— Ещё никто так здорово не оборудовал свою гробницу! — Форт оглядел заваренные бластером дверные механизмы. — Представляешь, как они будут беситься там, снаружи? Они станут ломиться сюда, словно здесь есть что-то хорошее. Это будет редкий случай, когда люди стремятся в могилу — а она уже занята!

— Ты морально подготовился, — заметил Pax. — Именно такие шутки называют «юмором висельника», верно?

— Угадал. Чем они располагают для взлома дверей, кроме взрывчатки?

— Взрывать побоятся — тут приборы. У них есть горнопроходческие агрегаты — буровые, термические и химические. Скорее всего, будут бурить. Пока машины подвезут, пока установят... В запасе у нас минут тридцать, не больше. Через первую пробоину нам пустят газ.

Затем они перешли в полукруглый пультовый зал, где Эксперт открыл панорамное окно и осветил Диск.

— Как тебе нравится? ты не разочарован этой Большой Консервой на осях?

— Нет... — Pax почти вплотную припал к стеклу, озирая представшую ему грандиозную картину. — О Радуга, настоящая дисковая пушка... Я видел записи, остались фильмы о них... Давай скорее отснимем орудие и перешлём Ониго!

— Что ж, займёмся. За этим мы сюда и пришли. — Форт тем временем осматривал пульт.

Приборы жили, светились, вспыхивали огнями индикации. Вокруг ярких «зрачков» круглых синих экранов подобно часовым стрелкам бегали лучи, при каждом обороте обрисовывая изменчивые фигуры, шевелящиеся в лазурной глубине; на пластинах волновались трёхмерные графики, похожие на волны моря, озаряемые цветомузыкой. Ньягонская электроника, провал её возьми. Хуже этих бесцифровых датчиков, отмечающих ход процесса суммарными сдвигами полихромных объёмных фигур, — только туанские управляющие системы. Но туанской техникой Форт овладел давно, да и с творчеством ньягонских приборостроителей был знаком. Надо отдать должное заботе инженеров — стрелявшие по граду отметили, который прибор какую функцию отражает. Подзарядка батарей, боевое наполнение, уровни приведения в готовность...

— Гляди и пиши, — велел Pax, встав у пульта спиной к стеклу. — Сегодня двадцать третья ночь десятой луны триста двадцать шестого года Мира, двенадцать часов и семь минут. Я, Эрке Унгела Pax по прозванию Пятипалый, средний офицер отдела исследований сил безопасности града, свидетельствую — здесь, в пределах незаконно существующего города Аламбук, находится сквозное орудие, известное как Диск...

«Как здорово, что я не попаду в кадр! Пусть Pax забирает всю славу, не жалко — зато в архивах Ониго не останется моё лицо. Не хочу я входить в анналы. Иные из кожи вон лезут, чтоб запечатлеться хоть в роли Герострата, — но не я. Увольте».

Pax достал из-под комбеза (у него там целый арсенал!) пенал дальней связи. Форт соединил свой порт с пеналом, и пакет отправился по волнам интерференции гравитонного поля.

— Готово. Пакет принят, — на лице Раха прямо блаженство засияло, хотя жить им оставалось от силы полчаса. Со стороны наружных дверей инженерного комплекса уже доносилось слабое жужжание бурового механизма.

— Я могу узнать, ради чего мы ушибались?

— Секунду... я жду... — Pax внимал звукам «пуговки». — Есть ответ. Полковник поздравляет нас с успешным завершением акции.

— ...и жизни. Огромное ему спасибо! По-видимому, люгер я так и не куплю.

— Он представляет нас на досрочное повышение в звании. В виде исключения, за особые заслуги перед градом. С подачи Ониго это делается быстро. Я буду первым штаб-офицером, а ты — полным солдатом второй степени.

— Надеюсь, посмертно? Так вот, передай на тот конец, что загробные почести меня не устраивают. Я не люблю ни героизма, ни патриотизма — этим товарам грош цена в базарный день, они никогда не окупаются. Меняю звание солдата на штурм-группу, которая через пятнадцать минут войдёт в тоннель и переколбасит тех, кто сверлит нашу дверь!

— Думаешь, я этого не хочу?.. — вздохнув, понурился Pax. — Но спасатели не успеют просто физически.

— Тогда скажи что-нибудь для утешения — например, что мы спасли человечество. Мне будет приятно подохнуть с этой мыслью. Порадуй меня! Ведь не ради острых ощущений мы замуровались в склепе? Есть ли хоть какой-то эффект от нашего самопожертвования?

— Да. Сейчас начнётся война.

— Какая война? — обомлел Форт.

— Операция «Гром», захват Аламбука. Она давно планировалась. Войска уже стянуты. Мы дали сигнал, что у чёрных есть Диск, — значит, война законно обоснована.

— И ты молчал?!..

— Я намекал.

У Форта руки опустились. Как ни уворачивайся от судьбы, она тебя найдёт. Роль запала для массового побоища изначально была заложена в него — и теперь сыграна.

— Да, часы назад не ходят. Сделанного не вернёшь. Настал момент истины, чуешь? Давай взаимно исповедуемся и простим друг другу все обиды... Нет, я не успокоюсь, пока всё здесь не разнесу и не испорчу! Когда эта орава ввалится, управлять им будет нечем. Иначе зачем мы запирались? Для начала вырубим питание...

— Погоди, ничего не делай! Если крушить, то с умом, точечными взрывами. Сперва разберись в назначении приборов, а потом... у меня есть несколько зарядов.

— Я почти всё расшифровал, осталось чуть — и мы займёмся вдумчивым и трезво осмысленным вандализмом. Громить — национальный спорт федералов... Слушай, из этой мышеловки должен быть какой-то выход! хоть малейшая лазейка! Посмотри, а то я половины надписей не понимаю.

— Они на старом, довоенном языке. — Pax стал продвигаться вдоль обоймы запертых дверей, пока Форт изучал пульт. — Истина... да, у меня есть несколько вопросов. Почему закрылись щитовые двери и прибежали дистанты? как это у тебя получается? ещё какая-нибудь неизвестная мне вживлёнка?

— Ну вот, сразу начались намёки, подозрения... Брат землянин, ты много хочешь знать!

— А говоришь — исповедуемся... Я боялся за тебя — как ты выживешь без вливаний питательного раствора, — но вижу, голодовка тебе ничуть не повредила.

— Не будем заниматься допросом в условиях назревающего катаклизма. Слова насчёт исповеди беру обратно. Pax, у меня появилась идея на миллион бассов! — Форт стал уверенно передвигать какие-то ползунки на пульте.

— Не трогай приборы! — Впервые за всё время их знакомства Pax закричал; в новинку было и то, что он навёл на Форта бластер.

— Убери свою пушку.

— Ни к чему не прикасайся!!

— Успокойся и не делай необдуманных движений.

— Если ты ещё что-нибудь там включишь — я стреляю!

— И совершишь ужасную ошибку. Во-первых, стрелять надо не в голову. Во-вторых, даже при выстреле куда следует ты меня не убьёшь, а вот я тебя — убью, причём очень быстро.

— Отойди от пульта, — уже не столь громко продолжил Pax, не опуская, однако, нацеленного бластера. — Ты не смыслишь в этой технике.

— Ошибаешься. Без смысла я бы не нанялся к Папе в эксперты. Его инженеры проэкзаменовали меня и признали вполне компетентным. То есть я умею грамотно обращаться с этим оружием.

— Где? когда ты обучился этому?! опять скажешь — «вызубрил по самоучителю» или «на слух запомнил»?

— О, какой ты неотвязный!.. Так и быть, придётся сознаться — я не раз стрелял из Дегейтера. Это одна из моих профессий. Ноу-хау — «знаю, как», ясно? Да, я расследователь! Если с этим знанием тебе, как безопаснику, будет легче умирать — торжествуй, ты докопался до дна моей души!.. Не мешай мне и не отвлекай.

— Я догадывался... подозревал... — бормотал Pax, со злостью и страхом наблюдая, как Эксперт щёлкает тумблерами, крутит шаровые манипуляторы и изменяет что-то с помощью сенсоров. — Но как это случилось? Как ты вышел на меня и влез в эту акцию? Отвечай! я приказываю!

— Стене приказывай. Мы случайно встретились на Гласной, а потом ты ко мне привязался. По-моему, излишне напоминать, кто кого втянул. Должно быть, нас сблизило согласно плану...

— Какой план? чей?!

— Высший. — Форт стрельнул глазами в потолок. — Тебе не приходилось слышать, что на небе есть отличный план для всех нас? Другого объяснения я не нахожу.

— Скажи мне, что ты делаешь с пультом. — Голос Раха был твёрд и требователен.

— Готовлю Диск к работе. Если ружьё заряжено, оно должно выстрелить.

— Ты не мог раньше видеть такое орудие! не то что нацеливать его!

— Я действую по аналогии. Принципиально все сквозные пушки одинаковы, так что вероятность ошибки мала. И целиться не собираюсь. Прицел — вот. — На миг отвлекшись от работы, Форт указал пластину, где изображение изгибалось, словно хотело свернуться в кольцо. — Луч — не снаряд. Диск, если я верно прочёл его схему, позволяет замкнуть луч в горизонтальной плоскости как тор, фигуру в виде бублика. Наружный диаметр тора будет не меньше четырёхсотой великих саженей — значит, метров семьсот с гаком. Этого хватит. Всё, что внутри тора, получит удар до четверти мириада эг. Вся аппаратура вылетит на ноль, её придется заменять. Конечно, часть приборов экранирована, но экран вряд ли их защитит. Иначе говоря, Диск застрелит сам себя и выйдет из игры. Поэтому, Pax, — ищи выход! Ты крепкий малый, но тысячу эг не выдержишь.

