Давно Доран так часто не кивал и не говорил так охотно «Да!» Казалось — спроси его чудовище в респираторе «Ты меня любишь?» — Доран и с этим согласился бы. Но все когда-нибудь кончается, даже мучения, и потом ты собираешь себя по частям, искренне изумляясь тому, что все цело. Правда, иногда о прекращении страданий объявляет прекрасный молодой шатен тридцати трех лет, с рассыпанными по плечам волосами, с мягкой бородкой и лучистым взором всепрощающих глаз, или это будет синеватый юноша с флейтой и в ожерелье из цветов, или сидящий на лотосе бритый монах с миской для подаяний, в оранжевой рясе — уж как Он тебе покажется, так ты Его и увидишь.
Лицезреть кущи рая Дорану еще было рано — помолчав немного с повязкой на глазах и мешком на голове, Доран, понукаемый слабыми тычками, вслепую спустился из кузова на мостовую и ощутил на руках дуновение свежего воздуха улицы.
— Можешь снять все это, — невидимая рука потрепала мешок. — И не забывай, о чем мы говорили.
Хлопнула дверца — и глухо заурчал, удаляясь, мотор. Доран тотчас сорвал с себя нахлобучку и отодрал от лица липкую ленту с тампонами для глаз. Не улица, а переулок. Ни души вокруг. Темно-синее небо вверху — с робкими крапинами звезд. Они выбрали для высадки неосвещенное место — лишь из-за угла, откуда-то издалека, брезжил свет тусклого уличного фонаря.
— Где я? — спросил Доран у первого встречного, и высокий парень глянул на него с брезгливой неприязнью:
— Ты мне скажи, где такую траву продают, — я не пойду на эту дискотеку.
— Ты понимаешь, я больной, — поспешно заговорил Доран; ему и притворяться не пришлось — он понял по лицу прохожего, что выглядит придурком. — Я хожу во сне и засыпаю где попало, на ходу…
— Аптека там, — показал парень. — Иди, поправь здоровье.
Аптекарь с помощником изводили друг друга пустопорожними разговорами о женах, девках и налогах; похоже, этот способ губить время был у них блестяще отработан. И посетители с полубезумными глазами их не удивляли; аптекарь демонстративно выдвинул на себя ящик, где лежал пистолет.
— Снотворные и транки только по рецептам.
— Я потерялся в Городе, я болен, — Доран впился глазами в телефон. — Мне надо позвонить! Я Доран.
— А я Пророк Энрик, — представился аптекарь. Пока Доран перебирал кнопки, помощник толкнул хозяина:
— Э, а точно — он!..
— Иди ты.
— Слушай — он!! Ты что, не узнаешь?!
— Студия?! — закричал Доран. — Это «NOW»?!! Срочно, дайте мне Сайласа!! Немедленно!
— Сайлас слушает, — прорезался в трубке родной голос.
— Сайлас, это Доран! Забери меня отсюда!.. Какие шутки?!! Слушай, я тебя уволю!.. Узнал? Ну то-то же! Где? — Доран воззрился на аптекаря. — Скажите адрес. Ваш, ваш адрес!..
Весь следующий час Доран посвятил вранью. Что он говорил этим двоим — он и сам после вспомнить не мог, но в одном был уверен — правды не было сказано ни на томпак. Порой ему мерещилось, что трое в масках — за дверью и вот-вот войдут. Иной раз его охватывал мимолетный, но пронзительный ужас: «А не свихнулся ли я?» Он то замолкал, то принимался тараторить. Аптекарь и помощник ничему не удивлялись; им тоже нет-нет да казалось, что аптека — мираж, а они — в студии у этого кудесника; он ввалился в аптеку, набрал волшебный номер и унес их рассудки с собой, оставив тела коченеть с разинутыми ртами. Речь шла о каком-то потрясающем журналистском расследовании, о сектантах, о зомбирующем газе, чуть ли не о жертвоприношениях. Лишь когда в аптеку торопливо вошел Сайлас, болтливость покинула Дорана; остались злая усталость и тошнотворное омерзение.
— Автограф! Пожалуйста! — помощник протянул авторучку и какие-то бланки; Доран быстро поставил на них несколько суматошных росчерков и, бросив на прощанье: «Всего доброго!» так, будто пожелал всем сдохнуть, устремился к флаеру. Скорей, скорей прочь отсюда, из этих закоулков, где водится безумие!..
