Германская делегация, подписавшая в Версале 231-ю статью мирного договора
Генерал-губернатор Боснии и Герцеговины Оскар Потиорек – сторонник войны с Сербией
Госсекретарь США Роберт Лансин возглавлял в 1919 году американскую делегацию и Комиссию по установлению виновников войны на Парижской мирной конференции
Профессор Слободан Йованович, член Международной комиссии на Мирной конференции
Сербский премьер-министр Никола Пашич
Генерал-фельдмаршал Конрад фон Гетцендорф, начальник генштаба австро-венгерских войск, неизменно требовавший военного решения сербской проблемы
Министр иностранных дел Австро-Венгерии граф Леопольд фон Берхтольд
Если рассматривать в отдельности стремление Австро-Венгрии любой ценой заклеймить официальный Белград как виновника Сараевского покушения, а его проект «Великой Сербии» как безусловно представляющий опасность для Монархии, то можно и сегодня обнаружить историков, которые пытаются придать новый импульс этим усилиям и доказать, что Вена имела моральное право развязать войну. Эти авторы полагают, что, если бы сербское правительство хотело сохранить мир в Европе, оно могло бы полностью согласиться с условиями австро-венгерского ультиматума. Сегодня снова востребовано мнение американского историка Иоахима Ремака, заявившего в 1971 г., что, «если бы Белград не рассчитывал на создание Великой Сербии, он смог бы найти выход после предъявления австрийского ультиматума. Приняв его полностью, Пашич бы нарушил все австрийские планы». Ремак подытоживает, что «достижение сербских целей воспринималось как заслуживающее того, чтобы вступить в войну с Австрией. Даже с учетом того, что этот конфликт мог спровоцировать столкновение блоков европейских держав». По-видимому, Ремак не знал, что советник и профессор Венского университета Гольд фон Фернек разработал для Балльплатца альтернативный план на тот случай, если Сербия все-таки со всем согласится: «Если Сербия примет все наши требования без возражений, мы могли бы отвергнуть ее ответ на том основании, что она не уложилась в срок, отведенный для подтверждения выполнения всех требований, которые следовало выполнить “сразу” и “со всей возможной поспешностью”, а также в виду того, что она нас об этом, как, например, о роспуске «Народной одбраны», не “известила безотлагательно”». У самого министра Берхтольда на этот случай имелся свой план. На вопрос германского поверенного в делах в Вене «что, если Сербия примет ультиматум и все закончится ничем?» он 17 июля ответил, что в таком случае Австро-Венгрия предоставит самой себе значительную свободу выбора средств для выполнения собственных требований. Предварительно Берхтольд заявил, что условия ультиматума неприемлемы для Сербии.
Анника Момбауер в своей работе, опубликованной в 2002 г., следует в фарватере исследований Ремака, а также Марка Корнуолла (1995), М. Раухенштайнера (1993) и Хью Стракана (2001). Так, Корнуолл категорично утверждает, что Пашич в конце июля 1914 г. знал, что «Великая Сербия может родиться только в огне общеевропейской войны. Ее началу Сербия поспособствовала тем, что не пожелала в ходе Июльского кризиса вернуться в положение австро-венгерского сателлита». Некоторые из перечисленных авторов разделяют мнение Фридриха Вюртле, высказанное им в книге «След ведет в Белград: подоплека драмы в Сараево 1914» (1974). По их мнению, «не остается сомнений в том, что премьер Пашич, его коллеги, а также шеф сербской разведки полковник Димитриевич и некоторые военачальники знали о плане покушения». Кое-кто, как, например, Корнуолл, напоминают, что этот факт еще в 1960-е гг. установил Владимир Дедиер в своей книге «Сараево». Если хотя бы была указана страница, на которой Дедиер об этом якобы пишет, с этим можно было бы полемизировать. Результаты изысканий вышеперечисленных авторов используются и сегодня, но об этом позднее.
В настоящее время, наряду с известными историками-ревизионистами (К. Кларк, Ш. Макмикин), есть и другие, кто считает, что не только Берлин и Вена, но и другие европейские столицы склонны были подозревать Сербию в организации сараевского покушения. При этом, однако, отмечается, что эти подозрения лишь отчасти были оправданными. Заговорщики осуществили покушение по указанию или при поддержке «Черной руки» – организации, тесно связанной с армией. Главное действующее лицо – шеф военной разведки Апис, считавший Фердинанда опасным подстрекателем войны. Что касается правительства во главе с Н. Пашичем, то оно, будучи осведомленным о планировавшемся, предупредило Вену. Некоторые исследователи отмечают, что Австро-Венгрии ни в ходе первоначального расследования, ни после изучения захваченных сербских документов не удалось доказать участие правительства в покушении или установить связь между заговорщиками и российским военным агентом. Тем не менее стоит запомнить следующее умозаключение историка Оливера Янца: «Если где-то военные круги и оказывали решающее влияние на политику, без которого не началась бы война, то это в Сербии. Здесь армия была ключевым фактором внутренней и внешней политики».
