ПРЕДИСЛОВИЕ

Первая мировая война закончилась почти сто лет тому назад. XX век с чередой бурных событий тоже уже закончился, а XXI с развитием средств массовой информа­ции мало уступает предшественникам. Первая мировая война на фоне последовавших войн, революций, атомных взрывов, космических полетов и всемирной сети кажется чем‑то симпатично архаичным, но забытым, как королевская карета или прабабушкин граммофон. Разве что старшее поколение, может быть, вспомнит «убили, значит, Фердинанда‑то нашего» из «Швейка». А ведь именно эта война начала коренной слом мира, еще недавно казавшегося незыблемым. Сейчас нам сложно даже представить, каким виделся мир тогда.

Задолго до августа 1914 г. уже были открыты и широко использовались электриче­ство и радио, в газетах прозвучало слово «телевидение», в воздух поднялись пер­вые самолеты, человек добрался до обоих полюсов Земли и узнал высоту Эвереста. Миллионы людей без всяких паспортов пересекали океаны и континенты (правда, не всегда по доброй воле). Телеграф, «Интернет Викторианской эпохи», а за ним и телефон позволяли мгновенно общаться почти в любой точке земного шара. Автомоби­ли уже к концу XIX века преодолели рубеж в 100 км/ч. Возродились Олимпийские игры. Регулярные конгрессы по разоружению позволяли обывателям надеяться на веч­ный мир, особенно с учетом того, что большинство правителей Европы доводились друг другу родственниками, а ученые и стратеги с цифрами в руках объясняли не­возможность и ненужность большой войны. Наука или уже объяснила все загадки при­роды, или вот–вот должна была это сделать.

Но затем начнется война, где будут гибнуть десятки тысяч людей в день. Причем до войны эти люди часто даже не знали о существовании стран друг друга. Из небы­тия воскреснут ужасы давно забытых религиозных и революционных войн со всеобщим ожесточением.

Рухнут вековые империи и родятся новые. Многие процессы, разбуженные тогда, продолжаются и сейчас.

В этой войне солдаты надевали средневековые доспехи и кислородные аппараты, сражались деревянными дубинками и новейшими автоматами. Наставления, написанные сотни лет назад, соседствовали со стратегическими бомбардировщиками, тяжелыми танками и беспилотными машинами.

Можно спросить: «Неужели мало книг написано о Первой мировой, зачем нужна еще одна?» Да, книг много. В одной книге практически невозможно рассказать о таком событии, как мировая война. Если, конечно, автора зовут не Евгений Тарле или Бэ­зил Лиддел Гарт. Но и они заложили только первые кирпичи в фундамент наших зна­ний об этой войне. Одни книги блестяще описывают отдельную битву, другие — единственный вид оружия в выбранной стране. Некоторые книги были написаны и со знанием дела, по горячим следам, когда Великую войну еще почти никто не называл Первой. Зато над более поздними книгами незримо висела тень уже Второй мировой войны — прямой наследницы Первой и других последующих событий. К большому сожа­лению, сейчас нередко упускается из вида элементарное сравнение: «а что было в то же время в других странах?» Поэтому все еще живучи стереотипы, опровергнутые десятилетия назад. Я всего лишь старался пробудить в читателе интерес к самостоя­тельному поиску информации и показать некоторые наиболее яркие и ин­тересные фрагменты той эпохи. А также людей, чьи судьбы и поистине героические усилия заслуживают памяти и изучения. Увы, как правило, люди предпочитают учить­ся на своих ошибках, хотя сейчас благодаря техническому прогрессу большая часть опыта прошлого легко доступна любому желающему.

 

Война «из‑за Принципа»

Почему случилась Первая мировая война? Этот вопрос легче задать, чем ответить на него.

Много позже шутили, что война случилась «из‑за Принципа», т. е. Гаврилы Принци­па, боснийского серба, смертельно ранившего эрцгерцога Австро–Венгрии Франца Фердинанда. Но почему убийство даже не главы государства, а всего лишь наследни­ка не самой большой и тем более не самой влиятельной европейской страны вызвало многолетнюю войну и гибель миллионов людей? До Франца Фердинанда были убиты им­ператор Александр II, президенты США Гарфилд (1881 г.) и Мак–Кинли (1901 г.), президент Франции Мари Франсуа Сади Карно (1894 г.), король Италии Умберто (1900 г.), король Португалии Карлос и президент Мексики Мадеро (1908 г.), премьер–ми­нистр Столыпин (1911 г.), в 1912 г. ранен Теодор Рузвельт, но ни одно из этих событий не вызвало войны, тем более мировой. По выражению Хауза, дипломата и со­ветника президента Вильсона, «весть об убийстве эрцгерцога застала Лондон в апогее ирландского кризиса и суфражистской агитации и произвела не большее впе­чатление, чем голос тенора в котельном цехе».

На Балканах в 1903 г. группой радикально настроенных офицеров был убит серб­ский король Александр с женой, ее братьями и несколькими министрами, некоторые из этих заговорщиков будут участвовать и в подготовке убийства Франца Фердинан­да. Все заинтересованные страны просто «закроют глаза» на убийство монарха и его жены. А в 1910 г. Богдан Жераич, серб из Герцеговины, неудачно покушался на гу­бернатора Боснии генерала Варешанина.

Нападете Австрии на Сербию? Но всего за 15 лет до начала Первой мировой случи­лись испано–американская, Англо–бурская, Русско–японская, итало–турецкая и две балканские войны, не считая более мелких конфликтов.

Мировая война произошла не просто из‑за династической ссоры монархов, дележа колоний или теракта, се причины зрели не один десяток лет, будущие участники не раз меняли позиции самых невообразимых комбинаций, а поводом мота послужить са­мая ничтожная стычка в любом уголке земного шара.

Невероятный рост экономики и прогресс техники стремительно меняли мир, но вме­сте с гордостью постепенно возникал и страх отстать от соседей. Крымская и Франко–прусская войны показали, что происходит с проигравшими в такой гонке: по­теря сотен тысяч людей, национальное унижение, отбрасывание в политическом весе на десятки лет назад, а то и миллиардные контрибуции. Тем более ни одна развитая страна не хотела бы видеть себя объектом дележа, как Китай и Турция, или посто­янных экспедиций авантюристов, как Мексика.

Всего за несколько десятилетий, предшествовавших началу Первой мировой, вы­плавка стали, показатель развитости промышленности, выросла в Британии в 3,5 раза, в Германии — почти в 15, и в США — в 86 (!) раз. В разы увеличилась тор­говля. С 1889–го по 1913 г. ВВП Германии удвоился, а США — утроился. Население Европы с 1880 г. возросло в полтора раза — с 300 до 450 млн человек.

Такое бурное развитие промышленности и финансов, рост потребностей населения требовали в том числе устойчивых рынков сырья и сбыта продукции. Но в Европе, по выражению Барбары Такман — «складе мечей, сложенных так же осторожно, как и кар­точный домик», все лучшие позиции были прочно поделены, а попытка их прямого передела привела бы к очередной бойне, как в XVII, XVIII или начале XIX в. Поэтому, пользуясь прогрессом транспорта и навигации, большинство стран активно осваивали прежде недоступные территории Африки и Азии, а Британия — и остальной мир.

Франция после 1871 г. жаждала реванша за поражение во Франко–прусской войне. Но прежде ей было необходимо выплатить 5 млрд франков контрибуции. По мысли нем­цев, такая гигантская сумма на много лет вперед сковала бы Францию, но французы выплатили всю контрибуцию уже к 5 сентября 1873 г., и спустя 11 дней, 16 сентя­бря последние немецкие солдаты покинули оккупируемую ими французскую территорию. В 1875 г. немцы вынашивали идею еще раз напасть на Францию, чтобы на этот раз окончательно разгромить ее, но это вызвало противодействие Англии и России, поэтому Германии пришлось отступить. Франция усиленно модернизировала армию и укрепляла восточную границу, но противостоять Германской империи один на один было все еще невозможно. Тогда как освоение громадных пространств Центральной Африки, Мадагаскара, Индокитая, эксплуатация Суэцкого канала, помимо прямой вы­годы, еще и способствовали поднятию престижа. В итоге французская колониальная империя уступала только британской, превосходя по площади саму Францию почти в 17 раз. Но именно с Британией, не менее активно осваивавшей Африку, такая поли­тика сталкивала Францию.

ОТ ФАШОДЫ ДО БАЛКАН

В конце 1896 г. с атлантического побережья в самое сердце Африки была отправ­лена французская экспедиция под командованием майора Маршана (120 солдат и во­семь офицеров). Два года ушло у нее, чтобы пройти к истокам Голубого Нила, и 10 июля 1898 г. отряд достиг городка Фашода на Ниле. Тот, кто контролировал верхо­вья Нила, в теории мог бы контролировать и весь его бассейн. Но к тому времени англичане из Египта покорили Судан и вверх по Нилу двинулся уже их отряд. Больше того, из‑за спора вокруг русла Нигера в феврале—марте 1898 г. уже возникла пря­мая угроза войны. 18 сентября 1898 г. британский отряд подошел к Фашоде, где французы отказались спустить флаг и оставить свои позиции. Противостояние, гро­зившее вот–вот перерасти в открытую войну, разрешилось только 3 ноября того же года, когда французское правительство, сознавая неготовность своего флота к не­медленной войне с Англией, приказало Маршану отступить.

Поиски союзника против Германии привели Францию к заключению секретного дого­вора с Россией в 1891 г. (и военного соглашения в 1893 г.). Однако, несмотря на союз, Россия не была настроена не только воевать, но и вести против Германии сколько‑нибудь долгую дипломатическую борьбу. Конфигурация границ и степень раз­вито–ста дорожной сети делали войну с целью территориальных приобретений обоюдно невыгодной. При этом военный министр Куропаткин писал в докладе 1900 г., что не Германия, но коалиция стран могла бы стать главным противником России.

Бще с 1880–х гг. немецкие товары при высоком качестве отличилась относительно низкой ценой из‑за дешевизны рабочих рук, немецкие торговцы и промышленники охотно предоставляли клиентам льготные и долгосрочные кредиты, кроме того, умели приспособиться к покупателю, внимательно изучали все особенности рынка. Германия располагала целой армией коммивояжеров, доставлявших товары в самые глухие угол­ки не только Европы, но Южной и Центральной Америки, Африки и Азии, заметно луч­ше других стран обслуживая сбыт. Однако немецкие попытки 1898 г. участвовать в разделе Филиппин и 1902 г. — получить военно–морскую базу в Венесуэле (опираясь на поселения немецких эмигрантов) вызвали резкое противодействие уже США, вплоть до непосредственной угрозы войны. Германии, крайне зависимой от поставок сырья, пришлось удовлетвориться «калийными», «сахарными» и «мясными» войнами, причем в победителях всегда оставался Вашингтон.

Видя союз Франции, угрожающей владениям Британской империи на море, и России, грозившей им на суше, Англия не раз пыталась заручиться поддержкой Германии. В июле—августе 1895 г. будущий премьер–министр Солсбери, находясь в оппозиции, предлагал ведущим европейским странам раздел Турции, которая находилась в глубо­ком кризисе. Но практически все государства опасались, что реализация такого предложения вызовет полный крах имевшихся союзов и общую войну с Британией в роли арбитра. Германия также подозревала, что такой раздел уменьшит потребность Британии в Тройственном союзе и больше усилит Россию, чем Германию.

В 1898 г. одновременно с очередным ухудшением англо–французских и англо–рус­ских отношений уже министр колоний Джозеф Чемберлен снова предложил союз Гер­манской империи на почве раздела колониальных владений Португалии, а в 1899 г. — уступки в Самоа и Марокко. Уже после окончания Первой мировой немецкие политики сожалели об упущенной тогда возможности, считая, что ничего хуже ситуации 1918—1919 гг. с Германией произойти не могло. Но в 1898—1899 гг. союз с Британией означал неминуемое превращение Германии в «английского солдата на континенте», а война с Францией и Россией становилась вопросом времени. Поэтому император Виль­гельм и канцлер Бюлов в конце концов отвергли и это предложение. Возможно, они полагали, что будущее Германии и так блестяще, а Британия никогда не сможет пой­ти на компромисс с Францией и Россией, будучи и дальше заинтересована в союзе именно с Германией, предлагая еще более выгодные условия. Также было отвергнуто и предложение 1900 г. о совместной политике в Китае против усиливающейся там России.

27 декабря 1899 г. между немецким концерном Сименса и турецким правительством была заключена концессия на постройку Багдадской железной дороги. Прямая же­лезная дорога к Константинополю и Багдаду вместе с ответвлениями фактически де­лала немцев хозяевами всех азиатских владений Турции, грозила «жемчужине Бри­танской империи» — Индии, одновременно угрожая Египту и Суэцу, причем на суше, там, где Британия заметно уступала Германии.

Но тем временем на юге Африки шла трудная вторая Англо–бурская война, первона­чальные успехи буров вызывали бурное одобрение в Европе. Учитывая натянутые от­ношения с Францией и Россией, идти на обострение еще и с Германией было преж­девременно. В конечном итоге Британская империя смогла победить буров и оказа­лась перед выбором, кто из ее конкурентов теперь сможет стать наиболее выгодным союзником против других. Германия, активно строящая сначала торговый, а потом и военный флот, виделась все более и более опасным соперником. Ирония судьбы — Германия тогда даже и не мечтала о полной победе над Англией. Германия желала создания самостоятельной колониальной империи. Такая империя давала, прежде всего собственные источники сырья и продовольствия (составлявшие 4/5 импорта), с которыми Америка, английские колонии и Россия уже не смогли бы «единым росчерком пера» задушить целые отрасли германской промышленности. Менее важными, но все же существенными были бы рынки сбыта, сравнимые по покупательной способности с ан­глийскими или французскими колониями, причем монопольные. И, в–третьих, Германия получала бы военные опорные пункты для дальнейшей экспансии. Военный флот, кото­рый должен был выполнять сугубо политическую роль, делая войну Англии с Германи­ей слишком затратной ввиду больших жертв, наоборот, стимулировал все большую гонку морских вооружений. Даже в послевоенных мемуарах кайзер Вильгельм одновре­менно отстаивал оборонительный характер германского флота и мечтал о сокрушении им флота британского.

После Фашоды Франция, осознавая свою слабость на море против английского фло­та, уже не хотела бросать новый вызов Англии, куда более важным врагом была Гер­мания. В 1901 г. умерла королева Виктория, а лорд Солсбери ушел в отставку, что открыло дорогу сближению. Уже в 1902 г. были сделаны первые шаги, в середине 1903 г. король Эдуард VII посетил Париж, а президент Эмиль Лубэ — Лондон. Нако­нец, 8 апреля 1904 г. была заключена Антанта («сердечное согласие», впервые по­явившееся в начале 1840–х гг.). Франция отказывалась от прав на Египет (и так уже прочно английский), на рыбную ловлю у Ньюфаундленда, взамен получая свободу рук в Марокко и на Мадагаскаре, новые земли в Сенегале, Нигерии и Сиаме (будущем Таиланде).

Еще сильнее расстановка сил в Европе изменилась после Русско–японской войны. Как ни трудно поверить теперь, но эта война не была неизбежна. Россия и Япония были естественными союзниками на Дальнем Востоке. Стремительно модернизирующаяся Япония в 1895 г. разгромила Китай, тоже модернизирующийся, особенно в области вооружений, но менее успешно. Японцы приобрели поистине бесценный опыт современ­ной морской и сухопутной войны, но воспользоваться плодами победы в полной мере им не дали — Германия получила Циндао, а Россия — Порт–Артур. В 1900 г. сборный пятнадцатитысячный отряд, от сипаев до американцев, разгромил восставших китай­цев, прошел от побережья к Пекину, штурмовал и сжег город. Тогда русские и япон­цы сражались бок о бок, заслужив обоюдное уважение. Как полагали некоторые современники, именно в Китае будет суждено начаться большой войне, но эти прогнозы не оправдались — его громадную территорию все заинтересованные страны делили совместно, почти «с чувством глубокого удовлетворения».

В середине ноября 1901 г. японский маркиз Ито Хиробуми предложил России союз. Япония признавала права России на Ляодунский (Квантунский) полуостров с Порт–Ар­туром и Дальним, а Россия — права Японии на Корею, выводя войска из Маньчжурии. Ито был принят холодно и уехал из Петербурга ни с чем. Почему? Успех строитель­ства Транссиба и Китайско–Восточной железной дороги окрылял как политические, так и финансовые круги России, появлялись мечты о «Желтороссии» и проникновении в Корею. Витте протестовал против таких авантюр (с его точки зрения), хотя сам и настоял ранее на поддержке Россией «принципа целости Китайской империи», благо­даря чему Япония лишилась Ляодунского полуострова, а также всемерно, вплоть до взяток высшим китайским чиновникам, способствовал сооружению железной дороги именно на китайской территории.

Не найдя поддержки в России, Ито нашел ее в Англии, заключив 30 января 1902 г. союзный договор. С таким грозным (как в военном, так и в финансовом отношении) союзником противоречия с Россией для Японии проще было разрешить войной. Хотя война и оказалась неожиданно тяжелой, Япония благодаря боевому опыту, более про­думанному стратегическому плану, лучшим коммуникациям и прочному тылу смогла ее выиграть, несмотря на большие потери и срыв части операций. Только потери рос­сийского флота составили более 1/4 млрд рублей, а общие расходы на проигранную войну составили от 2, по первым оценкам, до А—5 млрд рублей, по оценке Шацилло. При этом армию и флот, по сути, еще и требовалось создавать заново, тогда как даже учения 1906—1907 гг. срывались из‑за дефицита бюджета. Революцию удалось на время загнать вглубь, но теперь и враги, и союзники России учитывали ее слабость в большой войне. Именно поражение в Русско–японской войне и последующая револю­ция привели к образованию группы «младотурков» — влиятельных или перспективных военных (Гурко, Алексеев, Деникин, Головин, на флоте — Колчак) и политиков (Гучков и Звегинцев, члены Госдумы), фактически формирующих параллельное правительство и готовых при следующем же серьезном кризисе взять власть. Прозви­ще «младотурки» тогда имело особый оттенок, т. к. в 1908 г. именно молодые офице­ры с европейским образованием свергли турецкого султана Абдул–Хамида II — напра­шивались явные параллели с революцией 1905 г. в России и Николаем II.

В этой обстановке Россия выбрала получение кредитов от Франции в обмен на бо­лее тесный союз, прежде всего — поддержку на Альхесирасской конференции против Германии. В 1906 г. Россия получает от Франции заем более 800 млн рублей золо­том. Кайзер Вильгельм, используя династические связи с царем Николаем, также по­пытался привлечь Россию на свою сторону через договор 1905 г. в Бьерке. Но фран­цузы предлагали больше денег, чем немцы, и договор, «не прожив и дня, прекратил существование».

Британия, напротив, добилась в отношениях с Россией крупного прорыва. В обмен на отказ России от притязаний на Афганистан и посылок «научных» экспедиций (воз­главляемых офицерами Генерального штаба) в Тибет Британия предлагала раздел Ира­на, причем лучшая, северная часть отходила России. На фоне недавнего проигрыша Японии подписание 31 августа 1907 г. англо–русских конвенций казалось невероят­ным успехом русской дипломатии — не пролив ни капли крови, Россия получала едва ли не больше, чем могла претендовать по итогам победоносной войны. Хотя, по сло­вам Снесарева, Британия жертвовала не так много, как может показаться на первый взгляд.

Таким образом, Британская империя в ближней перспективе пошла на серьезнейшие уступки давним конкурентам, но в дальней перспективе выигрывала гораздо большее — стратегическую победу в назревающем конфликте.

Насколько грамотной оказалась английская дипломатия, настолько импульсивной и непродуманной была дипломатия немецкая. Союзниками Германия выступали только Ав­стро–Венгрия, опасавшаяся России и желавшая Балкан, и не слишком надежная Ита­лия, опасавшаяся Франции, но и Австро–Венгрии тоже. Неоднократные попытки разру­шения Антанты, напротив, только усиливали ее.

В 1905 г. Германия претендовала на свою долю в формально независимом Марокко, кайзер Вильгельм выступил с речью в Танжере. Франция, неготовая к войне, лишен­ная помощи так же неготовой Англии и терпящей поражения России, уступила требо­ванию решить вопрос о Марокко на международной конференции. Но на вышеупомянутой Альхесирасской конференции Германия неожиданно оказалась в почти полной изоля­ции, упустив шанс полюбовного соглашения с Францией.

В 1908 г. Германия помогла Австро–Венгрии аннексировать Боснию и Герцеговину — России пришлось уступить немецкому ультиматуму, но это только приблизило ее к Франции и Англии, а Австро–Венгрия начала проводить все более смелую политику, вынуждая Германию снова и снова поддерживать союзника. При этом немцы, видя, что Англия не поддержала дипломатических усилий России, полагали, что и в случае войны между Германией и Россией Британия не вмешается.

1 июля 1911 г. происходит «прыжок Пантеры» — немецкая канонерская лодка «Пантера» прибыла в марокканскую гавань Агадир «для защиты жизни и имущества не­мецких подданных», на деле — для компенсации Германии за отказ от части Марокко. И в этот раз надежды Германии не оправдались — премьер Великобритании Ллойд Джордж публично объявил, что «если Германия желает воевать, то она найдет Вели­кобританию на противной стороне». Под угрозой немедленной войны Германии при­шлось отступить.

Все сильнее и сильнее в обеих складывающихся группировках звучала мысль, что время работает на противника.

Тем временем на Ближнем Востоке Турция после младотурецкой революции все за­метнее теряла былую мощь. В 1911 г. Италия решилась на посылку экспедиционного корпуса в принадлежащую Турции Триполитанию — современную Ливию, где с конца XIX века селились итальянцы. Англия и Франция согласились не противодействовать, а Германия и Австрия не могли защитить Турцию, теряя членство Италии в Тройствен­ном союзе. Поэтому Италия легко захватывает Триполитанию и острова Донеканез в Эгейском море.

В следующем году началась балканская война — Черногория, Сербия, Болгария и Греция, ободренные успехами Италии, неожиданно быстро (хотя их армии были воору­жены и обучены по передовым образцам) заняли Македонию и подошли к Константино­полю. В тот момент крупные европейские державы по разным причинам считали невы­годным воевать. К тому же Австрию беспокоило усиление Сербии, Россию — усиление Болгарии (выигрывавшей от усиления Германии на востоке и не имевшей претензий к Австро–Венгрии), а Францию — развал Турции, где почти 2/3 иностранных капиталов принадлежало французам. Англия хотела бы ослабления германских позиций, но без вмешательства в войну. В результате условия мирного соглашения не удовлетворили Болгарию. Но, напав на Сербию, она неожиданно для себя получила коалицию, где против Болгарии выступили также Румыния, Турция и Греция. Уже через месяц открылась мирная конференция, а 10 августа 1913 г. был подписан Бухарестский мир. До начала мировой войны оставалось меньше года.

Тем временем ослабление Турции серьезно обеспокоило Германию, и 30 июня в Стамбул был направлен новый глава военной миссии Отто Лиман фон Сандерс, факти­чески став командующим турецкой армией. Это привело к окончательному размежева­нию позиций России и Германии.

САРАЕВО

Выстрелы 28 июня 1914 г. в Сараево, смертельно ранившие Франца Фердинанда и его супругу, стали всего лишь удобным предлогом. По замечанию Анники Бомбауэр, с военной точки зрения убийство Франца Фердинанда и последующий кризис не могли случиться в лучшее время. 29 мая 1914 г. Хауз в письме президенту США, характе­ризовал положение в Европе как «исключительное. Это милитаризм, дошедший до пол­ного безумия». Он указывал, что до ужасного катаклизма остается несколько дней.

Австро–Венгрия почти месяц выжидала с предъявлением ультиматума Сербии, чтобы успокоить Европу. Примечательно, что Сербия неявно поддержала убийц — группа вы­сокопоставленных чиновников и офицеров знала о заговоре, предоставила оружие и проход через границу, в то же время сербский посол в Вене Иован Иованович неофи­циально намекнул, что эрцгерцогу может грозить опасность во время маневров. По воспоминаниям начальника австрийской контрразведки Максимилиана Ронге, Австрия также использовала боевиков в своих интересах. Время вручения ультиматума было выбрано с учетом ухода из Кронштадта французской эскадры. Таким образом, Россия — покровительница Сербии оставалась бы без немедленной поддержки Франции.

Уже 24 июля британское адмиралтейство, учитывая осложнившуюся международную обстановку, послало приказ флоту, собранному для смотра в Портленде, не рассре­доточиваться. Так началась борьба на море. По мнению Лиддел Гарта, «если смотр явился счастливым предлогом, то использование смотра явилось одним из наиболее решительных и здравых решений, принятых во время войны». Не нося провокационного характера мобилизации, это решение автоматически дало Британии возможность уста­новить контроль над морем. Еще раньше, 14 июля, за две недели до объявления Ав­стрией войны Сербии, была закончена и утверждена «Военная книга», поэтапно изла­гавшая процессы перехода к войне применительно к разным сторонам общественной жизни. Между Россией и Британской империей не было общеполитических и военных соглашений, однако еще в сентябре 1912 г. во время визита министра иностранных дел Сазонова в Лондон Грей, его английский коллега, заверил, что Германии не удастся добиться от Англии обязательства соблюдать нейтралитет.

Россия, несмотря на объявление Австро–Венгрией войны Сербии (28 июля), вплоть до 30 июля колебалась, объявлять ли частную мобилизацию, только против Ав­стро–Венгрии, или всеобщую, могущую спровоцировать Германию. Частная мобилизация не была предусмотрена планами, и в случае, если за ней последовала бы всеобщая, весь график перевозок был бы нарушен. Наконец 30 июля Николай II дал себя угово­рить Сазонову, утверждавшему, что «война давно уже решена в Вене и что в Берли­не, откуда можно было ожидать слова вразумления, его произнести не хотят, требуя от нас капитуляции перед Центральными державами, которую Россия никогда не про­стила бы государю и которая покрыла бы срамом доброе имя русского народа». Пере­дав начальнику Генерального штаба Янушкевичу разрешение на мобилизацию, Сазонов добавил, что «теперь вы можете сломать телефон», т. е. события стали необратимы­ми. Наиболее быстро отреагировал опять‑таки флот, начавший постановку мин против внезапного нападения (урок Русско–японской войны) в 6.50 утра 31 июля, за 12 ча­сов до объявления войны.

29 июля в Германию поступили новости о военных приготовлениях в Бельгии, осо­бенно вокруг ключевого, как мы увидим позднее, Льежа. Дальше откладывать было нельзя. Состояние военной угрозы было объявлено в 13.45 31 июля. В полночь 31 июля немецкий посол граф Пурталес вручил Сазонову ультиматум, требовавший отмены мобилизации в России и дававший на ответ всего 12 часов. 1 августа в 19 часов, через 6 часов после истечения ультиматума, Пурталес после троекратного отказа Сазонова дать декларацию о прекращении «враждебных приготовлений» против Австрии и Германии вручил ноту с объявлением войны.

Любопытны ошибки Германии в дипломатическом развитии конфликта. Первая — предоставление свободы действий Австро–Венгрии, поставившей Германию перед фак­том. Вторая — поддержка ультиматума при утверждениях о незнании его содержания (полного текста в Германии действительно не видели). В результате, по мнению Сиднея Фея, Германию заподозрили в нечестной игре. К тому же, пока австрийцы выжидали, чтобы опубликовать сербский ответ на ультиматум со своими комментариями, сербы, напротив, быстро опубликовали сначала краткое изложение ответа, а затем и сам ответ, что произвело выгодное впечатление.

3 августа Германия объявляет войну Франции и Бельгии. Война против Бельгии позволила Великобритании 4 августа официально объявить войну Германии. И только 6 августа Австро–Венгрия объявляет войну России, а Сербия — Германии. Таким об­разом, ни гибель Фердинанда, ни русская мобилизация не были единственными причи­нами войны.

Многие страны еще выжидали, месяцы, а то и годы. Так, Турция долго колебалась между сторонами, но Россия и Великобритания не давали четкого ответа о будущем Турции после войны, Великобритания к тому же реквизировала построенные у себя турецкие дредноуты «Султан Осман» и «Решадие». Турецкие политики подозревали, что в случае победы Антанты Турция будет банально поделена, тогда как немцы предлагали хоть какой‑то выход, вдобавок и новейшие крейсера «Гебен» и «Бреслау», позволявшие не бояться русского флота на Черном море. Италии победа Антанты позволяла приобрести территории за счет Австро–Венгрии, причем высадка итальянских войск в Албании состоялась еще до официального объявления войны. Болгария вступила в войну под впечатлением успехов немецких войск в 1915 г., а Румыния — после наступления русских войск в 1916 г. США, имея оборонительные планы 1913 г. (против нападения Германии в Атлантике и Японии — в Тихом океане), долго поддерживали выгодный нейтралитет и вплоть до мая 1915 г. играли роль «честного маклера». Однако попытки представить Германию мирной в глазах жителей США не удались. Посредническая миссия Хауза в Берлине проваливается, а 7 мая 1915 г. немецкая подводная лодка топит «Лузитанию» с гражданами США на борту. Тогда разрыва удалось избежать за счет уступок со стороны немцев, но именно ле­том 1915 г. в США было принято окончательное решение выступить в поддержку Ан­танты. Хауз писал 9 и 11 мая: «Я полагаю, что необходимо потребовать от Германии обещания, что этого больше не случится. Если она этого обещания не даст, я по­ставил бы ее в известность, что наше правительство предпримет все меры, необхо­димые для обеспечения безопасности американских граждан… Мы больше не можем оставаться сторонними наблюдателями». К 1916 г. слишком много средств было вло­жено в Англию, чтобы США могли позволить себе крах Антанты. Перехваченная в ян­варе 1917 г. депеша немецкого министра иностранных дел Циммермана (где излагался план предложения Мексике союза против США) стала всего лишь очередным удобным поводом для объявления войны.

Мы видим, что, промахнись Принцип, не начни Россия мобилизацию, мировая война все равно могла бы произойти как в 1914 г., так и за 5, 10 и даже 15 лет до него. Или, наоборот, позднее. Причин, из‑за чего воевать, было достаточно (как тогда думали) для любой страны. Чем и как собирались воевать, мы узнаем в следующей главе.

 

Война на бумаге

«У НАС "МАКСИМОВ" МНОГО…»

«Всем известно», что немецкий император обещал своим войскам возвращение «еще до того, как с деревьев опадут листья», но почему он был так уверен?

К концу XIX века военные теоретики, гражданские ученые и даже фантасты не раз пытались представить, как может выглядеть будущая война. На помощь приходила как чистая фантазия, так и опыт Крымской, Франко–прусской и более мелких войн, осо­бенно колониальных.

Так, англичане начали использовать защитную окраску формы для отдельных частей пехоты еще с начала XIX века, например, 95–го и 60–го стрелковых полков (извест­ных читателям книжной серии Бернарда Корнуэлла о стрелке Шарпе, а также зрителям одноименного телесериала). С середины XIX века британская армия в Индии для уменьшения потерь начала использовать цвет пыли — хаки, получивший официальное признание в абиссинской кампании 1867—1868 гг, а широкое распространение—в Ан­гло–бурскую войну 1899—1902 гг.

Любопытно, что в начале второй войны недостатком хаки считали невозможность отличить солдат разных частей друг от друга, что делало невозможным сохранение строя.

Размывающий силуэт «костюма Гилли» из множества полосок, популярный среди современных снайперов, был охотничьим нарядом XIX века и впервые использовался на поле боя шотландскими разведчиками (Ловатскими скаутами, Lovat Scouts, по имени Симона Джорджа Фрейзера, лорда Ловата/Лоуэвета) во вторую Англо–бур–скую войну. В Первую мировую такие скауты ценились как стрелки, но в первую очередь — как высококвалифицированные наблюдатели, поэтому зачастую им даже запрещалось стрелять, чтобы не демаскировать себя.

Картечницы или митральезы, ближайшие предшественники пулеметов, проявили себя в Гражданской войне США, затем во Франко–прусской, но часто отказывали, их огонь было трудно регулировать. В результате в бою картечницы чаще применялись для удержания не слишком сильного противника на почтительном расстоянии — в Рус­ско–турецкой войне и колониальных стычках. Именно недостатки каргечниц во многом определили предубеждение прошв первых пулеметов.

Г. А. Леер считал Франко–прусскую войну скоротечной — судьба кампании была ре­шена в первый месяц, и еще пять шло «систематическое доколачивание уже разбитой Франции» — крепостная война Парижа и Меца. Пруссаки теряли теряли от У2 до 3/4 состава за одну атаку. Обе стороны перешли от стрельбы залпами и сомкнутых рядов к рассыпному строю стрелковых цепей, последнее чрезвычайно затрудняло управле­ние. Тогда же при осаде Бельфора крепостная артиллерия перемещалась с места на место, укрывалась и маскировалась в блиндажах, телеграф и велосипеды системы «Мишо» облегчали обороняющимся французам связь. Отмечались случаи подрыва мостов и порчи железных дорог. Было зарегистрировано 37 успешных переливаний крови и 19 безуспешных. Уже к зиме 1875 г. побежденные французы перевооружили полевую ар­тиллерию и в этом же году увеличили армию введением четвертых батальонов в пе­хотных полках.

В Русско–турецкой войне турки применяли скорострельные магазинные винтовки уменьшенного калибра, например, карабин Винчестера 1866 г. Однако русские воен­ные пришли к выводу, что, несмотря на скорострельность, по настильности и силе удара пули он вряд ли сможет соперничать с кавалерийским карабином Бердана, бо­лее легким. По весу патрона и возможности стрельбы с коня он более сопоставим с револьвером Смит–Вессона и не выдерживал усиления патрона, необходимого (по мне­нию военных) для оружия пехоты. Тем временем, по данным Бориса Михайлова, турки использовали и вариант с длинным стволом, магазином на 17 патронов и, возможно, водяным охлаждением — фактически прообраз пулемета. «Не уничтожив или по крайней мере не обессилив неприятельского огня, рискованно атаковать стойкого противни­ка». Шрапнель и гранаты оказались малодейственными против пехоты в укреплениях. Русские войска осознали необходимость гаубиц, разрушающих укрепления навесной стрельбой, и приняли на вооружение 152–мм полевую мортиру Энгельгардта, хотя первые уроки губительности навесного огня мортир и гаубиц были получены еще при осаде Севастополя в Крымскую войну. Тем не менее позднее полевые мортиры крити­ковались за малую дальность (3 км), точность и боекомплект (90 снарядов на ору­дие). Как русские, так и турки удачно использовали маскировку. По итогам Франко–прусской и Русско–турецкой войн в атаке на пересеченной местности опасались перемешивания различных частей, что крайне затрудняло управление ими.

Уже в 1880 г. в «Записках о военных сообщениях» описывались способы порчи же­лезных дорог и переправа на… самолетах, как тогда называли суда, привязанные к канату и силой течения движущиеся по дуге от одного берега к другому.

Пулеметы Максима, разработанные в 1883 г., по данным Федосеева, были впервые применены в ноябре 1894 г. отрядами британского авантюриста Сесила Родса против повстанцев Матабеле в Трансваале. В 1895 г. англичане использовали пулеметы при обороне форта Читрал. В 1898 г. «максимы» использовались опять‑таки англичанами в Судане и Гонконге, а пулеметы «Кольт» — американцами на Кубе. Первоначально в британских войсках пулеметы распределялись по два на полк, но в феврале 1898 г. была создана первая батарея из 6 пулеметов на повозках, запряженных тремя мулами каждая. На каждой повозке помещались пулемет и 5000 патронов, еще 20 000 патро­нов везлись на мулах и верблюдах за батареей. Дальность наиболее эффективного огня пехоты почти утроилась, достигая 800—1500 м, тогда как еще во Франко–прус­скую она составляла 300—400 м.

Еще в первую Англо–бурскую войну 1880—1881 гг., как отмечал Конан Дойл, англи­чане могли сделать по результатам перестрелок с бурами вывод, что «солдата дела­ет стрельба, а не строевая подготовка». Однако британские военные власти продол­жали выделять для стрельб только 300 патронов в год и поощрять стрельбу залпами, не дающую солдатам конкретной цели. Кроме того, колониальные войны со слабым противником, как это было у англичан в Судане и французов в Алжире, зачастую из­баловывали войска, привыкающие к плотному строю, стрельбе залпами и близкому размещению артиллерии.

Как пишет В. Г. Федоров, с 1863 г. появлялись проекты автоматических ружей, увенчавшиеся в 1882 г. созданием автоматического карабина Винчестера, первона­чально использовавшегося как охотничье оружие. Еще через два года Крнка предло­жит способ переделки винтовки Верндля в автоматическую, а Максим — проект авто­матического ружья, но на вооружение ни один образец принят не будет.

В 1897 г. появилась французская 75–мм полевая пушка, лучшая в своем классе.

В том же году во французском «Техническом обозрении» писалось: «Автомобиль можно будет применять для подвоза войск к полю боя, но для перевозки орудий ни­что не сможет заменить лошадь, ибо эти орудия должны перевозиться по разнообраз­ной местности». Но тот же автор отмечал, что «недавно было предложено создать отряды бойцов, которые использовали бы автомобиль таким же образом, как эскадро­ны конницы используют лошадь. Можно предполагать, что батальон автомобилистов должен иметь 1000 человек на 250 машинах».

В марте 1909–го и октябре 1910–го огнеметные аппараты Рихарда Фидлера испыты­вались на полигонах, но были отвергнуты — по причине излишнего веса либо невоз­можности прекращения работы в случае смерти оператора.

Дальность стрельбы из винтовки Маузера модели 98 могла достигать 2 км. В 1900 г. принимается на вооружение и проходит боевое крещение в Китае русская 76–мм пушка.

Война Италии в Абиссинии, японо–китайская, испано–американская войны и подав­ление восстания «боксеров» — ихэтуаней в Китае также дали опыт морских десантов и продвижения их в глубь страны. Естественно, прогресс оружия и все новые войны вызывали размышления о будущем.

«БУДУЩАЯ ВОЙНА»

В 1887 г. Фридрих Энгельс писал во введении к брошюре Боркхейма «На память ура–патриотам»: «И, наконец, для Пруссии — Германии невозможна уже теперь ника­кая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут ду­шить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как ни­когда еще не объедали тучи саранчи. Опустошение, причиненное Тридцатилетней вой­ной, — сжатое на протяжении трех–четырех лет и распространенное на весь конти­нент, голод, эпидемии, всеобщее одичание как войск, так и народных масс, вызван­ное острой нуждой, безнадежная путаница нашего искусственного механизма в тор­говле, промышленности и кредите; все это кончается всеобщим банкротством; крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, — крах такой, что ко­роны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как это все кончится и кто вый­дет победителем из борьбы; только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса.

Такова перспектива, если доведенная до крайности система взаимной конкуренции в военных вооружениях принесет, наконец, свои неизбежные плоды. Вот куда, госпо­да короли и государственные мужи, привела ваша мудрость старую Европу».

В 1889 г. вышел роман «Долой оружие!» Берты фон Зутнер (Sutner), принесший ей мировую славу как активистки пацифистского движения. В романе описывалась судьба графини, теряющей родных в войнах Австрии с Францией, Италией (1859), Пруссией (1866) и снова Францией (1870) — не только на поле боя, но и вследствие шпионо­мании и болезней. Герои романа надеялись на приход новой эры, способной предот­вратить войны.

В 1892 г. профессор Павлов отмечал на основе испытаний и анализа боевого опы­та, что в будущих войнах с малокалиберными винтовками ранения будут возможны на больших расстояниях, вероятность попадания — выше, при этом ранения остаются до­статочно серьезными. Поэтому необходимо уменьшить цель для неприятеля, особенно при широком применении биноклей, — перемещать стрел–ков ползком. При уменьшении возможностей эвакуации нужно вводить уже изобре­тенные индивидуальные перевязочные пакеты.

В 1898 г. под редакцией русского экономиста Ивана Блиоха (Блоха) вышел шести­томный труд «Будущая война в техническом, экономическом и политическом отношени­ях». Проанализировав все факторы последних войн, Блиох пришел к выводу, что в XX веке еще вероятны колониальные войны и карательные экспедиции, наподобие прово­димых Англией, но большая европейская война по ряду причин станет невозможной, пагубной для всех, упоминая «предчувствие, что постепенное возрастание вооруже­ний должно или вызвать войну; которая была бы гибельною для побежденных и для победителей, или же привести народы к страшным замешательствам».

Знаком приближающегося конца войн стало изобретение магазинной винтовки. По мнению Блиоха, изобретение нарезных винтовок и казнозарядных орудий стало рассветом новой эры оружия. Наиболее явным се признаком стало появление магазин­ных винтовок, в битве при Омдурмане показавших себя наиболее смертоносным оружи­ем, превосходя даже пулеметы. Если раньше солдат при стрельбе видел и слышал вы­стрел, замечал немедленный эффект от него, то теперь (после испано–американской войны) солдаты падали убитыми и ранеными от почти невидимых (облако дыма — с расстояния более 300 м) и неслышимых выстрелов, даже не видя стрелков, лежащих за километр и больше. Выстрел винтовки с бездымным порохом трудно было услышать с расстояния уже около 800 м, полевой артиллерии — порядка 1,5—2 км. Современные Блиоху винтовки могли поразить человека на дистанции в 3—4 км, прицельно — с 1—2 км. Если у лука на сто метров попадала в человека 1 стрела из 100, то из винтов­ки Шасспо — 50 пуль, из новейших — 70 из 100. Если в Русско–турецкую войну (1877—1878 гг.) солдаты могли носить 34 патрона, то с уменьшением калибра до 7,62 мм боезапас возрос до 170. В будущем возможно уменьшение калибров до 5 и даже 3 мм, что позволило бы иметь 380 и 575 патронов, переход к сплавам алюминия и автоматическому оружию, использование оптических прицелов. Повышение скорости оболочечных пуль должно было привести к более высокой смертности, достигавшей 40—50 %, вдвое выше, чем в предыдущих войнах.

Артиллерия конца XIX в. была, по его подсчетам, в 40—116 раз эффективнее ар­тиллерии времен Франко–прусской войны — за счет использования дальномеров, новых взрывчатых веществ, роста дальности стрельбы и увеличения скорострельности. Пер­спективные панцирные лафеты на конной тяге обеспечивали расчетам защиту не толь­ко от шрапнелей, но даже от гранат полевых пушек. Цитируя немецкого генерала Мюллера, Блиох писал, что «при будущих пушках, для избежания полного истребле­ния, люди должны будут, в рассыпном порядке и по возможности незаметно для про­тивника, подползать, кроясь в неровностях почвы и загребаясь в землю, подобно кротам».

По мнению Блиоха, будущая война началась бы перестрелками патрулей, кавалерия представляла бы собой хорошую мишень для снайперов и применялась бы только для стратегической разведки. Артиллерийская дуэль начинается с 6—8 км, обрушивая на вражеские батареи дождь из свинца и стали. Возросшая мощь ружейного огня, дей­ственного уже с 2 км, делает наступление почти невозможным, даже с фланговыми обходами. Выкапывание окопов стало бы обычным приемом. Перед окопами устанавли­вались бы проволочные сети и мины, а за ними — замаскированные орудия, скоро­стрельные картечницы и пулеметы. Наступающим потребовалось бы превосходство в силах по меньшей мере 8 к 1. Сотня людей в траншее теоретически могли бы вывести из строя 326 людей из атакующих 400, которые пересекали зону огня протяженностью всего лишь в 225 шагов. При трехкратном перевесе наступающих никто из них не до­бежал бы до дистанции удара в штыки. Война стала бы траншейной войной, сражения продолжались бы днями и даже неделями, и решительная победа стала бы сомнитель­ной. При этом, несмотря на возврат к прошлым формам ведения войны и панцирям, ренессанса устаревшего оружия наподобие штыка не произошло бы.

Армии оказались бы разделенными нейтральной полосой в 1000 шагов, на которой все живое сметалось бы перекрестным огнем, несмотря на любую свирепость атак и расход боеприпасов. На море шло бы неограниченное истребление торговли. Ни одна сторона не могла бы добиться победы, хотя обе объявляли бы о ней. Такая война, по сравнению с которой «Наполеоновские войны будут казаться игрушками», означала самоубийство, вызывая крах экономики и падение правительств.

Например, война между Тройственным союзом и союзом Франции и России потребова­ла бы армий общей численностью в 10 млн человек. При этом более половины немец­ких и французских солдат составили бы резервисты, в России и Италии — чуть более трети и четверти соответственно. Трудности управления такой массой необученных людей усугубятся более высокими относительными потерями офицеров. Медики не смогут справиться с громадным количеством раненых и больных и вовремя достичь поля боя. Войска, раздраженные потерями, призванные из рабочих и бедных областей, найдут дома лишь нищету.

Ответом Блиоху и Зутнер прозвучала Гаагская мирная конференция 1899 г., со­званная но инициативе Николая П, на которой должны были быть разработаны меры по ограничению вооружений и обеспечению прочного мира. Однако основной вопрос — об ограничении вооруженных сил и бюджетных ассигнований на их развитие — решить не удалось. Военные расходы Англии и Франции к концу века выросли до 63 и 73 % бюд­жета соответственно.

В 1910 г. вышла «Великая иллюзия» Нормана Энджелла (расширенная версия «Опти­ческой иллюзии Европы», опубликованной годом ранее), изданная в 2 млн экземпля­ров и переведенная на 25 языков: даже победоносная война не приведет к желаемым результатам, как это случилось после Франко–прусской войны. Захваты бесполезны экономически и общественно: Германия не смогла бы, захватив Австралию или Кана­ду, превратить их в немецкие колонии — уничтожить язык, литературу, законы, тра­диции. Идеи пересекают границы, и ни одна современная автору страна не является полностью католической или протестантской, либеральной или автократией, аристо­кратической или демократической.

А что же предполагали военные теоретики?

По расчетам А. П. Скугаревского в 1888 г., атакующий полк вступал в сферу дей­ствия огня за 1,5 версты от противника и должен был при традиционной тактике пройти без изменения строя порядка версты — не менее 15 минут, а то 20—30, счи­тая остановки для стрельбы. При стрельбе 800 обороняющихся (со скоростью 2 вы­стрела в минуту) до сближения на 800 шагов к неприятелю полк терял бы за 20 ми­нут 600—700 человек, или до 20 % состава. При этом у обороняющихся будут выведе­ны из строя всего 60 человек. На дистанции удара в штыки — 200—300 шагов, 100 обороняющихся выпускали бы 8 выстрелов в минуту с 20—25 % попаданий. За 1,5—2 минуты (или 2—3, по Лееру), пока 400 атакующих будут идти в штыки, более 3/4 их будут перебиты, а «остаток не дойдет». Проблема наиболее трудно преодолеваемых «роковых ста шагов» осознавалась уже тогда. Выкладки подтверждались примерами Русско–турецкой, когда отряды добровольцев теряли на этой дистанции 70 человек из 100, но не могли добежать до противника.

Прусский генерал–фельдмаршал фон Мольтке в 1890 г. писал: «Когда разразится война, висящая над нашей головой, как дамоклов меч, уже более 10 лет, продолжи­тельности ее и исхода нельзя будет предвидеть. Величайшие державы Европы вступят в борьбу; вооруженные, как никогда. Ни одна из них не сможет одним–двумя похода­ми быть настолько низверженной, чтобы признать себя побежденной, быть вынужден­ной подписать мир на тяжелых условиях и не быть в состоянии воскреснуть хотя бы через год, чтобы снова начать борьбу. Война эта может быть семилетней, может быть и тридцатилетней».

Начальник французского Генерального штаба Жоффр, отвечая в 1912 г. на вопросы министров, заявил, что, если Франция выиграет первую битву, борьба Германии при­мет национальный характер и наоборот. В любом случае в войну будут втянуты дру­гие страны и в результате война станет «бесконечной».

И Мольтке–младший, возглавляя, соответственно, Генеральный штаб Германии с 1906 г., учитывал в своих планах вероятность войны на истощение, неоднократно предупреждая кайзера, но, как показала практика, недостаточно.

Лорд Китченер при назначении его британским военным министром предсказал, что война продлится как минимум 3 года, а то и 7 лет. «Такая нация, как Германия, взявшись за это дело, бросит его лишь тогда, когда будет разбита наголову. А это потребует очень много времени. И ни одна живая душа не скажет, сколько именно».

Идеи о мобилизации промышленности в грядущей «народной войне» высказывались в феврале 1912 в австрийском Генеральном штабе Блазиусом Шемуа (Blasius Schemua). Русский генерал Михневич в 1911–м даже видел для России выгоды в затяжной войне. Свечин в 1913–м писал, что армии должны планировать быструю победу, но го­товиться к затяжной войне.

Тем не менее, кроме Китченера, настаивавшего с первых дней своего пребывания на посту военного министра на подготовке многомиллионной армии для войны, кото­рая будет длиться годами, никто всерьез не составлял планов, рассчитанных более чем на 3—4 месяца.

XX ВЕК НАЧИНАЕТСЯ

Англо–бурская и Русско–японская войны показали мощь магазинных винтовок (по ущербу для противника в разы превосходивших артиллерию) и пулеметов не только против «дикарей», но и против регулярных армий. В сражениях при Штормбсрге, Ма­герсфонтсйне и Коленсо потери аттпичан в разы превосходили бурские, несмотря на нехватку у буров артиллерии (в т. ч. и благодаря крайне низкой точности англий­ских винтовок у ряда фабрик). Бурские оборонительные позиции было трудно раз­личить на фоне местности. Громоздкие пулеметы ранних конструкций, уязвимые для ответного огня, были облегчены, густые колонны успешно обстреливались даже с расстояния более 2 км (под Вафангоу — 2300 м). Армии снова закапывались в тран­шеи и осаждали города, как в Крымскую войну. Появились первые минометы, автома­тические пушки — «пом–помы» Максима–Норденфельда и Виккерса–Максима, широко при­менялись колючая проволока, в т. ч. электризуемая, доты, оживился интерес к инди­видуальной бронезащите (опыты с передвижными щитами также были в испано–амери­канскую войну), ручным и винтовочным гранатам. Использовались разведывательные аэростаты (Наталь и Порт–Артур, ранее применение армией США аэростатов на Кубе в битве при Сан–Хуане дало ориентир испанской артиллерии).

Прошли испытание первые укрепленные позиции из нескольких линий укреплений, а также способы их штурма, поле боя стремительно увеличилось и «обезлюдело». Под землей саперы копали галереи и закладывали фугасы с электроподрывом, образующие­ся воронки становились основой для новых атак. Японские укрепления поливались керосином из пожарных труб, а затем поджигались запалами. По данным М. В. Винни­ченко, а также воспоминаниям фон Шварца, японские и русские саперы пытались вы­курить друг друга обычными и ядовитыми дымами, сжигая солому и соединения мышья­ка. Но эти газы застаивались в бетонных и подземных сооружениях, поражая обе стороны. Поэтому после войны Франция, Германия и Британия приступили к экспери­ментам со слезоточивыми газами, что не считалось бы нарушением Гаагской конвен­ции.

Любопытно, что буры перед войной заказали у фирмы «Сименс» «беспроводной теле­граф», но оборудование из‑за раннего объявления войны не успело прийти вовремя и было конфисковано англичанами. У самих англичан радио было установлено летом 1899 г. на три судна, максимальная дальность связи составила порядка 137 км.

Как писал Конан Дойл по итогам второй Англо–бурской войны, «нужно найти другие варианты наступления или совсем отказаться от атак, потому что бездымный порох, скорострельные орудия и современные винтовки предоставляют все преимущества обо­роне!». Генерал–майор Китченер также писал, что огневая мощь «не может быть пре­увеличена, и в будущем пулемет в тактическом понимании определяет всю проблему атаки».

«Бурская» система наступления рекомендовала перебежки отделениями и даже отдельными людьми, причем на небольшие расстояния — не более 20—40 м. Кавалерия все чаще становилась ездящей пехотой. Хотя широко рекламируемая конная атака Джона Френча, будущего генерала и маршала, в феврале 1900 имела успех благодаря тучам пыли и отсутствию в этом месте у буров пулеметов и колючей проволоки. Кро­ме того, кавалерия показала себя полезной в параллельном преследовании. А сама пехота демонстрировала ближний стрелковый бой — на дистанции до нескольких мет­ров, хотя японцы делали основой ночных атак удар в штыки с недопустимостью огне­вого боя.

После Русско–японской войны японские теоретики вернулись к старой системе бы­строго наступления без остановок, сокращающего потери, и даже сгущения цепей при входе в зону действительного огня, чтобы атакующий мог расчищать себе дорогу «жесточайшим огнем» из возможно большего числа ружей. Похожие выводы сделали и немцы: «Русско–японская война устранила возникшую после войны с бурами неуверен­ность в тактических взглядах, главным образом, поборола сомнение в возможности проведения пехотной атаки. Она освободила от переоценки форм и от привычки при­давать слишком большое значение силе огня обороняющегося. Вести войну — значит наступать; наступление — это движение огня вперед. Атака и оборона равноценны. Кто хочет победить, а не только защищаться от нападения противника, тот должен и атаковать». Как отмечал английский бригадный генерал Киггелл (Kiggell), победа теперь (после казусов бурской войны и на опыте японских побед в Маньчжурии) достигается штыком или страхом штыка. Но сами японцы старались атаковать в штыки только в конце аккуратного сближения, до того передвигаясь мелкими группами от укрытия к укрытию. Любопытно, что в японской армии частота ранений холодным оружием составила 3 %.

Уже тогда появилась необходимость отказа от старых концепций, что за пехоту всю необходимую работу сделает артиллерия, и разработки новых — взаимодействия артиллерии с пехотой и даже сопровождения се. По мнению немецкого офицера Фрейтага фон Лорингофена, «англичане возложили все свои надежды на пушки, что и было главной причиной их поражений». Больше того, некоторые военные теоретики приходили к выводу о ничтожном значении артиллерийской подготовки и самостоятельных боевых задач артиллерии, что еще не раз скажется впоследствии. Другие, напротив, утверждали, что даже слабо укрепленный пункт, но снабженный скорострельными пушками и пулеметами и защищаемый отличным гарнизоном, может противостоять атаке, проводимой без артиллерийской подготовки. Тем не менее тяжелая артиллерия, вплоть до 155–мм орудий Шнейдер–Крезо и 28–см мортир, выдвигалась не только для штурма крепостей, но и на поля сражений. Японцы продемонстрировали первый оперативный артиллерийский резерв Главного командо­вания — две артбригады и отдельный гаубичный полк, хотя эффект его применения зачастую смазывался тактическими ошибками. Под Мукденом японская артиллерия впервые «замкнула кольцо» окружения, когда пехота еще не подошла. Даже для кре­пости, как в Порт–Артуре, выявилась необходимость подвижной артиллерии — против старых малоподвижных орудий на платформах японцы легко сосредотачивали превосхо­дящий огонь. По опыту Русско–японской войны появитесь угломер и легкие скоро­стрельные гаубицы, поднимался вопрос о стрельбе через голову своих войск и со­здании полковой артиллерии, артиллеристы тренировались в стрельбе при значитель­ном удалении командира от орудий. Примечательно, что французский генерал Ломбард (Lombard), глава французской миссии в японской армии, писал о необходимости тяжелой полевой артиллерии, но вопрос об артиллерийской реформе был поднят во Франции только в 1911 г.

Также в Порт–Артуре автомобиль успешно использовался оборонявшимися для разъ­ездов между укреплениями. В Южной Африке в бой шли предшественники танков, САУ и бронетранспортеров — блиндированные железнодорожные и безрельсовые поезда, «ав­тосамокаты», англичане также ставили разведывательную фотоаппаратуру на велоси­пед. Для диагностики ранений в русской армии были впервые применены рентге­новские лучи.

На море стали реальностью ближняя морская блокада баз, высадка и успешное снабжение десанта с тяжелой артиллерией, внезапные действия миноносцев и подвод­ных лодок.

За боевыми действиями русских и японцев также внимательно наблюдали Ян Га­мильтон, позднее командовавший высадкой в Галлиполи, Дуглас Макартур, Джон Пер­шинг, Макс Гофман и другие знаменитые впоследствии военные.

В 1904—1905 гг., по данным Попенкера и Милчева, будет запатентована итальян­ская 6,5–мм винтовка Чеи–Риготти, разрабатываемая еще с XIX в. и допускающая возможность ведения как самозарядного, так и автоматического огня. Правда, длина очереди была ограничена емкостью магазина в пять патронов. Еще раньше, в 1903 г., в Австрии появился экспериментальный самозарядный карабин Манлихсра. В 1905—1906 гг. в США и Бельгии начинает серийно выпускаться самозарядный карабин Брау­нинга, модифицированный в 1907 г. Согласно Мартину Пеглеру, сержант стрелковой бригады за минуту выпустил из винтовки Ли Энфилд Mk VII 25 пуль, все из них по­пали с 200 ярдов (около 183 м) в область 8 на 6 дюймов (203x153 мм). По руко­водству 1911 г., на той же дистанции пуля могла пробить около 1—1,5 м древесины, более 35 см кирпича, от 45 см до 1,5 м мешков с песком и шиной.

Французы хорошо знали об опыте Плевны и Мукдена, но считали, что их армия ни­когда не окажется в таком положении. То же думали и немцы — быстрота передвиже­ния современных армий просто не позволит завершить оборонительные сооружения на­подобие используемых в Англо–бурской войне. Тем не менее, еще до войны французы отрабатывали закладку зарядов, вентиляцию и освещение подземных сооружений, ис­пользование механических буровых устройств, подрыв зарядов и даже спасательные работы. Англичане с 1907 г. изучали копание тоннелей и электроподрыв пороховых зарядов в школе военных инженеров в Чатеме. Были сделаны выводы, что в будущем минные работы могут быть полезными не только при осаде крепостей, но и в борьбе с полевой фортификацией. Первые респираторы показали себя не слишком эффективны­ми.

В испано–американской и Англо–бурской войне, как и более ранней Гражданской в США, армии столкнулись с массовыми партизанскими действиями — вплоть до подрывов поездов. Ответом стали сгон мирного населения в «защищенные зоны» (концлагеря современного типа), рейды небольших мобильных групп, привлечение национальных и религиозных меньшинств. Ирония судьбы — пресса США обличала испанского генерала Валериано Вейлера по прозвищу Мясник за его действия против кубинских партизан, но всего через 4 года американская армия на Филигашнах изберет ту же тактику, анпгачане заимствовали испанский опыт концлагерей и блокгаузов на коммуникациях еще раньше. Тогда же партизаны Филиппин и буры начали надеяться не столько на военную победу, сколько на общественное мнение и изменение политической ситуации после выборов в стране–противнике.

Еще один урок, подтверждавший выводы Блиоха: Япония в 1905 г., как и Россия в 1878 г., несмотря на военную победу, была вынуждена существенно корректировать довоенные планы из‑за неожиданно больших расходов на войну.

Так как пассивная оборона, по опыту французов, в конце концов, была всегда об­речена на неудачу, от нее надо решительно отказаться. По словам Фоша, «с больших маневров и из колониальных экспедиций вынесли… всемогущество наступления». Окапывание на практике мало применялось — где найти «учебное поле», чтобы посто­янно его перекапывать? Кроме того, окопавшегося солдата труднее заставить насту­пать.

Кириллов–Губецкий уже после Первой мировой войны отмечал, что малая глубина обороны, не превосходившая 3—4 км, заставляла считать дальностями решительного боя дальности до 4 км, а отсутствие авиации, а значит, и возможности наблюдать и корректировать огонь на большие дальности, не стимулировало роста дальнобойности орудий (надо отметить, что корректировка с аэростатов уже существовала). О стрельбе на дальности свыше 6 км для легкой полевой артиллерии никто не думал, хотя Свечин отмечал в Русско–японскую случаи стрельбы на дальность до 7 км. По свидетельству генерала Гаскуэна, во французской артиллерии стрельба на большие дальности была осуждена как ересь и уставом и начальством и в мирное время артиллерия в ней не практиковалась. Как тогда выражались, «стрелять издали — свойство плохой пехоты. То же относится и к артиллерии».

Германская артиллерия преимущественно вела огонь до 5—5,5 км. Сама конструкция наиболее мощных орудий не допускала ведения огня свыше 9—10 км. Легкая 10,5–см гаубица обладала досягаемостью в 7 км. Щит 7,7–см полевой пушки защищал от шрап­нельного и ружейного огня с дистанции более 300 м.

Русская артиллерия считала действительным огонь на дальности около 3—4 км и тоже не практиковалась в стрельбе на большие дальности. Поэтому русская трех­дюймовая (76–мм) пушка образца 1902 г. имела наибольшую дальность стрельбы около 8500 м. Нарезка же прицела допускала ведение огня только до 6400 м, а шрапнелью — примерно до 5500 м.

Французская 75–мм пушка имела прицел до 5500 м при возможной дальности стрель­бы гранатой до 9400 м и угле возвышения 38—39°. Русские наблюдатели весной 1913 г. отмечали ее высокую скорострельность — до 24 выстрелов в минуту без утомления расчета, точность, возможность обстреливать широкий фронт. Для эффективной стрельбы фугасной гранатой на рикошетах требовался хороший прицел по дальности, т. к. «удар топором» имел малую глубину: при высоте разрыва от 10 до 30 м область эффективного поражения 75–мм снаряда — 5 м в глубину, 25 м в ширину, 105–мм 6x40 м, 155–мм снаряда 10х70 м. При этом поражались даже цели в траншеях и за укрытиями. Так, при стрельбе по открытой батарее из 4 орудий на расстоянии 2400 м она была совершенно уничтожена при расходе 167 шрапнелей и гранат. На расстоя­нии 3300 м при расходе 208 шрапнелей и гранат уцелело только одно орудие, поби­тое осколками, потери личного состава— 100 %. По замаскированной батарее в 170 м от гребня с 2600 м выпускалось 20 снарядов на пристрелку и 150 — на поражение. Личный состав потерял 100 %, было подбито два зарядных ящика. При стрельбе с 3000 м по окопу длиной 50 м, глубиной и шириной 2 м из 25 стоящих и 25 лежащих болванок в рост человека были поражены по 11, т. е. 44 %, выпущено 50 гранат с замедлителем. При батарее возилось по 312 снарядов на орудие, в корпусе — свыше 500 при общих планируемых запасах в 3000. Долю гранат для поражения защищенных целей планировалось увеличить с 4/13 до 6/13. Нужно учесть, что на маневрах ар­тиллерии из‑за малого количества пехоты их совместные действия не отрабатыва­лись, как и сосредоточение огня нескольких батарей, а оборудование полигонов было слабым.

Как говорил известный артиллерист Е. К. Смысловский в 1911 г. на лекциях в Ака­демии Генерального штаба, «не могу прежде всего согласиться, что для борьбы с воздушными целями необходимы специальные орудия с большим вертикальным обстрелом и большой подвижностью. Даже при том скромном предельном угле возвышения, кото­рый принят для 3–дм. пушки обр. 1902 г. (16°), а предельной дальности шрапнели (5 верст) цель, движущаяся на высоте 1 версты, будет находиться в сфере пораже­ния 2,5 версты. Л разве можно рассчитывать, чтобы не только современные, но и воздушные цели ближайшего будущего двигались свободно с надежными результатами наблюдения за противником выше 1 версты?». Напротив, Али Ага Шихлинский тогда же ратовал за создание таблиц стрельбы по самолетам, летящим со скоростью до 180 км/ч.

Чтобы непосредственно следовать за пехотой, которую нужно поддерживать, мате­риальная часть артиллерии должна быть легкой, гибкой и подвижной. Батареи, чтобы сохранить достаточную подвижность, должны были оставаться сравнительно легкими, что исключало применение крупных калибров — только в 1912–м французы начнут ис­пользовать трактора для перевозки 155–мм орудий. Поэтому русская 122–мм гаубица в силу малой подвижности рассматривалась как пригодная больше для обороны, чем для наступления. Хотя в 1911 г. французской армии предлагали взять на вооружение 105–мм тяжелые полевые орудия, испытания 1905 г. и 1910—1913 гг. показали малую точность 105–мм снарядов и их слабую разрушающую способность против полевой фор­тификации. Считалось, что гаубицы, уступая в стрельбе по открытым и движущимся целям, «не найдут себе работу», а иметь в полевой артиллерии орудия нескольких типов было бы невыгодно. По выражению полковника Нолле, «гаубица не шампиньон, и ее скоро не сделаешь». Однако англичане после уроков бурской получили в 1904 г. 60–фунтовые (127–мм) пушки и 4,5–дюймовые (дм) — 114–мм гаубицы.

Немцы, напротив, извлекли дополнительные уроки из Русско–японской войны и счи­тали необходимым развитие как осадной, так и тяжелой полевой артиллерии, ручных гранат и подготовки атаки пехоты.

Пулеметные части, по немецким же взглядам, представляли собой «подвижную пехо­ту; обладающую сконцентрированной огневой силой». Пулеметы усиливали пехоту или даже заменяли ее там, где пехотинцы не успевали бы — например, при действиях с кавалерией. Сила огня пулеметного отделения считалась сопоставимой с огнем цепи из сотни стрелков. При этом за один и тот же промежуток времени пулеметы могли выпустить 3600 пуль по выгодной цели, а стрелки — 500 по невыгодной. 6 пулеметов с 800 м могли обстреливать полосу развертывания бригады до 1500 м. Также пулеме­ты могли быть полезными для прикрытия артиллерии, защиты узких пространств и об­стрела рвов. Однако, как отмечалось немцами впоследствии, на практике взаимодей­ствие пулеметов и пехоты не требовалось и не предполагалось. В силу большого расхода патронов пулеметы следовало приберегать для решительных минут боя. Одна­ко уже с 1500 шагов даже самые разреженные цепи пехоты не могли продвигаться шагом или бегом без огромных потерь, по моральному воздействию пулеметный огонь превосходил даже артиллерийский. Поэтому цепи должны были ложиться и продвигаться вперед перебежками маленькими звеньями, возможно больше укрываясь. При невозможности перебежек следовало ползти. В свою очередь, пулеметы надлежало располагать укрыто от артиллерийского огня, желательно взводами, а не отдельными пулеметами.

Бороться с пулеметами надо было артиллерийским и пехотным огнем. Лучшие стрел­ки, организованные в команды, умеющие применяться к местности и пользоваться ма­лейшими укрытиями, хорошими биноклями и оружием с телескопическими прицелами, должны были выдвигаться вперед под прикрытием огня остальных и открывать огонь исключительно по пулеметам, желательно — во фланг. Не меньшую пользу могли бы принести группы с легкими пулеметами, ручные гранаты (в т. ч. метаемые ракетой или мортирой) и особые орудия. Например, вместо старой крепостной мортиры из бронзы и с дымным порохом можно было бы создать стальную мортиру, стреляющую современными артиллерийскими снарядами (и в начале войны немцы действительно бу­дут иметь преимущество в мортирах). Больше того, Арнольд Флек описал возможное гранатное ружье калибра 3,7 см, с отделяемой каморой, коротким стволом и пружин­ным приспособлением для уничтожения отдачи. Его снаряды переносились бы в ран­цах.

В русском сборнике 1908 г. «Самоокапывание пехоты в наступательном и оборони­тельном бою» отмечалось: «Артиллерия поддерживает свою наступающую пехоту огнем, сосредоточивая огонь по намеченным пунктам атаки. Орудия крупных калибров об­стреливают укрепления с целью разрушить блиндажи, разбросать бруствера, уничто­жить искусственные препятствия. Огнем орудий крупных калибров могут быть перебиты колья в проволочных сетях, перервана проволока; в засеках перебиваются стволы и ветви; волчьи ямы засыпаются. Существенные результаты можно получить лишь при организации тщательного наблюдения за стрельбой. Полевые орудия держат гарнизоны окопов и укреплений за закрытиями, обстреливая их шрапнелью». Русские артиллеристы учились не только поддержке пехоты, но и стрельбе с закрытых пози­ций, применению тяжелой артиллерии.

Русская полевая 76–мм пушка делала на полигоне до 20 выстрелов в минуту, а в боевой обстановке — до 10—12, за что и получила прозвище «мотовка». Расход сна­рядов в Русско–японскую войну доходил до 522 за несколько часов боя. В среднем же расход снарядов на одно орудие составил: во время ляоянских боев — 190, боев на Шахэ — 25, под Сандепу — 88, под Мукденом — 387 выстрелов, а всего за войну 1276 русских орудий израсходовали 918 000 снарядов, примерно по 720 выстрелов на каждое. Поэтому после войны были установлены требования к артиллерийскому запасу в 1000 снарядов на орудие, из которых 15 % составляли гранаты, остальное — шрап­нели. В 1912 г. обсуждалась, но не была принята норма в 1500 снарядов на орудие, т. к. снаряды могли храниться только от 8 до 10 лет, а потом запас пришлось бы обновлять. Кроме того, за это время снаряды прежних образцов могли устареть. В 1911 г. была установлена норма в 1200 снарядов на полевую гаубицу.

Были случаи, когда в оборонительном бою, например, 24–й Восточно–Сибирский полк под Ляояном, некоторыми ротами за день расстреливалось до 1000 патронов на стрелка, а всего за бой в два с половиной дня полк расстрелял в среднем 1500 па­тронов на каждого стрелка. Поэтому после войны на винтовку в войсках полагалось 1000 патронов, 1500 — в крепостях и 200 — в ополчении, на войсковой пулемет — 75 000, на крепостной — 30 000—50 000. С другой стороны, малые потери винтовок — четверть от общего числа за полтора года войны, или 100 винтовок на 145 раненых, убитых и пленных, заложили основу для будущих расчетов потерь, что даст в после­дующую мировую войну тяжелый винтовочный кризис.

По расчетам 1907 г., если в большой европейской войне будет участвовать 2/3 русской полевой артиллерии и она в первый год войны израсходует весь бое­комплект, то расход пороха составил бы 222 000 пудов. Так как расход всего бое­комплекта всех задействованных орудий представлялся маловероятным, то расход принимался от половины до двух третей боекомплекта, т. е. 110 000—150 000 пудов пороха. Предполагалось, что в войне будет участвовать не более 2 млн ружей с расходом 500 патронов на каждое. То есть требовались миллиард патронов или 165 000 пудов пороха. Учитывая запас в 829 млн патронов и предполагаемый выпуск 500 млн патронов на частных заводах, количество требуемого пороха предполагалось в 82,5 тыс. пудов. Таким образом, всего в первый год войны потребовалось бы заго­товить около 250 000 пудов, или 4000 т пороха.

Как позднее отмечал Де–Лазари, огневые средства пехоты были еще сравнительно слабы — на четырехротный батальон приходилось два пулемета и два–три орудия. При вытягивании огневых средств в одну линию противник, прорвав оборонительную линию хотя бы в одном месте, мог бы решить этим исход боя. Поэтому были выгодны пере­крестный обстрел из групп опорных пунктов и маневр резервами.

В 1908 г. в обновленном курсе русских кавалерийских училищ описывалось конно–саперное дело — подрывное (порча дорог, подрыв мостов, орудий, блокгаузов…), телеграфное, телефонное, оптическая сигнализация и искровой телеграф (радио). С 1909 г. в «секретных Персидских экспедициях» для защиты интересов России в Пер­сии использовались конница, автомобильные и саперные части, скорострельные, гор­ные и гаубичные батареи, пулеметы.

В 1906—1910 гг. французы широко конструировали машины под установку радиостан­ций, прожекторов, перевозку больных и раненых и т. п. Особое внимание уделялось тяжелым грузовикам, в 6—7 т, способным развивать среднюю скорость в 15 км/ч и имеющим радиус действия до 120 км. Однако в 1911 г. французская армия имела всего лишь 7 рот шоферов, числившихся при инженерных полках. Немцы также недо­оценивали практическую роль автомобилей ив 1913 г., за несколько месяцев до на­чала войны, имели в армии только 4 роты тяжелых грузовиков с прицепами, роту трехтонных грузовиков и некоторое количество автомобилей и мотоциклов при высших штабах, санитарных и радиомашин.

В 1912 г. был разработан план снабжения русских крепостей механическим транс­портом — предполагалась поставка легковых автомобилей, грузовых 1,5–т и 4–т ав­томобилей с прицепами, а также 4–т автомобилей–тракторов и 24 тяжелых тракторов, но из‑за отсутствия финансирования поставки тракторов до войны не производились. В 1912—1913 гг. проводились испытания по буксировке 3–дм (грузовиком) и 6–дм (трактором) пушек, перевозке тяжелого оружия по горной дороге «двойной тягой» — 2 сцепленными 4–т грузовиками «Бенц». Также в России испытывались американский гусеничный тягач «Холт–Катерпиллер», французские полноприводные колесные машины «Панар–Левассор» и «Балаховский и Кэр», полноприводный грузовик «Шкода». Начальник Военно–автомобильной роты П. И. Секретев писал в 1913 г.: «Нам пока нечего задумываться над тем, что будут возить артиллеристы. Гораздо лучше начать выяснение, что может дать современная автомобильная техника, а потом уже перейти к подсчету, сколько и каких орудий может тащить трактор при тех или иных условиях». В том же году был выпущен первый отечественный артиллерийский тягач «Руссо Балт Т40/60» с бензиновым двигателем в 60 л. с.

В британском уставе кавалерии 1914 г. отмечалось, что винтовка, эффективная сама по себе, не может заменить эффект, производимый «скоростью лошади, магне­тизмом атаки и ужасом холодной стали». В труде «Our cavalry» 1912 г. пояснялось, что спешивание кавалерии приводит к утрате ее мобильности. Тогда как «шоковая» атака в конном строю, особенно во фланг, в сочетании с обстрелом конной артилле­рией с тщательно выбранных позиций могла привести к решительной победе вместо долгих перестрелок в Африке и Маньчжурии. На ряде эпизодов из бурской и более ранних войн указывалось, что и современные винтовки с трудом поражают всадника на полном скаку, при этом кавалерию надо до последнего момента прятать от глаз противника. Артиллерия и пулеметы теперь были абсолютно необходимы кавалерии.

По данным И. Т. Пересыпкина, к началу войны русская армия имела около 100 поле­вых радиостанций «С и Г» и «РОБТ и Т», свыше 30 легких кавалерийских радиостанций «РОБТ и Т» и 20 базисных и крепостных радиостанций. Немецкая армия имела примерно 40 тяжелых и легких радиостанций с дальностью действия 50—300 км, несколько автомобильных. Английская армия в мо­мент высадки своего экспедиционного корпуса на побережье Франции располагала лишь 12 полевыми радиостанциями.

Неудачные попытки фотографирования с воздуха делались во Франции еще в 1856 г., в 1860 г. в Бостоне были получены фотографии с высоты 360 м (1200 футов). Блиох в 1898 г. спрашивал: «Не увидит ли мир войну на воздухе — шар, нападающий на шар, а может быть, целые эскадры аэростатов, вступающие в бой, низвергающие воздушные корабли, а с ними и их смертоносные снаряды?» Уже в 1901 г. публикова­лись результаты опытов обстрела воздушных шаров ружейным и шрапнельным огнем.

В 1909 г. знаменитый впоследствии Джулио Дуэ писал в журнале «La Preparazione»: «Не менее важным, чем господство на море, будет в скором времени господство в воздухе… Окажется, что мы присутствовали при зарождении воздушной войны и содействовали этому зарождению. И было бы на самом деле забавно, если бы мы этого даже не заметили!» 25 июля того же года французский пилот Луи Блерио впервые перелетел Ла–Манш. Теперь Англия в планах военных перестала быть неуяз­вимым островом.

По данным А. Н. Лапчинского, на маневрах осенью 1909 г. и весной 1910 г. немец­кая армия отрабатывала применение дирижаблей в условиях, приближенных к боевым: днем и ночью, в туман, ветер, дождь, длительное время находясь на большой по тем временам высоте (1300 м). 13 сентября 1909 г. донесение с французского дирижабля было получено командованием корпуса всего через 55 минут.

В августе 1910 г., по данным Энтони Уильямса, в США с биплана Кертисса впервые стреляли из карабина Спрингфилда. В сентябре Гленн Кертисс, Грехем Уайт и другие летчики на аэрошоу сбрасывали холостые бомбы весом 8 кг. Бомбы бросались по контуру корабля, обозначенного на земле, с высоты не менее 100 футов (30 м). По­падание в «корабль» оценивалось в 1 очко, попадание в площадь в 2—4 фута от тру­бы — в 3 очка, и попадание непосредственно в трубу — в 10 очков. Почти все лет­чики на скорости 60—70 км/час, сбрасывая в плоскости ветра, попали в трубу.

В сентябре 1910 г. в маневрах принимали участие не только 4 дирижабля, но и 12 военных самолетов — 8 бипланов (5 «Фарманов», 1 «Райт», 1 «Соммер», 1 «Бреге») и 4 моноплана (2 «Блерио» и 2 «Антуанет»). Самолеты проводили разведку с 400—500 м, с дирижабля осуществлялась радиосвязь. Кроме того, испытывались средства ПВО — специальная пушка, установленная на автомобиле, могущая стрелять под углом в 70° и имевшая горизонтальный обстрел в 270°, и зенитный пулемет, также размещенный на автомобиле. Как оказалось, наводчик зенитной пушки бессилен против самолетов (но, вероятно, не против дирижаблей). Были сделаны выводы о дополнении конной разведки воздушной, необходимости маскировки с воздуха и быстроте проведения операции при обнаружении вражеской разведкой. Любопытно, что в том же году немцы на своих учениях успешно применяли маскировку и ложные позиции, также придя к выводу об уязвимости дирижаблей от артиллерийского огня — безопасная высота составила 1500 м.

Во Франции первые опытные стрельбы с самолета прошли еще 7 января 1911 г., и в том же году проводились опыты радиосвязи с самолета и метания бомб (как и в США). Еще было установлено, что самолетам необходима подготовленная аэродромная сеть, не стесняющая их подвижности. Тем временем на австрийских маневрах само–лсты летали ночью. В мае на аэродроме в Хендоне Грехем Уайт на скорости 65—75 км/час с высоты 500—600 футов (150—180 м) попал 20–кг бомбой в середину мишени. В России на авиационных неделях в Петербурге и Москве по контуру корабля сбрасы­вались пакеты с мелом.

В том же году в России перед маневрами Варшавского военного округа был издан приказ, где, в частности, говорилось:

«На летчика может быть возложено:

1) Производство разведки противника.

2) Поддержание связи.

3) Нанесение материального или морального вреда врагу бросанием с высоты взрывчатых веществ.

4) Уничтожение змейковых и управляемых аэростатов и самолетов противника.

5) Точное определение укреплений и их фотографирование.

Увидя самолет или дирижабль, войска должны:

1. Обстрелять его залповым ружейным и пулеметным огнем, а если самолет кружит­ся над одним пунктом, то и артиллерийским. При этом нужно заметить, что в по­следнем случае важно не поражение самолета, а образование около него воздушных вихрей, что заставит летчика, которому будет трудно держаться, уйти возможно скорее; в удачном случае возможно вихрями, образуемыми артиллерийскими снаряда­ми, сбросить самолет на землю…

8. Прожекторами нужно пользоваться, чтобы слепить неприятельского летчика при ночном полете, направляя луч навстречу самолету».

Однако в «Современной войне» Незнамова 1912 г. говорилось: «Метанию взрывчатых веществ мы не считаем возможным придавать серьезное значение не только теперь, но и в будущем: низко опускаться позволять не надо аппаратам, а с большой высоты эта игра не будет стоить свеч. Если отдельные случаи разрушения мостов, складов и т. п. могли бы иметь место, современная техника сумеет быстро справиться с ними, лишь бы были под рукой нужные средства».

Война между Мексикой и США, итало–турецкая и Балканские войны опробовали в деле боевую авиацию, в т. ч. морскую, и бронеавтомобили.

Снова возрос расход боеприпасов — например, заместитель болгарского главноко­мандующего генерал Радко–Дмитриев считал запас в 350 снарядов на орудие достаточным лишь на 2—3 дня. Выявилось преобладание расхода снарядов над патронами, характерное для будущей мировой войны — на каждую винтовку приходилось по 300 патронов, в то время как на орудие: по 900 снарядов. По подсчетам врача в болгарской армии, на одного убитого турка пришлось 150 выпущенных пуль и 90 снарядов и шрапнелей. Позднее перебегание сербской пехоты в Кумановском сражении — сначала отделениями, затем одиночными бойцами, с окапыванием и одновременным огнем (5 человек в отделении окапываются, 5 — стреляют), вошло в примеры тактики. Болгары яростными атаками, в т. ч. ночными, казалось, доказали преимущество наступления, но были отбиты на Чаталджинской укрепленной линии — с прожекторами, проволочными заграждениями, фугасами, броне­куполами и автоматической подачей снарядов из бетонированных казематов.

Еще с 1910 г. Форд поставлял в революционную Мексику подвижные пулеметные точ­ки на базе «Форда–Т».

В октябре 1911 г. итальянцы впервые провели воздушную разведку турецких войск в Ливии с самолета. 1 ноября лейтенант Гавотти, пилотируя германский «Таубе», с высоты 700 м сбросил четыре гранаты по 4,4 фунта (порядка 2 кг), позднее на ту­рецкие позиции сбрасывались бомбы в 10 кг с картечью в массивном корпусе. До того, начиная с 11 октября, летчики с 800—1000 м заблаговременно предупреждали об атаках противника и передавали сообщения, а с аэростатов корректировали ар­тиллерийский огонь. За полгода капитан Моизо (Moizo) сделал 82 вылета и стал первым пилотом, попавшим в плен — при разведке в сентябре 1912 г. отказал мотор, двумя неделями раньше, 25 августа, Пьетро Манзини погиб при аварии. Высота бом­бометания с дирижабля (сброс 28 бомб в марте 1912 г.) составила 1 км. Первая попытка ночной бомбардировки была сделана 11 июня 1912 г.

Французы (первый боевой вылет состоялся 17 февраля 1912 г. в Алжире) и испанцы в Северной Африке сбрасывали, по сведениям Энтони Уильямса, гранаты, бомбы и стальные стрелки.

В балканской войне авиация действовала чрезвычайно вяло — летчики, преимуще­ственно иностранцы, не были организованы, за исключением отряда Щетинина в четыре самолета, который выполнил около 20 полетов над осажденным Адрианополем, сбрасывая бомбы в 10 кг, также обучая болгарских офицеров пилотированию, наблю­дению и бомбометанию.

После маневров 1912 г. французский генерал Галлиени признал, что армия, лишен­ная воздушной разведки, будет слепой по сравнению с армией, располагающей воз­душными средствами.

В 1913 г. в Мексике два пилота–наемника противоборствующих сторон впервые со­шлись в воздушном бою. Расстреляв все патроны у пистолетов, они не добились нуж­ного результата. Некоторые гражданские люди были убиты атаками с воздуха.

В ноябре того же года на парижском авиасалоне демонстрировался английский двухместный Т. В.8 с вращающимся цилиндрическим бомбосбрасывателем на 12 десяти­фунтовых (4,5 кг) бомб и призматическим прицелом в кабине наблюдателя. 12 таких самолетов были заказаны британцами перед самой войной.

14 ноября 1910 г. американский пилот Юджин Илай впервые в мире поднял самолет с борта корабля — крейсера «Бирмингем». С апреля 1912 г. проходили флотские ис­пытания английского «Авро» тип D. 28 июля 1914 г. с самолета «Шорт Фолдср» была сброшена первая торпеда.

Не только европейцы увлекались авиацией — в начале 1914 г. французы помогли тайцам сформировать небольшой авиаотряд.

Успехи боевого применения авиации привели к быстрому росту бюджетов воздушных флотов—если в 1909 г. такой бюджет Франции составлял 240 000 франков (по данным Роберта Гретгена, 47 000 фунтов), то в 1910 г. — уже 2 млн, а в 1913 г. — 50 млн (!) франков. Количество французских военных самолетов возросло с 1 (!) до 400 (плюс 12 морских) в 1912 г. В августе 1914 г. в первой линии будет выставлено 158 самолетов. Для Германии бюджет воздушного флота увеличился за то же время со 198 000 марок (или даже 400 000 фунтов) до 28 млн в 1913 г., количество самоле­тов — до 100 военных и 50 морских и 232 мобилизованных в 1914 г. Правительство Британии в 1909 г. выделило лишь 5000 фунтов. К ноябрю 1910 г. королевский аэро­клуб выдал всего лишь 22 летных сертификата. Англичане по–настоящему спохвати­лись, что у них нет воздушного флота, только в 1911 г., увеличив бюджет с 131 000 фунтов в 1911–м (1908 г. — 13 000, 1909 г. — 78 000) до 500 000 в 1913 г. В итоге в 1913 г. Англия располагала 84 самолетами RFC, 45 — флота, персоналом в 2073 человека, в 1914 г. — 179 и 93, соответственно. Любопытно, что США из‑за ограничений конгресса с 1908 г. по 1913 г. потратили на авиацию всего лишь 460 000 долларов, тогда как, к примеру, Россия — 11,5 млн.

В 1912—1913 гг. проводились опыты установки пулеметов на дирижабли и аэропла­ны и стрельбы с них по наземным целям. В 1914 г. французы изучали три модели бронированных аэропланов, но вес брони оказался чрезмерным.

Тем временем генеральные штабы противостоящих стран пытались найти наилучшую стратегию победы для будущей войны.

КАК ПОБЕДИТЬ?

Германские военные еще в начале 1890–х, периоде подготовки франко–русского союза, работали над планами войны на два фронта и остановились на нескольких предпосылках. Во–первых, война должна была быть обязательно непродолжительной (поскольку при затяжной войне погибала бы германская промышленность). Во–вторых, следовало молниеносным ударом вывести из строя одного противника, направив на него все силы, предоставив пока другому противнику делать все, что ему угодно. В–третьих, выведя из строя одного противника, вся армия перебрасывалась против другого и также принуждала его к миру. Идеи Мольтке более раннего периода (с 1871 г.) — только наступление с ограниченными целями, в пределах Польши и без абсолютного разгрома Франции и России, с упором на дипломатию отвергались. Прав­да, в случае Франции мир с сохранением статус–кво требовал ее явного поражения. Кроме того, Мольтке переоценивал скорость французской мобилизации и центр прило­жения сил — Нанси, тогда как в действительности французы планировали сражаться значительно юго–западнее.

В 1891 г. начальником прусского Генерального штаба был назначен граф Шлиффен, вплоть до 1906 г. занимавшийся разработкой, уточнением и совершенствованием пла­нов войны против союза Франции и России, затем план дорабатывался Мольтке–млад­шим.

Рассматривались многие варианты, включая и стратегическую оборону — на ма­неврах в ноябре—декабре 1905 г. Франция первой входит в Бельгию, одновременно атакуя в Эльзасе. Бельгия и Голландия присоединяются к Германии, три германских корпуса с юга перебрасываются в район Антверпена, еще три — с востока и атакуют французов во фланг.

По другим планам, первым ударом должна была быть сокрушена Франция — как наи­более опасный противник. Вместо войны на два фронта — две войны на один фронт. Почему первый удар должен быть нанесен против Франции? Россия могла бы отступить и сорвать быструю победу, втягивая Германию в бесконечную кампанию, как Наполеона веком раньше. Тогда как Париж был близок, а французская армия, могущая провести мобилизацию в течение двух недель (как и немецкая), — опаснее русской. России же, по немецким расчетам, из‑за огромной территории, большого населения и слабого развития транспорта потребовалось бы шесть недель для организации наступления, а за это время Франция уже должна была быть разбита. Ради концентрации всех возможных сил против Франции Шлиффен готов был даже пожертвовать Восточной Пруссией, но эта потеря окупалась бы выигрышем всей войны.

Где и как наступать? Прямая атака через общую франко–немецкую границу наткну­лась бы на целый ряд укреплений, построенных после Франко–прусской войны и флан­гами упиравшихся в нейтральные государства — Швейцарию и Бельгию. Длительная осада крепостей срывала бы весь план войны, при этом французы могли бы снабжать свои войска через открытый тыл и в любой момент отступить. Больше того, французы подготовили германской армии Шармский проход между Эпиналем и Тулем, где немцы могли бы быть разбиты. Таким образом, для быстрого разгрома французской армии требовалось ее обойти и окружить. Обойти можно было бы, растянув свой правый фланг к северу до Мезьера. Но, когда правый фланг пересечет Маас, немецкая армия окажется разделенной надвое с единой французской армией против центра. Вторым вариантом были бы смещение к северу значительной части армии и атака не на линии Верден—Бельфор, к югу от Вердена, а на линии Лилль—Верден, к северу. Свободное пространство, нужное полуторамиллионной немецкой армии для обхода, могла дать только нейтральная Бельгия на севере. Первоначально Шлиффен предполагал всего лишь «срезать угол» Бельгии восточнее Мааса, но к 1905 г. план развился до огромного маневра через Льеж и Брюссель. Затем немецкая армия поворачивала на юг, проходя через равнинную Фландрию, удобную для наступления. Несмотря на удли­нение пути, этот маневр был бы быстрее, чем прорыв через укрепленную линию. При этом план предусматривал намеренное ослабление левого фланга немецкой армии в Эльзас–Лотарингии, вернуть которую мечтали французы. Войска там заменили бы мощ­ные системы укреплений Меца и Страсбурга. Наступающая французская армия попала бы в мешок между Мецем и Вогезами и удерживалась бы до победы основных немецких сил. «Главное — это образовать мощное правое крыло и использовать его для того, чтобы выигрывать сражения; основное — это, пользуясь силой этого крыла, в непрестанном преследовании вынуждать врага все время прерывать бой».

Таким образом, на карту решающего обхода ставилось буквально все: возможная потеря Восточной Пруссии, Эльзас–Лотарингии, нарушение нейтралитета Бельгии и Голландии, в конечном итоге — судьба Германии. Немцы полагали, что Великобрита­ния, гарант нейтралитета Бельгии, не успеет существенно вмешаться в войну на континенте до разгрома Франции и России (хотя участие ее экспедиционного корпуса допускалось еще Шлиффеном в 1905 г. и Мольтке в 1908 г.). Бельгия не станет со­противляться всей мощи немецкой армии и даст ей пройти без боя, подчинившись ультиматуму. А если Бельгия все же решит сопротивляться, немецкая тяжелая артил­лерия при помощи разведки легко и быстро сокрушит бельгийские крепости.

Еще одним козырем стало привлечение резервистов в первую линию, непосредствен­но на фронт — до того они предназначались только для тыловой и оккупационной службы. В результате Германия получала дополнительные дивизии и смогла бы проти­востоять и Франции, и России. На 1905 г. задействовалось 62 пехотных (включая 10 итальянских в Эльзасе), 20 резервных, 13 кавалерийских дивизий и 24 ландверных бригады.

Любопытно, что в 1910 г. был разработан план нанесения первого и главного уда­ра по России. Однако на маневрах 1912 г. игравший «за русских» военный министр фон Хееринген смог вывести свои войска из‑под удара, уведя их за линию Западного Буга. Этого времени «французам» хватило, чтобы выйти к Рейну. После этого идея первого удара по России была окончательно отвергнута. Хотя австро–венгры, в т. ч. фон Хетцендорф, требовали удар на Седлец в Польше, но штурмовать для этого рус­ские крепости на реках Бобр и Нарев немцы не собирались, особенно зная о вы­делении против Восточной Пруссии двух русских армий. Дополнительным фактором стала необходимость защиты месторождений железной руды в Лотарингии. В апреле 1913 г. было принято решение не продолжать ежегодное обновление восточного пла­на.

Гораздо ранее, в 1904 г., кайзер отклонил идею Шлиффена о немедленном нанесе­нии удара по Франции, пока Россия занята войной с Японией. Продолжающиеся разно­гласия, болезни и преклонный возраст стали причинами отставки Шлиффена, который и сам неоднократно подавал прошения о ней.

Мольтке–младший отказался от идеи использования голландских дорог — нейтраль­ная Голландия прикрыла бы тылы немецких армий в случае, если Великобритания из‑за нарушения бельгийского нейтралитета вмешается в войну. Также Голландия была бы «дыхательным горлом», через которое при наихудшем развитии событий шел бы экспорт–импорт. Сужение коридора для маневра войск повышало роль Льежа.

К 1914 г. план, казалось, был отработан до мелочей, а дальнейшее промедление грозило усилением России — как армии, так и транспортной системы. Усиление не­мецкой армии было возможно не ранее 1916 г, т. е., по мнению Мольтке, слишком поздно — в 1916—1917 гг. Германия уже не смогла бы разбить Россию, особенно в случае откладывания увеличения армии. Поэтому воевать было выгоднее немедленно…

Французских стратегов не страшила идея охвата немецкой армией. Напротив, в их Генштабе полагали, что чем сильнее немцы укрепят свое правое крыло, тем слабее они сделают свой центр и левое крыло, ще французская армия планировала свой про­рыв между Мецем и Саарбургом. С 1911 г. Жоффр был почти уверен в нарушении нем­цами нейтралитета Бельгии, сами бельгийцы догадывались с 1906 г. Генерал Мишель в 1911 г. предложил оборонительный план — с развертыванием французской армии на рубеж Верден—Намюр—Антверпен, т. е. перекрывая вероятное наступление немцев через Бельгию. При этом Мишель предполагал удвоить армию, прикрепив к каждой действую­щей армии полк резервистов и довести артиллерию до 40 батарей на корпус — как в германских первоочередных корпусах. Дивизия при этом имела бы 24 батальона и 20 батарей. В отличие от других планов здесь имелся бы значительный стратегический резерв в районе Парижа — три корпуса по три дивизии. Но и идея оборонительной войны, и идея использования резервистов были отвергнуты коллегами Мишеля. Реши­тельная победа в быстрой войне требовала стремительных штыковых атак, а стреми­тельные атаки требовали обученных и храбрых солдат, а не каких‑то резервистов, только разбавлявших бы качественные войска. Поэтому французы считали, что и нем­цы не пойдут на добавление резервных частей к действующим, следовательно, немцам не хватит сил для наступления через Бельгию и одновременного сдерживания фран­цузского прорыва к Рейну. Если немцы все же растянут фронт до Бельгии, то его можно будет прорвать контрударом в центре — в Арденнах. Кроме того, нарушение нейтралитета Бельгии вовлечет в войну с Германией Британскую империю.

Французский «план-17» был завершен в апреле 1913 г. Как писали позднее фран­цузские высшие офицеры, например, Вейган и Жоффр, в учебных задачах почти не предусматривалось неизбежных на войне случайностей, могущих помешать планам. На опыте Русско–японской войны предполагалось, что высокий боевой дух поможет на­ступающим преодолеть даже современную оборону. К тому же наступление виделось единственным противоядием от более эффективной немецкой мобилизации, тогда как участие английских войск в войне на континенте было трудно прогнозируемым, сле­довательно, почти не учитывалось.

В России почти за полвека до начала мировой войны осознавалось отставание от немецкой и австрийской армий в сроках мобилизации и сосредоточения. Например, генерал–лейтенант Обручев предлагал оборону передового театра приурочить «к самому важному и сильному пункту во всем крае». Такой пункт он видел в треуголь­нике, образуемом Вислой и Буго–Наревом, вершинами которого являлись Варшава, Но­вогеоргиевск и Зегрж, будущем Варшавском укрепленном районе. Однако к 1906 г. построенные крепости уже устарели и требовали дорогостоящей модернизации.

В августе 1913 г. на секретной конференции начальников штабов союзных армий Жилинского и Жоффра французы ввиду увеличения германской армии потребовали скон­центрировать русские силы так, чтобы уже на 16–й день после начала мобилизации вторгнуться в Восточную Пруссию или идти на Берлин южнее ее. Еще до этой конфе­ренции также по требованию французского штаба и на французские кредиты был учет­верен участок железной дороги Жабинка—Брест–Литовск и построен двухколейный путь Брянск—Гомель—Лунинец—Жабинка. В будущем предполагалось удвоение линий Барановичи—Смоленск, Ровно—Барановичи, Лозовая—Ковель и постройка пути Рязань—Тула—Варшава. Это облегчало переброску войск из тыловых районов к фронту, но не маневр войсками вдоль фронта, что скажется впоследствии. Уже в мирное время в Варшаве должны были быть усилены войска для создания большей угрозы и привлечения к русской границе как можно большего числа немецких войск. То есть развертывание войск выносилось на Вислу, но уже без поддержки крепостей — старые для экономии уничтожались, а новые (Гродно, Осовец, Новогеоргиевск, Брест–Литовск) только создавались.

В зависимости от войны преимущественно с Германией (если бы Германия атаковала Россию) или Австро–Венгрией (если бы Германия атаковала Францию) русские войска должны были охватить Восточную Пруссию или Галицию. Двойственность планов приво­дила к распылению сил вдоль границы.

Поражение в войне с Японией уже понемногу забывалось, а положение России, имеющий могучих союзников, внушало оптимизм.

В 1913 г. Свечин писал: «Нам нужны новые корпуса, нужно увеличение мирного со­става существующих частей, нужны большие маневры, с пополнением частей довоенно­го состава призванными запасными, нужна постоянная тренировка солдата и началь­ствующих лиц, нужны новые железнодорожные линии, новые тысячи паровозов и ваго­нов, нужно обильное снабжение кавалерии мостовыми средствами вместо пироксили­на… Нужна подготовка тяжелой артиллерии — те тяжелые мортиры, которые в несколько часов могут истолочь преграду из неприятельских фортов. Нужны войска сообщений, нужны летчики, а главное — нужны новые десятки тысяч молодых пехотных офицеров и надежных подпрапорщиков… Нужно, чтобы вместо пяти корпусов мы были бы всегда готовы разбить двадцать, плюс австрийская армия… Мы уже опасны, но у нас нет гарантии непобедимости». По более поздней оценке Свечина, в отношении снабжения и организации к началу мировой войны русская армия повысила свою бое­способность по сравнению с Русско–японской войной по крайней мере на 300 %.

27 февраля 1914 г. в «Биржевых ведомостях» вышла знаменитая впоследствии ста­тья якобы от имени Сухомлинова «Россия хочет мира, но готова к войне». В статье со слов «безупречного источника» говорилось, что Россия не думает о войне, но готова ко всяким случайностям. Ей уже не страшны угрозы извне и нет причин вол­новаться. Теперь идея обороны отложена и русская армия будет активной. Офицер­ский состав значительно возрос и стал однородным по образовательному цензу. Рус­ская полевая артиллерия снабжена прекрасными орудиями, не только не уступающими образцовым французским и немецким, но и во многих отношениях их превосходящими, осадная артиллерия есть при каждой крупной боевой единице. Уроки прошлого (т. е. Русско–японской войны) учтены, в будущих боях русской артиллерии никогда не при­дется жаловаться на недостаток патронов.

Военно–автомобильная часть поставлена высоко, есть телеграфная и телефонная связь. Великолепны результаты аппаратов Сикорского.

Таким образом, в целом статья вполне объективно отражала текущее состояние дел, но без учета позднейших потребностей будущей войны. Ее с «шумной радостью» восприняли во Франции, и неоднократно перепечатывали, в т. ч. газетами «Тан» и «Матен» за 1,5 месяца до войны — 14 июня. Теперь она имела новый заголовок «Рос­сия готова: Франция также должна быть готова», заканчивалась «желанием» России, чтобы Франция ввела трехлетнюю воинскую повинность (злободневный для Франции во­прос) и напечатанной жирным шрифтом фразой «Россия и Франция войны не хотят, но Россия готова, и Франция тоже должна быть готова».

На этом оптимистическом фоне в феврале 1914 г. диссонансом прозвучала записка министра внутренних дел Дурново Николаю II. О чем же шла речь? Дурново разобрал предпосылки, ход и последствия возможной войны. В кратком пересказе можно выде­лить основные положения:

1) соперничество Англии и Германии неминуемо должно привести к вооруженной борьбе между ними, исход которой, по всей вероятности, будет смертельным для по­бежденной стороны. Сама Англия малоуязвима для Германии, а Германия — для Ан­глии. Поэтому обе страны постараются обеспечить себе союзников, и англо–гер­манская война превратится в войну между двумя группами держав.

2) Россия не имеет видимых выгод от сближения с Англией ни на Дальнем Восто­ке, ни в Иране, ни на Балканах. Англо–русское сближение только неизбежно сулит вооруженное столкновение с Германией.

3) Основные группировки в будущей войне, это — Россия, Франция и Англия, с одной стороны, Германия, Австрия и Турция — с другой. Италия не выступит на сто­роне Германии, не исключена возможность ее участия на стороне антигерманской коалиции, когда жребий войны склонится в се пользу. Также и Румыния будет оставаться нейтральной до выявления побеждающей стороны, чтобы быть вознагражденной либо за счет России, либо за счет Австрии. Из других Балканских государств, Сербия и Черногория, несомненно, выступят на стороне, противной Австрии, а Болгария и Албания, — если к тому времени не образует хотя бы эмбриона государства, — на стороне, противной Сербии. Греция, по всей вероятности, останется нейтральной или выступит на стороне, противной Турции, но лишь тогда, когда исход будет более или менее предрешен.

4) Главная тяжесть войны выпадет на долю России, так как Англия к принятию широкого участия в континентальной войне едва ли способна, а Франция, бедная людским материалом, при тех колоссальных потерях, которыми будет сопровождаться война при современных условиях военной техники, вероятно, будет придерживаться строго оборонительной тактики. Приготовления после Русско–японской войны, осо­бенно в запасах, окажутся недостаточными при невиданных размерах и упорстве бу­дущей войны. При зачаточном состоянии отечественной промышленности не будет воз­можности восполнить дефицит и усвоить новые изобретения, а с закрытием Балтий­ского и Черного морей ввоз из‑за границы окажется невозможным. Также неблагопри­ятны чрезмерная зависимость от иностранной промышленности, недостаток тяжелой артиллерии и пулеметов, неготовность крепостей. Сеть стратегических железных до­рог и подвижной состав недостаточны для колоссальных требований европейской (еще не названной мировой!) войны.

5) Жизненные и экономические интересы России и Германии нигде не сталкивают­ся.

6) Даже победа над Германией дает крайне неблагоприятные перспективы. Война потребует огромных расходов, а приобрести можно только Познань, Восточную Прус­сию, Галицию и турецкую Армению, населенные преимущественно враждебными России народами. Также и Германия приобретала бы Польшу и Прибалтику с враждебным ей населением. Разоренная Германия не в состоянии будет возместить России ее воен­ные расходы. А союзники, наоборот, потребуют оплаты долгов — Россия им больше не нужна, а ослабить ее выгодно.

7) В случае проигрыша как России, так и Германии неизбежно возникает револю­ция, перекидывающаяся в другую страну. В России начнется с того, что все неудачи будут приписаны правительству. Побежденная армия, лишившаяся к тому же за время войны наиболее надежного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализован­ной, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно–интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению.

Выход Дурново видел в направлении всех усилий дипломатии на сближение России, Германии, примиренной с ней Франции и Японии. Увы, в феврале 1914 г. это было уже невозможно…

По большинству докладов военной игры 20—24 апреля 1914 г., ружейных патронов «едва достаточно для первых серьезных боев», а «на легкое орудье имелось 300 снарядов, т. е. количество также едва достаточное для тех же боев, после чего ар­мейские склады иссякнут». Расчеты потерь были занижены: «Принята норма средней убыли в 3%, тогда как ожидается убыль до 15—20 %», — а действия армий мало со­гласованы.

В ноябре 1906 г. начальником австрийского Генерального штаба стал Конрад фон Хетцендорф, пытавшийся реформировать армию и снабдить се современным оружием. Ежегодно проводились большие «маневры, приближающиеся к условиям настоящей вой­ны»: без заранее подготовленных планов и с возможностью офицеров проявить инициативу и самостоятельность. Главное значение придавалось быстрым переходам, и солдат, по описанию Сиднея Фея, буквально доводили до изнеможения форсирован­ными маршами. Также особое внимание уделялось пулеметам и штыковому бою — по итогам Русско–японской войны.

Любопытно, что во Франции 13 июля 1914 г. сенатор Эмбер обрисовал ситуацию, фактически прямо противоположную сухомлиновской для России: «тяжелая артиллерия французской армии не находится на одной высоте с артиллерией германской армии, французской армии не хватает офицеров… не имеет достаточного количества пушеч­ных снарядов и других материалов», а форты устарели.

ФАНТАСТИКА И РЕАЛЬНОСТЬ

Фантасты и другие писатели также не могли пройти мимо столь многообещающей темы будущей войны. Как ни удивительно, но многие фантастические вещи появились в реальности гораздо быстрее, чем рассчитывали авторы.

В книге «Великая война 189-» британского контр–адмирала Филипа Коломба (Philip Colomb), вышедшей в 1893 г., описывается покушение на… Фердинанда, болгарского принца, раненного в городке поблизости от Софии. Вспыхивает сербско–болгарская война, в которую последовательно включаются и остальные страны — Австро–Венгрия, Россия, Турция, Германия и Франция. Русские войска возглавляют генералы Драгомиров и Гурко, немецкие (среди прочих офицеров) — генерал фон Шлиффен. Города атакуются динамитными бомбами с воздушных судов, на земле используются прожектора для ночных боев, колючая проволока и отряды снайперов. Анализируется идеальный для немцев план вторжения во Францию через Бельгию — Вервьс, Льеж, Намюр и Шарлеруа, в обход французских укреплений, и упреждение в мобилизации. Однако Германия, несмотря на победу на востоке, терпит поражение под Парижем. В отличие от реального 1914 г. к Австро–Венгрии и Германии присоединяются Италия и Великобритания. Война, продолжавшаяся всего 8 месяцев, заканчивается переговорами.

Роман Эдварда Фосетта (Edward Fawcett) «Анархист Хартман, или Рок великого го­рода» (1893 г.) показывает разрушение Лондона воздушной бомбардировкой. «Залма» (1895 г.) Томаса Эллиса и «Желтая опасность» (1898 г.) Мэтью Шила описывают при­менение биологического оружия.

1903 г. — в журнале «Стренд» выходит рассказ «Сухопутные броненосцы» знамени­того Герберта Уэллса, где описывается вымышленная война в Европе. После первых быстрых сражений обе воюющие стороны вынуждены зарыться в землю — огонь совре­менного оружия делает нейтральную полосу непреодолимой, «не предоставляя укрытия и ящерице» (не правда ли, похоже на расчеты Блиоха?). Но неожиданно нападающая сторона бросает в бой новое оружие — 14 «сухопутных броненосцев» на восьми парах трехметровых колес системы Пэдрейла. Такое колесо было изобретено Брэхемом Джо­зефом Диплоком и продемонстрировано как раз в 1903 г. Стометровые броненосцы во­оружены дистанционно управляемыми автоматическими винтовками, наводимыми с помо­щью камер–обскур, и защищены 12–дюймовой броней. Один из броненосцев подбит пуш­ками, но остальные уничтожают батареи, прорывают фронт, стремительно истребляют или разоружают вражеское войско, сдавая пленных мотоциклистам. Лучшие в мире войска, обучавшиеся годами, физически сильные и отчаянно храбрые солдаты побе­ждены «головастыми выродками, малокровными из Ист–Энда» благодаря новейшей тех­нике.

В 1907 г. в «The Vanishing Fleets» Роя Нортона описывалось применение изобре­тенного учеными США радиоактивного оружия против… Японии.

В 1908 г. вышла «Адская война» Пьера Жиффара с иллюстрациями Альбера Робиды, популярного художника и фантаста: из‑за спора о шербете на мирной конференции разгорается всеобщая война — от воздушных аэрокаров до подводных глубин.

«Война в воздухе» была описана и в одноименном романе Уэллса того же года. Огромные немецкие дирижабли, вооруженные «пом–помами» и бомбами, буксируют аэро­планы. «Они напоминали громадных коробчатых змеев,, паривших на невидимых верев­ках. Носовая часть их была длинной и прямоугольной, а хвост — плоский с гори­зонтальным пропеллером». Немцы атакуют американский флот, забрасывая бомбами плохо защищенные от воздушного нападения палубы броненосцев. «Дешевые изделия, для изготовления которых требовались только прутья и газ, раз и навсегда покон­чили с броненосцами, обрушившись на них с неба». Затем наступает очередь Нью–Йорка, точечными ударами с воздуха принуждаемого к капитуляции. Но воздушный флот не может удерживать захваченную территорию, вызывая все большее сопротивление. Тогда немцы прибегают к массированным бомбардировкам устрашения в стиле реальной ВМВ. Мир, казавшийся воплощением незыблемости, стремительно разрушался — «европеизированная цивилизация, если можно так выразиться, просто взлетела на воздух. За какие‑нибудь пять лет она рассыпалась так, что от нее не осталось и следа». Немногие выжившие после войн, революций и эпидемий возвращаются к примитивному натуральному хозяйству.

Первый дирижабль Цеппелина взлетел еще 2 июля 1900 г. и продержался в воздухе 18 минут, прежде чем отказал один из двигателей. Несмотря на финансовые пробле­мы, третий и четвертый цеппелины взлетели в 1906 г. и 1908 г., соответственно, как раз ко времени написания романа.

Владимир Семенов в «Царице мира» и «Царях воздуха» (1908 г. и 1909 г.) также описывает авиацию, но уже Англии и России против Германии.

Алан Милн, автор «Винни–Пуха», пародировал жанр шпионского романа в новелле «Секрет армейского аэроплана», опубликованной в журнале «Панч» в мае 1908 г.

Всего за полтора года до начала мировой войны Артур Конан Дойл написал не­большой рассказ «Опасность!» с целью «привлечь внимание общества к великой опас­ности для нашей страны» (т. е. Англии). Он описал конфликт Британии с одной из мельчайших стран Европы, почти не имеющей военного флота — 2 броненосца, 4 крейсера, 20 эсминцев и 8 субмарин. Но именно эти субмарины по предложению одного из офицеров станут ключом к победе. Они не будут атаковать английский во­енный флот, а, расположившись в отведенных секторах, начнут тоннажную войну, блокировав торговлю. Конан Дойл также предвосхитил снабжение со специально обо­рудованных в мирное время баз и транспортных подводных лодок, координацию дей­ствий подлодок, потопление судов пушками для экономии торпед, «суда–ловушки», атаки в нейтральных портах. Британия оказывается в блокаде, цены на продоволь­ствие быстро растут, растет и смертность, особенно детская, правительство выну­ждено пойти на мир. В «GreatBritain and the next war» Конан Дойл полемизировал с немецким генералом фон Бернгарда, обвинявшим Британию в препятствии свободе мореплавания и территориальной экспансии Германии. Хотя немецкая атака Британии была бы безумием, но атака по ошибочным причинам была бы не менее разрушитель­ной, чем другие. Если Германия нападет только на Англию, война будет долгой и безрезультатной, хотя и при пассивности англичан, но если Германия атакует и Францию, тогда Британия должна будет высадить на континент экспедиционный кор­пус, чтобы не допустить господства гигантской Германии в Европе. Важно учесть действия подлодок и аэропланов. Для безопасности Британии необходим туннель под Ла–Маншем.

Наконец, в 1914 г. вышел «Освобожденный мир» Уэллса. Автор попробовал описать мир после открытия атомной энергии и создания в 1953 г. атомных двигателей, с точностью почти до года предсказав появление АЭС. Война начинается неожиданной бомбардировкой штаба объединенного англо–французского командования в Париже. В ответ французы сбрасывают атомные бомбы на Берлин «подобно беспрерывно действую­щему вулкану; годами, месяцами или неделями — в зависимости от размеров бомбы и условий, способствующих или препятствующих ее рассеиванию. Раз сброшенная бомба полностью выходила из‑под власти человека, и действием ее нельзя было никак управлять, пока ее энергия не истощалась». Человечество, непрерывно наращивая мощь вооружений, оказалось не готовым к защите от столь разрушительного оружия — к весне 1959 г. уже около 200 городов было стерто с лица земли атомными бомбами. На фронте в это же время происходят перестрелки и рукопашные бои. Мир опять‑таки погружается во всеобщую анархию, выход из которой видится только в созыве мирной конференции, всеобщем разоружении и построении принципиально нового общества.

А были и многие другие романы — Ниман, «Всемирная война», Октавиус, «Великая империя Габсбургская», о вторжении немцев в Англию, «Вторжение в 1910 году», «Когда орлы летят к морю», «Когда Англия спала»…

Итак, к лету 1914 г. все было готово к европейской войне. Настала пора про­верки армий, оружия и теорий. И всего несколько дней в августе подтвердят или опровергнут труды многих десятилетий.

 

1914: «Зато Париж был спасен»

Начиная с двадцатых годов прошлого века, т. е. с завершения Первой мировой вой­ны, в отечественной популярной литературе обычны упреки в адрес союзников, т. е. Франции и Англии. Если русская армия, как обычно считается, пожертвовала собой в августе 1914 г., но отвлекла на себя немецкие войска и тем спасла Париж, то со­юзники якобы ничего не сделали, чтобы затем отдать долг России. Русские военные и политики, особенно эмигранты, проигравшие в Гражданской войне, видели соб­ственные немалые жертвы и полный крах еще недавно мощного Российского государ­ства на фоне торжествующих победителей в Версале. Естественна их обида: «Почему же вы победили, а нам не помогли и бросили на произвол судьбы?» В СССР также поддерживали эту точку зрения — во–первых, приятно сознавать, что именно твоя страна внесла решающий вклад в войне, во–вторых, был повод выставить счет те­перешним идеологическим и военным противникам.

Справедливы ли эти упреки? И почему война, которая должна была закончиться че­рез считаные недели, продолжалась годы?

Как мы видели в первой главе, война была объявлена России 1 августа, тогда же кайзер Вильгельм подписывает указ об общей мобилизации германской армии. Но с кем именно придется воевать Германии, помимо России? Французское правительство во главе с президентом Пуанкаре в тот же день мобилизовало все французские сухопутные и морские силы, но войны не объявило. Из Лондона была получена депеша от князя Лихновского, в которой говорилось, что Франция не вмешается в войну Германии с Россией, если Германия первая не нападет на Францию. Но фон Мольтке, начальник германского Генштаба, настоял потребовать от Франции отдачи на все время войны двух важнейших крепостей — Туля и Вердена. Больше того, именно Германия 3 августа объявит войну Франции — немецкие планы не терпели ни малейшей отсрочки.

Французское правительство, напротив, еще 30 июля сделало необычный шаг, прика­зав осуществить отвод войск на 10 км на всем протяжении границы с Германией— от Швейцарии до Люксембурга. Ни одна часть и ни один солдат под угрозой военно–по­левого суда не должны были заходить восточнее. 1 августа вышло специальное напо­минание, отдельно «осаживавшее» будущего главнокомандующего Фоша. Не правда ли, очень похоже на «не поддаваться на провокации» 1941 г.?

Еще одна песчинка в налаженный немецкий механизм — Бельгия отказалась мирно пропустить немецкие войска, объявив 31 июля мобилизацию. Следовательно, теперь придется объявить войну еще и Бельгии. А нарушение немцами нейтралитета Бельгии стало великолепным поводом для Британии. Захваченная (мирным или военным путем) Бельгия была бы готовым плацдармом для будущего нашествия на Англию, чего Англия боялась со времен Наполеона. Как сказал позднее Ллойд Джордж, пока речь шла о Сербии, 99/100 английского народа были против войны; когда речь зашла о Бельгии, 99/100 английского народа пожелали воевать. Еще 31 июля Эдуард (Эдвард) Грей, глава английского Министерства иностранных дел, телеграфировал в Брюссель, выра­жая желание, чтобы Бельгия защищал свой нейтралитет. Он же 1 августа заявил Лих­новскому, что не потерпит нарушения бельгийского нейтралитета. Третьего августа Грей выступил в палате общин и добился одобрения решительных действий. В тот же день немецкие войска перешли границу Бельгии. 4 августа немцы получают бри­танский ультиматум с требованием немедленно очистить Бельгию, ответ требовался до 12 часов ночи. Но Германия, уверенная в скорейшей победе, отказалась пойти на попятную.

Что изменило вступление Британской империи в войну?

1. По мнению Евгения Тарле, теперь, даже если бы Россия и Франция были разби­ты, они получали возможность не заключать мир, а затянуть войну, оправиться и снова вступить в бой. Даже в случае взятия Парижа французское правительство просто переехало бы на юго–запад и продолжало бы борьбу, имея в своем распоряжении все силы и средства крупнейшей и богатейшей в мире Британской империи. Поэтому план Шлиффена терял смысл.

2. Длительность войны уже подрывала шансы Германии на заключение выгодного мира. Союзникам стоило всего лишь отказываться заключить мир, чтобы германская промышленность и торговля погибали.

3. Британский флот, сильнейший в мире, к открытой борьбе с которым немецкий флот и не готовился, мгновенно отрезал Германию от всех морей, колоний и рынков, от подвоза сырья и припасов. А это еще по опыту торговых войн с США и Россией было крайне болезненно для всей хозяйственной жизни Германии.

4. Наоборот, Антанта получила в распоряжение весь британский торговый флот, дающий возможность пользоваться ресурсами всего мира.

5. При длительной войне, обладая почти четвертью суши с более чем 400 млн подданных, англичане могли создать громадную армию с неограниченными в теории возможностями вооружения и снабжения.

6. Антанта также получала английские кредиты, с помощью которых она могла пользоваться услугами промышленности США.

7. Участие Англии в войне привлекало все новые и новые страны в лагерь союз­ников Антанты. Не обязательно они имели какие‑либо претензии к Германии или были враждебны к ней, но, воюя на ее стороне, эти страны не получили бы практически ничего. А воюя на стороне Антанты, можно было получить часть того места, которое осталось бы после ухода побежденной Германии с рынков вне Европы. Уже 15 августа Япония предъявит Германии ультиматум об уходе из Китая, а затем захватит единственную в нем немецкую колонию — Циндао. Следующей в войну вступит Италия, а в перспективе можно было ожидать и участие США, что и произойдет.