— А ты?

— Я выдержу. Но мне надоело хоронить своих партнёров. Ищи!

— Мотаси Маджух, — обратился к Венцу инженер, — увеличилась закачка энергии в батареи Диска.

— Что это может значить?

— Или они вслепую работают с приборами... или ускоряют подготовку к выстрелу.

— Подорвите токопроводы.

— Тогда мы сами не сможем перезарядить орудие.

Проходческий комбайн вгрызался в стену вершок за вершком. Монтажники как можно быстрей собирали привезённый из города прожигатель породы, но до проникновения в инженерный комплекс было еще далеко. В старину знали, как укреплять подземные сооружения! Серенькая стена съедала сверлящие головки, как пламя — спички; искусственный камень по твёрдости приближался к корабельной броне. Вторая бригада, взобравшись под арку по наспех установленным стремянкам, старалась отключить лазерный занавес, загоравшийся при попытке вскрыть двери.

— Пыхтим, как викус над кладкой икры, — нетерпеливо постукивал ногтями по стволу прожигателя Зурек. — Сперва потеряли время с этим поездом навстречу, потом дистанты... теперь бьёмся в скалу. Да, я слушаю! — В ухо ему затрещала «пуговка». — Что?!. Поднять корабли в воздух. Огонь из всех орудий, не дайте им приблизиться к посадочным площадкам! Прикрыть моего «Скользящего», я буду через четверть часа. Маджух, — тихо сказал он Венцу, — армады Триумвирата пошли в атаку. Здесь нам делать нечего, отправляемся туда. Вы! — позвал он инженеров. — Пробивайтесь изо всех сил. Ты! — Он обернулся к командиру группы захвата. — Ворвётесь — убейте их, но не заденьте приборы.

— Непонятно, что бы это могло значить. — Pax остановился у двери, запертой стальной щеколдой и крупным замком. — Здесь написано: «Эвакуатор». Может, лифт? Но тогда бы так и стояло: «Лифт». Древние военные метили всё очень точно.

— Некогда гадать, — бросил Форт, упоённо колдующий над пультом. — Режь железку и выясни, что там внутри.

Шипение плазмы, прожигающей металл, лязг, стук, быстро удаляющиеся шаги... затем Pax вернулся, но голос его был невесел:

— Там шахта, а в ней вертикально стоит современный бронефлаер.

— Ййесс!! — возликовал Форт, не отрываясь от дела. — Если машина заправлена и на ходу, сейчас мы начнём спасать наши души... сейчас... я почти закончил... ещё немного, и можно удаляться... Это будет самый нормальный поступок из всех, которые мы сегодня совершили. Что кричат люди, когда надо покинуть опасное место? У вас — «Спасём наши души!». У нас — «Спасём свои задницы!». Тут и выясняется, кому что важней.

— Ничего не выйдет. — У Раха было обречённое выражение лица, глаза блуждали. — Шахта перекрыта наверху. Решётки... и, похоже, в оголовке стоит щит от падения посторонних предметов. Наверное, есть и заслоны от грунтовых вод. Не взлетишь. Выяснять коды открытия — слишком долго.

— Не учи бывалого военного пилота!

— Так ты и военный пилот в придачу...

— Да! но я порвал с милитаристами. Можешь внести в досье ещё одну мою тайну — я принадлежу к партии зелёных.

— Каких зелёных?

— Зелёных человечков, little green men. Я как-то забыл тебе сказать, что с некоторых пор уклоняюсь от воинской повинности. Мы, зелёные человечки, не убиваем и другим не позволяем. Иногда громим ларьки и рестораны, где торгуют мясом. Экстремальная террористическая церковь, понимаешь? Я являюсь её тайным адептом... Мы очень мирные и добрые. Но если какая-то гада обидит хоть одну свинку, я буду мстить вплоть до геноцида.

— Нашёл время шутить! — озлился Pax, совсем было поникший от смертной тоски и усталости.

— Какие шутки? Мне было откровение, явился мёртвый гуру Зелёной церкви. Тут-то я и уверовал во всё, и тебе советую!

— Ты говоришь о полёте на «Сервитер Бонде»? о Кэне Мерфанде, чей труп был на борту лихтера?..

— Не труп, а дух! Это был не старик, а чистое золото; таких редко встретишь.

— В официальном отчёте бладраннеров нет ни слова о его явлении...

— Там половина данных засекречена, иначе перевернулись бы все представления о жизни и смерти. По крайней мере, во мне они точно перевернулись. С тех пор я стал другим... и умереть не боюсь. Надеюсь, я ничего не напутал и мы не взлетим на воздух с криком «Ура!». Ну-с, приступим! — Перед тем как запустить Диск, Форт старательно перекрестился, поскольку в дело могло вмешаться множество непредсказуемых факторов, включая нечистую силу. Способ оградиться от неё один — крест.

И здесь Форта прошибло, как ярчайшим светом.

«Бог мой, да ведь это и есть моё предназначение! Для этой минуты я был взят и вселён в тело робота. Я стал кибер-пилотом, освоил применение дегейтора — лишь для того, чтобы оказаться здесь и сейчас. То, что я делаю, — именно моя миссия, а не чья-нибудь. Только я могу поднять руку на Зверя, потому что мне доверено. Я — капитан, master after God — первый после Бога. Эй, чудище бездны, слышишь?! Сегодня я выгоню тебя из мира, избавлю всех от твоей власти. Ну, где твои клыки? где твой голос, сводящий с ума? кто ты теперь — князь или раб? Смотри, я отправляю тебя вниз — и не раскаюсь в этом!»

— Отсчёт начат. — Форт опустил и зафиксировал рукоять. По панели побежали ньягонские цифры. — Живо на флаер!

— Шахта закрыта. Взлететь невозможно.

— Ерунда. Флаер вооружён?

— На нём четыре курсовых бластера.

— Вот и отмычка. Снесём и щиты, и решётки. Но на подъёме будет тяжко — придётся гравитор свести на конус перед носовым обтекателем, иначе нас побьёт обломками. Меньше 10 g не обещаю. То есть ты наверняка потеряешь сознание, а потом будешь лечиться.

— Я остаюсь, — отвернулся Pax.

— Очумел?! здесь — верная смерть!

— Мне нельзя лететь. — Pax был совершенно угнетён и более-менее ровный тон выдерживал, лишь стискивая зубы. — На мне табу. Отец сбросил меня на землю, закрыл путь на небо. Я не смею!..

— Выбрось это из головы! Сейчас же всё забудь! Я тебя вывезу, обещаю. Поверь в меня, и ты спасёшься! Я тебя лично на руках оттащу в госпиталь; хоть бы ты не дышал — тебя откачают. Если доверишься мне — не умрёшь. Веришь?!

— Отец запретил.

— Сегодня я вместо него, я разрешаю! И кончен разговор, садимся и летим. Не силой же тебя тащить? Время уходит, Pax! решайся!

Поколебавшись в мучительных сомнениях, разрываясь между строжайшим запретом истинного отца и жаждой жить, Pax уступил уговорам, поверил — и побежал за Фортом по коридору.

— Куда? ну-ка выложи взрывчатку на пол! А если запалы при перегрузке сработают?..

Эвакуатор, как положено спасательным аппаратам, был открыт и подготовлен к старту.

— Шифр! — спохватился Pax, устраиваясь в слишком узком для него противоперегрузочном кресле. — Взлетев, назови по радио шифр, иначе нас собьют свои! И сразу на юго-восток, к Эрке. Они укажут, где сесть. 10 g — это много?

— Достаточно, чтобы вырубиться. — Форт включал бортовые системы эвакуатора и бегло проверял их готовность.

«Здесь всё приспособлено для ньягонцев... Справлюсь!»

— Ты уверен, что этот трюк у тебя получится? — всё ещё сильно сомневался Pax.

— Молчи, Фома Неверующий, а то сглазишь!.. Клянусь тебе, что мы взлетим и спасёмся.

— Да чем ты можешь клясться? у вас же ничего святого нет! чем?!

Перед мысленным взором Форта пролетели и слиняли герб, флаг и гимн, а следом Конституция и Великая Федеральная Мечта. И впрямь, на эти сокровища руку при клятве не положишь, кроме как в перчатке... уж очень их запачкали дельцы и политиканы.

«Есть ли у нас что-нибудь чистое?»

— Тем, Кто распят за нас, — клянусь.

Это Pax принял и в знак согласия наклонил голову.

— Тогда... если доберёмся, расскажешь Ониго всё, как было. Что я тут делал, что — ты; по регламенту положено докладывать.

— Истинно говорю тебе: нынче же ты будешь со мной в Эрке. А теперь — держись!

Тьма рухнула на Раха неподъёмной тяжестью.

Пролёт сквозь шахту занял очень мало времени. Снаружи шла пальба из бластеров. Розовато-серое утреннее небо ревело и раскалывалось от перестрелки реющих чёрных кораблей с наземными капонирами и стремительно маневрирующими бронефлаерами Триумвирата. Форт немедля вошёл в эфир на нужной волне:

— Четыреста — семнадцать — сто пять. Я четыреста — семнадцать — сто пять! Выделите мне коридор на Эрке!

Возносясь от земли, флаер привлекал внимание многих. Форт лихо перестроил на лету защитное поле. Несколько плазменных ударов рассеялось на нём свирепыми вспышками лилового пламени.

