Наиболее основательный труд о подготовке Сараевского покушения, на который все ссылаются…

Книга Владимира Дедиера «Дорога в Сараево» сначала вышла на английском языке

Судебный следователь Лео Пфеффер. Расследование Сараевского убийства.

Встреча Франца Фердинанда и кайзера Вильгельма в Конопиште

Современники считали престолонаследника Франца Иосифа сторонником войны

Сербские власти верно оценили, или предчувствовали, что Австро-Венгрия строит далекоидущие планы перекройки границ на полуострове и подчинения Сербии. Балканские войны должны были послужить поводом для того, чтобы осуществить военную интервенцию и присвоить сербские завоевания. В соответствии с этими оценками был составлен и военный план, согласно которому Ибарской армии генерала Живковича, пока не завершились основные операции, отводилась роль защитника на случай австро-венгерской интервенции. Осенью 1912 г. разведывательное отделение сербского генштаба через полковника Негри получило от итальянского Главного генерального штаба точное описание австро-венгерского плана действий в отношении Сербии. Италия, будучи союзницей Монархии, уже столкнулась с ее недружелюбной позицией в ходе итало-турецкой войны 1911–1912 гг. Аналогичными были и «оценки» генерала Фичева. Имелись и другие признаки того, что нападение произойдет из Боснии, через р. Саву, в район Мачвы. Например, строительство дорог, ведущих к тому участку границы, активность разведки, изучающей пути возможного наступления и т. п. Кроме того, поездки чинов австро-венгерского генерального штаба по Боснии осуществлялись и в направлении Дрины. Когда Разведывательное отделение сербского генштаба нанесло на карту зафиксированные случаи австро-венгерского шпионажа в период 1908–1910 гг., стало очевидно, что основное внимание уделялось не долине Великой Моравы, а городам Ужице и Валево.

Подполковник Драгутин Димитриевич-Апис, возглавивший после Балканских войн Разведывательное отделение, по долгу службы внимательно изучал донесения о планах Монархии. Все они – и достоверные, и неточные, и тенденциозные – предполагали одно и то же: официальная Австрия всерьез намеревается во что бы то ни стало и под любым предлогом напасть на Сербию, которая в тот момент была наиболее уязвима. Наблюдение за политической жизнью и чтение газет подводило к тому же выводу. Как писал полковник Чеда Попович, информация о том, что в Боснии состоятся маневры, руководить которыми собирается эрцгерцог Фердинанд, серьезно обеспокоили Аписа. Омладина в Боснии, со своей стороны, восприняла происходящее как невиданную провокацию. В то время почти вся сербская кадровая армия находилась в новоосвобожденных областях. Апис был более чем осведомлен о действиях Австро-Венгрии, направленных на побуждение албанцев к мятежу. В то время как сербский военный атташе в Вене сообщал, что приоритетом является скорая оккупация Албании и Сербии нечего опасаться, в других донесениях, отправлявшихся из Боснии, сообщалось, что и сам генерал Потиорек приезжал на берег Дрины, дабы произвести рекогносцировку. А ведь официально маневры предполагались к проведению в районе между Сараево и Мостаром. Стало также известно, что скот распределен на хранение в пограничные села, которые обходит военная инспекция. Поступали и другие предупреждения, все свидетельствовавшие об одном и том же. Росту озабоченности способствовало и то, что австро-венгерское правительство отказывалось подписывать с Сербией долгосрочное соглашение.

В обязанности шефа Разведывательного отделения входило и развитие зарубежной сети агентов, чем занимались в то время все страны. Его деятельность, в том числе и сотрудничество с Малобабичем, и привлечение к выполнению мероприятий пограничных структур, преследовала оборонительные цели. Другая, менее изученная сторона вопроса – это личное мнение отдельных персон, включая самого Аписа, о том, как и в каком направлении следовало вести борьбу за национальное освобождение. В этом отношении значение имела и позиция двух других членов «Черной руки» – решительных и своевольных майоров Любомира Вуловича и Воислава Танкосича, прозванного Длинным.

Если верить запискам полковника Чедомира Поповича, то Апис во время их первой встречи после покушения, состоявшейся в 1915 г., заявил ему следующее: «Я был уверен, что запланированные маневры в Боснии – это лишь для отвода глаз, а на самом деле готовится нападение на Сербию, командовать которым предстояло главнокомандующему Австрийской армии, престолонаследнику Францу Фердинанду. Больше всего я боялся этого… Каково было состояние наших вооруженных сил, тебе известно. Могли бросить в Сербию одну-две кавалерийских дивизии, и некому было бы их остановить. Пока наши войска подоспели бы с юга, Сербия оказалась бы раздавленной. Весь мир и нас самих поставили бы перед свершившимся фактом. И поэтому, когда однажды ко мне в канцелярию пришел Танкосич и сказал: “Есть тут какие-то юноши-боснийцы, утомили меня своими просьбами разрешить им отправиться в Боснию. Отпустить их?”, я ему ответил: “Да пускай едут!”. Танкосич тогда сказал мне, что эти ребята вместе со своими единомышленниками в Боснии хотят что-то предпринять против Фердинанда. Честно тебе признаюсь, тогда я подумал, что такое покушение не достигнет своей цели, что оно, может, и не состоится вовсе. Я полагал, что австрийского престолонаследника так будут охранять, что к нему не подобраться. В лучшем случае произойдет какой-нибудь инцидент, и станет видно, что не получится безнаказанно напасть на Сербию. В любом случае и в кошмарном сне я не мог представить, что покушение станет поводом для развязывания войны против Сербии… Тем не менее, подумав еще немного, решил, что ребят надо вернуть, а покушению любыми средствами помешать. Я попытался это сделать через четника Джуро Шараца. Но поздно. Заговорщики – и эти двое, и те, что уже были в Сараево, – не хотели ни о чем слышать».