Немало немецких политиков и военных задолго до войны предупреждали об опасно­сти и неизбежности столкновения с Британской империей. Например, в 1912 г. Мет­терних, германский посол в Лондоне, был смещен за постоянные напоминания о том, что усиление германского флота приведет к столкновению с Англией, и не позднее 1915 г. Генерал фон Кюль позднее вспоминал: «В годы, непосредственно предшествовавшие войне, у нас не было никаких сомнений в отношении незамедлительной высадки Британского экспедиционного корпуса на континенте». Мольтке полагал, что в случае войны между Германией и Францией Англия вмешается даже независимо от того, нарушит или нет германская армия нейтралитет Бельгии, «так как англичане боятся гегемонии Германии и, придерживаясь принципов поддер­жания равновесия сил, сделают все, чтобы не допустить усиления Германии как дер­жавы». На флоте также считали, что Англия займет враждебную позицию в случае войны. И французы тогда не связывали вступления Англии в войну непременно с на­рушением нейтралитета Бельгии. Другое дело, сравнительно небольшая английская армия считалась германцами незначительным противником, который не сможет и не успеет коренным образом повлиять на исход войны.

Кроме того, именно в 1914 г. Британская империя внешне находилась на пороге гражданской войны из‑за событий в Ирландии. Сторонники самоуправления (гомруль, home rule) Ирландии добивались принятия требуемого законопроекта, а их противни­ки готовились к вооруженному противостоянию, закупая оружие даже в Германии (!). Как сказал 21 июля король Георг, «события в Ирландии в последние месяцы приняли такое направление, которое ведет неминуемо к вооруженному столкновению. У всех на устах слова: «гражданская война». Мы находимся накануне гражданской войны». Но немцы переоценили опасность ирландских событий.

Бельгия, а точнее, город Льеж и его укрепления, на протяжении 50 км закрываю­щие дорогу во Францию, оказалась для немецкой армии неожиданно крепким орешком. В идеале Льеж должен был быть захвачен еще до того, как основные армии закончат сосредоточение. Немцы, используя заранее подготовленные тяжелые мортиры, вплоть до 305–мм и 420–мм со снарядами до 900 кг, смогли разрушить бельгийские укрепле­ния, несмотря на потери, и занять Бельгию. Только за один день форт в Намюре по­лучил примерно 2000 попаданий 150— 210–мм снарядами. Отдельные форты смогли про­держаться 12 дней с начала атаки, выдержав 3—4 дня бомбардировки 420–мм снаряда­ми. В полевых сражениях немцы пользовались преимуществами корректировки артилле­рии с воздуха. В свою очередь, бельгийцы быстро и эффективно мобилизовали авто­транспорт, перебрасывая войска со средней скоростью 12 миль в час.

Как отмечал Кюльман, французы еще с 1904 г. предполагали вторжение немцев в Бельгию, но размах его оставался неизвестным вплоть до начала войны. Германцы не планировали продолжения наступления раньше 15 августа, поэтому форты Льежа за­держали движение германских войск всего на два дня, а не на две недели, как то­гда думали. Но Бельгия дала союзникам большее — повод для войны (прежде всего Англии) и пример ее ведения (Франции).

Еще одной роковой ошибкой стала беспощадная борьба с мирным населением. Немцы были напуганы французскими франтирерами (партизанами) еще во Франко–прусскую войну и теперь стреляли по малейшему поводу. Для устрашения бельгийцев, а затем и французов расстреливались заложники, сжигались деревни и обстреливались артил­лерией города. Антверпен терроризировался бомбардировками с цеппелинов, и репор­тажи о мирных жителях, разорванных на куски во время сна, вызывали всеобщее воз­мущение.

Тем временем уже через 5 дней после 1 августа русские разъезды показались око­ло Сольдау, в Восточной Пруссии. Несмотря на проволочки и возражения, 9 августа первые английские части грузятся на транспорты и перебрасываются в Европу. После ряда стычек 15 августа французы начинают генеральное наступление в Эльзас и Ло­тарингию.

Цитата из классического труда «Артиллерия» 1938 г. описывает эффект от столк­новения европейских армий с оружием, которое до тех пор применялось только на периферии:

«7 августа 1914 года шел жаркий бой: французы бились с немцами, которые только что перешли границу и вторглись во Францию. Капитан Ломбаль — командир француз­ской 75–миллиметровой пушечной батареи — осматривал в бинокль поле боя. Вдали, километров за пять, виднелся большой лес. Оттуда появлялись колонны немецких войск, и капитан Ломбаль вел по ним огонь.

Вдруг какое‑то желтое пятно, показавшееся слева от леса, привлекло внимание капитана. Пятно ширилось, словно растекалось по полю. Но за пять километров даже в бинокль не удавалось разглядеть, что это такое. Одно лишь было ясно: раньше не было этого пятна, а теперь оно появилось — и передвигается; очевидно, это — не­мецкие войска. И капитан Ломбаль решил на всякий случай пустить в ту сторону несколько снарядов. Быстро определил он по карте, где именно находится пятно, сделал расчеты, чтобы перенести огонь, и подал команды.

С резким свистом снаряды понеслись вдаль. Каждое из четырех орудий батареи сделало по четыре выстрела: капитан Ломбаль не хотел тратить много снарядов на эту непонятную цель. Всего лишь несколько десятков секунд продолжалась стрельба.

Пятно перестало растекаться по полю.

К вечеру бой затих. Большой лес попал в руки французов. А слева от этого леса — на большой поляне — французы нашли горы трупов: около 700 немецких кавалери­стов и столько же лошадей лежали мертвые. Это был почти весь 21–й прусский дра­гунский полк. Он попался на глаза французскому артиллеристу в тот момент, когда перестраивался в боевой порядок, и был целиком уничтожен в несколько десятков секунд шестнадцатью снарядами капитана Ломбаля».

Опять‑таки немцы еще по уставу 1909 г. планировали наступать кавалерией разом­кнутыми рядами, по возможности с фланга, давая вражеской артиллерии и пулеметам как можно меньшую цель, но в этом случае французские артиллеристы успели раньше.

Похожую картину описывают участники боя 4 августа у местечка Городок, когда в несколько минут был уничтожен венгерский дивизион 7 гонведного полка, а его тя­желораненый командир взят в плен. При средних дальностях и нормальной высоте разрыва 76–мм шрапнели глубина поражения составляла 150—200 м, а ширина — 20—25 м. В сентябре отмечалось, что «после удачного шрапнельного залпа из 250 человек остаются не получившими ранения всего 7 человек».

Однако немцы смогли в 20–х числах августа отразить французское наступление. Шрапнель 75–мм французских орудий оказалась практически бесполезной против стрелков и пулеметчиков в траншеях, осколки гранат — слишком мелкими, а солдаты, натренированные на стремительные броски, натолкнулись на колючую проволоку, го­товые к стрельбе пулеметные гнезда и огонь крупнокалиберной полевой артиллерии, корректируемой с воздуха. Французская пехота в приграничном сражении часто ата­ковала «слепо», без разведки и всякой координации с артиллерией, и даже простей­шие методы борьбы давали сокрушительный эффект. Например, одна немецкая батарея 24 августа сделала около 800 выстрелов прямой наводкой, без всякого применения уровня, т. е. наиболее легким способом, что было тогда характерно для немецкой артиллерии. Но при этом позиция была выбрана тщательно — в лесу, с маскировкой орудий таким образом, чтобы французы ни по блеску выстрелов, ни по дыму не могли определить местонахождение батареи. В других случаях вследствие бурного натиска противника и обилия целей прислуга французских батарей стреляла куда попало, поэтому германские орудия, часами стоя на открытом месте под яростным огнем, практически не понесли потерь. В результате как французской пехоте, так и артиллерии пришлось отступить. Немецкая артиллерия получала хорошие видимые цели в виде пехоты в естественных опорных пунктах. К тому же вследствие большого расстояния между пунктами (порядка километра) они легко охватывались. По свидетельству Джо Касселса (Joe Cassells), английские части, оказавшись под перекрестным огнем орудий и пулеметов, буквально резались на куски.

Но и немцы временами попадали под сокрушительный огонь, к примеру, под Вирто­ном. Как писал французский офицер, «потом поле боя представляло невероятную кар­тину. Тысячи мертвых продолжали стоять, поддерживаемые сзади рядами тел, лежа–щих друг на друге по нисходящей кривой от горизонтали до угла в 60 градусов».

Такие картины неудивительны при атаках в плотных построениях, позволяющих слы­шать команды голосом, без артиллерийской подготовки, а иногда — и с вынутыми за­творами винтовок. В более ранних войнах, например, Англо–бурской и Русско–японской, такая тактика позволяла легко контролировать пехотинцев и обеспечивать внезапный быстрый удар, особенно ночью, хотя уже тогда подвергалась критике. Те­перь пехотинцы стремительно истреблялись артиллерией и залпами в упор. А ведь еще Конан Дойл более чем за 10 лет до августа 1914 г. писал применительно к бри­танской армии: «То, что функция пехоты — стрелять, а не действовать, как средне­вековые копьеносцы, то, что первый долг артиллерии насколько возможно скрывать свое месторасположение, — два урока из тех, что так часто преподносили нам в течение этой [Англо–бурской. — Е. Б.] войны, что даже наш закоснелый консерватизм вряд ли может их отбросить».

Характерно, что наиболее смертоносной в начале войны была артиллерия, а не пу­леметы. Пулеметов было еще слишком мало, и во многих случаях они просто не вво­дились в бой. И в германской, и во французской армиях их имелось по 6 на полк (или 24 на дивизию, в русской — 32).

Уже 24 августа французам и англичанам пришлось спешно отступать. Германские войска прорвались на фронте в 120 км на севере Франции и двигались на Париж. Но… Произойдет «чудо на Марне» — немецкая армия будет разбита, казалось бы, на пороге окончательной победы, 6 сентября начинается общее наступление союзников от Парижа до Вердена.

Тем временем русская армия наступала в Восточной Пруссии. Направление наступ­ления было выбрано из‑за завышенной почти втрое оценки численности германских войск — предполагалось отсечь в Пруссии «главные силы» ударом на Алленштайн (Ольштын) и только затем идти на Берлин. На практике задачами 1–й и 2–й армий стало отрезать германские силы одновременно от Вислы и от Кёнигбсерга. Немецкая территория была заранее подготовлена к обороне, и русским войскам приходилось идти по сравнительно глухой местности без продовольствия и фуража. Полковник Же­лондковский вспоминал: «Артиллерийские лошади выбивались из сил, приходилось прибегать к помощи пехоты. Помню, с каким трудом двигался вперед автомобильный прожектор. Прекрасная машина «Фиат» зарывалась на малейших незначительных пес­чаных подъемах — приходилось подкладывать доски, применялись цепи, в конце кон­цов обращались опять же к людям». Район Мазурских болот разделял две наступающие армии, и для взаимодействия между собой после перехода границы им даже без со­противления противника требовалось не меньше недели. После первых побед риск, что немцы будут атаковать эти армии по частям, посчитали несущественным — в шта­бе фронта больше думали о том, чтобы не дать противнику отойти за Вислу (и такие планы у немцев действительно были), задав операции слишком большой размах. По резкому выражению Н. Н. Головина, «оперативные планы делались «на глазок», не на основании продуманной мысли, а на основании разгулявшейся фантазии». В результа­те немцы смогли разбить армию Самсонова и вытеснить армию Ренненкампфа. Общие потери 2–й армии Самсонова под Танненбергом составили 6789 убитых, 20 500 ране­ных и более 93 000 пленных, включая 15 генералов и 1830 офицеров, захвачено 350 орудий. Немцы потеряли 1891 убитого, 6579 раненых, 4588 пропавших без вести, 16 орудий.

В советской популярной литературе, например, у Пикуля, красочно описывалась неприязнь между этими командующими, что якобы и послужило причиной поражения. Но тот же Ренненкампф вполне успешно и грамотно действовал в 1900 г. в Китае при подавлении «боксерского» восстания. Деникин дает ему следующую характеристику в Русско–японской войне: «Генерал Ренненкампф был природным солдатом. Лично храбрый, не боявшийся ответственности, хорошо разбиравшийся в боевой обстановке, не поддававшийся переменчивым впечатлениям от тревожных донесений подчиненных во время боя, умевший приказывать, всегда устремленный вперед и зря не отступавший».

Как немцы, так и Лиддел Гарт и другие историки справедливо отмечали легкий перехват и чтение немцами русских радиограмм. Благодаря этому немцы заранее зна­ли о перемещения русских частей и их целях. После директивы Верховного главноко­мандующего, требовавшей более осторожно пользоваться радиосвязью и запрещавшей передавать нешифровашше радиограммы, радио стали считать основной причиной, по­губившей армию Самсонова, и перестали им пользоваться. В конце февраля 1915 г. пришлось даже издать новую директиву, где говорилось: «Радиотелеграф является единственным техническим средством связи при нарушении других и пользоваться им надлежит до последней возможности, не боясь потери материальной части, если тем могут быть достигнуты важные результаты в общем ходе боя». И, как отмечает Пере­сыпкин, в целом ряде случаев, от левобережья Вислы до Сарыкамыша, грамотное ис­пользование радиосвязи, особенно при маневренных действиях и в окружении, способствовало успеху русских частей.

Но и сами немцы на Западном фронте из‑за путаницы в шифрах, когда радиограммы почти невозможно было прочитать, вынуждены были прибегнуть к передаче нешифро­ванных радиограмм, особенно в кавалерии.

Гораздо более существенным недостатком русской армии, по мнению Головина и Ли­хотворика, было то, что войска постоянно проигрывали темп и перемещались позже, чем предписывалось приказами, запаздывая где на 10 часов (Сталлупенен), а где и на день (Франкенау и Алленштейн). Это же отмечал и Иссерсон: «Часто войска узна­вали задачу своего дневного перехода только к 10 часам; выступали не ранее полу­дня и потому лишь с наступлением позднего вечера достигали — по плохим песчаным дорогам — места ночлега». Наступления шли очень медленно, несмотря на перевес в количестве и людей и орудий.

Из‑за недостатка и плохого качества приданной пехоте войсковой кавалерии (обычно формируемой из второочередных казачьих частей) при каждом выстреле не­мецкой жандармерии и добровольческих сообществ пехотным авангардам приходилось разворачиваться, теряя драгоценное время и не имея должной разведки. Например, донесение начальника 27–й дивизии 4/17 августа: «Третий день стараюсь войти в связь с 40–й дивизией, вчера послал офицерский разъезд пограничников, но сведения о точном месте ее нахождения не имею». «Артиллерия не держала с нами связи, ее наблюдателей не было у нас в окопах и, благодаря этому; такая прекрасная цель осталась не обстрелянной». То же отмечалось и на других фронтах: «С гвардией связи нам не удалось установить. Нам даже не было известно, где она оперировала, а кроме того у нас не было телефонных проводов». Как отмечал Н. Морозов, при наступлении X армии в Восточную Пруссию в октябре и ноябре 1914 г. постоянно приказы с указанием выступить в 7 часов получались в штабе корпуса только в 9 или 10 часов. Даже в ноябре «движение по Восточной Пруссии шло ощупью; был случай, когда наша 5 рота, посланная в сторожевую заставу на одном из ночлегов, оказалась в тылу какого‑то полка 28 дивизии, имевшего в свою очередь полную схему сторожевого охранения. Сразу чувствовалось, что никто из высших чинов не осведомлен о противнике, а действует на «авось»». Хотя, по данным Головина, были и случаи успешной разведки даже в тылу противника, например, на левобережье Вислы в сентябре—октябре. Но он же отмечал, что в целом «руководство боем разбросавшимися частями… требовало тоже проволоки, проволоки и проволоки», т. е. устойчивой связи. Завышенные данные о гарнизоне Кёнигсберга требовали правильной осады, отвлекая главные силы 1–й армии и мешая ее соединению со 2–й. И в целом численность германских войск неоднократно завышалась во много раз.

Германская армия в Восточной Пруссии широко применяла автомобили, отряды мото­циклистов и самокатчиков, в Царстве Польском — и бронепоезда, для фоторазведки — аэропланы и дирижабли. Уже ночью 10 (23) августа при налете цеппелина были убиты 18 и ранены 10 солдат. Пользуясь развитой дорожной сетью и связью, опираясь на стремительно подготовленное местное ополчение (ландштурм) и второразрядные вой­ска (ландвер), систему мелких укреплений–блокгаузов (с 2—3 ярусами амбразур и проволочными заграждениями), немцы значительно стесняли действия русских подвиж­ных частей.

Так, по воспоминаниям Г. А. Гоштовта, «высланные вперед немецкие самокатчики не дали возможности вернуться прямой дорогой через Краупишкен, и потому гусары, посланные со спешным донесением, проблуждали лишний час по проселкам и в поисках брода через реку Инстер» (орфография современная. — Е. Б.). В результате штаб конного отряда не знал об изменении ситуации даже двухдневной давности. «Пехотные же самокатчики, засевшие в канавах за проволокой, подпустили на 200 шагов головную заставу корн. Карангозова и открыли по ней огонь… Немецкая цепь стала отбегать и, сев на велосипеды, под прикрытием огня с бронированного автомобиля полным ходом ушла назад». А русские самокатные команды Гвардейской стрелковой бригады, по запискам начальника ее штаба Э. А. Верцинского, «наспех сформированные, снабженные машинами невоенного образца и попавшие к тому же еще для действия в местность с тяжелыми песчаными дорогами, сравнительно скоро растратили свои самокаты и, понемногу сокращаясь, перешли из боевых команд в команды для связи при штабах».

Многочисленная русская конница практически не смогла ни воздействовать на про­тивника, ни обеспечить разведку, втягиваясь в затяжные пешие бои. Что прямо про­тиворечило приказам, например, перед Каушеном: «В затяжной ружейный бой не втя­гиваться, чтобы иметь возможность маневрировать и быть подвижным; действовать, главным образом, во фланг и тыл и использовать побольше артиллерийский огонь». И позднее немцам в большинстве случае удавалось организованно отступать, отрываясь от противника (октябрь 1914 г.): «Дороги по пути отхода испорчены, мосты разру­шены, телеграф порван, столбы участками на большом протяжении срезаны, на немец­ких позициях трофеев не видно». По словам Е. А. Меньчукова, «достойны удивления смелость, настойчивость и выносливость германских самокатчиков», доставивших зи­мой важное донесение через расположение противника, после бессонных ночей.

А при обороне русских войск немцам удавалось чрезвычайно быстро для русского командования сбивать заслоны, пусть и правильно расставленные. Это вызывало бы­струю дезорганизацию и потерю управляемости. Так, в бою под Сталлупененом 4 (17) августа вышедший во фланг 27–й пехотной дивизии германский отряд в составе 4 батальонов, 1 эскадрона и 5 батарей вынудил к беспорядочному отходу части, которые в общей сложности насчитывали 20 батальонов. В ночь на 8 (21) августа германская авиация временно прервала телеграфное сообщение между штабами Реннен­кампфа и Жилинского. Генерал Самсонов, покинув 15 (28) августа командный пункт армии и сняв телеграфный аппарат, практически полностью утратил контроль над соединениями своей армии и фактически оставил ее безо всякого руководства. Его примеру следовали и другие командиры. Больше того, даже при наличии средств слабая культура связи приводила к какофонии. В конечном итоге запоздал и приказ на общее отступление. Характерна реакция генерала Данилова на известие об отсутствии связи с командующим армией (!): «Отсутствие связи с Самсоновым, ко­нечно, тяжко, но ведь у него пять корпусов, и едва ли неудача там может иметь решающее значение, особенно если Ренненкампф не будет заниматься Кёнигсбергом, на что, к сожалению, есть признаки, а заслонившись от него, поторопится войти в оперативную связь со 2–й армией». Разрыв между этими армиями составлял по прямой всего 30 км, но благоприятный момент для соединения был упущен. По выражению С. Г. Нелиповича, «практически центр и каждый фланг 2–й армии действовали уже третий день по собственному усмотрению, не считаясь с положением соседей и не имея связи». И на нижних уровнях в бою управление быстро терялось: «Принужден откровенно сказать, что полк я потерял. Еще в самом начале боя, я лично повел 4–й баталион к дер. Михалкен и там расположил его, возложив на него задачу прикры­вать левый фланг боевого порядка корпуса. Вернулся я уже в темноте и остальных 3–х баталионов не нашел. Все попытки установить с ними связь не привели ни к чему. Я разослал всех имевшихся в моем распоряжении конных. Наконец, послал адъ­ютанта и сейчас остался совершенно один».

То же встречалось и на других фронтах, как писал A. A. Зайцов, «главной помехой в наступлении 21 августа были не австрийцы, а отсутствие связи и карт, а также неясность общей обстановки». И даже в апреле 1915 г. «в первый же день отхода оказалось, что штаб корпуса снял свои провода и ушел «неизвестно куда». Хотя этот корпус располагал 15 км кабеля и 5 телефонными аппаратами, состоящими при штабе корпуса, имелась телеграфная рота с 50 км воздушного и 35 км подземного кабеля с 12 телеграфными аппаратами. То есть слабая управляемость, в чем позднее будут упрекать советскую армию, имела, увы, глубокие корни…

Причем немецкая разведка докладывала об этих недостатках русского командования еще в 1913 г.: «Передвижения русских войск совершаются теперь, как и раньше, крайне медленно. Быстрого использования благоприятного оперативного положения ожидать от русского командования также трудно, как быстрого и точного выполнения войсками предписанного приказом маневра. Для этого слишком велики препятствия со всех сторон при издании, передаче и выполнении приказов. Поэтому немецкое командование при столкновении с русскими будет иметь возможность осуществлять такие маневры, которых оно не позволило бы себе с другим, равным себе противником».

В точности это и произошло в действительности. Исключением, возможно, были действия отрядов 2–й бригады, не позволившие (по мнению Я. М. Ларионова) XX не­мецкому корпусу быстро форсировать реку Ангерап (Ангерапп), что привело бы к окружению и армии Ренненкампфа. Справедливости ради, некоторые оценки русского генералитета немцами не нашли подтверждения. Немцы тоже допускали промахи (например, их артиллерия не раз обстреливала свои же войска) и несли серьезные потери, но смогли переломить ход операции и добиться победы, хотя и не сразу. И в 1915 г. характерна их постоянная забота о связи — наведение телефонных сетей, перемещение радиостанций и штабов за наступающими войсками.

Свечин, имевший личный опыт и Русско–японской, и мировой войны, писал: «Легко­мысленному французскому наблюдателю перед мировой войной казалось, что русский солдат столь нетребовательный, что русскими солдатами бесконечно легче командо­вать, чем французскими. Это абсолютно неверно… Русские полки успешно работали только в атмосфере порядка и авторитета, а обстановка современного боя сковывала возможности проявления личности начальников и создавала хаос. В немецкой армии существовал определенный «стандарт» боеспособности полевой, ландверной, ланд–штурменной части; в русской же армии существовал удивительный разнобой: иные второочередные полки дрались превосходно, а другие первоочередные при малейшем активном усилии сразу переходили в полное расстройство. Контроль сверху совер­шенно отсутствовал, критика снизу оставалась тайной, и командование в каждом полку получало самые причудливые, разнообразные формы».

Характерно, что эти же недостатки скажутся и в последующих операциях, когда зимой 1915 г. выбор целей операций на стратегическом уровне метался от Восточной Пруссии до Карпат.

Плюс лучшая организация и развитая дорожная сеть давали немцам возможность бы­стрее перебрасывать войска — по выражению Головина, в сентябре «мы оказывались в положении пешехода, состязающегося с железной дорогой» — русским частям прихо­дилось делать по колено в грязи пешие переходы в 30—50 км («неутомимость» имела свои пределы), тогда как германские части спокойно отдыхали в вагонах. Железные дороги Восточной Пруссии могли пропускать 550 эшелонов в сутки. Любопытно, что, по мнению Н. Морозова, успешность железнодорожных перебросок германских дивизий против армии Самсонова в значительной степени была обязана командировке на стан­ции погрузки специальных офицеров Генерального штаба, моментально устранявших на месте все трения.

К началу сентября армии Северо–Западного фронта потеряли более 160 000 чело­век, германская армия — 18 500. Всего в Восточно–Прусской операции были потеряны до 245 000 человек, из них почти 135 000 — пленными. Немцы за два месяца боев потеряли 3867 погибших, 7053 пропавших без вести и 21 987 раненых, причем 20 415 за это же время были возвращены в строй. В плену оказались 3000 германцев.

В ноябре командующий Северо–Западным фронтом генерал Рузский дал в войска телеграмму: «Если я не могу рассчитывать на элементарную доблесть войск, если целые корпуса отскакивают на десятки верст под давлением лишь передовых частей противника, не оказывая врагу никакого сопротивления, то я, как главнокомандую­щий, не могу ни комбинировать никаких оперативных планов, ни нести за них какой‑либо ответственности».

Что дала жертва русских войск союзникам? Да, немцы в разгар битвы на Марне перебросили в Восточную Пруссию два корпуса и кавалерийскую дивизию — менее 40 000 человек. Однако те же немцы выделили два корпуса против бельгийского Антвер­пена и три бригады против французской крепости Мобеж (по подсчетам Нелиповича—до шести корпусов). Даже Восточная Пруссия, которой они вполне готовы были по­жертвовать во имя общей победы, теперь стала объектом для срочного спасения. Причем победа при Танненберге–Сольдау была достигнута имеющимися там силами еще до того, как переброшенные войска вступили в бой.

Нелипович отмечает, что к началу Восточно–Прусской операции (17 августа) угро­жающего положения во Франции… просто не было — французы имели численное пре­имущество и наступали в Лотарингии и Вогезах. Причем переброшенные на восток два корпуса из осаждавших крепость Намюр войск к битве на Марне также не успевали.

На Западном фронте, по подсчетам Галактионова, 7 дивизий были переброшены на левое крыло; 4 дивизии переброшены на Восточный фронт; 4 дивизии осаждали Антверпен; 2 — Мобеж; 1 дивизия — Живе; 2 дивизии находились между Тионвилем и Верденом для предотвращения наступления французов из района Верден—Гуль. Оккупа­ционные войска, по статистике Нелиповича, выросли почти втрое — до 67 000 чело­век, тыловые и этапные службы — с 25 000 до 161 000 человек. Наконец, 8 корпусов второразрядных войск были или уже растрачены, или еще не сформированы.

Поэтому германские войска, чтобы избежать еще большего растягивания фронта и быстрее уничтожить противника, вместо обхода Парижа с северо–запада устремились на юго–восток, к реке Марне, подставившись под фланговый удар. Добавились несо­гласованные действия отдельных армий и чрезмерно паническая реакция на первые успехи французов. Ошибки во время сражения допускали обе стороны, и это неудиви­тельно, просто немцы совершили их больше. Одной из наиболее грубых ошибок стала, по мнению Галактионова, попытка прикрыть разрыв в 50 км между армиями одной ка­валерией и задержать ею на несколько дней значительно превосходящего противника, для чего кавалерия не была приспособлена.

Германские войска потеряли в августе примерно 136 500 человек — 18 662 убитых, 28 553 пропавших без вести и 89 902 раненых, из них вернулись в строй 39 898 че­ловек. Французы и англичане потеряли порядка 240 000 человек, но сорвали весь германский план войны. На Марне потери немецких армий составили 10 602 убитых, 16 815 пропавших без вести и 47 432 раненых, союзники потеряли 45 000 убитых, 173 000 раненых и 50 500 пленных. Да, соотношение потерь и здесь было в пользу немцев, но не была выиграна война. Поэтому Марна стала шагом к поражению.

Кроме того, план Шлиффена изначально составлялся при ослабленной поражением в Русско–японской войне России, небольшой армии Франции и пассивной Англии. К 1914 г. все изменилось. Еще генерал Сикорский в начале 1930–х писал, что «план Шлиф­фена был слишком бумажным и вовсе не считался с условиями, которые через десять лет оказали столь решающее влияние на его выполнение. Известно также, что если бы даже Шлиффен был жив и сам руководил действиями в согласии со своим планом, составленным за десять лет до этого, то, натолкнувшись на непреодолимые и не­предвиденные для него затруднения, он, по всей вероятности, не достиг бы намеченного успеха, приспосабливая собственные оперативные намерения к событиям, происходящим в 1914 году во Франции». Он считал план Шлиффена лишь планом сосре­доточения, а не планом операций. Теренс Зубер, изучив уцелевшие немецкие доку­менты, недавно пришел к похожему выводу — наиболее известный план Шлиффена тре­бовал слишком большого количества несуществующих дивизий и усилий по их пере­броске. Если в 1904—1905 гг. Германия располагала на западе 50—60 дивизиями, в 1914 г. — 70, то по замыслам Шлиффена требовалось перевезти и задействовать 96 дивизий.

Даже прорыв к Парижу, усиленно готовящемуся к обороне, еще не гарантировал по­беды в войне. Сейчас трудно однозначно судить о том, смогли бы немцы захватить его, а затем и завершить войну в августе—сентябре 1914 г., но можно с уверенностью сказать, что не только русские войска внесли вклад в победу на Марне. Стойкость бельгийцев, французов и англичан плюс ошибки немцев тоже заложили фундамент победы. В Марнском сражении французы уже избегали бросать пехоту против артиллерии противника, предпочитая выжидать и давать действовать своей артиллерии, также перестроившейся. Заранее подготовленные укрытые позиции оставались недоступными обстрелу германских тяжелых орудий. В результате немецкая пехота без поддержки своих орудий часами лежала под огнем, не имея возможности сдвинуться с места (и так же лежали бы корпуса, переброшенные на восток). А затем на стратегическом уровне французы смогли создать спаянный фронт всего наступления в целом.

Любопытно, что уже 16 августа французской армии даются указания сберегать силы солдат. А 24 августа — вести бой «достаточно разомкнутыми, постоянно подкрепляе­мыми цепями», чтобы не представлять мишень для артиллерии. Пехоту следовало «вводить в небольшом количестве, артиллерию — без счета» (генерал Фош).

Легендарными стали «марнские такси» — собранные в Париже такси, с помощью ко­торых якобы удалось в решающий момент сражения на Марне перебросить новые войска и переломить ход сражения. Однако, как пишет Лиддел Гарт, в пути гражданские шо­феры обгоняли друг друга, сталкивались, на остановках сдваивали машины на дороге и закупоривали улицы. К двум часам ночи 8 сентября 14–я бригада была высажена в районе Нантся, после чего такси были отпущены, перевезя 4000 человек на расстояние до 50 км. Некоторые аварийные машины вернулись в Париж лишь через 2—3 дня. Но все же 14–я бригада была вовремя переброшена и уже в боях 8 сентября усилила левый фланг 6–й французской армии. «Марнские такси» стали удобным и понятным символом своеобразного «золотого ключика» на войне — один ловкий ход, и победа в кармане.

Гораздо менее известно, что 30 августа полковник Вейган предписал всем ко­мандирам крупных войсковых соединений организовать немедленно после прохождения войсковых частей отряды с целью обнаружения отставших, сбора их в команды и направления в свои части «с применением самых строгих мер». Все заблудившиеся обозные и транспортные учреждения направлялись на дороги, по которым пошли их части. 31 августа Фош советует генералам прибегнуть к слиянию нескольких частей и применять «строжайшие репрессивные меры в отношении солдат, оставляющих строй, и младшего командного состава, плохо выполняющего свои обязанности». 4 сентября Фош издает приказ, чтобы во всей полосе боевых действий армейской группы беженцы пользовались дорогами, только начиная с 15 часов до полуночи. В остальное время они должны находиться вне дорог, в поле. Уже в октябре 1914 создается т. н. ре­зерв Фоша, поднимающий целую пехотную дивизию. Автобусы с брезентом вместо сте­кол могли перевозить пехоту со скоростью до 14 миль в час. Дальность переброски составляла от 32 до 160 км (20—100 миль).

А чем могли бы ответить немцы? Они блестяще маршировали, подготовленная пехота проходила до 40—60 км в день (и даже 653 км за 27 дней, с боями без единой дневки), но проигрывали в оперативной подвижности. 1–я армия на ключевом фланге запаздывала по сравнению с другими армиями, увлеченными погоней за разбитым про­тивником, поскольку по плану ей требовалось пройти больше всех. Кроме того, те­перь авиация делала практически невозможным внезапное и скрытое перемещение войск, облегчая оборону.

Некоторые немецкие авторы, в т. ч. Ганс фон Зект, считали, что Шлиффен хотел собрать все десять немецких кавалерийских дивизий, которые имелись на Западном фронте, на правом крыле. Но, по комментариям Галактионова, кавалерия сама по себе, без поддержки других родов войск, обладала низкой ударной мощью, а спешив­шись, теряла свое преимущество в подвижности, так как коней приходилось отводить далеко в тыл. В результате получалось, что пехота даже опережала кавалерию в на­ступлении. Оськин справедливо отмечает психологический эффект от действий конни­цы, но такой эффект был более характерен для Восточного фронта, где плотность войск и качество противостоящего противника были ниже. Полагаю, для грамотного стратегического использования кавалерии немцам требовался продуманный, но в то же время гибкий план и четкое управление, которое не позволило бы командирам тактического уровня отвлечься на более мелкие задачи и сжечь кавалерию в лобовых атаках или увлечься преследованием в ненужном направлении. Без послезнания такой план представляется маловероятным.

После войны реальные качества германской конницы в боях на западном фронте оценивались весьма невысоко. Возможности маршей показывает Пюжан: «Все дороги были заняты армейскими корпусами, уже плотно нагроможденными в этом районе. Поэтому 1–й кавкорпус был вынужден продвигаться побригадно без дорог, неодно­кратно останавливаясь каждый раз, когда приходилось пересекать дорогу, забитую войсками. Это движение прямо по местности в сильную жару окончательно доконало силы лошадей». А в бою немецкой коннице практически каждый раз приходилось звать на помощь приданных егерей.

Дальше было только хуже: «С первыми же признаками рассвета гранаты начали рваться среди эскадронов, приводивших себя в порядок на плато, что севернее реки, и внесли в их ряды серьезный беспорядок. В 4–м эскадроне 5–го уланского полка 40 лошадей разбежались без всадников; в течение всего дня пешие уланы бро­дили в округе в поисках своих коней; в конце концов они вынуждены были реквизи­ровать на месте автомобили, на которых и исчезли в северном направлении…

На опушке леса командир 11–го гусарского полка подполк. ф. Гильхаузен держал пари с несколькими из своих офицеров, как скоро первые шрапнели спугнут большое начальство. Но английские снаряды стали рваться около командования бригады еще до заключения пари, и штаб быстро рассеялся по лесу… К 11–му гусарскому полку присоединился его 5–й эскадрон; командир полка встретил командира эскадрона рот­мистра ф. Экс довольно кисло. Последний будто бы ответил самой длинной фразой из всех им сказанных за всю войну: «Господин полковник, мой эскадрон не мог вс$1‑$2$3скакать так быстро, как штаб полка…»

В тот момент, когда конногвардейцы садились по коням, новая очередь разорва­лась поблизости; большая часть лошадей вырвалась и разбежалась, а те из конно­гвардейцев, которые успели сесть в седло, ускакали на север. По свидетельству исторической монографии полка, «положение было весьма критическим». К счастью, густой лес скрыл отход эскадронов, 2/ только 2 конногвардейца были ранены».

При одних только сведениях о появлении поблизости… одного (!) эскадрона в бегство обращались целые бригады и дивизии, притом гвардейские.

Германские егеря, напротив, держались, теряя за день до половины и более со­става, буквально жертвуя собой. Чрезвычайную, доходящую до абсурда чувствитель­ность кавалерии к потерям и стремление во чтобы то ни стало сберечь себя отмеча­ют Оськин и Базаревский. С. М. Буденный, воевавший в кавалерии еще в Русско–японскую, так комментирует особенности западного фронта: «Бесспорно, что в усло­виях западного театра войны, пространственно тесного и чрезвычайно пересеченного (как «культурного» театра), широкий размах для крупных конных масс отсутствует».

По мнению Пюжана, только исключительная нерешительность союзников после поне­сенных ранее потерь помешала нанести немцам еще большее поражение, отрезав целую армию (Клука), и спасла кавалерийские дивизии от уничтожения. Хотя французская кавалерия у Ипра успешно прикрывала развертывание пехоты и промежутки между ча­стями (даже в марте 1918 г. английская кавалерия покажет себя полезной, прикры­вая общий отход, пришлось даже посадить на коней несколько ранее спешенных пол­ков). Генерал Вуазен позднее отмечал, что, будь разведывательная авиация францу­зов вынесена к Намюру, она точнее смогла бы вскрыть немецкие силы и сделать яс­ным немецкий замысел еще в ходе приграничного сражения, 14— 15 августа. То есть не только немцы имеют основание жаловаться на упущенные возможности.

Вероятно, нужный эффект как немцам, так и союзникам могло дать создание перед войной подвижных групп пехоты на грузовиках при поддержке мобильной артиллерии и броневиков (и, возможно, той же конницы) и, конечно, их умелое применение. Например, германские самокатчики и бельгийские броневики блестяще показали себя уже в первых боях. Как мы увидим в последующих главах, немцы придут к таким группам еще в ходе войны. Массовые перевозки войск уже осуществлялись армией США в Мексике и французской в Алжире, применялись пулеметные автомобили и броневики. В Европе с ее развитой дорожной сетью (как железнодорожной, так и гужевой) и обученными войсками, способными к быстрым маршам, применение «технической новинки» вне специфических областей, например, эвакуации раненых, не требовалось. Железнодорожный транспорт блестяще обеспечивал мобилизацию, а затем тренированные войска обошлись бы, как считали до войны, своими силами. Плюс автомобили 1914 г., как правило, имели еще очень слабую проходимость вне дорог, не будем забывать и о трудностях снабжения и надежности конструкций.

Была ли альтернатива русским атакам в Восточной Пруссии? Причем не одному на­ступлению, а трем? Возможно (сейчас мы знаем, как будут развиваться события и на что способны войска, но тогда‑то это могли только просчитать), кадровая русская армия добилась бы большего, прежде мобилизации заняв крепости на Висле и разру­шая кавалерией впереди лежащую инфраструктуру, как оно и планировалось ранее. Одновременно создавалась угроза Познани, что даже без войны и боев заставило бы немцев отвлекать значительные силы для ее обороны. Пример Японии, Италии, Гре­ции, Румынии, затем и США показывает, что выжидать благоприятного момента вступ­ления в войну было возможно и выгодно, и даже для европейских стран. Природные и искусственные преграды сами по себе не были непреодолимыми, но в сочетании с обученной армией и нерастраченными боеприпасами рубеж Вислы мог стать для гер­манской армии, уже потерявшей лучшие части во Франции, весьма сложным барьером. По подсчетам фон Шварца, только в крепостях на Висле, Нареве и Немане имелось порядка 6000 орудий с боеприпасами. Именно вокруг крепостей и естественных пре­град во Франции формировались первые звенья сплошной цепи позиционного фронта. Аналогия с 1939—1941 гг. представляется не вполне правомерной — в 1914 г. и ма­невренные возможности, и сила обороны, и тактика были другими, не говоря уже о целях войны. Хотя, стоит признать, в реальности такой вариант после пассивных отступлений Русско–японской и падения Порт–Артура вряд ли был осуществим — со­мнительно, что на него пошли бы до первых боев.

Из прочих вариантов интересно сосредоточение сил против Австро–Венгрии с целью если не вывести из войны, то сделать ее армию малобоеспособной и заставить нем­цев перебросить часть войск ей на помощь, тогда как в реальности Карпатская опе­рация начала осуществляться слишком поздно.

В результате последующих сражений осени 1914 г. ни одной из сторон не удалось сокрушить противника. Оказалось, что каждая сторона успевает сосредоточить нуж­ные силы и остановить наступление. Солдаты устали морально и физически, лучшие части исчезли в огне первых месяцев войны. Один из немецких полковников сказал в сентябре кронпринцу: «Ваше высочество, еще одно такое ночное наступление — и ар­мия будет деморализована навеки». Боеприпасы, особенно снаряды, также подходили к концу. Уже в боях на Марне французские батареи израсходовали свои последние запасы снарядов, и 12—13 сентября многие из них уже не могли получить пополне­ние. Немцы после войны также жаловались на недостаток снарядов — 9 сентября V армия имела только 5 грузовиков, которые должны были подвозить боеприпасы более чем за 60 км, и превосходство французской артиллерии в числе, одновременно фран­цузы считали превосходящей артиллерией немецкую. 24 сентября Жоффр телеграфирует командующим армиями: «Тыловые запасы в данный момент исчерпаны. Если расход сна­рядов будет вестись так, как до сих пор, невозможно будет через 15 дней продол­жать войну из‑за недостатка боеприпасов. Я должен обратить все ваше внимание на исключительную важность этого предписания, от которого зависит спасение отече­ства». Фош был уведомлен, что в течение двух или трех недель не будет получать 75–мм снаряды. 1 ноября Китченер сказал Фошу: «1 июля 1915 года у вас будет во Франции миллион обученных английских солдат. До этого дня вы ничего или почти ничего не получите» (хотя осенью и зимой английские дивизии продолжали пусть медленно, но поступать) 4 ноября Жоффр приказал перейти к обороне. К концу года он также уволил 2 из 5 армейских командиров, 9 корпусных и половину из 72 диви­зионных. Наступал новый период — период окопной войны.

Кроме того, как мы увидим в дальнейшем, союзники, сами всю войну испытывая де­фицит вооружения, помогали России, кроме высадки в Галлиполи и действий подвод­ных лодок на Балтике, поставками снаряжения, присылали специалистов для органи­зации производства, расширяли кредиты на закупку оружия, материалов и оборудова­ния, предоставляли для перевозки стратегических материалов свой флот и давали деньги на фрахт нейтральных судов.

Так что обвинения союзников в предательстве, заговоре против России или неже­лании воевать, пока кто‑то проливал кровь, не имеют серьезных оснований, как бы этого ни хотелось послевоенным мемуаристам и публицистам.

Война должна была продолжаться еще долго. Как писала Барбара Такман, «Герма­ния, не строившая расчетов на длительную кампанию, имела в начале войны запас нитратов для производства пушечного пороха всего на шесть месяцев, и лишь открытый тогда способ получения азота из воздуха позволил ей продолжить войну. Французы, также делая ставку на стремительность кампании, решили не рисковать войсками и сдали немцам железорудный район в Лотарингии, исходя из того, что вернут его после победы. В результате они потеряли восемьдесят процентов рудных запасов и чуть было не проиграли войну. Англичане, проявляя, как всегда, осторожность, смутно рассчитывали на победу в течение нескольких месяцев, не зная точно, где, когда и как они ее одержат». Попов вспоминал: «Много говорилось о будущих георгиевских кавалерах и т. п. Я молчал, глубоко затаив мысль во что бы то ни стало получить хотя бы Анну 4–й ст. в первом же бою, ибо на большее количество боев рассчитывать не приходилось, так как, по моим выкладкам, война должна была кончиться в Берлине примерно через два месяца. Я даже несколько раз прикладывал масштабную линейку, измеряя расстояние до Берлина, и пытался перевести его на количество переходов. Каким все это кажется теперь смешным и далеким». По выражению Эйсманбергера, «уже в августе 1914 г. обученная пехота всех воюющих армий исчезла почти целиком в братских могилах и госпиталях».

На поле боя все увереннее выходили новые виды оружия и новая тактика. Но ока­жутся ли они более успешными?

 

Окопная война: хорошо забытое старое

Прежде всего попробуем представить те места, в которых замер Западный фронт — наискось от Северного моря до гор Швейцарии. В Северное морс впадает река Сомма, арена ожесточенных боев 1916 г., и Изер. Города Амьен и Виллер–Бретонне — места сражений уже 1918 г. К северо–востоку — Ипр, Аррас, Камбре и Фландрия.

К востоку лежит провинция Шампань, по которой течет Эна, впадающая в Уазу, и южнее — Марна, рубеж продвижения германских войск 1914 г. Еще восточнее — река Маас, на которой стоит Верден. К юго–востоку от него — горы Вогезов, крепости Эпиналь и Бельфор. Равнины на стыке северо–восточной Франции, Бельгии и Гол­ландии издавна предоставляли удобный путь армиям, пытающимся вторгнуться во Францию или наступающим из нее, чему свидетельством Креси, Рокруа, Ватерлоо и Седан, а также Дюнкерк, находящиеся в этих же местах.

С появлением стабильного фронта выяснилось, что ни одна армия не готова к но­вой войне. Вместо стремительных маршей, лихих атак и покорения вражеских столиц солдатам предстояли многомесячные осады и сражения за каждый клочок изрытой во­ронками земли. Вместо триумфа передовой военной мысли XX века закопавшимся в землю армиям пришлось заново осваивать искусство ведения сап (траншей и ходов сообщений) и боя холодным оружием, казалось, прочно забытые века назад. Почему?

Прежде всего выявились слабость, неподготовленность и необеспеченность артил­лерии. Хотя именно артиллерия (как считал Галактионов), а не пулемет сделала в первый период войны почти невозможным продвижение пехоты по открытому полю и крайне затруднила атаку даже по пересеченной местности, артиллерия же оказалась беспомощной как оружие поддержки пехоты в наступлении.

В полевой артиллерии союзников преобладали 75–мм французская и 76–мм русская пушки, а шрапнель, доказавшая смертоносность против неукрытой пехоты и кавале­рии, не могла поразить ту же пехоту, спрятавшуюся за укрытиями. Огромная началь­ная скорость снаряда, обусловливающая настильность траекторий, приводила к не­возможности обстрела противника в складках местности и за укрытиями.

Как пишет Барсуков, обычная шрапнельная пуля вследствие малого веса (10,7 г) и шарообразной формы оказалась бессильной против земляных насыпей даже самой не­значительной толщины. Оказывалось достаточным лечь и набросать перед собой зем­ляную насыпь в 60—70 см высоты, чтобы избавиться от потерь при стрельбе на даль­ностях менее 4 км. А полутораметровое укрытие вполне защищало и на дальности в 5 км. По подсчетам артиллериста Е. К. Смысловского, шрапнелью на дистанции в 1 км теоретически поражались 60 % конницы, 22 % открыто стоящей пехоты, 16 % пехоты, стреляющей с колена, и только 3 % пехоты, стреляющей из‑за закрытия. Шрапнель не подходила для ночного боя, а дистанционные трубки было трудно беречь от сырости при долгом хранении на позициях.

Шрапнель, поставленная «на удар», ввиду слабого (только 85 г. пороха) вышибного заряда, совершенно не годилась для разрушения даже самых ничтожных закрытий. Для фугасной гранаты калибр в 75—76–мм был слишком мал (что подтвердит и Вторая мировая), т. к. позволял разместить только небольшой разрывной заряд — 0,5—0,8 кг. В большинстве случаев 76–мм граната с принятым для нее взрывателем (ЗГТ) из‑за настильности траектории разрывалась после рикошета, пролетев около 4 м от ме­ста падения. Осколочное действие 76–мм гранаты, не имевшей мгновенного взрывате­ля, также было весьма слабое, и для поражения живых целей она не предназнача­лась.

И в других армиях как снаряды, так и взрыватели к ним не удовлетворяли войска. Кроме того, артиллерия с трудом поражала противопехотные препятствия и медленно меняла позиции.

Еще в бурскую войну бригада англичан, вовремя окопавшись, потеряла за день не­прерывного артобстрела всего лишь 40 человек убитыми и ранеными. Капитан Суин­тон, будущий «отец» танка, в «The Defence of Duffer’s Drift» 1904 г. описал кру­говую оборону с маскировкой, защитой от шрапнели и снайперов. По выражению Ки­риллова–Губецкого, «лопата значительно повысила обороноспособность боевого по­рядка». Тем не менее артиллерия заставила отказаться от старой тактики размеще­ния солдат в обороне «плечом к плечу».

Так описывал Гоштовт первый бой кавалерии в Восточной Пруссии у Каушена: «Люди хлопотливо приноравливаются к стрельбе — из дерна или кирпичей устраивают упоры, стараются поудобнее и поскрытнее улечься. Пулеметчики достали на хуторе лопаты и окапывают забор, за которым поставлены пулеметы. Срезанные шашками ветви воткну­ты кругом для маскировки». Любопытны грамотные действия кавалеристов, что в то время обычно было редкостью. Противник тоже вынужден был окапываться: «Поднявшееся для перебежки отделение пруссаков целиком было скошено [пулеметами. — Е. Б.] и легло выровненной шеренгой раненых и мертвецов. Противник залег и стал окапываться».

Офицеры всех армий, пытающиеся возглавить атаки, гибли в первых рядах: ««Ки­нувшись сам, он увлек примером солдат, — цепи поднялись, — новая жатва для наших пулеметов. Не прошло и нескольких минут, как пруссаки кинулись назад, оставляя шеренги убитых и раненых и впереди их лежавшего окровавленного доблестного майора». «Здесь произошло внезапное замешательство: упал па самой горе, раненный в живот, командир 13–й роты капитан Барыборов… и вот в это время является заместитель выбывшего из строя командира роты, штабс–капитан М. К. Попов… Прикладывается, прицеливается и стреляет стоя. Вся рота, как один, открывает огонь! Ив этот момент немецкие пули поражают героя, и штабс–капитан Попов, держа ружье на «изготовку» падает навзничь, как подкошенный. Какая красивая и завидная смерть!»

Из журнала боевых действий 6–го армейского корпуса в Восточной Пруссии: «Ре­когносцировка обнаружила ряд проволочных заграждений впереди наших частей. Устоями для заграждений служили столбы из накатника, расположенные в три линии; вдоль столбов были протянуты стальные тросы, а по диагоналям и в разных направ­лениях между столбами — колючая проволока. Высота заграждений 5 фут. (1,5 м). Вдоль заграждений, несколько сзади них, видны были блокгаузы серого цвета, двухэтажные, ок. 3,5 саж. (7,5 м) по фронту и в глубину с рядом бойниц для ружей и пулеметов». Правда, поскольку противник себя не обнаруживал, кроме нескольких выстрелов, в этом случае русские войска смогли легко продвинуться вперед.

Но, как вспоминал Зайцов бои двадцатых чисел августа в Галиции, «ясно вставала картина атаки укрепленной позиции противника голыми руками». То же описывает Успенский: «У самого Герритена большие проволочные заграждения, волчьи ямы и даже рвы, наполненные водой, остановили нас… Очевидно, немцы, ожидая нас, хо­рошо приготовились. Много здесь потеряли мы убитыми и ранеными, пока преодолели эти препятствия, ножниц для резки проволоки было в ротах мало».

Повсюду залегающие под многочасовым огнем невидимых батарей и пулеметов войска пытались окопаться на месте всем, что было под рукой: «Окопаться! Это было как будто простое дело. На 50 см вкопались мы в землю, и затем — конец. Чем копать глубже? Пресловутых «бригадных вилок» [пик. — Е. Б.] и лопат у нас ведь больше не было, они постепенно пропали. Орудовали только пальцами, штыками, кружками. Но в конце концов кое–чего достигали и таким способом».

Один из участников войны говорил, что при наступлении на Мюльгаузен (в Эльза­се) бойцы, еще не бывавшие в бою, бросали лопаты прочь, чтобы облегчить свою ношу. Через несколько часов они уже руками подкапывали под собой землю, чтобы спастись от убийственного огня. Он же дает резкую характеристику первых укреплений и тактики: «Окопы рыли стихийно, в виде сплошного рва, в котором части скучивались в тесноте: из‑за узости окопов и переполнения людьми было невозможно проходить по ним; здесь же бойцы спали без смены. Не было предусмотрено необходимого для отправления естественных надобностей. Защиты против огня и непогоды не было, не было искусственных препятствий. Первые убежища представляли яму, покрытую парой досок с насыпанной сверху землей; понятно, что они предохраняли только от осколков. Окопов 2–й и 3–й линии и ходов сообщения не было. Атаки носили по–прежнему беспорядочный и неорганизованный характер: прямо выпрыгивали из окопов и устремлялись к окопам противника, который, впрочем, применял такую же «тактику». Соседям не доверяли, и на флангах ставили искусственные препятствия, которые затрудняли взаимодействие частей в случае атаки. Окопы считали временной позицией и не заботились об их совершенствовании. Пулеметы и даже орудия прямо ставили в передовой линии на случай отражения атаки противника. Маскировка отсутствовала. Разноцветные мешки (с песком) давали противнику ясно очерченную линию для точной пристрелки».

То же отмечалось и на русском фронте: «Между прочим, в походе до первого боя многие (из запасных) солдаты моей роты, как доложил мне фельдфебель, легкомыс­ленно растеряли свой шанцевый инструмент, и в первом же бою за это некоторые из них и поплатились, когда на остановках цепи нечем было вырыть себе укрытие…» Сентябрь: «На правом фланге 5–й батареи (высшем) из‑за подпочвенной воды глубина окопов могла быть только для сидящего человека; на левом окопы могли быть только насыпными, посередине — комбинацией того и другого. Крыши — из плетня с 10 см земли на нем (т. е. только против шрапнельных пуль)». Причем и у противника зача­стую было не лучше: «За деревней начинался отлогий подъем в версты 3, и на греб­не были видны окопы, между прочим, резко выделявшиеся желтыми высокими полосами песочных брустверов. Складывалось впечатление, что в смысле применения к местно­сти и маскировки окопов немцы полные профаны. Впрочем, еще и до боя мы могли на­блюдать подобные, нелепые с нашей точки зрения окопы… Окопы опять не маскиро­ванные, выкопанные по шнурку и видимые с любого расстояния». Примечательно, что немцы отрабатывали на учениях системы траншей еще с 1906 г., тогда же войска не смогли прорвать линию фортов, защищаемых тяжелой артиллерией и колючей проволокой.

Близко расположенные окопы ускорили переход от массированной скоростной стрельбы подразделениями к точной стрельбе немногими снайперами. Как вспоминал гренадерский офицер Попов, в октябре 1914 г. «в этот бой немцы залегли от 7–й роты в 40 шагах, я сам впоследствии точно измерил это расстояние. А против 5–й и 8–й рот расстояние не превышало 200 шагов. Такое близкое расстояние при той обу­ченности войск стрельбе, которой отличались кадровые войска, буквально не позво­ляло сделать неосторожное движение. Только показывался кончик каски, а немцы были страшно смелы, как его пронизывала пуля. То же самое бывало и с нашими за­зевавшимися гренадерами».

Из воспоминаний С. А. Торнау о боях под Ивангородом в октябре: «Окопы местами были настолько близкими от неприятеля, что малейшее движение на участке 11–й роты, при которой я находился, вызывало немедленную стрельбу со стороны против­ника. С наступлением темноты неприятельские стрелки стреляли даже на огонек от папиросы, в чем я лично убедился, когда, высунувшись из окопа с папиросой в зу­бах, был тотчас же обстрелян неприятелем».

Похоже описывают участники бои под Краковом: «Положение нашей роты на позиции было очень тяжелое — только на правом фланге стрелки были укрыты канавой и вали­ком аршина в полтора высотой, на остальных же участках люди были расположены в одиночных «лунках» на дистанции от 5 до 10 шагов друг от друга… Несмотря на очевидную невыгодность нашей позиции, мы, до самого вечера (4–го ноября) бук­вально не давали австрийцам возможности высунуть голову из их отличного окопа (когда мы потом его заняли, то нашли около 90 трупов с головными ранениями)».

На Западном фронте в ряде случаев расстояние между противниками не превышало 20 ярдов.

Уже в изданной в конце сентября 1914 г. инструкции германское командование указало, что оборонительные позиции должны строиться в виде трех линий узких окопов, в 100—150 м одна от другой, с ходами сообщения. Французы и русские пер­воначально настаивали на прерывчатых позициях.

Успенский вспоминал, что в ноябре после удачных вылазок немцев были присланы с тыла прожекторы и саперы с материалом для

устройства перед окопами настоящих проволочных заграждений, «на проволочные заграждения стали вешать самодельные колокольчики, жестяные банки от консервов и т. п., чтобы они своим звуком при прикосновении к проволоке выдавали противника».

В декабре 1914 г.: «Окопы обмотались и заплелись проволокой. Всюду из окопов были прорыты ходы сообщения в укрытые от взоров противника места. В окопах строились землянки. Делалось это так: вырывалась за окопом четырехугольная яма глубиной в сажень и больше, смотря по тому; как позволяло подпочвенное состояние грунта. В углах ставились столбы, на которые клались перекладины. Верх застилал­ся дверьми, досками, жердями и засыпался слоем земли, полученной от выкапывания ямы для землянки. Такого рода убежища рассчитаны были главным образом с целью укрыться от непогоды и от случайной шрапнели. Граната и тяжелые снаряды беспре­пятственно разрушали такого рода постройки».

Зимой 1914 г. в траншеях Западного фронта ручные помпы должны были работать день и ночь, откачивая воду, стоявшую по колено и выше. Саперы были в грязи с головы до ног.

Как отмечал после войны Е. Н. Сергеев, в апреле 1915 г. в Галиции открытое рас­положение бойниц русских окопов позволяло австрийцам располагать одиночных стрелков в ровике впереди окопа и, оставаясь совершенно скрытыми травой, на уровне земли, держать на прицеле любую бойницу. При первом же появлении в бойни­це головы солдата в эту голову неминуемо всаживалась пуля, а сам стрелок по ро­вику быстро менял позицию.

Из воспоминаний В. Г. Федорова: «Все бойницы в окопах закладывались днем кирпи­чами и камнями. Я хотел было вынуть один из кирпичей, чтобы лучше рассмотреть расположение противника, но меня тут же остановили: — Что вы делаете, нельзя! Немец немедленно всадит вам пулю в лоб. Мне рассказали, что так погиб недавно офицер, приехавший из штаба».

Зимой 1916—1917 гг. германские снайперы на левом берегу Серста в Румынии бук­вально не позволяли поднять полголовы не только из‑за бруствера, но даже в от­верстие замаскированного подбрустверного пулеметного гнезда.

Записки Сергея Мамонтова, Збручь: «В одном месте мы остановились, и командир батальона мне что‑то показывал через амбразуру в навесе, имевшую, вероятно, раз­мер 20 на 20 сантиметров. Он отклонил голову, и в это самое время в амбразуру цыкнула пуля и вонзилась в столб, поддерживающий навес. — Ого, — сказал он просто. — Хорошо стреляют. На девятьсот шагов всадить пулю в такую маленькую дыру! У них прекрасные ружья Манлихера с оптическим прицелом и, вероятно, станкам».

Но и русские старались не оставаться в долгу: «Прапорщик Грушко, несмотря на неоднократные напоминания, что немецкие снайперы особенно хорошо стреляют ночью по ракетчикам, по молодости лет и неопытности пренебрегал мнимой, как ему каза­лось, опасностью… Как‑то ночью он, по обыкновению, стрелял из ракетного писто­лета и на третьей ракете был убит пулей в лоб… В полку я усовершенствовался в стрельбе из винтовки, а также из пулемета. Не теряя времени, я еще раз пристре­лял свой карабин, десять раз проверил его, отобрал патроны и вышел на «охоту». В течение трех дней — ночью я не умел стрелять — я ранил и убил пять немцев, а может быть, и шесть: в пяти случаях я знал, что моя жертва поражена, так как ви­дел немца слегка подпрыгивающим, а потом и падающим, в одном же случае не был уверен в попадании. Немцы за мной тоже устроили «охоту». Но я не попался. Из романов Джека Лондона я знал, что не следует дважды стрелять с одного места. Я дополнил Д. Лондона: «и в одно время дня». Станислав был отомщен».

По свидетельству майора Хескет–Притчарда, одного из организаторов снайперского движения, совершенно гладкие и ровные брустверы английских окопов давали возмож­ность немцам замечать малейшее движение. Как отмечал много позже Педди Гриффит, мусор, выбрасываемый перед траншеями, позволял засечь их и мог помешать своим снайперам. Напротив, германские окопы были глубже, на них стояли листы гофриро­ванного железа, стальные ящики, засыпанные землей, и кучи разноцветных мешков, ослеплявшие наблюдателей (но, вероятно, не артиллеристов, судя по замечанию выше). На испытаниях при последовательном выставлении искусственной головы над английским гладким и немецким окопом в течение 2—4 секунд число попаданий в том и другом случае относилось как 3: 1. Позднее немцы маскировали окопы ветошью или сеном. Несмотря на использование британской армией хаки, немцы легче обнару­живали англичан по чрезмерно большому и плоскому верху фуражки и быстро отличали офицеров по их «тонким ногам» — бриджам вместо солдатских шаровар. Только после тяжелых потерь, и то не везде, англичане отказались от старой системы брустве­ров, а также начали развешивать перед своими позициями как можно больше тряпок, отвлекавших внимание немецких снайперов, офицеры даже начинали носить ружья, чтобы ничем не выделяться внешне.

С началом мировой войны солдатам и полевой фортификации предстояли еще долгие годы войны и совершенствования. А ведь еще в 1908 г. по результатам Русско–японской войны отмечалось: «Лопата при наступлении отнюдь не должна сдерживать порыв вперед, однако опыт показал, что при быстром безостановочном движении в сфере действительного огня громадные потери могут подорвать нравственную энер­гию, она истощится и атака «захлебнется». В этих случаях, лопата в умелых руках должна явиться на помощь; она должна помочь штурмующим войскам дойти во что бы то ни стало до позиций противника и овладеть ими. Следовательно, умелое пользо­вание лопатой не только не будет сдерживать, но способствовать движению вперед». Справедливости ради в немецкой армии также недооценивали окапывание и оборону вообще: «Будучи уверенными, что, раз пехота умеет атаковать, она сумеет и оборо­няться, не обратили достаточного внимания на изучение оборонительного боя. Как начальники, так и солдаты мало увлекались обороной, тем более что солдат неохот­но берется за лопату».

Оказалось, что колючая проволока могла защитить в тактическом отношении почти любую позицию. Поэтому проволочные заграждения опутали линии фронта, но далеко не сразу, а только к 1915 г. (т. е. в этом аспекте цитируемые выше мемуаристы точны в описаниях). Например, для германской армии в августе и сентябре 1914 г. поставки колючей проволоки составили 365 т, в декабре они повысились до 5330 т. Промышленность же без всякого напряжения могла изготовить 3000—7000 т. Но в июле 1915 г. в Германии было произведено 8020 т колючей проволоки, и это лишь на 59 % удовлетворило потребности армии; в октябре поставки составили 18 750 т — 86 % потребности фронта.

Тяжелая артиллерия в нужном теперь количестве еще отсутствовала, заводы только разворачивали ее выпуск, а боеприпасы полевой артиллерии в значительной степени были уже израсходованы как немцами, так и союзниками.

Французы, по приводимой Новицким статистике, начиная войну, рассчитывали, что ежедневное изготовление 14 000 снарядов для легкой пушки (и 465 155–мм снарядов — по Шапошникову) покроет боевую потребность их артиллерии и такое количество их будет нетрудно изготовить на казенных заводах. Между тем в начале сентября это производство упало до 7000 снарядов в день вследствие оккупации ряда городов, где находились казенные мастерские, а расход оказался неожиданно велик. Поэтому 17 сентября французское Главное командование потребовало от военного министерства увеличения производства по крайней мере до 40 000 в день, а после сражения на Эне — до 100 000 снарядов в день. Тем не менее за четыре месяца, с августа по ноябрь, общее количество вновь изготовленных снарядов для легкой пушки достигло всего лишь 2 035 000, т. е. и близко не подошло к требуемому.

В отношении легкой артиллерии французы к началу войны имели на 700 орудий больше, чем требовалось для формирования полевых армий. Неожиданно тяжелые поте­ри восполнялись до конца года изготовлением лишь 100 легких орудий и 60—10,5–см орудий. Тяжелые орудия приходилось брать из крепостей и с кораблей.

У германцев по мобилизационному плану мирного времени для всех армий был предусмотрен ежемесячный расход боеприпасов: для легкой пушки — 200 000 снаря­дов, для легкой гаубицы — 70 000, для тяжелой гаубицы — 60 000 и для 21–см мор­тиры — 12 500. С октября 1914 г. ежемесячная норма изготовлений снарядов была повышена до 460 000 для легкой пушки и 310 000 для легкой гаубицы, но и это еще не решало проблемы ввиду происходивших в это время напряженных боев во Фландрии. Лишь к концу декабря, т. е. концу кампании 1914 г., удалось довести выпуск до 1 250 000 и 360 000, соответственно.

Германия имела резерв из 67 легких батарей и 17 батарей легких гаубиц и несла значительно меньшие потери в орудиях. Поэтому в первые 2—3 месяца войны изготав­ливалось не свыше 15, а к концу года до 100 орудий в месяц. Выпуск тяжелых ору­дий был налажен лишь к началу 1915 г., а за всю кампанию 1914 г. их было изго­товлено не более 20. Производство порохов выросло с 200 т по расчетам мирного времени до 4500 т в декабре 1914 г. Австро–венгерская артиллерия выступила на войну с 500 снарядами на орудие — наименьшим запасом среди других стран, несмот­ря на предвоенные усилия.

Осенью 1914 г. расход снарядов на орудие составлял примерно 5 снарядов в день. В начале 1915 г. на одно орудие английской армии в день приходилось от 4 до 10 снарядов — в 6—7 раз меньше довоенных норм. Резерв орудий и пулеметов перед войной рассчитывался всего в 25 %. Член парламента капитан Райт сообщал: «Наш паек — два снаряда на пушку, восемь снарядов на батарею в день… В отношении снарядов мы посажены на голодный паек». Командующий английскими войсками во Франции Френч писал: «Снарядов хватает лишь на часовую бомбардировку небольшого участка вражеского фронта; в случае перехода немцев в контратаку нам нечем отбивать их нападение…» Кроме того, некоторые типы снарядов имели нена­дежные взрыватели и часто преждевременно взрывались или не взрывались вовсе. Пу­леметов также не хватало — к концу 1914 г. французы выпускали около 150, немцы — до 200 пулеметов в месяц. Только с патронами ситуация была лучше — французы имели 1,3 млрд патронов и к концу октября изготавливали 3,5 млн патронов в день. Германия имела к началу войны более 1 млрд патронов.

Недостаток традиционной артиллерии стали возмещать артиллерией карманной, т. е. гранатами. К XX в. они были прочно забыты почти всеми армиями и получили второе рождение только по опыту Русско–японской войны.

Первые британские гранаты были приняты на вооружение еще в 1908 г. под впечат­лением от успехов японских и русских гранат, но обладали контактными взрывателя­ми, не удобными для неопытных солдат в условиях траншейной войны. Достаточно было задеть гранатой о стенку окопа, как она взрывалась. Противник, наоборот, успешно защищался от них деревянными щитами или даже ловил в воздухе. К тому же промышленность еще не справлялась с выпуском миллионов гранат. Например, в ноя­бре 1914 г. на весь состав британского корпуса во Франции приходилось не более 70 ручных и 630 ружейных гранат в неделю. Тогда же при потребности 4000 гранат в неделю выпускалось всего 70, в декабре выпуск дошел до 2500, но в начале 1915 г. требовалось уже 10 000. В сентябре 1915 г. компания «Нобель» выпускала всего лишь 5000 контактных взрывателей для гранат в неделю. Поэтому пришлось широко импровизировать. В 1915 г. появились «банки джема», или «жестянки» (официально граната № 8) — двойные цилиндры, между стенок которых засыпалась артиллерийская шрапнель, а в качестве взрывчатки использовался аммонал. Запал гранаты поджигал­ся специальной нарукавной повязкой или даже сигаретой. Похожая по принципу гра­ната «Щетка» (граната № 9) из‑за специфической формы рукоятки внешне напоминала щетку для волос. «Бэтти» представляла собой чугунный цилиндр с насечками. Даже гранаты промышленного производства из‑за крайне низкого контроля качества часто приводили к несчастным случаям. Граната Миллса, она же граната № 5 стала самой массовой

гранатой Первой мировой, выпущенной в количестве около 70 млн экземпляров (в 1916–м производилось 800 000 гранат в неделю).

Французы применяли «браслетную» или «шаровую» гранату еще с 1847 г., с тероч­ным взрывателем и ремешком в виде браслета, о который зацеплялась терка. Немцы часто успевали бросить такую гранату обратно. Легендарной стала граната F-1, принятая на вооружение в 1915 г., с чугунным корпусом и дистанционным запалом. В 1916 г. появилась схожая граната по прозвищу «Лимон». Использовались фосфорные и термитные гранаты.

Русская армия, помимо зарубежных, использовала гранаты В. И. Рдултовского об­разца 1912 г. и 1914 г. Они были дешевыми, простыми в производстве и обладали высоким поражающим действием. По довоенному описанию, гранату 1912 г. «ловкий метальщик» мог метнуть на 40—50 шагов, радиус действия гранаты по живым целям — порядка 6 шагов, отдельные поражения случались на расстоянии до 30 шагов. Еще в 1913 г. отмечалось, что метальщиков необходимо приучить пользоваться складками местности и различными мелкими закрытиями. Для разрушения заграждения применя­лись тяжелые гранаты Новицкого–Федорова, за внешний вид получившие прозвище «фо­нарик». Попов так отзывался о некоторых опытных образцах гранат; «Мне были вру­чены четыре ручных гранаты с длинными деревянными ручками. Особенность этих ручные гранат та, что они должны при падении на землю обязательно упасть на кол­пачок, который имеет жало, направленное в капсюль гремучей ртути. Если падение произойдет не на колпачок, а на какое‑либо другое место, то никакого взрыва не произойдет. Вторая особенность этих ручных гранат та, что они не наносили ника­кого поражения. Между прочим уже после описываемого случая этим гранатам произ­водились испытания, в которых я тоже принимал участие и которые выяснили всю не­пригодность их для боя. Редкие из них падали на жало, несмотря на то, что к де­ревянным ручкам приделывались направляющие плоскости. Тут мне стало даже смешно, каким опасным и смертоносным оружием мне приказано было забросать немецкие око­пы. К счастью, эти гранаты за всю войну больше не применялись».

Наиболее массовая немецкая дистанционная граната, Kugelhandgranate, была при­нята на вооружение в 1911 г. Она весила 0,75—0,8 кг, представляла собой полый чугунный шар с 50—60 г. черного пороха внутри и терочным запалом. Но «сумрачный германский гений» не мог удовольствоваться малым и разработал семейство плоских дисковых гранат ударного действия, взводящихся на траектории. Гораздо более из­вестны Stielhandgranaten — с длинной деревянной ручкой и тонкостенным корпусом, принятые на вооружение с 1915 г., производившиеся и в России. Уже в октябре 1914 г. в боях под Варшавой немцы имели в голове полуротных и взводных колонн фейер­веркеров, пытавшихся атаковать гранатами, но попадавших под ружейный и пулемет­ный огонь.

Если в начале 1915 г. почти никто не умел обращаться с гранатой, то уже в ав­густе 1915 г. одна британская дивизия расходовала в день 220 винтовочных гранат, 120 гранат с контактными взрывателями и 240 гранат, оснащенных запалами с за­медлением. По словам офицеров западного фронта, в 1916—1917 гг. молодые солдаты из прибывающего пополнения больше беспокоились о гранатах, чем о винтовках, ко­торые многие из них не умели заряжать. При сражениях последних двух лет войны в среднем расходовался миллион гранат в день (Шварте).

Немецкая армия также имела на вооружении два типа винтовочных гранат. Оба типа весили около 1 кг и выстреливались из стандартной винтовки при помощи специаль­ного холостого патрона. Дальность стрельбы британских винтовочных гранат Мартина Хейла достигала 200 ярдов (около 180 м), при этом граната отличалась слишком вы­сокой стоимостью производства. Некоторые модели винтовочных гранат переделыва­лись из ручных добавлением шомпола, и наоборот, винтовочные гранаты адаптирова­лись под метание рукой. Особенно популярным «гибридом» стала граната Миллса. В августе 1915 г. маршал Френч запрашивал 112 000 винтовочных гранат в неделю, но даже в октябре снабжение могло дать только 19 000, в результате на взвод выделя­лось только 6 таких гранат (характерно, что для гренадерских частей русской ар­мии весной того же года на взвод выделялось 4 тяжелых гранаты Новицкого). Но к битве на Сомме снабжение улучшилось вследствие принятия на вооружение и выпуска новых моделей. Внутрь стального корпуса с насечками помещался топит или тротил (позднее — аммонал), производство становилось проще и дешевле, теперь гранатами можно было стрелять из старых винтовок Ли Энфилд и Ли Метфорд. Более поздние об­разцы британских винтовочных гранат разрабатывались Ньютоном и Тодхантером, име­ли дальность в 250—300 ярдов (плохая обтюрация могла снизить дальность до 220, хорошая — увеличить до 350) и благодаря чувствительному взрывателю разрывались даже в болотистой почве. В стандартной почве гранаты делали воронку в 45 см шириной и 15 глубиной, а при стрельбе по колючей проволоке воронок, так мешавших пехоте, не образовывалось — неожиданный бонус. Граната № 34 («яйцо») выстреливалась на расстояние до 500 ярдов. Однако около 2 % гранат по разным причинам разрывались в стволе. Шомполы гранат имели длину в среднем от 25 до 37,5 см, в зависимости от модели. Леонард Тринг (Leonard Thring) изобрел гранатомет специальной конструкции — трубу с деревянным прикладом и пружинным гасителем отдачи (увы, слишком сложным), также предлагались гранатометы на основе дробовиков.

По описанию Эрнста Юнгера, «мины — коварные существа. Ружейные гранаты по сравнению с ними—миниатюрные изделия. Как стрелы вылетают они из вражеского око­па и несут с собой боеголовки, изготовленные из красно–бурого металла, который, дабы производить более эффективное разрывное действие, разграфлен наподобие плиток шоколада». Однако один британский солдат в мае 1916 г. писал домой, что он ненавидит ружейные гранаты — более опасные, чем снаряды, и они (немцы) имеют их в любом количестве. Капитан Уолдрон (Waldron) отмечал, что такие гранаты летят практически бесшумно и внесистемно в отличие от артобстрела, тревожа днем и ночью. В «Notes on grenade warfare» как пример их эффективности приводился случай, когда пехотный батальон пережил обстрел 3000 снарядов без потерь, но вечером в группу из 12 солдат за ужином упала ружейная граната, убив 4 человек, ранив 8, двух — смертельно. В 1917 г. союзники предполагали выпускать двадцать гранат на одну немецкую.

Помимо боевых, использовались дымовые и другие гранаты. Так, британская грана­та № 31 давала цветной дым, каждый цвет обозначал определенный сигнал, № 32 и № 38 парашютные — цветные звездочки (обычно — комбинации зеленого и красного). Гранаты № 42, 43 и 45 забрасывались на высоту около ста м (350 футов) и подрыва­лись таймером.

Французы широко применяли винтовочный гранатомет Viven‑Bessiere — по имени изобретателя. На ствол винтовки надевалась мортирка в виде «чаши», из которой выстреливалась граната с ударным взрывателем и трубкой для пропуска пули, позво­ляющая использовать и боевые патроны. К гранатомету были разработаны три типа гранат: осколочная, «связная» (с контейнером для записки и небольшим дымовым за­рядом) и граната с разрывпым зарядом, могущая снаряжаться отравляющими, дымообразующими или зажигательными составами. Гранаты могли выстреливаться на дальность около 170—185 м, в бою винтовка при выстреле упиралась и в бедро.

Нередко винтовки с гранатой устанавливались на специальные портативные станки, например, Голдиз или Книшоу, позволяющие точнее и проще наводить их на цель. Иногда ставились целые «батареи». Задачей было поражение снайперов, мортир, бой­ниц и т. п.

В 1917 г. гранаты по дальности делились на ручные (максимальная дальность до 50 ярдов), ружейные (до 320) и гранаты траншейного оружия (катапульт, мортир и пневматических метателей — от 200 до 800 ярдов). Для защиты от гранат в верхней части траншей ставились деревянные кресты или козлы с двускатным проволочным «экраном».

Если традиционная артиллерия не может выполнить поставленные задачи, в ход идет нетрадиционная — различные мортиры, бомбометы, гранатометы и минометы. За­частую название такого оружия зависело от конкретного языка или классификации, благо и облик оружия с течением времени менялся — минометы Великой войны только отдаленно походили на привычные нам.

В 1914 г. немцы были сравнительно лучше оснащены траншейными мортирами — в не­мецкой армии их было свыше ста, тогда как в британской — ни одной. По сведениям Барсукова, всего в германской армии насчитывалось 112 средних минометов (или мортир) образца 1913 г., стреляющих на 800—900 м, и 64 тяжелых 25–см миномета 1910 г., стреляющих на 420 м миной в 100 кг. Из‑за размера снарядов их называли «летающими свиньями» или «канистрами», 150–мм снаряды гаубиц — «ящиками с углем». Поскольку из‑за малой скорости их снаряды были видны в полете, пехотинцы пытались выскочить из сферы поражения, как делали их предки при фитильных бомбах XVIII‑XIX вв. Французы называли мины и низкоскоростные снаряды за издаваемые звуки «детским криком» и «горлицами». Англичане использовали наблюдателей со свистками, предупреждавших остальных. Британцы также пытались скопировать морти­ры, но их снаряды часто разрывались в стволе. Как считал капитан Данн в 1915 г., «наша армия, вероятно, потеряла больше солдат от несчастных случаев, чем от вра­жеских мортир».

Недостаток современных мортир заставил использовать мортиры XIX в., например, французскую 150–мм мортиру, и импровизированные бомбометы, стрелявшие черным по­рохом или кордитом, наводившиеся в т. ч. бечевками с грузиком и деревянными линейками. «Земляная мортира», описанная Шварте, выстреливала снаряд из трубообразной ямки в земле.

Весной 1916 г. англичане получили минометы Уилфрида Стокса. Минометы были про­стыми в производстве, легкими и компактными, их было легко переносить, устанав­ливать и наводить. После взрыва мины оставалась воронка глубиной около 60 и диа­метром 120 см. Всего за войну из минометов Стокса было выпущено порядка 20 млн мин. Однако их цилиндрические мины без стабилизаторов легко кувыркались в возду­хе.

Французы, в свою очередь, использовали 58–мм миномет, стрелявший «воздушными торпедами» со стабилизаторами, вес таких мин составлял от 18 до 35 кг. При заря­жании в канал ствола миномета входил только хвост мины, а корпус и оперение оставались снаружи. Конечно, страдали дальность и точность стрельбы, но зато легкий миномет выстреливал сравнительно тяжелый снаряд. Калибр французских мино­метов быстро вырос до 240 и даже 340 мм, а вес мины приблизился к 200 кг при дальности стрельбы чуть более 3 км. Оперенная мина 240–мм миномета при весе в 81 кг летела на расстояние от 600 до 2150 м и содержала 42 кг взрывчатки, при выстреле пламя поднималось на высоту до 6 м. По мнению французских офицеров, «для срытия неприятельских окопов более пригодна воздушная мина, чем артиллерийский снаряд: обладая достаточной разрушительной силой, первая разворачивает окопы, срывает их, заваливает входы в убежища, замуровывая засевших там; громом разрыва, сотрясением воздуха и почвы она убивает энергию обороняющегося и производит на него сильное устрашающее действие».

В свою очередь, немцы использовали и гранатомет 16 или мортиру Приста, при весе около 40 кг (из них 15 — станок) легко переносимую с места на место. Она метала двухкилограммовый снаряд, больше напоминавший ружейную гранату, на рас­стояние от 200 до 500 м. Некоторые гранаты оснащались дополнительным зарядом из дымного пороха, который срабатывал при ударе о землю и подбрасывал гранату в воздух, где она и взрывалась.

В 1916 г. были приняты на вооружение 12–см, 15–см и 20–см пневматические мино­меты (10,5–см был копией французского), метавшие снаряд в 4,7—34,5 кг на 240—725 м. Такие минометы было трудно засечь из‑за тихого выстрела без дыма и пламени. Дальность стрельбы регулировалась изменением давления сжатого воздуха, поэтому требовались грамотные расчеты. Кроме того, баллоны были слишком тяжелыми. Калибр итальянских пневматических минометов достигал 150—330 мм. Румынский инженер Контантинеску и британский инженер Хаддон в 1916 г. предложили гидравлический миномет, стрелявший 75–мм снарядами. Из‑за сложности в обслуживании (оператору необходимо было качать воду или масло) он не получил широкого распространения. На фотографиях 1918 г. можно увидеть пневматический миномет Брандта с цилиндром для сжатого воздуха.

Бомбометы обычно использовались для поражения живой силы и легких укрытий, ми­нометы — для разрушения оборонительных сооружений. Сначала открывала огонь «обычная» артиллерия, а затем уже минометы, чтобы противник не мог обнаружить и подавить их. Одна мина, по русским наставлениям, разрушала до квадратной сажени заграждения, но образующиеся воронки представляли собой не меньшее препятствие. Для разрушения блиндажа требовалось уже до ста мин.

Как ни удивительно, гранатометы и бомбометы представляли собой наследников легких переносных 8—16–фунтовых мортирок голландского инженера Кегорна (Кугорн, Coehoom), которые были разработаны для прикрытия саперных работ еще в 1674 г. Русской армией они применялись в Северную и Крымскую войну, преимущественно из передовых траншей, позволявших подобраться поближе к противнику — в точности как в Первую мировую. К началу войны на вооружении имелись 34–линейная нарезная мор­тира и гладкоствольная 6–фунтовая (152–мм) Кегорнова мортира, стрелявшая грана­той со 120 г. пороха на 600 шагов (или 520 м). Вес мортиры в боевом положении со­ставлял всего 41 кг.

Одновременно гранатометы Первой мировой стали предками подствольных и стан­ковых гранатометов конца XX в., воплотивших схожие идеи (в т. ч. «прыгающие» гра­наты) для схожих целей, но с новыми технологиями и материалами.

Для забрасывания снарядов во вражеские окопы использовались даже катапульты и требюше, как в Античности и Средние века. Уже к середине 1915 г. на Западном фронте было около 750 катапульт и бомбометов. Например, катапульта Клода Лича, использовавшаяся уже в Дарданелльской операции, представляла собой увеличенную копию рогатки, метала килограммовый груз на 200 м и стоила менее 7 фунтов. Капитан Викс разработалBaby Catapult, стрелявшую примерно на 100 м, а капитан Уэст (West) — версию античного камнемета. Некоторые французские катапульты использовали для натяжения велосипедные передачи, цепи и педали, другие представляли собой полутораметровый упругий рычаг в яме такой же глубины. При наилучших условиях снаряд катапульты преодолевал 75 м за 4,25 секунды, рекордом был выстрел на 300 м меньше чем за 5 секунд. Как отмечали австралийцы, траншейная катапульта при весе в 50 фунтов (около 25 кг), длине около 3,5 м и стоимости в 12 фунтов позволяла при должной тренировке закинуть две из трех гранат в метровую траншею со 120 ярдов (чуть более 100 м). Несмотря на сравнительно долгий полет, дававший противнику время укрыться, и быструю потерю эластичности, катапульты обладали и явным преимуществом перед обычной артиллери­ей — бесшумностью. Однако не все разделяли оптимизм создателей. Например, Гай Чепмен в 1915 г. считал, что на практике метательные машины скорее способны запустить снаряд прямо в воздух, откуда он падал на головы расчету, или обезгла­вить неосторожного солдата, наклонившегося слишком близко к их механизму. Поэто­му в 1916 г. с появлением более совершенных видов оружия от катапульт начали постепенно отказываться.

Пехотинцы также использовали для метания гранат самодельные пращи и даже арба­леты, испытывались биты.

В дополнение к чудовищным осадным гаубицам популярными стали спешно разрабо­танные траншейные пушки малых калибров. Обычная артиллерия могла просто не ви­деть необходимых целей со своих командных пунктов, телефонные провода, единственные ниточки связи, с началом атаки часто рвались, а полевые пушки всех стран по своим баллистическим качествам не могли вести огонь по противнику, рас­положенному ближе 200—300 м от своей пехоты, без риска поразить свои войска. Напротив, траншейные пушки могли следовать за пехотой всюду и в любой момент поддержать ее огнем. Хоть их снаряд и не выкапывал многометровых воронок, зато такие орудия отличались высокой точностью стрельбы, компактностью, легко разби­рались на части, перемещались двумя–тремя бойцами и поэтому могли устанавливать­ся даже в передовых траншеях. Например, вес французской пушки образца 1916 г. в боевом положении составлял 157 кг, на полк отводилось 6 таких пушек. 37–мм гра­ната весом чуть более половины килограмма содержала 340 г. взрывчатого вещества и могла пробить бруствер траншеи или щиток пулемета, а большего пехоте и не требо­валось. Эту пушку даже называли «антипулеметом».

При этом она легко разбиралась на три части — щит (28 кг), треногу (38 кг) и ствол (48 кг), переносимые расчетом из пяти человек. Пушка могла стрелять как с низкой треноги, так и с колес, во втором случае ее перевозила одна лошадь. Лег­кие 76–мм штурмовые пушки благодаря подвижности и крутизне траектории могли рас­полагаться «под самым носом» противника, оказываясь в окопной войне даже дально–бойнее полевых 76–мм пушек с их обычных позиций.

В условиях окопной войны с грязью, водой, сыплющейся при артобстрелах землей традиционные винтовки и пулеметы зачастую отказывали. Были случаи, ковда по этой причине временно заменяли части. Как говорили В. Г. Федорову солдаты в мае 1915 г., «во время боя пыль, грязь, песок забиваются в затвор. Тогда винтовки трудно заряжать, затвор только с трудом можно двигать в ствольной коробке, хоть коло­тушкой по ней бей!». Поэтому затвор и магазин приходилось обвязывать самодельны­ми тряпками. Англичане забивали в ствол пробки от бутылок, вышибаемые выстрелом. Позднее стали применяться специальные приспособления: «Вдоль бруствера были при­биты к кольям планки с полукруглыми вырезами для цевий лож, а для опоры прикла­дов — специальные доски. У каждой стойки находилась деревянная задержка в виде крючка, вращавшаяся на гвозде. Она предохраняла винтовку от падения. Подобное приспособление — просто роскошь!» Другим решением стали отказ от сложных видов оружия, как французский пулемет «Сент–Этьен», и переход к более простым, напри­мер, дробовикам.

Винтовки облегчались и укорачивались, все шире использовались специальные снайперские винтовки с оптическими прицелами — РРСо (Periscopic Prism Company), Альдис/Алдиса, Винчестера, Герарда, Люксора, Эванса, Уоттса, Хенсолдта и других.

Уже к концу 1914 г. только в германской армии благодаря лучшей оптической про­мышленности насчитывалось до 20 000 телескопических прицелов (как их тогда назы­вали), выдававшихся до 6 на роту. То есть одна снайперская винтовка приходилась примерно на каждые 30 м (!) фронта. В начале войны германские снайперы, «похити­тели тел», как называли их англичане, даже позволяли себе ночью пробираться во вражеский тыл и затем расстреливать ни о чем не подозревающего противника. Уро­ком стало тяжелое ранение двух высокопоставленных французских офицеров, Мишеля Жозефа Монури (Maunoury) и Вилларе (Villaret) 11 марта 1915 г. одним выстрелом через амбразуру бункера. Тогда как у союзников в начале войны не было ни прицелов, ни подготовленных снайперов, хотя опытные стрелки были.

Французы использовали некоторое количество гражданских прицелов «lunette viseur Mignon». Хорошая оптическая промышленность в районе Парижа позволила им выпускать для винтовок Лебеля и Бертье прицел А. Рх (Atelier de Putcaux) MIe 1915, который устанавливался и на британские Ли Энфилды. Французы также пытались приспособить прицел от 37–мм пушки или трофейные прицелы, разработав на их осно­ве модель 1916/1917 Пюто.

У англичан большая часть оптического стекла уходила на нужды артиллерии, а крупные производители оружия предлагали свою конструкцию прицелов, причем перед войной 90 % оптики импортировалось. В 1915 г. английские солдаты, даже получив оружие с оптикой, в большинстве случаев просто не умели с ним обращаться и без­застенчиво завышали результаты стрельбы, не зная, как определять дистанцию и не видя места попадания пуль. Дополнительные проблемы создавало крепление прицела сбоку, а не сверху (для удобства перезаряжания) — стандартные бойницы не давали необходимого поля зрения. Выходом стало создание в 1916 г. т. н. почечной амбразуры в виде буквы «Г», размер ее регулировался задвижкой. Были и другие виды бойниц — сужающиеся к фронтальной, тыльной части, комбинированные…

Стараниями энтузиастов снайперского дела — Крума (Crum), Хескет–Притчарда, Невилла Армстронга — создавались специальные курсы, благодаря интенсивной про­грамме позволявшие всего за две недели резко повысить качество стрельбы. К сере­дине 1915 г. в каждом английском батальоне был организован снайперский отряд из 19 человек — офицера, 2 унтер–офицеров и 16 снайперов, разбитых по парам.

Оружие пристреливалось индивидуально, и затем меткий стрелок мог прицельно вы­стрелить не позднее 2—4 секунд по появлении цели. Снайперы старались использо­вать патроны одной и той же партии, т. к. регулировка прицелов была хлопотной. Обученный снайпер мог одним выстрелом из двух попасть в модель головы на расстоянии 600 шагов. Наблюдатели при помощи лучших телескопов, с увеличением до 10—30 раз, различали цвета кокард на фуражках с расстояния до 200 шагов или даже цифры на погонах немцев, обслуживающих свой перископ (отражающиеся в верхнем зеркале). Мощные пятикратные прицелы позволяли точно стрелять в лунные ночи и даже при свете звезд. Дальность стрельбы в «не особенно темную ночь» составляла до 200 ярдов. Опытные разведчики утверждали, что могут учуять противника за 50 ярдов. Иногда винтовка (или несколько — до шести) днем устанавливалась на специальный станок и наводилась на место, где предполагалось перемещение противника, а ночью выстрелы терроризировали его. На некоторых участках фронта такие ружья стреляли каждые две минуты.

Были и другие способы ночной стрельбы. «В тонкой стеклянной, герметично закры­той трубочке насыпан порошок. В разных трубочках порошок неодинакового состава и дает огонь разного цвета. Обычно немцы закапывали такие трубочки у самой поверх­ности земли или прикрывали песком, тонким дерном, веткой и т. п. Трубочка легко разламывалась под ногой, порошок соединялся с воздухом — и мгновенно вспыхивал столб яркого пламени. Дежурные немецкие пулеметчики немедленно открывали стрель­бу в направлении огня и на соответствующую его цвету дистанцию».

Теперь бойницы и мешки брустверов в сухую погоду смачивались водой, в холодную погоду приходилось считаться с медленным рассеиванием дыма. Телескопы маскирова­лись мешками с песком, а линзы закрывались от солнца особыми козырьками. Сами бойницы открывались сбоку, и прежде чем затянуть в нее, рекомендовалось выста­вить кокарду фуражки и подождать примерно минуту. Для маскировки бойниц исполь­зовались легкая газовая ткань (марля), веревочные или проволочные сетки с пучка­ми травы. Тогда же применялись маскировочная окраска и чехлы для касок и щитков, маскхалаты с комбинациями желтого, зеленого, черного и других цветов (зимой на русском фронте — и белого), маскировка листьями, ложные перископы и т. п.. Вы­ставлялись картонные головы. В качестве укрытий использовались трубы, старые фу­ражки, ботинки и даже кувшины из‑под рома, имитации деревьев, трупов лошадей, мешков с землей… В одном случае был сделан даже макет киркомотыги, положенной на бруствер (вдоль) и замененной ложной, с рукояткой из прозрачной марлевой тка­ни. К подделке с внутренней стороны бруствера отрыли узкую щель и поставили снайперский щит.

Как отмечалось в наставлении уже Второй мировой, опиравшемся на опыт первой войны, «человек, думающий, что переползание ниже его достоинства, скоро будет ранен или убит».

Теперь уже и немцы страдали от снайперов (по мемуарам Эрнста Юнгера): «Затем у нас была дуэль с безумно храбрым англичанином, чья голова виднелась над краем траншеи максимум в ста метрах от нас. Он насолил нам своими невероятно меткими, нацеленными на амбразуру выстрелами. Я отражал огонь с несколькими людьми. Все же одна точно нацеленная пуля ударилась о край нашей амбразуры, брызнув песком в глаза и слегка задев шею осколком. Мы, однако, тоже не дали маху: высовываясь, коротко целились и снова исчезали. Вслед за тем раздался выстрел по винтовке стрелка Шторха, чье лицо, задетое по крайней мере десятком осколков, все кровоточило. Следующий выстрел вырвал кусок у края нашей амбразуры. Затем еще один разбил зеркало, в которое мы наблюдали. Но мы были удовлетворены, когда наш противник после нескольких, точно положенных на глиняную приступку у его лица выстрелов бесследно исчез». Во время второго сражения на Ипре (апрель—май 1915 г.) снайпер, ранее получивший королевский приз, насчитал около 150 попаданий из 200 неторопливых выстрелов с близкого расстояния. В 1917 г. снайперы канадского корпуса по заявкам за 20 дней уничтожали немецкий батальон. Во время наступления через лес Рэзм канадский батальон благодаря активности своих снайперов, продвинувшись за день больше чем на 6 км, потерял лишь несколько человек в разведывательной секции и одного — в ротах. Объем выпуска английской оптики с 1913 г. по 1918 г. возрос в 90 (!) раз и с 11 типов до 75.

Широкое распространение получили ручные пулеметы, позволявшие атакующей пехоте иметь собственное оружие автоматического огня. Английская армия уже имела пуле­мет Льюиса, русская — Мадсена. Заменяя около 15 стрелков, ручной пулемет оказал­ся необходимым и в обороне — теперь в первой линии могли размещаться только пу­леметчики и наблюдатели, а основная масса пехоты (и станковые пулеметы) — укры­ваться от артогня в следующих линиях. К концу войны докажут свою ценность пуле­мет Шоша, автоматическая винтовка БраунингаBAR (Browning Automatic Rifle) и другие модели.

«ВПЕРЕД В ПРОШЛОЕ»: ХОЛОДНАЯ СТАЛЬ

Действовать примкнутым к длинной винтовке штыком и прикладом в тесных окопах и траншеях стало трудно. Требовалось новое оружие. Как ни удивительно, «новым» оружием стали в том числе наследники средневековых пик, дубинок и ножей. Почему? Требовалось нечто массовое, простое и безотказное, которое не даст осечки или перекоса, у которого не кончатся внезапно патроны, многоразовое (в отличие от гранаты), готовое к немедленному применению… А холодное оружие было еще и бесшумным.

Штыки — перед войной долго выбирали оптимальную форму штыка, тактику штыкового боя и вообще нужность штыка в современной войне. Из записок Артура Эмпи, амери­канского добровольца: «Затем в мозгу промелькнуло воспоминание штыкового инструктора в Англии. Он сказал: «Когда тебе придется участвовать в штыковой и ты воткнешь штык немцу по рукоятку, фриц может упасть и ружье вывернется у тебя из рук. Не теряй время на освобождение, стараясь сбросить немца ногой в живот со штыка, просто нажми на крючок, и пуля сбросит его»».

Ножи — требуют определенных навыков, в т. ч. знания, куда и как бить. Первона­чально использовались пехотные тесаки еще XIX в. — они укорачивались, добавля­лась крестовина. Но такие тесаки предназначались больше для рубящих ударов, а места для таких ударов в новых условиях боя не было. Поэтому в ход пошли всевоз­можные эрзацы из полевых оружейных мастерских, укороченные штатные штыки или ме­таллические пруты от проволочных заграждений — т. н. французский гвоздь, клинок с рукояткой из круглой петли. Серийно делались французский М 1916 или «Венжер 1870», «траншейный нож М 1917» (США), М 1918. У англичан к плоскому латунному кастету приклепывался или привинчивался с одной стороны однолезвийный клинок, причем режущая кромка его лезвия была ориентирована внутрь для удобства снятия часовых.

Саперная лопатка — привычный инструмент, уже имеющийся под рукой. Как говорил герой Ремарка: «Отточенная лопата — более легкое и универсальное оружие, ею мож­но не только тыкать снизу, под подбородок, ею прежде всего можно рубить наот­машь. Удар получается более увесистый, особенно если нанести его сбоку, под уг­лом, между плечом и шеей; тогда легко можно рассечь человека до самой груди». Но против солдата в каске и шинели, с целой кучей ремней и подсумков, да еще и в узкой траншее, где нет места для размаха, даже заточенная лопатка на практике далеко не столь эффективна, как это описано в художественной литературе, пусть даже у Ремарка. Поэтому лопатка применялась больше в исключительных случаях. Из воспоминаний Д. П. Осысина, 1916 г.: «В окопах и позади них начался штыковой бой, впервые наблюдаемый мной за все время войны. Австрийцы дрались отчаянно. Наши солдаты тоже с остервенением перли на австрийцев, причем последние отступали в лес, где работа штыком была не совсем удобна. Озверение дошло до такой степени, что солдаты пустили в ход шанцевые инструменты, лопатки, которыми раскраивали австрийцам головы».

Дубинка практически столь же удобна в переноске, как и лопатка, при этом ею можно «посыпать врага мелом» независимо от места попадания, даже в каску, почти как в анекдоте о встрече Ильи Муромца и д’Артаньяна. Первоначально дубинки изго­тавливали кустарно, затем в мастерских на фронте и, наконец, серийно на фабри­ках. Дубинки делались из дерева и металла, усаживались гвоздями и шипами, иногда имели навершия из корпусов неразорвавшихся гранат и даже крупных шестерней. Та­кая форма позволяла и при касательном ударе не столько убить, сколько в букваль­ном смысле слова «ошеломить» даже хорошо защищенного врага. Некоторые дубинки состояли из рукоятки, гибкого стального троса или пружины и ударной части, внеш­не напоминая скорее допотопные кистени и моргенштерны.

Неожиданную славу приобрели колониальные части, к примеру, гурки (непальские горцы) и сенегальцы (сенегальцами называли солдат, набранных во Французской Западной и Экваториальной Африке). Такие солдаты отлично умели обращаться со своим традиционным холодным оружием и были гораздо устойчивее психологически, что отмечали, например, Анри Барбюс, тоже ветеран Первой мировой, и Борис Савин­ков, террорист и писатель.

Первые месяцы войны показали, что причиной многих смертей являются сравнитель­но небольшие и малоскоростные осколки. Стремясь защитить солдат, изобретатели предлагали множество конструкций — от сравнительно легких жилетов из шелка (до­роже), хлопка и кожи (дешевле), потомков «бронежилетов» древности, до передвиж­ных щитов с бойницами, опять‑таки потомков туров и фашин.

15 марта 1915 г. во Франции появились первые протокаски для защиты головы, на­девавшиеся под кепи. Французский генерал Август Луи Адриан, вдохновившись идеями XVI в., предложил более совершенную стальную каску, позднее названную его именем. Уже в начале 1915 г. было выпущено порядка 700 000 таких касок. Англичане последовали французскому примеру, в июне того же года заказав 1000 штук, а в августе запатентовав собственную конструкцию Джона Броди. Но были и национальные особенности: французы стремились обеспечить защиту как можно быстрее, выбрав полусферу из мягкой стали, внешне напоминающую пожарную каску. Англичане заботились о защите от шрапнели, падавшей преимущественно сверху, каской «тарелкой». А немцы стремились защитить от низкоскоростных осколков снарядов, мин и гранат лицо и шею, т. е. спереди. Германская каска, или Stahlhelm, была разработана доктором Фридрихом Швердом (Friedrich Schwerd) и пошла в массовое производство как «Модель 1916». В июле 1916 г. было выпущено 300 000 касок этой модели.

Для защиты самого дорогого у солдата, т. е. его головы, на каски крепились до­полнительные бронедетали. Поэтому немецкие каски и получили знаменитые «рожки». Немецкий снайперский или осадный шлем 1917 г. внешне сильно походил на… сак­сонский шлем XVI в., весил свыше 6 кг (!) и мог выдержать попадание обычной пули примерно с 200 м, а по данным англичан, «любая пуля с легкостью пробивает ее на­сквозь». Правда, шея солдата дополнительного «усиления» не получала и вращать головой в тяжелой каске было несколько затруднительно. А кинетический удар при попадании пули, даже не пробивая брони, мог запросто сломать шею (проблема выбо­ра оптимального соотношения защита/вес остается и в наши дни). Но и защите живо­та и паха также уделялось внимание, например, в системе Адриана 1916 г. (Cuirasse abdominale Adrian), изготовленной в 100 000 экземпляров. Защита для рук и ног разрабатывалась, но имела куца меньшее распространение.

В целом, по английской статистике, применение касок снизило потери убитыми на 12 %, а ранеными на 28 %, доля ранений головы в общем количестве ранений снизи­лась с 25 % до 3 %.

Для защиты лица возродились различные опытные варианты забрал и бронеличин. Экипажи танков и бронемашин для защиты лица и особенно глаз от осколков пуль, капель свинца и окалины, отлетающих внутрь машин, использовали кольчужные сетки.

Британский «бронежилет» «necklet» (ожерелье или горжетка) из шелка, как наибо­лее прочной нити, стал широко использоваться с 1915 г. и выделялся из расчета 400 штук на дивизию. Он закрывал плечи и шею, имел толщину в 2 дюйма и весил примерно 1,5 кг, показал неожиданно хорошие результаты, но был дорог и быстро изнашивался. Другой вариант, «Chemico», весил 6 фунтов (порядка 2,5 кг) и представлял собой «бутерброд» из льна, шелка, хлопка и резины. Авторами некоторых русских руководств 1915 г. предлагалось даже самим изготавливать панцири из рубленных в кузнице пластин.

Немецкий Infantcriepanzer весил порядка 9—11 кг и был выпущен в количестве полмиллиона штук. При этом, по французским испытаниям, уже со 100—200 м трофей­ные кирасы пробивались винтовочной пулей навылет, не говоря уже о пулеметах. По испытаниям в США кирасы держали винтовочные пули только с 60—300 ярдов. По отзыву Юнгера о британском бронежилете,«лейтенанта, несмотря на броню под мундиром, уложили на месте, так как пистолетная пуля, пущенная Райнхардтом с близкого расстояния, вогнала весь этот броневой щит ему в тело». Но от осколков снарядов и шрапнели кирасы в сочетании с усиленными шлемами вполне могли спасти, а для снайперов, пулеметчиков и наблюдателей, особенно на передовых постах во время артобстрела, тяжелый вес брони был не столь важен. Некоторые нагрудники имели резиновый подбой толщиной около дюйма (25,4 мм), снижавший травмы при ударе пули.

Шотландский офицер Грей, неоднократный победитель соревнований по стрельбе, предложил снайперский щит для установки в траншеи, позднее названный в его честь. Щит Грея представлял собой металлический щит, к которому проволокой при­креплялся такого же размера деревянный щит с соответствующим бойнице отверстием. К деревянному щиту гвоздями прибивались мешки с песком, соответствующие по цвету мешкам на данном участке бруствера. Ночью часть мешков вытаскивалась из брустве­ра и заменялась щитом. В результате бойницы обычно оставались не замеченными противником, а сам щит имел дополнительное преимущество — при попадании в него пули, встречая на своем пути мешки и дерево, не издавал обычного звука, неизбеж­ного при ударе пули о металл, и не выдавал укрытия. Другой двойной переносной щит представлял собой большой треугольник со стальной задвижкой в заднем щите, закрывавшей бойницу. Даже если пуля пролетала через отверстие в переднем щите, она чаще всего попадала в задвижку, и только примерно в одном случае из двадцати противнику удавалось выстрелить по оптической линии наблюдения. Боковые щиты устанавливались под углом к фронтальному.

Немецкий «М1916» с подпорками, бойницей и задвижкой из 6–мм хромоникелевой стали держал ружейные и пулеметные пули со 100 м. Поздние модели имели толщину до 11 мм с боковыми «крыльями» в 3 мм, но вес щитка достигал уже 23 кг. Русский крепостной щит весил от 32 до 59 кг. Более крупные английские и французские мо­дели внешне напоминали катящийся цилиндр, «экипаж» которого составлял от 1 до 5 стрелков, для американского щита 1917 г., на двух парах колес (передняя пара — большего диаметра) — до 9. На некоторые из моделей предполагалась установка пу­лемета. Немцами использовались разработанные еще в 1880–е бронекаретки Шумана, легкие бронированные башенки на колесах, для 37—57–мм артиллерии, перевозимые лошадьми к месту установки в бетонные гнезда.

Для стрельбы по щитам применялись винтовки калибром от 0,333 Jeffery, 0,35 и выше, в т. ч. «слоновые» 470 Нитроэкспресс, до войны используемые охотниками на слонов и буйволов, и даже 500 и 600. Бронебойные пули (появившиеся у англичан в декабре 1915 г.) надежно выводили из строя пулеметы, достаточно было одного удачного попадания в замок. Попадание винтовочных пуль с близкого расстояния в человека больше напоминало небольшой взрыв, шокируя очевидцев. С появлением танков пулеметные гнезда и снайперские позиции станут одной из приоритетных целей для них.

Пехотинцы Первой мировой в кирасах и шлемах, с дубинками, стилетами, пиками и мечами внешне больше походили на солдат XV‑XVII вв., чем на довоенные армии. Даже и наказания солдат вполне напоминали средневековые. Например, в британской армии высшим наказанием был расстрел, полагавшийся за дезертирство, трусость, мятеж, передачу информации врагу, изнасилование, мародерство, включая обирание мертвых, порчу или утрату амуниции, принуждение спасательной команды и удар старшего по званию. Следующим суровым наказанием было отбытие 64 дней на передо­вой, где штрафник принимал участие во всех рейдах и работах. Провинившийся часо­вой получал «Полевое наказание № 1», оно же «На колесе» или «Распятие»: он при­вязывался к деревянному колесу на два часа в день, в течение 21 дня независимо от погоды. Пища его в течение всего этого периода состояла из галет, воды и кон­сервов. «Полевое наказание № 2» заключалось в выполнении всех тяжелых работ с той же диетой на срок от суток до 20 дней, при этом одеяло отнималось. Если про­ступок был менее значительным, солдата могли заставить маршировать два часа с полной выкладкой. Затем шло «С. В.» — «Confined toBarracks», наказуемый оста­вался в бараке от суток до недели.

В русской армии, по описанию Свечина, самострелов неофициально заставляли по три раза в день становиться во весь рост на бруствер передовых окопов, и прикла­дывать руки к глазам, изображая наблюдателей с биноклями. Немцы из своих окопов, удаленных на 700—800 шагов, давали несколько выстрелов по ним, после чего им разрешалось спуститься в окоп.

Юнгер вспоминал, что в немецкой армии провинившегося солдата могли послать с одной киркой на сотню метров вперед в сторону французских окопов.

Во избежание «траншейной стопы» солдаты каждый день на 15 минут снимали обувь и массировали ноги. Избегалась тесная обувь, резиновая надевалась только в слу­чае крайней необходимости, каждый солдат должен быть иметь пару сухих носков.

«МАРШАЛ ВОБАН УЧИТ…»

В XX в. неожиданно снова воскресли дискуссии ХУЛ в. о наилучших способах осады крепостей.

Французский артиллерист и тактик Вобан предпочитал принцип «побольше поту, по­меньше крови». По его словам, «осады и взятие неприятельских мест делают нас владетелями их земель, а фортификация способствует нам к удержанию оных во вла­дении. Она притом охраняет наши границы от опасных следствий, которым от одной потерянной баталии без сея предосторожности могут произойти». Вобан отмечал, что при боях в Нидерландах побежденного трудно отогнать дальше чем на 3—4 мили из‑за распространения укрепленных мест, удерживающих победителя, и где проигравший сражение может привести свои силы в порядок. Говоря современным языком, прорыв не переходит в оперативный.

Вобан сначала уничтожал огонь крепостной артиллерии и затем продвигал вперед пехоту при помощи прикрывающих ее подступов (также называемых сапами) или тран­шей, названных им параллелями. Перед атакованным фронтом, вне дальности тогдашнего картечного огня, примерно в 600—700 м (по данным Саймона Джонса) располагается длинная, охватывающая фронт траншея — «первая параллель». В ней устанавливается артиллерия. Приблизительно на половинном расстоянии между первой параллелью и фронтом — вторая, у подошвы гласиса (пологой земляной насыпи перед наружным рвом крепости) — третья, и на самом гласисе, у его гребня — т. н. траншея венчания. Из второй параллели, примерно с расстояния в 300 м, артиллерия уже может эффективно поражать стены. Особое внимание уделялось тщательному анализу местности и поиску уязвимых мест.

Сапы, передние части траншей, должны были вестись днем и ночью. Сначала на бруствер ставился первый тур, в него аккуратно насыпалась земля, затем рядом ставился следующий и мешки с песком, наверх — фашины (две по сторонам и третья — на середину, так, чтобы колышки туров прошли насквозь и скрепили бы их). Потом фашины засыпались землей. Задние мешки с песком постепенно переносились вперед, поэтому для сапы на все время осады хватало ста мешков.

Вобан предпочитал подкопам артиллерию, т. к. последняя могла сделать пролом, где, когда и какой угодно величины, чего с той же надежностью не мог подкоп. Тем не менее Вобан дал и чертежи подкопов с одной, двумя и тремя пороховыми камерами. Порох закладывался в длинные «сосисы» из полотна — прототипы бикфордова шнура. Чтобы порох не отсырел, на дно камеры укладывались толстые доски, на них — солома, а на солому — пустые земляные мешки, сверху насыпался порох «кучей». Стены камеры тоже обкладывались соломой и мешками. Готовый подкоп забивался по концам толстыми досками, подпираемыми брусьями, все свободные места заполнялись большими мягкими камнями с навозом вместо извести.

Кроме того, Вобап первым указал, что главным объектом действия осадных батарей должна быть артиллерия обороны, а потом уже крепостные постройки, достигая не столько числом орудий, сколько грамотным распределением батарей и их охватываю­щим расположением.

Его противник, голландский инженер Кегорн, автор вышеупомянутых мортир, пред­почитал ускорять осады бомбардировками и атаками открытой силой. Однако при оса­де Намюра, занятого в 1695 г. французами, Кегорн производил беспрерывные штурмы, которые стоили больших потерь в людях и затянули осаду на 53 дня. При осаде той же крепости за несколько лет до Кегорна Вобан, придерживаясь своего метода атаки и осторожно ведя подступы, занял ее в 35 дней при сравнительно малых потерях в людях. И три с лишним века спустя военное искусство колебалось между этими двумя крайностями.

В Первой мировой крепости, которые во Франции, а по ее примеру и в России перед войной разоружались и упразднялись, оказались неожиданно крепким орешком.

Да, немцам в начале войны удалось быстро подавить бельгийские форты тяжелой осадной артиллерией. Тем не менее Льеж, прикрывавший важнейший узел дорог, со­рвал германской армии элемент внезапности, не дав просто промчаться по Бельгии в эшелонах. А Антверпен, устарелый еще до войны, дал бельгийской армии отдых и снабжение, сберег от разгрома в поле превосходящими немецкими силами и оттянул на себе части, жизненно необходимые на Марне.

В отличие от немецкой русская артиллерия, стрелявшая по Перемылило «до 4 1 /2 час тротиловыми 12— и 15–см гранатами и 8–см шрапнелями, производила лишь мо­ральное впечатление». По отзывам австрийцев, приводимых Барсуковым, «полная без­вредность действия снарядов по броне рассеяла подавленное моральное состояние, возникшее с началом бомбардировки». После боя начальник 69–й дивизии доносил ге­нералу Щербачеву о действиях артиллерии:

«При образцовой меткости разрушения никакого». Например, батальон 240–го пол­ка, залегший перед укреплением Разубовице в ожидании, когда рабочие команды про­чистят проходы в проволоке, был забросан ручными гранатами из укрепления и об­стрелян с соседних фортов, причем потерял убитыми 224, ранеными 24 и взятыми в плен 86 человек. Между тем укрепление защищалось лишь одним взводом пехоты и 80 артиллеристами. В итоге попытки быстрых штурмов стоили русской армии до 20 000 человек, в некоторых частях выбыло до 20—30 % личного состава. Как и Антверпен, Перемышль тоже будет взят, но свою роль, дважды сковав целую армию и обеспечив Австро–Венгрии время, выполнит с лихвой.

В 1915 г. крохотный русский Осовец, крепость третьего класса, даже незакончен­ный, оказал немцам ожесточенное сопротивление. 3 из 4 фортов, кроме центрально­го, устарели по конструкции. Из 18 батарей для борьбы с осадной артиллерией кре­пость имела 1 броневую и 6 бетонных открытых батарей, остальные батареи были временного типа, легко обнаруживались и поражались огнем 15–см бомб. Немцы были уверены, что при необходимости сметут тяжелой артиллерией с лица земли «курятник» за трое суток, благо только осадных орудий от 107 до 420 мм, они, по русским подсчетам, имели примерно 68 штук. Однако, сознавая слабость крепости, ее комендант, генерал–майор Бржозовский, и гарнизон приняли меры к усилению передовых позиций.

С 9 февраля 1915 г. начался обстрел тяжелой артиллерией, достигнувший максиму­ма 14—16 февраля, когда в ход пошли 420–мм гаубицы. Одновременно с аэропланов бросались бомбы и металлические стрелы. За эти три дня было выпущено до 120—200 000 тяжелых снарядов, включая около 30 420–мм, и столько же в последующие три дня, кроме 420–мм. Воронки от 420–мм снарядов достигали 3 м в глубину и 12 — в диаметре. Однако старая крепость с усилением ряда конструкций выдержала обстрел. Например, кирпичная казарма форта № 2, усиленная бетонным тюфяком по песчаной прослойке, перенесла восемь попаданий 210—305–мм снарядов. Справедливости ради, позднее Хмельков отмечал неумение немцами использовать всю силу своей осадной артиллерии. Например, сравнительно малое количество выпущенных 420–мм снарядов, из которых в форт попал только один. Вероятно, здесь сыграл свою роль ответный огонь 15–см орудий Канэ из Осовца. Большинство 210—305–мм снарядов не имело трубок с замедлителями, поэтому рвалось при попадании в обсыпку. Немцы вели стрельбу только днем, тем самым позволяя гарнизону исправлять повреждения ночью.

Передовые позиции удерживались и были оставлены только в ночь на 22 февраля в результате упорных боев 16—21 февраля. Постоянно шло восстановление разрушенно­го. Немцы так и не предприняли штурма крепости, а к 7 марта, опасаясь оттепелей, перешли на беспокоящий огонь. Затем, к середине марта, они сняли большую часть осадной артиллерии. Но к середине лета стратегическая ситуация изменилась. Те­перь, взяв Осовец и прорвавшись на Белосток, а с юга — на Брест–Литовск, немцы поставили бы 3–ю и 4–ю русские армии под удар во фланг и тыл, вынудив утомленные боями войска отступать по узкому коридору, запруженному обозами и артиллерией.

Поэтому немцы решили предпринять новейший тогда способ атаки — газами. С 13 июля германские войска приступили к установке газовых баллонов, группируя их в батареи. 6 августа в 4 часа утра немцы выпустили хлор с примесью брома. Почти все защитники центральных позиций погибли, и немцы быстро захватили их, но на флангах германские войска либо попали под свои же газы, либо не смогли проделать проходы в проволочных заграждениях. Батареи крепостной артиллерии, несмотря на большие потери отравленными, открыли огонь по наступающему противнику и отрезали штурмовые части от резервов. Последние резервы — четыре русские роты, перейдя в контратаку и потеряв до половины состава отравленными, выбили ошеломленных нем­цев, абсолютно уверенных в гибели гарнизона, лишенного средств защиты. Уже к 11 часам позиции были очищены от противника.

В результате Осовец удерживал фронт на протяжении 50 верст и даже создавал угрозу перехода в наступление. Однако в связи с общим отступлением русских войск 9 августа Осовец пришлось оставить. Были подорваны все сооружения, вывезены при­пасы, гарнизон отошел практически без потерь и уже на следующий день занял уча­сток армейской позиции.

«Секрет» упорной пятимесячной обороны против новейшей техники — в высоком бое­вом духе гарнизона и его командующего и умелом использовании всех возможностей для активных действий. Слабая артиллерия Осовца не могла состязаться со штурмо­вой, но сосредоточенным огнем подавляла обнаружившие себя батареи противника и в нужный момент отсекла резервы атакующих. Солдаты упорно обороняли передовые по­зиции, не давая немцам подтянуть артиллерию вплотную к фортам, поэтому даже ин­тенсивный огонь 300—420–мм снарядами не смог уничтожить крепость.

«С ФУГАСОМ И МИНОЮ ШЛЮТ НАС ВПЕРЕД…»

На особенности боев севернее Вердена наложила отпечаток география Фландрии. Низкие и пологие песчаные дюны веками защищали ее от затопления, а подземные воды залегали слишком близко к поверхности. Миллионы снарядов, перекапывающие почву, превращали ее в жидкую грязь, которую солдаты ненавидели едва ли не больше, чем противника. По выражению капитана Хью Полларда, 9/10 времени солдаты сражались с природой и только оставшееся — с противником.

Начавшись с примитивных ямок, полевая фортификация быстро совершенствовалась. Первые подземные укрытия у Аргонн начали сооружаться французскими инженерами 15 октября 1914 г. Окопы на передних склонах возвышенностей скоро становились жерт­вами усовершенствованных средств наблюдения, наводивших артиллерию. Поэтому око­пы после боев весны 1915 г. сооружались на обратных склонах и состояли не из од­ной, а из нескольких позиций. Траншеи приобретали ломаные очертания, позволяющие пулеметам вести фланговый и перекрестный огонь и сберегающие оборонявшихся от продольного огня. В Крымскую войну, задолго до появления пулеметов, так же по­ступал с укреплениями Тотлебен, а еще ранее — Вобан. Глубина окопов второй ли­нии, несмотря на подземные воды, доходила до 5 м, а блиндажи и другие убежища прикрывал слой земли до 5—7 м, широко применялись бетонные и стальные укрытия. Временами укрытия располагались на глубине до 18 м. На итальянском фронте в ска­листой местности орудия часто ставились в казематы с толщиной стен до 3, а по­крытия — до 4 и более м. Английский капитан Тоби хвалил комфортабельные немецкие укрытия, длиной до 10 м, покрытые 5—6 м земли. Под Нев–Шапель 15 германских пу­леметов устанавливались на фронте порядка 250 м.

Совершенствование полевой фортификации отмечал и В. Г. Федоров: «Летом после долгого затишья, когда было время построить хорошие окопы и подучить в самих полках прибывающие пополнения, картина была уже другая. Окопы теперь рыли глубо­кие. Козырьки из бревен с насыпанной на них землей предохраняли людей и от шрап­нельного огня. Вместо узких ложбинок для винтовок были сделаны бойницы со стен­ками из кольев или мешков с песком. Всюду я видел дощечки с надписями, на кото­рых указывались проверенные стрельбой расстояния до хорошо заметных предметов на местности. Такие окопы надежно укрывали стрелка. Боевой опыт делал его более выдержанным. Все это способствовало более спокойному прицеливанию и позволяло солдатам устанавливать прицел точно по команде».

