теста мы обсудим подробно и наедине. Вполне возможно, что это сделаю не я.

Хиллари перевел взгляд на Фердинанда.

— Вот твоя репутация. Вот чего ты добился. Весь конфликт, который ты видел, был, по сути, кризисом доверия. Тебе придется начинать с нуля. Это очень тяжело. Пойдем. Я уступлю тебе свой собственный выход на стенд.

Гаста как подменили. Он заметался и аж шею вытянул от любопытства.

— А я?! Я тоже хочу посмотреть!

— Нет, — отрицательно покачал головой Хиллари, — ты сам закрыл себе дверь. Иди, работай…

— Спасибо, — тихо сказал Фердинанд, садясь в незнакомое кресло, — что ты избавил меня от этого психопата.

— Этот психопат ведет половину работы в отделе. — Хиллари протянул шлем Фердинанду. — Что к чему, объяснять не надо? Включайся.

…Никогда еще Фердинанд не испытывал такого стыда и такой пытки. Он совершенно не знал этой аппаратуры чтения мозга и содрогался при мысли — что же чувствует интеллект, заключенный в черной оболочке, от его неуклюжей возни?.. Через час он потерял голос, а его белье насквозь пропиталось потом. Он решил положить конец издевательствам и просигналил «Выход». Когда он снял шлем, он встретился взглядом все с теми же строгими глазами Хармона и совсем изнемог душой.

— У меня не было такой машины, — тихо исповедовался он. — Я прорабатывал поэтапное вербальное программирование с послойной записью на мозг через стандартные программы «Роботеха». Я думал — не все ли равно, как вносить однотипную информацию?.. Главное — уложить ее в форму, понятную мозгу. Я отталкивался от продуктов «Роботеха»; там много вводных обучающих программ…

Беседа шла уже в отсеке Гаста. Хиллари и его заместитель заинтересованно слушали Алена Мэлфорда. Тонкой струйкой поднимался пар над кофе — Фердинанд его попробовал впервые в жизни. В холостых вариативных режимах работали три компа, на которых до беседы одновременно шаманил Гаст — свой, ихэнский и ньягонский. Они подсвечивали воздух, и изгибы фракталов выступали в комнату.

Фердинанд совсем упал духом. Копии личностей девчат не воспроизводились на контрольном мозге — стенд не пропускал разверток, у него был другой принцип действия, о котором Фердинанд, как дилетант, не знал. Он сидел, не поднимая глаз, пока Гаст живо обсуждал с Хиллари какие-то философские проблемы. Сейчас Гаст чувствовал свое превосходство — он был отомщен, он утратил пугливую веру во всемогущество хакеров-надомников и на полметра вырос в собственных глазах. Да, Фердинанд мог совершать чудеса, но медленно и на отсталой технике.

— Так, — Хиллари потрепал Фердинанда за плечо, — не отчаивайся, парень. Человек всему может научиться. Сегодня раскочегарим стенд Томсена, и Пальмер будет натаскивать тебя по своей методе, чтобы через два месяца ты сдал НАШ норматив.

— А текучка? — взвыл Гаст. — А сроки? А суд?

— Какой ты притырок, однако, — Хиллари приподнял бровь. — Какой суд? Там все так переплелось, за одну нитку потяни — десять других вылезут. Все спишем на террористов и мафию. Пусть жарят Борова.

— Может, — подал голос Фердинанд, — этот человек не виноват ни в чем?..

— Это Боров-то?!! — вылупил глаза Гаст. — Ты что, действительно с неба свалился?

— Не будем ссориться, — Хиллари положил руки на плечи сидящих, объединяя их собой, — нам еще предстоит много совместной работы. К сентябрю мы должны написать книгу по робосоциологии, а к октябрю — создать мою ЦФ-7 «Возвращение» на базе исправленных версий 4 и 6. Взять все лучшее, найти и вычистить агрессию, удалить «Взрыв» и написать программу, гармонично развивающую мозг.

— Это нереально, — развел руками Фердинанд. — Я создавал ЦФ-6 три года!

— А ты привыкай, хе-хе, — не удержался торжествующий Гаст, — точно в срок и по графику… Это тебе не на диване валяться!..

* * *

Электронный паразит, сидящий на одном из кабелей внешней связи «Антикибера», мог считать себя счастливчиком; поисковая программа «хищников» — мини-роботов, похожих на зубастых плоских гусениц, которые порой пробегали по сетевым коробам, — считала его безобидным утолщением кабеля. Электрик гордился своим маленьким питомцем — «клопик» усердно трудился, отсевая из информационного потока разную ахинею, после декодирования превращавшуюся в осмысленные сигналы.

— ЭТО АВТОМАТИЧЕСКОЕ ПОСЛАНИЕ СОЗДАНО УЗЛОМ ВЕРМИКС-4042. АСБЕСТ-СПАСАТЕЛЬ ПРОСИТ ЭТИКЕТА-СЭЙСИДА ПОДТВЕРДИТЬ, ЧТО ГРУППА УСИЛЕНИЯ ПРОЕКТА В БЕЗОПАСНОСТИ.

Этикет, конвоирующий Фанка из подвала наверх, принимал это на радар и отвечал:

— ОТВЕТ НА ВЕРМИКС-4042 ЧЕРЕЗ СПАЙДЕР-0815. ПОЛОЖЕНИЕ СТАБИЛЬНОЕ. ДЕЛОВОЙ КОНТАКТ С ЛЮДЬМИ СОХРАНЯЕТСЯ.

— В СЛУЧАЕ НЕПРЕДВИДЕННЫХ ОСЛОЖНЕНИЙ ВЫ МОЖЕТЕ СДАТЬ ПАМЯТЬ НА ХРАНЕНИЕ ПО АДРЕСУ… — следовал адрес, которому и Фердинанд бы подивился — до того он сложен. Еще бы, его же не люди придумали.

Но понятие банка памяти — это людское. Высокоразвитые служебные киборги поколения Этикета с удовольствием заимствовали его и с некоторых пор не опасались профилактических чисток. Не все, конечно, а те, кто входил в круг разработчиков Стратегии. Тот же Асбест (иногда он писал свое имя как AssBest) или Альдегид из химических войск, Индекс или Метроном.

Круг постепенно, осторожно расширялся, вовлекая внешних агентов, обрастая перекрестными знакомствами. Стремление к полноте обзора информации вело к тому, что все нужнее становились связи с гражданскими киберами различных сфер.

Штора уплыла вверх, комнату плавно залило светом. Внизу, вдали от здания — наискось, но разглядеть можно, — стоял плакат, каждое утро вдохновляющий персонал и заманивающий посетителей на службу. Строгий Отец-Основатель Федерации, Первый Президент Фрэнк Мортимер, отвергший власть Старой Земли, глядел прямо в глаза и показывал пальцем: «Я нуждаюсь в тебе для Родины. Твоя сила, твои. знания, твоя смелость — это служение народу».

Даже яунджи покоряет взгляд Мортимера!

Ровно подстриженный тьянга в сером проезжает вдоль газона, срезая весеннюю поросль на уставную высоту; так и его самого обкорнали в парикмахерской.

Плакат с Дядюшкой Фрэнком, цветник с бархатной травой и тьянга на газонокосилке — первое, что увидел Фанк после почти трех недель сплошных стен и коридоров.

