Помещение, в котором заперли Форта, именовалось «зиндан». Он был поражён, услышав команду «В зиндан его!», отданную Зуреком, когда Мусултын дозволил сыну сестры распорядиться насчёт пленника.

Последний раз это слово встречалось Форту на Планете Монстров — так подневольные рабочие на рудниках называли свои подземные жилища, — а впервые оно попалось ему в прошлой жизни, в очень откровенном комиксе «Шейх и Шейла», где тоже означало застенок под землёй. Шейх был типичным уроженцем Альты — горбоносый жгучий брюнет, жестокий, порочный и коварный, какими изображала альтийцев федеральная киноиндустрия. Скорей всего, чёрные подцепили словечко именно у альтийцев — или в очагах межвидовой толкотни вроде Купер-Порта, или в пиратских оазисах Шарового скопления.

Форт ожидал увидеть зарешёченную яму, где узники живут в обществе жаб и змей или, с поправкой на Ньяго, в компании викусов и гребнистых трупоядок. Предел пределов, ниже его только геенна. Тоскливый вой, звон кандалов, едав бадье, спускаемой на верёвке...

Ничего подобного. Конечно, зиндан располагался ниже резиденции Мусултына, но тут было сухо и даже светло. Вдоль короткого тоннеля прохаживались охранники и тянулись ряды опускных щитов, выломанных из судов разных моделей и цивилизаций. За поднявшимся щитом и уехавшей вверх решёткой Форту предстала невысокая кубическая камера.

— Наблюдать круглые сутки, — давал указания охране Маджух, провожавший Форта в узилище. — У камеры всегда должны быть двое с оружием наготове. Свет не гасить. Возможно, он умеет исчезать из виду, — не паниковать и не поднимать решётку, он вскоре покажется. Ближе сажени никого не подпускать. Посетителей сканировать на оружие при входе в тоннель, отнимать телефоны и средства видеозаписи.

— Какие посетители? — обернулся Форт за решёткой.

— Какие придут. По четыре крины со взрослых, по одной с детей. Не каждую ночь Pax Пятипалый бывает в зиндане; люди должны в этом убедиться... Если кто-то попытается напасть на пленника — щит опустить, нападавшему поддать пинком под хвост, а всей очереди объявить, что камера на час закрыта. Деньги за несостоявшийся осмотр не возвращать.

— Родич, — Форт ещё раз осмотрел камеру, — а ведь приговорённым полагаются особые поблажки.

— Тебя будут хорошо кормить.

— Нет, в смысле развлечений.

— Могу прислать рабыню. Правда, не всякая даже за деньги согласится.

— Интим не предлагать. Я хочу телевизор или... что-нибудь почитать. Лучше эйджинское, федеральное.

— Ты слишком долго якшался с Рослыми, кой. — Маджух приблизился к решётке; голос его звучал скорее доверительно, чем с упрёком. — А ведь по природе ты ближе к нам, а не к ним. Папа влил тебе свою кровь...

«Все растворимые соединения хрома ядовиты!» — вскричал из памяти справочник по химии.

— Я в самом деле хочу твоей смерти. — Маджух был печален. — Ты — мой стыд, кой. Если б ты перешёл на нашу сторону, я был бы счастливейшим из людей. До сих пор не могу поверить, что ты забыл годы, прожитые со мной рядом. Понимаю — этим тебя не проймёшь...

Он стоял перед Фортом, приподняв лицо, — маленький грустный эльф с мультяшными четырёхпалыми лапками. Зрачки Маджуха выжидательно расширились, в них играл синий отблеск; кромки век растушевались и влажно заблестели. Казалось, слёзы вот-вот перельются через край, как вода из переполненного блюдца. Дрожащая тонкая плёнка прорвётся, и сердечная боль Венца вырвется наружу горьким и чистым плачем. Но Маджух сдержался.

Форт ничуть не сомневался, что это малорослое создание с подрезанными ушами — расчётливый и беспощадный хищник, место которому — под лучом нейробластера. И всё-таки блеск глаз Маджуха был таким же, как у коги Медеро, когда та начала рассказ об умершей свинке. Вот и разберись в причудах чувств... Или он действительно любил Раха? Или, перевалив за середину жизни, он увидел, что его прежний любимец безвозвратно изменился, стал врагом, смотрит волком, — а значит, и самому ему не вернуть ни ушедших лет, ни упущенных шансов, не ступить вновь на распутье, где справа — человеческое счастье, а слева — пиратская слава. Молодость не прожита — потеряна. Что он там думает в своей бритой голове?.. Самая большая загадка в мире — не законы рождения звёзд, а скрытые движения души.

Порыв родственных чувств был краток — облизнувшись, Маджух вновь стал прежним собой.

— Я велю доставить то, о чём ты просишь.

Охранники, похоже, уяснили, что отношения Бесследного с роднёй ещё не напрочь разорваны, поэтому вели себя предупредительно. Наобум подобранную килу разнородной печатной продукции принесли всего через полчаса, да ещё с устным прибавлением:

— Мотаси Маджух велел передать, что вы можете заказывать наркотики и курево, только чтоб принимать при нас.

Направляясь в зиндан, Форт опасался, что в тюрьме-яме нечем будет заняться, чтобы утолить вечную жажду ощущений, знакомую одним киборгам. Но ощущений накатило столько, что можно капризничать и выбирать по своему вкусу. Хочешь — наблюдай стены и потолок, хочешь — листай журналы, чтиво наскучит — ругайся с посетителями зверинца!

Жаждущих поглазеть на Духа привалило — словно плотину прорвало. Маджух мог смело взвинтить плату за билет до восьми крин, и то лезли бы, как на борт спасательного катера. Форт был хорошо освещён, от гостей не прятался, а когда они надоедали, отключал слух, оставляя на всякий случай слежение сканером. Но слушать было занятно — открывались новые грани общественного негодования.

— Попался, хмырь! Теперь за всё заплатишь!

— А смердит-то как!

— Жилы, жилы из него вытянуть!

— Я Папе поклонюсь, чтоб до тебя допустил! Никаких денег не пожалею!

— Не забыл Хадарка Гасилу, стервец? Неминучие Ножи бумагу пишут: «Выдать на расправу!» Не дадим сдохнуть, пока не насытимся!