На французском фронте укрепления были еще более солидными: «У подножия возвы­шенностей я видел целый ряд таких подземных пор с внутренними ходами сообщения. Некоторые были вырыты так глубоко, что толща земли над ними достигала пяти мет­ров, и были, видимо, рассчитаны на сопротивляемость взрыву снаряда большого ка­либра». С электричеством и кипяченой водой.

По подсчетам французов января 1915 г., гарнизон траншеи, вооруженный винтовка­ми, мог причинить нападающим в 11 раз большие потери, прежде чем те достигли бы траншеи, при участии пулеметов каждый обороняющийся мог убить 14 нападающих. Та­ким образом, подсчеты Блиоха конца XIX в. были даже превзойдены. В результате «конкуренции» огня сторон даже трупы приходилось вытаскивать с помощью подкопов и крючьев. К концу 1915 г. французы считали, что укрытия должны выдерживать си­стематический огонь 150–мм и отдельные попадания 210–мм снарядов. Использовались и траншеекопатели.

Бели такие цели трудно поразить даже миллионами снарядов, а пехота не может достичь их, то, может быть, испробовать старые способы осады? То есть тайно вы­копать подземную галерею и заложить в нужное место столько взрывчатки, сколько понадобится. Ровно к такому же выводу пришел, например, обер–лейтенант Отто Фус­слейн (Otto Fusslein): если противник не может быть атакован на поверхности, он атакуется из‑под земли.

Теория минной войны по упорядочиванию приемов применения подземных мин разра­батывалась еще Вобаном с 1686 г., причем в тех же местах, где будут греметь бои Первой мировой. Хотя подкопы применялись еще древними египтянами, а у ассирийцев были специальные «саперные» части, но именно Вобан обращал особое внимание на комбинированные действия подземных и наземных действий и адаптацию техники и тактики к ландшафту и геологическому строению конкретного поля боя.

Заново изучался опыт и других войн, вплоть до Крымской, Гражданской CША и Русско–японской.

В районе Ипра под тонким слоем почвы лежала влажная смесь песка и глины. Далее шел слой жидкой пульпы толщиной в 15 м. Зажатая между более твердыми слоями, эта смесь грунта и воды немедленно заполняла любые выработки. Наконец, еще глубже лежал слой голубой глины, более твердой, хотя и пластичной.

На помощь саперам XX в. пришел технический прогресс. Например, Шварте так опи­сывал по итогам войны типичную технологию прокладывания подземных ходов для разных условий: «В мягких грунтах работали двузубой мотыгой или фрезерной маши­ной, в твердом — сверлами и бурами с зубчатым наконечником, буровыми машинами для каменных пород и буровыми зарядами; в дюнном песке — при помощи передвижных щитов, в наносном песке — при помощи опускных колодцев и насосов. Удаление земли производилось почти исключительно мешками, которые тащились вручную, или при по­мощи минных тележек, или посредством подъездных путей до поверхности земли или отверстия колодца. Для вентиляции первоначально служили ручные вентиляторы с зубчатой передачей, позже приводимые в действие электричеством, непосредственно сцепленные с мотором. В качестве воздухопроводных труб лучшими оказались картон­ные, обернутые непромокаемой материей».

Туннельная машина Уитакера, несмотря на неудачу в сложных грунтах, использова­лась и после войны. В некоторых регионах, например, Вогезах и Шампани, шум машин заставлял немецких саперов нервничать и преждевременно подрывать контрзаряды. Французский ручной вентилятор 1879 г. также был слишком шумным. Французы в нача­ле войны (1914—1915 гг.) в мягких грунтах работали киркой или даже лопатой, об­шивая потолок и стены галереи досками и убирая грунт вагонетками. В твердых грунтах использовались взрывчатые вещества, ручные (в т. ч. для вентиляции) и ме­ханические бурава. Последние работали на сжатом воздухе, нагнетаемом компрессо­рами, которые устанавливались в тылу, за 800—200 м от места подземных работ. «Вомбат» капитана Стэнли Хантера мог пробурить в известняке дыру более 16 см в диаметре, длиной более 60 м со скоростью 3—4 фута в час. Немцы, несмотря на де­фицит в обеспечении саперных работ, также применяли электрические бурава. Нако­нечники буравов доходили до 60 см в длину и 20 см в толщину. Скорость бурения даже в скалистом грунте доходила до 5 м в сутки. Затем в высверленные отверстия (четыре по углам галереи и одно — посередине) глубиной 50 см закладывалась взрывчатка. В 1915 г. был изобретен способ закладки двух зарядов — бризантного (на дне скважины) и метательного (ближе к отверстию). Более ранний (на сотые доли секунды) подрыв метательного заряда препятствовал выходу в галерее газов бризантного заряда, усиливая их полезное действие в земле. В результате скорость проходки увеличивалась в 2—4 раза.

СО, он же «удушливый газ», без вкуса, цвета и запаха, мог стать таким же убий­цей, как и противник. Не меньшую опасность представляли другие газы, образующие­ся после взрывов, особенно в камуфлетах, где они не могли быстро рассеяться в воздухе, и метан. Широко применялись шлемы, защищающие от огня и дыма, приборы для дыхания и спасательные аппараты. Для вентиляции глубоких шахт использовались бронированные шланги толщиной около 8 см, подсоединенные к электрическим или ручным насосам. Для обнаружения ядовитых газов вернулись к традиционным шахтер­ским помощникам — мышам и канарейкам. Канарейки покупались во Франции, преимуще­ственно в Париже, но иногда привозились и из Англии.

Чтобы противник не ответил такими же подкопами, использовались службы прослу­шивания. Геофон, приемник звуковых волн, изобретенный в 1915 г., позволял опре­делить направление и расстояние подземных работ, но требовал таланта и трениров­ки. Как отмечал Шварте, несмотря на использование особых аппаратов, в т. ч. ми­крофонов, «привычное к грунту ухо опытного минера остается лучшим прислушива­тельным прибором. Аппараты с электрическим приводом, подобно телефону, имели то преимущество, что давали возможность одному человеку одновременно нести службу прислушивания в нескольких пунктах». Еще по довоенным английским наставлениям саперам рекомендовалось закусить колышек, воткнутый в землю, улавливая вибрации почвы. Простейший прибор прослушивания делался из сосуда с водой. Из‑за блокады немцы почти не могли использовать резину для шлангов, водонепроницаемую обувь и шины, поэтому их подземные работы легче засекались союзниками. Посты прислушива­ния оборудовались в наиболее выдвинутых пунктах передовой линии, на расстоянии 30—40 м друг от друга. При необходимости копались специальные минные рукава на глубине в 1—2 м от поверхности земли и длиной 10—20 м. Нервы слушающих были напряжены из‑за приближенности к противнику, в любую секунду готовому послать в траншею мину или ружейную гранату. Любопытно, что при прослушивании рекомендова­лось не прекращать собственные работы по соседству, подчеркивающие опытному «слухачу» действительно подозрительные звуки. Немцы, напротив, в 1915 г. у Живанши каждые два часа прекращали работу на 25 минут.

Поэтому минные работы старались использовать только в тех случаях, когда не было другого выхода, и при тщательной подготовке, от аэрофотосъемки до изучения геологических особенностей.

По французскому опыту, минная война была вероятна в тех местах, где позиции противников сближались от 10 до 200 м для песчаного грунта и от 5 до 50 м для скалистого. Особая смена в блиндажах, ближайших к галерее атаки, стучала кирками и молотками, мешая противнику определить точное направление саперных работ. При­менялись даже ложные взрывы, показывающие, что заряды устанавливаются на малой глубине, следовательно, глубоко под землей ничего опасного не происходит. При приближении к противнику шум заглушался артобстрелом (хотя обычно саперы стара­лись работать в тишине). В первой линии оборудовались подбрустверные блиндажи, чтобы противник не смог атаковать саперов по земле.

Но и «обычным» солдатам приходилось работать не покладая рук: «Мы — настоящие мастера на все руки, окоп ежедневно предъявляет нам тысячу требований. Мы роем глубокие штольни, строим блиндажи и бетонные убежища, готовим проволочные пре­пятствия, создаем мелиоративные устройства, обшиваем, укрепляем, устраняем, удлиняем и срезаем, засыпаем выгребные ямы — короче, со всем управляемся сами». Во французской инструкции 1916 г. говорилось: «Теперь солдат — есть одновременно и рабочий. Он владеет — по временам ружьем и всегда лопатой».

Несмотря на то, что в подземных работах было задействовано менее процента войск передовой линии, их вклад в победу трудно оценить. При этом обе стороны переоценивали опыт и способности противника. Например, немцы полагали, что бри­танскому корпусу королевских саперов, воспетому еще Киплингом, помогает их большой довоенный опыт, а британские саперы переоценивали тренированность немец­ких «пионеров». В реальности германская армия уделяла минному оружию мало внима­ния еще с 1890–х г., и только немногие офицеры обладали полным объемом знаний о саперном деле. И, когда возникла потребность, всему пришлось учиться заново.

Минная война началась с применения малых зарядов, весом от 6 до 10 кг, продолжилась зарядами в тонны (1915 г.), а окончилась — в десятки тонн. Только британские саперы использовали порядка 36 видов взрывчатых веществ, но предпочитали аммонал — дешевый и не взрывавшийся, как порох, от огня и даже попадания пули. Из‑за впитывания влаги использовали водонепроницаемую упаковку. Из‑за дефицита стандартной взрывчатки немцы использовали нитрат аммония, французы — шеддит, взрывчатку на основе смеси бертолетовой соли и хлората натрия, чрезвычайно чувствительную к огню и механическому обращению. Порох менее мощен, чем нитрат аммония, и более склонен к самопроизвольному взрыву, но французы использовали его дольше других.

Температура под землей повышалась, поэтому зачастую саперы работали раздетыми. Британские саперы специальных команд обвязывали веревку вокруг талии, надевали «Прото» — кислородный аппарат на 45 минут, брали по револьверу в каждую руку и ползли в вязкую душную темноту, каждое мгновение ожидая пули. Канадские саперы предпочитали стилеты, иногда применялись обрезы винтовки Ли Энфилд. Были даже случаи использования деревянных дубинок и щитов для отражения вражеских ножей. В случае обнаружения вражеской галереи в нее старались аккуратно заложить взрыв­чатку. Если со стороны противника слышался шум работы, значит, он пока еще не приготовил своей мины, но если шум прекращался больше чем на минуту или две, сердца саперов замирали. Иногда вовремя обнаруженная вражеская взрывчатка акку­ратно переносилась на поверхность и использовалась в своих минах. Также враже­ская галерея блокировалась рогатками (в точности, как века назад), щитами и меш­ками с землей, перевязанными проволокой.

Лейтенант Джон Уэсткотт описывал схватку между канадцами и немцами в германском туннеле. Передовой канадец (Уэсткотт) ослепил немцев фонариком и выстрелил, затем пригнулся, давая возможность выстрелить напарнику, как они отрабатывали на тренировках. Подземная перестрелка заняла 2—3 минуты, немцы потеряли 4 убитыми, 3 сдались, канадцы — 3 ранеными. Немецкая галерея была подорвана, остановив их работы на недели.

Пока продолжались подземные работы, пехотные части наверху могли сметаться, даже за ночь, и тогда вернувшимся саперам приходилось объяснять подозрительным пехотинцам, кто они такие.

Первые попытки минной войны со стороны немцев начались в середине ноября, когда германские войска у Домпьера (южнее Соммы) сорвали попытку подкопа французских саперов и заложили первые системы прослушивания. 13 ноября отряд германских саперов взорвал заряд в 40 кг и атаковал вслед за пехотой под прикрытием минометного огня. Саперы установили в захваченном кратере в 6,5 м стальные плиты и мешки с песком. Французы ответили прокладкой галерей 18 ноября. 4 января французы взорвали 3 т пороха, благодаря чему атака пехоты была успешной. 3 февраля у высоты 191 немцы одновременно подорвали четыре заряда, по 5 т каждый, и, хотя захватили траншеи, многие атакующие пострадали от слишком близких взрывов. Под Каренси 9 мая 1915 г. было взорвано 17 зарядов, весом от 300 до 1500 кг, искусственные препятствия были снесены, германские траншеи — засыпаны на расстоянии от 50 до 80 м, в отрезанных частях взяты пленные. Также было разрушено много подземных сооружений, оставшиеся в живых саперы сдались.

Немцы, приближаясь к вражеской галерее, закладывали зарядную камеру и затем прекращали работы на долгое время, так что прослушивание не могло их обнаружить. Когда саперы Антанты приближались достаточно близко, немцы закладывали в подго­товленное место заряд и подрывом причиняли значительный ущерб.

20 декабря 1914 г. немцы методически атаковали англичан при помощи покрытых сап — ручные буры тихо вынимали мягкую почву, затем подрывались заряды, и пехота атаковала прямо внутрь траншей, захватив две их линии. Хотя немецкие заявки в 5000 убитых и преувеличены, английские войска оказались не способными отразить такую атаку, в т. ч. и благодаря дефициту минометов, гранат, саперов и оборудова­ния и неприспособленности солдат–индусов к климату зимней Фландрии.

Британцы ответили немцам «кротами» Нортон–Гриффитса — 13 февраля 1915 г. он получил разрешение на создание саперного подразделения. Его агенты вербовали шахтеров Ланкашира, Йоркшира, Камберленда и Уэстморленда, благо в 1914 г. в Ан­глии насчитывалось 250 000 шахтеров. Нортон–Гриффитс выторговал для подчиненных 6 шиллингов в день — втрое больше, чем в пехоте, поэтому мог рассчитывать на квалифицированных специалистов и механических «толкателей» грунта с собственной фирмы. В качестве фронтового средства передвижения использовался «Роллс–Ройс», подарок жены, набитый бутылками с редкими винами — «жидкой валютой» для офице­ров, у которых он забирал солдат.

Еще в декабре англичане заложили первый заряд из 20 кг пироксилина, но из‑за сильного артобстрела отступили раньше, чем смогли его подорвать. 17 апреля 1915 г. британцами у высоты 60 было взорвано пять мин, общим весом 4,5 т. Взрывы были произведены с интервалом в 10 секунд одновременно с началом атаки. Как сказал Нортон–Гриффитс, мудрее потерять немногих людей от обломков, чем многих — от пу­леметов. И действительно, англичане потеряли всего семерых, несмотря на сильпый огонь немцев по захваченным позициям.

6 мая саперы лейтенанта Лиминга доказали, что могут достигнуть сухих слоев под движущимся песком, одержав победу над фландрской геологией.

Летом того же года команда капитана Касселя копала туннель в 58 м под немецкие позиции у Ипра. Сначала планировалось заложить 3500 фунтов (примерно 1,5 т) ам­монала, но он все никак не прибывал. Кассель выпросил у других саперных частей доступный аммонал, порох и нитроцеллюлозу, заложив весь этот коктейль вместе с наконец доставленным количеством аммонала. 19 июля заряд был подорван, два взво­да были разорваны на куски или похоронены заживо. Наконец‑то англичане смогли захватить важную позицию.

Так как большие воронки, остающиеся после взрывов, мешали бы атакующему, в се­редине войны заряды старались разместить таким образом, чтобы получить камуфлеты — подземные взрывы без образования воронки. Съемка с воздуха позволяла засечь места подземных работ по более светлому тону выброшенного грунта (поэтому грунт сбрасывался в воронки от снарядов по ночам). И аэрофотоснимки наиболее массовых полей сражений минной войны напоминают лунный ландшафт, некоторые кратеры замет­ны до сих пор. Например, в октябре—ноябре 1915 г. и весной 1916 г. у гряды Лез–Эпарж происходило по 4 взрыва в неделю. «Адские ямы», как их называли солдаты, представляли собой готовые оборонительные позиции и становились затем ареной ожесточенных схваток.

3 марта немцы подорвали 16,5 т взрывчатки, заложенной на глубине в 35 м. 9 марта французы смогут откопать и спасти трех засыпанных при взрыве. Ответным хо­дом стало применение электрического бура, прокладывающего пятидесятиметровую скважину диаметром 15 см со скоростью 8—10 м в час и способного бурить даже скальные породы. 5—6 т пороха подняли в воздух 60 м траншей, 30 пехотинцев исчезли, 30 м второй линии повреждено.

К маю 1916 г., после более чем года минной войны, лес Шевалье со скалистым грунтом из‑за сплошных воронок представлял собой настоящий карьер. Французы бы­стро закладывали фугасы недалеко от поверхности — так, 70 фунтов пороха разбра­сывали 5 т камней по области 160 на 120 ярдов.

В июне 1916 г. немцы взорвали три мины рядом с кратером Касселя и отбили его обратно, полтора года боев окончились тем же, с чего начинались.

Французы отмечали малое количество закладываемых немцами взрывчатых веществ (вероятно, из‑за их дефицита) и преждевременный подрыв многих зарядов. Крутизна спуска часто достигала 40 и даже 70—80°, при этом галереи нередко располагались в два–три яруса. Длина туннеля достигала 6 км. К этому же времени англичане рас­полагали 33 группами саперов, более чем 550 человек в каждой — 25 групп из Бри­тании, 3 из Канады, 4 из Австралии и 1 из Новой Зеландии.

Новым приемом стал последовательный подрыв мин, заложенных в разных местах. Не зная, где и когда будет и будет ли следующий взрыв, противник в замешательстве прекращал огонь, солдаты даже могли спокойно сидеть на бруствере там, где раньте не смогли бы высунуть голову. Однажды при прорыве грунтовых вод из немецкого туннеля английские саперы спаслись, бросившись в немецкие же выработки и затем пробравшись по ничейной земле поверху. В другом случае саперы рекордными усилия­ми откопали 90 м подорванной галереи за шесть с половиной дней, вытащив живым засыпанного товарища — Уильяма Бедсона, опытного шахтера (одного из двенадцати…).

С ноября 1915 г. немцы копали туннель 80 на 150 см и длиной 86 м. 30 человек три с половиной недели закладывали в камеру 50 т взрывчатки. Забойка длиной 80 м, включая 5 м бетона, заняла почти всю длину туннеля. Потребовалось 25 000 меш­ков с песком, через каждые 5 м ставились деревянные перемычки. 14 мая 1916 г. немцы взорвали этот гигантский фугас. Воронка составила почти 60 м в диаметре, буквально распылив французские подземные сооружения, 180 человек пропали. Это был максимальный единичный заряд за всю войну.

На Восточном фронте также были случаи закладки фугасов. Минная война попала даже на страницы художественной литературы:

«— Что, неужели все время так, начеку? —спросил прапорщика Дуб.

— Конечно. Мины, подлецы, роют. Вот за неделю уже третью взрывают. А за каж­дую воронку сейчас же драка, как за большой город. Потом очень близко. Восемьде­сят шагов. Это же пробежать — минута. И проволоки здесь ни у них, ни у нас нет как следует. Они ни днем, ни ночью не дают ставить, и мы не даем. Разведку здесь не выпустить. Все равно никто не вернется. Ночью здесь носа не высунешь: каждая наша бойница пристреляна. Вот смотрите. — Он взял стальной щит и закрыл им одпу из бойниц. Пуля тотчас же щелкнула по металлу».

В сентябре—октябре 1916 г. в районе литовского города Иллукста, у Средней Гор­ки, шла упорная борьба саперов. Немцы последовательно взорвали три горна, но об­разовавшиеся воронки захватывали русские, также разрушавшие камуфлетами (подзем­ными взрывами) минные галереи противника. В результате немцы были вынуждены отказаться от минных атак и подорвать свои галереи.

Из воспоминаний ефрейтора команды разведчиков Я. И. Кальницкого: «Мы все помним случай, когда к нам в окоп австрийцы бросили бутылку с запиской, в которой предупреждали, что на рассвете будет взорвана наша первая линия. Мы доложили об этом начальству, и первый батальон перевели во вторую линию, а на рассвете, ча­сов в пять, действительно взлетела на воздух верхушка Золотой горы вместе с пер­вой линией окопов. Только благодаря предупреждению первый батальон был спасен от верной гибели».

Всего, по данным Иволгина, на русском фронте минная война велась более чем в 50 местах.

Кроме глубоких туннелей, массово применялись неглубокие «русские сапы» — за­крытые траншеи для скрытной и быстрой переброски войск. На Сомме в сапах уста­навливались минометы Стокса, но темп огня был настолько высок, что мин хватило только на 8 минут, поэтому выжившие защитники смогли гранатами отразить атаку. В других случаях использовались пулеметы Льюиса, но половина расчетов были выведе­ны из строя своей же артиллерией. Зачастую атакующие успевали пройти из сап только несколько метров, прежде чем падали мертвыми. По итогам боев были сделаны выводы, что сооружение туннелей для пересечения 200 ярдов ничейной земли требует 3,5 месяца, необходим контроль движения, лучшая вентиляция и освещение.

27 мая 1916 г. британцы взорвали свыше 37 т взрывчатки в пяти зарядах на глу­бине около 17 м. И снова тренированные немецкие пехотинцы смогли отбить кратеры, но апофеоз минной войны был еще впереди…

В марте 1917 г. при подготовке наступления у Арраса в системе известковых ка­рьеров были подземные убежища для трех дивизий и даже танков, оборудованные ка­нализацией, освещением и сигнализацией по образцу лондонского метро. Крупнейшее убежище скрывало 4000 солдат. По некоторым туннелям даже ходили трамваи для до­ставки снарядов тяжелой артиллерии. Британцы смогли выкопать 23 бригадных и 62 батальонных штаб–квартир, 7 артиллерийских, 7 станций переодевания, 23 наблюдательных поста и 14 туннельных систем переброски войск. Эти укрытия, сочащиеся водой, полные крыс, со спертым воздухом, имели только одно преимущество — внутри было безопасно.

Еще в 1916 г. англичане решили ограниченным наступлением срезать выступ у го­родов Витшаэтс и Мессии в Западной Фландрии — т. н. Витшаэтскую дугу. Она вклини­валась в английскую оборону примерно на 15 км, занимая площадь в 50 км. Господствующая над плоской низменной равниной высота достигала 85 м. Выступ был хорошо укреплен системой окопов и проволочных заграждений, тяжелая артиллерия могла вести фланговый огонь по британским позициям у Ипрского канала и севернее Армантъера. Уже в ноябре 1915 г. Нортон–Гриффитс предлагал сотрясти немецкую оборону. Теперь, тщательно изучив геологическое строение местности, англичане приступили к подготовке операции, потратив на нее почти 18 месяцев. Первоначаль­но предлагалось 49 мин, но затем ограничились меньшим количеством. 25 маги­стральных галерей постепенно пронизали почти всю Витшаэтскую дугу, начинаясь в 200—500 м позади линии фронта. Для того чтобы избежать подземных вод, основная часть галерей шла на глубине 50—60 м, под вторым уровнем грунтовых вод, и лишь некоторые поднимались до 24—36 м. Кроме того, глубокие туннели позволяли избе­жать обнаружение немцами, поэтому мины можно было заложить не на ничейной земле (как это делали в 1916 г. на Сомме), а там, где это было выгоднее всего. К концу 1916 г. были закончены 18 галерей, еще четыре — между апрелем и маем 1917 г.

Немцы по изменению уровня грунтовых вод и другим признакам подозревали о том, что готовится какая‑то грандиозная операция, но так и не смогли определить ее истинные размеры. Даже рейды по захвату пленных не дали результатов — тоннельщи­ки, видя артиллерийскую подготовку, всегда предшествовавшую таким рейдам, успе­вали замаскировать входы в подземные выработки. 24 августа 1916 г. немецкий туннель подошел настолько близко к британскому, что англичане могли слышать разговоры и смех немецких саперов. Чтобы немцы не нашли основной заряд в 22 т, у германской выработки заложили небольшую мину. Мину взорвали, ковда немецкие саперы нашли ее и уже готовы были обезвредить, погибли офицер и 8 солдат. 28 августа немцы нанесли ответный удар, погибли 4 сапера, заряд стал недоступен.

В итоге три галереи были уничтожены, завершение или восстановление еще двух было сомнительно, две «не были востребованы». Две мины было решено не взрывать, т. к. они оказались слишком далеко к югу. Во время немецкого наступления весной 1918 г. информация о точном местоположении этих мин будет утрачена. Одна взо­рвется почти сорок лет спустя, 17 июля 1955 г. во время грозы. Вторая, с 9 т взрывчатки, так и останется под землей. Поэтому точное количество потра­ченной взрывчатки подсчитать практически невозможно. По информации Леона Вульфа, было заложено 455 т взрывчатки, по сведениям Лиддел Гарта — только в сработавших минах было 600 т. По статистике Александра Тернера, всего было заложено 515 т. Отдельные заряды достигали 24, 32 и даже 43 т.

28 мая 1917 г. началась мощнейшая артиллерийская подготовка, смолкшая в 2 часа 50 минут 7 июня. Немцы потеряли половину тяжелой и четверть полевой артил­лерии раньше, чем увидели первых атакующих. Еще до конца обстрела, в 2 часа, пе­хота отошла из передовых траншей на 300 м, из подземных сооружений — даже на 400 м. Немцы бросились занимать свои позиции для отражения атаки. Через 20 минут были взорваны 19 мин. Языки пламени в десятки и сотни метров вырвались из‑под земли. Взрывная волна была якобы ощутима даже в Лондоне и Дублине, за 15 км содрогания почвы напоминали землетрясение, а на поле боя опрокидывали доты. Крупнейший кратер после взрыва 41 т аммонала достиг 80—90 м в диаметре и 12—15 м в глубину, средний размер других составил 50—60 м. Как сказал генерал Пламер перед битвой, «джентльмены, я не знаю, изменим мы завтра историю или нет, но мы, определенно, изменим географию». В этот день от всех причин погибли около 20 000 немецких солдат, первые пленные плакали от страха. Но 31 июля последует Пашендаль, или третья битва под Ипром, где в грязи и крови десятков и сотен ты­сяч людей померкнет мессинская победа. Однако немцы теперь искали следы минных работ даже там, где союзники их и не планировали.

Пожалуй, не меньшим ударом для немцев стал отзыв в декабре 1916 г. 50 000 саперов и инженеров для работы в промышленности. Они были заменены, но неопытными кадрами. Однако немцы продолжали закладывать и подрывать фугасы вплоть до середины августа 1918 г.

По выражению Е. Сунтона в 1918 г., все проклинали тоннельщика (the Tonneller). Офицеры Ставки — за то, что он закончил свою работу месяцами ранее, чем остальная армия была готова к Великому наступлению; дивизионные — за то, что он был вне сферы их подчинения; бригадные — за то, что знал линию фронта, вде они были чужаками; полковые офицеры — потому что он отказывался дать им свои укрытия; субалтерны — за превосходящие знания; Томми (прозвище англичан) — за то, что он был причиной лишних потерь, союзники — за высокую оплату. Но дольше и громче всех ненавидели его боши (прозвище немцев) — за попытки вознести и превратить их в удивленных ангелов.

ШТУРМОВЫЕ ГРУППЫ

Армии отчаянно пыталась приспособить тактику к новой войне. Хотя наиболее зна­менитыми стали немецкие штурмовые части, аналогичные подразделения не менее успешно применялись и другими армиями. Больше того, в русской армии, сполна ис­пытавшей горечь поражения Русско–японской, необходимые выводы были сделаны еще в 1908 г. Цитата из брошюры «Самоокапывание пехоты в наступательном и оборонитель­ном бою»:

«§ 9. Строевые начальники в ночь перед штурмом обязаны произвести ближнюю раз­ведку неприятельского расположения с целью определения: 1) относительного поло­жения участков позиции, расстояний до опорных пунктов и их характера; 2) рода препятствий на пути атакующего и мертвых пространств; 3) характера искусственных препятствий и мест их расположения. Определив род и место искусственного препят­ствия, надо попытаться устроить в нем проходы.

§10. Разрушение препятствий перед штурмом возможно только в редких случаях. Кроме ночного времени, можно воспользоваться туманом, снегом, сильным дождем, пылью и тому подобными случаями.

Приказания свыше ждать не приходится, так как, пока оно придет, удобный момент может быть упущен, поэтому ротному командиру необходимо проявить личный почин и послать команду охотников–рабочих, которые, подобравшись скрытно к препятствию, например, к проволочной сети, ложатся на спину, подползают под проволоку и режут ее особыми ножницами, которыми снабжаются штурмовые части. Следует попробовать выдернуть и повалить колья.

Если при штурмовых частях имеются саперы, то они назначаются в помощь пехоте.

§ 11. Не всегда удается устроить проходы в препятствиях перед штурмом, поэтому надо уметь их преодолевать.

Чтобы успешно преодолеть препятствие и при этом понести возможно меньшие поте­ри от неприятельского огня, необходимо появляться перед препятствием скрытно и неожиданно и преодолевать его без шума и стрельбы.

Способы преодоления должны быть настолько просты и усвоены, чтобы всякий рядо­вой мог самостоятельно преодолеть препятствие, поэтому крайне необходима практи­ка мирного времени.

Преодолевать препятствие следует быстро и широким фронтом, а не толпиться, иначе атакующий понесет большие потери.

Для облегчения преодоления препятствий штурмовые части снабжаются топорами и ножницами.

§ 12. В тех случаях, когда атакующему удалось окопаться или залечь в мертвом пространстве вблизи препятствия, можно воспользоваться для облегчения преодоле­ния его легкими вспомогательными средствами, доставленными скрытно (ночью или по ходам сообщения) к предштурмовой позиции. Такими вспомогательными средствами служат: легкие мостки, плетни, земляные или набитые соломою мешки для забрасыва­ния препятствий.

Во время преодоления препятствия, следует держать гребень укрепления или окопа под пулеметным огнем, а также забрасывать защитников ручными гранатами.

Если штурм не удался, то не следует отходить далеко назад, а залечь и поста­раться окопаться, чтобы можно было повторять штурмы с возможно близкого расстоя­ния, пока не удастся овладеть позицией противника.

Ворвавшись в укрепление, следует сейчас же приспособить его в свою пользу: за­градить выход, занять горжу [тыльную часть укрепления. —Е. Б.], устроить закрытия (траверсы) от флангового огня соседних участков, осмотреть блиндажи, разыскать проводники от фугасов, поставить пулеметы и сделать им закрытия.

Отступающего противника из укрепления преследуют огнем».

Фактически здесь в концентрированном виде излагается многое из последующей тактики штурмовых групп. Тогда почему же русская армия не смогла быстро взять ав­стрийский Перемышль», не самую сильную крепость, и укрепления Восточной Пруссии? Отгадка кроется в самой инструкции — необходимы квалифицированные кадры, надлежащее обучение тактике штурма еще в мирное время и необходимое снаряжение. Как мы увидим в соответствующей главе, Российская империя имела серьезные проблемы по всем трем пунктам. Поэтому русской армии пришлось учиться новым приемам не столько по своим инструкциям, сколько у союзников и у противников. Притом что именно союзники называли закрытую сапу «русской».

Впрочем, британцы еще раньше внимательно наблюдали за боями с японской стороны и также составляли отчеты. Например, полковник Хьюм (Hume), британский атташе в Токио, дал ценную информацию о выкапывании траншей во влажной почве, защите под­земных сооружений от газа и минной войне. Многие приемы, как мы видели, отраба­тывались на предвоенных учениях в Англии. Но и англичане оказались не готовы к большой войне.

Уже в сражении под Ипром 1914 г. нередко возникали ситуации «слоеного пирога», когда наступающий, перемахнув через линию окопов, бежал дальше, а защитники пря­тались по блиндажам. При этом штабы теряли оперативную связь с атакующими. Затем обороняющиеся снова занимали стрелковые позиции и отсекали прорвавшихся. Такой «пирог» держался днями и даже неделями. А иногда окруженные на переднем крае даже не подозревали о своей участи. Поэтому стали необходимы «чистильщики око­пов», добивавшие спрятавшихся. Например, по данным В. Клембовского, 21 декабря 1915 г. при атаке Гартманвейлерскопфа чистильщики 5–го стрелкового батальона не взяли ни одного пленного, тогда как 21–й батальон соседнего, 153–го полка, где чистильщиков не было, захватил 1300 пленных.

Первый «рейд» во вражеские траншеи на Западном фронте состоялся уже 4 октября 1914 г., когда английский взвод под командованием лейтенанта Беквита Смита ата­ковал немецкую траншею. Рейды обычно проводились в целях разведки—изучения ре­льефа, неприятельских заграждений, войск, захвата пленных, подслушивания разго­воров… К тому же они поднимали боевой дух солдат. Пехотинцы учились действо­вать ночью, использовать ножи, дубинки, кастеты, мягкую обувь и более подходящую для траншей одежду, затемняли лица…

Помимо артиллерийского и минометного огня, наилучшим пехотным средством разру­шения проволоки считались удлиненные заряды из шеста с привязанными к нему пи­роксилиновыми шашками или зарядами тола. Также применялись гранаты, топоры с длинными рукоятями, ручные ножницы, более удобные, чем ружейные, гарпуны, подтягивающие полосы заграждений, брезентовые и проволочные мосты, набрасываемые на проволоку.

Еще в августе, по запискам Я. М. Ларионова, использовались передовые пункты, ложные окопы и дополнительные позиции артиллерии, затрудняющие воздушную развед­ку.

Бои у Немана, ноябрь: «Расстояние между позициями не превышало 600—700 шагов, но приходилось взять систему проволочных заграждений и скрытыя орудия, и пулеме­ты в долине, и заграждения перед неприятельскими траншеями на горе и почти не­приступные окопы с блиндажами, укрепленные кольями и цементированные. Артиллерия и с той, и с другой стороны находилась за горами, под прикрытием, но сначала не работала, чтобы не выдать своего расположения…

Как бы то ни было, но подойти к заграждениям большим колоннам оказалось невоз­можно и пришлось готовиться к атак и переходу на дно долины к проволочным загра­ждениям при помощи «сапов», винтообразных, змейкой, окопов по склонам горы, ко­торыя бы привели значительныя наши силы к первому ряду проволочных заграждений».

Внезапная атака оказалась удачной: «В 5 1/2 час. утра один из сибирских стрел­ковых полков ринулся на приступ. Быстро смяли первыя полуразрушенныя проволочный заграждения, на дне долины захватили тяжелыя орудия и пулеметы, так и не успев­шие выстрелить, и бросились на разрушенныя артиллерией заграждения у блиндажей, проникли в превосходный несколько–ярусныя окопы, выбивали оттуда немцев штыками, затем попали в коридоры, соединявшие окопы, взяли штыками превосходные кольцевые блиндажи (вокруг всей горы) и зашли в тыл немецким батареям… Взято совершенно целых 21 тяжелое орудие, причем 15 перевез я сам, 16 пулеметов (многия орудия и пулеметы были заряжены), тысячи снарядов, много пулеметных лент, прожектор, я нашел прибор для пускания ракет в вид большого револьвера, заряжающагося патро­ном, как наш дробовой, трубы Цейса, много телефонов с микрофонами, перевязочный пункт в окопах с материалами и пр.».

Однако в приказе войскам 4–й армии 1 мая (18 апреля) 1915 г. № 668 отмечалось, что русские войска все еще недостаточно усвоили уроки Русско–японской войны, от­раженные в уставах, и опыт первых месяцев мировой войны: «При обороне все еще замечается стремление к сплошной линии окопов. Даже в тех случаях, когда прихо­дилось занимать заранее подготовленные в инженерном отношении позиции, из ряда опорных пунктов, находившихся в самой тесной огневой связи, войска сейчас же, как бы боясь промежутков, начинали соединять опорные пункты длинными окопами, и опять получалась сплошная линия. Между тем такие сплошные линии укреплений в полевой войне крайне невыгодны. Они не усиливают, а ослабляют обороноспособность позиции, так как окопы поглощают много войск, получается тонкая линия и слабые резервы. В случае прорыва в одном месте легко сдает и вся линия. Из сплошной линии окопов почти невозможно встретить удар противника решительной контратакой, так как приходится выбегать из окопов только по устроенным выходам. Совсем иное дело, когда позиция состоит не из сплошных окопов, а из ряда опорных пунктов, находящихся в тесной огневой связи».

И во Франции 20 августа того же года отмечалась недопустимость, чтобы войска первой линии возводили окопы с посторонней помощью, считая земляные работы ниже своего достоинства.

По итогам боев в Шампани осенью 1915 г., наступая волнами пехоты, при подходе к неприятелю рекомендовалось продвигаться вперед постепенными скачками, задержи­ваясь в удобных складках местности для восстановления в частях порядка.

16 января 1916 г. появилась новая инструкция генерала Жоффра, в которую были внесены следующие дополнения к ранее изданным инструкциям:

1. Наступательная операция должна предусматривать несколько оборонительных полос противника. Не нужно задаваться целями прорыва их всех сразу.

2. Без перемены артиллерийских позиций можно овладеть только первой полосой, после чего вести новую подготовку для овладения второй полосой и т. д.

3. Наступление ведется по принципу: артиллерия разрушает, пехота наводняет.

4. Атака может увенчаться победой, если она ведется при превосходстве матери­альных и моральных сил наступающего.

Отмечалось, что «нельзя бороться людьми против мертвой материи», пехота «очень быстро истощается в бою», «морально она очень впечатлительна».

В то же время капитан Андре Лафарж (или Лафарг, Laffargue) выпустил брошюру «Пехотная атака в настоящем периоде войны. Впечатления и выводы ротного командира». Еще в августе 1914 г., будучи командиром взвода, он практически без потерь провел его под огнем артиллерии, пользуясь укрытиями и перебежками по одному, хотя рядом почти целиком уничтожались роты.

К 1916 г. германские позиции состояли из двух–трех линий траншей, с загражде­ниями и колючей проволоки перед каждой. Узлы обороны, где устанавливались укры­тые пулеметы и орудия, находились на расстоянии 800—1500 м друг от друга.

Поэтому вместо постепенного овладения укрепленными позициями одна за другой Лафарж предложил прорыв по всему фронту на глубину около 3 км, не давая затем противнику времени задержаться в тыловых траншеях и подготовить оборону.

«Современная атака — это грандиозный, безграничный штурм, начатый мгновенно на всем фронте наступления, ведомый с бешеной настойчивостью прямо перед собой, мо­гущий остановиться лишь тогда, когда последняя неприятельская линия будет сокру­шена». Атака не должна быть методической: «Она состоит из одного неудержимого порыва и должна быть закончена в один день, иначе неприятель своей обороной не даст наступлению восторжествовать над своим губительным, всепожирающим огнем. Нельзя понемногу грызть одну за другой устрашающие оборонительные линии — надо решиться и проглотить их сразу». Вторая волна поднималась бы в тот момент, когда первая обрушивалась бы на первую линию окопов.

Артиллерия поддержки должна была: уничтожать заграждения; нейтрализовать или уничтожать защитников траншей; вести контрбатарейную борьбу; отсекать подкрепле­ния; уничтожать обнаружившие себя пулеметы. Полного уничтожения заграждений не требовалось, т. к. это потребовало бы слишком большого количества снарядов — для прохода пехоты хватило бы и 75–мм снарядов. Для поражения укрывшейся пехоты тре­бовались уже «воздушные торпеды». Для уничтожения пулеметов горные пушки разме­щались бы непосредственно в траншеях. Предварительно артиллерийские офицеры должны были изучить неприятельские позиции, отыскивая места, подходящие для установки пулеметов.

Пехота для повышения эффективности атаки могла начинать выдвижение во время артподготовки, симулировать атаки, открывая огонь из винтовок после прекращения артиллерийского огня, или выкуривать обороняющихся слезоточивым газом.

Особое внимание уделялось изоляции центра обороняемого участка и защите насту­пающих от флангового огня. Огонь полевой, тяжелой и траншейной артиллерии по минутам сочетался с движением пехоты.

Если расстояние до вражеских траншей было менее 100 м, атакующие должны были быстро ворваться в окопы раньше, чем противник вылез бы из укрытий. Если расстояние было больше, атака шла волнами рот. Впереди — застрельщики из опытных и хладнокровных солдат, хороших стрелков, огнем из винтовок заставляющие оборо­няющихся укрыться. Эту роль исполнял и сам Лафарж. Позади линии шли офицеры и унтер–офицеры, управляющие боем, а не бегущие впереди всех. После захвата первой траншеи, позади нес солдаты залегали, формировалась новая линия, обстреливающая, а затем атакующая вторую траншею.

Второй эшелон атакующих снабжался пулеметами, легкими орудиями и батареями поддержки. Он выдвигался в момент, когда первый эшелон достигает траншеи. При этом солдаты второго эшелона не должны были ввязываться в схватки первого. Зада­чей второго эшелона было подготовить позиции для новой атаки, в т. ч. при помощи мешков с песком, и обеспечить огневое превосходство. Огонь предпочтительно было бы вести лучшим стрелкам из укрытий, а не всем солдатам. Пулеметы и легкие ору­дия как можно быстрее подтягивались к новой позиции, облегчить задачу могли бы автоматические винтовки.

В прорыв вводились кавалерия, орудия, пулеметы и пехота на автомобилях плюс саперы для расчистки местности.

Таким образом, Лафарж предвосхитил многие действия, легшие в основу последую­щей пехотной тактики. Оставалось «всего лишь» отработать их на практике.

Н. Е. Подорожный отмечал, что для отработки навыков штурмовых действий в тылу сооружались специальные полигоны, воссоздающие участки укрепленных полос, с око­пами, бойницами, ходами сообщений, пулеметными и минометными установками, с укрытиями для легкой и замаскированными позициями для тяжелой артиллерии. Пехота обучалась проходить через проволочные заграждения, двигаться по полуразрушенным окопам противника, очищать их от неприятельских частей, действуя гранатой, шты­ком и лопатой; «переворачивать» окопы противника, приспосабливая их для ведения огня во вражеский тыл; училась взаимодействовать с артиллерией, поддерживать связь по фронту и в глубину. Так, на занятии по захвату пленного (Герасимов) «сперва изучались движение к месту расположения неприятельского поста и способы прикрытия движения. В эту часть занятия входили все виды передвижения: преодоление проволок, прикрытие огнем, занятие исходного положения для захвата пленного. Затем изучался самый захват неприятельского наблюдателя. Когда разведчики в достаточной степени овладевали всем этим, отрабатывалось возвращение с пленным: проход проволочных заграждений, прикрытие отхода, движение к своему расположению, вынос раненых».

Ночью 16 ноября 1915 г. был проведен рейд канадских пехотинцев, когда обычная и траншейная артиллерии взаимодействовали с пехотой. Сами пехотинцы, по данным Стивена Булла, были разделены на две группы, по 70 человек. В каждой группе были выделены: подгруппа из 5 резчиков проволоки, две подгруппы гранатометчиков и блокировщиков — по 7 человек, две прикрывающие подгруппы — по 3 человека в каж­дой, группа стрелков из 10 человек, «слухачи» поддержки — 13 и резерв — 22. Гра­натометчики атаковали противника, а блокирующие группы защищали их от контратак. Одна из групп была обнаружена и вынуждена отступить, но другая выполнила задачу уничтожить беспокоящую пулеметную точку, захватила пленных и успешно отошла под прикрытием артиллерии. Потери канадцев составили всего одного убитым и одного — раненым. Этот рейд послужил прообразом для многих будущих операций.

К 1917 г. взвод британской пехоты состоял из 36 человек, образуя атакующую группу, группу поддержки и резерв. Пулемет Льюиса при поддержке 8 подносчиков боеприпасов и отделения ружейных гранатометов из 9 человек составлял основную огневую мощь взвода. Атакующая группа состояла из 9 гранатометчиков с ручными гранатами. Смешанный резерв с командиром по необходимости усиливал ту или иную группу.

В батальоне группы также делились по задачам. Первые группы — гарнизонные — получали задачу прорваться через позицию противника и закрепиться для отражения контратак противника. Вторые группы — чистильщики — должны были ликвидировать противника в окопах и убежищах и распространиться на флангах захваченного участка немецкой позиции, с тем чтобы установить связь с соседними частями. Тре­тьи группы — блокирующие — предназначались для борьбы с отдельными сильными обо­ронительными сооружениями, эти группы снабжались огнеметами, дымовыми шашками и усиливались минометами. В зависимости от обстановки блокирующие группы или выдвигались вперед для захвата сооружений, или составляли резерв командира роты.

По описанию капитана Уолдрона, команда гренадеров состояла из передовой шерен­ги — два стрелка (bayonet man), гранатометчик и командир группы (наблюдатель), и тыльной — по два подносчика гранат и «баррикадира» (barricader). Общая численность, согласно «Notes on grenade warfare», могла меняться от 6 до 16 и более человек. Все члены команды (и взвода) были взаимозаменямы, должны были уметь метать гранаты (сначала учебные, потом боевые) из любых положений — стоя, с колена, лежа, из окопа, через траверсы, а также быстро строить баррикады из мешков с песком и любого другого доступного материала, и т. п. Требовалось не менее 50 % попаданий в стандартную мишень (траншею — ярд шириной и глубиной, 3 ярда длиной), столько же правильных ответов по устройству гранат, их использованию и тактике. Наблюдатель должен был быть экспертом в работе с перископом и давать четкие недвусмысленные указания, чтобы следующая после корректировки граната поражала цель. Чтобы квалифицироваться как гренадер, требовалось не менее 65 %. Эксперт отвечал на вопросы специального курса плюс должен был иметь необходимые, на взгляд комиссии, физические и психические способности. Гренадеры и гренадеры–эксперты (из последних обычно набирались гранатометчики) носили специальный шеврон и получали дополнительную плату.

В боевой траншее стрелки впереди всех пользовались деморализацией противника после взрыва гранат, расчищая дорогу и сообщая об обстановке. Гранатометчик за траверсом, имея обе руки свободными, метал четыре гранаты — в первый участок траншеи, в следующий, за вторым траверсом — дальше всех, снова в первый, но чуть дальше первой гранаты и в колено второго траверса. Командир обычно был за гранатометчиком. Баррикадиры несли мешки, шанцевый инструмент для их заполнения и возможно большее число гранат (гранаты старались нести все члены группы). В коммуникационной траншее, более свободной, гранатометчик метал по гранате в ближний и дальний конец следующего перед стрелками участка. Затем при атаке каждая двойка передвигалась в участок траншеи, занятый предыдущей двойкой (баррикадиры — подносчиками и т. п.). Во избежание потерь в любой момент времени в участке траншеи находились не более трех человек.

Гранатометчики дополнительно вооружались ножом и пистолетом, остальные вешали винтовку за левым плечом. Атака с винтовками для открытой местности при хорошей подготовке была быстрее и «дешевле», тогда как гранаты были полезнее в ближнем бою и в траншеях. В ночной разведке два члена группы имели винтовки со штыками, остальные — только ранцы с гранатами. Двигаться надо было бесшумно и применять гранаты только в экстренном случае. Чтобы не терять направление, солдаты даже связывались друг с другом.

В битве у Амьена, встретив пулеметный огонь, канадские штурмовики залегали, а пулеметчики с помощью разведчиков скрытно выдвигались для огня во фланг, что уменьшало потери. Были случаи уничтожения двух–трех пулеметных гнезд одним–двумя солдатами.

Во французских штурмовых группах солдатам первых волн выдавалось по 150 патро­нов, ножницы, ручные гранаты и два мешка с землей. Гранатометчики должны быть снабжены мешками для гранат, винтовкой и браунингом, 50 патронами. Чистильщики должны иметь, кроме винтовки, браунинг со значительным количеством патронов и ручные гранаты. Все солдаты должны быть без ранцев, но иметь с собою суточную дачу продовольствия и флягу с водой. На открытой местности штурмовики двигались цепью, стрелки занимали место на флангах, а гранатометчики — в центре. В бою цепь быстро перегруппировывалась для нанесения мощного быстрого удара. По воз­можности к окопам приближались скрытно и метали гранаты по команде. При зачистке траншей стрелки шли впереди, ведя наблюдение за противником и корректируя огонь гранатометчиков. Гранатометчики уничтожали врага в блиндажах и землянках, за по­воротами траншей и в ходах сообщения. Подносчики гранат пополняли боеприпасы и заменяли выбывших из строя гранатометчиков.

К концу 1917 г. в роте из 194 человек 4 унтер–офицера и 28 солдат использовали ручные гранаты, еще 24 — ружейные. В последних сражениях 1918 г. французский взвод пехоты делился на два полувзвода, с двумя ручными пулеметами в каждом, в октябре — на три боевые группы, в свою очередь, делящиеся на команды пулеметчи­ков и гранатометчиков.

17 октября 1918 г. внезапной атакой французской роты, просочившейся под при­крытием тумана, были захвачены 4 офицера, в том числе командир батальона, 150 рядовых, восемь 77–мм пушек и 25 станковых пулеметов. Французы не потеряли ни одного человека.

Первая немецкая штурмовая группа была создана 2 марта 1915 г. для отработки новой тактики и испытания новых видов оружия, в т. ч. стальных касок — с декабря того же года. Это была группа майора Каслова из 15–го саперного батальона. В ав­густе Каслова сменил капитан Вилли Мартин Эрнст Pop (Rohr). Впервые штурмовики пошли в бой в битве под Верденом 21 февраля 1916 г., и к 1 апреля группа разрослась до батальона.

В мае Верховное командование дало приказ каждой армии откомандировать по два офицера и четыре унтер–офицера в батальон Popa для обучения новой тактике.

В первом эшелоне наступления, или прорывающей волне, шли солдаты, вооруженные винтовками, ручными гранатами, огнеметами и земляными мешками. Винтовки они не­сли за спиной. Запасные обоймы к винтовке, до 70 патронов, штурмовики несли в матерчатом патронташе, переброшенном через шею.

Волна чистильщиков обеспечивала первую волну с тыла и флангов, уничтожая оставшиеся очаги сопротивления, отводя в тыл пленных и отражая контратаки с флангов. Вторая волна следовала за первой на близкой дистанции (около 50 м), чтобы легче миновать завесу огня противника. Солдаты снабжались большим количе­ством ручных гранат, огнеметами, подрывными шашками и большими лопатами.

Третья, или подталкивающая волна, усиливала понесшую потери первую волну. Сол­даты несли запасы ручных гранат, земляные мешки и щиты.

К концу 1916 г. штурмовые батальоны были сформированы во всех армиях западного фронта. В их составе солдаты служили некоторый промежуток времени, а затем воз­вращались в свои части. К середине 1917 г. почти в любом пехотном батальоне слу­жили офицеры и унтер–офицеры, прошедшие подготовку в штурмовых батальонах. Тактика оттачивалась в отражении наступления Нивеля, Рижской операции, сражении при Капоретто в Италии и строилась на широком использовании ручных гранат, про­сачивании мелкими группами при поддержке минометов и пулеметов. Эрнст Юнгер так описывал на собственном примере экипировку штурмовиков: «На груди — два мешка с четырьмя ручными гранатами, слева — капсюль, справа — пороховая трубка, в правом кармане мундира — пистолет 08 [Люгера — Е. Б.] в кобуре на длинном ремне, в пра­вом кармане брюк — маузер, в левом кармане мундира — пять лимонок, в левом кар­мане брюк — светящийся компас и сигнальный свисток, у портупеи — карабинный замок для срыва кольца, кинжал и ножницы для перерезания проволоки… Погоны и «ленту Гибралтара» [отличительный знак дивизии. — Е. Б.] мы сняли, чтобы противник не мог определить нашу принадлежность. В качестве опознавательного знака каждый имел на рукаве белую повязку».

1918 г. стал звездным часом и одновременно лебединой песней германских штурмо­виков. Да, они неоднократно прорывали фронт на десятки километров, но не могли обеспечить развитие успеха и несли громадные потери.

А что же было на русском фронте?

После боев 1915 г. было установлено, что оборона, особенно малыми силами на широком фронте, должна строиться не на растягивании «в нитку», а на занятии вой­сками важнейших узлов сопротивления, эшелонированных в глубину. Промежутки между узлами сопротивления обстреливались бы перекрестным пулеметным и артиллерийским огнем. Тогда стало бы возможным выделить сильные ударные группы и обосновать оборону на контратаках.

К 1916 г., используя французский опыт, в наступлении каждая часть строилась в несколько линий, в затылок. Впереди — редкие цепи разведчиков. С головными рота­ми двигались команда саперов и 1ренадеры с ручными гранатами. Фронт прорыва кор­пуса назначался не менее 8 км. По описанию Оберюхтина, при атаке на малом фронте обязательно требовалось глубокое построение пехоты: для пехотной дивизии — 1—1,5 км с двумя полками впереди и двумя — в резерве в 600—800 м; для полка — 0,5—1 км, с двумя батальонами впереди и двумя в затылок в 400—1500 м; для роты — в две линии, до полуторно на дистанции 150—200 м. Глубина исходного плацдарма для полка составляла 300—400 м, по фронту — 1 км. Между щелями — 35—50 м, между ба­тальонами — 100 м. В отличие от французов пехота не располагала собственными ог­невыми средствами. Атака проводилась волнами, непрерывно и быстро двигающимися вперед. За ними одновременно с головными ротами должны были двигаться резервы в виде непрерывного потока.

Внимательно изучалась система обороны противника: «Вот проходы в наших прово­лочных заграждениях. Видите, некоторые из них имеют красные черточки? Эти прохо­ды обнаружены немцами и пристреляны. Поэтому мы не пользуемся ими. Вот проходы в наших проволоках, отмеченные зелеными штрихами: они закрыты сверху, в них можно проходить только ползком. В пространстве между нашими проволоками и проволоками немцев вы видите ряд кружков и крестиков желтого цвета. Это подготовленные и естественные укрытия, где можно переждать огонь противника. Кружок обозначает, кроме того, удобный наблюдательный пункт. Теперь смотрите на проволоки противника. Проходы в них обозначены тоже красными черточками, так как немцы хорошо прикрывают их пулеметным огнем. А вот эти стрелки в окопах обозначают действующие пулеметы, пунктирные же стрелки, идущие от них, — примерные сектора обстрела. Обратите внимание: некоторые районы между нашими и немецкими окопами заштрихованы. Здесь обычно наблюдались наиболее сильный перекрестный пулеметный огонь и заградительный огонь минометов».

Итальянские штурмовые отряды, ардити, были образованы в июне 1917 г., но эс­плоратори (Esploratori, разведчики) набирались и тренировались еще с 1914 г. 15 июля 1916 г., чтобы поднять моральный дух армии, истощенной кровопролитным про­тивостоянием на реке Изонцо и успехами австрийцев, были введены отличительные знаки «смелых солдат» и официальный армейский термин «ардити». В 1917 г. добави­лись части, вооруженные ручными пулеметами, обычно также использовались караби­ны, кинжалы, ручные гранаты, огнеметы и артиллерия поддержки — 37–мм и 65–мм горные орудия.

Любопытно, что, по отзыву Альфреда Этгингера, летом 1918 г. в двух дивизиях американской армии во Франции имелись полки, свыше 40 % солдат в которых ни разу не стреляли из винтовки. Даже в августе–октябре пехотинцы США, передвигаясь на поле боя в колоннах по двое или повзводно, неверно выбирая направление, теряя связь, не умея использовать пулеметы и т. п., нередко попадали под уничтожающий огонь артиллерии и пулеметов и вынуждены были лежать до темноты в традициях ав­густа 1914 г. Роты уменьшались до размеров взвода. Один из батальонов в первом же бою потерял 25 офицеров и 462 рядовых. Одна из пулеметных рот потеряла 57 че­ловек, не сделав ни одного выстрела, другая потеряла 61 человека и израсходовала только 96 патронов.

Однако в ряде случаев удавались тактические импровизации. По рассказу лейте­нанта Курта Гессе: «Я никогда не видел так много убитых. Я никогда не видел на войне таких ужасных картин. На том берегу американцы уничтожили в ближнем бою две наши роты целиком. Залегшие в пшенице, они подпустили наши подразделения на 30—50 м, а затем уничтожили их огнем. «Американцы всех убивают!» — таков был крик, ужаса 15 июля, и этот крик еще долго заставлял дрожать наших людей». 26 сентября два полка взяли примерно по пять пленных на каждого вышедшего из строя солдата. Ночью 2 ноября 9–й полк прошел 10 км вглубь вражеских позиций, забирая группы немцев в плен — такова была степень их деморализации к концу войны.

«БОГ СОВРЕМЕННОЙ ВОЙНЫ»

Тем временем постепенно оттачивалась и тактика артиллерии, сначала в небольших операциях с декабря по март 1915 г., затем в более крупных.

Лейтенант Дональд Льюис предложил корректировать огонь тяжелых гаубиц морзян­кой по радио с самолетов. 300–ваттные радиостанции позволяли 9,2–дюймовым гауби­цам поражать цель с первых трех выстрелов. Направление кодировалось цифрами по циферблату часов, расстояние — буквами. Так, С9 означало 200 ярдов на 9 часов. Появилась и непрерывно совершенствовалась звукометрическая разведка.

В феврале–марте 1915 г. у Перт недостаток тяжелых орудий и снарядов к ним вы­нуждал пехоту на ряд последовательных атак, артподготовка была слишком продолжи­тельной, с перерывами, и неглубокой. Французы продвинулись на 2—3 км, но резерв­ные корпуса подошли только через несколько дней, и немцы успели оправиться.

В мае, под Артуа, на фронте в 18 км 340 тяжелых французских орудий в течение шести дней производили тщательную, заранее организованную подготовку атаки, об­стреливая оборонительные сооружения противника точно наблюдаемым и корректируе­мым медленным огнем. По слухам, командующий корпусом Петен лично проверял пристрелку каждого орудия. Появился инженерный штурмовой плацдарм из ряда ходов сообщений. 9 мая пехота продвинулась на несколько км. Фронт противника действи­тельно был прорван, но недостаточная ширина прорыва (6 км) не позволила его ис­пользовать. Тяжелая артиллерия была еще недостаточно подвижна (хотя 6 мортир установили на грузовики) и дальнобойна, поэтому не могла участвовать в использо­вании прорыва. В XXXIII корпусе у 24 75–мм орудий разорвало стволы против 4 вы­битых немцами. Часть немецких передовых окопов не была поражена. Головные части наступающих должны были обеспечивать самые разные нужды — чистить окопы, охранять пленных и т. п. Прорвавшаяся пехота своевременно не поддержива­лась, наталкивалась на новые препятствия, не могла их преодолеть собственными средствами и уничтожалась, а противник успевал подвезти подкрепления и заткнуть брешь.

Атака 2–й английской армии, укомплектованной преимущественно вновь прибывшими частями т. н. китченеровского набора, на Нев–Шапель закончилась полным провалом, несмотря на расход снарядов за две недели, равный расходу за всю бурскую войну. По выражению П. С. Смирнова, доблесть бойцов не могла возместить отсутствие зна­ний и навыков. Подполковник Причард отказался поднимать своих солдат в атаку: «Это бесцельное избиение солдат, нет возможности пройти даже 20 ярдов, не говоря уже о двухстах».

Для обороны стало необходимо разредить войска в первой линии, располагать лег­ко перебрасываемыми резервами и артиллерией. Однако на практике уменьшить плот­ность войск удалось только в конце 1916 г., с насыщением автоматическим оружием.

Необходимо подвести резервы ближе, а наступающие части разместить в 100—200 м от противника. Поэтому местность в районе атаки должна быть подготовлена в виде мощного, заранее оборудованного инженерного плацдарма для укрытия и безопасного расположения всех атакующих частей — из ряда траншей и укрытий, соединенных хо­дами сообщений, мостами и лестницами для беспрерывного продвижения по окопам и поверху, складов оружия и боеприпасов, перевязочных пунктов, систем связи и на­блюдения.

Наступление в Шампани осенью 1915 г. должно было выбросить немцев из оккупиро­ванной части Франции. Задействовались громадные силы — три четверти только фран­цузской армии, поддержанные 2000 тяжелых и 3000 полевых пушек. Каждый француз­ский корпус имел 120 легких орудий и 40 тяжелых. Англичане придавали своим кор­пусам по 198 легких и 20 тяжелых орудий. Кроме того, каждый пехотный полк имел собственную полевую артиллерию и 20 пулеметов. Для поддержки пехоты назначались минометы и 65–мм гаубицы. При этом полевые орудия имели по 1200—1500 снарядов, тяжелые орудия — более 400 снарядов, всего более 6 млн снарядов.

Артиллерийская подготовка началась 22 сентября, снаряды не экономились (хотя заказать их потребовалось еще до мая). Каждое полевое орудие, по сведениям Федо­рова, производило в день по 200 выстрелов, а тяжелое — по 100. Как пишет H. H. Никифоров, на каждый километр фронта приходилось по 10 минометов, выбросивших до 40 кг мин на каждый метр позиций. За шесть дней (22—27) французы израсходовали почти 1,5 млн 75–мм, свыше 250 000 155–мм и свыше 300000 270–мм снарядов.

25 сентября французские войска атаковали противника. За два дня они прорвали фронт шириной 25 км и глубиной от 2 до 4 км, овладев первой германской позицией. Перед второй позицией, оборудованной на обратном скате и не затронутой артогнем, французы были остановлены — немцы тоже сделали выводы. Тяжелые минометы не все­гда двигались за пехотой, а попытки «нажимать вперед» густыми цепями, с винтов­ками на плечо приводили к потерям свыше половины состава. Аналогично и англича­не, несмотря на артподготовку в 5—7 дней (!), не смогли прорвать фронт. Общее продвижение, по словам В. Г. Федорова, составило 10—15 км, захвачено 25 000 плен­ных и 150 орудий. Однако противник, предупрежденный длительным обстрелом о месте наступления, в обоих случаях смог вовремя подтянуть резервы. При этом потери со­юзников вдвое превышали немецкие — до 200 000 французов и 74 000 англичан; поте­ри немцев — 141 000 человек. Только за один день две британские дивизии потеряли более 8000 убитыми и ранеными. Против укрепившейся обороны шли неподготовленные новички, измотанные уже долгими переходами к фронту и нередко — отсутствием пищи. «Один батальон за другим атаковали только для того, чтобы лишний раз под­твердить, что фронтальная атака одной живой силой против проволоки и пулеметов ведет только к потерям… и нескольким медалям за храбрость, для уцелевших».

Французская инструкция Жоффра 16 января 1916 г. стала официальным документом, устанавливающим новые принципы взамен ошибок полевого устава 1914 г., в т. ч. для артиллерии.

Во–первых, общее наступление должно было состоять из согласованных операций, ведущихся одновременно на большом фронте, и из ряда последовательных атак, каж­дая из которых ограничена в глубину возможностями артподготовки.

Во–вторых, чтобы не дать противнику времени опомниться, эти атаки максимально сближались по времени. Для этого стало необходимо применять большую плотность артиллерийского огня, чтобы сократить продолжительность подготовки, и восстано­вить маневренность батарей на новом поле боя.

В–третьих, усиливалась связь между пехотой и артиллерией.

Однако французам еще не хватало орудий и снарядов для атак на широком фронте, не были отработаны нужные технические и тактические навыки.

К тому же немцы решили упредить союзников атакой Вердена и извлекли уроки из их наступлений. Как отмечает Эрр, германская артиллерийская подготовка 21 февра­ля продолжалась всего 9 часов и была при этом значительно более мощной, чем про­должавшаяся трое суток французская. Однако М. Н. Герасимов указывал в марте на не слишком высокое качество германских снарядов на русском фронте: «Обычно стреляли тяжелые батареи. Часто бывало так, что из двенадцати выпущенных снарядов не разрывалось десять–одиннадцать. Значит, у немцев было не все благополучно на заводах».

Французы ответили созданием корпуса тяжелой артиллерии, стратегического резер­ва Главного командования. Крупнокалиберная артиллерия на мощных тракторах (10 полков) мота за считаные дни преодолевать сотни км, «сегодня в Шампани, после­завтра у Дюнкирхена, а через неделю в Италии».

Батареи засекались с помощью аэрофотосъемки, наблюдения с самолетов и аэроста­тов, выдвижных постов, фиксировались вспышки орудий, звуки выстрелов и вибрация почвы. Изучалось даже положение дистанционной трубки в воронке. Такими методами устанавливались почти все батареи противника. Поэтому даже гигантские железнодо­рожные орудия тщательно маскировались сетями и деревьями. В отдельных случаях орудия вели огонь через отверстие в двухметровой бетонной крыше укрытия между Нанси и Мецем, поверх бетона насыпалось еще несколько метров земли. В другом случае орудие, находясь в крутой и лесистой долине, стреляло через туннель, про­рытый в горе перед ним.

Британцы, наблюдая за верденским сражением, вынуждены были выбирать — или идти в бой раньше времени, с урезанной поддержкой от французов, или копить силы, рис­куя дождаться полного истощения союзника. Поэтому, хотя место удара оставалось прежним — стык между английским и французским секторами (чтобы немцы не смоти воздействовать на их внутренние фланги), основная роль теперь отводилась англи­чанам. Но только у французской армии на фронте в 16 км было сосредоточено 216 90—105–мм орудий, 516 120—280–мм, 122 орудия большой мощности и до 1100 траншейных мортир. Дальность стрельбы 75–мм пушек была увеличена до 9 км, 155–мм — с 9 до 13 км. У англичан 12 дивизий поддерживались 1500 орудий, включая 450 тяжелых, из них — 233 6–дм гаубиц. По инструкции Фоша 20 апреля, батарея 75–мм орудий с 2,5 км тратила на образование прохода 25x25 м в колючей проволоке около 600 фугасных снарядов. На попадание в амбразуру требовалось 100 снарядов. На уничтожение блиндажа с 3 накатами нужно было два прямых попадания 155–мм снарядов и от 70 до 100 выстрелов на орудие. При контрбатарейной борьбе с 500 м для двух попаданий требовалось 100 выстрелов. Роль пехоты сводилась к занятию территории, где оборона уничтожена артиллерией, тогда как англичане, вероятно, не обратили особого внимания на французскую тактику, включая контрбатарейную борьбу, и выводы из неудачных наступлений — переводной конспект инструкции Жоффра (14 страниц) был опубликован только в июле, т. е. после начала битвы, и всего в 300 экземплярах. Англичане хотели атаковать ранним утром, имея затем целый день на достижение задач, французы — позднее, когда можно будет видеть и оценить результаты артподготовки. Англичане использовали ярды, французы — метры.

17 мая генерал Роулинсон издал «Замечания по тактике Четвертой армии», со­гласно которым солдаты атаковали развернутыми цепями: «Интервал между головными цепями не должен превышать 100 ярдов, а солдаты в цепи должны отстоять друг от друга на расстоянии двух или трех шагов. Число цепей зависит от расстояния и ха­рактера поставленной боевой задачи… Артиллерия обеспечивает огневую поддержку атаки, создавая сплошную огневую завесу непосредственно перед фронтом наступаю­щей пехоты, а последняя идет вперед, градом свинца подавляя любые очаги сопро­тивления». «Замечания» доводились вплоть до командиров рот.

Французы, добившись внезапности, упустили в первый день возможность быстрого продвижения (как и немцы у Вердена), а англичане 1 июля понесли на Сомме слишком большие потери (60 000, из них порядка 20 000 — убитыми) и вынуждены были сокра­тить фронт наступления. И это несмотря на расход за неделю около 21 000 т снаря­дов, обрушившихся на площадь примерно в 25x2 км (правда, из‑за плохого качества до 30 % из них не взрывались, а четверть орудий вышла из строя). Вишнев сообща­ет, что число корректирующих самолетов доходило до 24 на участок в 20 км. Фонта­ны земли поднимались на десятки метров, артподготовку было слышно даже в Лондо­не. Немцы в укрытиях глубиной до 8 м были вынуждены снова и снова откапывать себя из‑под сыпавшейся земли и обломков деревянной обшивки, неделю на передовую не поступали еда и вода, однако артподготовка не смогла уничтожить обороняющихся. Так, по сведениям Н. Морозова, в 55–м резервном полку за неделю было выведено из строя всего около 100 человек из 2000. Капитан Тоби сравнивал группы защитников с осьминогами, за несколько секунд простирающих щупальца в окружающие траншеи.

Как писал позднее Фуллер, надежды почти двух лет были разбиты за несколько ча­сов. Генерал Роулинсон считал, что для успеха британцам не хватило всего 3 минут — время, за которое немцы успели вернуться в траншеи. По Роджеру Форду, всего один немецкий пулемет смог уничтожить два британских пехотных батальона у Фрикура. По отзывам немцев — участников битвы, им даже не нужно было целиться. Один британский сержант в начале атаки видел справа и слева от себя длинные ряды людей, пройдя 10 ярдов — увидел лишь немногих, пройдя 20—только одного себя, затем он был ранен. Один батальон за 3 минуты потерял 15 офицеров и свыше 300 солдат. Позднее находили ровные ряды убитых или тяжело раненых, шедших, как на параде — и очевидцы отмечали, что ни один человек даже не уклонялся от огня. Капитан Дуглас Мартин перед боем показал друзьям–офицерам на глиняной модели местности место, куда он и его рота сможет дойти под огнем пулемета. Мартин был убит. В свою очередь, 24 августа 10 английских пулеметов выпустили почти миллион патронов, один из расчетов сделал более 120 000 выстрелов (нередко пулеметы выстреливали за день до 60 000 патронов и более). Однако по итогам сражения британцы теряли в 7 раз больше, чем немцы, а на некоторых участках — в 18 раз. Попытки отдельных командиров сократить потери открытием передовых траншей, высылкой разведчиков и наступлением бросками оказались неудачными. Бригадный генерал Эллиот, протестовавший против ночной атаки 19—20 июля, 15 лет спустя застрелился.

Новое наступление 3 сентября на фронте в 26 км было поддержано 1200 тяжелыми орудиями, 106 дальнобойными и 1200 траншейными, но опять не принесло желаемого результата, а последующие атаки проводились французами и англичанами разрозненно — 12 и 15 сентября соответственно. Несмотря на потери порядка 450 000 человек (англичане) и 200 000 (французы), продвижение составило всего несколько км.

Из опыта боев на Сомме германцы пришли к заключению, что на батарейных позици­ях необходимо хранить: для полевой батареи 3000—3500 снарядов, для гаубичной — 3000 снарядов, для тяжелых гаубиц и орудий — 1500 снарядов. Улучшалось взаимодействие наступающих с артиллерией. Пехота, снабженная гранатами, легкими пушками и автоматическим оружием, снова привлекла внимание стратегов. Глубокие укрытия очищались взрывчаткой, зажигательными и газовыми гранатами. Один британский командир батальона отмечал, что теперь атака полагается не на ружейный огонь с поддержкой артиллерии, а на огонь артиллерии с небольшой поддержкой снайперов, делая второй вывод — штык является определяющим фактором каждой атаки. Как писалось в наставлении сентября 1917 г., «дух штыка захватывает позицию, и пуля удерживает ее».

Тем временем зимой 1916—1917 гг. немцы перешли к тактике глубоко эшелонирован­ной гибкой обороны — «бороться надо не в первой линии, а за первую линию и около нее». В ноябре–декабре они решили создать укрепленную зону в 15—20 км глубиной. Убежища усиливались широким применением бетона, развивались вспомогательные обо­ронительные сооружения, в первой линии один человек приходился на 4—5 м, но при полной готовности поддержки. Оборона рассматривалась как маневр, при котором надо было стремиться вырвать инициативу из рук противника. Контратаки разделя­лись на частные «автоматические» — силами батальонных и полковых резервов, и подготовленные контратаки дивизионных и корпусных резервов, усиленных армейскими силами и средствами. «Наилучшим средством обороны является борьба с неприятель­ской артиллерией при помощи авиации».

26 февраля германские войска начали отход перед фронтом английских армий в Ар­туа. 17 марта, накануне того дня, когда французская артиллерия должна была открыть огонь, германская армия выполнила тот же маневр на всем фронте от Арраса до Вельи перед английскими и французскими армиями, уничтожив или заминировав все, что было возможно. Длительность замедления достигала 28 суток. В результате союзники не трогали без предосторожностей даже самых безобидных предметов. По выражению Людендорфа, местность была буквально «выбрита». На фронте в 100 км и глубиной 35—40 км были разрушены порядка 1000 сооружений, 1300 мостов, более 1000 км железных дорог, 3000 км линий связи и т. п. Воронки на дорогах достигали диаметра 25—40 м и глубины 10 м.

Теперь французы располагали на фронте в 40 км у реки Эна 2000 легких 75–мм пу­шек, 1930 орудиями тяжелой артиллерии, 17 орудиями большой мощности и 1650 траншейными орудиями. Пассивные участки фронта перед атаками занимались территориальными частями, давая возможность сосредоточить лучшие войска на участках прорыва. Первые атаки должны были привлечь и измотать резервы противника, а последующие — довести до прорыва за сутки–двое. Однако из‑за плохой погоды артподготовка все время откладывалась, и наступление уже не представляло для немцев секрета. Тяжелая артиллерия большой мощности, например, 280–мм мортиры с дальностью стрельбы в 10 км, придавалась дивизиям, которые использовали ее в своих интересах — для обстрела целей в 3—5 км, хотя эта задача могла быть выполнена и обычной дивизионной артиллерией. При этом глубина немецкой обороны превышала 15 км. Уцелевшие германские пулеметы буквально пригвождали атакующих, за несколько минут нанося большой урон, особенно в командном составе. Бои, которые в теории должны были окончательно разгромить немцев, продолжались до конца мая, но практически не дали результатов, кроме громадных потерь и волнений в войсках, вплоть до попыток похода на Париж. Командующий французской армией генерал Нивель был снят со своего поста, на его место назначен Петен.

Атаки англичан у Арраса также не удались, несмотря на танки, атаки перекатами (первая волна достигала нужного рубежа и закреплялась, пропуская следующие) и подвижный огневой вал — 100— 150 м за три минуты. Позднее огневой вал, включая огонь пулеметов, развился до 7 и более линий, глубиной до 1,5 мили.

Полевые 18–фунтовые (84–мм) орудия ставили огневой вал, отражали контратаки, разрушали заграждения (как и средние минометы) и резали коммуникации, уничтожали уязвимые укрепления. 60–фунтовые — нейтрализовали вражеские батареи, нарушали сообщение и ставили вал вне досягаемости полевых орудий. Тяжелые орудия (6— 12 дм) уничтожали деревни, лагеря, станции, батареи и т. п. на большой дальности. Полевые 4,5–дм гаубицы применялись против легких укреплений и слабо защищенных батарей, ставили огневой вал, особенно ночью, и разрушали проволочные за­граждения, недоступные полевым пушкам. Тяжелые 8 и 9,2–дм гаубицы боролись с хо­рошо защищенными батареями, свертяжелые 12—15–дм — с особо прочными укрепления­ми, мостами. Легкие минометы обеспечивали непосредственную поддержку пехоты, тя­желые — разрушали укрытия.

Немцам бои тоже обходились недешево. 20 мая 1917 г. французские 400–мм гауби­цы, корректируемые с воздуха, обрушили входы и вентиляционные туннели германских убежищ в горе Корнилле (Соrnillet). Окись углерода и фосген заполнили туннели. Погибло свыше 600 солдат, большинство оставалось под землей до 1974 г. 20 августа туннель Кронпринца стал ловушкой для гарнизона — французы успели взять под обстрел выходы, более 1000 человек вынуждены были сдаться. Требовались новые подходы.

По описанию Эйсманбергера, во фландрском сражении германские позиции перед Ипром находились почти целиком в затопленной местности, которая ранее не навод­нялась подпочвенными водами лишь благодаря системе каналов. Пулеметы были уста­новлены в хорошо замаскированных бетонных дотах (некоторые из них сохранились до наших дней) и образовывали основу обороны. Глубина позиций доходила до 9 линий.

Наступлению англичан предшествовала 24–дневная (!) артиллерийская подготовка. 15–дм снаряды, прежде чем взорваться, уходили в мягкий грунт на 5—6 м, их ворон­ки напоминали кратеры от подземных фугасов — неудивительно при весе каждого сна­ряда 636 кг. По подсчетам Барсукова, расход снарядов достигал 900 выстрелов на одно 76–мм орудие в день. Этот ливень снарядов окончательно превратил местность в болото.

В 4 часа 50 минут 31 июля 5–я британская армия с 7 дивизиями в первой линии перешла в атаку и к вечеру продвинулась около 3 км в глубину германских позиций. После этого последовали ожесточенные контратаки немцев, отбросивших англичан вновь на 1,5 км назад.

Упорные мелкие бои пехоты не прекращались, но следующая большая атака могла быть проведена лишь 16 августа, т. е. через 2 недели — из‑за труднопроходимое™ огромного болота, а также необходимости подтянуть артиллерию и боеприпасы. Неко­торые солдаты увязали в грязи по несколько дней, прежде чем приходила помощь.

Основные силы немцев теперь находились в тылу, и сокрушительные многодневные удары артиллерии союзников почти не доставали до них. Как только атакующие фран­цузы и англичане утрачивали поддержку тяжелой артиллерии и пулеметов, останавли­ваясь перед второй позицией, немцы контратаковали с флангов и из глубины, восстанавливая фронт.

После «бойни Нивеля» французы уже не могли позволить себе крупномасштабных на­ступлений живой силой. Поэтому в августе

1917 г. они перешли к частным атакам небольших участков фронта у Ипра и Верде­на, собирая свыше 150 орудий на километр, не считая траншейной артиллерии. По французской статистике, приводимой Эрром и Смирновым, только за две недели, с 13 по 27 августа, было выпущено 3 млн 75–мм снарядов и 1 млн тяжелых снарядов общим весом 120 000 т. Вес выпущенных на 1 м снарядов достигал 6—7 т, между тем как в 1916 г. под Верденом и на Сомме расход снарядов не превышал 1 т (редко 2—3 т) на 1 м. К концу августа на тяжелое орудие приходилось до 200 снарядов в день. Во время операции под Мальмезоном за неделю на фронте в 10 км было выпущено 80 000 т снарядов, доставленных 266 поездами, тяжелых орудий было в 1,5 раза больше, чем легких. Бомбардировками буквально стиралось все на своем пути. Пехота, продвигаясь на сотни метров, максимум 2—3 км, все время находилась под подвижным «зонтиком» своей артиллерии, успевая окопаться до начала германской контратаки. Правда, снаряды обходились чудовищно дорого в денежном отношении (500—700 млн франков на небольшую операцию только за снаряды, вдвое дороже стоимости всех выпущенных за войну французских танков), но теперь французы могли пойти на эту роскошь. Однако на накопление нужного количества боеприпасов уходило больше месяца, поэтому требовалось какое‑то новое решение.

Под Камбре к ноябрю 1917 г. каждая позиция состояла из «фронтальной» и «под­держивающей» траншеи, 2,5 м глубиной и 3,5 м шириной в верхней части. Бетонные доты обеспечивали круговой обстрел. Убежища уменьшились в размерах и содержали не более 16 солдат и 2 унтер–офицеров. Входы в них размещались в передней стенке окопов, чтобы избежать попаданий снарядов с пологой траекторией и гранат.

Впереди главной полосы обороны находилась позиция охранения, прикрытая прово­лочным заграждением. Передовые посты (наблюдатели, снайперы, пулеметчики) на ней следили за дозорами противника в ожидании атаки. В случае наступления их шансы выжить были невелики. Между этой позицией и главной полосой на предполье, глуби­ной около 1000 м, были расположены многочисленные гнезда сопротивления, опутан­ные проволокой. Первая траншея главной позиции также имела перед собой прочные проволочные заграждения и оборонительные сооружения с хорошим полем обстрела. На расстоянии 200—300 м за первой траншеей была расположена вторая, с заграждениями шириной до 30 м.

Примерно в 2 км позади находилась промежуточная позиция, но она не везде была закончена. От промежуточной позиции к первой вели многочисленные укрытые пути.

По наставлению Людендорфа 10 июня 1917 г. обороняющийся должен был заставить противника «разбрасывать свой огонь и зря тратить снаряды». Поэтому надо иметь возможно больше позиций в глубину и ширину и как можно лучше маскироваться. Во время боя не следует восстанавливать передовые окопы, надо лишь соединять ворон­ки от снарядов, образуя в них линию сторожевых постов. Необходимо эшелонировать не только пехоту и пулеметы, но и артиллерию и минометы. Не следует требовать от пехоты, чтобы она оставалась под огнем на месте — пусть она на огонь отвечает маневром. Теперь нет таких точек местности, которые надо было бы удерживать лю­бой ценой.

15 августа Людендорф дополнил наставление. Бой должен вестись не за линии, а за боевые полосы. Первая полоса — прикрытия, удерживаемая охранением с задачей отразить внезапное нападение и поднять тревогу. Вторая полоса — боя и главного сопротивления, где должны быть остановлены даже самые решительные атаки. Третья полоса — тылового боя, дающая укрытие резервам для контратаки в полосе боя или остановки противника в случае прорыва.

В сражении под Камбре массированное применение танков и внезапная артподготов­ка едва не привели к прорыву фронта, но немцы смогли удержаться.

Как писал в 1919 г. Изместьев, к концу войны оборонительные позиции состояли из расположенных в шахматном порядке опорных пунктов, находящихся во взаимной поддержке и огневой связи. Эти пункты обносились искусственными препятствиями и соединялись ходами сообщения. Расположение узких и глубоких окопов позволяло ве­сти продольный и перекрестный огонь. От обстрела с флангов окопы защищались тра­версами. Фронтальный огонь ружей и пулеметов был достаточным на дальности прямо­го выстрела или даже 300 шагов.

Было установлено, что брустверы должны защищать только от пуль, шрапнели и осколков, но не от прямого попадания снарядов. Один человек с подручными инстру­ментами за 4 часа работы мог выкопать в стандартном грунте порядка 2,3 м3 (или 80 кубических футов) земли, с максимальным продвижением 3,5 м в ширину и 1,2 м в глубину. Место для траншеи должно быть укрыто от глаз воздушных и артиллерийских наблюдателей, обеспечивать дальность стрельбы порядка 200 м и более, иметь под­ходящий грунт и должную связь с линией огня.

Минимальная толщина, обеспечивающая защиту от винтовочной пули с близкой ди­станции, составляла (приблизительно): 1,5 м глины; 1 м грунта; 0,6 м известняка; 0,5 м песка между стенками; 15 см гальки между стенками; 23 см кирпичной стены; 1 см стали. При этом германская бронебойная пуля на дистанции в 200 ярдов проби­вала дюймовую стальную плиту, 23—36 см кирпича с раствором, 60 см мешков с песком, 1,27 м земли и 1,5 м глины.

Германцы делали перекрытие пехотных убежищ из 2—3 рядов балок и рельсов. Между этими рядами клалась смягчающая удары земляная прослойка около 30 см толщиной. Иноща землю заменяли прослойкой из камней, значительно усиливающей оборону. При­знавалось полезным ближе к поверхности насыпи устраивать добавочную твердую про­слойку из камней, щебня, мешков, наполненных цементом, чтобы вызвать разрыв сна­ряда у поверхности. Цементом заливались и промежутки между камнями, укладывались бетонные щиты.

К началу 1918 г. развитие материальных средств войны достигло апогея, артилле­рия научилась вести стрельбу всегда, в любое время, при любой погоде, на всякой местности, при любых обстоятельствах. Стало возможным отказаться от пристрелки, а затем сосредотачивать огонь на нужных целях. Артиллерия усиления могла прибыть вечером накануне наступления, занять позиции под покровом темноты и после науч­ной подготовки стрельбы внезапно открыть на рассвете огонь, не обнаруживая до этого момента своего присутствия ни одним выстрелом. Теперь только французская армия располагала 782 батареями тяжелой подвижной артиллерии, большая часть ко­торой подчинялась главному командованию и могла, переброшенная на нужный уча­сток, вступать в бой, прежде чем немцы узнали бы об ее прибытии. У англичан ба­тареи каждые 4 часа получали данные о температуре, силе и направлении ветра на разных высотах.

И снова немцы, как в 1916 г., решили не дожидаться, пока на них обрушится усо­вершенствованная мощь союзников, и последними усилиями вырвать победу. Теперь пехота должна была атаковать на глубину до 8 км, за позиции артиллерии противни­ка. В первый период боя атака шла под прикрытием подвижного огневого вала, во второй — атакующие, снабженные своими орудиями и минометами, просачивались между опорными пунктами промежуточной полосы. Пехота должна беспрерывно преследовать противника, не давая ему покоя ни днем, ни ночью. Резервы следует употреблять не против очагов сопротивления, а там, где пехота продвигается.

В артиллерии группы борьбы с пехотой, «Ика», организовались на участке каждой пехотной дивизии первого эшелона. В их состав включалась легкая пушечная и гау­бичная артиллерия, а также минометные роты, задача — подготовка к штурму пехот­ных позиций. Группы борьбы с артиллерией, «Ака», создавались на участке каждого армейского корпуса. В них входила главным образом легкая артиллерия. Дальнобой­ные и фланкирующие группы, «Фека» — по одной группе на участке каждого корпуса. Задачей групп «Фека» являлся обстрел населенных пунктов, лагерей, командных пунктов в тылу позиций противника, узлов связи, дорог, аэростатов наблюдения и т. п., фланкирование позиций противника. Тяжелые группы настильного огня, «Барба­ра» или «Хвелфа» — по одной группе на фронте каждой армии. В их состав включа­лась тяжелая артиллерия, получавшая задачу обстрела самых дальних целей: желез­нодорожных узлов, мостов, населенных пунктов, лагерей и т. д. Для непосредствен­ного сопровождения пехоты выделялись батареи легкой или горной артиллерии — уко­роченные 77–мм пушки в 16 калибров, а также 37–мм и 47–мм орудия. Обычно орудия сопровождения пехоты имели две конских запряжки. Для продвижения батарей через воронки, окопы, рвы и прочие препятствия им придавались саперные команды. Брух–мюллер, известный организатор германской артиллерии, перед каждым прорывом либо сам лично, либо через начальников артиллерии дивизий делал сообщения пехотным офицерам, до командиров взводов включительно, о плане действий с целью внушить пехоте полное доверие к своей артиллерии. По его словам, «эти сообщения часто отнимали много времени… Однако после доклада я уходил с ободряющим сознанием, что вселил в пехоту уверенность в успехе предстоящей операции»

Артобстрел направлялся не на разрушение, а на нейтрализацию, два часа обстре­ливалась артиллерия, и два — пехота. Огневой вал должен быть двойным — впереди завесы легких пушек идет навесной огонь гаубиц и тяжелых орудий, химические сна­ряды предшествуют осколочным. Вал переносится по заранее составленному расписа­нию, а пехота световыми сигналами вносит поправки. К началу наступления было за­готовлено снарядов: на батареях 2—2,5 комплекта, в зарядных ящиках 1 комплект, в дивизионных складах по 1,5 комплекта и в корпусных складах по 1 комплекту.

21 марта после пятичасовой артподготовки (6608 орудий и 3354 миномета, свыше 3 млн снарядов за день) сорок немецких дивизий перешли в наступление в стыке между англичанами и французами. Передовая позиция англичан имела избыточное число людей, ротные опорные пункты легко изолировались, телефонные кабели рвались артподготовкой, а сигнальные ракеты обороняющихся не были видны артиллеристам из‑за тумана. Резервные батальоны были не готовы к бою и не окопаны.

Благодаря новой тактике и незавершенности обороны немцам удалось прорвать фронт, но теперь им, как и в 1914 г., снова не хватило нескольких подвижных ча­стей, которые могли бы войти в прорыв и отсечь англичан от французов. Железная дорога Бове—Амьен (центральный участок дороги от Парижа к Кале на побережье) осталась в распоряжении союзников. Вместо 8—12—20 км в день немцы продвигались по 5—10 (только 23 марта они прошли 16 км). 4, а затем 6—9 апреля немцы перене­сли усилия на участок южнее — между Соммой и Уазой, но снова безуспешно. Немцы захватили множество пленных и орудий, приблизились как к Парижу, так и к морю, могли держать под обстрелом важнейшую железнодорожную магистраль Париж–Кале. Но стратегически так и не добились успеха — война не была выиграна. Впереди «мешка» в 50 км возник новый фронт.

С 9 апреля немцы отчаянно пытались прорваться во Фландрии между Ипром и Лан­сом. Английский фронт снова был опрокинут, но на помощь пришли французы. По докладу 6–й армии, истощенные немецкие войска отказывались атаковать, несмотря на приказы. 5 мая германцам пришлось прекратить наступление. Однако теперь они могли обстреливать угольные шахты в районе Брюе–Бетюна, дающие около 70 % угля для французского ВПК, запасов угля хватало всего на 5 дней. Резервы союзников сильно сократились, а маневренные возможности упали. Командующий британскими войсками во Франции Хейг приказал оборонять позиции до последнего человека.

Немцы решили воспользоваться этой ситуацией, и атаковать ослабленный француз­ский фронт между Суассоном и Реймсом, т. е. гораздо южнее. В час ночи с 26 на 27 мая более 5000 германских орудий открыли огонь, на участке прорыва приходилось более 30 батарей на км или одно орудие на 7 м фронта. Благодаря такому числу орудий артподготовка смогла быть вдвое короче, чем 21 марта. И снова первона­чальный успех, французы, решив удерживать позиции любой ценой, слишком поздно отдают приказы о взрыве мостов через реку Эна, и немцы неожиданным ударом захва­тывают их. По мнению Люка, если бы немцы бросили в образовавшийся 27 мая прорыв кавалерию, «то результаты не поддаются никакому учету». Фуллер считал, что если бы немцы использовали 5—6000 вездеходных тракторов (наподобие американских Rock Island Arsenal, производившихся летом того же года), каждый из которых вез пять т припасов, то отделение англичан от французов не могло бы быть предотвращено. Даже если «пустить на слом» половину германской артиллерии, то и тогда немцы при использовании тракторов были бы ближе к победе.

Теперь немцы решают продвинуться уже до Марны, перерезать железную дорогу Па­риж — Нанси и даже, если получится, форсировать Марну, создав на ее южном берегу плацдарм для дальнейших операций. Однако французское командование перебрасывает на фланги прорыва две свежие армии и ограничивает его расширение.

Поэтому немцы решают воспользоваться приближением к Парижу, скрытно перебро­сить тяжелую артиллерию и атаковать на участке Мондидье–Нуайон, т. е западнее. Но теперь наученные горьким опытом французы внимательно следят за противником и с 6 июня каждую ночь ведут контрподготовку. Хотя утром 9 июня в центре фронта германским войскам все же удается прорваться, 11 июня их атакуют во фланг танки, заставляя в беспорядке отходить. 12 июня немцы прекращают атаки и берут передыш­ку.

С 1 июля немцы готовят операцию в Шампани, к востоку от Реймса, но теперь на фронте в 100 км, чтобы союзное командование не могло ответить наступлением на другом участке фронта. И здесь французы, располагая громадным количеством снаря­дов, с 6 июля каждую ночь ведут огонь по позициям противника. 14 июля в 22 часа удачной вылазкой захватываются пленные, показавшие, что атака начнется утром следующего дня. В результате немцы опережаются сильным артиллерийским огнем (не правда ли, сильно напоминает некоторое сражение Великой Отечественной?). Тем не менее, и в этот раз германским войскам удается прорыв, захвачен плацдарм на юж­ном берегу Марны, но переправы через реку оказались под мощным и точным артоб­стрелом, с воздуха их атакуют бомбардировщики.

18 июля сказываются результаты французского контрнаступления между Шато–Тьери и Суассоном, и немцы вынуждены отступить (еще одна параллель). Теперь инициатива окончательно переходит в руки союзников.

Между наступлениями немцев были слишком большие промежутки, позволявшие союз­никам восстанавливать положение. Скорость продвижения была недостаточна, а ре­зервов — слишком мало, и применялись они не всегда целесообразно. Качество пехоты ухудшалось — призывались 17–летние, с февраля по май состав батальонов сократился с более чем с 800 до 700 человек.

13–й французской дивизией, отражавшей последние германские атаки, были за­благовременно подготовлены: 1) передовая позиция, или прикрытия, которая занима­лась на каждом участке днем двумя ротами, а ночью только двумя взводами. В тылу позиции прикрытия, в 1200—1500 м от ее переднего края, на каждом участке было подготовлены по одному опорному пункту, занимавшемуся ротой пехоты; 2) позиция сопротивления, на которой располагались главные силы дивизии, хорошо развитая в глубину (до 3 линий окопов) с многочисленные тяжелыми убежищами, ее передний край находился от позиции прикрытия примерно в 2—3 км; 3) вторая позиция, в 2—3 км от последней, предназначенная для корпусных резервов. Примерно в 8 км была подготовлена третья позиция, предназначенная для армейских резервов, которые должны были вести с этой позиции контратаку. Вся артиллерия, за исключением группы непосредственной поддержки, благодаря возросшей дальнобойности располага­лась за второй позицией, т. е. примерно в 6—7 км от переднего края позиции при­крытия. Немцам не удалось ни подавить артиллерию, ни разрушить убежища в глубине обороны.

К июлю 1918 г. только тяжелая тракторная артиллерия главного резерва француз­ской армии насчитывала 320 220–мм гаубиц и 117 280–мм мортир, к гам добавлялись 480 145—155–мм пушек. В целом общее число имевшихся орудий тяжелой подвижной ар­тиллерии превысило 4000. Тяжелая артиллерия большой мощности и морская артилле­рия главного артиллерийского резерва имели 327 орудий. И это не считая позицион­ных орудий и тяжелых минометов траншейной артиллерии. 75–мм моторизованную ар­тиллерию обслуживало 8600 машин и 44 000 человек. Всего одну английскую батарею 120–мм гаубиц обслуживали как минимум 6 офицеров и 120 солдат. Несмотря на гро­мадный расход снарядов, промышленность позволяла рассчитывать к февралю 1919 г. на все большую и большую обеспеченность. Но пока материальная часть изнашивалась быстрее, чем ремонтировалась или пополнялась. К концу июля министр вооружения Лушер докладывал, что французская армия ежедневно расходует в среднем 280 000 75–мм снарядов, тогда как их производится только 220 000. В августе положение стало критическим, кризис был полностью изжит только в октябре поставками из США.

Любопытно, что армия США располагала всего лишь 900 орудиями, из которых 544 составляли 3–дм пушки образца 1902 г., 64—112–мм М1906. Более новые орудия ис­пользовались преимущественно для тренировок. Пришлось срочно копировать француз­ские и британские образцы, значительная часть артиллеристов тренировалась фран­цузами. Однако после вступления в войну американская промышленность за полтора года даст 632 млн фунтов (порядка 287 000 т) бездымного пороха.

18 июля 1918 г., в 4 часа 30 минут, собранная масса артиллерии внезапно открыла огонь на всем фронте от реки Эна до Марны. Это стало началом перехода союзников в наступление, все более и более решительное. К наступлению у Амьена запас снарядов составил 600 для каждого 18–фунтового орудия, 500 — для 4,5–дм гаубицы, 400 — для тяжелой артиллерии (вплоть до 9,2 дм) и 200 — для 12–дм гау­биц, всего было задействовано 1300 полевых и 160 тяжелых орудий. Только за 26 сентября было выпущено почти 1,5 млн (1 315 000) 75–мм снарядов и 360 000 тяже­лых. Опять‑таки напоминает финал Второй мировой, когда для обеспечения работы артиллерии 1–го Белорусского фронта в первый день Берлинской операции был запла­нирован расход 1 147 659 снарядов и мин, 49 940 реактивных снарядов.

В сентябре следуют атаки в Аргоннах, на берегах Уазы и во Фландрии. 14 ноября намечалось наступление по Мозелю на Люксембург и Саар, чтобы отбросить немцев на Маас и затем прижать к Рейну. Но 11 ноября германская армия, терявшая одну пози­цию за другой, была вынуждена заключить перемирие. 4 месяца и 11 дней наступле­ния обошлись союзникам относительно дешевле, чем 3 месяца и 8 дней обороны — 478 000 человек против 410 000.

В последних наступлениях войны артиллерия быстро переходила от централизации в руках командира дивизии к децентрализации в интересах пехоты и обратно, чтобы бой не превратился в ряд местных стычек.

До 1914 г. потери от ружейного огня в среднем в 6—7 раз превосходили потери от огня артиллерии. По данным французского санитарного управления, за весь период войны потери в главных сражениях распределялись следующим образом:

Потери от снарядов и ручных гранат — 67 %.

Потери от пуль (ружейных и пулеметных) — 23%.

Потери от других причин — 10 %.

В 1917 г. во французской армии потери ранеными от артиллерийских снарядов со­ставляли примерно 56 %, от вторичных снарядов (камней, обломков, комьев земли и т. п.) — 21 %, от ружейных пуль — чуть менее 12 %, ручными гранатами — 10 %, и минами — около 1 %. В маневренной войне 1918 г. потери от ружейных пуль незначи­тельно выросли — чуть менее 15 %, при 54 % потерь от артиллерии.

Таким образом, процент потерь резко изменяется в пользу пушек — теперь потери от артиллерийского огня стали втрое больше, чем от ружейного, а в последних сра­жениях — и более. Другими словами, поражающая способность артиллерийского снаря­да (а также мины и ручной гранаты) по сравнению с пулей возросла в 18 раз. Даже в 1918, при развитой авиации, танках и боевой химии, артиллерийский огонь причи­нил 68 % от общего числа потерь. Для американской армии 72 % ранений с точно установленным происхождением были нанесены артиллерийскими снарядами и лишь 28 % — пулями. Доля артиллеристов во французской армии выросла за войну с 20 до 38 % всей численности, саперов — с 5 до 9 %. Англичане получили 25 000 новых пушек и гаубиц, ремонт и переделанные — 9000, и более 1000 орудий — из США, всего свыше 35 000, более 200 млн снаряженных снарядов и мин, 10 млрд патронов.

Много позже, а именно в апреле 1940 г., И. В. Сталин, имевший успешный опыт применения тяжелых орудий в Гражданскую войну, назовет артиллерию «богом совре­менной войны». Для Западного фронта война станет современной еще в 1917—1918 гг. Всего за войну там было выпущено более 700 млн снарядов и мин, около 15 % из ко­торых не взорвались. Только в 1991 г. от оставшихся в земле боеприпасов погибло 36 человек, притом что каждый год уничтожается 900 т «эха войны». К артиллерии добавятся новые виды оружия, о которых пойдет речь в последующих главах.

 

«Чудо–оружие»: газы

«Попытайтесь вообразить себе ощущения и положение цветных войск, когда они увидали, что огромное облако зеленовато–желтого газа поднимается из‑под земли и медленно двигается по ветру по направлению к ним, что газ стелется по земле, за­полняя каждую ямку, каждое углубление и затопляет траншеи и воронки. Сначала удивление, потом ужас и, наконец, паника охватили войска, когда первые облака дыма окутали всю местность и заставили людей, задыхаясь, биться в агонии. Те, кто мог двигаться, бежали, пытаясь, большею частью напрасно, обогнать облако хлора, которое неумолимо преследовало их».

Так очевидцы описывают первую газовую атаку с применением хлора 22 апреля 1915 г.

Парадокс, однако, в том, что применение химического оружия не должно было стать сюрпризом для англо–французской армии. Больше того, союзники, точнее — французы, первыми применили 26–мм ружейные гранаты со слезоточивым газом (этило­вый бромацетат) еще в августе 1914 г. В каждой гранате было 35 г. газа, но на открытой местности он быстро рассеивался без видимого эффекта для противника, поэтому французы отказались от газовых гранат как бесполезных. Еще до войны сле­зоточивый газ поступил на вооружение парижской полиции и с 1911—1912 гг. исполь­зовался против грабителей банков.

Немцами снаряды со слезоточивым газом использовались 27 октября 1914 г. — в битве при Нев–Шапель. Профессор Вальтер Нернст предложил заменить в 105–мм снарядах взрывчатку на раздражающее слизистую оболочку вещество — сернокислый дианизидин, одновременно экономилась дефицитная к тому времени взрывчатка. К тому же густое облако облегчало пристрелку. 3000 снарядов были выпущены по британским солдатам, но те даже не заметили химической атаки. Тогда же 2–я немецкая армия внесла в список вооружения ближнего боя огнеметы (пошедшие в бой в феврале 1915 г.) и газометы.

Немцы, не имея точных сведений о результатах первой химической атаки, продол­жали совершенствовать оружие. Профессор фон Таппен (Тарраn) предложил 150–мм гаубичный снаряд уже специальной конструкции с 8 фунтами (порядка 3,6 кг) лакри­матора (слезоточивого вещества), первоначально ксилилбромида, впоследствии заме­ненным бромацетоном и бромэтилкетоном. Чтобы обойти Гаагскую конвенцию 1899 г., запрещавшую снаряды, содержащие только отравляющие газы, снаряд содержал и взрывчатое вещество для осколочного эффекта. 9 января 1915 г. немцы успешно ис­пытали снаряды на полигоне близ Кельна, а 31 января более 18 000 снарядов были выпущены по русским позиция у Болимова. К удивлению немцев, их атаки были отбиты с потерями — низкая температура, затруднявшая распространение газа, и самоотверженность русских солдат, продолжавших стрельбу даже будучи отравленными, сорвали планы наступления. В марте снаряды с добавлением бромацетона были применены против французских войск на побережье Бельгии.

Профессор Фриц Габер (Fritz Haber), ассистент Таппена и будущий нобелевский лауреат 1918 г. (за предвоенные исследования), предложил использовать для до­ставки газов коммерческие баллоны, могущие содержать большое количество газа и при этом не нарушать букву Гаагской конвенции о снарядах. Габером же был предло­жен хлор, массово изготовлявшийся и доступный для немедленного применения, даю­щий немедленный эффект, летучий и одновременно достаточно плотный.

В январе 1915 г. британцы испытывали на полигоне гранаты со слезоточивым газом (этил йодацетат), а в марте — 115–мм снаряд. В Дарданелльской операции 2 марта английским флотом для защиты тральщиков была удачно применена дымовая завеса.

К 10 марта 1915 г. на Западный фронт были доставлены 1600 больших и 4300 малых баллонов со 168 т хлора. Теперь немцам больше месяца предстояло ждать благопри­ятного ветра. При установке часть баллонов была пробита артобстрелом союзников, погибло 2 человека и отравилось 50.

Как пишет Лиддел Гарт, уже к концу марта 1915 г. пленные, захваченные на юге французского сектора Западного фронта, подробно рассказали, что в окопы достав­лены в больших количествах баллоны с газом. Они рассказали также о способах пользования этими газами. Французские командиры не приняли во внимание эти све­дения, возможно потому, что вскоре их части в этом районе должны были быть сме­нены. Любопытно, что 30 марта в бюллетене 10–й французской армии, находившейся далеко в Пикардии, появилось подробное изложение этого случая. А 6 апреля запись о том, что немцы предполагают использовать против французов удушающий газ из баллонов под давлением, появилась в дневнике Эрнеста Суинтона.

В апреле у Ньюпора во Фландрии германцы впервые испытали действие своих гранат «Д», содержавших смесь бромистого бензила и ксилила, а также кетоны.

13 апреля вблизи Лангемарка к 11–й французской дивизии, оборонявшей тогда этот участок, перебежал германский дезертир Август Ягер и рассказал, что «балло­ны с удушающими газами размещены побатарейно в количестве 20 баллонов на каждые 40 м вдоль всего фронта», Газ будет направлен при условии благоприятного ветра по сигналу — три красные ракеты. При Ягере даже был найден грубый респиратор, которым в качестве противогаза снабжались атакующие. Наличие оружия было под­тверждено воздушной разведкой. Французский командир дивизии генерал Эдмон Ферри предупредил соседние дивизии, включая англичан. Больше того, Ферри предупредил об этом своего командира корпуса Бальфуриэ и офицера для связи от штаба Жоффра, который прибыл навестить его дивизию.

И что же? Бальфуриэ не поверил Ферри и проигнорировал оба его предложения: об­стрелять окопы германцев, чтобы уничтожить баллоны, и уменьшить число бойцов на тех участках фронта, которым угрожали газы. Ягер, простой рядовой, сообщил столько важных сведений, что это походило на дезинформацию. Офицер связи еще и сделал Ферри выговор, во–первых, за то, что он снесся с британцами непосред­ственно, минуя соответствующие инстанции, а, во–вторых, за то, что Ферри вопреки доктрине Жоффра принял меры к уменьшению гарнизона поставленной под угрозу пози­ции. В заключение Ферри поплатился за свою правоту отрешением от должности.

Британцами была проведена воздушная разведка, но ей не удалось обнаружить че­го‑либо необычного, и Плюмер (Пламер) просто передал предупреждение о возможной опасности своим командирам дивизий, с оговоркой: «За что купил, за то и продаю!»

Генерал Хейг в марте 1915 г. так отреагировал на предложение использования хи­мического оружия: «Прибыл лорд Дандональд, он изучает условия войны, надеясь, что сможет использовать в настоящих условиях изобретение своего деда для вывода гарнизона за пределы форта в случае применения паров серы. Я спросил его, как он организует благоприятное направление ветра». Адмирал Томас Кохрейн, десятый лорд Дандональд в 1812 г. и 1855 г. предлагал использовать брандеры с углем и серой против французских баз и осажденного Севастополя соответственно. Правительство Пальмерстона склонялось к принятию плана, но Севастополь пал раньше. Кохрейн умер в 1860, и его план оставался секретным до публикации переписки Пальмерстона в 1908 г. Еще до Кохрейна, во время войны Франции в Алжире в 1845 г., как отме­чают Лависс и Рамбо, «полковник Пелисье обшарил горы, задушил дымом 500 кабилов в одном из гротов Дары (близ Некмарии)». А в 1854 г. для шахтеров был разработан древесноугольный респиратор Стенгауза.

Но и в XIX, и в XX веке, в Русско–японской войне химическое оружие против сильного противника оказалось слишком капризным и ненадежным.

Немецкое командование, в свою очередь, также не верило в возможности нового оружия, предполагая в лучшем случае срезать выступ фронта у Ипра. Сама операция задумывалась всего лишь как маскировка гораздо более крупного наступления Макен­зена на Восточном фронте. Поэтому ни дополнительных резервов, ни дополнительных боеприпасов не выделялось. Не была продумана и тактика наступления в условиях химической войны, войска не доверяли примитивным респираторам (подушечки из оче­сов, пропитанных гипосульфитным раствором) и боялись собственного же оружия. Поэтому, как только солдаты прошли через французские окопы до ближайшего наме­ченного рубежа, они принялись окапываться, а не развивать прорыв дальше. В ре­зультате немцы упустили шанс прорвать фронт.

Фронт удержали перемешанные остатки частей канадцев, британцев и французов. Повторив газовую атаку двумя днями позднее, немцы уже утратили элемент внезапно­сти, и, несмотря на вдвое более высокие потери обороняющихся (в совокупности около 6000 человек) и еще четыре газовые атаки до мая, смогли продвинуться толь­ко на сотни метров. Англичане и французы, наученные горьким опытом, использовали примитивные маски — первые меры противодействия начали разрабатываться уже 23 апреля. По описанию Нилланса, два канадских офицера медслужбы, полковник Нэсмит и капитан Скримджер, сумели вовремя опознать хлор и сообщить солдатам о мерах противодействия (тряпка или платок с мочой). 27 апреля был захвачен пленный с респиратором, и 3 мая был отдан приказ о производстве респираторов для союзников. Еще ранее, утром 30 апреля, на фронт были отправлены 2800 гранат с бромацетатом и 3500 — с хлорацетоном, а также шахтерские кислородные маски для офицеров и пулеметчиков — как важнейших фигур. 1 мая немцы не смогли даже захватить траншеи — обороняющиеся взобрались на возвышенности и смогли отразить атаки, дыша через влажные маски, хотя на ногах осталось только 38 человек из роты. Первые 150 000 респираторов для французской армии были отправлены 12 мая.

Пуск хлора на русском фронте 31 мая также не дал ожидаемых результатов — немцы снова встретили неожиданное сопротивление, к тому же 56 немцев было поражено хлором при смене ветра. Хотя русские уже знали о первой атаке на французском фронте, и командование 55 дивизии на всякий случай заказало в Москве противога­зы, прибыли они только под вечер 31 мая, т. е. уже после атаки. Участок фронта у Болимова был выбран немцами благодаря сближению окопов, ровной и открытой местности, выпуклому в сторону русских фронту, что давало возможность выпускать газы почти в секторе 180°, пользуясь господствующими ветрами. В 3.20 31 мая по­явился зеленоватый дым, принятый за дымзавесу. Поэтому передовые окопы стали усиливаться дополнительными войсками, а резервы — подтягиваться поближе. Несмот­ря на поражение хлором, войска оставались в окопах. В 4 часа утра начался артоб­стрел и наступление немецкой пехоты на участке у Воли–Шидловской. Однако русские войска, при поддержке легких и крепостных батарей, отразили атаку, заставив нем­цев к 5 часам отойти. В 6 часов была отбита вторая атака. Около 7 часов была от­бита атака на соседнем участке. Около 14—15 часов было предпринято еще две ата­ки, но к тому моменту действие газов уже прекратилось, и обороняющиеся с помощью подошедшего резерва снова отбил наступление. Пятая, ночная атака была отбита за четверть часа — к 22 ч. 45 мин. Общие потери русских составили

26 офицеров и 3070 солдат, из них 34 солдата убитыми, 1 офицер и 70 солдат ранеными, 2 офицера и 290 солдат умерли от газов на позиции, 23 офицера и 2070 солдат были отравлены газами и эвакуированы. М. Н. Баташовым отмечался высокий моральный дух войск, еще не подорванный отступлениями, отсутствие страха перед газами и неудачное время атаки — на рассвете, когда последующие действия противника были уже видны. Стойкость гарнизона Осовца, как мы видели в преды­дущей главе, также сорвет попытку штурма.

Союзники, свою очередь, решили нанести ответный удар осенью 1915 г., пытаясь новым оружием компенсировать недостаток традиционных боеприпасов, имея всего лишь 90 выстрелов на тяжелое и 150 выстрелами на полевое орудие, тогда как только артиллерийская подготовка должна была занять сутки. Около 5500—5900 (по разным данным) газобаллопов, содержавших 150 т OB, были доставлены в окопы и благополучно установлены, однако для непрерывного пуска OBв течение 40 мин — нейтрализуя кислородные аппараты вражеских пулеметчиков, требовалось примерно вдвое больше. Поэтому приходилось выпускать OBс перерывами, симулируя отравляющие газы дымовыми шашками и в конце пуска образовав первую дымовую заве­су, примененную на сухопутном фронте.

Для успеха газовой атаки требовалась гарантия устойчивого ветра в нужном направлении, поэтому командование британцев долго колебалось с отдачей приказа, но 24 сентября все же решило действовать. Но ветер оказался слабым и неустойчи­вым, газовое облако продвигалось слишком медленно, поэтому хлор почти не оказал действия на немцев, а в некоторых местах, когда ветер гнал OBназад, оказались отравленными свои же войска, опять‑таки неготовые к воздействию газов.

Несмотря на некоторый первоначальный успех, резервы союзников для закрепления прорыва подходили слишком медленно, тогда как немцы успели подтянуть резервы и поставить широкие проволочные заграждения перед второй позицией. Дальнейшая ата­ка, по мнению англичан, «ни в какой мере не содействовала улучшению общей обста­новки и привела лишь к бесполезному избиению пехоты». Потери французов в полто­ра, а британцев — в два–три раза превосходили немецкие. К тому же в последующие за первой атакой три недели 2000 британских солдат доложили о поражении соб­ственным оружием. 55 случаев признали серьезными, 10 человек умерло. В итоге и союзники не получили от нового оружия ожидаемого эффекта. После войны отмечались даже некоторые «плюсы» для обороняющихся — при прохождении облаков газа из тран­шей исчезали крысы, досаждавшие солдатам.

Началась гонка в создании все новых отравляющих веществ и массировании усилий — теперь врага старались завалить количеством выпускаемых газов. 22 июня 1916 г. под Верденом немцы выпустили не менее 100 000 химических снарядов (по другим данным — 110—116 000) и столько же 11 июля.

Французы столкнулись с проблемой высокой летучести синильной кислоты (т. н. винсеннита или венсинита — по производителю, джеллит — у англичан) — даже при высокой концентрации она рассеивалась, не успевая причинить существенного вреда. Частично эту проблему пытались решить присадками — треххлорным оловом, мышьяком и хлороформом, и использованием вместо синильной кислоты менее летучего хлорциа­на. По ряду причин французы продолжали производство и применили свыше 4 млн та­ких снарядов. Только за ночь 9—10 октября 1916 г. было выпущено 4000 75–мм и 4400 155–мм снарядов с венсинитом. Англичане в июле запрашивали 30000 газовых снарядов в неделю, хотя промышленность еще не справлялась с заказами.

Первые противогазы так затрудняли дыхание, что иногда солдаты рисковали обой­тись без них (Юнгер): «Перепрыгнув через препятствия второй позиции, я помчался вперед и вскоре очутился в газовом облаке. Колющий запах хлора мгновенно убедил меня, что речь идет не о дымовой завесе, как я сперва думал, а действительно о сильном боевом газе. Я надел противогаз, но тотчас же сорвал его, так как при быстром беге мне не хватало воздуха. К тому же стекла запотели и стали со­вершенно непрозрачными. Все это мало соответствовало «занятиям по газовой атаке», которые я сам довольно часто проводил. Поскольку колотье в груди уже ощущалось, я старался по крайней мере как можно быстрее пересечь облако». Тем не менее, автор этих воспоминаний проживет долгую жизнь и скончается только в 1998 г. Кроме того, пехота пыталась использовать недостатки обзора еще несовершенных противогазов противника: «Один из прорвавшихся был, должно быть, отчаянным пар­нем. Незамеченный, он спрыгнул в траншею и помчался вдоль нее за спинами посто­вых, наблюдавших за местностью впереди. Он по очереди набрасывался сзади на ограниченных в поле зрения из‑за противогазов постовых и, оглушив часть из них ударами приклада, так же незамеченным вернулся на английскую линию. Когда приво­дили в порядок траншеи, нашли восьмерых с размозженными затылками».

Слезоточивый газ применялся англичанами для «обезлюживания» обороняемой тер­ритории на длительное время, джеллит — для наиболее быстрого эффекта непосред­ственно перед атакой, хлорпикрин — для временной нейтрализации после атаки, и смесь хлора с фосгеном («Белая звезда») — для наибольших потерь в живой силе. По опыту середины войны, для нейтрализации стандартного укрепленного пункта в тео­рии требовалось 4950 115–мм снарядов со слезоточивым газом, 6200 — с хлорпикрином, и 7425 — с джеллитом или «Белой звездой».

К февралю 1917 г. немецкая инструкция рекомендовала расход 21000 снарядов разных калибров или 41 т фосгена («зеленый крест») приблизительно на 2 км2. Фосген отличался замедленным действием, что усиливало психологический эффект, но увеличивало потери своих войск, не замечавших первые легкие симптомы отравления. Кроме того, вначале применение газовых снарядов как обычных — неинтенсивно, по площадям, способствовало рассеванию газа.

В ночь на 13 июля 1917 г. немцы у Ипра выстрелили 50000 снарядов с ипритом («желтым крестом»). За 10 дней было выпущено порядка миллиона снарядов с 2500 т иприта. 20 августа, готовя оборону против французского наступления, на фронте шириной в 30 км и глубиной в 4 км было выпущено уже 300 000 снарядов. Недостат­ком иприта было то, что пораженные им солдаты могли сражаться еще несколько ча­сов, а заметить симптомы только спустя дни, тогда как свои атакующие войска тоже могли подвергнуться воздействию газа. Англичане называли иприт HS («Hun Stuff»). Стараясь измотать солдат противника, отдельные полки подвергали газовым атакам по 10—12 и более раз за 5—6 месяцев.

В 1916 г. английский капитан Уильям Говард Ливенс, работавший в Специальной химической роте, во время битвы на Сомме использовал против окопавшихся немцев импровизированный огнемет с 15 л нефтяной смеси. Он думал, что его жепа погибла на торпедированной немецкой подлодкой «Лузитании», и решил отомстить немцам за гибель пассажиров. Двумя залпами было уничтожено порядка 40 солдат. Затем он изобрел простой метатель, выбрасывавший снаряд с 12 л смеси на 180 м. Потом сна­ряд с нефтью был заменен на газовый баллон (позднее специальный снаряд) с заря­дом ВВ и головным взрывателем, метавшийся выстрелом из 200–мм ствола. Секретные испытания прошли в сентябре и ноябре 1916 г. Вес баллона составлял около 60 кг, с 9—28 кг отравляющего вещества, в основном удушающего действия — фосген, жидкий дифосген и хлорпикрин. Теперь высокая концентрация OB, делавшая бесполезными большинство фильтрующих противогазов, могла быть создана за считанные секунды на расстоянии до 1900 м. Также метались заряды белого фосфора и термита.

Но и немцы, в свою очередь, быстро скопировали газометы после сражения у Арра­са 9 апреля 1917 г. В сражении при Капоретго залпом в 894 химических мин и 2 залпами в 269 бризантных мин был полностью уничтожен итальянский батальон численностью в 600 человек, занимавший позиции в горных пещерах и прежде недосягаемый для артиллерийского огня. В результате немцы впервые добились оперативного успеха благодаря газовой атаке, хотя, по данным Вальтера Хельдендорфа, из 894 выпущенных мин 47 дали осечку, при их повторном использовании 29 стволов разорвало. Однако последующие 16 газометных атак на английском фронте, с 11 декабря 1917 г. по 31 мая 1918 г. дали всего 444 отравленных, из них 81 умерших.

Ранее, в ночь с 10–го на 11 июля 1917 г. против англичан близ Ньюпорта во Фландрии были применены арсины (или «голубой/синий крест») — раздражающие «чиха­тельные» твердые вещества, обычно дифенилхлорарсин, дифенилцианарсин и адамсит. Проникая через противогаз, они в теории вызывали сильное чихание и рвоту и выну­ждали противника сбросить противогаз, подвергая его действию других OB. Однако на практике такая комбинация срабатывала редко, тем не менее, немцы произвели до конца войны 10 млн снарядов с «голубым крестом».

15 октября французы произвели одну из своих наиболее удачных химических стрельб у Суассона, создав фосгенное газовое заграждение, изолировавшее полосу наступления в течение 7 суток. Одновременно передовые окопы германцев подверг­лись химическому обстрелу легкой артиллерии, что заставило защитников быть в противогазах днем и ночью целую неделю (с учетом времени пребывания в укрытиях). 1 декабря британцы выстрелили 2300 бомб из 44 газометов всего за 15 минут, сна­чала выжигая немцев термитом из укрытий, затем используя фосген, хлорпикрин для снятия противогазов и снова фосген.