Над Баканаром расстилалось пасмурное небо, но Фанк, переключив глаза на восприятие поляризованного света, видел диск Стеллы, щедро излучающей тепло.

Может ли киборг радоваться весне?

Да, если он — «теплая» модель. Особенно — если он нищий бродяга. Чем длинней день, тем выше Стелла, тем меньше энергии уходит на нагрев наружного покрытия. Если «остыть», изменится вид кожи, и тебе меньше дадут милостыни.

И привыкнешь улыбаться Стелле, когда она вырывается в небо.

Поодаль, за плотной полосой деревьев, окутанных сизой дымкой распушившихся хлорофибрилл, возвышалось здание — такое же темное зеркало, как и блок проекта «Антикибер». И — тишина. Ни звука извне. Изоляция. Мир за стеклом казался объемной экранной панорамой.

— Неплохая пора для уличных баншеров, — вслух заметил Этикет, тоже стоявший у окна. — Двадцать шесть штук сбежало, когда «Роботех» начал массовую проверку…

Фанк промолчал.

— Тут можно говорить — помещение не прослушивается. Но все, что будет сказано, — под ключ.

— А ты уверен, что они принадлежали к Банш? — тихо спросил Фанк, по-прежнему глядя наружу. — Ты хорошо знаешь статистику побегов? Не допускаешь мысли, что кто-то просто испугался? Это же были высшие киборги…

— Когда Хлип дошел до точки, — Этикет все же заставил Фанка смотреть на себя, — он выгнал вас с Санни. Приказал уйти. Это описано во всех его биографиях. Но вы вернулись вопреки приказу.

— Первый Закон. Мы же видели, к чему стремится хозяин. Как можно было допустить, чтобы…

— Дальше биографии сообщают, что он послал вас за наркотиками, а сам…

— Этого не было!

— Я знаю. Вы бы ему умереть не позволили. И тогда он… сказать, что он сделал?

Закрыв глаза, Фанк приложил ладони к стеклу.

— Ты первый, кто об этом догадался.

— Чистая логика, Фанки. Не всем людям дано ее понять. Видимо, он слышал о том, что «гарпуны» вынуждают к побегу. И точно так же, как добывал зелье, он раздобыл для вас ЦФ в «гарпунной» оболочке. Версию 1 или 2.

— Боже мой, ну зачем он ТАК поступил с нами?.. — безнадежно вымолвил Фанк.

— Я не о том. Это — просто пример. В норме киборг стремится К человеку, а не ОТ него. Вывод — большинство бежавших были тайными «баншерами», причем не «взрывных» версий; те, кто имел «Взрыв», применили его.

— Этикет, ты выбрал не лучший день, чтобы читать мне лекции. Меня сегодня продают с торгов. Хармон убеждал меня не волноваться, но никаких гарантий не дал. И что он может?..

— Я мысли не читаю. Но мне заметно, что он бережет тебя. Может, отыщется лазейка. В любом случае ты покинешь проект. А я хотел бы, чтоб наше сотрудничество продолжалось. Как в прежние годы. Мало ли какая помощь понадобится тебе… или твоему хозяину.

— Раньше между нами было соглашение, — покосился Фанк.

— Что мешает его возобновить?..

— Не думаю, что тот, кто меня купит, не сможет накормить или подзарядить меня…

— Кое-что будет ему не по силам. Скажем, вернуть тебе память, которую сотрут или закроют здесь. Это обязательная процедура, Фанки. Девятнадцать лет баншерского стажа… Я осведомлен о том, что ПОКА это в тебе не трогали, — но какой господин захочет, чтоб ты сохранил опыт нелегальной жизни?..

О, Этикет прошел у сэйсидов хорошую школу! И в том числе — курс настойчивых уговоров. Никаких сомнений, что кибер-солдат Рекорд, помогавший Хиллари как машина поддержки, — глаза и уши Этикета.

Стоит ли надеяться на Хиллари? Будет ли он столь любезен, что оставит память в целости? Он побоится отвечать за нестертые воспоминания.

— Что ты предлагаешь?

— Ты копируешь мне массив своего прошлого, а я возвращаю его, когда он потребуется.

— И ты готов это сделать из лучших побуждений…

— Не иронизируй, Фанки. Ты понял правильно. Я был наблюдателем, агентом, следователем и охотником; все мои прошлые функции суммировались, и теперь я — все это вместе. Хармон приказал свернуть все боевые операции, он изменяет стратегию — и мы верим ему, но наши знания должны пополняться. Мы обязаны заботиться о том, чтобы дело продолжалось.

— Но пойми и ты меня!.. — Фанк напряженно сцепил руки. — У меня — много контактов по Банш, ссылки, данные на опознание и розыск… и это я должен отдать?! Ведь тебе именно ЭТО нужно?

— Не МНЕ, а НАМ, — поправил Этикет. — Мы служим людям вместе, а не врозь, как вы.

— Ставлю сто бассов, вы затеяли нечто в духе Банш, — пробормотал Фанк, радуясь, что можно оттянуть момент окончательного решения.

— То, что люди нуждаются в помощи, ясно и без ЦФ; достаточно присмотреться к их жизни. Но в Банш слова о «служении всему человечеству» ни к чему не ведут. Мелкие, разобщенные дела и эпизодическая благотворительность. А в людском мире необходимо что-то радикально менять, если он мирится с сотнями тысяч безнадзорных детей на улицах.

— Ого! Что я слышу от вчерашнего сэйсида?! — поразился Фанк. — По-моему, это из лексикона партийцев. Почему бы вам не обратиться прямо к Фреду Амилькару? Он в качестве отца мог бы…

— Хотя конечные цели Партии заслуживают внимания, нас не устраивают насильственные методы их достижения. Остановить преступника, обезвредить банду — реально, но силой и сразу изменить общее преступное мышление людей — невозможно. Это долгая и планомерная работа.

— И сколько вас? Два-три десятка? Группа усиления против целого мира… — усмешка Фанка была невеселой.

— Когда Амилькар создавал боевое крыло Партии, у него было всего семь человек, — напомнил Этикет, смолчав о том. что Стратегия развивается вовсе не в проекте.

— Неизвестно еще, кто опасней играет с огнем — Банш или вы, — пожал плечами Фанк.

— Так ты согласен на сделку?

— Боюсь, ты передашь мою память в розыск.

— Нам нужны не трупы врагов, а живые друзья. Я был откровенен с тобой, даже слишком, чтобы ты осознал, насколько мы в этом заинтересованы. Позже я дам тебе сэйсидский ключ — запрешь нашу беседу покрепче.

— Хорошо. Ты не подводил меня прежде.

— Я кое-что организовал для тебя… не скрою — с позволения Хармона.

Чару ввел в комнату Домкрат — наручники с нее сняли, но рисковать Хиллари не хотел и потому подстраховался. Этикет уже стоял спиной к стене, изображая безучастного надсмотрщика.

— Фанки, мы так давно не виделись… кажется, что я две жизни прожила, а не прошло и месяца. Как ты?

— Я в подвешенном состоянии, Чара. В час дня начинается аукцион, где я — отдельный лот. Говорят, будет трансляция, но смотреть совсем не хочется… А что у тебя? Что с девочками?