— Ты знаешь, что сейчас 23.05? — возмущался Сайлас. — Ты догадываешься, что мы чуть не взбесились? Директор приказал найти тебя — а что я мог сделать? Полицию мы не привлекали — дали блиц, что ты отправился в секретный рейд за информацией… Где ты был?! Ты как тут оказался?
— Сайлас, — Доран посмотрел на него с исступлением, — меня похитили. Меня пытали!
— Кто?!
— Никому ни слова, ни гугу, ты понял? Это спецслужбы. Меня истязали инфразвуком.
— Бред, — Сайлас глядел почти сочувственно. — Ты что-то пил? Или нюхал?.. Инфра — чисто боевая техника; она поражает в радиусе…
— Пошел ты знаешь куда с радиусом!!! Это были киборги! Им плевать на инфра!
— Час от часу не легче, — Сайлас поглядел — не слышит ли их пилот за переборкой. — Киборги. А может, ихэны?.. Знаешь, если ты решил срочно расслабиться с девчонками или отвязаться по дури, совсем не обязательно так улетать мозгами, чтобы…
— Бревно! Так все и было, это правда!!
— Ну, тогда — в эфир! Это сенсация, мы возьмем столько подключений, что…
— Нельзя, — Доран прикусил палец, чтобы не заскулить. — Нельзя! Они меня убьют.
— Киборги?
— Их хозяева. Надо разоблачить BIC, что они выпускают киборгов без законов…
— Тогда точно убьют — договорить не успеешь… — Сайлас был полон сострадания, но не к мукам своего работодателя, а к самому себе; как это пошло и досадно — обнаружить, что ведущий целого проекта на ТВ — на полпути в психушку. — Летим-ка мы к врачу.
— Да, да, туда, — кивнул Доран. — Меня всего трясет. Мне нужен доктор Орменд! Промывка мозгов и успокоительное…
«Действительно что-то случилось, — подумал Сайлас. — Босс выглядит хуже некуда и несет какую-то ахинею».
* * *
В виртуальном мире синий человек с прозрачным телом, под которым играли и пересекались желтые и зеленые мышцы, плавно выполнял, как замысловатый танец, разные упражнения: повороты, приседания, наклоны, шаг и бег на месте. Движения были ровными и уверенными. Секрет пластики и необычайного человекоподобия Кавалера был прост: в каждый момент киборг задействовал раза в два больше мышц, чем прочие, причем очень синхронно, уравновешенно; энергии он потреблял лишь немногим больше. Хиллари это знал, он хотел отгадать другую загадку — почему то, что делает Кавалер, не хотят (или не могут) делать прочие. Но это на потом. Главное сейчас — восстановить мозг и, похоже, задача выполнена. Хиллари с нескрываемым удовольствием любовался, как Кавалер демонстрирует свою пластику:
— Все нормально, Кавалер, — Хиллари перевел дыхание. — Паль, уходим.
Но киборг продолжал моделировать картинку и тянул время, словно не хотел отпускать людей из поля своего сознания. Затем синее небо озарилось золотым сиянием, и буквально за секунду до появления сигнала закрытия прозвучали негромкие слова с дублирующим текстом:
— Я люблю тебя, Хиллари.
— Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ХИЛЛАРИ.
Хиллари отключился от машины, предоставляя Пальмеру завершать скучноватый выход. Он снял шлем и осмотрелся: глаза немного устали, а в остальном самочувствие хорошее. Посмотрел на часы: 23.28. Засиживаться нельзя, надо входить в режим дня. Хиллари деловито расстегивал перчатки, когда Пальмер снял шлем.
— Отлично, Паль, — улыбнулся Хиллари. Он взял минералку, плеснул в стакан Пальмеру, а сам, сделав кресло полулежачим, вытянул ноги и отхлебнул из горлышка. — До полуночи уложились, не сутки же напролет тут сидеть…
— Нет, каково, — Пальмер рассмеялся, глаза его лучились. — Такое признание напоследок! Теперь понятно, Хил, почему ты за него стоишь горой.
— Тсс! Никому ни слова, — Хиллари принял наигранно отстраненный вид. — Что бы это значило? И ведь как подгадал, хитрюга, буквально за секунду до выхода, когда нельзя вернуться назад. Ничего, в следующий раз я лично переверну ему весь эмотивный блок, чтобы узнать, что же он подразумевал под этим.
— А по-моему, яснее некуда, — вызывая андроидов, Пальмер откровенно веселился. Довольный Хиллари развалился повольготней и заложил ногу за ногу.