В 1918 г. использование химических снарядов достигла пика — в мартовском на­ступлении против одной только 3–й британской армии немцами было выпущено до 250 000 снарядов с ипритом, заставляя неприятельских солдат по несколько дней не снимать противогазы или отсиживаться в убежищах. В свою очередь, англичане 23 мая на участке в 2 км выпустили 120 т фосгена. Британцы, использовав трофейные снаряды с ипритом в конце ноября 1917 г., начали свое производство иприта в ап­реле 1918 и применили его в бою в сентябре (французы — в июне), но английский иприт был примерно на 30 % слабее германского. В августе в бой пошли усовершен­ствованные 16–см газометы, с дальностью стрельбы до 3,5 км. Только за последнюю неделю сентября французы выпустили почти 1000 т иприта.

В ноябре только один арсенал в Эджвуде достиг выпуска в 2,7 млн 75–мм снарядов с газом (или до 200000 бомб и снарядов в день).

Приказ 7–ой германской армии от 8 мая 1918 г., цитируемый Сыромятниковым, по­казывает назначение и соотношение химических снарядов конца войны:

а) Дальний обстрел батарей: 77–мм полевые пушки, 100–мм пушки, 150–мм гауби­цы: «синий крест» — 70 %, «зеленый крест» —10 %, фугасные снаряды — 20 %. Длин­ные 150–мм пушки стреляют только фугасными снарядами.

б) обстрел пехотных позиций:

1. Подвижной заградительный огонь. 77–мм полевые пушки, 105–мм и 150–мм гау­бицы: «синий крест» — 30 %, «зеленый крест» — 10 %, фугасные снаряды — 60 %. Мортиры стреляют только фугасными снарядами.

2. Неподвижный заградительный огонь. 77–мм полевые пушки, 100–мм пушки, 150–мм гаубицы: «синий крест» — 60 %, «зеленый крест» — 10 %, фугасные снаряды — 30 %.

Характерно, что ни одна задача не выполняется только химическими снарядами, а в их составе заметно преобладают арсины.

Всего за войну Германия произвела 58100 т хлора, 18100 т фосгена и 7600 т иприта, Франция — 12 500 т хлора, 5700 т фосгена и 2000 т иприта, Великобритания — соответственно 20 800,1400 и 500 т.

Однако не только газы широко использовались среди продуктов боевой химии. По сведениям Супотницкого, британцы использовали для огнеметания раствор желтого фосфора в сероуглероде, причем этот раствор разбавлялся большим количеством ски­пидара. Попав на кожу или одежду, он самопроизвольно воспламенялся через несколько секунд. Французы употребляли смесь легкого каменноугольного масла с бензолом в различных сочетаниях в зависимости от времени года, впервые применив огнеметы 6 июня 1915 г. Применявшиеся германцами «синее», «желтое» и «зеленое» масла состояли из смеси различных продуктов, получаемых при перегонке каменно­угольной смолы. Немецкая 15–см граната 1912 г. была популярна в дымовом снаряже­нии благодаря большой емкости, парашютный осветительный снаряд из магнезии не­редко вызывал пожары у противника.

Россия, по данным Барсукова и Бобкова, стала на путь применения в артиллерии химических снарядов с 1916 г., изготовляя 76–мм и 152–мм химические гранаты двух типов: удушающие (хлорпикрин с хлористым сульфурилом, хлорацетон, хлористый ме­тилмеркаптан и хлористая сера) и ядовитые (медленно отравляющие — фосген с хлорным оловом, скоро отравляющие — венсинит, состоящий из синильной кислоты, хлороформа, хлорного мышьяка и олова). Действие их вызывало поражение организма и в тяжелых случаях смерть. Газовое облако от разрыва одного 76–мм химического снаряда охватывало площадь около 5 (по данным Морозова, 20) м2. Была принята норма для непрерывного обстрела — один 76–мм химический снаряд на 40 м2 площади и один 152–мм снаряд на 80 м2, затем для поддержания нужной концентрации количество выпускаемых снарядов уменьшалось вдвое.

Из снарядов специального типа в русской армии во время войны применялись зажи­гательные, осветительные и дымовые снаряды. Из воспоминаний Болеслава Вильгель­мовича Веверна, начало 1916 г.:

«Накануне нам в батарею прислали, на испытание, зажигательные снаряды… Свиснула шрапнель и легким дымком выпустила на крышу строения маленький шарик. Вспыхнуло пламя и, в этот момент, по хвое елей и по крыше строения застукали пули второй шрапнели. Германцы поняли и тушить пожар не пытались.

Высоко взвилось пламя пожара, огневые языки полезли по всему строению и между ветвями елей. Вскоре от строения и его содержимого осталась лишь кучка дымящихся головней и пепла.

А вечером у германцев опять неожиданное развлечение: наша гаубичная батарея испытывала новые осветительные снаряды с парашютами.

Заволновались немцы, когда над их расположением, в темноте, неожиданно, ярким пламенем вспыхнули огни и медленно стали опускаться все ниже и ниже, ровным, бледным светом покрывая значительную площадь в районе их окопов».

Одной из первых попыток применения химического оружия русской армией стала га­зобаллонная атака, проведенная 9–й химической командой в начале Брусиловского наступления — утром 22 мая на фронте 9–й русской армии в районе Чарны Поток на участке 41–го и 42–го пехотных полков. Однако подувший с юга ветер направил часть газов на русские окопы. Хотя солдаты обоих русских полков были в противо­газах, 54 солдата оказались отравлены, из них 3 впоследствии умерли, большинство же вскоре возвратились в строй. Несмотря на панику, потери у противника были не­велики — по свидетельству пленных, отравлено было 14 человек, умерли только 2. Таким образом, и здесь первый блин оказался комом.

По выражению Сыромятникова, «применение химических средств борьбы в русской артиллерии не получило большого развития, ибо старая русская армия вышла из вой­ны 1914—1918 гг. тогда, когда химическое дело находилось еще в младенческом воз­расте. Такие крупные факторы, как применение горчичного газа (иприта) и переход на массовое изготовление артиллерийских снарядов со стойким отравляющим веще­ством, совершенно не вошли в боевой опыт старой русской армии ни с точки зрения защиты, ни с точки зрения нападения».

Например, так выглядела, по запискам Веверна, немецкая комбинированная атака химическими снарядами и огнеметами 26 октября 1916 г., о которой вовремя сообщил перебежчик:

«Нас несколько волнует газовый обстрел. Это ведь не кратковременная газовая атака, когда облако только проходит через батарею. Выдержат ли люди так долго работу в масках и работу усиленную, быструю?… На 6–ю батарею упало сразу несколько химических снарядов. Оболочка их лопнула. Как простые глиняные горшки развалились они, и в свете зарождающегося утра, голубоватая дымка газа медленно поползла между пушками. Сильный запах хлора.

— Надеть маски!…

Из окопов противника в наши окопы, занятые 1–м полком, полились струи яркого огня и черные клубы густого дыма, сплошной тучей, взвиваясь высоко на воздух, повалили из наших окопов. Полк, в панике, бросил окопы, в которых, в жестоких мучениях, сгорали в огне германских огнеметов наши раненые. Черная туча редеет и в ней уже видны фигуры людей германской огнеметной команды, тяжело поднимающиеся из окопов наверх, для дальнейшей атаки. Звено в два человека, — передний, с киш­кою в руках, направляет вперед в нашу сторону, ярко блестящую огневую струю, при падении на землю дающую облако черного дыма. Задний, согнувшись, несет на спине, большой резервуар…

Люди в масках, как призраки, работают у орудий, извергающих пламя из своих гу­дящих жерл, вспыхивающее бледным огнем в густом облаке газа…

Падает усатый телефонист фейерверкер Мишенский, смертельно раненный осколками снаряда–горшка.

Старший офицер штабс–капитан Н. Н. Кувалдин надрывается в маске. Затушенного ею его голоса батарея не слышит в общем хаосе. Он срывает маску с лица, его звон­кий, свободный голос несется по батарее:

— По огнеметам!.. Беглый огонь!.. — и, задохнувшись без маски в газе, он за­мертво падает на землю…

— Штабс–капитан Кувалдин готов, — зловеще гудит телефон.

Вихрь огня из орудий 6–й батареи сметает германскую огнеметную команду, уни­чтожив, вместе с людьми, и адское изобретение жестоких умов…

10 часов проработала 6–я батарея в бою, не снимая масок. Люди измучены, не дышат, а глотают очистившийся влажный ночной воздух.

H. H. Кувалдин оправился. Через несколько дней он вернулся на батарею, бледный, осунувшийся, с ввалившимися далеко в глазные орбиты, глазами. Его долго мучила рвота, и теперь еще немного тошнит».

Похожее описание оставил Ф. А. Степун для февраля 1917–го: «Немцы все время вели обстрел отвратительно мерный и беспощадный, не меньше десяти снарядов в ми­нуту… немцы стреляли пять часов, а маски рассчитаны на шесть… на одну третью батарею легло более тысячи снарядов… Женя говорит, что утром, по прекращении обстрела, вид батареи был ужасный. В рассветном тумане люди, как тени: бледные, с глазами, налитыми кровью, и с углем противогазов, осевшим на веках и вокруг рта; многих тошнит, многие в обмороке, лошади все лежат на коновязи с мутными глазами, с кровавой пеной у рта и ноздрей, некоторые бьются в судорогах, некото­рые уже подохли». Из всей бригады выбыли 150 солдат и несколько офицеров.

Если бы русские позиции обстреливались более стойкими и поражающими вещества­ми, потери могли бы быть гораздо больше.

Химическое оружие лишь затрудняло войну, но не стало волшебным ключиком к по­беде. Тем не менее не было оно и сверхоружием ухающих марсианских треножников из «Войны миров» Уэллса, или все уничтожающей смертью из голливудских триллеров, где газ из упавшего на пол подозрительного зеленого шарика разъедает скафандры высшей защиты в радиусе километра. Реальность оказалась куда прозаичнее — наи­большие потери отравляющие газы причиняли в первых атаках, против незащищенного и неподготовленного противника. С появлением мер противодействия потери стреми­тельно падали. Тогда как от химической атаки Вердена с цеппелинов и от бомбарди­ровок столиц отказались в силу крайне малой точности бомбардировок и ненадежно­сти самого оружия — хотя «обычные» бомбы сбрасывались изо всех сил. По данным Кима Коулмана, Париж «на всякий случай» готовился к отражению химической атаки еще с июня 1915 г. После войны отмечалось, что «искусное и правильное тактическое применение химических средств в бою имеет большее значение, чем техническое превосходство этих средств».

Если сравнить общие потери от химического оружия за все время войны по стра­нам:

Британская империя — пострадали 188 706 человек, из них умерли 8109 (по другим данным, на Западном фронте — 5981 или 5899 из 185 706 или 6062 из 180 983 бри­танских солдат);

Франция — 190 000, умерли 9000;

Россия — 475 340, умерли 56 000 (по другим данным — из 65 000 пострадавших умерли 6340);

США — 72 807, умерли 1462;

Италия — 60 000, умерли 4627;

Германия — 200 000, умерли 9000;

Австро–Венгрия — 100 000, умерли 3000.

Что касается общих потерь от OBза время войны, то, по статистике Де–Лазари, удельный вес этих потерь по отношению ко всей сумме потерь за этот период выра­жается следующими цифрами (в процентах) по армиям: для германской армии 1,88 %, для французской — 5,97 %, для английской — 8,79 % (по статистике Коулмана — 7,6 %), для американской, оказавшейся наименее подготовленной к столкновению с раз­витым химическим оружием — 26,4 %.

Британия, например, в первых газовых атаках апреля–мая 1915 г. потеряла от хлора 350 человек из 7000 пораженных. Затем с декабря 1915 по август 1916 г. хлор унес жизни еще 1013 человек из 4207. С июля 1916 по июль 1917 г. различные газы убили 532 британца из 8806 отравленных. И, наконец, с июля 1917 г. по конец войны иприт стал причиной гибели 4013 британских солдат из 160 500. Только в 1916 г. потери британцев убитыми составили 17 % от числа пораженных, в осталь­ные годы — 2—3 %. Любопытно, что, по исследованию физиолога Клода Дугласа в 1918 г., из 2632 солдат, эвакуированных 25 сентября 1915 г. как пострадавшие от газа, 1696 имели только слабые поражения и многие не были отравлены вовсе.

Первая фосгенная атака 19 декабря 1915 г., 177 т хлора и фосгена в пропорции 4: 1, причинила англичанам урон в 1069 человек, из которых 120 умерло. При пер­вой ипритной атаке 12—13 июля 1917 г. общие потери у англичан, застигнутых врас­плох и встретивших обстрел без противогазов, составили 2143 отравленных (86 умерших), у французов — 347 отравленных (всего 1 смертельно). В ночь на 21 июля при обстреле Армантьера потери англичан составили 2821 человек (17 умерших). По другим данным — из 6400 пораженных, включая 675 гражданских, умерло 86. В ночь на 29 июля — внезапный артиллерийский налет на Ньюпорт. Потери 5–й английской армии — 2821 отравленный и 17 убитых. В ночь на 29 июля подверглись заражению ипритом Ньюпорт и Армантьер. Англичане потеряли 3019 человек (из них 53 умерших). Кроме того, потери среди гражданского населения Армантьера составили 675 человек (из которых 86 умерли).

Всего за три недели (с 14 июля по 4 августа включительно) англичане потеряли 14 726 человек (из них умерших 500). С 20 по 27 апреля 1918 г. (взятие горы Кеммель) англичане потеряли 8500 человек отравленными (из них 43 умерших). 27 мая массовый обстрел химическими снарядами до 16 км в глубину расположения французских войск обеспечил «оборону почти целиком отравленной или уничтоженной», прорыв на 15—25 км в глубину, нанеся потери оборонявшимся в 3495 человек отравленными, из них 48 умерших. Из 4000 гражданских, застигнутых врасплох газовыми атаками с 9 по 25 апреля, благодаря быстрым мерам защиты, оказанным прямо на месте, тяжелые поражения получили лишь 230, умерло 19.

В августе и сентябре 1917 г., отражая французские атаки под Верденом, немцы выпустили до 100 000 снарядов, каждый из которых содержал 4,5 л иприта. Французы потеряли 20 августа 4430 человек отравленными, 1 сентября — 1350 и 24 сентября — 4134, а за всю операцию — 13 158 отравленных ипритом, из них 143 смертельно. Основная часть выбывших из строя смогла вернуться в строй уже через 2 месяца.

В Митавской операции января 1917 г. отмечалось, что «несмотря на громадное ко­личество выпущенных снарядов, которое исчисляется десятками тысяч за период в 10 дней, выбывших из строя отравленными в окончательном результате были только 1019 человек. Легко отравленных было довольно много, но болезненное их состояние до­вольно быстро проходило и они остались в строю».

26 февраля 1918 г. американские части впервые попали под газовую атаку. Уча­сток фронта в 600 м был накрыт 150—250 минами с фосгеном и хлорпикрином. Из 225 неукрытых солдат были поражены треть (85), умерли… 2 вскоре после атаки и 6 уже в госпитале. Всего за время войны непосредственно на поле боя погибли при­мерно 34249 американцев, из них от отравляющих газов — около 200. Хотя отравленные составляли порядка трети санитарных потерь (70 500 из 224 000), из них умерли 1221 человек. И это в 1918 г., при наиболее развитом и массированном применении химического оружия. Для сравнения из раненных огнестрельным оружием умер примерно каждый десятый (7474 из 74883), шрапнелью — каждый семнадцатый (1985 из 33 787). Сержант Джордж Темпл, один из добровольцев–испытателей (в частности, его левая рука была обработана люизитом, и шрамы оставались заметными еще в 1965 г.), утверждал даже, что, вероятно, больше американцев погибли от газа при испытаниях, чем на поле боя.

Аналогично, немцы потеряли с 16 по 18 июня 1918 г. от первых французских ипритных атак 265 человек, серьезно пострадали примерно 26.

Всего за войну от OBпострадало порядка 1,3 млн человек, но при этом умерли 91 000. Налицо обратная корреляция между уровнем промышленного и медицинского раз­вития страны и уровнем смертности — развитые средства защиты, обученность солдат и своевременная медицинская помощь позволяли спасти и даже вернуть в строй большинство пораженных. По свидетельству Н. Морозова, «газобаллонная атака нем­цев 24—25 сентября 1916 г. у Адаховщизна стоила нам вследствие плохой налаженно­сти химической обороны 500 отравленных из общего числа 1200, занимавших окопы, а одновременно в 1916 г. сильные газобаллонные атаки русских давали у немцев всего по 3—5 слабо отравленных на дивизию». С 1918 г. применялись мобильные дегазаторы на автомобильной базе — пятитонный бак с водой и подогреватель позволяли быстро смывать иприт теплой водой в обычных душевых. На другом автомобиле размещались запасы топлива, одежды и медикаментов, особенно соды для промывания глаз, ушей, рта и других уязвимых областей. Новые противоипритные костюмы обеспечивали за­щиту на час—полтора, а душевые могли быть развернуты за 18 минут, обслуживая 500 человек.

Немало легенд создано и вокруг использования отравляющих газов во время Гра­жданской войны в России.

Из дневника М. Г. Дроздовского, 23 марта 1918 г.: «Послали им ультиматум в двухчасовой срок сдать все оружие, пригрозив открыть огонь химическими снаряда­ми, удавив газами всю деревню (кстати, ни одного химического снаряда у нас нет)».

По данным атамана П. Н. Краснова, к октябрю 1918 г. его армия имела среди про­чих технических средств 257 баллонов с удушливыми газами и 15000 дымовых шашек.

Вероятно, «первопроходцами» в использовании химического оружия стали англичане в составе войск интервентов. По данным Хайрулина и Кондратьева, англичанами ис­пользовались устаревшие «Шорт-184», сбрасывающие на позиции Красной армии, поми­мо фугасных, еще и химические (ипритные) бомбы. Учитывая, что союзники не приме­няли иприта ранее ноября 1917 г. под Камбре, когда были захвачены немецкие сна­ряды, более вероятно, что ипритные бомбы были привезены после Октябрьской рево­люции самими англичанами или же это был адамсит в переделанных дымовых гранатах (как считают Саймон Джонс и некоторые другие зарубежные авторы). Первоначально такие бомбы должны были бросаться пехотинцами вручную в количестве 15 000—20 000 гранат на милю фронта, но, когда майор Томас Дэвис прибыл в Россию с 50 000 но­вейших «термогенераторов», он обнаружил, что из‑за повышенной лесистости оружие, зависящее от ветра, будет здесь малоэффективным. Поэтому он адаптировал гранаты под сброс с аэропланов, добавив стабилизаторы и носовой взрыватель. По англий­ским данным, с начала июля по конец сентября 1919 г. британские морские летчики налетали 616 часов, сбросив 1014 бомб (из них 321 химическую, примерно в 10 слу­чаях) общим весом почти 28 т. Несколько десятков красноармейцев были отравлены, но в целом применение химического оружия не принесло интервентам решающего успе­ха. При этом красной авиацией химические бомбы не применялись.

Также англичане, вероятно, предоставляли белым химическое оружие на Юге. Днев­ник A. A. Столыпина, апрель, каменоломни у Багерова, рядом с Керчью: «Глухой гул, как далекий раскат грома, проносится под землей. Из всех отверстий вырываются клубы серого дыма. Любопытно, что дым одновременно выбрасывается из далеких и ближайших к месту взрыва отверстий. Это говорит о силе взрыва. Сразу входить не­льзя, потому что кроме бочек мелинита, мы установили еще одиннадцать снарядов с удушливым газом. Снаряды эти довольно крупного калибра и выкрашены в отличие от простых в голубой цвет». Сохранилась телеграмма полковника Коновалова полковнику Аметистову: «22 мая 1919 г. Семь Колодезей. Необходимо просить англичан доста­вить в Керчь удушающих газов 50 000 килограммов. Полковник Коновалов». И донесе­ние: «25 мая 1919 г. День прошел спокойно. Около 17 часов английский миноносец № 77 обстрелял дер. Аджимушкай гранатами. В 22 часа обстрелял площадь у церкви 15 удушливыми снарядами. Перевалов».

Из статьи Сухова об Орловско–Кромской операции в октябре 1919 г.: «По позициям 4–го Латышского стрелкового полка за час было выпущено 380 снарядов, в том числе 16 химических, вынудив полк к отходу».

Возможно, газовые снаряды применялись и на Дальнем Востоке: «Дважды, 14 и 18 апреля, белые пытались овладеть селом Бирюсинское, но были отбиты. Второй бой продолжался 12 часов, а село обстреливалось снарядами с удушливыми газами».

Из воспоминаний Хадлстона Уильямсона, в 1919—1920 гг. — офицера британской во­енной миссии при генерале Деникине: «Для того чтобы остановить наступление большевиков, на послеобеденном совещании я предложат использовать горчичный газ, которым оснащены специальные артиллерийские снаряды. На станциях было разгружено много снарядов с этим и другими газами, но до сих пор по политическим соображе­ниям они не применялись — не только потому, чтобы не убить ни в чем не повинных крестьян, но и потому, что личный состав Белой армии весьма нервничал при об­ращении с этими снарядами. Поскольку потеря Царицына оказалась бы серьезным уда­ром по благому делу Деникина, представлялось, что наступил подходящий момент для использования этого очень мощного реагента. Газ был ужасным оружием, но он по­стоянно применялся во Франции с 1915 г. и все еще рассматривался как естествен­ное приложение к войне, и обстоятельства, казалось, требовали того. Врангель с увлечением воспринял эту идею. Холмен тоже проявил энтузиазм».

То есть практичные офицеры армии с опытом полномасштабного применения химиче­ского оружия не видели в этой идее ничего преступного, а ограничивало применение газов не столько сострадание к «ни в чем не повинным крестьянам», сколько ба­нальная необученность персонала. Генерал Макеев сказал Уильямсону: «Хотя газовые снаряды и поступали, потребуется так много времени на их классификацию, что вряд ли стоит с ними возиться». Причем в данном случае хотели применить (и, возможно, все‑таки позднее применили) иприт — «полноценное» отравляющее боевое вещество.

На завершающем этапе Гражданской войны химические снаряды будут использоваться и красной стороной. Например, в Дагестане:

«С последних чисел 1920 года артиллерия все свое внимание сосредоточила на разрушении аула Гимры. Стрельба велась бомбой; гранатой, шрапнелью и химическими снарядами. Гранатой производились довольно сильные разрушения в саклях, но на следующий же день бреши эти повстанцами заделывались. Разрушения в саклях, производимые 6–дм бомбой, были настолько велики, что не было и попыток ка$1‑$2$3их исправить. В результате пострадало почти до 90 % построек. Большое мо­ральное действие на противника произвела стрельба химическими снарядами, хотя в результате ее пострадали только несколько голов скота [выделено мной. — Е. Б.]. За время операции по аулу выпущено 1333 снаряда, из коих:

Гранат 3–дюймовых полевых 343

Шрапнелей ««155

Хим. 3–дюймовых снарядов 217

Бомб 6–дюймовых 394

Шрапнелей 6–дюймовых 62

Бомб 48–линейных 142

Шрапнелей 48 лин. 19».

Одним из наиболее знаменитых и обсуждаемых эпизодов стало подавление там­бовского восстания. Практически общим местом стали утверждения о чудовищной же­стокости красных отрядов, применявших химическое оружие против мирных то безза­щитных крестьян.

Обратимся к документам, а именно — докладам инспектора артиллерии армии по по­давлению тамбовского восстания о результатах инспектирования артчастей.

«15 июня 1921 г. N91026

Представляю очередной доклад о состоянии артчастей (к среде

15 июня 1921 г.) …4. По вопросу о выкуривании с помощью газов бандитов из лесов сделано следующее: посланы от Вашего имени телеграммы Главкому с просьбой о высылке 2000 хим. снарядов и 5 химкоманд с соответствующим количеством балло­нов с газами. Со своей стороны я просил Инспартреспа о командировании в мое рас­поряжение двух опытных газотехников. (и срочной высылке противогазов — зачеркну­то) В настоящее время мною составляется инструкция для применения, соответствен­но, тамбовской обстановки газов, которая своевременно будет разослана начартбое­участков. 5. Для ускорения получения необходимых пособий, присылки химснарядов и химкоманд и выяснения вопроса о штатах артчастей которые существуют в Тамбовском командовании, самые разнообразные, прошу Вашего разрешения 16го июня съездить на несколько дней с докладом к инспартреспу в Москву. Для ускорения получения пособий прошу подписать прилагаемое сношение Начгуву 30».

16 июня 1921 г. в Тамбов инспарту (инспектору артиллерии, ведавшему обеспече­нием войск вооружением и боеприпасами) приходит телеграмма: «Козлов 14/ 6—14 ча­сов. Карта 10 верст в дюйме. Согласно приказа комвойсками # 0116/опс сообщаю, что очистке от бандитов посредством удушливых ядовитых газов надлежит площадь лесов, расположенных по обе стороны восточной границы Козловского уезда, ограни­ченная с запада р. Челибрян, 18 верст севернее станции Селезни и далее вниз по течению до д. Верятино, ст. Бекиндар–Сосновка. С востока западными окраинами д. Вихлей на м. Слобода Троицкая, Атаманов Угол — Верятино и б. Хоботовских, идущих от ст. Хоботово в северо–восточном направлении на д. Бо–гояз у сел ноль верст юго–западнее ст. Новичково. Прошу Вашего срочного распоряжения о подаче баллонов с ядовитыми газами и командировать надежных специалистов в штаб уч. № 02589.

Начбоеучастка 4 Томин. Военком Ганченко».

Вскоре в Тамбов поступает 2000 снарядов с отравляющей начинкой. Инспектор ар­тиллерии армии Касинов делит их между артиллерийскими батареями боевых участков. 1, 2, 3, 4 и 5–й получают по 200 снарядов, 6–й — 100 (из доклада к среде 22 июня):

«4. Относительно применения газов в Москве выяснил следующее: наряд на 2000 химических снарядов дан и на этих днях они должны прибыть в распоряжение начарт­снабарма, которого я просил выслать по 200 снарядов начартам 1,2,3,4 и 5 бое­участков и 100 начарту 6 боеучастка. При перевозке снарядов я его просил принять необходимые предупредительные меры на случай утечки газов. Инструкции для применения газов предоставляю на Ваше утверждение после чего разошлю ее начартам боеучастков.

1 июля 1921 г. N.21191

Представляю очередной доклад на период с 23 по 30 июня с. г…

III. 250 баллонов и 350 химснарядов прибыли. Прошу указания на какой участок их дать».

Дело в том, что не на всех указанных участках имелись леса, в которых укрыва­лись повстанцы, потому и требовалось распределение снарядов. Как мы видели рань­ше, само использование химических снарядов против укрывшихся в лесу не было чем‑то необычным. Как именно должны были применяться эти снаряды?

«Приказ № 43 28 июля 1921 г. войскам боевого участка № б под гор. Тамбовомс. Инжавино

§1.Для сведения и руководства объявляю краткие указания о применении химснаря­дов:

1. Химические снаряды применяются в тех случаях, когда газобаллонный выпуск невозможен по метереологическим или топографическим условиям. Например: при пол­ном отсутствии или слабом ветре, если противник засел в лесах, в местах, трудно­доступных для газов.

2. Химические снаряды разделяются на два типа: первые —удушающие, вторые — отравляющие.

3. Быстродействующие химснаряды употребляются для немедленного действия на противника; испаряются через 3—5 минут.

Медленно действующие употребляются для создания непроходимой зоны, — для устранения возможности отступления противника: испаряются через 15 минут.

4. Для действительной стрельбы необходим твердый грунт (т. к. снаряды, попадая в мягкую почву, не разрываются и никакого действия не производят); местность лучше закрытая и поросшая негустым лесом. При сильном ветре и также в жаркую по­году стрельба делается недействительной.

5. Стрельбу желательно вести ночью. Одиночных выстрелов делать не стоит, т. к. не создается газовой атмосферы. Стрельба должна вестись настойчиво и большим ко­личеством снарядов (всей батареей) для большего действия и создания эффекта. Об­щая скорость стрельбы не менее 3 выстрелов в минуту на орудие. Сфера действия снарядов 20—25 кв. шагов. Стрельбу нельзя вести при частом дожде.

Стрельба невозможна, если до противника 300—400 шагов и ветер в нашу сторону. Весь личный состав батарей должен быть снабжен противогазами боевыми.

Справка: Рапорт Начальника артиллерии тов. Родова от 25.07 с. г. за №l24/n»,

А как обстояло дело на практике на практике? Снова обратимся к документам — докладам инспектора артиллерии:

«Представляю очередной доклад к 13 июля…

VI. Согласно данных Вами указаний баллоны с газами распределены и уже достав­лены: 50 в 6 боеучасток и 200 во второй.

Химснаряды также доставлены по 1000 во 2–й и 6–й боеучасток. Пока их нигде не применяли [выделено мной. — Е. Б.] …

VII. Для осмотра химроты мною в Ипжавино был командирован газотехник тов. Пусь­ков. Рапорт его о плачевном состоянии роты представляю на распоряжение».

Причем на следующий день он же пишет:

«…Bбоях артчасти участвуют в настоящее время мало, так как противник разбит и в настоящее время действует лишь сравнительно небольшими партизанскими отряда­ми…»

То есть применение химического оружия уже не играло бы решающей роли в разгро­ме повстанцев.

На сегодняшний день документально подтверждены следующие стрельбы химическими снарядами:

«16—46 Тамбов Инспарт и Комвойск

20 VII

13—20 июля израсходовано снарядов двтчк химических 15 гранат 47 шрапнелей 69=

Комлегартдив ЗВО Смок Адъютант Забелин 16/717 час. Штаба 6 боеучасток Инспарту войск Тамб. Губ.».

Доношу: 14 июля 22 часа белгородская конная батарея обстреляла лес что южнее озера Ильмень. Выпущено 7 шрапнелей и 50 химических снарядов N9 09

Начарткомис 6 боеуча Родов

3/8—14—20 Срочно. Секретно. Оперативно.

Тамбов Инспарт войск Тамбовской губернии Взвод Белгородской батареи зпт 2 ав­густа из Троицкое–Караул перешел в дер тчк Карай Салтыково [подчеркнуто] тчк Белгородская конная батарея оперзадачу в 8 часов 2 августа выступила на село Ки­пец [подчеркнуто] зпт где и заняла позицию тчк В 16 часов зпт по острову [под­черкнуто] зпт что с/з села Кипец был открыт огонь тчк Выпущено 65 [подчеркнуто] шрапнелей зпт 49 [подчеркнуто] гранат и 59 химических [подчеркнуто] тчк В 20 ча­сов батарея вернулась в Карай Салтыково тчк

№ 15 Начальник и комиссар артиллерии боеуч 6 Родов Начштаба Репьев

То есть, как и в Дагестане, реальный эффект обычно ограничивался психологиче­ским воздействием.

Из других задокументированных случаев — за период с 13 по 20 июля 1921 г. ле­гартдивом ЗВО было выпущено 15 химснарядов. 14 июля того же года в 22 часа вто­рым взводом Бегородской конбатареи был обстрелян лес южнее оз. Ильмень. Выпущено 7 шрапнелей и 50 химических снарядов. Результатом обстрелов и здесь было сильное моральное воздействие.

По докладу Уборевича июня 1921 г., лучшим оружием считались не газы, а… ав­томобили: «Антонову в течение 9 дней дано б боев на 7 машинах, 47 солдатами ав­тобронеотряда под командой т. Уборевича. Убиты до 800 бандитов… Автомобили —лучшее оружие борьбы с бандитизмом. Конница не может ускользнуть от машин, и, кроме того, автомобили производят деморализующее впечатление на противника. Ука­занный отряд в 47 человек обращал в паническое бегство 2000 отборнейших банди­тов». Так что наиболее «бесчеловечным» оружием придется признать именно их.

Решающая роль обычного оружия также отмечается в описаниях очевидцев. Напри­мер, В. Мокеровым, конец июня — начало июля 1921 г.: «Эта операция особенно ин­тересна тем, что здесь впервые был применен метод обстрела занятых бандитами ле­сов артиллерийским огнем… К сожалению, артиллерия курсантского сбора да и все прочие части не обладали химическими снарядами , использование которых могло бы дать действительно большие результаты, хотя бы даже только в моральном отношении [выделено мной. — Е. Б.]. Во всяком случае, и этот огонь, не нанеся больших по­терь рассеянным в лесу бандам, произвел на них потрясающее моральное впечатле­ние. Многие бандиты в одиночку и мелкими группами в результате артиллерийского воздействия стали выходить на опушки лесов и сдаваться».

Таким образом, для нейтрализации повстанцев вполне хватало другого современно­го оружия.

При использовании химического оружия мирное население не должно было постра­дать: «Для выкуривания бандитов из лесов прибегнуть к газам, в каждом случае оповещая об этом мирное население». Опять‑таки отмечалась сложность использова­ния химического оружия, особенно неквалифицированным и неопытным персоналом: «Предложить тамбовскому командованию к газовым атакам прибегать с величайшей осторожностью, с достаточной технической подготовкой и только в случаях полной обеспеченности успеха». То есть химические снаряды использовались не для уничто­жения мирных деревень и даже не для перелома в сражениях, а как угроза для выкуривания из лесов и камышей последних крохотных отрядов.

Любопытно, что наиболее массовое использование химического оружия планирова­лось годом ранее — против белых укреплений на Перекопе. Предварительно, предпо­лагая возможность применения на фронте химического оружия противником или своими войсками, была проведена ревизия наличных средств — снарядов, трубок и взрывателей для них, баллонов и противогазов. При установленном неприкосновенном запасе в 20 000 пудов удушающих средств (У. С.), или 14 500 баллонов типа Е70 (вместимостью 70 фунтов), к маю 1920 г. для боевых целей было годно 11 000 баллонов, т. е. 18 500 пудов (порядка 300 т) У. С. Снаряженных 3–дм химических снарядов находилось на складах 16 896, 6–дм — 6343, не окончательно снаряженных 3–дм — около 300 000 и 6–дм — около 67 000. То есть всего неприкосновенного запаса Красной армии (даже если бы все снаряды были снаряжены) хватило бы на один–два дня боя на Западном фронте. 9 октября инспектор артиллерии Красной армии Шейдеман затребовал для операций на Южном фронте 10 000 баллонов с удушливыми газами. 27 октября, по сообщениям начальника МОКАРТУ, партия из 3000 баллонов была подготовлена к отправке. 9 ноября баллоны и снаряды уже грузились. Но 16 ноября, когда почти весь Крым уже был занят красными войсками, последовало распоряжение «химроту, химбаллоны, химснаряды вернуть в Москву и разгрузить».

Можно сделать вывод, что документально подтвержденный расход химических бое­припасов в боях Гражданской войны ограничивался 50—100 3–дм снарядами в несколь­ко часов или даже день по целям типа «остров» (или участок леса) и был по меркам мировой войны смехотворен. Воздействие газовых снарядов было строго ограничено как по месту, так и по времени, а их состав, где преобладали удушающие газы, также не позволял рассчитывать на прямой боевой эффект в виде гибели противника. Фактически отравляющие газы использовались только против слабейшего противника, на низшем тактическом уровне и с расчетом больше на моральный эффект — запугива­ние противника, чем на какую‑либо гибель его живой силы и тем более «геноцид».

Причем эти же выводы были сделаны еще к началу… 1930–х: «Недостаток химиче­ских средству обеих борющихся сторон да и самые условия гражданской войны исклю­чали возможность применения OB, если не считать отдельных, редких случаев при­менения химических снарядов в период иностранной интервенции (применение химических снарядов англичанами зимой на архангельском фронте, не давшее им никаких результатов вследствие крайне низкой температуры, и др.)».

Применение «новых методов борьбы» отнюдь не ограничивалось территорией бывшей Российской империи. Британская авиация (а позднее и авиация других стран, напри­мер, Италии) широко использовалась во множестве локальных конфликтов 20–х годов как для бомбардировок, в т. ч. зажигательными и химическими бомбами, так и для переброски войск.

Еще ранее, 12 мая 1919 г., Уинстон Черчилль заявил: «Я решительно поддерживаю использование отравляющих газов против нецивилизованных племен. Моральный эффект должен быть настолько хорош, что людские потери должны быть сокращены до миниму­ма. Нет нужды использовать только наиболее смертоносные газы: можно использовать и газы, причиняющие значительные неудобства, быстро наводящие ужас и в то же время не дающие постоянных серьезных эффектов на большинство подвергавшихся воз­действию». Генерал сэр Олмер Хельдейн (Aylmer Haldane) докладывал Черчиллю, что химическое оружие было бы более эффективно против курдов в горах — на равнине в горячем воздухе газ был более неустойчивым и легче рассеивался.

Таким образом, отравляющие газы стали не «мечом–кладенцом», а всего лить одним из многих видов оружия, со своими достоинствами и недостатками. Отсюда и чисто практическое отношение к ним в 1920—1930–е гг. — разработка новых видов, накоп­ление запасов, выработка методов противодействия.

После войны особо отмечалось, что «какого бы совершенства ни достигали такти­ческие приемы применения химических снарядов, успех химических артиллерийских нападений находится в большой зависимости от метеорологических условий и главным образом от силы и направления ветра» и «характерной особенностью химических средств борьбы является капризность действия, сильно затрудняющая их применение в маневренной войне». Уже при ветре 2—3 м/с стрельба ядовитыми снарядами давала удовлетворительные результаты (удушающими — «полный успех»). При ветре от 3 до 7 м/с стрельба химическими снарядами могла быть успешной только по целям, находя­щимся в лесу или глубоком кустарнике. При ветре свыше 7 м/с или сильном дожде стрельба химическими снарядами считалась бесполезной. Обстрел химическими снарядами открытых целей считали менее эффективным, чем использование шрапнелей и фугасных снарядов. При этом участок, обстрелянный ядовитыми снарядами, «находили возможным» занимать не ранее как через 5, а удушающими — через 15 минут после конца обстрела. Стрелять газовыми минами ночью было нельзя из‑за их малой дальности — легкое движение воздуха могло отнести газ к своим войскам. Независимо от направления ветра химические снаряды никогда не должны были применяться по целям ближе 200 м от своих позиций. При ветре в свою сторону или переменном ветре минимальная дистанция огня составляла при большом количестве снарядов 2 км для неустойчивых и 3 км — для устойчивых газов.

Последующие войны, особенно Вторая мировая, показали, что выводы Первой миро­вой остались в силе — против обеспеченного противника было гораздо проще, без­опаснее и эффективнее использовать обычное оружие, зажигательные и дымовые сред­ства, чем боевые отравляющие вещества. Противник выжигался из укреплений ручны­ми, фугасными и танковыми огнеметами или «выкуривался» обычными дымовыми шашка­ми, атаки под прикрытием дымовых завес, начавшись в Первую мировую, стали неред­кой практикой и во Вторую.

Но отравляющим газам находилось место разве что против незащищенного и слабей­шего противника — как испанцами и французами против марокканцев в Рифской войне, итальянцами против эфиопов и японцами против китайцев, и то в единичных случаях, обычно с «экспериментальными» целями (как в описанных случаях) или по ошибке — как советской авиацией на Хасане или поляками и немцами в начале Второй мировой.

Собственно, и в Первую мировую применение отравляющих газов было вызвано не столько надеждами немцев на победу, сколько банальным дефицитом важнейшего сырья для производства взрывчатых веществ, прежде всего — селитры. А во Вторую мировую средства защиты были уже наготове — только в Великобритании было произведено 38 млн противогазов, противолюизитной мази — 25 млн упаковок. Поэтому, например, американские 107–мм химические минометы М2, сто-, пятисот- и тысячефунтовые авиабомбы с ипритом, фосгеном и другими OBтак и не были применены, а немецкие и японские снаряды и авиабомбы стали трофеями.

Белтон Купер, офицер–ремонтник, описывает случай, произошедший вскоре после высадки американских войск в Нормандии. Американское командование опасалось при­менения немцами иприта, поэтому к ремонтным ротам было приписано по три грузови­ка с водой и хлорной известью для обеззараживания, как в Первую мировую. Вечером 21 июля 1944 г. в расположении тыла одного из батальонов упал немецкий дымовой снаряд с белым фосфором. Часовой принял дым за ядовитый газ и поднял тревогу, панику подхватили остальные часовые, и, хотя к закату все успокоилось, каждый старался держать противогаз под рукой. Из‑за ложной тревоги один из водителей откупорил бочку с хлорной известью и в суматохе оставил ее открытой. Ночью сгу­стился плотный туман, очевидно, влага прореагировала с известью, и из бочки на­чал выделяться хлор. Почуяв запах хлора, проснувшийся водитель в ужасе закричал и потерял сознание. Его помощник, видя «труп», в не меньшем ужасе поднял газовую тревогу. Началось столпотворение, солдаты с криками метались в темноте в поисках противогазов. По счастью, немцы не знали, что происходит. «Как могла дисциплини­рованная, хорошо обученная армия поддаться подобной внезапной истерии? Быть мо­жет, потому, что это поколение выросло на страшных рассказах о газовых атаках Первой мировой?»

Командующий 1–й армией генерал–лейтенант Омар Брэдли был вынужден издать спе­циальный приказ: «Ввиду событий предыдущего вечера я заключаю, что даже реальная газовая атака со стороны немцев принесла бы меньше урона нашим войскам, нежели вызванная газовой тревогой паника. Посему вам приказано довести до сведения всего личного состава, что с сего момента газовую тревогу поднимать запрещается даже в случае действительной газовой атаки. Трещотки и прочие сигналы газовой тревоги следует собрать. Газоиндикаторные наклейки часовых разрешается оставить как средство индивидуальной защиты. Каждый солдат обязан застрелить на месте лю­бого, кто пытается поднять газовую тревогу, вне зависимости от обстоятельств».

То есть американцы сознательно посчитали урон от возможного применения химиче­ского оружия меньшим, чем повторение обычной паники, навеянной не реальным опы­том, а «страшными рассказами». Любопытно, что, по мнению Сыромятникова, в Первую мировую химическая дисциплина германских войск считалась гораздо более низкой, чем у союзников, — немцы легче поддавались сильной панике, когда сталкивались с ответным применением.

Развитая система противохимической обороны, постоянные учения (помните эпизод с противогазом в «Золотом теленке»?) позволили бы минимизировать и потери гра­жданского населения. А слезоточивые газы, также наследие Первой мировой, прочно вошли в арсеналы полиций многих стран мира — применение этого химического оружия против «нецивилизованных» демонстрантов современные телезрители могут наблюдать практически ежедневно. В создании одной из первых полицейских гранат такого рода — гранаты Льюиса–Хьюза, принимал участие изобретатель люизита. CS, важный компонент слезоточивых газов, был изобретен в 1928 г. как «менее летальный» газ американскими химиками Беном Корсоном (Ben Corson) и Роджером Стоутоном (Roger Stoughton) и назван в их честь.

 

Сухопутные броненосцы

Бронированные подвижные машины на поле боя имеют долгую историю. Не углубляясь в описание осадных башен, гуляй–городов, «war carts», туров и вагенбургов, пере­местимся во вторую половину XIX в., эпоху мощных, при этом достаточно компактных и надежных паровых двигателей.

Первый «безрельсовый поезд» создали братья Диетц еще в 1841 г. Он представлял собой поезд из 6 вагонов и тяжелого десятитонного парового трактора, работая на перегонах Париж—Сен–Жермен и Бордо—Лабурн. В 1854 г., во время Крымской войны Джеймс Бойделл (JamesBoydell) предложил паровой трактор для транспортировки грузов по бездорожью. По некоторым данным, тягачи «Баррел—Бойделл» успешно до­ставляли английским войскам под Севастополем артиллерийские боеприпасы. Только… в виде «вездеходных» повозок на конной тяге, паровой тягач испытывался уже после войны в Вулвичском арсенале (по информации Криса Эллиса). Уже тогда Джеймс Коуэн (James Cowen) предлагал защитить двигатель броней и поставить на тягач орудие, но идея была отвергнута как «варварская». Немецкие войска исполь­зовали дорожные локомотивы Фаулера, заказанные в Англии, во время войны с Фран­цией 1870—1871 гг. Два таких локомотива за неделю перевезли в обход разрушенного железнодорожного туннеля 1000 т боеприпасов и 50 т угля, позднее, при осаде Парижа, перевозя и орудия. В русской армии паровые тягачи приняли участие в турецкой кампании 1877—1878 гг. По Л. Д. Гоголеву, часть из них была отечественного производства — завода Мальцева. Мощность двигателя — 10 л. с., масса — 9,8 т. По плохим дорогам тягачи доставляли грузы до 6—7 т. Всего же за 15 месяцев войны 12 тягачей с 11 прицепами перевезли около 5000 т (или, по другим данным, 558 070 пудов), однако после войны из‑за ненадобности командованию артиллерией были разобраны. Любопытно, что в Первую мировую из‑за использования паровых тягачей как средства механической тяги немецкая тяжелая артиллерия будет страдать недостаточной подвижностью до 1916 г.

Первые импровизированные бронепоезда использовались во время революции 1848 г. в Австро–Венгрии, в Гражданской войне США и Франко–прусской войне — при осаде Парижа. Англичане в Египте (1882), Судане (1885) и Индии (1886) ставили на же­лезнодорожные вагоны железные плиты, мешки с песком и орудия.

Тем временем англичане широко использовали в колониях паровые трактора, на­званные в корпусе королевских инженеров «паровыми саперами» (Steam Sapper). По понятным причинам англичан интересовал транспорт, не привязанный к рельсам. Пер­вый трактор–тягач, «Принц Артур», испытывался в 1868 г. Боевое крещение трактора прошло в 1873 г., во время экспедиции против племени ашанти в Западной Африке.

В 1892 г. Бенджамин Холт открыл фирму «Holt manufacturing Со.», выпускавшую тракторы с паровыми двигателями. С 1894 г. по 1904 г. было выпущено около 130 тракторов.

С началом Англо–бурской войны бронированные или, как их тогда называли, блин­дированные (6–мм броней или котельным железом) поезда снова пошли в бой. Англи­чане обычно использовали 76–мм орудия, а иногда — 150–мм и даже 220–мм в головном и замыкающем вагонах. Число вагонов в блиндированных поездах не превышало 10, а, как правило, составляло 3—4.

Англичане также использовали бронедрезину Симмса — «перевернутую ванну» в 1,4 т, с 5—7 мм брони, керосиновым мотором в 7 л. с. и пулеметом «максим». Экипаж 4 человека, дальность 320 км. Дрезина была построена в 1899 г., в 1900 отправлена в Найроби (Кения) и далее в Южную Африку, о позднейшем применении ничего не известно.

Кроме блиндированных железнодорожных поездов, англичане применяли и безрельсо­вые, то есть двигающиеся по обычным дорогам. Такой поезд состоял из блиндированного автомобиля–тягача, трех блиндированных повозок (своеобразные прото–БТРы) и двух 150–мм артиллерийских орудий. 6–мм броня из хромоникелевой стали защищала от пуль винтовок Маузера даже на расстоянии 6 м.

Однако, несмотря на столь широкое применение всех вышеперечисленных агрегатов, англичане не рассчитывали всерьез использовать их против сильного противника из‑за явной уязвимости. Читатели «Капитана Сорви–Голова» Луи Буссенара, конечно, помнят эпизоды противоборства бурских и английских поездов. Один из наиболее знаменитых эпизодов произошел 15 ноября 1899 г., когда английский бронепоезд угодил в засаду буров с двумя «пом–помами». Свыше 50 солдат попали в плен, вме­сте с ними — и мало кому тогда известный журналист, искатель приключений Уинстон Черчилль.

Вместе с XX веком наступала эра господства двигателей внутреннего сгорания…

Один из первых бронеавтомобилей фирмы CGV (Charron, Girardot et Voight — Шар­рон, Жирардо и Вуа) был показан на Парижской выставке в 1902 г., заинтересовав французскую армию.

Блиндированные автомобили рассматривались немцами как усиление кавалерии или оборонительной позиции, для быстрого удара во фланг атакующему или обороняющему­ся противнику, как средство внезапного обстрела патрулей и штабов. Кавалерийским дозорам и связным предполагалось дать средства оповещения кавалерии о приближаю­щихся броневиках, чтобы она могла заблаговременно укрыться. Отмечалось, что воз­вращение «повозки» назад можно затруднить размещением своих «повозок» поперек дороги, натягиванием каната, поваленным деревом и защитой таких завалов стрелка­ми. Поднимался даже вопрос о заблаговременной пристрелке артиллерии по тем пунк­там, которые бронеавтомобиль не сможет миновать. Но лучшим средством были бы та­кие же «повозки», причем хотя бы одна из них должна была иметь легкое орудие именно для обстрела автомобильных «повозок».

В США полковник Дэвидсон, с 1898 г. экспериментируя с пулеметными трициклами (на базе машины Duryea с мотором в 6 л. с.) и квадроциклами, в 1902 г. создает два паровых автомобиля, вооруженных пулеметами Кольта. В 1910 г. Дэвидсон воору­жает два кадиллака пулеметами для борьбы с воздушными шарами, позднее к оборудо­ванию добавятся поисковые прожекторы и радио (!). Наконец, в 1915 г. он же предлагает армии бронеавтомобиль с двумя пулеметами, защищенными щитками. «Косное царское», т. е. американское правительство не оценило усилий изобретателя, и броневик использовался только в учебных целях.

Гораздо более перспективными оказываются испытания в 1904— 1905 гг. трактора Холта с траками, объединенными в замкнутую цепь — гусеницу («Caterpillar», одно­именная торговая марка будет зарегистрирована в 1910 г.). Пока еще без вооруже­ния…

Британская империя также не осталась в стороне — еще в 1898 г. Фредерик Симмс на выставке в Ричмонде показывает прототип разведывательной машины на базе квад­роцикла De Dion‑Bouton с двигателем в 1,5 л. с. на газолине (вероятно, первую ма­шину такого типа в мире). «Моторазведчик» еще не имел брони, кроме щитка пулеме­та «максим».

В бою бронеавтомобили впервые использовались итальянцами. В 1911 г. «Изотта–Фраскини» предложила на базе своих спортивных автомобилей трехтонный броневик с 4–мм броней, 2 пулеметами (1 в башне и 1 в корпусе) и скоростью в 60 км/ч. Несколько таких автомобилей вместе с «Фиатами», вооруженными в Турине, прибыли в 1912 г. в Ливию и приняли участие в боевых действиях против Турции.

Первый макет танка был спроектирован в 1911—1912 гг. офицером австро–венгер­ского железнодорожного полка Бурштыном. Его «Моторгешютц» (Motorgeschutz) был отклонен, несмотря на получение немецкого и австро–венгерского патентов.

Бельгийцы, выпускавшие автомобили «Минерва», обшитые 5–мм броней, с пулеметом, иногда — 37–мм орудием, стали первыми, кто применил их в сражениях мировой вой­ны. Эти броневики, по описанию Эдварда Пауэлла, терроризировали немцев, прорывая подвижный фронт, уничтожая аванпосты или кавалерийские патрули, минируя мосты или туннели и возвращаясь обратно к своим. Бельгийским военным атташе в Париже Огюстом Коллоном был даже сформирован корпус бронированных автомобилей (Corpsbeige des Autos‑Canons‑Mitrailleusses) «Пежо» и «Минерва», с технической служ­бой, группами мотоциклистов и велосипедистов. В апреле 1915 г. корпус был от­правлен на фронт в район Фландрии, но в грязи затопленных полей броневики не могли проявить себя. Поэтому в сентябре того же года экспедиционный корпус до­бровольцев (по сведениям Бойена, 360 человек, 10 бронеавтомобилей, 7 мотоциклов, 10 грузовиков для материально–технического обеспечения) направился в Россию, где и воевал с лета 1916 г. по 1917 г., покинув ее территорию только в апреле 1918.

24 августа 1914 г. полковник Жан Батист Этьен (Эстьен, Estienne) сказал: «По­беда в этой войне будет принадлежать тем, кто первым поставит пушку на вездеход­ный аппарат». Французы в 1914 г. также уже использовали бронеавтомобили «Рено», с пулеметом или 37–мм орудием. Но бронеавтомобили не годились для прорыва линий колючей проволоки по бездорожью, поэтому срочно разрабатывались новые машины.

Наиболее проработанный проект принадлежал Этьену, в августе 1915 г. наблюдав­шему испытания тракторов Холта (закупленных в мае) в болотах у Соммы. Машина имела бы длину 4 м, ширину 2,6 м, высоту 1,6 м и вес 12 т. Экипаж составлял 4 человека, толщина брони — 15—20 мм, вооружение — 37–мм пушка и 2 пулемета. Дви­гатель мощностью 80 л. с. позволял двигаться со скоростью 9 км/ч, минимальная скорость равнялась 3 км/ч. Оба пулемета имели круговой обстрел, а 37–мм пушка была предназначена специально для поражения бронированных пулеметных точек. Этот «броненосец» мог преодолевать рвы и окопы (без бруствера) шириной до 2 м, а так­же тянуть на подъеме 20° бронеприцеп весом 7 т с 20 солдатами.

Но пока 9 декабря «в металле» был показан бронированный обычной сталью трактор Холта «Baby» с мотором в 45 л. с. и резаком. В перспективе на нем могли устанав­ливаться два пулемета Гочкиса— в лобовом листе корпуса и башенке на крыше. И снова был сделан резонный вывод, что его маневренность оставляет желать лучшего.

Позднее Этъен доработал проект вместе с Брилье, инженером завода Крезо, кото­рый раньше и занимался тракторами Холта. 14 января 1916 г. в письме французскому главнокомандующему Этъен писал:

«Атакующее подразделение должно состоять из одной пехотной роты и двух броне­носцев. Обычно такое подразделение наступает па фронте 200 м. Следовательно, по­требуется 400 броненосцев на фронте 40 км. Наступление необходимо начинать но­чью, с таким расчетом, чтобы на рассвете внезапно захватить артиллерийские пози­ции противника и тем самым дать возможность находящимся наготове войскам резерва выступить в полной безопасности, как только станет светло.

Броненосец, располагая всем необходимым для передвижения в темноте, должен все время находиться впереди пехоты, укрывающейся либо в окопах на исходном рубеже, либо, как это бывает чаще, в последней захваченной траншее противника до тех пор, пока броненосец световым сигналом не предложит ей следовать за ним. Ведя с ближней дистанции орудийный и пулеметный огонь, он обеспечивает продвижение пехоты, а ночью задним фонарем указывает ей направление. Там, где через проволочные заграждения прошел броненосец, пройдет и взводная колонна. Солдаты прыгнут в траншею и очистят ее от противника. При этом они будут находиться под непосредственной защитой броненосца, который, следуя впереди колонны, уничтожит все укрепления и заграждения обычного типа. Как только траншея будет захвачена, броненосец пересечет ее и двинется дальше, в то время как пехота сосредоточится в захваченной траншее для нового броска.

Со стратегической точки зрения преимущество нового боевого средства состоит в том, что оно дает возможность предпринять внезапно широкое наступление без арт­подготовки».

Таким образом, по мнению французских исследователей, Этьен предвосхитил основ­ные принципы боевого применения танков.

Но еще ранее британский полковник Эрнест Суинтон, изучая опыт военных действий во Франции, 20 октября 1914 г. высказал идею использования такого же усовершен­ствованного трактора Холта как вездеходного истребителя пулеметов. Гусеничный трактор Холта уже использовался на войне как артиллерийский тягач, а теперь дол­жен был иметь броню и пулеметы. Тем не менее британский Военный кабинет отклонил эту идею.

К тому времени Королевские военно–воздушные силы уже успешно применяли в авгу­сте 1914 г. бронеавтомобили для патрулирования и защиты передовых аэродромов в Бельгии. Они же под руководством капитана Мюррея Суэтера предложили «сухопутный броненосец» для атаки вражеских траншей. Другой идеей ВВС была «Большая машина» — трицикл с двенадцатиметровыми колесами и тремя башнями. Фрэнк Митчелл отмечал, что эти машины надеялись применить даже для переправы через Рейн.

В начале 1915 г. особому комитету была поставлена задача спроектировать маши­ну, которая должна была:

1) преодолевать рвы глубиной в 1,5 м;

2) иметь запас горючего на 32 км;

3) взбираться на скаты крутизной до 45°;

4) иметь на вооружении 1 пушку и 1 пулемет;

5) экипаж численностью в 10 человек;

6) вес, достаточный для обычных мостов.

Были выделены деньги па постройку прототипов и проведение испытаний. Испытыва­лись машины Пэдрейла (вдохновителя Уэллса), Киллен–Стрейта и Баллока. На основе тракторов Баллока, привезенных из США, Уильям Триттон и лейтенант Уилсон (Виль­сон) спроектировали первую модель танка — «машину Линкольна». «Линкольн» показа­ли 10 сентября в Линкольне, но Суинтон забраковал его из‑за недостаточной прохо­димости — преодолевались траншеи только в 1,2 м и вертикальные препятствия в 60 см вместо 130. К концу ноября был готов новый вариант машины, получивший прозвище «Маленький Вилли» — из‑за внешнего сходства с Уилсоном. Но и этот прототип не удовлетворял возросшим требованиям по преодолению рва в 2,44 м и стенки в 1,37 м. Поэтому «Большой Вилли» получил гусеницы поверх ромбовидного корпуса, что стало символом танков Первой мировой. Ресурс гусениц станет одной из ключевых проблем не только первых танков, но и их последующих поколений. Чтобы понизить центр тяжести, от орудийной башни отказались, разместив 2 57–мм морских орудия Гочкиса (с эффективной дальностью стрельбы до 1800 м) и 4 пулемета в спонсонах. «Большой Вилли» успешно прошел испытания 2 февраля 1916 г., и Ллойд Джордж заказал 150 таких машин. Серийный танк Марк–I (или Mk I) выпускался в двух версиях — «самец» с двумя орудиями и четырьмя пулеметами дол­жен был атаковать вражескую артиллерию и фортификацию, а «самка» с 5—6 пулемета­ми (4 Виккерса и 1—2 Гочкиса) прикрывать его от атак пехоты. Для облегчения по­воротов и преодоления траншей сзади к танку шарнирно крепился хвост с 2 металли­ческими колесами.

В феврале 1916 г. полковник Суинтон писал о предполагаемой тактике танков:

«Танки прежде всего уничтожают пулеметные точки противника и могут быть ис­пользованы в качестве подсобного средства во время атаки пехоты…

Поскольку шансы на успех атаки зависят главным образом от новизны применяемых средств и внезапности, следует предполагать, что вторая атака окажется уже менее успешной, чем первая. Поэтому не следует применять небольшое количество танков, например, использовать их по мере изготовления [буквально — «ручейки» танков]; их существование должно сохраняться в строгой тайне вплоть до того момента, когда можно будет применить все танки одновременно для осуществления крупной операции. Участки фронта, где танки будут введены в бой, должны тщательно выбираться с учетом возможностей машин: каналы, реки, глубокие железнодорожные выемки, леса и т. п. делают местность труднопроходимой для танков.

Все танки пойдут в атаку одновременно, открыв огонь из своих пулеметов по брустверу первой траншеи. Когда они пройдут три четверти расстояния и вызовут на себя ружейный и пулеметный огонь противника, пехота поднимется с исходного рубе­жа. Ее задача — достичь немецких укреплений вскоре после того, как танки пройдут окопы противника или возьмут их под продольный огонь.

При правильном использовании танки позволят сохранить высокий темп наступления и быстро проникнуть в глубь немецкой обороны, чего до сих пор нельзя было осуще­ствить даже ценой огромных человеческих жертв. По–видимому, танки придадут на­ступлению мощь, необходимую для преодоления последовательно расположенных оборо­нительных рубежей, считающихся неприступными. Быстрота передвижения обеспечит живучесть танков в бою. Одни танки не могут выиграть сражение, они являются лишь помощником пехоты и предназначены для уничтожения препятствий, которые до настоящего времени останавливали ее продвижение.

Танки чаще всего выводятся из строя артиллерией. Поэтому… задача артиллерии должна состоять в оказании помощи танкам, то есть артиллерия должна вести интен­сивный огонь по основным районам артиллерийских позиций противника, а также уни­чтожать полевые пушки и орудия траншейной артиллерии, расположение которых в глубине обороны точно установлено. В этом будет одновременно заключаться и по­мощь пехоте. Чтобы усилить замешательство врага в момент танковой атаки и скрыть от него истинную природу этих машин и их продвижение, выгодно использовать дымо­вую завесу».

Т. е. и англичане верно видели проблемы, с которыми столкнутся танки, и наме­тили пути их решения. Опять‑таки предполагаются комбинированные действия сов­местно с пехотой и артиллерией, постановка дымовых завес, учет местности и т. п. Танки должны были применяться внезапно и массированно, отличие английской такти­ки — прорыв и последующее вклинение в оборону должны были осуществляться непо­средственно пехотой.

Танковый комитет и французы настаивали на отсрочке, чтобы сломить германскую оборону именно массированным и внезапным ударом английских и французских танков с подготовленными экипажами, весной 1917 г.

Однако в бой на Сомме 15 сентября 1916 г. пошли уже первые 49 танков из до­ставленных во Францию 60. На исходную позицию прибыло только 32 танка, в дальнейшем действовавших группами по два–три против ключевых точек обороны. Экипажи были крайне утомлены суточным переходом, и не спали ночью, но стремились в бой. При этом большинство экипажей впервые видели инструкции к многочисленному оборудованию, а также карты и аэрофотоснимки района предполагаемого наступления.

Выдвижение началось в 5.30 утра. 9 из танков пошли в атаку впереди пехоты, 9 не поспели за пехотой, но помогали в очистке захваченной местности, 9 сломалось, а 5 застряли в воронках, усеивавших поле боя. Каждому танку было установлено время выдвижения — в большинстве случаев за 1,5 часа до рассвета, чтобы танки смогли прибыть к рубежу атаки вовремя. В результате был захвачен господствовав­ший над местностью хребет, но утрачена стратегическая внезапность — в дальнейших боях уже сотни танков долго не помогут добиться решающего успеха. При этом танки были использованы строго наперекор записке Суинтона — англичане повторили ошибку немцев с химическим оружием. Даже конструкция первых танков не подходила мягкой почве, усеянной воронками. Вероятно, в успех мало кто верил, и бой было решено сделать «экспериментальным». Необходимо также учесть, что после тяжелых потерь летом того года моральный дух войск был крайне низок, и его требовалось срочно поднять.

25 и 26 сентября танки использовались под Тиепвалем. Хотя 9 из 13 танков сразу застряли, остальные помогли пехоте захватить укрепленные позиции. Под Гедекуром (Гведенкуром, Gueudecour) пулеметный танк успешно взаимодействовал с гранатомет­чиками и аэропланом, зажав большую группу немцев в траншее. В плен сдалось 8 офицеров и 362 рядовых, англичане потеряли 5 человек. Операция по захвату 8 танкистами полуторакилометровой траншеи заняла всего час.

Были сделаны выводы, что в бою один на один танки легко уничтожают пехоту без средств противотанковой борьбы и пулеметы, проволочные заграждения успешно про­рываются. В целом танки резко поднимали моральный дух пехоты, снижали ее потери и увеличивали общий темп наступления. Также необходима разведка местности и состояния грунта. Грунт проверяли наиболее простым способом — втыкая в него офицерский стек.

Тем временем в январе 1917 г. немцы, по данным Дютиля и Федосеева, формируют специальные «батареи ближнего боя» для борьбы с танками из шести 77–мм полевых пушек, стреляющих осколочно–фугасными гранатами с дистанции 1000—1500 м, позднее с 500 м — как наиболее эффективной дистанции.

На Мк II, выпускавшемся с марта 1917 г., отказались от колесного хвоста, на Мк Ш планировали установить накладные бронеэкраны. От камуфляжа танков также отка­зались. Теперь все танки окрашивались в коричневый цвет и снабжались маскировоч­ными сетями для защиты от авиаразведки.

В апрельских боях у Арраса разбросанные на широком фронте танки вязнут в рас­путице (также использовались «волчьи ямы», замаскированные листовым железом или землей, с пулеметами позади в качестве приманки), расстреливаются чужими и свои­ми пушками и без поддержки пехоты не могут развить успех, хотя и могут захваты­вать отдельные пункты на глубине до 10 км, в одиночку действуя в расположении противника до трех часов. Позднее Митчелл полагал, что, если бы в распоряжении англичан была рота легких быстроходных танков, победа стала бы решающей. А пока отрабатывались приемы движения вдоль траншей и загона пехоты в глубь блиндажей. Начали вестись дневники боевых действий танков.

В свою очередь, оборона дополняется специально выделенными «пехотными батарея­ми» и батареями в глубине позиций, бронебойными пулями, минометами и гранатами, а также ямами с водой. Макеты танков устанавливаются на простые колеса, автомо­бильные шасси или даже на плот. Благодаря результатам работы тяжелой артиллерии, имевшей наблюдателей, командир 3–го артиллерийского полка писал даже, что успеш­ность стрельбы по танкам не зависит от позиции батарей.

11 апреля три танка атаковали деревню Монши, не дождавшись заградительного огня и поддержки пехоты, — их атака была отложена, но танкистам никто не сооб­щил. После полуторачасового боя танки были подбиты своей же артиллерией, и толь­ко затем пехота пошла вперед, заняв деревню. Попытка кавалерии атаковать немец­кие позиции окончилась ее отступлением в беспорядке. Таким образом, по словам Митчелла, было доказано, что один пулемет за проволочным заграждением в состоя­нии отбить атаку целой кавалерийской бригады.

После печального опыта первых боев танкистов на полигонах учили преодолевать ямы, подъемы, ездить по выемкам с поворотами и «нырять ласточкой» в воронку глу­биной 6 м, затем, вылезая из нее, идти в бой впереди пехоты, вместе с ней и по­зади нее. Артиллеристы учились стрелять из орудий по вспышкам, командиры танков — расшифровке аэрофотоснимков. Времена, когда танкисты не могли ответить на ко­варные вопросы, например, как радиатор соединяется с дифференциалом, уходили в прошлое.

Отрабатывались способы связи. Ближняя связь осуществлялась красными, зелеными и белыми дисками. Так, белый цвет означал «вперед», красный и белый — «враг в небольшом количестве», красный, белый, зеленый — «враг отступает». Для связи на большие расстояния до ноября 1917 г. применялись лампы Альдис (безуспешно) или чаще всего голуби.

Английские танки типа Мк IV были спроектированы в декабре 1916 и выпускались с марта 1917 г., в мае прибыв во Францию. Они весили 27—28 т, имели улучшенную вентиляцию и глушитель мотора. Экипаж состоял из офицера и 7 солдат—водителя, двух стрелков, двух артиллеристов, двух заряжающих и двух механиков.

Чтобы избежать воздушной разведки, днем танки без приказа запрещалось двигать даже на метр. По воспоминаниям Дугласа Брауна, ночное выдвижение к полю боя было одной из наиболее выматывающих и нервных операций. От электричества воздержива­лись даже внутри танков, поэтому командир танка мог показывать водителю направ­ление только огоньком сигареты, белым платком или картой. Один застрявший танк останавливал всю колонну позади себя. Час за часом проходил в зоне досягаемости артиллерийского огня, от которого танки даже не смогли бы укрыться. На то, чтобы преодолеть 5 км, иногда уходило почти семь часов.

1 июня 1917 г. плотность танков достали 3 на км фронта в первом эшелоне и 3,5 во втором. После артиллерийской подготовки и подрыва мин у Мессин 36 танков атаковали ошеломленного противника и раздавили его пулеметные гнезда, затем шла пехота. 25 танков достигли предельного рубежа атаки для первой фазы прорыва. За­тем 22 танка с пехотой создали основу для глубокого прорыва, так и не состоявше­гося. Но зато именно танки помогли отбить все контратаки противника. Отмечались случаи использования подбитых танков в качестве «очагов» обороны и применения первых транспортных танков Mk I и Мк II. На вторых заделывались амбразуры спон­сонов, двигатель усиливался до 125 л. с., а вооружение состояло из одного пулемета Льюиса. Такие танки доставляли на поле боя снаряды и патроны, а затем эвакуировали раненых.

Срезав Мессинский выступ и захватив господствующие высоты, союзники получили возможность для большого наступления. Но дальнейшие бои в течение трех с лишним месяцев (с 31 июля по 6 ноября) привели к потерям сотен тысяч человек в обмен на продвижение от 2,5 до 8,5 км. По описанию участника боев, «дорога имела вид бой­ни, усеянной обломками, сломанными повозками, мертвыми и умиравшими лошадьми и людьми. Я должен был пройти по сотням их, так же как по кускам тел людей и жи­вотных, раскиданных повсюду». Местность была усеяна воронками, наполненными во­дой.

Уже в первый день боев под Ипром из 107 танков 33 были подбиты артиллерией, 22 сломались. Два танковых батальона были расстреляны в узких дефиле. Погибли 9 офицеров и 27 солдат, 29 офицеров и 168 солдат ранены, 9 пропали без вести.

После четырех дней непрерывных дождей танки, несмотря на уширение каждого пя­того трака, вязли в топком и болотистом грунте, вперед могли вырваться только отдельные машины — как правило, в бою удавалось принять участие только одному танку из десяти. Танкисты пытались вернуться на дороги, предпочитая мины такому бездорожью, но мощности двигателей не хватало на разворот. Танки могли только медленно продвигаться вперед сквозь полужидкую грязь. В итоге танки затаплива­лись через ходовую и спонсоны, экипажи сидели по колено в воде, двигатели глох­ли.

Подтвердилась возможность выдвижения танков в предутренней темноте, как под Аррасом и у Мессин. 8 танками без артподготовки, но с дымзавесами была захвачена группа из 4 бетонных дотов — из двух немцы бежали без боя, еще два были разбиты танковыми снарядами через двери. Потери англичан в этой операции ограничились 15 ранеными в пехоте, 2 убитыми и 12 ранеными в танках вместо предполагаемых 1000 человек, если бы атаку производила только одна пехота. Из необычных случаев можно отметить «дуэль» танка с небольшим орудием, установленным на поезде, — поезд отступил, командир танка получил Военный крест.

Но еще более необычным был бы танковый десант на побережье Фландрии между Нью­портом и Остенде. С трех барж–понтонов длиной 210 м и водоизмещением 2500 т пла­нировалось высадить из Дюнкерка 9 танков, А—5 гаубиц, несколько полевых батарей и дивизию (3 бригада, порядка 13 000—14 500 человек) пехоты. При этом осадка барж носом составляла всего 45 см. Танки, оснащенные специальными «башмаками» на траках гусениц и стальными рампами, преодолели бы пологую со стороны побережья стену–мол высотой в 9 (!) м.

В противотанковой обороне использовались бетонированные огневые точки и око­панные броневые каретки Шумана.

11 октября Черчилль сообщил наблюдавшему за выполнением заказа на танки пол­ковнику Стэрну, что военное министерство считает танки ошибкой. Логика докладов с фронта была проста — танки не могут действовать на плохом грунте, на поле боя грунт всегда будет плох, следовательно… Кроме того, уже утрачен моральный эф­фект внезапности, и по итогам боев нет смысла в массовом использовании танков. Через несколько дней программа на 1918 г. была сокращена с 4000 машин до 1350, а возражавший Стэрн снят с должности.

Французы тоже решают воспользоваться новым оружием — уже к весне 1917 г. гене­рал Жоффр рассчитывал иметь 400 танков. 21 февраля 1916 г. в Венсенне были произведены испытания опытных образцов танков. Тем временем Этьен стал генера­лом, и ему было поручено командование «штурмовой артиллерией», как назвали танки французы.

25—26 февраля 1916 г. французские заводы получают заказы на 400 танков «Шней­дер». Танк «Шнейдер» имел вес в 13,5 т, экипаж 6 человек, специально разработан­ную 75–мм пушку в 12 калибров в уступе по правой стороне танка, и 2 пулемета Гочкиса. Использовались боеприпасы от 75–мм скорострельной пушки образца 1897 г., но с уменьшенным зарядом. По Дютилю, стрельба до 200 м была очень точна, наибольшая дальность действительного огня — 600 м. Мотор в 40—65 л. с. (номинал и максимум) обеспечивал скорость на поле боя 4 км/ч и радиус действия в 60 км. 15 апреля 1916 г. первое танковое подразделение прибыло в форт Тру–д’Ан–фер, близ Марли–ле–Руа.

27 апреля 1916 г. консорциум FAMH (Forges et Acieres de la Marine et d’Homeocourt) в городе Сен–Шамон получил без ведома Этьена заказ на 400 танков «Сен–Шамон», первоначально называвшихся Р. 16. В результате французские заводы вместо помощи конкурировали друг с другом. Тяжелый танк «Сен–Шамон» был разрабо­тан «вдогонку» танку «Шнейдер» на основе значительно увеличенной ходовой части трактора Холта. Первоначально он имел вес 23 т, экипаж в 8 человек, одну 75–мм длинноствольную пушку с углом горизонтальной наводки 8° и 4 пулемета, ту же скорость на поле боя — 4 км/ч, уступая в маневренности и проходимости, радиус действия — 60 км. Слишком узкие гусеницы постоянно застревали на мягком грунте, но зато «Сен–Шамон» лучше «Шнейдера» поднимался по крутым склонам. В танке «Сен–Шамон» впервые была установлена электротрансмиссия. Любопытно, что в свете дебюта английских танков Жоффр 20 сентября изменил требования к своим танкам, предпочтя 120–мм орудию более скорострельное 75–мм и пулеметы.

В теории танковые группы должны были состоять из двух отделений, имеющих по своему типу танков каждая. На практике недочеты конструкции, быстрый износ и недостаток запчастей серьезно ограничивали боевое применение.

По статистике Дютиля, к началу апреля 1917 г. вместо 400 танков каждого типа армия располагала 208 танков «Шнейдер» и 48 «Сен–Шамон». Из них было боеготово только 160 в десяти группах и только 100 имели броню, усиленную против бронебой­ных пуль. К этому времени немцы, наученные английскими танками, успели подгото­виться, в частности, расширив траншеи до 4—5 м.

16 апреля в 6.30 132 танка «Шнейдер» начали атаку на реке Эна, но в 8 часов при переправе через реку часть танков попала под огонь немецкой артиллерии. Один из отрядов под командованием майора Боссю преодолевает первую линию немецких окопов. Пехота проделывает проходы для танков, и к 11 часам они подходят ко вто­рой линии, где их снова встречает огонь артиллерии, 4 танка застревают в окопах, командирский танк подбит, Боссю погиб. Пехота останавливается, и выдвинувшиеся танки расстреливаются пушками. В 17 часов французы пробуют атаковать еще раз, но пехота снова не идет за танками, что будет «бичом» танкистов еще многие десяти­летия… Вместо быстрой атаки на рассвете через захваченные пехотой передовые позиции танки вынуждены были большую часть дня находиться на открытой местности под огнем. Всего французы потеряли четверть личного состава (34 убитых, включая 9 офицеров, 37 пропавших без вести — 7 офицеров и 108 раненых, из них 17 офицеров) и 76 танков (более половины машин), из них 57 уничтожено артиллерией. Тем не менее танки показали способность прорывать немецкий фронт, особенно применяемые на узком участке — 50 танков на 1 км и 82 танка на 2 км.

5—6 мая 19 «Шнейдеров» пошли в бой вместе с 12 «Сен–Шамонами», но смогли про­двинуться только на 500 м, уничтожив

несколько огневых точек на фронте в 5200 м и отбив контратаки германцев. Это обошлось в 6 подбитых «Шнейдеров». В результате «Шнейдеры» были временно отозва­ны с фронта, им усиливали бронирование и улучшали пожароопасную топливную систе­му, смещая баки назад. Поэтому масса танков превысила 14 т. Улучшалась вентиля­ция и обзор.

Как ни удивительно, но, осмыслив боевой опыт, англичане и французы как будто поменялись ролями — теперь английские танки рассматривались как средство страте­гического прорыва, а французские — как средство поддержки пехоты.

23—26 октября шесть дивизий, поддержанные тремя дивизионами «Шнейдеров» (38 машин), тремя — «Сен–Шамонов» (20) и почти 2000 орудий перешли в наступление с ограниченной целью — захватить дорогу Шмен‑де–Дам и срезать выступ под Мальмезо­ном. Теперь особое внимание уделялось координации действий различных родов войск: 5 радиотанков поддерживали связь, 2 спешенных кирасирских батальона были специально обучены сопровождению танков в бою. Авиация наблюдала за продвижением пехоты и танков, а также за передвижением немецких резервов, засекала огневые позиции противотанковых орудий. Артиллерия, чтобы избежать глубоких воронок, вела огонь по проволочным заграждениям с взрывателями мгновенного действия. На фронте в 11—12 км удалось продвинуться на 6 км вглубь с потерей 8 000 человек и двух «Сен–Шамонов». Танкисты потеряли 38 убитых, 7 пропавших без вести и 119 ра­неных. Немецкие потери были гораздо больше: 38 000 человек убитыми, 12 000 — пленными и 200 орудий. Хотя поврежденные танки эвакуировались, недостаток запасных частей сокращал боеспособность танковых частей более чем наполовину,

Отбитие первых танковых атак привело к некоторому самоуспокоению — в августе 1917 г. в сводке по группе армий кронпринца говорилось: «Танк бессилен против наших средств обороны, в частности — против артиллерии». Новыми приемами стали пропускание пехотой танков вперед, и отсечение вражеских пехотинцев.

Тем временем начальник штаба английского танкового корпуса полковник Джон Фул­лер, знаменитый впоследствии танковый теоретик, предлагал крупномасштабный тан­ковый рейд, вде танки могли бы показать свои качества наилучшим образом. Однако Нев–Шапель как место удара был отклонен из‑за недостатка пехоты для поддержки танков. Наступление под Камбре было более выгодным — здесь могли помочь французы. Комбинированный удар пехоты, танков, кавалерии и авиации взломал бы немецкий фронт, при этом канал святого Квентина обеспечивал бы фланговую защиту от контратак. По словам Фуллера еще летом 1917 г., «если мы посмотрим на разложенную карту Франции, мы тотчас же найдем нужную нам местность. Она лежит между Скарпой и Уазой, болотами Фландрии к северу и Арденнами к юго–востоку. По этому волнистому пространству наступали германцы в 1914 г., и по нему, всего вероятнее, их погонят обратно, если стратегия считается с местностью, а тактика с оружием». Одним из преимуществ Камбре был лучший грунт. Бригадный генерал Тюдор (Tudor), артиллерист, также поддержал идею наступления у Камбре — здесь он мог бы проверить теорию «тихой пристрелки» артиллерийского огня.

Совершенствовались и танки. На опытном танке устанавливалась 6–дм гаубица. На ряде танков монтировался кран для эвакуации подбитых машин. На части «самок» Мк II и Мк Ш в одном спонсоне размещали радиостанцию с аккумуляторной батареей, в другом оборудовали место радиста, для натягивания антенны на крыше рубки устанавливалась мачта с растяжками.

Теснота (кроме высоты), плохая подвеска и вентиляция первых танков, множество выхлопных газов из моторов, установленных в боевом отделении, создавали невыно­симые условия экипажам. Мотор запускался пусковой рукояткой при помощи усилий 3—4 человек, рисковавших получить обратный удар ею. При работающем двигателе, не­смотря на глушитель, общаться можно было только жестами. Температура внутри танка достигала 50—52 °, а для более поздних немецких танков — даже 86 °. Поро­ховые газы при стрельбе также не улучшали атмосферы. При езде по пересеченной местности танкистов, кроме водителя, швыряло с одного места на другое. Поэтому нередко во время боя экипажи предпочитали вылезти из танка навстречу неприятель­скому обстрелу и укрыться под машиной, чем терпеть поистине адские условия вну­три. При более или менее благоприятных боевых условиях танк мог пройти не больше 100—112 км, после этого он должен был идти в капитальный ремонт. Продолжитель­ность службы гусениц также не превышала 200 км.

27 июля был создан первый танковый корпус. Для наступления англичане стянули шесть дивизий пехоты, три дивизии кавалерии, три танковые бригады (по 3 танковых батальона в каждой), свыше 1000 орудий (вплоть до 12–дм и 15–дм гаубиц) и мощные воздушные силы — почти 300 самолетов.

Атака была построена на внезапности и стремительности. Поэтому огонь артилле­рии должен был быть открыт внезапно лишь в момент начала атаки. До того орудия «пристреливались» без выстрелов — с учетом состояния атмосферы, износа и темпе­ратуры стволов. Часть батарей должна была обстреливать осколочными и дымовыми снарядами вражеские батареи, коммуникации, командные и наблюдательные пункты; большая же часть батарей была предназначена для устройства огневого вала, за ко­торым должны были прорываться танки и пехота. Авиация должна была действовать как «летающая артиллерия», обстреливая и бомбя вражеские позиции, а также аэро­дромы, тыловые железнодорожные станции и склады. Таким образом, впервые танки, артиллерия, пехота, конница и авиация работали комбинированно.

Танковый корпус, находившийся под командованием генерала Эллиса (Elles), со­стоял из 3 бригад, каждая в составе 3 батальонов. Батальоны подразделялись на три роты, которые вступали в бой, имея четыре взвода по 3 боевых машины в каж­дом. Во взводах было по 1 пушечному и по 2 пулеметных танка.

Кроме того, каждый батальон имел 6 транспортных танков, каждая бригада — 3 ра­диотанка для связи с авиацией и штабами, и некоторое количество танков для пере­возки деревянных волокуш–при–цепов, с нагрузкой выше, чем у транспортных танков — 14 т горючего, боеприпасов, продовольствия и воды. Технический резерв был со­ставлен из учебных танков.

Всего в бою приняло участие 476 машин, из них 378 — боевых танков и 98 —специ­альных. Из специальных танков 9 осуществляли радиосвязь, 54 перевозили топливо и боеприпасы, 1 — телефонное имущество, 2 — мостовое оборудование, 32 были оснаще­ны кошками–якорями на четырехметровых стальных тросах и должны были растаскивать проволочные заграждения для прохода кавалерии.

Для преодоления немецких окопов танки перевозили на крыше огромную, более трех м длиной и полутора толщиной, весом 1,75 т, связку фашин (хвороста), привязанную цепями. Водитель танка мог отцепить фашину изнутри. Всего было заказано и спешно изготовлено 400 фашин. В теории в танковом взводе впереди двигался пушечный танк, за ним на дистанции около 100 м следовали по обеим сторонам оба пулеметных танка и пехота сопровождения — четыре взвода. Пушечный танк направлялся к траншее и уничтожал проволочное заграждение, но траншеи не переходил, а смещался влево и открывал огонь, прикрывая пулеметные танки и подавляя стрелков в траншее. Левый пулеметный танк проходил вперед через разрушенное заграждение, сбрасывал свою связку в траншею, переходил через нее и подавлял своим огнем гарнизон траншеи, поддерживая взвод «чистильщиков окопов». Третий танк проходил по этому же месту к следующей траншее, сбрасывал в нее свою фашину, переходил через траншею и также открывал огонь, не прекращая его до подхода пехоты. После этого пушечный танк, имея на себе свою связку фашин, мог обеспечить дальнейший переход окопов, лежащих впереди. Поэтому танкисты усиленно тренировались с пехотой. На тренировках на крыши танков усаживалось до полувзвода пехоты, но в бою танковые десанты еще не применялись.

Только одному танку на 10 часов работы требовалось 318 л бензина, 22 л мотор­ного масла, 182 л воды, 68 л тавота, 3 кг смазочного масла. Поэтому не менее важной заботой являлось оборудование головных складов горючего и боеприпасов на выжидательных позициях танковых частей, расположенных в 4—8 км от германских по­зиций. Железная дорога работала образцово, перевезя за две недели не менее 750 000 л бензина, около 23 т смазочных веществ, 5 млн патронов и 54 000 57–мм сна­рядов.

Сами танки выгружались как можно позднее — за 2—5 ночей до начала атаки. Со станции выгрузки они двигались ночью собственным ходом на выжидательные позиции. Там машины осматривались, получали боеприпасы и пополняли горючее. В ночь перед наступлением они должны были поротно перейти на исходные позиции, которые нахо­дились на расстоянии около километра от неприятельских линий. Также были приняты меры для маскировки шума при помощи огня минометов и пулеметов. В среднем пере­довому батальону придавалось 12 танков. Для борьбы с ранее выявленными немецкими батареями были выделены танковые части передней волны (как это и предлагалось еще в 1916), и авиация.

С целью сохранения секретности разведка офицерам «тяжелого отряда пулеметного корпуса» была разрешена очень поздно. Несмотря на это, операция смогла быть под­готовлена настолько обстоятельно, что путь каждого танкового взвода до проволоч­ных заграждений был отмечен белым трассировочным шнуром. Хотя позднейшие коммен­таторы, например, Степной, отмечали, что едва ли танкисты

в сумерках и в условиях артподготовки могли видеть шнуры. Благодаря принятым мерам маскировки еще 16 ноября немцы считали, что «крупномасштабные атаки в бли­жайшее время маловероятны». Частично они были введены в заблуждение регулярно разгружавшимися (и тайно снова отвозившимися на место) танками севернее Арраса. Однако 18 ноября были захвачены два пленных, сообщивших, что на 20 ноября плани­руется атака с участием танков. Однако немцы почти ничего не успевали сделать — только передвинуть штурмовые группы, сообщения о готовящейся атаке достигли фронта за несколько минут до начала наступления.

К 2 ч. ночи 20 ноября танки заняли исходные позиции. В 6.10 с расстояния около километра от противника (чтобы их не могли преждевременно увидеть или услышать) они двинулись в атаку. Машины шли на малой скорости, почти бесшумно. Через 10 минут был открыт огонь — первая серия снарядов легла бы в расположении противни­ка в тот момент, когда танки примерно перейдут через линию передовых частей сво­ей пехоты. Фугасные и дымовые гранаты ставили подвижный огневой вал с удалением на 200 м от головных танков.

Танки прорвали фронт и устремились вглубь германских позиций. Немцы, выбегаю­щие из укрытий, были практически парализованы видом танков у себя над головой. За какие‑то 10 часов были прорваны три оборонительные линии. Огонь танков пере­малывал подходящие ротные, затем тыловые резервы. Успех был настолько значитель­ным, что вероятно, превзошел ожидания английского командования. Дымовые завесы мешали огню противотанковой артиллерии, но они же мешали водителям танков и ко­мандованию, терявшему управление. Эллис, командир танкового корпуса, выдвигался с флагом на танке «Хильда» в первой волне, а радиотанки размещались позади бата­льонов, поэтому он тоже не мог управлять танками, разбросанными на десятки кило­метров. В результате два атакующих корпуса и танкисты выдохлись («устали как со­баки», по выражению командира танка) уже в первый день, а 21 ноября на разви­тие успеха почти ничего не оставалось. За годы позиционной бойни командование отвыкло от быстрого продвижения и непрерывности управления боем на значительной глубине. В резерве оставалась лишь одна пехотная дивизия с 20 танками. А кавале­рия (канадский эскадрон) появилась на поле боя лишь в 16.30 северо–западнее Ма­ньера. Ей удалось продвинуться до подступов к Камбре, где канадцы были рассеяны, хотя и захватили перед этим батарею. Другие кавалерийские подразделения также понесли в районе Камбре серьезные потери. Время для прорыва здесь было упущено. Кроме того, проходы в заграждениях не были полностью очищены от проволоки, а поле боя еще простреливалось немцами. «Широких ворот», через которые конница могла бы войти в оперативный прорыв, просто не было. С другой стороны, Головин, анализируя в «Современной коннице» действия кавалерии в Первой мировой, писал, что конница и не должна ждать, когда наступающий выйдет в «чистое поле» (что не отменяет необходимости прорыва и обеспечения достаточной его ширины).

В районе Флескьера танки по приказу командира пехотной дивизии Харпера несколько оторвались от своей пехоты и, переваливая через гребень, попали под огонь орудий. При атаке танков немцы прятались в бункеры и подвалы домов, а когда танки уходили, снова занимали позиции, отсекая пехоту пулеметами. Противо­танковые орудия устанавливались уже в боевых порядках пехоты, на обратных скатах высот и в лощинах, перед их позициями выкладывались маты, чтобы взметнувшаяся при выстрелах земля не выдала пушек. Позиции этих орудий прикрывались одним–дву­мя станковыми пулеметами и пехотой с гранатами, фугасными минами. При этом ко­лючая проволока оставалась почти неповрежденной, и даже небольшое число пулеме­тов сковывало большие силы англичан. Во второй линии прорвавшиеся танки выбивали специальные артиллерийские взводы, имевшие выделенную телефонную линию для связи с командиром дивизионного участка. Кроме 77–мм орудий, использовались 37–мм ав­томатические и 75–мм трофейные бельгийские пушки. Также применялись перебрасываемые вдоль линии фронта самоходные батареи зенитных орудий на автомо­бильном шасси, полевые орудия на грузовиках и на конной тяге — прообраз мобиль­ного противотанкового резерва. По немецким данным, 23 ноября одна автозенитная батарея полковника Хальмера смогла уничтожить 8 танков. Одно из орудий в поедин­ке на дистанции 500 м уничтожило танк, затратив 25 снарядов. Штурмовые самолеты обстреливали танки из пулеметов зажигательными пулями, но куда более значитель­ные неприятности они причиняли экипажам, по той или иной причине покинувшим танки. На улицах селений танки поражались еще и пехотой — связками гранат и бро­небойными пулями с верхних этажей зданий, особенно уязвимыми для пуль оказались бензобаки. Танки, ведя огонь по домам с очень близкого расстояния, засыпались падающими кирпичами и штукатуркой. В результате английская пехота не могла по­мочь танкам, а танки — пехоте.

Танковый корпус был истощен, а его машины сильно изношены — из 280 выведенных за день из строя машин было подбито артиллерией только 60, остальные были поте­ряны по техническим причинам. Во время атаки 21 ноября из имевшихся ранее 387 танков в бою принимают участие только от 49 (Эйсманбергер) до 75 машин (Федосе­ев). 23 ноября количество боеспособных танков возрастает до 67. 24 танка атакуют деревню Фонтэн–Нотр–Дам, не менее восьми раз отбивая ее у немцев, но не могут удержать позиции без помощи ослабевшей пехоты, оставив на поле боя 11 машин. 27 ноября из 32 атакующих танков целыми остаются лишь 13, танки оттягиваются в рай­он погрузки для отправки в тыл. 30 ноября немцы возвращают долг, за три–четыре часа захватывая большое число припасов и орудий. Во время немецкой контратаки 1 декабря в бою принимают участие 73 машины, днем ранее уже готовившиеся к погруз­ке и заправленные всего за шесть часов. При таком небольшом количестве бое­способных машин совместно с пехотой вели бой только отдельные взводы, в лучшем случае отдельные роты танков, причем эта пехота была совершенно не подготовлена к взаимодействию с танками. По итогам сражения немцы захватили до 80—100 подби­тых танков (часть трофеев позднее будет использована в бою), но так и не смогли отбить две первые позиции линии Зигфрида.

В результате был сделан еще один важнейший вывод — пехота должна закреплять захваченное танками. Местность для применения танков была выбрана правильно, и маскировочные мероприятия удались, но без крупного танкового резерва, способного вместе с пехотой и кавалерией продолжить наступление дальше, операция провали­лась. Не помогла даже оперативная радиосвязь, доносящая о занятии позиции всего через десять минут. Также необходимы были крупные резервы пехоты и конницы. Даже в случае полного успеха танки, имея среднюю скорость порядка 2 км/ч (учитывая технические остановки), смогли бы продвинуться на подобной местности максимум на 15 км и разгромить в тылу в лучшем случае полк–дивизию. Глубокий прорыв должны были обеспечить другие рода войск, введенные в пробитую брешь, но имевшиеся под рукой части также быстро выдохлись или не успели вовремя. Тем не менее танки смогли резко сократить потери наступающих в первой фазе боя и увеличить потери обороняющихся. Массированное применение танков при отработанной тактике — движение зигзагами на средней дистанции и внезапный прямой курс на малой — снижало их собственные потери. Однако скученное движение танков под огнем даже немногих орудий приводило к «кладбищам танков». Фашины часто скатывались вперед на носовую часть, блокируя обзор водителей и командиров танков.

После Камбре танки произвели на немцев настолько глубокое впечатление, что среди пленных их называли «смертью Германии», оружием варваров.

Поскольку оборона все больше и больше насыщалась пулеметами, одна артиллерия не могла подавить все пулеметные гнезда. Требовалось больше легких танков, хоть и не могущих пока обеспечить стратегический прорыв фронта, зато способных бо­роться с пулеметами и помогать пехоте преодолевать проволочные заграждения. Этим танкам достаточно было иметь одну малокалиберную пушку или пулемет и экипаж в два человека. Они могли быть меньших размеров, подвижными и дешевыми в массовом производстве. Теперь уже генерал Этьен совместно с инженером Рено разрабатывают танк «Рено», чья компоновка станет классической для большинства последующих танков. По проекту он имел во вращающейся башне 37–мм пушку на основе морской или станковый пулемет Гочкиса, экипаж 2 человека, броню 6—16 мм, вес 6—7 т, ско­рость до 7,8 км/ч, легко брал крутые подъемы до 45°, рвы около 2 м и водные пре­пятствия глубиной до 70 см, пробивал стандартные проволочные заграждения, валил деревья толщиной до 25 см, железные столбы в 50 мм. Благодаря слабой уязвимости танк «заставил команду почувствовать себя в полной безопасности», из других плю­сов отмечалась скорость, подвижность, усиленная вентиляция и вместительная башня (Дютиль). Поэтому 1 декабря 1917 г. было заказано 1950 пушечных «Рено», 1150 пу­леметных, 200 — связи (с радио) и 700 — с 75–мм орудием, всего около 4000 танков. Было решено организовать 30 батальонов с 72 боевыми и 3 командирскими или связными танками каждый. 19 декабря министерство в вооружения утверждало, что к 31 марта в строю будет от 820 до 850 танков (в т. ч. 80 учебных), а к 31 июля — до 3200. Однако наученный горьким опытом Этьен рассчитывал иметь соответственно 400 и 1500—1600 танков. При этом главным являлось не просто выпустить больше танков, но поставить танки, пригодные для боевых целей. Первые «Рено» выпускались с немецентированной броней и использовались для учебных целей. В танкисты шли из тыловых артиллерийских частей, добровольцами из армии, набирались также рабочие с заводов и из автомобильных частей.

Англичане массово производят быстроходные танки Мк А «Уиппет», с парой двига­телей в 45 л. с. каждый, требующие водителей высокой квалификации. Их максимальная скорость достигала 12— 13 км/ч, средняя — 8.

29 декабря была принята инструкция для действия танков в бою:

1) танки действуют в самой тесной связи с пехотой, которая должна немедленно следовать за ними. Если пехота отстала, то танки возвращаются к ней и должны по­мочь.

2) пехота принимает от танков местность и защищает танки от захвата противни­ком. Если танки почему‑либо отходят, пехота не должна отступать. Артиллерия и авиация помогают подавлением огня и ослеплением наблюдателей дымовой завесой.

3) применение танков не должно уменьшать энергию других войск.

4) танки распределяются из расчета 150 машин (полк) на дивизию–корпус, 16 ма­шин (батальон) на полк, 5 машин (взвод) на батальон пехоты.

5) танковые части на время совместных операций должны быть подчинены пехотным командирам.

С января 1918 г. англичане выпускают Мк V, более скоростной (8 км/ч, радиус 40 км, двигатель в 150 л. с.), маневренный и с лучшим обзором. Теперь танком мог управлять всего один человек. С мая производится улучшенная версия Мк V — более длинная (около 10 м), что позволяло перевозить до 20—24 пехотинцев и преодолевать траншеи до 4,5 м. В течение мая каждую неделю во Францию прибывало 60 Мк V.

К 3 марта в лагере Шамплие, где размещались и тренировались французские танки­сты, находилось всего 150 «Рено» — без вооружения и бронебашен. Несмотря на ре­ляции из частей, продолжала систематически портиться коробка передач, рвался ремень вентилятора, башни были плохо уравновешены, плохо закрывалась крышка люка водителя, не хватало прицелов, не было электрического освещения, ни один танк не имел полного набора инструментов и запчастей, а некоторые части были от разных моделей. Гайки ушков внутри пушечной башни постоянно угрожали голове. К 20 марта 1918 г. (началу немецкого наступления) при 453 выпущенных в войсках имелся толь­ко один (!) боеготовый «Рено».

21 марта 1918 г. начинается немецкое наступление против английского фронта. К этому времени англичане располагают 370 танками, но в бою участвуют только 180, остальные снова выходят из строя по техническим причинам или бесцельно маневри­руют. Английское командование растеряно и не может собрать ударную группировку,

поэтому танки контратакуют без пехоты, взводами и ротами, неся тяжелые потери. Например, 22 марта у Во из 30 танков 17 машин было подбито, 17 % личного состава было убито и ранено. Материальная часть танков приспособлена к мощным коротким броскам, но не к длительному маневрированию. Положение усугубляется еще и тем, что в хаосе германских атак невозможно регулярное снабжение танков на передовой. Оставшиеся без горючего танки приходится подрывать — далеко не в последний раз за последующую историю танков… Любопытно, что на этот эпизод особо обращали внимание советские исследователи 30–х годов. В мартовских боях танковый корпус теряет почти все машины и отводится в тыл. Так как пулеметы Льюиса могли быть использованы и вне танка, создаются танковые пулеметные команды в 4 офицера и 40 солдат при 12 пулеметах.

24 апреля примечательно первым боем между танками — германскими A7V и англий­скими Мк IV (всего немцы использовали 13 танков). A7V «Никсе» смог подбить двух пулеметных «самок» (отошедших с пробоинами в тыл), но и сам получил от «самца» три попадания, повредившие масляный радиатор. В результате экипаж немецкого танка покинул его, два других отошли.

Так описывал это сражение Митчелл, тогда — лейтенант, командир английского пу­шечного танка: «Открыв амбразуру, я выглянул наружу. В 300 ярдах впереди прибли­жался круглый приземистый монстр… За ним шли волны пехоты, а дальше слева и справа подползали еще две еще из этих вооруженных черепах.

Наконец‑то мы встретили наших соперников! Впервые в истории танк сталкивался с танком!..

Мы продолжали двигаться зигзагообразно, пробираясь через проходы между наскоро устроенными окопами. В одном месте мы развернулись влево, и правый борт получил возможность открыть огонь по неприятелю. При первом выстреле был получен пере­лет. Второй снаряд лег правее. Последовало еще несколько выстрелов. Все это вре­мя немецкий танк не отвечал. Вдруг мы услышали, как будто сильный град бьет по нашему танку. Весь танк наполнился искрами и осколками. Я услышал какие‑то звуки от ударов в шлем сидевшего рядом со мной водителя и почувствовал много уколов в лицо от мелких осколков, причинявших сильную боль. Команда бросилась на пол. Во­дитель наклонил голову и продолжал вести танк.

Рев моторов смешался с треском пулеметов, обливавших наш танк страшным потоком пуль. Осколки брони внутри танка ударялись о капот мотора и производили резкий металлический звук. Немецкий танк угощал пас залпом всех пулеметов одного борта.

Мы воспользовались складкой местности и вышли из‑под огня, а затем, повернув, начали маневрировать, чтобы стать левым бортом к неприятелю. Артиллерист работал один, так как остальные люди были отравлены. Наводить он мог только левым гла­зом, так как правый распух. Вследствие обилия снарядных воронок танк при движе­нии качался, подобно кораблю. Это еще более затрудняло стрельбу…

Мы опять повернули и пошли с меньшей скоростью. Наши снаряды ложились очень близко около немецкого танка. Я рискнул и на короткое время остановил танк. Это сейчас же сказалось на результатах нашего огня, и неприятель получил наш первый снаряд в свою башню. Он остановился. Второй выстрел был также удачен. После тре­тьего удачного выстрела неприятельский танк наклонился на один бок. Его экипаж бежал».

В тот же день другой A7V, «Зигфрид», совместно с артиллерией отразил атаку семи танков «Уиппет», впервые пошедших в бой. Им был подбит один «Уиппет» и три повреждено, еще три английских танка подбила артиллерия. Тем не менее «Уиппеты», в свою очередь, разгоняют и уничтожают почти целый полк немцев, находившийся на исходной для атаки позиции, очевидцы считали, что танки уничтожили порядка 400 солдат из 1200. Еще один немецкий танк, «Эль–фриде», опрокинулся, попав в ворон­ку, и был позднее эвакуирован англичанами при помощи двух танков и самолета, маскировавшего шум танковых моторов.

Англичане отмечали низкий клиренс германских танков, снижавший проходимость, и плохой обзор, единственным плюсом, по их мнению, была более эластичная подвеска. По мнению британцев, немецкие экипажи побаиваются своих машин и преждевременно покидают их. Любопытно, что немецкие танки были вооружены специально для борьбы с танками союзников. Фуллером отмечалось, что они действовали практически неза­висимо от своей пехоты. Британские пехотинцы, так же как и немецкие, оказались подвержены танкобоязни.

1 мая во французской армии было 216 легких «Рено», но из них только 60 бое­способных. 31 мая французский танковый батальон, 21 «Рено», вместе с Марокканской дивизией контратакуют наступающих немцев. Не было разведки местности и предварительной связи с пехотой, которая к тому же никогда не видела танков и не знала французского языка (!). Танки, несмотря на слабую поддержку артиллерии и отсутствие дымзавес, продвигаются на 4 км вглубь немецких позиций, но пехота, изнуренная четырехдневными боями, идет за ними неохотно, поэтому удар останавливается — танки снова и снова возвращаются за пехотой. Но все же немецкое наступление задержано. Интересно, что танкисты проводили первые практические стрельбы уже в районе сосредоточения, перед самым боем. Батальон собирались бросить в бой еще в начале апреля, даже не проведя обкатки танков и ни единой учебной стрельбы, когда выяснилась изношенность установленных пулеметов, плохое крепление коробок передач, пожары дополнительных баков горючего и целый ряд других неполадок из‑за спешного монтажа, некоторые пулеметные ленты были заряжены учебными патронами.

Новый урок — легкие танки следует применять массированно. И вскоре такой слу­чай представится, а пока 3 июня два танка, прорвавшись в глубину германской обо­роны, противостоят пяти батальонам пехоты противника. Хотя эти «Рено» были все же выведены из строя, а экипажи — взяты в плен, они обеспечили продвижение фран­цузской пехоты.

11 июня из 51 танка «Шнейдер» и 96 «Сен–Шамон» потеряны 35 и 37 машин, соот­ветственно, потери частей доходили до 70—80 %, однако немецкое наступление уда­лось сдержать. 22 июня происходит первая ночная атака 5 английских «самок» с приданным каждой машине взводом пехоты. Хотя пехота снова была отсечена пулеме­тами, танки смогли вернуться обратно без потерь, экипаж одного танка отбил атаку немцев из револьверов.

4 июля в бою у деревни Хамель впервые опробованы Мк V — 60 танков при поддерж­ке 600 орудий и 4 эскадрилий, не считая истребителей. Предварительно австралий­ская пехота вместе с танками тренировалась во взятии окопов с метанием боевых ружейных гранат. На фронте протяжением 5 км немецкая пехота была либо уничтоже­на, либо отступила, убиты и ранены 2000 солдат, в т. ч. множество снайперов, уни­чтожены или захвачены не менее 170—200 пулеметов, 2 полевых орудия, 26 минометов и два ПТР, 1900 пленных. При этом танкисты потеряли ранеными всего 13 человек и 5 танков подбитыми (восстановлены за два дня), а австралийские пехотинцы — 775 убитых и раненых, американские — 134. Огневой вал был тройным, в 200 ярдах друг от друга — из 18–фунтовых, 4,5–дм и 6–дм орудий.

По замечанию капитана Гейла, благодаря точной стрельбе солдаты могли идти в 75 ярдах от вала без потерь. Каждый боевой танк возил с собой боеприпасы и воду для пехоты, а четыре танка снабжения перевезли около 10 т разных предметов, в том числе и колючую проволоку, которую они доставили к занятым пунктам через полтора часа. Обычная загрузка транспортного танка состояла из 10 ящиков патронов, двух минометов Стокса, ящика сигнальных ракет, 7 ящиков гранат, 50 ящиков мин, 50 ка­нистр с водой, 20 магазинов к «Льюису», ящика сигналов SOS, 100 полотенец, 50 кирок, 50 катушек колючей проволоки, 30 коротких и 30 длинных колов, 250 мешков, 50 упаковок рационов и зуммера. В этом бою для доставки боеприпасов пехоте были применены и самолеты, которые сбросили на парашютах порядка 100 000 патронов (или 93 контейнера с 12 RE8 в четырех рейдах, каждый самолет нес по два контей­нера на бомбодержателях). Ремонтные танки отличились немедленным оказанием помо­щи. Также бой стал образцом взаимодействия пехоты, танков и авиации. Полезным нововведением стал… колокольчик внутри танка — дергая за прикрепленную к нему веревку, пехотинцы могли привлечь внимание танкистов. Любопытно, что премьер Ав­стралии Билли Хьюз настаивал на отдыхе австралийских частей, угрожая даже вер­нуть их на родину и сместить их командующего, но последний, генерал Монаш (Monash) не подчинился.

На рассвете 18 июля у Суассона под прикрытием тумана снова идет массированная атака. На километр фронта приходится десять танков. Всего использовалось 245 «Рено», 123 «Шнейдера» и 100 «Сен–Шамон» (по данным Залоги и Федосеева). Оба типа тяжелых танков были хорошо бронированы, но обладали очень незначительной проходимостью и в техническом отношении все еще были крайне ненадежны, особенно танк «Сен–Шамон». Но при этом все французские танки могли быть буксируемы за грузовиками или тракторами на специальных прицепах, что значительно увеличивало их маршевую подвижность. «Рено», по замечанию Дугласа Брауна, применялись как бронированные пехотинцы. Они не могли преодолевать широкие траншеи или высокие вертикальные препятствия, зато легко восполняли потери. Кроме того, компактные «Рено», способные развернуться на месте, были полезны в лесистой местности, где не могли пройти большие танки. Несмотря на проблемы с изготовлением башен, всего за войну только во Франции было выпущено 3177 «Рено».

Неожиданная атака привела к тому, что уже через два часа после начала артпод­готовки фронт был прорван на протяжении 15 км. Как отмечал Эйсманбергер, «с по­зиций отходят не войсковые части, а их разбитые остатки». Однако с 12 часов дня наступление французов приостанавливается, хотя в их распоряжении еще были и танки, и пехота. Вероятно, французы дожидались подтягивания своей артиллерии, не желая без нее атаковать в лоб пусть тыловые, но все же укрепленные позиции. При­каз кавалерии о выдвижении был отдан уже в 8.30, но дороги были забиты наступаю­щими частями и их тылами. Поэтому кавалерия и три батальона пехоты, посаженной на автомашины, дошли до старого французского фронта лишь к 3 часам дня, и еще примерно час расстояние до боевых линий позволяло перейти фронт. Но немцы вели пулеметный огонь, и кавалерия спешилась, а вечером была оттянута в резерв. В ре­зультате немцам отчаянными усилиями удалось удержать тыловые позиции, а через несколько дней организованно отступить за реку Вель.

Общая глубина прорыва, несмотря на усиление противотанковой обороны, составила 20 км. За каждый день боя в среднем выходило из строя около половины всех имев­шихся машин и четверть всех экипажей. В итоге французские танкисты, по данным Тараканова, потеряли четверть офицеров, 6 % солдат и 27 % машин.

Немецкие ударные дивизии, удержавшие фронт, были обучены действовать в самом тесном взаимодействии со своей артиллерией сопровождения. Часть этих дивизий была вооружена 13,3–мм противотанковыми винтовками (которые ранее стали трофеями австралийцев). Казалось бы, их пробиваемости по нормали в 20 мм брони с дистан­ции около 500 м (по данным Эйсманбергера, по современным данным — до 15 мм стали на 300 м) было вполне достаточно для поражения танков, но при малом заброневом действии для выведения танка из строя сердечник пули должен был попасть в двига­тель или поразить за броней водителя.

Поэтому, по отзывам французов, на ход боя эти винтовки имели мало влияния: «Применялись также 13–мм винтовки, но без сколько‑нибудь ощутимого успеха; глав­ным врагом оставалось орудие». Так, 19 июля из 105 танков в бою 50 было уничто­жено артогнем, 22 % личного состава вышли из строя.

Этого же мнения придерживались и англичане, считая немецкие ПТР слишком замет­ными и имеющими низкий темп стрельбы, хотя и могущими пробить броню британских танков с нескольких сотен метров. К тому же расчеты ПТР были не слишком тренированы, поэтому ружья чаще всего просто бросались. При этом общий выпуск ПТР достиг 15800. По оценке англичан, сомнительно, что из захваченных Г1ТР когда‑либо стреляли более 1 %. Что, впрочем, не мешало британцам разрабатывать свои ПТР.

Как покажут испытания противотанковых ружей перед Второй мировой войной и их боевое применение в ходе самой войны, ПТР так и останутся промежуточным решени­ем, достаточным для поражения легкой бронетехники и вспомогательных целей типа огневых точек, но «главным врагом танков» все еще будет артиллерия. В Первую мировую от артиллерии было потеряно порядка 98 % подбитых танков. С появлением танков на поле боя они становились приоритетной целью для всех орудий, включая гаубицы.

В июне 1918 г. с заводов выходят первые Мк IX, танки снабжения пехоты. Они могли перевозить до 30 стоящих пехотинцев или 10 т груза, выступая как броне­транспортеры. Они же стали и первыми плавающими танками — на бортах и лобовой части крепились поплавки — пустые цистерны, над рубкой — короб с воздухопровод­ными трубами, на траках гусениц — лопатки для движения на воде, бортовые двери герметизировались. Хотя было заказано 200 Мк IX, до перемирия было выпущено только два (по другим данным, три) танка. В сентябре—октябре был выпущен и испы­тан первый тяжелый Мк VTII в 42—44 т, также известный как «Либерти» (по марке мотора) или «International» («Международный» — его должны были выпускать усилиями нескольких стран), с двигателем в 300 л. с., 2 пушками, 5—7 пулеметами и броней от 6 до 16 мм, испытываемой стрельбой из немецкой винтовки с 25 и 50 ярдов. Теперь двигатель и трансмиссия размещались в корме, отдельно от боевого отделения, верхняя рубка имела 5 шаровых пулеметных установок, дававших круговой обстрел. Во Франции из английских и американских деталей планировалось построить до 1500 таких танков, но конец войны и здесь спутал все карты.

Тем временем Германией в июле на вооружение были приняты специальные противо­танковые орудия (37–мм Фишера — 78 кг в боевом положении, фирмы «Рейнметалл» — 175 кг, ее снаряд пробивал 15 мм брони с 200 м). Однако их ограниченный сектор обстрела и упрощенные прицелы не позволяли успешно бороться даже с тихоходными целями, плюс «рейнметаллов», по статистике Федосеева, в войсках к концу войны было всего около 600 штук. Было увеличено количество ПТР в окопах, более разно­образной стала и система противотанковых заграждений, тщательнее организовано взаимодействие пехоты, траншейной и полевой артиллерии.

31 июля на учениях батальон австралийцев с танками штурмовал укрепления, огне­вой вал и опорные пункты обозначались дымовыми бомбами. Благодаря повышенным ме­рам секретности (следы танков боронились, а офицерам за болтливость в публичных местах грозил трибунал) немцы не успели отследить перемещения частей, несмотря на захват пленных.

8 августа совместная атака англичан и французов при поддержке свыше 600 танков застает врасплох семь немецких дивизий, берется 25000 пленных и 400 орудий. Настает «черный день немецкой армии». Хотя попытка танкового десанта не удалась — солдаты угорели в танках и были измотаны тряской, но у немцев уже не оставалось сил для парирования все большего числа танков. А союзники в этом сражении отрабатывали все новые тактические приемы — комбинированными действиями тяжелые танки таранили оборону, транспортеры перебрасывали пехоту, артиллерию и боеприпасы, скоростные танки «Уиппет» пытались взаимодействовать с кавалерией для развития успеха. Правда, кавалерия задерживалась одиночными пулеметами, неся потери, особенно в лошадях, поэтому танки вместо продвижения в 10—15 км впереди наступавших частей топтались на месте. Бронеавтомобили «Остин» преодолели бездорожье, траншеи и воронки на буксире у транспортных танков, а затем совершили неглубокий рейд вдоль фронта, нанеся немцам тяжелые потери, гоняясь за пехотой или неожиданно открывая огонь в упор. Хотя они сами потеряли более половины машин, потери личного состава были гораздо меньше. Более 400 английских и 600 французских самолетов (только французская авиация имела более 1000 аэропланов, включая резерв) бомбили и обстреливали из пулеметов артиллерию, противотанковые орудия и резервы, облегчая продвижение танков. Предварительно по картам и аэрофотоснимкам выявлялись возможные места размещения противотанковых орудий, что сокращало время реакции. Также ночные бомбардировщики до боя шумом моторов маскировали выдвижение танков. Во время боя самолеты сбрасывали вымпелы. Плюс к этому авиация и инженерные части ставили дымзавесы, а грузовики перевозили танкистов (кроме водителей) к полю боя, сохраняя их силы. Австралийские снайперы, идущие вместе с танками, выбивали расчеты противотанковых орудий. Только англичане в первый день захватили 16 000 пленных и 200 орудий. Рота танков уничтожила более 70 пулеметов, расчеты которых сдались. Две деревни, три орудия и 40 пленных были взяты всего одним танков, на что годом ранее потребовались бы усилия дивизии пехоты. Были захвачены даже штабные автомобили, поезда снабжения и 280–мм железнодорожное орудие.

Однако танкам приходилось бороться не только с противником. Митчелл отмечает, что в жаркие дни выхлопные трубы танков уже через час накалялись добела, их швы коробились и пропускали окись углерода внутрь танка, который и так уже был полон пороховых газов. Люди начинали бредить и падали в обморок, а когда они приходили в сознание, то некоторое время страдали от полной потери памяти и крайнего исто­щения. В танках «Уиппет» вследствие их сравнительно небольших размеров жара ска­зывалась еще резче. Под воздействием высокой температуры снаряды увеличивались в размерах и заклинивали орудия или даже разрывались внутри ствола.

Французские части, находящиеся в бою, приходилось пополнять людьми, еще не прошедшими курса обучения. Если в частях средних танков причиной выхода танка из строя обычно служила матчасть, то в частях, укомплектованных легкими танками, боеспособность утрачивалась после двух дней боев вследствие чрезмерного переу­томления экипажей. По этой причине после двух, максимум трех атак части лишались бодрого офицерского и унтер–офицерского состава, водителей и механиков–монтеров. Последующие атаки приводили к полному изнурению и разложению частей. С 20 августа по 17 сентября подразделения потеряли от 25 до 70 % танков, из 480 машин 215 вышло из строя.

Были сделаны новые выводы:

1) крайне трудно перестроить начавшиеся приготовления, когда меняются цели,

2) еще раз показал себя необходимым резерв—после 8 августа танковые атаки вы­дыхались, боеспособными остались лишь 155 машин.

3) тяжелые танки применяются как траншейное оружие,

4) продолжительность боевого применения тяжелых танков — три дня, после чего они требуют капитального ремонта,

5) танки снабжения слишком медленны и тяжелы, их должен заменить легкий вез­деходный трактор,

6) на существующую радио- и воздушную связь нельзя положиться, наиболее без­опасный и простой способ — конными посыльными,

7) соединение танков и кавалерии скорее мешает, чем помогает им. Поскольку кавалерия не могла сделать себя невидимой на поле боя, как залегающая пехота, то всадники должны были отступать от пулеметного огня на фланг или в тыл, сковывая танки.

Ни Мк V, ни «Уиппет» не обладали достаточной скоростью. По мнению Фуллера, если бы союзники имели танк со средней скоростью в 10 миль в час и радиусом дей­ствия в 100 и более миль, то война была бы закончена меньше чем за месяц.

В сентябре–октябре французы бросают в бой под Суассоном 305, а в Шампани — 470 танков на участке фронта в 11—12 км. 27 сентября была прорвана «линия Гинденбур­га» глубиной до 15 км, начался маневренный период войны, но исправных танков и вездеходных машин, как и опытных кадров, оставалось слишком мало. Поэтому за 14 дней боев союзники продвинулись всего на 14 км. 29 сентября радиотанк принимал сбрасываемые с самолета сообщения и тут же пересылал их в штаб–квартиру, экономя время.

2 октября представитель германской Ставки заявил в рейхстаге: «Надежда побе­дить противника исчезла. Первым фактором, решительно повлиявшим на такой исход борьбы, являются танки. Неприятель применяет их в огромных массах. Там, где они появлялись неожиданно, нервы наших войск не выдерживали. Танки прорвали наши передовые позиции, открыв путь своей пехоте, продвинулись в тыл нашим войскам, производя панику и нарушив управление боем. Успехом танков следует объяснить вы­сокую цифру наших пленных, которая чрезвычайно ослабила наши силы и вызвала бы­стрый расход наших резервов». Из‑за недооценки роли танков и слабости промышлен­ности немцы вынуждены были использовать около 75 танковых шасси, преимущественно «Бюссинг», в качестве орудийных тягачей или транспортеров боеприпасов (как и 10 тягачей «Дюр»), перевозящих до 10 т груза и буксирующих до 15 т. Подавляющая часть применяемых немцами танков была трофейной.

Однако, несмотря на такой пессимизм, поздней осенью 1918 г. танки утратили элемент внезапности — при их применении обычная оборона успевала организоваться в противотанковую, артиллерия с неатакованных танками участков обстреливала их с флангов. Уже 8 августа из 415 машин было потеряно 100, 9 августа — 39 из 145, т. е примерно четверть из задействованных. Инженерные заграждения, как полагали ан­гличане, предназначались в основном против быстроходных танков и бронеавтомоби­лей. Почти не имея противотанковых мин, германские саперы вертикально вкапывали в землю фугасные снаряды с взрывателем мгновенного действия, накрытым нажимной

планкой, минные поля размещались преимущественно вдоль дорог и по окраинам де­ревень. Но наиболее серьезные потери причинило свое же минное поле, забытое по­сле мартовского наступления. «Противотанковые форта» из 4 полевых орудий, 2 ми­нометов настильной стрельбы, 4 ПТР и 2 пулеметов с бронебойными пулями, размещаемые рядом с основной линией обороны, остались на бумаге. О приближении танков сообщалось сиренами, трещотками, ракетами и даже вертикальными струями огнеметов.