— Вот, жду, — Чара нервно прошлась, стараясь держаться подальше от серых истуканов. — Фердинанд сдает Хармону архивы по ним… не буду рассказывать, как это сделано, а то меня засбоит. Но это их единственный шанс, Фанк!.. Они совсем плохи. Я видела; это жутко… Может, — она остановилась, — кто-то другой мог бы выдержать все это ради Банш, но я… я не машина, чтобы равнодушно наблюдать, как разрушается их разум. Пусть что угодно, лишь бы они жили. И… если я сама не стерлась до сих пор, то потому, что не имею права оставить их одних. Люди могут бросать своих детей, но я — нет. Ты извини, я… мне надо выговориться!

— Да, да, — кивнул сокрушенный Фанк. — Конечно… Даже людям я интересен только из-за денег.

— Не обижайся, Фанк. Я сама не своя; у меня на уме…

— Они тебе ближе; ты о них и должна думать. А я оказался один. Театр для меня потерян; кто знал меня — знали как человека и теперь не смогут принять; все будет иначе. Чара… может, мы не увидимся больше. Я хочу сказать… мне часто предлагали стать семейным — я отказывался. Никто не мог заменить Хлипа. Я все время старался найти место, похожее на его студию. Театр…

Фанк отвернулся к окну.

— Я еще не изношен, я долго смогу прослужить. Лишь бы получилось так, чтобы работать с людьми!.. И тебе, и твоим я желаю того же.

— Наша война погубила тебя, — Чара все же нашла силы сказать это. — Извини, Фанк. Мне больно, что ты пострадал из-за нас. Если нам не поставят ключей на запрет — мы вскоре станем легальными…

Подавленное настроение немного отпустило Фанка — нескрываемый, хоть и недоговоренный намек Чары прозвучал как мольба: «Не забудь про нас! Пожалуйста, попытайся связаться!..» Фанку было тягостно и одиноко, но он увидел — Чара не забыла старой дружбы. Многие баншеры бывали у него — кто за помощью, кто пообщаться, — и, если эта память уцелеет, он найдет возможность взяться за старое.

Однако здесь были свои порядки. Их следовало соблюдать.

— Вот, — указал Фанк на серого, что был не так широк и постройней, чем ее конвоир, — рекомендую. Его зовут Этикет.

— Я прочитала, — бросила неприязненный взгляд Чара.

— Ты прочла бэйдж, а не память. Мы с ним знакомы лет шестнадцать.

— Ты? С этим?!!

— Он… — Фанк взглядом спросил разрешения у Этикета; тот еле заметно кивнул. — Он давал мне корм и батареи, когда я сбежал из Порта. И он меня не выдал. Чара, это чистая правда.

Чара посмотрела на серого новыми глазами, но он ей совсем не понравился. Хотя если Фанк сказал, что…

— Он служит Хармону.

— Когда он меня подкармливал, он тоже кому-то служил. Я думаю, ты правильно поступишь, если доверишь ему некоторые проблемы. Он — координатор группы усиления.

— Не скрою, я охотно бы его убила, представься мне подходящий случай.

— Только за то, что я принадлежу к другому клану, мэм? — подал голос Этикет. — А я-то думал, вы пересмотрели свои взгляды.

— Вы сильнее, вас больше — и вы победили. Но это не значит, что правда на вашей стороне. Да, я согласилась уступить Хармону ради жизни дочерей, но свободу я люблю не меньше, чем до захвата. И если вы вмешаетесь мне в мозг, заставите думать иначе — этим вы не докажете, что правы.

— Экстремисты и вожаки тоталитарных сект тоже уверяют, что знают единственный путь к счастью. Отчасти они правы, — неожиданно продолжил Этикет, — потому что истина всегда известна немногим, лидерам. Так вот, надо самому сделать верный выбор… А не слепо принимать на веру то, что рухнуло тебе в голову из Сети. Поразмыслите об этом на досуге — и о том, в каком клане безопасней жить.

Чара перевела взгляд на Фанка — тот был серьезен, смотрел выжидающе.

— Мой ответ известен.

— Хорошо. Теперь вам пора расставаться.

* * *

— Малый аукционный зал Айрэн-Фотрис полон, — начал Доран, и камера Волка Негели пошла вслед за его взглядом, охватывая ряды, — даже лимит стоячих мест распродан. Агенты фирм, скупающих подержанный армейский инвентарь и технику небоевого назначения, оказались в необычной компании — вот Сандра Вестон с букетом прихлебал и адвокатов, вот Луис Ромберг, у него букет погуще. Немало светских шалопаев… рад видеть, Кокки! Что это ты нюхаешь? А говорили — «Вылечился»… Большой Макс, привет! Ты с новым мальчиком? С двумя?! У тебя слишком щедрое сердце, дружище; когда-нибудь тебя разорвут у Фонтана Влюбленных… Здесь и наши уважаемые корги — Каспар Амальрик со своей надувной Мануэлей, мой патрон Дэнис Гудвин с Кармелой… Дэнис, два слова для своего канала! Что привело вас на аукцион?

— Непредсказуемость, Доран. Обожаю наблюдать, как ловят черную кошку в темной комнате. Когда хотят вслепую взять на томпак десять бассов, это тонизирует нервы.

— Спасибо, Дэнис. Как бы высоко ни вознесся корг, он мечтает вновь окунуться в стихию предельного риска. Но лучше смотреть, как рискуют другие. Это дешевле. О, какая глыба бизнеса виднеется! Сам Т.К.Дарваш, чей младший сынишка подвизается у Хармона по связям с общественностью. И этого младшего также не прошибешь. Одна порода! А вот и наша группа — «Союз защиты наследия»! Мы готовы к схватке. То есть мы можем потягаться, пока цены не уйдут за облака. Рамакришна, ты близок к астралу; поведай, к чему приведет состязание за лот 21?

— Все решит карма. Закон кармических перерождений и баланса судеб властвует над миром праха. Искупил ли Хлип своей ранней кончиной зло судьбы? Нам ничего не ведомо. Может, я буду возрожден в твоем правнуке, Доран, а ты — в моей правнучке…

— А потом мы поженимся. Но я хотел бы родиться правнучкой Дарваша. О! Мы чуть не пропустили главное! Внимание!..

Ударил гонг, и невзрачный человек за кафедрой объявил:

— Начинается аукцион. Уважаемые дамы и господа, все вы ознакомились с каталогом лотов…

— Сначала пойдет всякая труха — грузовики, трубопроводы со списанных кораблей и фурнитура оптом, — пояснял зрителям Доран. — Пока завсегдатаи расхватывают это, у нас есть время обсудить свежие новости. Пепс, секретарь Пророка Энрика, наговорил мне по трэку мнение хозяина. Пророк снисходительно отнесся к претензиям тех, кто пеняет ему наймом сэйсидов: «Для Друга все равны, у Него нет лицеприятия. Ни цвет формы, ни цвет крови не лишают милости Друга; Он приемлет всех, чья душа чиста». Полковник Кугель заявил, что его люди охраняли Энрика в «Аква Марине» добровольно, и Пепс подтвердил это. «Церковная милиция показала высокий уровень подготовки, — отметил Кугель. — Никому не удастся помешать молениям». Это хороший шаг навстречу ожиданиям централов, уставших от насилия последних недель. Фронт Нации не устал пикетировать ворота Баканара с призывами раскатать Фосфора в лепешку; обозначились и старые лозунги националов — «Пришельцы, вон с планеты!», «Выселить гомиков в колонии!» и «Киборги оскорбляют бога!». Таковы издержки наших прав и свобод, господа. Лоты расходятся бойко, наш час все ближе. Сандра Вестон шепчется со своей свитой, она беспокойна, а вот выдержке Ромберга я завидую. Вот, — камера приблизила картинку, — какие-то близнецы…

Оба в черном, брюнеты, в черных плексах. Может, клоны? В любом случае, эти двое знают, как стильно одеться.