Что касается невнимательного чтения книги Владимира Дедиера «Сараево 1914», переведенной, кстати, на английский и французский языки, то им грешит не один Корнуолл. Французский историк Жан-Поль Блед, которому тоже ближе взгляды Фридриха Вюртле, утверждает: «Черная рука рекрутировала многих рожденных в Боснии молодых людей, готовых пожертвовать жизнью, дабы в лице эрцгерцога нанести удар проклятой расе Габсбургов». И далее: «Пройдя обучение в Белграде, юноши, отобранные Черной рукой… перешли в Боснию… перед тем как присоединиться к другим агентам, которые пополнили группу». Не обвиняя Пашича в непосредственном участии в заговоре, Блед отмечает: «Будучи осведомленными о плане покушения, его осуждали даже собственные министры. Согласившись с ними, он тем не менее не сделал ничего конкретного, чтобы предотвратить убийство. Пашич мог дипломатическим путем или по другим каналам оповестить австро-венгерские власти о готовящейся операции. Но он воздержался от этого. Кроме того, он располагал возможностью приказать полковнику Димитриевичу отозвать распоряжение, направленное им находившейся в Сараево группе. В конце концов сербский посол в Вене ограничился выражением одному австрийскому министру опасений в связи с тем, что жизнь эрцгерцога может оказаться под угрозой во время поездки в Сараево». Помимо утверждения, будто Черная рука организовала Сараевское покушение, из цитируемой монографии можно почерпнуть и другие выводы: «Черная рука считала австро-венгерских вельмож своей приоритетной мишенью. Франца Иосифа предполагалось убить во время его поездки в Сараево в 1910 г. (за год до создания организации Объединение или смерть (Черной руки) – прим. автора)». Французский историк убежден, что организация стояла за «покушениями на бана Хорватии и представителя Монархии в Боснии и Герцеговине».
Существует и мнение, что Сербия убила эрцгерцога, дабы помешать ему наладить австрийско-российские отношения. Ведь без России Сербия не могла воплотить свою программу территориальной экспансии.
Французский историк, профессор университета и председатель Центра по изучению Великой войны Жан-Жак Бекер в своей книге «Год 14» (2004, 2013) высказывает точку зрения, противоположную позиции вышеперечисленных авторов. Излишне упоминать, что и он детально изучил работу Дедиера. По мнению Бекера, и сто лет назад, и сегодня непоколебимы позиции гипотезы, согласно которой замысел и организация покушения – дело рук группы боснийских гимназистов, восторженных националистов, группировавшаяся вокруг Принципа. Однако покушения не состоялось бы без участия Черной руки, предоставившей оружие заговорщикам в ответ на их просьбу. Французский автор один из немногих, кто упоминает тот факт, что Черная рука в последний момент попыталась предотвратить убийство. При этом сербское правительство не несет за него никакой ответственности. Неопровержим факт, что некоторые приготовления осуществлялись на территории Сербии (но тайно – М. Б.). Само правительство, когда пошли слухи, что некие вооруженные гимназисты попытались перебраться в Боснию, не смогло этому воспрепятствовать. Бекер категорично заявляет: «Часто звучат предположения, будто покушение совершено Черной рукой. Однако нет ни одного элемента, их подтверждающего. Соучастие – да, организация – нет».
Дэвид Макензи в своей книге о полковнике Аписе, опубликованной в 1989 г., осветил все вопросы, которые снова оказались актуальными в 2014 г. Была ли Сербия невинной жертвой австро-венгерской агрессии? Планировал ли Белград убийство эрцгерцога или, по крайней мере, знал ли о его подготовке? По словам американского историка, югославские исследователи почти единодушно отвергали германские и австрийские утверждения, будто на Сербии лежит основная вина за убийство Франца Фердинанда и начало войны. При этом югославяне все еще обсуждали вопрос, кому принадлежит «заслуга» совершения покушения и что Белград знал о заговоре, «который все считают справедливым возмездием за аннексию Боснии». На основе сопоставления доступной литературы и анализа источниковой базы Макензи приходит к выводу, что Апис в одно время склонялся к тому, чтобы устранить Фердинанда, в котором видел угрозу Сербии. Однако позднее передумал и попытался предотвратить покушение, но младобоснийцы его не послушали. У них имелись свои соображения. Макензи резюмирует, что каждый сыграл свою роль в сараевской драме, которая, впрочем, состоялась бы и без помощи Аписа. «Озвученное в ходе Салоникского процесса признание, что он инициировал заговор, который осуществили его агенты, представляет собой преувеличение», – пишет автор. И добавляет, что «попытки племянника Аписа доказать, что ему одному принадлежит заслуга совершения покушения, не основаны на реальных фактах и продиктованы желанием представить своего дядю и его соратников мучениками, пожертвовавшими собой во имя Югославии и Сербии».