— Он! во сне его видела! Лишил нас двух чёрных солнышек, убивец! Как это так — он у вас просто сидит, читает, а не мучается?! вы его живьём к стене должны прибить! кровь выцедить, чтоб Шуламангу и Лу Дархана окропить, — пусть возрадуются!

— Тьфу на тебя, ослепни! Чтоб глаза твои сгорели, хвост отсох, нутро свернулось!

— Вот они, косточки! — Сквозь решётку швырнули горстку мелких костяшек, видимо, из запястья скелета. — Давно припасены! Выходите, демоны, грызите гада!

Сторожевую систему из параллельных лучей то и дело замыкало из-за плевков (регулярный недолёт). Один мститель исхитрился пронести в зиндан газовую шашку в виде шарика и метнуть её. Форт мигом перехватил шипящий сюрприз и отправил обратно, прямо в лоб бомбометателю. Кашляя, стража лупцевала покушавшегося хлыстами, давился и метался весь тоннель, выла вентиляция, а Форт продолжал невозмутимо читать.

Часовой перерыв — очередь выпихали из тоннеля, вдали лаялись у ворот зиндана. Запищали шокеры, послышались крики щёлкнутых разрядом, затем возгласы стражи — «Дорогу! дорогу Венцу, подай к стене! к стене, сказал!» — и вновь у решётки появился Маджух:

— Не отравился?

— Ничего, пройдёт.

— А то вызову докторишку.

— Не надо.

— Я с вопросом, Pax. Вскрылось одно твоё дельце — покупка Коел Дром.

— Можно подумать, я утаивал. Просто помалкивал. — Форт отложил богато иллюстрированный журнал «Мужская Радость amp; Женское Здоровье», переполненный символами истинной мужественности — там пестрели ружья, ножи, виражи, дорогие авто, котировки модных любовниц, рекламы компьютеров, носимых вместо перстня (лупа и игла для нажима кнопок прилагаются), и моторных масел (сами догадайтесь, что ими смазывать).

— Сделка была незаконная.

— В Аламбуке ли толковать о законах?

— Совершалась под чужим именем.

— Как здорово — я здесь первый, кто это сделал!

— Искали поручителей, которым ты её отправил, но таких людей не существует.

— Эх, облом! меня подло обманули. Пропала женщина, а с ней шесть с половиной мириадов...

— И кто они были, эти обманщики? Имена, адреса, телефоны? — Маджух пристально наблюдал за Рахом. Выражение лица. Эмоции. Сопоставление его психомоторных реакций с вопросами. Эйджи неравнодушны к крупным глазам и блеску сетчатки — стоит поймать их взгляд зрачки в зрачки, и они впадают в состояние контакта. Они считают, что при ярком свете ньягонцы хуже видят, — и до чего же любопытно наблюдать за мимикой эйджи, когда они освещены!.. Но Pax уверенно владел собой. Школа Золотого Луча!

— Я записал, но твои ребята вытрясли мои карманы. Там была бумажонка — спроси, куда они её подевали.

— Где ты встретил тех, кому поручил невольницу?

— Мы познакомились в баре на Иссе. Выпили, разговорились...

— Как они назвались? как выглядели?

«До чего въедливый тип!» — Форт словесно набросал портреты явных дегенератов, а имена он помнил по наводке Раха на контакт с «поручителями».

— Что вы пили?

— Локу, пахучую крепкую локу.

— Забористая штука?

— Попробуй, тебе понравится.

— Воздержусь.

— А я позволил себе лизнуть как следует. Напился в ноль.

— В баре на Иссе?

— Ну да.

— Pax, выдумай более складную ложь. — Повысив голос, Маджух опасно подошёл к решётке. — С имиджем капитана-эйджи у тебя вышло куда лучше — никто бы не заподозрил в нём человека, который по отцовскому завету даже во флаер не садится, не то чтобы летать на Иссу. И пить тебе воспрещено.

«Я чего-то крупно не знаю. Занятно — что ещё запретил мне Мусултын и почему я до сих пор выполняю его волю?..»

— Значит, с версией об Иссе покончено. А те дружки-поручители — они, часом, не из Гэлп Сэкоунтэй?

— Слушай, Венец, — если тебя так коробят жульнические сделки, побеседуй с Неминучими Ножами. Они продали мне женщину, скрыв её преступное прошлое. Это обошлось в кругленькую сумму, когда понадобилось вывезти Коел с планеты. Иди и разберись с Ножами, а меня оставь в покое. Я готовлюсь к смерти.

— Интересно ты готовишься, — Маджух, наклонив голову, заглянул в журнал — с глянцевой страницы ему улыбалась зубастая обнажённая эйджа цвета крепкого хмельного настоя, с копной густо вьющихся волос. — Не надейся натравить меня на Неминучих, Pax. Кого-то я взгрею за продажу, но распре не бывать. Кстати, на имя капитана Кермака в банке Эрке лежит больше сотки восьмириадов крин в альтийских экю. Всех выкупов за убитых это не покроет, но Папа станет мягче, если ты переведёшь деньги нам...

Форт готов был пожертвовать некоторыми частями кибер-тела, но не отдавать кровный заработок. Раньше у него была мысль выкупиться самому, но теперь она напрочь отпала. Ещё чего! за злополучного туанца давно уплачено, а платить за горы трупов, оставленных здесь Рахом, и финансировать пиратский клан он не собирался.

— Придётся тебя огорчить — счёт фиктивный. Эту ловушку придумал Ониго. Вместо денег на счету — мощные вирусы. При переводе они рушат любую банковскую систему и скачивают полковнику все твои базы данных, номера счетов и пароли доступа. Видишь, я тебя не разлюбил, поэтому спасаю от разорения.

Маджух в задумчивости отступился, а Форт вернулся к чтению.

Среди макулатуры, принесённой охранниками, оказались и брошюры «Всеобщего Помилования» на языке Трёх Градов. Эти просветители-вредители не только наставляли молодняк ушастого народа как можно раньше пить, курить и размножаться, но и учили взрослых бандитов пользоваться помощью правозащитных организаций, занятых спасением злодеев от меча Фемиды. Здесь же приводились адреса щедрых фондов, готовых веками кормить дармоедов, если те умеют грамотно клянчить и притворяться невинно пострадавшими.