Судебный следователь Лео Пфеффер в своей книге пишет: «Далее речь пойдет о том, что Иличу сообщили из Белграда, что ему следует отказаться от покушения. В этом (Илич) никогда не сознавался и не выдал того, кто ему передал сообщение. Об этом факте я узнал только после войны».

Тюремный охранник на процессе в Салониках, поручик Йосиф Протич, оставил записки, проверить достоверность которых удается далеко не всегда. Если верить мемуаристу, то полковник Чеда Попович, проникшись к нему доверием как к старому четнику, так характеризовал своевольного Вою Танкосича: «Я знаю: прибыл человек из Белграда от Аписа. Секретно, с тайным предписанием… По телефону нельзя было… Говорит: “Апис приказал Вое отозвать своих львов…”. Но поздно, они уже переправились через Дрину! Я послал человека, он догнал их, передал послание. А Воя сказал: “Вон отсюда! Не верю, что решено не стрелять! Даже если так, для меня нет пути назад”…».

Историк Станое Станоевич, разделявший взгляды организаторов Салоникского процесса, писал, что Димитриевич и Танкосич действовали, не поставив в известность своих товарищей. «Только 15 июня (по новому стилю – М. Б.) Димитриевич созвал заседание Главного комитета организации Объединение или смерть и сообщил, что готовится убийство престолонаследника Франца Фердинанда, а также привел причины, побудившие его к этому. Главная – то, что престолонаследник Фердинанд хочет спровоцировать войну, которую можно предотвратить, если его убрать. Почти все члены комитета высказались против этого намерения, и началась длительная и весьма оживленная дискуссия. В конце концов, под давлением товарищей Димитриевич согласился все отменить и передать в Сараево, чтобы не совершали покушения. По-видимому, он что-то предпринял в этом направлении. Однако или было уже поздно, или заговорщики в Сараево его не послушали. События разворачивались согласно своей роковой логике».

Позднейшее «признание» Аписа в том, что он организовал Сараевское покушение, было продиктовано специфическими соображениями. От историографии не ускользнуло, насколько оно нелогично и противоречиво. Димитриевич свои показания записал и передал Военному трибуналу для офицеров в Салониках. И в них, безотносительно организаторов и исполнителей, назван тот же мотив покушения, что и в процитированных выше свидетельствах. А именно: устранить Фердинанда как представителя воинственного направления.

В рапорте Апис взял на себя всю ответственность, стремясь снять обвинения с Раде Малобабича и Мухамеда Мехмедбашича – своих агентов, действовавших на территории Боснии. Первого сербские власти арестовали в июне 1914 г. по подозрению в шпионаже в пользу Австро-Венгрии, о чем говорилось выше. Освободили Малобабича во время отступления в 1915 г., после чего он находился под защитой Аписа. Тот в своих показаниях касается и сотрудничества с российским военным агентом в Белграде Артамоновым. Димитриевич категорически заявляет, что оно протекало исключительно в сфере разведывательной деятельности и взаимной помощи и не имело никакого отношения к организации покушения. Об этом Апис написал следующее: «Наблюдая, как Австрия готовится к войне с нами, я пришел к выводу, что в результате исчезновения престолонаследника австрийского Фердинанда военная партия и течение, во главе которого он стоял, утратят свое влияние, и эта угроза минует Сербию или будет устранена хотя бы на время. Поэтому я поручил Малобабичу организовать покушение на Фердинанда в Сараево во время его запланированного визита».

Не одна Сербия испытывала опасения в связи с Фердинандом и его намерениями. В подтверждение обратимся к давно введенному в научный оборот документу из французского дипломатического архива, характеризующему общественное мнение того времени, точнее начала 1913 г. 1 и 2 января парижская газета «Пари-Миди» (Paris-Midi) напечатала статьи Мориса Де-Валетта (Maurice de Walette), который, рассуждая о хрупкости мира в Европе, без стеснения называет главную силу, ему грозящую: «Разве анархист, который бы убил австрийского эрцгерцога-престолонаследника, не уберег бы мир от рек крови и слез». Эта недвусмысленная позиция, или даже намеренное подстрекательство, вызвала возмущение в Австро-Венгерском посольстве и была расценена в Вене как призыв к убийству. Кэ д‘Орсэ отреагировала оперативно, и Де-Валетт, подвергшись негласному воздействию, уже 3 января опубликовал статью, написанную примирительным тоном. Это, однако, не удовлетворило австро-венгерское правительство, которое поручило своему послу в Париже подать в суд на «Пари-Миди». Ради улаживания международного инцидента тогдашний премьер и министр иностранных дел Пуанкаре обратился к министру правосудия с просьбой произвести судебное расследование в отношении издания.

Сразу после покушения основные французские газеты – «Пти Журналь», «Пти Паризьен», «Матэн» и «Журналь» – не уделили внимания характеру Фердинанда и не проявили озабоченности в связи с тем, что его убийство могло стать угрозой миру. Даже «Ом Либр», близкая к Клемансо, критиковала Австро-Венгрию за то, что та использует убийство в интересах своей политики, направленной неоправданно против Сербии и сербов в целом, а также за провоцирование антисербских общественных настроений. А «Юманите» и «Ля Батай Синдикалист» продолжили называть убитого эрцгерцога протагонистом агрессивной и воинственной политики, угрожавшей миру в Европе. Второе издание высказалось в том духе, что «лидер военной партии, человек иезуитов… надежда реакционных австро-венгерских кругов, тот, кто поддерживал репрессии в отношении славянского меньшинства, заплатил жизнью за ту ненависть, которую сам он и породил».

24 июня/4 июля сербский посланник в Париже др. Миленко Веснич, наряду с изложением своей беседы с министром Рене Вивиани, состоявшейся 18 июня/1 июля, сообщал: «Что касается этого прискорбного события, то поначалу замешательство было очень сильным. Однако оно быстро проходило, особенно по мере того, как стали более трезво рассуждать о том, какую угрозу европейскому миру представлял собой погибший эрцгерцог… Чем дальше от самого события, тем сильней в здешних кругах убежденность в том, что исчезновение эрцгерцога Франца Фердинанда с европейской сцены – это событие, благоприятное для мира в Европе. В этом отношении позиция английской печати, в частности “Таймс”, была весьма полезной».