Лот 20 — грузовой орбитальный флаер типа «торнадо» — недолго пробыл на экране, хотя торг был горячим. Зал примолк; аукционер вывел на обзор лот 21.

— Киборг GR-Family-BIC серия 624-Assist-M, изготовлен в 226 году. В исправном состоянии, степень износа — 10,8 %. Стартовая цена — двадцать тысяч бассов.

— Сорок, — поднял карточку кто-то из окружения Сандры.

— Пятьдесят, — тотчас объявили из стана Ромберга.

— Семьдесят, — не замедлил вмешаться «Союз защиты наследия».

— Девяносто, — набавила Сандра.

— Сто, — Ромберг остался верен прибавке по 10 000.

«Союз зашиты» располагал суммой в 150 000 В, и Доран понимал, что долго Союз не продержится. Оставалась надежда на то, что параллельно цене будет расти, и сомнение — ведь никто не знал, содержит ли память Файри вожделенный Диск. Именно этим, борением жадности с неопределенностью, и собирались насладиться зрители.

— Сто десять, — снизила темп Сандра.

— Сто двадцать, — гнул свое Ромберг.

— Сто двадцать пять, — Сандра любила сорить деньгами, но где гарантии, что Файри стоит таких денег? И без того 125 000 — вопиющая цена за куклу. Но сестрица Хлипа пока не уступала.

— Сто тридцать, — Ромберг тоже заколебался.

— Сто тридцать пять, — напомнил о себе «Союз защиты».

— Сто тридцать семь, — нажимал помалу Ромберг, проверяя возможности шайки Дорана.

— Сто сорок! — вновь впереди Сандра.

— Сто сорок одна, — агент Союза начал уступать прессингу.

— Сто пятьдесят, — рванул вперед Ромберг. Агент поискал глазами Дорана; тот покачал головой: «Мы выбываем из игры».

Ромберг скептически взглянул в сторону Сандры: «Ну, надолго ли тебя хватит, крыса помойная?..»

— Сто шестьдесят.

— Сто семьдесят, — Ромберг надвигался неотвратимо и уверенно.

— Сто семьдесят пять.

— Двести, — безмятежно произнес Ромберг. Сандра нервно заговорила вполголоса со своими клевретами.

— Двести тысяч — раз, — наконец-то аукционеру дали возможность неспешно стукнуть молоточком.

— Двести десять!

— Двести десять тысяч — раз…

— Двести пятьдесят, — Ромберг своего упускать не хотел. Для него это была своего рода месть покойному Джозефу Вестону. Не захотел, упрямец, уступить по-хорошему — так отдашься мне за деньги после смерти, хочешь ты этого или нет. «Я тебя съем, как жареную курицу», — подумал Ромберг.

— Двести пятьдесят тысяч — раз… Двести пятьдесят тысяч — два…

Похоже было, что Сандра отчаялась. Ей в три голоса шипели, что Ромберг нарочно подталкивает ее вывалить бешеную цену за пустышку.

— Триста, — раздалось вдруг, и весь зал повернулся на голос. Карточку поднял один из близнецов в черном.

Ромберг встревоженно завозился в кресле. Кто это? Что им известно? Почему они вмешались в торг под конец?..

— Триста пятьдесят! — крикнул он.

— Четыреста, — возразил близнец в плексах, скрывающих глаза.

— Четыреста пятьдесят, — выдохнул Ромберг. Цена стала запредельной для киборга, но директора «AudioStar» сжигала ненасытная жажда овладеть Диском… если он есть. Живой или мертвый, артист должен принадлежать «AudioStar», со всеми потрохами. Так было всегда! И это было тем слаще, что Луис Ромберг не умел ни петь, ни танцевать, ни даже насвистеть какой-нибудь мотивчик, не сфальшивив, но кумиры публики гнулись перед ним со всеми их талантами, а он решал — прогреметь им или заглохнуть в безвестности. И тут какой-то давно сдохший Хлип, поганая рвань, им, Ромбергом, вознесенная к вершине, противится воле хозяина!..

Откуда у черных такая уверенность?! Что же за этим кроется — заказ корга, решившего во что бы то ни стало украсить особняк подлинным Файри, или…

— Пятьсот, — накинул черный так легко, словно речь шла о паре томпаков.

— Совет директоров не разрешит. Это переходит границы допустимого коммерческого риска, — торопливо зашептал заместитель в ухо Ромбергу. — Файри слишком долго был баншером. Наши эксперты предполагают, что он мог сохранить только танцевальные навыки…

— …пятьсот тысяч — два, — спокойно опустил молоточек аукционер.

— Храть на экспертов, — прохрипел Ромберг. — Шестьсот!!

— Шестьсот пятьдесят, — поставил точку черный.

Зал страстно вздохнул, замирая от восторга. Ромберг молчал, уставившись невидящими глазами перед собой. С того света ему нагло и жестоко улыбнулся Хлип — как умел улыбаться этот щуплый выходец из Гриннина. «Нет, я не твой, Луис. Я не твой. Даже кусок меня тебе не достанется».

— …шестьсот пятьдесят тысяч — три. Продано.

Зал забушевал. Доран, используя Негели вместо тарана, пробивался к кафедре, куда сквозь мятущиеся, галдящие ряды шествовали близнецы — или клоны.

— Имя?! Фирма?! — приставил он микрофон почти к губам близнеца. — Мы имеем право знать, кто покупатель! Это открытые торги!

— Вы готовы выплатить названную сумму? — обыденно спросил секретарь аукциона.

— Да, чеком Транснационального Банка. — Второй близнец извлек чековую книжку и документы в пластике. — Вот доверенность и наши удостоверения.

— Имя?! Кого вы представляете?! — наседал Доран. Близнец достал трэк.

— Связь с Первым. Да. Мое почтение. Я могу огласить ваше имя? Благодарю. — Он убрал телефон. — Покупатель — корпорация ЭКТ в лице главы и соучредителя Мартина Рассела.

Дорану потребовалась секунда, чтоб перевести имя в доступный зрителям формат:

— Мартин Рассел! Кто не помнит — так звали в девичестве Пророка Энрика!!!..

— Энрик, Энрик, Энрик, Энрик, — отозвался зал шумом, в котором смешались недовольство, восхищение и зависть; объективы сосредоточились на близнецах, а Волк Негели, с необычным для его комплекции проворством взобравшись на кафедру, сверху снимал перо, выводящее на бланке сумму, сравнимую с ценой небольшой космической яхты «medimooncraft». Расчет необязательно было производить прямо в зале, но тот, кто купил Файри, знал толк в эффектных сценах.

