Ландар исчезает.

Правильно, не здесь же попаданке ему на голову падать. Для этого особенные обстоятельства нужны.

Вся женская половина академии мне, конечно, не простит. Хотя, впрочем, они забудут. Всех исчезающих забывают. Ведь у них — другая история и своя сказка.

Но накладывающий проклятие, разумеется, помнит. Хотя я предпочла бы забыть. Всё-таки тёмное колдовство мне претит, даже если применить его пришлось по делу.

Ландер тоже будет помнить — с феями шутки плохи!

И да, я же говорила, что буду смеяться последней. Отряхиваю руки и, довольная, лечу к себе в апартаменты.

А там Мурчелло с Галетом, уже не только подружились, но разлеглись чуть ли не в обнимку на тахте, печеньки с вазы таскают, маговидение смотрят. Юная ведьмочка-диктор по ту сторону зеркала-экрана вещает что-то о здоровом образе жизни. Мяв-кун и крысо-король поглаживают свои животы и соглашаются с ведущей. Хотя фраза: «Движение — жизнь», которая доносится с экрана, это явно не для моих эпикурейцев. Они гоняют туда-сюда бедняжку Ляну: то подай, то принеси, то убери.

Белочка уже успела привести комнату в порядок после их первой встречи.

А Галет довольно быстро забыл, что едва ли не угодил четверть часа назад в котёл зельевара. Развалился, морда крысиная лоснится удовольствием, корона набекрень.

— Так! — тяну я, упирая руки в бока. — Кто-нибудь мне объяснит, что здесь происходит?

Мурчелло лишь досадливо машет лапой: не видишь, заняты, не мешай!

Король-крыс не удостаивает даже взглядом.

Я подманиваю Ляну и говорю громким шёпотом, чтобы котяра и его новоиспечённый друг услышали:

— Ляночка, дорогая моя, тебе же ведь наш уважаемый ректор поручил наказать мяв-куна?

Она косится на пушистое полосатое брюшко Мурчелло и расплывается в счастливой улыбке:

— Да.

— И как именно ты должна его наказать?

Смотрю, Мурчелло навострил уши.

— Щекоткой.

— Тогда приступай. Твоя щёточка для пыли как раз подойдёт для этого.

Мурчелло вскакивает, ерошит шерсть на спине, выгибается дугой, рычит. Хвост тоже в стойке.

Я говорю:

— У вас два варианта: или вы убираетесь отсюда оба, или…

Хвостатые друзья испаряются раньше, чем я успеваю озвучить второй.

Мы с Ляной весело хохочем и перемигиваемся.

Но мне нужно проверить, действительно ли Ландар исчез, в том числе — и из воспоминаний.

— Ляночка, — я опускаюсь в кресло и принимаю усталую позу: — что-то я запамятовала, по какому поводу сегодня был общий сбор?

Она пожимает хрупкими плечиками.

— Точно не помню, кажется, приезжал кто-то из проверяющих.

— Ах да, верно. Инспекция осталась довольной. Похвалили мой учебный курс.

— Это здорово! — радостно восклицает Ляна, как будто проверяли не академию, а её дупло с орешками, и оно оказалось в идеальном состоянии. Потом начинает мяться и теребить кончик пушистого хвостика. — Скажите, уважаемая госпожа Айсель, а ваши занятия может посещать только студент академии?

Я понимаю, к чему она клонит. Да и смотрит так пронзительно, в огромных карих глазах стоит такая мольба, что отказать невозможно. Однако пытаюсь найти предлог.

— Но ты же ведь убежала от тролля. Кого тебе соблазнять?

Ляночка кокетливо вертит попкой и складывает ладошки у плеча.

— Хрясюшку моего и соблазнять. Понимаете, я, наверное, недостаточно женственна. Ведь большую часть своей жизни была белкой, как научиться? А соблазн — это женская мудрость. То вовремя подольститься, а когда и всплакнуть. Рано или поздно я вернусь к Хрясю — тоскую без него. Тогда-то мне очень пригодятся ваши уроки.

Вот и славно.

Значит, на ректора напускать её не будем.

Встаю, приобнимаю белочку за плечи, откидываю со лба рыжеватый локон и говорю:

— Тебе, Ляночка, можно всё.

Она улыбается светло и блаженно.

Добрая маленькая девочка. Хочу поболтать с ней по-девчоночьи, но нашу идиллию нарушает пронзительный женский крик.

Выскакиваем в коридор. Прямо на нас бежит девушка в белом. Взгляд её безумен и полон отчаяния.

Светлые волосы всклочены, будто их рвали в неистовстве.