— Четыреста — семнадцать — сто пять, назовитесь, — ответил голос из круговерти энергетических помех.

Глубоко внизу — Форт скорее угадал, чем почувствовал — луч, замкнутый в тор, сжёг приборное оснащение Диска. Последний выброс энергии был похож на глухой, полный неописуемой злобы подземный стон. Дым, клубящийся над кратерами Аламбука, казался последним долгим выдохом чудовища.

«И дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днём, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его».

— Говорит Эксперт. Передайте полковнику Ониго — Зверь мёртв! Зверь мёртв! Его голоса больше не будет!

— Четыреста — семнадцать — сто пять, высота двухсотка великих саженей, направление тридцать семь чир на восток. Вас будут вести, оставайтесь на связи.

Легко сказать; куда сложнее сделать, когда вокруг бушует бой. Корабли Аламбука кружили над городом кольчатым конусом. В зазорах между ярусами вращающихся колец летали боевые флаеры, закрывая промежутки частым огнём. Стаи градских, рассыпаясь, вытягиваясь и вновь уплотняясь, непрерывно терзали вертящийся конус сполчёнными пучками выстрелов. То в одном, то в другом месте они выбивали сегменты оборонительных кругов, но чёрные перестраивались, сохраняя цельность накрывшего город конического щита. Иногда корабли покидали строй — порой по двое, по трое — и устремлялись кто куда, чаще ввысь, на заоблачной высоте зажигая маршевые кериленовые движки и ускоряясь для выхода в космос.

Снизу конус обжигали наземные башенные бластеры, он словно колыхался на основании из пламени и дыма. На верхних уровнях сражения шёл стремительный обмен шнурами плазмы, импульсами, лучами и ракетами; казалось — две исполинских бури, свиваясь и сталкиваясь, бьются на молниях, как на мечах. Понизу в дымовую завесу ныряли десантные транспорты, прикрытые звеньями тяжёлых флаеров. Из конуса то и дело выскакивали атакующие группы, чтобы обрушиться на баржи десанта, — их отбрасывал заградительный огонь. Одни уходили под зонт корабельной защиты, а другие, пылая и кувыркаясь, врезались в землю.

Форт выбирался из битвы, держась ниже заданного коридора и считывая складки местности. Направление на Эрке безопасным не было — кто-то из координирующих оборону Аламбука постарался наладить борьбу на два фронта, чтобы заставить градских оттянуть часть сил на защиту тыла. На юго-восток, не соблюдая никаких правил деления на коридоры, прорывались собранные из разномастных машин эскадрильи, призванные сыграть роль штурмовой авиации и пикирующих бомберов — но, устремляясь к владениям Эрке, они едва добирались до внешнего круга.

Градские продумали и создали эшелонированную ПВО — вскрывались вершины холмов, таких безобидных на вид, подчас даже декорированных развалинами сторожевых башен. Поднявшиеся из укрытия пусковые установки встречали камикадзе веерами ракет, пускали плазменные стрелы — и очередная волна налёта превращалась в горящую тучу. Высоко прошёл один из крупных боевых кораблей — ага, кого-то из пиратских капитанов обуяло бешенство берсерка, решил ударить по граду! — и оказался на стыке взмывших с земли трепетных лучей, засиял, распался и полетел врассыпную кусками брони и дробящейся на лету начинки.

Повторяя без перерыва спасительный шифр, Форт скользил па предельно малой высоте, постоянно готовый закрыться огнём. Обе враждующие стороны не замечали его — чёрные бежали за пределы атмосферы или рвались к Эрке и не отвлекались на мелочи, а градские видели в нём своего.

Довезти Раха. Форт оглядывался сканером на потерявшего сознание напарника — тот, бледный, безжизненно покачивался в кресле, отмечая сдвигами тела все манёвры флаера. Жив. Пока жив. Дорого далось ему нарушение табу. Кто запретил ему, зачем?.. не угадать. Пульс. Дыхание. Пиковая нагрузка в 10 g без компенсации гравитором равняется черепно-мозговой травме плюс ушибы или разрывы внутренних органов. Только бы доставить Раха вовремя...

— Четыреста — семнадцать — сто пять, займите высоту полторы сотки, направление сорок две чиры на восток.

Форт взял выше — под ним просвистела череда летающих кранов и сравнительно лёгких машин, всего с парой орудийных гондол каждая. «Военно-инженерный корпус Ньяро — радиационная защита». Союзники Эрке тут как тут. Ньягонцы — хозяйственный народец; ещё бой не отгремел, а уже выпускают сборщиков трофеев. Сбитые корабли противника — это не только тонны композитного лома, корпусного набора, брони, противолучевого фартанга, цветных металлов и прочего утиля, но и драгоценный керилен, запрятанный в многослойных топливных блоках. Они землю ситом будут просеивать, с дозиметрами обшаривать каждый аршин территории, чтоб не упустить и крупицу серо-красного сверхъёмкого энергоносителя.

Пульс. Дыхание. Кажется, Раху становится хуже. Форт поднажал, вновь выходя на связь:

— Срочно нужна медицинская помощь. У меня на борту пострадавший эйджи с магнитно-лучевой и гравитационной травмой. Прошу выдвинуть бригаду к месту посадки!

— Четыреста — семнадцать — сто пять, даю наводящий луч. Перейдите на автопилот.

Флаер сел вертикально. Едва машина замерла на полосе, к открывшемуся трапу подкатила кабина на колёсах. С бортов кабины спрыгнули два ньягонца; на груди — оранжевые круги, рассечённые чёрными зигзагами, на головных повязках надпись: «Военно-врачебная база 9 града Крау». Кабина выбросила из себя лежак на ногах и катках, который взбежал по трапу. Форт бережно опустил Раха на гелевый матрас. Лежак не успел задним ходом вдвинуться в кабину, а двое с оранжевыми кругами уже хлопотали над Рахом, направляя автоматические инструменты — лапы, стебли и трубки охватили офицера Унгела, как щупальца насекомоядного растения.

Форт окинул взглядом площадку — здесь непрерывно садились санитарные флаеры. Опускаясь на полосу, каждый раскрывался и сдавал подъезжающей кабине тела в коконах первой помощи — самоходные лежаки освобождали раненых от окровавленных оболочек и принимали в объятия своих систем. Тут же флаер заправлялся от поднявшегося из ниши терминала, сбоку его заряжали пачкой сложенных коконов — и бригада вновь взлетала.

Сгоревшая на теле форма, конечности в пухлых чехлах, местами промокших тёмно-апельсиновой кровью, стоны и судороги, вибрирующий в воздухе гомон из команд, окриков, плача, причитаний и молитв — изнанка всех побед. Медицинский флаеродром действовал без передышки, сотнями принимая пострадавших и вновь посылая беззащитные машины в пекло. Пару флаеров срочно ремонтировали, а экипажи сидели на полосе, привалившись спинами к посадочным опорам, закинув головы и закрыв глаза, оживая лишь тогда, когда к следующему человеку переходил большой стакан дымящегося напитка...

Форт не отошёл от эвакуатора и на десяток шагов, как встретился с Ониго, которого сопровождали четверо с оружием, в форме, не похожей на армейскую.

— Я рад, что вы оба вернулись, — сказал полковник, словно постаревший со времени их последнего свидания. — А теперь — идите за мной, Эксперт. Вы арестованы.

Светлая комната без окон. Плоский телевизор. Предельно функциональная ньягонская мебель. Постель на тёплом полу — ничего не поделаешь, так принято. Закуток с тренажёрами. А зачем Форту эти тренажёры?.. Ничего не поделаешь — так положено.

Свет гаснет по графику. Питание тоже по часам. Тюрьма; это тюрьма.

Тюрьма — это ограничение свободы передвижения.

Ой ли?..

Жёстко заданный режим дня, навязанный рацион — этого достаточно, чтобы превратить жизнь в механический кошмар. Человек по природе своей — существо подвижное, любопытное, без определённой цели и смысла. Чтобы это понять, достаточно зарегулировать индивида в пространстве и во времени. Любые рамки человек воспримет как покушение на свою личность. Навязанный образ жизни, вложенные извне мысли...

Форту было без разницы — движется он или нет, горит ли свет, что происходит в мире, как телевизор подаёт и комментирует события...

Какое имеет значение, где ты находишься, если тебе регулярно дают еду и не пристают с вопросами? В тюрьме можно прекрасно проводить время, а на воле — жить как в бессрочном заключении; это Форт давно усвоил.

Ездить изо дня в день по одному маршруту — что это, как не ограничение свободы передвижения? Вы можете среди рабочего дня или занятий в школе встать и отправиться слушать пение птиц в весенней роще? Нет?.. Так почему же утверждаете, что вы свободны? Потому, что планируете поехать за город в ближайший уик-энд? А в выходной небо затянут серые тучи и хлынет стеной ледяной дождь. И вы будете сидеть в бетонной коробке и тоскливо смотреть наружу сквозь водяную занавесь, стекающую по стеклу.

Свободный человек реализует свои желания сразу, не накапливая их и не откладывая на потом. Никакого «потом» может и не быть.

А ритуал вставания и умывания? Всё будто случайно и спонтанно — но приглядитесь: все окна зажигаются и гаснут почти одновременно, как будто кто-то поворачивает рубильник. Мы едим одно и то же, расфасованное в стандартные упаковки, смотрим одинаковые передачи, а потом обсуждаем их шаблонными словами. Свет, питание по графику, прогулки до двери и обратно, телевизор. Чем это не тюрьма, на которую вы осуждены пожизненно?