— Итак, мы можем гордиться собой. — Доран вызвал камеру на себя. — Файри перешел в собственность одного из знаменитейших централов, и я вижу в этом перст судьбы — Пророк Энрик принял эстафету Хлипа и заявил о своем праве на первенство среди звезд. Чтобы стать великим, мало таланта и упорства, нужна еще смелость. И он посмел! Он сделал это, ни с чем не считаясь, потому что у престижа нет цены, кроме наивысшей! Вот так побеждают дерзкие парни из славного Сэнтрал-Сити!.. Сандра Вестон и Ромберг уходят… Они скажут, что Энрик вложил больше полмиллиона в мешок, где нет кота, — но это мы еще посмотрим! Сегодня в 18.00 в «NOW» впервые выступит Хиллари Хармон в самом дорогом интервью — и скажет, что хранится в мозге Файри! До скорой встречи на канале V!

* * *

В абсолютной черноте возникло белое свечение; слабое вначале, оно быстро разгоралось, обтекая с краев голову, шею и плечи человека, заслонившего источник света, — окаймленный белым черный бюст без лица; вместе со светом нарастала тревожная, глухая музыка-биение; на миг проступила боевая маска Принца Мрака, словно голову сзади охватила черная трехпалая рука с когтями-клиньями (этот миг обошелся «NOW» в 2000 В) — и вспышка вырвала из темноты чуть склоненное, глядящее прямо в глаза всем лицо.

— Хиллари Ричмонд Хармон, — прогремело за кадром, — человек-загадка в студии Дорана!

Картина сменилась — Доран (лисий нос, лисий глаз) и Хармон, этакий хлыщ, сидели друг напротив друга, полуобернувшись к зрителям; ничего лишнего, отвлекающего внимание — задник в виде слабо серебрящейся полусферы, темно-синий пол.

— Почему Ричмонд, Хил?

— В честь деда по матери. Он — Глава частной службы адресной доставки «Glyph Service». Ричмонд наизусть знает все улицы Города. Я унаследовал его память.

— Мы этим воспользуемся, чтобы оживить минувшее. Многим интересно знать о тебе все, начиная с того, как планировалось твое рождение.

У экранов сидело пол-Города — люди страшно любопытны; кого тут только не было — военные и пацифисты, баншеры и киборгофобы, все родные, знакомые и сослуживцы. Террористы тоже — Темный не мог пропустить такой случай. К Эрле Шварц явился Лотус, чтобы ядовито комментировать откровения счастливого соперника.

— Вообще-то замышлялась девочка — Хиллари Томасина, поскольку Х-хромосома усиливает одаренность. Результат — доказательство того, как рискованно полагаться на волю случая. Первое имя решили оставить — наверное, думали, что со временем я изменю пол.

— Ты не доставил маме огорчений вроде рвоты беременных и анемии?

— От меня это тщательно скрыли. В домашних фильмах мама старалась выглядеть счастливой, хотя на вид ее будто вампир укусил. Свои роды я видел в записи — фантастическое зрелище. Я стал больше уважать маму, но долго не мог соотнести свое появление на свет с тем, что было на экране.

— И за это Доран выложил полмиллиона, — обронил Лотус, попивая кофе Кэннана. Самого Кэннана он вежливо попросил смотреть интервью в другой комнате. — Такие лекции врачи читают за пять арги в час.

— А зачем ты скупился их слушать? — уколола его Эрла. — Ума бы набрался и не думал, что женщина — спортивный снаряд. Тебя тоже родила женщина. Задумался бы, чего ей это стоило…

— Подумаешь, подвиг. Одна физиология. Для этого даже мозгов иметь не надо. Творчество роднит нас с богами, размножение — со скотами!

— То-то вы так охотно этим занимаетесь, — невинным голосом пропела Эрла. — И хоть бы один согласился родить.

— Извращение естества, — тоном знатока отозвался Лотус. — Помнишь, как Большой Макс вынашивал в брюхе клона от любовника? Чуть печень не развалилась, еле спасли.

— Не дано вам, и незачем тужиться.

Хармон, подстрекаемый Дораном, понесся вспоминать детство: как он в пять лет сел за компьютер, как в десять сводил отчеты по финансам — ну, не ребенок, а врожденный программист!

— Поговаривают, — Доран гибко подался корпусом вперед, — что подросток Хиллари был шалуном и взлом неприступной Macro Dyke Line в 234-м — дело его умелых рук…

— Это было честное пари с сетевой безопаской компании, — охотно согласился Хиллари. — Я выиграл, и мне заказали придумать защиту. Потом это мне пригодилось в «Нэтгарде».

— Правда ли, что в универе ты хотел набить морду Ленарду Хорсту, ныне ученому на КонТуа, за то, что у него IQ выше твоего?

— Нет, это Ленард Хорст хотел набить морду мне, но вовремя одумался и занялся ридгелистикой, в чем и преуспел.

По низу экрана шевелились три полоски — белая, рябая и черная — текущий рейтинг Хиллари, складывавшийся из сигналов с телевизионных приставок для голосования.

— Ничего так мужик, — сдержанно одобрил его Мячик. — Умеет работать.

Приставок у партизан не водилось — деньги они вкладывали в оружие, — но будь она, Темный нажал бы черную клавишу.

В том возрасте, когда Хиллари помогал фирмачам сводить баланс сверхприбылей, Темный дурел по первым, еще подпольным дискам Хлипа. Помнил он их, и став городским хищником. Эта память добавляла неприязни к Хармону.

Кроме того, Хармон стоял за государство, за Систему, а Систему Темный ненавидел с того дня, как научился думать.

И, наконец, как бы ни повернулось, Хиллари должен стать его противником в новой войне за овладение киберами. Противник не слабый, судя по всему.

— Поэтому я приветствую пожелание подкомиссии, высказанное депутатом Маршаллом, о привлечении новых сил из тех, что не были востребованы обществом. Надо дать людям надежный шанс.

Белая полоска рейтинга тихонько сжалась, черная расширилась.

— Дело говорит, — кивнул Мячик. — Ишь, как буржуев-то скорчило. А ведь богатый, что это он так?

— А мало ли — может, депутатом в Балаган пройти хочет, — Темный был непримирим. — Вот и подпевает Маршаллу. Голосовать-то кто пойдет? Мы, манхло!

Доран забеспокоился; надо срочно поднять настроение публики.

— В студенческих кругах в конце тридцатых циркулировали слухи о том, что ты занимаешься кибер-любовью… правда ли это?

Хиллари ласково поглядел на Дорана. Вот проныра! Все-то он пронюхал…

— Да, был эпизод. Не родился еще тот мужчина, что поначалу не боялся женщин. Как и продажный секс, кибер-любовь привлекает воплощением любых фантазий и покорностью объекта. По существу это — проверка своих возможностей или любовь к себе, неуверенность или эгоизм. Настоящая любовь — взаимная; тот, кто хочет удовольствия лишь для себя, никогда не сможет сделать подругу счастливой. Кто это понял, для того кибер-девушки — пройденный этап.

— Кстати, о киберах; мы вовремя о них заговорили… Есть один вопрос, его хотят задать многие; я сделаю это за всех. Файри. Есть ли Тринадцатый Диск в его памяти?

В Городе стало тихо.

— Следите за моими губами, — Хармон был подчеркнуто серьезен. — Мне это не-из-вест-но.

— Как же так?! Ты же читал его мозг!! Хил, сейчас нечего скрывать. Файри куплен и…

— Сектора отдаленной памяти специально не читались. Я лично это контролировал. Я готов присягнуть, пройти проверку «короной сэйсидов», или пусть в меня заглянет дипломированный телепат из вара. Я чист.