«При любом ущемлении ваших прав немедленно обращайтесь к международному сообществу, — инструктировала книжка. — Ваше стремление к независимости будет поддержано. Видеоматериалы должны быть снабжены комментариями, не допускающими сомнений, например: «Место массового захоронения», «Жертвы обстрела», «Похороны убитых». Помните: бремя доказательств несёт обвиняемая сторона, а сомнение всегда толкуется в пользу потерпевших, даже если их свидетельства порождены заблуждениями или ошибочны».

На первый взгляд задача дотла развратить Аламбук была невыполнимой, потому что дальше уже некуда, но специалисты информационных технологий даже здесь отыскали непочатые залежи и перспективные ресурсы для дальнейшего растления. Достаточно назвать орду грабителей народом, воровское логовище — государством, а сход главарей — правительством, чтоб сразу наступила гармония! Осталось обозначить жертвы как «естественные неизбежные потери» — и воцарится мир на земле и в человеках благоволение.

Форту казалось, что он заболел. Видимо, это противился трезвым мыслям глубоко укоренившийся либерализм, и борьба с бредом ощущалась как лихорадка — человек всегда страдает, побеждая в себе инфекцию.

Вирус либерализма поражает землян в раннем детстве и фиксируется на тех важнейших клетках мозга, которые обеспечивают сознание и мышление. Обычно вирус дремлет, лишь изредка напоминая о себе мокнущими высыпаниями на губах, появлением бородавок на ладонях и многократным повторением рекламных слоганов. Болезнь обостряется в пору предвыборных кампаний; тогда мышление затмевается, и человеком овладевает навязчивое, маниакальное желание отдать свой голос. Страдающий либерализмом становится необычайно доверчив и принимает за истину любую чушь, изрыгаемую телевидением.

Форт надеялся, что вместе с живым мозгом он избавился и от либеральной заразы, но не тут-то было — вера в свободу нет-нет да возвращалась, как старый приятель в надежде занять пару бассов.

Не оставляло его и подозрение, что Джомар Мошковиц аккуратно переписал на субстрат куски всех юношеских заблуждений того парня, которым Форт был раньше.

«Положим, — рассуждал Форт под возобновившиеся крики, угрозы и звуки плевков за решёткой, — у Эрке нет средств цивилизовать это гнездо удальцов. Градским бы свой уровень поддерживать, им не до чужого. Но наши? возить сюда сотни тысяч тонн помощи — зачем? Чтобы всё оставалось как есть? Ведь здесь можно найти конструктивных лидеров, ввести законы, промышленность, правильную торговлю — только приложи руки и деньги! Хочешь иметь верного, развитого союзника землян — и ты его получишь. А вместо этого наши пестуют загребущее отребье. Сколько средств, которые самим бы пригодились, мы валим в бездну, будто Зверя кормим, — и в ум никому не придёт, что он насытится, лишь когда поглотит вселенную. Его аппетит от еды только разгорается, как наглость хама — от уступок. В чёртову пасть — не корм, а кляп!»

Пришла полночь. Спасибо, Маджух внял отказу и не отрядил Форту никого для услады. Охрана вновь покатила по рельсам вдоль щитов тролик с баком баланды. Форт ещё раз посмотрел, как стражники командой с пульта ДУ поднимают щиты других камер. «Открыть» — «Закрыть». Радар мог воспроизвести эти сигналы, как и команду падения щита по тревоге. Стена-решётка позволяла Форту видеть три камеры напротив — в каждой сидело по несколько ньягонцев обоего пола, одетых кое-как или никак, иногда в цепях. Глядеть на их кормление было муторно, видеть их — тоже. Гноящиеся раны вместо хвостов, куцые, нелепо шевелящиеся обрезки, оставшиеся от ушей, шрамы и жёлто-коричневые струпья на истощённых телах. Наверное, Коел передёргивало при мысли именно о таких застенках, где не дают умирать, даже если очень попросишь. Форт про себя поблагодарил И-К-Б за то, что напротив не оказались земляне, иначе неизвестно, какая затея пришла бы в голову. Сдержался от желания крикнуть на линго: «Есть тут кто из наших?» — вдруг откликнутся?

Узнать способ открывания решётки. Кто-то из охраны непременно отлучится, тогда появится возможность устроить оставшимся техно-шоу «Для меня ваши решётки — не преграда». Нет. Не раньше, чем выяснишь схему охранения. К тому же ещё сильна надежда дождаться сигнала от Раха. Где он, этот беглый сын трёх отцов?..

Ага, за кем-то пришли. Щит поднят, но из пенала в лапке стража вылетает сигнал иной кодировки. Решётка уехала вверх. Двое входят. Возня, оборвавшийся вскрик. Вытаскивают мычащее существо с мешком на голове. Короткими ударами в живот заставляют повиноваться. Утащили. Решётка опускается. Сигнал записан.

— Эй, Pax, вы будете спать?

— Нет. Не хочу.

— Я доложу Маджуху.

— Валяй. Я тебя не держу.

— А ужин вы не съели.

— Возьми его себе.

— Ну-ка, перестаньте на меня смотреть!

— Маджух этого не запретил.

— Сядь к нему спиной, — советует охраннику другой.

— Сядешь, а он нырк в стену... Сам на его месте окажешься.

— Посвети на него поярче, пусть зажмурится.

Попробовали. Результат оказался такой, что сразу все вспомнили: впереди бессонная полночь, и лишь один щит опускать нельзя — тот, который мог бы избавить от немигающего, леденящего взгляда Духа Бесследного. Почему он, столько годов неуловимо скользивший по Аламбуку, вдруг сдался без боя какому-то задрипанному Дуке? нет ли в этом умысла? Сидит. Глядит. Как будто и не дышит. Лучше бы читал свои журналы! Душитель и головорез. Возьмёт и обернётся в пся, из пасти язык восьмисаженный, синий; просунет его между прутьями и...

— Что на него пялиться? одно расстройство... Давайте истории рассказывать, чтоб не задремать.

— Пожалуй, тут заснёшь... Как-то зябко, парни!