Мы не живём, а отбываем срок наказания.

Может ли вообще человек быть свободным среди людей? Свободным от любви, от обязанностей и привязанностей, от близких и детей?.. Как функционируют город, страна, социум? Этот гигантский организм, волей и властью собранный из индивидов, опутан незримыми сетями из долга, денег и потребностей. Может ли быть свободна клетка в теле, быть независимым глаз или палец — и насколько?

Если разрезать или порвать путы, связывающие и объединяющие людей, не воцарится ли хаос? Если снять направляющую и управляющую узду, не превратятся ли люди в животных?

Не дремлет ли Зверь в сердце каждого, не заключена ли Бездна в самом сознании? Что сдерживает людей от грабежей, бесчинств и насилия?

Люди живут и ходят по свистку, но стоит им услышать зов Бездны — и они бьют близких по лицу и топчут детей.

Где рубеж, который отделяет узилище дисциплины от вертепа пороков? Кто проведёт его и отделит агнцев от козлищ?

А может, эта грань проходит в нашем сердце, и каждый должен сам решить — кто он? где стоять — по правую руку, среди чистых, или по левую, в козлином стаде?

Но разлагающим общество бактериям нравственный выбор чужд, и нужен решительный хирург, чтобы избавить организм от них, рассечь плоть и удалить гной. И потому передаётся из древности нерушимый закон: «Где гной — там разрез!»

Форт ходил и ходил, просто так. На ходу легче думалось. Мысли бежали неспешной чередой. Вечером он покорно, чтобы не раздражать охрану и не внушать новых подозрений, ложился в постель. Но спать он не мог, и вновь длилась цепочка мыслей.

Казалось, кто-то специально дал ему место и время, чтобы привести ум в порядок после дикой встряски последних дней.

А ещё Форт боялся за себя и своё будущее. Вот, что называется, влип по-крупному. Не так был страшен Папа с его вольницей, как этот чётко организованный градский порядок. И не вырвешься. Снести дверь нетрудно, но дальше будешь вязнуть, пока не застрянешь. По тревоге прибудет подкрепление. Потеряв с десяток бойцов, они изменят тактику и выберут либо поражение на расстоянии, либо изоляцию опускными щитами, которых тут не счесть. Запрут в коридоре... Брать заложников нет смысла — ньягонский гуманизм, будь ему пусто, позволяет жертвовать единицами ради множества.

Как там Pax? Если он пришёл в себя и всё доложил начальству... Решат, что ты — ещё одно их ценное технологическое приобретение, и будут изучать по винтику... как Диск! Просвечивать послойно на томографе, и не только. Государство цепко и последовательно — разотрут, как зерно между жерновами.

Звать Джомара с группой вызволения? И спровоцировать ещё одну войну со всеми её ужасами. Благодарю покорно! Лучше умереть. Но ведь и умереть спокойно не дадут.

Лучше тихо выждать. Система страшна, безжалостна к отдельным личностям, но ленива и слепа. Она набрасывается на тех, кто её беспокоит, а к прочим равнодушна. Паук чувствует только бьющуюся муху, лягушка видит только движущуюся цель. Большинство мимикрирует, подстраивается к Системе, притворяется невкусными камнями, замшелыми и инертными. Значит, эта схема позволяет выжить. Так веди себя и ты.

Но мимикрия не меняет сущности. Богомол прикидывается сухим листом, но не является им. Не дай Системе угадать в тебе опасное явление техноэволюции.

И Форт затаился.

Пока есть время, можно заняться собой. Протестировать связи. Почистить память.

Поэтому он и ходил по кругу.

Что оставить, что отправить на стирание? Как же страдал Форт в эти часы! Словно старый скряга, он перебирал свои сокровища, не зная, с чем расстаться. Он мучительно сожалел, что его лишили живого, бестолкового, но такого изумительного инструмента, как человеческий мозг.

Вы все обладаете великим даром, который в грош не цените. Любая домохозяйка, каждый грузчик может встретить через тридцать лет своего одноклассника, узнать его в обрюзгшем, похожем на бурдюк субъекте, хлопнуть по плечу и воскликнуть: «Как поживаешь, старина?» А ведь всё это время они даже не вспоминали его имени! Мозг сам проделал всю работу — отправил в архив массу информации, упрятал куда-то файл размером с Галактику, чтобы в нужную секунду вбросить всё это богатство в сознание пользователя. А тут мучайся, выбирай, потом стирай... и потом стой, как статуя, на пересадочной станции, когда к тебе с радостными воплями бросается какой-то человек: «Форт, дружище, разве ты меня не помнишь?!»

Форт провёл на Ньяго мало времени, но успел увидеть и накопить столько, что скоро жди предупреждения: «В оперативной памяти осталось мало места. Удалить ненужные массивы? Да. Нет. Вы подтверждаете выполнение процедуры? Отмена».

А что стереть? Что?.. Как он впервые увидел в толпе Раха? Как стоял с Тими в поезде, спасал её в пещерах у высоты 221?.. Как беседовал в Бубновом зале с Папой и его роднёй? Зурека и Маджуха — в архив. А то встретишься с ними — вот горе-то будет, если они тебя узнают первыми. Видение Диска?.. Никогда не стирать, хоть бы на запчасти резали!

Форт повернулся на другой бок, изображая спящего. Град, коридоры, маршруты, карты — объединить в одну схему; вдруг ещё придётся навестить Эрке. Аламбук?.. Вот бы где сроду не бывать. Кривые лазы, шаткие ступени, горящие глаза и гинекологические плакаты на стенах. И всё это уже вошло в сознание, обросло ссылками... Не вытряхнешь, как мусор из корзины, не избавишься. Затрёшь видеоряд, так ссылки приползут сами собой — звуки, ощущение помоев, в которые ты окунался с головой. Если всё уничтожить массивом, забыть навсегда — после умучаешься гадать, что за мрачные видения лезут из архивов серии WS и почему они были так важны, что отложились там.

Эти-то думы и изводили Форта. И ещё: нужно ли всё это? Будешь ли ты вообще жить дальше? Ибо прошлое человек меняет сам, а грядущее ему неведомо.

— Я поздравляю вас, господа. Вы одержали победу. — Сидя на плетёнке во главе низкого совещательного стола-помоста, Сёган последовательно переводил взгляд с одного военачальника на другого. — Теперь позвольте мне подвести её итоги. Почести и награды вы будете принимать в другое время и в иной обстановке. Сейчас я буду говорить как экономист, с финансовой и материальной точки зрения.

Боевые командиры градской армии слушали его молча. Они знали, что Банкира не воспламенишь никакими рассказами о подвигах, даже самых выдающихся. Банкир ведал градской казной и оплачивал каждый выстрел, сделанный армией, каждый армейский башмак (высокотехнологичный, между прочим), каждый элемент доспехов, каждую миску пайковой лапши, каждый кубик масла, съеденный в казарменной столовке, каждый флакон кровезаменителя в госпиталях — а средства на это не брались из ниоткуда. Они взымались с граждан в виде налогов, с фирм в виде отчислений, с валового национального продукта как бюджетная статья. Сёган имел право спросить, на что истрачены отпущенные средства.

Но речь шла не о деньгах, растворившихся в войне. Победа имеет свою цену, и Сёган смирился с ней, поскольку одна эффективная операция дешевле многолетней терапии. Аламбук был злокачественным очагом на периферии градских владений, рано или поздно его пришлось бы удалить.

— Мы завладели площадью в четыре мириада квадратных вёрст. Это признано обоими Столами цивилизаций как законное приобретение согласно норме, по которой град обладает всей землёй в сотке вёрст от постоянного жилого пункта. Но вместе с этим мы заполучили сотку восьмириадов неорганизованного народа, который надо кормить, лечить, учить и обеспечивать работой. В их числе немало хороших тружеников, но все они были заняты в нелегальной промышленности, заваливая рынки дешёвыми подделками. Не включить их в лицензионное производство — глупо, изменить их создание — невероятно трудно. Остальные — воровская шваль, хапцы, заразные шлюхи, остатки пиратских кланов, торгаши и перекупщики — возмущены нашей оккупацией. Кое-кто будет мстить за своих убитых, но все считают, что теперь они — градские. «Дайте нам право жить в Эрке, дайте нам всю социальную помощь, а мы сами палец о палец не ударим». Столько дармоедов наш бюджет не выдержит. Прибавьте к расходам реконструкцию Аламбука — инженеры Гражданпроекта изучили его и пришли к выводу, что дешевле взорвать Чёрный город и выстроить заново, чем латать дыры и ставить подпорки. Это не город, а надругательство над архитектурой, структурой и сопроматом. Предстоит лечить и возвращать в строй раненых, платить пенсии семьям погибших. Победа грозит нам социальным коллапсом. Но я твёрдо решил добиться превышения доходов над расходами и закончить год с прибылью...

Генералы переглядывались. В том, что Сёган совершит это финансовое сальто-мортале, никто не сомневался. Сделает! а то бы его в Триумвират не избрали. Этот жестокосердный человек обещал лишь то, что мог выполнить. Но какой ценой он добьётся бюджетного профицита?..

— ...для этого я намерен выделить Аламбук в особую экономическую зону со свободным режимом торговли и широкими налоговыми льготами. Пусть сами себя обеспечивают, не влезая в наш бюджет. Господам извне не привыкать к инвестициям в Аламбук — они оплатят нам и реконструкцию города, и его социальные программы.