Проблемы соотнесения повода и причин мировой войны, роли сербского правительства или, если брать шире, сербского фактора в подготовке Сараевского покушения не рассматривались сербской историографией после публикации работ Андрея Митровича. Фундаментальные результаты его исследовательских усилий ни в коей мере не могут считаться вторичными по отношению к трудам Фритца Фишера (Fritz Fischer) и Иммануила Гайса (Imanuel Geiss), а также прочих германских и австрийских ученых. В основе сделанных Митровичем выводов – самостоятельное изучение личных и государственных фондов, хранящихся в архивах Сербии, Австрии, Германии, а также других стран. Благодаря А. Митровичу и Милораду Экмечичу стало возможным в более широком историческом контексте рассмотреть сведения о Сараевскому покушении, собранные старшими поколениями исследователей, а также современниками событий. И тот, и другой сделали значительный шаг вперед по сравнению с монографией В. Дедиера «Сараево 1914», некогда пользовавшейся мировым признанием. В 1992 г. широкая общественность наконец-то получила доступ к напечатанной и в 1936 г. запрещенной книге Владимира Чоровича, посвященной отношениям Сербии и Австро-Венгрии. Близок к завершению начатый Сербской академией наук и искусств (САНИ) в 1980 г. проект публикации сербских дипломатических материалов. Планировалось издать четырнадцать книг, объединенных в семь томов «Документов о внешней политике Королевства Сербия. 1903–1914» (далее – ДВПКС). Будут также напечатаны три специальных приложения об организации «Народна одбрана», о которой сегодня высказываются противоречивые оценки, особенно о ее отношениях с Черной рукой. В последние годы указанная проблематика получила рассмотрение в ряде статей и одной магистерской диссертации, защищенной в 2010 г. в Белграде в Отделении исторических наук САНИ.
Значительным вкладом в изучение интересующей нас темы стали работы Джордже Станковича, посвященные Николе Пашичу. О его стремлении к долговременному улучшению отношений с Австро-Венгрией после окончания Балканских войн свидетельствует текст выступления перед Народной скупщиной, состоявшегося 16/29 октября 1913 г. Выразив признательность каждой европейской державе, поддержавшей Сербию и поспособствовавшей сохранению мира, сербский государственный деятель сделал два важных заявления. Во-первых, о том, что сербский народ, одержавший столь блестящие победы, а также остальные балканские государства нуждаются в мире и периоде устойчивого всестороннего развития: «Королевское сербское правительство, будучи уверенным в том, что необходим народу сербскому продолжительный период мира ради возделывания и всестороннего развития обретенных областей, преисполнено желанием со всеми соседями и прочими державами жить в мире и дружбе, а также устранять все, что препятствует миру и добрососедству».
Во-вторых, Пашич отметил, что Сербию, заявившую о готовности по вопросу Албании и утвержденных в Лондоне границах следовать пожеланиям Великих держав, привел в замешательство ультиматум Австро-Венгрии, потребовавшей в течение восьми дней отвести сербские войска. В адрес Великих держав Белград направил тогда требование предоставить гарантии того, что новое государство не станет источником волнений и нарушений прав соседей. «Мы можем только выразить сожаление в связи с тем, что каждый раз, когда мы искренне пытаемся вернуть доверие и доброе расположение в отношениях между Сербией и Австро-Венгрией, происходит что-то необъяснимое, что нарушает атмосферу, способствующую решению вопросов к обоюдному удовлетворению».
Австро-венгерская реакция на это заявление была недоброжелательной и рассчитанной на достижение определенного эффекта. Сербский посланник в Вене Йован Йованович сообщал 2 ноября 1913 г.: «Ваше выступление в Народной скупщине во время обсуждения заявления о событиях, произошедших с момента вашей последней речи в Скупщине до отвода наших войск из Албании, произвело здесь неблагоприятное впечатление. Правящие круги непрестанно дают понять, что мы не ценим, какую услугу нам оказали, предоставив возможность мирно занять старый Новипазарский санджак и значительную часть территории, которую они считают албанской в этническом отношении. Впрочем, об этом прошлой зимой я неоднократно слышал от немецкой стороны. Однако, наряду с этим, я все-таки должен отметить, что мест[ное] Пресс-бюро после последнего инцидента с ультиматумом в Белграде старается смягчить антисербскую тональность и обделать некоторые дела. От вашего внимания, конечно, не ускользнуло, что из Белграда поступают сообщения (от корреспондента – М. Б.) о том, что мы “немедленно возьмемся за пересмотр соглашения о торговле”, “что вскоре будет подписан договор о строительстве восточных железных дорог”, что “имела место ваша встреча с шефами партий, и все они, и особенно г. Новакович, высказались за добрые и сердечные отношения с монархией”. И это как раз в момент, когда в Белграде состоялось вручение ультиматума. “Действуя таким образом, предполагалось смягчить недовольство югославянских элементов в монархии, а также оценить нашу реакцию на шаги, предпринятые в Белграде”».