— Вот, был у Хитников боец. Пошёл он как-то к своей милке, а жила она в Иготине. Днёвка, в коридорах голодранцы спят — одни храпят, другие стонут. Идёт он, значит; ничьих больше шагов не слыхать. И чует он затылком, что кто-то его нагоняет. Вроде обычный топот, но какой-то не такой. Боец гордый, не оборачивается. Мол, если спешит прохожий, то попросит уступить дорогу или обойдёт и извинится. Вот сзади подошли совсем близко, шаги замедлились. Он ждёт, когда догнавший слово скажет, но позади тихо. Оглянулся он...

— ...а головы-то у догнавшего и нет, — негромко сказал Дух за решёткой, улыбаясь и по-прежнему не мигая; всех будто шокером тряхнуло. — Водит он руками, хочет слово вымолвить, да нечем. Голова его в дальнем коридоре висит, к трубе за уши подвешена. Висит она и громко разговаривает: «Я торчала на плечах у стражника...»

— Молчи, демон! — вскочил стражник с фонарём. — Нишкни!! Эй, влепи ему разряд!

— Нельзя, Маджух не велел!

— Что ж нам, всю полночь его заклятия слушать?!

— Я не только заклятия знаю, — улыбался Дух. — Ещё молитвы — о здоровье, чтоб его не стало... об удаче, чтоб ушла... о жизни, чтобы кончилась... Вы, пси паршивые, наверное, думали, что вам доверие большое оказали — меня сторожить? Не-ет, вас мне просто отдали. Ведь кто-то должен умереть, верно?

Командир наряда охраны пошёл докладывать Маджуху.

— Мотаси Венец, в зиндане полночные страсти. Pax не ест, не пьёт, смотрит ужасно и всем обещает: «До утра не доживёте». Ребята волнуются, недалеко до беды. Они у меня с бластерами... не ровен час, откроют огонь, а нам за пленника перед Папой отчитываться. Покорно прошу вас, примите организационные меры!

Когда стражников сменили два сверкающих дистанта, вооружённых подвесными импульсными ружьями, Форт унялся, попил воды и смирно улёгся на подстилку, изображая сон. Главное, чтобы у Маджуха хотя бы на пару суток вошло в привычку ставить эти механизмы вместо живой охраны. Четыре плазменных ствола, два тупых, но послушных и живучих полуавтомата, каждый из которых загораживает тушей полтоннеля... совсем неплохо!

Поутру в двадцать первую ночь снова явилась нескончаемая череда паломников. Из их криков следовало, что совершённое Рахом вопиющее кощунство придало ему ореол негативной святости — лично, вручную умертвив жрецов, он скачал на себя осиявшую их чёрную благодать и мог унести её в качестве трофея. Все радовались, что этого не случилось и Эрке не усилился магической энергией преосвященных.

В перерыве Форта помыли из шланга прямо в камере, не выпуская. Стражник с брандспойтом старался не подходить близко к Духу, поэтому вода порой захлёстывала и в соседние отсеки, где — судя по звукам — оживившиеся узники кто жадно пил с пола, кто пытался обмыться. Принесли смену одежды: бельё и просторный косменский комбез с манжетами и застежкой на липучке, по талии — вшитый эластичный пояс; ни пуговиц, ни «молний». Носков тоже не дали — видимо, боялись, что он на них удавится или подавится ими. Пришлось довольствоваться какими-то мягкими туфлями на босу ногу. Жилет вернули чисто выстиранным — похоже, он был чем-то вроде отличительной одежды удальцов, и отказать сыну Папы в праве носить жилет было немыслимо. Зачем-то возвратили шляпу, поблекшую и покоробившуюся от кипячения. Её принесли на вытянутой руке, зажав щипцами, и так поспешно швырнули в камеру, словно она всю дорогу извивалась и кусалась.

— Наденьте эту штуку на себя! А остальные вещи мы сожгли.

Посещение Раха на сей раз было научно продумано. По длине тоннеля поставили разгородку и тем упорядочили потоки зрителей. Запускали их восьмёрками, на погляд отводилось строго определённое время. В руках Форт заметил печатные билеты с изображением силуэта эйджи по пояс (лица и рук нет, на яйцеобразной голове шляпа- «эриданка») и крупной надписью: «Свидетельство о лицезрении Духа Бесследного. Заботами Окурка Папы Мусултына». Судя по возгласам вдали, на выходе билеты гасили штемпелем: «Был. Видел».

Не всем из пришедших был нужен Pax — иные, с болью оглядывая зиндан, выкрикивали чьи-то имена; должно быть, звали тех, кто сидел за щитами.

Один раз очередь затормозилась в неурочный час, чтоб оба хода вдоль разгородки опустели. Ждали кого-то важного. К решётке размашистым шагом подошёл высокий, могучего сложения афро-землянин с ньягонской стрижкой. Одет он был в костюм местного фасона из рыжеватой кожи, с бластером и пистолетом-автоматом в кобурах; ещё на поясе висели два кинжала и мобик, а на шее — бусы и свисток, гравированный узорами.

— Pax, братишка! — оскалившись, воскликнул молодой негр. — Ах, пропасть! Ах ты, пся белая! Не думал я так встретиться с тобой. Едва приземлился — ходил, понимаешь, в рейд за хабаром, — как мне сообщают: «Раха поймали!» Побежал я к Папе, говорю: «Отдай мне, я сам его зарежу». Он отказал мне, представляешь?! Ты узнаёшь своего братика? Это я, Кумбаси!

«Ну и родня у меня! Папа — кот длинноухий, брат — чернокожий; кто же тогда моя мама?.. Наверное, спросить об этом — верх неприличия».

— Помнишь, ты мне письмо прислал? — негр пританцовывал от нетерпения, сияя лицом и сжимая кулаки. — Да за это письмо с тебя шкуру содрать мало. А ещё брат! из одной миски со мной ел. А твой звонок? Вовек не прощу!

«Что ему Pax наговорил по телефону?.. вроде такой мальчик скромный, а со всеми отношения испортил!.. Нет, эти родственники — не подарки. Мои в том числе, включая знакомых. Джомар — Зевс-отец, родивший Дагласов из головы, словно Афину, а повитухой была клиника Гийома. Но сперва Джомар нас проглотил, строго по мифу. Сожрал наши души... Кто наверняка определил, что я безнадёжен? может, меня можно было спасти?»