— Сёган! — воскликнул командующий аэромобильными десантными частями. — Мы и так оффшорная планета, куда ж ещё больше? Это получится базар с бесплатными местами! Кто станет вкладывать деньги в дыру, где вся выгода была в производстве без патентов и лицензий?!

— Не спеши с выводами, Лалиян. Снизим налоги в Аламбуке до трёх шестнадцатых, половина пойдёт в фонд развития города. Такая ставка оживит интерес внешнего капитала. Немало других выгод — сдать освободившиеся в граде казармы под муниципальное жильё, продать керилен со сбитых кораблей, исправные суда сбыть как трофеи, а остальные — как лом. Нам перейдут конфискованные счета пиратов, которые выявила и арестовала Гэлп. Так что в сумме мы перекроем свои убытки.

— Но Аламбук останется самим собой, — буркнул Лалиян, который привык решать вопросы силовым путём. — Это ворьё ничем не исправишь.

— Вспомни, чем был Эрке в год конца времён. Бомбоубежище, набитое гражданским сбродом, оплешивевшим от лучевой болезни, пьющим процеженную через фильтр мочу и тайком жрущим по углам собственных детей. И грызущиеся между собой офицеры из трёх враждующих армий, которые, едва удерживаясь в рамках дисциплины, обеспечивали порядок и не позволяли стаду утонуть в собственных испражнениях, беспределе и каннибализме. Твой нао восходит к тем офицерам, Лалиян! Трудней всего не воевать, а жить. Год за годом. Век за веком. Твёрдо придерживаясь одной чётко намеченной цели. Я не надеюсь увидеть Аламбук нормальным градом. И дети мои не увидят. Но если каждое поколение будет внушать следующему, что работать — надо, воровать — нельзя, а молиться Чёрной Звезде — недопустимо, то победа будет за нами. Возможно, я предложу ещё ряд непопулярных мер — скажем, об искоренении чёрной веры как таковой, поскольку она порождает террор. Но — всему своё время. Пока нам надо освоиться с сознанием того, что у нас есть сквозное оружие.

Последние слова Сёгана заметно сгладили впечатление от его отповеди Лалияну. Генералам нравилось, что другие миры учатся по-новому смотреть на Ньяго. А со временем конструкторы создадут небольшой и лёгкий Диск, который можно будет устанавливать на кораблях... Новое равновесие в Галактике! За это стоило драться.

— Мы слышали, — не унимался Лалиян, — что Ньяро и Крау претендуют на участие в работах с Диском. Они готовы отказаться от доли при разделе трофеев, лишь бы влезть в нашу тайну. Сёган, ты — глаз и мозг Эрке в Триумвирате. Что происходит и какие выводы вы там вынашиваете?

— Это не секрет. Вы обязаны знать, что там было сказано. — Сёган не колебался ни единого мгновения, его ответ был готов. — Никаких разделов, никаких обособлений не будет. Три Града выступали и будут выступать как единая сила. Технология Диска должна стать общей. В том нам примером — высшие миры; они сумели овладеть энергией блистона лишь сообща, иначе бы до сих пор летали на керилене. Но расходы в разработках — поровну! Командование — единое. Кому-то из вас придётся войти в него.

Такой поворот генералов устраивал. Скуп Сёган или щедр, но раскошелиться на Диск ему придётся. А общее участие Трёх Градов в проекте снизит риск нового конца времён.

Заседание окончилось. Сёган остался наедине с Ониго.

— Золотой Луч, твой вариант вброса информации о Диске в международное болото полностью себя оправдал. Знаешь, это не те слова, которые можно проговорить на ходу по мобику. Я хотел лично сказать тебе об этом. Беседовал кое с кем из совета о возможном продвижении...

— Это Ава интригует, — чуть резковато ответил Ониго. — Ей неймётся дать мне генеральские узоры, лишить меня отдела и перетащить в секретную службу совета. «Одному человеку сложно возглавлять две разведки разом!» И не надо! Я останусь в своём отделе, и новых званий прошу мне не предлагать. Пожалуйста, Сёган, не заводи бесед об этом. Иначе я сочту, что мягкие ушки и тебя способны обмурлыкать.

— Ладно, ладно, не сердись. — Сёган примирительно провёл ладонью вдоль его руки, не прикасаясь к ней. — Вернёмся к версии. По факту обнаружения Диска высшие не требуют от нас агентурных данных, которые позволили на него выйти. Как ты и хотел, персону Раха мы не рассекретим.

«И мир всем под Радугой! — тихо порадовался Ониго. — Pax — молодчина, но выставлять Рослого спасителем града — это удар по нашей гордости и одновременно новый шквал слепого обожания Рослых. В таких делах следует соблюдать меру и тактичность. Лучше пусть славят армию в целом, она заслужила, и воздают почести героям, как живым, так и павшим».

— Но остаётся вопрос о другом участнике. — Сёган умел называть предмет разговора так, что он начисто утрачивал конкретные приметы. — У тебя есть какое-нибудь решение на его счёт?

«Ага, переводишь ответственность на меня! а сам только утвердишь, чтобы потом говорить: „Вот. Золотой Луч предложил сделать то-то и то-то, я доверяю его опыту и проницательности...» Но не думай, что я отмолчусь»,

— Нао-братья ручаются за него.

«Сильный ход! — признал Сёган. — Это значит: я бы и рад втихомолку пристукнуть чужака, но тут явились Унгела и Гутойс, а если им не угодишь — или, храни Радуга, оскорбишь! — то возникнет смута, враждебность между нао и советом. А там, глядишь, и толкователи законов чести из других кланов повылезут: „Угута Ониго с Сёганом устроили бесчестный комплот, достоинство нао-братьев унизили. Гнать их обоих с должностей, как запятнавших!" — и так далее. Потомки офицеров, взявших верх в конце времён, весьма щепетильны. Надо шагнуть им навстречу».

Ониго не мог поведать Сёгану, как делегаты нао-братьев обратились к нему с вежливым вопросом. Он принимал их, а плетёнка под ним казалась раскалённой сковородой, но нельзя было и шевельнуться. Да, Золотой Луч — колдун и ответственный сановник высокого ранга, но нао — извечные стражи града, и чем настроить их против себя — лучше сразу подавать в отставку. Иначе съедят и костей не оставят.

«Наш брат Pax пришёл в сознание и спросил: „Жив ли Эксперт Удача? Я своим словом обещал ему награду и льготы. Позаботьтесь, чтобы моё слово исполнилось. Он показал себя славным мстителем за друга, он верен Зелёной церкви, что отстаивает жизнь природы". Хотим убедиться в целости Эксперта. В безопасности ли он?»

«Мы заодно с Унгела. Эксперт Удача рисковал, спасая Гутойс Тими; мы обязаны ему за это».

Выстави их из кабинета — тотчас шум поднимется, и одним шумом дело не закончится. Не говоря уже о том случае, если Эксперта не сыщется среди живых. Сразу вывод: «Угута убили солдата Унгела!» А Унгела — со всеми ветвями — почти мириад кортиков. Мстительные, как Окурки.

— Серьёзное поручительство, — согласился Сёган. — А твоё личное мнение — надёжен ли другой участник? Не предъявляет ли особых требований, не кичится ли заслугой?

— Напротив, он настоятельно просит скрыть его участие.

— Вот как? Нам это выгодно. Думаю, больше не следует чинить ему препятствий.

— Pax, привет! — Счастливый от восхитительного чувства свободы, Форт, забыв о правиле неприкасаемости, чуть не бросился по-федеральному облапить Пятипалого, но тот, хоть и улыбался широко, отстранился от объятий и предупреждающе выставил ладони: «Нет, обниматься не позволю».

— Я надеюсь, с тобой всё в порядке, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Pax. Сам он выглядел вполне сносно, хотя казался немного похудевшим. Ходил он всё так же плавно, движения рук были по-прежнему скупыми и точными, иногда довольно странными для землянина, но Форт заметил одну деталь, которая выдавала пережитые 10 g: Pax редко и неохотно двигал головой, словно нёс на макушке доверху наполненный сосуд с водой и боялся его пролить.

— Ну, ты же в курсе — я довольно устойчив к внешним воздействиям. Впрочем, еду из «Роботеха» и раствор для вливания мне приносили строго по графику артонов.

Глаза их встретились. Pax немного потупился, как бы говоря: «Ну зачем упоминать про вливания, влажные процедуры? всё это слишком интимно!»

«Благоразумный разбойник, как же много в тебе ньягонского!..»

— Вижу, сотрясение мозга наш последний разговор не вытрясло...

— У нас превосходные неврологи. Особенно в Авако, это известный центр международной медицины. Меня выхаживали тамошние специалисты. Восстановление молекулярных основ памяти — одно из их приоритетных направлений. Рад, что тебе помощь авакских врачей не понадобилась...

— Вопросов ко мне стало ещё больше?

— Я не хотел бы их задавать. Если вдруг выяснится, что ты не артон усиленной конструкции, а... нечто качественно иное, это поставило бы всех в весьма неловкое положение. Представь, что у вас объявился человек, сведущий в молекулярной биологии, в Дегейтерах, с навыками военного пилота, нечувствительный к перегрузкам... Я счёл, что кое о чём следует умолчать, чтобы, — улыбка Раха стала чуточку иезуитской, — не вызывать нездорового интереса ни ваших, ни наших спецслужб. Ведь если я верно понял, ты не жаждешь увидеться со своим прежним начальством?