— Четыре часа непрерывного ментального контакта, полное взаимопроникновение сознания. Это круче секса, а, Пальмер? Это и есть полная близость, растворение себя в другом без остатка.
— Да, — поддержал Пальмер, — а уж когда все сделаешь и шлем снимешь — такое облегчение, словами не передать. Истинное блаженство.
Они посмотрели друг на друга — и расхохотались. Как здорово дышать и чувствовать в унисон, когда ты начинаешь мысль, а другой ее подхватывает так, как ты думаешь. Хиллари вгляделся в Пальмера и вспомнил, как он принимал корпус, оборудование и персонал, доставшийся от предшественника. Здание пришлось ремонтировать и перестраивать; оборудование — списывать и менять; и в этом организационном бедламе надо было проводить еще и кадровые перестановки — кого оставить, а кого отставить. Непопулярные меры проводил в жизнь лично Хиллари, как вновь назначенный шеф. Люди сопротивлялись, кто как мог, но Хиллари не дал им объединиться, разбил на группы, а потом обрабатывал поодиночке. И в результате — выиграл.
Все, не исключая зав по кадрам, были уверены, что Пальмер вылетит. Производственная характеристика у него была ужасная — аккуратность и пунктуальность в ней каким-то непостижимым образом сочетались с постоянными нарушениями сроков, срывами графиков и множественными ошибками в работе. Характер у него был не лучше — вспыльчивый, мелочный, скандальный, он не уступал ни на йоту, и каждое распоряжение сверху встречал в штыки. По рейтингу симпатий Пальмер занимал последнее место в отделе. Никто ему не сочувствовал, все желали от него избавиться, да и возраст — 42 года — не оставлял ему шансов. Он сидел на самой паршивой машине и преисполнялся пессимизма. Когда Хиллари вызвал его на собеседование, Пальмер смотрел на босса, как на врага, и готов был драться до последнего — увольнение сильно сбросило бы его вниз. Разговор был очень долгим и тяжелым, а по его окончании Пальмер получил путевку на спецкурорт для военных операторов на четыре месяца и должность в исследовательском отделе с испытательным сроком в год. Сказать, что все удивились, — это ничего не сказать. Все вдруг, как в озарении, поняли, что новый босс — совершенно непредсказуемый тип, руководствующийся в своей работе какими-то надчеловеческими принципами. Хиллари и подумать тогда не мог, что они будут впоследствии так вот запросто болтать и смеяться.
— Пальмер, — вдруг спросил Хиллари, — почему ты не ушел?
Пальмер задумался, на лбу его прорезались легкие вертикальные морщинки. Хиллари ждал ответа.
— «Навигатор», куда отправились другие, не мой профиль, — и, отследив прозрачный взгляд шефа, он продолжил с некоторым смущением: — Мне в «Роботехе» должность завотдела предлагали…
— Почему ты не согласился? — Хиллари чуть пожал плечами, давая понять, что готов к любому ответу.
— Я стал опытней, — Пальмер успокоился и начал говорить свободнее. — Сравнивал не только должности, оклады, но и условия труда, график времени, плотность работы. Работа там стандартная, но очень интенсивная. К тому же я познакомился с тамошним боссом — и передумал.
— Неужели он круче меня? — Хиллари иронически хмыкнул.
— Не в том дело, — Пальмер зажевал сырную палочку, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. Кто-то донес шефу, что он тоже присматривал новое место… — Там по-другому все поставлено — сквозной контроль, секундомер; как на конвейере… Я просто не выдержал бы, снова стал бы злобной сволочью. И еще… там, в «Роботехе», никто не разрешил бы мне использовать стенд для текущей учебы… для себя, чтоб держать уровень. Я познакомился с их трудовым уставом — культура верности и послушания, доносы, полная лояльность — хуже, чем в «политичке». Каждую секунду думать на благо фирмы… А здесь мне дышится легче. Они сами вышли на меня. Как-то узнали о моих результатах. Но, Хил, я же работаю медленно, и другим я не буду. Я уже не мальчик, чтобы купиться на табличку с должностью. Я не собирался уходить из проекта, просто захотелось посмотреть, как оно на гражданской службе. И оказалось, что там — тюрьма.
По сути дела, это было кадровое собеседование; возможно, что результаты его Хиллари занесет в личное дело — но пополнять базу данных на своих работников Хиллари предпочитал в доверительной обстановке.
— Спасибо, — Хиллари допил минералку и тут же задал новый вопрос: — А почему у тебя такие высокие результаты? Как ты сам можешь это объяснить?