Кража сознания давно и глубоко волновала Форта. Названый брат мог что угодно горланить за решёткой — если Форт ощущал себя похищенным, он удалялся умом вспять по шкале времени. Только Джомар мог расколдовать его словами: « Албан, сегодня я поведаю всю правду о твоём превращении в киборга».

Но ведь он этого не скажет.

Пятеро. Жёсткая, острая, красная цифра. Албан всегда видел её римской пятёркой — V. B арабской версии она тоже была сильна, сочетая черты крюка-захвата и оскаленной пасти. Пятеро Дагласов. Альф иногда напевал, переиначив одну из шаманских этнических песен, которые пелись надрывным, подземно плачущим голосом под древний барабан:

АЛЬФЕР. 18 лет. Инвалид с детства, страдал «болезнью переселенцев». Достигнув совершеннолетия, подал заявку на эвтаназию.

АЛБАН. 27 лет. Наладчик игральных автоматов. Огнестрельные ранения, несовместимые с жизнью.

БЛАНШ. 34 года. Авиадиспетчер. Разрыв спинного мозга в шейном отделе, инфекционные осложнения (сепсис).

ИРВИН. 33 года. Космический пилот. Сочетанная тупая травма грудной клетки, позвоночника и верхних конечностей.

КАРЕН. 29 лет. Инженер управления коммунальными инфраструктурами. Травматическая ампутация левой нижней конечности, разрывы внутренних органов.

— А другие? были другие «образцы»? — допытывался Альф.

— Давайте ограничимся текущими проблемами. — Джомар неприступен.

— Обязательно были, — заметил Албан. — Я не верю в пять удачных попыток подряд. Поскольку мы — первые, до нас испытывали образцов двадцать... или больше.

— И потом вы их убили, потому что они неудачные? — Альф продолжал язвительно вникать.

— Тогда чем, по-твоему, являются безуспешные попытки спасти больного? — парировал Джомар.

— А они были, попытки-то? — вопрос Албана звучал невинно, но Джомар понимал, к чему тот клонит. — Тестирование мозга требует времени, а если мозг проверяли на соответствие вашим критериям, это наводит на мысль, что, во-первых, ВРЕМЯИМЕЛОСЬ, а во-вторых, тратилось оно НЕ ДЛЯ СПАСЕНИЯ.

«У Албана системное мышление», — Джомару было и досадно слушать выводы «образца II», и приятно, что выбор мозга для «Сефарда» сделан безошибочно. Он начнёт думать — и неизвестно, до чего додумается. Наладчик! человек явно не сумел пробиться наверх.

— Всё решал баланс целесообразности. Что ты мог получить по медицинской страховке? и лишь в том условном случае, если бы выжил. Протез сердца, приставку к печени, серво-костюм... короткая жизнь изломанного инвалида, у которого вечно отказывает то одно, то другое. Альфу вообще ничего не светило...

— Пересадка разума! — выпалил Альф, в пылу беседы начисто забыв, как лично подписывал согласие на безболезненную смерть.

— В стадии разработок, шансы ничтожные. Ты хотел бы стать неудачной попыткой? у клиники Гийома таких множество. Иногда прежний и новый разумы не совмещаются, возникает расщепление личности. Даже удача мало что сулит — вспомни, в ЧЬИ тела вселяют внешний разум, КОГО стирают, подготавливая мозг к записи. Сознание — только сумма сигналов. Чужой мозг навяжет личности свои дефекты — уголовное мышление, импульсивность, склонность к насилию... И цена. Операция пересадки разума стоит очень дорого. Она не входит в страховку.

— Значит, вы решили за меня — быть мне калекой или киборгом, — заключил Албан.

— Ты стал офицером.

— Ага, и живу тайком, под надзором... без права избирать и быть избранным, гарантированного Конституцией.

— Эксперимент засекречен. Я скован государственной тайной, как и вы. Я тоже не могу покинуть без охраны Баканар и районы испытаний. Чёрт, я с женой и детьми встречаюсь по расписанию, как заключённый!

— Вы это выбрали сами, сэр, и знали, на что шли. Вы не лишили себя вкуса, запаха, секса и способности загорать.

— Албан, если бы меня изрешетили и встал вопрос — быть инвалидом или киборгом, — я избрал бы второе.

— Если бы это случилось, сэр, я бы искренне простил вас.

— Пойми — те пострадавшие, кто не попал в проект, теперь мертвы или доживают свой век в болезнях и немощи.

— Что касается жизни, я вам., конечно, благодарен, — сказал Альф. — Жить — прекрасно. Хотя... как-то криво чувствовать себя оружейной деталью вроде затвора. Вы не могли сделать нас в виде аккуратного блока? типа мыслящей приставки.

— Тогда бы я не дождался даже этой благодарности. — Джомар мудро смолчал о том, что опыты такого рода проводились, но наблюдение за разумом, стремительно деградирующим в субстрате, не приносит ничего, кроме жгучего стыда и безысходной горечи.

— Киборги долговечны, — взбадривал себя Альф, наперекор уставу ломившийся по газонам., сквозь куртины. — Я могу прожить ещё сто лет. Ого! Но меня давит жаба. Албан!

— Что? — Албан чинно шёл по дорожке, параллельно Альфу.

— Жаба, понимаешь? Я не мог ни нормально двигаться, ни знакомиться с девчонками, ни обслужить себя. И всё из-за болезни, которую посеяли переселенцы. Наши героические сволочи рыли котлованы ядерными взрывами. Теперь я, вообрази, я, кого болезнь скрючила, как креветку, буду лупить плазменными ядрами по разным планетам, чтоб и там завелась болезнь. Это кошмар какой-то! дурь пошла по кругу!

— Так и должно быть, — отвечал неспешно шагающий Албан.

— Ты полагаешь?!

— Джомар объяснял тебе про Гильгуль ?

— Фигня. То, что с нами сделали, — не реинкарнация!

— Откуда тебе это известно? Формально-то он прав. Душа не материальна...

— Да, блин, потому и пишется на носитель!