— Я всегда считал, что ты на диво догадливый малый.

— Всё, что я предполагаю вслух, — не более чем домыслы, — тотчас залакировал свои рассуждения Pax. — Мои личные версии, высказывать которые полковнику я воздержался. Есть обстоятельства куда более важные — скажем, моё обязательство о плате и люгере.

— О-о, наконец-то я слышу здравый голос делового контрагента! Плата — это слово ласкает мне сердце. Семьдесят тысяч экю в честных туанских отах. Когда я смогу прижать их к груди? Сгораю от нетерпения. А вопрос о надбавке вы не обсуждали? По-моему, я её заслужил. Напоминаю: ныряние в сифоны, к которому я не приспособлен, плюс к тому — подводные работы высоко оплачиваются...

— Подводные работы?

— Ну, если ты считаешь плавание в дерьме без акваланга плёвым делом... Затем смертельный риск у Диска.

— Кажется, ты говорил, что на тысячу эг тебе плевать.

— А взлёт сквозь заколоченную шахту?

— Эксперт, доплата за риск не оговаривалась. Семьдесят тысяч, льготы по кредиту — и точка...

— Да, Папа намекал мне, что Сёган — жмот.

— ...но некоторые люди из Общества любителей свинок решили сделать тебе кое-какие подарки. Например, господин Ньяро Нарива — он возглавляет Судоревизионную и классификационную коллегию планеты — организует тебе запись люгера в судовой регистр Ньяго...

— Хм, носить ваш флаг — удовольствие не из дешёвых.

— ...на благоприятных условиях, по рубрике «Судовладельцы, отмеченные знаками отличия Трёх Градов и Авако». Будешь платить полторы арги с тонны грузовместимости за имперский год.

— Это уже другой разговор! согласен. Стоп, какие знаки отличия? Мне наград не надо!

— Я не закончил. «Эрке Небек» установит за свой счёт внутреннюю обшивку люгера; прикинь, сколько ты сэкономишь. Угута Ониго посодействует с наймом временного экипажа, сроком на четыре имперских месяца, пока не наберёшь свою команду. Ставку этим людям будет платить град, а ты — только процент от фрахта.

— Так, я не уяснил — Нарива из Ньяро, Небек, Ониго... при чём тут любители свинок?

— Они и есть любители, свиноводы высшей степени посвящения, правление Общества. Туда входит и некто Сёган, он тоже похлопотал о подарках для тебя... У нас нет парламентов и партий, но люди должны как-то объединяться. Роль политических партий играют Общества — любителей свинок, лемуридов, викусов, цветов, насекомых и прочего. Свиночники — очень влиятельная партия! Ты много выгадаешь, если сохранишь с ними добрые отношения. Тем более, что они к тебе расположены.

«Действительно, чем свинки хуже тотемов землян — слона, осла, орла, мифической двухголовой птицы — или красной буквы, или синего колеса? Зачем мы хотим навязать всем свой образ мысли, свой уклад жизни, социальный строй и свои тотемы?.. Не записаться ли мне в одну партию с Сёганом?..»

— Я не пересекался с ними, кроме Ониго. Почему они стали так внимательны ко мне?

— Ну как же! ты выяснил причину мора свинок — и устранил её. Свиночники такое не забудут. Они представили тебя к награде, вот и повод к подарку от Нарива. Осталось принять.

— Хорошо. Эту медаль я возьму. Но у меня встречные условия: никаких помпезных церемоний, никакой шумихи по TV, никаких фото в прессе — я боюсь, что Ониго их вырежет и превратит в двойников, — и никаких ссылок на моё паспортное имя! Если снимать и транслировать — только в оцифровке, с перекройкой лица до неузнаваемости.

— Как скажешь. Но награда — не медаль. Тебе выдадут сертификат на звание «Большого Друга Свинок» и вручат пару животных — свина и самочку. Небольшую церемонию вручения придётся стерпеть.

— Договорились, это мне подходит! Могу я сам выбрать зверьков?

— Нет, выбор доверен Обществу любителей. Они уже объявили конкурс на подарок Большому Другу, и полсотки мириадов держателей свинок выразили желание уча...

— О, нет! нет, не надо мириадов! Pax, избавь меня от свинства!

— Из них путём конкурса отобрана четверть мирна...

— Можно как-нибудь остановить это свинское безумие?!

— Компьютер определит финалистов. Нами решено, кого он назовёт — девочку Медеро из семьи Родон, она тебе знакома, и мальчика... Гутойса Гиру, сына Тими. Компьютер туп и слеп, поэтому ради добра результат можно подправить, чтобы все были рады — нао, граждане, женщины, мужчины, дети и взрослые.

— Уф... только двое... это я выдержу. Теперь ты понял, как я приобретаю звания? Женили меня обманом, в солдаты произвели посмертно, а другом свинок объявили так, что не отвертишься!

— И самая весомая причина, по которой ты оказался на свободе...

— Не томи, выкладывай. Чем я ещё угодил Ньяго?

— Земляне должны помогать друг другу, — лукаво подмигнул Pax.

— Земляне... да, причина важная, — улыбнулся и Форт. — Ты так и не выяснил своё происхождение?

— И не выясню. Мусултына ты убил, а больше никто не знал, откуда я родом. Землянин — и только.

— Да, смерть Папы — большая потеря... Но на твоём месте я не стал бы унывать. Помнишь, ты назвал меня «запоминающим устройством»?

— Я вовсе не хотел тебя обидеть! — Взгляд Раха стал тревожным.

— Без обид. Речь идёт о моей стойкой памяти. Пока Мусултын был жив и принимал меня за Раха, он выболтал мне тайну твоего появления в Аламбуке. Рассказать? или предпочтёшь оставить всё как есть?

— Говори. — Pax напрягся и слегка побледнел, подозревая, что услышит о себе нечто ужасное. Но всё оказалось куда хуже.

Стоило Форту произнести несколько фраз, как Pax громко вскричал:

— Не может быть! Они же никакой дрессировке не поддаются!

— Ониго доказал обратное. Погляди в зеркало — и увидишь, каких блестящих результатов он добился.

— Я не верю! это неправда!

— Маджух подтвердит, если жив. Он был там вместе с Папой. — И Форт сочувственно приложил ладонь к щеке, а другой ладонью провёл вдоль руки взволнованного Раха, не касаясь её. — Видишь, парень, нам обоим есть над чем поломать голову. Мне — над тем, кто есть я, а тебе — над тем, кто есть ты.

Медеро не верила своему счастью.

Всего неделю назад она ходила понурая и увядшая, выполняя поручения, как заводной солдатик. Полночь без сна, учёба по инерции, в сонливом равнодушии. От всех Медеро слышала лишь одно слово: «Надо». Надо вставать по звонку, надо умываться, есть, пить таблетки, надо идти в школу, готовить домашние задания. Надо быть аккуратной, сдержанной, весёлой...

А зачем надо?.. Кому это надо? Лично Медеро всё было безразлично. Она потеряла интерес к учёбе — так сказала докторица. «Перестала соотносить своё поведение с потребностями выполнять задачи в коллективе», «углубилась во внутренние проблемы, занимается самокопанием».

Мамаша была заодно со всеми: «Сколько можно хныкать, носом хлюпать? И всё из-за какой-то свинки?»

Не какой-то, а самой дорогой и любимой! Как им объяснить, что произошло в душе, когда Медеро держала в руках Луду, безвольно обвисшую, как тряпочка, с запрокинувшейся головкой? А ведь Медеро всем успела рассказать, что скоро у Луды будут малыши, и соседские ребята уже организовали очередь, чтоб разобрать свинят, теребили родителей насчёт квоты на домашнего зверька, ждали, готовили коробки с мягкими подстилками. И вот — умерла!..

Слёзы душили Медеро каждый раз, когда она вспоминала свою любимицу. Девочка впервые осознала, что такое смерть, что каждый — и она тоже — может умереть в любой момент. Это тяжёлое, ужасное знание вырвало её из беззаботного мира детства.

Подружка, желая утешить Медеро, вернула ей полугодовалого сына Луды, но прежней радужной жизни возвратить было нельзя.

Поэтому, когда объявили конкурс на двух лучших свинок в подарок Большому Другу, Медеро решила принять в нём участие. Она пошла в отборочную комиссию ещё и затем, чтоб доказать, что не «оторвалась от людей» и не «занимается самокопанием».

И — о чудо! она выиграла! Прошла оба тура, а в финале её свина выбрал безошибочный компьютер. Мамаша на радостях чуть не раздавила дочку в объятиях, сестрица Олес вихрем кружилась с Меде по комнате, вопящие Бакра с Тарьей чуть на ушах не ходили, а малыш Бун, видя их необъяснимое буйство, от испуга разревелся.

Общество любителей свинок наградило Медеро премией в сотку крин, а школа дала на две ночи освобождение от учёбы. Все две ночи мамаша таскала дочурку по магазинам, замотав её до изнеможения примерками, зато теперь у Меде была самая лучшая блузка, приталенная курточка, комплект шорт и носков под цвет и лакированные сандалии.

На церемонию в правление Общества их пригласили письмом, которое принесла не пневмопочта, а живой курьер с рельефными бронзовыми свинками на воротнике форменной куртки. До сих пор столь почётный почтальон не заходил в квартал! Держа нарядную Медеро за руку, мамаша шла гордая и ликующая, блестя глазами и торчком поставив уши. Медеро несла переноску со свином, прижимая её к груди. Сын Луды тоже волновался и то стрекотал, то попискивал.