Пальмер слегка помрачнел, собрался с мыслями. Сейчас надо быть предельно точным и откровенным.
— Понимаешь, Хил, все дело в том, что я плохой оператор…
— А если без комплексов?
— Это действительно так, — Пальмер смотрел серьезно. — Пока я этого не понял, я пытался изображать то, чем я не являюсь; последствия были хуже некуда. Кто с творческой жилкой — Гаст, скажем, — тот всегда в системы вносит что-то новое, по сути — себя. А у меня личность неяркая. Новых дорог я не прокладываю, все по трассе, по трассе… Тут главное — соблюдать правила движения и четко помнить все знаки. В общем, я старательный исполнитель, Хил, и только.
— Я наблюдаю за тобой, — Хиллари был настроен весьма по-деловому, но давить на Пальмера не стал. — Да, ты пользуешься стандартной методикой, но у тебя свой, очень строгий подход. Почему? Почему ты всегда проверяешь «тройку»? Другие этого не делают. Ты что-то скрываешь.
— Ладно, — Пальмер открыто улыбнулся, — скажу, так и быть. Чаще всего операторы идут прямо на цель, не глядя по сторонам. Одно заметят, а другое — пропустят. И всех это устраивает. А при реконструкции нет мелочей — это тотальная и абсолютная работа, ничем нельзя пренебрегать; понятно, что объем резко возрастает — зато, пройдя по всем этапам, я спокоен. Шаблон BIC лучше всего для этого подходит — он универсален для любых, в том числе и для старых моделей, потому что повторяет схему наносборки мозга. Затем, «тройка» — она никогда не ломается, это верно, но на ней все замкнуто, все связано, там начинается любая мотивация, любой моторный акт. «Тройка» очень сильна; при всяких сбоях в мотивациях или в рассудке, даже при срыве формальной логики или смысловом дефекте она выключает целые зоны, память, эмотивный блок. Когда смотришь обычных киборгов, конечно, нет смысла тратить время, но у нас-то все они — больные или безумные. ЦФ им диктует одно, «тройка» другое — и они страдают внутримозговой диссоциацией. Расщепление сознания — медики его зовут шизофренией. Если не вернуть процессы в норму, «тройка» полностью тормозит зоны так, что к ним не подлезешь — и будешь ломать структуры тараном, когда легче и проще дойти по обычным путям. И когда реконструируешь, «тройка» тоже очень важна, ее можно восстанавливать не глядя, она же у всех одинакова, а она сама потом разблокирует сбойные сектора. Я не придумал ничего своего, Хил. Я цитирую азбуку кибер-оператора. Ну и, конечно, надо уважать чужой мозг, и не столько киборга, сколько инженера. Надо смотреть старые документы BIC — процесс сборки, схемы сознания, все, вплоть до того, какой характер у главного инженера и какие были скандалы в команде. Так или иначе, все это отражается на мышлении модели. А потом, когда ты знаешь все приоритеты разработчиков, надо отказаться от себя, даже от своих мыслей, и попытаться как можно точнее пройти тем же путем. Я же говорю — как по трассе…
— Да… легко сказать, — Хиллари ушел в себя и с минуту молчал. Он знал, что в мертвое время между акциями, когда шел только сетевой поиск, а исследовательский отдел тайком бездельничал, Пальмер читал открытую информацию по BIC, какие-то старые журналы, иногда фильмотеки чуть ли не 300-летней давности, что-то без конца писал и конспектировал, а то тестировал и восстанавливал совсем уж безнадежные мозги, принесенные чуть ли не со свалки. Туссен несколько раз, по его просьбе, делал новые переходники к стенду, поскольку даже порты не подходили, настолько они были древние. А то Гаст схватывался посмотреть, как оно было в первобытном мире. Пальмер никого не подпускал к своему стенду, экскурсии разрешал только с собой, предварительно отключив управление дублера. Гаст выныривал оттуда со словами: «Во, кино! Времена освоения и первопоселенцев!»
— Пальмер, — вновь спросил Хиллари, — как по-твоему, есть у киборгов инстинкты?
— Без сомнений, — моментально отозвался Пальмер как о чем-то давно решенном. — По определению, инстинкты — это врожденная способность к осуществлению целесообразных действий на основе жестких нейрональных цепей и с неизменной причинно-следственной связью. У киборгов это — Три Закона.
— Хорошо. А будут ли они совпадать с человеческими инстинктами?