— Ну, завёлся... Нематериальна, поэтому без ущерба делится и умножается, подобно записи, и может иметь хоть сотни воплощений с разбросом в тысячи лет. Это и есть Гильгулъ Нешамот , возвращение в мир для новой жизни в другом теле. Тут важно — зачем?

— О! чтоб ты сломалась! — Альф налетел на скрытую травой трубу поливной системы. — Зачем же?

— Вариантов несколько — исправить содеянное, очиститься от зла, исполнить миссию... ну и так далее.

— Ни хрена я не содеял, только памперсы портил! Да, немножко изводил родителей. И за это я должен сто лет служить Министерству обороны? Кара Господня! прямо казнь египетская!

— Ты недальновиден, Альф. Забываешь о прошлых рождениях. А если ты был тем самым стратегом Экспансии, который приказал делать выемки грунта ядерным оружием? вот тебе искупление — побыть больным, потом киборгом. Живи и осознавай, что делаешь гадость. Осознав, исправляйся.

— Хм, забавно. — Альф вывернул на дорожку. — На такой ерунде меня ещё не клинило, говори дальше. Bay! а тебе-то за что эта каторга? ну-ка, растолкуй!

— Не обязательно «за что». Может быть «зачем». Надо что-то сделать... а что, где, когда — неизвестно.

— Надо наложить в карман Джомару Мошковицу! — возопил Альф и давно припасённой гайкой запустил в рекламный щит, где во весь рот улыбался звёздный пехотинец, стоящий на страже трёхмерных рубежей Федерации.

В двадцать вторую ночь Маджух принёс свою маету и свалил её на Папу:

— А что, если побег ему устроить? я бы взялся.

— Не сметь, — цыкнул Мусултын. — Мне самому его жаль, но есть правда удальцов pi воровская месть. Я его условие не принимаю, стало быть — Раху конец. Ночь уже назначена, Зурек рассылает приглашения. Допёк меня Быстрый со своей спешкой: «Скорей! скорей!.. народ заждался! » Я ему полномочие дал — - пусть рулит сборами на выпивку с закуской.

— Или нож подбросить в камеру? Сам решит, как достойней уйти.

— И этого нельзя. Люди сразу угадают, чьих рук дело. Осуждать нас будут за потворство пленнику, за то, что всем удовольствие сломали. Ещё выкуп потребуют за несостоявшееся мщение... Если Pax вздумает голову о стену расшибить — в том его воля, а облегчать ему выбор я не стану. Больше со мной об этом не говори! Ну, что ещё у тебя?

— Новости приходят странные. Наши лазутчики в Эрке и городцах, а также с периметра доносят, что активизировались градские войска. Части стягиваются к северо-западному углу квадрата, чаще ходят эшелоны. На конечных пунктах рельсовых дорог идёт разгрузка техники и боеприпасов.

— К учениям готовятся, — резонно предположил Папа. — Около нас будут в войну играть, чтобы нам нервы потрепать. Обычное дело!

— Я бы так не сказал. Обстановка меняется к худшему. — Маджух энергично, но неуверенно подвигал ушами. — Видели солдат с эмблемами града Крау. Это было не сопровождение грузов, а подразделение с полной выкладкой на марше. Кроме того, телеметристы отмечают перемещение военных объектов в околоземном пространстве. На стационарной орбите над нами повисла станция «Вертикаль-3» — там не только системы слежения и наведения, но также лазерные и пучковые орудия. Вышли в полусферу обзора новые спутники поддержки войсковой связи. И «летучие глаза» зачастили в гости — за ночь их замечено вчетверо больше, чем всегда. Может, планируются манёвры... но такой масштабной подготовки давно не было.

— Нехорошо, — Папа злобно прижал уши. — Похоже, Триумвират зашевелился, но с чего бы?.. Вели поточней разузнать, что говорят солдаты, объявлена ли боевая готовность. Задействуй на всю мощь перехват связи. Ну, не мне тебя учить, ты старый шпион! И вот что — разошли кланам мой приказ. Кто не послушается — будем штрафовать по-крупному. Заодно проверим их на послушание.

Получив Папин тайный приказ, Зурек забеспокоился. Папа не паникёр, трезво взвешивает ситуацию. Но если он велит держать корабли заправленными, готовыми к боевому вылету, собрать и до особого сигнала не распускать экипажи со штурмовыми группами, сложить для быстрой погрузки ценности и оружие значит, чует опасность.

Зурек провёл инструктаж своих старших офицеров и командиров кораблей, потом вызвал казначея и матушку — надо позаботиться о сокровищах и гареме. Тут малец доложил, что его аудиенции просит какой-то грязный троглодитский вождь.

— Дай ему пожрать, а потом гони. Не до него мне.

— Он поел, но не уходит, — сообщил малый, вскоре вернувшись. — Говорит, у него для вас драгоценный и тяжкий донос. Даже выволочь его нет никакой возможности — вопит и за всё цепляется.

— Ишь ты, упорный... Тогда волоки в другую сторону — ко мне.

Драный, жалкий и старый троглодит оказался знаком Зуреку — это был Мантых из нор у высоты 221, чьи пещеры входили в земли, отданные Зурековой ветви Окурков для кормления. Наведывались в те пограничные норы и градские, но хитрый Мантых, как все слабые и подлые людишки, живущие между двух огней, умел услужить и нашим, и вашим.

— А, явился, старый ошмёток! — Зурек был почти ласков. — Плесень принёс?

— Секретное слово имею до вас, милостивый вождь! — пресмыкался перед помостом старикан. — Дозвольте молвить!

— Говори.

— Я, ваше удальство, человечишка бедный, людьми и вещами скудный. После бедствия пошёл я до вашей вельможной персоны с дарами — они целёхоньки, в тюках сложены на постоялом месте; копейщики их стерегут. Въездную и рыночную пошлины я уплатил, того-сего продал, чтобы кормиться... и загорелось мне, старому, деньгу стратить, хоть глазком взглянуть на диво, на страшилище, которое в зиндане держите. Оченно занимательно! весь народ туда стремится!

— Так, так... Ну, как тебе показался Pax? ты с перепугу навзничь не упал? — Зуреку было забавно слушать льстивого и подобострастного мужлана. Прок от троглодитов невелик — одна плесень, и сами как плесень, но дикари они сметливые, наблюдательные и памятливые, могут полезную весть принести.

