Только кудесник переходит к более решительным действиям, а я уже воспаряю в мечтах до седьмого неба, как раздается страшный вой.

Мой возлюбленный отстраняется. Правда, — хоть малое утешение мне — с явной неохотой.

— Простите, — он снова собран, строг и официален, словно и не было всех тех сладких глупостей, что он нашёптывал мне на ухо, — но, кажется, кто-то взломал магический барьер. Я должен идти.

Поправляю платье и смотрю на кудесника с надеждой:

— Это ведь не займёт много времени. Я могла бы дождаться вас здесь.

Он вежливо кланяется:

— Простите вновь, дорогая Айсель, но я не могу позволить вам остаться.

Досадливо вздыхаю и иду к двери. Оборачиваюсь на пороге — он стоит, сжимает кулаки, сверлит взглядом пол.

Однако и бежать на зов орущей уже вовсю сигнализации не собирается.

Значит, основной задачей было отослать подальше меня.

Становится немного обидно.

— Мы встретимся ещё раз?

Он отвечает, не поднимая глаз:

— Обещать что-либо в моём положении — подавать ложные надежды. А это меньшее, чего бы мне хотелось по отношению к вам, Айсель. С моими обязательствами я и сам не знаю, где буду завтра и буду ли жив вообще. Кажется, тёмные силы подняли голову и собираются вгрызться в привычный для нас мир.

Удержать не пытается, поэтому ухожу понурая и неудовлетворённая.

Всё-таки я неудачница.

Академия полна суеты, но не той праздничной, что царила ещё недавно, а той, что подобно илу, оседает тревогой в глубине глаз.

Я поддаюсь всеобщей нервозности, оглядываюсь по сторонам и думаю, куда бежать, кому помогать в первую очередь.

Сигнализация не перестаёт орать, что добавляет «масла» в и так накалённую добела обстановку.

Из-за поворота корпуса, где начинаются классные комнаты, прямо на меня вылетает Хмурус, злющий, как чёрт. Вернее, как легион чертей.

— Да какого демона лысого вы тут носитесь! — сходу взрывается он, оттесняя меня к стене и нависая скалой.

— Вообще-то я просто шла в класс, чтобы быть со своими ученицами в столь непростой момент.

— Интересно, а почему это вы не с ними? — он ехидно щурится и складывает руки на груди. — А, дайте-ка угадаю: свадебные хлопоты, так? — и прямо в ухо, с глухим рычанием: — Да вы, негодная бездельница, срываете мне учебный процесс! Ну, ничего, я буду жаловаться в Комитет. Пусть вас отзовут. Нечего вам здесь делать!

Раньше бы я охотно согласилась с ним, но теперь мне есть за что сражаться, потому что мои губы ещё горят от поцелуев, а стан ощущает прикосновения сильных рук. Поэтому задираю голову и почти выплёвываю в уродливое зелёное лицо ректора:

— Вы, вроде бы, торопились. Зачем же тратить драгоценное время на такое никчёмное создание, как я? Академия в опасности, а вы…

Не договариваю, потому что он нагло и бесцеремонно затыкает мне рот…

И вовсе не романтично, не поцелуем, а какой-то неприятной осклизлой липучкой. Презрительно фыркает и уносится прочь чёрным вихрем.

Я почти со слезами пытаюсь справиться с той зелёной мерзостью, которой он запечатал мне рот, потому что заклинание, конечно же, надо было выбрать потемнее и позаковырестее. И, видимо, пришлось бы мне до конца дня ходить немой и с залепленным ртом, если бы не подоспела Злобинда.

С заклинанием мы кое-как справились вдвоём. Как только снимаем его, она, ухватив меня под локоть, ведёт по коридору к выходу.

— Там такое, такое! — говорит, округляя глаза. — Мурчелло вернулся. В общем, сейчас всё сама поймёшь.

Но когда мы оказываемся у входа, то увидеть что-либо становится не так-то просто. Потому что во дворе собирается, наверное, вся академия.

Приходится взлететь, чтобы рассмотреть.

А зрелище предстаёт незабываемое: Мурчелло, гордый донельзя, выпятив грудь и распушив… тьфу ты, подняв хвост, вышагивает с тем же достоинством, что недавно — король Ландар. И ведёт за собой в цепях убитых горем и еле плетущихся Рыра и Ыыра. А за теми — ещё вереница крыс.