— Нет. Человека создала природа, и его реакции направлены на приспособление к окружающей среде и обществу, а киборги сделаны людьми, и инстинкты у них заданы искусственно… Но частично они будут совпадать, потому что у киборгов тоже задано стремление приспособляться. И еще: у людей инстинкты более нечетки и размыты, человек пластичен и адаптируется поведением, личными навыками; инстинкты у киборгов гораздо сильнее, и даже киборг с огромным личным опытом в первую очередь подчиняется «тройке», по сути дела все поведение киборга исходит из нее; никакого своеволия у киборга в принципе быть не может.
— Киборги все разные.
— Это неважно. Разница в поведении получается за счет обучения, конкретной работы и накопленной памяти. Внутренние реакции у них единые. Они мыслят одинаково, их базовый словарь уложен в рамки, где все понятия уравнены и тестированы.
— Теперь я знаю глубинные причины киборгофобии, — Хиллари улыбнулся, дав этим понять, что допрос окончен. — Человеческие инстинкты в корне различны с инстинктами киборгов. Они чужие и тем самым пугают людей. Контакт действительно недостижим, мы реально создали Новую Расу!
— Не согласен, — Пальмер отрицательно покачал головой, — человек никогда бы не внес в киборга того, чего не имеет сам. Инстинкты у нас пересекаются, только выражены с разной силой. Понять киборгов можно — понимаем же мы ино из других миров, а они отстоят куда дальше от нас.
— Осталось записать нас на пленку и издать, — Хиллари посмотрел на часы и поднялся из кресла. Пальмер тоже встал, начал убирать пустые тарелки и стаканы. Время за полночь, лаборатория была пустынна, и кроме них двоих на этаже никого не было. — В ближайшее время подготовь мне конспект по инстинктам, их сравнению и перспективам развития, дай аналоги «тройки». Далее, в плане на полгода — распиши мне полностью свою методику тестирования и реконструкции, поэтапно, с указанием важнейших пунктов и ориентировочно по моделям, их особенности. И последнее — Пальмер, тебе нужно расширяться; будем создавать подсектор, ты станешь главным; обеспечение, стенды я беру на себя, а вот людей будешь подбирать самостоятельно — по типам личности, под свой характер и так далее; испытательный срок будет максимальным.
Хиллари перехватил взгляд Пальмера, полный сострадания и внутренней муки, каким обычно смотрят друзья и близкие на неизлечимо больного, когда тот строит планы на год вперед, а они знают, что жить ему осталось три месяца. Хиллари остановился:
— Что-то не так?
— Говорят, нас расформируют, — Пальмер смотрел укоризненно. Хиллари состроил недовольную гримасу. Эти слухи ходили по проекту уже полгода, когда его зав по лаборатории Томсен подал на расчет по окончании контрактного срока. Хиллари, не чувствуя подвоха, начал его уговаривать остаться, тогда Томсен, словно четыре с половиной года ждал этого момента, заорал: «Это бесперспективный, гиблый проект!» и, хлопнув дверью, выметнулся из комнаты. Вместе с ним ушла его помощница-любовница и главный оператор, а история получила огласку по всему Баканару. Месть была полной. Слова Дорана о снижении финансирования проекта упали на вспаханную и удобренную почву; слухи о закрытии вновь поползли по корпусу, внося напряжение и пугая людей, уже однажды переживших ликвидацию; теперь они щедро делились своим опытом и страхами с новичками. Пока ни одного заявления об увольнении, но что-то будет через месяц?.. Хиллари тяжело вздохнул.
— Пальмер, все это чушь. Я обещаю, что когда это станет реальностью, я скажу тебе первому. Мало того, я возьму тебя с собой, куда бы я ни пошел. Теперь ты спокоен?
— Да, — Пальмер протянул руку для рукопожатия.
* * *
«Возвращаясь домой, я купила газеты — они более подробно говорят о том, что сегодня волнует централов, — записывала в дневнике Чара. — Среди скандальных новостей на первом месте — дерзость моей доченьки. Благодаря ей и Дорану понятие „война киборгов“ стало популярным и… даже каким-то обиходным. Уже отмечены десятки актов киборгофобии. Вот анонсы некоторых сообщений.