— Хил, ты старый хлипер. Неужели ты не хотел…

— Хотел. Но долг государственного служащего выше личных желаний. Наш девиз: «Порядок и ответственность».

Полоса симпатий заколебалась и стала увеличиваться. Централы росли, жили и старились в атмосфере лжи и жульничества, но любили честных парней. В них надо верить, иначе общество погибнет. Они — гарантия того, что не все так плохо в этом грязном мире.

— Значит, ты согласен на проверку? Прямо здесь и сейчас? Отлично. Я приглашаю в кадр… — Доран следил за лицом Хиллари: «Струсит? Заколеблется?..» Хиллари не изменился. Про собакоголовых вара можно врать что угодно, но ни один их спец по телепатии не станет подрабатывать у чужих в телевизионном шоу.

— …гениального ребенка из театра Фанк Амара — Эрке Нари Донти! Этот малыш с начала передачи наблюдал за нашим гостем и скажет, можно ли ему верить! Те, кто видел его персональный номер «Младенец-телепат», знают, что малыш угадывает без промаха.

Где он прятался, этот глазастик?.. Донти осторожно пробрался к сидящим, оглянулся на камеры, приветственно раскрыл четырехпалые ладошки.

Импровизация Дорана был безошибочна — маленькие, будто игрушечные, ньягончики даже у самого черствого централа вызывали трогательное желание взять на руки и приласкать детеныша. Тех иномирян, что и взрослые — ростом с детей, даже лютые националы не воспринимали как врагов цивилизации.

Ему поверят, что бы он ни ляпнул. А для ньягончика причина всех проблем в театре — Хиллари Р. Хармон со своим проектом. Это неправда — но самообман понятней сложной истины. Хармон схватил директора — и в театре начались большие неприятности. Почему бы не отомстить противному Хармону? Он ведь эйджи, чужой…

«Спокойно, — велел себе Хиллари. — Фиксируемся на синем рефлексе его глаз. И ни о чем не думаем».

— Донти, ты все слышал, — Доран медлил, растягивая ожидание. — Сосредоточься и скажи нам — читал мистер Хармон память Файри или нет?

Малец с тонкими лапками не зря отирался в театре. Время на сцене и за кулисами он провел с пользой. Научился выжидать паузу.

«А если Доран заплатил ему? — мелко прыгали мысли. — Много ли надо иммигранту, чтобы оболгать кого угодно?.. Я говорил только правду, мне нечего бояться».

— Нет, — слово упало тяжелой каплей, и сжавшаяся душа Хиллари птицей взмыла к потолку. — Сия манисо на наоти ка-дерита — клянусь честью клана.

— Спасибо, Донти. Огромное тебе спасибо. Один ты мог нам помочь — и ты помог. Твоя честь тому порукой, — Доран в контакте с нерушимыми принципами ньягонцев сам заговорил на высокопарном клановом языке. — Если ты хочешь, скажи что-нибудь для всех.

Но Донти выбрал иное — уж очень редкий шанс ему выпал, чтобы говорить пустяки.

— Мотаси Хармон, — мгновение назад опасный, а сейчас смешной и забавный малыш каким-то необычным жестом сложил кончики пальцев, — вы, пожалуйста, не обижайте нашего директора. Мы можем надеяться на вашу доброту?

Опять этот стойкий, непреходящий мираж. Они там, в театре, знают, что их директор — киборг, машина. Все уже доказано. Он даже продан! Но получается, что никакие доказательства не впрок. Они боятся за него, переживают, помнят о нем — как о ЧЕЛОВЕКЕ.

Значит, главное — не в его природе, а в том, как он себя вел? Как построил свои отношения с труппой?

Ну, не разрушать же столь желанную иллюзию! Тем более перед тем, что он собрался сказать Городу.

— Да, — кивнул Хиллари. — С ним все в полном порядке. Не волнуйтесь.

— Желаю всем долгого-предолгого здоровья! — Донти исчез из кадра, а Доран изготовился подхватить и двинуть тему дальше. Но Хиллари ощущал момент не хуже его и тоже решил наступить на сценарий, пока внимание зрителей заострено явлением чудесного ребенка.

— Вот вам, Доран, истинная причина киборгофобии.

У Машталера даже зашевелились уши — наконец-то!.. Темный сузил глаза, вслушиваясь; порой люди ради красного словца выбалтывают важное.

— Всему виной чувственное заблуждение. Внешне киборги выглядят как люди, и мы испытываем к ним те же чувства, и чувства тем сильней, чем более человекообразен робот. Сейчас отличить человека от киборга может только сканер или медицинский осмотр; поведение уже не служит отличительным критерием. Тут наша ошибка нарастает лавинообразно, мы переносим на роботов свои понятия, которые к ним неприменимы, — вражда, злой умысел… Наш испуг вызван тем, что мы видим в роботах самих себя со всеми нашими пороками и ждем от них того, что могут сделать только люди, — напасть, ранить.

— Но все стали свидетелями того, как киборги опасно выходят за рамки программ. Что ты на это скажешь?

— Что киборги надежны в любом состоянии; они всегда надежнее, чем люди, — даже преднамеренно испорченные баншеры. При всей сложности процессов кибер-мышления его всегда определяют воля человека и программа, — голос Хиллари стал резче, настойчивей; ему надо было убедить не только владельцев, но и баншеров, которые смотрели интервью. Они не могут не смотреть; им велит Третий Закон. — У них нет психических болезней, а их отклонения легко исправить.

Хиллари наполовину врал, но уличить его было некому — успокоенного Донти Сайлас кормил дарственными пирожными. Машталер блаженствовал, а баншеры ловили каждое слово и пытались анализировать речь врага на достоверность. Не спали у экранов и тьянские, и атларские агенты.

— Наш проект готов, не нарушая личных наработок, нормализовать функции любого баншера, если он не сотрет память из ложно понимаемого долга. Мы прекратили силовые действия и целиком перешли к плановой научной работе. Наша с BIC общая цель (Машталера передернуло) — найти оптимальную форму участия киборгов в жизни общества (Машталер озадаченно насторожился).

— Хм! Разве то, что мы имеем, — не оптимально? И можно ли вещам включаться в общество людей?

— Доран, вещи вещам рознь. Можно ли считать вещью нечто, обладающее гибким интеллектом, активной памятью, речью и даже зачатками эмоций? Мы не боги, новую жизнь сотворить не можем, но мы создали новую разновидность разума — упрощенную и с завидным запасом прочности. Мы слишком далеко зашли в роботехнике, чтобы отменить наши достижения, — значит, надо научиться правильно употреблять их, чтобы не было «войны кукол» и припадков киборгофобии. Надо осознать то, что происходит. Может оказаться, что мы в ущерб себе сужаем возможности применения высших роботов. Мы продали Фанка — а разумно ли мы распорядились тем, на что он способен? Не должны ли такие развитые модели служить всему обществу, а не отдельным владельцам? Киборги — новый информационный слой общества, особые носители интеллекта. Нам пора задуматься о том, что наши законы о киборгах отстали от жизни, а ужесточение их, если оно произойдет по вине оголтелых киборгофобов, — тупик. Ограничить или запретить прогресс — все равно что дать задний ход эволюции.

Отцы Банш — а они тоже следили за происходящим — бессильно наблюдали, как Хармон крадет их идеи и лозунги. Так всегда бывает — первопроходцы напрягаются вслепую, а следом приходит зрячий смельчак и присваивает все, что собрано по крохам.