— Никак он мне, Быстрый вождь, не показался, — неожиданно твёрдо промолвил Мантых, — потому что не Pax это вовсе.

Пока Коел летела на космическом пароме, пока ждала, когда за ней придут, она ничему не верила — в особенности тому, что вот-вот окажется на воле. Явились какие-то сомнительные типы с физиономиями уголовников, изъяснявшиеся на безобразном межпланетном жаргоне, состоявшем из биндерама, линго, яунгаля, туанского моторного и отдельных ньягонских слов. Это были эйджи. Коел пришлось выслушивать их сальные комплименты, а душа вновь наполнялась холодным ужасом — её обманули, Никель с напарником срежиссировали весь спектакль, чтобы она тихо-смирно добралась до Иссы и нигде не вякнула, что её вывозят незаконно.

Но едва аламбукский конвой скрылся из вида, наглые субъекты заговорили иначе.

— Не бойтесь, мы из Галактической Полиции, — тихо сказал блондин.

— Это просто слова. — Немного осмелев, Коел вспомнила, что она централка, а истые централы — народ себе на уме, недоверчивый до крайности. — Докажите.

— Брат Жозеф поручил нам встретить вас и доставить в надёжное место, — сквозь зубы проговорил второй, смуглый.

— Предъявите что-нибудь более убедительное. — Она даже на знакомое имя не поддалась.

— Не в коридоре. Этот терминал — пиратский; не стоит здесь лишний раз махать нашими жетонами.

Свернули в тёмный закуток. Блондин снял с Коел наручники так же умело, как и застегнул, а смуглый достал из сумки обувь и одежду, больше подходящие для уличной девки.

— Быстро переодевайтесь. Тут нельзя задерживаться.

— А где жетоны?

— Настоящий человек из правового государства, — запуская руку во внутренний карман, улыбнулся блондин, говоривший с жестковатым акцентом; то ли он был из колоний, где языки смешались, то ли из зоны новояза. Действительно, оба имели раскладные жетоны с фотографиями, золотыми чипами, лазерными сетками и текстами на трёх языках — «Малах Киричек, инспектор», «Соопайя Темолджи, младший инспектор».

Даже выступающая на износ эстрадная солистка не меняет платье за кулисами с такой скоростью, как это делала Коел. Покидая закуток, она постаралась изображать повадки разбитной девахи. Бог весть, хорошо ли ей это удалось, но терминал они покинули без помех.

Почему, однако, порядочной женщине надо маскироваться под шлюху, чтоб выбраться из всех передряг, — а иначе она так выделяется, что её сразу вычислят?..

Коел разместили на базе Гэлп Сэкоунтэй, в одном из купольных городцов на невидимом полушарии Иссы, и приставили к ней двух дам в небесно-синих мундирах — стриженную под мальчика тонкую брюнетку из Общества и пепельноволосую наогэ из Эрке. Они ручались, что для бывшего хозяина и его клана Коел недоступна.

Наконец-то у неё отлегло от сердца — она оказалась среди друзей! Спасена! От нахлынувшей радости Коел забыла о ньягонском правиле неприкасаемости и горячо расцеловалась с чернявой Николетой. Наогэ, не решаясь переступить приличия, от полноты чувств протанцевала вокруг них.

Принимающая сторона позаботилась, чтобы ей было удобно — полицейские дамы выложили перед Коел одежду на выбор. Они лукаво перемигнулись, когда она начала примерять наряды; если женщина заботится о внешности — она на пути к выздоровлению.

Как во всех лунных жилищах, здесь поддерживалось искусственное тяготение по ньягонской норме — 1,09 g. Чужих сюда однозначно не допускали, но Коел непрерывно оглядывалась и вздрагивала на каждый звук. Это не осталось незамеченным. Вскоре пришла ньягонка-докторица:

— Тревожное расстройство как неврастеническая реакция на стресс. Если её нужно срочно допросить, то сначала необходимо провести сеанс лечебного сна.

Но сон не вполне вернул нервы на место. Коел была напряжена, как сжатая пружина, — движения слишком резкие, голос то приглушенно тихий, то, наоборот, излишне громкий. Нормальная обстановка казалась ей обманчивой, поддельной. Но, по крайней мере, Коел смогла без страха выговориться — и наогэ с брюнеткой проявили поистине железное терпение, выслушивая её пламенные монологи.

— Они сбросили его в шахту. При мне, я видела это своими глазами. Других они пытали — я не знаю, кого, потому что после ареста ни с кем не встречалась. Могу назвать всех, которых помню! С людьми обращались ужасно, словами не опишешь. Я обещала брату Жозефу дать показания; это — твёрдо. Давайте записывать прямо сейчас... Нет, я никогда не забуду. Мне снится чёрное — чёрный зал, чёрный колодец, чёрные жрецы... Вы не поймёте, как это жутко! Я-то вырвалась, но я должна помочь тем, кто остался. Молчать об этом — всё равно что самой кинуться в кладезь. Все должны узнать, что творится в Аламбуке, а ещё — о тех предателях, которые помогают чёрным подонкам! Понимаю, что говорю беспорядочно; надо составить план, по которому я буду выступать.

— Пока давай суммировать информацию, — предложила Николета. — Тебе многое известно, но говорить следует о главном.

Лечебный сон, ещё раз лечебный сон, потом ещё — звон натянутых нервов стал тише, но равновесия в душе не наступало. И не наступит, пока последний рабовладелец не получит по заслугам. Коел сознавала, что пережитое в неволе не покинет её память, останется в ней навсегда. Но эту боль надо вырвать из себя и выставить на суд общества: «Эй, счастливые! смотрите, что происходит, пока вы благоденствуете! Когда вы бормочете о толерантности и всепрощении, вам аплодируют преступники. Они благодарят вас — и хохочут, презирая вас за трусость и слюнтяйство! Не они ли подбросили вам идейку о терпимости, которая обозначает лишь известный дом?.. Кому она на руку? подлецам, паразитам, ворам! Только из-за толерантности, которую нам насаждают, нестерпимые твари могут процветать среди нас. Перестаньте потакать пиратам! они признают не болтовню, а силу — вот и покажите им, кто сильней!»