Сербский поверенный в делах в Константинополе Джорджевич сообщал в Белград, что в течение нескольких дней после покушения нанес визиты послам и посланникам Италии, Франции, Великобритании, России, Румынии, Бельгии и Испании. Вслед за дипломатичными выражениями сожаления в связи с трагической кончиной эрцгерцога, которые Джорджевич упоминает отдельно, они давали ему понять, что ожидают «облегчения, улучшения политической ситуации в Европе, так как все они считали его воинственным человеком, который был в состоянии ради какого-нибудь каприза Австрии развязать европейскую войну… За несколько дней до смерти Франца Фердинанда английский посол сэр Маллет сказал мне о нем: “Этот человек – ограниченный клерикал, который ничего не понимает в европейской политике. Он представляет собой настоящую угрозу миру во всем мире”. Бельгийский посланник барон Моншер без околичностей искренно заявил мне: “Жаль, что он погиб так ужасно, но, между нами говоря, с позиции европейских интересов лучше, что его не стало”». Характеризуя мнение британской дипломатии, историк Марк Корнуолл добавляет, что и Франция с Италией с облегчением восприняли известие о смерти Франца-Фердинанда.

Очевидно, дипломаты упустили из вида, что имелись силы, которые только ждали предлога для развязывания войны. Сараевское покушение им его предоставило.

Австро-венгерский министр иностранных дел граф Берхтольд в своих воспоминаниях отмечал, что после совместной с германским кайзером охоты в Шпрингене в конце ноября 1912 г. Франц Фердинанд оставил свои прежние убеждения и стал «убежденным и упрямым поборником войны». Его пребывание в Берлине совпало с продолжительным визитом австро-венгерского начальника генштаба Блазиуса Шемуа (Schemua), который также встречался с Вильгельмом и Мольтке (22 ноября 1912 г.). Кайзер пообещал Фердинанду поддерживать Австро-Венгрию в любых ситуациях, особенно в случае осложнений с Россией и Сербией. Негласный визит эрцгерцога и Шемуа в Берлин вызвал озабоченность в Санкт-Петербурге. После встречи Николая II c военным министром и генералитетом будто бы обсуждалась возможность мобилизации Киевского военного округа и частичной мобилизации Варшавского. Однако тогда до этого не дошло.

 

Вслед за современниками событий право голоса получили историки

Историк Франсуа Фейто (François Fejtö) в книге «Реквием по одной исчезнувшей империи» (1993) утверждает, что вопреки распространенному мнению, будто Фердинанд был воинственным человеком и представлял собой угрозу миру, он на самом деле выступал за мир и противостоял авантюристической политике Берхтольда и собственного друга Конрада – дуэта приверженцев агрессивного курса на Балканах.

В подтверждение Фейто цитирует письмо Фердинанда, написанное им за год до гибели: «Мы обязаны сделать все, чтобы сохранить мир… Представим себе, что мы ввязались в войну против Сербии. Можем очень легко выиграть первый раунд, а что потом? Вся Европа обрушится на нас как на нарушителей мира… Мы должны сначала навести порядок в собственном доме и заручиться поддержкой всего нашего народа, прежде чем строить планы экспансионистской политики». Этот документ, безусловно, отражает позицию Фердинанда, которой он придерживался летом и осенью 1913 г., когда Австро-Венгрия откровенно угрожала Сербии. Тогда Вене не удалось заручиться поддержкой ни Германии, ни остальных европейских держав. Однако процитированное письмо в равной мере свидетельствует и о том, что Фердинанду не была чужда идея проведения экспансионистской политики. Он прилагал все усилия к тому, чтобы Монархия обзавелась мощным флотом и подтвердила свой статус великой державы. Венгров эрцгерцог считал дестабилизирующим фактором. Близко дружил с германским кайзером. Таковы факты.

Франсуа Фейто, на работы которого в своих изысканиях опираются видные историки Жан-Жак Бекер и Жан-Поль Блед, заявляет, что Фердинанд неохотно принимал советы Германии по поводу сербского направления политики Австро-Венгрии. Так, например, раздражение престолонаследника вызвало одно письмо канцлера Бетман-Гольвега, убеждавшего его отказаться от агрессивности, дыбы не осложнять отношения с Россией и сберечь «хрупкий росток» германо-британского сближения. Фердинанд, как следует из некоторых его частных писем, опубликованных Робертом Канном, хотел избежать войны, понимал, что не стоит провоцировать Россию и рисковать расположением хорватов и румын. В конце концов, Фейто делает следующее предположение: если бы Фердинанд остался жив, то австро-венгерская политика была бы иной. Удалось бы избежать развязывания войны, локализовать которую не представлялось возможным.

Жан-Поль Блед в монографии, посвященной Францу Иосифу (1987), настаивает, что, вопреки стереотипным представлениям, нет реальных доказательств того, что Франц Фердинанд в 1914 г. стремился к войне. Эрцгерцог действительно был грубым антисемитом, неприятелем масонов, клерикалом до глубины души, то есть однозначно человеком далеко не открытым и либеральным. Однако в 1908 г. он выступал против аннексии Боснии и Герцеговины и слышать не хотел о каких-либо действиях против Сербии.

В подтверждение Блед описывает, как Фердинанд и император Франц Иосиф в 1906 г. не поддержали предложение Конрада напасть и уничтожить Сербию. Так, эрцгерцог, оказывавший ему протекцию и способствовавший его назначению на должность начальника генштаба, писал первому адъютанту генерала майору Брошу фон Аренау: «Сдерживайте, прошу вас, Конрада. Он должен избавиться от своей горячечной воинственности. Было бы чудесно и очень приятно стереть в порошок этих сербов и черногорцев. Однако чего стоят так легко доставшиеся лавры, если ценой их может стать европейский кризис, если потом нам придется воевать, возможно, на два или три фронта? Нам это не по силам». Все-таки и Бледу пришлось признать, что после 1909 г. Конрад, пользовавшийся поддержкой Франца Фердинанда, поставил под угрозу дипломатические усилия Вены. Министру иностранных дел Эренталю потребовалась поддержка императора, чтобы остановить Конрада, который уже в 1911 г. собирался напасть на Италию.

Французский исследователь не упоминает, что в историографии есть разные мнения о том, какую роль на самом деле сыграл Фердинанд во время аннексии и Аннексионного кризиса (1908–1909) Дедиер указывает, что Редлих и Писарев считают его главным «ястребом», а Кислинг придерживается противоположного мнения. Для прояснения позиции эрцгерцога принципиальное значение имеют два письма из его переписки с кайзером, датированные апрелем 1909 г. Обращаясь к Вильгельму, Фердинанд пишет: «Мы тут пережили по-настоящему очень напряженные моменты. Все мы, кто может держать оружие, готовы были двинуться вниз по Дунаю. Эренталь, полагаю, добросовестно выполнил свои обязанности, а в лице Конрада я имел хорошего помощника во всех военным приготовлениях (…) Получив от Сербии последнюю дерзкую ноту, мы за несколько часов привели в движение в разных областях 30 000 человек, и все шло как по маслу, без малейшей задержки». Ответ Вильгельма, преисполненный экзальтации, гласил: «Мне доставило неподдельную радость быть вашим секундантом (…) и показать миру, ad oculus: когда две империи стоят плечом к плечу, Европа должна внимать им. (…) Меня глубоко тронуло, что ты так тепло и искренне высказываешься в том же духе. Разумеется, могу себе представить, что, руководствуясь сугубо военными соображениями, вы – ты, Конрад и вся армия – рассчитывали броситься в бой. (…) С другой стороны, вы получили возможность провести замечательную репетицию на случай войны и выяснить, все ли функционирует, как надо. И все прошло блестяще!». Во взаимоотношениях кайзера и эрцгерцога поворотным событием стал Аннексионный кризис, после которого и началась их переписка в подлинном смысле слова. В письме от 7 сентября 1913 г., хранящемся в архиве германского Министерства иностранных дел, Фердинанд выражает восхищение политикой Вильгельма, с которой, «преисполнившись скромности и глубочайшего уважения, полностью соглашается(!)».

Жан-Поль Блед к столетию Великой войны приурочил две книги. Одну – посвященную эрцгерцогу Францу Фердинанду (2012), а вторую – об агонии Австро-Венгрии в 1914–1920 гг. (2014). Автор настаивает на том, что во время Аннексионного кризиса только Конрад проявлял воинственность. Что касается агрессивности эрцгерцога, то это «мрачный миф, созданный Антантой после (?!) Первой мировой войны и получивший широкое распространение в государствах, образовавшихся на обломках Монархии». Блед полагает, что в основе заблуждения – ложная интерпретация встречи Фердинанда с Вильгельмом, состоявшейся 12 и 13 июня 1914 г. в Конопиште. Там якобы «два принца составили дьявольский план против мира во всем мире». Называя эту версию несостоятельной, Блед утверждает, что по всем ключевым дипломатическим вопросам тех лет Фердинанд придерживался миролюбивой позиции, то есть проявлял солидарность с императором Францем Иосифом. Что касается встречи в Конопиште, состоявшейся незадолго до Сараевского покушения, и в целом переговоров эрцгерцога и кайзера, то французский историк полагает, что на них основное внимание уделялось Румынии, а Сербия едва упоминалась. Он настаивает, что во время войны и после нее союзники, руководствуясь сугубо пропагандистскими соображениями, распространяли миф, несостоятельность которого доказать не составляет труда. «Однако надо было представить Франца Фердинанда сторонником войны, и этот образ оказался весьма устойчивым».

Называя Фердинанда «консервативным реформатором», Блед употребляет более чем сдержанный эпитет для характеристики его намерения установить неоабсолютистский режим á la Леопольд I. Реконструкция мощной и унитарной Австрии должна была положить конец дуализму, существовавшему с 1867 г. Фердинанд выступал против либерализма и многопартийности, а также всеобщего права голоса. Но только применительно к австрийской части империи. В другой ее половине расширение права голоса представлялось действенным средством сдерживания венгерских амбиций. Если в начале века Фердинанд и поддерживал формирование третьей территориальной единицы, составленной из славянских земель (Хорватия и Славония с присоединенными к ним Словенией и Далмацией), то после резолюции, опубликованной в 1905 г. в Риеке и Задаре, а также холодного приема в Дубровнике в 1905 г. он отказался от идеи триализма. У престолонаследника имелось много предрассудков – сказывалась нехватка образования. Как пишет Блед, еще накануне Балканских войн 1912 г. Фердинанд выступал против интервенции. Однако в декабре после успехов Белграда престолонаследник стал «требовать военной акции против Сербии». Блед полагает, что имела место лишь краткосрочная перемена мнения, и вскоре Фердинанд вернулся к прежней позиции. Любопытно, что, когда Блед ссылается на рапорт, который 24 июня 1914 г. Франц фон Мачеко (Franz von Matscheko) подал Берхтолльду, он в известной степени противоречит собственной трактовке встречи и переговоров в Конопиште.

Находясь в Конопиште, Берхтольд и Фердинанд сразу после встречи с Вильгельмом соглашаются друг с другом, что «необходимо придать наступательный характер внешней политике. Для этого следует в приоритетном порядке добиться изоляции Сербии». По возвращении в Вену Берхтольд поручает своему помощнику Мачеко составить доклад, обрисовывающий новые черты политики империи на Балканах.