С трудом узнаю Марику.

Она громко, на одной ноте, вопит на всю академию, заставляя всех выглядывать в коридор:

— Кончено! Всё кончено! Я несчастна…

…на какой-то миг даже пугаюсь, что Марика всё ещё помнит Ландара, но она развеивает мои сомнения отчаянным криком:

— …у меня прыщи!

Мало кто замечает, что несётся Марика прямиком к окну, а оно, между прочим, на третьем этаже. Не знаю, что будет с тёмной колдуньей, если она чертыхнётся с такой высоты, но точно ничего хорошего.

Понимает это и Люси — все девушки с моего курса тоже высыпали в коридор. Полнушка изо всех сил рвёт наперерез и принимает страдалицу прямо на грудь.

Марика не расстраивается, что встречает препятствие. Наоборот, начинает рыдать отчаяннее, громче, несчастнее.

Люси гладит её золотистые кудри, хлопает по узкой спине.

— Не плачь! У меня бабка — потомственная колдунья. Она столько снадобий знала от всех недугов и хворей, которые девичью красоту портят. Я тебе подберу что-нибудь.

— Ты мне, правда, поможешь?

Марика вскидывает прелестное личико, смотрит с надеждой.

— Конечно! — радостно заверяет Люси и трясёт её ладошки. — А ещё — приходи завтра к нам на занятия. Ей же можно, да, госпожа Айсель?

Киваю. Такая красотка в моей обойме не помешает. Будем бить по ректору сразу крупным калибром!

Да и к тому же хорошо то, что хорошо кончается. Зато теперь можно спокойно отдохнуть.

Отпускаю Ляну и бреду в свою комнату, выжатая, как лимон.

Лучший отдых для феи — душ из лунного света. А луна сегодня в ударе.

Дожидаюсь, пока академия затихает, погружаясь в сон. Вижу, как взблескивает серебряная колесница феи Маб — для матушки нет преград. Ни одна магическая стена не удержит Королеву Снов.

И пока она, незримая, желанная, будет носиться по коридорам, транслируя в головы студентов сны с разной степенью возрастной маркировки, у меня есть время принять лунный душ.

Выскальзываю незамеченной, пролетаю над школьным двором и направляюсь к вересковой пустоши, что начинается прямо за академией. Она простилается до самого охранного поля, за которым чёрной щёткой высится Злобнолес.

Мрачноватый вид.

Пустошь окружена полукольцом каменных глыб, из-за чего имеет сходство с чашей. Здесь безветренно и почти безмолвно. Впрочем — в этих краях всегда почти звенящая тишина: живности в Злобнолесу почти нет. А та, что есть, предпочитает сидеть по норам и дуплам. Потому что в лесу безраздельно хозяйствуют мрак и ужас.

Прочь-прочь тёмные мысли. Я пришла общаться с Луной.

Лёгким движением скидываю одежды и вступаю в круг света. Лунное сияние окутывает нежно, ласкает, струится. И тело моё тоже становится полупрозрачным и мерцает.

Приходит нежная музыка. В ней слышны чарующие переборы арфы, серебреный звон металлофона, нежная печаль свирели.

Я могу взлететь без крыльев.

И взлетаю, кружусь, отдаюсь мелодии, растворяюсь в ней. Она проникает в мою кровь, внутри у меня всё тоже звенит и поёт.

Смеюсь, танцую, парю. Нагая, счастливая, свободная.

Звезды подмигивают мне и осыпают золотым конфетти метеоритов.

Но мой полёт, мой танец обрывает ощущение чьего-то наглого лапающего взгляда.

Опускаюсь на землю, скорее колдую одежду и оглядываюсь.

Никого.

Лишь кряжистое, расколотое молнией дерево надрывно скрипит у края скалы.

Но меня не обманешь. Я-то знаю, как тёмные умеют таиться. Они ведь — часть тьмы. Им достаточно дёрнуть её на себя, как полог. И всё — уже невидимы и неощутимы.

Но мой соглядатай, кажется, убирается по-настоящему.

Ни малейшего следа магического присутствия.

Разузнать бы кто такой смелый, что подглядывает за феей во время ночного купания?! Мы в этот период особенно коварны и свирепы.

Возвращаюсь в свои покои злая, ложусь в постель и зову Маб.

Выручай, мама. Без твоей сказки на ночь мне теперь не заснуть…

* * *

Говорят, что феям в ночь со среды на четверг снятся вещие сны. На самом деле сны у нас — всегда вещие. Иные мать к нам не посылает. Мы, её летучая армия, должны быть всегда начеку.