Выступая в парламенте, Пашич протягивал руку Вене, которую та отклонила. Не в первый раз. И ранее предпринимались попытки объяснить монархии сербские намерения и заручиться ее согласием на реализацию определенных интересов. Недавно опубликованные изыскания историка-балканиста из Брно Вацлава Штепанека дополняют имеющиеся сведения о подобных усилиях, предпринимавшихся еще в конце 1912 г. Чешскому автору удалось обнаружить в архиве австрийского МИДа документ, раскрывающий суть инициативы Н. Пашича. Сербский премьер через посредника предложил австро-венгерскому министру иностранных дел Берхтольду заключить всеобъемлющий исторический договор, касающийся всех спорных вопросов и несогласованных интересов двух держав. Ради соблюдения престижа Габсбургской монархии и во имя поддержания мира сербские власти готовы были публично обратиться к ней с просьбой о подписании соответствующего соглашения. Штепанек поясняет, что именно это открытие подтверждает достоверность свидетельств Т. Г. Масарика, о которых историкам уже давно известно.
Авторитетный чешский профессор, политик и депутат австрийского парламента посетил Белград в разгар Балканской войны – в декабре 1912 г., когда Пашич и попросил передать его тайное предложение. По словам Штепанека, два политика, отношения которых «никогда не были сердечными», придерживались различных взглядов. Описываемый пример сотрудничества в большей степени свидетельствовал об их рационализме и взаимном уважении, чем о симпатии. У Масарика во время пребывания в Сербии состоялась с Пашичем лишь одна официальная встреча, во время которой хозяин вел себя весьма сдержанно по отношению к гостю. Однако в день отъезда, незадолго до отправления поезда, Масарик снова был приглашен к премьер-министру. Тот попросил его частным образом доставить в Вену послание, которое нельзя отправить по официальным каналам.
По прибытии в Вену Масарик подробно изложил Берхтольду предложение Пашича, суть которого состояла в следующем: Сербия хочет мира и дружбы с Австрией, но не отказывается при этом от собственной экономической и политической независимости; сербское государство заинтересовано в развитии торговли с Дуалистической монархией, которой предлагает выгодные концессии, а с 1917 г. – торговый режим особого благоприятствования, предоставляющий Австрии преимущества по сравнению с Германией; Сербия открывает доступ к собственным железным дорогам, а также выражает готовность к строительству новых. За все это Сербия в интересах обеспечения собственной экономической безопасности просит предоставить ей порт на Адриатике. К нему вела бы железная дорога, расположенная в узкой полосе земли, находящейся под сербским суверенитетом. Порт оставался бы исключительно торговым, и Королевство Сербия приняло бы на себя обязательство не использовать его в военных целях и не предоставлять в качестве базы третьим державам. В случае если Вена не пойдет навстречу требованиям Сербии, той не останется ничего другого, как установить более близкие связи с остальными балканскими государствами и, возможно, вступить в таможенный союз с Болгарией. Дабы подтвердить собственные миролюбивые намерения и потрафить высокомерию Габсбургов, Пашич готов был приехать в Вену и прийти на поклон к австро-венгерскому министру иностранных дел.
О неутешительных итогах своей встречи с главой австрийского МИДа Масарик вспоминал следующее: «План я передал Берхтольду, однако он в суть вещей вдаваться не стал и к миру не склонился». После этого чешский политик искал помощи у влиятельного министра финансов Л. Билинского, к компетенции которого относились Босния и Герцеговина, а также у Иосифа Бернрейтера и других сановников. Все они отчаянно пытались исправить допущенную Берхтольдом ошибку, но тщетно.
Вышеописанный эпизод упоминают и В. Дедиер, и биограф графа Берхтольда Гуго Ханч, и Франц Йозеф Кос в своей работе, посвященной австро-венгерским и германским интересам в Юго-восточной Европе в 1912–1913 гг. Ненад Габрич пишет, что до Масарика – в ноябре 1912 г. – аналогичная миссия была поручена Карелу Крамаржу. Что касается Масарика, то он, помимо перечисленных австрийских государственных деятелей, о сербском предложении известил Йозефа Редлиха и венского корреспондента «Таймс» Викхэма-Стида. Берхтольд принял Пашича лишь в сентябре 1913 г. После встречи, в ходе которой были рассмотрены все спорные вопросы, в Белграде полагали, что противоречия устранены. Однако вскоре последовал новый ультиматум. Габрич приводит и мнение Карла Сфорцы, утверждавшего, что Сербия искренне хотела избежать дальнейшего обострения отношений с Австро-Венгрией, для чего и прибегла к услугам уже авторитетного в то время профессора Масарика.
Задолго до упомянутых историков – в 1928 г. – высокопоставленный австро-венгерский дипломат граф Адальберт Штернберг в связи с выходом книги мемуаров барона Фон Гизля и германского генерала Штайница опубликовал в «Новом венском журнале» (перепечатка – в журнале «Ратник») следующую оценку политики Берхтольда в отношении Сербии: «Война, которая казалась неминуемой, можно ли было ее избежать? Берхтольд не углубляется в этот вопрос. Он дешевым образом от него увиливает и просто исходит из того, что политика, которая тогда проводилась, была единственно возможной. Однако именно это свидетельствует о слепоте министра иностранных дел с Балльплатца. Мировой войны можно было избежать, если бы мы воспринимали Балканы иначе. Не сербы были врагами нам, а мы им. Имея возможность часто беседовать в Пашичем в Мариенбаде и Карлсбаде, я узнавал, какова точка зрения наших противников. Мы установили экономическую блокаду Сербии. Лишили ее какого-либо доступа к морю, бойкотировали экспорт, притесняли их братьев в Венгрии и т. д. … Мы затронули самый чувствительный нерв Сербии. Берхтольд ничего не пишет о том, пытались ли проводить по отношению к Сербии более дружелюбную экономическую политику, чтобы притушить охватившую ее ненависть, чтобы война не осталась последним ее средством защитить свое существование. Мы Сербии не оставили никакого другого пути добиться освобождения, кроме военного. Поэтому именно мы сделали войну с Сербией неизбежной. Эренталь настолько презирал Сербию, что не нанес Пашичу в Мариенбаде ответный визит… Сам Берхтольд и весь высший свет понимали, что содержавшиеся в ультиматуме требования означали объявление войны. В этом отношении показательно одно письмо графа Тисы императору, отправленное 1 июля 1914 г.: “Только после аудиенции я имел возможность поговорить с графом Берхтольдом и узнать о его намерении раз и навсегда разделаться с Сербией”. И Тиса предостерегает от этого. Однако имелась персона более влиятельная, чем Тиса, – первый великий камергер, перед которым всегда были открыты двери Балльплатца и который роковым образом повлиял на Берхтольда».
Другой австро-венгерский дипломат, один из представителей немногочисленной группы, определявшей направление внешней политики в предвоенные годы, барон Леопольд фон Андриан-Вербург (Leopold von Andrian-Werburg) предваряет свои воспоминания об Июльском кризисе следующим утверждением: «Насколько мне известно, мы начали войну. Не германцы и тем более не Антанта». Барон в тот момент занимал должность генерального консула Австро-Венгрии в Варшаве, но находился на отдыхе в Вене. Уже 9 июля он пришел в министерство, где граф Гойос поведал ему о планах вызвать войну на Балканах. О намерениях графа свидетельствует еще один современник событий – историк и специалист по конституционному праву Йозеф Редлих (Josef Redlich), описывающий содержание своего разговора с ним в дневниковой записи от 15 июля 1914 г.: «Вена полна решимости начать войну… Он [Гойос] добавил, что, “даже если она и приведет к мировой войне, нам все равно, так как Германия поддерживает нас”».
Бывший военный атташе в Цетинье и член австро-венгерского Генерального штаба Густав Губка, в отличие от генерала Конрада и официальных австрийских историографов, в своих мемуарах откровенно пишет, что «австро-венгерская военная догма состояла в том, что война против Сербии означает войну против России».
И баварский посланник в Вене полагал, что не в одной Сербии было дело в июле 1914 г.: «При Обреновичах не было ненависти Сербии (по отношению к монархии). Ее посеяли самостоятельные (венгерские) аграрии; ее развитию поспособствовала эксплуататорская австрийская промышленность, а “заслуга” в том, что она приняла такой размах, принадлежит Балльплатцу с его политикой».
При этом, разумеется, посланник был далек от того, чтобы критиковать политику Вены в целом. Он соглашался с тем, что покушение, «несомненно, результат многолетнего подстрекательства сербов в Монархии со стороны Белграда», что Франц Иосиф «убит, потому что препятствовал осуществлению великосербской идеи, а также утверждению влияния России на Балканах».
Помимо вышеописанных публичных выступлений в скупщине, а также прямых переговоров посланника Йовановича с министром Берхтольдом в Вене, Сербия, находившаяся после Балканских войн в весьма непростой ситуации, предпринимала и иные усилия нормализации отношений со своим соседом.
Напомним, что ради снятия напряженности правительство в конце 1913 г. потребовало упразднения службы «пограничных офицеров». Были отозваны с границы и отправлены в гарнизоны, расположенные во внутренних или вновь присоединенных районах, служившие в ней члены «Черной руки», которые до Балканских войн создали в Боснии и Герцеговине собственную разведывательную сеть, сотрудничали с «Народной одбраной», перебрасывали добровольцев с целью обучения и отправки на фронты Балканских войн. Среди этих офицеров имелось и несколько авторитетных, которых Австро-Венгрия упоминала в ходе процессов в Сараево и Баня-Луке. Факт состоит в том, что эти перемещения происходили до сентября 1913 г. или, самое позднее, до ранней весны 1914 г.