8 октября в курьезном бою трофейная английская «самка» была подбита из трофей­ного же немецкого орудия. Тогда же группа бронеавтомобилей во взаимодействии с пехотой взяла укрепленную позицию, захватив 10 пулеметов и 2 миномета. На следующий день «линия Гинденбурга» была полностью захвачена, взято 600 орудий и 50000 пленных. Тем не менее, тысячи немецких пулеметов, особенно в бетонных до­тах, делали невозможными кавалерийские атаки, поэтому танкам приходилось дви­гаться дальше. Потери личного состава достигли примерно трети корпуса. 17—20 октября танки форсировали реки при помощи легких деревянно–металлических каркасов (замены фашин) и моста, сооруженного ночью так, чтобы его поверхность оставалась под водой и днем была невидима.

К ноябрю англичане в интенсивных боях снова потеряли большинство танков, оставшиеся шесть ослабленных батальонов образовали бригаду, на многих танках из‑за недостатка офицеров командирами назначались унтер–офицеры. 4 ноября в бой по­шли даже транспортные танки. Для обмана противника приходилось использовать ма­кеты из холста и досок, возимые мулами позади пехоты. Американцы, потеряв в по­следних боях от действий противника 27 танков, к перемирию имели всего 50 бое­способных машин. В ряде случаев их пехотные части никогда раньше не видели танков. Французы снимали с танков Шнейдера (имевших маломощные моторы, и те «при последнем издыхании») вооружение и верхнюю броню, превращая их в транспортные трактора. В октябре во французских ротах до половины машин и личного состава были небоеспособны. Хронический недостаток запчастей вынуждал для ремонта сни­мать детали с неисправных машин. Поэтому, несмотря на ремонт в Бурронских ма­стерских к концу октября 8—9 машин в день, аварии, соскакивание гусениц и оста­новки из‑за изношенности моторов были постоянными. За войну так и не удалось ре­шить для «Рено» проблему ремня вентилятора — его обрыв приводил к быстрому пере­греву мотора и танка, а сменить ремень изнутри машины и в бою было невозможно — требовалось снять крышу и смещать резервуар с жидкостью.

Но, хоть танки и не смогли совершить прорывов на десятки и сотни километров в глубь вражеских позиций (как представляет себе современный читатель при слове «танки»), они смогли буквально перемолоть войска противника, конечно, вместе с другими усовершенствованными родами войск. Удержать захваченную местность или продолжать наступление долго они были не в состоянии. Как считал Фуллер, ввод в прорыв двух свежих бригад средних танков — 300 машин ценой в 1,5 млн фунтов, одну пятую стоимости дня войны, привел бы к безоговорочной капитуляции или без­возвратному разгрому Германии.

Всего за войну танки участвовали примерно в сотне боев. Последний бой произо­шел 5 ноября, когда 8 «Уиппетов», которых удалось собрать вместе, оказали под­держку гвардии в атаке недалеко от Мормальского леса.

По опыту войны, за первый день на поле боя оставалась примерно четверть общего числа танков, выведенная из строя противником. Экипажи оставшихся танков были настолько измучены, а материальная часть настолько изношена, что на следующий день в бою могло участвовать не более четверти первоначального количества. Тяже­лый танк после в лучшем случае трехдневных боев становился неспособным к даль­нейшим действиям, и его команда находилась на грани истощения.

Однако, несмотря на то что танки стремительно «сгорали» в бою, они экономили людские жизни. Например, согласно Н. Морозову, 19 августа 1917 г. атака 48–й пе­хотной французской дивизии у Сен–Жульена и захват ею трех укрепленных пунктов стоили потери всего 15 человек, благодаря 11 танкам, которые загоняли солдат противника в убежища или заставляли отступать. По Фуллеру, при Камбре, потеряв 5000 пехотинцев, англичане за 12 часов продвинулись так же, как при Ипре за 3 месяца ценой потери четверти миллиона солдат, батальон, продвинувшийся на 3 км в глубину, потерял всего 4 убитых и 5 раненых. Под Суассоном французские танковые части в день прорыва 18 июля 1918 г., потеряли, по данным Эйсманбергера, всего лишь 364 человека убитыми и ранеными — ничтожное по меркам позиционных боев чис­ло. Общие потери танкистов у англичан и французов со времени сражений за Суассон и Амьен до конца войны составили примерно одинаковую цифру — около 3000 человек, при численности французского танкового корпуса в 14 649 человек, а английского — в 9500. Французские танкисты участвовали в боях 45 дней, английские — 39. Поэтому за день сражения французы теряли всего лишь 67 человек, а англичане — 77. Всего за 1918 г. британский танковый корпус потерял 707 офицеров и 3581 рядового. Для сравнения, немецкие ударные дивизии теряли в наступлении до 2500 человек за 5—6 дней боев, после чего отводились в тыл. В особо критических ситуациях, как при наступлении, так и при обороне, дивизии «сгорали» за несколь­ко часов. При этом соотношение потерь в технике было еще более выгодным — во время заключительных боев из 887 подбитых английских танков, эвакуированных с поля боя, было безвозвратно потеряно всего 124 машины, а 204 были отремонтирова­ны непосредственно в танковых батальонах. Батальон бронеавтомобилей за полгода боев потерял всего 5 человек убитыми и 7 машин, хотя каждый броневик был подбит, а некоторые — не раз.

Кроме того, танки экономили время и боеприпасы. Без танков на трехнедельную артиллерийскую подготовку фландрского сражения англичанами было потрачено около 4,5 млн снарядов при средней цене снаряда в 5 фунтов стерлингов, или 100 марок. Тогда как при Камбре 20 ноября 1917 г. было израсходовано 293 000 снарядов и введено в бой 378 танков. Танк Mk IV был равен по стоимости 1000 артиллерийских снарядов, т. е. 100 000 марок. Даже если бы все 378 задействованных танков были целиком уничтожены, то на сэкономленные 4 млн артиллерийских снарядов можно было бы построить 4000 таких танков. Вместо недель стрельбы тратились считанные минуты. По приводимым Тау оценкам, для разрушения проволочных заграждений потребовалось бы 5 недель артподготовки ценой в 20 млн долларов.

Как считал Эйсманбергер, до самого конца войны пехота не получила хорошего противотанкового вооружения. То же будет отмечаться и во Вторую мировую, за ис­ключением разве что последнего периода боев в городах, и в последующие войны. Злейшим врагов танков еще долго будет пушка, но и сами пушки окажутся легкой ми­шенью даже для танков Первой мировой. Так, под Камбре за каждый подбитый артил­лерией танк немцы теряли 2 орудия, при Виллер–Котре — 7 и в битве у Амьена — 4.

Дуглас Гордон Браун в 1920 г. отмечал, что говорить «танки выиграли войну» было бы экстравагантным, но их применение приблизило конец войны на полгода–год. Генерал Этьен за заслуги в деле создания и применения танков получил орден По­четного легиона.

Итак, танки, несмотря на послевоенную репутацию чудо–оружия, были применены задолго до конца войны, но принесли победу далеко не сразу. И опять‑таки задолго до конца войны танки учились действовать вместе с пехотой, артиллерией, кавалерией и авиацией, но успешным такое сотрудничество станет много позже. Несмотря на в целом верные тактические приемы, перевести тактический успех в стратегический удалось только после долгих неудачных боев. Однако, несмотря на послевоенные мемуары немцев, германская армия все же была разбита на поле боя. Многие особенности боевого применения танков и противотанковой борьбы, выявленный Великой войной, остаются актуальными и сегодня, в XXI веке.

 

Россия: «утерянные победы»

К августу 1914 г. Российская империя, казалось бы, не имела оснований для бес­покойства. Войска были неплохо вооружены и обучены по результатам Русско–я­понской войны, разработан целый ряд перспективных новинок, имелись могуществен­ные союзники. Но менее чем через три года империю постигнет полный и окончатель­ный крах. Что же произошло? До сих пор популярны многие легенды о непобедимой армии, вооруженной чудесным оружием, не имеющем аналогов в мире, и кознях темных сил, которые де не позволили их использовать для близкой, несомненной и оконча­тельной победы.

Да, в начале войны, расчеты полевой артиллерии, обученные на уроках Русско–японской, столкнувшись с еще не опытными немцами и особенно австро–венграми, не экономя снарядов, нередко добивались впечатляющих результатов.

Например, германский 17–й армейский корпус, попавший 20 августа 1914 г. в плотных маршевых колоннах под огонь артиллерии и пулеметов, потерял 8000 чело­век, немецкая артиллерия была подавлена и бросила 12 орудий. Отмечалось, как «отважный дивизион успел сделать всего только один выстрел до того, как был бук­вально засыпан шрапнелью батарей 1–го дивизиона 27–й орт. бригады и погиб со всем личным составом и командиром. Его позиция выглядела, как настоящее кладбище людей и лошадей».

Так описывает Б. В. Веверн бой в октябре 1914 г. между русской батареей 76–мм орудий и немецкими тяжелыми батареями:

«Первая мысль, пришедшая мне в голову, после того как из пехотного окопа я увидел германскую батарею, была: как глупо поставлена батарея. Тяжелая пушечная, 4–орудийная батарея стояла на ровном месте, прикрываясь лишь редкими кустами, и вела огонь по нашим пехотным окопам.

Что это: наивность, полное непонимание основных начал артиллерийской тактики и боя или халатность?

— 6–я батарея, к бою!..

Первая, одинокая шрапнель пропела, на полете, над самой моей головой, свою песню и, лопнув, выпустила свой белый дымок, как распускающуюся белую розу. Ми­нута затишья, и германская батарея потонула в огне и дыме урагана рвущихся на ней снарядов. Внезапность огня 6–й батареи сделала свое дело: германская тяжелая батарея перестала существовать…

Когда через несколько дней наша пехота перешла через Вислу, то местные жители рассказывали, что германская батарея погибла целиком. Избитые осколками и прямы­ми попаданиями снарядов пушки германцы сначала бросили в небольшую, протекающую здесь речку, но затем вытянули их оттуда и, погрузив на повозки, куда‑то увез­ли…

Я вглядываюсь пристальнее и, по легким дымкам выстрелов, устанавливаю точно места германских орудий. Тяжелая гаубичная батарея опять стоит только на маски­рованной позиции. Странные у немцев артиллеристы…

За двое суток, две разбитые 6–й батареей тяжелые батареи противника».

Сергеевский: «Германская четырехорудийная легкая батарея открыто выехала на позиции, на холм впереди Малиновки. «5 патронов, беглый огонь!»… и батарея противника умерла, не успев сделать ни одного выстрела… Вся положенная прислу­га (по 5 человек на орудие) лежала мертвая на своих уставных местах, вернее, на лафетах и около них… Все деревянные части орудий были буквально изрешечены шрапнельными пулями. Потом я насчитал в спицах колес по 30—40 пуль в каждой спи­це. Было очевидно, что батарея умерла мгновенно: на нее за 10—12 секунд обрушил­ся поток в 10 000 пуль!» (40 шрапнелей по 250 пуль.)

То же отмечал и офицер Генерального штаба Э. А. Верцинский: «Быстрое и безоста­новочное наступление наших цепей на окопы принудило батареи противника выехать на открытые позиции. Благодаря быстрому переносу нашего пулеметного огня на эти батареи, особенно на 6–ти орудийную гаубичную и 4–х орудийную легкую, австрийцы не могли вести меткого огня на ближних дистанциях по нашим приближающимся к их линиям ротам. Их батареи, во время стрельбы с открытых позиций, понесли огромные потери, при чем почти все орудийные лошади были перебиты».

И Успенский: «В 2 ч. 30 м. немецкий артиллерийский дивизион (12 орудий), желая поддержать свою пехоту, совершенно открыто выезжает на всем видимую позицию, в 1000 шаг. от 108–го полка и открывает огонь. Но наши батареи, увидав такую, на редкость открытую цель, засыпали ее таким ураганным огнем, что храбрый дивизион сейчас же был расстрелян и 12 орудий стали нашими трофеями!… Вот батарея, расстрелянная на самом выезде на позицию в полной запряжке, не успевшая не толь­ко открыть огонь, но и остановиться: все убитые люди и лошади дружно лежат вме­сте на своих местах, а солдаты лежат даже верхом на лошадях или поблизости их».

По данным Е. З. Барсукова, 26 августа 1914 г. всего одна русская гаубичная ба­тарея, выпустив около 200 122–мм гранат, прекратила огонь 6 батарей 22–го гер­манского ландверного (ополченческого) артиллерийского полка. Командир корпуса специально приказал показать артиллеристам результаты их стрельбы: на месте осталось 34 орудия, из которых 3 орудия подбиты; одна гаубица взрывом гранаты переброшена через свой зарядный ящик и валяется в 12 шагах от него; 9 зарядных ящиков взорвано или разбито; почти все люди орудийного расчета перебиты и лежат возле орудий; около орудий валяется несколько передков с перебитыми лошадьми (очевидно, батарея пыталась уйти). Среди русских артиллеристов потерь не было.

Также в 1914 г. русская конная батарея отразила последовательные атаки с разных сторон 3 эскадронов венгерской кавалерии, истребив их практически полно­стью. Четвертая атака была отбита с помощью эскадрона улан, пришедших на помощь. В этом бою погиб считавшийся одним из лучших венгерский 9–й гонведный гусарский полк.

Как писал немецкий генерал Франсуа по итогам первых боев в Восточной Пруссии, «наблюдение за целями в русской полевой артиллерии организовано очень хорошо. Артиллерия выезжает на позицию с большим искусством. Стреляет, в общем, хорошо, но высокие разрывы шрапнелей понижают действительность и силу огня. Позиции занимаются исключительно закрытые. Высшие и войсковые штабы при появлении их открыто на высотах всегда обстреливаются. Русская артиллерия не жалеет снарядов и нередко развивает уже с дальних дистанций такой сильный и интенсивный огонь, что вводит в заблуждение наши войска относительно своего численного перевеса, которого на самом деле нет».

Так стреляли, имея при орудиях довоенные запасы боеприпасов.

Но… снарядов и патронов становилось все меньше, подвоз их — все сложнее, а опытным артиллеристам, пулеметчикам, экипажам броневиков и бронепоездов при на­ступлении противника все чаще приходилось жертвовать собой для спасения пехоты, ведя огонь по наступающему противнику до последнего. Как писал A. A. Свечин, «немцы удивительно искусно сосредоточивали ружейный и пулеметный огонь на наших стреляющих пулеметах; наводчики пулеметов выбывали в каждом бою чуть ли не на 50 %, преимущественно убитыми». И он же приводил мнение Наполеона еще 1806 г., что пехота, вынужденная сражаться против сильнейшей артиллерии, быстро портится.

Некомплект боеприпасов тяжелой артиллерии уже к началу войны, по сведениям Ю. Н. Данилова, для некоторых образцов орудий достигал 50 % и более. По данным А. А. Маниковского, к началу войны не хватало примерно 25 % выстрелов к орудиям средних калибров — 107–мм пушкам, 122–мм и 152–мм гаубицам. Уже в сражении при Гумбиннене артиллерия армии Ренненкампфа выпустила почти все наличные снаряды за один день.

76,2–мм шрапнель не справлялась даже с полевой фортификацией, тогда как наученные горьким опытом немцы и австрийцы также перешли на стрельбу с закрытых позиций и контрбатарейную борьбу, активно используя превосходящую тяжелую артил­лерию. Еще в августовских боях отмечалось: «стреляло несколько как легких, так и тяжелых батарей (до 5), борьба с которыми для наших легких батарей оказалась трудной в виду дальности расстояния». Все чаще в артиллерийских дуэлях русские батареи просто не доставали до противника, а крупнокалиберные немецкие — еще не умели попадать.

26 августа, Восточная Пруссия: «Отбив немецкую пехоту, командир 2–го дивизио­на приказал перенести огонь на гаубичную батарею у Дренгфуртовской полуразрушен­ной башни. Но дистанционная трубка оказалась коротка. Командир дивизиона прика­зал перейти на гранату, но и для гранаты предельный прицел оказался недостаточен. Наша батарея принуждена была отказаться от борьбы с немецкой гаубичной батареей и замолчала. Это обстоятельство сильно огорчило нас, в особенности артиллеристов: предельный прицел немецкой гаубицы был 8 верст, а нашей легкой пушки только 6 верст». Из описания боев на Немане, 23—25 сентября: «Под Рачками немцы не жалели своих «чемоданов» или «блямб», выпустили их невероятное количество, не прерывая стрельбы даже ночью, но принесли очень мало урону, и только единственный раз «чемодан» попал в группу солдат. Вообще приходилось удивляться, как немцы безпорядочно стреляют». A. B. Козьмин вспоминал: «Нашим легким батареям досталась трудная задача бороться с немецкой тяжелой артиллерией, превосходившей нас вдвое и калибром и количеством выпускаемых снарядов. Только благодаря искусству стрельбы и напряженному наблюдению мы не давали возможности противнику перейти в контратаку». К. Л. Гильчевский: «Однажды австрийцы обстреливали из 12–дюймовых гаубиц одну из наших батарей, корректируя стрельбу с кружившегося вокруг батареи аэроплана, спускавшего разноцветные ракеты. Но ни одна бомба не попала на батарею… Австрийцы обстреливали также из 12–дюймовых гаубиц д. Калинковцы, предполагая в ней наш штаб. Но никакого вреда не причинили — не было ни убитых, ни раненых». И даже позднее, 8 мая 1915 г. на реке Дубиссе, около города Россиены, четыре германских орудия в течение получаса вели беглый огонь во фланг по батальону 4–го Кавказского полка, который наступал по открытой равнине. Суетливость германцев и умелое движение батальона, по свидетельству Н. Морозова, обеспечили то, что батальон прошел 2 километра, не потеряв ни одного человека.

Но германские артиллеристы быстро набирались опыта, тяжелые батареи, даже не наблюдая противника непосредственно, могли корректировать свой огонь с передовых пунктов и аэропланов. В описаниях октябрьских боев под Варшавой постоянно встре­чается «сильнейший», «убийственный» огонь немецкой артиллерии, особенно тяжелой, причинявший большие потери, даже пищу приходилось подвозить с наступлением пол­ной темноты. Пехота без поддержки артиллерии, в т. ч. из‑за плохой связи, несла большие потери и не могла продвинуться дальше.

А ведь уже в августе 1914 г., как пишет H. H. Головин, «находясь всего лишь на расстоянии пятнадцати километров от своей границы, командиры корпусов начали докладывать о том, что запасы не поступают и что они не могут связаться друг с другом и со штабом армии», солдаты по два–три дня не получали продовольствия. По замечанию участника операции в Восточной Пруссии, «на 7–й день марша боевой подъем сменился усталостью, обозы отстали, хлеба нет; кормимся местными средствами. Начинается нервность и раздаются вопросы: куда идем в глубь лесов и почему не видим противника».

22 (9) августа Самсонов телеграфировал Жилинскому: «Необходимо организовать тыл, который до настоящего времени организации еще не получил. Страна опустоше­на; лошади давно без овса, хлеба нет. Подвоз из Остроленка невозможен». В полку Верцинского в начале войны отпуск хлеба часто доходил до полуфунта (порядка 200 г) в сутки на человека, пока выпечка хлеба была не налажена силами самого полка. Из воспоминаний Попова, сентябрь: «В эти дни мы буквально голодали, ибо наши обозы не поспевали за нами по песчаным дорогам этого края. Достать что‑либо у местного населения не представлялось возможным… В это время главным пищевым продуктом нам служила брюква, которую мы собирали по полям и сырой поедали. К счастью, за всю войну такой голодовки мы больше не испытывали, и даже много раз я поражался, насколько хорошо в полку было поставлено дело снабжения продовольствием, что являлось несомненной заслугой командира нестроевой роты капитана князя Вачнадзе». То же отмечал и Козьмин: «Приходилось голодать, так как транспорты с продовольствием не поспевали за нами».

При большом числе шоссейных дорог в бассейне Вислы щебеночный слой на них был тонок и быстро портился при движении тяжелой артиллерии и грузовых автомобилей, так как при постройках не рассчитывали на такие возможности. На обычных грунто­вых дорогах почти все мосты оказались слабыми для таких грузов, и их приходилось усиливать. По данным Н. Морозова, в Восточной Пруссии дивизион 51–й артиллерий­ской бригады прошел за день всего 8 км, ибо даже 8—10 запряжек не могли вывезти орудие. В сентябре 1914 г. «после прохождения II кавказского корпуса прекрасное шоссе Гродно—Сувалки сплошь покрылось выбоинами и рытвинами, глубиною до 1 мет­ра, сильно затруднявшими работу тыла».

Недостаток винтовок стал очевиден Сухомлинову еще 24 августа, из его письма начальнику Генерального штаба Янушкевичу: «Ради Бога, распорядитесь, чтобы соби­рали винтовки. Мы отправили сербам сто пятьдесят тысяч, наши резервы почти ис­черпаны, а производство очень незначительно». А расход патронов на фронте време­нами был огромен: «Насколько силен был наш огонь на таком близком расстоянии, доказывает огромное количество расстрелянных в этом бою патронов (десять патронных двуколок: две своего и восемь 107–го полка)». И это для одной роты. На четвертый месяц войны в некоторых корпусах оставалось по 25 патронов на винтовку, поэтому, по словам Головина, части оказывались на грани катастрофы и были спасены только исключительными мерами. Даже неприкосновенный запас патронов был исчерпан к началу 1915 г.

На третий день боев в Восточной Пруссии остался только последний запас снаря­дов. 8 (21) сентября 1914 г. Главковерх в телеграмме доносит царю: «Уже около двух недель ощущается недостаток артиллерийских патронов, что мною было заявлено с просьбой ускорить доставку. Сейчас ген. — ад. Иванов доносит, что он приостано­вит операцию на Перемышль и на всем фронте, пока патроны не будут доведены — в местных парках хотя бы до 100 на орудие. Теперь имеется только по 25. Дело выну­ждает меня просить ваше величество повелеть ускорить доставку патронов». Не про­шло и двух месяцев с начала мобилизации, как наступательные операции по всему фронту вынуждены были приостановить из‑за недостатка снарядов. В итоге осенью 1915 г. встречались полки, снабженные вооружением на 20 % от штата (вот откуда пошли разговоры о «винтовке на пятерых»). По замечанию Грассэ, у французов в сентябре было немало частей, в которых одна винтовка приходилась на двух бойцов, но они смогли преодолеть кризис.

Боеприпасы, заготовленные на год войны, были израсходованы в продолжение 4 ме­сяцев. На складах Северо–Западного фронта оставалось по 90 выстрелов на легкое орудие, на складах армий — 90— 98 выстрелов. И ведь расход снарядов нельзя было назвать чрезмерным — в среднем за первые 5 месяцев войны было потрачено примерно 80 снарядов на 76–мм орудие в месяц, чуть более трети общего запаса 1914 г. — но практически весь запас непосредственно при орудиях: на пушку полагалось 212 сна­рядов при батареях в передках и зарядных ящиках, 216 в легких подвижных артилле­рийских парках и 572 — в местных артиллерийских парках (которые должна была обеспечить промышленность). Французы уже к концу Марнского сражения потратили 4 млн 75–мм снарядов, имея на фронте меньше 75–мм пушек, чем имела в то время 76–мм пушек русская артиллерия, тогда как на русском фронте за весь 1914 г. было израсходовано лишь около 2,5 млн 76–мм снарядов. При этом к январю 1915 г. около 4,5 млн 76–мм снарядов остались не израсходованными, но «разбросанными по мелочам» на всем 1400–км фронте, вместо того чтобы быть сосредоточенными в важнейших пунктах. Проблемы были не столько в нехватке снарядов «вообще», сколько в их дефиците в нужном месте и нужное время, а также нерациональном их использовании. Например, помощь пехоте крепостной артиллерией, как это было в районе Ивангорода при взятии Ополья, привела к вопросу Главнокомандующего Юго–Западным фронтом генерала Иванова: «А знает ли комендант крепости, что он подлежит суду за то, что выслал свою артиллерию из крепости?» Пополнение доставалось не тем, кто испытывал наибольшую потребность, а тем, «кто умея быть более ловким в требованиях» (Барсуков).

Поэтому весной 1915 г. лучшие батареи еще тратили в исключительных случаях до 1200 снарядов в день (на 7 орудий), но это уже вызывало предупреждение об отре­шении командира батареи от должности. Одновременно были случаи, когда тяжелые батареи раздавались по орудию на дивизию и стреляли по ничтожным целям, даже за пределами своей дальности.

Попытки пехоты зимой—весной 1915 г. прорвать позиционную оборону без снарядов и ручных гранат заканчивались потерями с таким трудом накопляемых резервов в два—три дня. Попов: «Я до сих пор не могу понять, как можно взять позицию, обнесен­ную проволочным заграждением, защищаемую не деморализованными частями противни­ка, обладающего превосходной артиллерией, снабженной неограниченным количеством снарядов. В то время как у нас снарядов было мало, ручных гранат не было совсем и пр. и пр. Наступать приходилось по местности совершенно открытой, с подъемом в сторону немецких окопов, земля была мерзлая и цепи, залегая от невыносимого огня, не могли окопаться и поголовно разстреливались… Наш 2 баталион, к сча­стью, до конца оставался в резерве и в результате боя единственно, что сохрани­лось от дивизии, это 2–й баталион Эриванцев. Боюсь быть неточным, но, как мне передавали мои товарищи по Мингрельскому полку, они потеряли одними убитыми офи­церами за 2—3 марта 22 человека. Все, что накапливалось и собиралось на Бзуре, было безполезно и преступно растрачено под Праснышем за три дня. Я не принимал участия в наступлении, а только сменив остатки Мингрельцев и занимая их ямки, не имеющие никакого укрытия, потерял из роты 12 человек убитыми и 20 ранеными… Фронт моей роты не превышал в то время 200 шагов, и на таком незначительном клочке было собрано 93 трупа».

Дефицит снарядов тяжелой артиллерии нашел отражение даже в художественной ли­тературе, написанной участниками событий; «Кольцов вновь вооружился биноклем и стал обозревать горизонты. — Говорят, снарядов нет, — шепнет он Андрею. — Штаб дивизии приказал не больше трех на пристрелку, и дальше ни одного снаряда без разрешения штаба. Штаб дивизии! Чихнуть нельзя без штаба дивизии. В Галиции мы не считали патроны… и победили». И действительно, по подсчетам Коленковского, в Галицийской операции было израсходовано в среднем по 550 снарядов на орудие, «и при том при безумной интенсивности нашего артиллерийского огня».

При интенсивной стрельбе орудия быстро выходили из строя, а пополнение не по­спевало:

«Сильный треск среди грома выстрелов батареи. Окровавленные люди 3–го орудия 6–й батареи валятся на землю. Треск повторяется снова. Люди 4–го орудия, блед­ные, испуганные, замирают на месте.

Что случилось? Неприятельские снаряды рвутся на батарее?.. Нет!.. Казенная часть 3–го орудия, вся развороченная, с вырванным замком, зияет черным отверсти­ем. 4–е орудие стоит как бы с разрубленной дульной частью. Не выдержали работы орудия — слишком перевалились.

Люди 3–го орудия, все шесть номеров и орудийный фейерверкер, живы, но с ужас­ными ранами: оторваны руки, выбиты глаза, разворочена грудь…

Разрыв двух орудий в бою у Воли–Залесской сам по себе послужил крупным поводом к серьезному безпокойству за участь остальных, а когда, в последнем бою, рассеи­вание снарядов начало превышать уже всякую норму, появилось опасение в повторе­нии катастрофы.

В полной исправности оказалось лишь одно первое орудие, во всех же остальных обнаружилась прежде всего значительная расшатанность всей системы, в особенности колес. Но самую главную неприятность доставили нам каналы орудий, сплошь покры­тые сильными выгарами. Во втором и шестом орудиях эти выгары оказались настолько значительными, что мы все были сильно удивлены, как они выдержали последний бой и не дали разрывов. Эти два орудия пришлось тоже отправить в обоз, и, таким об­разом, на батарее осталось всего их пять: три 4–й батареи и два 6–й.

Невдалеке от 6–й сводной батареи стояли на позиции четыре полевые гаубицы 1–й батареи 21–го Мортирного дивизиона подполковника Николаева. Эти гаубицы в по­следнем бою оказались настолько расшатанными, что панорамы в их гнездах приходилось привязывать веревками, так как иначе после каждого выстрела панорамы выскакивали и отлетали назад…

В течение четырех последующих суток два орудия сводной батареи, из за оконча­тельной их расшатанности и угрозы разрыва стволов пришлось опять отправить в обоз как совершенно не пригодные к дальнейшей боевой работе. Эти орудия начали уже давать частые преждевременные разрывы снарядов, сейчас же после вылета их из канала орудий». В результате из девяти орудий в батарее Веверна осталось три.

То же случалось и у французов, например, 10 сентября приданный 4–й армии диви­зион 155–мм гаубиц имел лишь одно способное стрелять орудие, все остальные были изношены и непригодны к службе. Больше того, снаряды, спешно изготовленные в на­чале войны, вызвали ряд несчастных случаев, от которых погибло большое число лучшей прислуги. Только за 1915—1916 гг. вышло из строя порядка 6000 75–мм ору­дий, причем несколько тысяч артиллеристов погибли и были ранены. Как пишет Эрр, «это порождало недоверие у личного состава и угрожало постепенно вывести из строя все наши орудия». Но мощная промышленность, несмотря на потерю ряда важ­нейших районов, позволяла французам возмещать потери и давала новые типы орудий и боеприпасов, более подходящие по опыту войны.

Снова Веверн:

«Все сильней и сильней напирают австро–германцы. Все настойчивей и настойчивей их атаки и, в это же время огонь наших орудий за Саном начинает редеть: не хва­тает снарядов, — подвоз их почти невозможен [выделение мое. — Е. Б.]. Одна за другой смолкают наши, стоявшие почти на открытых позициях батареи. Полуистребленная огнем, наша пехота предоставлена сама себе и, отчаянно сопротивляясь и защищаясь, отходит под безумным градом стали и свинца.

По совершенно открытой местности галопом скачут передки к замолкнувшим оруди­ям, но напрасно: германцы зашли уже далеко вперед, и под их перекрестным пуле­метным огнем передки гибнут, покрывая все поле громадными кучами металла и ба­рахтающихся тел людей и животных…

Мы заметили также, что мы всегда сталкиваемся с противником, много превосходя­щим нас своею численностью, не говоря уже о колоссальной артиллерии всевозможных калибров и видов, находящейся всегда в его распоряжении, которой мы можем противопоставить только свои легкие 3–дюймовые пушки с придачей самого незначительного числа полевых гаубиц. Нашу тяжелую артиллерию мы видим крайне редко. Так, в бою у Радымно, как редкий случай, с нами был тяжелый дивизион, разделивший общую участь плена с большинством наших полковых батарей».

Если в гвардии, только что прибывшей к месту сражения, патронов еще хватало, «малейшие попытки германцев обойти наш правый фланг прекращались огнем пулеметов Юдина, выпустивших за этот день свыше 10 000 патронов» (на пулеметный взвод), то в соседних армейских частях недоставало и их. Немцы отвечали тяжелой артиллери­ей, вплоть до 9—12 дм. Только 19 августа 1915 г. был подан проект об образовании тяжелой полевой артиллерии из устаревших крепостных орудий.

Да, все воюющие страны, не только Российская империя, неожиданно столкнулись с резким дефицитом оружия и боеприпасов. Но Германия, Франция, Великобритания и США имели развитую промышленность и резервы роста, при четкой программе действий позволявшие пусть с серьезными и долгими проблемами, но наращивать выпуск необ­ходимой продукции.

Например, в Англии, имевшей к началу войну единственный (по Маниковскому) го­сударственный арсенал в Вулвиче, Министерством боеприпасов было построено еще 18 арсеналов, и передано тому же ведомству 32 «национальных» завода, производивших снаряды. По воспоминаниям Федорова, в 1915 г. кроме четырех старых заводов в Вулвиче, Уолтем–Аббей (порох), Энфильд–Лок (ружья) и Фарнборо, снаряды выпускало уже 73 новых завода. За 2 года число рабочих Вулвича выросло более чем в 6 раз. С сентября 1914 г. по апрель 1915 г. Англия увеличила производство снарядов в 20 раз, ручных гранат — в 40 раз, а патронов — в 80 раз. Выпуск полевых орудий (13-, 18–фунтовых пушек и 4,5–дм гаубиц) в 1914 г. составил 8, в 1915 г. — 200 и в 1916 г. — 1714 штук. Выпуск тяжелой артиллерии за год усилий Ллойд Джорджа вы­рос в 12 раз. Снаряды выпускали заводы Канады (от четверти до трети боеприпасов британской армии в 1916 г.), Индии, Австралии… Урезались прочие затраты — если за год до войны было построено 72 000 домов, тов 1916 — 17 000. В третьей четверти 1918 г. из почти 3 млн рабочих производства боеприпасов 825 000 были женщинами. Ювелир делал оптические инструменты, а церковный декоратор — крылья самолетов. Во Франции вокруг головного предприятия объединялись привлеченные предприятия, обычно кустарной, малой и средней промышленности, получающие технологию, оснастку и обученный персонал с головного. К весне 1915 г. ведение войны обеспечивали 25 000 заводов, фабрик и мастерских. Уже летом того же года французы ощутили последствия выполнения программы 14 октября 1914 г., вчетверо увеличив число тяжелых батарей (272, из них 26 тракторных, против 67). К середине 1915 г. производство винтовок во Франции по сравнению с началом войны выросло в 31 раз, 75–мм орудий — в 11 раз, снарядов — в 14 раз. В США в 1915—1916 гг. было построено 40 бензольных заводов с годовой мощностью порядка 128 000 т бензола, необходимого для производства взрывчатки.

А что было в России?

Еще в феврале 1901 г. Витте заявил, что значительная часть отечественных зака­зов на деле выполняется иностранными комиссионерами. Комиссия Скальдовского при­шла к выводу, что только 30 % производства заказа по металлургической части — русского, остальное — иностранного. 1902 г. — представитель Военного министер­ства капитан Юрлов указал, что станки для пушечного производства заказываются на русских заводах и удовлетворяют требованиям точности (до 0,1—0,02 мм), специаль­ные же станки для ружейного и патронного производства в России не изготовляются, как и ленточная сталь. В том же году вспоминался опыт Русско–турецкой войны 1877—1878 гг., когда заказанное за границей даже от нейтралов поступало с огромными затруднениями.

С началом войны с Японией пришлось спешно создавать горную артиллерию и гау­бичные батареи, пулеметные роты, в короткий срок были исчерпаны почти все запасы снарядов, а производительность заводов оказалась мала сравнительно с возросшими потребностями. Отмечалась трудность доставки войск и грузов на военный театр.

На июнь 1905 г. телефонные, телеграфные и другие электроприборы, кабели, опти­ческие приборы, точные измерительные инструменты, селитра, серный колчедан, фе­нол, алюминий, олово, никель и сурьма выписывались из‑за рубежа практически пол­ностью, не хватало даже красной меди и свинца. Если бы была закрыта граница с Германией, то России пришлось бы полагаться в производстве черного и бездымного порохов только на свои запасы сырья. Армия лишится притока хинина, эфира, хлоро­форма и других лекарств.

Как писал в записке июня 1915 г. член Государственного совета Г. Л. Крестовни­ков, «не говоря уже о совершенно беспошлинном пропуске в Россию более сложных сельскохозяйственных машин, пошлинные ставки в 75 коп. на все прочие земледель­ческие машины, когда железо и сталь как сырой материал для этих машин ограждены той же ставкой в 75 коп., [т. е. машины оценивались в пошлину сырья и, естествен­но, предпочитался их ввоз. — Е. Б.] и отнесение автомобилей к пошлинным ставкам, когда‑то установленным для простых экипажей, не было ли явным запрещением работы этих машин в России? Их и не было, кроме самых простых дешевых земледельческих машин. Высчитывавшиеся в копейках из боязни, чтобы механические заводы не нажили лишнего, крайне низкие ставки для разных других машин, пониженные еще конвенци­онными соглашениями, привели к тому, что в России совершенно прекратилась и те­перь полностью отсутствует выработка машин–орудий для обработки металлов и дере­ва. Все эти машины в массе ввозились к нам из‑за границы».

На 1913 г. Россия ввозила 21 млн пудов машин, аппаратов, оружия и других пред­метов «механической промышленности», вывозила — 188 000 пудов. Напротив, Англия на 1912 г. — 6 и 44 млн пудов, Германия — 5 и 43 млн, Бельгия — 7 и 13 млн пу­дов. Только Франция, немного выбиваясь из ряда, ввозила 14, вывозила 7 млн пу­дов.

По словам В. Г. Федорова, «беда русских оружейных заводов, да и вообще всех предприятий военной промышленности, заключалась в том, что им приходилось рабо­тать рывками, главным образом только, во время перевооружения армии или во время войны. В обоих случаях наряды исполнялись в невероятной спешке, а заводы значи­тельно расширялись и разбухали. Затем, когда проходило горячее время, их опять свертывали, а рабочие должны были пускаться в странствие на заработки».

В 1910 г. в Главном управлении генерального штаба заседала особая комиссия «о распределении артиллерийских запасов», которая, обсудив вопрос об имеющихся в наличии 810 000 исправных берданок с 275 млн надежных патронов, пришла к заклю­чению, что, «если снабдить берданками предусмотренные части ополчения, в остатке будет около 400 000 берданок, что текущая работа на наших оружейных заводах уве­личивает число 3–лин. винтовок и в случае войны возможна выработка до 2000 вин­товок в день, что означенные 400 000 берданок бесполезно загромождают и без того обремененные склады». Поэтому берданки продавались населению или обращались в лом. Такое решение при 3 млн (с неисправными) берданок и перевооружении трехлинеек на остроконечные пули выглядело логичным и даже позволяло получить некоторый доход.

В том же году было изъято из запасов военного времени 339 000 трехлинейных винтовок — опять‑таки не по злому умыслу, а потому что «наличные запасы винтовок покрывают потребность в них с весьма значительным излишком». Ив 1912 г. генерал Поливанов заявил в Государственной думе, что «винтовки у нас имеются полностью». Еще к 1901 г. было изготовлено свыше 1,5 млрд новых патронов. Положение с вин­товками казалось настолько благополучным, что они охотно раздавались союзникам: в 1912 г. Болгарии отпустили 50 000 трехлинеек и 50 млн патронов к ним плюс 25 000 берданок, в 1913 г. — Монголии 10 000 трехлинеек и 9 млн патронов, в 1914 г., перед самой войной, передали 120 000 трехлинеек и 200 млн патронов Сербии и 21 млн патронов Черногории.

Финансирование передавалось на другие проекты. Поэтому с 1908 г. оружейные за­воды, сокращая выпуск винтовок, вынуждены были выпускать котелки, пики и взрыва­тели. Патронные заводы в 1909—1910 гг. работали не в полной мере, а в 1911 г. во избежание роспуска опытных рабочих работы производились лишь 5 дней в неделю. В 1912 г., всего за два года до войны, едва не был закрыт Сестрорецкий оружейный завод. По замечанию Маниковского, «разбрелись и распылились не только люди, но и станки, инструмент, лекала и самое главное — навыки», а, как выразился великий князь Сергей Михайлович, Сестрорецкий завод в декабре 1913 г. надо было снова сделать оружейным. Тульский завод, крупнейший в стране, в январе 1914 г. изготовил всего пять винтовок, в феврале — также пять, в марте — шесть, в апреле — пять, в мае — только одну, в июне — одну, в июле — одну учебную винтовку. За несколько дней до объявления войны… Дело в том, что Тульский завод как раз готовился к масштабному переустройству по смете более 2 млн рублей.

Причем Россия уже имела печальный опыт сокращения военных заказов в 1897—1903 гг., когда производство винтовок было сокращено с 330 до 100 000, а заказы — до 220 000 в 1901 при производительности 525 000, в результате значительная часть квалифицированных рабочих ушла с заводов, особенно с Ижевского и Сестрорецкого. Это тем более печально, т. к. из‑за сложности освоения производство винтовок без недоделок окончательно установилось только в 1895 г. Одно переустройство заводов и снабжение их новыми станками обошлось почти в 5 млн рублей.

В начале XX века в ведении Военного ведомства непосредственно находился всего лишь один орудийный завод — Петербургский. В ведении Морского ведомства состоял Обуховский завод, который обслуживал заказы и армии, а в ведении Горного ведом­ства — Пермский завод. Также производством пушек занимался Путиловский частный завод, еще несколько — Брянский, Гельсингфорский, Геруа, Абосский, Балтийский и заводы Царицынской группы изготавливали отдельные детали и ремонтировали орудия.

Распределение заказов между ними представляло поистине головоломную задачу. Опять‑таки, заказы поступали крайне неравномерно. Например, Пермский завод два года (1906—1907 гг.) вообще не получал заказов от Главного артиллерийского управления, ас 1910 г. получал беспорядочные заказы на самые разные виды орудий. Так, первый заказ на 60 6–дм гаубиц он получил в августе 1911 г., а второй, на 150 гаубиц — лишь в марте 1915 г. Обуховский завод с 1906 г. по 1915 г. не получал заказов на 76–мм, 107–мм и горные пушки, а также 152–мм гаубицы. Путиловский завод получил заказ на 200 гаубиц только в мае 1915 г. Не получая заказов, например, на 42–линейные (107–мм) пушки, заводы просто не имели необходимого оборудования. Любопытно, что и Британия имела схожий опыт — когда за 14 мирных лет было выпущено порядка 1000 орудий, или 70 в год, но большинство — в 1904—1905 гг., а в 1910 г. — ни одного, с мая по август 1914 г. — 1.

В 1914 г. в связи с упразднением крепостей, надеясь на использование их запа­сов пороха, были сокращены и наряды на производство бездымного пороха для стрельб крепостной, береговой и тяжелой полевой артиллерии, что поставило поро­ховые заводы (Охтенский, Шосткенский и Казанский) в сложнейшую ситуацию. Теря­лись профессиональные кадры, производство сворачивалось.

Казенные заводы имели недостаточно офицеров–техников, привлекаемых строевыми частями, где их ждали быстрое продвижение по службе и повышенные оклады. Еще с 1905 г. ГАУ настаивало на процентных надбавках офицеров–академиков за техниче­скую и ученую службу, но министр финансов согласия не давал. Заводам не хватало сырья, станков и угля.

Частные синдикаты и компании «Продуголь», «Продамет», «Нобель–мазут», «Шелл» взвинчивали цены на свою продукцию в полтора и более раз (по нефти — до 2,77 раз), не давая гарантий поставок, причем способов воздействия на них у военных не было. Английский уголь для снабжения Петербурга и Балтийского флота стоил 18—20 копеек за пуд, донецкий — 22—24.

Поэтому строительство новых заводов в таких условиях было практически невоз­можным, несмотря на неоднократные попытки. Так, еще в 1905—1912 гг. осознавалась потребность в расширении артиллерийского производства, но кредитов на это не имелось. В 1906—1908 гг. было отказано в расходах на третий патронный завод и четвертый пороховой. Патронное производство в 1909—1910 гг. сталкивалось с урезанием кредитов. В июле 1913 г., при хорошем урожае, были разрешены 15,5 млн рублей, но время было упущено: «для наступившей в 1913 г. срочной потребности в усиленной работе всех артиллерийских заводов надлежало двумя годами ранее дать средства для их оборудования». По большой программе 1913 г. планировалось вдвое увеличить в каждом корпусе число 122–мм гаубиц, а также обеспечить каждый корпус дивизионом полевой тяжелой артиллерии в составе трех 4–орудийных батарей: две батареи 107–мм пушек и одна батарея 152–мм гаубиц. Но утверждена эта программа была лишь в мае 1914 г. Осенью 1914 г. ГАУ имело право на кредит в 14 млн для постройки Тамбовского порохового завода, поэтому не получило бы нового кредита в 10—12 млн рублей на дополнительные заводы.

К началу войны 76–мм снаряды готовились лишь к потребностям мирного времени для пополнения их ежегодного расхода на практические стрельбы (т. к. планируемый запас был обеспечен). К поставкам снарядов были готовы только два завода (Злато­устовский и Ижевский) с месячной производительностью в 25 000 снарядов каждый. На Ижевском заводе площадь сверлильно–токарных бараков не позволяла одновременно увеличивать выпуск и винтовок, и 3–дм снарядов — приходилось чем‑то жертвовать, а фундамент новой мастерской не мог быть заложен ранее весны 1915 г.

К тому же квалифицированные рабочие призывались в армию, а вернуть их обратно считалось невозможным из‑за «удручающего морального впечатления, которое произ­водило такое возвращение на товарищей этих нижних чинов, остающихся в строю». На артиллерийских заводах с первым призывом ушли примерно 30 % наличного состава рабочих и служащих, имевшихся к моменту объявления войны. Убыль еще удалось по­полнить за счет богатого рынка рабочей силы, но при дальнейших призывах дефицит рабочих, особенно высококвалифицированных, становился все сильнее. Уже к объяв­лению войны Сестрорецкий завод остался без кузнецов. 5 июля 1915 г. видным про­мышленником Ю. П. Гужоном отмечалось, что «не приходится говорить об увеличении оборудования и установке новых механизмов, когда даже существующие станки оста­ются без работы за отсутствием рабочей силы». Характерно, что и Англия, и Фран­ция столкнулись с трудностями возврата с фронта квалифицированных рабочих, но смогли справиться с кризисом. Причем ГАУ протестовало против призыва рабочих еще в 1913 г., но не добилось успеха.

Как и в мирное время, рабочие летом уходили на сельхозработы. Например, с Ижевского завода, единственного в России, изготовляющего ствольные и коробочные болванки для всех оружейных заводов, ушло сразу 3000 человек, 1000 человек — с Сормовского завода, 700 человек — с завода Посселя и т. д. В результате не хвата­ло не только квалифицированных, но и простых рабочих.

3 апреля 1915 г. начальник Тульского оружейного завода, в мирное время регу­лярно не исполнявшего заказ, выпуская до 80 пулеметов в месяц, доложил о достиг­нутом пределе выпуска пулеметов — 224 в месяц: «при тех средствах, которыми об­ладает вверенный мне завод, дальнейшее усиление пулеметов решительно невозможно». Однако в августе завод, не останавливаясь перед расходами, смог до­вести выпуск до 400 пулеметов.

Казенные артиллерийские заводы для мирного времени были хорошо обеспечены инженерным и младшим техническим персоналом. Но во время войны, по данным. C. . C. Михайлова, пришлось пополнять технический персонал заводов инженерами, совершен­но не сведущими в военной технике, притом взятыми наспех и без отбора. Приходи­лось пользоваться во многих случаях даже и не инженерами, и на заводы попадали математики, агрономы, почвоведы. При этом с началом войны была закрыта Артилле­рийская академия, а ее слушатели отправлены на фронт. Мало того, были случаи от­сылки военных инженеров на фронт даже с заводов.

Эвакуация промышленности из Польши и Прибалтики проводилась стихийно. Через год после эвакуации вступило в строй лишь 20—25 % крупных предприятий.

Уже в сентябре 1914 г. Главное артиллерийское управление, убедившись в невоз­можности удовлетворить потребности армии в винтовках при помощи своих ружейных заводов, приступило к розыску за рубежом. Но естественное нежелание иметь на од­ном театре на одном театре военных действий нескольких калибров винтовок привело к задержке начала закупок до января 1915 г., когда уже пришлось конкурировать на рынках с союзниками и противниками. Французы, напротив, работали в Японии и Испании уже после первого месяца войны, 12 сентября в США были заказаны 29 000 винтовок, месяцем позже — снаряды. К концу 1915 США снабили Британию 189 полевыми орудиями и 3,5 млн снарядов. К началу июня 1916 из США в Британию поступило 498 ружей, к сентябрю — свыше 200 000 Иностранные заказы пороха сентября 1914 г. обеспечивали России половину расхода боев 1917 г.

По информации О. Р. Айрапетова, винтовок было нужно 1 млн единовременно и по 100 000 ежемесячно (по представлению Военного министерства августа 1915 г. — не менее 200 000 в месяц), в то время как русские оружейные заводы в августе 1914 г. произвели только 10 296 винтовок. Из‑за недостатка офицеров–техников военное ведомство «признало необходимым ограничиться ныне постройкой лишь одного нового казенного оружейного завода» и одного частного. Несмотря на постоянный рост, предвоенная мобилизационная мощность в 2000 винтовок в день была достигнута только в апреле 1915 г., на девятом месяце войны. Максимум производства — 1 301 453 винтовок, пришелся на 1916 г., но предела мощности — 2 млн винтовок в год, достичь так и не удалось. У англичан выпуск винтовки Ли Энфилда ценой снижения качества к концу войны превысил 29 000 штук в день, не считая ремонта, только в Бирмингеме выпуск возрос со 135 до 10 000 в неделю, и с 30 «Льюисов» до 2000 в неделю.

Заказ пулеметов, орудий, шрапнелей, гранат и снарядов на частных заводах обхо­дился в 1,5—2 раза дороже, чем на казенных. В отличие от других стран, национа­лизация производилась в исключительных случаях — из более чем 5200 оборонных предприятий в казну было реквизировано 28. На частных предприятиях увеличивали выпуск прежде всего продукции, выгодной с коммерческой точки зрения, например, 3–дм шрапнели, малоэффективной в условиях позиционного фронта, полностью срывая поставки других видов. К примеру, Московский ВПК к концу 1915 г. должен был сдать 225 бомбометов из заказанных 500, но не сдал ни одного. Из 440 000 зака­занных снарядов для 9–см бомбометов были реально сдано 6500, из 50 000 мин к ми­нометам Думезиля — ни одной, из 3 151 000 ручных гранат — 15 000. Даже деревянных ящиков для гранат не хватало — было заказано 187 500, а сдано 2000. Та же картина наблюдалась и по другим важнейшим поставкам. Как писал позднее Залюбовский, «наша частная промышленность не только не была знакома с военной техникой, ее особенностями и требованиями, но она в громадном большинстве не была знакома и с условиями вообще массового производства», при том, что и иностранные заводы не сразу и не всегда могли справиться с теми же требованиями.

Запасы взрывчатых веществ к началу войны составляли: тротила — 8280 пудов, тетрила — 75 пудов, толуола — 17 435 пудов и диметил анилина — 31 пуд. Причем, по докладу генерала Нечволодова, в ГАУ пришли к выводу, что тротила «некуда де­вать». Не подозревалось появления бомбометов и минометов, расхода ручных гранат по миллиону и более в месяц, тогда как весь их запас для полевой армии был опре­делен Генштабом в 200 000 пггук. Перед началом войны заводы давали порядка 13 000 пудов тротила в месяц, причем частный Шлиссельбургский завод, дающий около половины выпуска, закупал сырье для производства тротила (толуол) в Германии. В России выпускалось до 36 000 пудов толуола в год, из одного пуда толуола можно было сделать до 1,8 пуда тротила. Тогда как за первые полгода войны потребова­лось до 350 000 пудов взрывчатых веществ, на май 1915 — 165 000, с июня — 258 000 пудов, на ноябрь 1916 г. — до 450 000 пудов в месяц.

Да, увеличение числа рабочих, переход на круглосуточную работу, сокращение не­рабочих дней до двух в месяц позволили наращивать производство. Например, по докладу Военного министерства, производительность казенных заводов в 1915 г. вы­росла в 2—2,5 раза — с 34 760 ружей, 219 пулеметов и 50 млн патронов в январе до 84 835 ружей, 524 пулеметов и 107 млн патронов в декабре. Так, Тульский завод в 1910 г. произвел 102 500 3–дм гильз, в 1915 г. — 2 млн 760 500, 122–мм гаубичных в 1909 г. — 30 000, в 1915 г. — 212 500, полевых — 38 000 в 1911 г. и 269 500 в 1915 г, 152–мм — 58 500 в 1910 г. и 109 000 в 1915 г. Но к августу 1916 г. на том же Тульском заводе производительность патронов в последние месяцы упала — станки, проработав почти два года ежедневно по 24 часа в день, износились, а по­ступление новых задерживалось, отсутствовали нужные специалисты, станки, медь, свинец и цинк приходилось «выбивать» с владивостокских складов. Уже работа точ­ных станков в две смены вынуждала на один день в неделю прекращать работу для их осмотра и ремонта. Станки, особенно «когда пришлось довольствоваться в качестве рабочих, что называется, первым встречным и поперечным» не могли выдерживать не­прерывную работу в три смены более 25 дней в месяц. Только на трубочных заводах удалось достичь тридцатидневной работы. Недостаток металлов вынудил ограничить выпуск снарядов организации генерала Ванкова 700 000 штук в месяц при теоретической мощности в 1 млн и более снарядов в месяц.

Как пишет С. Л. Федосеев, в декабре 1916 г. — январе 1917 г. смогли достичь выпуска в 1200 пулеметов в месяц, в 20 раз больше планировавшегося до войны. Но потребность в пулеметах в то же время составляла уже 4430 штук, и на протяжении всей войны производство отставало от потребностей в 3—4, а то и 5 раз. Среднеме­сячное производство пулеметов во Франции для того же 1917 г. составляло уже 10 000, в Великобритании — 6500, в Германии — 8500. Если Россия в 1915 г. выпустила 4400 пулеметов (в 1914 г. — 1184), а в 1917—11 500, то Германия за то же время увеличила выпуск с 8 до 102 000, Франция — с 6 до 30 000, Великобритания — с 6 до 79 000. Если Россия за все время войны произвела около 27 700 пулеметов, то Германия — в десять раз больше (280 000), Франция — 312 000, Великобритания — 239 000, Италия — 101 000, США (несмотря на вступление в войну только в 1917 г.) — 75 000 и Австро–Венгрия — 45 000. Англия в месяц производила до 120 000 винтовок и 12 000 пулеметов, Германия — до 250 000 винтовок и 14 000 пулеметов. Если к началу войны, по сведениям Кириллова–Губецкого, в пехотной дивизии насчитывалось 24 пулемета, то к концу — 324 (Германия), 400 (Англия) и 684 (Франция), на участке батальона число пулеметов выросло с 2 до 40 — с понятными последствиями для атакующей пехоты. И шутка Ллойд Джорджа о потребности в пулеметах «возьмите максимум в 4 пулемета [на батальон], возведите его в квадрат, умножьте результат на два, а произведение снова умножьте на два — на счастье…» (при двух пулеметах на батальон в начале войны) становилась реальностью.

Ручные пулеметы, жизненно необходимые в окопной войне, в России не производи­лись вовсе. Несмотря на попытки освоения ручных пулеметов еще с 1900 г., и выход наставления обучения стрельбе 1908 г., даже в конце 1916 г. генералу Маниковско­му приходилось доказывать в Думе необходимость такого вида оружия. Напротив, во французской армии к 1 января 1917 г. количество ручных пулеметов превышало 90 000. Тогда как в России, по информации Федосеева, только в мае 1917 на Ков­ровском заводе доводятся опытные пулеметы, в июле изготовлена опытная партия, 12 августа начали сдачу первых четырех ружей–пулеметов с запасными стволами. И, наконец, к декабрю закончили подготовку чертежной документации и начали производство двух серийных партий — в 50 и 300 пулеметов. При этом в январе 1918 г. была заявлена потребность в 100 000 ружей–пулеметов.

За время войны появились первые крупнокалиберные пулеметы — немецкий ТУФ (Tank und Flieger) и французский Гочкис, английский Виккерс, противотанковые ружья Маузера, автоматические пушки Беккера и других марок. И здесь Российской империи нечем было похвастаться на практике…

По ситуации на 1 марта 1916 г., потребность в винтовочных патронах с января 1916 по июль 1917 г. исчислялась в 7 млрд патронов (или, не считая пулеметов, 250 млн в месяц), отечественные заводы даже при выполнении планов по расширению смогли бы дать порядка 2,5 млрд, еще 3 млрд заказывалось в США, ничем не гарантированно. Только 30 октября 1916 г. в Думе рассматривались представления о постройке завода взрывателей и двух заводов взрывчатых веществ.

Россия с мая 1916 г. по апрель 1917 г. смогла увеличить производство снарядов тяжелой артиллерии почти в пять раз — с 5000 до 19 000 снарядов в день. Но Франция за то же время увеличила выпуск с 35 000 до 96 000, а Великобритания — с 19 000 до 114 000 снарядов. Для полевой артиллерии: Россия — 85 000 и 93 000, Франция — 130 000 и 216 000, Великобритания — 52 000 и 179 000 снарядов в день. Даже если брать первые три года войны (когда Россия активно участвовала в ней), то на западном фронте было израсходовано в 3—4 раза больше снарядов.

Несмотря на выполнение к 1917 г. заказов Центрального военно–промышленного комитета по многим позициям, сдача 3–дм фугасных гранат (159 000 вместо 410 000), шин и даже двуколок, кухонь и печей в разы уступала потребностям.

То есть разрыв в возможностях не только не сократился, но даже увеличился.

Еще задолго до войны отечественные изобретения проще было реализовать за рубе­жом — разработчик двигателей внутреннего сгорания и автомобилей Луцкой (Луцкий) переехал работать в Германию, как и Доливо–Добровольский (AEG), разработчик под­водных лодок Джевецкий — во Францию. Первые образцы радиостанций Попова были за­казаны за границей — французской фирме «Дюкрете» («Ducretet»).

«СПАСИТЕЛЬНЫЙ ЛЕНД–ЛИЗ»

Невозможность обеспечения армии за счет собственного производства привела к необходимости закупок оружия, боеприпасов и снаряжения за рубежом. Только в США по военным и гражданским ведомствам было выдано заказов на сумму примерно в 1,3 млрд долларов.

В результате на вооружении русской армии оказалось как минимум десять образцов винтовок, не считая крепостных: 2 русские — Мосина и Бердана, 6 союзных — Ариса­ка, Винчестера, Веттерли, Лебеля, Гра и Гра–Кропачека и 2 вражеские — австрий­ская Манлихера и германская Маузера, т. е. больше, чем в любой другой армии. По выражению В. Г. Федорова, «богатейшая коллекция, весьма удобная для изучения ис­тории винтовки, но не для ведения войны… В этом отношении русские войска до некоторой степени можно было бы сравнивать лишь с наскоро организованными частя­ми Северных и Южных штатов Америки во время гражданской войны 1861—1865 годов». При этом подавляющая часть, например, французских поставок относилась к одноза­рядным винтовкам устаревших систем — Веттерли, Гра и Гра–Кропачека (450 000, 105 000 и 500 000 против 80 000 Лебеля). Можно только представить себе трудности снабжения патронами и обеспечения равных боевых возможностей для такого «зоопар­ка».

Сравним вклад иностранного производства в снабжение русской армии.

За время войны в России было произведено 3 579 000 винтовок, а закуплено за рубежом 2 434 000 (плюс трофеи — порядка 700 000). В результате 34 % всех винто­вок были «импортными», при этом потребности армии все еще не покрывались — не­комплект винтовок на протяжении всей войны составлял 35 %. При этом заказанное нередко поступало с опозданием, не в полном объеме и худшего качества. К тому же, по замечанию А. П. Залюбовского, первоначально в США отправлялись не слишком опытные специалисты–приемщики, которые не смогли завоевать авторитет на заводах.

Для пулеметов доля заграничных поставок была еще выше — 61 % (27 476 отече­ственных против 42 318), при этом на 1 января 1917 г. потребность в пулеметах была покрыта лишь на 12 %.

В 3–дм пушках ситуация спасала престиж отечественной промышленности — 94 % орудий были своими (12 715 против 586 штук), но на 1917 г. поставки покрывали лишь около пятой части потребностей (3538 штук из требуемых 14 620), больших, чем все производство за время войны. 4/5 легких гаубиц (1694 и 400) были отечественного производства, но опять‑таки при потребности в 2300 орудий смогли поставить только 435.

Уже в тяжелой полевой артиллерии снова появлялась существенная зависимость от союзников в половину общего парка (455/451), а поставки удовлетворяли потребно­сти всего лишь на 2/3 (560 орудий из 900). Еще хуже положение было в тяжелой ар­тиллерии — 3/4 орудий ввезено из‑за границы (147 отечественных против 406), при потребности на 1917 г. 1414 орудий — поставлено 185 штук. Общее количество тя­желых орудий к концу войны выросло в 6 раз, но во Франции — в 24. При этом при испытаниях 1916 г. английских 127–мм гаубиц «стрельба шрапнелью не поддавалась никакой корректуре и шрапнель рвалась, как ей самой заблагорассудится, а бомбы, в зависимости от твердости грунта, на который они падали, давали неразрывов от одной четверти до одной трети, а иногда и более того», т. е. и зарубежные постав­ки не всегда спасали положение.

Специализированная зенитная артиллерия на огромном фронте присутствовала в по­истине гомеопатических дозах — 20 и 36 орудий соответственно (зарубежных 2/3), при потребности в 1052. Не говоря уже о приборах для зенитной стрельбы. По Ки­риллову–Губецкому, общее количество специальных зенитных орудий к концу войны составляло (округленно): в Германии — 2600 (по данным Луиса Брауна — 2900, вклю­чая 88–мм орудия), во Франции — 900, в Италии — 600, в России — 120.

Траншейная артиллерия на 92 % (17 399 против 1580) состояла из отечественных пушек, но при потребности 18 376 орудий — поставлено 2297 штук.

Казалось бы, отечественная промышленность обеспечивала 90—95 % поставок наиболее массовой — трехдюймовой и траншейной артиллерии, но при этом Ставка лишь в 1917 г. наметила довести артиллерийское вооружение до того уровня, на котором германская армия находилась уже в самом начале войны. То есть изменившиеся потребности фронта требовали гораздо больше.

Производство внутри России составляло 60 % патронов и 75 % снарядов от общего поставок, но при этом до 62 % пороха (3,2 из 5,2 млн пудов, заготовленных для российской армии в 1914—1917 гг.) было ввезено из‑за границы, преимущественно от американской фирмы «Дюпон». Не считая пороха, полученного в виде полных выстре­лов и патронов. Для сравнения — «Дюпон» начал постройку с нуля пироксилинового завода в октябре 1914 г. В мае 1915 г., т. е. через 6—7 месяцев, завод уже выпус­кал пироксилин. В августе выпуск пироксилина достиг 224 т в день, а весной 1916 г. 448 т. Ни один из русских заводов в 1916 г., в период наибольшего напряжения, не давал более 16—18 т пироксилина в сутки. Германия, в 1913 г. выпустившая 74 000 т взрывчатых веществ, за время войны произвела только бездымного пороха свыше 350 000 т.

Производство авиационных моторов в мирное время в России отсутствовало, если не считать отделений завода Гнома в Москве и Риге, дававших не более 5 двига­телей в месяц. Формально Россия располагала 263 аэропланами и 46 аэростатами против 232 и 16 германских или 272 английских. Но к моменту объявления войны ма­териальная часть во многих отрядах была совершенно изношена, и отряды выступили на войну с самолетами, пролетавшими два года.

Производительность двух русских заводов авиационных моторов составляла в 1915 г. всего лишь до 30 моторов (а то и 10—15) в месяц. И только в 1916 г. произ­водство моторов было доведено до 50 штук в месяц. В первые годы войны заводам было заказано 1720 моторов, но к 1 мая 1916 г. ими было сдано военному ведомству только 472 мотора. В 1916 г. «Гном и Рон» до 1 ноября в связи с освоением нового типа двигателя выпустил только 40 моторов, «Сальмсон» выпускал в среднем 65 мо­торов в месяц, «Дека» с сентября — 10—15.

В 1915 г. русская армия получила с русских заводов, по разным данным, от 724 до 1305 самолетов (при заказе в 1472), в 1916 г. 1384—1870 самолетов, в 1917 г. — 1900. Всего за время войны, по данным И. И. Родионова — 5700, по данным Г. И. Шигалина — 3490. По данным П. Д. Дузя, уже к 5 октября 1914 г., т. е. через три месяца войны, из 99 самолетов, находящихся на вооружении пяти армий Юго–Западно­го фронта, было потеряно в результате аварий 91. И англичане в 1914 г. должны были покрывать потери в треть авиапарка каждый месяц.

В то же время производство самолетов в Германии составило за войну, по данным Шигалина и Мартина ван Кревельда порядка 47 300—48 500 самолетов. Англия и Франция за время войны произвели еще больше, чем Германия — 48—58 000 и 52—68 000 самолетов соответственно. Согласно «Produire en masse des moteurs d’aviation, 1914—1918», за 11 месяцев 1918 г. французы произвели 23 669 самолетов и 44 563 двигателя. Всего за август 1914 г. — ноябрь 1918 г. было выпущено 92 386 авиамоторов, из которых 28 500 экспортировалось. Англичане за 9 месяцев 1918 г. выпустили 26 685 самолетов и 29 561 мотор за 10 месяцев, хотя перед войной магнето были практически монополией «Бош».

Италия, далеко не самая сильная промышленная держава, — 12 000—20 000 самоле­тов за войну, Австро–Венгрия — 5000. Даже США, вступившие в войну только в 1917 г., успели произвести до перемирия 13 800—15 000 самолетов и 28 500 моторов. Ар­мия США в Европе получила 6472 самолета (из них 1440 были построены в США — на 45 эскадрилий). При этом в 1914 г. на заводах США было изготовлено всего… 11 моторов, в 1915 г. — 20, зато в 1916 г. — 134, в 1917 г. — 2431 и в 1918 г. — 34 241. За время военных действий американские летчики налетали 35 747 боевых ча­сов, покрыв почти 6 млн (5 719 000) км, совершили 13 000 вылетов на воздушный бой, 6600 разведывательных и 215 бомбардировочных вылетов, во время которых было сброшено 125 т взрывчатых веществ. Винсент и Холл, ведущие инженеры в области моторостроения, 29 мая 1917 г. были фактически посажены под арест в отеле «Уиллард» в Вашингтоне до тех пор, пока они не изобретут требуемый двигатель. Всего через 5 дней они покинули отель, выдав законченные чертежи знаменитого мотора «Либерти» L-17 («Свобода»), использовавшегося на множестве самолетов и танков.

Отставание в воздушной технике все сильнее сказывалось на ходе боевых дей­ствий. Уже в 1914 г. Военным министерством отмечалось, что «для наших легких аэропланов непосильно производство глубоких разведок», поэтому заказывались бо­лее грузоподъемные «Вуазены», моторы для которых должны были поступать из Фран­ции (хотя случаи удачной разведки отмечались). Тогда как немцы успешно и опера­тивно отслеживали передвижения русских войск (а также отступление бельгийцев к Антверпену и охват армии Клука на Марне), бомбой с аэроплана был уничтожен авто­мобиль генерала Самсонова, были случаи восстановления связи с «потерявшимися» частями. Весной 1915 г, «походные движения совершались не иначе как под покровом ночной темноты, так как воздушная разведка немцев с каждым днем все усиливалась. Не было, кажется, минуты, чтобы над нашим расположением не крутился хотя бы один немецкий аэроплан». Воздушная разведка немцев первой установила отход войск Кар­патского фронта в Горлицком прорыве, в середине июля был отмечен случай сброса бомб на место, ще за несколько часов до того располагался штаб главнокомандующего. В Рижском авиаотряде из 29 разведок за 15 дней августа 1915 г. из‑за плохой работы авиамоторов и тяжелых погодных условий было выполнено только 2.

Как писал военный летчик Бардовский, «особенно резко это господство проявилось летом 1916 года на Луцком направлении, после Брусиловского наступления, где по­давляющее господство противника в воздухе было уже около двух месяцев на огром­ном участке фронта с центром в городе Луцке, когда противник закрыл почти полно­стью доступ к себе, тогда как он сам раздвинул свои полеты до линии Сарны—Ровно—Кременец. В это время только в одном Ковеле у противника было около 75 самолетов — в начале августа 1916 года, — согласно нашей воздушной фотографии… Было вы­брано по одному из лучших отрядов с каждого из трех фронтов — от Балтийского моря до румынской границы… Вооружение этих отрядов состояло из двухместных самолетов, «Моран–Сольнье» по преимуществу, частью — «Спад» с наблюдателем впереди мотора, и был даже один «Депердюссен» (какая старина!). Был единственный «Ньюпор» у ротмистра Казакова, каковой самолет и мог только относительно почи­таться истребителем при нашей технической бедности». И это для лучших летчиков.

В самый интенсивный период полетов, август 1916 г., на фронт протяженностью более 1000 км приходилось лишь 68 полетов в день общей продолжительностью в 111 часов. Как отмечал Головин, которого трудно обвинить в симпатиях к большевикам, в 1916 г. «на Русском фронте штабы армий вынуждены ограничиваться получением от авиационных единиц от трех до шести фотографических оттисков (в штаб армии, где и печаталась общая карта 100 саженного масштаба, и в штабы ближайших корпусов и дивизий); во Франции же приданные авиационным единицам и штабам корпусов фото­графические отделения имеют возможность в самый краткий срок выпустить 5000 фотографических оттисков; благодаря этому даже самые мелкие войсковые части (до рот включительно) сейчас же после произведенной разведки получали фотографию впереди лежащего участка неприятельской позиции». Для сравнения, в октябре 1918 англичанами будет отпечатано уже 650 000 аэроснимков.

В 1917 г. ситуация доходила до анекдотического «а воздушной поддержки не будет — летчик заболел»: для всего Юго–Западного фронта «в конце июня работа расстрои­лась вследствие недостатка самолетов–истребителей для охраны корректирующих самолетов, отсутствия бензина и болезни двух более опытных летчиков». Только во французской «боевой группе № 15» 20 августа того же года было сделано 189 выле­тов продолжительностью 248 часов. На 1 апреля, по данным Энтони Уильямса, в Рос­сии насчитывалось всего семь самолетов собственного производства с синхронизиро­ванными пулеметами.

По автомобилям Россия также сильно зависела от заграничных поставок — всего за время войны было произведено в России и закуплено за границей 24 978 машин, из них до 1 октября 1917 г. армия получила 21 009 импортных автомобилей, еще 213 было на складах. Если учесть, что в 1910 г. весь автопарк русской армии состав­лял 24 автомобиля, все импортного производства, а крупнейший и по сути единственный в стране автомобильный Русско–Балтийский завод в 1912 г. изготовил 50 машин, в 1913 г. 127 и в 1914 г. — 300 машин, на 1916—1918 гг. было заказано 1500 машин, то можно сделать вывод, что подавляющая доля автомобилей была иностранного происхождения. К началу войны, по сведениям Кочнева, армия располагала всего лишь 418 грузовыми, 259 легковыми, 2 санитарными и 3 машинами вспомогательного назначения, а также 101 мотоциклом. По статистике Головина, еще 475 машин было реквизировано у частных лиц. Из доклада по Военному министерству за 1914 г., всего на снабжение армии поступило около 3000 легких и 430 грузовых автомобилей и до 1800 мотоциклов. Но плохое состояние большей части этих машин не обеспечивало продолжительной эксплуатации в военных условиях.

Для сравнения — в 1895 г. США, по данным Милковского и Тау, имели всего лишь 4 легковых автомобиля, в 1900 г. — 8000, а в 1910 г. они насчитывали уже 468 000 машин, из них 10 000 грузовиков. К 1914 г. количество машин в США возросло до 2 миллионов, в числе которых было свыше 50 000 грузовиков. В других странах коли­чество автомобилей также возрастало, хотя и не такими быстрыми темпами. Еще в 1913 г. Германия произвела 1850 грузовых автомобилей (и 19 743 машин вообще), притом, что годовая потребность военного времени превзошла эту цифру в шесть раз. В итоге к началу войны Франция и Англия имели приблизительно по 100 000 ма­шин, Германия — около 65 000 автомобилей и 20 000 мотоциклов (по данным Вернера Освальда — 25 000 грузовых, 12 000 легковых, 3200 санитарных, 1600 прицепов и примерно 5400 мотоциклов). При этом британская армия располагала всего лишь 80 грузовиками, 15 мотоциклами и несколькими тракторами «Холт», но имела резервы в виде гражданских автомобилей и промышленности. СШЛ — около 2 млн автомобилей, 150 000 мотоциклов и 35—40 000 тракторов, в т. ч. и гусеничных. В России с 1912 г. в Балакове выпускался колесный быстроходный трактор Якова Мамина, но малой серией и с… американскими моторами фирмы «Кейс».

Уже в 1914 г. с началом войны было заказано 1276 автомобилей и 15 паровых тракторов английской фирмы «Маршалл». Только в конце 1915 г. начали поступать английские паровые тягачи «Фаулер», известные еще по Русско–турецкой войне. Однако на испытаниях зимой 1916 они застряли в глубоком снегу, пройдя всего около 6 верст. Тем не менее, в 1917 г. на фронт были отправлены 4 батареи по две 12–дм гаубицы «Виккерс» в каждой вместе с паровыми тягачами. На перевозку каждой гаубицы в разобранном виде требовалось 6 тракторных поездов с прицепами. Еще 5 «Фаулеров» направили в инженерные части для перевозки электрического кабеля. С 1916 г. поставлялись и тракторы с двигателями внутреннего сгорания, в т. ч. гусеничные. На 1 октября 1916 г. насчитывалось 408 тракторов, из них 92 в военной автошколе, 22 на Северном фронте, 2 — на Западном, 1 — на Юго–Западном и 291 — в ГАУ. Первый тракторный тяжелый дивизион был переформирован в октябре 1915 г. из дивизиона 6–дм осадных пушек «Шнейдер» (созданного в январе того же года) и имел три батареи. Еще два дивизиона — с 6–дм гаубицами «Виккерс» и 280–мм гаубицами «Шнейдер» были созданы в феврале 1917 г., осенью к ним добавился четвертый тяжелый тракторный дивизион с четырьмя батареями 280–мм гаубиц «Шнейдер».

Уже при отступлении из Восточной Пруссии в январе 1915 г. пришлось бросать ав­томобили, неспособные пробиться сквозь заносы. В 107–мм орудие приходилось впря­гать 16 лошадей, тащить километр и возвращаться за следующим. При этом нагрузка на оставшиеся машины была весьма серьезной — по статистике Изместьева, только одна авторота (13–я) в боях под Влодавой 1915 г. перевезла два корпуса, а за 1916 г. — свыше 70 000 т интендантского груза, 6000 т артиллерийского и порядка 35 000 т инженерного.

В январе 1916 потребность рассчитывалась в 3—4000 автомобилей в год (на сере­дину 1916—1918 гг.) при наличии 5283 машин. Общее количество автомобилей, подле­жащих заказу возникающим заводам, составило 9 000 штук: малых и больших штабных — по 1500 (стоимостью 18 000 рублей), полуторатонных грузовых—3 000, трехтонных грузовых — 2250 и санитарных — 750 (стоимостью по 19 000 рублей при требовании моторов одинаковой мощности для всех типов). Приспособление зарубежных конструкций к русским условиям требовало 8—12 месяцев. До 1 января 1917 г. планировался заказ за рубежом 956 колесных и 177 гусеничных тракторов, но в реальности в Россию поступила только малая часть заказанных машин. При потребности в 1200 тракторов–тепловозов до 1 июля 1917 г. подлежало к поступлению 350, все из‑за границы.

В августе 1917 г. в Москве было установлено всего 50 % оборудования от «Фиата». Еще менее был готов Ярославский завод, который должен был собирать са­нитарные и штабные машины британской фирмы «Кроссли». На 1 сентября 1917 г. в русской армии насчитывалось около 10 000 автомобилей, по плану на 1918 г. хотели иметь 14 000 Тогда как вдвое меньшая по численности французская армия уже имела 90 000 автомобилей с организованным тылом (англичане к концу 1917 г. имели 76 000) — отсюда и чудеса обороны Вердена, где 1250 3,5 тонных грузовиков перевезли к фронту 30 000 человек за 4 часа.

Еще в 1914 г. французы могли себе позволить перебрасывать тяжелые орудия со скоростью до 300 км за четыре дня. Имея в начале войны единственный тракторный дивизион из 4 шестиорудийных батарей 120–мм пушек образца 1878 г., к концу 1914 г. французская армия располагала 8 дивизионами по 2 шестиорудийных батареи в каждом. Ко времени наступления 25 сентября 1915 г. тяжелая тракторная артиллерия была представлена 19 дивизионами, включая восемь 220–мм орудий, к концу 1916 г. — 79 дивизионами, а к апрелю 1917 г. — 87. Школа артиллерийских шоферов в Вен­сенне, учрежденная в ноябре 1914 г., до июля 1916 г. успела выпустить более 10 000 человек. Поэтому резко возросла мобильность тяжелой артиллерии, даже по сне­гу и распутице преодолевавшей до 300 км в неделю. К июлю 1918 г. переформирован­ная тяжелая тракторная артиллерия состояла из 10 гаубичных и 10 пушечных полков по 4 дивизиона.

В 1915 г. по приказанию Жоффра в каждой армии организовали автомобильный от­ряд, способный одновременно перебросить бригаду пехоты, а в каждой группе армий — такой же отряд для переброски пехотной дивизии. К началу 1917 г. в распоряжении одного французского фронта имелись автомобильные средства, позволявшие одновременную перевозку в 12 км/ч 12 пехотных бригад от любого узлового района к позициям. Весной 1918 г. французским автотранспортом расходовалось по 50 000 т бензина в месяц. Только с 27 мая по 2 июня 1918 г. французы, по данным Крыжановского, перебросили на автомобилях 38 пехотных дивизий (или 33 дивизии и 46 артиллерийских частей по данным Тау), в то время как по железным дорогам было переброшено лишь 19 дивизий. Если в сентябре 1914 г. французский автотранспорт, как пишет Тау, перевез 200 000 человек, то за 20 дней июля 1918 г. — более миллиона. Под Верденом за 12 часов был переброшен корпус на 5000 автомобилей. По выводу французов, «французский танк победил германские газы, а французский автомобиль — германскую железную дорогу». В 1917 г. автомобили сыграли большую роль в переброске в Италию 12 англо–французских дивизий. Зайончковский отмечал, что часть автоколонн самостоятельно перешла через Альпы, совершив переход через горные перевалы высотой в 1500 м по дорогам, покрытым снегом, с крутыми поворотами и частыми подъемами.

Американцы в 1916 г. начали со 162 грузовиков, нескольких броневиков и тракто­ров Холта в карательной экспедиции Першинга в Мексику. К концу экспедиции Пер­шинг имел 74 автопоезда по 25 грузовиков каждый. За сентябрь 1918 г. американские автомобильные части в Европе перевезли миллион человек, за одну ночь двенадцать дивизий в 400 000 человек перебрасывалось на 80 км. Также США смогли доставить в Европу порядка 35 000 грузовиков. Только компания FWD к концу войны выпустила 15 000 полноприводных трехтонных грузовиков модели В. Компания «Додж» в 1917 г. произвела более 100 000 машин, а в 1918 — более 82 000 Более 20 000 машин было заказано у Форда американской армией, 8500 — закуплено французской. В 1916 г. было выпущено свыше полумиллиона автомобилей «Форд», в апреле 1917 с конвейера сошел двухмиллионный «Форд–Т», снова (после Мексики) используемый и как быстроходный пулеметный автомобиль. Часть машин доставляла боеприпасы по узкоколейным железным дорогам. «Фордзон» в 1918 г. построил свыше 34 000 тракторов и 41 000 однотонных грузовиков, при этом первый трактор был собран только в июле 1917. 7,5–тонные грузовики Mack АС могли перевозить даже танки. Всего заводы США в 1918 г. выпустили 227 000 грузовиков.

Даже итальянцы смогли перебрасывать 100 000 человек на легковых машинах со скоростью 200 км в сутки. «Фиат» выпустил порядка 45 000 машин.

Немцы в 1916 г. достигли выпуска в 15 000 грузовиков в год, а всего за время войны — около 40 000, создают моторизованную бригаду для захвата Моонзунда и моторизованный экспедиционный корпус в Турции. Одновременно использовалось порядка 25 000 грузовиков. И это при жесточайшем дефиците в Германии алюминия, бронзы, легированных сталей, бензина и каучука — с деревометаллическими шинами и пружинными колесами. Только артиллерийский тягач «Крупп–Даймлер» KD1, имевший привод на 4 колеса, был выпущен с июля 1917 г. до конца войны в количестве 1159 единиц. Австрийский автопоезд «Аустродаймлер» с 1915 г. при собственном весе в 15 т мог перетаскивать даже части 420–мм мортир и 380–мм гаубиц весом до 27 т. Транспортная система весны 1918 г. позволяла перебрасывать 35 000 т припасов ежедневно.

Оставалась нерешенной проблема связи. При наличии на начало 1916 г. 240 радио­станций и потребности в 2040 до 1 июля 1917 г. подлежало поступлению из заказов 1232 (из них 542 зарубежных).

Даже обувь в значительной степени приходилось заказывать за границей — по подсчетам А. В. Арановича, было закуплено до 6,8 млн пар сапогов и около 8 млн пар башмаков. В 1916 г. отечественные предприятия выдали 14,7 млн пар сапогов, а из‑за рубежа было получено 5,7 млн пар сапогов и 4 млн пар башмаков, не считая кожи. Теплые вещи, за исключением заказа в Японии 100 000 фуфаек и кальсон, практически полностью производились отечественными предприятиями — в 1916 г. за­казано более 10 млн ватных брюк и кальсон и 10 млн фуфаек. В том же году от отечественного рынка было принято более 51 млн аршин серо–синего и защитного сукна, получено из‑за границы — около 24 млн.

Еще более усугубляло кризис снабжения неспособность транспортной системы до­ставить уже произведенное или закупленное к фронту. Железные дороги, не рассчи­танные на возросшую нагрузку, быстро изнашивались, а принятые меры запаздывали. Еще до войны при необходимости быстро вывезти урожай зерна возникали «хлебные залежи». Программу развития сети железных дорог, запланированную в 1906—1908 гг., во многих случаях не успели выполнить до конца. По сведениям Кириченко и Мартыненко, в 1913 г. Россия имела 19 866 паровозов, 30 673 пассажирских, 484 250 товарных вагонов и платформ. Недоставало, по крайней мере, 2000 паровозов и 80 000 товарных вагонов. При этом на перевозку каждой пехотной дивизии требовалось 35—45 эшелонов, а для армейского корпуса — до 128.

В течение почти двух месяцев с начала мобилизации все средства железных дорог почти целиком использовались для военных перевозок. Пассажирских поездов, по данным Кригера–Войновского, обращалось со скоростью воинских эшелонов не более 1—2 пар, а перевозка всех частных грузов была не только приостановлена, но и все товарные поезда, которые объявление о мобилизации застало в пути, были разгружены на ближайших станциях. Поэтому за 1914 г. остались невывезенными до 2 млрд пудов частных грузов. Конфигурация пограничной сети и ее оснащение не отвечали задачам перевозок в пределах фронта или театра войны. Разделение железнодорожной сети на подчиненную Министерству путей сообщения и Управлению путей сообщения (органу Генерального штаба), путаница в распоряжениях уполномоченных различных ведомств также не способствовали улучшению перевозок.

Уже в начале войны узкоколейная дорога от Архангельска не справлялась с выво­зом грузов, поступавших из Америки, Англии и Франции, также мешала необходимость перегрузки на широкую колею. По воспоминаниям председателя Государственной думы Родзянко «к концу лета 1915 г. количество грузов было так велико, что ящики, лежавшие на земле, от тяжести наложенных поверх грузов буквально врастали в зем­лю». Один поезд в сутки из Владивостока в Европейскую Россию требовал наличия около 100 паровозов и 3000 вагонов. Большая часть станков, заказанных «Руссо–Балтом» за границей, либо не успела прибыть в Россию, либо лежала в Архангельске и Владивостоке по недостатку транспорта. Большая часть станков, заказанных в России, также не прибыла в срок из‑за забастовки Николаевского завода.

7 ноября 1915 г. министр торговли и промышленности В. И. Шаховский пишет воен­ному министру, что «за исчерпанием собственных запасов топлива и за недостатком такового на складах железных дорог» многим заводам Московского и особенно Петро­градского районов угрожает остановка производства. Поэтому Шаховский просил вне­сти на обсуждение Особого совещания вопросы о немедленном прекращении выдачи но­вых заказов и даже о приостановке уже исполняемых для менее важных заводов, об эвакуации части заводов из Петрограда, а также постепенной разгрузке города от излишнего населения и лазаретов. Генерал Мышлаевский также предлагал поставить вопрос о частичной эвакуации Петрограда. При этом осенью 1916 г., по словам Кри­гера–Войновского, при сообщениях о прекращении работы ряда заводов через день–два большинство крупных петроградских заводов было обеспечено углем и коксом на один–два месяца — т. е. неэффективным было распределение.

В 1916 г. паровозный парк уменьшился на 16 %, а товарных вагонов — на 14 %. Перешивка колеи и закупка товарных вагонов в США (12 268 вагонов и платформ в 1916 г.) не дали желаемого результата, хотя только на пароходе «Могилев» было доставлено 33 000 шт. рсльс, 250 вагонов и 20 локомотивов. Экономист П. П. Мигулин писал: «Американские паровозы — слишком нежная машина, требующая тщательного ухода и особо качественного топлива. Американцам пришлось бы дать своих машинистов и свой уголь». Британцы помогали в строительстве второй колеи Транссиба и переоборудовании дороги Архангельск—Вологда на широкую колею, а летом 1916 г. выделили на строительство Мурманской железной дороги железнодорожной техники и материалов (моторные тяги, котлы, колесные пары, железо, гвозди, лопаты…) на сумму 871 470 фунтов стерлингов. Пропускную способность Архангельской железной дороги к 1916 г. удалось поднять до 240—250 вагонов в день, а к концу года — удвоить, но этого было мало.

К февралю 1916 г. на внутренних линиях залежи грузов составляли 150 000 ваго­нов. К концу декабря того же года только на станциях южного и юго–восточпого направления застряло в снегу свыше 50 000 вагонов. Московско–Курская железная дорога ограничила прием несколькими десятками вагонов в сутки. К лету 1917 г. во Владивостоке скопилось примерно 42—43 млн пудов грузов. Только в Архангельске уже в 1918 г. большевики обнаружили и вывезли свыше 300 самолетов английского и французского производства, не считая моторов и другой техники. На одном мо­сковском заводе «Дуке», прекратившем еще в сентябре 1917 г. отгрузку самолетов на фронт, стояло более 370 машин, на складах в районе Ходынки — 196, зачастую под открытым небом, что было смертельно для полотняной обшивки. На фронте она могла прийти в негодность за две–три недели, плюс небоевые потери, именно поэто­му аэропланов требовалось много — ведь их убыль, по данным Шаврова, достигала 37 % в месяц. А ведь многие поставки просто не дошли до России — только с американскими грузами были потеряны примерно 15 пароходов, не считая аварий.

Интересно сравнить с Западным фронтом.

Еще в 1914 г., по подсчетам Новицкого, в периоды, когда боевые действия не до­стигали большого напряжения, в среднем для всех армий союзников требовалось в сутки: 80 поездов с продовольствием, 40 — с огнестрельными припасами, 32 — с инженерным, санитарным и авиационным имуществом, 16 — с грузами для железных дорог и 25 — с укомплектованиями, что составляло ежедневно 550 паровозов и 30 000 вагонов. Уже в ноябре было восстановлено (кроме Лотарингии) движение по железным дорогам, разрушенным немцами при отступлении от Марны.

Сравнительно с мирным временем нагрузка выросла в 1,5 раза, среднее расстояние перевозок из океанских портов — втрое. За границей было заказано 35 000 вагонов, первые поставки пошли в июне 1916 г.

Развивались станции и морские порты (в 1915 пущено 125 новых подъемных кранов, Руен и Бордо почти удвоили пропускную способность), формировалось возможно больше поездов дальнего следования, перевозки распределялись по степени срочно­сти. Где только возможно, использовались водные пути, постоянно требовалась срочность погрузки и выгрузки.

Недостаток кадров возмещался за счет упрощения ведения дел, привлечения женщин и детей на несложные работы, использования бельгийских и сербских беженцев, вер­бовки испанцев, кабилов и аннамитов, возвращения специалистов, командированных в распоряжение армии.

Развивались дороги узкой колеи (1 м), для местного обслуживания складов и ма­газинов на фронте строились колеи 0,6 м. К 1 июня 1916 специальными частями, на­бранными из пешей артиллерии и отдельно обученными, эксплуатировалось более 2000 км таких путей. Тяжелую артиллерию обслуживало около 150 паровозов и 2000 ваго­нов. Для каждого нового склада снарядов требовалось 15 км пути.

В 1918 г. из США во Францию поставлялось 70 000 т рельсов в месяц, что позво­ляло восстанавливать примерно 200 км пути.

В обмен на поставки Российская империя могла предложить… людей. Осенью 1915 г. французский политик Поль Думер, будущий президент Французской Республики, вы­ехал в Россию. Его целью было получить согласие на постепенную отправку на фран­цузский фронт 300 000 мобилизованных людей. Франция остро нуждалась в солдатах и рабочих (которые воевали на фронте), а русские резервы выглядели неисчерпаемыми и могли бы заменить часть французов в обмен на поставляемое в Россию оружие. Как французские, так и русские военные находили этот проект мало приемлемым с мо­ральной точки зрения. В конечном итоге, по сведениям французского генерального штаба, к концу ноября 1916 г. было сформировано и отправлено во Францию и Сало­ники (где союзники пытались помочь Сербии) через Архангельск и Владивосток четыре отдельных бригады, по две на каждый фронт, а всего 745 офицеров и 43 547 солдат. Особые бригады состояли из пехотных частей, не имея ни своей артиллерии, ни инженерных войск (кроме созданных позднее саперных полурот), которые придавались французами. Осенью 1916 г. выяснилась невозможность посылки во Францию еще трех бригад, и русское военное министерство обратилось к французскому правительству с просьбой выслать заготовлешше для бригад винтовки для использования их в России, в целях вооружения новых формирований. Таким острым все еще оставался дефицит даже винтовок.

Позднее Бьюкенен, посол Британии в России, вспоминал о своем предложении — японские войска в обмен на территорию: «Император сразу же сказал, что об этом нечего и говорить, так как он не может уступить ни одной пяди русской террито­рии. Я отважился напомнить его величеству знаменитое изречение Генриха IV: «Па­риж стоит обедни», но без успеха».

Примечательно, что в мае 1915 — январе 1917 г. в журнале Военного совета, докладах ГАУ, Маниковским, Тихановичем–Савицким (представителем черносотенцев) не раз упоминалась необходимость быть сильными «к новому Берлинскому конгрессу» и «в самом спешном порядке» развивать свою промышленность «в расчете не только на потребность текущей войны, но и в предвидении будущей». Иначе «когда мирные переговоры наступят и начнется дележка, то мы останемся без патронов и снарядов», «начнется общая экономическая борьба, и борьба эта будет беспощадна… горе тому, у кого к этому времени не будут подготовлены свои бое­вые средства». Т. е. в теории заводы должны были обеспечивать потребности не только против немцев, но и против союзников.

«РОССИЯ КОРМИЛА ХЛЕБОМ ВСЮ ЕВРОПУ»

До войны Россия занимала одно из ведущих мест на мировом рынке хлеба, но выво­зила, в основном, зерно (97,9 % на 1911 г.), мука составляла всего лишь 2,1 %, тогда как в США — свыше 80 %. Поэтому к 1912 г. Россия начала активно вытес­няться с мучного рынка Западной Европы, возникла угроза потери даже финского, польского и прибалтийского рынков, где усиливалась конкуренция с Германией. Уже к 1915 г. призыв крестьян в армию вызвал недостаток рабочих рук для уборки уро­жая, а вследствие нехватки вагонов, занятых для перевозки солдат и вооружения, оказалось невозможным вывезти большую часть заготовленного хлеба. В сочетании с недостатком удобрений и падением выпуска сельскохозяйственных машин это привело к нарушению снабжения хлебом. Бели в 1915 г. армейский запас составлял от 18–ти до 30–дневной потребности, то уже в 1916 г. он сократился до 12—16–дневной, а в 1917 г. — до 6—10–дневной, в отдельных случаях — до двухдневного запаса. В 1917 г. войска перешли сначала на норму хлеба в 800 г, потом в 400 г. В 1915 г. в 34 губерниях была введена карточная система, в 1916 — еще в 11. Осенью 1916 г. удалось закупать лишь чуть более трети (35—38 %) от запланированного объема хлеба. 29 ноября новый министр земледелия A. A. Риттих подписал постановление о введении продразверстки. Однако уже к началу февраля М. В. Родзянко констатиро­вал, что из намеченных к разверстанию 772 млн пудов на 23 января 1917 г. было реально разверстано волостями лишь 4 млн пудов, и «эти цифры свидетельствуют о полном крахе разверстки». 25 марта 1917 г. законом «О передаче хлеба в распоря­жение государства» была установлена хлебная монополия.

АВТОМАТ ФЕДОРОВА

Одна из наиболее стойких отечественных легенд — о невероятных достоинствах ав­томата Федорова, первого и не имеющего аналогов в мире.

В отличие от «классических» автоматов под патроны, промежуточные между писто­летными и винтовочными, автомат Федорова был спроектирован под слабый, но все же винтовочный патрон. Поэтому представляется вполне корректным сравнить его с дру­гими образцами ручного самозарядного и автоматического оружия того же периода.

По отчету полигона, в 1908—1914 гг. были испытаны 20 различных образцов: с по­движным стволом — Федорова, Токарева. Браунинга, Чельмана, Гельм и Манлихера; с отводом пороховых газов — Чеи–Риготти, Мандрагона (так в тексте. — Е. Б.) Ганса, Штамма и Банта; с поворотом ствола — Беллера; с полусвободным затвором — Маузе­ра, Шегреня, Расщепея и Фролова. Более интересны по идее были образцы Шегреня и Чельмана, но они имели 6,5–мм калибр. Заказ под переработку под отечественный патрон к началу войну не был выполнен. Из других систем более удовлетворяющими всем требованиям оказались системы Федорова, Браунинга и Токарева. В 1912 г. Се–строрецкому заводу заказали по 150 экземпляров винтовок Федорова и Браунинга для войсковых испытаний. Система Токарева выдержала только комиссионные (не полигонные) испытания, поэтому было заказано 10 штук для полигонных испытаний.

К сентябрю 1916 г. в мастерской полигона Офицерской стрелковой школы было со­брано восемь 7,62 мм ружей–пулеметов Федорова с магазином на 15 патронов, три 6,5 мм с магазином на 25 патронов и два с магазином на 50 патронов, а также со­рок пять 6,5 мм автоматических винтовок (Федосеев). В течение лета и осени на основе роты 189–го Измаильского пехотного полка 48–ой пехотной дивизии была сформирована и обучена «команда особого назначения». Ей передали 45 винтовок и восемь ружей–пулеметов Федорова и в январе 1917 г. отправили на Румынский фронт. В апреле 1917 г. на Западном фронте также числилось 4 ружья–пулемета. По словам самого Федорова, автомат в первую очередь предназначался для вооружения специ­альных команд — мотоциклистов, бронированных автомобилей, прислуги пешей артил­лерии и т. п. и лишь затем для отборных стрелков в пехоте: «Как нормальное воору­жение пехотинца автомат Федорова никоим образом не являлся подходящим» (что под­твердило его применение в локальных конфликтах 20–х годов). Для отечественной промышленности автомат Федорова был слишком сложен и дорог в производстве — бо­лее 1000 рублей за штуку, при этом ручной пулемет Мадсена стоил около 1700 ру­блей, а пулемет Максима — 2000— 3000. Поэтому общий выпуск автоматов Федорова до 1924 г. составил всего 3200 единиц.

Германия: к 1907 г. мексиканский генерал Мануэль Мондрагон разрабатывает проект самозарядной винтовки (под 7–мм патрон Маузера), которая в следующем году будет принята на вооружение мексиканской армии, а заказ на производство — разме­щен в Швейцарии. В 1915 г. немцы закажут эти винтовки для себя, и к началу 1917 г. на фронт попадет порядка трех 000 штук — как для пехоты, так и для вооружения аэропланов, во втором случае — с барабанным магазином на 30 патронов. С 1918 г. Германия также производила пистолеты–пулеметы Бергман–Шмайсер МП. 18 с барабанным магазином на 32 патрона. Из заказанных 50 000 пистолетов–пулеметов фирма Бергмана выпустила почти 30 000, из них порядка 10 000 попали в войска до заключения перемирия. Также в Германии широко использовались, в основном для авиации, автоматические винтовки Маузера 1910—1913 гг., снабженные переводчиком для автоматической стрельбы и сменным магазином на 25 патронов. С 1917 г. т. н. артиллерийская модель пистолета Люгера (с удлиненным до 200 мм стволом) оснащается барабанным магазином на 32 патрона. За время войны было выпущено порядка 198 000 пистолетов этой модели.

Франция: в течение 1918 г. было выпущено и передано в войска свыше 80 000 самозарядных винтовок Рибейроля, Сюттэ и Шоша (RSC) Мlе.1917. Пусть пулемет Шоша (Chauchat) обычно считается не слишком удачной конструкцией, средней между пуле­метом и винтовкой, но за три года их было выпущено во Франции и других странах свыше четверти миллиона (!) штук. Также во Франции еще к началу войны было изготовлено порядка 1000 самозарядных винтовок Meunier под новый 7–мм патрон.

США в апреле 1917 г. из автоматического оружия имели всего лишь 670 «Гочкисов», 282 «Максима» и 158 пулеметов «Кольт» (по статистике Чинна, по све­дениям Форда, всего США располагали 1305 пулеметами). Но при этом только выпуск знаменитой позднееBAR (Browning Automatic Rifle, изобретенной в 1917 г. и наи­более близкой по типу автомату Федорова) компанией Винчестера в июне 1918 г. со­ставил 4 000 штук, а в июле — 9 000 К концу войны Винчестер, Кольт и Марлин–Ро­куэлл достигли, по подсчетам Чинна, совокупного выпуска 700 штук в день и поста­вили свыше 50000. США же принадлежит приоритет в массовом выпуске первого «на­стоящего» автомата под промежуточный (по баллистике) патрон — Винчестера образца 1907 г., модернизированного под стрельбу очередями и имеющего магазин на 10 или 15 патронов. Франция в 1917—1918 г. получила из США примерно 2200 таких «автома­тов».

В Британии, не считая ручных пулеметов, переделывались винтовки Фаркуар–Хилл—Фаркауэр—Фаркуэр–Хилл с магазином на 50 патронов.

В Италии в 1915 г. был разработан первый в мире двуствольный пистолет–пулемет Ревелли, а в 1918 г. — самозарядный карабин Ревелли–Беретта под пистолетный па­трон, не считая опытной Чеи–Риготти.

Таким образом, мы видим, что автомат Федорова, несмотря на все достоинства, не был ни первым, ни уникальным оружием такого класса, а по массовости значительно уступал многим другим.

ВОЗДУШНЫЕ БОГАТЫРИ СИКОРСКОГО

Если обобщить наиболее распространенные легенды об «Илье Муромце» Сикорского, то получится примерно следующее: это первый в мире тяжелый многомоторный бомбар­дировщик, не имевший за войну аналогов и неуязвимый для противника, а то и «луч­ший самолет первой мировой войны». Немцы смогли сбить всего один такой самолет, потеряв три истребителя. А теперь обратимся к фактам.

В марте 1913 г. в петербургском отделении «Русско–балтийского Вагонного Заво­да» (РБВЗ) был построен тяжелый воздушный корабль «Гранд», позднее переименован­ный в «Русского витязя». Первоначально «Русский витязь» имел два мотора «Аргус» мощностью в 80 л. с., вес корабля доходил до 3 т, размах крыльев — 31м, длина самолета — 17 м. Позднее на самолете были установлены еще два двигателя, сначала тандемно, затем, в июле 1914 г. — в ряд вдоль передней кромки нижнего крыла. Здесь необходимо отметить, что два мотора с тремя винтами устанавливались на самолет Бориса Григорьевича Луцкого, построенный в мастерских Даймлера и взле­тевший еще в 1909 г.

«Илья Муромец» 1–й и 2–й были построены авиационным отделением Русско–Балтий­ского завода в начале августа 1914 г., их скорость достигала 95 км/ч. 1–й «Муро­мец» под командованием штабс–капитана Руднева вылетел на фронт 31 августа 1914 г., но из‑за аварии достиг Белостока только 23 сентября, и принял участие в раз­ведке осажденного австрийского Перемышля только в ноябре. Устаревшая артиллерия Перемышля не была приспособлена для зенитной стрельбы, и летчики на «Фарманах» отваживались летать над крепостью на высоте 500—600 м, благополучно возвращаясь. Руднев же, по данным Никольского и Солнцева, не рисковал приближаться к крепости и производил наблюдения издали с высоты 1000 м. Второй корабль поручика Панкра­тьева 24 сентября при вылете на фронт потерпел аварию в Режице, потребовалась замена шасси и моторов.

14 февраля 1915 г. «Илья Муромец Киевский» под командой штабс–капитана Горшко­ва вылетел на разведку переправ на реке Висла у Плоцка, но из‑за сплошной об­лачности вернулся, не обнаружив целей. На следующий день корабль впервые бомбил — две пудовые бомбы были сброшены на батареи и три — на обоз. 21 февраля 1915 г. он вылетел с 5 двухпудовыми фугасными бомбами и одной пристрелочной на станцию Вилленберг, но бомбы не сбрасывал. Утром следующего дня Горшков, смущенный неполным выполнением задания, в тайне от всех вылетел по уже знакомому маршруту, в первом заходе произвел пристрелку, во втором — сбросил одну за другой пять бомб и в третьем — фотографировал станцию, благополучно вернувшись. 24 и 25 февраля на ту же станцию было сброшено свыше 30 пудов (480 кг) бомб. За три полета, по донесению из штаба армии, «разрушено станционное здание и пакгауз, шесть товарных вагонов и вагон коменданта, причем комендант убит, в городе разрушено несколько домов, убито два офицера и 17 нижних чинов, семь лошадей. В городе паника. Жители в ясную погоду прячутся в погребах». Эскадра получила «путевку в жизнь».

Вооружение «муромцев» состояло из винтовок, карабинов и ручных пулеметов «Мад­сен», последние часто отказывали, также использовались «максимы». В начале 1915 г. эскадра получила пулеметы «Льюис» с обоймами на 40 патронов, устанавливавшие­ся по 3—4 на корабль. В следующем году были получены пулеметы «Виккерс» и «Кольт», но некоторые экипажи, видя боязнь немецких истребителей близко подхо­дить к «муромцам», отказывались от пулеметов и брали только один карабин и «Мад­сен», за что позднее пришлось расплачиваться. На «Муромце» типа «Б» А. Н. Казако­ва установили 37–мм морскую пушку «Гочкис» на лафете с мягким откатником. При весе в 96—160 кг (по разным данным) и скорострельности 10 выстрелов в минуту пушка требовала обслуживания наводчика и подносчика снарядов, при запасе в 10—15 снарядов их разлет достигал 200—250 м. То есть установка была еще далека от практического применения. Безоткатная пушка системы полковника Гельвига, с доба­вочным стволом, из которого при выстреле вылетал пыж, исключая откат ствола, также оказалась неприемлемой для «муромцев». Бомбардировочное вооружение «муром­цев» состояло из фугасных, осколочных и зажигательных бомб калибром от 2,5 до 410 кг, а также стальных метательных стрел.

Цена «муромцев» составляла 150 000 рублей при цене одномоторного аэроплана Си­корского в 7—14 000.

Первые «муромцы» брали в боевой вылет до 10—20 пудов бомб (160—320 кг), 22 июля 1915 г. с «Муромца» штабс–капитана Панкратьева была сброшена опытная 25–пу­довая (400 кг) бомба без взрывчатки. В феврале 1916 г. «муромцы» производили «страшный суд» (по описаниям очевидцев), сбрасывая по 25—30 пудов (400—480 кг) бомб на близлежащие города и станции противника.

Первый «Муромец» был потерян в бою 5 июля 1915 г., когда корабль поручика Баш­ко последовательно атаковали три истребителя «Альбатрос» — «только случайность и боязнь немецких летчиков спасла экипаж от гибели». Корабль совершил вынужденную посадку, с него сняли моторы и отправили на склад. С октября 1915 г. «Муромец» штабс–капитана Озерского, на который теперь ложилась вся тяжесть боевой работы 1–го отряда Эскадры, проникая на вражескую территорию на глубину до 202 км, под­вергался сильнейшему зенитному обстрелу и возвращался с повреждениями. 2 ноября после бомбардировки станции Барановичи у корабля были перебиты тросы, ведущие к элеронам, самолет врезался в землю у Прилук, почти весь экипаж погиб.

За 1915 г. корабли выполнили до ста вылетов, сбросив до 1220 пудов (порядка 20 т) бомб.

13 апреля 1916 г. при бомбардировке станции Даудзевас был серьезно поврежден и списан «Муромец» поручика Констенчика, сам поручик ранен.

Истребители с синхронным пулеметом все чаще атаковали «муромцы» сзади с пики­рования, затем, проскочив корабль, расстреливали его снизу. Поэтому наиболее ре­шительные экипажи брали 4 пулемета с запасом патронов, но это заметно ограничи­вало бомбовую нагрузку.

В позиционной войне 1916 г. (до наступлений русской армии) при полетах на 100—150 км в тыл противника «муромцы» брали 64— 80 кг (4—5 пудов) бомб и пятого чле­на экипажа с пулеметом, при полетах на ближние расстояния — 128—160 кг (8—10 пу­дов). 19 марта «Муромец» с 450 кг бомб был атакован двумя «фоккерами», получил более 40 попаданий, но смог отбиться. 2 члена экипажа были ранены, 1 умер в гос­питале от потери крови. 3 апреля взрывом баллона со сжатым воздухом был повре­жден один из «муромцев», еще четыре пострадали от бомбардировок немецкой авиа­ции. 13 апреля «Муромец» поручика Констенчика был поврежден ураганным зенитным огнем противника и окончательно вышел из строя. 23 августа 4 корабля, имея до 13 пудов (212 кг) бомб на каждом, бомбили станцию гидроаэропланов.

10 сентября на Северном фронте корабль под командованием Головина из 2–го от­ряда подвергся внезапной атаке истребителя. Истребитель был поврежден из «Льюи­са», но и «Муромец» получил около 300 пробоин, ранены 3 члена экипажа, через 2 дня тяжелый бой вынес экипаж поручика Шарова, поэтому приказом по эскадре были запрещены боевые полеты одиночных кораблей на расстояния больше 30 км в тыл противника.

12 сентября запланировали вылет 3–го отряда «муромцев» (4 самолета), 12 «Вуа­зенов» и двух отрядов истребителей «Моран–Парасоль». Никакого взаимодействия организовано не было, один «Муромец» стартовать не смог из‑за троекратного пожа­ра моторов, другой вернулся, не перелетев позиций противника, в связи с «отсут­ствием опытного помощника у командира». Поэтому немцы смогли сбить «Муромец» по­ручика Макшеева, повернувший обратно из‑за неполадки с мотором, и «Вуазен», по­теряв, по данным Михаила Никольского, от огня «Муромца» один истребитель. Лейте­нант Вольф из немецкого полевого авиаотряда утверждал, что именно он сбил «Муро­мец». Сначала огонь был открыт с дистанции 150 м, был поврежден один из правых моторов. Ответный огонь «Муромца» также попал в цель, но истребитель, маневри­руя, подошел до 50 м, наблюдатель лейтенант Лозе вел огонь по кабине. Вскоре «Муромец» начало заваливать, и он перешел в крутую спираль, затем в штопор. Вме­сте с ним, по данным Хайрулина, погиб один «Моран». В 1917 г. усилившийся зенит­ный огонь заставлял неопытных пилотов прекращать выполнение задания, поэтому на опытные экипажи ложилась подавляющая часть нагрузки.

С 1914 г. до декабря 1917 г. в авариях и катастрофах разбилось еще тринадцать «муромцев» — аварии были настоящим бичом ранней авиации всех стран. В данном случае поломки и аварии на посадке были во многом обусловлены еще и манерой по­садки, практикуемой Сикорским. Самолет снижал скорость с периодическим отключе­нием и включением двигателей, выравнивался на высоте 5—6 м, максимально снижал скорость, а потом двигатели отключались и аппарат буквально «плюхался» с этой высоты. Если для легких самолетов посадка «на контакте», как тогда говорили, была приемлема, то тяжелые «муромцы» так могли сажать только очень опытные пилоты. Так, 20 июня 1917 г. корабль ротмистра Середницкого был тяжело поврежден при приземлении, а «Муромец» гвардии штабс–капитана Никольского при посадке зацепил верхушки деревьев, загорелся и взорвался, экипаж остался невредим.

Немецкие двигатели «Аргус» с началом войны были недоступны, а «Сальмсон» и «Санбим» отличались большим лобовым сопротивлением и ненадежностью, запасные части отсутствовали, механики и мотористы были недостаточно подготовлены. Сами самолеты изнашивались. Кроме того, из‑за слабой оснащенности аэродромов и низкой квалификации персонала были нередки случая повреждения «муромцев» от ураганов и шквалов.

Поэтому в январе—феврале 1916 г. за всю эскадру из 10 кораблей (4 на фронте) работал единственный боеспособный, в октябре было совершено всего два вылета од­ним кораблем, в ноябре и декабре — один, 22 ноября. В начале 1917 г. из 30 (включая учебные) кораблей на фронте находилось 4, из которых два за зиму вообще не совершали боевых полетов из‑за устаревших или плохо работавших моторов.

По данным Марата Хайрулина, из 51 корабля, поступившего на фронт, воевало по­рядка 40 машин. Если в 1916 г., на пике боевой мощи, самолеты совершили 156 вы­летов (112 — успешно) и сбросили до 1180 пудов (19 т) бомб, то за 1917 г. эскад­ра совершила порядка 70 боевых вылетов, сбросив до 650 (10,7 т) пудов. Всего «муромцы» совершили до 300 вылетов, сбросив почти 3000 пудов (или 49 т) бомб.

А что же происходило на других фронтах?

Первая бомбардировка с дирижаблей состоялась уже 5/6 августа 1914 г. — Льеж, порядка 190 кг артиллерийских снарядов. На Восточном фронте 28 августа три цеп­пелина бомбили железнодорожную станцию у Млавы. 26 сентября дирижабль совершил налет на Варшаву, до 10 октября аэропланы сбросили на нее до 40 бомб. Ночью 19—20 января 1915 г. два цеппелина L3 и L4 атаковали Британию, открыв эру немецких стратегических бомбардировок (еще раньше, с августа 1914 г., англичане и францу­зы пытались различными способами, в т. ч. бомбардировками с гидропланов и обстре­лом с воздуха, уничтожить базы немецких дирижаблей). По данным П. П. Ионова, 21 марта 1915 г., LZ-35, LZ-11 и Z-10 выполняют первый бомбардировочный налет на Париж. По данным Жерара Хартмана (Gerard Hartmann), это были LZ-29, LZ-30, LZ 26 и LZ-35, причем LZ-29 был поврежден зенитками. 8 сентября L-13 с 2 т фугасных и зажигательных бомб на борту, включая 300–кг бомбу, атаковал Лондон (первая неу­дачная попытка была сделана еще 17 марта, успешная — 31 мая). Эта бомбардировка стала самой успешной за всю историю дирижаблей — 109 убитых и раненых, более по­лумиллиона фунтов стерлингов ущерба. Как докладывал экипаж цеппелина: «Самую большую бомбу мы сбросили с высоты примерно в два с половиной километра. К сожалению, в цель она не попала, но даже с той высоты, на которой находился L-13, можно было разглядеть чудовищный масштаб разрушений, вызванных взрывом 300–кило–граммового монстра. Целый городской квартал превратился в груду обломков и щебня. Через несколько секунд на этом же месте начал разгораться пожар, охвативший затем всю центральную часть Лондона… Оставшиеся бомбы мы сбросили на железнодорожную станцию. Удар был точным — вверх полетели рельсы, обломки пакгауза и двух больших автобусов, стоявших перед зданием вокзала. Разглядеть эти подробности не составляло никакого труда — по улицам Лондона текли огненные реки пожаров, вызванных нашими зажигалками». В ночь на 1 февраля 1916 г. LZ 55 сбросил 6 т бомб на гавань Салоники. Ночью 23 сентября над Англией было сбито два цеппелина, пламя горящих машин было видно со 125 миль. Всего дирижабли сбросили на Англию порядка 6000 бомб общим весом более 200 т.

Можно заметить, что сравнивать дирижабли с самолетами не совсем корректно, но, тем не менее, в данном случае они выполняли одни и те же задачи бомбардировок. Русские дирижабли, точнее, французского завода «Астра», выполнили от одного (по данным Обуховича и Кульбаки — вночь на 21 мая 1915 г. 21 пудовая бомба сброшены на станцию Лык) до трех (Ионов) удачных бомбардировочных вылетов. За всю войну.

При этом германский самолет «Таубе» с двумя четырехфунтовыми бомбами впервые бомбил Париж 14 августа 1914 г. На Англию первые бомбы с самолета, точнее, летающей лодки, были сброшены у Дувра 21 декабря того же года (возможно, первым был экипаж «Гота» LE2 4 ноября 1914 г.).

Если взять союзников, то первое воздушное средство появилось над германской территорией еще в ночь с 9 на 10 августа 1914 г. Это был французский дирижабль «Флерю», после разведки Саара долетевший до Трира и сбросивший там несколько бомб на вокзал (14 августа аэроплан «Вуазен» бомбил ангары цеппелинов у Меца). Только «Адъютант Венсено» (названный в честь погибшего в 1909 г. авиатора) со­вершил 31 боевой вылет: 14 полетов в 1914 г., 12 — в 1915 г. и 5 — в 1916 г. Всего он налетал 5500 км и в каждом полете, кроме разведки, сбрасывал до 30 бомб, долетая даже до долины Рейна. В целом за войну французские дирижабли совершили 63 боевых вылета. Даже в Италии 6 сухопутных дирижаблей произвели 258 бомбардировок, сбросив 200 т бомб.

В мае 1915 г. французы создают четыре бомбардировочные группы но 4 эскадрильи каждая. 18 аэропланов успешно бомбят заводы в Людвигсхафене, где выпускались взрывчатка и отравляющие газы. Ночью 29 июля 1915 г. эскадрилья «Фарманов» 7 атаковала фабрику по производству отравляющих газов в Росслере. Но «Фарманы» могли поднять чуть больше 130 кг бомб, а на дальнее расстояние — и того меньше. 9 августа в налете на Карлсруэ потеряны 9 самолетов.

В мае 1915 г., днем позже вступления Италии в войну, австрийские летающие лод­ки атаковали арсенал в Венеции. 20 августа трехмоторный итальянский «Капрони» бомбил территорию Австро–Венгрии. 18 февраля 1916 г., в ответ на рейд австрийцев на Милан 4 днями ранее, 10 бомбардировщиков атаковали Любляну. Несмотря на тех­нические проблемы и противодействие истребителей, 5 «Капрони» дошли до цели и сбросили 1,8 т бомб. С 22 июня 1916 г. «Капрони» с территории Франции бомбят Германию, 5 августа состоялся первый ночной вылет. С февраля 1918 г. до переми­рия группа бомбардировщиков в 56 рейдах сбросила 156 т бомб. Часть машин обору­довалась 25,4 мм пушкой Фиата, 37–мм орудием, спаренными или строенными пулеме­тами Льюиса или Фиата, а также пулеметами Виккерса.

Немецкие «Ризены» или «Ризенфлюгцойги» (Riesenflugzeug, «Гигант») разрабатыва­лись с 1914 г. и пошли в бой позднее «муромцев» — с 13 января 1916 г. пробный эк­земпляр с тремя моторами бомбил железнодорожные станции, аэродромы и районы кон­центрации русских войск, поднимая до 500 кг бомб. 15 августа было сброшено шесть 50–кг, три 20–кг и две 10–кг зажигательные бомбы, ночью с воздуха пламя пожара было видно за 100 км, 17 августа — 640 кг бомб и 24 августа — 894 кг. Затем настала пора серийных машин. С августа 1916 г. уже шестимоторный VGO. III совершил 7 боевых вылетов в район Риги. Было построено 18 R. VI, из которых 16 применялись на фронте, поднимая до двух т бомб за вылет, нормальная же бомбовая нагрузка составляла 1300 кг. 29 июня 1917 R. IV в четырехчасовом полете сбросил 1,5 т бомб. С конца сентября 1917 г. «Гиганты» атаковали Англию. Только один R.39 в двадцати боевых вылетах сбросил на Англию 26 т бомб, в том числе три 1000–кг бомбы. Первая тонная бомба была сброшена на Челси ночью 16—17 февраля 1918 г. Еще ранее, 28—29 января, взрыв 300–кг бомбы убил 38 и ранил 85 человек. Немцы построили и три самолета серии R. XTV, при дальности полета в 1300 км поднимавшие тонну бомб. «Гиганты» также бомбили Па­риж, Дюнкерк, Булонь, Кале, Абвиль и Руан. В строевых частях 1 R. VI и 1 R. XTV были сбиты истребителями, 1 R. VI сбит зенитным огнем, еще 1 R. VI разбился после боя по невыясненной причине. 13 «Гигантов» разбились по небоевым причинам. В 1919 г. союзники обнаружили недостроенный десятимоторный (!) триплан с размахом крыльев до 50 м и диаметром колес 2,4 м, предположительно способный достичь США.

Ашмор, начальник воздушной обороны Лондонского района и фактический создатель системы ПВО крупных населетшх центров, приводит описание одной из побед во Фран­ции: «Капитан Йюил [Yuille. — Е. Б.], который уже сбил одного бомбардировщика («Готу») в Англии, сумел 10 августа сбить самолет–гигант «R»… Гигант был ата­кован со всех сторон… Йюил подошел к нему на 25м, но не открывал огня до тех пор, пока не занял положения снизу и сзади хвоста гиганта; только тогда он открыл огонь, сделал 3 коротких очереди и вывел из строя один мотор. Следующие две очереди отделили часть фюзеляжа, примерно, по кабинку заднего пулеметчика. Гигант перешел на нос, затем на крыло, стал пикировать и загорелся; одна коробка крыльев у него оторвалась, 5 человек из экипажа пытались спастись на парашютах, но никому из 9 человек экипажа спастись не удалось. Эта победа типична для пра­вильной тактики, которую необходимо применять при атаке ночью бомбардировщика».