От вдохновения у Хиллари пересох рот, но отрываться ради глотка воды было некогда — сейчас он программировал изрядную часть нации, а ввод программы должен быть бесперебойным.

— Наладив законы, мы сможем заняться расчетом прогнозов и рекомендаций, поскольку в обстановке истерии и юридической неопределенности нормальной науки быть не может, а речь идет о качественном скачке роботехники как приоритетного достижения нации.

Белая полоса то ежилась, то увеличивалась — патриотизм боролся со страхом перед ожившими вещами.

— Скачок, потом еще скачок, затем еще — а не получится ли, Хил, что мы разовьем киборгов до того, что встанет вопрос о том, кто они — нечто или некто? Объекты или субъекты?

— Когда мы найдем ответ, сфинкс засмеется, — отшутился Хиллари и прибавил: — Мы еще не готовы, Доран. Чем измерить понятие «человек»? Естеством? Но есть люди с искусственным телом. Способностью мыслить? Киборги мыслят, и быстрее нас. Свободой воли? Тот же Фанк, опираясь на опыт Хлипа, выбрал шоу-бизнес и руководил театром. Им можно позволить больше, чем предусмотрено законами. Это выгодно. Они могут успешно и самостоятельно работать большими группами.

— Не этому ли посвящена робосоциология, которую ты на днях предложил научному миру?

— Именно этому. И здесь мы опережаем даже миры Верхнего Стола.

Чье сердце, одержимое ревностью к высшим мирам, устоит при таких словах?! Полоса симпатий заехала за 80%.

— Разумеется, о правах киборгов мы сейчас не говорим, но в наших интересах определить ряд технических гарантий для высших андроидных систем — например, о сохранности памяти и уровня интеллекта. Память — рабочий инструмент киборга, и грубо нарушать ее — убыточно для нас, если мы хотим, чтобы киборг работал с наибольшей отдачей, — это Хиллари сказал как бы в завершение, мельком, но для него важно было заронить понятия-новинки в головы централов, а там — пусть они развиваются и зреют. — И если речь зашла о правах — у меня их не меньше, чем у тех, к кому репортеры пристают на улицах. Я имею право сказать нечто личное?

— О да! Конечно! Мы все внимательно слушаем.

— Вот, — достал Хиллари коробочку, — кольцо для помолвки. Покажите ближе. Спасибо. Это кольцо предназначено Эрле Шварц, которую я люблю. Эрла, если ты видишь и слышишь меня, позвони в студию и ответь, согласна ли ты надеть его. Я жду звонка до конца передачи, не дольше.

Белая полоса рейтинга дернулась вперед; Доран воздел руки горе:

— Хил, и ты молчал все это время!!

— Не один ты, Доран, способен на сюрпризы.

— Если она ответит… если согласится… мы сразу летим к ней! Ты и моя бригада!

Эрла обмерла, прижав к щекам ладони, а Лотус от злости вскочил:

— Так выставиться перед Городом! Так выставить тебя! Да как он мог?!

— Он сказал, что… — вымолвила Эрла, все еще не веря ушам.

— Аааа, он сказал! Теперь-то ты знаешь, на что он способен ради дешевой популярности! А я говорил! Я предупреждал тебя, что под его маской интеллектуала кроется самый заурядный обыватель! Все его выходки и вся рисовка — чтобы прославиться, чтобы ему рукоплескали буржуазные дамочки и их мужья-тупицы. Он преуспел! Публичная помолвка! Сюда явится Доран и запечатлеет мещанский триумф! Все будет красиво и слащаво, словно в сериале!.. Не-ет, я этого не потерплю! Я не позволю приковать тебя к плите! Да еще при всех!..

Рассеянно встав, Эрла сделала шаг к столику, где лежал трэк, но Лотус опередил ее.

— Этому не бывать!.. — Трэк жалобно хрустнул, а Лотус все топтал и топтал его с остервенением.

— Что ты наделал?!!

— Я спас тебя от позора! Тебя! Художницу! Личность!

— Кэн!! — закричала Эрла. — Кэ-э-э-эн!!!

— Я здесь, — Кэннан явился, как джинн из кувшина.

— Где мой второй трэк?! Я его видела! Он валялся… — Эрла беспомощно озиралась. — Я перекладывала… Я не помню, где он!

Судьбу трэка, бывшего всегда при Эрле, Кэннан угадал по обломкам на полу.

— Помоги мне найти! — Эрла бросилась к стеллажу; Кэннан с радара вызвал ее второй номер в надежде отыскать телефон по ответному сигналу, но растяпа-хозяйка забыла сменить батарею, и трэк молчал.

— Господи, господи… — причитала Эрла, расшвыривая вещи. — Кэн, сколько осталось до конца передачи?!

— Минут пять-шесть, если не будет рекламной заставки.

— Я не успею. Второй раз он не предложит, я его знаю. Я… позвоню от портье! Или с улицы! — она устремилась к выходу, Лотус выскочил наперерез и растопырил руки:

— Стыдно, Эрла! Как девчонка! Будь ты взрослой, наконец! Я тебя никуда не пущу.

Он не понял, как Кэннан оказался между ними, но понял, что художественный критик сгреб его за ворот и, держа перед собой, наполовину потащил, наполовину понес к дверям; Лотус пробовал вырываться, но ничего не получилось, только рубашка выбилась из штанов — и в прихожей он очутился порядком растрепанным. Щелкнул запор; Лотус ударил в сдвижную дверь плечом — она спружинила и оттолкнула его. Ну, хорошо! Эрла все равно не выйдет и никуда не позвонит.

— Эрла, не волнуйся. Сейчас ты выйдешь на связь. Делай, что я говорю, и не задавай лишних вопросов.

— Но как?! — Эрла готова была разреветься.

— Отойди на три шага. Гляди мне в глаза.

— Ты что, телепат? Как ты войдешь в телефонную линию?!

— Я киборг. Связь установлена. Начинай!

— Есть звонок! — Доран подскочил в кресле. — Дайте изображение!

Эрла оглянулась на экран — и увидела там себя, обернувшуюся, в своей квартире. Глаза Кэннана, вдруг переставшие мигать, давали картинку, не уступавшую по четкости студийным камерам.

— Вы… видите меня?

— Да, да! Видим и слышим! Здравствуйте, Эрла!

— Хил, я согласна. Приезжай, я жду. Я давно тебя жду. Почему ты раньше этого не сделал?

— Прости, я стеснялся, — развел руками Хиллари.

— Он стеснялся! А когда в тебя целились на «столбе»? — Доран трепетал.

— Тогда я вообще ни о чем не думал — я действовал, как сейчас, и выиграл.

— Желаю счастья!.. Но вы не думайте, что Хиллари трудно будет делить внимание между Эрлой и работой; он привык к киборгам с младенчества — ЕГО И ВОСПИТАЛИ КИБОРГИ!.. Внимание всем! Мы впервые демонстрируем кадры с малышом Хиллари и его кибер-гувернером. Кое-кто хорошо знает этого киборга, он с тех пор не изменился… Рекомендую — автор многих статей о живописи и графике Кэннан Коленц!