В репортаже газеты «Политика» о состоявшемся 25 апреля 1926 г. заседании Главного комитета Радикальной партии, на котором разбирались инсинуации бывшего министра Любомира Йовановича относительно того, что правительство в июне 1914 г. знало о планировавшемся покушении, указано, что в ответ «Н. Пашич заявил, что сразу по возвращении из Бухареста приказал “Народной одбране” ничего не предпринимать против Австрии, так как ситуация очень опасная».
Об отсутствии у Сербии желания развязать войну пишет и Адам Прибичевич – представитель рода, из которого вышло немало политиков и национальных деятелей. Под предлогом того, что хочет навестить брата Милана, больного тифом, он отправлялся в Белград, где получал от Н. Пашича указания. Сербские министры, с которыми контактировали братья Прибичевичи, опасались воинственных австро-венгерских намерений и рассуждали, что Сербии нужно самое малое десять мирных лет, если не больше. России-защитнице оставалось как минимум еще четыре года до завершения военных реформ, после чего Австро-Венгрия и Германия не посмели бы уже провоцировать столкновение. «Однако, если на нас нападут в 1914 г., наши дипломатические позиции будут намного надежней, если мы не предоставим Австро-Венгрии ни единого повода для агрессии. Поэтому мы заинтересованы в том, чтобы ситуация на юге Монархии нормализовалась. Вы знаете, насколько для нас болезненна боснийская проблема. Однако мы не протестуем в связи с намерением Данило Димовича образовать сербскую проправительственную партию. По тем же соображениям следует добиваться введения в Хорватии легального положения», – говорил министр Люба Йованович Адаму и Валериану Прибичевичу, прибывшим в Белград по поручению брата Светозара. Йованович подчеркнул, что его позицию полностью разделяют Н. Пашич, Стоян Протич и Лаза Пачу.
Вышесказанное Адаму Прибичевичу подтвердил лично Пашич, попросивший передать Светозару, чтобы возглавляемая им Хорватско-сербская коалиция в интересах нормализации ситуации в Хорватии заключила соглашение с Тисой. «Отправился я в Загреб во второй половине сентября, передал послание сербского правительства, а в ноябре уже был достигнут договор с Тисой», – пишет Адам. «Весной 1914 г., – продолжает он, – депутат от коалиции др. Душан Попович узнал, что Австро-Венгрия в этом году нападет на Сербию. От Сербии ультимативно потребуют, чтобы она пустила австро-венгерскую армию в Новипазарский санджак и позволила занять сербскую границу с Албанией под предлогом недопущения проникновения албанских комитов из Сербии в Албанию, где они нарушают мир и препятствуют ее обустройству. Сербия откажет, и начнется война. В Загребе Попович рассказал об этом возвращавшемуся с Запада сербиянскому политику Лазе Марковичу и попросил передать сведения Пашичу».
Много делалось для того, чтобы не провоцировать Монархию. Например, Васе Стаичу – редактору выходившего в г. Нови Сад «Нового серба» – было передано, чтобы местные сербы вели себя спокойно: «Даже пошевелиться не смейте. Прекратите агитацию, приостановите выпуск газеты. Мы хотим мира и порядка». Пашич понимал, что Сербия нужно время, чтобы обустроить освобожденные области.
Намерение сербского правительства улучшить отношения с Австро-Венгрией отмечал и поверенный в делах российского посольства в Белграде Василий Штрандтман. В ситуации, когда Монархия использовала каждую проблему для усиления напряженности, сербская сторона выразила готовность предоставить ей концессии на строительство путей в новых областях. С этой целью в Белград прибыли представители венской железнодорожной дирекции. Переговоры с ними прервала новость о Сараевском покушении.
Будучи в курсе того, что Австро-Венгрия весьма недоброжелательно взирает на планы Сербии и Черногории относительно заключения реальной унии, оба сербских правительства прервали переговоры. Сделать это через посланника в Белграде Гартвига потребовал русский министр Сазонов, до которого дошли тревожные вести из Берлина и Вены.
Содержание переговоров Штрандтмана с престолонаследником Александром и премьером Пашичем свидетельствует о том, что они осознавали неготовность Сербии к новым кризисам и тем более к войне. Их главным аргументом было истощение в результате Балканских войн военных ресурсов, восстановить которые не представлялось возможным даже в течение трех лет. В последней шифрованной телеграмме из Белграда, отправленной 23 июля 1914 г., поверенный в делах Штрандтман детально изложил видение Пашичем сложившейся ситуации. Безусловно, Сербия задумывалась об освобождении своих братьев в Боснии и об объединении с ними. Однако международные условия, этому благоприятствующие, могли сложиться только в отдаленном будущем. Актуальной задачей оставалось усиление собственных позиций путем развития связей с Румынией, Черногорией, Грецией и в перспективе с Болгарией. Имелись и внутренние проблемы, решение которых тоже требовало времени. Считалось, что три года потребуются только для того, чтобы собрать необходимое военное снаряжение и построить мост на Дунае, который связал бы сербский берег с румынским. Более продолжительное время заняло бы строительство железных дорог на юге и в Санджаке, а также надежных и скоростных путей сообщения, ведущих из центра к окраинам. В заключение Штрандтман пишет: «Из сказанного нетрудно заключить, что возникновение в данную минуту и в ближайшем времени событий, могущих до крайности обострить австро-сербские отношения, считается в Белграде не только не желательным, но и опасным для самого существования Королевства. К такого рода событиям следует отнести убийство наследного эрцгерцога Франца-Фердинанда и его супруги – убийство, спутавшее все планы Сербии и поставившее вопрос о военном столкновении ее с великой державой в самую неблагоприятную для нее минуту (курсив мой – М. Б.). Понятна была поэтому тревога, охватившая не только сербское правительство, но и тем более королевича-регента, который в полном сознании недостатков сербской армии считал, что, с точки зрения австрийской, было бы “большой глупостью” не воспользоваться сложившимися обстоятельствами, чтобы предъявить Сербии неприемлемые требования и вызвать вооруженный конфликт… Принимая во внимание все вышеизложенное… можно с уверенностью сказать, что королевское правительство по случаю ожидаемого выступления Австро-Венгрии в Белграде пойдет навстречу тем могущим быть ей предъявленным требованиям, совместимым мало-мальски с достоинством самостоятельного государства».
О неготовности Сербии к войне сообщали и австро-венгерские представители в Белграде.
За подходящим к концу разделом, озаглавленным нами «Нужны ли были Сербии международный кризис и война в 1914 г.», мог бы последовать раздел «Хотела ли Австро-Венгрия в 1914 г. кризис и войну?». Ответ, написанный заглавными буквами, гласил бы: «ДА». Мировой литературе давно известны планы и мотивы министра А. Эренталя, возглавлявшего МИД с начала 1906 г., и графа Берхтольда, унаследовавшего ему в 1912 г., и ближайшего соратника графа Я. Форгача – бывшего посланника в Белграде, страстно ненавидевшего Сербию. Нельзя скрыть или игнорировать активность одиозной «военной партии», подстрекательство со стороны начальника Генерального штаба Конрада фон Гетцендорфа, которого генерал Оскар Потиорек на все лады расхваливал ответственному за Боснию министру Билинскому. Конрад в своих дневниках вел подсчет требованиям начать войну против Сербии. 24 раза – только с января 1913 г. по июнь 1914 г. В ответ на рекомендации Билинского ускорить решение аграрной проблемы, чтобы избежать повторения восстаний, аналогичных разразившемуся в 1910 г. в северном Посавье, Потиорек 28 мая 1913 г. отправил свое приобретшее известность письмо. Оно свидетельствовало о том, что в Австро-Венгрии присутствовал какой-то фаталистический страх в связи с надвигавшейся войной, что, разумеется, не было новостью для обоих государственных деятелей. Однако Потиорек считал нужным приблизить конфликт, ибо считал невозможным добиться дружественных отношений с Сербией даже ценой максимальной предупредительности. «Если настоящую ситуацию не использовать, как, по-видимому, и произойдет, для того чтобы сделать Сербию безопасной для нас путем объединения с Монархией хотя бы в форме заключения торговой, таможенной и военной конвенции, придется считаться с тем, что это государство во время каждой предстоящей войны будет сражаться как явный и ожесточенный противник на стороне прочих наших неприятелей», – в таком витиеватом ключе военачальник предлагал предпринять превентивную войну и осуществить план, который был утвержден в общих чертах еще при Эрентале и которому Вена, увы, не склонна была следовать. Билинского рекомендации наместника в Боснии навели на мысль о том, что тот одержим ненавистью как к Сербии, так и к сербским подданным Монархии.
Председатель итальянского правительства Джованни Джолитти (Giovanni Giolitti), выступая перед парламентом, утверждал, что Австро-Венгрия готовила нападение на Сербию еще летом 1913 г. Остановило ее лишь отсутствие поддержки со стороны прочих великих держав. Историк Милорад Экмечич пишет, что, если бы не случилось Сараевского покушения, «нашелся бы другой предлог для развязывания Первой мировой войны, о котором нам доподлинно известно. Таковым надлежало стать восстанию албанцев, назначенному на осень 1914 г. Я в свое время изучал в сараевском Государственном архиве материалы, описывающие планы экономической мобилизации на случай Третьей балканской войны, которая должна была состояться “осенью этого года”. По всей Боснии и Герцеговине скупались стада коров и коней, отсылались в порты Далмации, откуда их легко можно было перебросить в Албанию».