Поравнявшись с Хмурусом, мяв-кун важно покручивает ус.

— Где мявой оркестррр? И комявровая дорожка? Почемур мявня так плохо встречают? И вообще — куда пленных девать?

Ректор щелкает пальцами, и в руках у него оказывается та самая коробочка, с которой он когда-то встречал нас с Мурчелло.

Он открывает её, и оттуда выскакивают всё те же рыжие молодцы-удальцы.

Раскланиваются и дружно гаркают:

— Чего изволите?

— Отправьте этих, — он указывает на крысоров, — в темницу, да заприте получше. И живо возвращайтесь назад. Чествовать будем.

Мурчелло, меж тем, подбоченивается и прохаживается гоголем, самодовольно ухмыляясь.

А ректор делает то, чего бы я от него никогда не стала ожидать: опускается на одно колено, как недавно — мой кудесник, склоняет голову и прикладывает одну руку к груди.

— О, Великий-Страшно-Ужасный-Зверь, — патетически произносит он, — позвольте выразить вам благодарность за наше спасение от лица всех преподавателей и студентов. Никто, включая вас самого, не знает вашего истинного облика. И порой, когда вы являетесь нам в облике созданий жалких и никчёмных, вас бывает непросто распознать.

Ну да, это надо быть Хмурусом, чтобы даже в самую витиеватую лесть добавить яда.

Однако Мурчелло нынче в таком хорошем расположении духа, что проглатывает колкости, как неведомых зверюшек.

В общем, в здание академии его препровождают с почестями. Наглая полосатая морда, ничтоже сумняшеся, заселяется в мою комнату и заваливается на кровать. Нимсы — мелкие, безмолвные и безобидные существа с худеньким тельцем и лапками, но огромными глазами, опушёнными длинными ресницами, — показавшиеся сегодня впервые, — суетятся вокруг него: носят еду, расчёсывают шерсть, делают массаж.

Кажется, моё присутствие в комнате ничего не значит — внимания мне примерно столько же, как какому-нибудь предмету мебели.

Чтобы не раздражаться попусту, отвлекаюсь тем, что колдую разные виды пригласительных для Злобинды и Галета. Потом сами выберут, какие им больше по душе.

Подозреваю, направить сюда Мурчелло — это такая изощрённая месть Хмуруса. Вот только бы знать — за что? Неужели всё-таки узнал что-то про нас с кудесником? И, наверняка, у них сговор с котярой. Ведь и в логово крысоров тот не просто так заявился.

Наконец мяв-кун, сытый, счастливый и удовлетворённый, переворачивается на спину, выкатив солидно увеличившийся нежно-сиреневый живот, покрытый шелковистой шёрсткой.

— Айсель, Айсель, — бормочет он, складывая на груди лапы; змеехвост выползает из-под него, рассержено шипя, и, икнув, устраивается на плече, — скажи мявне, мявгу ли я тебе доверять, мур?

— Смотря что? — говорю, вставая из-за стола, заваленного открытками с приглашениями, и разминаю затёкшие крылышки. — Я, знаешь ли, на тебя слегка обижена за сегодня.

Эх, что-то мало летаю в последнее время. Всё больше сидячий образ жизни. Так и растолстеть недолго. Видала я портреты некоторых фей-крёстных, из-за которых у людей и сложилось неправильное представление о нас. Короче, там феи было настолько много, что крылышки при такой массе — атавизм.

Хотя Мурчелло вон совсем не худой, а крылья его носят.

Мяв-кун переворачивается на бок и подпирает рогатую голову лапой. Взгляд радужных глаз полон вселенской тоски.

— Тайна у меня есть, мяв, — признаётся он. — Ты умеешь хранить секреты?

Пожимаю плечами.

— Да вроде бы никто не жаловался.

— Тогда иди сюда, — подхожу, останавливаюсь около кровати. — Ближе! — мурлыкает он и манит когтем. Коготь поблёскивает в вечерних отсветах солнца, выглядит опасно и приближаться не располагает. Но я всё-таки подовигаюсь. — Наклонись! — подчиняюсь.

Он обхватывает мои щёки мягкими лапами и говорит в ухо:

— Я вовсе не побеждал крысоров, мы договорились. И вообще, никакой я не Зверь, просто… — он немного мнётся, но всё же решается досказать: — после переедания Ignotum bestia, меня теперь раздувает, и я взрываюсь. Этим, собственно, крысоров и напугал, мур…

Говорит, отстраняется и сникает. Водит лапкой по шёлковому покрывалу.