Полицейские не торопили, выжидали. Они видели, что Коел настроена решительно, на попятную не пойдёт. Напротив, она целеустремлённо готовилась к предстоящей речи, без устали обсуждала с дамами из Гэлп план и детали будущего рассказа.

— Кажется, мы утрясли все подробности. Пора приступать!

— Да, Коел, самое время. Я очень рада, что ты хочешь довести дело до конца. — Николета по-ньягонски ласково провела ладонью по её руке, не дотрагиваясь до кожи. Успокаивающий, душевный, крайне осторожный жест, означающий нежную заботу. Горячность Коел слегка поубавилась, зато окрепла убеждённость в своей правоте. Чтобы излагать ужасные факты, коснувшиеся тебя самой, нужны твёрдость, выдержка и полное самообладание.

Она устроилась перед микрофоном и камерой. Запись будет повторяться и редактироваться, пока не сложится наиболее взвешенная версия для телевидения. То, что предназначено для Гэлп Сэкоунтэй, — отдельная статья, эти материалы сотрудники Галактической Полиции пустят в дело, когда условия станут максимально выгодными. После её выступления.

— Меня зовут Дорис Гурден, я гражданка Федерации Независимых Планет. На Ньяго, в Аламбуке, я известна как Коел Дром. Шестого марта 6242 года моё судно «Звёздный Флаг» было захвачено аламбукскими пиратами, я попала в плен и была продана в рабство. Но сегодня я могу говорить открыто...

В студии Гэлп её речь слушали люди разных видов. Она видела их, чувствовала их поддержку, и это прибавляло ей уверенности.

— Я могла бы рассказать о том хозяине, которому досталась, — но что нового можно сказать о нравах пещерных людей? Я попросила дать мне эфир не затем, чтобы жаловаться на тех, кто унижал лично меня. Я должна донести до вас правду о страданиях многих тысяч людей из разных цивилизаций, находящихся в рабстве.

— Хорошо, что удалось найти смелого свидетеля, — шепнул Малах Киричек смуглому Соопайе. — Боже, благослови тот час, когда она появится на экранах!.. Моя ближайшая мечта — дожить до этого момента. Работы нам будет невпроворот.

— ...и тот, кого я стыжусь назвать человеком и землянином, — главный представитель «Всеобщего Помилования» на Ньяго, мистер Борин Хау. Мы подписали и вручили ему петицию от лица восьмидесяти семи человек — и с нами расправились по списку, поимённо. Как наше обращение из его рук непосредственно попало к рабовладельцам? Почему человек, который передал петицию Борину Хау, был демонстративно уничтожен, принесён в жертву дьяволу на алтаре Чёрной Звезды? Я — свидетельница его смерти! Мы искали защиты у того, чья организация зовётся «Всеобщим Помилованием», — но вместо того, чтобы вступиться за нас, заинтересоваться нашими судьбами, вырвать нас из неволи, он допустил, чтобы нас схватили и пытали. Борин Хау предал и отдал на расправу своих соотечественников, доверившихся ему. Я обвиняю его в сотрудничестве с пиратами — и говорю не только о подлом поступке с петицией. В кругах клановых вожаков и капитанов Аламбука давно известно, что под видом грузов «Всеобщего Помилования» в пиратский город ввозятся оружие и боеприпасы, а расплачиваются пираты десятками тонн наркотиков.

— Когда это начнут транслировать? — еле слышно спросил Соопайя.

— В двадцать вторую ночь, пятнадцать ноль-ноль. — Малах был ближе к начальству и более осведомлён. — Заваруха обеспечена. Ньягошки готовятся изо всех сил. А мы, судя по всему, обеспечим закрытие Иссы и отлов замешкавшихся.

— Как, нормально? — выдохшимся голосом спросила вспотевшая Коел у Николеты. — Меня не слишком уводило в сторону? чувствую, под конец я разогналась, как в скачок...

— Ты была великолепна, солнышко, — поцеловала её брюнетка, а народ в студии засвистел по-федеральному и захлопал в ладоши, как принято в Обществе. — Что ты сейчас хочешь?

— О! я хочу настоящий бифштекс. Я хочу яблочного сока, пирог с капустой, жареной картошки. Я на свободе или где? я хочу позвонить домой!

Чёрта лысого, а не «позвонить», — принесли соевые колбаски, оттаявшие в микроволновке, слипшуюся желтоватую лапшу и стакан горячего соуса. Здесь все этим довольствуются. Не очень-то богатое содержание у агентов Гэлп, которых в кино выставляют как пуленепробиваемых суперменов, живущих в роскоши. Люди как люди, очень разные: одни ушастые и большеглазые, другие обросшие шерстью, третьи чешуйчатые и с роговыми пластинами вместо зубов, но все — с оружием и вечной мечтой победить преступность.

— После выступления, Коел, я клянусь тебе — сама принесу телефон. Потерпи, осталось чуть. Не заставляй меня нарушать режим молчания.

— Отлично, Коел! — Малах дотронулся до её плеча. — Я желаю тебе стойко вынести всё остальное. Тебе ещё отвечать в ситуационной комиссии о «Звёздном Флаге», об экипаже, пассажирах... а после пересдавать на права штурмана.

— Малах, не надо! я не представляю, смогу ли я выдержать...

— Разумные существа выносливы, широта их адаптации очень велика.

— У меня — вряд ли. Что мне нужно — это полгода отдыха.

— Нельзя надолго оставлять профессию. Я, помню, три месяца бездельничал...

— Не верь ему; он лежал в госпитале после боевой травмы.

— Ника, перестань разглашать мои секреты. А то Коел вообразит, что я весь изранен. Кстати, ничего, что я зову тебя «Коел»?..

— Это не кличка; продолжай в том же духе, — милостиво согласилась она. Ладно, от Николеты телефона не допросишься — но, может, Малах окажется покладистей? Всего один звонок... всего два слова: «Я жива!» Невозможно дождаться, когда же разрешат внешние контакты!.. Коел для пробы послала Малаху сдержанный, но в меру лучезарный взгляд. Он горько вздохнул и отрицательно повёл головой: «Прости — дисциплина!»

О, как всё нервно в этом самом нервном из миров!