*** «Он запер киборга в кладовке, себя в гардеробной и кричал: „СПАСИТЕ!“
*** «Команда 101 — ТРУП НА КУХНЕ ОКАЗАЛСЯ КИБОРГОМ, ХОЗЯЙКА ДОСТАВЛЕНА В КЛИНИКУ С ОСТРЫМ ПСИХОЗОМ».
*** «Напился до зеленых ньягонцев — или до рогатых роботов? Алкоголик, час державший в напряжении отряд полиции, сдался властям. Его признание: „КИБЕР ВЕЛ СЕБЯ ВРАЖДЕБНО, И Я ПРИСТРЕЛИЛ ЕГО“.
*** «Никакой опасности нет, но МЫ СЕЙЧАС ВЫПОЛНЯЕМ СОТНИ СРОЧНЫХ ВЫЗОВОВ СВЫШЕ ОБЫЧНОГО, — говорит исполнительный директор „Роботеха“.
*** «Я БЫЛ УВЕРЕН, ЧТО ЭТО ПРОКЛЯТАЯ КУКЛА, — заявил мужчина, нанесший прохожему серьезные повреждения. — ОН ВЫГЛЯДЕЛ,. КАК НАСТОЯЩИЙ РОБОТ».
*** «Прошу защиты», — с этими словами обратился к патрулю домашний киборг. ЕМУ СЛОМАЛИ РУКУ И РАЗБИЛИ ГОЛОВУ; специалисты кибер-полиции уверены, что смогут опознать нападавших по памяти машины».
*** «Куклы дерутся на ринге до последнего издыхания, — признается содержатель аттракциона „Битвы машин“. — Главное — грамотно отдать приказ, и ОНИ РВУТ ДРУГ ДРУГА НА КУСКИ; ОДИН КИБОРГ ПРЕВРАЩАЕТ ДРУГОГО В ГРУДУ ОБЛОМКОВ. Билет на бой стоит 15 бассов, но свободных мест нет уже на неделю вперед! Читайте потрясающие подробности боев!»
*** «День открытых дверей в „Лабиринте Смерти“! Цены снижены, ОХОТА НА БАНШЕРОВ в одиночку и группами. ПОЛНАЯ ИЛЛЮЗИЯ НАСИЛИЯ И УБИЙСТВА! ОЩУТИ СЕБЯ ПОБЕДИТЕЛЕМ!»
Горько, страшно читать об этом. Люди больны ненавистью к нам…»
Свет погас — и в доме, и на улице. Наверно, внеочередное отключение. «Надо отметить время, — подумала Чара, с трудом отвлекаясь от тягостных мыслей, — и потом вычесть срок обесточки из квартплаты…»
…Гаснут огни, закрываются двери. Напоследок вахтеры вдвоем проходят по коридорам, отслеживая, все ли сигнальные огоньки горят, и там, где коридор кончается, старший отодвигает щиток на стене, вводит код и нажимает кнопку. Квадратный тоннель с насечками дверей заполняется молчаливой тьмой и отгораживается решеткой; до утра лишь ряды крохотных алых звездочек и бледно-серебряные лучики лазеров-малюток будут беречь покой зоны С.
— Восьмой и седьмой этажи сдал.
— Принял.
Можно спуститься на третий этаж и заглянуть в комнату отдыха операторов Адана. Там бывают девушки — измотанные пребыванием в сетях, они подкрепляются сильным кофе и табельными стимуляторами. Пока они не влезли в шлемы и перчатки, с ними приятно поулыбаться, сделать комплимент их внешности; на стимуляторах они становятся как-то болезненно красивы — глаза сияют глубиной, мягко цветет слабый румянец на скулах, голоса то звенят, то становятся воркующими, а губы и руки обретают легкую, порхающую подвижность. Это призрачная, голографическая красота — кожа оператрисс холодна, а порывистые жесты сильны, но бесстрастны, и даже самая малозаметная, мгновенная ласка раздражает их, как брызги ледяной воды. Ими можно любоваться, с ними можно заигрывать, но трогать их неприятно — они словно принадлежат иному миру, и их живая, манящая плоть подчинена вечно бодрствующему хай-тэку в плоских кожухах системных блоков. Они сейчас — периферия поисковых машин, они — во власти технотронных чар, околдованы, интегрированы в великую Сеть на правах рабочих ячеек.