По мнению Мачеко, которое он изложил начальству, Австро-Венгрии надлежало форсировать создание нового балканского союза с участием Румынии, Болгарии и Греции. Попытку образования новой коалиции, которая находилась бы в орбите Монархии и служила препятствием осуществлению интересов Сербии и России, Блед считает заранее обреченной на провал. Неизбежный рост напряженности между Веной и Белградом мог вылиться в войну, которая, впрочем, не выглядела неминуемой и, возможно, не началась бы, не будь Сараевского покушения. Автор настаивает, что эрцгерцог «с января 1913 г. снова стал апостолом мира – в противоположность Конраду, который неизменно выступал за то, чтобы прибегнуть к ultima ratio».

Немецкая исследовательница Альма Ханнинг (Alma Hanning) придерживается той же точки зрения, что и Блед в своих позднейших исследованиях, в которых его умозаключения обрели известную глубину. В биографии, посвященной Фердинанду, она описывает его как консерватора, стремящегося вернуть былое, а именно ослабить венгерский фактор. Очень многие его восшествия на престол ожидали скорее со страхом, чем с радостью.

Утверждая, будто только в декабре 1912 г. Франц Фердинанд «непродолжительное время полагал», что следует прибегнуть к прямому действию против Сербии, Блед либо заблуждается, либо сознательно опускает некоторые факты, которые плохо вяжутся с образом «апостола мира». Например, 27 и 28 февраля 1913 г. престолонаследник соглашался с генералом Конрадом, что следует напасть на Сербию. Но только с той целью, чтобы ее наказать и предостеречь на будущее: «Можно осуществить некую акцию против Сербии, но ни в коем случае ничего не аннексировать, ни одного квадратного метра ее территории». За два дня эта позиция была озвучена дважды. Не приводит французский автор и следующее заявление Фердинанда, отраженное в генеральском дневнике: «Наш главный враг – Италия, с которой нам когда-нибудь придется воевать, чтобы вернуть Венецию и Ломбардию». Блед не указывает, что только твердая позиция Британии, продемонстрированная ею 3 и 9 декабря 1912 г., обусловила разрешение военного кризиса. 8 декабря после обеда германский военный совет принял решение отложить войну на полтора года, а на следующий день кайзеру пришлось взять назад свое данное Фердинанду обещание поддержать австро-венгерское нападение на Сербию. Ситуация повторится и в мае 1913 г. в связи с кризисом вокруг Скадара.

Дэвид Стивенсон и вслед за ним Оливер Янц пишут, что Драгутин Димитриевич-Апис опасался превентивного австро-венгерского удара, а главным «ястребом» считал Франца Фердинанда. Несправедливо – утверждают авторы. Ведь по этому вопросу престолонаследник проявлял сдержанность. Историки забывают указать, что Апис, прислушавшись к мнению своих товарищей и «хорошенько поразмыслив», попытался предотвратить покушение, которое могло стать предлогом для агрессии против Сербии. Однако младобоснийцы действовали по своему усмотрению и не последовали его совету.

Хольм Зюндхаузен в ходе развернувшейся в 2014 г. полемики заявил, что главным противником возможной войны был Франц Фердинанд, смерть которого и склонила чашу весов в пользу «военной партии». Немецкий историк вслед за Бледом и остальными пишет, что эрцгерцог часто и резко выступал против войны, за исключением единственного случая, имевшего место в конце 1912 г. Следовательно, и этот автор закрывает глаза на все прочие кризисные ситуации, в которых престолонаследник представал сторонником именно военных мер. Так, он испытал глубокое разочарование, когда 9 декабря 1912 г. кайзер временно отказал Австро-Венгрии в поддержке ее воинственных намерений. Зюндхаузен все-таки не называет Фердинанда пацифистом. Приоритетом он считал стабилизацию внутреннего положения в Монархии, а также поддержание status quo, по крайней мере в обозримом будущем. «Франц Фердинанд не был пацифистом, как не были ими и правители многих других государств».

Аника Момбауэр соглашается с Юргеном Ангеловым, который полагает, что идейные воззрения и тяжелый характер эрцгерцога обусловили его непопулярность. Австрийские немцы считали, что он излишне симпатизирует славянам, венгры видели в нем австрийца до мозга костей. Тем, кто хотел разделаться с Сербией, долгое время это не удавалось из-за позиции Фердинанда, гибель которого многими в Вене воспринималась как подарок судьбы. Трагическая ирония есть в том, что именно его убийство использовали в качестве предлога для развязывания войны. Оба автора считают, что престолонаследник пытался ограничить влияние начальника генштаба Конрада. Как и Мольтке, тот сетовал, что была упущена возможность, представившаяся в 1909 г.

Кристофер Кларк, к которому, как к историку, можно относиться по-разному, также проводит границу между Францем Фердинандом и «военной партией». Исследователь настаивает, что никогда не прекращавшееся противостояние престолонаследника и главы генштаба вылилось в 1913–1914 гг. в ряд открытых столкновений. Позиции Конрада ослабли в мае 1913 г. – после шпионского скандала, связанного с именем полковника Альфреда Редля. В историю оказался частично замешанным и генеральский сын Курт, «отмазать» которого удалось благодаря посредничеству Броша фон Аренау – шефа военной канцелярии Фердинанда. «Вопросом времени было, когда Конрад уйдет с должности, – вспоминал один из адъютантов эрцгерцога. – После дела Редля начальник стал живым трупом. Оставалось только назначить дату похорон». «После последовавших ожесточенных препирательств на маневрах в Боснии летом 1914 г. Франц Фердинанд решил избавиться от опостылевшего начальника генштаба. Если бы эрцгерцог пережил поездку в Сараево, Конрада бы сняли с должности, а “ястребы” лишились бы своего самого решительного и упорного представителя», – описанная Кларком сцена скорее имела место не в Боснии, а в Германии.