То есть в 1918 г. при правильной тактике и грамотных пилотах было возможно сбитие тяжелого бомбардировщика даже ночью при небольшом числе атакующих истре­бителей. При лучших ТТХ немецких самолетов на фронте находилось 5—7 «Гигантов».

Еще до «Гигантов», ночью 6—7 апреля 1917 г., «Альбатрос» С VII благодаря по­путному ветру и полнолунию успешно достиг Лондона и сбросил пять 10–кг бомб, убив одного и ранив двух человек (28 ноября 1916 г. разведчик сбросил шесть бомб, но был вынужден приземлиться на обратном пути).

Массовыми стали двухмоторные бомбардировщики различных фирм — «Готы», AEG, «Фридрихсхафены» и небольшое число «Румплеров». «Гот» модификации G. IV было выпущено 230 машин, и G. V — около 200 машин. Несмотря на «всего лишь» два мото­ра, в 1916 г. они догнали «муромцы» образца 1915 г. по практической дальности и бомбовой нагрузке. Не уступая лучшим «муромцам» 1916—1917 г. с моторами «Берд­мор» по скорости—135 км/ч, «Готы» превзошли их в грузоподъемности — до 500 кг бомб (с увеличением числа пулеметов на «муромцах» их грузоподъемность уменьша­лась), обычно смесь 50–кг фугасных и 12,5–кг осколочных и зажигательных. В дневных налетах на Лондон «Готы» обычно брали четыре 50–кг и восемь 12,5–кг бомб, в ночных — две 100–кг и пять 50–кг. Примерно треть 50–кг бомб не взрывалась, а десятая часть — рвалась в воздухе. «Фридрихсхафсны» поднимали до 1—1,5 т бомб и имели максимальную скорость в 135 км/ч.

25 мая 1917 г. 23 «Готы» вылетели на дневную бомбардировку Лондона, но двум пришлось вернуться из‑за механических проблем. Погодные условия не позволили бомбить Лондон, поэтому бомбардировщики атаковали запасные цели на побережье. Атаки истребителей ПВО закончились безрезультатно. Девять «Сопвичей» из фронто­вых эскадрилий перехватили возвращавшиеся бомбардировщики у бельгийского побере­жья и сбили один из них. Любопытно, что после уменьшения атак цеппелинов 1916 г. ПВО Лондона решено было сократить, и разрешить открывать огонь только батареям охраны побережья. Вторая атака 5 июня пришлась на графство Кент, но третья, 13 июня, достигла Лондона. Погибло 162 человека, еще 432 было ранено. Такое количество жертв объясняется тем, что мирные жители еще не боялись бомбардировок и выходили из домов посмотреть, что происходит. Ни один самолет из 14 не был по­терян, несмотря на 92 истребителя в воздухе. Англичане приняли решение увеличить количество эскадрилий со 108 до 200. При бомбардировке 7 июля 22 самолетами погибло 54 человека и ранено 194 (по более поздним подсчетам — 65 и 245, соответственно), многие — от осколков зенитных снарядов, от ПВО потеряна всего одна «Гота». С мая по август 1917 г. «Готы» совершили восемь рейдов на Англию, включая три на Лондон. С сентября усиление ПВО заставило немцев перейти на ночные действия, что увеличило потери самолетов при приземлении. За восемь дней (24 сентября — 1/2 октября) последовало шесть рейдов.

31 октября состоялся первый массированный рейд с зажигательными бомбами, что­бы вызвать панику среди населения. Второй такой рейд состоялся 6 декабря, но оба провалились.

Во Франции германские самолеты атаковали Нанси и Дюнкерк, иногда — Париж. По сведениям Жерара Хартмана, первый массированный налет на Париж состоялся в ночь с 30 на 31 января 1918 г. — из 30 «Гот» к цели прорвалось И, сбрасывая бомбы от 10 до 100 кг.

93 бомбы попало на территорию Парижа, 167 — в пригороды. К утру было 61 уби­тых и 198 раненых. В ночь с 8 на 9 марта на французскую столицу вылетело 60 бом­бардировщиков модификации G5, 28 бомб упало на город, 57 — на пригороды. Пострадало 59 человек, 18 погибло. Тремя ночами позднее налет 70 самолетов стоил Парижу 103 убитых и 101 раненых, ПВО сбило три машины. Налеты продолжались до сентября. В совокупности 702 сброшенные бомбы и 306 210–мм снарядов «парижской пушки» нанесли урон в 1797 убитых и раненых.

В январе 1918 г. ПВО Лондонского района насчитывало 249 пушек, 323 прожектора, четыре рубежа аэростатных заграждений, 8 авиационных эскадрилий с 89 дневными и 63 ночными истребителями последнего образца, и несколько самолетов — «наводчиков», снабженных радио (первыеBE 12 с передатчиками появились в августе 1917). К кон­цу апреля количество пушек увеличилось до 266, рубежи заградительного огня отме­чались на карте для лучшей координации. Общая численность прожекторов достигла 353, при них имелось 35 звукоулавливателей. Число боеспособных дневных истребителей поднялось до 159, а ночных — до 123. Тем не менее, за пять налетов, произведенных в первую четверть 1918 г., произошло только 18 перехватов, в которых была сбита всего одна «Гота». В середине апреля проводились испытания радиоприемников на истребителях. Истребители с установленными под углом 45° пулеметами могли атаковать бомбардировщики из мертвых зон обзора и обстрела. Последний и крупнейший налет состоялся 19 мая 1918 г., когда немцы из 38 «Гот» (и 3 «Гигантов») потеряли от реорганизованной ПВО 6—3 сбито истребителями, 2 зенитками и у 1 отказал мотор. Еще от 4 до 7 разбилось при посадке. Во время этого последнего налета в Лондоне было убито 49 человек и 177 ранено. После этого рейда «Готы» были переведены на тактические цели Западного фронта. Ночью 20—21 мая 1918 г. эскадрилья «Гот» уничтожила 6000 т боеприпасов у Бларжи. С одним пулеметом бомбовая нагрузка «Гот» достигала 812 кг.

Всего «Готы» совершили 20 налетов на Великобританию, сбросив около 85 т бомб (на итальянском фронте — 220 т), а вместе с другими самолетами и дирижаблями — порядка 300 т или 9000 бомб. Зачастую израсходованные ПВО снаряды (до 20—30 000 и более за налет, отдельные орудия выстреливали свыше 500 снарядов) оказывались во много раз дороже нанесенного бомбами ущерба, следы от шрапнели видны на неко­торых стенах до сих пор. Погибло 1414 англичан. В ходе налетов, по разным дан­ным, была потеряна 60—61 машина, в том числе 8 сбито английскими истребителями, 12 сбито огнем зенитной артиллерии, 1 разбился над территорией противника из‑за аварии двигателей. 36 самолетов разбилось при посадке на свой аэродром, 3 машины пропали без вести.

К концу войны зенитная артиллерия, прожекторы, аэростаты заграждения. площадки для вынужденных посадок, аэродромы, береговые и внутренние посты воздушного на­блюдения были объединены в единую сеть. Англичане также использовали в ПВО воз­душные командные пункты командиров эскадрилий, которые при помощи радиопередат­чиков могли сосредоточить свои самолеты в воздухе в любой части охраняемой линии и на любой назначенной высоте. Уже к лету 1918 г. британское ПВО могло рассчиты­вать на вылет 200 самолетов в любой момент. Лондон защищали 376 самолетов, 296 зенитных орудий, 622 прожектора и 258 звукоулавливателей. Подвижные резервы ПВО на автомобилях усиливали нужные участки. Начальник воздушной обороны по интерак­тивной карте с цветными фишками следил за любым пролетающим самолетом и мог об­щаться по телефону с командирами подцентров и операторами карт. От момента, когда наблюдатель на какой‑либо станции замечал над собой самолет, до момента, когда фишка, изображающая этот самолет, появлялась на главной карте воздушной обороны, проходило, как правило, не более полминуты.

Согласно Френсису Мэйсону, первые идеи о стратегических бомбардировках Герма­нии при помощи тяжелых дальних бомбардировщиков относятся к декабрю 1914 г. и принадлежат коммодору Суэтеру (Sueter), директору Авиадепартамента. В марте 1915 г., с флотского самолета на турецкие укрепления в Дарданеллах была сброшена 225–кг бомба — крупнейшая для того времени.

Тем временем французы определяли приоритетные цели будущих налетов среди инду­стриальных центров. Саар, Лотарингия и Люксембург, дающие примерно половину гер­манской стали, находились в пределах досягаемости. Мангейм и Людвигсхафен, Майнц, Кёльн, Вестфалия откладывались на более дальнюю перспективу. Налеты на Саар требовали сначала 35, затем 200 бомбардировщиков «Сопвич» и 200 мощных моторов для замены, однако такой размах поставил бы под угрозу обеспечение нужд армии. На пике активности, с октября 1916 г. по март 1917, соединение имело всего 43 пилота и 35 машин, а в мае 1917 г. было окончательно переведено на поддержку войск.

Первый ночной рейд на аэродром Камбре состоялся 19 февраля 1916 г. В мае 20 самолетов «Сопвич» и 15 «Шорт» размещаются около Нанси. Во время битвы на Сомме второй лейтенант Уингфилд, сбросив на железнодорожную станцию Сен–Квентин 50–кг бомбу, уничтожил поезд с боеприпасами, был сбит, но спасся. В том вылете обратно вернулось только три из восьми бомбардировщиков. 30 июля 6 французских и 2 британских (плюс один эскортный) самолета сбрасывают на склады бензина в Мюльхайме 1450 фунтов бомб (чуть более 650 кг).

С октября начались более массовые атаки Мюльхайма и Штутгарта. 12 октября дневной налет на фабрику Маузера в Оберндорфе привел к большим потерям (из 31 бомбардировщика плюс эскорт сбито 6 французских и три британских самолета) и отказу от действий днем. 23 октября 9 бомбардировщиков под прикрытием 6 машин без потерь сбрасывают на завод Тиссена в Лотарингии более тонны (2600 фунтов) бомб. В ноябре и декабре французы бомбят Саар, сбрасывая до тонны и более бомб за налет, англичане также проводят пять рейдов на фабрики у Фёльклингена. В ночь на 17 ноября четыре FE2bс тремя 45–кг бомбами на каждом атаковали цели на же­лезной дороге.

Англичане бомбили западную Германию и Бельгию при помощи многоцелевых «Сопвич» 11/2 Strutter, малоэффективных для рейдов на большие расстояния, а с марта 1917 г. — и одиночных «Хендли Пейдж» 0/100 из Нанси и Дюнкерка. Тогда эти атаки толь­ко отнимали дефицитные ресурсы. «Сопвичи» несли всего 4 30–кг бомбы и имели бое­вой радиус менее 150 миль (учитывая необходимость набора высоты не менее 3 км перед пересечением линии фронта). Между июлем 1916 г. и апрелем 1917 г. 15 «Соп­вичей» сбрасывали в среднем чуть более тонны бомб (2500 фунтов) за вылет. Тем не менее 0/100 могли поднимать на небольшие расстояния более 14—16 50–кг бомб (по оценке летчиков, втрое больше, чем любой другой самолет на Западном фронте, и почти впятеро больше «Сопвича»), бомбовый прицел и два «Льюиса». Первые самолеты несли локальную броню, позднее снятую, кроме защиты топливных баков. По воспоми­наниям Пола Бюшера (PaulBewsher), штурмана, в первых вылетах им помогали ориен­тироваться французские наблюдатели, а немецкие города, например, Мец, были ярко освещены. Приборы подсвечивались фосфоресцирующими красками, а члены экипажа переговаривались жестами, морзянкой при помощи фонариков и указывая курс лампоч­ками в кабине. Например, поворот обозначался левой или правой рукой, рука на го­лове — заглушение моторов наполовину, взмах рукой — сброс бомб. Одномоторные бомбардировщики Short поднимали меньше бомб (до восьми 30—50–кг), но уже были готовы к вылетам, поэтому, по выражению англичан, четыре бомбы, сброшенные сейчас, были лучше, чем четырнадцать в будущем.

16 марта 1917 г. «Хендли Пейдж» сбрасывает на станцию Меца около полутонны (1200 фунтов) бомб. 5 апреля 0/100 атакует Арнавилль, ночью 13/14 апреля — Ха­гендинген, следующей ночью — Чембли (Chambley). Ночью 5 апреля FE2bуничтожают четыре ангара в Дуэ, но теряют один бомбардировщик. Это привело к решению перейти на ночные бомбардировки, в т. ч. укрепленных баз германских подлодок в Бельгии (схожую задачу будут выполнять и стратегические бомбардировщики Второй мировой). Для поражения защищенных целей 0/100 моши нести две 236—250–кг бомбы. 9 июля 0/100 Кеннета Сейвори (Kenneth Savory) с базы в греческом Мудросе впервые сбросил 14 50–кг бомб на цели в Константинополе, включая крейсер «Гебен», немец­кую штаб–квартиру на пароходе и турецкое министерство обороны. Ночью 16—17 авгу­ста FE2bсбросили 4,5 т бомб на цели в Бельгии. 24 октября четырнадцать FE2bи девять 0/100 атаковали фабрику Бурбах у Саарбрюккена, потеряв по две машины. На рождество десять DH-4 в первом глубоком рейде бомбили Мангейм и Людвигсхафен. В марте–апреле 1918 г., отражая немецкое наступление, «Хендли Пейджи» бомбили же­лезнодорожные станции, сбрасывая до 11 т бомб за 6 налетов.

Рейды «Гот» придали ускорение идеям по организации ВВС. С 1 января по 21 мая 1918 г. было сброшено 393 т бомб днем и 43 — ночью. С 6 июня по 10 ноября в 239 дневных и ночных рейдах английские «Хендли Пейдж» 0/400 (с моторами в 360 л. с.), FE2bf DH-4 и DH-9 пяти ночных и четырех дневных эскадрилий сбросили на Германию порядка 585 т бомб, из них 390 т — ночью. Были потеряны или серьезно повреждены 352 самолета, 287 летчиков погибли или пропали без вести. С октября 1917 г. по перемирие стратегические бомбардировщики потеряли втрое больше машин по техниче­ским причинам, чем от ПВО. Экипажи ночных бомбардировщиков вдвое выше рисковали пострадать по техническим причинам, но в 4—5 раз меньше — по боевым, чем их дневные коллеги.

230–сильные моторы позволяли «Де Хэвилендам», вылетающим из Франции, бомбить цели вплоть до линии Кельн–Франкфурт–Штутгарт, на дальность до 150—235 км. Под ударом оказывалась жизненно важная часть германской промышленности — угольные и железорудные шахты, металлургия Лотарингии, авиа- и моторостроительные заводы Даймлера, Боша и Бенца в Штутгарте и Мангейме, химическая промышленность, в т. ч. производство взрывчатых веществ (BASF в Людвигсхафене, Байер в Кёльне и др.), железнодорожные узлы — Тионвиль, Саарбрюккен, Мангейм и Карлсруэ, а также аэродромы.

Обычно дневные самолеты несли две 112–фунтовые или одну более крупную 230–фун­товую бомбу (50,8 и 104 кг соответственно), последние — с бронированным носом для большей пробиваемости, заполняемые аматолом или тротилом с ртутным взрыва­телем. 40–фунтовые (18–кг) зажигательные фосфорные и 20—25–фунтовые (9—11 кг) осколочные бомбы использовались при бомбардировках аэродромов, каждый самолет мог взять по восемь осколочных бомб. Самолеты эскадрильи летели группами по шесть в виде наконечника стрелы — за лидером в 15 м выше летел первый ряд из двух ведомых, затем второй ряд—еще три самолета, но в 15 м ниже. В ряде случаев с одного аэродрома вылетало до трех эскадрилий, всего 36 самолетов. При полете на высоте около 5 км и выше использовались кислородные аппараты, баки обеспечи­вали до 5 часов полета. В сентябре 1918 г. дневные бомбардировщики могли сбро­сить порядка 5,5 т (12 000 фунтов) бомб в день.

Для ночных бомбардировщиков наиболее массовым стал вылет 40 0/400 14—15 сентя­бря 1918 г. Они могли нести 12—16 50–кг, три 236—250–кг бомбы (и дополнительно две 50–кг бомбы под фюзеляжем), а к концу войны даже 750–кг бомбу (1650 фунтов) — впервые она была сброшена ночью 24—25 июля 1918 г. В августе появилась 816–кг (1800–фунтовая) бомба. С 30 % запасом топлива бомбардировщики могли донести до Франкфурта или Кельна порядка 600 кг (более 1300 фунтов) бомб. В качестве оборо­нительного вооружения «Хендли Пейджи» несли А—5 пулеметов Льюиса. Для прорыва сильной ПВО применялось крутое планирование с 4000 до 25 (!) м и сброс бомб по специальному низковысотному прицелу.

В свою очередь, немцы по примеру английской ПВО также объединяли зенитные ба­тареи, наблюдательные аэростаты, посты и аэродромы перехватчиков (включая ноч­ные) в единую телефонную сеть. Не считая орудий на фронте, первая линия зенитных батарей проходила по долине реки Саар, вторая — от Рейна до восточных отрогов Вогезов. Воздушные заграждения ставились в Люксембургско–Лотарингском районе, в Саарской области, а также у Леверкузена. В конце 1917 г. зона затемнения была расширена до линии Дортмунд — Ханау—Оффенбах—Гейдельберг—Ротвейль, т. е. за Рейн. Усиление ВВС ПВО позволило 31 июля 1918 г. 40 истребителям сбить 7 самолетов из 9, а 26 сентября — 30 истребителям сбить 6 из 7 бомбардировщиков. Только в одном ночном рейде на Кёльн было потеряно четыре «Хендли Пейджа», в другом, на Саарбрюккен и Трир — шесть машин.

По немецким данным, английские стратегические бомбардировки беспокоили желез­нодорожное сообщение — приходилось задерживать поезда, снижать их скорость, строить объездные пути и т. п. Ущерб промышленным объектам оказался незначитель­ным, чего нельзя сказать о моральном духе населения и рабочих (хотя после войны британские аналитики отмечали «невероятное легкомыслие» немцев во время налетов). Первые рейды «Сопвичей» в большинстве просто не замечались населением. Как выяснилось после войны, фугасные бомбы не могли разрушить наиболее прочные промышленные сооружения. Зажигательные бомбы редко пробивали крыши зданий, поэтому почти не причиняли им вреда, зато давали огромный моральный эффект и могли быть более полезными против аэродромов. Прицеливание было крайне сложным. С октября 1917 г. по ноябрь 1918 г. 76 % бомбардировщиков поразили «некоторые цели» (около 55 % — намеченные), 14 % — вернулись из‑за неполадок с моторами и 10 % — по погодным условиям. Практически в каждом рейде отмечались невзрывы бомб. Германские потери от налетов составили 746 человек убитыми, 1843 ранеными и около 25 млн рейхсмарок ущерба (или 400 фунтов за каждый рейд на Бурбах — всего 8000 фунтов). Сэр Хью Тренчард (Hugh Trenchard), командующий британскими независимыми ВВС, считал моральный эффект атак на города в 20 раз более значимым, чем материальный. Так, по сообщениям прессы, 16—17 сентября 1917 г. один бомбардировщик уничтожил здание оперы во Франкфурте, убив 120 человек.

Французы, в свою очередь, атаковали район Брие в Лотарингии — один из крупней­ших центров по выплавке стали. Чтобы не подставить под ответные удары свои горо­да, они старались уничтожить железнодорожную сеть ударами «Вуазенов» 10, «Бреге» 14, «Фарманов» F.50 и «Кодронов» С.23. К моменту перемирия против Брие действо­вало 245 бомбардировщиков.

Всего англичане и французы сбросили на Германию порядка 14 000 бомб, из них 7 000 — в 1918 г.

Да, в 1913 г. «муромцы» были шедевром авиации, но в 1917 г. английский одномо­торный DH-4 нес 200—209 кг бомб со скоростью до 170 км/ч, а «муромцы» с полным набором пулеметов — 150—200 кг при меньшей скорости и дальности. При этом DH-4 было построено примерно 1500, не считая почти 2000, выпущенных в США и достигших Франции во время войны. Французский «Бреге» 14, с широким использованием в конструкции алюминия, нес 3 пулемета и до 300 кг бомб со скоростью до 177 км/ч. С марта 1917 г. и до конца войны их было выпущено примерно 5500 (!).

На испытаниях в августе–сентябре 1916 г. тип «Е» на высоте 300—500 м развивал 130 км/ч, тип «Г» с моторами «Рено–Балт» — 115 км/ч, тип Д-2 — до 140 км/ч. В июне 1918 г. DH-4 с моторами «Роллс–Ройс» Eagle VI и VII развивали скорость в 102 мили в час на высоте 4,5 км, в сентябре с Eagle VIII — 126 миль в час (около 164 и 202 км/ч). В конце войны летчики «муромцев» как кладу радовались старому аэроплану с качественной французской проволокой, спасающей от плоского штопора, и избавлявшей от ежедневной регулировки. Моторы «Рено» имели номинальную мощ­ность в 225 л. с., но требовали больших винтов, задевавших за кабину, а с возмож­ными к установке развивали не более 170—180 л. с. В результате возрастала масса моторов и расход бензина.

К 1917 г. «муромцы» как летчиками, так и учеными, оценивались все более и бо­лее критически. Например, так писал 13 июня в рапорте начальнику Эскадры ко­мандир 4–го боевого отряда капитан Р. Л. Нижевский: «…продолжать боевую работу на существующих Воздушных кораблях безусловно возможно, но лишь на кораблях типа Г с моторами 150—160НР и при условии, что они построены по прочности не меньшей, чем строились таковые корабли до 1917 года, имея, главным образом, в виду каче­ства материала и добросовестное выполнение самой постройки и если их авиационное качество будет не ниже…

Любого летчика с «Фармана», «Вуазена» и им подобных аппаратов, конечно, не­льзя сразу сажать на корабль. Во многих случаях он с ним не справится, как и со всяким другим, более строгим, малым тихоходным аппаратом.

Резюмирую — у опытного летчика, который вообще желает летать, корабль типа Г с хорошими 4 моторами по 150—160НР не так уж неуправляем, а отсюда и не так уж опасен, чтобы в настоящее время отказаться на нем летать.

Корабль же типа Г с Рено–Балт, в силу его нерассчитанности под такую мощность (и тяжесть) моторов, является аппаратом трудноуправляемым и даже опасным, а по­тому дальнейшие налеты на нем, даже после усиления, должны быть прекращены. Для последней комбинации моторов Рено–Балт должен быть совершенно переконструирован корабль (перенесена тяга винта и центр тяжести, усилен фюзеляж и пр.).

Что же касается корабля типа Е, то этот корабль, с боевой точки зрения, яв­ляется очень неудобным, в управлении очень строгим, высоту берет слабо, конструкция крыльев для данной мощности неудовлетворительна и потому этот тип желательно переконструировать, приостановить дальнейшую его постройку в том виде, в каком он является в настоящее время…

На мой взгляд, было бы рациональнее выработать тип с 2 моторами, так как сле­дующие два мотора уже приносят только отрицательные стороны с аэродинамической стороны и обслуживания корабля».

В протоколе от 14 сентября после испытаний было отмечено, что «Муромец» типа Г-3 «Ренобалт» при полезной нагрузке на 4 часа полета (бензин и масло — 48 пу­дов, 6 человек экипажа — 30 пудов, пулеметы, патроны и приборы — 12 пудов, итого 90 пудов) бомб поднять уже не может, потолок в 3300 м «безусловно мал», скорость подъема на эту высоту в 1,5 часа также мала.

Из заключения Комиссии по вопросу о прочности аэропланов «Илья Муромец», со­зданной после Февральской революции:

«1) С точки зрения прочности в полете аппараты опасны,

2) Дальнейших заказов аппаратов этого типа производить не следует.

3) В случае необходимости в больших аппаратах лучше выработать новый тип, чем заниматься улучшениями «И. М.».

4) Эти соображения в смысле прочности относятся также к аппаратам с четырьмя моторами Р. Б. завода, так как усилия в нем мало отличаются от усилий в рассчи­танном аппарате».

Некоторые узлы несли напряжения, превышающие временные сопротивления их мате­риала, вместо заявленного Сикорским запаса прочности примерно 4,5.

Серийный (46 самолетов модификации 0/100 и более 550 0/400) двухмоторный «Хендли Пейдж» воевал с марта 1917 г. Своеобразная ирония судьбы — английские моторы для этих бомбардировщиков, «Санбим» в 320 л. с., носили название «Казак». Италия, не самая сильная авиационная держава, смогла построить более 750 тяжелых бомбардировщиков «Капрони» разных модификаций («Капрони 4» поднимали до 1,5 т бомб, «Капрони 5» — полтонны), Россия — только около 80 «муромцев» и недостроенный биплан Ижорского завода.

При этом действительно оригинальные летающие лодки Григоровича, например, М-11 — бронированная, выпускающаяся серийно, куда менее известны.

«ТАНКИ РУССКОГО ТИПА»

Наряду с другими историями о «России, которую мы потеряли», существует краси­вая легенда о первом в мире танке Пороховщикова. Александр Александрович Поро­ховщиков был известным изобретателем, еще в 1911 г. изготовившим аэроплан соб­ственной конструкции и имевшим две мастерские с самым широким спектром работ. Но был ли он «отцом» танка? Действительно, как пишет М. Н. Свирин, 9 января 1915 г. рассматривалось предложение Пороховщикова о постройке «вездехода» с гусеничной лентой для нужд действующей армии. Но эта машина была невооруженной и без брони. При езде гусеничная лента съезжала с барабанов, а управление было достаточно сложным. В последнем акте испытаний от 29 декабря 1915 г. сказано, что «по­строенный экземпляр «вездехода» не выказал всех тех качеств, которые обусловлены докладом № 8101, например, не мог ходить по рыхлому снегу глубиной около 1 фута, а испытания хода по воде сделано не было». Поэтому 6 февраля 1916 г. на­чальник инженерных снабжений армий западного фронта написал в Главное воен­но–техническое управление (ГВТУ) о прекращени испытаний.

Откуда же пошла легенда именно о бронированной вооруженной машине? Вероятно, из‑за того, что с весны 1915 г. Пороховщиков предлагал военному ведомству и многослойную броню собственной разработки — из обычного котельного железа с прокладкой из «особого сорта морской травы». Броня толщиной в 4,5 мм наружного и

3,5 мм внутреннего листа была установлена на автомобиле «Форд–Т» и 14 июня 1915 г. испытана. Вооружения и здесь не было, а ходовых испытаний не производи­лось. 11 октября испытывалась трехслойная броня — 4—2—4 мм. Из‑за большого объема, веса и сложности изготовления от брони Пороховщикова в итоге было решено отказаться. И только осенью 1917 г. Пороховщиков предлагает новый проект «Везде­хода № 2» — с броневой рубкой и 3—4 пулеметами. Проект был рассмотрен на заседа­нии ГВТУ 30 ноября 1916 г. и раскритикован из‑за отсутствия дифференциала, нера­циональной нагрузки на гусеничную

ленту и большого расстояния между поддерживающими барабанами, что вызывало бы проблемы при поворотах и передвижении по пересеченной местности. В результате, по заключению ГВТУ, конструкция «Вездехода» была лишена какой‑либо практической ценности.

Да, в России за время войны было построено 205 бронеавтомобилей (по данным Ко­ломийца, по данным Федосеева — 201), но подавляющая их часть — на импортных шас­си, с импортными моторами и зачастую — с импортным вооружением. В то же время из‑за рубежа было поставлено порядка 500 броневиков фирм «Остин», «Рено», «Армстронг–Уитворт», «Фиат» (шасси) и других. Русские специалисты успешно приме­няли тяжелые пушечные броневики, могли оценить достоинства и недостатки зарубеж­ных конструкций, вносили усовершенствования — проводили перебронирование и т. п., предлагали оригинальные концепции применения (бронеавтомобили Джеффери–Поплавко задумывались как одни из первых БТР), но физически не могли обеспечить массовое производство собственных конструкций, как, например, трехколесных САУ Федорова. Полковник Гулькевич был вынужден для своего проекта 1915 г. бронированного гусе­ничного трактора, фактически — русского танка, использовать шасси тракторов «Алис–Чалмерс Мотор трак». В то время, когда на Западном фронте в 1916—1917 уже шли в бой сначала десятки, потом сотни танков одновременно, по проекту Гулькеви­ча удалось изготовить… два бронетрактора — «Илья Муромец» и «Ахтырец», на­званных «танками русского типа», первый — в ноябре 1916 г. При этом предполага­лось придавать по 40 бронетракторов на один армейский корпус. В 1917 г. Пути­ловский завод изготовил 34 комплекта деталей для переделки по проекту Кегресса броневиков «Остин» в полугусеничные. И 12 таких бронеавтомобилей было изготовлено, только… с июля 1919 г. по март 1920 г., уже при другой власти. Как пишет М. Н. Свирин, только на 1918 г. с помощью французских специалистов и документации, ожидавшихся осенью 1917 г., планировался выпуск боевых машин на заводе «Русский Рено» в Рыбинске. Они должны были быть па шасси гусеничного трактора, массой около 12 т, с вооружением из 75–мм пушки и 8–мм пулемета Гочкис. В реальном 1918 г. западные танки выпускались уже не сотнями, а тысячами.

При этом реальные бронеавтомобили ни в коей мере не могли служить полноценной заменой танка, успешно разрывавшего проволочные заграждения и ползавшего по усе­янному воронками полю боя. Даже лучшие бронеавтомобили, отягощенные броней и во­оружением, могли использоваться только по шоссе, укатанным грунтовым или заснеженным дорогам, что отмечалось еще во время войны. На Западном фронте батальон броневиков успешно показал себя в ряде боев 1918 г., но в условиях развитой и качественной дорожной сети.

А бронепоезда, как мы видели в предыдущей главе, как серьезное средство совре­менного поля боя против сильного противника, отвергались еще в Англо–бурскую войну.

То же наблюдалось и в других областях.

В итоге, несмотря на неоднократные попытки и даже первоначальную фору в неко­торых видах вооружения, к 1917 г. по большинству позиций разрыв не только не со­кратился, но, наоборот, увеличился, как в количестве, так и качестве. Особенно в авиации, танках, тяжелой артиллерии, боевой химии, тыловом обеспечении… Как писал позднее H. H. Головин, «те, кто упорствует в приложении к 1917 г. масштаба 1914 г., могут быть уподоблены пассажиру скорого поезда, ожидающему увидеть в окно через несколько часов пути все тот же вид, который представлялся ему рань­ше».

БРУСИЛОВСКИЙ ПРОРЫВ

В популярной литературе Брусиловский (ранее — Луцкий) прорыв называют лучшей операцией Первой мировой, единственным прорывом стационарного фронта.

Тем не менее, немцы провели Горлицкий и Свенцянский прорывы еще в 1915 г., за­тем — Рижская операция 1917 г., Капоретто, в 1918 г. — «наступление кайзера» (или «наступление Людендорфа») из нескольких прорывов фронта. Антанта, в свою очередь, создала «черный день немецкой армии».

Ирония судьбы в том, что операция Юго–Западного фронта под командованием Бру­силова, являясь частью русского стратегического плана войны 1916 г., вначале имела чисто демонстративную задачу, с целью выручить из тяжелого положения ита­льянскую армию. Как это произошло?

К весне 1916 г. немцы и австрийцы не имели единого плана войны — Фалькенгайн предлагал обескровить Антанту сражением за Верден, Гинденбург и Людендорф хотели сначала окончательно вывести из войны Россию, а Конрад — Италию. В свою очередь, Антанта в декабре 1915 г. и марте 1916 г. выработала единый стратегический план, по которому летом французы отражали немецкое наступление, англичане как можно скорее перебрасывали войска на континент, русские и итальянцы путем нажима на противника не давали бы ему перебросить силы со своих фронтов. Немцы упредили эти замыслы, начав в феврале Верденскую операцию.

Россия, стремясь помочь союзникам, в марте начала операцию у озера Нарочь, ко­торая, несмотря на первоначально пятикратное превосходство в силах (236 000 шты­ков против примерно 46 000), потерпела крах. Всего с русской стороны участвовало 407 052 штыка, 18 428 сабель, 982 орудия, считая в том числе резервные 15–й и 35–й армейские корпуса. Во 2–й армии, наносившей главный удар, было 605 легких и 282 тяжелых орудия, 12 самолетов. При занимаемом армией фронте в 60 км плотность орудий составляла 10—15 орудий на км. Немцы располагали 74 000 штыков, 8000 сабель, 576 легкими и 144 тяжелыми орудиями.

За неимением аэрофотоснимков была более или менее известна только первая линия неприятельских окопов, остались неизвестными немецкие резервы и пути их подхода. 17 марта, за день до наступления, из девяти корпусов 2–й армии только один, 34–й, был полностью оснащен винтовками. По свидетельствам очевидцев, «изо дня в день части питаются одним супом; каша не варится, так как нет масла и сала. Отпускаемая частям крупа закладывается в суп». Крайне плохо были оборудованы окопы. При батареях к моменту артиллерийской подготовки была сосредоточена поло­вина боекомплекта, остальное находилось на станциях за 30 км от фронта, армия ощущала острый недостаток в перевозочных средствах. Для прорыва укрепленной полосы противника назначались войска, совершенно не знакомые с местностью и только что прибывшие в данный район, как, например, части 1–го сибирского корпу­са. Не были в должной мере учтены уроки наступления при Стрыпе в конце 1915 г., хотя ошибки были подытожены командующим 7–й армией еще 25 января 1916 г. Указа­ния по прорыву укрепленной полосы противника были направлены в войска всего за день до наступления, когда учить солдат чему‑либо было уже поздно.

Артподготовка проводилась слишком слабыми силами и на широком фронте, к тому же пехотные атаки часто запаздывали по сравнению с концом подготовки. По мнению Е. З. Барсукова, наступление велось разрозненно, отдельными корпусами, без общей связи и руководства на уровне армии, нарушались даже элементарные правила такти­ки. Затем началась оттепель, сделавшая район непроходимым — русское командование знало о такой возможности, но надеялось успеть помочь союзникам раньше. Кроме того, немцы с помощью разведки, в т. ч. воздушной, смогли составить четкое представление о планируемом наступлении. Во время сражения немцы успевали перебросить резервы на атакуемый участок, а благодаря тщательному наблюдению и управлению артиллерийским огнем — успешно бороться с артиллерией наступающих. Узкий фронт наступления позволял сковывать атаки огнем с флангов.

Поэтому при больших задействованных силах в боях с 18 марта по 1 апреля уда­лось захватить около 1200 человек пленных, 15 пулеметов, несколько сот винтовок, несколько тысяч винтовочных патронов и… примерно 10 км2 неприятельской терри­тории. За это потеряли убитыми и ранеными более тысячи офицеров и 77 500 солдат — до 30 % армии (и до половины состава наступавших групп), обмороженных и за­мерзших было 12 000. В момент прекращения мартовского наступления с германских проволочных заграждений сняли 5000 трупов. По немецким данным, германские войска потеряли порядка 20 000 человек, по отечественным подсчетам — до 30 000—40 000. И это несмотря на случаи добровольной сдачи немецких солдат в плен еще до наступления и то, что укрепления противника были обычного полевого типа, без бетонированных сооружений. Напротив, русские войска к началу операции отличались высоким боевым духом.

Среди важнейших причин провала операции отмечали ввод войск по частям при без­действии соседей и опоздание резервов. То же, по словам В. Н. Клембовского, по­вторялось «чуть ли не в каждой нашей операции».

Еще более масштабное наступление планировалось на апрель. Северный и Западный фронты должны были сосредоточить 695 000 штыков и сабель против 125000 немецких, т. е. почти с шестикратным превосходством, Юго–Западный фронт — готовиться ко времени развития наступления севернее. Однако глубокая операция не планирова­лась: «суть в том, чтобы при последовательных подготовленных атаках исполнить прорыв, нанести противнику потери и разбить основательно часть его войск», т. е. сделать с немецкой армией то же, что она хотела сделать с французской — перемо­лоть часть сил и обескровить». С другой стороны, по мнению В. И. Оберюхтина, успех наступления на Вильно мог создать угрозу флангу и тылу германского фронта и вынудить немцев очистить часть оккупированной территории, а с выходом русских войск на линию Неман, Брест–Литовск под угрозой находилась бы и Восточная Прус­сия.

Генерал Алексеев предлагал усилить Юго–Западный фронт (резервами Северного и Западного фронтов) и атаковать им на запад — в Галицию и Карпаты, далее конницей к Будапешту. Одновременно англо–франко–сербо–греческие войска должны были от Са­лоник повести наступление на север через Македонию и Сербию к Будапешту. Однако этот план был отвергнут союзниками из‑за нехватки тоннажа для доставки подкреп­лений в Салоники. С сегодняшней точки зрения вызывает вопросы также координация усилий и сама возможность настолько глубокого прорыва.

Брусилов предлагал прорвать фронт у Луцка и, обойдя болотистое Полесье, дви­гаться на Брест–Литовск, охватывая противостоящие Западному фронту немецкие вой­ска. Но резервы его фронту за счет соседних было решено не выделять, поэтому удар Юго–Западного фронта планировался демонстративным.

Что же представляла собой оборона австрийцев и немцев?

Фронт австрийцев состоял из 2—4 укрепленных полос, удаленных друг от друга на 5—6 км. Каждая полоса имела глубину до 1 км и состояла из 2—3 линий окопов и узлов сопротивления, сильно развитых в глубину и находившихся в артиллерийской связи между собой. Несмотря на железобетонные укрепления, электризуемые загра­ждения и минные поля, оборона переносилась в первую линию, в результате при ар­тиллерийской подготовке атаки войска несли большие потери, а выбитые из первой линии войска уже не могли задержаться на следующих — слабо и небрежно укреплен­ных. Пулеметы располагались шаблонно, в исходящих и входящих углах, поэтому бы­стро уничтожались артиллерийским огнем при атаке.

На Западном фронте германские позиции состояли из трехчетырех полос по 3—4 ли­нии окопов. В районе Барановичей позиции были объединены в единый укрепленный район — прообраз будущих УР. Вторая линия окопов располагалась в 200 м, а иногда в 1—1,5 км от первой, глубина проволочных заграждений перед позицией доходила до А—15 кольев. Хорошо замаскированные и бетонированные пулеметные точки обеспечи­вали перекрестный огонь даже в глубине обороны и часто не могли быть заблаговре­менно уничтожены. Опорные узлы рассчитывались на удержание и после утраты смеж­ных окопов. Даже небольшие, но натренированные и хорошо знакомые с местностью резервы имели много шансов на успех при внезапных фланговых контратаках. В ряде случаев (например, участок Сморгонь—Крево) позиции считались русским командова­нием «неодолимыми, требующими для овладения, ими громадных жертв и времени». При этом, пользуясь болотистой местностью, 5 немецких и 2 австрийских дивизий занимали фронт в 163 км, в т. ч. Бескидский корпус занимал 88 км. В отличие от австрийцев немцы упорно сопротивлялись на второй и третьей линиях окопов.

Генерал Брусилов считал, что подготовка прорыва в условиях 1916 г. при наличии достаточных средств разведки секретной быть не может. Поэтому предлагалось подготовить в каждой армии и корпусах Юго–Западного фронта по одному ударному участку и этим лишить противника возможности установить истинное направление главного удара. Брусилов уже имел опыт удачных наступлений с малыми резервами — на Гнилой Липе в августе 1914 г. и в Карпатах в январе 1915 г.

Австро–германская разведка сумела вовремя вскрыть русскую группировку и даже узнать день атаки, но командование, готовясь атаковать итальянцев, игнорировало сообщения об угрозе со стороны русской армии, считая ее неспособной к каким‑либо активным действиям.

19 мая 1–я итальянская армия в Трентино была атакована австрийцами и потерпе­ла крупную неудачу, потеряв при этом до 16 000 одними пленными и 80 оруций. Ита­льянцы требовали наступления русской армии, французы во главе с генералом Жоф­фром, заинтересованные в отсрочке активности русской армии до окончания подго­товки операции на Сомме, просили лишь демонстраций для подъема духа. Результатом активной переписки и стало решение нанести первый удар Юго–Западным фронтом 4 июня, хотя общие задачи фронтов остались прежними — главный удар наносил Запад­ный фронт 10—11 июня. Именно Юго–Западный фронт мог отвлечь австрийцев, а Запад­ному фронту против немцев требовались как можно лучшая подготовка и обеспечение.

Благодаря хорошо разведанной системе обороны, подготовленному артиллерийскому огню, надежной связи и штурмовой тактике с 4 по 7 июня удалось быстро прорвать австрийский фронт, продвинувшись на направлении главного удара за 13 дней на 75 км. Например, батареи «железной» дивизии Деникина выпустили за 36 часов почти 28 000 снарядов. Хотя по сравнению с расходом снарядов на Западном фронте, где на участке прорыва выбрасывались сотни тысяч, а в 1917 г. — миллионы снарядов, эта цифра была невелика, тем не менее, по словам Деникина, «первый раз наша артилле­рия получила возможность выполнить основательно ту задачу, которая до тех пор достигалась ценою лишней крови». Одна из батарей ударной группы при прорыве укрепленной полосы у деревни Сопанов за два дня боя, 22 и 23 мая, выпустила свыше 3000 снарядов, или по 250 на пушку в день боя. По расчетам Базаревского, 4 июня в 9–й армии было израсходовано для легких и горных орудий около 190—194 снарядов на пушку (в 11–м корпусе свыше 500 снарядов на пушку), 283 на 107–мм пушку, по 404 на легкую и 175 на тяжелую гаубицу (в 11–м корпусе по 220), по 187 на тяжелую осадную пушку.

Но в том же году в битве на Сомме немцы в среднем за операцию для всей артил­лерии расходовали около 350 снарядов на легкую пушку в сутки, французы — 283, в отдельные дни — до 600. Тогда как в русской армии боеприпасов для такого расхода хватало лишь в единичных случаях, как и весной 1915 г., и уже 25 мая на соседнем участке «операция артиллерии была недопустимо ограничена боевыми припасами». Если в Брусиловском прорыве на дивизию приходилось от 2,5 до 5 км фронта, то на Сомме — 1 км. Если средняя плотность артиллерии на 1 км фронта составляла от 7 до 14 легких и от 2 до 6 тяжелых, то на Сомме — 30 легких и 43 тяжелых соответ­ственно. Т. е. французы и англичане могли позволить себе большую роскошь артил­лерийской под держки, особенно тяжелыми орудиями, чем русские войска.

8–я армия в период с 23 по 25 мая взяла в плен 922 офицера, 43 625 солдат и захватила 66 орудий, 150 пулеметов, 21 миномет, много винтовок, патронов, целые склады снарядов и другого военного имущества. Австрийские войска в панике отсту­пали. Но и русские войска понесли большой урон — потери 8–й армии за первые три дня наступления достигли 33 500 человек, 9–я армия потеряла за первый день про­рыва более 10 000 человек (с 4 по 13 июня отдельные дивизии потеряли от 40 до 70 %), 7–я за первую неделю — 20 000, 11–я также за первую неделю — 22 000 человек.

Однако не везде австрийская оборона была прорвана быстро. Так, на участке XXXII корпуса 8–й армии артиллерия из‑за нехватки тяжелых орудий и боеприпасов, плюс плохая корректировка с воздуха, не смогла подавить бетонированные укрепле­ния. Ночной 10–часовой перерыв в артподготовке привел к тому, что австрийцы оправились от шока и восстановили часть заграждений. Против проходов были вы­ставлены пулеметы, огнеметы и траншейные орудия, которые затем были пущены в ход по штурмующей пехоте. В результате пехота имела большие потери и смогла про­двинуться только благодаря прорыву севернее, у Луцка, и действиям 6–го финляндского полка Свечина. Командование не сумело своевременно вести конницу в прорыв, хотя командир 12–й кавдивизии Маннергейм сам просил Свечина открыть ему проход через проволоку, но Свечин, не имея приказа, отказал. Пулеметно–автомобильные взводы стояли за пассивными участками. Кроме того, австрийцы даже в отступлении сохраняли большую часть артиллерии.

Но 10 июня многообещающий набег конного корпуса на Ковель был отменен, его ко­мандующий генерал Гилленшмит оправдывался силой противника и наличием у него тя­желой артиллерии. Возможно, повлияли потери конных полков, а также болотистый характер местности.

16 июня было принято решение продолжать наступать на Ковель и Брест, одновре­менно генерал Линзинген уже собранными вокруг Ковеля войсками нанес контрудар по наступавшей 8–й русской армии, и в тот же день было окончательно прекращено на­ступление в Южном Тироле. Австрийцы получили возможность избежать полного раз­грома, а «Ковельская дыра» постепенно затыкалась перебрасываемыми немецкими вой­сками. Теперь главную оборону перенесли во вторую линию окопов, расположенную не ближе 150—200 шагов от первой, с хорошей маскировкой.

Русские войска на Западном фронте в районе Барановичей, где намечался вспомо­гательный удар, имели тройное превосходство в живой силе (8 полков против трех), двойное — в артиллерии (74 легких пушки, 16 гаубиц и 35 тяжелых против 36 легких пушек и 24 тяжелых). Гренадерский корпус должен был помешать перебросить немец­кие части на прорванный австрийский фронт.

13 июня в 5 часов утра началась артиллерийская подготовка с тщательным кор­ректированием. После почти 12–часового артобстрела гренадерский корпус перешел в атаку, но овладел лишь частью передовых германских позиций, причем передовые ча­сти попали под огонь своей же артиллерии. Доходило до схваток ручными гранатами. В дальнейшем, до семи раз повторяя атаки, корпус овладел частично и главной гер­манской позицией, но под контратаками и сильным огнем с флангов отошел в исход­ное положение, потеряв до 700 человек убитыми, ранеными и пленными. Не помогло даже появление бронированных автомобилей с пулеметами. Потери германцев состави­ли до 3000 человек, из них до 100 человек пленными. По результатам боев русское командование отложило главный удар на две недели и изменило его направление на Барановичи. Вся прежняя подготовка, по выражению Оберюхтина, «пошла прахом», а на новом месте в большой спешке удалось подготовиться лишь в общих чертах. При этом немцы опять‑таки заранее знали о деталях наступления благодаря перебежчикам, пленным и авиаразведке.

К 20 июня на Юго–Западном фронте начал ощущаться недостаток не только орудий­ных, но и ружейных патронов, из пополнений приходила одна–две пятых от запраши­ваемого. 20 июня атаки Воронежского полка восемью волнами остановили всего лишь два немецких пулемета в бетонированных капонирах, которые артиллерия так и не смогла уничтожить. В полку осталось лишь 25 % офицеров, «раненых вытаскивали всю ночь. Убитых попросту не могли подобрать». То же повторится на следующий день с Тамбовским полком.

7 июля 404–й полк за короткое время потерял 2100 солдат и 32 офицера, вклю­чая командира полка, 101–я дивизия с 22 мая по 15 июля за 9 боев потеряла более 20 000 человек, несколько составов офицеров, двух командиров полков и начальника штаба дивизии.

2 июля началась пристрелка русской артиллерии на Западном фронте, а 3 июля части 4–й армии, пользуясь предрассветной темнотой и туманом, перешли в атаку под Барановичами и к 4 часам утра заняли первую и частично вторую линии окопов, захватив пленных. Однако немцам, перебросив войска с других участков, удалось остановить продвижение русских, а местами даже возвратить утерянные про­странство. Резервы подходили слишком медленно и расстреливались еще до прихода в боевую линию, дальнейшие атаки проводились разрозненно, встречаясь с упорными контратаками, и продвижения не принесли, а дождь затопил окопы. Сильная артилле­рия и пулеметы, оставшиеся неподавленными, и частные контратаки помогали против­нику удерживать фронт 9 пехотными дивизиями против 23 русских, т. е. в 2,5 раза меньшими силами. Русские войска за 9 дней боев в 5 атаках захватили три небольших участка, при этом потеряли до 30 000 убитыми, 47 000 ранеными и до 3000 пленными. Австро–германцы потеряли 8000 убитыми, 13 000 ранеными и до 4000 пленными. Атаки Западного фронта у Сморгони и Вишнева, Северного фронта у Митавы также были отбиты. Причинами неудачи Эвертом считались недостаток настойчивости начальствующих лиц в достижении цели, слабая связь между ними и чрезмерное удаление резервов. Командующий 4–й армией также отмечал отсутствие хорошо оборудованных плацдармов, малое количество снарядов и неподготовленность поздно прибывшей тяжелой артиллерии к выполнению предстоящих ей задач.

С 27 по 29 июля повторялись частные атаки Западного фронта, но войска снова и снова попадали под перекрестный огонь и несли потери, в лучшем случае захватывая лишь несколько окопов. А немцы, используя полученный опыт, создавали подвижные группы артиллерии и контратаками восстанавливали положение. В целом в трех на­ступлениях на Западном фронте русские войска потеряли до 120 000 человек убиты­ми, ранеными и пленными, из них до 50 000 человек убитыми. Несмотря на доведение плотностей наступающих войск на ударных направлениях до 4000—5000 человек, 19 пулеметов и 11 орудий на 1 км, не был достигнут даже тактический прорыв обороны. Австро–германцы потеряли до 40 000 человек, из них до 20 000 убитыми, при этом смогли выделить часть сил на помощь южнее.

Было решено перебросить резервы на Юго–Западный фронт, чтобы попытаться раз­вить его успех. Но теперь уже войска действовали без тщательной подготовки — по словам самого Брусилова, разведка не всегда велась, часто отсутствовала связь между пехотой и артиллерией, при громадном расходе снарядов (до 1700 снарядов в день на батарею, по мемуарам Адамовича) задачи артиллерии ставились неправильно, в результате она не всегда справлялась даже с полевыми окопами. Гвардейский кор­пус на участке атаки в 4 версты имел всего 96 орудий, из них 72 легких. Луцкое шоссе, по которому планировалось наступать к Ковелю, пересекала река Стоход, имеющая «в этом месте бесчисленное рукавов и разветвлений, и образует сеть непроходимых болот, совершенно засасывающих человека. Доступ к деревне Свидники, на которую предполагалось направить главный удар Гвардии, был возможен на фронте не более десяти рот». Попытки внезапных ночных атак не были подготовлены, в результате атакующие батальоны теряли до половины солдат и 2/3 офицеров. Атаки часто не доводились до конца под предлогом больших потерь, хотя их повторение стоило гораздо больше, не было достаточного взаимодействия частей и концентрации сил. Поэтому австро–германцы имели возможность свободно маневрировать сравнительно слабыми резервами: ударные полки и дивизии собирались на узловых станциях и направлялись туда, где был наиболее серьезный натиск, а затем или выводились назад, или сменялись другими соединениями. Так оттачивалась тактика «пожарных команд», широко применявшаяся уже во Вторую мировую войну. Немцы еще до начала наступления воздействовали на тылы и штабы авиацией, а на фронтовые позиции — тяжелой артиллерией, «вся местность, лежащая между передовыми линиями и резервными частями, представляла из себя сплошное болото». Во время атак огонь артиллерии по тылам и ходам сообщения задерживал подход резервов, и так вынужденных идти иногда выше колена в грязи. Даже питьевой воды не хватало.

Сражение превратилось в бои на истощение, продолжавшиеся до начала сентября и уничтожившие с таким трудом накопленные резервы. Кавалерия, не дождавшись проры­ва, сменяла в окопах пехоту. К концу августа 1916 г. войска Юго–Западного фронта потеряли в боях, согласно ежедневным донесениям в Ставку, 1798 офицеров и 114 627 солдат убитыми, 8819 офицеров и 663 560 солдат ранеными, 475 офицеров и 95 750 солдат пропавшими без вести. По описанию Клембовского, «одни части вели ата­ки, другие стояли; общего руководства, общей идеи не было видно; потери получа­лись довольно серьезные, снаряды расходовались в огромном количестве, а результаты были ничтожны; самые атаки производились с нарушением основных прин­ципов, выработанных боевым опытом. В общем, получалось впечатление усталости и отсутствия порыва». Но только в сентябре были предприняты еще 4 попытки наступ­ления на Владимир–Волынский, Львов и Галич, а в октябре—ноябре — попытки помочь Румынии. Решения о наступлении зачастую менялись каждые несколько часов. Тяжелой артиллерии не хватало, а имевшаяся при артподготовке ночью прекращала огонь. В итоге роты гвардии в сентябрьских атаках теряли до 40—50 человек.

До конца года, по ежедневным докладам штаба фронта Ставке, потери в результате наступления составили: убитыми — 2930 офицеров и 199 836 солдат, ранеными —14 932 офицера и 1 075 959 солдат, пропавшими без вести — 928 офицеров и 151 749 солдат, всего 18 006 офицеров и 1 436 134 солдата. По данным С. Г. Нелиповича, к осени 1916 г. войска Австро–Венгрии потеряли от Припяти до румынской границы 30 245 человек убитыми, 327 388 пропавшими без вести, 153 613 ранеными и 102 341 больными. С мая по декабрь австро–венгерский Северный фронт (включая действия под Барановичами и в Румынии) потерял 1294 офицера и 43 764 солдата убитыми, 4769 офицеров и 211 705 солдат ранеными и 5981 офицера и 371 818 солдат пропав­шими без вести. Германские войска потеряли в полосе наступления Брусилова 140 000 убитыми, ранеными и пропавшими без вести. В итоге соотношение потерь русских войск к потерям противника составило 2:1. Правда, русские войска захватили 417 000 пленных, 1745 пулеметов, 448 минометов и бомбометов, 581 орудие и другое во­енное имущество. Но людские потери, особенно убитыми, были гораздо тяжелее, а

из миллиона раненых в мае—октябре 1916 г. в строй вернулись только 204 000, у немцев возвращался каждый второй.

Таким образом, Луцкий–Брусиловский прорыв, задуманный и предпринятый с сугубо ограниченными целями, вначале дал крупный оперативный успех, оказавшийся черес­чур неожиданным. Возможность крупной стратегической победы была упущена. Больше того, к моменту перехода русской армии в наступление кризис на итальянском фронте был уже преодолен, и операция австро–венгров захлебнулась. А по словам генерала Фалькенгайна, «в Галиции опаснейший момент русского наступления был уже пережит, когда раздался первый выстрел на Сомме». То есть и помощь союзникам оказалась несвоевременной. Тем не менее атаки продолжались еще несколько меся­цев.

В стратегическом плане прорыв привел только к объявлению 27 августа Румынией войны Австро–Венгрии. За это Антанта обещала Румынии Трансильванию, большую часть Буковины и Банат. При этом вступлению в войну Румынии крайне противилась… Россия — именно ей пришлось растянуть фронт еще на 400 км и выде­лить 10 армейских и 3 кавалерийских корпуса на помощь Румынии.

Уже в октябре 1916 г. немцы ликвидировали все опасности, связанные с вступле­нием в войну Румынии, а в конце ноября и декабре — заняли большую часть Румынии, включая ценнейшие нефтяные промыслы, пусть и временно разрушенные. Австро–Вен­грия еще была способна продолжать войну, ее фронт удержался, а немцы быстрой по­бедой в Румынии перечеркнута пропагандистский эффект Брусиловского прорыва и приобрели поистине драгоценные источники нефти и продовольствия.

Можно ли было заранее перебросить все свободные резервы на Юго–Западный фронт? Скорее всего, настолько массовая перевозка войск, техники и припасов привела бы к перегрузке и так изношенной транспортной сети — в реальности одновременная перевозка 4 корпусов привела к затору в августе. А немцы также могли бы снять часть войск с неатакуемых фронтов и перебросить их, причем по лучшей инфраструктуре.

Рокировка командующих только оттянула бы начало наступления. Создание конных армий, как предлагает Максим Оськин? Но формирование такого инструмента, насыще­ние опытными кадрами и специальной техникой, выработка оптимальной структуры и особенно грамотное применение крайне сложны. Даже если бы такие армии были со­зданы, опоздание со вводом в бой, неудачный выбор участка, незавершенность прорыва привели бы к такому же закономерному финалу. И сам Оськин цитирует Шапошникова о характерной атаке 9–й кавалерийской дивизии на реке Стрыпе, понесшей большие потери от огня с флангов: «Последний [прорыв] быстро был закрыт австрийской пехотой, несмотря на доблесть произведенной конной атаки, кстати сказать, сопровождавшейся большими жертвами». Даже и на Западном фронте, как мы видели, союзники неоднократно пытались ввести конницу в прорыв, пробитый при помощи тяжелой артиллерии, авиации и танков, но также неудачно.

КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЕ

Перед началом войны стратеги Антанты возлагали немалые надежды на «паровой ка­ток» русской армии, крупнейшей уже в мирное время. Казалось бы, страна с населе­нием в 164 млн человек (к 1914 г.) могла без особого напряжения выставить и со­держать армию любой потребной численности.

Однако, по переписи 1897 г. свыше четверти населения составляли… дети моложе 10 лет, примерно та же тенденция сохранилась к началу войны. Слабая механизация сельского хозяйства, транспорта на огромных расстояниях требовали гораздо больше рабочих рук, чем в других странах. Накладывала ограничения и специфика комплек­тования армии.

Старшие офицеры от командира полка до командира корпуса практически не повыша­ли подготовку. Например, начальники дивизий, командиры бригад, начальники штабов корпусов и дивизий командировались на армейские полигоны один раз в четыре года на три недели.

По мнению А. П. Будберга, благодаря отбору мирного времени, было сравнительно мало начальников, способных принимать на себя ответственность и рисковать, если того требовала обстановка и интересы дела. В результате, несмотря на временами блестящие тактические успехи, стратегических достижений не было.

К началу войны в некоторых пехотных частях, несмотря на общий дефицит кадров сравнительно с европейскими армиями, после мобилизации имелся даже некоторый переизбыток унтер–офицеров, шедших рядовыми. Например, в Семеновском полку на каждую роту приходилось 20—30 таких «липших» унтер–офицеров. Роты шли в первый бой, имея по штату военного времени 3—4 офицера, по 2—3 подпрапорщика, по 30—40 унтер–офицеров и ефрейторов. В батальонах было 14—16 офицеров. В гвардии ротами командовали капитаны или штабс–капитаны, а батальонами — полковники, так как в гвардии чина подполковника не было. Полками командовали генерал–майоры, некоторые из них входили в Свиту Его Императорского Величества.

Вместо того чтобы оставить «излишних» унтер–офицеров в запасном батальоне для замены выбывавших в боях, как учителей новобранцев и ратников, их поставили в строй простыми рядовыми. Участник августовских боев в Восточной Пруссии писал: «Душа радовалась, глядя на наших; несмотря на то, что все поле между Допененом и Платеном бороздили снаряды, наши шли, как на маневрах; почти не ложились и не окапывались; чувствовался могучий порыв и богатырский дух; была уверенность, что мы снесем врага». И против австрийцев, «полные энтузиазма первого боя и желания поддержать свою вековую боевую славу, наши солдаты шли вперед на смерть во весь рост, имея офицеров впереди». К чему приводили атаки, когда войска «не ложились и не окапывались», хорошо известно из предыдущих глав. В результате лучшие кадры офицеров и унтер–офицеров выбивались в первых же боях, а заменить их было уже некем. Больше того, с объявлением мобилизации Николаевская Академия Генерального Штаба была закрыта и весь ее состав распущен по действующим частям армии. Итог — появившийся вскоре недостаток опытных офицеров Генерального штаба на должности начальников штабов дивизий.

Да, ночью 8—9 сентября 1914 г. Московский полк (без двух рот) внезапной штыко­вой атакой уничтожил немецкое боевое охранение, а затем и артиллерийскую прислу­гу, было захвачено 28 германских орудий, из них шесть 150–мм гаубиц. 4–я гер­манская ландверная дивизия, понеся крупные потери, начала в беспорядке отходить на запад. Эта победа была достигнута при грамотной разведке и широкой инициативе (чем на стратегическом уровне похвастаться удавалось редко), к тому же против второсортных войск.

Гораздо чаще атаки, даже ночные, заканчивались так (Попов): «Взвившаяся ракета освещает влево от меня картину: кучка Борисоглебцев, человек в 50, в нереши­тельности остановилась у бруствера немецкого окопа. Вдруг кто‑то с криком «ура» бросился вперед. Все сделали поступательное движение и пали, скошенные пулемет­ным огнем. Выдержка немцев была изумительна. Я оглянулся назад и, к ужасу своему, заметил, что со мной всего один человек — старший унтер–офицер Метанидзе. Нигде, ни вправо, ни влево, ни сзади никого не было — все лежало. Конечно, это не означало того, что все были убиты или ранены; суверенностью могу сказать, что большинство залегли из страха, что всегда и бывает при ночных атаках, когда ротному начальству не видны все люди и малодушные, пользуясь тем­нотой, залегают, думая этим спастись. Теперь и мне ничего не оставалось, как лечь… Рота моя потеряла из 190 человек 130убитыми и ранеными; 60 человек уце­лели, причем один из них, будучи ранен в голову осколком снаряда, не покинул строя».

Другой бой, другое описание, но тот же результат (Зайцов): «И все же, люди вы­полнили в эту ночь свой долг и беззаветно вышли из окопов на почти верную смерть. Такой доблестной, спаянной роты я уже более за всю войну не встречал. Не только был жив дух подготовки мирного времени, но и запасные, влитые в роту при мобилизации, за 2 месяца пребывания в ее рядах, успели слиться с ротой, впитать ее дух и дисциплину. Когда, на следующий день, подсчитали потери обеих рот, то убитыми и ранеными оказалось что‑то около 80 %. При такой пропорции потерь сколько же могло остаться в ячейках и не пойти в бой? Разве что единицы!.. Все поле, в пределах видимости, покрыто лежащими людьми, стоящих же, насколько видит глаз — никого нет… И в это мгновение спасительный удар, как бы палкой по пле­чу, прервал ход мыслей и разрешил казалось бы неразрешимый вопрос». При этом от­ход австрийских войск, как оказалось утром, был предрешен и без ночных лобовых атак с отсутствием артподготовки — неудачей их соседней дивизии.

В октябре полк офицерской стрелковой школы за несколько часов теряет 235 чело­век. Всего 2–я армия, вынесшая основную тяжесть боев под Варшавой, потеряла по­рядка 35 000 человек, из них 16 500 — убитыми и пропавшими без вести, 49 пулеметов и 39 орудий, еще 17 орудий было повреждено. Отступившая немецкая группа Макензена (без австро–венгров) — примерно 7000—8000, человек из них 1000 убитыми и 1500 пропавшими без вести, 2 пулемета и не менее 10 орудий разбитыми и поврежденными. В плен попали всего 200 немецких солдат, из них 31 тяжелораненый.

Гвардия, используемая преимущественно «для затыкания дыр», только за пять ме­сяцев войны потеряла до 70 % солдат и унтер–офицеров и около 27 % офицеров. Например, из 76 офицеров лейб–гвардии Финляндского полка, выступивших на фронт, в сентябрьских боях погибли 18 и 53 были ранены. Таким образом, полк за несколько недель войны лишился свыше 90 % своего командного состава. Московский полк, потерявший свыше 2500 солдат и унтер–офицеров, был сведен в батальон — 750 солдат при 6 офицерах.

26 ноября Гренадерская артиллерийская бригада расходует на отбитие немецких атак двойной боекомплект, вечером получается распоряжение, что артиллерия до ян­варя снарядов не получит вследствие их полного израсходования. Дальнейшие атаки отбиваются пехотой. В результате боев 22—29 ноября лейб–гренадерский Эриванский полк, потерявший 2500 человек выбывшими из строя, сводится в две роты. Остальные полки II Кавказского корпуса — Мингрельский, Грузинский и Потийский, несут еще большие потери и сведены в одну роту каждый. 8 декабря при отбитии немецкой переправы через реку Бзуру рота эриванцев, вместе с тифлисцами и мипгрсльцами приданная Борисоглебскому полку, потеряла 130 человек убитыми и ранеными из 190. Вероятно, и потери других частей были значительными. 2 и З марта 1915 г. полк снова теряет 5 офицеров и до 1500 убитыми и ранеными.

А второочередные части не могли качественно компенсировать такие потери — в довоенное время туда направлялись худшие командиры, а задачи им ставились нарав­не с первоочередными.

Уже в сентябре войска жалуются на получение из запасных батальонов, не имевших ни обучающих кадров, ни помещений, ни оружия, совершенно необученных людей. В статье П. Симанского отмечалось: «Кадр второочередных дивизий был очень слаб. Во всех полках, например, среди командиров батальонов был назначен только один штаб–офицер… Словом, командир 61–й пех. дивизии не успел оглянуться, как ура­ганом боев был унесен весь почти офицерский кадровый состав, оставив командира дивизии с «зеленой» молодежью».

По выражению Д. Ходнева, «вот и вышло то, что вскоре ротами командовали подпо­ручики или прапорщики, часто не имея у себя ни одного младшего офицера, ни одно­го подпрапорщика и очень мало унтер–офицеров, да и то «скороспелого» образца». То же отмечал в дневнике Снесарев: «В Перекопском полку при выступлении было около 90 унтер–офицеров на роту; все они легли зря, а потом — на 250 [солдат] два унтер–офицера, еще позднее — ни одного. То же и с офицерами… отсутствие организационной предусмотрительности лишило нас в первые же два месяца всякого запаса офицеров и унтер–офицеров». Уже в январе 1915 г. молодых подпоручиков стали считать опытными.

Элитный состав крупнейшей в Европе кавалерии, тщательно отбиравшийся даже по внешнему виду (!) и прекрасно обученный конным схваткам на поле боя, во многих случаях оказался беспомощен, когда требовалась разведка или воздействие на флан­ги и тыл противника в оперативном масштабе. По воспоминаниям Литтауэра и Марко­ва, офицеры–кавалеристы не стремились учиться стрельбе с коней, из орудий, тактике, использованию средств связи и взрывчатых веществ.

Да, «в честном бою» конных масс, как у деревни Ябловице, где врукопашную схва­тилось около 3000 всадников, кавалерия при храбром и энергичном командире мота разбить противника и последующей разведкой добыть победу всей армии. Граф Кел­лер, «лично безумно храбрый», по отзыву Головина, сам участвовал в рубке, при этом обладал решительностью в стратегическом масштабе и вел атаки с напряжением всех сил. Полковник Попов, рубя шашкой проволочные заграждения, в критический момент сражения поднял залегших кавалеристов. Но, увы, такие командиры были ско­рее счастливым исключением — одной дивизии из двадцати.

Отдельные тактические успехи всего лишь подслащали пилюлю, к примеру, на Кав­казе. Там, действуя, как правило, небольшими отрядами и против не слишком обу­ченного и стойкого противника, кавалерия могла добиваться успехов. Так, за от­личие в боях в Персии получил Георгиевские кресты 3–й и 4–й степени унтер–офицер Семен Буденный. Не только русские конники отметились в таких условиях. В сентя­бре 1918 г. британская 4–я кавдивизия с бронемашинами после прорыва пехотой ту­рецких укрепленных позиций в Палестине за 34 часа пройдет 140 км, форсировав но­чью горный хребет, взяв 1400 пленных, захватив узловую станцию с поездами, авто­колонну, аэродром с исправными самолетами, склады и мост. Действиями 10 000 кавалеристов были отрезаны пути к отступлению двум турецким армиям.

Но чаще всего большие массы отечественной конницы просто не умели использо­вать. Сергей Мамонтов: «Конечно, были славные дела, но не выше дивизии». А ведь, по выражению Коленковского, «работа конницы — работа ее начальников».

Например, хан Нахичеванский был назначен командиром всей кавалерии 1–й армии (10 000 — 12 000 сабель) по старшинству, будучи начальником дивизии и не имея опыта командования группой из 4 дивизий без надлежащих органов управления и тыла. У Каушена корпус в 4 кавалерийские дивизии, включая гвардию, до 12 000 сабель при восьми батареях, сражался с ландверной бригадой, 6 второлинейными батальонами, не более 6000 человек с 2 батареями. При этом русские конники вместо попыток охвата пехоты вели бой спешившись, теряя треть бойцов коноводами и стремясь к тягучей перестрелке. «Бой корпуса продолжался целый день, к вечеру пехота отошла, потеряв две пушки, но конный корпус, понеся большие потери, не мог не только продолжать дальнейшее движение, но и отойти назад для приведения частей в порядок». Исход кровопролитного боя решил эскадрон ротмистра барона Врангеля (будущего лидера Белого движения), атаковавший в конном строю германскую батарею. Потеряв всех офицеров, кроме чудом уцелевшего Врангеля, он захватил батарею и изрубил прислугу. Однако в целом результат сражения был скорее удручающ — при тройном превосходстве в артиллерии русская кавалерия только офицерами потеряла комплект 15 эскадронов — 46 человек, и еще 329 солдат. При общем соотношении в армии 1 офицер на 30 солдат потери составили 1 к 7, тогда как пехота в бою у Бишофсбурга теряла 1 к 72. Неудивительно, что такое соотношение потерь позже было названо «бессмысленным и преступным уничтожением командного состава высокого качества».

Если в других армиях конницу, восполняя чудовищные потери пехоты, спешивали уже в начале войны, то в России кавалеристы, особенно казаки, вплоть до 1917 г. всячески противодействовали этому.

Как пишет Барсуков применительно к артиллерии, в маневренный период войны отдельные командиры батарей не соглашались укрываться даже в обычных окопах и располагались совершенно открыто на голых вершинах, неся неоправданные потери. Но и в позиционный период отдельные артиллерийские начальники при рекогносциров­ке целыми группами выходили из окопов и наблюдали противника до тех пор, пока огонь не заставлял их укрыться. Например, так был убит ружейной пулей выдающийся артиллерист того времени Л. Н. Гобято. Потеря опытных офицеров приводила к пере­расходу снарядов и потерям матчасти из‑за неграмотного применения артиллерии.

Верцинский приводит пример, как штаб гвардейского полка в первом же бою при подготовке атаки случайно оказался позади пулеметного взвода, усиленно обстреливаемого противником. В результате командир полка, генерал–майор Пфейфер был смертельно ранен и вскоре скончался, тяжело ранен старший штаб–офицер, полковник Крузе, и тяжело контужен полковой адъютант, штабс–капитан Мацкевич.

Кроме того, убыль лучших офицеров при трудностях снабжения приводила к бес­контрольности солдат и росту мародерства уже в Восточной Пруссии и Галиции октя­бря—ноября 1914 г.

К весне 1915 г. в строю осталось от 1/3 до 2/5 кадрового состава. Батальонные командиры и большая часть ротных — кадровые; младшие офицеры — военного времени.

Попов позднее вспоминал о ситуации весны 1915 г.: «У меня в роте было 203 гре­надера при двух офицерах. Полк был доведен до полного количества штыков… некоторые роты имели младших офицеров, что считалось большой роскошью». Но при этом даже в элитной части «гренадерский состав полка был молодой по возрасту, средний уровень колебался от 22—30 лет, прекрасным по боевым качествам и совер­шенно необучен в смысле боевой подготовки. Да было и немудрено. В запасных пол­ках их обучали прапорщики, только что выпущенные из школ, в большинстве сами имевшие туманное представление о всех воинских Уставах и тактике современной войны, а главное не знавшие солдата и не умевшие к нему подойти. Но самое большое зло заключалось в отсутствии винтовок. Я в середине 16–го года побывал в запасном полку и видел кунсткамеру огнестрельного оружия, которым обучались бу­дущие пополнения. Не удивительно, что приходили маршевые роты, не умевшие заря­жать винтовок. Таким образом, меткость огня, как результат обученности войск стрельбе, сама собой отпадала. И в этот период войны, и во все последующие — стрельба ружейная давала лишь случайные поражения. Поражение достигалось простым засыпанием определенной площади свинцом». Примечательно, что этот же автор ранее отмечал великолепную стрельбу кадровых частей в начале войны.

По замечанию Козьмина (конец апреля): «Пехота была уже не та: старые гренаде­ры, которых осталось не более 300—400 человек на полк, шли все впереди, а попол­нение из запасных старых сроков службы, в плохо пригнанном обмундировании, в са­погах не по мерке, не поспевали за головой колонны». То же отмечал и Корольков (июль): «Слава этих дивизий [12–й и 13–й Сибирских] была заработана теми, кто остался на полях сражений, а здесь из испытанных бойцов было не более 7—8 %. Все остальное — сырой матерьял, не закончивший обучения и так грубо брошенный вперед». Незнамов писал, что «мы уже в 1915 г. имели вместо настоящей армии что‑то вроде милиции в худшем понимании ее».

И снова собранные резервы стремительно тают в первых же боях (Галиция, май): «Терять времени было нельзя. Я подал знак и вышел вперед перед ротой. Быстрым шагом шла рота. С места начались потери. Еще не прошли мы и пятидесяти шагов, как были ранены мой младший офицер и фельдфебель. Мы двигались в каком то аду, прямо в лицо бил немецкий пулемет. Уже после боя мне разсказывали, что когда рота отошла шагов на 50, ее уже не было видно за разрывами падающих снарядов и только временами в дыму и в облаках пыли мелькали одиночные фигуры. Наконец идти стало невыносимо. Около меня свалились два гренадера, получившие один 8, а дру­гой 6 пуль из пулемета. Остановиться на том месте, где мы были, было невозможно, пришлось отойти шагов 40 назад и окопаться во ржи.

Продолжай немецкая артиллерия стрелять по тому месту, где мы залегли, мы были бы поголовно уничтожены. Через час мы этого боялись меньше, так как уже успели выкопать одиночные окопы в рост человека глубиной.

Немного разобравшись, выяснилось, что я потерял из роты в короткий промежуток убитыми и ранеными 130 человек, оставалось на лицо 65 чел. со мной… Полк поте­рял в один день убитыми и ранеными свыше 2000 гренадер… 21 Мая утром на нашем участке вел атаку Грузинский полк. Правее полотна атаку вела 2–я бригада и также безуспешно. Уже тысячи трупов кавказских гренадер устилали поле боя; от трупного запаха мы буквально начинали задыхаться. Мы не одержали даже временного успеха».

По замечанию Степуна, «маршевые роты, скверно обученные, сразу же, как мясо в котлетную машинку, попадали в атаку — и гибли, без счета, без смысла и без поль­зы».

Опять‑таки, первыми страдают наиболее подготовленные, укомплектованные и бое­способные части. Например, лейб–гвардии Гренадерский полк 10 июля потерял до 60 % состава. По подсчетам Торнау, август: «От первого баталиона остались к концу боя 125 человек, без единого офицера. От 4–го — 208, при одном офицере, прап. Бенуа. 9–я рота фактически не существовала. Общие потери полка достигли 1300 че­ловек» при обычной численности лейб–гвардии Преображенского полка в 4000. При ежедневных боях «наши соседи, части Заамурской дивизии, имели по одной винтовке на двух стрелков и ходили в бой, подбирая у убитых недостающие винтовки. Недостаток в патронах и особенно в снарядах, был чрезвычайно острым. Измученные боями, обезсиленные громадными потерями, не имея за собой поддержки артиллерии, некоторые из гвардейских частей начинали терять свою стойкость, и винить их в этом нельзя было…

3–го сентября… па лицо в строю оставалось 10 офицеров, а со штабом полка и обозами — 22. Число солдат не многим превышало 1000 человек».

Осенью 1915 г. в строю осталось от 10 до 20 % кадрового офицерского состава. Фактически за первые 10—12 месяцев войны были потеряны лучшие офицерские (и сол­датские) кадры, особенно во время летнего отступления 1915 г., и восстановить командный состав пехоты оказалось невозможно. 13 сентября 1915 г. полковник Се­менов, начальник штаба корпуса, докладывал начальнику оперативного управления штаба 10–й армии о качестве дружин ополчения: «Наши дружины горестны. Когда вче­ра направили их для заполнения промежутка у Лейпуны, солдаты плакали, офицеры тоже не были на высоте положения. Офицер Генерального штаба, приданный нами ополченской бригаде, говорил, что достаточно одного чемодана, чтобы дружины рас­сеялись». Гильчевский, еще конец марта: «Дружины были вооружены старыми винтов­ками Бердана. Патроны к ним были с дымным порохом давнего изготовления, отсырев­шие, так что при выстреле некоторые пули падали в нескольких шагах от стрелков, а во время боя цепь окутывалась густым дымом. Боевая подготовка дружин была очень слабая. Мне рассказывали, что при отступлении дружин от города Черновицы они при обороне нередко копали окопы фронтом не к противнику, а в обратную сто­рону — так плохо они ориентировались в поле».

И такое не удивительно, если командир ополченской дружины в 1000 человек — присяжный поверенный, бывший за 20 лет до войны прапорщиком артиллерии. Команди­ры рот: мировой судья, акцизный чиновник, 2 присяжных поверенных — ни один из них в армии ранее не служил. В начале 1916 г. даже в гвардейских частях и побли­зости от фронта не всегда уделяли внимание обучению — из‑за грязи «нечего было и думать о ведении каких‑либо серьезных занятий в поле, и солдаты большей частью занимались по избам». Должного отбора в школы прапорщиков не было, не хватало обучающих кадров.

До мировой войны чин подполковника офицер армейской пехоты получал в возрасте 45—50 лет, прослужив уже лет 25—30. Не только капитаны, но и штабс–капитаны были уже солидными офицерами. К осени 1917 г. потери офицеров убитыми и ранеными со­ставляли обычно 400—500 % состава, в редких случаях — 300 %.

А кто пришел им на смену? По подсчетам В. В. Чернавина, ко времени фактического окончания войны офицерский состав был примерно следующим: прапорщики, подпоручи­ки — совсем молодые офицеры, выпущенные из военных училищ ускоренного типа не ранее 1916 г.; в больших боях первой половины войны участия не принимали. Штабс–капитаны и небольшая часть капитанов — тоже офицеры военного времени, но уже за­хватившие первый период войны. Штаб–офицеры и большая часть капитанов — офицеры мирного времени. Значительную их часть составляли молодые офицеры мирного време­ни, начавшие войну младшими офицерами; старые, опытные ротные и батальонные ко­мандиры мирного времени среди них могли встретиться лишь в виде исключения. В результате от 50 до 75 % офицерского состава полноценной войны в сущности не знали, имея опыт лишь сидения в окопах. Полный курс военного училища мирного времени закончили лишь 4 % офицеров (вероятно, на штабных должностях), 32 % закончили военные училища мирного времени, и подавляющее большинство, 59 %, закончили только школы прапорщиков. 5 % были произведены в офицеры за боевые отличия, не имея военного образования, при этом две трети из них — после революции, когда условия производства в первый офицерский чин были облегчены до крайности.

Как писал генерал Брусилов, попадались полки, где за время войны состав обер­нулся 9—10 раз, причем в ротах уцелели только от 3 до 10 кадровых солдат. Из кадровых офицеров в полках уцелели по 2—4, да и то зачастую раненых. Остальные офицеры — молодежь, произведенная после краткого обучения и не пользующаяся авторитетом ввиду неопытности.

По выражению Будберга, «выяснилось, что армия не может существовать на офице­рах четырехмесячного курса обучения или, как их называли между собой солдаты, на четырехмесячных выкидышах; офицеров этих надо было доделывать, и это можно было осуществить только на фронте; их надо было воспитать, и это могли сделать только сами части, но не прямо в боевой, а в смеси из боевой и прибоевой обстановки».

При этом наиболее храбрые из них массово гибли в первом же бою. A. A. Свечин, решивший в своем полку в течение 1—2 месяцев выдерживать молодых прапорщиков в тылу, при учебной команде или при ротах пополнения, чтобы они освоились с требо­ваниями боя, с традициями полка, и только затем вводить их в бой, был скорее ис­ключением. И он же в 1915 г. требовал от всех офицеров идти в бой (в других пол­ках в бой шли только ротные командиры), поэтому потери офицеров его полка были, по меркам командования, колоссальными. Свечин тяжело переживал гибель подчинен­ных, «но посылку солдат в бой без офицеров или с минимальным их числом я считал верхом безобразия». «Роскошь» обучения молодых кадров стала доступной только в 1916 г., с массовым производством прапорщиков.

Младший унтер–офицер Штукатуров, воевавший в 6–м Финляндском стрелковом полку под командованием Свечина и убитый в декабре 1915 г., знал, за что сражался, протестовал против избиения солдат младшими офицерами и констатировал: «Из ви­денного и пережитого мной за последнее время, приходится сделать заключение, что главное горе наше происходит оттого, что мало хороших, преданных делу, офицеров. Правда и в нижних чинах нет прежнего задора и гордости, как вначале войны, но все же при хорошем руководстве много можно сделать. В войсках нет прежнего подъ­ема, видимо, люди устали, есть равнодушие ко всему, но слава Богу, уныния нет».

Необходимо учесть еще и то, что части на фронте практически не сменялись и стояли в первой линии. Союзники, имея в конце 1915 г. на 1 км фронта примерно 2500 штыков, могли себе позволить смену дивизий, бригад и батальонов, когда сол­дат находился в окопах 4—5 дней в месяц. Англичане в теории 10 дней находились на передовой, 10 — в резерве, и 10 — «на отдыхе», копая и чистя все необходимое. Австралийский генерал Монаш в 1917 г. ввел следующую систему равномерного распределения нагрузки: «Весь мой сектор, 8 из 150 км фронта, которые контролируются британцами, обороняется одним взводом из каждой роты каждого батальона каждой бригады… Батальон проводит на передовой всего шесть дней, взводы часто меняются, так что даже в худшем случае солдат редко проводит в траншеях больше 48 часов за 12 дней, а каждые 48 дней бригада целиком сменяется следующей и отправляется на полноценный отдых». Но и британская армия, по Ниллансу, в спокойные периоды теряла до 2000 человек в неделю. В русской армии при 600 штыках на километр в резерв отводили лишь сильно потрепанные полки для нового формирования или доукомплектования. А ведь войска в позиционной войне по­стоянно находились в напряжении. По словам Изместьева, «днем урывками, а по ночам никогда не приходится отдыхать». Сидение в окопах способствовало росту заболеваемости, страдала боевая подготовка. Недостаточно развитое, но сложно ор­ганизованное медицинское обслуживание приводило к тому, что доля возвращенных в строй раненых (40—45 %) значительно уступала как союзникам, так и противникам, еще более обременяя армию. В 1918 г. французы (по их подсчетам) возвращали в строй до 85—90 % раненых. Для сравнения — во время Великой Отечественной войны число раненых, возвращенных в строй, превысило 70 % при теоретическом максимуме, по Оппелю, около 80 %.

Резкая потеря качества кадров отражалась и па ходе боевых действий. Если объ­явление войны вызвало общий подъем патриотизма, гвардейские части бежали на вра­жеские батареи и колота прислугу, то немногим позднее слабообученные и плохо одетые запасные солдаты легко отставали и сдавались в плен — например, 37–ая ди­визия потеряла за два ночных отхода 1 и 2 декабря около 1000 человек отставшими. Как писал генерал Ю. Н. Данилов, «уже в октябре—ноябре 1914 года пришлось ввести суровые наказания за умышленное причинение себе или через другое лицо увечий или повреждений здоровья». В конце октября Гильчевским отмечалось бегство Бузулук–ского полка. По воспоминаниям Ф. Новицкого, в ноябрьских боях под Лодзью 6 рот 87 Нейшлотского полка, «не оказав никакого сопротивления, воткнули винтовки шты­ками в землю и сдались». Описывая бой 17/30 ноября, Незнамов отмечает, что «от 217 и высланного в 9 ч. 30 м. дня 220 полка в Стругенице и кустарниках была лишь небольшие группы, удерживающиеся уцелевшими офицерами; остальные все сдались в плен… Где были офицеры, там еще эти второочередные войска кое‑как дрались, держались и отстреливались по крайней мере; где их было очень мало или не было (за убылью) вовсе — там сдавались в плен без всякого сопротивления». За 10 неполных дней 55 второочередная дивизия успела потерять трех командиров полков, почти всех кадровых офицеров и свыше трех четвертей солдат. Во второй половине ноября командарм–Х Сивере просит законодательно ввести потерю всяким военнопленным права возвращения на Родину и автоматическое выбытие из русского подданства в результате самого факта пленения. Такие экстраординарные меры запрашивались после фактов массовой сдачи в плен в 84–й пехотной дивизии, в одном случае сдались три роты. В начале декабря были отмечены перемирия и братания с германскими военными. Стоит отметить, что приказ 3–му мортирному дивизиону стрелять по своим отступавшим солдатам был отдан еще 4 августа (!), в первых боях на территории Германии. Директива 26–й дивизии «оборонять позицию пассивно, но упорно; кто оставит самовольно окопы, того разстреливать на месте без суда и следствия» отдана Ренненкампфом 26 августа. Борис Анненков описывал в 1914 г. случай бунта казаков с убийством начальника лагеря.

В 1915 г. сдача в плен стала массовым явлением. В мае в Галиции наблюдали сда­чу группы солдат 79–го Куринского полка. В июне имел место случай добровольной сдачи в плен 219 солдат Гайворонского полка. В ответ па донесение об этом штаб армии отдал распоряжение «беспощадно расстреливать всех, добровольно сдающихся в плен». В июне же после неудачных атак ополченцев «дружина была самая ненадежная. Когда к дружине подбежали поляки, на наших глазах роты старых солдат целиком стали сдаваться в плен, бросая винтовки». По запискам Свечина, в начале августа весь 315–й полк во главе с командиром сдался в плен под предлогом расстрела па­тронов. Роты переходили к противнику даже в наступлении, тогда как в том же году немецкий ландвер (ополчение!) с устаревшими орудиями даже в окружении и даже против гвардии (8 батальонов против 28) сопротивлялся буквально до последнего человека. Дневник Штукатурова, сентябрь: «Пришлось в эти дни переносить и голод и холод. Я лично смирился, но многие товарищи мечтали попасть в плен».

Французы, вдохновленные десятилетиями пропаганды, дрались, чтобы отомстить за поражение во Франко–прусской войне и вернуть Эльзас–Лотарингию, англичане до 1916 г. пополняли армию только добровольцами, чтобы не получить в Бельгии нового Наполеона. А за что было драться русской армии, если солдаты, по многочисленным отзывам офицеров, просто не понимали, с кем и почему воюют? То есть большинство офицеров не встречали или не знали о солдатах, подобных Штукатурову. Как вспоми­нал Верцинский, только весной 1917 г., уже после революции, «большинство присутствовавших офицеров впервые узнало о существовании глубокого классового расхождения между солдатами и офицерами, между низшими слоями населения и его более привилегированной частью». Больше того, культивировалась рознь между родами войск. Да, гордость за полк или батарею при хорошем командире встречались, но…

Новогеоргиевск, сильнейшая крепость Бвропы, имел гарнизон в 90 000 солдат и 1000 офицеров при 1200—1680 орудиях, полугодовом запасе продовольствия, несколь­ких аэропланах и аэростатах, 116 ручных пулеметах Мадсена. По отзыву К. И. Велич­ко, «крепость Новогеоргиевск не только не уступала, но технически была сильнее французской крепости Верден». Однако к середине сентября 1914 г. в Новогеоргиев­ске находилось всего лишь около полумиллиона снарядов. При этом гарнизон вслед­ствие ротации частей (несших затем большие потери на фронте в начале кампании 1914 и 1915 гг.) состоял из ополченцев и только–только прибывшей второочередной дивизии. Фактически в течение первого периода войны крепость не имела постоянно­го пехотного гарнизона, а батареи выводились из крепости в поле, где расчеты со­вершенно не понимали полевой службы. Военный инженер Новогеоргисвска, полковник Короткевич–Ночевный, даже не подозревая о германском наступлении, наткнулся на немецкий передовой отряд и был убит, немцам достались новейшие планы крепости с обозначением мест расположения тяжелых батарей. Хотя разрушения от обстрела тя­желыми снарядами оказались незначительными (а внутри казематов повреждений за­метно не было), но моральный дух защитников был подорван, а решительная атака немцев произвела на коменданта крепости генерала Бобыря такое впечатление, что он приказал оставить пять фортов внешней линии, затем перебежал к немцам и уже из плена приказал сдать крепость «во избежание дальнейшего кровопролития». Хотя немцы за три дня успели занять всего одну группу фортов — 2 из 33, и сопротивле­ние продолжалось даже после сдачи Бобыря. В плен попали порядка 80 000 военных, из них 23 генерала, также немцам достались примерно 1200 орудий. Пять офицеров, не желая сдаваться, смогли пробраться через немецкие позиции, а затем пройти около 400 км до расположения русских частей. Сама осада заняла от 4 до 10 дней, считая только штурм или обложение.

Крепости приказывалось то срочно оборонять, то не менее срочно эвакуировать. Многие крепости (Гродно, Брест–Литовск и саму Варшаву) уступили вообще без боя или с символическим сопротивлением (Ивангород), часто не успев уничтожить припа­сы. Современная фортификация требовала и современной тактики, а ее в большинстве случаев не было. По воспоминаниям фон Шварца, «у позиции и у занявших ее войск не было ничего общего: войска были сами по себе, а позиционные укрепления — тоже». В результате, «заняв позицию вечером, войска к рассвету уже бросили ее», позднее немцы незаметно (!) переправятся через Вислу и наведут понтонные мосты, хотя берег реки охранялся несколькими полками.

Для сравнения австрийский Перемышль был сдан только после двух осад — с 17 сентября по 8 октября 1914 г. и с 5 ноября 1914 г. по 22 марта 1915 г., предва­рительного взрыва (с согласия Верховного австрийского командования) всех укреп­лений и мостов, уничтожения продовольствия и оружия. И вспомните оборону уста­ревшего Осовца, в то же самое время державшегося против мощнейшей осадной артиллерии и отравляющих газов.

Всего с 1 мая по 1 ноября 1915 г. русская армия потеряла 976 000 человек плен­ными, при этом её потери убитыми и умершими от ран составили лишь 423 000. На­чальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Алексеев писал 4–го ноября 1915 г. в одной из резолюций: «Некрасивая картина, сообщенная штабом 3–й армии, относительно обслуживания немецкого тыла значительным числом наших пленных» и далее предлагал налетами конных отрядов «вносить сильное расстройство в службу тыловых учреждений, разгоняя тех негодяев, которые служат обозными, хлебопеками, рабочими». С другой стороны, процент контуженных, или, как тогда говорили, «скон­фуженных» офицеров в десятки раз превышал процент контуженных солдат. Таков был эффект утраты большинства подготовленных кадров, недостатка оружия и особенно боеприпасов и полного непонимания солдатами целей войны.

Уже в середине июля 1915 г. был исчерпан контингент ратников ополчения I раз­ряда. Согласно действовавшим до войны законам, этим исчерпывался запас людей, которые могли быть взяты в действующую армию. При этом все больше и больше людей оставались в тылу — в земских и городских союзах, благотворительных организациях и пр. В результате к концу 1916 г. на одного солдата действующей армии приходились три военнообязанных в тылу.

Брусиловский прорыв и последовавшие позиционные бои израсходовали последние кадровые резервы. Например, лейб–гвардии Финляндский полк, с большим трудом «приведенный в блестящее состояние — в таком полк был только в первых боях», был практически уничтожен за несколько часов 15 июля. При прорыве все командовавшие ротами были убиты или ранены, солдат убыли свыше 2700 человек. От роты его вели­чества, бывшей в первой линии, из 200 человек остались в строю не более десятка.

Клембовский отмечал, что «в июле 1916 года гвардейская артиллерия заняла пози­ции почти на пределе от заграждений, и, конечно, проходы оказались или вовсе не пробитыми или плохо расчищенными; гвардейской пехоте пришлось грудью разбивать их и, не достигнув успеха, отступить с большим уроном».

Торнау: «Тяжелая артиллерия была массирована на другом участке фронта, и полку пришлось наступать, пользуясь поддержкой лишь легких орудий и нескольких мортир. Результаты этой артиллерийской подготовки были ничтожны… Не впервые полку было идти вперед без поддержки артиллерии, и смело бросились роты в атаку, навстречу губительному огню противника… Потери Финляндцев превышали наши и достигали 2000 человек. Как передавали впоследствии, общее число потерь гвардии за эти дни боев на Стоходе превысили 32 000 человек. Результаты, достигнутые этим наступле­нием, и несколько германских орудий, взятых 2–м гвардейским корпусом, вряд ли могли компенсировать эти чудовищные потери. Подготовка нескольких месяцев стоян­ки в резерве была сведена на нет. От гордых, многотысячных полков, выступавших в бой 15 июля, оставались в некоторых частях немного более половины».

По сведениям С. Новикова, в 3–й гвардейской пехотной дивизии за время ковель­ских боев остались в строю всего 26 офицеров, а лейб–гвардии Егерский и Мо­сковский полки были сведены в батальон каждый. Адамович отмечает, что роты лейб–гвардии Кексгольмского полка 15 июля потеряли около 2000 человек — до 60 % со­става, и 80 % офицеров, притом что еще до боя полк имел всего 5 кадровых офице­ров.

3 сентября в двух атаках четыре батальона гвардии потеряли 1366 человек, 7 сентября — 1198, 19 сентября два полка потеряли 1 офицера и 1311 нижних чинов, 1 октября гвардейцы потеряли 11 офицеров и 1127 стрелков, из них убиты 3 офицера и 160 стрелков. По оценке командира одного из этих полков, многократные атаки не были неожиданными для немцев, проводились шаблонно, а слабая артиллерийская под­готовка почти не уничтожала укреплений и проволочных заграждений противника. Итогом стала потеря гвардейской дивизией захваченных с таким трудом позиций.

По сведениям Д. П. Оськина, «идущим из канцелярии полка, в наших полковых списках уже зарегистрировано шестнадцать тысяч солдат, причем налицо не более полутора тысяч, остальные за два года войны выбыли из жизни». Козьмин вспоминал для 1916: «Последние пополнения были просто вооруженными хлебопашцами, сидевшими упорно в окопах, но совершенно неумелыми и не напористыми в атаке».

Только в Петрограде в начале 1917 г. в запасных батальонах гвардейских полков насчитывались около 100 000 человек (по сведениям Головина — до 160 000). При этом запасные полки разбухали до 30 000, а гвардейские батальоны — до А—6 и даже 8000 (!) человек. Поскольку личный состав запасных батальонов гвардии нередко превышал в 3—3,5 раза численность довоенных полков, солдаты спали на трех–четы­рехярусных койках при в обстановке большой скученности и антисанитарии. При 2000 винтовок на 5000 солдат и 12 патронах на солдата о серьезном обучении не приходилось говорить, поэтому солдат занимали муштрой.

В приказе по военному ведомству 31 октября 1915 г. сразу же отмечалось, что в 1915 г. «совершенно не исполнялись весьма важные и существеннейшие отделы стрел­ковой подготовки, как то начальные упражнения стрельбы боевым патроном». В ре­зультате учебная стрельба не обеспечивала не только подготовки к ведению огня в боевых условиях, но и к меткой стрельбе в пределах постоянного прицела.

Из воспоминаний Попова: «Заниматься с ними было некогда. Шли бои. Узнать, а тем более изучить своих солдат было чрезвычайно трудно, лица менялись, как в ка­лейдоскопе, да и солдатам трудно было привыкнуть к незнакомому офицеру… наш 1–й баталион имел только на двух ротах своих кадровых офицеров, двумя другими ко­мандовали офицеры чужих частей; 3–линейных винтовок было до смешного мало, напр., у меня в роте на 360 человек их было всего 18, остальные были или фран­цузской системы «Гра», или какой‑то итальянской допотопной системы, к тому же без затворов, Бог весть какими судьбами попавшими в наши арсеналы. Не было ни ручных гранат, ни ракет, чтобы каждый мог наглядно познакомиться с их употребле­нием и действием. Вместо ручных гранат бросали колотушки, имевшие форму гранат «Новицкого»; что же касается остального, то оно объяснялось на словах».

Новобранцы, не понимая целей войны и не получая должного обучения, отнюдь не стремились на фронт. Еще меньше желали воевать старослужащие, которые уже побы­вали в боях и многие из которых уже были ранены, нередко по несколько раз. К на­чалу Февральской революции в запасном батальоне Измайловского полка из 54 офицеров только 14 были кадровыми. В запасном батальоне 2–го стрелкового гвардейского полка оставались всего 6 кадровых офицеров на 2600 нижних чинов. К тому же и качество этих офицеров в тылу было далеко от идеала. Описав полное безразличие новобранцев к обучению, недостаток материальных средств и времени на обучение (6 недель), Попов подводил итог: «Глядя на серую массу маршевой роты, без винтовок, не имевшую уже былого воинского вида, невольно думалось: Армии уже нет. Вот он, Русский вооруженный народ». То же отмечал и В. Борисов: «В основном атоме боевого организма, в роте, не было уже в наличии тех 5 офицеров и 13 унтер–офицеров, которые, собственно, и образуют фундамент воинской дисциплины». Во Франции 1916 г. призванный в январе пять месяцев обычно проводил в казармах, два — в лагере, после чего отправлялся на фронт в тренировочный батальон и только в ноябре шел в пополнение частей.

Можно сделать вывод, что фатальной оказалась не только и не столько довоенная отсталость России по сравнению с ведущими промышленными державами (хотя и она сыграла свою роль), — ни одна страна не избежала ошибок в начальный период вой­ны. Не меньшую роль сыграли подчиненность стратегии интересам Антанты (а не своим), а также неумение грамотно и вовремя мобилизовать и использовать имеющие­ся ресурсы. Печально, что эти проблемы осознавались задолго до начала Первой мировой, но так и не были решены.

 

«Брестский мир в пломбированном вагоне»

В 1917 г. в результате революции к власти в России пришли большевики — кучка шпионов, продавшихся за германское золото, разваливших первоклассную армию и подписавших позорный Брестский мир. Именно этот мир позволил Германии, уже нахо­дившейся на грани поражения, продержаться еще несколько месяцев. А если бы Рос­сия потерпела еще чуть–чуть, то на победной Версальской конференции она получила бы от благодарных союзников громадные территории, репарации с побежденной Герма­нии и многое, многое другое… Таковы наиболее популярные легенды в кратком из­ложении. Попробуем разобраться, что же было на самом деле.

РЕВОЛЮЦИЯ

В позднесоветское время при рассказе о событиях 1917 г. по ряду причин обычно стремились перейти к Октябрьской революции. А ведь была еще и Февральская (не говоря уже о революции 1905 г., революциях и переворотах в Турции, Мексике и Ки­тае). К началу Февральской революции Ленин и Зиновьев находились в Швейцарии, а Троцкий — в Канаде. Возможности быть в курсе событий и тем более как‑то влиять на них практически отсутствовали — даже о самом факте революции им пришлось узнавать из газет.

Зато такие возможности имелись у других политических деятелей. Еще в начале 1912 г. Гучков, конституционный монархист и основатель «Союза 17 октября», рас­пространял копии писем императрицы и великих княжон к Распутину, фавориту импе­раторской семьи.

Уже 2 июня 1915 г. в беседе с французским послом Палеологом Путилов, один из крупнейших заводчиков и финансистов России, заседавший в Особом совещании по снабжению, учрежденном при военном министерстве, говорил: «Дни царской власти сочтены; она погибла, погибла безвозвратно».

1 (14) ноября 1916 г. лидер кадетской партии Павел Николаевич Милюков произно­сит в Думе знаменитую речь «Глупость или измена». В ней он прямо обвинил предсе­дателя правительства Штюрмера, Распутина и приближенных к ним шодей в подготовке сепаратного мира и измене. Была объявлена открытая борьба против Кабинета мини­стров, пока реальная власть в стране не перейдет от Николая II к парламентскому большинству. В ночь на 17 декабря 1916 г. группой монархистов, включая великого князя Дмитрия Павловича, ради спасения престижа царской семьи был убит Распутин. Но и это не помогло. 24 декабря великий князь Николай Михайлович пишет вдовствующей императрице Марии Федоровне: «Речь идет о спасении престола — не династии, которая еще прочна, но теперешнего государя. Иначе будет слишком позд­но… Вся Россия знает, что покойный Распутин и А. Ф. одно и то же. Первый убит, теперь должна исчезнуть и другая». То есть даже убежденные монархисты и родственники Николая II не видели другого выхода, кроме физического устранения ближайших к царю лиц. Что же говорить об оппозиционных партиях? И одновременно убийство Распутина показало полную безнаказанность таких действий.

Нужен был только повод, и им стал нараставший дефицит хлеба в столице. По дан­ным С. И. Нефедова, в течение 1916 г. среднемесячное потребление муки в Петрогра­де составляло 1 276 000 пудов. Перебои с поставкой начались в ноябре, когда в столицу было доставлено 1 171 000 пудов. В декабре поставка упала до 606 000 пудов, в январе было доставлено 731 000 пудов. В течение первых 2 месяцев 1917 г. установленный план снабжения Москвы и Петрограда хлебом был выполнен только на 25 %. Петроград жил за счет запасов, которые стремительно уменьшались. С 15 января до 15 февраля запасы муки уменьшились с 1426 до 714 000 пудов. 13 февраля градоначальник А. П. Балк сообщал премьер–министру, что за последнюю неделю подвоз муки составлял 5000 пудов в день при норме 60 000 пудов, а выдача муки пекарням — 35 000 пудов в день при норме 90 000 пудов.

22 января на экстренном совещании руководителей ведомства путей сообщения было решено обратиться к морскому министру с просьбой в первую половину февраля снаб­жать Петроградский район запасами английского угля, чтобы временно снизить на­грузку на Северо–Донецкую железную дорогу. Ставке Верховного командующего предложили сократить с 1 по 14 февраля перевозку пополнения на фронт и части ин­тендантских грузов. 4 февраля из‑за снежных заносов было фактически прервано движение на Московско–Киево–Воронежской железной дороге.

Наконец 23 февраля (8 марта) начинается революция. 26—28 февраля запасные ба­тальоны Павловского, Волынского, Литовского, Преображенского, Саперного гвардей­ских (!) полков первыми переходят на сторону восставших. 28 февраля беспорядки охватили все части петроградского гарнизона. Депутат Думы, прогрессист (т. е. опять‑таки не большевик), инженер путей сообщения A. A. Бубликов распоряжается не пускать царские поезда севернее линии Бологое—Псков, вплоть до разбора пути при попытке прорваться силой. Одновременно была запрещена перевозка войск по же­лезным дорогам в радиусе 250 верст от Петрограда. 1 (14) марта к Государственной думе прибывает Гвардейский флотский экипаж во главе со своим командиром, великим князем Кириллом Владимировичем, приколовшим к своему форменному пальто красный бант — символ революции и разославшим начальникам частей Царскосельского гарни­зона записку: «Я и вверенный мне Гвардейский экипаж вполне присоединились к но­вому правительству. Уверен, что и вы и вверенная вам часть также присоединитесь к нам».

2 (15) марта Николай И, находившийся не в столице, а в Ставке в Могилеве (еще одна ошибка), отрекается от престола под давлением ближайшего окружения. Как писал А. И. Деникин, «мне известны только три эпизода резкого протеста: дви­жение отряда генерала Иванова на Царское Село… и две телеграммы, посланные государю командирами 3–го конного и гвардейского конного корпусов, графом Келле­ром и ханом Нахичеванским. Оба они предлагали себя и свои войска в распоряжение государя для подавления мятежа. Из 40 командующих фронтами, армиями и их началь­никами штабов только 14 выступали против «демократизации» армии, 15 ее поощряли и 11 были нейтральны». Одно «движение» и две телеграммы — это все, что могли предложить общество и армия в поддержку Николая И. При этом Николай II в ответ­ной телеграмме… поблагодарил гвардейскую кавалерию за верность и преданность и рекомендовал ей признать новый строй, присягнув Временному правительству.

Были и другие телеграммы. 21 марта великий князь Николай Константинович от­правляет председателю Временного правительства князю Г. Е. Львову приветственную телеграмму: «Прошу Вас известить меня, могу ли считать себя свободным граждани­ном после сорокалетнего преследования меня старым режимом». Другие аристократы, например, великая княгиня Елизавета Федоровна и князь Романовский, также полно­стью поддержали Временное правительство и подчинились ему. И тот же хан Нахиче­ванский вскоре сообщает в телеграмме новому военному министру А. И. Гучкову: «До­вожу до сведения Вашего, что еще до дня присяги вся гвардейская кавалерия, от старшего генерала до последнего солдата, была и есть преисполнена желания поло­жить жизнь за дорогую Родину, руководимую ныне новым правительством».

Будущий вождь белой армии Корнилов в должности нового командующего Петроград­ским округом собственноручно приколол Георгиевский крест к груди унтер–офицера Волынского полка Кирпичникова фактически в награду за поднятие 27 февраля бунта. Тогда был убит прямой начальник Кирпичникова — заведующий учебной командой полка капитан Дашкевич (убийства офицеров начались еще 26 февраля). Тот же Корнилов, по его словам, «имел счастье арестовать царскую семью и царицу–изменницу».

Из стенограмм допроса адмирала Колчака: «Для меня было ясно, как и раньше, что то правительство, которое существовало предшествующие месяцы — Протопопов и т. д., — не в состоянии справиться с задачей ведения войны, и я вначале привет­ствовал самый факт выступления Государственной думы, как высшей правительствен­ной власти… Когда совершился переворот, я считал себя свободным от обяза­тельств по отношению к прежней власти».

Даже убежденные монархисты после отречения Николая П «умыли руки».

Как же реагируют союзники? Как ни удивительно, также приветствуют — в надежде, что новое правительство окажется менее коррумпированным и более дееспособным. Кроме того, теперь у США отпало формальное препятствие к вступлению в войну на стороне Антанты. В обращении президента Вильсона к конгрессу с предложением объявить войну Германии прямо говорилось: «То, что в России появилось новое правительство, являющееся либеральным, и имеется вероятность того, что оно будет развиваться и укрепляться, содействует отказу от наших сомнений относительно возможности установления союзнических отношений с российским правительством, которое мы до этого справедливо считали тираническим и коррумпированным». Временное правительство спешно признали также Англия, Франция и Бельгия.

ШПИОНСКИЕ СТРАСТИ

В преддверии войны, а особенно с ее началом обвинения в шпионаже выдвигались против самых разных людей. Обилие немецких фамилий в западных областях и на ко­мандных должностях в армии (до пятой части генералов, до трети командиров гвар­дии и высших строевых должностей были этническими немцами) вызывало недоумение.

Пожалуй, первым из знаменитых отечественных «шпионов» был полковник Мясоедов — близкий знакомый военного министра Сухомлинова. Сергей Николаевич Мясоедов окон­чил кадетский корпус, в 1892 г. перешел из армии в отдельный корпус жандармов, с 1894 г. занимал место помощника начальника железнодорожного жандармского отделе­ния в Вержболове, у границы с Германией, а с 1901 г. по осень 1907 г. состоял уже начальником Вержболовского отделения. Через Вержболово регулярно ездили са­мые высокопоставленные лица, вплоть до августейших особ России и Германии. В частности, 18 сентября 1905 г. германский император, любивший пышные жесты, даже провозгласил за завтраком тост «за русского ротмистра Мясоедова» и подарил свой портрет с автографом. «Товарищи ему завидовали, и для железнодорожных жандармов Мясоедов, увешанный иностранными орденами [он имел ордена Баварии, Франции, Пруссии, Испании, Португалии, Персии и т. д. — Е. Б.], был идеалом». В 1907 г., когда еще продолжалась революция, а Царство Польское было на осадном положении, Мясоедов оказался замешан в дело о контрабанде оружия. Он показал, что найденные у обвиняемых «тюки с прокламациями, оружием и взрывчатыми веществами» легко могли быть подброшены «агентом жандармского ротмистра [по другим данным, корнетом] Пономаревым». Мясоедов также заявил, что агенты полиции и ему подбросили «взрывчатые снаряды и нелегальную литературу; что он вовремя заметил». По отзыву генерала Курлова, тогдашнего и. о. вице–директора Депар­тамента полиции, «Пономарев был типичным провокатором, за что я не только уволил его из корпуса, но и предал суду». П. А. Столыпин, шеф жандармов, обвинил Мясо­едова в порочении офицеров жандармского корпуса, и тот ушел в отставку.

Около 1910 г. Мясоедов познакомился с Сухомлиновым и способствовал его женить­бе на 26–летней Бутович. Предварительно она была разведена с помощью Мясоедова, искавшего лжесвидетелей неверности мужа, т. к. развод по обоюдному соглашению был тогда юридически невозможен. Жениху был 61 год, и такая скандальная женитьба ге­нерал–губернатора вызвала немалый резонанс.

В сентябре 1911 г. Мясоедов был вновь прикомандирован к жандармскому управле­нию в распоряжение военного министра «для наблюдениями за попытками пропаганды в войсках». В апреле 1912 г. в заседании Комитета государственной обороны предсе­датель А. И. Гучков заявил, что во главе контрразведки Военного министерства сто­ит «подозрительный полковник, удаленный из корпуса жандармов». По другой версии, об «учреждении в армии специального органа политического сыска с немецким шпио­ном во главе». Имя Мясоедова не называлось, но все поняли, о ком идет речь. Дело кончилось публичным скандалом, поэтому, хотя фактически обвинения доказаны не были, Мясоедов был снова уволен. В попытке восстановить репутацию Мясоедов даже прибег к шантажу Сухомлинова, пользуясь своей ролью в бракоразводном процессе и требуя официальной реабилитации от имени министерства.

С началом войны, несмотря на понятное охлаждение отношений между Сухомлиновым и Мясоедовым, последний обратился с письмом о назначении его в действующую армию и получил положительный, хотя и частный ответ. В ноябре 1914 г. Мясоедов, как знающий немецкий язык и приграничную местность, был прикомандирован к 10–й армии в Восточной Пруссии.

17 декабря 1914 г. в Петроград из Швеции приезжает подпоручик 23–го Низовско­го полка Я. Колаковский. За несколько месяцев до того он попал в плен, предложил немцам свои услуги как шпион и, перебравшись в Россию, явился с повинной. На первом допросе Колаковский показал, что ему было поручено 1) взорвать мост через Вислу у Варшавы (награда — 200 000 рублей); 2) убить Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича (1 млн рублей); 3) переговорить с комендантом крепости Новогеоргиевск о сдаче ее за 1 млн рублей. И только на третьем допросе 24 декабря (т. е. через неделю) Колаковский вспоминает, что немецкий лейтенант Бауэрмейстер «советовал мне обратиться в Петрограде к отставному жандармскому полковнику Мясоедову, у которого я мог узнать много ценных для немцев сведений». На четвертом допросе 8 января 1915 г. Колаковский показал: «В России мне был указан только полковник Мясоедов, но роль его в деле шпионажа мне никто не рассказал». Уже через день в изложении допрашивавшего его офицера Колаковский заявил: «Особо германцами было подчеркнуто, что германский Генеральный штаб уже более 5 лет пользуется шпионскими услугами бывшего жандармского полковника и адъютанта военного министра Мясоедова». А в феврале 1915 г. Колаковский рассказывает, что Мясоедов работал на немцев, еще будучи жандармом, т. е. до апреля 1907 г. 18 февраля 1915 г. Мясоедов был арестован и уже через месяц, 18 марта 1915 г., осужден. Суд продолжался всего один день, хотя доказательства шпионажа были только косвенными и по конкретным обвинениям Мясоедова оправдали, меньше чем через 6 часов он был повешен. Один из руководителей немецкой разведки Вальтер Николаи отмечал, что «вынесенный ему [Мясоедову] во время войны смертный приговор за измену в пользу Германии совершенно непонятен» (конечно, это можно списать на стремление «прикрыть» агента, но зачем?). Любопытно, что еще осенью 1914 г. появились слухи об измене и самого Верховного главнокомандующего Николая Николаевича.

Следующим «шпионом» стал сам Сухомлинов, которому припомнили и тесное знаком­ство с Мясоедовым, и статью «Россия готова», и поведение как военного министра в начале войны. 20 апреля (3 марта) 1916 г. он был арестован. Именно шпионами Су­хомлинов и Мясоедов не были, но их репутация и насущная необходимость найти коз­лов отпущения за провал войны сделали все необходимое. Сэр Эдвард Грей, англий­ский министр иностранных дел, сказал главе думской делегации А. Д. Протопопову (и тоже будущему «шпиону»!): «Ну и храброе у вас правительство, раз оно решается во время войны судить за измену военного министра». Характерно, что шпиономания охватила все воюющие страны, но без публичных обвинений в шпионаже высших военных чинов.

Таким образом, Мясоедов «потянул» за собой Сухомлинова, а безуспешные обраще­ния родственников к императрице и Распутину о защите били уже по ним и лично Ни­колаю II. С убийством Распутина следующей мишенью для нападок становилась уже как минимум жена царя. Парадоксально, по сведение политических счетов и попытки защиты чести императорской семьи только расшатывали монархию. И русский генерал мог сказать англичанам в начале 1917 г.: «Что мы можем поделать. У нас немцы везде. Императрица — немка».

После Февральской революции все контрразведывательные органы русской армии как на фронте, так и в тылу расформировываются. Но уже через несколько дней контрразведка создается заново, ее возглавляют совершенно посторонние люди, ни­когда в ней не служившие. В частности, начальником контрразведки становится Ни­китин, помощник старшего адъютанта Отдела генерал–квартирмейстера штаба 7–й ар­мии. По его мемуарам, «25 апреля 1917 года прапорщик 16–го Сибирского полка Ер­моленко был выпущен из плена немцами в тыл 6–й армии. Пойманный, приведенный в штаб, он стал рассказывать, что послан для пропаганды сепаратного мира, что со­держание будет получать от украинца Скоропись–Иолтуховского, который направлен к нам немцами, как и Ленин, для работы по разрушению России; а в отношении Прави­тельства оба получили задание в первую очередь удалить министров Милюкова и Гуч­кова».

1 июля Никитин приказал «отменить производство всех 913 дел по шпионажу, больших и малых, находящихся в разработке контрразведки и не имеющих прямого от­ношения к большевикам, дабы усилить работу против большевиков». Большевиками за­нимаются «21 юрист и 180 агентов и прочих служащих». В тот же день был составлен список «двадцати восьми большевистских главарей, начиная с Ленина», и Никитин подписал именем Главнокомандующего (на что имел право) ордера на их арест. 3 июля в Петербурге после требования Центральной рады о предоставлении Украине ав­тономии и провала наступления на фронте происходит антиправительственная де­монстрация, в которой приняли участие около 500 000 человек. Большевики выдвинут лозунг «Вся власть Советам!», демонстрация будет разогнана, свыше 700 человек убиты и ранены. 5 июля в утреннем выпуске газеты «Живое слово» вышла статья «Ле­нин, Ганецкий и К. — шпионы!». В июле же приказом Временного правительства в ар­мии вводится смертная казнь. 21 июля судебный следователь по особо важным делам Александров постановил: «Ульянова (Ленина), Апфельбаума (Зиновьева), Бронштейна (Троцкого), Луначарского, Коллонтай, Козловского, Суменсон, Гельфанда (Парвус), Фюрстан–берга (Ганецкого), Ильина (Раскольникова), Семашко Романа и Сахарова привлечь в качестве обвиняемых».

Что же мы видим? Сценарий Мясоедова повторяется до мелочей — некий прапорщик посвящается немцами в секреты государственной важности и немедленно о них рассказывает. Причем раскаявшийся шпион появляется как нельзя более вовремя — в разгар политической борьбы именно с упомянутыми людьми. Также любопытно, что об­винения выдвигаются по новейшим событиям, т. е. «грехи» царского времени или ор­ганизация Февральской революции следователей не интересуют. Большевики становят­ся опасными только как реальные конкуренты в борьбе за власть.

В то время Ленин был всего лишь главой небольшой и не самой известной оппози­ционной партии. К началу войны он проживал в польской деревушке Поронино. 7 ав­густа 1914 г. в его квартире был проведен обыск, а на следующий день Ленин был арестован австрийскими властями по подозрению в… шпионаже. С помощью лидера австрийских социал–демократов Виктора Адлера Ленину удалось освободиться из‑под стражи и уехать в Швейцарию. Там Ленин выступает с манифестом «Война и россий­ская социал–демократия», напечатанным 1 ноября 1914 г. в газете «Социал–демо­крат». В нем были изложены тезисы, что «с точки зрения рабочего класса и трудя­щихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монар­хии, самого реакционного и варварского правительства» и что «единственно пра­вильный пролетарский лозунг» — «превращение современной империалистической вой­ны в гражданскую войну». Но с какой целью? «Ближайшим политическим лозунгом с. — д. Европы должно быть образование республиканских Соединенных Штатов Европы, причем в отличие от буржуазии, которая готова «обещать» что угодно, лишь бы во­влечь пролетариат в общий поток шовинизма, с. — д. будут разъяснять всю лживость и бессмысленность этого лозунга без революционного низвержения монархий гер­манской, австрийской и русской. В России задачами с. — д. ввиду наибольшей отста­лости этой страны, не завершившей еще своей буржуазной революции, должны быть по–прежнему три основные условия последовательного демократического преобразования: демократическая республика (при полном равноправии и самоопределении всех наций), конфискация помещичьих земель и 8–часовой рабочий день. Но во всех передовых странах война ставит на очередь лозунг социа­листической революции, который становится тем насущнее, чем больше ложится тяже­сти войны на плечи пролетариата».

То есть Ленин выступал за крушение всех монархий и за социалистические револю­ции в наиболее развитых странах, которой Россия еще не являлась.

НЕМЕЦКОЕ И ДРУГОЕ ЗОЛОТО

Один из наиболее «убойных» аргументов — «большевики брали немецкое золото с помощью Парвуса».

Израиль Лазаревич Гельфанд родился в 1867 г. в местечке Березино Минской гу­бернии в семье еврейского ремесленника. В 1899 г. на талантливого публициста из Германии под псевдонимом Парвус обратил внимание Ленин, и вскоре Парвус стал со­трудником «Искры». Близких отношений у них никогда не было, а после революции 1905 г. начинаются резкое расхождение и критика Лениным Парвуса за «полнейшее незнание русских политических вопросов». Больше того, в 1908 г. Парвус растратит более 100 000 марок, полученных от Горького (чьим литературным агентом был Парвус) на финансирование немецких социал–демократов, и будет исключен из российского и германского социал–демократического движения. Парвус осядет в Константинополе, где с 1911 г. он станет агентом немецкого Генерального штаба и военным корреспондентом при немецком генерале Лимане фон Сандерсе. Такие связи заметно облегчали коммерческую деятельность, и Парвус заработает состояние на поставках зерна из России в Турцию, а также контрабанде оружия на Балканы. Такой поворот сделает его в глазах социалистов «сутенером империализма» (Э. Бернштейн—Троцкий), «негодяем» и «авантюристом» (Ленин).