Им бы надеть веселые и яркие наряды, запеть, захохотать, побежать, расплескивая коленями высокую и сочную траву, или, тучей пузырьков взорвав голубую прозрачную воду, нырнуть по-русалочьи в тихую реку, или разнежиться на пляже, с грациозной ленцой подставляя лучам Стеллы то гибкую спину, то гладкий живот… Но нет, это не суждено. Лампы солярия, стерилизованная озоном жидкость бассейна, ящики с грунтом, где цветы замкнуты и ограничены стенками, — это в Городе выдается порциями за плату. Кое-кто пробует загорать на крышах — но там в жару слишком ядовито пахнет накаленным водостойким покрытием. А газоны Баканара для лежания в купальниках (а тем паче — без оных) не предназначены…
Вахтеры прощаются и удаляются, сожалея о несбыточном. Может, завтра или послезавтра девушки оттают от машинного оцепенения?..
— Шестой и пятый этажи сдал.
— Принял. Все в порядке?
— Кибер-шеф и Пальмер задержались, проверяли Кавалера.
— Ок, — на пульте загорается зеленый огонек.
Гаснут огни, закрываются двери. Здание засыпает до рассвета.
В обитаемой части Галактики — ее видно, если выйти из здания и вскинуть лицо к ночному небу — бывают и куда более долгие расставания с рабочим местом. Скажем, на Атларе, от сотворения лежащем «на боку» и впадающем то в бесконечный день, то в беспросветную ночь. С Яунге судьба обошлась еще жестче — миллионы лет назад удар блуждающего астероида сместил ось летящего по орбите сферического волчка, вмял вглубь литосферную плиту, ушиб биосферу сокрушительным шквалом и волной потопа, и мир окутался тяжелым паром в смеси с пеплом вулканов — магма, выплеснувшись из трещин пробитой коры, застыла Страной Тысячи Рифов, грозным частоколом базальтовых столпов, у подножия которых пенится бешеная вода, а на вершинах пляшут молнии.
Яунджи не увидели живыми тех, кто был до них разумным видом на планете. Города Предыдущих сохранились лишь в полярном круге, замороженные внезапно наступившей ночью, под толщей тысячелетнего льда. На них наткнулись много позже, в поисках полезных ископаемых на Севере. Южный полюс стал плавучим ледяным щитом, где зарождались айсберги.
Когда диск солнца прикасался к горизонту и терялся в нагромождении туч, несущих ураганные бураны, высокие широты Северной Тьянгалы — прародины Габара — превращались в мертвое безлюдье. Консервировались рудники и городки; рельсовые пути, пропустив на юг последние поезда, закрывались щитами от снежных заносов. «Зимняя стража», словно вахтеры в «Антикибере», объезжала погружающиеся в снег улицы, оповещая через мегафон, с трудом одолевающий вой ветра: «Город закрывается на зимовку! Всем пройти в центр выживания!» Беглые каторжане, что не сумели просочиться на спасительный Юг, выходили из укрытий с поднятыми руками — лучше новый срок и побои, чем зимовье при температуре, делающей металл хрупким, а дыхание — замерзающим у губ.
Заключенные составляли на Севере до 8/10 населения. Режим Генерала-Пресвитера Цанги, преемника военно-церковной династии Новоортодоксальных Масонов, не отступал от завета предков: «Еретиков-бунтовщиков карать без жалости!»
В столице Северной Тьянгалы, как и в Сэнтрал-Сити, воцарялась ночь. Но темнота — не повод отменять заседания высшего экономического совета. Восемь советников чинно восседали за строгим столом — твердые блинообразные береты, высокие воротники, подпирающие затылок, форменные оплечья с золотым шитьем сообразно званию, у поясов — короткие и вовсе не декоративные мечи.
— Помолимся владыке, — сказал председатель. По-уставному сложив мохнатые с тыла ладони, восемь тьянг зашептали хвалу богу воинов.
— …и просвети наш разум во благо родины.
— Слушаем доклад.
Молодой офицер, очень сильно похожий на волка, встал с папкой в руках.
— Как известно господам советникам, мы разместили заказы на пробные партии роботов в Федерации эйджи и на Атларе. Требования следующие — дешевизна, долгий срок службы без капремонта, морозо— и ветроустойчивость, автономность без подзарядки не менее полугода, надежная подчиняемость и большой объем самостоятельных действий. Заказы были приняты в соответствии с поставленными нами сроками. Оговорена также способность роботов к патрульно-сторожевой службе, ношению оружия и применению его…
Председатель пристукнул подушечками пальцев по столу.
— Так! Хорошо. Теперь — о препятствиях заказу.