С июня 1914 г. современников событий, а затем историков и прочих участников споров о том, кто развязал войну, интриговал вопрос, о чем разговаривали или сговаривались германский кайзер и австро-венгерский престолонаследник 12 и 13 июня в Конопиште. В 1928 г. американский историк Сидни Фей на основании имевшихся в его распоряжении источников предположил, что из существенных политических вопросов обсуждалась лишь позиция Тисы и венгров в отношении румын Трансильвании. Фердинанд сетовал на дестабилизацию внутреннего положения Монархии, а также на отдаление Румынии от Тройственного союза. Как следует из вышесказанного, данную интерпретацию, в том или ином виде, разделяют Жан-Поль Блед, Жан-Жак Беккер и др.

Другая версия отражена в цитировавшихся выше мемуарах Василия Штрандтмана, который в день покушения находился на отдыхе в Венеции. Первый секретарь российский миссии в Белграде, не располагавший полной информацией о встречах Вильгельма и Фердинанда во дворце Мирамар на Адриатике и в Конопиште, воспользовался случаем и расспросил о них баронессу Амбрози – супругу советника австро-венгерского посольства в Риме: «Она, улыбаясь, мне сказала, что речь идет о таинственном “заговоре”, направленном против Сербии. На мое умышленное возражение, что такая комбинация неправдоподобна, она заметила, что речь идет не только о Сербии, но и создании самостоятельной Польши, а также об очень широких планах переустройства Европы, в которых найдут место сыновья эрцгерцога Франца-Фердинанда – Максимилиан и Эрнест».

Как пишет Владимир Дедиер, еще итальянский историк Альбертини обратил внимание на то, что запись в дневнике Конрада от 5 июля 1914 г. отражает содержание беседы в Конопиште. Генерал спросил самого императора, как поведет себя Германия в случае начала войны, которая представлялась неизбежной. Престарелый монарх сказал, что поручил эрцгерцогу задать этот вопрос кайзеру во время встречи в Конопиште. И Вильгельм, по словам Франца Фердинанда, лишь промолчал в ответ (Может, Франц Иосиф рассказывал все это, чтобы утихомирить Конрада? – М. Б.). Однако в тот же день генерал сделал запись о своем разговоре с начальником Оперативного отделения. полковником Мецгером: «Я ему говорил о своих сомнениях относительно поддержки Германии в том случае, если нас принудят в войне, упомянув и сомнения Его Величества. А Мецгер припомнил, что в последний свой вечер, проведенный в Илидже, эрцгерцог Франц Фердинанд сказал, что кайзер Вильгельм в связи с этим заявил ему в Конопиште: “Если мы не нападем сами, ситуация станет только хуже”». Как пишет Дедиер, события июля 1914 г. навели Альбертини на мысль, что слова Мецгера соответствовали действительности.

Не так давно – 13 сентября 2013 г. – белградская газета «Вечерние новости» опубликовала фрагменты из сохранившихся бумаг Дамьяна Бранковича – масона, бывшего представителя фирмы «Крупп» в Сербии и время от времени информатора Н. Пашича. Бумаги представляют собой полицейские досье, составленные в 1945 г. и хранящиеся в настоящий момент в Архиве Югославии. В ходе допросов Бранкович поведал следователям следующее: «Мне доверительно сообщили в Берлине, что ультиматум Сербии составлен в Потсдаме, а решение о войне против Сербии германский кайзер Вильгельм и Франц Фердинанд приняли в Конопиште. Об этом я узнал от др. Милона, который, помимо прочего, сказал, что Германия предоставила Австрии свободу действий в отношении Сербии. Вена вправе сама определить, когда и под каким предлогом следует произвести нападение. Я все это передал нашей ложе вольных каменщиков и правительству (Пашичу). Ложа попыталась предотвратить войну… Тогдашнее правительство, погруженное с головой в беспрерывную партийную борьбу и агитацию, не проявляло интереса к международной политике». Бранкович умер в 1956 г.

Означает ли вышеприведенное, что др. Вильгельм Милон – член правления фирмы «Крупп», опубликовавший в Швейцарии в 1918 г. памфлет «Разорение Европы», написанный на основании его дневников и писем, – действительно в свое время хотел предупредить о готовящемся масонов и, следовательно, Сербию? Милона в качестве свидетеля привлекала Комиссия по установлению виновников войны. Его считали одним из немногих немцев, которые с самого начала отдавали себе отчет в том, что Центральные державы навязали Европе бессмысленную и несправедливую войну. Милон поддерживал отношения с крупнейшими промышленниками, выполнявшими военные заказы, и был осведомлен о намерениях правительства, вызвавших его возмущение. Свидетельские показания Милона по сей день представляют собой предмет научной полемики.

В связи с предвоенной ситуацией историк Джон Рель упоминает в своих работах одну важную деталь. А именно – 16 июня 1914 г. введена в действие инструкция о прекращении любого почтового сношения между Военным министерством Пруссии в Берлине и союзными министерствами. С того момента коммуникация осуществлялась либо лично, либо посредством специальных эмиссаров. К чему вели эти приготовления? Рель подчеркивает, что в тот же день, когда был издан этот приказ, кайзер провел с премьером Бетман-Гольвегом беседу о превентивной войне. Исследователь также задается вопросом, знал ли что-нибудь военный министр Пруссии Альфред фон Вальдерзее о подготовке покушения на Фердинанда.

Как вспоминал последний австро-венгерский министр иностранных дел и советник эрцгерцога граф Оттокар Чернин, престолонаследник еще летом 1913 г. жаловался ему, что масоны охотятся за ним, а также «назвал имена некоторых австрийских и венгерских политиков, участвующих в заговоре».

Констатация того, что эрцгерцога недостаточно хорошо охраняли, озвучена как в интервью, так и в книге Л. Пфеффера, недвусмысленно намекавшего, что «Сараевское покушение было на руку определенным австро-венгерским кругам».

После гибели Фердинанда одна за другой стали появляться теории возможных заговоров, каждая из которых подкреплялась весомыми аргументами. Одним мерещилась «венгерская рука», ликвидировавшая антивенгерски настроенного престолонаследника. Другим – заговор сторонников войны, в котором состоял и Оскар Потиорек; «сербский заговор», убравший помеху созданию «Великой Сербии»; вышеупомянутый «масонский заговор»; «заговор полиции»; «германский заговор» и т. д. Сараевское покушение не было первой попыткой убить престолонаследника.

Согласно новейшим исследованиям, антисербской провокацией выглядел и приезд эрцгерцога в Сараево в день св. Вита – национальный сербский праздник, – и участие в маневрах войск, которые когда-нибудь могли осуществить реальное нападение на Сербию. Полиция, давно следившая за «Омладиной», ее объединениями и газетами в Хорватии и Боснии, предупреждала об опасности. Однако «реакционный и упрямый» правитель Боснии генерал Оскар Потиорек не придал значения этим предостережениям, одно из которых направил видный хорватский политик Йосип Сунарич.

Вышесказанное не мешает австрийской ревизионистской школе упорно доказывать, что Фердинанд был мирным человеком, а в Конопиште война не обсуждалась.

 

Теории заговора, обличающие сербов и русских

В ходе сербского расследования обстоятельств пребывания Принципа и Чабриновича в Белграде незадолго до аттентата установлено, что Принцип был настолько беден, что заложил свое пальто, чтобы выехать в Боснию, о чем осталась квитанция. «Чабринович, служивший в Государственной типографии, обратил на себя внимание властей, которые распорядились об его высылке за политическую неблагонадежность. Однако по его, Чабриновича, просьбе австро-венгерское консульство в Белграде письменно обратилось к полиции с заявлением о том, что названное лицо является австро-венгерским подданным, не вызывающим сомнения, и вследствие сего настаивало на предоставлении ему права дальнейшего пребывания в Белграде. Как видно, слова графа Понкратца, сказанные Гартвигу, вполне подтвердились». К свидетельству Штрандтмана добавим, что Принцип в австрийских полицейских досье фигурирует с 20 октября 1913 г. Будучи обязанным уведомлять о своем пребывании, он отметился в полиции и в последний раз. Так что о прибытии Принципа знали те, кому это было положено по долгу службы. Одно упущение за другим – случайно или намеренно?

Мы по-прежнему располагаем слишком малым количеством оригинальных источников, на основании которых можно делать предположения как о степени вовлеченности полковника Димитриевича и организации «Объединение или смерть» в подстрекательство младобоснийцев, так и о том, было ли Сараевское покушение их самочинным актом. Это обстоятельство, впрочем, никогда не мешало историкам строить домыслы, основываясь на свидетельствах «из вторых рук». К этому побуждали как пропагандистские соображения (имевшиеся у Германии и Австро-Венгрии), так и личные отношения и взаимные фобии, которые всегда присутствуют, если вопрос касается Сербии.

Заслуживают упоминания левацки настроенные эмигранты-югославяне, группировавшиеся в Вене вокруг «La Fédératione Balkanique». В 1924–1925 гг. они заявили, что убийство организовал король Александр Карагеоргиевич в бытность свою престолонаследником. Это обвинение повторил Альфред фон Вегерер (Alfred von Wegerer) в статье «König Alexander und die Attentäter von Sarajevo». Работы, посвященные сараевскому процессу, воспроизводили распространявшиеся австро-венгерской полицией слухи, согласно которым ответственность за покушение лежит на Мирославе Спалайковиче и принце Георгии Карагеоргиевиче. Указанный журнал впоследствии развивал озвученные в 1918 г. теории профессора Йозефа Колера и иезуита Антона Пунтигама, утверждавших, что во всем виновата Россия. Особенно выделялись статьи Николы Ненадовича. Его тезисы подхватили венский журналист Леопольд Мандель (Lepold Mandel) и француз Виктор Серж, печатавшийся в журнале «Кларте» (Clarté, 1925). Последний ссылался на эмигранта полковника Божина Симича, который из Вены перебрался в Париж. Симич якобы рассказывал Сержу о связях Димитриевича с русскими, о чем писал и немецкий журнал «Kriegsschuldfrage». Издание позаимствовало эту идею у немецких авторов Лутца и Вегерера, а также у сербского диссидента Милоша Богичевича (1925). Утверждение Лутца, что Сазонов участвовал в заговоре (якобы сказал однажды: «Миру в Европе ничто не угрожало бы, если бы Франца Фердинанда убрали с дороги»), подхватил американский историк Г. Барнс (Barnes). На ответственности России за покушение настаивал Милош Богичевич в своей работе «Процесс» (Le Procés de Salonique, Paris, 1927, р. 144). С ним солидарны и советские историки М. Н. Покровский и Н. П. Полетика, публиковавшие свои опусы в журналах «Пролетарская революция» и «Историк-марксист» (1929). Они убеждали читателя, что «имеются веские причины подозревать, что некоторые представители российского правительства – Гартвиг и Артамонов точно, а Сазонов и Генштаб вероятно – знали о подготовке покушения». Полетика развивает свою мысль в книге «Сараевское убийство» (1930, стр. IX), согласно которой аттентат «организован под покровительством сербской разведывательной службы и по заданию России». В том же ключе писал Н. И. Бухарин в «Известиях» от 28 июня 1934 г. После Второй мировой войны Полетика в своей новой работе отрекся от прежней позиции, навеянной, по его признанию, статьями Виктора Сержа в «Кларте». Любопытно, что сам Серж в мемуарах, опубликованных в 1951 г., признается, что опирался на сведения, полученные от полковника Божина Симича и Милоша Богичевича (sic!). К этому следует добавить, что в 1937 г. неоднократно упоминавшийся Л. Альбертини в присутствии Чеды Поповича показал статью из «Кларте» Симичу, который отказался от своих обвинений в адрес Гартвига, но продолжил настаивать, что о заговоре знали Артамонов, вероятно, российский генштаб, военный министр Сухомлинов или кто-то из великих князей (Albertini, II, str. 83). Генерал Виктор Артамонов отвергал все инсинуации, утверждая, что и для России, и для Сербии произошедшее стало тяжелым ударом, так как обе страны после перенесенных незадолго до этого невзгод, оказались не готовыми к новым военным испытаниям.

Несмотря на то, что вышеприведенные тезисы носят спекулятивный характер, Вегерер после войны, а Ганс Юберсбергер (übersberger) и до, и после войны продолжили отстаивать данную гипотезу.

В 2009 г. наконец-то увидели свет мемуары Василия Штрандтмана – первого секретаря российского посольства в Белграде, а после смерти Гартвига в июле 1914 г. – поверенного в делах. Свои воспоминания дипломат подкрепляет огромным массивом документов того времени, ни в одном из которых нет и намека на участие полковника Артамонова в заговоре. Оба они в межвоенное время находились в Белграде. Что касается Сараевского покушения, то оно состоялось, когда полковник находился в двухмесячном отпуске в Швейцарии и на Адриатике. После аттентата Гартвиг не только не вызвал Артамонова в Белград, но и сам собрался на отдых и лечение в Италию. Там же в полуторамесячном отпуске пребывал и Штрандтман, который, предчувствуя осложнения, по своей инициативе вернулся на службу.

Российские власти еще с февраля 1914 г. задерживали отправку в Сербию 120 000 винтовок, артиллерии и прочего снаряжения. И в июне, и в июле сербские требования выполнить договоренность наталкивались на отказ, мотивированный нежеланием давать повод обвинениям в разжигании войны. «Мне было сообщено, – вспоминал Штрандтман, – что, принимая во внимание желание России добиться разрешения австро-сербского конфликта мирным образом, приходилось избегать всего того, что могло дать повод противной стороне дела к обвинению России в неискренности и в подстрекательстве Сербии к сопротивлению. Вот почему отправка вооружений в ту минуту была сочтена совершенно недопустимой, и было отдано распоряжение повременить до выяснения политической обстановки». Поставка состоялась только в августе 1914 г., когда все стороны конфликта уже приступили к военным действиям. Следует подчеркнуть, что и сама Россия испытывала нехватку оружия и боеприпасов.

Отголоски былой пропагандистской борьбы и полемики можно обнаружить и в критике Драгиши Стоядиновича статей Мирослава Крлежи, опубликованных в Белграде в 1963 г. Касаясь в «Сербских темах» Салоникского процесса, писатель «Мирослав Крлежа завуалированно утверждает, что тогдашний российский военный агент генерал Артамонов был инициатором заговора с целью убийства австрийского престолонаследника Франца Фердинанда и помогал полковнику Драгутину Димитриевичу-Апису в его осуществлении в Сараево на Видовдан 1914 г. Более того, покушение, которое Крлежа называет “делом”, целиком ставится “в заслугу” Артамонову, посвятившему в свои планы Пашича. То, о чем нам сегодня, в 1963 г., сообщает академик Крлежа, не что иное, как давно известный всему миру австро-германский тезис. Он признан с исторической точки зрения не соответствующим действительности, и поэтому от него открестилось и германское, и австрийское правительство… Во время оккупации Сербии немцы раскопали и отправили в Германию все документы Салоникского процесса, на котором судили офицеров. Часть материалов передали венскому профессору Гансу Юберсбергеру, который во время Второй мировой войны публиковал работы по этой теме (как и до войны, не чураясь фальсификации известных документов)».

В том же духе, что и Крлежа в начале 1960-х гг., хорватская пресса активно писала еще во время Второй мировой войны. Драгиша Стоядинович собирал появлявшиеся материалы и по завершении войны передал их Велько Мичуновичу. Неизвестно, это ли надоумило югославские власти потребовать у Австрии вернуть украденные материалы Салоникского процесса, однако вскоре они снова оказались в Белграде. Стоядинович, разумеется, не был посвящен в детали процесса реституции. Однако в его изложении нам стало известно адресованное суду послание Аписа, в котором тот вспоминал: «…г. Артамонову я тогда ничего не сообщил о своих намерениях совершить покушение. А повод узнать его мнение о позиции России представился, когда мы говорили о том, что наша разведывательная деятельность могла бы послужить Австрии предлогом для нападения». «Как видно, – писал Стоядинович, – не могло быть и речи о какой-либо совместной инициативе и сотрудничестве Артамонова и Аписа с целью совершения убийства австрийского престолонаследника в Сараево. В фальшивке, сфабрикованной австрийским университетским профессором Гансом Юберсбергером, имеется то же утверждение, которое сегодня нам в своих “Сербских темах” излагает писатель Мирослав Крлежа. А именно, что Апис и Артамонов вместе спланировали и совершили убийство Фердинанда». Стоядинович напоминает, что австрийская фальшивка опубликована в гамбургском журнале «Внешняя политика» в 1943 г. («Auswertige Politik». Гамбург. Том 7. Июль 1943), и в завершение адресует хорватскому классику требование: «За такой поступок писатель Мирослав Крлежа должен объясниться перед нами и мировой общественностью, поведав, какие еще данные, кроме этой геббельсовской пропаганды, легли в основу выводов, изложенных в “Сербских темах”».

Суть подлога, совершенного Юберсбергером, объясняет Милан Живанович. По его словам, австрийский историк написал: «Апис сообщил Артамонову» (о намерении совершить покушение. – М. Б.) вместо «не сообщил», как, собственно, гласит и оригинал, и черновики аписовского рапорта. Юберсбергер зашел еще дальше, подкрепив свое «открытие» факсимильными снимками оригинала и перевода на немецкий. Каждый, кто владеет обоими языками, может легко удостовериться, что в немецком варианте имеется (намеренная) ошибка. Вместо отрицания стоит утверждение. Не это ли тот случай, когда видится то, что хочется?