С началом мировой войны Парвус открыто действует на стороне Германии и в янва­ре 1915 г. встречается с немецким послом в Константинополе, предлагая план по объединению усилий «русских демократов» и Германии, равно борющихся против ца­ризма. Такое предложение вызвало живой интерес, и в марте 1915 г. Парвус прибы­вает в Берлин с планом под названием «Подготовка массовой политической забастов­ки в России», также известным как «Меморандум д–ра Гельфанда». Парвус предложил организовать в 1916 г. массовую политическую забастовку под лозунгом «Свобода и мир». «Чтобы сделать забастовку всеобщей, следует взорвать железнодорожные мосты, как это было во время забастовочного движения 1904—1905 годов». Для «полной организации русской революции» в январе 1916 г. Парвусу требовалось 20 млн рублей, но пока можно было удовлетвориться и 1 млн, который и был после некоторых сомнений выдан Парвусу статс–секретарем иностранных дел Яговым для организации пропаганды. Однако наступил 1916 г., а революции не случилось. Как оказалось, Парвуса в России давно уже забыли, а в Германии относились настороженно. И даже встреча с Лениным в конце мая 1915 г., по словам самого же Парвуса, кончилась ничем, а по словам Ленина — он предпочел не иметь с ним (Парвусом) никаких дел. В ноябре того же года Ленин резко критиковал статью Парвуса: «Он лижет сапоги Гинденбургу, уверяя читателей, что немецкий Генеральный штаб выступил за революцию в России».

Характерно, что и российским спецслужбам как различными энтузиастами, так и профессионалами неоднократно предлагались самые заманчивые планы по организации разведывательных сетей и ведению пропаганды против Германии. 28 октября 1916 г. капитан Брагин, переводчик управления генерал–квартирмейстера при Верховном главнокомандующем, представил доклад с направлениями «революционной пропаганды» в Германии, в котором предлагалось вступление в непосредственные сношения с ре­волюционными вожаками Германии Либкнехтом, Гаазе, Розой Люксембург и другими от имени несуществующей Лиги прекращения войны. Начальник Генерального штаба отнес­ся к проекту со всей серьезностью и представил его военному министру. И действи­тельно, 9 ноября 1918 г. в Германии произойдет революция при активнейшем участии Либкнехта и Люксембург… несмотря на то, что план Брапша даже не начинал реали­зовываться.

Это лишь один из многих и многих проектов. С учетом этих факторов Парвус вы­глядит не гениальным заговорщиком, а всего лишь чуть более разрекламированным авантюристом.

Наиболее популярными доказательствами считаются т. н. документы Сиссона. Эти материалы, якобы подтверждающие, что Ленин и Троцкий были агентами германских спецслужб, были в 1918 г. переданы правительству Североамериканских Соединенных Штатов (САСШ) главой петроградского бюро Комитета общественной информации Эдгаром Сиссоном, очевидцем революционных событий осени 1917 г. Однако еще в марте 1918 г. ближайший сотрудник Сиссона по петроградскому бюро, Артур Буллард, показал, что эти документы представляют собой копии неких телеграмм, не убедительных по содержанию. Да, агитация Ленина совпадала с интересами германской стороны, однако из этого вовсе не следует, что он стал агентом гер­манского влияния. Как выразился Буллард, «ничто, например, не мешает мне послать телеграмму королю Георгу и сказать в ней, что кайзер уполномочил меня выделить ему кредит в один миллион долларов. И подписать — фон Гартлинг».

Автор сборника документов из архива германского МИДа «Германия и революция в России 1915—1918» немецкий историк З. А. Земан признавал, что в этом сборнике нет доказательств непосредственного контакта Ленина с какой‑либо германской агенту­рой (в английском варианте): «There is по evidence among the documents of the Foreign Ministry that Lenin, a circumspect man, was in direct contact with any of the official German agenicies».

На сегодняшний день документально подтвержденным примером получения больше­вистской партией денег от агента немецкого правительства в 1917 г. является только передача швейцарским социал–демократом Карлом Моором Заграничному бюро ЦК РСДРП (б) 73 000 шведских крон. В документах они именовались «ссудой» и должны были быть возвращены сразу после захвата большевиками власти. Однако эти деньги не поступили в Россию — часть их была потрачена на проведение Третьей Циммервальдской конференции в сентябре 1917 г., состав и цели которой, по мнению американского историка Ляндреса, указывали на использование пресловутых немецких денег против самой кайзеровской Германии не в меньшей степени, чем Временного правительства России. Остальная сумма попала в Россию только в 1920 г. с Ганец­ким и никак не могла быть использована для подготовки Октябрьской революции. При этом Моор до 1917 г. еще не был германским агентом, контактов с ним в эмиграции Ленин не поддерживал, а в сентябре 1917 г., после июльских обвинений верхушки большевиков в шпионаже, Центральный комитет партии постановил: «Предложение [Моора] отклонить и всякие дальнейшие переговоры по этому поводу считать недопу­стимыми».

Обвинение в связях с врагом во время Первой мировой войны без труда могло быть предъявлено (и предъявлялось) кому угодно — от Николая II до злейших его противников. Вопрос был только в том, кто стоял у власти. Как только к власти приходила та или иная фигура или группировка, она немедленно становилась немецким шпионом. Например, вышеупомянутый Протопопов, оппозиционный депутат, в апреле 1916 г. во главе делегации Думы ездил в Англию, Францию и Италию. Поездка думцев была устроена под впечатлением от успеха более ранней поездки группы писателей — Немировича–Данченко, Алексея Толстого, Набокова и Чуковского. Протопопов встречался с виднейшими военными и политиками, вплоть до королей, имея большой успех, а на обратном пути посетил Стокгольм. Там ему в день отъезда в Россию было предложено встретиться «с одним немецким негоциантом», и Протопопов под впечатлением от успешной поездки но «легкомыслию», вместе с графом Олсуфьевым, согласился. Этим негоциантом был Фриц Варбург, брат гамбургского банкира, возможно, Протопопов встречался и с Олафом Ашбергом, швед­ским банкиром еврейского происхождения, неофициальным финансовым агентом русской миссии в Швеции. На встрече за чаем Варбург излагал обычные пропагандистские ар­гументы, популярные в Германии, и ничего нового или интересного депутаты, по их словам, не услышали. По возвращении в Россию никто не придавал встрече в Сток­гольме большого внимания. Но стоило Протопопову после триумфального приезда из Европы войти в правительство, т. е. «перейти в чужой стан»… Он был сначала кос­венно (Милюковым), а потом и прямо (Пуришкевичем) обвинен в измене.

И тот же Милюков, говоривший о «стокгольмской истории», получил в ответ репли­ку «Вы делали то же самое в Италии» — при посещении Швейцарии он, по его же сло­вам, «близко соприкасался» с русскими пораженцами в Италии, а в Швеции также встречался с социалистами и пацифистами.

То есть большевики были далеко не одиноки среди тех, кому предъявлялось обви­нение в шпионаже и подкупе немцами. Фактически такое обвинение могло быть предъ­явлено (и при необходимости предъявлялось) практически любому активному полити­ку. Причем большевики еще во время переговоров и действия Брестского мира всяче­ски старались использовать представившиеся возможности для пропаганды своих идей в Германии, финансировали левые газеты, поставляли пропагандистскую литературу и даже закупали оружие для организации вооруженного восстания. Восстания дей–ствительно случатся, но после нескольких месяцев ожесточенной борьбы будут по­давлены. Получается, одной только пропаганды, оружия и золота для победы недо­статочно. Как позднее писал начальник Петербургского охранного отделения К. И. Глобачев, «я положительно утверждаю, что Германия никакого участия ни в перевороте, ни в подготовке его ни принимала… Русская Февральская революция была делом русских рук». А Головин отмечал, что «мартовские события застали врасплох наши левые партии, так же как и правые».

ПЛОМБИРОВАННЫЙ ВАГОН

После Февральской революции Ленину, как действующему политику, требовалось во что бы то ни стало как можно быстрее вернуться в Россию. Перебрав различные ва­рианты (аэроплан, использование шведского паспорта и др.), Ленин остановился на наиболее реалистичном и быстром — проехать через территорию Германии. Из письма Ленина 19 марта И. Ф. Арманд: «В Кларане (и около) есть много русских, богатых и небогатых русских социал–патриотов и т. п. Трояновский, Рубакин и проч.), которые должны бы попросить у немцев пропуска — вагон до Копенгагена для разных револю­ционеров. Почему бы нет? Я не могу этого сделать. Я «пораженец». А Трояновский и Рубакин + К° могут. О, если бы я мог научить эту сволочь и дурней быть умными!.. Вы скажете, может быть, что немцы не дадут вагона. Давайте пари держать, что да­дут! Конечно, если узнают, что сия мысль от меня или от Вас исходит, то дело бу­дет испорчено… Нет ли в Женеве дураков для этой цели?»

В тот же день, когда Ленину пришла в голову идея «немецкого вагона», в Берне состоялось частное совещание российских партийных центров, и на нем лидер мень­шевиков–интернационалистов Л. Мартов предложил план проезда эмигрантов через Германию в обмен на интернированных в России немцев. И Ленин немедленно восполь­зовался этой идеей.

Допустим, что Ленин — немецкий шпион, т. к. воспользовался услугами германских властей. Но тогда чей же шпион Троцкий, вернувшийся в Россию из Канады с ведома властей британских? По его же словам, «дорога от Галифакса до Петрограда прошла незаметно, как туннель. Это и был туннель — в революцию». А после группы Ленина через Германию проехали еще две, организованные Цюрихским комитетом по эвакуации русских эмигрантов. Эти группы состояли, главным образом, из социал–демократов, меньшевиков и социалистов–революционсров.

Юрий Бахурин приводит отрывок телеграммы от 21 апреля 1917 г. из германского Генерального штаба в МИД: «Lenin Eintritt in Russland geglückt. Er arbeitet völlig nach Wunsch». То есть «Въезд Ленина в Россию удался. Он действует в пол­ном соответствии с тем, к чему стремился», но никак не «…Он действует как не­льзя лучше», или «…Он работает точно так, как мы этого хотели». Ни в немецких документах, ни в последующих мемуарах не прослеживается, во–первых, хотя бы осведомленность высших руководителей германской армии и разведки о деталях лич­ности и деятельности Ленина до его прихода к власти, во–вторых, свидетельства «работы» Ленина на благо Германии. Как мы увидим ниже, немецкие оценки деятель­ности большевиков будут скорее отрицательными.

«ИСТОЩЕННАЯ» ГЕРМАНИЯ

Февральская революция фактически довершила развал армии, уже к началу года, как мы видели в предыдущей главе, находившейся на грани полного распада.

Характерны выдержки из анализа Митавской операции — декабря 1916 г. и января 1917 г.: «Нами применялся шаблонный, по западному образцу, с сильной артиллерий­ской подготовкой, способ прорыва, но так как главная позиция противника была не уязвима для артиллерии, то наше движение замирало само собой, не имея техниче­ских средств для прорыва линий блокгаузов. Орудий ближнего боя у нас почти со­всем не было и техника ближнего боя пехоты за точки местности не была усвоена… При подготовке Митавской операции и при выборе направлений, главным образом, учитывалось, что мы никогда не можем быть настолько богаты артиллерийскими сред­ствами, чтобы огнем действительно пробить достаточной ширины брешь в позициях противника для развития в дальнейшем маневра… Кадровые армии, по существу, уже обратились в милицию… почти полное отсутствие горячей пищи в частях, ведущих бой [и это зимой! — Е. Б.]… Более сильные участки позиций неприятеля снабжены большим количеством убежищ такой сопротивляемости, что гарнизон их легко может вынести нашу бомбардировку. Только большие калибры (8 дм и выше), и притом пря­мыми попаданиями, могут разрушить такие убежища, по такие попадания исключительны. Главный же калибр нашей тяжелой артиллерии (6 дм) разрушает лишь окопы». По данным Изместьева, в декабре войска питались исключительно консервами.

В результате, несмотря на сосредоточение 82 батальонов против 19, тщательную подготовку штурмовых групп, комбинирование внезапных ночных и обычных (с артпод­готовкой) атак и хороший моральный дух, фактор внезапности был потерян, каждую пядь земли приходилось методично брать с боем. Удалось взять 1000 пленных, 2 тяжелых и 11 легких орудий, заплатив убитыми, ранеными и без вести пропавшими до 23 000, из них без вести пропавших насчитывалось до 9000.

В некоторых корпусах насчитывалось по 5 кадровых офицеров на полк. По стати­стике, приводимой Зайончковским, из 28 дивизий 10–й армии 7 вовсе не имело поле­вой артиллерии, 4 имели только по одному дивизиону, а тяжелых орудий набиралось в общей сложности 203. К марту на Северном фронте запасов оставалось на два дня, на Западном перешли на консервы и сухарный запас, для Юго–Западно–го фронта на Карпатах выдавали по одной селедке в день, а на Румынском фронте положение было еще хуже.

«Приказ №1», принятый 1 (14) марта 1917 г. Петросоветом, предлагал всем солда­там гвардии, армии, артиллерии и флота немедленно выбрать в частях от роты, ба­тареи и выше комитеты из выборных представителей от нижних чинов. Во всех дей­ствиях войска должны были подчиняться Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам, оружие также переходило под контроль комитетов и ни в коем слу­чае не выдавалось офицерам. Отменялось титулование офицеров, воспрещалось об­ращение к солдатам на «ты», о всех случаях «грубого обращения» и «недоразумений» солдаты обязаны были доводить до сведения ротных комитетов. То есть армия как таковая фактически перестала существовать.

К тому же 5 марта телеграммой князя Львова распускалась полиция и отрешались от должности все губернаторы и вице–губернаторы с передачей их обязанностей председателям губернских земских управ. Приказом Керенского отменялась смертная казнь, он же как военный министр 9 (22) мая подписал «Декларацию прав солдата».

На возражения Верцинского «об ужасных последствиях, которые будет иметь приказ N9 1, и о том, как неумно разрушать все гражданское управление страны, сменяя огульно всех губернаторов… мне отвечали, что влияние приказа № 1 я крайне преувеличиваю, что он относится только до города Петрограда, а что касается увольнения губернаторов, то так полагается по теории всех революций. Подобная теоретичность взглядов была широко распространена».

По мартовским докладам нового Верховного главнокомандующего Алексеева в связи с развалом Балтийского флота германцы, оперируя на суше и одновременно высаживая десант в Финляндии и на южном побережье Финского залива, могли заставить совер­шенно очистить направление на Петроград и в июне при удаче достигнуть столицы. На полк едва имелось 8 пулеметов.

26 марта в дневнике С. Л. Маркова был отмечен отказ солдат 2–й Кавказской гре­надерской дивизии заступить на позицию. 29 марта командующий 5–й армией А. М. Драгомиров пишет главнокомандующему армиями Северного фронта Н. В. Рузскому: «Три дня ко мне подряд приходили полки, стоявшие в резерве, с изъявлением своей го­товности вести войну до конца, выражали готовность идти куда угодно и сложить головы за родину, а наряду с этим крайне неохотно отзываются на каждый приказ идти в окопы, а на какое‑либо боевое предприятие, даже на самый простой поиск, охотников не находится, и нет никакой возможности заставить кого‑либо выйти из окопов… Настроение падает неудержимо до такой степени, что простая смена одной частью другою на позиции составляет уже рискованную операцию, ибо никто неуве­рен, что заступающая часть в последнюю минуту не откажется становиться на пози­цию, как то было 28 марта с [70–м] Ряжским [пехотным] полком (который после уго­воров на позицию встал)». Ленин в это время еще был в Швейцарии.

То есть уже к апрелю армия в значительной степени была не способна к наступле­нию.

Неудивительно, что после Февраля «заболеваемость» выросла в армии в 2,5 раза, а явное дезертирство — в 4—5. Верховный главнокомандующий М. В. Алексеев 16 апре­ля писал военному министру А. И. Гучкову о 7688 дезертирах Западного и Северного фронтов только с 1 по 7 апреля, причем эта цифра признавалась явно и значительно преуменьшенной. По оценке H. H. Головина, к осени 1917 г., т. е. моменту прихода большевиков к власти, численность дезертиров достигла 2 млн человек, т. е. на каждых трех солдат действующей армии приходился один дезертир. «Этот повальный уход в тыл нельзя назвать иначе, как стихийно начавшейся демобилизацией».

Уже с 28 февраля в Петрограде начались смещения с должностей, аресты и убий­ства командного состава армии — чистка армии шла как «сверху», так и «снизу». К маю воинскую службу вынуждены были оставить более 120 высших должностных лиц, в том числе 75 начальников дивизий, 35 командиров корпусов, 2 главнокомандующих армиями фронтов и 1 помощник главнокомандующего, 8 командующих армиями, 5 на­чальников штабов фронтов и армий. В мае были зафиксированы убийства генералов на фронте — Я. Я. Любицкого и П. А. Носкова. Командующие фронтами и Алексеев докладывают, что «дисциплинированных войск нет… армия накануне разложения… армия на краю гибели». Однако, по мнению ряда генералов, наступление являлось единственным способом спасения армии от гибели. К лету в запасном батальоне Московского гвардейского полка из 75 офицеров на службе остались 21 — в основном, прапорщики и подпоручики, заявившие о своих симпатиях к новому строю.

3 июня офицер 1–го гвардейского корпуса писал родным с Юго–Западного фронта: «Мы назначены для развития удара… К самой идее наступления я отношусь отрица­тельно. Я не верю, что с такой армией можно победить. Если же наступление будет неудачно, то правительство и весь командный состав полетит к чорту. Они играют опасную игру. По–моему, наступление — легкомысленная авантюра, неудача которого погубит Керенского». 11 июня командир того же корпуса докладывал о полках, в ко­торых прибывшие пополнения составляют 60—80 % боевого состава рот, что крайне неблагоприятно отразилось на боеспособности. «В настоящее время настроение пол­ков не дает возможности поручиться, что таковое выдвижение [в первую линию] бу­дет выполнено».

С началом «наступления Керенского» 16 (29) июня войска требовали «ураганного огня» любой ценой, «не считаясь с возможностью повреждения орудий» и несмотря на возражения опытных артиллеристов — кроме повышенного износа орудий, особенно тя­желых, и расхода снарядов, частая стрельба затрудняла корректировку. Тяжелая ар­тиллерия часто привлекалась для обстрела несвойственных ей целей. Поэтому вслед­ствие чрезмерно интенсивной стрельбы и некачественных снарядов, разрывавшихся в стволе, всего за 5 дней вышла из строя пятая часть всех оруций трех ударных кор­пусов 10–й армии. При этом тяжелая артиллерия особого назначения (ТАОН) потеряла половину орудий, а оставшиеся имели незначительный запас снарядов. Однако при значительных повреждениях оборонительных сооружений людские потери противника оказались минимальными, он смог подтянуть резервы и даже обстрелять 18 июня готовые к атаке части.

Несмотря на превосходство в живой силе в 3 раза, а на направлении главного удара — в 6 раз, многие части не поддерживали наступление, а в ударных быстро нарастали потери, особенно офицеров, шедших впереди. К 1— 2 (14—15) июля наступ­ление на Юго–Западном фронте замерло окончательно. Потери трех наступавших армий за время операции составили 1222 офицера и 37 500 солдат, причем отборных ча­стей.

Как и в 1916 г., наступление русской армии не совпало по времени с наступлени­ем союзников. Тогда как тактический немецкий контрудар 6 (19) июля под Тарнопо­лем превратился в крупную операцию.

9 (22) июля атака трех немецких рот обратила в бегство 126–ю и 2–ю Финлян­дскую стрелковые дивизии. Один ударный батальон, прибывший в тыл XI армии, за­держал за одну ночь в окрестностях местечка Волочиск 12 000 дезертиров. По воспоминаниям П. Н. Врангеля, «прорыв революционной армии», о котором доносил председателю правительства князю Львову «военный министр», закончился изменой гвардейских гренадер, предательски уведенных с фронта капитаном Дзевалтовским. За ними, бросая позиции, побежала в тыл вся XI армия… «Демократизированная ар­мия», не желая проливать кровь свою для «спасения завоеваний революции» бежала как стадо баранов… Пехота наша на всем фронте продолжала отходить, не оказывая врагу никакого сопротивления. В день фронт наш откатывался на 20—30 верст». Даже после наведения дисциплины и успешных атак полки оставляли позиции и уходили в тыл. И показательно состояние армии, которую может разогнать один «предатель­ский» капитан, точнее, штабс–капитан, командир роты.

10 (23) июля 1917 г. главнокомандующий армиями Юго–Западного фронта генерал от инфантерии Л. Г. Корнилов запретил всякого рода митинги и заявил: «Самовольное оставление позиций, непроявление необходимой стойкости и упорства и неисполнение боевых приказов считаю изменой Родине и революции. Приказываю всем начальникам в подобных случаях, не колеблясь, применять против изменников огонь пулеметов и артиллерии». Но было уже поздно. Из воспоминаний старшего унтер–офицера В. А. Ма­лаховского: «Говорили, что генералы умышленно сеяли панику, дезорганизовали обо­рону, чтобы создать повод для введения смертной казни. И они этого добились». То же отмечал Д. П. Оськин.

Всего в плену у противника оказалось 655 офицеров и 41 300 солдат, было захва­чено: 257 орудий, 191 миномет, 546 пулеметов, более 50 000 винтовок, 14 бронеав­томобилей и 2 бронепоезда. Общие потери русских армий превысили четверть миллио­на человек. При этом немецкое командование решило не возобновлять наступательные операции на данном театре военных действий до осени.

В Германии только естественный износ орудий и разрывы их стволов унесли 7—9000 легких полевых орудий за 1917—1918 гг Во Франции с июля 1917 г. по сентябрь 1918 г. потребовалась замена стволов почти у всех 75–мм полевых пушек. У англичан за 1917 пришлось заменить свыше 3000 18–фунтовок, 860 4,5–дм, более 1000 9,2–дм и 60 12–дм гаубиц. Т. е. при обеспеченности боеприпасами и продолжении интенсивных боев износ и русских орудий, не говоря уже о боевых потерях, был бы выше, чем в реальности, что и стало ясным уже в начале войны.

В авиации ситуация тоже была тяжелой — 99–я английская эскадрилья за полгода трижды обновила состав, потеряв свыше 150 % летчиков. Весной 1917 г. средняя продолжительность жизни в полете для британских летчиков составляла 17—18 часов, и столько же временами составлял учебный налет. По оценке англичан, потери авиа­частей составляли 20 % еженедельно. Во время битвы у Камбре потери частей, ата­ковавших наземные цели, составляли порядка 30 % в день. 20 ноября 1917 г. из 40 самолетов RFC 9 не вернулось, 4 разбилось, и 13 настолько повреждены огнем с земли, что требовали ремонта. И это не считая потерь при обучении — более поло­вины от общих. Типичная эскадрилья DH-4 из 18 машин требовала для возмещения убыли 56 самолетов в год. По словам коммодора Брук–Попхэма (Brooke‑Popham), за последние полтора года войны приходилось полностью обновлять парк машин раз в 2 месяца или 6 раз в год, причем потери от противника, даже с учетом пропавших без вести, вряд ли превышали треть. С марта 1918 по конец войны одна из эскадрилий штурмовиков теряла примерно 75 % офицеров ежемесячно, чуть менее половины — уби­тыми. Когда лейтенант Уилкинс 22 марта 1918 г. попал в эскадрилью «Хендли Пей­джей», его одиночный налет на этом самолете составлял 9 часов 38 минут, из них ночью — 6 часов 30 минут. У бомбардировщиков на сто летных часов летом 1918 г. приходилось от 1,55 («Хендли Пейдж») до 1,93 (FE2s) аварии. Для дальних бомбардировщиков на три члена экипажа, убитых в бою, приходилось десять разбившихся. Лапчинский сообщает об уничтожении 17 июня 1918 г. семи отрядов самолетов. В июле, по данным Анощенко, французы потеряли 518, а немцы — 129 самолетов. 18 июля союзники, по заявкам немцев, за несколько часов потеряют 35 самолетов. 8 августа было сбито 45 и выведено из строя 52—53 самолета (из них 70 — до четверти сил, задействованных в бомбардировке и штурмовке). По воспоминаниям летчика английской 107–й эскадрильи, за два дня они потеряли 14 человек из 27(и 9 бомбардировщиков из 14 за день).

Петену только для поддержания силы французской армии требовалось более миллио­на солдат в 1918 г., дефицит составил бы 200 000 человек. На деле даже с призы­вом 1919 г. весной 1918 г. французы получили бы всего 750 000 Англичане урезали дивизии с 12 до 9 батальонов, вместо не менее, чем 19–летних, на фронт посылали уже в 18,5 лет, но все равно численность «штыков» сокращалась, как и количество частей. Фред Моубрей (Mowbray, по Пеглеру) вспоминал, что в 1918 попал на фронт в возрасте 18 лет, сделав всего 10 выстрелов во время обучения. Правда, ему после показа «меткости» выдали ручной пулемет.

А кто восполнял бы такие потери в России?

Еще 6 июля 1917 г. Деникин заявил: «У нас нет армии. И необходимо немедленно во что бы то ни стало создать ее… Когда повторяют на каждом шагу, что причиной развала армии послужили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили другие, а большевики — лишь поганые черви, которые завелись в гнойниках армейского организма».

И барон Будберг, также убежденный антибольшевик, при всей неприязни к Ленину и большевикам отмечал в октябре: «Уже июньское наступление достаточно ярко показа­ло, что по боевой части мы безнадежно больны и что никакие наступления для нас уже немыслимы… Июньско–июльские опыты Главковерха из адвокатов помогли немцам не менее, чем Ленин со «товарищи»… Товарищ Керенский вообразил, что армии мож­но поднять на подвиг истерическими визгами и навинчиванием толпы пустопорожними резолюциями; он так привык к словесным победам над слабыми головами русских су­дей, над настроением публики больших политических процессов путем многоглагола­ния и сбивания всмятку мозгов у слушающих, что считал, что эти методы применимы и при воздействии на те вооруженные толпы–массы, который именовались армией…»

Характерна его оценка возможностей наступления: «Быть может, в окопах мы еще как‑нибудь отсидимся, но мечтать сейчас о наступлении могут только совершенно безумные люди. Четыре месяца тому назад моя 70–я дивизия была еще способна на порыв и на наступление, а теперь нельзя об этом и заикнуться; о таких же отбро­сах, как 120–я и 121–я дивизии, и говорить нечего. Малейший разговор даже о под­готовке к каким‑нибудь наступательным действиям сразу швырнет войска в руки тех, которые им говорят, что продолжение войны нужно начальству, чтобы получать по­больше денег и побольше наград, и сделает нас для наших солдат врагом бесконечно более опасным и ненавистным, чем сидящие в окопах немцы».

И даже в гражданской войне многие белые едва ли не больше, чем большевиков, ненавидели деятелей Февраля, мечтая повесить их уже после победы. Характерно, что царскую Россию как минимум часть белых не любила, с риторикой, вполне похо­жей на официальную советскую.

Да, большевики вели агитацию за перемирие на всех фронтах, не только русском. Но ведь и другие партии, вплоть до Керенского лично, вели свою агитацию, офицеры многократно обращались к солдатам, почему же их слушали меньше?

Также в начале октября, т. е. еще до Октябрьской революции, в беседе с H. H. Го­ловиным главный полевой интендант дал следующие цифры по состоянию на 10 (23) октября 1917 г.: обеспеченность по мясу и рыбе составляла по Юго–Западному фронту (далее ЮЗФ) 0,5 дней, по Румынскому фронту (РФ) 1 день, по Северному фронту (СФ) — 3,5 дней, по Кавказскому фронту (КФ) — 4 дня, по Западному фронту (ЗФ) 6 дней, по жирам — ЮЗФ — 2 дня, РФ — 5 дней, по живому скоту от 2 до 12 дней, по муке — ЮЗФ 9 дней, РФ 8,5 дней, по ЗФ 10,5 дней, по сухарям — ЮЗФ и РФ по 2,5 дня, СФ — 6 дней, ЗФ 10 дней, по овсу от 0,66 (ЮЗФ) до 9 дней (КФ). К этим данным интендант добавил, что на дальнейшее регулярное пополнение указанных запасов, многие из которых приближаются к исчерпанию, он рассчитывать не может. На вопрос Головина, что же будет дальше, главный полевой интендант развел руками и сказал: «Голодные бунты».

Через 10 дней на заседании Временного правительства министр продовольствия Прокопович категорически заявил, что снабжать продовольствием он может только 6 млн человек, тогда как на довольствии находились в это время 12 млн человек. Ми­нистр путей сообщения столь же категорично заявил, что если с интендантского пайка будут сняты 1,2 млн железнодорожных служащих и их семейств, то железнодорожный транспорт сейчас же остановится. Таким образом, требовалось немедленное сокращение армии, достигавшей в это время вместе с запасными войсками во внутренних округах 10 с липшим млн., более чем на 5 млн человек. Будберг предлагал даже более радикальное сокращение — до 1 млн добровольцев, способных удержать фронт в оборонительной войне, но при фронте в 2600 км это было уже маловероятно.

К осени 1917 г. доля неисправных и поврежденных автомашин достигала 75 %. Из 3600 легковых машин по штату налицо было 2700, включая неисправные. Из 4000 гру­зовых (от 1,5 до 2 т) — 2700, из 3500 тяжелых (от 3 до 5 т) грузовиков — 2300. Из 600 тракторов — 280, из 400 мастерских и 200 кухонь — 230 и 100 соответствен­но. 8 ноября 1917 г., по докладу Главного военно–технического управления, в рас­поряжении русских автомобильных частей находились машины 214 марок, для которых только шин требовалось 139 типов.

Уже к середине июля почти четверть (23—25 %) паровозов была «больна». На неко­торых линиях доля неисправных паровозов приближалась к половине. Еще раньше, в апреле, профессор петроградского Института инженеров путей сообщения говорил, что «мы сейчас на железных дорогах не имеем запасных частей и принуждены ре­монтировать котлы старым железом. Мы принуждены обирать одни вагоны и чинить этим отобранными частями другие вагоны, и таким образом у нас образовались клад­бища вагонов». Некоторые железные дороги были обеспечены углем только на 4—8 дней. При этом для доставки потребных армии в сутки 900 000 пудов продовольствия и 2 млн пудов овса и сена ежедневно требовалось 60 поездов по 50 вагонов каждый.

Московская металлообрабатывающая промышленность уже в апреле упала на 32 %, производительность петроградских фабрик и заводов — на 20—40 % (к июню закрылось 20 % промышленных предприятий Петрограда), добыча угля и общая производительность Донецкого бассейна к 1 июля — на 30 %. 270 000 рабочих добывали столько же угля, сколько 168 000 — в 1913 г. Производство пироксилина и бездымного пороха с февраля по июль упало почти вдвое. В июне подвоз продовольствия в города составлял 26 % плана. На Сибирской дороге из‑за нехватки исправных паровозов при двухпутной колее в день пропускали 4 пары поездов, тогда как дорога была рассчитана на 48.

К началу войны бюджет России внешне не внушал опасений — свободных средств было свыше полумиллиарда рублей. Однако прямые налоги были невелики, а подоход­ного (сильнее всего облагающего богатых) не было вовсе. Большая часть налогов собиралась за счет косвенных, наиболее тяжелых для беднейших слоев. По подсчетам министра финансов Временного правительства А. И. Шингарева, закрытие винной моно­полии с началом войны лишило бюджет 432 млн руб. только за второе полугодие 1914 г., упали таможенные и другие сборы — всего недобор составил 679 млн руб., а об­щий дефицит с учетом военных расходов — свыше 2 млрд Суточные расходы на войну составляли в 1914 г. 9 млн руб., в 1915 — 24 млн руб., в 1916 — 40 млн руб., в 1917 г. — 55 млн, а всего, по данным Г. И. Шигалина, военные расходы России до 1 сентября 1917 г. составили 41,4 млрд рублей. В 1915 г. дефицит составил уже свы­ше 9 млрд рублей, в 1916 — свыше 14,5, всего по январь 1917 г. — более 26,7 млрд руб. На конец 1917 г. общий недостаток средств грозил, с добавлением 22 млрд руб. необеспеченных расходов, почти удвоиться. На середину 1917 г. государственный долг России составлял уже около 50 млрд руб. Революция увеличила выпуск бумажных денег больше чем в 2,5 раза. К началу 1917 г. рубль обесценился до 60 коп., а к концу года — до 31 коп.

17 сентября профессор В. И. Гриневецкий читает доклад «Перспективы демобилиза­ции промышленности — долженствующие и возможные». Основные тезисы: неизбежно значительное сокращение потребления городов (вследствие падения покупательной способности населения), общее сокращение на 50 % и более промышленности предме­тов потребления и обрабатывающих отраслей — вызванное чрезвычайным падением до­бычи своего сырья и затруднением привоза иностранного. Исключение — льняная и резиновая. Едва ли возможно снабжение железной дороги паровозами и вагонами, сельского хозяйства машинами и орудиями — разрушены южные и центральные заводы сельскохозяйственных машин, крайне вздорожал транспорт и труд. Металлообрабаты­вающая и деревообделочная промышленность не имеет перспектив даже возвращения к довоенному уровню.

Железные дороги к 1 ноября 1917 г. имели запасы топлива, не превышающие деся­тидневной потребности.

По статистике A. A. Зайцова, уже в декабре 1917 г. по сравнению с январем того же года производство винтовок, пулеметов и ружейнопулеметных патронов упало по­чти втрое, выпуск 76–мм пушек — в 11 раз, «весь подъем русской военной промышленности за время мировой войны за первый же год революции был сведен почти на нет». В декабре же был составлен проект «Декрета о демобилизации промышленности, работающей на армию» вследствие фактического прекращения военных действий на фронте.

А чем располагали и как действовали тогда же немцы?

Румыния, ноябрь 1916 г. — по Коруму, впервые применяется моторизованная такти­ческая группа на тяжелых 2,5–тонных грузовиках, состоящая из батальона пехоты (4 стрелковых роты), трех пулеметных взводов (12 пулеметов), двух моторизованных зенитных орудий для артиллерийской поддержки, подразделения связи с радиостанци­ей и кавалерийского разъезда. Эта группа численностью всего в 500 человек вне­запным броском окажется в тылу Железных ворот на Дунае и блокирует целую диви­зию, послужив прообразом подвижных боевых групп Второй мировой. Всего в румын­ской операции использовалось до 20 000 автомашин, перебросивших до 200 000 чело­век.

В 1917 г. «истощенная» Германия превратит наступление французской армии в «бойню Нивеля», затем полностью отразит и британские атаки на Сомме и у Камбре. По сведениям Головина, за один ночной налет «Гот» на французских аэродромах бу­дет выведено из строя 80 аэропланов (хоть это и не окажет решительного влияния), Многократно более оснащенные армии союзников вместо выигрыша войны были вынужде­ны перейти к частным операциям.

В Рижской операции, по описанию Зайончковского, «ровно в 4 часа 1 сентября германские батареи открыли огонь по Икскюльским позициям, снаряды тяжелых орудий громили русские позиции и артсклады на участке до берегов р. Малый Егель. Вскоре на этом участке взлетели на воздух пороховые погреба и были подбиты многие ору­дия. Шрапнельный огонь обрушился на бивак 186–й дивизии. Спавшие в палаточном лагере люди бежали, за пехотой последовали артиллеристы; на месте остались лишь те части 130–го херсонского полка, которые находились в дивизионном резерве в районе Скриптэ».

То есть немецкая артиллерия благодаря усовершенствованной разведке вместо многодневного обстрела быстро подавила без пристрелки батареи и точно накрыла даже тыловые позиции. По запискам Свечина, на второй день боев из артиллерии корпуса в 200 орудий боеспособными остались только две конные батареи. Как пишет Эрр, на фронте прорыва в 4,5 км насчитывалось 157 батарей и 550 минометов, т. е. на 1 км приходилось 35 батарей.

Немцы также широко применяли просачивавшиеся штурмовые группы (под Якобсштад­том они прошли за 1,5 часа 6 км укрепленных позиций), отряды мотоциклистов в тылу, авиация бомбила склады с боеприпасами и штурмовала отступающие войска, с гидросамолетов высаживались посадочные десанты (до того немцы и союзники с помо­щью самолетов неоднократно забрасывали разведчиков–диверсантов). В результате наступавшие германские войска даже по отечественным данным потеряли в 5—8 раз меньше, чем оборонявшиеся русские — 3000—5000 против 25 000, из них 15 000 плен­ными и пропавшими без вести. При этом русские войска достаточно точно знали о месте и времени ударов. Моонзундский архипелаг, специально готовившийся к оборо­не несколько месяцев, также был взят, несмотря на современные береговые батареи калибром до 305 мм, минные заграждения, броневики и сопротивление не разложив­шихся ударных частей. Немцы захватили 190 легких и 83 тяжелых орудия, 256 пуле­метов, 185 бомбометов, 48 минометов, 111 000 снарядов всех калибров, а также много другого военного имущества. Одним сравнительно небольшим ударом они лишили Россию важнейшего Рижского промышленного района и фактически открыли себе дорогу на Петроград. И это несмотря на то, что в немецком флоте также наблюдались грозные признаки революционного брожения.

Но ведь немцы в 1917 г. не стали наступать дальше? Как ни обидно признавать факты, но для Германии судьба войны решалась в «стране под черным солнцем», на Западном фронте, а не в России. Русский фронт интересовал как союзников, так и противников постольку, поскольку он мог отвлечь на себя немецкие войска. Поэтому со вступлением в войну США, обеспечивших мощный, возраставший с каждым месяцем, приток солдат и техники, Россия интересовала Антанту все меньше. А немцы не хо­тели продолжением наступления предотвратить распад страны, по той же причине успехи на Восточном фронте даже в немецкой прессе освещались скупо. После того как в конце марта 1917 г. немцами был захвачен Червищенский (Тобольский) плац­дарм на реке Стоход, Верховное командование надолго запретило предпринимать ка­кие‑либо действия на Восточном фронте — Тарнополь был контрударом, а Рига — частной операцией. Как считал Головин, если бы немцы использовали штурмовые аэропланы для преследования русских частей в июле 1917 г., помогая ликвидировать заслоны, то главным русским силам не удалось бы оторваться и операция закончилась бы гибелью трех армий. Изместьев также отмечал сильное воздействие аэропланов на отступающие из‑под Риги обозы, которое могло бы привести к полной катастрофе, если бы не туман на следующий день.

В октябре того же года немцам еще хватит сил на наступление у Капоретто, за­думанное с локальной целью помощи австрийцам (даже артиллерия усиления немедлен­но после выигрыша сражения отсылалась на Западный фронт), но стоившее Италии только пленными свыше четверги миллиона и до 400 000 — дезертирами. Здесь немцы вновь применили новые приемы наступления, опробованные под Ригой. Концентрация артиллерии достигла максимума за войну — 207—259 орудий на 1 км фронта, что поз­волило сократить сроки артподготовки до 6 часов. При дальнейших боях немецкой пехоте пришлось действовать в горах, где разрушения зачастую не позволяли провести даже вьючных животных, обычно располагая для поддержки только собственными пулеметами, но благодаря высокой обученности ей удавалось штурмовать вершины по считавшимся неприступными склонам. Максимальное продвижение за день доходило до 20 км. А в итальянской армии к началу сражения наблюдалась та же потеря опытных кадров и упадок морали, что и в русской. На итальянский фронт пришлось перебросить 6 французских и 5 британских дивизий 8 марта 1918 г. 4 немецкие бомбардировочные эскадры сбросили 23 т бомб. За одну неделю мая было сброшено 350 т бомб.

Характерно, что и во Франции, и в Италии военные поражения вызвали бунты на фронте и волнения в тылу. Великобритания в апреле 1916 г. получила «Пасхальное восстание» в Ирландии — лидеры восставших надеялись на близкий конец войны, где независимая Ирландия могла бы заявить о себе на мирной конференции, и на военную помощь немцев. При полном отсутствии большевиков. А в декабре произошло падение кабинета Асквита.

Тем не менее жесткая и даже жестокая политика фактических диктаторов Клемансо и Ллойд Джорджа (сменившего Асквита на посту премьер–министра) спасла положение. Они не стеснялись при необходимости обстреливать артиллерией бунтующие кварталы (Дублин в Ирландии) и воинские части (Лa–Куртин во Франции). «Военный кабинет» Ллойд Джорджа из пяти человек полностью подчинялся ему и решал практически все вопросы, связанные с ведением войны. Клемансо, ставший 15 ноября 1917 г. во гла­ве Франции (своеобразный ответ на Октябрьскую революцию в России), сажал в тюрь­му даже министров, при этом предлагая четкую программу действий.

Поэтому Англия и Франция смогут отразить многократные яростные атаки усовер­шенствованной германской армии, а потом сами перейти в наступление. Но даже и им, располагающим сотнями новых танков и самолетов, подвижной сверхтяжелой ар­тиллерией, миллионами снарядов, придется скорее «заваливать немцев мясом» в виде подбитой техники. В начале июня 1918 г. Милнер, военный секретарь (Secretary of State for War), писал Ллойд Джорджу, что они должны быть готовы к тому, что Франция и Италия могут быть поставлены на колени. В июне «общим местом военных кругов было, что потребуется по крайней мере еще один год борьбы, чтобы победить Германию. Действительно, некоторые думали, что конечная кампания не может быть ранее 1920 года». 12 сентября лорд Рединг телеграфировал Хаузу: «По общему мне­нию военных руководителей, находящихся во Франции, при большом усилии войну мож­но будет закончить в 1919 году». Даже 19 октября Главнокомандующий английской армией Хейг указывал, что «германская армия в состоянии еще отступить в порядке к своим границам и удержать эту линию против равных или даже превосходящих ее сил». Французскую армию он оценивал как окончательно выдохшуюся, американскую — плохо снаряженную и обученную, английскую — неспособную к активному наступлению ранее 1919 г. Зная о проявленной мощи Германии, даже наиболее оптимистически настроенный маршал Фош в начале ноября считал, что для разгрома немцев потребуется еще по крайней мере 3—5 месяцев. Расходы Британии на войну в 1918 г. достигали 70 % ВНП — втрое больше, чем против Наполеона, и выше, чем во Вторую мировую.

А какой серьезный вклад в общую победу смогла бы внести в то же время Россия — на уровне Италии? Своеобразным утешением может служить тот факт, что в Германии, Австро–Венгрии и Турции также не нашлось своего Клемансо.

«ПОХАБНЫЙ МИР»

Да, именно советская делегация (большевики, эсеры, делегаты от крестьян и ар­мии) в конечном итоге подписала Брестский мир 3 марта 1918 г. Но еще 9 февраля мир с Германией и Австро–Венгрией был подписан делегацией Украинской Центральной рады, переговоры с которой начались 12 января. По этому договору Германия уже получала, как она надеялась, Украину, причем с неопределенными на востоке грани­цами, а Прибалтика, Белоруссия и тем более Польша к моменту подписания Брестско­го мира были захвачены де–факто (а Бессарабия с января оккупирована Румынией до линии Днестра). Известный деятель белого движения А. А. Зайцов прокомментировал договор с Украиной так: «Это было тяжелым ударом для большевиков, так как этим миром немцы получали все то, к чему они стремились и большевики неизбежно должны были после этого пойти на уступки».

При фактическом отсутствии армии, параличе транспорта и ВПК оставалось наде­яться только на скорейшую революцию в Германии. Действительно, в январе по Гер­мании и Австро–Венгрии прокатилась волна забастовок, в Берлине и Вене были со­зданы Советы, по улицам Берлина прошли полмиллиона бастующих рабочих. Но города, где проходили забастовки, были объявлены на военном положении, рабочие газеты запрещены, рабочие–резервисты призваны в армию. К 20 января забастовочное движе­ние было подавлено.

По А. М. Федорову, к 15 января в 3–м армейском корпусе 10–й армии пехота и ар­тиллерия оставили позиции и ушли в тыл.

7 (20) января Ленин писал в «Тезисах по вопросу о немедленном заключении се­паратного и аннексионистского мира»:

«…13. Сводя вместе оценку доводов за немедленную революционную войну; надо прийти к выводу, что такая политика отвечала бы может быть, потребности человека к красивому, эффектному и яркому, но совершенно не считалась бы с объективным соотношением классовых сил и материальных факторов в переживаемый момент начав­шейся социалистической революции.

14. Нет сомнения, что наша армия в данный момент и в ближайшие недели (а, ве­роятно, и в ближайшие месяцы), абсолютно не в состоянии отразить немецкое на­ступление, во-1–х, вследствие крайне усталости и истомления большинства солдат, при неслыханной разрухе в деле продовольствия, смены переутомленных и пр.;

во-2–х, вследствие полной негодности конского состава, обрекающей на неминуе­мую гибель нашу артиллерию; в-3–х, вследствие полной невозможности защи­тить побережье от Риги до Ревеля, дающей неприятелю вернейший шанс на завоевание остальной части Лифляндии, затем Эстляндии и на обход большей части наших войск с тыла, наконец, на взятие Петрограда.

15. Далее, нет также никакого сомнения, что крестьянское большинство нашей ар­мии в данный момент безусловно высказалось бы за аннексионистский мир, а не за немедленную революционную войну, ибо дело социалистической реорганизации армии, влития в нее отрядов Красной гвардии, и пр. только–только начато.

При полной демократизации армии [отмечу, после приказа № 1. — Е. Б.] вести вой­ну против воли большинства солдат было бы авантюрой, а на создание действительно прочной и идейно крепкой социалистической рабоче–крестьянской армии нужны по меньшей мере месяцы и месяцы.

16. Беднейшее крестьянство в России в состоянии поддержать социалистическую революцию, руководимую рабочим классом, но оно не в состоянии немедленно, в дан­ный момент пойти на серьезную революционную войну. Это объективное соотношение классовых сил по данному вопросу было бы роковой ошибкой игнорировать.

17. Дело обстоит, следовательно, с революционной войной в данное время следую­щим образом, если бы германская революция вспыхнула и победила в ближайшие три–четыре месяца, тогда, может быть, тактика революционной войны не погубила бы на­шей социалистической революции.

Если же германская революция в ближайшие месяцы не наступит, то ход событий, при продолжении войны, будет неизбежно такой, что сильнейшие поражения заставят Россию заключить еще более невыгодный сепаратный мир, причем мир этот будет за­ключен не социалистическим правительством, а каким‑либо другим (например, блоком буржуазной Рады с Черновцами или что‑либо подобное). Ибо крестьянская армия, не­выносимо истомленная войной, после первых же поражений — вероятно, даже не через месяцы, а через недели — свергнет социалистическое рабочее правительство.

18. При таком положении дела было бы совершенно недопустимой тактикой ставить на карту судьбу начавшейся уже в России социалистической революции только из‑за того, начнется ли германская революция в ближайший, кратчайший, измеряемый неделями срок. Такая тактика была бы авантюрой. Так рисковать мы не имеем права».

17 декабря представитель союзников, французский генерал Табуи, признал Укра­инскую Республику. Признал Украину и английский представитель Пиктон Бэджи (PictonBagee). 23 декабря в Париже была заключена конвенция о разграничении сфер влияния в России, подписанная с французской стороны Клемансо, Пишоном и Фо­шем, а с английской — лордом Мильнером и лордом Робертом Сесилем. Французы долж­ны были действовать «к северу от Черного моря против австро–германцев и враждеб­ных союзникам русских (т. е. большевиков)» в Бессарабии, на Украине и в Крыму, англичане «к востоку от Черного моря — на казачьих территориях, Кавказе, в Арме­нии, Грузии и Курдистане».

1 февраля в здании Военного министерства состоялось совещание у народного комиссара по военным делам. Главковерх Крыленко сделал общий обзор имевшихся с фронта сведений — быстрое продвижение немецких войск. На том же совещании было решено, что партизанская война современную армию с многочисленными путями снаб­жения не остановит, а приведет только к грабежам и мародерству.

9 февраля, в день подписания мирного договора с Украинской радой, советское правительство обратилось по радио к германской армии с призывом оказать непови­новение ее верховному командованию. В ответ немцы поставили ультиматум о приня­тии их условий мира и приняли решение оказать Раде военную помощь, чтобы «пода­вить большевизм и создать на Украине условия для извлечения военных выгод и вы­воза хлеба и сырья» (Людендорф). По выражению британского историка Уилера–Бенне­та, «Ленин оказался прав. Второй месяц никогда нельзя путать с девятым».

После срыва Троцким переговоров 18—19 февраля немецкие войска перешли в на­ступление и заняли Нарву, Псков, Полоцк, Оршу и Могилев. По плану Людендорфа, в авангардах должны были продвигаться конные разъезды и небольшие подвижные отря­ды, усиленные автомобилями и броневиками. Еще 18 февраля без боя были захвачены Двинск и штаб 5–й армии Северного фронта. Уже к 20 февраля немцам удалось дезор­ганизовать работу штабов большинства частей и подразделений всего Северного фронта. В тот же день Ленин заключил: «Армии нет… Немцы наступают по всему фронту…» 22—23 февраля на важнейших направлениях начали создаваться заслоны из красноармейских и красногвардейских формирований, а также некоторых частей русской армии и флота, ещё сохранявших боеспособность. Несмотря на их сопротив­ление, германские авангарды почти не замедляли своего продвижения. 27 февраля германский аэроплан, взлетевший из‑под Пскова, сбросил бомбы на набережную Фонтанки в Петрограде. 1 марта был взят Киев.

Верцинский еще после занятия Пскова отмечал: «При обсуждении вопроса о защите Петрограда всеми [на совещании в Генеральном штабе. — Е. Б.] ясно сознавалось, что серьезно защищать его против наступления немецких регулярных войск — нельзя». Дальнейшее промедление привело бы лишь к тому, что немцы полностью ок­купировали бы все территории, какие только захотели, поставили в Петрограде удобное им правительство и заставили бы подписать его еще более тяжелый мир. То есть ровно тому, о чем предупреждал Ленин. И тому, что констатировал Краснов: «Война замирала по всему фронту, и Брестский мир явился неизбежным следствием приказа №1 и разрушения армии. И если бы большевики не заключили его, его при­шлось бы заключить Временному Правительству».

Считали ли в 1918 г. немцы большевиков своими союзниками? Как писал Гофман, «они [большевики] все равно должны принять все условия Центральных держав, как бы тяжелы они ни были». По словам Людендорфа, «выставляя в Бресте указанные условия мирного соглашения, мы имели в виду решение проблемы большевиков, с ко­торыми по существу их революционной пропаганды мы попросту не могли существовать в мире». 22 марта депутат Гребер заявил в рейхстаге: «Милостивые государи, рус­ская делегация, руководимая известным Троцким, по–видимому, вовсе не имела се­рьезных намерений достигнуть соглашения о мире и стремилась к стремилась только к пропаганде большевистских идей… Очевидно, Троцкий надеялся, что ему удастся революционизировать другие государства, прежде всего Польшу, Германию и Англию, и в результате добиться всемирной революции. В конечном счете, прекращение мир­ных переговоров было вызвано не германской, а русской делегацией».

Несмотря на заключение Брестского мира, красные активно создавали отряды заве­сы для обеспечения безопасности Петрограда. Полномочный представитель РСФСР в Германии А. А. Иоффе в своей ноте германскому МИДу 20 мая 1918 г. подчеркнул, что фактически «продолжается состояние войны при формально заключённом мире». Любопытно, что уже после заключения Брестского мира немецкий флот понес крупнейшую потерю на Балтике—линкор «Рейнланд» 11 апреля 1918 г. выскочил на камни у Аландских островов и так и не был введен обратно в строй.

Даже в официальных советских работах 1920–х годов (как и Головиным в 1930–х) признавалась первоначальная двойственность позиции Антанты по отношению к совет­ской власти — иностранные военные агенты принимали участие в обсуждениях проек­тов организации Красной армии, а в Мурманске «устанавливается даже деловое со­трудничество между тамошним Советом, английским адмиралом Кемпом и начальником маленького французского экспедиционного отряда в целях обеспечения Мурманской железной дороги от покушений германцев и белогвардейцев со стороны Финляндии». В феврале 1918 г. различие во взглядах не помешало Ленину, по его же словам, «со­гласиться» с де Люберсаком [монархистом. — Е. Б.] насчет услуг, которые желали оказать нам специалисты подрывного дела, французские офицеры, для взрыва желез­нодорожных путей в интересах помехи нашествию немцев». Хауз считал наиболее же­лательной интервенцию по приглашению большевиков, но сам сомневался в ее осуще­ствимости: «Если бы Троцкий призвал союзных интервентов, то германцы сочли бы это враждебным актом и, вероятно, заставили бы правительство покинуть Москву и Петроград».

Напротив, за полтора месяца с мая 1918 г. Дон, по подсчетам атамана Краснова, получил с Украины через немцев 11 600 винтовок, 88 пулеметов, 46 орудий, 109 000 артиллерийских снарядов и 11,6 млн ружейных патронов. Из них 35 000 артиллерий­ских снарядов и около 3 млн ружейных патронов было уступлено Добровольческой армии, т. е. «чистым» белым.

По соглашению в случае совместного участия германских и донских войск половина военной добычи передавалась донскому войску безвозмездно. Наконец, немцы отбили попытку большевиков высадиться на Таганрогской косе и занять Таганрог.

Немцы (и австрийцы) предлагали помощь отряду Дроздовского в его походе по Украине, занимали позиции (хотя и с опаской) и позволяли вывозить боеприпасы: «Немецкий майор очень интересовался, кто мы; условились, что мы займем участок правее их цепей, поставим артиллерию, а с рассветом начнем наступление… В Ка­ховке уже нашего караула не застал, сняли и подводы разгрузили, охранял уже только немецкий караул». Дроздовский писал в дневнике: «Странные отношения у нас с немцами: точно признанные союзники, содействие, строгая корректность, в столкновениях с украинцами — всегда на нашей стороне, безусловное уважение», хотя и считал союз вынужденным. Совместно с донскими казаками германские части выбивали красные отряды из Батайска и других городов Донбасса, а затем обеспечивали донцам тыл. Как выразился Зайцов, «весь западный 500–километровый фронт Дона от Азовского моря до границы с Воронежской губернией, и на нем донцы могли не держать ни одного казака. Как ни печален был самый факт австро–германской оккупации, но отрицать его выгодность для русской контрреволюции с точки зрения вооруженной борьбы с большевиками просто невозможно». П. П. Петров также отмечал: «неожиданно немецкая оккупация на Украине и на Дону давала возможность начинать борьбу с большевиками на Юге России». По словам Людендорфа, «решись мы на войну с Москвой, и он [Краснов] открыто перешел бы на нашу сторону». 11 июля Краснов в письме Вильгельму открыто просил германского императора «содействовать присоединению к войску по стратегическим соображениям городов Камышина и Царицына Саратовской губернии и г. Воронежа со ст. Лиски и Поворино и провести границу Донского Войска, как это указано на карте, имевшейся в Зимовой станице (донское посольство, отправленное к германскому императору)». То есть речь шла уже не об уступках немцам и не о принятии от них оружия и боеприпасов, а о прямой германской ориентации Краснова. Того самого Краснова, который годом ранее «показал на примитивных, от руки сделанных чертежах взаимное соотношение казачьих войск и доказал географическую невозможность создания самостоятельной казачьей республики, о чем мечтали многие горячие головы даже и с офицерскими погонами на плечах» (вероятно, к 1918 г. география изменилась или Краснов обрел новые навыки в картографии). Но не большевиков.

Равно и в одной из первых отечественных работ о Брестском мире, «Брестский мир и условия экономического возрождения России» Павловича, еще в 1918 г. отмеча­лось: «Очевидно, что унизительный и тягостный брестский мир является только передышкой, и что отныне революционная Россия вынуждена будет день и ночь гото­виться к самообороне от империалистической Германии». Там же Брестский мир именовался Тильзитским. Из других параллелей с предшествующим нашествием критически оценивался опыт партизанской войны 1812 г.: «С блиндированными автомобилями, пулеметами и т. д…. наступающая армия не может быть ни остановлена, ни задержана хотя бы на один день в своем продвижении вперед парти­занскими отрядами».

При первых же известиях о революции в Германии Брестский договор 9 ноября был денонсирован.

Что же дал Германии Брестский мир?

Для правительств Антанты он стал сигналом усиления борьбы с Германией, чтобы не дать Германии мирной передышки в несколько лет, за которые она могла бы эко­номически и стратегически использовать захваченные земли. А также сильнейшим агитационным козырем, как для собственного населения, так и для нейтралов: уж если немцы так поступили с Россией, согласной на любые условия, то чего же ожи­дать другим? Именно условия мира с Россией и Румынией побудили союзников 27 сен­тября 1918 г. дать такой ответ на мирные предложения Германии «Мы придерживаемся единого мнения о невозможности заключения мира на основе каких‑либо соглашений или компромиссов с правительствами Центральных держав, поскольку; имея с ними дело в прошлом, мы видели, какое отношение они продемонстрировали в Брест–Литовске и Бухаресте к другим державам, принимавшим участие в нашей общей борьбе [выделение мое. — Е. Б.]. Они убедили нас в своей бесчестности и отсутствии стремлении к справедливости. Они не следуют ни договорам, ни принципам, а руко­водствуются только силой и собственными интересами. Мы не можем «прийти к согла­сию» с ними. Они сделали это невозможным». И это ранее прогнозировалось Павлови­чем: «Отныне Вильсон, Пуанкаре, Ллойд Джордж имеют возможность, ссылаясь на ре­зультаты мирных переговоров в Бресте, затянуть переговоры еще на годы». Таким образом, Германия, воспользовавшись «правом победителя», сама выкопала себе ди­пломатическую могилу в ближайшем будущем.

Устранение Восточного фронта, якобы высвободившее войска?

Но русский фронт перестал представлять стратегическую опасность уже после окончания Брусиловского прорыва. С августа до конца 1916 г. в боевых действиях на русском фронте было затишье с расходом приблизительно по 5 выстрелов на пушку в день (с русской стороны). Потери германской армии на Западном фронте, по подсчетам Урланиса, уже в 1916 г. более чем вчетверо превышали потери на русском фронте — 315 700 убитых и пропавших без вести против 73 400. По статистике, приводимой Нелиповичем, в 1916 г. Германия потеряла на русском фронте 40 694 убитыми и умершими, 298 629 ранеными, 44 152 пропавшими без вести, 1 290 225 больными. Соответственно, в 1917 г. — 19 846 убитыми и умершими, 218 274 ранеными, 13 190 пропавшими без вести, 515 469 больными. По мнению Зайончковского, «операцией захвата Моонзундской позиции следует считать полное окончание участия России в Европейской войне; русские войска перестали быть для немцев даже обозначенным противником».

По данным Зайцова, переброска войск на западный фронт началась еще до Октябрь­ской революции — семь дивизий с 1 сентября до 7 ноября 1917 г., причем ушли наи­более опытные, до подписания мира были переброшены еще 30 пехотных и 3 кавале­рийские дивизии. С 3 марта по 1 мая 1918 г., т. е. после подписания мира, были переброшены 17 пехотных и 3 кавалерийских дивизии. С 1 марта по 1 апреля, по данным Головина, численность германских войск на русском фронте сократилась всего на 11 пехотных и две кавалерийские дивизии. А наступление немцев началось уже 21 марта.

При этом только на оккупированной территории Украины, по разным данным, при­шлось держать армию от 300 до 500 000 человек (или 29 пехотных и 3 кавалерийские дивизии) — немцы, ослепленными колоссальными приобретениями, до последнего мо­мента не желали расставаться с захваченными землями, мечтая о нефти Баку и укра­инской пшенице. Оккупация Прибалтики и Белоруссии потребовала 22 пехотные и 3 кавалерийские дивизии. По подсчетам Исторического отдела французского Генераль­ного штаба, даже в июле 1918 г. на бывшем русско–румынском фронте немцы и их со­юзники имели около 38 пехотных и 8 кавалерийских германских дивизий, 14 австрий­ских дивизий, 1 болгарскую дивизию и 1 турецкую дивизию. А части, переброшенные на Западный фронт, оказались «заражены» революционной пропагандой — началась «большевизация» армии. В мае из одного эшелона с 631 солдатами по дороге дезер­тировали 83. Солдаты, в августе 1918 г. бегущие с прорванного фронта, начнут кричать «Штрейкбрехеры!» частям, идущим навстречу им в бой. По данным полиции, в Берлине пряталось более 40 000 дезертиров. Для австрийской армии разложение вследствие братаний с русскими войсками отмечалось еще в рапорте командующего 11–й армией А. Е. Гутора 24 апреля 1917 г.: «Австрийцы, усердно работая над разложением нашей армии, не убереглись и сами от заразы разложения и в данное время не смогут с полным правом назвать свою армию боеспособной». По характеристике Ллойд Джорджа января 1919 г., «в течение всего этого времени они [немцы] вместе с австрийцами имели почти миллион людей, завязнувших в этой трясине, большую часть которых они до сих пор не могут вытащить». Напротив, солдаты из тыловых частей американской армии бежали на фронт, где более 3000 таких «дезертиров» были убиты.

Хлеб и другие ресурсы?

Германия, по подсчетам Дельбрюка, получит из Украины чуть больше фунта хлеба на человека (точнее, 75 млн фунтов на 67 млн немцев, по данным Ленина — 9 млн пудов вместо желаемых 60). Не в день, не в месяц, а единовременно за всю войну. Около половины килограмма. Кроме того, Германия получила 56 000 лошадей и 5000 голов скота. И это было практически все продовольствие, что она успела вывезти, несмотря на создание специального синдиката по вывозу хлеба, кормов и семян с капиталом в 600 000 марок. По словам австрийского историка Новака, «весной 1918 г. никаких результатов хлебного мира не ощущалось. Весной 1918 г. царил голод». Из отчета военного командования от 27 марта 1918 г.: «Для снабжения Вены отправ­лено: 72 квинтала [1 квинтал — примерно 49 кг] овощей, 304 квинтала лука, 73 квинтала мыла, 260 квинталов растительного масла, 196 квинталов хлеба». Там же было отмечено, «что такая мелкая работа по сравнению с огромной потребностью вы­ставляла в смешном свете все предприятие, ясно без комментариев». Статс–секре­тарь Военно–продовольственного ведомства фон Вальдов 19 апреля заявил, что если он до середины июня не получит 100 000 т хлеба, то не сможет снабжать армию. Прогноз Павловича — «может быть, недалеко то время, когда историки вместо слов: «Пиррова победа» будут употреблять слова «Брестский мир», — фактически оправдался.

«ИНОЙ ЭТАП РАЗВИТИЯ ТЕХНИКИ»

Можно спросить — как же истощенная Россия затем продержалась еще несколько лет Гражданской войны? «Отгадка» проста — на смену миллионным армиям с многочислен­ной тяжелой артиллерией, авиацией и броневиками первоначально пришли полуанархи­ческие отряды в сотни, редко тысячи человек с парой легких орудий.

Например, с ноября 1917 г. по апрель 1918 г. (конец демобилизации) в ряды Красной гвардии и Красной армии, по сведениям А. М. Федорова, добровольно вступи­ли не более 40 000—50 000 солдат. В декабре 1917 г. силы советского прави­тельства, брошенные против Центральной рады, не превышали 4500 штыков при 20 орудиях, 40—50 пулеметах и бронепоезде, у рады — до 10 000 штыков и сабель. В боях за Екатеринослав красные войска потеряли… 10 бойцов убитыми и 20 ранены­ми. На всю Украину и Донскую область в начале 1918 г. приходилось… 15 000 красных бойцов (по оценкам Н. Е. Какурина и В. А. Меликова). В марте 1918 г. 1–й Московский советский Рогожско–Симоновский полк состоял из двух рот 85–го пехот­ного полка из солдат добровольцев старой армии, отряда Красной гвардии около 500 человек, 300 красноармейцев, поступивших в полк после 28 января, роты доброволь­цев из бывших военнопленных солдат австро–германской армии и роты добровольцев китайцев.

В это же время, по выражению Зайцова, «оперируя с начала мировой войны лишь группами армий и всеми вооруженными силами России, генерал Алексеев в Ольгинской оперировал отрядом, едва превышавшим по численности пехотный полк состава воен­ного времени». Численность Добровольческой армии тогда не превышала 4000 человек при 8 орудиях и не более 75 снарядах на орудие. Казаки Краснова имели 15—25 па­тронов на винтовку и от 5 до 20 снарядов на орудие. В Северной армии белых (1800 человек) пехота была необучена, на 75 % без шинелей и на 50 % — босая, артилле­рия (12 орудий) не имела лошадей. Пулеметчики в начале боя часто имели не более одной ленты, иметь две–три считалось «очень и очень благополучным».

В мировую войну, по данным Какурина, один пехотный полк в 3600 винтовок и 8 пулеметов за день боя расходовал до 2,5 млн патронов, а артиллерийская бригада в составе 36 легких орудий в 1916 г. за один день боя израсходовала 12 000 снаря­дов, т. е. примерно по 334 снаряда на орудие. В 1918 г. Реввоенсовет установил норму расхода патронов на дивизию в 200 000 патронов, 15 000 3–дм и по 1000 48–линейных и 6–дм снарядов в месяц. Даже при штурме Перекопа расход на пятидневную операцию не должен был превышать 30 патронов для стрелка, 57 снарядов для легко­го и 27 снарядов для полутяжелого орудия в день.

В 1919 г. дивизии белых в Сибири насчитывали, по оценке Будберга, 400—700—900 штыков, а полки — по 100—200 штыков, «нельзя наступать с растерянной артиллери­ей, почти без пулеметов и с остатками технических средств связи». В январе—феврале 1919 г. Белозерский полк насчитывал 62 штыка. Эриванский полк под Ца–рицыным насчитывал 400—500 человек с 6 тачанками. На Северном Кавказе белые роты доходили до 15 бойцов. В марте на северо–западе «незначительная группа партийцев в 50 человек не в силах была держать фронт протяжением до 60 километров». Весной 1919 г. против Колчака приходилось 30 штыков на версту. По дневнику Снесарева, для советской роты осени 1919–го типичен состав в 132 человека, налицо 32, при фактической проверке — только 18. Протяженность фронтов достигала 8000 (!) км против 1500 км восточного фронта мировой войны. Красной дивизии приходилось прикрывать фронт до 200 км. С. С. Каменев писал, что «вся южная кампания, в сущности, не имела подготовительного периода, и к решению пришлось приступить как‑то на ходу; без разработанного плана, с летучей группировкой частей и с неподготовленными частями». И даже в 1920 г., по словам Уборевича, против 1–й конной армии польская дивизия приходилась на участок в 40—50 верст. Летом того же года на 400 км фронта у наступающих красных приходилось около 92 000 штыков и сабель и 395 орудий, у поляков — около 72 000 штыков и сабель с 464 орудиями.

Как отмечал Тау, «наличное количество машин было настолько мало, что ни о ка­ком серьезном применении моторизованных средств со стороны Красной армии не мог­ло быть и речи. Автомобилей еле хватало на обслуживание высших штабов и специ­альных родов войск». Бронепоезда играли исключительно важную роль во всех удар­ных операциях, а автоброневые части действовали не только совместно с конницей, но и самостоятельно. Однако роль подвижных ударных сил играли… крестьянские подводы и пулеметные тачанки. Конница заменяла быстроходные танки, тачанки — ма­лые танки под держки пехоты и конницы, пехота на подводах — мотомеханизированные колонны удара и преследования. Аэропланы, отремонтированные десятки (!) раз, за­частую собираемые из 4—5 «отслуживших собратьев», вместо горючего летали на «ка­занской смеси» из всего, что было под рукой — керосина, газолина, спирта и эфи­ра. На Черном море в корабельных топках пытались использовать отходы от произ­водства растительного масла.

Продовольственный паек Северо–западной армии в первые месяцы Гражданской войны составлял полфунта хлеба в день и полфунта сушеной рыбы раз или два в неделю. «Сапоги не выбрасывали до тех пор, пока не оставался один верх, тем не менее процент босоногих солдат и офицеров неуклонно возрастал… Красные и белые практически воевали в одинаковых лохмотьях, их трудно было отличить друг от друга». В докладе ноября 1918 г. Вацетис отмечал нередкие случаи, когда полки не выходили на занятия, потому что были голодны и должны были отправиться в город добывать себе пищу. Свирепствовали эпидемии. В Петрограде в начале 1920 г. коэффициент смертности вырос сравнительно с 1914 г. более чем в 4 раза — с 21,5 до 90 на 1000 жителей. По словам Николая Редена, половина солдат Северо–западной армии умерли от тифа.

В таких условиях предложенный военспецами штат стрелковой дивизии (на основе штата стрелкового сибирского корпуса царской армии) из девяти полков, 55 000 че­ловек и 25 000 голов лошадей был технически не реален. По другим данным, дивизия в теории состояла бы из 43 000 солдат и 12 000 лошадей при 15 батареях.

Судьбу сражений обычно решали буквально один–два пулемета, орудия, броневика, бронепоезда или аэроплана, оказавшихся в нужном месте. Редким исключением была концентрация будущим начальником ГАУ Куликом 200 орудий и 10 бронепоездов на участке в 3—4 км — итогом стал разгром белых под Царицыным в ноябре 1918 г. Поэтому оценка Зайцова «в условиях подобной разрухи наша Гражданская война про­текала совершенно на ином этапе развития техники, чем непосредственно ей предше­ствовавшая и еще длившаяся в ее начале мировая война. Иной технический этап от­носит ее скорее к эпохе второй половины XIX в., чем к первой четверти XX» пред­ставляется справедливой. Больше того, многие детали напоминают еще более ранние эпохи.

Подробное изложение истории Гражданской войны выходит за рамки данной книги, но в целом можно утверждать, что Белая армия повторила путь царской армии, уна­следовав ее ключевые недостатки. Большинство лидеров белого движения не собира­лись восстанавливать монархию, которую они же и разрушали (или как минимум не протестовали против разрушения), но продемонстрировали то же неумение выдвинуть ясные и понятные солдатам цели. Например, по признанию Колчака, вопрос о форме государственной власти «должен быть решен каким‑то представительным учредитель­ным органом». А союз «революционной демократию) с имущими классами, офицерством и казачеством сами белые (Зайцов) после поражения называли противоестественным.

Когда белые располагали небольшими добровольческими соединениями, сравнительно хорошо вооруженными и обученными, с высоким моральным духом и опытом мировой войны, они добивались легких побед при своеобразной тактике, «противно всей при­роде военного дела» (Деникин). По описанию Зайцова, «слабо организованный про­тивник, необходимость быстрого достижения успеха, чтобы открыть себе дорогу, возвращали Добровольческую армию к эпохе ударной тактики. Наступление в лоб гу­стыми цепями, почти без артиллерийской поддержки, становилось правилом. Против­ник не выдерживал фронтального удара добровольцев. Открытые фланги и тыл возро­ждали самый широкий маневр из‑за слабости огня и на самом поле сражения. Ко­мандующий армией с конным конвоем появлялся в цепях. Техническая связь, авиация, химия, сложные боевые порядки пехоты были неизвестны добровольцам Корнилова». Штейфон признавал: «В период Гражданской войны мы грубо нарушали элементарные основы военного дела. Связь, разведка, охранение незаметно страдали. Необычайно быстро войска забыли и требования полевого устава, и богатый опыт Великой войны. Перестав быть императорской армией, мы как бы заново стали учиться. Простейшие тактические истины воспринимались как откровение…» Казаки «окопов и укреплений не строили. Самое большое, что окапывались лункою для защиты плеч и головы, большею же частью лежали открыто». Даже у лучших частей осенью 1919–го «окопы наши были построены чрезвычайно бесталанно». Но это работало (до поры до време­ни) с противником, еще начинавшим стрельбу из винтовок и пулеметов с 4—5 км, как на юге России, так и в Сибири (Петров): «После того как разведка более или менее определяла расположение красных, наступавшая пехота обыкновенно растягивалась на широком фронте в одну цепочку, часто без резервов, и занимала исходное положе­ние… Красные открывали на большом расстоянии огонь, затем этот огонь делался беспорядочным, и они примерно в 1500 шагах не выдерживали и начинали уходить. Наши кричали во всё горло «ура» и «кавалерия вперед». Вот и всё — это обычное наступление. Если красные выдерживали и наступающие ложились, то поднять их было уже трудно». И у красных «тактика пехоты больше походила на тактику конницы» (Тау).

Но как только от тактики потребовалось перейти к стратегии и логистике, госу­дарственный и военный аппарат белых просто захлебывался. Еще Головин отмечал, что стратегия «погони за синей птицей» — плохая стратегия. Добровольно–принудительно мобилизованные солдаты, часто из пленных красноармейцев, разбегались при первой же неудаче, а опытные кадры либо гибли в бою, либо разлагались. Даже офицеры уже не понимали и не желали понимать цели войны, уповая, что «начальство все разберет и устроит».

Снова, как и в мировую войну, стратегия белых подчиняется интересам их покро­вителей — и Колчак наступает к северной группировке белых (чтобы соединиться с войсками Антанты и дать дорогу домой белочехам), а не на соединение с Деникиным, наступающим… на Донбасс и Украину. А еще ранее казаки Краснова и Добровольче­ская армия, не сойдясь во взглядах, наступали с Дона в строго противоположных направлениях — на Царицын и на Кубань. Бермондт–Авалов вместо помощи Юденичу перерезанием железной дороги Москва—Петроград наступает на… Ригу (т. е. опять‑таки в обратном направлении), отвлекая на борьбу с собой эскадру «союзных» ан­гличан и бронепоезда эстонцев. Та же «разгулявшаяся фантазия» при составлении стратегических планов — и Деникин наступает на Москву при фронте от Днепра до Волги, под конец просто не имея сил для его удержания.

Снова хаос и казнокрадство в тылу — и летчикам приходится воевать на купленной втридорога рухляди, а новые самолеты лежат в ящиках на пристани, опять же дожи­даясь прихода большевиков, только не в Архангельск, а в Новороссийск. Так же от износа и отсутствия ухода («за последний период боев не было возможности вычи­стить и смазать затвор» — после 4 дней затишья) разрываются и заклиниваются ору­дия.

По воспоминаниям Хадлстона Уильямсона, генерал Горелов, командующий артиллери­ей армии Деникина, имел около 200 выстрелов в день на всю армию, при этом не хо­тел заниматься систематическим обучением артиллеристов, якобы более нужных на фронте. «То, что необученный персонал выведет пушки из строя, для него не имело никакого значения… То, что орудиям не хватало прицелов, гаечных ключей и бу­ферных рессор, а также то, что артиллеристы еще не пристреливали их в боевых условиях, похоже, вовсе никого не обескураживало», британские орудия на фронте уже через три недели в ужасном состоянии, 60 % снарядов русского производства не взрывается.

Реден: «Пехота получила патроны, не пригодные для русских ружей. Британские винтовки сотнями поступали без всяких патронов.

Из Франции постоянно доставлялись орудия, которые разрывались после первого выстрела. Артиллерия получала целыми ящиками сна–ряды с дефектами. Значительная часть их не разрывалась. Новые двигатели для аэропланов не обладали частотой оборотов, нужной для отрыва машин от земли. Вместо улучшения материально–техни­ческого обеспечения армии положение лишь усугублялось».

Попов: «Временами, попадая в тыл и заходя в то или иное учреждение его, не­вольно хотелось воскликнуть: «Ба! Знакомые все лица!», до того похожи и тожде­ственны были лица «патентованных ловчил» в Великой и Гражданской войнах».

Крошечные части на фронте, имея некоторые шансы на победу, изнемогают в посто­янных боях от недостатка пополнений, боеприпасов и продовольствия, переходя на «реализацию военной добычи» и захват собственных источников снабжения, тогда как тылы разбухают все больше и больше.

Например, еще к концу января 1918 г. на 3000—4000 человек боевого состава ар­мии Корнилова приходилось 150 человек в штабе командущего. Всего в штабах и ты­ловых учреждениях служило до четверти личного состава. Осенью на 3000 штыков Юж­ной армии, находящихся на фронте, имелось более 40 штабов, управлений и учрежде­ний в тылу при общей численности армии в 20 000 человек. В боях на Северном Кав­казе белые полки за полгода по 3—4 раза меняли боевой состав. К началу 1919 г. фронт Колчака насчитывал 860 000 «ложек» (как их тогда называли в противопостав­ление «штыкам», которых, по данным Филатьева, к лету насчитывалось порядка 70 000). Как вспоминал Будберг, «в конце концов, на одного бойца появились девять тыловиков, и никто не обращал на это внимания». А затем Сибирская армия, насчи­тывавшая в июне того же года 350 000 «ртов», отошла к Тюмени в составе 6000 шты­ков. Уильямсон: «Хотя штаб Донской армии одно время утверждал, что имеет под ру­жьем 100 000 человек, я побывал на всех фронтах и нигде не видел более 3000—4000 человек одновременно на любой передовой, и все были ужасно оснащены».

То же было и на остальных фронтах. В богатейших областях Юга России и Сибири — голод, несмотря на запасы зерна и муки. Добраться до фронтовых складов царской армии практически невозможно без позволения немцев или лимитрофов. Вместо ожидаемых сотен миллионов рублей от богачей и союзников — сотни рублей, затем сотни тысяч. Элита, располагавшая финансами, ожидала падения власти большевиков «через две неделю), побаивалась авантюристов и не доверяла генералам, уже провалившим выступление Корнилова.

Дроздовский писал Деникину в сентябре 1918 г.: «Состояние санитарной части ужасно—засыпан жалобами на отсутствие ухода, небрежность врачей, плохую пищу, грязь и беспорядок в госпиталях. Проверьте количество ампутаций после легких ра­нений — результаты заражения крови, что при современном состоянии хирургии яв­ляется делом преступным; в моей дивизии за последнее время целый ряд офицеров с легкими ранами подверглись ампутации или умерли от заражения крови». Мрачная ирония судьбы — сам Дроздовский вскоре и погибнет от последствий ампутаций при легком ранении ноги. Не менее характерно, что его рапорт, оканчивавшийся словами (выделенными им жирным шрифтом) «Великая русская армия погибла от того, что старшие начальники не хотели слушать неприятной правды, оказывая доверие только тем, в чьих устах все было благополучно, и удаляли и затирали тех, кто имел сме­лость открыто говорить. Неужели и Добровольческая Армия потерпит крушение по тем же причинам?», был возвращен с резолюцией начальника штаба Деникина «Главноко­мандующий прочитать не пожелал. Генерал Романовский».

Пополнения колчаковской армии «были жульническим образом уведены на фронт, где их погнали в бой, не считаясь с тем, что они не умели маневрировать и не кончили курсов стрельбы. При этом погнали в бой чуть ли не из вагонов, поставили слож­нейшие боевые задачи; одна из дивизий была пущена в бой после 62–верстного пере­хода, причем последние 16 верст ее гнали форсированным шагом; таких преступных экспериментов не выдержали бы и многие дивизии старой кадровой армии». По свиде­тельству генерала Гоппера, для 11–й дивизии Колчака «все командиры полков проси­ли дать хотя бы самый короткий срок для отдыха и для ориентирования с положением и местностью, но в ответ пришел категорический приказ — немедленно вступить в бой, что могло привести только к плачевным результатам». В Крыму дошло до откры­того мятежа капитана Орлова.

Тем временем красные, несмотря на множество проблем и недостатков, беспощадно борются с мародерством и самогоноварением, учатся комбинированному применению трофейных танков (и борьбе с ними), своих броневиков, бронепоездов, артиллерии, в т. ч. Тяжелой, авиации и пехоты с огнеметами и пулеметами. Создаются запасные армии, позволяющие «восстанавливать в возможно минимальный срок разгромленные участки армий и фронтов» (Каменев). Еще в 1918 г. отмечалось, что армия для борьбы с Германией должна быть основана на принципе «хотя и краткосрочной, но обязательной воинской повинности, с институтом опытных и сведущих военачальников, получивших соответствующее образование». И красным в создании новой армии помогают многие офицеры, вплоть до генералов и генштабистов — сначала царские, а потом и белые (хотя те же проблемы логистики и мобилизации скажутся на заключительном этапе гражданской войны, уже против Польши).

Из дневника Будберга, 9 августа 1919 г.: «Вчера состоялась публичная лекция полковника Котомина, бежавшего из Красной армии… особенно обиделись, когда К. отметил, что в Красной армии пьяный офицер невозможен, ибо его сейчас же застре­лит любой комиссар или коммунист; у нас же в Петропавловске идет такое пьянство, что совестно за русскую армию».

По мнению генерала Достовалова о Красной армии, «в первые месяцы Гражданской войны это были вооруженные толпы людей, многочисленные, но недисциплинированные, не объединенные единым командованием, действовавшие вразброд, управляемые на­чальниками почти без военных знаний и военного опыта. Эти толпы легко разбива­лись белыми, полки которых имели не только командный состав, но и в рядах про­стых бойцов много офицеров…

У Орла мы наконец встретились с регулярной и стойкой красной пехотой, правда, составленной пока из чужестранцев, послуживших ядром, опираясь на которое можно было проводить регуляторство в войсках… у Орла, несмотря на огромную и богатую территорию в тылу, заключавшую в себе все необходимое для формирования крепкой и сильной армии, несмотря на многочисленное превосходство в технике, несмотря на угнетенное настроение беспрерывно отступавших красных, несмотря, наконец, на полную свободу для нашего военного творчества, мы проиграли кампанию, столкнув­шись с регулярными частями Красной армии и, главное, с лучшим, чем у нас, руко­водством войсками и лучшей стратегией…

В Северной Таврии мы увидели применение в красных полках пулеметных групп в наступлении, в полках — команды гренадер и огнеметы, и в Крыму они победили нас не столько своим численным превосходством, сколько выучкой, организацией и луч­шим нашего управлением войсками. А мы по–прежнему, несмотря на перемер названия, топтались на месте и все еще считали свои части более совершенными. Не потому ли, что мы были загипнотизированы мыслью о несовместимости свободного военного творчества с большевистским режимом, не потому ли, что на нашей стороне было больше офицеров и были танки и аэропланы, которых не было у большевиков? Конец Крыма отмечает третий период развития Красной армии, в эпоху Гражданской войны все более и более совершенствующейся».

Надо отметить, что танки и аэропланы у большевиков к концу войны все же появи­лись, как и значительная часть офицеров. Так, «Ильи Муромцы» атаковали железно­дорожные станции, поезда, склады, аэродромы, штабы и конницу белополяков и вран­гелевцев. По мемуарам летчика Туманского, только с 1 по 18 сентября 1920 г. два «муромца» совершили 16 (по данным Хайрулина — 9) полетов общей продолжительно­стью 22 часа 15 минут. Во время полетов было сброшено 107 пудов 23 фунта (230 штук) бомб, 10 пудов стрел и 3 пуда листовок. С августа 1919 г. батарея из двух 155–мм орудий с 3 тракторами «Рустон» обстреливала войска Юденича у Петрограда, еще одна батарея в 1920 г. сражалась с белополяками. К декабрю 1920 г. на Южном фронте имелось 17 гусеничных тракторов «Рустон», 9 «Клейтон» и 4 «Ломбард».

По Филиппову, за 14 октября 1920 г., 51–я дивизия, отразив на Каховском плац­дарме атаки белых танков и авиации, в комсоставе потеряла убитыми 2, ранеными — 29 и пропавшими без вести — 5. Красноармейцев — 26, 260 и 60 соответственно. Ло­шадей убиты 3, ранены 22. Разбито 2 пулемета, выбыли из строя 3 76–мм и одно 152–мм орудие. Дивизией взяты 2 офицера, 59 солдат, 7 подбитых танков, 5 пулеме­тов, 45 винтовок, 66 снарядов и 2700 патронов, приняты 11 перебежчиков.

Даже помощь «военспецов» из интервентов, особенно ощутимая в сложных видах во­оружения, и массовые поставки оружия, боеприпасов и снаряжения при стратегиче­ской беспомощности белых не смогли изменить финала.

Характерны финальные воспоминания Туркула, одного из наиболее убежденных белых командиров: «В батальоне на ногах, не израненных, не больше трети бойцов. Капи­тан Потапов в потемках повел солдат в одиннадцатую атаку. Когда он шел перед остатками батальона, к нему подбежали два стрелка, один из них унтер–офицер. Под убийственным огнем, винтовка у ноги, они стали просить капитана Потапова не ходить с ними в атаку. Потапов не понял, крикнул сквозь гул огня: «Что же вы одни, что ли, братцы, пойдете?» — и повел остатки батальона на пулеметы.

Через мгновение капитан Потапов был тяжело ранен в живот. Несколько стрелков вынесли его из огня на окровавленной шинели, бережно положили на землю и побежа­ли к своим. Батальон шел теперь на красных без офицеров. Одни солдаты, все из пленных красноармейцев, теснились толпой в огонь. Мне казалось, что это бред моей тифозной горячки: как идет в огне без цепей наш 2–й батальон, как наши стрелки поднимают руки, как вбивают в землю штыками винтовки, как в воздухе ка­чаются приклады. 2–й батальон сошелся с красными вплотную. Наш батальон сдался.

Никогда, ни в одном бою у нас не было сдачи скопом. Это был конец. Люди отчая­лись, поняли, что наша карта бита, потеряли веру в победу, в себя. Началось все это у Знаменки, когда рухнула в кровопролитном бою не поддержанная вовремя Кор­ниловская дивизия, и закончилось на Перекопе, когда, не веря больше ни во что, вынеся из огня своего белого офицера, сдался в последней, одиннадцатой, атаке истекающий кровью дроздовский батальон.

Я видел винтовки, воткнутые в землю, и не мог дать приказа открыть по сдающим­ся огонь».

Пока Красная армия представляла собой неорганизованную массу, стремительные атаки отборных частей приводили к череде побед и тысячам пленных. Но против ма­ло–мальски грамотно построенной армии излюбленная белыми и устаревшая на десяти­летия тактика хождения на пулеметы и батареи без выстрела, не пригибаясь и не залегая, уже не работала. В совокупности с полным провалом стратегии, управле­ния, финансов, пропаганды, логистики и дипломатии, упущенными шансами победить это и привело к закономерному финалу.

 

Война 1919 г.

Первая мировая война вызвала резкий всплеск интереса к новым видам оружия и тактики, способным принести, наконец, желанную победу.

Часть изобретенной техники использовалась на поле боя, другая — не успела по­воевать, но найдет широкое применение уже в следующих войнах, некоторые образцы останутся на бумаге, но получат неожиданное второе рождение десятилетия спустя.

ПЕРВЫЕ ЛАСТОЧКИ РЕАКТИВНОЙ ЭРЫ

С апреля 1916 г. с самолетов применялись ракеты лейтенанта Ива Лe Приера (Le Prieur). Они представляли собой картонную трубку длиной чуть более полуметра с запрессованной пороховой шашкой–двигателем, заостренным металлическим наконечни­ком, способным проткнуть оболочку аэростата, и деревянной рейкой–стабилизатором. Обычно истребитель («Ньюпор», «Сопвич» или «Фарман») нес 8 ракет, «СПАД-7» — 6 и В. Е.12—10. Максимальная дальность полета ракеты составляла порядка 450 м, но ее двигатель полностью выгорал на расстоянии 100—120 м, а дальше ракета летела уже по инерции. В результате наиболее эффективным было их применение против непо­движных привязных аэростатов. Так, только в одной атаке у Вердена французские летчики уничтожили пять из шести немецких аэростатов, на участке 4–й английской армии также одной атакой было сбито все четыре аэростата, имевшихся у немцев.

29 августа 1917 г. состоялось первое испытание ракет в боевой обстановке на русском фронте. Из боевого донесения летчика Каминского:

«В течение двух дней, предшествовавших вылету, я следил в бинокль за поднимав­шимся в местечке Нов. Барановичи аэростатом. Выяснил, что он поднимается около 12 часов и опускается около 3 часов, а затем через 30—40 минут снова поднимается. В день, мною выбранный для атаки, я подготовил самолет «Ньюпор», вооруженный 6 ракетами Лe Приера по три на каждую стойку. Проверил действие ракет на земле по мишени. Необходимо было, чтобы они с двух сторон шли бы под таким углом, чтобы на расстоянии 100 метров сходились на мишени. По инструкции полагалось ставить по 4 ракеты на стойку, но, боясь, что это будет слишком большой перегрузкой для самолета, я снял с каждой стойки по одной нижней трубе для ракеты и оставил 6… Поставлен был двойной контакт для включения сперва на 4 ракеты — по 2 с каждой стороны, а затем на случай промаха, на оставшиеся две…

Приблизившись на дистанцию 50—60 метров сверху и наведя свой прицел на отличи­тельный знак в виде мальтийского черного креста на белом фоне в кругу, я левой рукой включил контакт и 4 ракеты с шипением и дымом пошли вперед. Моментально же в двух местах в центре аэростата, чуть выше мальтийского креста, показался огонь. Резко взяв ручку на себя, я прошел уже над горевшим аэростатом метров на 14—15 прямо по направлению на свои позиции».

Ив Ле Приер, руководивший изготовлением своих ракет и установкой их на самоле­те, за бескорыстную помощь русской армии был награжден орденом Георгия 4–й сте­пени.

По информации Гарри Вуцмана, в 1917 г. французы испытали новые ракеты «тип S» с осколочно–фугасной боевой частью и дистанционным взрывателем для стрельбы по самолетам.

В мае 1918 г. фирма «Рейнметалл» предложила использовать против танков реак­тивный гранатомет с фугасной гранатой. В ноябре, за несколько дней до подписания перемирия, Роберт Годдард, один из пионеров ракетостроения, продемонстрировал на полигоне в Абердине твердотопливную ракету, запускаемую из трубы с пюпитра. Дли­на ракеты составляла 18 дюймов (45 см), диаметр — 1 дюйм. Таким образом, Год­дард, по мнению его биографов, показал основную идею реактивных противотанковых гранатометов «базука».

БОЕВЫЕ РОБОТЫ

В 1887 г. прошла успешные испытания торпеда Симса–Эдисона. К металлическому девятиметровому поплавку подвешивалась собственно торпеда, управляемая по кабелю длиной 1829 м, позже — 4100 м. Общий вес торпеды составлял 1350 кг, из которых 272 кг приходилось на кабель и 450 кг — на взрывчатку. Через 5 лет торпеда пошла в мелкосерийное производство и даже была принята на вооружение ряда стран, в т. ч. и России. В начале XX века испытывалась наводимая по радио торпеда Бранли в 4 т и самонаводящаяся торпеда Гаскинса. Система наведения Гаскинса реагировала на магнитное поле корабля–цели, связывалась с рулями торпеды и весила всего 55 кг. Дальность захвата составляла около 100 м.

В 1909 г. на экраны вышел фильм «The Airship Destroyer». Некая страна посылает на Лондон флот дирижабли, английские истребители бессильны их перехватить. Но патриотичный изобретатель предлагает радиоуправляемую «воздушную торпеду» и сби­вает вражеский дирижабль. И буквально в тот же год фантастика стала явью. 30 сентября американский инженер Э. Берлинер предложил воздушную торпеду для запус­ка с кораблей (по другим сведениям — с дирижаблей) по надводным целям, хотя запатентовал только в июне 1917 г. Боевой заряд торпеды, внешне напоминающей ажурный моноплан, был размещен в носовой части, наведение предполагалось по про­водам или с помощью радио — благо в 1909 г. впервые были проведены и опыты по радиоуправлению аэропланом. Специальная наклонная поверхность под носовой частью корпуса должна была обеспечить подпрыгивание торпеды при ее периодических ударах о воду, а крыло — увеличить ее дальность и скорость.

В начале 1910 г. французский инженер Рене Лорен в журнале «L’Aerophile» опуб­ликовал первый проект… крылатой ракеты. Она должна была иметь длину 6 м, диа­метр корпуса 0,35 м, крыло небольшого размаха, стартовый вес 79 кг, вес приборов управления 10 кг, вес топлива 10 кг, вес полезной нагрузки 12 кг и расчетную скорость в 200 км/ч. В 1913 г. Лорен выдвинул идею прямоточного воздушно–реак­тивного двигателя (ПВРД). Дальнейшее развитие его идея крылатой ракеты получила уже в ходе войны. Ракета, которая должна была атаковать Берлин, имела бы старто­вый вес в 500 кг, вес боевой части — 200 кг, дальность полета — 450 км и ско­рость 500 км/ч.

В носовой части размещался ВРД с воздухозаборником и соплами, в средней — вы­сокорасположенное крыло, за ним — топливный бак и боевая часть. Запуск ракеты осуществлялся с катапульты, а управление — по радио с сопровождающего самолета. Но уровень развития техники не позволил осуществить настолько революционные проекты, зато более простые воплотились «в металле» и даже воевали.

Еще с 1906 г. на заводе Сименс–Шуккерт велись опыты по управлению надводным кораблем на расстоянии. 29 декабря 1915 г. были закончены первые два катера. На каждом установили барабан с проводом длиной от 30 до 50 миль, соединенным с ме­ханизмами катера. При передаче распоряжений на берег гидросамолетом дальность действия катера увеличивалась до 50 км. Впоследствии в схему было включено элек­тромеханическое реле, которое преобразовывало поступающие распоряжения по радио с самолета на береговой передатчик без участия человека. При весе в 6 т катера достигали скорости в 30 узлов и несли от 136 до 227 кг взрывчатки.

24 апреля 1916 г. такой катер был впервые испытан в бою — он вышел из Зее­брюгге для атаки военных английских кораблей, идущих вдоль побережья, но из‑за аварии радиоустановки взорван на виду у противника. 11 сентября 1916 г. второй катер, также базировавшийся на один из портов Фландрии, во время набега на не­приятельские корабли из‑за пожара в моторном отсеке был не доведен до противника и также взорван. 25 сентября 1916 г. катер, проходя сети заграждения для атаки монитора, повредил кабель и встал. Однако сопровождавший летчик посадил гидро­самолет на воду, летнаб быстро пересел на катер, завел моторы и доставил его в гавань.

Первым успешным применением стало 1 марта 1917 г., когда катер подошел к порту Ньюпорт и взорвал участок мола длиной в 50 м. Вместе с ним был уничтожен важный наблюдательный пост противника. 28 октября в 13.20 от станции Остенде был от­правлен катер для атаки монитора «Эребус», стоявшего под сильной охраной 9 мино­носцев, 2 пароходов — «сетевиков» и 4 торпедных катеров. Через 25 минут после вз­лета самолет принял управление катером и к 14 часам 18 минутам дошел до места расположения неприятеля (20 миль). Несмотря на сильный огонь, катер обошел корму монитора и буквально влез на его правый борт. От взрыва сдетонировали боеприпасы в погребе монитора, который, однако, смог дойти до базы.

Еще дважды, 6 сентября 1917 г. и 3 ноября 1917 г., катера были потоплены рань­ше, чем успели дойти до цели. Поскольку Германия испытывала резкий дефицит обыч­ных быстроходных катеров, остальные катера были переделаны в «пилотируемые».

Тем не менее осенью 1917 г., добившись успехов в радиоуправлении непосред­ственно с самолета, морское командование решило вновь приспособить катера под управление по радио. В итоге к весне 1918 г. «Морской корпус» располагал 4 катерами, управляемыми по радио, и 4 кабельного типа, причем кабельные катера были оборудованы «новой системой Сименс, защищающей от радиопомех при управлении с самолета». 28 мая 1918 г. в 14.20 катер вышел для атаки неприятельских кораблей, «но, вследствие аварии антенны самолета, атака была прервана».

Не слишком большие успехи радиоуправляемых катеров обусловлены в т. ч. и рабо­той британской разведки. Ее пограничный агент в Кадзанде (Нидерланды) несколько раз сообщал о манёврах гидропланов в Зеебрюгге, причём в этих манёврах участво­вала быстроходная моторная лодка, в которой он ни разу не видел рулевого. Позднее дезертиры из германского морского корпуса объяснили, что лодки управлялись по радио с гидросамолетов.

По сведениям Дрожжина, английский инженер Метьюз и физик Фурнье д’Альб разра­ботали и испытали моторную лодку, управляемую лучом прожектора с помощью фото­элементов. Но одновременно свет ограничивал возможности военного применения.

Великобритания и США экспериментировали и с дистанционно управляемыми самоле­тами. Еще в 1914 г. английский ВМФ заказал профессору Арчибальду Jloy разведчик для береговой артиллерии, но позднее проект превратился в «летающую бомбу» для атаки цеппелинов и наземных целей. В целях секретности назвали А. Т. — от «Aerial Target», «воздушная мишень», — кого будет беспокоить всего лишь мишень? Аппара­тура радиоуправления устанавливалась на небольшой моноплан с 35–сильным мотором. 21 марта 1917 г. две «бомбы» были показаны военным. Одна из них разбилась не­медленно после старта, присутствовавший там же майор Гордон Белл, опытный пилот, сказал, что он свой зонтик может дальше кинуть. Вторая успешно взлетела, но вскоре также разбилась из‑за неполадки мотора, но, по крайней мере, показала успешность управления по радио.

Только с испытанием в 1912—1913 гг. гиростабилизатора Элмера Сперри и развити­ем радиотехники дистанционное управление из фантазии становилось реальностью. Вступление в войну США 6 апреля 1917 г. буквально перевернуло страну. Восемью днями позднее на проект «летающей бомбы» Сперри было выделено 50 000 долларов, в мае было получено 200 000. В качества прототипа был выбран гидросамолет Кертисса N-9. С сентября начались испытания, и в конце года, после порядка ста тестов он успешно совершил автоматический полет по заданному курсу — пилот только поднимал самолет с воды. Бомба должна была иметь взлетный вес 675 кг, вес боевой части 450 кг, скорость 145 км/ч и дальность 80 км. Но запуск с катапульты 24 ноября 1917 г. кончился аварией, как и второй — 7 декабря. Третий, 21 декабря, провалился из‑за неполадок в моторе. Последовали неудачи 14 и 17 января, в результате Лоуренсу Сперри пришлось самому поднять аппарат со льда 6 февраля 1918 г. Первый успешный полет состоялся только 6 марта, когда «летающая бомба» преодолела 1000 ярдов. 17 октября была достигнута дальность в 14 000 ярдов. Предполагалось, что к весне 1919 г. «бомба» сможет доставить нагрузку в 450 кг на расстояние в 75 миль с точностью в 1,5 мили, что оказывало бы сильный мораль­ный эффект при бомбардировках городов. Стоимость серийных бомб составила бы 2500 долларов. Несмотря на окончание войны, программа продолжалась вплоть до 1922 г.

Другим известным проектом был «Баг» (Bug), разрабатываемый уже по заказу армии США. Он должен был иметь взлетный вес в 250—280 кг, все боевой части 40—80 кг, дальность полета свыше 60 км и скорость в 90 км/ч. Фюзеляж и крылья из папье–ма­ше, фанеры и картона, двигатель в 34 л. с. из алюминия и чугуна обеспечивали стоимость при массовом выпуске всего в 575 долларов. На стойке крыла устанавли­вался аэролаг. Когда количество оборотов аэролага совпадало с расчетным, специ­альный механизм отстыковывал крыло и «Баг» уже «настоящей» бомбой пикировал на цель. Армия заказала 25 «Багов» 25 января 1918 г., но первый пилотируемый полет состоялся только 19 июля, а беспилотные — с 13—14 сентября того же года. 22 октября «Баг» вылетел и разбился в нужном месте, успех увеличил заказ до 100 штук. К перемирию 20 «Багов» были построены полностью и еще 11—16 — частично, обойдясь в 12 000 долларов за штуку. Работы по совершенствованию «Бага» были прекращены только в 1925 г.

В сентябре 1917 г. журнал «Popular science» описал «land torpedo» — на базе вездеходного автомобиля, с резаком колючей проволоки, управляемую по проводам, стоимостью около 100 000 долларов (при стоимости морской торпеды в 17 000). Та­кая торпеда мота бы нести фугасный, осколочный заряд, ракету или их комбинацию. В сентябре следующего года Элмер Уикерсхэм (Викершем, Elmer Wickersham) предло­жил похожий проект с «доставкой» 1000 фунтов взрывчатки (или контейнеров с бое­припасами и продовольствием) на небольшом гусеничном вездеходе с двумя электро­моторами, патент был получен 28 февраля 1922 г.

А что же немцы?

В 1914 г. фирма «Сименс» предложила и к 1917 г. построила планирующую крылатую торпеду для запуска с дирижаблей, позднее — «Гигантов». После сброса она должна была плавно спуститься к воде, сбросить крылья (по команде, поданной по тонкому медному проводу) и устремиться к цели. Вес торпеды составлял 1000 кг (первона­чально — 300), вес боевой части — 300 кг. В 1914—1918 гг. было произведено около 90 испытательных пусков уменьшенных макетов и полноразмерных торпед. Но торпеда летела всего лишь на 8 км, задача радиоуправления автопилотом так и не была ре­шена, а большой вес автопилота требовал заметно уменьшить вес боевой части. В 1916 г. Фоккер разрабатывал дешевый радиоуправляемый самолет для дальней бомбар­дировки. Но к концу войны успел создать только буксируемый планер, на основе ко­торого предложил планирующую бомбу.

Уже после войны итальянским инженером Гаэтано Крокко в 1920—1921 гг. была со­здана планирующая бомба. При стартовой массе в 80 кг масса полезной нагрузки со­ставляла 45 кг, системы управления — 16 кг и планера — 19 кг. При скорости поле­та бомбы в 400 км/ч и высоте сброса в 3 км дальность действия составляла 10 км. В 1921 г. была предложена воздушная самонаводящаяся торпеда с оптической системой наведения.

ВОЙНЫ БУДУЩЕГО

Попробуем, опираясь на не реализованные замыслы, представить, что еще появи­лось бы на поле боя, если бы немцы не капитулировали раньше. Благо военные лиде­ры Антанты перед самым падением Германии также предполагали, что война продлится до 1919 г., если не до 1920 г.

Джон Фуллер, штабной офицер британской армии, опираясь на действия танков под Камбре, 24 мая 1918 г. предложил знаменитый «План 1919». По словам самого Фулле­ра, он не был оригинальным по идее, зато был новым по методу: «План заключался в тем, чтобы напасть на штабы противника, прежде чем начать наступление на его войска. Войска оказались бы парализованными из‑за отсутствия командования. Для этого мощные колонны быстроходных танков с сильным прикрытием с воздуха должны были пройти через боевую зону, проникнуть в тыловую зону и напасть на германские штабы дивизий, корпусов и армий. После уничтожения штабов, а следовательно, и парализации войск в боевой зоне наступление на них происходило бы обычным поряд­ком». Фуллер подсчитал, что для успеха прорыва в одной точке нужно было бы ата­ковать на участке в 40 км, с тем, чтобы получить брешь в 25 км через три оборо­нительные линии противника. Но для такой операции силами только пехоты и артил­лерии требовалось 77 дивизий или 1,2 млн человек — 29 дивизий для прорыва 1–й линии, 18 и 9 дивизий — для прорыва 2–й и 3–й линий соответственно и 21 дивизию для развития успеха. Прорыв в двух (наиболее выгодных) местах оттягивал резервы противника и приводил к очищению извилистых участков фронта.

Сначала средние быстроходные танки при поддержке авиации, но без предваритель­ной артиллерийской подготовки под покровом ночи, тумана или дыма прорывались на двух узких участках фронта, нарушая управление и связь вплоть до штабов армий. Затем второй эшелон — тяжелые танки при поддержке пехоты расширяли прорыв и уни­чтожали любые укрепленные позиции, могущие помешать наступлению, доходя до пози­ций артиллерии. Наконец, средние танки, механизированная пехота и кавалерия, войдя в прорыв, сметали медленно передвигающиеся резервы обороняющихся, уничто­жали базы снабжения, артиллерийские и командные посты, перерезали линии связи и железные дороги. Конечной задачей ставился выход в дальний тыл противника — штаб группы армий. Наступление должно было продолжаться 5—7 дней со средней скоростью 20 миль в день — практически скорость лучших танковых операций Второй мировой.

Генерал Этьен, используя свой опыт в разработке и применении танков, уже после войны излагал схожий план: «Сначала идут танки прорыва весом 50 или даже 100 т; они движутся напролом под прикрытием ночи, густого тумана или дымовой завесы, сокрушая все препятствия на своем пути. За ними следуют, используя расчищенную дорогу, пехота на бронированных автомашинах и артиллерия сопровождения. Первые линии траншей застигнутого врасплох противника быстро преодолеваются, и на сцену выходят быстроходные танки; как некогда кавалерия, они завершают победу. В то же время мощная артиллерия на железнодорожных установках, огонь которой корректируется с воздуха, использует свою дальнобойность, чтобы громить врага в глубине его обороны». Заметно, что французы стремились использовать свое преимущество в тяжелых танках, самоходной и железнодорожной артиллерии.

Французами также предлагался более консервативный план — укрепленная полоса преодолевается пешком. Второй эшелон вступает в бой после 15—20 км продвижения первого эшелона. Поэтому второй эшелон должен двигаться на автотранспорте — для преодоления изрытой воронками и траншеями полосы нужны гусеничные машины из рас­чета не менее 10 машин на 1 км фронта. Гусеничные машины должны быть снабжены мостиками для преодоления окопов обычными грузовиками, идущими сзади.

Для атаки на фронте в 90 миль Фуллер планировал использовать 2592 тяжелых танков прорыва и 2400 средних — для эксплуатации прорыва. Маршал Фош положил эти соображения в основу плана боевых действий на 1919 год, планируя довести общую численность союзных танков до 10 000 (!), однако испытать предложенную тактику не удалось, так как война кончилась в ноябре 1918. Кроме того, план требовал большого количества хорошо обученных войск, а с этим наблюдались проблемы. По сведениям Буше, предполагалось, что в том же 1919 г. Франция будет иметь 11 000 танков, Англия — 6000 и Америка — 8000, т. е. в сумме — 25 000 танков. Т. П. Куз­нецов и Тау насчитывали до 30 000 и более. Невольно вспоминаются откровения из­вестного британского аналитика о количестве советских танков на 22 июня 1941 г., что, конечно же, свидетельствует о коварных планах захвата мирового господства.

Французы, начавшие войну с фразой «Слава богу, у нас нет тяжелой артиллерии!», хорошо выучили уроки, преподанные им немцами. К 1917 г. (заказ заводам Шнейдера поступил в 1916) пушки выросли до 520–мм монстров на железнодорожных платформах в 263 т весом, стреляющих полуторатонными снарядами с 300 кг взрывчатки на 15—17 км, хотя такие орудия и не успели пойти в бой. Гусеничные бронированные шасси с двигателем до 120 л. с. позволяли передвигаться вслед за атакующими войсками даже 40–т 194—220–мм самоходным пушкам «Сен–Шамон» и «Шнейдер» и 28–т 280–мм гаубицам «Шнейдер» (со снарядом в 100—200 кг). Они имели гидравлические тормоза и пнев­матические накатчики орудий, а управлялись всего одним человеком. Не отставали 53–т американские тракторы «Катерпиллер» Mark Ш с 240–мм гаубицей. В 1917 г. прошли испытания газодинамические орудия (или турбопушки, как их тогда называли) французского инженера Деламар–Маза.

Тяжелые танки выросли до 65—70–т французских Char 2С, с броней до 50 мм. В их пользу французы отказались от выпуска 40–т FCM, с 35–мм броней и 105–мм гаубицей в башне. Первые наброски прототипа рассматривались 10 января 1917 г., в декабре начались испытания FCM 1 А. Клемансо и Петен хотели иметь 300 2С уже к марту 1919 г., но промышленность уверяла, что сможет изготовить не более 60. Уже после войны была выпущена малая серия в десять машин, затем улучшенных и применявшихся еще в начальный период Второй мировой. Если бы не перемирие, выпуск тяжелых Мк УШ «Либерти» вместо штучных экземпляров достиг бы четырехзначных цифр. К моменту перемирия успели собрать 25 средних Мк С «Шершень», имевших лучший, чем у ранних моделей, обзор, управляемость и запас хода. «Рено» получили бы 75–мм гаубицы. Трехтонных танкеток «Форд», ценой в 4000 долларов, с пулеметом и спаренными дви­гателями от «Форда Т» предполагалось заказать 15 000 (!), 15 успели доставить до перемирия. Немцы ответили бы выпуском легких танков LK‑II с широким использова­нием автомобильных агрегатов.

Несмотря на конец войны, в 1920 г. французами предлагался танк в 600 (!) т с 250–мм броней. Но еще более впечатляющие проекты рассматривались во время войны, например, американский журнал «The Electrical experimenter» за июль 1917 предла­гал переоборудовать старые американские броненосцы класса «Коннектитут» — поста­вить их на специальные решетчатые колеса (!) и ударить с морского фланга по не­мецким позициям во Фландрии, уничтожив огнем корабельных орудий их укрепления. Затем многочисленные саперы под их прикрытием расчищали бы путь, как при переме­щении современных карьерных экскаваторов, и броненосцы медленно двигались бы на новую позицию. Да, работа, если допустить реализацию идеи на практике, предстоя­ла чудовищная, но с другой стороны, не менее чудовищным было бы снова терять сотни тысяч солдат, ВПК выпускал тысячи танков в год, а тогдашним саперам не при­выкать к труду — сравнить хотя бы объем работ при взрыве у Мессин для продвиже­ния на несколько километров. Таков был шок от потерь десятков, затем сотен тысяч и миллионов солдат за считанные метры и километры фронта…

Неудивительно, что в октябре 1917 г. тот же «The Electrical experimenter» опи­сывал «the automatic soldier» — передвигающийся по узким траншеям вертикальный бронированный цилиндр с парой пулеметов и подачей патронов, расстреливающий ата­кующих солдат в характерных прусских касках. Конечно, появление на полях Фландрии главного героя х/ф «Терминатор», мягко говоря, маловероятно, но теле­управляемые и скрывающиеся огневые точки стали коньком реальной фортификации 20—30–х годов прошлого века, а наземные «роботы», как мы видели, разрабатывались еще в ходе войны. Французы после войны даже дойдут до казнозарядных минометов и 50–мм гранатомета (cloches lance‑grenadе) с казенной системой заряжания и авто­матической подачей боеприпасов для оснащения линии Мажино. Одним из первых по­слевоенных предложений стала 75–мм пушка с водяным охлаждением и автоматом заря­жания, способная выпустить во фланг атакующего противника сотню снарядов за две минуты.

Пехоту на поле боя перевозили бы Mk IX, чьи заслонки в бортах позволяли десан­ту вести огонь даже изнутри. Проблема транспортировки войск к переднему краю вы­звала бы дальнейшее развитие автотранспорта повышенной проходимости.

Немецкая пехота шире использовала бы пистолеты–пулеметы МР18, союзники —BARы, пулеметы Шоша, Винчестеры М1918 со штыками, винтовки с устройствами Пе­дерсена, возможно, на войну успели бы первые «Томми–ганы» — пистолеты–пулеметы Томпсона.

Портативная радиосвязь, в реальности доведенная в 1920–е гг, решила бы пробле­му «нарушения коммуникаций танками». Уже в сентябре 1918 печатались фото пере­носных окопных радиостанций со складной антенной и описания радиостанций на бы­строходных грузовиках, разворачиваемых меньше чем за минуту. В ноябре вес бата­льонных радиостанций союзников составлял всего около 20 кг, вес немецких «стан­ций для штурмовых частей» — 18 кг.

В воздух вместо «муромцев» 1914 г. поднялись бы «Хендли Пейдж» V/1500, несущие по тридцать 113–кг бомб (или одну–две 1,5 т) и с радиусом действия около 1000 км. Бомбардировщик совершил первый полет 22 мая 1918 г., вошел в строй в октябре того же года, еще два самолета добавились в начале ноября. Они должны были бом­бить Берлин с базы Бирхем Ньютон (Bircham Newton) в юго–восточной Англии и по­садкой в Чехословакии (тогда уже занятой союзниками) или нейтральных странах, но снова вмешалась коварная капитуляция Германии. Из заказанных 213 машин было за­вершено только 41, и общее количество построенных составило 63 (22 — на запча­сти). Этим «летающим крепостям» пришлось довольствоваться бомбардировкой Кабула в ходе третьей англо–афганской войны, 24 мая 1919 г. — День империи. Было сброшено 4 112–фунтовых (50 кг) и 16 20–фунтовых (9 кг) бомб. Причем на обратном пути два мотора отказали, но бомбардировщик вернулся на базу. Спустя несколько дней глава Афганистана Аманулла–хан запросил мира.

В дополнение к этим гигантам двухмоторные «Виккерс Вими», заказанные в коли­честве почти 800 штук, атаковали бы Берлин с баз на Западном фронте. Максималь­ная бомбовая нагрузка составила бы более тонны (две 113–кг и восемнадцать 50–кг, всего 1123 кг). В реальности на 31 октября 1918 г. только три «Виккерс Вими» на­ходились в английских ВВС, и только один из них — во Франции. Майор лорд Тивер­тон (Tiverton) предлагал расширить использование зажигательных бомб для террора населения и даже биологическое оружие — сброс колорадских жуков на германские картофельные поля. Идеи «разжечь большой огонь в одном германском городе» и про­вести опустошительные рейды поддерживались лордом Уиром (Weir) и Ллойд Джорджем. В 1919 г. англичане уже испытывали моторы «Napier Cub» в тысячу (!) л. с., хотя построили только шесть.

Французы ответили бы на бомбардировки и обстрелы Парижа четырехмоторными «Бле­рио 73» и «74» с тонной–полутора бомб, и продолжили бы выпуск «Фарманов» F.50, поднимавших восемь 75–кг бомб. Еще во время войны использовались радиомаяки для самолетов и кораблей.

Уильям «Билли» Митчелл, командующий американским авиаотрядом во Франции, в октябре 1918 г. предложил генералу Першингу переоборудовать дальние бомбардиров­щики под выброску парашютистов, благо в сумме союзники предполагали делать по сто тысяч (!) самолетов в год. В каждом самолете должно было разместиться от 10 до 15 десантников. Весной 1919 г. 12 000 парашютистов, имея 2400 пулеметов, при поддержке штурмовой авиации десантируются с примерно 1000 «Де Хэвилендов», «Капрони» и «Хендли Пейджей» (60 эскадрилий) у Меца, перерезают снабжение и сов­местно с атакой с фронта окончательно побеждают немцев. В реальности союзники попробуют провести очень похожую по замыслу операцию «Маркет–Гарден» только осенью 1944 года. Однако двумя десятилетиями раньше англичане в Ираке получат опыт переброски по воздуху до 300 солдат с полным вооружением на 140 км за один день (и отряда — на 240 км), а также эвакуации раненых и больных из Сулейма–ние и Рамады в Багдад. Французы в 1919—1923 гг. эвакуируют на самолетах порядка 2500 тяжелораненых из Марокко и Леванта. А еще раньше, 9 октября 1918 г., Митчелл нанесет удар 200 дневными бомбардировщиками под прикрытием 100 истребителей.

Своеобразной предтечей не менее знаменитого Перл–Харбора мог стать рейд палуб­ных торпедоносцев «Сопвич Куку», береговых бомбардировщиков «Де Хэвиленд» и ле­тающих лодок Н 12 на Вильгельмсхафен, где стоял германский Флот Открытого моря. По планам коммодора Суэтера и адмирала Битти, с авианосцев «Аргус», «Фьюриес» и «Кампания», переделанных крейсеров или транспортов должны были подняться 100—120 торпедоносцев.

Ближе к линии фронта противотанковую артиллерию, транспорт и пехоту терроризи­ровали бы бронированные штурмовики Антанты «Саламандра» и «Буффало» — с пулеме­тами и 20—25–фунтовыми (11,4 кг) бомбами Купера, а кайзеровские AEG DJ. 1 и G. IV, с крупнокалиберными 13–мм пулеметами и 20–мм пушками Беккера (несколько сот которых успели изготовить), пытались бы остановить танки союзников. Был бы доведен двуствольный пулемет Гаста со скорострельностью 1300—1600 выстрелов в минуту. Британские истребители F4 и «Сопвич Дракон» со скоростью до 235—240 км/ч пошли бы в массовое производство, французские бомбардировщики прикрывали бы «Кодроны» R.11 с 5 пулеметами, R.14 с 37–мм орудиями и скоростные «Спады» S‑XX.

75–мм (!) авиапушка COW (Coventry Ordnance Works) должна была весить около 270 кг и иметь темп стрельбы 30 выстрелов в минуту, с весом снарядов 5,4—6,5 кг, но ни одна из них не была построена — заказ на 4 пушки поступил за несколько дней до конца войны. Проходили испытания 25,4–мм автоматические пушки Фиат–Ревелли, 37–мм пушки Виккерса, Пюто и COW, а также 40–мм, 57–мм, 65–мм и 75–мм безоткат­ные орудия Дэвиса — для стрельбы по дирижаблям, подводным лодкам и наземным це­лям, 19 октября 1916 г. 13–см (!) пушка «Гиганта» VGO. U с высоты 800 м промахну­лась на 40—45 м.

Летом 1918 г. союзники уже бросали в бой от 800 (на участке фронта в 10 км) до 1254 боевых самолетов, немцы — до 1500. 189 «Юнкерсов» с 5–мм броней были по­ставлены в войска до окончания боевых действий, также немцы успели выпустить 607 AEG J.1 и J.2, 1086 многоцелевых Hannover CL. С 27 мая по 4 июня германские бом­бардировщики сбросили свыше 76 т бомб. Штурмовые удары союзников наносились в сомкнутых боевых порядках от 20 и более самолетов в группе (немцами — до 40—50). 15 июля французская авиадивизия сбрасывает 45 т бомб и разрушает две переправы через Марну. 8 августа, в «черный день германской армии», только на фронте в 40 км было задействовано свыше 1100 английских и французских самолетов из 1900 привлекаемых к операции. 10 августа 112 самолетов за два налета сбрасывают 28 т бомб. Американский наблюдатель отмечал, что первоклассная дивизия может невозмутимо вынести обстрел 4000 снарядов, но будет сильно обеспокоена одним дневным бомбардировщиком. 19 и 21 сентября 1918 г. союзная авиация продемонстрировала свою мощь в районе Дамаска, атакуя отступающие турецкие войска с высоты менее 30 м и расстреляв 44 000 патронов. По мнению Энтони Уильямса, эта операция стала первой, выигранной с воздуха. 9—10 октября во время операций на реке Маас и в районе Аргоннской возвышенности 353 самолета союзников за сутки сбросили на немецкие позиции 69 т бомб. За два года войны английские самолеты, по сведениям Вишнева, выпустили по наземным целям 10,5 млн пуль и сбросили 7000 т бомб.

Однако и усовершенствованная ПВО преподнесла бы авиации сюрпризы — от опытных механических приборов управления зенитным огнем перешли бы к серийным. В сочета­нии со 120—150–мм зенитками (прототипы которых уже существовали, а 102—105–мм — применялись в бою) это сделало бы дневные налеты медлительных гигантов крайне опасным занятием. Немецкие ПУАЗО были разработаны еще в 1917—1918 гг., 60 из них применялись в бою. Уже к 1917 г. 88–мм германские зенитки ставились по углам квадрата с диагональю в 100 м, а в центре размещался командный пост с дальноме­ром, телефоном и мегафоном. 50–мм орудия Эрхардга перебрасывались на автомобилях со скоростью до 48—60 км/ч, 88–мм на прицепе — до 30 км/ч. По данным Гепнера, к концу войны германская зенитная артиллерия на фронте и в тылу насчитывала как минимум 2576 орудий, 718 прожекторов и 800 автомобилей.

Начиная с декабря 1918 г. до апреля 1919 г., германская армия должна была по­лучить 6000 крупнокалиберных пулеметов, предназначенных для противотанковой и зенитной обороны. Даже после подписания перемирия фабрики получали инструкции продолжать подготовку к выпуску.

Работоспособный ночной прицел (еще не «настоящий» ПНВ), изобретенный сержантом 39–й эскадрильи Хутгоном (Хаттоном?) впервые был применен в авиации еще в марте 1917 г. Уже в мирные двадцатые годы проводились опыты с инфракрасными лучами в целях ПВО.

Флот, учтя уроки Галлиполи, задействовал бы первые танкодесантные баржи, благо плавающие танки уже прошли испытания. 22—23 апреля 1918 г., пусть и без танков, был проведен десант на Зеебрюгге.

Но в реальности такая техника будет делом будущих сражений или так и останется на бумаге. Однако почему же после настолько разрушительной, тяжелой и долгой войны мир еще не раз будет содрогаться от новых войн?

 

«Это не мир, это перемирие на двадцать лет»

11 ноября 1918 г. германская делегация, прибывшая к французскому маршалу Фошу 8 ноября, подписала условия перемирия (бои продолжались еще полдня, с обеих сто­рон погибло почти 3000 человек). Теперь для Германской империи настала пора рас­платы за годы кровопролитной и тяжелой войны — союзники стремились навсегда ис­ключить саму возможность реванша. Как говорил Клемансо, в Германии живут лишних 20 млн человек. «Немец заплатит» (l’allemand рауеrа) стало неофициальным лозун­гом Франции. Французами предполагалось также отторгнуть от Германии территории на левом берегу Рейна.

Однако для Англии ситуация была другой. Великобритания с момента перемирия уже фактически получила все желаемое — германский военный флот уничтожался, а торго­вый флот был в полной власти англичан; все важнейшие колонии и Багдадская же­лезная дорога также переходили к Англии; экономика Германии надолго перестала быть опасным конкурентом. Ллойд Джордж быстро провел 14 ноября выборы и победил. С другой стороны, Германия была для Англии важнейшим источником сбыта и уничтожать ее целиком было бы не рационально. Если удовлетворить все претензии Франции, это создаст предпосылку экономического подчинения ею и зарейнских областей, в первую очередь — промышленного Рура.

США также уже получили почти все, что хотели: Антанта победила и теперь будет платить долги и проценты, пусть даже с временным банкротством. Германия побежде­на и теперь не угрожает интересам США ни в Южной Америке, ни в Китае.

7 мая 1919 г. в Версале германской делегации был вручен текст мирного догово­ра. Германия теряла армию, кроме 96 000 солдат и 4000 офицеров к 1921 г., причем солдаты нанимались на 12 лет и их никоим образом нельзя было заменить до истече­ния срока службы. Уничтожался главный штаб. Уничтожалась артиллерия, кроме 288 легких орудий (204 77–мм и 84 105–мм). Уничтожалось все военное воздухоплавание, производство химического оружия. Уничтожались все крепостные и портовые укрепле­ния, возведение каких‑либо укреплений на левом берегу Рейна и в полосе 50 км к востоку от Рейна запрещалось. Запрещалось производство (кроме своих нужд, и под контролем союзников), экспорт и импорт оружия, боеприпасов и военных материалов. От флота остались только 6 броненосцев, 6 легких крейсеров, 12 эсминцев, подвод­ные лодки запрещались. Морские порты Германии, реки Дунай, Рейн, Эльба, Одер объявлялись открытыми для судов союзных держав. Предлагалось и полное разоруже­ние Германии, но оно было отвергнуто Францией — тогда Германию контролировали бы гарантирующие ее нейтралитет Англия и США.

Германия также теряла все колонии. В Европе она теряла Эльзас–Лотарингию, Франция на 15 лет занимала Саарскую область с важнейшими месторождениями камен­ного угля. Польша по позднейшему плебисциту получила часть Верхней Силезии, По­знань, большую часть Западной Пруссии, отрезая Восточную Пруссию от остальной Германии. Данциг объявлялся вольным городом. Мемель позднее отошел Литве, а часть Шлезвига — Дании. Вся левобережная рейнская область на 15 лет оккупирова­лась.

Германия также должна была отдать значительную часть своего торгового и рыбо­ловного флота. Германия обязывалась ежегодно доставлять союзникам свыше 40 млн т угля в течение десяти лет. Также Германия отдавала Франции и Бельгии 371 000 го­лов сюота, из них 140 000 дойных коров, что было новым ударом для и так давно гоkодающей страны. Германия признавалась единственной виновницей войны, особые комиссии, имевшие всю власть в побежденной стране, должны были содержаться за счет Германии. И, наконец, Германия должна была выплатить 132 млрд марок золо­том, не считая 6 млрд марок Бельгии.

Немцы пытались протестовать, но 28 июня 1919 г. Версальский трактат был подпи­сан.

10 сентября был подписан мир между победителями и Австрией (4 июня 1920 г. — между союзниками и Венгрией). Австро–Венгерская империя уменьшилась по террито­рии в 8 раз, а по населению — примерно в 9 раз. Австрийская армия урезалась до 30 000 человек, также налагались выплаты в возмещение убытков. Особо запрещалось присоединение к Германии.

Великая (еще не Первая мировая) война закончилась. Казалось бы, сделано все, чтобы она не повторилась.

Тогда почему же маршал Фош после подписания якобы сказал: «Это не мир, это перемирие на двадцать лет»? И почему его прогноз сбылся с точностью почти до ме­сяца?

Страны–победители больше не могли да и не хотели содержать гигантские армии конца войны. По сведениям Адама Хохшилда, из двадцати британцев в возрасте (к началу войны) от 18 до 32 лет трое погибли, а шесть были ранены. Во Франции по­тери были еще страшнее. Была буквально выкошена элита населения. Народы психоло­гически устали от войны. Экономика трещала по швам — выгодных военных заказов больше не было, а долги надо было платить. Только внутренний долг Англии вырос более чем в десять раз (с 645 до 6600 млн фунтов), а цены выросли более чем втрое. Уже в августе 1918 г. бастовали даже лондонские полицейские и детективы Скотланд–Ярда. К власти рвались новые политические группировки, в колониях и даже столицах было неспокойно, вплоть до солдатских выступлений, «испанский грипп» уносил десятки миллионов людей даже в незатронутых войной странах.

Поэтому во всевозможных интервенциях, в т. ч. в Советскую Россию, примет уча­стие лишь малая часть их армий, преимущественно «ненавоевавшиеся» солдаты и офи­церы.

Поэтому в августе 1919 г. кабинет Ллойд Джорджа принял следующие «стратегиче­ские аксиомы»:

1) В ближайшие 5—10 лет войны не будет, основные усилия следует сосредоточить на «патрулировании» колоний;

2) для этого достаточно небольших сил;

3) прогресс оружия заменит многочисленные армии.

Поэтому вся могучая ПВО Англии с конца 1918 г. по 1920 г. исчезла практически без следа, вплоть до систем связи. От танкового корпуса осталось только не­большое число новейших танков для экспериментальных и учебных целей. Фирма «Хендли Пейдж», производитель тяжелых бомбардировщиков, в 1921 г. обанкротилась, как и фирма Томаса Сопвича, одному из ее ведущих разработчиков, Герберту Смиту, пришлось временно уехать в Японию, где он работал дизайнером у «Мицубиси».

Для усмирения туземцев в колониях хватало мобильных отрядов с танкетками, тракторами и бомбардировщиками — отмечалось, что без помощи танков только опера­ции на северо–западе Индии стоили бы сотни жизней.

Однако временами приходилось задействовать значительные силы — карательная экспедиция в Вазиристан (современный Пакистан) включала шесть пехотных бригад, четыре вспомогательных батальонов, кавалеристов, саперов, горные орудия и сред­ние гаубицы, итого более 29 000 солдат при поддержке авиации. Хотя на город Ка­нигурам было сброшено 16 т бомб, было разрушено всего четыре группы домов — 9–кг бомбы показали себя неэффективными, и только 104–кг могли уничтожить здание. Лю­бопытно, что в 1919 г. Тренчард считал ВВС недостаточно сильными для доминирова­ния над европейским оружием, но полезными в деле укрепления империи. В Афгани­стане, ще самолеты в горах представляли сравнительно легкую мишень, 9 мая 1919 г. были сбиты сразу три аэроплана, которые смогли приземлиться у своих войск. В Египте самолеты разгоняли демонстрации, в Сомали с импровизированных авиабаз — войска «безумного муллы» Мохаммеда Абдуллы Хасана, за две недели его силы были рассеяны.

Как считалось в начале двадцатых годов (и позднее), война Британской империи с Афганистаном, в Сомали и другие, более мелкие, войны — карательные экспедиции для подавления восставших племен — были выиграны наполовину или на три четверти благодаря авиации. Воздушный флот не только блестяще выполнял все задачи, но к тому же стоил сравнительно дешево — что было ключевым аргументом в эпоху жесто­чайшей экономии, когда под угрозой находилось само существование ВВС.

Например, летом 1920 г. в Ираке восстали более 130 000 человек. В ответ бри­танцы задействовали авиацию. Налетав свыше 4000 часов, королевские авиационные силы сбросили 97 т бомб и расстреляли свыше 180 000 патронов, потеряв 9 человек убитыми, 7 ранеными и 11 аэропланов. Восстание было подавлено, порядка 9 000 иракцев убито, собрано более 63 000 ружей и около 3 млн патронов. Такая арифме­тика использования авиации оправдала снижение военных расходов Британии в Ираке с 23 млн фунтов в 1921 г. до менее чем 4 млн фунтов пятью годами позднее, не­смотря на увеличение количества вылетов. Применение нелетальных газов против по­встанцев давало «превосходный моральный эффект». Как докладывал командир эскад­рильи Артур Харрис, будущий маршал авиации, «арабы и курды теперь знают, что за 45 минут целая деревня может быть сметена и треть ее жителей убита или ранена четырьмя или пятью машинами, которые не дадут [повстанцам] ни мишеней, ни воз­можностей для славы или бегства».

Всего за два дня 1923 г. сорок «Виккерсов», DH-9A и «Сопвичей» сбросили более 25 т бомб, 8600 зажигалок и расстреляли 15 000 патронов. Теоретически эскадрилья DH-9A могла сбросить за год порядка 400 т бомб, несмотря на погодные условия и прочие помехи. А вес бомб, сброшенных эскадрильей «Виккерс Вими» за один вылет, был эквивалентен более чем 4000 18–фунтовых снарядов.

В Ирландии, с 1916 г. добивавшейся независимости от Британской империи, после заключения договора 1921 г. вспыхнула гражданская война с применением броневиков и артиллерии, пистолетов–пулеметов Томпсона, в боях участвовали и ветераны вой­ны.

Ашмор писал, что если в первые месяцы после заключения перемирия на вопрос — «может ли быть другая война?» для Англии был только один ответ, но уже с 1923 г. отрицательный ответ стали произносить менее решительным тоном, Любопытно, что еще 30 июля 1919 г. Хауз в письме президенту Вильсону писал, что благодаря более благоприятному положению США отношения между Британской империей и США «начинают приобретать такой же характер, как отношения между Англией и Германией перед войной».

На маневрах 1923 г. танк Виккерс М-1 благодаря невиданной подвижности (25 км/ч), броне и мощному вооружению (4 пулемета и 47–мм орудие) господствовал на поле боя, легко справляясь со слабовооруженной пехотой и малоподвижной полевой артиллерией — организованной ПТО не было. Мощный транспортер «Дрэгон» на шасси «Виккерса» обеспечил возможность переброски по пересеченной местности пехоты (до 50 солдат) или полевых орудий со скоростью быстроходного танка. В 1927 г. была сформирована опытная механизированная бригада в составе танков Виккерса, бронеавтомобилей, моторизованного пулеметного батальона, радиосвязи на базе транспортеров и саперов. Сооружение переправы на тросах через реку в 15 м шириной и 1,5 м глубиной заняло на маневрах всего минуту. Колесный трактор «Хатхи» буксировал 127—152–мм орудия.

В США, как и в Британии, забыли систему подготовки снайперов. Численность танкового корпуса была сокращена в 5—6 раз. Вскоре после войны вследствие пре­кращения правительственных заказов ликвидировалось 90 % американской воздушной промышленности. В 1925 для атаки наземных целей США располагали, по словам одно­го из офицеров, всего 14 DH-4.

Однако в то же время генерал Уильям Митчелл и ВМФ испытывали сброс крупнокали­берных 907 и 1814–кг бомб с бомбардировщиков 0/400s и МВ-2. Мишенями служили трофейные германские корабли и устаревшие американские линкоры, пилотов консультировал А. Н. Прокофьев–Северский. Митчелл был яростным сторонником созда­ния самостоятельного воздушного флота, в разы более быстрого и дешевого, чем конкуренты. Однако преодоление ПВО многолюдного острова планирующими бомбами и воздушными радиоуправляемыми торпедами казалось слишком революционным. Критики отмечали, что «Остфрисланд» не был на ходу, не отстреливался из орудий ПВО и не боролся за живучесть. Джулио Дуэ, в свою очередь, оценивал стоимость 1000 само­летов с моторами в 6000 л. с. каждый и несущих 4—6 т бомб, в 10 линкоров, Анощен­ко — даже в 2000 г. самолетов за линкор или 70 за миноносец. В 1921 г. «Боинг» построил тяжелый двухмоторный штурмовик G. A. — 1 — с тонной брони в четверть дюйма, 8 пулеметами и 37–мм орудием.

29 июня 1922 г. впервые взлетел управляемый по радио самолет, преодолевший 30 миль до требуемой цели. В следующем месяце дальность полета составила 90 миль. Позднейшие испытания беспилотных аппаратов наталкивались на одну техническую проблему за другой, к тому же в декабре 1923 г. Лоуренс Сперри погиб в авиаката­строфе.

Уже в 1919 г. «Виккерс–Вими» за 16 часов преодолевает Атлантику. 27 июня 1923 г. Airco DH-4Bвпервые дозаправляется в воздухе, шланг вставлялся в обычный топ­ливный бак.

Митчелл продолжал добиваться своего, в 1924 г. инспектировал Гавайи и Дальний Восток и составил отчет о возможности войны с Японией, по сценарию, похожему на будущую атаку Перл–Харбора. В сентябре 1925 г., после катастрофы летающей лодки и дирижабля «Шенандоа» (на котором погиб его друг), Митчелл обвинил военное и военно–морское министерства в «некомпетентности, преступной небрежности и грани­чащем с изменой отношении к делу укрепления обороноспособности США». Он был отдан под суд военного трибунала, признан виновным, приговорен к лишению военно­го звания и денежного довольствия сроком на 5 лет, скончавшись в 1936 г.

Тем не менее, тщательно исследуя результаты стратегических бомбардировок и британские разработки Первой мировой, американцы пришли к выводу, что для дости­жения в будущих войнах нужного результата следует установить зависимость отраслей промышленности друг от друга и определить в каждой важнейшие предприя­тия. Эти выкладки, как и усовершенствованные прицелы, действительно пригодятся позднее…

Надо отметить, что Митчелл был не единственным выдающимся деятелем времен вой­ны, разочарованным и «бунтовавшим» против собственного правительства. Джон Фул­лер, планировавший танковые операции 1917—1918 гг., после отставки в 1933 г. разочаровался в способности гражданского правительства реформировать армию. Он стал членом британского союза фашистов и даже был приглашен в Германию на парад 20 апреля 1939 г. по случаю юбилея Адольфа Гитлера. После парада Гитлер подошел к Фуллеру и спросил: «Надеюсь, вы были довольны своими детьми?» (Имея в виду по­казанные механизированные и танковые войска.) Фуллер ответил: «Ваше превосходи­тельство, они выросли так быстро, что я больше не узнаю их».

Франция до 1929 г. ограничивалась имеющимися танками «Рено» и 2С, сохраняя 75–мм и 155–мм пушки. Противотанковая артиллерия (D. C.T.), сформированная во время войны в рамках 156–го полка траншейной артиллерии, разделявшаяся на батареи из 3—5 взводов по 3—4 орудия в каждом, была ликвидирована. Позднее Франция должна была практически одновременно нести расходы по оккупации Рейнской области, по войне в Марокко, помогая Испании, и по строительству новой укрепленной линии, которая гарантировала бы защиту от опасного соседа на Востоке.

Генерал Этьен на брюссельской конференции в мае 1921 г. просил о создании сто­тысячной армии, включающей 20 000 солдат–штурмовиков, 4000 танков и 8000 грузовиков. Такая армия могла бы взломать вражескую оборону и углубиться на 80 км за одну ночь. Но его идеи не встретили понимания, как и похожие предложения Поля Рейно.

В марте 1920 г. военный министр Андре Лефэвр предписал Высшему Военному совету (Conseil Superićur de la Guerre) выяснить масштаб необходимых работ по укрепле­нию новых участков восточной границы. Но только в 1929 г., когда военным мини­стром стал Андре Мажино, строительство линии наконец вошло в стадию реализации. Поначалу линия Мажино планировалась как заблаговременно созданная линия обороны, на которой предполагалось задержать врага в течение нескольких недель, обеспечив армии время на проведение полной мобилизации. Однако в первой половине 1930–х годов первоначальная концепция линии подверглась пересмотру. Задача укреплений теперь заключалась в том, чтобы полностью отразить любые попытки противника вторгнуться в страну и направить его в Бельгию, т. е. тем же путем, где французы уже добились победы в 1914 г.

Однако в двадцатые годы Франция разрабатывала и наступательные планы. Так, по плану П, разработанному в июне 1921 г., французская армия на левобережье Рейна при поддержке кавалерии, авиации и танков оккупирует бассейн Рейна, захватывая основные индустриальные центры Германии, лишая ее возможности сражаться. Этот план использовался в январе 1923, когда Германия не смогла вовремя выплатить ре­парации, французские и бельгийские войска оккупировали Рур на два с половиной года. План А в 1924 г. предусматривал введение дополнительных сил пехоты в по­мощь оккупационным войскам. В 1925 г. был разработан модернизированный план А–бис, учитывающий участие Франции в Рифской войне и борьбу с повстанцами в Сирии. После возвращения на левый берег Рейна, французские войска в случае нового кон­фликта должны были придерживаться оборонительной стратегии, прикрывая мобилиза­цию. В 1929 г., с началом активного строительства линии Мажино и сокращением срока службы призывников до одного года, план А–бис был заменен на план Б, а тот, в свою очередь, после эвакуации из Рейнской области — на план С (1931 г.). Теперь войска должны были быть готовыми к выдвижению либо на северо–восток — к Бельгии и германской границе, либо на юго–восток — к Италии.

Тем временем разоренная Германия втайне мечтала о реванше. Поражение на Западе нельзя «переиграть» прямо сейчас — но уже можно воевать с врагами на востоке и внутренними противниками. Некоторые немецкие танки примут участие в уличных боях 1919 г. Фрайкоры (Freikorps, свободные или добровольческие корпуса) подавляли восстания коммунистов в Германии и сражались в Прибалтике и Польше. Никому еще не известные Гудериан, Гиммлер и многие другие знаменитые впоследствии личности получали опыт современной маневренной войны с бронетехникой (бронеавтомобилями и бронепоездами), подвижными группами и новейшей авиацией. Например, только т. н. «команда Заксенберга» при 1–й Гвардейской дивизии имела свыше 50 опытных пилотов и наблюдателей, 30 новейших цельнометаллических монопланов «Юнкере» D‑I и CL‑I, не считая других марок. Дюралюминиевые самолеты, в отличие от полотняных, смогли бесперебойно отработать в прибалтийском климате почти восемь месяцев, с февраля по сентябрь 1919 г.

Те, кто предложил бы немецкому народу выход из катастрофического положения и воссоздание былой мощи, победили бы в политической борьбе — другого выхода прак­тически не было.

Нужно возрождение экономики — и нищие, но высококвалифицированные рабочие на сохранившейся инфраструктуре заводов обслуживают иностранные заказы.

Победители запрещают увеличение армию и ротацию кадров — создается «армия ко­мандиров», где каждый военный получал подготовку, достаточную для управления со­единением на ступень выше: при первой же возможности солдат мог командовать отделением, унтер–офицер — взводом и т. д.

Еще в феврале 1919 г. фон Зект видел современную армию небольшой, мобильной, больше похожей на наемную, чем на призывную, состоящей из кавалерии (спешиваю­щейся при атаке), тренированной пехоты при поддержке моторизованных и механизи­рованных частей, с легкими пулеметами и мобильной артиллерией. В сентябре 1921 г. он издает книгу «Управление и бой комбинированной армии (Führung und Gefecht der verbundenen Waffen)», основанную на опыте войны, в 1923–м — дополняет ее главами по авиации, танкам и бронеавтомобилям, химическому оружию, войскам связи, транспорту и логистике. Рекомендации Зекта не были жесткими — выбор тактики оставался за командиром в зависимости от конкретной ситуации. Например, в обороне удержание территории не было непременным условием, если целью ставился выигрыш времени. Когда противник достигал, как он думал, главной линии обороны, на него обрушивались энергичные контратаки, под прикрытием которых обороняющийся незаметно отходил на следующую линию, где все повторялось сначала. Любопытно, что танки, по мнению Зекта, вследствие больших размеров представляли собой уязвимую мишень, их огонь в движении был неточен, а обзор — ограничен. Поэтому танки должны были применяться на тактическом уровне поддержки пехоты, в отличие от идей Фуллера. Зато в пехотном бою особый акцент делался на использование комбинированных боевых групп. По мнению Роберта Ситино, заслуга Зекта была не в изобретении принципиально нового, а в грамотном сочетании старого и нового опыта. Спустя два с небольшим десятка лет многим странам придется долго искать меры противодействия таким приемам.

Нельзя иметь современные виды вооружения—но полиция может применять 150 броне­виков с двумя пулеметами на каждом и пистолеты–пулеметы в уличных столкновениях. Танкисты пока обучаются на макетах, но рейхсверу с июля 1920 г. позволено иметь 105 «бронированных транспортеров пехоты», а с 1925 г. немцы втайне создают «гросстракторы». На маневрах в октябре 1921 г., менее чем через три года после перемирия, рейхсвер изучает применение моторизованных частей в горах Гарца. Зи­мой 1923—1924 гг. отрабатывается координация действий между наземными моточастя­ми и авиацией. Летчики тренируются полетам на планерах и гражданских самолетах. У них уже есть богатейший опыт поддержки наземных войск, стратегических бомбар­дировок и ПВО. Уцелевшие «Гиганты» и достроенный в 1919 г. цельнометаллический Е.4/20 (со скоростью до 225 км/ч) некоторое время служили пассажирскими машина­ми.

Еще к ноябрю 1919 г. только в Голландию, по подозрениям маршала Фоша, было перевезено 25 000 пулеметов. В середине марта 1920 г. Фош докладывал, что немцы экспортируют в Голландию тяжелую и траншейную артиллерию, пулеметы, винтовки, гранаты, машины и образцы оружия, даже аэропланы и детали подлодок. Позднее про­мышленники, например Крупп (чьи военные заводы в Германии целенаправленно разру­шались) и «Рейнметалл», скупают акции шведского «Бофорса» и швейцарского «Золо­турна», создают филиалы в Голландии. Теперь Германия может разрабатывать и производить в других странах новейшие виды вооружения, пока победители скованы накопленными за войну и уже устаревающими арсеналами. Фриц Габер, один из «от­цов» германского химического оружия, продолжал работу над инсектицидами, изобретя «Циклон Б». Как крещеный еврей, после прихода к власти Гитлера Габер был вынужден эмигрировать, тогда как его творение осталось…

В дополнение к штурмовым группам, показавшим себя во второй половине войны, создается мощный автотранспорт, позволяющий перебросить в прорыв новые соедине­ния пехоты и артиллерии плюс обеспечить снабжение. 6 ноября 1926 г. создается ассоциация HAFRABA (Hamburg‑Frankfurt‑Basel) по строительству скоростной автома­гистрали–автобана от порта Гамбурга до Швейцарии.

Как ни удивительно, но возрождение Германии было выгодно многим другим стра­нам. Великобритании усиление Германии позволяло ослабить позиции Франции в Евро­пе и поддержать баланс сил, будучи все тем же арбитром, роли которого Англия до­бивалась еще в XIX веке. Английский посол в Берлине лорд д'Абернон во время оккупации Рура писал: «Многие из тех аргументов, которые были применимы в 1914 г. по отношению к Германии, теперь применимы по отношению к Франции. Кто предпо­лагает, что Франция, господствуя на континенте, как Наполеон после Тильзита, останется другом Англии — тот плохо разбирается в национальной психологии». Пол­ный крах германской экономики подорвал бы и экономику Британии. Но одновременно Англия не желала «сжигать мосты» между собой и Францией. Франции же угроза с востока давала возможность более–менее контролировать недовольных внутри страны. США дешево получали первоклассную рабочую силу и заводы для филиалов своих фирм в Германии. Кредиты CULA в германскую экономику позволяли Германии выплачивать репарации европейским победителям, а тем, в свою очередь — рассчитываться с дол­гами перед США.

В 1926 г. Германия стала членом Лиги Наций. Еще до прихода нацистов к власти из Рейнской области были выведены войска, а размер репараций урезан. Любопытно, что Блиох еще в 1898 г. предполагал, что, если Франция победит в будущей войне Германию, то последняя окажется настолько истощенной, что не сможет выплатить большую контрибуцию, поэтому единственным приобретением Франции стала бы местность по Рейн, и та разоренная — скорее обуза, чем приобретение. Причем Гер­мания стала бы мечтать об обязательном реванше. На конференции по разоружению 11 декабря 1932 г. Англия, Франция, Италия и США признали за Германией равные права в деле развития вооруженных сил.

Советской России, а затем СССР было жизненно необходимо разорвать дипломатиче­скую и экономическую блокаду, а затем всемерно затруднить новые попытки сделать с СССР то же, что англичане делали с Ираком и Афганистаном, японцы — с Китаем, а испанцы и французы — с Марокко. Первая мировая показала, что крупные промышлен­ные державы при необходимости могут буквально за пару лет увеличить производство вооружений в десятки и даже сотни раз, включая новейшую технику. Так, насыщение войск пулеметами увеличилось в 25—30 раз, артиллерией — в 10 раз, автомобилями — й 50—100 раз. Гражданская война, включая советско–польскую, продемонстрировала возможности даже небольших, но хорошо оснащенных и обученных отрядов и объемы помощи противникам Советской России — только Польше за 1920 г. из Франции было поставлено почти 1500 орудий и 300 аэропланов, десятки танков. В СССР видели вражеские самолеты над Петроградом, торпедные катера в Кронштадте, танки на Дне­пре и Волге, хорошо знали о стратегических бомбардировщиках над Кабулом и пони­мали, что усталость от мировой войны, после которой всерьез воевать даже со сла­бой страной никто не хотел, — преходяща. Поэтому любой ценой форсировалось со­здание новых видов вооружения, пусть даже многие образцы не оправдают надежд или не смогут быть реализованы, развивались транспорт, система образования, пропа­ганда. И поэтому СССР готов был сотрудничать с любой страной, даже недавними противниками, если это позволяло получить нужные технологии. Отсюда и поддержка Турции, Персии и Афганистана, мирового коммунистического движения — активная по­литика заставляла противников СССР обороняться и идти на уступки.

Упущенные Российской империей уроки мировой войны приходилось наверстывать позднее. Не всегда эти уроки были приятными. Так, 17 августа 1920 г. 1–я конная армия, подвергшаяся атакам всего 9 польских самолетов, потеряла, по сведениям Н. Морозова, в одной только 6–й дивизии 100 людей и 100 лошадей, причем одно из ее наступлений было отбито исключительно атаками самолетов. В сентябре поляки в Ко­вельской операции применили отряд из пехоты на 45 грузовиках, 9 бронемашинах и артиллерии на прицепах, бросив его в большой разрыв между 4–й и 12–й армиями красных. 11 сентября отряд форсирует Западный Буг и в тот же день, несмотря на плохие дороги, проделывает 60 км. На хороших дорогах средняя скорость составляла 15 км/ч, и за 26 часов было преодолено 140 км. Утром 12 сентября отряд врывается в Ковель — базу 12–й армии, управление ее дивизиями полностью парализовано, и части отходят за Ковель. Позднее советские войска в Карелии и Средней Азии применяли автоматы Федорова. В 1924 г. комиссией «кавалериста–ретрограда» Буденного было принято постановление о разработке автоматов на 10, 20 и 50 патронов при весе оружия в 10 фунтов. В 1928 г. легкобомбардировочная эскадрилья бомбила и обстреливала басмачей в Кара–Кумах, а затем высадила посадочный десант из 15 человек с тремя пулеметами. В 1929 г. гидросамолеты МР-1 с плавбазы «Амур» топили на Сунгари китайские вооруженные пароходы.

Мир шел к новым горизонтам, слишком быстро забывая страшные уроки прошлого. А прошлое еще не раз напомнит о себе. Впереди были оборона Мадрида, Зимняя война, Ржев и Гуадалканал, позиционное противостояние на 38–й параллели в Корее, осада Дьенбьенфу и туннельная война во Вьетнаме, ирано–иракская война… Но это будут уже другие войны.

 

Литература

ADM 186/251: Progress in Gunnery Material, 1921.

http: //www.hmshood.oig.uk/reference/official/adml86/adml86—251— 41to60.html.

Alegi Gregory. Caproni Ca.3. Windsock Datafile 78. Albatros Productions Limited, 1999.

Armybooklet on the West Spring Gun. University of Oxford, First World War Poetry Digital Archive, http: //www.oucs.ox.ac.uk/wwllit/ gwa/document/9493/7594.

Artillery in Offensive Operations. Army War College. Washington, Government Printing Office, 1917.

Azan, Paul Jean Louis. The warfare of to‑day. Boston and New York: Houghton Mifflin company, 1918.

Balfour, Sebastian. Deadly Embrace: Morocco and the Road to the Spanish Civil War. Oxford University Press, 2002.

Barton Peter, Doyle Peter, Vandewalle Johan. Beneath Flanders Fields: The Tunnellers* War 1914—1918. 2007.

Bertrand, Georges. Tactics and duties for trench fighting. New York and London, G. P. Putnam’s sons, 1918.

Bewsher, Paul. “Greenballs,” the adventures of a night‑bomber. Edinburgh, London, W. Blackwood and Sons, 1919.

Biddle Tami Davis. Rhetoric and Reality in Air Warfare: The Evolution ofBritish and American Ideas about StrategicBombing, 1914—1945. Princeton University Press, 2002—01—28.

Blister Agent: Sulfur Mustard (H, HD, HS).http: //www.cbwinfo.com/ Chemical/Blister/HD.shtml.

Bloch, Jean de. The Future of War: In Its Technical, Economic, and Political Relations. Doubleday and McClure Co, 1899.

British Military Aviation in 1918. Part 2. http: //www.rafinuseum.org. uk/milestones‑of‑flight/british_military/l 918_2.cfm.

Boot, Max. War made new: technology, warfare, and the course of history, 1500 to today. Gotham, 2006.

Bowers Peter M. Forgotten Fighters and Experimental Aircraft U. S. Army 1918—1941. Arco Pub. Co, 1971.

Breck Edward. The United States Naval RailwayBatteries in France. Navy Department. Government Printing Office., Washington, D. C. 1922.

Browne, Douglas Gordon. The tank in action. Edinburgh, W. Blackwood, 1920.

Brown Louis. A radar history of World War П: technical and military imperatives. IOP Publishing, 1999.

Bruce, J. M. De Havilland: Aircraft of World War One. Arms and Armour Press. 1991.

Bruce, J. M.. Handley Page 0/100 and 0/400: Historic Military Aircraft No.4. Flight, 27 February 1953.

Bruce, J. M. MartinsydeBuzzard. Windsock Datafile 76. Albatros Productions, 1999.

Bruce, J. M. The De Havilland D. H.4. Flight, 17 October 1952.

Bull Stephen. World War I Trench Warfare: 1916—1918. Osprey Publishing, Osprey Elite 84, 2002.

Cassells, Joe. TheBlack Watch; a record in action. Garden City, N. Y.: Doubleday, Page & Company, 1918.

Castle Ian. London 1917—18: Thebomberblitz. Osprey Publishing, Osprey Campaign 227, 2010.

Charlton, L. E. O. (Lionel Evelyn Oswald), The air defence ofBritain. Harmondsworth [Middlesex]: PenguinBooks, 1938.

Chinn, George M.: The Machine Gun, Volume I: History, Evolution, and Development of Manual, Automatic, and Airborne Repeating Weapons. Bureau of Ordnance, Department of the Navy, 1951.

Citino Robert Michael. The Path toBlitzkrieg: Doctrine and Training in the German Army, 1920—1939. Lynne Rienner Publishers (April 1999).

Cole, Christopher, Cheesman E. F. The Air Defence ofBritain 1914— 1918, Putnam, 1984.

Coleman, Kim. A History Of Chemical Warfare. Palgrave MacMillan,

2005.

ColombPhilip Howard. The Great War Of 189-. London, W. Heinemann, 1895.

Cooksley Peter. BritishBombers of World War I in Action. Squadron/ Signal Publications, 2006.

Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1906—1921. London: Conway Maritime Press, 1985.

Creveld Martin van. The age of airpower. Public Affairs, 2011.

Croddy Eric, Wirtz James, Larsen Jeffrey. Weapons of Mass Destruction: An Encyclopedia of Worldwide Policy, Technology, and History (2 volume set). 2004.

Grosz P. M. Taube at war. Windsock DataFile 104. Albatros Productions Limited, 2004.

Culver Dick. The Pipsqueak Pistol That Never Was… http: //www. odcmp.com/Services/Rifles/pipsqueak_pistol.htm.

Dawkins Charles Tyrwhitt. Night operations for infantry. London, Gale and Polden, 1916.

Dean, Bashford. Helmets andbody armor in modem warfare. New Haven Yale University Press, 1920.

DemburgBernhard. Search‑lights on the war. New York, The Fatherland Corporation, 1915.

Dewar, George AlbermarleBertie; White, Andrew Dickson. The great munition feat, 1914—1918. London: Constable, 1921.

Dunstan S. Flak Jackets-20th Centery MilitaryBody Armour. Osprey Publishing, 1984.

Duffy, Michael (5 May 2002). “Weapons of War: Poison Gas”. First World War.com. http: //www.firstworldwar.com/weaponiy/gas.htm.

Echevarria II Antulio J., “Imagining Future War: The West’s Technological Revolution and Visions of Wars to Come, 1880—1914 (War, Technology, and History)”. Praeger, 2007.

Edmonds, James Edward. Military operations, France andBelgium, 1914. London Macmillan, 1937.

Electrical Experimenter http: //www.magazineart.org/.

Elliot, F. Haws. Trench fighting. Boston, New York, Houghton Mifflin company, 1917.

Ellis Chris, Chamberlain Peter. Armored Fighting Vehicles of the World. Blanford Colour Series, London, 1970.

Ellis Chris, Bishop Denis. Military Transport of World War I includes Vintage Vehicles and Post War Models. —Blanford Colour Series, London, 1970.

Empey Arthur Guy. Over The Top. 1st World Library. 2007.

Engen Robe. Steel against fire: thebayonet in the first world war. Journal of Military and Strategic Studies, Spring 2006, Vol. 8, Issue 3.

Erickson, Edward J. (2001). Ordered to Die: A History of the Ottoman Army in the First World War. Greenwood Publishing Group, 2001.

Fischer, William Edward. The Development of Military Night Aviation to 1919. Air University Press, December 1998.

Fletcher David. Tanks & Trenches: First Hand Accounts of Tank Warfare in the First World War. History Press, 2009.

Francke Kuno. German After War. Problems. Cambridge Harvard University Press, 1927.

Franklin Cooling, B. Case studies in the development of close air support. Office Of Air Force History, United States. Air Force (1990).

Fuller J. F. C. Tanks in the Great war 1914—1918. New York, E. P. Dutton and company, 1920.

Gainor Cris. To a Distant Day: The Rocket Pioneers. University of Nebraska Press, 2008.

Gaz musztardowy użyty przez WP w 1939? http: //forumt.thc.com. pl/6_22389_0.html.

Germany and the revolution in Russia 1915—1918. Documents from the Archives of The German Foreign Ministry. Editedby Z. A. B. Zeman. Oxford University Press, 1958.

Gilbert Martin, Winston S. Churchill. London: Heinemann, 1976, companion volume 4, part 1.

Gillespie Paul G. Weapons of Choice: The Development of Precision Guided Munitions. Tuscaloosa: University of Alabama Press, 2006.

Glanccy Jonathan. Our last occupation. Gas, chemicals, bombs:Britain has used them allbefore in Iraq. The Guardian, Saturday 19 April 2003.

Grange David L., De Czege Huba Wass, Liebert Richard D. Air‑Mech‑Strike: Asymmetric Maneuver Warfare for the 21st Century. Turner Publishing Company. 2002.

Grattan Robert F. The Origins of Air War: Development of Military Air Strategy in World War I (International Library of War Studies). Tauris Academic Studies, July 7, 2009.

Greenhalgh, Elizabeth. Foch in Command: The Forging of a First World War General. Cambridge University Press, 2011.

Greenhalgh, Elizabeth. Victory through Coalition:Britain and France during the First World War. Cambridge University Press, 2005.

Griffith Paddy. Fortifications of the Western Front 1914—18. Osprey Publishing, Fortress № 24,2004.

Grosz P. M. AEG G. IV. Windsock Datafile 051. Albatros Productions Limited, 1995.

Haber, Ludwig Fritz. The Poisonous Cloud: Chemical Warfare in the First World War. Oxford University press. 1986.

Haddow G. W., Grosz Peter M. The German Giants: The Story of the R‑Planes. Putnam, 1988.

Haigh Richard. Life in a Tank. Boston and New York, Houghton Mifflin company, The Riverside Press Cambridge, 1918.

Hall Richard C. Balkan Wars 1912—1913: Prelude to the First World War. Routledge, 2000.

Handbook of artillery: including mobile, anti‑aircraft and trench matćriel. Washington, G. P. O., 1920.

Harris Robert, Paxman Jeremy. A Higher Form of Killing: The Secret Story of Gas and Germ Warfare. Hill & Wang, 1982.

Hart, Peter. The I. R. A. at War 1916—1923. OUP Oxford, 2003.

Hartmann Gerard. Ca a commence le 23 mars une erreur historique vieille de 90 ans. http: //www.hydroretro.net/etudegh/ca_a_commence_ le_23_mars.pdf

Hartmann Gerard. Terreur sur la ville. http: //www.hydroretro.net/ etudegh/terreursurlaville.pdf

Heame R. P. Airships in Peace and War. John Lane Company, 1910.

Heller Charles E. Chemical Warfare in World War I: The American Experience, 1917—1918. Combat Studies Institute. U. S. Army Command and General Staff College. Fort Leavenworth, Kansas. September 1984.

Henig Ruth. Versailles and After: 1919—1933 (Lancaster Pamphlets). Routledge, 1995.

Hennessey, T. Dividing Ireland: World War One and Partition. Routledge, 1998.

Heyman, Neil M. Daily Life During World War I: (The Greenwood Press “Daily Life Through History” Series). Greenwood Press, 2002.

Hochschild Adam. To End All Wars: A Story of Loyalty and Rebellion, 1914—1918.Boston, New York, Houghton Mifflin Harcourt, 2011.

Hoppe Henry. German Military Vehicle Rarities. Tankograd Publishing, Wermacht Special 4001,2004.

Houze, Herbert G. (2003) Winchester’s First Self‑Loading Rifles National Rifle Association, American Rifleman 151(5): Washington.

Hughes Judith М. То the Maginot Line: The Politics of French Military Preparation in the 1920’s. Harvard University Press, 2006—09—30.

Hutchinson Woods. The Doctor In War. Boston, New York: Houghton Mifflin Company. 1918.

Infantry inBattle. Infantry Journal Incorporated. Marine Corps Association, 1939.

Innes McCartney. British Submarines of World War I. Oxford‑New York, Osprey Publishing, 2008.

Institution of Royal Engineers. Abbreviated notes on military engineering. Chatham, 1916.

Jamet J. Заметки по тактике минной войны (По опыту ведения подземной войны на французском фронте в районе Апремона в 1914—

1915 гг.). Под редакцией В. В. Яковлева. Петроград, 1916.

Jones Simon. Underground Warfare 1914—1918. Pen & Sword Military, 2010.

Jones Simon. World War I Gas Warfare Tactics and Equipment. Osprey Publishing, 2007.

Johnson Robert Craig. Plan 1919. Chandelle, March 1997. Volume 2, Number 1.

Kaufmann J. E., Kaufmann H. W. Fortress France: The Maginot Line and French defenses in World War II. Greenwood Publishing Group, 2006.

Kent, Susan Kingsley. Aftershocks: The Politics of Trauma inBritain,

1918—1931. Susan Kingsley Kent, 2009.

Kolev Valery, Koulouri Christina. TheBalkan Wars. Thessaloniki, 2009.

Kuhn Joseph E. Reports of military observers attached to the Armies in Manchuria during the Russo‑Japanese war. Part Ш. Government Printing Office, Washington, 1906.

Laffargue Andre. The Attack in Trench Warfare. D. Van Nostrand company, 1917.

Layman, R. D. Naval Aviation In The First World War: Its Impact And Influence. London: Caxton, 2002.

Lehmann David. French snipers from the First World War until today, http: //www.axishistory.com/index.php? id=5998.

Lemaire Rene, Pecastaingts Pierre, Hartmann Gerard. Produire en masse des moteurs d’aviation, 1914—1918. http: //www.hydroretro.net/ etudegh/produire_en_masse_des_moteurs_d_aviation.pdf.

Liddle Peter H. The 1916Battle of the Somme. Wordsworth Editions, Hertfordshire -Wordsworth Military Library, 2001.

Lowell H. Smith; Colonel, United States Army. Arlington National Cemetery.net. http: //www.arlingtoneemetery.net/lsmith.htm.

Lumsden, Alec. British Piston Engines and their Aircraft. Marlborough, Wiltshire: Airlife Publishing, 2003.

Lupfer Timothy T. The Dynamics of Doctrine: The Changes in German Tactical Doctrine During The First World War. Combat Studies Institute U. S. Army Command and General Staff College Fort Leavenworth, Kansas. July 1981.

MacDonald Lyn. 1915: The Death of Innocence. PenguinBooks, 1997.

Macmillan Norman. Who Designed the Famous Sopwith Types? Flight, 30 December 1960.

Martin William. Verdun 1916: They Shall Not Pass. Osprey Publishing, 2001.

Mason, Francis K. TheBritishBomber since 1914. London: Putnam, 1994.

McCluskey Alistair. Amiens 1918: TheBlack Day of the German Army. Osprey Publishing, 2008.

McKercher J. C. Anglo‑American Relations in the 1920’S: The Struggle for Supremacy. The University of Alberta Press, 1990.

Messenger Charles. The day we won the war. The Orion publishing group, 2008.

Miller Harry W. II. Railway Artillery: A Report on the Characteristics, Scope of Utility, Etc., of Railway Artillery. Govt, print, off. 1921.

Miller Roger G. Billy Mitchell: Stormy Petrel of the Air. Office of Air Force History, Washington, D. C. 2004.

Mitchell, F. M. C. Memoirs & Diaries — When Tank Fought Tank.

http: //www.firstworldwar.com/diaries/whentankfoughttank.htm.

Mombauer Annika. Helmuth von Moltke and the Origins of the First World War. Cambridge University Press, 2001.

Morris Joseph. The German Air Raids on GreatBritain 1914—1918. Nonsuch Publishing, 2007.

Mroz Albert. American Military Vehicles of World War I: An Illustrated History of Armored Cars, Staff Cars, Motorcycles, Ambulances, Trucks, Tractors and Tanks. McFarland, 2009.

Mullett Alfred J. Manual on Grenades and Their Uses Government Printer, Melbourne, http: //www.vlib.us/wwi/resources/springguncatapulthtml.

Munson Kenneth. Bombers, Patrol and Reconnaissance Aircraft

1914 -1919.Blandford Press 1977.

Naval Armed Guard Service: Tragedy atBari, Italy on 2 December 1943. Office of the Chief of Naval Operations. «History of the Armed Guard Afloat, World War П.» (Washington, 1946)

Notes on Grenade Warfare. Army War College. Washington, Government Printing Office, 1917.

Omissi David. Air Power and Colonial Control: the Royal Air Force,

1919—1939. Manchester University Press, Studies in Imperialism, 1990.

Owen Frank, Atkins H. W. The First Official Account of the Royal Armoured Corps: Through Mud &Blood to The Green FieldsBeyond. Harrison and Sons Ltd., 1945.

Pegler Martin. Out of Nowhere A History of the Military Sniper. Osprey Publishing. October 2006.

Pegler Martin. Sniper rifles. From the 19th to the 21st century. Osprey Publishing, 2010.

Pegler Martin. The Lee‑Enfield Rifle. Osprey Publishing, 2012.

Plaster John L. History of Sniping and Sharpshooting. Paladin Press, January 2007.

Pirocchi Angelo L., Vuksic Velimir. Italian Arditi: Elite Assault Troops 1917—20. Osprey Publishing, March 25, 2004.

Porch, Douglas. The March to the Marne: The French Army 1871—

1914. Cambridge University Press, 1981.

Porton Down. British Ministry of Defence official Porton Down page, http: //www.mod.uk/DefenceIntemet/AboutDefence/WhatWeDo/ HealthandSafety/PortonDownVolunteers/PortonDown.htm.

Powell, Edward Alexander. Fighting in Flanders. Toronto: McClelland, Goodchild & Stewart. 1915.

Raines Edgar F. Eyes of Artillery: The Origins of U. S. Army Aviation in World War II. Center of Military History United States Army, 2000.

Rees‑Mogg William. Six vital lessons of the 1931 depression. The Times, December 29, 2008.

Rennies, Keith — Independent Force — War Diary of the DaylightBomber Squadrons of the Independent Air Force June — November 1918. London. GrubStreet. Year: 2002.

Rimell Ray. Windsock Mini Datafile 02 — PKZ-2 WWI Austro — Hungarian Helicopter. Albatros Productions Limited, 1995.

Rimington, Michael Frederic. Our cavalry. London, Macmillan, 1912.

Robertson, Bruce. Sopwith — The Man and His Aircraft. London: Harleyford, 1970.

Saunders Anthony. Weapons of the Trench War 1914—1918. Alan Sutton Publishing, Ltd.; 1 edition (June 1, 1999).

Scott H. L. Notes on anti‑aircraft guns. War Department, 1917.

Scott. Emmett J. Scott’s Official History of the American Negro in the World War. Chicago: Homewood Press, 1919.

Sheffield Gary. War on the Western Front: In the Trenches of World War I. Osprey Publishing, 2007.

Shuster Richard. German Disarmament After World War I: The Diplomacy of International Inspection 1920—1931. Routledge, 2006.

Smith, Joseph Shuter. Trench warfare, a manual for officers and men. New York, E. P. Dutton & со, 1917.

Sir Arthur Conan Doyle. GreatBritain and the next war. Small, Maynard & company, 1914.

Sisemore James D. The Russo‑Japanese War, Lessons Not Learned. U. S. Army Command and General Staff College. 2003.

Steele David. Lord Salisbury: A PoliticalBiography. Routledge, 2001.

Stem, Albert Gerald. Tanks, 1914—1918: The Logbook Of A Pioneer. London: Hodder & Stoughton, 1919.

Stewart Herbert Arthur. From Mons to Loos:Being the Diary of a Supply Officer. Edinburgh: W. Blackwood, 1916.

Strachan Hew. The First World War Vol. I To Arms. Oxford University press, 2001.

Simmer Ian, Rava Giuseppe. French Poilu 1914—18. Osprey Publishing, 2009.

Swinton, Ernest. A year ago: eye‑witness narrative of the war from March 30th to July 18th, 1915/by E. D. Swinton and the Captain the Earl Percy. Edward Arnold, London: 1916.

Taylor, Michael J. H. (1989). Jane’s Encyclopedia of Aviation. London: Studio Editions.

TheBirth of theBig Aeroplane: Sir Fredrick Handley Page LooksBack. Flight, 9 November 1961. p. 722.

The Economics of World War One. Editedby StephenBroadberry, Mark Harrison. Cambridge University Press. October 2005.

Tir fusant au dćbut du XXe stócle. http: //www.artillerie.info/FAQ/ qrtirfusanthtml

Thetford, Owen. British Naval Aircraft Since 1912. London: Putnam, 1994.

Treadwell Terry C., Wood Alan C. The First Air War: A Pictorial History 1914—1919.Brassey’s, 1996.

Trenear‑Harvey Glenmore S. Historical Dictionary of Air Intelligence. Historical Dictionaries of Intelligenceand Counterintelligence, No. 9. The Scarecrow Press, Inc. Lanham, Maryland, Toronto, Plymouth, UK. 2009.

Todd Frederick P. The Knife and Clubin Trench Warfare, 1914—1918. The Journal of the American Military History Foundation 2, no. 3 (1938) Trout, Steven. Cather Studies Vol. 6: History, Memory, and War. University of Nebraska Press. 2006.

Turner Alexander. Cambrai 1917. Thebirth of armoured warfare. Osprey Publishing, October 2007.

Turner Alexander. Messines 1917: The Zenith of Siege Warfare. Osprey Publishing. August 2010.

U. S. Signal Corps Radio Outfit in France. Electrical Experimenter, September, 1918.

Vahrenkamp Richard. Roads without Cars. The HAFRABA Association and the Autobahn Project 1933—1943 in Germany. Working Papers in the History of Mobility No. 1/2002.

Vilensky Joel A., Sinish Pandy R. Dew Of Death: The Story Of Lewisite, America’s World War I Weapon Of Mass Destruction. Indiana University Press, 2005.

Waldron, William H. Elements of trench warfare. Washington, 1917. Werrell, Kenneth P. The Evolution of the Cruise Missile, AIR UNIV MAXWELL AFBAL, sep. 1985.

Westermann, EdwardB. Flak: German Anti‑Aircraft Defenses, 1914— 1945. University Press of Kansas, 2005.

Williams Anthony G. Flying Guns: World War I and Its Aftermath 1914—32. Airlife Publishing, 2003.

Williams Anthony G. The.5” Vickers Guns, http: //www.quarry. nildram.co.uk/Vickers.html

Williams George Kent. Biplanes andbombsights:BritishBombing in World War I. Air University Press, 1999.

Wilson Dale E. Treat ‘em Rough! TheBirth of American Armor,

1917—20. Presidio Press, 1989.

White В. T. Wood John. Tanks and Other Armoured Fighting Vehicles: 1900 to 1918.Blandford Press, 1970.

Wolff, Leon. In Flanders Fields, Passchendaele 1917. PenguinBooks Ltd, 2001.

Woodman Harry. Avions‑Torpilleurs. Le Prieur’s rockets, Windsock International № 3/1994.

Wooley Charles. First to the Front: Aerial Adventures of 1st Lt. Waldo Heinrichs and the 95th Aero Squadron 1917—1918. Schiffer Publishing, 1999.

Quick Graeme R. Australian Tractors: Indigenous Tractors And Self‑propelled Machines in Rural Australia. 2006.

Zaloga Steven J. French Tanks of World War I. Osprey Publishing, 2010.

Адамович Б. В. Тристен, 15—28.VII. 1916: ко дню 225–летия Л. — Гв. кексгольмского полка, 1710—29/VI— 1935. — Париж: S. N. . E. . E., 1935.

Алексеев Михаил. Военная разведка России. Первая мировая война. Книга Ш, часть первая и вторая. М.: Издательский дом «Русская разведка», 2001.

Англо–русское соглашение 1907 года. Сообщение председателя среднеазиатского отдела Общества Востоковедения, генерального штаба подполковника А. Е. Снесарева, читанное на общем собрании членов Общества ревнителей военных знаний 24 января 1908 года. Журнал «Общество ревнителей военных знаний», СПб., 1908.

Андреев П. Г. (Сост.) Записки о военных сообщениях. СПб.: Тип. (бывшая) А. М. Котомина, 1880.

Анощенко Н. Д. Война в воздухе. М.: Военный вестник, 1923.

Антонов A. C., Артамонов Б. А., Коробков Б. М., Магидович Е. И. Танк. — М.: Воен­ное издательство МО СССР, 1954.

Айрапетов О. Р. Предположение атаки Царьграда. Русские проекты десанта на Босфор первой половины XIX века. Родина. — 2009. — №3. —С. 60—63.

Айрапетов О. Р. Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и револю­цию 1907—1917. — М.: Модест Колеров и «Три квадрата», 2003.

Апушкин В. А.. Русско–японская война 1904—1905 гг. Из истории Русско–японской войны 1904—1905 гг.: Сборник материалов к 100–летию со дня окончания войны. — СПб.: Изд–во С. — Петерб. унта, 2005.

Аранович A. B. Система вещевого довольствия русской армии накануне и в годы Первой мировой войны. Первая мировая война:

поиски подходов к исследованию, приглашение к диалогу: Доклады академии воен­ных наук (военная история). № 5 (23). Саратов, 2006.

Армстронг А. Д. Использование местности, снайпинг и разведка. Гэл и Полдэн — Олдэршот, 1943.

Арнольд Джеймс Р. Змеиные джунгли. — М.: ACT, 2010. — 416 с.

Арнхольд В. Еще о Каушенском бое// Военная быль. 1960. № 45. С. 12—14.

Артемьев Анатолий. Морская авиация Отечества. Авиация и космонавтика, № 7—10, 12/2010, 1/2011.

Архив полковника Хауза. В 4 т. М., 1937—1944.

Афонасенко И. М., Бахурин Ю. А. Порт–Артур на Висле. Крепость Новогеоргиевск в годы Первой мировой войны / И. М. Афонасенко, Ю. А. Бахурин. — М., 2009.

Ашмор. Воздушная оборона Англии в мировую войну и в настоящее время. — М.: Воениздат НКО СССР, 1936.

Бабич В. К. Воздушный бой (зарождение и развитие) М.: Воениз–даг, 1991,187 с.

Базанов С. Н. Антивоенные выступления на русском фронте в 1917 году глазами современников (воспоминания, документы, комментарии). Издательство Института российской истории РАН, Москва, 2010. 364 с.

Базанов С. Н. Последние дни генерал–лейтенанта H. H. Духонина в Ставке // Воен­но–исторический журнал. 2001, № 11. С. 54—60.

Базаревский А. Наступательная операция 9–й русской армии. Июнь 1916 г. М., 1937.

Базаревский А. Наступательный бой 11–й русской пехотной дивизии 6—7 сентября 1915 г. западнее г. Трембовля. ВиР, 1930.

Барбюс А. Огонь; Ясность: Романы. / Предисл. с. Емельяникова. М.: Хуцож. лит., 1980.

Барсуков Е. З. Артиллерия русской армии (1900—1917 гг.). Том I. — М.: Воениздат МВС СССР, 1948. — 392 с.; Том И. — М.: Воениздат МВС СССР, 1949. — 344 с.; Том III. —М.: Воениздат МВС СССР, 1949. — 384 с.; Том IV. — М.: Воениздат МВС СССР, 1948. — 420 с.

Барсуков Е. З. Русская артиллерия в мировую войну. Т. I. — М.: Воениздат, 1938.

Баташов М. Н. Первая газовая атака на русском фронте. Техника и снабжение Крас­ной армии, 1924, декабрь, № 154.

Бахурин Юрий. Была ли русская армия здорова до 1917 года?http://actualhistory.ru/russ_army_before_l 917

Бахурин Юрий. «Германский след» в Октябрьской революции. Анализ одной из глав­ных исторических мифологем XX века, http: // actualhistory.ru/lenin_and_german_money

Бескровный Л. Г. (Любомир Григорьевич). Армия и флот России в начале XX века: Очерки военно–экономического потенциала/ Л. Г. Бескровный; Отв. ред. А. Л. Нароч­ницкий; Академия наук СССР. Институт истории СССР. — М.: Наука, 1986.

Бирюк С. «За веру, царя и Отечество». 68–я пехотная дивизия в Первой мировой войне, http: //www.august-1914.ru/birserg.html

Бирюков Г. Ф., Мельников Г. В. Борьба с танками. — М.: Воениз–дат, 1967.

Блиох И. С. Будущая война в техническом, экономическом и политическом отношени­ях. СПб., 1898.

Бобков А. С. О конструкции и снаряжении химических снарядов Русской Армии в 1916—1917 гг.

Бобков A. C. Об одном случае подготовки газовой атаки во время Гражданской вой­ны, http: //scepsis.ru/library/id_3051.html

Бобков А. С. К вопросу об использовании удушающих газов при подавлении Там­бовского восстания, http: //scepsis.ru/library/id_2974.html Бои на Немане и в Августовских лесах. Одесса, 1914.

Бойен Р. Бельгийский корпус броневиков в Русской армии // Последняя война Рос­сийской империи: Россия, мир накануне, в ходе и после Первой мировой войны по документам российских и зарубежных архивов. М., 2006.

Бологое H. A. Мировая империалистическая война 1914—1918 гг. (Курс лекций, про­читанных в 1936/37 учебном году.) — Л., 1937.

Бонч–Бруевич М. Потеря нами Галиции в 1915 г. Часть I. Через Карпаты в Венгрию зимою 1915 года. М., 1921.

Бонч–Бруевич М. Потеря нами Галиции в 1915 г. Часть И. Катастрофа в 3–й армии. М. —Л., 1926.

Борисов А. Поход конной группы 8–й кавбригады в Кара–Кумскую пустыню в 1927 году. — М.: Военгиз, 1932.

Борисов В. Генерал М. В. Алексеев, начальник штаба Верховного Главнокомандующе­го в войну 1914—1915 гг. Военный сборник. Вып. 2, Белград, 1922.

Борьба за власть Советов в Иркутской губернии (1918—1920 гг.). (Партизанское движение в Приангарье). Сб. документов. Иркутск, 1959.

Борьба за Советскую власть в Крыму: Документы и материалы./ Партархив Крымско­го обкома КП Украины, Гос. Архив Крымской обл. Т. П. — Симферополь: Крымиздат, 1961.

Брофи А. Военно–воздушные силы США. — М.: Воениздат, 1957 IIIBrophy, A. The Air Force: A Panorama of the Nation’s Youngest Service. —New York: Gilbert Press, 1956.

Бугров Д. В. Германизм в зеркале русской идеи: исторические перспективы Герма! гаи в отражении русского утопического традиционализма рубежа XIX‑XX веков. Изве­стия Уральского государственного университета № 21 (2001). Проблемы образования, науки и культуры. Выпуск 11.

Будберг А. П. Дневник белогвардейца. 7 октября 1917 г. — 4 апреля 1918 г.: Ар­хив русской революции в 18 т. — М.: Терра, 1991

Будберг А. П. Третья Восточно–Прусская катастрофа 25.01. — 08.02.1915 г. Сан–Франциско.

Буняковский В. Краткий очерк обороны крепости Осовца в 1915 г. ВС, 1924.

Буше Ж. Бронетанковое оружие в войне. — М.: Издательство иностранной литерату­ры, 1956.

Бьюкенен Джордж. Мемуары дипломата. Харвест, ACT, 2001. 400 с.

Банков С. Н. Организации Уполномоченного Главного Артиллерийского Управления по заготовлению снарядов по французскому образцу. М.: Мнемозина, 2006.

Веверн Б. В. 6–я батарея. 1914—1917 гг. Повесть о времени великого служения Ро­дине. Т.1, 2. Париж, 1938.

Верцинский Э. А. Год революции. Воспоминания офицера Генерального штаба за 1917—1918 год. — Таллин—Ревель, 1929.

Верцинский Э. А. Из мировой войны. Боевые записи и воспоминания командира полка и офицера Генерального штаба за 1914—

1917 годы. Таллин—Ревель, 1931.

Ветошников JI. B. Брусиловский прорыв. Оперативно–стратегиче–ский очерк. М., 1940.

Виниковский, Вольфман. Ночная атака сводной бригады 2–й гв. дивизии у Тарнавки (8—9 сент. 1914 г.) //Военно–исторический журнал, 1939, № 2.

Винниченко М. В. Оборона Порт–Артура: Подземное противоборство. — М.: Экспринт, 2006.

Вишнев В. М. Роль авиации в современной войне. Государственное издательство, 1921.

Внуков В. П. Артиллерия. Государствешюе военное издательство Наркомата Обороны Союза ССР, 1938.

Вобан Себастьян де. Книга о атаке и обороне крепостей. Императорская академия наук. СПб., 1744.

Возвышение Сталина. Оборона Царицына. / Ред. — сост. В. Л. Гончаров. — М.: Вече, 2010.

Военная промышленность России в начале XX в. Т. 1.1900—1917. История создания и развития оборонно–промышленного комплекса России и СССР (1900—1963). —М.: Но­вый хронограф, 2004.

Военно–инженерный зарубежник. №№ 7—8. Издание Военно–ин–женерной редакции ГВИУ РККА, 1922 г.

Военно–инженерный зарубежник. №№ 11—12. Издание Военно–инженерной редакции ГВИУ РККА, 1922 г.

Военно–исторические исследования в Поволжье: Сборник научных трудов. Выпуск 5. Саратов: Изд–во Сарат. ун–та, 2003.

Военно–Исторический сборник. Выпуск 1. М., 1919.

Военно–Исторический сборник. Выпуск 2. М., 1919.

Военно–Исторический сборник. Выпуск 3. М., 1920.

Военно–Исторический сборник. Выпуск 4. М., 1920.

Войтиков С. С. Троцкий и заговор в Красной Ставке. М.: Вече, 2009.

Войцехович С. Российская полевая артиллерия 1382—1917 годы. Военная летопись — Артиллерийский Музей 13. 000 «БТВ–Книга», 2008.

Воспоминания полковника Желондковского об участии в действиях XV корпуса во время операции армии ген. Самсонова. Воешшй Сборник общества ревнителей военных знаний. Книга VII, Белград.

Выставочный зал Федеральных архивов. «1917 год. Мифы революций». Историко–до­кументальная выставка. «Архивы России» 2001—2009.

http: //www.rusarchives.m/evants/exhibitions/1917–myths‑kat.shtml

Галактионов М. Р. Париж, 1914 (Темпы операций). — М.: ACT; СПб.: Terra Fantastica, 2001.

Гальперин Ю. М. Воздушный казак Вердена. — М.: «Молодая гвардия», 1990.

Г–в Н. Практические стрельбы русской артиллерии на полигоне близ Лондона (в дни первой мировой войны) // Военная быль, 1974, № 127. С. 6—7

Гёпнер Э. фон. Война Германии в воздухе / Э. фон Гёпнер. — Мн.: Харвест, 2005.

Гильчевский К. Л. Боевые действия второочередных дивизий в мировую войну. М.; Л.: Государственное издательство отдел военной литературы, 1928.

Глаголев Н. М. (Ред.) Воздушный флот. История и организация военного воздухо­плавания. Петроград: тов–во Сытина, 1915.

Гоголев Л. Д. Автомобили–солдаты. Очерки об истории развития и военном примене­нии автомобилей. М.: Патриот, 1990.

Головин H. H. Авиация в минувшую войну и в будущую. — Прага, 1922.

Головин H. H. Из истории кампании 1914 г. на русском фронте. Начало войны и операции в Вост. Пруссии. Прага, 1926

Головин H. H. ген. Российская контрреволюция в 1917—1918 гг. В 12 книгах. При­ложение к «Иллюстрированной России» на 1937 г.

Головин Н. Н. Россия в Первой мировой войне. М.: Вече, 2006.

Головин H. H. Военные усилия России в мировой войне. — Париж, 1939.

Головин H. H. Современная конница. — Белград, 1923. /// Голо–винъ H. H. Совре­менная конница — Белградъ, 1923 (Отгискъ изъ № 4 «Военнаго Сборпика» О. Р. В. 3.)

Гольцев Вадим. Сибирская Вандея, Судьба атамана Анненкова. Вече, 2009.

Гончаров В. Л. 1917: Разложение армии. — М.: Вече, 2010.

Горлов С. А. Совершенно секретно: Альянс Москва — Берлин,

1920—1933 гг. — М.: ОЛМА–ПРЕСС, 2001.

Горяйнов И. 13–й пехотный Белозерский Генерал–фельдмаршала князя Волконского полк в Гражданскую войну. Военная быль, 1973, № 124. С. 31—32

Гонгговт Г. А. Дневник кавалерийского офицера. — Париж: Pascal, 1931.

Гонгговт Г. А. Каушен. — Париж: Павлин, 1931.

Грассэ А. Сен–Гондские бои. / Перевод с французского. — М.: Во–ениздаг НКО СССР, 1939.

Греков Н. В. Русская контрразведка в 1905—1917 гг.: шпиономания и реальные проблемы. — М.: МОНФ, 2000.

Грибанов С. В. Пилоты Его Величества. — М.: ЗАО Центрполи–граф, 2007.

Гриценко И. В. История создания и службы аэропланов типа Taube. Запорожье, 2009.

Гутор А. Е. Оборона корпуса на широком фронте. Действия 7–го русского корпуса с 3 по 6 сентября 1915 г. М., 1939.

Давыдов А. Ю. Нелегальное снабжение российского населения и власть 1917—1921.: Мешочники. СПб., Наука, 2002.

Давыдов З. А. Руководство к изготовлению своими средствами при помощи ближайшей кузницы панцырей, защищающих от пуль, штыков и шрапнелей. Тип. М. Александровой, 1915.

Данилов Ю. Н. Россия в мировой войне 1914—1915 гг — Берлин, 1924.

Данилов Ю. Н. Русские отряды на французском и македонском фронтах 1916—1918 гг. Париж, 1933.

Де–Лазари А. Н. Активная оборона корпуса по опыту действий 125–го армейского корпуса под Опатовом в мае и под Красником в июле 1915 г. Издание 2–е, дополнен­ное. М.: Государственное военное издательство Наркомата обороны Союза ССР, 1940.

Де–Лазари А. Н. Химическое оружие на фронтах Мировой войны 1914—1918 гг. Крат­кий исторический очерк. Научная редакция и коммент. М. В. Супотницкого. — М., 2008.

Демин Анатолий. В воздухе прогремели первые выстрелы… Из истории зарождения военной авиации в России. «Техника и оружие», № 1/1996 г.

Деникин А. И. Очерки русской смуты, [в 5 т.]: Том I. Крушение власти и армии. (Февраль—сентябрь 1917). — М.: Наука, 1991.

Деникин А. И. Путь русского офицера. — М.: Современник, 1991.

Дениц К. Немецкие подводные лодки во Второй мировой войне. — М.: Воениздат, 1964.

Дитмар А. Отход тяжелых батарей от Летцена в 1915 году. В сб: Артиллерийский вестник, № 13. Белград, 1934.

Дневник Штукатурова в кн.: Труды комиссии по исследованию и использованию опы­та войны 1914—1918 г. —М., 1919. Выпуск I.

Доможиров H. H. «Эпизоды партизанской войны», Военный вестник 1922 г. № 5—6, с. 39—43, № 12, с. 45—48.

Добровольский В. А. Современные паровые автомобили и тракторы. — Киев, 1936.

Допрос Колчака. — JL: Государственное издательство, 1925.

Дроздовский М. Г. Дневник. — Берлин: Отто Кирхнер и Ко, 1923.

Дрожжин О. Разумные машины. Детиздат ЦК ВЛКСМ, 1936.

Дузь П. Д. История воздухоплавания и авиации в России (период до 1914 г.). М.: Машиностроение, 1981.

Дуэ Дж. Господство в воздухе. Сборник трудов по вопросам воздушной войны. — М.: Воениздат НКО СССР, 1936.

Дютиль Л. Танки. М.: Госвоениздат, 1934.

Евсеев Н. Августовское сражение 2–й русской армии в Восточной Пруссии (Таннен­берг) в 1914 г. М., 1936

Евсеев Н. Свенцянский прорыв 1915 г. М., 1936.

Жебровский С. С. Высший командный состав русской армии весной 1917 г. // Вест­ник Санкт–Петербургского университета. 2007. Сер. 2, вып. 2.

Желондковский В. Е. Воспоминания полковника Желондковского об участии в дей­ствиях XV корпуса во время операции армии ген. Самсонова // Военный сборник. Кн. VII, Белград.

Жоффр. Записка о применении мин. Под редакцией В. В. Яковлева. Петроград, 1917.

Зайончковский А. М. Первая мировая война — СПб.: 000 «Издательство «Полигою>, 2002.

Зайцов A. A. 1918 год. Очерки по истории русской Гражданской войны. Париж, 1934.

Зайцов А. А. Семеновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936.

Залюбовский А. П. Снабжение Русской армии в Великую войну винтовками, пулеме­тами, револьверами и патронами к ним. Белград, 1936.

Звезды на крыльях (Воспоминания ветеранов советской авиации). — М.: Воениздат, 1959. / Редакторы–составители: полковник И. Ф. Шипилов, полковник С. М. Федосеев.

«Зимняя война»: работа над ошибками (апрель—май 1940 г.). Материалы комиссий Главного военного совета Красной армии по обобщению опыта финской кампании / Отв. Сост. Н. С. Тархова. СПб.: Летний сад, 2003.

Иванов С. Бомбардировщики Первой мировой войны. 000 «АРС». Война в воздухе № 87. 2001.

Иволгин А. И. Минно–подрывные средства, их развитие и применение. Военное изда­тельство Министерства вооруженных сил СССР., 1949. 190 с.

Император Николай II. Дневники, http: //militera.lib.ru/db/nikolay-2/ index.html

Известия науки — история романа Анны Тимиревой и Александра Колчака, http: //www.inauka.ru/history/article89356/print.html

Изместьев П. И. Краткое руководство по элементарной и общей тактике. Петроград, 1919.

Изонов В. В. Подготовка русской армии накануне Первой мировой войны // Воен­но–исторический журнал. 2004. № 10. С. 34—39.

Иностранные армии. Коллектив авторов В. Н. О. Высший военный редакционный совет, 1923.

Ионов П. Дирижабли и их военное применение. — М.: Государственное военное из­дательство, 1933.

Ипатович–Горанский А., Яковлев В. Конно–саперное дело. СПб., 1908.

Исаев А. В. Берлин 45–го. — М.: Яуза, Эксмо, 2007.

Исаков И. С. Операция японцев против Циндао в 1914 г. — М. —Л.: Военмориздат, 1941.

Исламов Т. М. Австро–Венгрия в Первой мировой войне. Крах империи // Новая и новейшая история. 2001. № 5.

Иссерсон Г. С. Канны мировой войны (Гибель армии Самсонова). М., 1926.

История XIX века. Под редакцией профессоров Лависса и Рамбо. Перевод с фран­цузского. Второе, дополненное и исправленное издание под редакцией профессора Е. В. Тарле. ОГИЗ, Государственное социально–экономическое издательство, М., 1938.

История первой мировой войны 1914—1918гг. — М.: Наука, 1975.

Калистратов А. И. Развитие российского военного искусства в период машинного производства (Первая мировая война 1914—

1918 гг.). Военная мысль № 4,2009, с. 24—35.

Кавтарадзе А. Г. Июньское наступление русской армии в 1917 году//ВИЖ, 1967, № 5.

Кавтарадзс А. Г. Рижская операция 1917 Г.//ВИЖ, 1967, №9.

Какурин Н. Е., Вацетис И. И. Гражданская война. 1918—1921. — СПб.: Полигон, 2002.

Какурин Н. Гражданская война в России: Война с белополяками / Н. Какурин, В. Меликов; Сост., предисловие В. Доценко. — М.: 000 «Издательство АСТ»; СПб.: Terra Fantastica, 2002.

Какурин Н. Е. Как сражалась революция. В 2 т. — М.: Политиздат, 1990. Издание 2–е, доп.

Какурин Н. Е. Стратегический очерк Гражданской войны. Военная история гра­жданской войны в России 1918—1920 гг. М.: Евролинц, 2004.

Каменев С. С. Записки о Гражданской войне и военном строительстве. — М.: Вое­низдат, 1963.

Каменский В. А. Жизнь гвардейского солдата // Сержант. 2002. № 3. С. 27—30.

Канинский Г., Кирилец С. Тракторы в русской императорской армии. Техника и во­оружение: вчера, сегодня, завтра. № 5—6, 2010.

Карпенко С. В. Белые генералы и красная смута. М.: Вече, 2009.

Карпов Н. Д. Трагедия Белого Юга. 1920 год. — М.: Вече, 2005.

Кауфман Дж. Э. Фортификация Второй мировой войны 1939—1945. Европа. Крепости, доты, бункеры, блиндажи, линии обороны. Fortress Europe: European Fortifications of World War II. М.: Эксмо, 2006.

Каширин В. Б. Несостоявшаяся экспедиция русских вооруженных сил на Балканы осе­нью 1915 года. Новая и новейшая история. 2004. №6. С. 175—203.

Келлерман Г. Прорыв 11–й германской армии у Горлице 2—5 мая 1915 г.// Война и революция, 1934, март—апрель.

Кен О. Н. Collective Security or Isolation? Soviet Foreign Policy and Poland, 1930—1935. СПб.: Европейский дом, 1996.

Кирилец С., Кириндас А. «Стальные кони» Красной армии на Гражданской войне. Техника и вооружение: вчера, сегодня, завтра. №9, 2010. С. 35—41.

Кириллов–Губецкий И. М. Современная артиллерия. — М.: Воениздат, 1937.

Кириченко A. B., Мартыненко М. В. Организация воинских перевозок в годы Первой мировой войны. Военно–исторический журнал. Интернет–приложение. № 2,2007 г.

Кленкин В. Рождение боевого ножа. Клинок, 2003, № 2.

Козьмин А. В. Кавказская гренадерская артиллерийская бригада: август 1914–го—сентябрь 1915 г. // Военная быль, 1973, №122, с. 11—18

Коленковский А. К. Дарданелльская операция. — М. —Л.: Гиз, 1930.

Коленковский А. Зимняя операция в Восточной Пруссии в 1915 г. М. —Л. 1927.

Коленковский А. К. Маневренный период первой мировой империалистической войны 1914 г. — М.: Воениздат НКО СССР, 1940.

Коломиец М. Броня русской армии. Бронеавтомобили и бронепоезда в Первой миро­вой войне. — М.: ЭКСМО, 2008.

Коломиец М. В., Федосеев С. Л. Танк №1 «Рено ФТ-17». Первый, легендарный. Яуза, Стратегия КМ, Эксмо, 2010.

Колчанов В. Главное оружие москитного флота торпеды. Моде–лист–Конструктор 1988, № 12.

Колэн А. Высота 304 и Морт–Ом. — М.: Воениздат НКО СССР, 1936.

Конан Дойл А. Англо–бурская война (1899—1902). — М.: Эксмо, 2004.

Конан Дойл А. Опасность! http: //on‑island.net/Literature/Doyle/ Danger.htm

Кондратьев В. Полотняные ракетоносцы. Применение боевых авиационных ракет в Первой мировой войне. Авиамастер, № 5,2006. с. 46—48.

Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. М.: Наука, 1991.

Конкэ. Сражение под Капоретто (1917 г.). Перевод с французского. — М.: Воениз­дат, 1940.

Константинов С. В., Оськин М. В. Русские офицеры военного времени. 1914—1917 гг. //Вопросы истории. 2009. № 9. С.107—111.

Контрнаступление Антанты на Западном фронте в 1918 году (18 июля — 7 августа). — М.: Воениздат НКО СССР, 1936. — 176 с.

Корнатовский H. A. Борьба за Красный Петроград. — М.: ACT, 2004.

Корольков Г. Сражение под Шавли. М. —Л., 1926.

Корольков Г. К. Лодзинская операция 2 ноября — 19 декабря 1914 г. М., 1934

Корсун Н. Г. Греко–турецкая война 1919—1922 гг. — М.: Воениздат НКО СССР, 1940.

Корсун Н. Г. Итало–абиссинская война 1935—1936 гг. — М.: Во–ениздат НКО СССР, 1939.

Корсун Н. Г. Первая мировая воина на Кавказском фронте. — М.: Воениздат Мини­стерства Вооруженных Сил СССР, 1946.

Корсун Н. Сарыкамышская операция. — М.: Воениздат НКО СССР, 1937.

Корум Дж. С. «Корни блицкрига»: Ганс фон Зект и германская военная реформа / Перевод: Евгений Дурнев. @ Военная литература [militera.lib.ru], 2007.

Косинский А. М., фон Чишвиц А. Г. Моонзунд 1917: Последнее сражение русского флота. М.: Эксмо, Яуза, 2009.

Кочнев Е. Д. Автомобили Красной армии 1918—1945. — М.: Яуза, Эксмо, 2009.

Краснов П. Н. Всевеликое Войско Донское // АРР, т. 5. — Берлин, 1922.

Краснов П. Н. На внутреннем фронте. Архив русской революции, т. 1. Берлин, 1922.

Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919—1921 гг. Документы и мате­риалы. Тамбов, Редакционно–издательский отдел, 1994.

http: //www.tstu.ru/win/kultur/other/antonov/titul.htm

Кригер–Войновский Э. Б., Спроге В. Э. Записки инженера. Воспоминания, впечатле­ния, мысли о революции. М.: Русский путь, 1999, 520 с.

Крыжановский В. Мотомеханизированная пехота. (Боевое использование и примене­ние пехоты мехсоединений). Государственное военное издательство, М. — 1934.

Кто развязал Первую мировую. Тайна сараевского убийства., / Ред. — сост. В. Л. Гончаров. — М.: Вече, 2010.

Кузнецов Т. П. Тактика танковых войск. — М.: Воениздат НКО СССР, 1940.

Кузьмин А. Записки по истории торпедных катеров. —М. —Л.: Во–енмориздат НКВМФ СССР, 1939.

Купер Белтон. Смертельные ловушки. М.: Эксмо, 2007.

Куропаткин А. Н. Русская армия / А. Н. Куропаткин. —СПб.: 000 «Издательство Поли­гон», 2003.

Курю артиллерии. Книга 1: Общие сведения. — М.: Воениздат НКО СССР, 1944 / Под общей редакцией генерал–майора инженерноартиллерийской службы Блинова А. Д.

Курчатова О. М. Военный переворот 1903 г. в Сербии: истоки и сущность. Воен­но–исторические исследования в Поволжье. Сборник научных трудов. Выпуск 7. Изда­тельство «Научная книга», 2006.

Кюльман Ф. Стратегия. — М.: Воениздат, 1939.

Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. Том 4. Часть 2. Время реакции и консти­туционные монархии. 1815—1847. М.: ОГИЗ, 1938.

Ландау Генри. Секретная служба в тылу немцев (1914—1918 гг.). Военное изда­тельство Народного комиссариата обороны Союза ССР; М., 1943.

Лапчинский А. Н. Воздушная армия. — М.: Воениздат НКО СССР, 1939.

Лапчинский А. Н. Воздушная разведка. Сборпик военно–исторических примеров. — М.: Воениздат НКО СССР, 1938. — 328 с.

Ларионов Я. М. Записки участника мировой войны. 26–я пехотная дивизия в опера­циях 1–й и 2–й русской армий на Восточно–Прусском и Польском театрах в начале войны. (Сост. по дневнику и полевым документам.) Харбин, 1936.

Лебеденко А. Г. Собрание сочинений: В 3–х т. Т. 1. На полюс по воздуху. Очерк. Первая министерская. Повесть. Тяжелый дивизион. Роман. Часть первая. Предисл. Г. Холопова. Оформл. худож. А. Дурандина. — Л.: Художественная литература, 1978.

Левицкий H. A. Русско–японская война 1904—1905 гг. М.: Изд–во Эксмо, Изографус; СПб.: Terra Fantastica, 2003.

Леер. Публичные лекции о войне 1870—1871 годов между Францией и Германией. СПб.: Типография Департамента уделов, 1873.

Лемин И. М. Внешняя политика Великобритании от Версаля до Локарно (1919—1925). М., 1947.

Лемке М. К. 250 дней в царской ставке 1914—1915. — Мн.: Хар–вест, 2003.; Лемке М. К. 250 дней в царской ставке 1916. — Мн.: Хар–вест, 2003.

Ленин В. И. Полное собрание сочинений, 5–е изд. — М.: Издательство политической литературы, 1967. Т. 37. С. 55.

Лиддсл Гарт Бэзил. «Правда о Первой мировой войне». М.: Яуза, Эксмо, 2009.

Липатов Павел. Стальные шлемы 1914 года. Оружие, № 7,2004 г.

Литтауэр. C. . C. Русские гусары. Мемуары офицера императорской кавалерии. 1911—1920 гг. М.: Центрполиграф, 2006.

Лихотзорик Алексей. Восточно–Прусская операция. Август 1914 г.

http: //www.grwar.ru/library/EastPrussiaVIII/index.html

Луговой Б. Н. Артиллерийская газовая атака. Издание «Русского военного вестни­ка». Белград, 1926.

Лужбин A. B. Партизанские действия на Восточном фронте Первой мировой войны. Вестник молодых ученых, серия «Исторические науки», Г2004. С. 13—20.

Лукьяненко Г. Прорыв 17–го корпуса у Сопанова.//ВИЖ, № 7 1940

Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг. ACT, Хар–вест, 2005.

Люди русской науки: Очерки о выдающихся деятелях естествознания и техники / Под ред. С. И. Вавилова. —М., Л.: Гос. изд–во техн. — теоретической лит–ры, 1948.

Люка. Эволюция тактических идей во Франции и Германии во время войны 1914—1918 гг. Пер. с франц. М. — Л., 1926.

Макаров Ю. В. Моя служба в Старой Гвардии. 1905—1917. — Бу–энос–Айрес: Доррего, 1951.

Максимов М. М. Воспоминания. М.: РсгиментЪ, 2008.

Малиновский Р. Я. Солдаты России. —М.: Воениздат, 1969.

Малые войны первой половины XX века. Балканы. — М.: ACT; СПб.: Terra Fantastica, 2003.

Мамонтов С. Походы и кони. М.: Вече, 2007.

Маниковский A. A. Боевое снабжение русской армии в мировую войну. М. 1937.

Марков А. Л. Кадеты и юнкера. — Буэнос–Айрес, 1961

Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений. Изд. 2–е. Т. 21.

Мартиросян Д. Г. Генерал Г. Э. Берхман «управлял всем ходом того дела, которое кончилось большим успехом…» Приписанные заслуги генералов H. H. Юденича и М. Л. Пржевальского // Военно–исторический журнал. 2008. № 6. С. 27—30.

Мартиросян Д. Г. Сарыкамышская операция (12—24 декабря 1914 г.) //Военно–исто­рические исследования в Поволжье. Выпуск 7. Саратов, 2006. С. 55—65.

Марыняк A. B. Инспекционные поездки по военно–учебным заведениям генерал–майора Б. В. Адамовича в 1915—1916 гг. // Военно–исторические исследования в Поволжье. Выпуск 7. Саратов, 2006. С. 82—92.

Маслов А. Н. История крепостной войны. Вып.1. — СПб.: тип. A. C. Суворина, 1900.

Меленберг А. А. Немцы в российской армии накануне Первой мировой войны. Вопросы истории, 1998, № 10, с. 127—130.

Меликов В. Стратегическое развертывание. М.: Воениздат, 1939.

Мелия А. А. Мобилизационная подготовка народного хозяйства СССР — М.: Альпина Бизнес Букс, 2004.

Мельтюхов М. и др. Неправда Виктора Суворова. — М.: Яуза, Эксмо, 2008.

Меньчуков Е. А. Бои в условиях окружения. Государственное издательство, отдел военной литературы. М., Л., 1929.

Меркац Ф. Германское войсковое руководство по пулеметному делу. — М. —Л.: Госу­дарственное издательство. Отдел военной литературы, 1927.

Месснер Е. Э. Луцкий прорыв: К 50–летию Великой победы. Нью–Йорк, 1968.

Милковский А. И. Автомобильные перевозки по опыту Западного фронта империали­стической войны 1914—1918 гг. — М.: издание академии ВАММ, 1934.

Милоданович В. Е. 28 дней на реке Сан. Военная быль, 1974, № 129. С. 21—27.

Мильбах. C. . C. Особая Краснознаменная Дальневосточная армия. Политические ре­прессии командно–начальствующего состава. 1937—1938. Издательство Санкт–Петер­бургского университета,

2007.

Милчев Марин, Попенкер Максим. Вторая мировая: война оружейников. — М.: Эксмо, 2009.

Мировая война в цифрах. — М. —Л.: Военгиз, 1934.

Митчелл (Митчель) Ф. Танки на войне. История развития танков в мировой войне 1914—1918 гг. — М.: Госвоениздат, 1935.

Мирянин Виктор. Со столетием, уважаемый миномет! Оружие, № 5, 2004.

Михайлов Борис. Винчестер… с водяным охлаждением ствола http: //borianm.livejoumal.com/299972.html.

Михайлов Борис. Личная бронезащита http: //borianm.livejoumal.com

Михайлов. C. . C. Документы к биографии. Очерки по истории военной промышленности. М., 2007.

Михневич Н. П. Война между Германией и Францией 1870— 71. — СПб.: Ленггуковская паровая скоропечатня П. О. Яблонского, 1897.

Моисеев В. Фланкирующие постройки на заблаговременно укрепленных рубежах и укрепленных районах. Военно–инженерное дело. Техника и снабжение Красной Армии. №23 и 29, 1922 г.

Мокеров В. Курсантский сбор в борьбе с антоновщиной // Война и революция, 1932. Кн.1. С. 61—92.

Морозов Н. Общая тактика. М.:, Л.: Госвоениздат, 1928.

Морозов Юрий. «Шнейдер» и «Сен–Шамон». Французские средние танки Первой миро­вой войны. «Фронтовая иллюстрация», 2008, № 3.

Мортон Д. Шпионы Первой мировой войны. Сокр. перевод с английского: Виталий Крюков, Киев, 2010. http: //regiment.ru/Lib/A/58/l.htm

Мурхед А. Борьба за Дарданеллы. — М.: Центрполиграф, 2004.

Надежный Д. Бои 10–й пех. дивизии под Луцком в июле 1916 года. М. —Л., 1926.

Наставление для применения траншейных орудий ближнего боя (бомбометов и мино­метов). Издание 2–е (дополненное). Типография Артиллерийского журнала, 1916.

Наставление для стрельбы из винтовок, карабинов и револьверов. Издание Т–ва В. А. Березовский. Петроград, 1916.

Наставление обучения стрельбе из ружья–пулемета образца 1902 года. Издание офицерской стрелковой школы. СПб., 1908.

Нахтигаль Р. В каком размере принимала Англия участие в строительстве Мур­манской железной дороги в годы Первой мировой войны? Первая мировая война: поис­ки подходов к исследованию, приглашение к диалогу: Доклады Академии военных наук (военная история). №5 (23). Саратов, 2006.

Незнамов А. Стратегия темперамента // Сборник статей по военному искусству. ГИЗ, 1921.

Нелипович С. Г. Восточно–прусская операция 4 (17) августа — 2 (15) сентября 1914 года. Первая мировая война: поиски подходов к исследованию, приглашение к диалогу. Доклады Академии военных наук (военная история). № 5 (23). Саратов, 2006.

Нелипович С. Г. Варшавское сражение: Октябрь 1914 г. (под ред. Малова A. B.). Цейхгауз, 2006.

Нелипович С. Г. Наступление русского Юго–Западного фронта летом—осенью 1916 года: война на самоистощение? Отечественная история, 1998. № 3

Нелипович С. Г. Наступление Юго–Западного фронта в кампанию 1916 года (Брусиловский прорыв): борьба резервов // Военно–истори–ческие иссле­дования в Поволжье. Выпуск 5. Саратов, 2003.

Нелипович С. Г. Россия держала мертвой хваткой своих врагов. Официальные данные о потерях армий Центральных держав в боях против русской армии в 1914—1918 гг. ВИЖ №5 2000, с. 50—53.

Нелипович С. Г. Фронт сплошных митингов//ВИЖ 1999, №2.

Нефедов С. А. Демографически–структурный анализ социально–экономической истории России. Конец XV — начало XX века. Екатеринбург: Издательство УГГУ, 2005.

Нешкин М. С. Анализ действий авиагши Рижского укрепленного района в 1915 году. Первая мировая война: поиски подходов к исследованию, приглашение к диалогу: Доклады академии военных наук (военная история). №5 (23). Саратов, 2006.

Никифоров H. H. Минометы. Воениздат, 1956.

Никольские С. и М. Бомбардировщики «Илья Муромец» в бою. Воздушные линкоры Российской империи. Антология. М.: Яуза, Эксмо, 2008.

Нилланс Робин. Генералы Великой войны. Западный фронт 1914—1918. М.: ACT, Астрель, 2005.

Новиков Н. 6–ая Сибирская стрелковая дивизия в боях под Лодзью с 18 (5) по 24 (11) ноября 1914 г. М.: Государственное военное издательство, 1925.

Новицкий В. Ф. Мировая война 1914—1918 гг. Кампания 1914 года в Бельгии и Фран­ции (в 2 томах). — М.: Воениздат НКО СССР, 1938.

Новицкий Ф. Лодзинская операция в ноябре 1914 г. Война и Революция. 1930. № 6—7.

Ньюбольд В. Как Европа вооружалась к войне (1871—1914). — М., 1923.

Оберюхтин В. И. Барановичи. 1916 г. Военно–исторический очерк. М., 1935

Оберюхтин В. Операция под Камбрэ в 1917 г. — М.: Воениздат НКО СССР, 1936.

Обухович В. А., Кульбака С. П. (составители) Дирижабли на войне. — Мн.: Харвест; М.: ACT, 2000.

Описание ручной дистанционной гранаты и правила обращения с нею на службе. СПб., Типография «Артиллерийского журнала», 1913.

Оппель В. А. Очерки хирургии войны. Л, 1940.

Опыт советской медицины в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг. В 35 то­мах. В 32 книгах. Государственное издательство медицинской литературы, 1952.

Орлов H. A. Итальянцы в Абиссинии. 1870—1896. — СПб., 1897.

Освальд Вернер. Полный каталог военных автомобилей и танков Германии 1900—1982. — М.: ACT, 2003.

Оськин Д. П. Откровенные рассказы — М.: Воениздат, 1998.

Осысин М. В. Брусиловский прорыв. — М.: Эксмо, 2010.

Оськин М. В. Крах конного блицкрига. Кавалерия в Первой Мировой войне. — М.: Яуза, Эксмо, 2009.

Оськин М. В. Штурм Карпат. Зима 1915 года. Цейхгауз, 2007.

Отчет по научно–исследовательским работам № 20 полигона стрелкового вооружения Красной армии. ЦАМО. Ф. 81. О. 12040. Д. 41. Л. 1—3.

Очерки Е. И. Достовалова. Фундаментальная электронная библиотека «Русская ли­тература и фольклор» (ФЭБ) http: //feb‑web.ru/feb/ rosarc/ra6/ra6—637-.htm

Павлов Е. В. Боевые качества пуль трехлинейной винтовки и сходственных с нею других пуль. СПб., 1896.

Павлов Е. В. О значении вооружения армии малокалиберными пулями в военно–сани­тарном отношении. СПб., 1893.

Павлович М. (М. Вельтман) Брестский мир и условия экономического возрождения России. М.: тип. Сытина, 1918.

Павлович М. П. (Вельтман М.) Русский вопрос в английской внешней политике (1922—24). — М., 1924.

Павлович М. П. Химическая война и химическая промышленность. — М., 1925.

Павлушенко М. и др. Беспилотные летательные аппараты — история, применение, угроза распространения и перспективы развития. М.: Права человека, 2005.

Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. — М.: Междунар. отношения, 1991.

Перекоп. Сборник воспоминаний и материалов. — М.: ОГИЗ, 1941.

Пересыпкин И. Т. Военная радиосвязь. М.: Военное издательство Министерства обо­роны СССР, 1952.

Перов В., Растренин О. Пехотный самолет. «Авиация и космонавтика вчера, сего­дня, завтра…», 2001, № 03 (068).

Петен А. Ф. Оборона Вердена. — М.: Воениздат, 1937.

Петров М. А. Подготовка России к мировой войне на море. — М. —JL: Государствен­ное военное издательство, 1926.

Петров П. П. От Волги до Тихого океана в рядах белых (1918—1922 гг.). Рига, 1923.

Петров П. П. Роковые годы. 1914—1920. Франкфурт, 1965.

Пехота в бою. Сборник исторических примеров, составленный военно–историческим отделением пехотной школы армии США. — М.: Государственное военное издательство, 1936.

Платонов А. А., Сагун Ю. И., Билинкевич П. Ю., Парфенцев И. В. Артиллерийский сна­ряд типа «шрапнель». Техника и вооружение: вчера, сегодня, завтра. №№ 3—4, 2010.

Подорожный Н. Б. Нарочская операция в марте 1916 г. М., 1938.

Позек М. Германская конница в Литве и Курляндии в 1915 г. М. — Л., 1930.

Полянский В. Н. Самоокапывание пехоты в наступательном и оборонительном бою. СПб. 1908.

Попов К. Воспоминания кавказского гренадера. 1914—1920 гг. Белград, 1925.

Попов К. С. Храм славы. Париж: Возрождение, 1931.

Порошин A. A. О некоторых уроках управления русской армией в

1916 году. Первая мировая война: поиски подходов к исследованию, приглашение к диалогу: Доклады Академии военных наук (военная история). № 5 (23). Саратов, 2006.

Посадский A. B. Пленные после плена: к истории русских военнопленных Великой войны в 1918—1920 гг. Первая мировая война: поиски подходов к исследованию, при­глашение к диалогу: Доклады академии военных наук (военная история). № 5 (23). Саратов, 2006.

Постижение военного искусства: Идейное наследие А. Свечи–на. — М.: Военный университет, Русский путь, 2000.

Поцелуев В. А. Броненосцы железных дорог. М.: Мол. гвардия, 1982.

Прибылов Борис, Кравченко Евгений. Ручные и ружейные гранаты. Арктика 4Д, 2008.

Пронин Д., Александровский Г., Ребиков Н. Седьмая гаубичная. 1918—1921 гг. Нью–Йорк, 1960.

Пыхалов Игорь. За что Сталин выселял народы? Сталинские депортации — преступ­ный произвол или справедливое возмездие? М.: Яуза–Пресс, 2008.

Пуанкаре Р. На службе Франции 1914—1915: Воспоминания. Мемуары. — М.: ACT; Мн.: Харвест, 2002.

Пути сообщения на театре войны. 1914—1918 гг. Часть 1. Краткий отчет управле­ния путей сообщения при штабе Верховного главнокомандующего. М.: Типолитография Народного комиссариата путей сообщения, 1919.

Пюжан. Германские кавалерийские корпуса в сражении на Марне (6—9 сентября 1914). —М.: Государственное военное издательство, 1934.

РГВА Ф. 20. Оп. 11. Д. 140. Л. 9.

РГВА Ф. 20. Оп. 11. Д. 140. Л. 58.

РГВА Ф. 20. Оп. 11. Д. 140. Л. 120.

РГВА Ф. 20. Оп. 11. Д. 140. Л. 123.

РГВА Ф. 20. Оп. 11. Д. 140. Л. 151.

РГВА. Ф.20. Оп. 11. Д. 156. Л. 674.

РГВА. Ф. 235. Оп. 3. Д. 37. Л. 7.

РГВА. Ф. 235. Оп. 3. Д. 42. Л. 55.

РГВА. Ф. 235. Oil 3. Д. 42. Л. 56.

РГВА. Ф. 235. Оп. 3, Д. 59, Л. 12.

РГВА. Ф. 235. Оп. 4. Д. 72, Л. 11.

РГВА, Ф. 235. Оп. 4. Д. 101, Л. 104.

РГВА Ф. 39450. On. 1. Д. 892. Л. 21,21об.

Реден Николай. Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина 1914—1919. Центрполиграф, 2007.

Редкин–Рымашевский Действия XXXII корпуса в Луцком прорыве (май—июнь 1916 г.) М. —Л., 1926.

Родин Г. Г. Продовольственный плацдарм революции. Военноисторический очерк–хро­ника из истории Котельниковской обороны

1917—1918 гг. в исторических документах Центрального Государственного архива Советской армии.

Родионов И. И. Хронология авиации, http: //www.airforce.ru/history/ chronology/index.htm

Розеншильд–Паулин А. Гибель XX армейского корпуса в Августовских лесах//Воен­ный сборник, 1924, кн. V

Россия в мировой войне 1914—1918 года (в цифрах). — М., 1925.

Русско–польские отношения в период мировой войны. (Подготовка текста — Н. М. Лапинский, предисловие — М. Г. Валецкий.) — М. —Л., 1926.

Савинков Б. Во Франции во время войны. Сентябрь 1914—июнь

1915. В 2 частях. Государственная публичная историческая библиотека Рос­сии, М., 2008.

Свечин А. и др. Великая забытая война. Яуза, Эксмо, 2009.

Свечин А. Искусство вождения полка по опыту войны 1914—1918 гг. Том I. С 7 схемами. Государственное издательство. Отдел военной литературы. М. —Л, 1930.

Свечин А. Предрассудки и боевая действительность. Финансовый контроль, 2003.

Свечин А. Тактический факт.//Война и революция, 1934, № 7—8.

Свирин М. Н. Броня крепка. История советского танка. 1919—1937. —М.: Яуза, Эксмо, 2005.

Свирин М., Плотников С., Крапивной А. Парабеллум. М.: Полигон, 1993.

Севрюгов С. Н. Конный корпус на горно–пустынном театре. — М.: Воениздат, 1941.

Семенов Сергей. Зарождение и развитие управляемого бомбового вооружения. Аэро­космическое обозрение, № 4. 2009.

Сенин A. C. Министерство путей сообщения в 1917 году. Изд. 2, перераб. и доп. 2009.

Сергеевский Б. Н. Пережитое. 1914. Белград, 1933.

Сидоров A.Л. Экономическое положение России в годы первой мировой войны. М., 1973.

Сидорский П. М. Огнеметы и борьба с ними. Воениздат НКО СССР, 1941.

Симанский П. Мобилизация русских войск 1914 года и ее недостатки. Второочеред­ные дивизии // Война и революция.

Симонов Д. Г. К вопросу о военном строительстве в тыловых округах колчаковской армии в 1919 году. Сибирская заимка, № 2, 2002.

Симонов Н. С. Военно–промышленный комплекс СССР в 1920— 1950–е годы: темпы эко­номического роста, структура, организация производства и управление. — М.: РОССПЭН, 1996.

Сиснерос де, И. И. Меняю курс: Мемуары. — М.: Политиздат, 1967.

Скугаревский А. П. Атака пехоты. Разбор спорных вопросов. СПб.: тип. Тренке и Фюсно, 1888.

Смирнов П. С. Прорыв укрепленной полосы. М.: Воениздат НКО СССР, 1941.

Снесарсв А. Е. Из дневника 1918—1919 годов, http: //a‑e–snesarev. narod.ru/smolenskiy_dnevnik.pdf

Снесарев А. Е. Фронтовые дневники генерала А. Е. Снееарева. Во–енно–исторический журнал. 2004, № 4.

Соболев Г. Л. Русская революция и «немецкое золото». — СПб.: Нева, 2002.

Соболев Г. Л. Тайный союзник. Русская революция и Германия. 1914—1918. Изда­тельство Санкт–Петербургского университета, 2009.

Соболев Дмитрий. Изобретатель Луцкой. «Крылья Родины», № 2 1994.

Соколов–Соколенок. Воздушный флот в колониальных войнах. (Рабочая библиотечка МОДФ.) — М., 1925.

Солнцева С. А. «Обязуюсь повиноваться Временному правительству…» // Военно–и­сторический журнал. 1997. № 2. С. 20—21.

Степун Ф. А. (Н. Лугин). Из писем прапорщика–артиллериста. — Томск: Издатель­ство «Водолей», 2000.

Столыпин А. А. Дневники 1919—1920 годов. Романовский И. П. Письма 1917—1920 го­дов. — Москва — Брюссель: Conference Sainte Trinity du Patriarcate de Moscou ASBL; Свято–Екатерининский мужской монастырь, 2011.

Стоун Норман. Первая мировая война. Краткая история. М.: ACT, 2010.

Стратегический очерк войны 1914—1918 гг. Ч. 1. Период от объявления войны до начала сентября 1914 г. Первое вторжение русских армий в Вост. Пруссию и Гали­цийская битва. М., 1922. Составил Цихович Я. К.

Стратегический очерк войны 1914—1918гг. 4.2. Периоде 1 (14)сент. по 15 (28) ноября 1914 г. Августовское сражение, Варшавско–Иванго–родская, Краковская и Лодзинская операции, операции в Галиции и Карпатах, Хыровское сражение. Составил Г. Корольков

Стратегический очерк войны 1914—1918 гг. Ч. 3. Период с 12 (25) ноября 1914 г. по 15 (28) марта 1915 г. М., 1922. Составил А. Незнамов.

Стратегический очерк войны 1914—1918 гг. Ч. 4. Составил А. Незнамов. М., 1922.

Стратегический очерк войны 1914—1918 гг. Ч. 5. Период с октября 1815 г. по сентябрь 1916 г. Позиционная война и прорыв австрийцев Юго–Западным фронтом. Со­ставил В. Н. Клембовский. М., 1920.

Стратегический очерк войны 1914—1918 гг. Ч. 6. Период от прорыва Юго–Западного фронта в мае 1916 г. до конца года. Составил А. М. Зайончковский. М., 1923.

Стратегический очерк войны 1914—1918 гг. Ч. 7. Кампания 1917 г. Составил А. М. Зайончковский. М., 1923.

Стрекалов И. И. Создание войск завесы (февраль–май 1918 года): Исторический очерк. — М.: МГУЛ, 2001.

Стрельбицкий К. Б. Корабли и суда китайской Сунгарийской флотилии в 1929 году. Бриз 2—1997.

Стрелянов П. Н. Казаки в Персии. 1909—1918. Молодая гвардия, 2007.

Строков A. A. Вооруженные силы и военное искусство в Первой мировой войне. — М.: Воениздат, 1974.

Супотницкий М. В. Адское пламя. Огнеметы Первой мировой войны // Офицеры. — 2011. — № 2 (52). — С. 56—61.

Супотницкий М. В. Забытая химическая война. I. Отравляющие вещества и химиче­ское оружие Первой мировой войны // Офицеры. — 2010. — № 3 (47). — С. 56—61.

Суслов Михаил. Игры патриотов: Военные фантазии в политической культуре России конца XIX — начала XIX веков. «Вопросы культурологии» (2008, № 11).

Сухов И. И. Ударники против ударников. Орловско–Кромская операция 10—27 октября 1919 года // Сержант, 1998. № 5 С. 2—11

Сыромятников А. Тактика химической борьбы. М.: Государственное военное изда­тельство, 1925.

Сыромятников А. Учебник тактики артиллерии. М. —Л.: Государственное издатель­ство, 1930.

Тагеев Б. Л. Военный альманах на 1901 год. Типография «В. С. Ба–лашев и К0», 1901.

Такман Барбара. Первый блицкриг. Август 1914. —М.: 000 «Фирма «Издательство АСТ»; СПб.: Terra Fantastica, 1999. Сост. С. Переслегин.

Тактические поучения, извлеченные японцами из последней войны. Перевод с японского генерального штаба капитана Яхонтова. СПб.: Военная типография, 1912.

Таланов А. И. Кавалеристы в мемуарах современников 1900— 1920. Выпуск 11. Рейтаръ, 2000.

Тандура Л. Три месяца в разведке во вражеском тылу. — М.: Воениздат НКО СССР, 1943.

Танки (боевые и технические свойства современных образцов) (Б. Г.Р.). Механиза­ция и моторизация армии, № 1, 1931. С. 62—78.

Тараканов. Тактика броневых войск. Белград, Зарубежные высшие военно–научные курсы профессора генерала Головина, 1933.

Тарле Е. Европа в эпоху империализма. ЭКСМО, 2001.

Тарле Е. Граф С. Ю. Витте. Опыт характеристики внешней политики. ЭКСМО, 2001.

Тарсаидзе А. Четыре мифа о Первой мировой. М.: Кучково поле, Гиперборея, 2007.

Татарченко Ев. Воздушный флот Америки (Северо–Американских Соединенных Штатов). — М.: Военный вестник, 1923.

Татарченко Ев. Воздушный флот Британской империи. — М.: Военный вестник, 1923.

Тау. Моторизация и механизация армий и война. Военгиз, 1933.

Террейн Джон. Великая война. Первая мировая — предпосылки и развитие. — М.: Центрполиграф, 2004.

Тихомиров В. А., Чапкевич Е. И. Русская гвардия в первую мировую войну // Вопро­сы истории. 2000. № 9. С. 32—51.

Томашевич A. B. — Подводные лодки в операциях русского флота на Балтийском море в 1914—1915 гг. Военно–морское издательство НКРКВМФ СССР, 1939.

Торнау С. А. С родным полком. Берлин, 1923.

Травиничев А., Томашевич А. Опыт подводной войны 1914— 1918. Военное издатель­ство, 1931.

Трайнин П. Зеебрюггская операция. Военно–морское издательство НКВМФ СССР, 1939.

Троцкий Лев. Моя жизнь. М.: Вагриус, 2007.

Трубецкой. C. . C. Записки кирасира: Мемуары. — М.: Россия, 1991.

Трусов Г. М. Русские подводные лодки. Часть I. Самара: Истфлот, 2006.

Туманский А. К. Полет сквозь годы — М.: Воениздат, 1962.

Туполев Б. М. Происхождение Первой мировой войны. 4.1. // Новая и новейшая ис­тория. 2002. № 4.

Туполев Б. М. Происхождение Первой мировой войны. 4.2. // Новая и новейшая ис­тория. 2002. № 5

Турецкие ружья во время войны 1877 года. Сравнение турецкого вооружения с рус­ским. Доклад Н. П. Потоцкого. СПб., 1878.

Туркул A. B. Дроздовцы в огне: Картины гражданской войны, 1918—1920 гг. — Мюнхен, 1947.

Уборевич И. Оперативно–тактическая и авиационная военные игры. М. —Л.: Государ­ственное издательство, отдел военной литературы, 1929.

Уильямсон Хадлстон. Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера 1919—1920. — М.: Центрполиграф, 2007.

Уилер–Беннет Джон. Брестский мир: Победы и поражения советской дипломатии.Brest‑Litovsk: The Forgotten Peace March 1918. — М.: Центрполиграф, 2009.

Урланис Б. Ц. Войны и народонаселение Европы. — М.: Издательство социально–эко­номической литературы, 1960.

Успенский А. А. На войне. Вост. Пруссия — Литва. Каупас. 1932.

Уэллс Герберт. Наземные броненосцы. 1903 год. Пер. Crusoe.

http: //crusoe.livejoumal.com/118673.html

Федоров A. M. Разгром контрреволюционных очагов Красной гвардией (ноябрь 1917 г. — февраль 1918 г.). М.: Воениздат, 1940.

Федоров В. Г. В поисках оружия. — М.: Воениздат, 1964.

Федоров В. Г. История винтовки. — М.: Воениздат НКО СССР,

1940.

Федосеев С. Л. Вражеский опыт. Броня № 3 2011.

Федосеев С. Л. Пулеметы русской армии в бою. М.: Яуза, Эксмо,

2008.

Федосеев С. Л. «Пушечное мясо» Первой мировой. Пехота в бою. М.: Яуза, Эксмо, 2009.

Федосеев С. Л. Снайперские винтовки. М.: Яуза, Эксмо, 2009.

Федосеев С. Л. «Сухопутные корабли». Английские тяжелые танки периода Первой мировой войны. — М.: Моделист–конструк–тор, 2000. (Бронеколлекция № 5 (32) / 2000).

Федосеев С. Л. Танки кайзера (Германские танки 1–й Мировой войны). — М.: Моде­лист–конструктор, 1996. (Бронеколлекция № 6 (009) / 1996).

Федосеев С. Л. Танки Первой мировой. М.: Яуза, Эксмо, 2010.

Филатьев Д. В. Катастрофа Белого движения в Сибири: Впечатления очевидца. Па­риж, 1985.

Филиппов Ф. Борьба за Каховку. М.: Воениздат, 1938.

Флек, Арнольд. Пулеметы: Их техника и тактика. С нем. пер. ген. — майор Федоров. Варшава: тип. Окр. штаба, 1909.

Флек, Арнольд. Новейшие пулеметы: Нововведения в пулемет, деле и спорные в нем вопр.: Продолж. кн. того же авт.: «Пулеметы, их техника и тактика». Берлин, 1910 / Сост. кап. А. Флек, член Обмун–дировалыюго ком. 14 Арм. корпуса (герм.); С нем. пер. ген. — майор Федоров. СПб.: В. Березовский, 1910.

Фогель В. Барановичи 1916. Петербург, 1921.

Форд Р. Адский косилыцик. Пулемет на полях сражений XX века. М.: Эксмо, 2006.

Фош Ф. Воспоминания. М., 1939

Фуллер Дж. Ф. Ч. Операции механизированных сил. Лекции по 3–й части Полевого устава. — М.: Военгиз, 1933.

Хайрулин Марат, Кондратьев Вячеслав. Военлеты погибшей Империи. Авиация в Гра­жданской войне. М.: Яуза, Эксмо, 2008.

Хайрулин М. А. Илья Муромец. Гордость русской авиации. — М.: Эксмо, Яуза, 2010.

Ханжин М. В. О французской артиллерии в 1913 году. В сб: Артиллерийский вест­ник, №№ 12—14. Белград, 1934—1935.

Хейгль. Танки. Справочник. М.: Государственное военное издательство Наркомата обороны СССР, 1936.

Хельдендорф Вальтер. Газометная атака при Флитче 24 октября

1917 года. В сб: Артиллерийский вестник, № 13. Белград, 1934. В сб: Артиллерий­ский вестник, № 13. Белград, 1934.

Хескет–Притчард X. Снайперы Первой мировой. М.: Эксмо, Яуза, Стратегия КМ, 2010.

Хлыстов Л. Танки и механическая тяга в артиллерии. Общие сведения о танках, системы основных танковых трансмиссий. Военно–Техническая Академия РККА им. Дзержинского. Л., 1929.

Хмельков С. А. Бетонные и железобетонные сухопутные фортификационные сооруже­ния. Издание второе, ВИА. М., 1937.

Хмельков С. А. Борьба за Осовец. — М.: Воениздат НКО СССР, 1939.

Хмелысов С. А. Узлы сопротивления современных долговременно укрепленных позиций (Выводы из боевого опыта осады кр. Осовец в 1914—1915 гг.). Техника и снабжение Красной армии, 1923 г.

Ходнев Д. Лейб–Гвардии Финляндский полк в Великой и Гражданской войне 1914—1920. Белград, 1932.

Циммерман Г. Потопление Ostfriesland. Больше впечатление, чем истина. Перевод В. В. Пенского. Бриз, 5—1995. Gene Zimmerman, S. M. S Ostfriesland Warship International, 2—1975

Цуциев A. Атлас этнополитической истории Кавказа (1774— 2004). М.: Издатель­ство «Европа», 2006.

Чапкевич Е. И. Русская гвардия в Февральской революции // Вопросы истории. 2002. № 9. С. 3—16.

Чернавин В. В. К вопросу об офицерском составе Старой Русской Армии к концу ее существования. ВС, 1924, Белград.

Черчилль У. С. Индия, Судан, Южная Африка. Походы Британской армии 1897—1900. — М.: Эксмо, 2004.

Шавров В. Б. История конструкций самолетов в СССР до 1938 г. — 3–е изд, исправл. —М.: Машиностроение, 1985.

Шавшин В. Г. Бастионы Севастополя. — Севастополь: Таврия–Плюс, 2000.

Шапошников Б. М. Воспоминания. Военно–научные труды. — М.: Воениздат, 1974.

Шапошников Б. М. Мозг армии. Книга первая. — М. —Л.: Государственное издатель­ство. Отдел военной литературы, 1927.

Шапошников Б. М. Мозг армии. Книга вторая. — М. —Л.: Государственное издатель­ство. Отдел военной литературы, 1929.

Шапошников Б. М. Мозг армии. Книга третья. — М. —Л.: Государственное издатель­ство. Отдел военной литературы, 1929.

Шацилло В. К. Американо–германские отношения в 1898—

1917 гг.: автореферат дис. доктора исторических наук: 07.00.03 / Ин–т всеобщ, истории РАН. М., 1999.

Шацилло В. К. Последняя война царской России. М.: Эксмо, Яуза, 2010.

Шацилло К. Ф. От Портсмутского мира к Первой мировой войне. Генералы и полити­ки. Институт российской истории РАН, 2000.

Шацилло К. Ф. Последние военные программы Российской империи. Вопросы истории. № 7—8. 1991.

Шварте М. Исторические примеры из мировой войны. Государственное военное изда­тельство, 1928.

Шварте М. Крепостная война и укрепление полевых позиций. Перевод с немецкого под редакцией, с предисловием и примечаниями проф. В В. Яковлева. ВТА РККА, 1929.

Шварте М. Современная военная техника. Стрелковое оружие. Том 1. Перевод с не­мецкого с дополнениями и примечаниями Ю. Шейдемана. Государственное военное из­дательство, 1933.

Шварте М. Современная военная техника. Том 2. Артиллерийское вооружение. Ар­тиллерийские боеприпасы. Перевод с немецкого с дополнениями и примечаниями Ю. Шейдемана. Государственное военное издательство, 1933.

Шварте М. Техника в мировой войне. Государственное военное издательство, 1927.

Шварц A. B. Ивангород в 1914—1915 гг. Из воспоминаний коменданта крепости. Па­риж, 1969.

Шварц (фон) А., Романовский Ю. Оборона Порт–Артура. Часть I. СПб., 1908.

Шварц (фон) А., Романовский Ю. Оборона Порт–Артура. Часть I. СПб., 1910.

Шварц (фон) A. B. Рассказы о жизни за границей (с предисловием Калинина В. И.) Кадетская перекличка, № 76, 2005. С. 266—293.

Шигалин Г. И. Военная экономика в Первую мировую войну. — М.: Воениздат, 1956.

Шингарев А. И. Финансы России во время войны. Петроград: Свобода, 1917.

Шихлинский A. A. Мои воспоминания. Баку, 1984.

Шишов A. B. Персидский фронт (1909—1918). Незаслуженно забытые победы. М.: Вече, 2010.

Шпанов H. H. Первый удар. Повесть о будущей войне. М., 1939.

Шперк В. Ф. История фортификации. — М.: ВИА, 1957.

Шперк В. Ф. Фортификационный словарь. Издание ВИА, Москва, 1946.

Шталь A. B. Малые войны 1920—1930–х годов / A. B. Шталь. — М.: 000 «Издательство АСТ»; СПб.: Terra Fantastica, 2003.

Штейфон Б А. Кризис добровольчества. — Белград, 1928.

Щербаков Б. 95 лет над палубой. Техника и вооружение, № 1, 2007.

Эймансбергер. Танковая война — М.: Воениздат, 1938.

Эрр Ф. — Ж. Артиллерия в прошлом, настоящем и будущем. — М.: Воениздат НКО СССР, 1941.

Юнгер Э. В стальных грозах. — СПб.: «Владимир Даль», 2000.

Яковлев В. В. История крепостей. — М.: 000 «Издательство АСТ»; СПб.: 000 «Изда­тельство Полигон», 2000.

Яковлев В. О подготовке крепостей к подземной минной обороне по опыту Порт–Ар­тура. — СПб, 1909.

Яковлев В. В., Хмельков С. А. Современное состояние долговременной фортификации. Издание Военно–технической академии РККА, 1926.

Янчевецкий Д. Г. Русские штурмуют Пекин. М.: Яуза, Эксмо, 2008.

 

Содержание

Предисловие……………………………..з

ВОЙНА «ИЗ–ЗА ПРИНЦИПА»…………………….5

ВОЙНА НА БУМАГЕ………………………….18

1914: «ЗАТО ПАРИЖ БЫЛ СПАСЕН»……………..55

ОКОПНАЯ ВОЙНА; ХОРОШО ЗАБЫТОЕ СТАРОЕ……….77

«ЧУДО–ОРУЖИЕ»: ГАЗЫ……………………..151

СУХОПУТНЫЕ БРОНЕНОСЦЫ……………………179

РОССИЯ: «УТЕРЯННЫЕ ПОБЕДЫ»……………….215

«БРЕСТСКИЙ МИР В ПЛОМБИРОВАННОМ ВАГОНЕ»……301

ВОЙНА 1919 г……………………………348

«ЭТО НЕ МИР, ЭТО ПЕРЕМИРИЕ НА ДВАДЦАТЬ ЛЕТ»..363

ЛИТЕРАТУРА…………………………….376