— Верхний Стол цивилизаций указывает на недопустимость подчинения роботов армейскому командованию, поскольку это противоречит конвенции. Кроме того — группа южных государств возражает против использования роботов в качестве надзирателей за людьми. Отмечаются происки со стороны иностранных правозащитников — опубликована петиция с требованием запретить поставку роботов в нашу страну по известным мотивам…
Председатель скупой гримасой выразил свое крайнее презрение:
— Пусть! Эта возня не должна нас беспокоить. Теперь о коррупции. Были ли попытки подкупа со стороны эйджи и аларков?
— Обнаружены три попытки посягательства на честь и достоинство наших экспертов. Две из них — удачные. Суммы — от трех до пяти международных кредитных единиц.
Офицеры за столом зашуршали, то ли от возмущения, то ли от зависти. В эйджинских бассах это шестьдесят тысяч; немало!
— Меры приняты?
— Продажные негодяи разжалованы и приговорены по всей строгости закона.
— Для обеспечения бесперебойных работ на Крайнем Севере, — председатель провел взглядом по лицам советников, — мы должны выбрать действительно лучшие машины! Никаких послаблений!
Возможно, кто-то из присутствующих уже взят на прицел агентами GR-Family-BIC или Ата-Гота. За сколько можно купить мнение советника? Семь М.К.Е.? Десять? Двенадцать?.. Заказ сулит исполнителям такие прибыли — контракт на десятки лет! — что они обязательно проавансируют свой будущий успех.
Полгода вынужденного простоя рудников и обогатительных заводов! Чья экономика смирится с этим?! Да, заключенные дешевы, но не живучи. И в обоих Столах цивилизаций то и дело возникают всякие поправки вроде: «…исключая Северную Тьянгалу, так как ее правящий режим…» или: «…кроме государств, нарушающих гуманистические основы». Ыыыыы, гэкан, подлые выродки от блуда демонов с еретицами… Когда на эйджинском Эридане процветало рабство, все высшие миры помалкивали! А спохватились, когда Эридан наводнил рынок доступным оружием из угольного композита.
Председатель был полномочен выбрать, кто будет поставлять роботов в Тьянгалу. Технологией никто не поделится, но готовые изделия продадут охотно. Можно предпочесть эйджи — стратегически они союзники Яунге, можно — аларков, давно развивающих полярную инженерию. Но лучше прикрыться выводом экспертов, чтобы не попасть в немилость к Генералу-Пресвитеру и самому не напялить стеганую робу каторжника.
Ладно, близкое будущее покажет, кто выиграет тендер на роботов.
Гаснут огни, закрываются двери. И дверь подъезда в доме, где поселилась Чара, тоже затворилась на ночь — вовсе не лишняя мера предосторожности в районе Каре, где свобода нравов позволяет зайти в гости без приглашения, ключа и стука, на предмет занять деньжонок так, чтобы не возвращать.
Чара остановила перо на бумаге, заглядевшись на меньшую луну, серпиком повисшую высоко над крышами.
«У судьбы две руки — чтобы давать и отнимать. Отняв Дымку, она дала мне Лильен с ее тонкой душой и проворным умом. Нет, это не замена! Это новый дар для утешения, чтобы уменьшить мое горе, дать мне возможность вновь надеяться и радоваться сквозь слезы. Без нее я охладела бы в неизбывной своей печали. И еще — от угрозы сбоя меня спасли любовь всех дочерей и уверенное решение начать войну. Этот жестокий мир таков, что любовь и война в нем слиты в единое чувство. Любовь не может быть беззащитной, она нуждается в том, чтобы ее оберегали от низости, насилия и лжи — оберегали даже ценой жизни, если это потребуется. Но и праведная война без любви немыслима; не обожая, не испытывая сокровенной нежности к кому-то, не любя чего-нибудь всем сердцем, не обретешь справедливой силы, и война твоя станет слепым разрушением, ведущим к смерти ради смерти, а не ради жизни любимого тобой.
Близость смерти словно подстегивает меня, пробуждает в душе слова, которых я не знала раньше. О нет, я знала! Но не понимала смысла этих слов, и лишь сейчас их для себя открыла, словно впервые вчиталась в давно знакомую книгу. За трое с небольшим суток я будто прожила еще одну жизнь, густо насыщенную горечью, решимостью, мечтами и разочарованиями. Что будет со мной завтра? Я не знаю… Но я убеждена, что не сверну с пути, который выбрала».
Хиллари укладывался спать. Где-то пристроились на ночь Звон, Косичка и Рыбак. Отыскав ночлег, молча злились друг на друга Фанк и Маска. Устав сбивчиво лгать врачу, угомонился Доран в клинике «Паннериц».
И никто, никто не ведал, что им готовит следующий день войны.