Вот и теперь мне снится лес. Но не нынешний — злой и чёрный, с хищными когтистыми деревьями, а прежний — ещё зелёный, полный птичьего пения и усыпанных цветами полян. Такой, каков он в других уголках Сказочной страны. Раньше Злобнолес звался по-другому, как и весь этот благодатный край, — Чаролесьем.

И жили тут совершенно удивительные люди — мечтатели, фантазёры и сказочники. Ходят слухи, что именно благодаря им и родились когда-то первые феи. Кто-то из сказочников придумал нас для своей истории.

А потом правитель здешних мест, далёкий прапредок Ландара, отверг Болотную Колдунью, и она в ярости наслала на его земли свою приспешницу — Чёрную Злобу. Где та ступала, расползались язвами гниль и плесень, прорастали ненависть и отчаяние. Люди, по науськиванию короля, стали истреблять фантазёров, мечтателей и сказочников: правитель ловко нашёл виноватых в бедах своей страны.

Так и одичал этот край. Озлобился и опустел. Остались тут только тёмные колдуны, голые скалы и Злобнолес на месте прежнего Чаролесья.

Мне снилось, как Чёрная Злоба ползла мерзким слизнем дальше, заражая всё гниением и тленом. А впереди, вестниками чумы, бежали гигантские крысы. Вот одна из них обернулась, и я заметила острое, наполовину человеческое лицо. Полные ненависти глаза всверливаются в меня. Впервые за сто пятьдесят лет просыпаюсь с криком и в холодном поту.

Мяв-кун, который незаметно пробрался в комнату и уснул у меня в ногах, тоже вскакивает — ершится, шерсть на загривке дыбом, хвостяра шипит.

— Тише-тише, — успокаиваю, ласково чешу за ухом, трогаю рожки.

Он постепенно успокаивается, но всё ещё немного недоволен.

— Ишшшшшь, напугала, окаянная, — шипит на меня.

— Пугливый какой, — улыбаюсь и кутаюсь в одеяло. — Лучше скажи, где твой друг крысиный?

— Я ему не сторож.

Мурчелло прогибается в спине, вытягивает передние лапы, сладко зевает, затем, немного потоптавшись на подушке (а устроился совсем рядом) засыпает вновь.

А у меня не получается.

Притягиваю к себе мяв-куна — пушистого и тёплого — утыкаюсь в шёлковую фиолетово-малиновую шерсть и лежу с открытыми глазами до утра.

* * *

Утро встречает хмуро и недобро — вызовом к ректору.

Мчусь на всех крыльях.

И так злая, невыспавшаяся и пытающаяся вспомнить, куда положила топор, а тут ещё этот!

Залетаю в его чёрный кабинет.

Сидит, нога за ногу, барабанит по столу тонкими, будто паучьими, бледно-зелёными пальцами. Чёрными глазами сканирует. Мне присесть не предлагает, так и стою, как девчонка.

— Как внимательно вы читали устав Академии Тёмного колдовства? — с ехидством и издалека начинает он.

— Никак, — признаюсь честно. — Я нормы приличия и так знаю.

— Видно плохо знаете, если позволяете себе появляться на территории учебного заведения обнажённой!

Последнее он говорит несколько визгливо и взвинчено.

— Так это вы на меня пялились! — догадка пронзает и злит.

— Вовсе и не пялился, просто случайно проходил мимо!

— Ну да, конечно! Я так и поверила!

Он фыркает:

— Было бы на что пялиться. Да и потом, — окидывает меня презрительным взглядом, — насекомые не в моём вкусе.

Насекомые!

Даже задыхаюсь от такой наглости!

Да я тебе, паучара, покажу, кто насекомое!

Зелёный упырь!

У тебя же башня вместо носа, а ещё фыркает тут!

Глаза ректора лезут на лоб, и я с опозданием соображаю: выпалила по дурной привычке вслух!

Чувствую, как заливает краской стыда, вон, даже руки становятся бардовыми.

Вылетаю в коридор, несусь, не разбирая дороги.

И едва не спотыкаюсь обо что-то живое и тёплое, метнувшееся в сторону от меня.

Со звоном упавшей монеты скачет по полу миниатюрная корона.

Галет.

И куда это он рванул?

На время даже забываю, как опростоволосилась у ректора. Пускаюсь по следу и не успеваю: тень растворяется во мраке одной из коридорных ниш. Единственное, что мне удаётся уловить — обрывок разговора. Вернее, одно слово, брошенное недобрым свистящим шёпотом:

— … смерть!

И меня охватывает дрожь.

Потому что если в Сказочной стране кто-то грозит смертью, к этому стоит прислушаться…