Да уж, герой! На печке с кочергой.

— Не выдашь? — он делает жалостливые умильные глазки.

— Нет, даже расскажу тебе свою тайну и попрошу помочь, — доверчиво улыбаюсь я.

Мяв-кун расплывается в коронной чеширской улыбке и усаживается поудобнее, готовясь слушать.

Беседы по душам он любит.

Вот только я не очень знаю, с чего начать. Немного мнусь и, наконец, решаюсь:

— В общем, он — кудесник. И сплошная загадка. Только такой специалист по слежке, как ты, Мурчелло, может вывести его на чистую воду.

— Мур, — гордо заявляет тот, — если вам нужно узнать нечто тайное и опасное, что-то взломать и куда-то пробраться, то лучшего специалиста просто не найти.

Бьём по рукам и обещаем друг другу хранить наши секреты.

Оставив Мурчелло, почивать на лаврах, вернее, спать на перине, я сгребаю пригласительные и отправляюсь к Злобинде.

Она сидит на кушетке, в синем платье с разрезом, в одной руке дымит тонкая сигарета, в другой — искрится бокал шампанского.

— Падай! — небрежно бросает она и указывает глазами на место рядом.

Ссыпаю приглашения на стол и сажусь.

— Будешь? — протягивает мне искрящийся напиток.

Принимаю бокал. Шампанское изысканное и лёгкое. Закусываем белым шоколадом.

— Галет ушёл, — вдруг говорит она, глубоко затягиваясь. По комнате разливается терпкий запах табака и вишни.

— От тебя? Совсем?

Давлюсь выпивкой и закашливаюсь.

— Нет. К парням… Это он так гоблина нашего называет и доктора-призрака, — она кривит губы. — Мальчишник устраивать.

— Ах, мальчишник! — ну а чего ещё ожидать, мужчины все одинаковы, даже если они крысы. — Тогда и мы с тобой давай! Девичник! Чем мы хуже?

— А ничем, — она вскакивает. — Не знаешь, что там по плану?

— Теоретически. Кажется, пижамная вечеринка, битва подушками…

— И погадать можно! — вставляет она идею в мой перечень.

— Погадать? Как? — интересуюсь.

— А с помощью зеркала и свечи. На суженного.

— Так у тебя же есть Галет?

— А мы тебе погадаем. Разве не хочешь знать, кто тебе предназначен судьбой? — последние слова она произносит на распев и подводит меня к большому стеклу в раме. — Рискнём?

— Это же магическое зеркало. Оно гарантирует чистоту эксперимента?

— Это моё магическое зеркало, — Злобинда делает акцент на слове моё, и зеркало заметно вздрагивает. — Оно приучено говорить правду.

Магический предмет срочно являет нам подобострастную физиономию, всем видом которой подтверждает правоту Злобиндиных слов.

— Даже если ему очень хочется сказать, что я «на свете всех милее, всех румяней и белее», оно скажет мне…

Она поворачивается к зеркалу и делает приглашающий жест рукой:

— … вы сегодня неважно выглядите, мадам, — тоном вышколенного швейцара отзывается магическое стекло.

— Потрясающе! — искреннее восхищаюсь я. — Дрессированное магозеркало!

— Так мы гадаем или нет? — щурится Злобинда.

Я киваю. Она наколдовывает свечи и зажигает их.

Стоять перед зеркалом со свечой и бормотать чушь вроде: «Суженый мой, ряженый, нагаданный, предсказанный, появись, покажись, в зеркальце отразись», — глупость несусветная.

Понятное дело, что ничего не происходит и не появляется.

Злобинда злится.

— Айсель! Ты же фея! Вспомни своё главное правило?

Да, как я могла забыть? Всегда верить в чудо. Без этого правила не было бы фей.

— Суженый мой, ряженый… — начинаю вновь, полная желанием увидеть его, моего, того самого. Кудесника.

По зеркалу идёт рябь. Потом — отражается комната. Весьма характерная — лаборатория зельевара.

А вот и он сам — с сальными волосами, зелёный, колдует над котлом.

Вскидывает голову, ловит мой взгляд и ехидно улыбается.

Я ахаю и роняю свечу.

А изжелта-зелёный едкий дым, перетекая через раму, заполняет комнату…