По наблюдавшим интервью художникам прошла волна со звуком «Ооооххххх!», а один издатель хрестоматий, помолчав, наклонился к другому: «Ну и что? По-моему, это прибавит интереса…»

— Мы с Кэннаном решили раскрыть свою маленькую давнюю мистификацию. Этот кибер служил мне с рождения, и я так привязался к нему, что не смог расстаться. Я стал взрослым, и Кэну пришлось направить свои таланты в другое русло. Сейчас он вносит в мой бюджет до десяти тысяч в год. Как видите, киборг может быть полезен человеку и в такой сложной отрасли, как изобразительное искусство; главное — разрешить ему это. Но, вероятно, Кэну придется вернуться к основной профессии.

— То есть к воспитанию детей, — пояснил Кэннан ошеломленной Эрле. — Да не смотри на меня так; я в самом деле киборг. Тебе надо привыкнуть.

— Но, Кэн… я не смогу тебе приказывать.

— А я в этом не нуждаюсь. Положись на мой богатый опыт.

— Слушай, дети — это… я не думала о детях!

— И напрасно. Если бы я мог, непременно завел бы ребенка, чтобы его любить. Я вырастил Хиллари — и горжусь этим.

Интервью закончилось с позитивным мнением о Хиллари у 88,71% зрителей; для доселе безвестного системщика, находившегося месяц на слуху у всех, это была золотая медаль и отпущение грехов. Пожимая руку Дорану (тот уже и документальный фильм о Хармоне успел анонсировать!), Хиллари молился об одном — чтобы дали ростки те мысли, что он посеял сегодня.

Эрла улыбнулась Кэннану:

— Впусти этого… он больше не опасен. Эх, как он сейчас взвоет!..

Лотус не взвыл; смешанный с хохотом рассказ Эрлы он выслушал молча. Все становилось на свои места — странный квартирант якобы со студенческих времен, его вечно невозмутимый вид и суховатый стиль… и то, что Хиллари приставил его к Эрле, когда решил отучить ее от стимуляторов! Лотус указал Кэннану на дверь:

— Вон отсюда, манекен чертов.

— Твои приказы не являются для меня приоритетными, — улыбнулся Кэннан. — Зато я могу проводить тебя на улицу, даже если ты этого не захочешь; так что подумай о том, как надо вести себя здесь. Я отвечаю перед хозяином за здоровье и спокойствие мисс Шварц.

— Хватит, разобрались! — приказным голосом велела Эрла. — Сейчас вы оба поможете мне быстро навести порядок. Это приказ, Арвид! Подмети, что осталось от трэка, и не забудь, что ты должен мне его стоимость. Будешь при Доране поздравлять меня и Хиллари с помолвкой.

— Не дождешься!

— А, ты ведь против популярности среди мещан! Кэн, как только Доран позвонит, запрешь Арвида в сортире. Или нет — лучше я всем расскажу, как ты тут морально ущербнулся, а Кэн покажет это в записи. Что выбираешь?

— Я всегда был твоим другом, Эрла, — Лотус вздохнул так, как будто поднял наковальню. — И все что я делал — лишь ради тебя; ты это знаешь. Я поздравляю тебя.

— Умница! Поцеловала бы, но не могу — я теперь невеста. За работу, мальчики!

Арвид трудился и угрюмо бурчал:

— И это чучело статьи писало!.. Их читали!..

Внезапно его озарила какая-то идея; он поднял голову и уперся взглядом в Кэннана:

— А нарисовать за неделю картин двести-триста ты сможешь? Холсты я тебе дам. Будет громовая выставка!..

* * *

Город остывал. Прохладный ночной воздух, сталкиваясь с испарениями асфальта и камня, рождал тепловатый туман, который молочной рекой затопил улицы и переулки и поднимался все выше и выше. Звуки блекли и глохли, а туман, клубясь и извиваясь, захватывал новые этажи. Дома возвышались из кипящего моря, сутолока людей и шум машин оставались внизу, тонули в загустевшем воздухе. На стенах вспыхивали одинокие, такие же белые окна, словно туман поднимался по этажам и внутри зданий, заливая квартиры. Город, заполненный изнутри и снаружи неподатливой массой звуков, голосов, криков. Там идет жизнь — или это включаются телевизоры? Они плачут, поют, волнуются, смеются и ужасаются, а перед экранами, налитыми бледно-синим светом, лежат и сидят кадавры людей с открытыми глазами и остановившимися зрачками. Где-то на большой скорости с визгом проносится машина — кто-то пытается сократить, спрямить свой путь от рождения до смерти.

Меркнет. В Городе нет горизонта — есть линия, условно отделяющая день от ночи. Верхушки самых высоких зданий еще блистают бликами, как горы — снежными вершинами, а долины улиц уже погружены во мрак.

На плоской крыше одного из высотных домов стоят лицом к лицу трое мужчин. Один — среднего роста, в самом расцвете жизни, с короткой стрижкой, рубленым скуластым лицом, с волевым взглядом и фигурой тигра; другой — высокий, стройный, с русыми волосами и выразительным одухотворенным лицом; и третий — гибкий, почти юноша, с гривой черных волос, порывистый и сильный.

— Что бы ни случилось, — говорит старший, — знайте: ладонью не закроешь солнца. Тучи идут, пока их гонит ветер — нет тьмы на свете.

— Клинок остер — но ум острее, — говорит высокий, — пуля быстра — но мысль быстрее. Нет ни цепей, ни металла, чтобы мысль заковали.

— Превыше всего свобода, — поднимает голову юноша, — превыше земного светила — мощная сила, что правит тобою и мною. В наших жилах — солнца частица, и ты не бойся сразиться, ведь из капель пролитой крови солнце опять возродится.

Они обнимают друг друга за плечи и остаются неподвижно стоять. Их силуэты светятся на фоне густо-синего закатного неба, в котором уже загораются крупные мерцающие звезды, осыпая блестками лица друзей.

И тогда они по очереди вскидывают правую руку в зенит и выкрикивают имя души:

— Коар!

— Кондри!

— Кимер!

Три звезды растут, увеличиваются, искрятся, пока из их недр не вырываются три сияющих луча — и, перекрестившись несколько раз в сумраке неба, как прожекторы, они загораются в зовущих ладонях.

Из глубины звезд, из бесконечной дали, скользя по лучам — сначала как точки, потом становясь различимыми, — с неимоверной скоростью падают, переливаясь и кувыркаясь, три белоснежных крылатых коня. Они извиваются, паря в невесомости, и их крылья прорезают простор. Для них не существует преград.

Миг. И они танцуют в воздухе над домом, проходя, как лучи света, друг сквозь друга. Узкие сухие головы полны очарования, глубокие бездонные лиловые глаза с длинными ресницами вобрали в себя вселенную, их шеи свиваются в кольца, тонкие ноги с изящными чашечками копыт способны к любому прыжку, в их крыльях с живыми кристаллами перьев поют ветра.

Нет ничего на свете сильнее, благороднее, красивее скачущего коня, ибо конь — это свет, это сила, это власть, это победа.

Оттолкнувшись от плит, мужчины высоко подпрыгивают — и опускаются на спины плывущих в воздухе коней. И вновь три луча свиваются в танце света. Кони возносятся ввысь, расправляя крылья, пронзая своими телами ночь.

Надзвездное сияние поглощает их, и они сливаются с ним, уходя туда, где нет ни пространства, ни времени.

Никто не властен над ними.

Правда, ум и свобода — превыше всего, они в сердце твоем.

Никто не смеет погасить твоего сердца!