В актовый зал, к неудовольствию мамаши, пропустили одну Медеро. Служители правления потребовали сдать мобик с видеокамерой: «Здесь съёмка запрещена», — но мобика у Меде не имелось. Они детектором поискали на ней спрятанную электронику, не нашли, и только тогда открыли входную дверь.

Она робела и сжималась среди незнакомых людей. А вдруг «уронишь честь» или «запятнаешь репутацию»? Очень не хотелось выглядеть глупой или невоспитанной. Сделаешь что-нибудь не так, и все скажут: «Из какого корня пришла эта невежа?» или «В какой школе готовят таких дурёх?» Впору развернуться и бежать прочь, пока не опозорилась.

Но кругом было так красиво и спокойно, с потолка лился мягкий матовый свет, все были великолепно одеты. Медеро присматривалась осторожно, чтоб никого не раздражать слишком пристальным взглядом. Здесь были наогэ и наоси в парадных жилетах, с пристёгнутыми на прямой хват кортиками, эфесы которых сверкали, как драгоценные камни. Граждане высоких званий — многие в ведомственных мундирах — приятельски беседовали с людьми кланов. Вдоль низкого помоста для сидения прохаживались военные с узорами и без. Ой-е, какое важное собрание!.. Тут не знаешь, как стоять и что сказать. Очень хочется забиться в угол... Кто же этот Большой Друг, ради которого здесь собралась такая публика?

К ней подошла прелестная молодая дама-распорядительница — само воплощение доброты! — в модном кардигане, дружески улыбнулась:

— Кога Медеро?

— Да, мотагэ, здравствуйте, — принуждённо выдавила девочка, неловко обозначив поклон.

— Какое прелестное у тебя имя! Уверена, мы с тобой отлично проведём церемонию. Смотри, как здорово мы выглядим вместе! — Она повернула Меде, и та увидела, что стоит не у стены, а у огромного зеркала. В самом деле, её наряд и одежда мотагэ сочетались на удивление мило. Медеро стало легче на душе, и она искренне вернула даме улыбку.

От группы граждан, негромко говоривших между собой на паркетном пространстве в центре зала, отделился и направился в их сторону сухощавый мотаси в скромном костюме пепельного цвета. При виде дамы, ворковавшей на ушко Медеро, он довольно сузил бледные глаза и едва заметно дёрнул ушами, а узкие губы его шевельнулись, как бы приготовившись к началу речи.

— Мичел, это наша победительница? Чудесно... О лучшей героине церемониала я и не мечтал. Давно ли ты занимаешься свинками, кога?

Оу, здесь умели утихомирить душевное волнение и расположить к себе! Набравшись храбрости, Медеро честно сказала мотаси, что содержит свинок уже год, какая была свиноматка и от кого приплод. Даже упоминание о Луде далось ей без слёз.

— Вот, пожалуйста, взгляните! он — её сынок.

Пепельный мотаси внимательно осмотрел зверька, одобрил его стати и дал пару дельных советов по содержанию свинок. Сразу видно — знаток. Медеро и ещё бы с ним поговорила, но тут пепельного позвал узорный желтоглазый офицер — левый глаз с бронзово-чёрной меткой на радужке:

— Верховный бухгалтер, вы надолго отвлеклись на дам?..

— Прошу прощения... — Собеседник Медеро откланялся.

— Давай я познакомлю тебя с другим призёром, — повлекла её дама Мичел. — Его зовут Гутойс Гира.

Мальчик из нао был примерно трёхгодка, но уже подросший, стройный и сильный, с разрезом глаз, как у актёра Эонке, что играет в сериалах про солдат. Медеро качнула головой, склонив её набок с некоторым кокетством, как полагается делать перед сверстником из клана, — и это ей удалось должным образом. Успехи её окрыляли, она себе нравилась, да и мальчик был хорошенький, как игрушка. Меде удивлялась тому, что она живёт на свете уже безумное число лун — а здесь почему-то не бывала!

— Позвольте поинтересоваться, какой породы ваша свинка? — вежливо спросил Гира.

— У меня свин. Жёсткошерстный, черепаховый.

— О, это древняя порода.

— Да, — с удовольствием подтвердила Медеро. Луду ей подарили на выставке Общества, и Меде стала единственной держательницей породистой свинки в квартале.

— А у меня простая, двуцветная.

— Простые тоже очень славные, — поспешила утешить мальчика Медеро, — они добрые и почти не болеют.

— Я хотел завести бойцовую, но мама... — Тут Гира замялся, отводя взгляд. — Меня отговорила. За ними нужен особый уход.

— Ваша мама умная и предусмотрительная.

Тут — неясно отчего — губы у мальчика задрожали, а глаза заблестели сильнее; он несколько раз моргнул, чтобы скрыть подступившие слёзы.

— Она была... красивая, умная...

«Ой-е! — В груди у Медеро похолодело. — Зачем я про маму?! Вдруг эта наогэ служила в армии? наверное, на войне её... Надо было читать список павших, его рассылали! А я о свинке убивалась. Оу, как неудобно! Надо скорей извиниться!»

— Простите меня великодушно... — Мягкие ушки её пристыженно поникли.

— Не за что, — снисходительно повёл рукой сын клана. — Вы не могли этого знать.

Гира крепился изо всех сил. Ещё не хватало расплакаться в присутствии офицеров. Что тогда скажут отцу? он в госпитале страдает, а тут ему сообщат: «Ваш малый на церемонии вёл себя малодушно, недостойно». Собранность и выдержка, вот чем наоси отличаются от всяких-разных. Никто здесь не увидит его слёз, иначе и фамилию носить не стоит, а зваться надо просто никак.

Служители Общества забрали свинок — поместить в коробки для дарения. Зал постепенно наполнялся. Элегантные девицы встречали приходящих и провожали к местам на помостах. Медеро даже устала угадывать, кто есть кто, — а так хотелось после рассказать домашним и подружкам, кого она видела в главном зале Общества!.. В беде её выручил Гутойс Гира. Большеглазый кой тихо называл имена присутствующих — уж он-то знал! хоть и не всех.

— А этот? — шептала Меде, тихонько указывая на кого-нибудь. — Ну, вон, такой квадратный...

— Джан Лалиян, генерал воздушных десантников.

— А тот, серенький?

— Это сам Сёган, а не «серенький».

Медеро ахнула в ладошку: «Я-то ему: поглядите, моей свинки сын! И он мне: чисть их щёточкой...»

Гира почтительно раскланялся со старейшинами нао-братьев. Как дети, он и Медеро должны были стоять у стеночки и вежливо помалкивать, ожидая, пока с ними заговорят старшие. Благодарение Радуге, после Сёгана к Медеро больше не обратился никто из важных персон, а то бы у неё язык прилип к нёбу. Подошла дама Мичел, спокойно и негромко повторила детям порядок церемонии. Медеро только кивнула.

Им вернули свинок, пересаженных в лёгкие прозрачные переноски. Обеспокоенный и перепуганный свин весь подобрался, прижал уши и втянул голову.

«Должно быть, я тоже так выгляжу», — решила Медеро и выпрямилась, раскрыла пошире глаза и сложила губки бантиком.

— Прошу всех занять места, — пропела дама Мичел, выйдя на середину. — Объявляю вход кандидата в Большие Друзья Свинок.

Зрители — вот что значит выучка, полученная с детства при отработке эвакуации! — без суеты, но моментально оказались на своих плетёнках. Однако военные, оказавшись у отведённых им мест, остались стоять, положив правые руки на эфесы кортиков. Гира глубоко вздохнул, глаза его засияли. Ой-яаа, не каждую ночь доводится видеть, как генералы оказывают кому-то воинские почести!..

Приближался стук шагов. Меде удивилась. Странно!.. среди обычного звука подошв выделялись ни на что не похожие мерные, медленные удары.

— Всем офицерам, — заговорил кряжистый Джан Лалиян, — к общему приветствию... готовься!

Кортики одновременно были вынуты из ножен и замерли, сияя, остриями вниз.

Медеро никак не ожидала, что кандидатом окажется Рослый! Эйджи вошёл сильным, широким шагом. Он был огромен, почти под потолок, гладок и по-своему красив. Ноги его, как колонны храма, несли сильное тело великана и терялись в складках светло-синих длинных брюк.

— Салют — отдать! — скомандовал генерал десантников. Офицеры, как один, вскинули кортики. Земляне сказали бы, что приём похож на «взять клинок подвысь».

— Эксперту — салют! — трижды дружно грянули голоса. Казалось, от возгласов рухнут стены.

— Это он... — прошептал Гира на ухо Медеро, почти касаясь его губами. — Который убил Зверя!

Конечно! тот самый! она узнала его почти сразу. Огромный рост, фигура и то впечатление невероятной силы, которое поразило её при первой встрече. Но — убил Зверя? разве это возможно?!.

«Ничего себе — небольшая церемония!.. — огляделся Форт. — Мы не будем собирать много народа, проведём всё тихо, по-семейному... да?»

На вручение сертификата и зверюшек Форт оделся в лёгкий капитанский костюм. Пусть тут все, от малявок до старушек и от ди-джеев до президентов, ходят в шортах, но никто не заставит его выйти на парад в футбольных трусах и с голыми коленками. И как в воду смотрел — весь зверинец в сборе. Чинно сидят на плетёнках, фосфорически поблёскивая зрачками. Так сказать, цвет града собрался поглазеть на избавителя. И повод сыскался очень подходящий.

— От имени нао и граждан... — звонко начала дама Мичел.