В июне 1913 г. министр иностранных дел Берхтольд передал в Берлин, что Австро-Венгрия полагает, что даже без российской провокации следует вмешаться, если Сербия одержит решающую победу и возникнет угроза создания некой «Великой Сербии». Когда германский посол Генрих фон Чиршки, принявший это послание, спросил, что такое «Великая Сербия», то Берхтольд в качестве единственного ее признака смог назвать общую границу с Грецией. Более четкого определения не последовало. Берлин в ответ на инициативу Вены заявил, что та непозволительно допускает, чтобы ее действия определял какой-то «кошмар Великой Сербии».
Эффект разорвавшейся бомбы произвели поражение Болгарии и заключение Бухарестского мирного договора в Вене и Будапеште, воспринимавших случившееся как удар по «престижу великой державы». 22 июля 1913 г. профессор Редлих записал в своем дневнике: «Официальные круги пребывают в глубокой депрессии». В тех же словах положение в министерстве иностранных дел описывал и граф Кормонас: «Балльхаусплатц охвачен глубочайшей депрессией». Мать воинственного графа Алиса фон Гойос восклицала: «Если бы этот Бетман-Гольвег (германский рейхсканцлер – М. Б.) был мужчиной, он бы вмешался в войну между Сербией и Болгарией».
В августе 1913 г. Вена не смогла смириться с условиями Бухарестского мира, которые не только означали усиление Сербии, Черногории и Румынии за счет Болгарии, но и нарушали планы ее экспансии в южном направлении. 10 августа – в тот же день, что был подписан договор, – австро-венгерские представители сообщили Германии и Италии о намерении напасть на Сербию. Об этом итальянский министр иностранных дел маркиз Антонино ди Сан-Джулиано (Antonino Parteno-Castello di San Giuliano) доложил премьеру Джолитти в телеграмме, которая гласила: «Австрия сообщила нам и Германии, что собирается напасть на Сербию; она представляет это как оборонительную операцию и надеется, что Тройственный союз расценит это как casus foederis, что, по-моему, невозможно. Мы вместе с Германией попытались отговорить Австрию от этих действий…». Джолитти ответил министру: «Casus foederis не наступит в результате нападения Австрии на Сербию. Это отнюдь не оборонительный, а продиктованный ее личными соображениями шаг… Об этом следует заявить Австрии со всей ясностью. Будем надеяться, что Германия предпримет меры, дабы отвратить Австрию от этой весьма опасной авантюры».
Шеф кабинета министра Берхтольда граф Гойос так объяснял позицию «военной партии» в австро-венгерском МИДе: «Для нас любое решение, допускающее сохранение сложившейся после Бухарестского мира ситуации, в которой окрепшая под эгидой России Сербия становится центром притяжения и объединения всех югославян, в которой Румыния остается в лагере наших неприятелей, ставит под вопрос не только наш статус великой державы, но и само наше существование… Коалиция, добившаяся подписания Бухарестского мира, должна быть разбита, а Болгарии – возвращена ее прежняя сила. Если, конечно, предполагается, что Австрия продолжит существовать». О своей решительной позиции Вена поставила в известность и румынского монарха Кароля I: «Нас и сегодняшнюю Сербию разделяет огромная югославянская проблема, которую… можно решить только силой. Паллиативы здесь напрасны… Или от Сербии мало что останется, или сами основания Монархии пошатнутся». 11 августа Гойос заявил Редлиху, что отношения с Германией перестали быть дружескими.
Позднее, в 1914 г., Джолитти, как уже было сказано выше, публично заявил, что Австро-Венгрия собиралась напасть на Сербию еще летом 1913 г. Однако тогда ее не поддержали великие державы.
Как пишет А. Митрович, целый ряд австро-венгерских и германских документов того времени свидетельствует о поиске предлога для начала войны против Сербии. Историк, в частности, обращается к инструкции, полученной австро-венгерским послом в Берлине 1 августа 1913 г.: «Политика учтивости и экономического сотрудничества с Сербией “только тогда станет актуальной, когда нам удастся любыми средствами, например в результате победоносного военного наступления, убедить сербский народ в неосуществимости великосербских мечтаний и принудить его к лояльности в отношении Австро-Венгрии”». Митрович указывает, что и «3 октября 1913 г. в ходе заседания Объединенного совета министров (правительства – М. Б.) все присутствующие министры и представители вооруженных сил продемонстрировали единодушие и согласились с мнением рыцаря фон Билинского и графа фон Штюргка, что мы “должны подготовиться к этой масштабной борьбе”, “то есть интенсивно готовиться”, дабы в состоянии готовности встретить момент, который продемонстрирует, что “мы, несомненно, оскорблены Сербией”, после чего мы “приступим к действиям”, вследствие которых наступит capitis diminutio Сербии”».
Помимо вышеописанных соображений австро-венгерскими правящими кругами двигал еще один иррациональный мотив – страх перед распадом и гибелью Монархии. Некоторые полагали, что предпочтительней героически погибнуть (Конрад), чем прозябать в постоянном страхе. По Вене ходила пословица: «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца» («Besser ein Ende mit Schrecken als Schrecken ohne Ende»).