Форт старался не отвлекаться на мелочи, записать и сохранить в памяти главное. Будет что вспомнить!

Разумеется, сегодня Pax куда-то запропастился. То ли по протоколу двум Рослым вместе быть не полагается, то ли симпатяги-эльфы предусмотрительно отослали Пятипалого по срочному делу в затхлый городец на периметре. Форта не покидало опасение, что его слова благодарности будут истолкованы как клятва и присяга нерушимой верности граду Эрке. И не отопрёшься потом — вон сколько свидетелей. Кто их поймёт, как они воспринимают сказанное вслух...

Медеро говорила чётко и ясно. Всего два раза запнулась. Хорошо, что телевидения не было, — никто не узнает, как она оплошала, и обсуждать не будут.

Одна Радуга, подпирающая свод небес, знает, чего Медеро стоило не зарыдать, когда она передавала свина в большие — и, как она всей душой надеялась, добрые — руки Рослого по имени Эксперт.

Меде была так восхищена, что потеряла дар речи и ничего не смогла ответить на его выражение признательности — лишь часто встряхивала ушами. Может ли человеку сразу привалить столько радости? Рослый — и не какой-нибудь, а великий герой! — принял её заявление, гостил у неё в доме, а теперь при всех директорах и генералах назвал её «замечательной девочкой»! Пусть ещё кто-нибудь похвастается таким знакомством!..

На обратном пути мамаша засыпала её вопросами и заботами:

— Как? сам Сёган присутствовал?! А ты его видела?.. и каков он? Ах, какая ж ты невнимательная!.. У тебя носок спустился, дай поправлю.

Медеро фыркала и ерошилась. Вот пристала: какой, какой...

Вечером в квартале устроили пир в честь такого события: перекрыли входы, вытащили и расстелили на полу в коридорах циновки, расставили еду — у кого что нашлось. Мамаша Родон чуть с ума не сошла — это был её триумф. Медеро, преисполненная уверенности в себе (после личной беседы с Сёганом она ничего не боялась), как большая, сидела рядом с квартальным старшиной и изящно потчевала его, наливала составные напитки со словами:

— Пожалуйста, не погнушайтесь нашими скромным угощением.

Все ели, смеялись и пели. Детишки ползали по циновкам между блюд, цапая сладости и полоски мяса. Молодёжь устроила танцы в спортзале; там на правах старшей сестры героини верховодила неугомонная Олес.

В конце торжественного ужина старшина с жестом глубокого почтения обратился к мамаше Родон:

— Драгоценная хозяюшка, не отдадите ли вы мне когу Медеро в приёмные дочери? пока — на испытательный срок, но я убеждён, что она прекрасно поладит с моими домашними. У вас много детей — вам не будет скучно и одиноко. Пусть кога живёт у нас, мы будем любить её, как родную.

Медеро и дышать перестала.

Мамаша Родон аж всплеснула руками. Никто не умел так плескать руками, как мамочка Меде! иным актрисам у неё бы поучиться.

— Ах, старшина, от сердца отрываю деточку! Но ради уважения к вам... ладно! быть по сему! — Широко, душевно повела она рукой, прикидывая про себя — кровать освободится, мальчишек наверх. Пора малыша Буна от груди отлучать и переводить на мясную пищу, хватит ему в корзинке спать, как лемуриду. Сколь тактичен старшина — ни словом не упомянул её стеснённые жилищные условия! Ой-е, наш квартальный — мужик с двумя хвостами, обоими добро в дом заметает. Присмотрел себе в семью умницу-красавицу...

Теперь Медеро осваивалась на новом месте. Своя кровать, свой шкафчик, столик и место для учёбы! Свой флорариум; там среди камешков и суккулентов живут светлячки и поющий сверчок. Ей купят любую свинку. Даже пуховую, шерсть за которой стелется мягким шлейфом. Но Медеро ещё не выбрала. Точнее, её пока не выбрали. Она ходила на выставку Общества, но ни один зверёк не глянул на неё особым взором — тем лиловым отблеском, за которым следует любовь.

Сердечко её сладко ныло и томилось; Медеро вспоминала глубокий синий цвет зрачков коя Гиры. Обходительный мальчик. Если захочет, он её когда-нибудь найдёт.

«А не захочет — я сама его найду», — твёрдо задумала она.

Но сейчас надо отбросить все мечтания и засесть за учёбу. Глядите: вы заполучили в дом не лентяйку! Если поднажать, можно поступить в школу второй ступени, а там... главное — не теряться. Окончив вторую ступень, станешь не бурильщицей в шахте и не контролёром схем на заводе, а диспетчером в метро или оператором на трубопроводной станции. Такой должности надо добиться! Из семьи старшины можно высоко скакнуть, почти до радуги.

Значит, она шла правильно и считала верно. И пусть теперь не говорят, что приметы обманывают. Приметы верные! Встреча с Рослым всегда приносит удачу!

Планета Ньяго, град Эрке

Местное время — 08.35,

ночь 26 луны 11, 326 год Мира

Федеральное время — 06.32,

среда, 13 мая, 6248 год

— Капитан Кермак, погрузка закончена!

— О'к, ребята. Я пошёл оформлять вылет. Суперкарго! где он?

— Здесь, капитан!

— Пройди ещё раз по отсекам.

Шум, звон, свист, шипение — это космопорт, тут тихо не бывает. Механизмы с поддержкой гравиторов размещают трейлеры в грузовых кабинах. В борт судна вставлены пучки энергопроводов — но вот заправка завершена, кольцо с гранёным стержнем отмыкается и уплывает на подвеске. Вслед за ним отходит внешняя водная магистраль; со слабым облачком тумана отделяется толстый «хобот» подачи водорода, покидают свои гнёзда штекеры закачки масел и хладагента.

Глубокая осень. Темнота стоит почти полуночная, но на востоке, у окоёма, забрезжила полоска синевы — минует неполных три часа — и взойдёт Юада. Небо ясное — хотя над коммерческими космодромами безоблачное «окно» искусственно поддерживается службой инженерной метеорологии.

«Немного времени я здесь провёл, но столько всего пережил — не каждый год бывает этакая коловерть событий! Надо постараться в ближайшие несколько лет не встревать ни в какие истории и не подписываться на расследования».

Ощущение у Форта было странное — словно он побывал дома. Ему бывало неплохо и в других мирах, однако нигде его не записывали навсегда (слово, достойное киборгов и богов) в друзья свинок и не принимали в Общество, в котором состоят правители планеты, главы спецслужб, магнаты... а заодно домохозяйки, шахтёры, младшие офицеры, школьницы и вагоновожатые. В смысле любви к свинкам Ньяго — самый демократичный мир.

Разве что Джифара может потягаться с Ньяго почётом, оказанным пилоту Кермаку, — там он был зачислен в царскую фамилию. Тоже приятно.

Легко ли солдату второй степени выбить из своего клана бессрочный отпуск? особенно когда его осаждают и обхаживают, как вам и не снилось. Деньги, квартира (не нора!), быстрое производство в офицеры, карьера эксперта (прилипло!) и место во вновь создаваемом управлении по сквозному оружию.

«Нет, нет и нет! Не соглашусь ни за какие подарки, даже от Сёгана. Всё, чего я хочу, — своё судно, лично выбранный мной экипаж и работа вольного шкипера. Те, кого предоставил Ониго, — толковые парни и девчата, но они все из его ведомства. По существу, охрана на случай, если пираты попытаются найти меня и отомстить — что ж, пусть рискнут. Люгер приписан к Эрке, по разрешению града на нём стоит пара бластеров. Добро пожаловать! С пиратами у меня разговор короткий».

Люгер пока без названия, только с номером. А бортовых свинок (это их официальный статус!) зовут Тотон и Чипа. Водить придётся осторожно; свинки — звери нервные. Да, ещё пришлось разориться на гибернатор для мелких животных. Вы представить не можете, какая дороговизна в местных зоомагазинах!..

«Итак, пара чистых зверей на судне есть. Осталось подыскать ещё шесть пар, плюс семь пар нечистых... псей и викусов, что ли?.. и Ноев ковчег укомплектован. Если позволит сектор акклиматизации и интродукции при Совете Нижнего Стола, я выпущу свою живность на подходящей планете, благословлю её и скажу: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, а люди здесь сами заведутся».

Ёмкости заполнены, груз в трюмах, пора стартовать.

«Жалко мне оставлять этот мир — но, ребята, иногда просто неловко вертеться в обществе, где так жёстко хранят верность слову. С вами порой не знаешь, как себя вести, — ждёшь подлости, а с тобой по-честному, ждёшь обмана, а тебе как на духу. У нас проще. Полечу-ка я в родную Федерацию! С нашими мошенниками обходиться не в пример легче. Уж как встретишь какую-нибудь образину, так на ней крупным кеглем означено: «Проходимец, палец в рот не клади». Вот это я понимаю! Туда, туда, в вертеп свободы, в пучину рынка! Поверьте, мне неуютно процветать и нежиться в раю — лучше быть бодхисатвой в царстве смятения, чтоб люди хоть от меня узнали, что где-то есть вера и правда, честь, принципы, порядок и прочие диковинные вещи. Может, кому-то это западёт в голову и даст ростки. Может быть. По крайней мере, стоит попытаться».

Прежде чем закрылся шлюз, Форт оглянулся, озирая простор космодрома. Восточный край небес понемногу освещался — робко, слабо, но в этом едва заметном свечении была заключена и обещана будущая заря.

«И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали».