12

Гроза

Год 11.975

Жизнь в бытовке, точнее в крошечном домике, чудом сохранившемся на участке, с трёхмесячным ребенком, без горячей воды, электричества, и элементарных удобств — развлечение не для слабонервных, но они на удивление быстро с этой жизнью освоились. Всё оказалось не так страшно, как думали вначале. Стирку отвозили в Москву, еду приспособились варить на примусе, смесь для Даши грели на спиртовке, да еще и во второй «посылке» оказалось множество полезных вещей, поэтому уже кто-кто, а Даша точно никаких затруднений не испытывала.

Зато как хорошо было в Борках!.. Утром, проводив на катер Кира, Фэба, и рыжего, Берта с Итом кормили Дашу, ели сами, и отправлялись гулять — чаще всего куда-нибудь на Истру. Погода стояла просто чудесная, особенно в первую неделю, и гуляли они много. Потом, после прогулки, Берта ложилась отдохнуть, а Ит брал сумку и шел в магазин, в поселок. Купив немудрящую еду, он возвращался обратно. Чаще всего в это время Берта еще спала, поэтому он быстро осуществлял процесс, который сам окрестил «подготовка к готовке». Почистить овощи, промыть и замочить крупу… готовили они позже, вместе. Иногда, если продукты для обеда уже были, они ходили в магазин втроем, во время второй прогулки с Дашей, покупать продукты на ужин.

С едой дела обстояли не очень, на еде сейчас экономили. Все деньги сжирал ремонт, который полным ходом шел в Москве, и стройка, которую затеяли тут, в Борках.

Старый дом, который сейчас пытались восстановить, и впрямь оказался в плачевном состоянии. От него остался, считай, только сложный сруб и крепкий, на века, фундамент. Сейчас, в начале лета, сруб стоял хорошо просохший, и поэтому было принято решение — в этом году его хотя бы закрыть, чтобы не мочили осенние и зимние дожди. А отделкой изнутри можно заняться потом, как будут деньги.

Результатом стала покупка трёх машин материала, который вовремя подвернулся. Кир и Скрипач пошли искупаться на речку, а вернулись с нужным номером телефона — очень удачно познакомились «с одним мужиком», как сказал Скрипач. И через трое суток на участок привезли три машины бруса, досок, и рубероида. На машины ушли почти все деньги, что у них на тот момент оставались.

…Житье в домике организовали настолько, насколько позволил этот домик, размером шесть на три метра. Понятно, что много там уместиться не могло, поэтому житье получалось спартанское. Пять древних кроватей, крошечный столик, на котором стояла спиртовка, керосиновая лампа на крючке возле двери. Немногочисленные вещи и одежду распихали под кровати и частично развесили по стенам. Даша спала в коляске, которую закатывали в домик на ночь и ставили между кроватями, на одной из которых спала Берта, а на другой — Скрипач с Итом.

— Цыганский табор, — заметил рыжий в день переезда. — Но ничего. В тесноте, да не в обиде. Главное, что есть стены, и комары не лезут в большом количестве. Большего нам вроде бы и не требуется.

Берта промолчала — конечно, ей бы хотелось «большего», да и не только ей, но сейчас выбирать не приходилось. И потом, даже не смотря на неудобства, в Борках сейчас было много лучше, чем в раскаленной пыльной Москве.

На вторую неделю дачного житья Ит понял, что ему скучно. Он связался с Ильей, выклянчил правдами и неправдами очередной учебный курс, и принялся его штудировать. Первые дни курс шел не очень, но потом Ит увлекся всерьез, и теперь днём, в самую жару, лежал под старой яблоней на кое-как сколоченном топчане, и читал или смотрел материалы курса. Берта не возражала. Ей и самой было скучновато, не смотря на то, что забота о Даше отнимала, конечно, много времени. Она попросила Фэба привезти из Москвы что-нибудь из работы по проектам, и он привез — на взгляд Берты мизер, но эти документы Томанов разрешил хотя бы вывезти из института. Ни о какой серьезной работе, ясное дело, и речи не шло.

* * *

К сожалению, отдых омрачался практически полной изоляцией — как выяснилось, официалка глаз с них не спускала, и при всяком удобном, да и неудобном случае напоминала о том, что слежка никуда не делась.

На вторую неделю пребывания в Борках произошло следующее.

Ит и Берта пошли вместе с Дашей в магазин за покупками — сегодня должны были завезти творог, и Берта решила порадовать всех сырниками, тем более что пятница, впереди два выходных — так почему бы не отметить это такой вкусной и редкой сейчас вещью, как сырники? Творог взяли очень удачно, два с половиной килограмма, и побрели потихоньку обратно, стараясь держаться по возможности в тени, уж больно солнечным и жарким выдался день. На пересечении двух поселковых улиц они увидели молодую женщину, раскачивающую коляску, в которой отчаянно надрывался плачем маленький ребенок.

— …Ну чего ты, Ванечка, ну не кричи, — расстроенным голосом приговаривала женщина. — Чего с тобой такое-то…

Ит и Берта подошли поближе, остановились рядом.

— Что-то случилось? — спросил Ит. — Вам помочь?

— Не знаю я, что случилось… час уже плачет, не понятно, что делать, — женщина, кажется, и сама была готова расплакаться. — Ходила к фельдшерице, в поселок, а она… идиотка она…

— И что сказала? — поинтересовалась Берта.

— Что это из-за пяточек. Мол, щекотал кто-то пяточки. Бред же! Понапридумывали каких-то примет, и верят.

— Давайте я посмотрю, — предложил Ит. — Думаю, пятки тут действительно ни при чем.

Конечно, это были никакие не пятки, а колики. Колики Ит уже с месяц как научился снимать запросто. Что, собственно, и проделал — через минуту мальчик начал успокаиваться, а через три — уже улыбался.

— Дома повторяйте то же самое. Вы запомнили, как правильно? — женщина закивала. — Да, до вечера могут быть повторы, но если снимать, уже завтра всё будет хорошо, — Ит улыбнулся.

— Вы доктор? — спросила с интересом женщина.

— Да, но не детский. Военный.

— А кто у вас? — спросила женщина Берту.

— Девочка у нас, — улыбнулась та в ответ. — Даша.

— А у нас мальчик Ваня. Вам сколько?

— Три месяца.

— А нам четыре. Вот подрастут, будут вместе тут играть, на участках. Где вы колясочку такую хорошую брали?

— Друзья в Питере купили.

— Польская?

— Финская. Удобно, что колеса большие. У польских маленькие.

— Ой, не говорите. Сестра с польской намучилась. Через все бордюры и пороги приходилось перетаскивать. Руки себе накачала, как у борца-тяжеловеса…

Так, неспешно беседуя, они прошли до конца улицы и разошлись в разные стороны, весьма довольные и прогулкой, и знакомством.

…А вечером по коммуникатору их вызвал Томанов. И то, что он устроил Иту и Берте за этот коротенький разговор, не поддавалось описанию. Он орал. Как он орал! Берта и представить себе не могла, что, оказывается, её можно называть «болтливой самкой человека», а Ит сделал для себя несколько открытий, одно из которых заключалось в том, что «только имбицильные родители заводят детей ради того, чтобы трепаться с такими же имбицильными родителями, как они сами».

Выяснилось, что через коммуникаторы за ними следила официальная. Нет, не всегда, не постоянно. Выборочно. И в этот раз — не повезло.

— Я же объяснял — никаких разговоров с местными!!! Вы смерти моей хотите?! Вы институт под монастырь подвести хотите?! Вы все проекты похерить хотите, только из-за того, что вам приспичило поболтать с какой-то дурой про коляски?!

— Мы не думали даже… — пытался возразить Ит, но Томанов его просто не слушал.

— На этот раз я вас как-то отмазал, но следующего раза не ждите!!! То консьержка, то уборщица, то еще черти кто!!! Учтите, следующего раза не будет! Понятно? Я спрашиваю, понятно?!

— Понятно, — кивнул Ит. — Простите. Больше не повторится.

— Вот и не надо, — Томанов сбавил тон. — Сами же понимаете, это в первую очередь в ваших интересах. В тюрьму если кого и посадят, так точно не меня.

— За что нас сажать в тюрьму? — рассердилась Берта. — За коляски?

— Да хоть бы и за коляски! Вас и так выпустили, считай, под честное слово. Моё слово!!! А вы…

— Что — мы? — не понял Ит.

— Ничего. В общем, с местными общаться только по необходимости.

После этого скандала они даже в магазин выходить пару дней опасались. А потом всё как-то сгладилось, и пошло потихонечку почти так же, как и раньше.

Так и шло.

До грозы.

* * *

День уже перевалил за полдень, Берта и Даша спали сном праведниц, а Ит сидел на своем дощатом лежаке под яблоней, и бездумно гонял на визуале всё подряд. Визуал был информационный, с ограниченным режимом — всего-то и можно, что поработать с учебным курсом, почитать новости, да поиграть в парочку каких-то игр, в которые Ит не стал бы играть ни при каких условиях. Скука.

Делать было ну совершенно нечего. Вчерашняя «Правда», которую приволок Скрипач из Москвы, прочитана от корки до корки, новых книг нет (и не предвидится, потому что некогда ребятам доставать книги и тащить их сюда), заниматься по курсу, если честно говорить, лень.

Жарко.

Ит встал с лежака, потянулся. Заглянул в бытовку — Берта спала, как убитая, Дашка тоже. Бедный ребенок. Не угадаешь всего. То ли на жару так отреагировала, то ли на что-то еще, но не спали они в результате большую часть ночи. Нет, Даша не плакала, но и заснуть не могла: ворочалась, кряхтела, вздыхала. Фэб сразу же понял, что у девочки разболелся живот, и сидел до трёх утра, массировал. Берта, конечно, тоже сидела, не смотря на то, что они хором требовали, чтобы она легла спать.

Ит, бесшумно ступая, подошел к коляске. Зайчик мой хороший, растроганно подумал он, глядя на дочку. Чудо какое!.. Упрямый завиток волос на левой половине лба (Бертин), густые черные реснички и тонкие бровки (Фэб), и уже сейчас становится видна высокая линия скулы — его… Даше, видимо, было жарко — девочка спала, раскинувшись, байковая простынка, которой укрыла её Берта, сбилась.

— Ты мой славный заяц, — пробормотал Ит, развязывая тесемку на легкой распашонке. Девочка вспотела, а это, на его взгляд, был непорядок. — Сейчас переодену… последняя осталась, но рыжий обещал, что сегодня привезет… давай лапки, умничка…

Переодев дочку, он осторожно поцеловал спящую Берту, и вышел на улицу. Снова сел на свой импровизированный лежак. Чем бы заняться? Новости через Санкт-Рену почитать, что ли? Собственно, почему бы и нет. С прошлой недели не заходил в систему, времени не было, занимался по курсу и пытался, по мере сил, помогать ребятам, которые делали новую крышу. Вообще, вся эта затея со стройкой, конечно, более чем хороша, потому что девочками (теперь уже точно — девочкам, пять недель, вчера пришло подтверждение, что всё в полном порядке) полезно будет проводить лето на воздухе, но какая же это всё-таки морока!.. Позавчера, например, Скрипач с Киром привезли доски для пола второго этажа. Прекрасные доски, спору нет. Вот только разгрузка заняла больше часа: в четыре руки разгружали две машины. Двести десять досок для пола, брус, минеральная вата, черновая доска… всего и не вспомнишь. Был бы Фэб, было бы проще, но Фэб в тот день задержался в Москве, сидел допоздна вместе с группой, которая анализировала одну из ранних считок Скрипача, и вернулся последним катером. Материал к тому моменту был, ясное дело, уже давно выгружен и сложен.

Новостей оказалось немного. Ит рассеяно скользил глазами по строчкам — ввод новых групп военных, перераспределение мобильных составов из-за эпидемии где-то в Африке, сборка очередного большого плавучего госпиталя на Балтике, погодная сводка и прогноз…

Прогноз.

Ит вдруг замер.

Это еще что?!

Он выдернул нужную строчку, развернул карту — и обомлел.

На Москву шел циклон. Да какой циклон!.. Судя по прогнозу, этой ночью температура упадет с тридцати пяти до шести максимум, плюс обещают град, грозу, и шквалистый ветер. В области циклон окажется после семи вечера.

Так…

И что делать? В Москву они с Бертой и Дашей явно добраться не сумеют, потому что просто не на что. Денег под обрез, на неделю, и тратить их на билеты до города — сущее безумие, потому что если потратить, то не хватит ни на простую еду для всех, ни на молоко с творогом для Берты. Пересидеть здесь? Ит еще раз внимательно посмотрел карту. Видимо, получится — погода улучшится быстро, завтра циклон уйдет, к полудню будет уже тепло. Значит, пересидим. Только нужно подготовиться.

Он зашел в домик, огляделся. Телогреек есть шесть штук, свитера тоже имеются. У Дашки полная сумка теплых вещей, и сумку эту до сегодняшнего дня даже не распаковывали, потому что июнь выдался на редкость жарким, даже для Терры-ноль. Печки нет, увы. Это плохо. За каким чертом официальной понадобилось разбивать старенькую «буржуйку», стоявшую в этой домике полсотни лет как минимум, Ит понять при всем желании не мог, но факт оставался фактом: обломки чугунной печки они до сих пор находили на участке. Ладно, нет, так нет. Что получается? Закутать получше Берту с малышкой, одеться потеплее самим, может быть — нагреть на костре кирпичей заранее, ну и… ну и всё, пожалуй. Еще можно перетащить в домик примус, он тоже немножко греет. Ах, да. Для начала скинуть сообщения Фебу, рыжему, и Киру. Пусть посмотрят прогноз, может, придумают что-то дельное.

Ит снова вышел на улицу, огляделся. Погода стояла отличная, на небе ни облачка. От жары, судя по всему, спряталось всё живое — даже птиц, и тех не было слышно, хотя птицы тут, в Борках, водились во множестве. На соседнем участке, отсюда не видимом, стояла тишина. То ли соседи уехали на водохранилище, то ли спать легли. Кто сейчас в соседях, они даже не знали, да и не пытались узнать. Если видели кого-то, уходили в сторону с дороги, ни с кем не заговаривали, ни о чем не спрашивали. Тот короткий разговор после магазина, когда Ит проконсультировал молодую мамочку с мальчиком, и тот скандал, который последовал за этим разговором, стал очень показательным — больше они общаться не пробовали. Незачем подводить людей, незачем подставлять себя…

Ит осмотрелся. Взял с лежака книжки и газету, отнес в домик, сунул под кровать. Забудешь, потом промокнут, испортятся, и будут неприятности, книги-то библиотечные…

Промокнут!

Ит остановился на пороге.

Черт! Доски!!! Если будет ливень, да еще и с градом, пропадут замечательные доски, которые купили ребята! Что же придумать? Чем-то закрыть? Но чем? Рубероид уже на крыше, на «стуле» — так называют полусобранный каркас крыши плотники. Значит, рубероида больше нет.

Нечем закрывать.

Ит быстрым шагом отправился за дом. Два штабеля досок, один штабель с брусом и обрезной. Пытаться закрыть одни доски другими бесполезно, это будет как мертвому припарки, всё равно промокнут на фиг.

Вот тебе и сделали «пол на втором этаже для девочек»…

Ит поднялся на второй этаж, внимательно осмотрел «стул». В принципе, конструкция сильный ветер выдержит, все раскосы стоят по местам, всё устойчиво. А может быть, поднять доски наверх? «Стул» отлично их закроет, тем более что север уже зашит черновой доской, и воду забрасывать через северную стену не будет. Вчетвером поднять можно быстро, за час, а то и меньше. Но…

Не успеем, вдруг понял Ит. Нереально, не успеем. Ребята приедут после семи, катер может опоздать (скорее всего, он обязательно опоздает, особенно с учетом такого прогноза), и что? Таскать доски под дождем? Глупость. Вымокнут. А если вымокнут, то всё — не натянем потом, хоть с топором, хоть без, всё скрутит, всё испортится.

Что же делать-то?..

Решение пришло мгновенно — собственно, Ит особенно и не задумывался. Он вернулся к домику, прислушался. Жена и дочка мирно спали. Вот и хорошо. Совсем не нужно Берте знать, что он задумал. Ит спешно отключил оповещение системы (Илья, ну на кого это рассчитано? смешно, право слово), на всякий случай заблокировал её, и быстрым шагом отправился обратно к большому дому.

— Заодно и проверим, хорошие ли эндопротезы выращивают в Санкт-Рене, — пробормотал он, стаскивая относительно новую белую майку, и надевая похуже, серую. В этой майке Скрипач уже успел поработать, поэтому майка явно доживала последние дни: сплошные прорехи и пятна. Сойдет. — А ну, взяли…

* * *

Берта проснулась из-за того что ей почудился какой-то странный шум, донесшийся с улицы. Далекий, отфильтрованный расстоянием. То ли звон колокола, то ли звук разбившегося стекла — спросонья она не сообразила. С минуту Берта полежала, выбираясь из глубины полуденного сна на берега реального мира, потом потянулась, со вкусом зевнула. Боже, какая жара!.. И все-таки очень душно. Может быть, на улице хоть немного посвежее?

Берта встала, заглянула в коляску. Дашка, разумеется, уже не спала — и Берта в который раз поразилась, до чего спокойная и разумная ей досталась дочка. Другой бы ребенок, наверное, давным-давно поднял бы хай, ведь покормить было нужно еще полчаса назад, но Даша получасовую задержку выдержала без звука. Хотя, может быть, она тоже проспала время полдника. К Берте тут же протянулись две маленькие ручки, она вынула дочку из коляски, привычно проверила — надо же, сухая, и даже почти не вспотела — Дашка тут же к ней прижалась, и с минуту Берта так и стояла, наслаждаясь совершенно чудесным ощущением принадлежности к чему-то едва ли не святому, и любовью, потому что во всем, что существовало для неё на свете в эту минуту была любовь. И в Дашиных тонких волосиках, и в мягкой ручке, и в том, как Берта гладила дочку по головке и спинке…

— Девочка моя родная, замечательная, — едва слышно произнесла Берта. — Зайчик мой золотой… Кушать хочешь? Сейчас кушать будем… и папу надо найти, что-то мне подсказывает, что спит без задних ног твой папа…

Правда, а где Ит?

Берта поставила на спиртовку ковшик с водой для смеси и выглянула на улицу. Ит сидел на своем топчане под старой яблоней и что-то читал.

— Привет, соня, — сказал он, не поднимая головы. — Ну и вы и горазды обе дрыхнуть.

— Мог бы поднять, зайца нужно было покормить полчаса назад, — упрекнула Берта.

— Вы так хорошо спали, что мне вас жалко было будить, — Ит отложил книжку и улыбнулся. — Малыш, у меня рациональное предложение. Покормишь, и давай в магазин сходим.

— Сейчас? — Берта удивилась. — А зачем так рано?

— К вечеру дождь обещают сильный, — объяснил Ит. — Прогноз по Санкт-Рене посмотри, поймешь. Сходим, и сразу сделаем ужин. Ребята приедут голодные, а примус под дождем разводить…

— Всё так серьезно? — Берта вопросительно приподняла брови.

— Не то слово, — Ит встал. — Давай, делай еду, и пойдем. Заодно и зайца прогуляем.

— Ладно, — кивнула Берта, которой, честно сказать, перспектива тащиться по такой жаре в магазин, да еще и с коляской, совершенно не улыбалась. — Ит, ты деньги тогда возьми, что ли… Сколько нам надо?

— Дай сообразить. Два батона хлеба, макароны, молоко. Если брать серый, а не белый, то в рубль уложимся.

— Хотела бы я уложиться в рубль, — проворчала с напускной серьезностью Берта. — Придем — и начнется. «Рыжий помадку любит, Кир так кильки хотел, Фэб без пряников совсем пропадает», — передразнила она. — Знаю я, как мы в магазин ходим…

— Точно, не уложимся, — помрачнел Ит. — Потому что надо купить хотя бы пару килограмм сахара. Черт бы с ними, с помадкой и килькой. Но сахар точно нужен.

— Особенно тебе, — поддела его Берта. — Может, хоть пару кило наберешь, если чай будешь с сахаром пить.

— В нашей семье право набирать вес есть только у Даши, — наставительно сказал Ит. — Ну еще у тебя, понятное дело. А мы все обойдемся. Вот разбогатеем, и тогда будем толстеть.

Берта щелкнула его по носу и пошла обратно в бытовку — вода для детской смеси уже согрелась.

* * *

В первый раз голова закружилась, когда выходили за калитку, на улицу. В этот момент, по счастью, они как раз остановились, потому что нужно было навесить замок, и через минуту головокружение прошло, словно и не было. Ит подумал, что, наверное, нужно бы разблокировать систему обратно, но тут голова закружилась снова, и он в какой-то момент даже обрадовался, что не разблокировал: сейчас система уже вовсю бы орала о том, что в организме что-то не в порядке. Кажется, он всё-таки поторопился с этими досками. Ладно, ерунда. Сходим в магазин, потом полежать часок, и всё будет нормально. Сейчас главное — добраться до магазина и вернуться обратно.

Ит шел рядом с Бертой, борясь с всё усиливающейся дурнотой. Берта говорила о чем-то (кажется, про исследования, про следующий этап), но Ит уже не слушал — сейчас его гораздо больше волновало то, что голова кружилась сильнее и сильнее, а присесть и передохнуть минуту…

— Ит, ты что? — растерянно спросила Берта, останавливаясь. — Чего с тобой такое?

Ит по инерции сделал пару шагов вперед, потом повернулся на Бертин голос — и тут ощутил, что земля слабо дрогнула под его ногами, а воздух вдруг стал густым и вязким, как кисель.

— Ит?

Землю вдруг словно бы дернули вбок невидимые руки, он не удержался, упал на колени, стал заваливаться на бок. Последнее, что он успел ощутить перед обмороком — это Бертины пальцы на плече, а после навалилась горячая душная тьма, и всё исчезло.

Берта в растерянности опустилась рядом с ним на светлый гравий, которым была посыпана дорога. Одной рукой придерживая коляску за ручку, она попробовала перевернуть Ита на бок — и тут же испуганно вскрикнула, увидев его лицо, белое, как мел, и (это напугало её больше всего) посеревшие губы. Ит дышал часто, неглубоко; когда Берта дотронулась до его лба, она ощутила, что лоб страшно горячий.

Господи, что случилось? Что делать? «Я же не дотащу его до дома, — с ужасом подумала Берта. — Звать на помощь? Кого? Как?»

Улица, на которой они сейчас находилась, была совершенно пустынной. Дома старого элитного поселка отстояли от проездной дороги на приличные расстояния, поэтому кричать, например, было бы совершенно бесполезно, никто просто не услышит. Берта беспомощно оглянулась. Никого. Пыльные кусты по обочинам, деревянные добротные заборы, замершие в безветрии деревья. И какая-то ватная ирреальная тишина, в которой словно утонули все звуки. Берта стиснула что есть сил кулаки — сейчас она ощущала, как на неё волной накатывает паника. Волевым усилием справившись с ней, Берта встала на ноги. Так, спокойно. Паникуя, ты никому не поможешь. И страх сейчас тоже ничего не решит и не изменит. Надо секунду подумать. Вариантов немного. Прежде всего, нужно найти людей, которые смогут хотя бы перенести его домой.

Бежать в магазин, просить помощи там? Видимо, да. Но сначала свои.

Берта вывела визуал, кинула вызовы всем троим. Затем посмотрела на схему. Скрипач и Кир в Москве, Фэб… Берта замерла. Фэб был здесь! Судя по схеме, он сейчас входил на их участок тут, в Борках!

Забыв про все предосторожности, Берта мгновенно перевела визуал в режим обычной связи (ох и попадет им всем потом от Томанова!), и сказала, стараясь говорить ровно, чтобы хотя бы голос не дрожал.

— Фэб, быстро сюда. Срочно!

— Что такое? — Фэб, разумеется, тоже переключился на голосовой канал.

— С Итом что-то не то.

— Иду, — Фэб тут же отключил связь.

В том, что Фэб появится быстро, она ни секунды не сомневалась, но Фэб в этот раз превзошел самое себя — уже через минуту он был на месте. Ита он не стал даже осматривать: тут же поднял на руки, и быстрым шагом направился в сторону дома.

— Малыш, давайте обратно, — приказал он, не оборачиваясь. — Бери коляску.

— Но что с ним?

— Перегрев. И что-то еще, на месте поймем. Бертик, я пробегусь, хорошо?

— Конечно, — только и успела ответить Берта в спину удаляющемуся Фэбу.

Когда Берта вернулась обратно на участок, она обнаружила, что Фэб разговаривает по связи с Ильей. Ита он положил на топчан под яблоней, снял с него майку, и сейчас, не прерывая разговора, продолжает осматривать.

— …думаю, где-то десять или пятнадцать минут назад. Он заблокировал систему, поэтому вызов не пришел сразу.

— Остановка? — голос Ильи звучал напряженно.

— Не было, если судить по тому, что есть сейчас. Хуже то, что я не могу разблокировать систему, а он в обмороке.

— Хуже не это, а то, что мы в Африке, на эпидемии, и не сможем к вам сорваться, — рассержено ответил Илья. — Так. Коротко и по делу. Сам справишься, или нужно кого-то выдергивать?

— Думаю, что справлюсь. Илюш, давай следующим образом. Работаю, смотрю динамику. Если будут какие-то серьезные предвестники, придется дергать. Не будут — обойдемся тем, что есть.

— А разблокировать то, что он там наблокировал, ты не можешь? — резонно спросил Илья.

— Мог бы — не говорил об этом.

— Ясно.

— Илюш, просьба одна. Канал приватный, и про то, что я к тебе обратился… в общем, Томанову про это лучше не знать. И вообще никому лучше не знать. Сам понимаешь.

— Понимаю. Ладно, давай работай, позже свяжемся.

— Только если будет необходимость. Всё, Илюш, счастливо… Маленькая, ты пришла? — это уже Берте. — Посиди с ним минуту, мне нужно воды принести, — попросил Фэб. — Посиди и подержи, хорошо? Надо, чтобы он лежал на боку.

— Слушай, что случилось? — Берта подкатила коляску поближе, села на топчан рядом с Итом. Он дышал всё так же, часто, неглубоко, и губы были такие же серые.

— Сильно перегрелся, это тепловой удар, — объяснил Фэб, выходя из бытовки с ведром воды в одной руке и простыней в другой. — Вообще, очень странно. Если судить по тому, что я вижу, он как минимум два часа пробыл на солнце. Видишь, плечи сгорели? И на руке ссадина, утром её не было. Ты не знаешь, что он делал?

— Понятия не имею, — призналась Берта. — Мы с Дашкой спали… Потом, когда я проснулась и вышла, он сидел тут, под яблоней. Читал.

— То есть тебе он не сказал ничего? — требовательно спросил Фэб. Простыню он разорвал на части, и сейчас поспешно делал компрессы — на лоб, на затылок, на грудь, на проекции крупных сосудов.

— Он сказал, что к вечеру обещали циклон, — Берта задумалась. — Потом предложил сходить в магазин.

— Сообщения про погоду он сбросил нам троим где-то в два часа дня, — Фэб задумался. — А встала ты…

— Около пяти. Может, чуть раньше.

— Значит, три часа бесконтрольного времени. И вот такой результат. Так… Подержи компресс, я еще воды принесу и небулайзер.

— Почему он так дышит? — с тревогой спросила Берта.

— Потому что это называется асфиктической формой, — Фэб поморщился. — С небулайзером, надеюсь, станет полегче. Должно.

— Фэб, а почему ты приехал так рано?

— Томанов отпустил, — пожал плечами Фэб. — Парням я сообщение сбросил, они уже выехали. Малыш, секунду, я за водой…

* * *

Блокировку снять так и не удалось — Ит приходил в себя на какие-то минуты, да и то не полностью. Два часа, пока температуру не сбили до тридцати восьми, во время этих коротких пробуждений его рвало, сознание оставалось спутанным. Позже он пришел в себя минут на десять, и Фэб как-то сумел уговорить его снять блокировку, но это ничего не дало: выяснилось, что скоровспомощной блок, который у них был с собой, разряжен практически полностью. Два-три синтеза, и всё.

— Ничего удивительного, — грустно констатировал Фэб, разглядывая блок. — Мы его прихватили уже практически без заряда, он ведь несколько месяцев валялся просто так.

— Но хоть что-то можно синтезировать? — с тревогой спросила Берта.

— Что-то можно, — Фэб покачал головой. — Но пока не будем. Только в самом крайнем случае.

Сейчас они сидели под всё той же яблоней, рядом с уснувшим Итом, и потихоньку разговаривали. Даша, кажется, тоже почувствовала неладное, и сейчас сидела у Берты на руках тихо, как мышка.

— Что же он мог сделать? — в голосе Берты звучало отчаяние. — Правильно про него рыжий говорит…

— Что говорит? — не понял Фэб.

— Что это человек-катастрофа, — сердито ответила Берта. — Вообще не представляю себе, как такое могло получиться.

— Судя по тому, что можно сейчас считать, была какая-то нагрузка, — Фэб задумался. — Серьезная. Ну и… ну и вот. Бертик, ты не переживай. Всё будет нормально, обещаю.

— Я сто лет слышу, что всё будет нормально. Оно каждый раз «будет нормально». Вот только оно ни фига не нормально, потому что он сначала натворит, а потом думает. Знать бы еще, что именно было в этот раз…

Еще через час по небу потянулись первые тучи — предвестники скорой грозы — и одновременно с тучами приехали Кир и Скрипач. Фэб быстро ввел их в курс дела, и попросил пробежаться по участку, посмотреть — сам он от Ита всё это время не отходил, а Берта была занята с Дашей.

Вернулись оба через три минуты.

— Доски, — емко сообщил Скрипач в ответ на вопросительный взгляд Берты.

— Что? Какие доски? — удивился Фэб.

— Он поднял доски на второй этаж. Все. И весь брус. Все две машины.

Берта закрыла глаза ладонью. Фэб открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал. А вот Кир не передумал, но то, что он сказал, лучше оставить за кадром.

— В общем, ясно, — подвел неутешительный итог Скрипач. — Он посмотрел прогноз, психанул, и решил всё убрать. Ну и убрал, хренов камикадзе. Фэб, ты почему не вызвал никого?

— Потому что некого вызывать. Илья с ребятами на эпидемии в Африке, «Эпсы» в Питере. А ставить Томанова в известность я совершенно не хочу. У него из-за нас и так неприятности. Рыжий, я тебя прошу — когда очнется, не ругай его, хорошо? Ты же понимаешь…

— У меня и в мыслях не было его ругать, — горько ответил Скрипач. Сел на топчан рядом с Итом, положил ему руку на лоб. — Чуть меньше тридцати восьми… а было сколько?

— Под сорок. В общем, не ругай. Потому что…

— Да потому что каждый из нас сделал бы то же самое, — закончил за него Скрипач. — Как же эта нищета задолбала, кто бы знал. Всё из-за неё.

— Ребят, мне кажется, или стало прохладнее? — с тревогой спросила Берта.

— Не кажется, — Кир нахмурился. — Так, бери зайца и иди в домик, коляску я сейчас притащу. Ох, ребята, ночка нам предстоит… судя по прогнозу…

— Предстоит, угу. Не трави душу, — попросил Скрипач. — Фэб, давай этого болезного перенесем. Такие перепады температуры ему явно на пользу не пойдут.

* * *

На поверку всё оказалось хуже некуда. Первой сдалась крыша — уже через двадцать минут после начала грозы появились протечки, и сейчас вода минорно капала в десяток кастрюль и мисок, которые Скрипач расставил, где получилось. Где не получилось — на полу образовывались лужицы, которые сначала пытались вытирать, но потом плюнули, и оставили это бесполезное занятие. Немногим позже пришел холод, и выяснилось, что домик, некогда теплый, теперь таковым не является. Видимо, доски рассохлись и растрескались, а утеплитель с годами то ли потерял свои свойства, то ли просто изветшал. Факт оставался фактом: из всех щелей отчаянно дуло, тянуло сыростью.

К десяти вечера картина получилась следующая.

На одной кровати сидела закутанная в две телогрейки Берта, на руках у которой спала Даша. На другой кровати лежал укрытый чем попало Ит, которому от холода стало еще хуже, чем было от жары. Видимо, большой перепад температуры оказался для организма непосильным испытанием — начались судороги. Фэб сделал две дозы релаксанта, которых не хватило, и после которых блок сдох уже окончательно. Скрипач притащил с улицы три старых винных бутылки, две даже с пробками, и стал греть на спиртовке воду, чтобы сделать из бутылок подобие грелок. Фэб и Кир затею одобрили, Берта тоже, но вскоре стало ясно, что бутылок нужно как минимум десяток. А еще лучше полтора, с учетом Даши и Берты.

— Нужно-нужно, — возражал Кир в ответ на её робкие замечания, что им «вроде бы не холодно». — Еще не хватало зайца простудить!

— Было бы зайцу холодно, заяц бы нам про это давно сообщил, — возражала Берта.

— Ты мать-ехидна, — сердился Скрипач. — Кир, давай на неё еще одно одеяло накинем.

— Да хватит уже! Рыжий, правда!.. Ну куда столько… Фэб, ну скажи ты им… Рыжий, Иту лучше это одеяло отдай.

— Иту одеяло не поможет, — мрачно сообщил Фэб. — Ребят, это серьезно. Его согреть нужно как-то. И быстро. Падает температура.

— Сколько? — с тревогой спросил Кир.

— Тридцать пять.

— Блин.

— Вот и блин.

— Кир, слушай, а где керосин был? — поинтересовался Скрипач.

— Ты его хочешь облить и поджечь, чтобы согрелся? — ехидно спросил Кир.

— Идиот. В лампе почти ничего не осталось, — Скрипач сейчас с тревогой смотрел на уменьшающийся огонек. — И фитиль надо бы новый поставить.

— Керосин был на улице, — Кир хмыкнул. — У меня вопрос: кто поплывет за керосином?

— Тьфу на вас, — зло сказала Берта из-под телогрейки. — Придурки. Так. Давайте по порядку. Что у нас первое?

— Первое у нас вот, — Фэб указал на Ита. — Потому что это первое температуру сейчас держать не может.

— Фэб, ему как-то помочь можно? — с тревогой спросила Берта. — Может быть, попробовать кого-то вызвать?

— На самом деле всё не так плохо, — успокоил Фэб. — Его нужно согреть и дать нормально выспаться. Завтра-послезавтра восстановится. Ничего криминального не произошло, правда. Ну, немного перенапрягся, потому что не рассчитал нагрузку. Плюс жара. Был бы здоров, всё обошлось бы максимум головной болью.

— До здоровья ему пока что далеко, — Скрипач помрачнел. — Значит, первый на очереди Ит. Вторая на очереди Даша, и, соответственно, ты.

— Ага. Что нам нужно? Как-то согреться. Ну и керосин в лампу. Значит, так, — Берта накинула телогрейку поудобнее свободной рукой. — Рыжий, через два участка от нас — дом Дороховых. Время пока что не очень позднее. Смотайся-ка ты к ним, и попроси пустых винных бутылок, желательно с пробками. Больше чем уверена, что у них найдутся.

— А если там нет никого? — резонно спросил Скрипач.

— Есть они там. Ты про скандал от Томанова забыл? Я так поняла, что проконсультировал Ит тогда правнучку Петра Алексеевича. Разве не так?

— Не правнучку, а жену правнука, — поправил Кир. — Я её на пристани раз десять видел, с мужем и коляской. Ладно, Бертик. Уговорила. Рыжий, ты за бутылками, Фэб, сиди с Итом, а я поплыл за керосином и фитилями. Между прочим, у нас где-то валялся старый ковер. Можно прибить его на стену, всё теплее будет.

— Он грязный, — возразила Берта. — И, наверное, вымок.

— А где он? — Кир потер подбородок. — Тут его точно нет.

— Где-то на первом этаже в доме был, кажется… Рыжий, возьми рюкзак. Или ты собрался нести бутылки в руках?

* * *

— …да нормально всё, — послышался из-за двери голос Скрипача. В голосе звучало едва ли не ожесточение. — Петр Алексеевич, правда, нормально. Мы…

Скрипач не договорил.

Дверь бытовки распахнулась, и на пороге предстал тот, кого Кир и Берта меньше всего ожидали увидеть — генерал Дорохов собственной персоной. Большой, грузный, он был одет в промокшую плащ-палатку, с которой сейчас капала на пол вода, в руках Петр Алексеевич держал мощный электрический фонарь. За его спиной маячил Скрипач, которому войти так и не удалось, потому что узкая дверь оказалась перекрыта почти полностью.

Дорохов замер на пороге, уставившись на сюрреалистическую картину, которая предстала перед ним внутри небольшого помещения. Глаза у него полезли на лоб.

Посмотреть было на что.

В шатком неровном свете керосиновой лампы перед генералом предстало следующее.

На одной продавленной кровати с панцирной сеткой сидело нечто, напоминающее бабу на чайник — при ближайшем рассмотрение это оказалась Роберта Михайловна в двух телогрейках и под одеялом. На второй такой же кровати лежало что-то непонятное, а рядом с этим непонятным сидел на трехногой ветхой табуретке незнакомый черноволосый рауф, тоже в телогрейке. Еще один рауф, более чем хорошо знакомый, стоял рядом с крошечным столиком, на котором горела спиртовка, и с недоумением смотрел на вошедших.

— Добрый вечер, Петр Алексеевич, — поздоровалась вежливая Берта. — А зачем вы к нам?

Наконец, генерал обрел дар речи.

— Это что еще за на хрен?.. — сиплым басом спросил он. — Кир, ты же погиб.

— Так это когда было, — хмыкнул Кир. — А вы, я вижу, снова геронто прошли?

— В том году, четвертый раз уже… Господи, да что у вас тут делается?!

— У нас тут делается дождь, — невозмутимо пояснила Берта. — Так, слегка. Рыжий, вылей воду из кастрюли, а то она сейчас на пол польется… Петр Алексеевич, да вы проходите, не стойте на пороге. Нам очень неудобно, что так получилось.

— Чего тебе неудобно, Ольшанская?

— Ну… что вы сюда пришли зачем-то.

— Ох-ре-неть, — по слогам произнес Дорохов. — Ну и дела… Вот это да…

— Рыжий, ты бутылки принес? — подал голос Фэб. — Если принес, то налейте воду, кто-нибудь. Я не могу вывести даже не точках. Десять минут, и всё заново.

— Не принес, потому что мне их не дали, — проворчал Скрипач, пытаясь как-то протиснуться мимо генерала внутрь домика. — Петр Алексеевич, позвольте… спасибо… Фэб, я сейчас чаю глотну, и к нему залезу. И ты тоже. Вдвоем согреем.

— А я тогда к Берте, — присовокупил Кир. — Чаю надо, да. Петр Алексеевич, чай будете? Правда, он без сахара.

— Зато есть сухарики, ванильные. Из Москвы, — похвастался Скрипач.

— Так. Всем стоять, — гаркнул, теряя терпение, Дорохов. — Вы ошизели вконец? Это чего такое?!

— Чего — такое? — не понял Скрипач.

— Вот это всё!!!

— Ну… это домик маленький. Мы в нём живем, потому что дом кто-то поуродовал, — объяснил Кир. — Дом мы ремонтируем, правда, медленно, потому что времени мало и денег. Домик слегка протек, потому что он старый. А так вообще-то всё хорошо.

— Всё хорошо, прекрасная маркиза, — пробормотал Дорохов. Поискал, куда бы положить фонарь, не нашел. — Так. Собирайтесь.

— Петр Алексеевич, не надо, мы вообще-то государственные преступники, и общаться с нами нельзя, — предупредила Берта. — Дашик, тшшшш… Спи, зайка… Если можно, не шумите, пожалуйста. Ребенка разбудите.

— Какая такая зайка?.. У тебя там чего — ребенок?!

— Ну да.

— О, боже… Так. Давайте, товарищи государственные преступники. На выход. Давай-давай, Ольшанская. Подъем.

— Не надо, — тут же возразила Берта. — Действительно, не надо!

— Надо! И я не понял, для чего вам бутылки? — вспомнил Петр Алексеевич.

— Грелки сделать, — неохотно пояснил Скрипач. — Ит тут немножко погеройствовал, и…

— Это он, что ли? Ему чего, плохо?

— Немного, — Фэб повернулся к Дорохову. — Днем было хуже.

— Вы вообще кто?

— Фэб Эн-Къера, — Фэб слегка наклонил голову, представляясь. — Скъ’хара Ита, если быть точным.

— Ты общественный скъ`хара… Петр Алексеевич, не нужно, правда, — взмолился Скрипач. — Давайте я лучше от вас бутылки эти принесу, и…

— Агент, молчать, когда старшие по званию распоряжения отдают, — рявкнул Дорохов. — Манатки собрали, и живо к нам. Я, твою мать, русский офицер, и я, по-твоему, могу под дождем на холоде бросить женщину с ребенком и больного человека, что ли? Совсем ополоумел?

— Ясно, — Скрипач осуждающе покачал головой. — Только маленькая проблема. Мы-то дойдем, а они трое не дойдут.

— Я точно не дойду, — подала из-под телогрейки голос Берта. — А в коляску я Дашу не положу под страхом смертной казни. Потому что в коляске она за три минуты утонет. Так что мы остаемся тут.

— Слушай, давай я вас двоих на руках донесу? — предложил Кир. — Тут ведь не очень далеко?

— Меньше километра, — пожал плечами Скрипач.

— Фигня какая. Рыжий, сложи вещи, которые на ночь нужны, и мы двинулись.

— А Ит? — резонно спросил Скрипач.

— А чего — Ит? — не понял Петр Алексеевич.

— Ну, скажем так, ему от холода становится плохо, — пояснил Фэб. — Идти он не сможет. И, боюсь…

— Бояться не надо, делать надо, — проворчал Дорохов. — Скрипач, давай тоже к нам, скажи Юрке, чтобы придумал из чего-то носилки. Он знает, как сделать. Надо-то всего ничего. Две палки подлиннее, да пальто старое. Дотащим вместе с матрасом и одеялом, раз холод ему нельзя. Эка невидаль.

* * *

Первой отправили Берту с Дашей, получасом позже Фэб и Скрипач на импровизированных носилках перенесли к Дороховым Ита. Идти пришлось под проливным дождем, и Фэб, пока шли, изнервничался, он боялся, что Иту от такой дороги станет еще хуже. Но когда пришли…

В доме большого семейства генерала было жарко. Из-за плохой погоды дом хорошенько протопили — позже Дорохов рассказал, что обычно они так топят только осенью и зимой, но сейчас решили не рисковать, праправнук совсем еще мелкий, простудить не хочется — и теперь везде, где только можно, плавилось тонкое сухое тепло, которое, кажется, бывает только в таких добротных деревянных больших домах. Когда зашли в ярко освещенную прихожую, Дорохов первым делом скинул плащ-палатку, а потом гаркнул:

— Алька, Юрка, вы комнаты определили им?

В прихожую вышла молодая крупная женщина, сероглазая, русоволосая — та самая давешняя собеседница Берты и Ита. Одета она была в махровый пушистый халат явно не российского производства и в кокетливые розовые тапочки.

— Папа, не кричите, Ваню разбудите, — попросила она. — Комнаты да, определили. Сейчас постелем. А девочка у них какая хорошенькая, прямо действительно зайчик.

— Аля, потом про девочку, — на несколько тонов ниже произнес Петр Алексеевич. — Тут человеку плохо, а тебе лишь бы с детями сюсюкаться.

— С человеком всё нормально, — заверил Фэб. Он сидел на корточках рядом с Итом, и прижимал релаксационную точку. — Ему просто нужно согреться. Через полчаса эти симптомы сами уйдут.

— А чего через полчаса? Тепло же у нас, — удивился Дорохов.

— Просто какое-то время должно пройти, — объяснил Фэб. — В идеале лучше всего отогреть в ванной, но мы, к сожалению, не в Москве. Так что придется подождать.

Аля и Петр Алексеевич недоуменно переглянулись.

— Чего у нас, ванны нету, что ли? — удивился Дорохов. — Аль, пойди, налей. И Юрку позови, пусть белье притащит. Не, ну вы вообще даете. С Луны свалились, что ли?.. У нас тут уже восемнадцать лет как воду провели, и холодную, и горячую.

В прихожую вышел Кир. Куртку он, конечно, давно снял, и сейчас был одет в футболку и подвернутые до колен черные джинсы.

— Петр Алексеевич, нас вообще-то почти двадцать семь лет тут не было, — напомнил он. — Меня не было еще дольше, как вы понимаете. Откуда нам было знать про воду?

— В поселке вы сколько уже торчите? — прищурился Дорохов.

— Почти месяц.

— Так. Вот чего. Давайте сначала дела, потом базар, — Петр Алексеевич перешел на привычный ему командный тон. — Этого несите в ванну, а то его вон как колотит. Фэб, да? Один справишься, или лучше с кем-то?

— Лучше с рыжим, одному будет сложно.

— Хорошо. Ты, — кивок в сторону Кира, — иди девкам помоги, надо кушетку для Ольшанской переставить Альке в комнату. С детями пусть ночуют. Потом пойдешь, белье застелешь во второй комнате, которую вам даем. Юрка принес уже, наверное. Всё ясно?

Кир хмыкнул, но кивнул. Рыжий, который тоже высунулся в прихожую, покачал головой, и принялся помогать Фэбу раздевать Ита.

— А, вот чего. Вы ели? — вдруг вспомнил Дорохов.

— Угу, — не поднимая головы, сообщил Скрипач. — Днем. В Москве. Два батона хлеба на троих. Про этих не скажу. Ит, эй, ау. Вы с Бертой ели что-то?

— С точно таким же успехом его можно спрашивать о смысле жизни, — усмехнулся Фэб. — Всё равно не ответит. Но я думаю, что они не ели. Во-первых, было жарко, во-вторых, показатели низковаты. Солнце, пойди, у Бертика спроси, хорошо? Я пока что его донесу. Петр Алексеевич, куда идти?

— Юрка! Иди, проводи…

* * *

Через полчаса всё более ли менее успокоилось. Ита устроили в маленькой комнате; следить за ним вызвался Фэб. Дорохов распорядился поставить в комнату раскладушку, но Фэб отказался, объяснив, что в раскладушке метр девяносто длины, а в нем самом два десять. В результате Фэбу досталось кресло, и, на всякий случай, он забрал из прихожей их собственный матрас.

Кира и Скрипача Фэб выгнал спать, однако по дороге их перехватил Юра, правнук генерала Дорохова, и потащил в столовую — на чай с бутербродами. Уговаривать их не пришлось, оба были голодны, а бутерброды, да еще и с дефицитным рокфором, они последний раз ели в Новый год. Берта к этому моменту давно уже спала, поэтому два бутерброда Кир отнес Фэбу, чему тот очень обрадовался, потому что тоже хотел есть.

— Слушай, попроси у них для Ита чашку теплого чая с сахаром, — Фэб уже успел подзарядить блок, и сейчас, как понял Кир, запускал синтез какого-то препарата. — И не объедайте людей! Ты помнишь, сколько стоит этот сыр?

— Помню, конечно, — Кир помрачнел. — Мне тоже неудобно.

— Не «мне неудобно», а сколько бутербродов ты уже сожрал?

— Ну, четыре, — понурился Кир. — Рыжий — три. Но есть же хочется!

— Вы из дома взяли еду? — Фэб, конечно, имел в виду их маленький домик.

— Там ничего не было, кроме сухарей. Взяли, да. Чай тоже взяли. Дай посмотреть, чего с психом.

— Смотри на здоровье. Наше учебное пособие против не будет.

Кир подсел к Иту. Вывел визуал, через блок это можно было сделать, принялся смотреть строки состояния.

— Лихорадит до сих пор, — с тревогой пробормотал он. — И отек пошел слева… Блин, ну псих, ну что же ты так, — он погладил Ита по мокрым волосам, горестно покачал головой. — Фэб, давай нижний порт подключим.

— Обязательно, — кивнул Фэб. — Сейчас схему проведу, и сразу подключу. И дренаж сделаю. И чая через порт дам.

— Покормить бы его чем-то. Слушай, может, смеси у Даши стащить? — предложил Кир. — Детской еды полно. Не обеднеет она от пары порций.

— Только в самом крайнем случае, — Фэб зевнул. — Утром сходим в магазин и всё купим. Кстати, мы завтра в Москву?

— Ну уж нет, — решительно сказал Кир. — Солнце сказал, что тоже категорически против. Перебьется Томанов.

— Тогда позвони ему прямо сейчас, и предупреди, что у нас неприятности, и что завтра нас не будет, — приказал Фэб. — Здесь есть телефон, поэтому позвони на город, домой. Кир, не делай такие глаза. Не настолько поздно еще. Иди, иди, действуй.

— Нудный ты какой, сил нет, — проворчал Кир. — Ладно. Если устанешь сидеть, позови нас, хорошо?

— Хорошо, — пообещал Фэб. — Всё. Ждем чай.

* * *

Ита действительно сильно лихорадило — до трёх ночи температура держалась выше тридцати девяти. Фэб, однако, сбивать её не спешил: ему было нужно посмотреть динамику, он хотел понять, насколько сильна сопротивляемость организма. Сейчас он только поддерживал, но не более того. И так уже залечили настолько, что живого места не осталось; нужно восстанавливать свои ресурсы, а не хвататься за «костыли» в виде препаратов при каждом удобно и неудобном случае. В данный момент условия более чем хорошие — теплая комната, порт подключен, уровень глюкозы в норме (и чай пригодился, и блок удалось уговорить на нужный синтез), общие показатели выравниваются. Пусть справляется сам, благо, что тут ну совсем не так, как в домике. Для того чтобы держать температуру, титанических усилий не требуется. Их вообще не требуется, если вдуматься. В комнате плюс двадцать восемь. Более чем достаточно.

Плохо только то, что Иту, конечно, некомфортно, что спит он сейчас скверно, неспокойно. Дергается, стонет, никак не может лечь так, чтобы стало удобно. Но, опять же, лучше провести на потоке, на релаксационных точках, чем пичкать лекарствами.

Ближе к утру температура самостоятельно пошла вниз без всяких препаратов. К пяти часам стабилизировалась — тридцать семь и два, немного выше нормы. Фэб сидел до шести, не смотря на то, что спать ему к тому моменту хотелось ужасно, сидел и следил. По идее, можно было бы снять порт, но порт он всё-таки решил оставить, чтобы дать Иту получше выспаться. Без порта уже через пару часов придется поднимать, а с портом, да еще и с подключенным верхом, проспит столько, сколько душе будет угодно. Хоть до вечера.

— Всё хорошо, — еле слышным шепотом говорил Фэб, подключая блок к подключичному порту. — Как же ты так с этими досками… но ничего, ничего… всё будет нормально. Я бы, наверное, тоже… так же… ты молодец, кто бы что ни говорил. Ты всё правильно сделал…

В семь утра Фэб решил, что ему самому всё-таки тоже нужно поспать. Он раскатал матрас, задернул занавеску, последний раз проверил Ита, и лёг. За окном было уже совсем светло, дождь почти прекратился. Сон сморил его практически сразу, и, как это ни странно, в этом сне Фэбу привиделось огромное и легкое, как крыло бабочки, лето, в котором не было почему-то ни проблем, ни ежедневных заездов в институт, ни войны, ни болезней. В этом лете было много теплых закатов, яблок, малины, звонких маленьких речушек, и детского смеха — но что это было за лето, и что он сам делал в этом сне, Фэб так и не понял.

* * *

Первым, что услышал Ит после пробуждения, были голоса, которые приглушенно звучали откуда-то из-за стены. Голоса оказались знакомые. Говорили одновременно четверо: Ит узнал голос Берты, Скрипача, Кира, и… почему-то генерала Дорохова. Это было странно, но Ит еще до конца не проснулся, чтобы толком удивиться.

Вчерашний день и вечер он помнил смутно, расплывчато. Сначала было дико плохо и ужасно жарко, тошнило, потом пришло воспоминание о том, что Фэб (или Кир?..) уговорил его снять блокировку. Дальше был провал, за которым следовал на редкость неприятный отрывок, во время которого его трясло из-за того, что почему-то стало холодно. Очень холодно. И больно. От этого воспоминания Ит зябко поежился, непроизвольно передернув плечами. Дальше… что же было дальше? А, дальше оказалось еще хуже, потому что холод на какое-то время сделался совершенно нестерпимым. Кажется, его куда-то несли, причем под проливным дождем. Да не кажется, а точно.

Но кто и куда?

Он немного приподнялся на локтях, огляделся. Ага, вот и Фэб. Спит беспробудным сном на матрасе, положенном в углу, и даже укрыт, хотя укрывался явно не сам — уж больно аккуратно. Если аккуратно, значит, Кир заходил. Точно, он, потому что Скрипач мастер художественного беспорядка, он бы набросил плед абы как. А тут ну просто по линеечке. Ит усмехнулся.

Маленькая комнатка, окно занавешено льняной шторой; стены деревянные, из лакированного бруса, на полу домотканый половик. Возле окна стоит деревянная тумбочка, на которой лежит их собственный скоровспомощной блок, почему-то почти заряженный, рядом валяется небулайзер. Рядом с кроватью кресло — значит, Фэб сидел… и сидел долго, судя по тому, насколько устал.

Кровать была удивительно мягкая, а белье пахло совершенно замечательно, так же, как пахло когда-то у них дома — лавандой. Ит снова лёг, прислушался.

Где-то вдалеке ругались. Не за стеной, как показалось вначале, а в смежной части дома.

— …восемьдесят четыре государственные награды!.. И они сидят, мать вашу, в сарае… с ребенком под дождем!..

— …и что с того?

— А то с того, что требовать надо было, а не погань эту очкастую слушать!..

— …каким, интересно, образом?

— …ты вообще молчи! Звезду героя России дали, а он…

— Ага, посмертно…

— …ой, закрой свой рот, пока я тебе башку не открутил!!!

— Петр Алексеевич, не кричите, пожалуйста!

— Ольшанская, заткнись!!! Дура беременная!!! Молчать всем, инвалидная команда!!! Овцы безмозглые!!! Этого дебила вынуждают, он подписку дает!.. И эти следом…

— Петр Алексеевич, а как иначе? — Берта говорила сдержанно, понизив голос. — Они бы не пропустили Санкт-Рену, они бы не дали восстановить память Ри. Они бы ничего не дали, если бы мы не согласились на их условия. Нас попросили не высовываться. Настоятельно попросили. Вы думаете, верхи не знают про наши… обстоятельства? Знают. И это всех устраивает.

— Чем выше сидишь, тем больнее падать, — отрезал Дорохов. — Может быть, кто-то и знал… мы не знали. Если бы знали, конечно, не допустили бы этого.

— И что же именно вы знали? — ох, рыжий, не буди в себе гремучую змею, этот вкрадчивый голос обычно предвестник того, что срыв уже неподалеку.

— Знали, что Ит был ранен, что Ри тоже. Что лечила Санкт-Рена. Что приговор в силе.

— Какой?

— Старый. Так же знали… понять бы еще, с чьей подачи мы это знали… ничего, разберемся… что вы не хотите общаться, и что у вас на то есть объективные причины. Скрипач, не спрашивай, какие. Сам скажу. Якобы из-за болезни Роберты.

— Я уже двадцать семь лет как абсолютно здорова, — вставила Берта.

— Ври больше. Ладно, неважно. В общем, нам была дана версия, что вы штатно работаете у Томанова в проекте, и ни с кем не общаетесь, потому что не хотите.

— Ну, у нас была другая версия. Что мы — враги народа, что нас тут оставили из милости, что за общение с кем бы то ни было мы получим с лихвой… уже, кстати, получали. Когда Ит помог Але с Ванечкой.

— Следят? — голос Дорохова не предвещал ничего хорошего.

— Разумеется. Через Санкт-Рену. Он же болен до сих пор, стоит система. У Томанова и его группы есть к ней доступ. Ну и коммуникаторы отслеживаются, конечно. Общение строго регламентируется.

— Сука какая, — с отвращением проговорил генерал.

— Нет, — Кир вздохнул. — Не всё так просто. Федор Васильевич как раз пытается помочь, но официальная дала ему возможность работать с нами только на таких условиях. И следит, конечно, тоже официальная. Тут бюрократии столько, что сам черт ногу сломит.

— Ну и хрен с ними, пусть следят, — вдруг оживился Дорохов. — Пусть видят, что своих мы не бросаем. А за верхи не волнуйтесь, — он засмеялся. — Вершки без корешков не бывают… Вот чего. Пока что у нас поживете, а мы подумаем, как вам с домом определиться побыстрее.

— У нас денег нет, — напомнил Скрипач.

— А вот надо, чтобы были. Всё, нишкни, рыжий. Поможем. Ну куда это годится-то? Этот весь нашинкованный, как капуста, вы тоже все хороши… Вот куда тебе, беременной, да еще по второму кругу, так жрать, а? Эти все скелеты, анатомию изучать можно, и ты тоже как дрищ сама. Альку видели? Во какая баба должна быть, чтоб рожать нормально. А не доходяга. Ну Ит вообще хороший совсем… про это не говорил никто. Чего с ним сделали, что он в таком виде?

— Он в нормальном виде, просто надо долечиться сначала полностью, а потом сделать пластику, — объяснил Кир. — Сетка оставлена только как маркеры…

— Какая сетка?

— То, что выглядит как шрамы. Это не шрамы, это на самом деле зоны доступа, — объяснил Кир. — Если, не дай бог, надо будет оперировать, то зону через доступ открыть горазд проще, чем оперативно. Почти бескровно, безопасно по биологичке. Скорее всего, через год можно будет снимать.

— А почему этих зон столько?

— Потому что была замена почти всей остео системы слева на эндопротезы. Его расстреляли на выходе из портала.

— Етить колотить… все кости?

— Большая часть.

— И он с этим вот всем таскал доски?

— Таскал. И любой бы из нас тоже стал бы таскать! — Кир явно рассердился. — Мы на эти доски все деньги грохнули, которые от ремонта остались.

— Какого ремонта?

— Ну, нам разнесли квартиру. Мы смогли за год немножко накопить, и Джессика подкинула, она сумела отложить денег, пока Ри болел, — принялась терпеливо объяснять Берта. — В общем, там сейчас ремонт, стены делают заново, окна ставят, двери, проводку восстанавливают. Потом нужно будет отциклевать полы… ну и всякие мелочи, типа подоконников и прочего. Мы на лето переехали сюда, потому что там с Дашкой сейчас быть невозможно, как вы понимаете. Всё было нормально, пока эта гроза не началась. Ну и вот…

Дорохов несколько секунд молчал, а потом принялся хохотать.

— Чего тут смешного, не пойму? — обиженно спросил Скрипач.

— Ой, мама… ой, не могу… ну, цирк на выезде… Ой, Ольшанская, уморила… Бабы-мужики, вы ж чеканутые на всю больную голову… А крышу, небось, сами делали?

— Конечно, сами, — неприязненно ответил Скрипач. — Первый этаж у дома вполне живой, но его нужно закрыть, и…

— Уф… ладно, проехали… Не, правильно я вчера «прекрасную маркизу» вспомнил, — Дорохов уже успокаивался. — «Ни одного печального сюрприза, за исключеньем пустяка». Вот чего. Идите оба за шмотками, чего у вас там есть в этом сарае. Пока что поживете у нас. А вечером я мужиков соберу, покумекаем, что можно придумать. Тем более что пятница, как раз все приедут. Прямо чуяло мое сердце, что тут снова какие-то дела творятся, — произнес генерал, понизив голос. — Я ж полтора года дома не был. Во внешке сейчас работаю, с боевыми отрядами, которые сюда идут. Веду первый адаптационный курс, ну, не сам, конечно… руковожу преподавательским составом. Жена тоже там… неважно. Я ж сейчас отпуск взял на месяц только из-за Ванечки. Хотели вырваться с женой сюда, как только он родился, а не получилось. Вот я один приехал, моя только через две недели сможет.

— А Сережа где? — спросил Скрипач. Сережа был сын Дорохова, первый, а Юра, с которым они уже успели познакомиться, был его внуком.

— Давно во внешке живет, — Дорохов помрачнел. — Двадцать лет его не видел… ладно, не надо про это. Жизнь идет, всякое бывает.

— Вот это точно, — Скрипач, кажется, уже успокоился. — Что верно, то верно.

Ит решил, что вполне можно встать — чувствовал он себя вполне сносно. Памятуя о том, что Фэб не очень любит, когда больные проявляют самостоятельность и сами себе снимают подключение, он тихонько позвал:

— Ребят, подойдите, кто-нибудь, помогите порт снять.

Знал, что услышат — и не ошибся. Через минуту пришел Скрипач, споро скинул оба подключения, потом приложил палец к губам — молчи, мол, затем указал глазами на стул — одевайся — а затем на дверь, мол, жду снаружи. Ит быстро оделся, отметив про себя, что голова начинает кружиться, если двигаться слишком резко, и встал. Нормально. Главное, не торопиться.

— Час, не больше, — не открывая глаз, произнес Фэб. — Через час обратно, лежать.

— Хорошо, — кивнул Ит. — Ты еще поспишь?

— Да, еще полчасика… — Фэб зевнул. — Или часик… Если кто-нибудь на обратной дороге захватит мне чаю с сухариком, буду очень благодарен.

Ит усмехнулся. Присел на корточки рядом с Фэбом, погладил по голове.

— Спасибо, — шепнул он. — Извини, что я… вот так…

— Ерунда, — Фэб снова зевнул. — Всё в порядке.

Он недоговорил. Ит еще раз провел рукой по его волосам, поправил подушку, и тихо вышел из комнаты.

* * *

— Рыжий, а сколько времени? — спросил Ит, когда они вышли в большой общий холл. — Какое-то странное ощущение…

— Какое? — поинтересовался Скрипач.

— Что я выспался.

— Час дня. Что выспался, это хорошо. Одобряю. Но можно было еще поспать.

— Прости, но вы так орали, что не проснуться было невозможно, — заметил Ит. — Ладно. Давай, начинай.

— Что начинать? — не понял Скрипач.

— По шее. За доски.

— А смысл? — Скрипач хмыкнул. — Сначала-то я, конечно, был готов тебя пришибить по второму кругу, но потом подумал — а мы что, лучше? Поверь, каждый из нас поступил бы так же. И вообще, нашей ошибкой было то, что мы не посмотрели прогноз заранее, и не поняли доски наверх сразу. Сами. Предупреждение весело трое суток.

— Да? — удивился Ит. — Черт… слушай, с этим надо что-то делать. А то мы, как мне кажется, выпадаем из реальности.

— С этим уже делается. Петр Алексеевич… а, ладно. Сам увидишь. Пошли в кухню, поговорить надо.

В огромной кухне было оживленно. За столом сидели Юра и Дорохов, и что-то обсуждали. Перед ним лежало несколько исчирканных листов бумаги и миска с помытой, но еще нечищеной картошкой. Около мойки колдовали Аля и Берта, при ближайшем рассмотрении оказалось, что они в четыре руки нарезают ветчину, по всей видимости, для салата. Посреди кухни стоял большой манеж, заваленный байковыми пледами и подушками. В манеже сном праведников спали Ванечка и Даша.

— О, нашего полку прибыло, — обрадовался Петр Алексеевич. — Ну, чего? Отоспался?

— Да, спасибо, — Ит улыбнулся. — Более чем.

— Ну, не заливай. Дай хоть посмотреть хоть на тебя… — Дорохов осуждающе покачал головой. — Ишь как искромсали. А дочка хорошая у вас получилась. Молодец.

Ит рассмеялся.

— Это Берта молодец, — поправил он.

— Все молодцы, — подытожил Дорохов. — Характеры у вас всех правильные. Бойцовские. Но, как понимаешь, один в поле не трактор, так что…

— Папа, помидоров поменьше в салат класть? — Аля отвернулась от рабочего стола. — Или как обычно?

— Как обычно клади, — распорядился Петр Алексеевич.

Берта вытерла руки кухонным полотенцем, подошла к Иту — он тут же обнял её.

— Напугал? — спросил он с горечью. — Прости, маленькая.

— Ничего, — шепнула она в ответ. — Но больше так не надо.

— Постараюсь, но не обещаю.

Берта отстранилась, шутливо погрозила ему кулаком.

— Аль, ну вот что с такими делать, а? — спросила она.

— Скалкой можно, — охотно ответила та. — Или сковородкой. По лбу.

— Боюсь, не поможет, — хмыкнула Берта.

— А ты попробуй, — посоветовала со смехом Аля. — На Юрика очень даже действует.

— Придется разориться на скалку. Давно мечтаю приобрести…

Ит чмокнул Берту в щеку, подошел к манежу. Даша, конечно, уже проснулась — почувствовала, что он рядом. Ит выудил дочку из пледа, и взял на руки. Дашка тут же прижалась щечкой к его щеке, он взъерошил ей мягкие волосики на головке, покрепче прижал к себе.

— Это что это у нас тут за девочка такая нашлась? — спросил он с деланным удивлением. — Это Даша! Это вон какая большая Даша… мама, вы уже ели?

— Разумеется, — ответила Берта. — Мы всю программу на ближайшие два часа выполнили, если ты об этом.

— Молодцы, — одобрил Ит, продолжая гладить дочку по голове. — А гулять?

— После обеда пойдем, — Берта на секунду задумалась. — Аля, командуй, чего дальше делать.

— Давай курицу порежем. И Скрипач обещал, что картошку почистит.

— Уже чищу, — доложил Скрипач. — Варим?

— Не, пожарить. И лучку побольше положим.

Ит, продолжая держать Дашу на руках, присел к столу.

— …тогда лучше сначала в наградной комитет, — Петр Алексеевич, по всей видимости, продолжал развивать какую-то мысль, хотя слушал его в тот момент только Юра. — Пусть подтвердят документы и подадут заявление об утрате наград. Награды восстановить нужно.

— Кража, — тут же продолжил Юра. — Надо еще будет заявление в милицию по месту прописки.

— Верно. А это значит, что сразу должны вернуть льготы и пенсии по выслуге. Плюс ветеранские надбавки. Хотя бы двоим, с Киром сложнее будет.

— Юрий, простите, а вы кем работаете? — с интересом спросил Ит.

— Я адвокат, — улыбнулся внук Дорохова. — А что, не похож?

— Ну, если учесть, что последний раз я вас видел издали и мельком, когда вы пускали кораблики в дренажной канаве, и вам было пять лет… — Ит засмеялся. — Как же быстро летит время. Простите, если сказал что-то не то.

— Да нормально всё, — улыбнулся Юра. Он был очень похож на Дорохова: такой же крупный, статный; даже прически у прадеда и правнука были почти одинаковые — коротко постриженные русые волосы. И одежда похожа — оба сейчас были в синих спортивных майках, одна с надписью «Спартак», другая с надписью «Москва», и в спортивных же штанах. Ит украдкой глянул вниз. Правильно. Черные резиновые китайские сланцы. Дачная классика жанра…

— С Киром действительно будет сложно, — заметил Ит. — Я не уверен, что получится хоть что-то восстановить. Он же числится умершим.

— Даже если получится вернуть только ваши пенсии, вы голодом сидеть уже не будете, — твердо сказал Юра. — Ит, вопрос. Я тут посмотрел кое-что, что у меня в доступе было… почему вы, когда болела Роберта, и когда… ммм… были неприятности у Ри… не подали заявление на то, что вам вообще-то полагалось, а продолжали работать в транспортном управлении. Зачем?

Ит прикусил губу.

— Скажем так: просить было ниже моего достоинства. И еще момент. Я же сидел. И был, скажем так, не уверен, что мне что-то положено. Насколько я знаю, у политических заключенных льготы автоматом аннулируются…

— Вас оправдали полностью. И все ваши льготы оставались за вами. Другое дело, что ваши деньги, скорее всего, присваивали люди, нечистые на руку. С этим я впоследствии разберусь. Теперь дальше. Папа, давай ты.

— Сегодня мужики придут, соберем вам, сколько получится, наймем рабочих, чтобы дом побыстрее сделали. Потом электрика надо вызвать, — принялся перечислять Дорохов. — С водой и газом будет сложнее, но если вы с рыжим напишете заявления в правление, то на той неделе, думаю, начнут работать. За месяц проведут и воду, и газ. У вас дом от дороги не очень далеко. Откопают, врезку сделают… трубы, правда, придется покупать.

— Петр Алексеевич…

— Дослушай, блин! Разговорчики! Если ты про деньги, которые отдавать собираешься, то можешь не париться — никто отдачи не потребует. И попробуй только кому про это заикнуться!

— Но…

— Ит, не начинай, — попросил Скрипач. — Я уже пытался. Не вышло.

— Ладно, — сдался Ит.

— Молодец, — одобрил Дорохов. — Дальше. Томанова я сюда на завтра вызвал…

— Господи, зачем? — Ит с ужасом посмотрел на Дорохова, который ответил ему безмятежным взглядом. — Для чего?!

— А побеседовать, — миролюбиво улыбнулся Юра.

— С ним-то о чем?

— Обо всем, — обтекаемо ответил Юра. — А еще мы вызвали сюда Ри и Рому…

— Так, — Ит нахмурился.

— Потому что ему тоже кое-чего положено, а он ни сном, ни духом, — генерал решительно хлопнул по столу ладонью. Даша испуганно вздрогнула и прижалась к Иту.

— Петр Алексеевич, не пугайте ребенка, пожалуйста, — попросил Ит.

— Прости, заинька, — заулыбался Дорохов. — Ну чего ты за папу-то спряталась? Стесняешься? Уй ты хорошая какая…

— Она не стесняется, она не любит, когда по столу лупят, — пояснил Скрипач. — Боится, что большой дядя случайно её заденет.

— Ну ладно, ладно… Ит, отдай девицу матери, и слушай сюда дальше.

— Мать не может, мать курицу режет, у нее руки грязные, — Берта повернулась к ним. — Петр Алексеевич, может, хватит пока что?

— Ну, ладно, — сдался Дорохов. — Девки, давайте там резвее, что ли. Жрать охота.

* * *

Обед был выше всяческих похвал. Ит позже признался Скрипачу, что он, кажется, объелся, на что Скрипач ответил, что сам еле дышит — отвыкли они нормально есть, да и порции дома были раза в три скромнее. А тут… Салат, наваристый мясной суп с лапшой, тушеная курица с жареной картошкой, а на десерт — гора поджаристых сладких оладий со сметаной и вареньем. Сачковать Дорохов не позволил никому: хочешь, не хочешь, а придется съесть всё, что тебе положено в тарелку.

— Рыжий, я пойду, поваляюсь часок. Это всё надо как-то переварить. Нет, столько есть нельзя, — Ит осуждающе покачал головой. — Лопнуть же можно.

— Иди-иди, — одобрил Скрипач. — Я вот тоже думаю, что надо бы полежать. И как в них столько каждый раз умещается?

— Не знаю. Хотя… — Ит задумался. — Помнишь, мы дома тоже когда-то…

— Помню. Но всё равно, не в таких количествах. Тебе попить принести?

— Принеси. А то я с ног валюсь, — признался Ит.

Вернувшись в комнату, он лёг и действительно заснул почти сразу — сказывалась и тяжелая ночь, и вчерашний перегрев, и то, что он на самом деле объелся. Проснулся Ит не через час, а ближе к вечеру. Рядом, на тумбочке, обнаружился стакан компота и записка «Решили не будить. Мы сидим с мужиками на улице, как проснешься, подходи, есть разговор». Компот оказался вкусный — из кизилового варенья. Выпив его в два глотка, Ит оделся, накинул на всякий случай рубашку с длинными рукавами (мало ли что, там же посторонние люди, а лишние разговоры ни к чему), и вышел на улицу.

Под яблонями, на некотором расстоянии от дома, у Дороховых располагался длинный стол с деревянными лавками, рядом с которым стоял большой каменный мангал. Видимо, по выходным семейство любило поесть шашлыки на свежем воздухе и посидеть в хорошей большой компании. Сейчас компания за столом собралась преизрядная, но ни о каких шашлыках, ясное дело, речи не шло.

Обсуждали, каким образом можно оказать их семье содействие и побыстрее превратить развалины обратно в жилой дом.

Фэб, Кир, и Скрипач, сидевшие с краю на лавочке, увидев Ита, попробовали подвинуться, чтобы освободить ему место, но ничего не вышло — двигаться было просто некуда.

— Пойди табуретку с кухни принеси, — посоветовала Берта. Она и Аля сидели неподалеку на вынесенных из дома стульях. — Видишь, народу сколько.

Народу и впрямь было много — человек двадцать. Видимо, Дороховы и впрямь сумели созвать всех по максимуму.

— …и выкопать канаву, — услышал Ит, возвращаясь из дома с табуреткой. — Это еще десятка.

— Канаву мы, предположим, можем и сами выкопать, — вмешался Кир. — Не велика наука. Но где именно её надо копать?

— А вот Василий скажет, у него же план коммуникаций по поселку. Рыжий, столб дополнительный сами поставите?

— Деревянный да.

— Ну, на первые пару лет сойдет и деревянный…

И понял — сейчас разговор идет о воде и свете. Неужели… вот так? Вот так, просто? Собрались всем миром, покумекали, сбросились, решили? Но…

— За пару недель сделают, если нормальных взять, — продолжал Дорохов. — Ну, за три. В дом можно будет в июле уже въехать. Да, товарищи, у кого по сараям и гаражам мебель старая стоит, поглядите там.

— А чего нужно? — спросил один из пожилых мужиков, сидящих во главе стола рядом с генералом. — У меня самопала полный гараж. Столы, лавки, табуретки были. Кир, стол нужен вам?

— Нужен, — ответил Кир. — Семеныч, что ж ты геронто не проходишь? Я ж тебя даже узнал не сразу!

— Прохожу, — хмыкнул тот в ответ. — Но сильно молодиться мне нельзя. Не так поймут.

— Это верно, — покивал Дорохов. — Теперь вот… Фэб, Кир, вы на завтра с работы отпроситься сумеете?

— Не уверены. Попробуем, — Кир привстал. — А что завтра?

— Голова твоя садовая. Я ж говорил уже сегодня! Юрка завтра документы кое-какие привезет, и Томанова этого вашего я на завтра сюда выдеру. С ним вместе и поедете.

— Ну, если вместе…

Еще несколько минут Ит сидел, молчал, и слушал. И напряженно думал о чем-то. Это не ускользнуло от внимания Фэба.

— Ит, о чем задумался? — спросил тот. Ит в ответ помотал головой — не мешай, мол. Погоди.

…Вот так? Они поступают с нами — вот так?

А как поступаем мы?

Сволочизм какой-то! Ведь эта треклятая экспедиция, этот проект — это верная смерть для таких вот людей. Потому что вот такие люди, они как раз и мешают. Чем? Трудно сказать. Честностью. Неподкупностью. Широтой души. Презрением к идеологическим играм. Верностью настоящим ценностям, не придуманным.

Ведь можно изобретать что угодно, правда? Строить какие-то конструкции, придумывать себе идолов, царей, богов, спорить до хрипоты о том, чего не существует на самом деле, разрушать, порицать, отрицать… Можно верить в совершеннейшую чушь, можно низводить бога до уровня капризного старика на облаке, можно поклоняться глупости и ханжеству, можно воевать за глупость и ханжество. А можно устроить всё еще хуже, и поклоняться уже деньгами, и молиться на деньги, и измерять всё деньгами, презрев вечное — любовь, дружбу, всё ту же верность.

А ведь на самом деле всё сводится к очень простым знаменателям. Есть летний вечер, есть маленькая дочка в коляске, есть любимая жена, есть яблони в саду, есть семья, есть друзья… и есть совершенно неуловимая правда и самая настоящая вечность, которая не даст тебе пропасть, если ты, конечно, способен эту вечность осознать и найти в ней своё настоящее место.

«Я, кажется, нашел, — подумал Ит. — Или почти нашел. Но в любом случае…»

Он встал. Одернул рубашку. И решительно пошел к Дорохову.

— Ит, ты что-то хотел сказать? — спросил тот.

— Да, — кивнул Ит. — Это важно.

Всё, хватит.

Они и так слишком долго молчали. И это было ошибкой.

Под откровенно тревожными взглядами Фэба и Кира, под непонимающим взглядом Скрипача, Ит вышел туда, где, как он понял, его увидит максимальное количество людей. С полминуты стоял молча — разговор за столом постепенно начал стихать, и все взгляды обратились к нему.

— Я начну немного издали, прошу меня простить за это, но… Это действительно важно. Много лет назад я обманул свою жену. Точнее, я дал ей обещание, и не сдержал слово.

— Ит, ты о чем? — удивилась Берта.

— О том, что я дал тебе во время нашей самой первой встречи слово, что Официальная служба никогда не причинит вреда твоему миру. Берта, прости меня. Я ошибся. Фатально ошибся. Сейчас официальная служба разрабатывает проект, который…

— Ит, молчи, а! — крикнул Кир.

— Хватит, уже помолчали! — Ит тоже повысил голос. — Не знаю, как тебе, а мне надоело и молчать, и прятаться по углам. Они должны знать правду.

— Я согласен, — Фэб встал.

— Я тоже, — Скрипач встал следом.

— Продолжай, — потребовала Берта.

— Я что-то пропустил? — усмехнулся Кир. — Ну, тогда ладно. Валяй, псих. Если что, мы подскажем.

— Отлично. Итак, несколько лет назад Официальная служба начала разработку проекта, который называется «Азимут». Цель этого проекта — поиск физического расположения Терры-ноль. В проекте задействованы очень большие силы, техническая поддержка той части проекта, к которой мы были причастны, осуществляется конклавом Санкт-Рена. Конклав был втянут в данную операцию под угрозой шантажа — если он выйдет из проекта, ему тут же блокируют всё транспортное сообщение. Судя по последним данным, полученным извне, существует еще несколько сотен, если не тысяч, конклавов и конгломератов, привлеченных официальной к работе.

— Зачем им это нужно? Какая цель? — спросил кто-то.

— Цель простая. Уничтожение Русского Сонма. У них есть все основания полагать, что Терра-ноль — это физически существующий источник Сонма. Или — главная линза, в другой трактовке. Мы не знаем всех деталей проекта, но вот как выглядела та часть, которую мы видели своими глазами…

 

13

Дар

Год 11.977

Сначала Илья долго возился в прихожей. Шуршал оберточной бумагой, что-то разворачивал, что-то перекладывал. Ит, уже успевший поставить чайник, выглянул в прихожую, но Илья лишь махнул рукой — подожди мол, не ломай интригу. Ит пожал плечами и ушел обратно на кухню. Берта сейчас занималась с девочками в их комнате, и было понятно, что пока они не закончат — не выйдут. С этим у Берты было строго. Впрочем, не строго и не могло быть, ведь тестирование по программе Санкт-Рены девочки проходили каждый месяц. Новые программы на следующий месяц составлялись на основе этого теста. И Берте, конечно, не хотелось, чтобы дочери ударили лицом в грязь.

— Илюх, ты там скоро? — спросил Ит из кухни.

— Уже почти пришел.

— Обедать с нами будешь? Готовить на тебя?

— Буду, куда я денусь. А чего готовить собрался? — Илья, наконец, дошел до кухни и плюхнул на обеденный стол два объемистых пакета.

— Суп уже сварил, сейчас котлеты буду делать. На тебя сколько жарить?

— Смотря какие котлеты, — Илья разворошил один пакет, вытащил из него три картонные коробки, перевязанные шпагатом. От коробок одуряющее вкусно пахло какао и корицей.

— Которые норвежские. Из вареного мяса, с картошкой, и с чесноком.

— Давай четыре, и побольше. Фарш, небось, Скрипач делал? — проницательность Ильи была сегодня на высоте.

— Он самый, кто ж мне доверит такую тонкую работу, — пожал плечами Ит. — Ты не стесняйся, можешь и пять съесть.

— А фарша хватит?

— Видишь вон то ведро? Это всё фарш. Хватит, и на завтра еще останется. Илюш, противень второй мне дай, пожалуйста… ага, который на окне стоит.

Семья была большая, поэтому котлеты делали, конечно, не на сковородках, а на двух противнях, в духовке. И проще, и быстрее, и полезнее — Фэб не являлся сторонником жарки еды на масле.

Минут через десять, когда из духовки уже стали доноситься аппетитные запахи, в кухню вошла Берта, а следом за ней — вбежала Даша.

— И-я! — закричала она с порога. — Привет!

— Привет, мелкотравчатая, — расплылся в улыбке Илья. — Как твои делищи?

— Во как! — Даша вытянула вперед обе ручки с поднятыми вверх большими пальцами. — Сейчас я тебе что покажу!..

Она развернулась и умчалась в коридор.

— Два года, а треплется, как другие в пять, — покачал головой Илья. — Во дает. Каждый раз удивляюсь.

— Она рано заговорила, с десяти месяцев, — пожала плечами Берта. — Веркин, куда ты там пропала? Малыш, иди к маме, кушать пора.

— Кися! — раздался из коридора детский голос. — Даша! Кися де?

— Вон! Сейчас!..

Через минуту в кухню снова вошла Даша, которая тащила в руках пушистого черного котенка, а следом за ней — годовалая Вера. Вера, правда, тут же плюхнулась на попу, и Берта взяла её на руки.

— Ия, смотри, кися, — отрапортовала Даша, протягивая котенка Илье. — Маленький…

— Это не кися, а скорее кись, — заметил Ит. Открыл духовку, вытащил один противень, поднял второй, а первый переставил на нижний ярус. — Дарья, как кисю назвала?

— Сирёжик, — ответила девочка.

— Это у нас друг такой есть во дворе, — пояснила Берта. — Сережа. Мы иногда гуляем вместе. А теперь появился одноименный кот.

— Где вы кота-то добыли? — с интересом спросил Илья. Погладил котенка и поставил на пол — тот тут же порскнул куда-то под стол. Даша упала на колени и поползла следом за ним. Вера стала вертеться на руках у Берты, та отпустила её, и Вера тут же присоединилась к компании под всё тем же столом.

— А это они вчера гулять пошли, — пояснила Берта. — Пошли втроем, вернулись вчетвером. Кот под машиной сидел, и Даша его углядела.

— Причем он тихо сидел, — добавил Ит. — Не орал. Мы весь двор обегали, искали маму-кошку. И не нашли. У меня вообще складывается впечатление, что кота нам кто-то подкинул.

— Кто? Официалка? — заржал Илья.

— Провидение. Тут одна женщина неделю назад сказала, что всё хорошо, просто замечательно, вот только что-то очень кошечки не хватает для полного уюта. Ну и вот…

— Ит, кошечки, а не этого бандита, — возразила Берта. — Илюш, он гоняется за ногами и лазает по шторам. Два раза я его вынимала из ванной, три раза снимала со шкафа, потом он застрял под кухонным столом, а через полчаса после этого сумел как-то залезть внутрь дивана. Залезть смог, а вылезти не смог. Сидел внутри и орал.

— Весело, — покачал головой Илья.

— Да ладно, пусть живет, — пожал плечами Ит. — Кот как кот. Будем считать, что этому коту повезло. Он вытащил счастливый лотерейный билет.

— Ну и славно, — одобрил Илья. — А где ваши-то?

— Сейчас придут, звонили уже. Дорохову ездили помогать, переезжают они.

— Куда это? — удивился Илья. — Генерал переезжает?

— Да нет, правнук его, Юра. Который пенсии наши обратно выбивал, помнишь, я рассказывал? — спросил Ит. Илья кивнул. — Адвокат который. Обмен он сделал, очень удачный, они теперь на Китайгороде будут жить. Рыжий звонил, сказал, что вещей получилось такое количество, что катер до бортов просел. Они там уже разгрузили и подняли.

— Скоро придут?

— Илюш, чего такое? — требовательно спросила Берта. — Я же вижу, ты что-то сказать хочешь.

— Так я всем хотел.

— Ну ты с нас начни, а как все подтянутся, повторишь, — потребовал Ит.

— Ладно. В общем, смотрите. Госпиталь уезжает работать на «Балтику», и… вы с нами?

— На активные? — спросила Берта. Илья ощутил, что она напряглась.

— Да, на активные, — кивнул он. — По дополнительному контракту.

— Какой срок? — поинтересовался Ит.

— Два года. Тройная оплата, выслуга, стаж, статус, полное обеспечение, свободный режим…

— Всё-таки на активные, — покачала головой Берта.

— Свободный режим — это значит, что выходные дома. Берта, это большой госпиталь, не малый.

— Дома — это где?

— Жилье семьям предоставляется.

— А теперь давай не казенным языком, а человеческим, — попросил Ит.

— Ну, давай. Большой плавучий госпиталь «Балтика». Который на сборе. С хорошей защитой. В активные сегменты он ходит, но не постоянно. По большей части болтается в береговой зоне. В городе, если ты едешь туда работать с семьей, дают жилье. Сам не видел, но то, что в общей сети есть, смотрел. Жилье хорошее, полноценные квартиры, в новых домах. Для детей тоже всё есть. «Посылки» девчонкам будут привозить, потому что туда много чего возят из Санкт-Рены. И «посылки» отвезут.

— А город-то какой? — вдруг прозрел Ит.

— Да ни в жисть не угадаешь, — усмехнулся Илья. — Сосновый Бор.

— Обалдеть, — только и сказала Берта.

— Сейчас еще больше обалдеешь. Ри подписался туда работать. Вчера.

— Кем?.. — у Ита глаза полезли на лоб.

— Пилотом-сборщиком, который средний транспорт водит, «стрелы» собирает. Я говорил с ним. Он сказал, что если уж проекты зависят от вас всех и от него в частности, он с радостью притормозит эти проекты, потому что ему не хочется, чтобы они шли быстро. И, ко всему прочему, пилоты там очень неплохо получают, а ему надо будет оплачивать Ромкину и Настину учебу. Хотя бы первый этап, который пойдет во внешке. Потом, как там поступят, станет уже проще. А сейчас — нужны деньги. Ну и вот.

— А платят по Терре-ноль или по Санкт-Рене? — Ит выключил духовку, выудил из-под стола Веру и посадил её к себе на коленки. — Мама, где еда ребенка? Ей уже спать пора, а она еще не ела.

— Сейчас. Илюш, выходные там часто?

— Там — часто, это тебе не «Вереск». Два выходных в декаду. Это много. И платят да, по Санкт-Рене. Сама подумай — зачем тому же Ри местные деньги для учебы детей во внешке?

Берта задумчиво посмотрела на Ита. Тот нахмурился.

Им ведь тоже понадобятся эти деньги. Очень понадобятся. Ведь это сейчас девчонки маленькие, но время летит, и учиться им обеим придется… и точно — во внешке. Сто процентов, что во внешке. Так что…

— Давай ребят дождемся, — попросила Берта.

— Думаю, они согласятся, — заметил Ит. — От такого только дурак откажется. Тем более что там, я думаю, еще и отпуск предусмотрен?

— Два в год, по месяцу. Можно взять два сразу. Война ведь стихает, как ты понимаешь, актива меньше, чем было раньше, нагрузки тоже. Врачей много. Там и места-то появились только потому, что народ потихоньку уходит. Сами понимаете, есть забросы, где и адреналина больше, и заработки выше.

Из-под стола вылезла Даша, следом за ней показался котенок.

— Ия, а это что? — Даша показала на картонные коробочки.

— Это пироженки. Но только после обеда.

— Поняла, — девочка горько вздохнула. — Картошки?

— Ай ты моя догадливая, — похвалил Илья. — Картошки. Вот поедим суп с котлеткой, а потом поможешь мне разделить на всех поровну? Давно не делил, забыл, как правильно надо.

— Помогу, — кивнула Даша. — Пап, а можно мне суп?

— Ладно, давайте есть, — сдался Ит. — Даш, садись. Морковку положить?

— Положить. Лук не клади! Пап, не хочу лук.

— Чего это ты лук не хочешь? — удивился Илья.

— Он скользкий… мам, Верина каша кипит!

— Ой, господи! Ит, выключи скорее!..

* * *

Обсуждали новый контракт все вместе, уже после обеда, на всё той же кухне. К слову сказать, кухня получилась отменная — почти двадцать метров площадью, с двумя окнами, диваном, на котором Илье уже доводилось ночевать, и большим обеденным столом. Само помещение выглядело, вопреки своему назначению, в некотором роде даже элегантно — это было, безусловно, заслугой Фэба, который умудрился добиться максимального эффекта при минимуме затрат. Стены оттенка кофе с молоком, льняные шторы в тон стенам, простая люстра с гладкими плафонами (долго Фэб её искал, безвкусные пылесборники с подвесками его не устраивали категорически), скатерть на столе тоже льняная, правда, застеленная сверху прозрачной клеенкой, и стулья, те самые стулья из генеральской квартиры, которые слегка, по словам Фэба, «довели до ума». Всего-то потребовалось — покрасить стулья в цвет слоновой кости и перетянуть сиденья точно такой же льняной тканью, что пошла на шторы. Илья у ребят в гостях очень любил бывать, и никогда не отказывался от приглашений — уж очень тепло и спокойно было в этом доме. И мысли потихоньку стали появляться какие-то теплые, давно позабытые. Может, тоже?.. Найти кого-нибудь… какую-нибудь… только чтобы добрая была… и пожить вот так же. Или почти так же. Чтобы была такая же чистая уютная кухня, чтобы пахло домом, и чтобы детские игрушки на полу. Мысли эти Илья от себя гнал, но они нет-нет, да подступали к нему снова.

— Красотки будут — только кавалеров отгоняй. По Веруське уже сейчас видно, — Илья рассмеялся. — Кудри рыжие, глаза синие… Да еще и характер.

— Какой характер? — не поняла Берта.

— Да твой, матушка моя, характер. И у Дарьи тоже твой. Упрямые, как не знаю кто. Но по-хорошему упрямые.

— Ты их никогда спать не клал, и не знаешь, какие они не по-хорошему упрямые бывают, — хмыкнул Ит. — А еще есть аттракцион «вдень Веру в колготки, когда Вера этого не желает».

— Ага, — подхватил Скрипач. — Или другой аттракцион «отними у Даши то, что Даша нашла на улице». Потому что реакция у Даши такая, что успеваем только мы с Ититской силой. Да и то не всегда.

— Ой, ладно, — поморщилась Берта. — Даже я успеваю.

— Ты успеваешь, потому что заяц тебе подыгрывает, — возразил Ит. — Очень шустрый заяц. Но добрый, и маму любит. Главное, чтобы заяц не захотел в агенты, как мы с рыжим по молодым годам захотели. При такой реакции, мозгах, и внешности…

— Ну вот еще! — возмутилась Берта. — Даже думать про такое не хочу. Полно других гораздо более достойных занятий. Илюш, ты про контракт расскажи, а? Когда начинать? Как можно жилье посмотреть? Можем ли мы с девчонками какое-то время прожить тут, например, и только потом приехать?

— Начало с сентября, так что у вас еще три месяца здесь, как минимум. Может, и еще подождать придется, пока освободятся места, — Илья задумался. — Сначала, два месяца, идет подготовительный курс, он вообще на берегу, там тоже есть отделение «Балтики». Натаскивают в стационаре, потом выходим в морской. То есть времени вагон и маленькая тележка. На счет девчонок… там есть сад, но что за сад, Бертик, убей не знаю. Позвони Джессике, она там была, видела. Ну, мне Ри сказал, что видела. Она ведь с мелким тоже туда поедет.

— Позвоню, — Берта вздохнула. — Да, ребят. Поедем. Обязательно поедем.

— Из-за Джесс? — спросил Скрипач.

— Именно. Из-за семьи. Из-за того, что она до сих пор помнит. А я хочу, чтобы она поняла и забыла. Ладно, не надо про это сейчас. Хотя… Если едет Джесс, то мы с ней спокойно заберем объем работы по считкам с собой туда. Считок сдано море. Обработка как раз и растянется года на два. Может быть, даже больше. С учетом двух выходных ребята смогут сдавать считки прямо на месте…

— Добрая ты, сил нет, — проворчал Скрипач, но Берта показала ему кулак — нишки, мол.

— Так вот, сдавать прямо на месте, и поэтому мы с ней сможем продолжить даже с большей отдачей, чем здесь, не отвлекаясь на «Стрелу» и «Мишень».

— Тем более что ключевое по «Стреле» и «Мишени» сделано, — добавил Ит. — Мы там сейчас не очень нужны. Главное, что «уходить» Контролю уже мешают, и поэтому идет новый набор данных. В последнем разговоре Федор Васильевич что-то говорил о трёх годах чистой статистики. Ну и на фиг мы для этого здесь?

— Логично, — согласился Илья. — Это они и сами могут. Фэб, что скажешь?

— Думаю, — Фэб сидел на диване, вытянув ноги, откинувшись на мягкую спинку, и о чем-то размышлял. — Всё вроде бы неплохо, да. А что по классам работы в самом госпитале? Они там подтвердить что-то смогут?

— Вот да, — Кир, который, казалось, до этого дремал, открыл глаза. — Вот я хочу средний уровень, Илюш. За год его там сделать реально? Зачтут?

— Ну, ты спросил. По работе, сам понимаешь, — пожал плечами Илья. — «Вереск» же зачли? И это тоже.

— Илюх, если нас будут ставить в оранжевую зону ассистентами, нам ничего не зачтут, — справедливо заметил Ит. Отцепил от ноги котенка, который, видимо, решил, что нога это очень большая мышь, и посадил на спинку дивана. — И это действительно важно. Вот честно, мы бы хотели работать с вами всеми, а не с кем-то новым. Мне не хочется, чтобы у меня выдирали инструмент из рук, приговаривая «смотри как нужно».

— Ну, думаю, это как раз запросто можно устроить, — хмыкнул Илья. — Идем своей бригадой, работаем этой же бригадой. Так что не переживай.

— Тогда ладно, — кивнул Кир. — Тогда это дело. Илюх, останешься? Мы завтра с самого ранья в Борки. У тебя же выходные? Поедешь?

— Ну… — Илья замялся. — Можно, наверное.

— Слушайте, а давайте всех на завтра, на вечер, позовем? — оживился Скрипач. — Места полно, погода классная. Возьмем мяса, вина. Хоть посидим по-человечески.

— Все не смогут, — с сожалением ответил Илья. — Рыжий, забери от меня эту кисю, пока я его не раздавил случайно!.. Смогут… так… Зараза с Олле, Поль, Дослав, Руби… ну, я… остальным звонить надо. С ночевкой?

— Конечно, с ночевкой, — заверила Берта. — Мы тогда утром поедем, а вы после обеда подтягивайтесь. Есть хороший катер на три часа, он в четыре с каким-то копейками туда приходит, и есть не очень хороший катер на четыре, он приходит в полшестого. Мы к вашему приезду как раз всё купим и подготовим.

— Будете наслаждаться природой и жизненными благами, — подхватил Скрипач. — И купаться в Истре. И есть шашлыки. Всё, Илюх. Иди, звони.

* * *

Уже собрались, уже сидели, уже доедали первую подачу — салат и бутерброды, когда Ит вспомнил, что надо докупить на завтра растительного масла и муки, чтобы сделать оладьи. До закрытия магазина оставалось полчаса, поэтому он решил прокатиться: взял старый и весьма раздолбанный велосипед «Старт-шоссе», закинул за спину рюкзак, чмокнул Берту, и сказал, что скоро вернется.

Успел. Масло и мука перекочевали в рюкзак, и он не спеша поехал обратно. Мелькнула мысль — а не доехать ли до реки? Почему-то захотелось немножко побыть одному. Посидеть минут десять, подумать. О чем? Если бы его в тот момент спросили, он бы не сумел ответить. О чем-то важном, что не помещается в слова.

Да, так бывает.

…На берегу, на их любимом месте, было пусто — Ит даже немного удивился. Прислонил велосипед к старой плакучей иве, стоящей у воды, положил рюкзак, сел на траву.

Самое начало лета, и как же хорошо!.. Ленивая, спокойная река несла мимо него свои темные воды, деревья стояли молча, в безветрии, и только птицы перекликались где-то вдалеке. Тишина и спокойствие словно бы накрыли собой маленькую полянку, на которой он сейчас сидел.

И запах — пахло летом, водой, цветами. Но к сладкому аромату пойменного разнотравья примешивался сейчас еще один терпкий и горький оттенок. Ит повернул голову — и точно, меньше чем в метре от него цвела полынь.

Он протянул руку и сорвал веточку — резкий, понзительно-печальный запах; запах горькой травы, целебной, да, но почему от этого запаха сейчас так сильно защемило сердце?

А ведь это и есть вечное, понял он. И этот берег реки, и горькие травы, и звуки, и запахи, и теплый летний вечер… «Contra vim mortis non est medicamen in hortis — от смерти нет в саду трав». Или всё-таки есть? И это можно хотя бы попытаться понять. Я не обращал внимания, но кто-то другой, наверное, обратил. Ведь так?

И для кого они здесь, эти горькие травы?

Ничьи? Общие? Нет пока ответа.

Но может быть, когда-нибудь потом — ответ будет.

Ит встал, невесть зачем сунул веточку полыни в нагрудный карман рубашки, поднял с земли рюкзак. Бросил прощальный взгляд на реку.

А потом шепнул, обращаясь к кустику горькой полыни:

— Дождись, хорошо? Мы еще вернемся. Мы обязательно вернемся.

* * *

На следующий день все, конечно, дружно проспали, и в этом ничего удивительного не было. Немудрено проспать, если сидишь за разговорами до четырех часов утра. Нет, понятно, что Берта с Итом ушли спать раньше, но остальные «зацепились языками» так, что расцепить не было никакой возможности. Поэтому утром Берта решила, что будить никого не стоит. Ит с ней согласился. Пусть отсыпаются, жалко, что ли?

После завтрака Берта взяла девчонок и отправилась с ними в гости к Дороховым, а Ит открыл сарай, вытащил инструменты, и пошел восстанавливать беседку. С беседкой он возился уже второй месяц, потому что всё приходилось делать вручную, а вариант «сколотить из чего есть» его не устраивал категорически. Ему хотелось сделать так же, как было раньше.

Беседка некогда представляла собой сложное сооружение — двенадцать трёхметровой высоты столбов из лиственницы по краям, один опорный столб четыре с половиной метра в высоту — по центру. Между боковыми столбами обвязка, с резными поручнями и сложными балясинами, в южной части беседки — зона с очагом. К метровой высоты стенкам беседки приставлялись лавки, которые, при необходимости, ставились к длинному столу, расположенному неподалеку от очага. Крыша — железная, подшита досками, шатром. Когда-то беседка была очень красивой, о ней, конечно, заботились, подновляли, ухаживали.

Сейчас, к сожалению, беседка лежала в руинах. По счастью, столбы из лиственницы никто не стащил. Видимо, просто не хватило пороху, уж больно тяжелые. Но, увы, столбы все были повалены, крыша рассыпалась, а резные перила и лавочки кто-то украл.

Ит работал не торопясь, по словам Кира «с чувством, с толком, с расстановкой». За полтора месяца он успел неспешно разобрать завалы, восстановить, ошкурить, и заново покрыть лаком столбы, подобрать доски для пола и потолка, привезти бруски и оцинкованное железо для крыши, и договориться с мастером про одиннадцать резных перилец и про полторы сотни балясин. Еще предстояло заказать лавочки и стол, и заново выложить очаг.

Девять столбов по обводу беседки уже стояли, сегодня планировали поставить последние три боковых и центральный. Конечно, Иту в одиночку это было бы не под силу, поэтому он сейчас решил позаниматься обрешеткой пола в уже готовой части беседки. Нужно было поставить дополнительные бруски для распорок и начать бить черновой пол. Чем он, собственно, и занялся.

Проработав где-то с час, он сходил в дом, прихватил чашку с холодным чаем и парочку остывших оладий, и вернулся к беседке. Сел на лежащий рядом с ней центральный столб, поставил чашку рядом. С удовольствием поглядел на стоящие, словно колонны, золотистые готовые столбы, числом девять, взял чашку, отпил глоток… и замер с чашкой в руке.

Девять.

Вот оно!

Девять — уже есть, но должно быть не девять, должно быть двенадцать!!! Двенадцать — и тогда становится актуальным центральный опорный столб, ведь так?

«Последняя инкарнация оказалась горазда на сюрпризы. Мы не нашли тел, хотя искали. В принципе, большой необходимости в этом не было…» вспомнил он. Что еще? А, вот! «Одна из инкарнаций тоже прятала своё захоронение, нашли мы его в глухом лесу, в одном из миров Сонма».

Тоже прятала…

Тоже?!

Значит, это уже не в первый раз?

И, может быть, в этот раз — удалось?

— Да быть того не может, — прошептал Ит. — Или нет… может. Как раз может… Нам не нужно волноваться, эта экспедиция бесполезна, зря мы дергались…

Чудовищный, невообразимо огромный и сложный пазл сейчас собирался у него в голове воедино. Подтягивались друг к другу на первый взгляд несовместимые детали, и занимали своё место — становясь частью того, чем им положено быть.

…Мы не могли выжить, но порталы…

…Не нашли тел, хотя искали…

…«Дельты» с фрагментами тел внутри…

…Сод и Земля-n…

…Полтора года в коме после первого перехода и полгода в полумертвом состоянии после второго…

…Мастер Червей, выдающий свои пророчества…

…Новая профессия, в которой оказалось так хорошо…

…Бесчисленные считки, в которых…

…Почему в Москве есть море, Ит?..

— Я знаю, почему в Москве есть море, — беззвучно произнес он. Пространство вокруг молчало. — Я знаю, почему мы дошли. Я знаю, почему мы не погибли. Я почти знаю, куда мы дошли. И я почти знаю, как включить Терру-ноль. И почему тут появляются Контролирующие, я тоже знаю. Это центр, центр притяжения, центр водоворота. Они это тоже знали. Потому что они создали этот центр, верно? Они создавали его миллиарды лет, или всё было еще сложнее, но сейчас это неважно. Важно, что я догадался. Или я знал это всё раньше, но почему-то не видел?

…Штабель свежих, пахнущих смолой досок. Блестящие в утренних солнечных лучах металлические листы. Столбы, стоящие как янтарные колонны посреди полянки на участке. Тепло, слабый ветер, свет и тени. Слабый запах полыни, которую он вчера так и не вынул из кармана.

И ощущение только что осознанного чуда.

— Мы можем не торопиться, — прошептал он. Снова посмотрел на три лежащих столба. — Ведь время ничего не значит, верно? По крайней мере, для вас сейчас оно точно ничего не значит. Да, мы можем не торопиться. И… спасибо за море. На Соде, Арпее, и Земле-n его очень не хватало.

Он допил чай, улыбнулся, сам не поняв, чему, и пошел обратно в дом — будить компанию и кормить эту компанию завтраком. Можно и самому лишний раз перекусить.

Какой дурак откажется от блинчиков с вареньем?

* * *

Через неделю приехали в Москву. Следующие два месяца в Борки получится ездить только по выходным. Слишком много работы надо сделать, прежде чем отправляться на переобучение в Сосновый Бор, слишком много подготовки. И слишком много вопросов.

Справится ли Берта с девчонками одна? Ведь до этого момента одной ей быть практически не приходилось. Двое очень шустрых девочек-погодков — это серьезно. Это не каждый человек выдержит. Конечно, Даша умничка, но Вера-то еще совсем маленькая… Садик? Может быть. Но садик пока что никто еще не видел, поэтому садик — под большим вопросом. К тому же Берта хотела работать, а если не будет садика, то работы тоже не будет.

Жилье. Какую квартиру дадут, на каких условиях? Две комнаты? Три? Если две, то с отпусками надо будет что-то решать, брать по очереди. Нет, понятно, что в тесноте да не в обиде, но не до такой же степени.

И так далее.

Через неделю Кир и Скрипач с благословения Томанова отправились в Сосновый Бор на разведку. Нагрузка у них была минимальной, они вообще приходили в институт всего два раза в неделю, остальное время занимались переобучением по курсам и практикой в госпиталях, посменно, куда брали. Фэб приходил в институт раз в неделю, все остальные дни он активно практиковал всё в том же госпитале Бурденко, куда его взяли старшим хирургом после трёхмесячных препирательств. Ит тоже учился и сдавал курсы, но в институт ходил чаще, чем остальные, и работал больше — наверстывал упущенное за время болезни. В основном в институте сейчас работала Берта.

С детьми сидели по очереди, едва ли не по графику, составленному дотошным Фэбом. Лишь выходные получалось проводить вместе, да еще ту неделю, которую потратили на поездку в Борки, удалось побыть всей семьей. Неделя эта была отпускной, и выгадывали её до этого полтора месяца…

Рыжий с Киром должны были приехать через неделю, и в квартире сейчас было непривычно пусто. Ит, которого Томанов отпустил в шесть, по дороге из института успел заскочить в магазин, прикупить продуктов, плюс — по коробочке монпансье для девчонок. Берта сегодня сидела дома, Ит как раз должен был её сменить, потому что вечером она планировала прогуляться в гости. Фэб обещал вернуться к восьми, день у него был не операционный.

* * *

После того памятного признания полуторалетней давности, на даче, их жизнь сильно изменилась.

Во-первых, местные власти, как оказалось, вполне могли давить на официалку, если хотели — и уже через месяц, в конце июля, слежку с семьи полностью сняли. Разумеется, вопрос решался предельно просто. Всё зависело от того, кто требует.

Во-вторых, после отмены слежки в дело вступил Юра, и не он один — и уже в августе они получили не только свои положенные пенсии, но еще и солидную компенсацию. Хватило на всё: и раздать долги, и привести в порядок квартиру перед осенним переездом, и купить для дома в Борках недорогую, но вполне пристойную мебель. Пенсии Скрипач с Итом получали теперь регулярно, а еще через полгода, за месяц до рождения Веры, деньги удалось выбить и для Кира тоже, а это было уже не просто хорошо, а отлично.

В-третьих, после снятия слежки начал работать Фэб, и семья, к тому времени не бедствовавшая, стала зарабатывать едва ли ни больше, чем могла потратить. Решили откладывать — лет за восемнадцать вполне можно собрать на пару хороших квартир для девочек, причем со всей обстановкой. Берта, обсудив этот вопрос с Фэбом, пошла в сберкассу и открыла два накопительных именных счета. Посовещавшись, решили до совершеннолетия девчонкам про эти счета не говорить. Пусть будет сюрприз.

В-четвертых, даже с учетом счетов, они встали в очередь на большой семейный катер «Турист». Когда девчонки станут постарше, на таком катере можно будет путешествовать всей семьей. Очередь была длинная, на четыре года, но поговаривали, что завод вроде бы «гонит план», и есть шанс получить катер уже через пару лет.

— А к тому времени, глядишь, и война кончится, — справедливо говорил Скрипач. — Сейчас немножко не до катера, но потом-то, а? Составить маршрут, и на месяц — в плавание. И можно даже под парусом! Это же замечательно!..

Ему всё не давали покоя ранние считки — моря там было много, очень много, и там были яхты, на которых Скрипач ходил только пассажиром. А тут такой шанс. Обязательно нужно попробовать.

Не смотря на все рабочие загрузки и двух маленьких детей, мороки с которыми было, конечно, преизрядное количество, все они, без исключения, чувствовали себя отлично. Жизнь не просто налаживалась, нет. Она становилась именно такой, какой все хотели её видеть.

* * *

Придя домой, Ит обнаружил, что Берта уже покормила девочек, и собиралась в гости. На ней было надето замечательное бледно-сиреневое легкое платье и бежевые туфли-лодочки. На запястье Ит заметил золотой браслетик с аметистом — подарок Скрипача на Новый год.

— Ит, ты с ними погуляешь? — спросила Берта, как только он вошел.

— А как же. Погуляю, — пообещал он.

В прихожую пулей вылетела Даша.

— Пааапа! Ты пришел! Привет!

— Дашуль, я же тебя просила не кричать, — вздохнула Берта. — Иначе…

— К нам придут соседи, — закончила Даша. — Да?

— Да. И съедят папин ужин.

— И Фэбин?

— И Фэбин, — подтвердила Берта. — И мой. И кота.

— Ой… — у Даши глаза стали большими и испуганными. — Я не буду, — произнесла она громким шепотом. — Мама… я не буду…

— Молодец. А где Вера?

— Рисует… — заговорщицким шепотом сообщила девочка.

— Надеюсь, не на обоях? А то что-то больно тихо, — заметила Берта.

— Нет… на листочках…

— Каких листочках?!

Даша побежала в комнату, Берта рванула за ней. Ит ехидно ухмыльнулся и пошел в кухню, перегружать продукты в холодильник. Коробочки с леденцами он положил на стол.

У Веры явно были задатки художницы, с этим соглашались все. Рисовала она постоянно, и на всём подряд. К сожалению, очень часто «рисунки» появлялись на том, на чем им появляться не следовало бы: например, весь коридор уже оклеили снизу листами ватмана, но, к сожалению, эта полумера не спасла ни детскую, ни комнату Берты, поскольку обои Вере были явно интереснее. Как малышка чуть больше года от роду умудрялась добывать мелки и карандаши из закрытых столов и ящиков, не было понятно никому. Ит справедливо полагал, что старшая в этом нелегком деле помогает неуклюжей пока что младшей, но доказательств у него не было. Однако факт оставался фактом — почти везде, где Вера могла достать, красовались разноцветные полосы и зигзаги, которые восхищенный талантом дочери Скрипач строго запретил называть каракулями. К его чести сказать — руки Вере после рисовальных экспериментов он почти всегда отмывал сам. Берта говорила, что младшая дочка — это стопроцентная помесь Скрипача и Кира, с точно таким же юморным и несносным характером. Скрипач возражал, и отвечал, что голова младшенькой явно досталась от матери — Вера, когда ей чего-то хотелась, проявляла просто-таки чудеса изобретательности, вызывавшие неподдельное восхищение даже у видавшего виды Кира.

Даша к рисованию относилась спокойно, так же, как все дети её возраста. Разве что рисовала получше, но Ит справедливо считал, что тут не её личная заслуга, а развивающей программы Санкт-Рены. Таланты дочери он видел в другом. Даша оказалась очень наблюдательной и внимательной. И память у неё была отменная. Например, если вечером кто-то читал девочкам сказку перед сном, на утро эта сказка становилась достоянием всего двора — потому что маленькая черноволосая девочка пересказывала её во время прогулки всем, в точности так же, как было прочитано вечером. Если её просили вспомнить другую сказку, недельной, например, давности, она вспоминала с легкостью. Мало того, рассказав, Даша требовала рассказанное с ней обсудить. Её интересовало всё. Почему мальчик из «Мойдодыра» не хотел умываться? Ему что, нравилось ходить грязным? Почему репка выросла такая большая? А у нас такая растет? А давай купим такую в магазине. Не растет? Почему? У мухи Цокотухи было позолоченное брюхо — как у мамы колечко? Мам, а ты не у мухи забрала?

— Берта, она вся в тебя, — констатировал Ит после очередной беседы с дочкой на сказочные темы. — Я дуб, я в жизни таким не был.

— Ты будешь смеяться, но я тоже такой не была. Хотя… знаешь, я не очень помню, — призналась как-то Берта. — Может, и была. Спросить не у кого. Мать где-то сгинула, отец умер. Кто меня знает, родной. Может быть, я в детстве тоже рисовала на обоях и пересказывала сказки.

— Я не рисовал, это точно. В семь лет обычно уже не рисуют. Да и не было в том доме никаких обоев.

— А что там было?

— Ткань на рамах в домах побогаче, и симбио — в домах попроще.

— Как на Окисте, да?

— Примерно. С вариациями. А вот у Верки рисование это — точно от рыжего. Помнишь, я тебе рассказывал про то, что он еще в безумном виде творил? Он лукавит, но у него чутье действительно есть. И еще какое. Только он ведь никогда не пытался его реализовать. Может быть, Верунчику с этим больше повезет.

— Хорошо бы, — вздыхала Берта. — Я больше всего боюсь, что Дашке сейчас будет скучно в саду, как отдадим, а потом в школе. Ей же придется не только Санкт-Реновскую программу сдавать, местную тоже.

— Значит, сдаст экстерном, — пожимал плечами Ит. — Ты погоди. Вот Верка догонит, они слегка сравняются годам к семи-восьми, а там посмотрим, что дальше делать.

— Во внешку?

— Может, и во внешку…

Фэб между делом уже учил Дашу языкам, благо, что учить её было одно удовольствие — девочка схватывала всё налету, и с нетерпением ждала, когда Фэб придумает очередную игру «в слова». Игры эти ей очень нравились, и благодаря им Даша уже сейчас могла общаться не только на русском, но и на паре наречий рауф, английском, французском, и эсперанто. С Верой Фэб планировал начать заниматься чуть позже, но уже сейчас младшая сестра с интересом прислушивалась и приглядывалась. Да и найденными в результате игры конфетами Даша с ней всегда делилась…

* * *

Проводив Берту и наскоро перекусив, попутно то отбирая у Веры леденцы, то отвечая на бесконечные Дашины вопросы, Ит одел девочек и они втроем пошли к лифтам. Прогулочная коляска стояла внизу, в колясочной, и это было очень удобно — не нужно каждый раз таскать её наверх и занимать место в лифте.

Гулять решили по маршруту, по которому не ходили уже пару недель — Ит предпочитал выбирать маршруты разные, так было интереснее. Вера ехала в коляске, а Даша то шла сама, то сидела у Ита на руках. Ит шел неспешно, с остановками — Вера расшалилась, и приходилось то и дело поднимать с асфальта вещи, которые она выкидывала из коляски, и складывать в мешок, висящий на ручке, и предназначенный для вещей, которые следовало дома помыть и постирать. В мешке уже лежали: пластмассовая синяя лошадь, которую невесть зачем купил весной Кир, замысловатое мягкое игровое кольцо из какой-то «посылки», резиновый кролик, два носовых платка, и Верина желтенькая панамка.

Таким порядком, с остановками, они прошли вдоль Яузы, и свернули во дворы. Остановились попить водички, потом Даша потребовала, чтобы он немедленно рассказал какую-нибудь новую сказку, и Ит на ходу принялся сочинять сказку про воробья, который строил гнездо из обрывков газеты, и так научился читать.

После сказки Даша сказала, что хочет покачаться, и Ит решил, что стоит в этот раз навестить старый дом — тот самый, возле которого он в незапамятные времена любил сидеть. Иногда он приходил на это место, нечасто, но всё-таки приходил, и каждый раз вспоминал то давнее ощущение. Ни с чем не сравнимое.

Дом, конечно, за эти годы изменился. Его слегка перестроили, вместо коммуналок в нём сделали отдельные квартиры, а еще появились такие полезные вещи, как газ, центральное отопление, и небольшая детская площадка во дворе — качели на ней имелись, и даже не одни.

Жильцы за такой огромный срок сменились уже несколько раз, но всё равно, двор, пусть и немного изменившийся, сохранил тот дух, который Ит помнил и любил. Во двор было очень приятно приходить. Он оставался честным, старым, настоящим московским двором, и так же, как много-много лет назад, в нём цвел душистый табак, а жильцы весной сажали под окнами огурцы и помидоры…

Когда они вошли во двор, то первым, что они увидели, была загородка, сколоченная из грубого свежего горбыля. Загородка — и обломки конструкций детской площадки, сваленные в кучу неподалеку.

— Пап, а где качели? — Даша сделала было шаг и замерла. — Папа?..

Старый дом ломали.

Ит стоял, пораженный, не веря своим глазам. Та часть дома, которая выходила к Яузе, уж лежала в руинах, та, рядом с которой они любил сидеть, была пока что цела, но окна уже выбиты, двери сняты, на стенах трещины…

Это было хуже, чем удар ножом в сердце.

Ит почувствовал, что у него заболела голова, в висках застучала кровь.

«Не хочу, — подумал он ожесточенно. — Это… это нечестно! Не хочу! Что они делают, сволочи!.. Я хочу, чтобы всё было как раньше!!!»

Из оцепенения его вывел голос Даши.

— Пап, качели сломались, да? — спросила она.

— Да, малыш, сломались, — подтвердил Ит, разворачивая коляску. — Пойдемте домой. На нашей площадке покачаемся, хорошо?

— Ну, хорошо, — Даша как-то очень по Бертиному пожала плечами. — А починят? Качели починят?

— Не знаю, — Ит вздохнул. — Дашуль, я правда не знаю.

— Тели!.. — Вера решила, что на неё никто не обращает внимания, а это неправильно. — Нетю?..

— Нету, — подтвердила Даша. — Вон лежат. На земле…

Это было произнесено настолько трагическим тоном, что при других обстоятельствах Ит бы с трудом сдержал смех.

Но не в этот раз. В душе творилось что-то невообразимое, а голова и не думала переставать болеть, хотя никаких причин для этого Ит не находил.

На детской площадке возле высотки Ит, не взирая на головную боль, честно качал обеих девочек минут пятнадцать, пока Даша не сказала, что ей надоело. Только после этого он снова усадил уставшую Веру в коляску, и они пошли домой — пить чай, переодеваться, есть второй ужин и укладываться спать.

Фэб, к радости Ита, был уже дома, и даже успел перекусить.

Когда они вдвоем в прихожей раздевали девчонок, Фэб, едва взгляну на Ита, тут же спросил:

— Чего с тобой такое?

— Голова болит, — Ит поморщился. — Не понимаю, почему.

— Что-то случилось?

— В некотором смысле… — Ит замялся. — Дом сломали. Тот самый, помнишь?

— Сломали? — огорченно переспросил Фэб. Ит кивнул. — Ну и ну. Слушай, иди-ка ты ложись. Сейчас мы руки помоем, и я тебе подойду. Похоже на спазм.

— Черт его знает, на что похоже, — Ит скривился. — Сейчас диагноста вытащу…

— Иди и ложись, я сам всё вытащу, — приказал Фэб. — Даша, бери Веру и пойдемте в ванную. А кто не будет брызгаться, получит зеленый леденец.

* * *

Это действительно оказался спазм, но лекарство, которое они с Фэбом сделали, почему-то помогло не очень — даже Фэб, и тот удивился. В результате Ит лежал сейчас в их общей со Скрипачом комнате, и мучился. В голове словно взрывались пузыри, виски долбило болью, да такой сильной, что начинало подташнивать. Хорошо, что добрый Фэб догадался закрыть плотные шторы: на улице было еще слишком светло, свет резал по глазам, и голова начинала от этого болеть еще сильнее.

Часов в десять вечера пришла Берта. Сунулась было в комнату, но её перехватил Фэб. Краем уха Ит слышал, как они тихонько переговариваются на кухне, потом Берта всё-таки зашла. Поставила на приставной столик у кровати стакан с холодным чаем, шепотом спросила, как дела. Он ответил, что нормально, пережить можно, но сейчас лучше всё-таки побыть одному. Берта кивнула, погладила его по руке, и вышла. Позже, где-то через полчаса, пришел Фэб. Принес еще одну порцию лекарства, и в этот раз оно всё-таки подействовало, пусть и не сразу. Больше часа Ит лежал, ощущая, как уходит постепенно головная боль.

Боль ушла, но обида, горчайшая обида на эту несправедливость, которая касалась его лично, и никого больше, не уходила. Вроде бы такая мелочь — дом, двор… и вот поди же ты.

С этой мыслью Ит, наконец, заснул. Заснул, когда уже стало светать, над городом посветлело небо, и над шпилем высотки поднялись на крыло первые птицы.

* * *

Утром всё было как обычно, разве что Фэб отпросился с работы, чтобы посидеть с девочками — на Ита он не особенно рассчитывал, а Берте надо было в институт.

Ит, против ожиданий, чувствовал себя совершенно нормально. Это Фэба удивило. Ита, впрочем, тоже.

— Что с тобой было вчера? — недоумевал Фэб. — Я аж испугался. Пришел весь зеленый.

— Понятия не имею, что со мной было, — понуро ответил Ит. — Но голова болела так, что думал — взорвется.

— Давай ты сегодня посидишь дома, — попросил Фэб. — Еду приготовишь, пол помоешь…

— В магазин сходишь, — продолжил Ит. — Да посижу, конечно. И приготовлю, и помою, и схожу. Только Фэб, сделай одолжение. Пожалуйста.

— Какое?

— Дойди туда, и… попрощайся за меня, а? — попросил Ит. — Я вчера так этого и не сделал. А сегодня… боюсь, что снова башка заболит. От расстройства.

— Ну… хорошо, — пожал плечами Фэб. — Как пойду девиц гулять, подойдем. Родной, я понимаю, что это для тебя важно и много с чем связано, но… пойми, это просто камни. Место-то останется.

— Это да, это верно. Место останется, — согласился Ит. — Ладно, чего уж там. Главное — это не место. Главное — что ты здесь.

Фэб улыбнулся.

— Может, оно и к лучшему, — заметил он. — Ты ведь там тосковал, верно? Сидел и тосковал. Сам же рассказывал. А сейчас тосковать нет причины.

— Да я знаю, — отмахнулся Ит. — Просто двор нравился. Всё, проехали.

* * *

Фэб и девочки вернулись с прогулки как раз тогда, когда Ит заканчивал готовить обед. В этот раз он расстарался, вытащил из стола кучу бумажек с рецептами, записанными хозяйственным Скрипачом, и сделал более чем удачный суп с клецками и картофельное пюре с тефтельками в молочном соусе. Самым трудным делом оказалась чистка картошки. Ит решил отложить эти рецепты отдельно, уж больно легкие. Пригодятся.

Пришедший Фэб прибывал в глубокой задумчивости. В очень глубокой задумчивости. Когда они все вчетвером пришли на кухню и принялись за еду, Фэб вдруг сказал:

— Ит, поправь меня, если я скажу неправильно. Третий Яузский проезд, дом восемь, верно?

Ит кивнул.

— Верно.

— Ит, дом на месте. И детская площадка тоже.

Ит едва не подавился супом.

— Что? — спросил он, откладывая ложку.

— Дом на месте, — повторил Фэб. — В нем живут люди. Его никто и не думал ломать.

— Но…

— Ит, я бы подумал, что ты ошибся, если бы не Даша. Дашуль, скажи, где мы были сегодня?

— Где качели красные, — Даша принялась выковыривать из тарелки клецку. — Пап, качели починили! Мы с Верой качались. И цветочки выросли!

— Какие цветочки? — Ит сидел, во все глаза глядя на Фэба.

— Душистый табак, — невозмутимо ответил Фэб.

— Они не могли вырасти за одну ночь, — деревянным голосом сказал Ит.

— Согласен. Равно как и дом не мог восстать за одну ночь из руин, а жильцы — вернуться в него обратно. Или мог?

— Фэб, что происходит? — спросил Ит. Голос его звучал надтреснуто и глухо.

— Мне тоже это очень интересно, — Фэб подцепил ложкой очередную клецку и отправил себе в рот. — Почему мы так редко едим такой суп? — поинтересовался он. — Вкусно же.

— Потому что его слишком просто готовить, а Скрипач не ищет легких путей, — ответил Ит.

— Глупости, — фыркнул Фэб. — Давай завтра его же сделаем?

— Давай, — кивнул Ит. — Фэб, я… можно я пройдусь?

— Пройдись. Только сначала поедим и Веру с Дашей уложим.

— Ты посидишь?

— Конечно, посижу.

* * *

Дом действительно был на месте.

И детская площадка в его дворе — тоже.

И старые лавочки стояли на своих местах.

И сохло белье на веревках, и росли помидоры с огурцами под окнами.

И душистый табак цвел на маленькой клумбе, обложенной кирпичом, и другое, нехитрое — настурции, фиалки, календула.

И даже трещина на щербатом от времени поребрике была на своем месте, там, где он её помнил всегда.

Всегда.

С того самого дня, как он впервые попал в этот двор больше двухсот лет назад.

Он постоял, молча глядя на этот крошечный заповедник своей памяти, потом развернулся и пошел обратно. Сначала медленно, но затем всё быстрее, ускоряя шаг.

* * *

— Подожди, не торопись, — попросила Берта. Фэб смолк на полуслове, и она продолжила. — Ты ведешь к тому, что здесь… сбывается всё?

— Не совсем, — Фэб нахмурился. — И не так… не так явно.

— Не так явно? — переспросил Ит. — Ты это называешь — не так явно?! Фэб, опомнись. Словив восемнадцать пуль, я должен был сдохнуть на месте! У Ри получилось выжить — с чем?! С полуразрушенным стволом мозга?! И это ты называешь «не так явно»?.. Фэб, тут сбито время, сбито напрочь — и этого никто не видит, в том числе мы! Поребрик никто не менял — почему?! Потому что я помнил трещину? И ты говоришь, что…

— Ит, что именно ты сделал, когда увидел разрушенный дом? — спросила Берта.

— Я ничего не делал! Я просто сильно расстроился, и подумал, что мне хочется, чтобы всё стало, как раньше!

— Угу. А до этого мы все думали о том, что очень хотим, чтобы выжили вы двое. И вы, замечу, выжили. Оба. Нам очень нужны были деньги, и деньги посыпались на нас, как из рога изобилия — это ты тоже будешь отрицать? Вы четверо хотели работу — и работа сваливается, откуда ни возьмись? Я хотела, чтобы Веруська была рыжая — и она родилась рыжей, хотя Анна сказала, что она будет, скорее всего, черноволосой, из-за Кира. Ит, мне дальше перечислять наши хотелки? Хорошо, я могу продолжить. В самом начале, совсем в начале — вы оба хотели домой, и мы, не имея совсем ничего, сумели активировать портал… это же вообще из области фантастики! И ты будешь говорить, что ничего не делал?

— Бертик, не дави авторитетом, — попросил Фэб. — Мы поняли. Ты права, я именно к этому и вел. Именно к тому, что здесь сбывается всё. Действительно всё. Но — не явно. По крайней мере, не так явно, как в этот раз.

— Сбывается — у кого? — в пространство спросил Ит.

— У нас, — пожала плечами Берта.

— А может быть, у них?..

— Ты о чем?

Ит решился. Он рассказал о своем недельной давности озарении, о трёх лежащих столбах, которые должны держать опорный, и о том, что, как ему кажется, прошлая инкарнация, возможно… наверное… может быть…

— Ит, это воздействие — не на уровне Сэфес, — покачал головой Фэб. — Оно гораздо глубже. И вообще, Сэфес так не воздействуют, сам знаешь.

— Я и не говорил, что это воздействие Сэфес. Я имел в виду другое. То, что они спрятали себя не просто так. И что они, может быть, даже живы.

— Это вряд ли, — Фэб задумался. — Такие вещи всё-таки фиксируются.

— А птиц на часовне тоже было двенадцать, — вдруг вспомнила Берта. — Ит, ты прав, наверное. Мне кажется, что прав. Только давай ты больше не будешь вытаскивать из небытия дома, хорошо? А то ты нам дорог, как память, и мне тебя становится жалко, когда ты в таком зеленом виде оказываешься, как вчера.

— Я ж не нарочно, — усмехнулся Ит.

— Это понятно, — покивал Фэб. — Но всё равно, лучше не надо.

— Что-то мне подсказывает, что от нас это не зависит, — заметил Ит.

— Бойтесь своих желаний, они могут исполниться, — Берта зевнула. — Ребят, пошли спать. Утро вечера мудренее.

— Пошли, — Фэб встал. — Одна радость в этом всём, — заметил он.

— Это какая? — поинтересовалась Берта.

— Девчонки получили обратно свои любимые красные качели. И нам не придется бегать по району, чтобы найти другие точно такие же, — объяснил Фэб.

— Да, — согласился Ит. — С качелями им трудно угодить. Ладно. Идемте спать.

 

14

Гимн любви

Год 11.979

— Где носит этого чертова гения?!

— Не знаю! Рыжий, держи ровнее, сползает же!

— Да держу я…

«Стрела» утонула десять минут назад, вокруг плавали ошметки капсул из «умной воды», которые стремительно таяли — море забирало то, что принадлежало ему, принадлежало по праву.

Самолет утонул самым первым, но, по счастью, от него осталось несколько крупных обломков, которые неплохо держались наплаву. На один из них удалось затащить раненого пилота, и сейчас пилота пытались стабилизировать — тем, что было «на себе» и потому не утонуло вместе со «стрелой». Главное — это как-то продержаться до сборщика, но сейчас сборщик просто не сможет подойти. Потому что вокруг идет бой, и его, скорее всего, не пропустят.

— Рррррыжий, кто из нас сказал, что адреналина не хватает? — зубы выбивали дробь, холод пробирал до костей. Собственно, ничего удивительного. Мартовское море, оно трындец какое холодное. И волнение — балла четыре, не меньше. И «батарейки» с комбезов они перевесили на «грелку», в которую кое-как сумели завернуть пилота. Себе оставили только маломощные резервные…

— Не помню… а что?

— Если это был я, то дай мне по шее.

— А если я?

— А если ты, то когда это всё кончится, я дам по шее тебе!

— Спасибо, утешил.

У пилота, как они оба понимали, были неплохие шансы — если, конечно, сборщик придет до того, как ситуация ухудшится. Нет ничего хуже, чем бой на пактовых самолетах. С нулевой защитой, с хилыми кабинами, с малым запасом прочности. Сейчас над их головами, в пасмурном мартовском небе, шел именно такой бой — и они два часа назад вышли на сбор, и рыскали на «стреле», сильно рискуя, вместе с десятком других таких же отчаянных, которые шли в подобные бои, отлично зная, на что на самом деле идут. И рванули к снижающемуся горящему самолету, молясь только об одном — успеть. И успели. И вытащили потерявшего сознание пилота, который каким-то чудом сумел всё-таки посадить машину на воду. Не повезло потом: по самолету кто-то долбанул сверху, и «стрелу» тоже зацепило.

Оказывается, «стрелы» действительно тонут, и еще как…

* * *

Когда переехали, наконец, Берта неделю ходила по городу и восхищалась. Всё было так — и не так. Этот Сосновый Бор отличался от того, который она помнила, но отличия оказались городу только на пользу.

Это был маленький, удивительно уютный, и очень добрый город. Всё оказалось на своих местах: и парк Белые пески, который Берте понравился в Сосновом Бору на Земле-n, и добротные дома, и даже Андерсенград, в который, конечно, тут же влюбилась Даша. Впрочем, не она одна. Когда Джессика, переехавшая чуть позже, отвела туда Витьку — мальчишку не могли оттуда вытащить полтора часа.

Витька оказался, по словам Скрипача, «мировым парнем». Он был больше похож на Ри, чем Ромка, но характером явно пошел в Джессику. Если Ромка в возрасте двух с небольшим лет был весьма шабутным и очень упрямым, то Витька отличался от брата гораздо большим благоразумием и терпением. Впрочем, терпение проявлялось не всегда. Андерсенград оказался тому примером.

Ромка и Настя остались учиться в Питере, в Сосновый Бор они приезжали только на выходные, и клятвенно обещали приехать на каникулы. Сейчас они экстерном заканчивали школу и параллельно готовились к институту — было принято решение поступать в Павловский. Фэб выбор одобрил, составил для них учебный план, и каждую неделю нещадно экзаменовал. Как-то раз Настя пожаловалась Иту на эти экзамены, но Ит в ответ рассказал ей, как они с рыжим сами учились у Фэба, и добавил, что они и сейчас продолжают учиться. И тоже периодически получают люлей. И что это еще цветочки, ягодки далеко впереди.

— Настюх, если тяжело, то лучше откажись сразу, — посоветовал он. — Он с тебя живой не слезет.

— Ну вот еще, — фыркнула в ответ Настя. — И не подумаю даже. Но я тебе, Ит, всё равно буду жаловаться, так и знай.

— А почему мне? — удивился тот.

— Потому что Ри удивляется, как это можно что-то не понимать, Джесс занята Витькой, Кир с рыжим ржут и подкалывают, Брид с Тринадцатым моралисты такие, что сил нет, а Берта начинает вспоминать истории про то, как сама училась. Так что остаешься только ты. Ты слушать умеешь.

— Ну, тогда ладно, жалуйся, — вздохнул Ит в ответ.

— Можно я тогда раз в неделю, а?

— Да хоть два. Но только тогда, когда мы не работаем.

— Лады. И слушай, Ит, как правильно рис варить? Ромка хочет рис, а у меня получается только каша-размазня.

— Спроси рыжего, — посоветовал Ит. — У меня тоже только размазня получается…

* * *

Через час дрейфа на обломке раненый очнулся. С одной стороны это было хорошо — нет отрицательной динамики — с другой не очень, потому что он отвлекал разговорами и немножко мешал работать. В результате его взяли на «не больно», в дополнение к уже введенной «химии», и велели посматривать на небо, наблюдая за боем, пока они его лечат. Парень попался замечательный — сложность ситуации оценил сразу, мало того, понял, что врачам более чем несладко.

— А вам не холодно… в воде?.. — говорил он относительно свободно, не смотря на то, что три ребра справа были сломаны.

— Немножко холодно, Глеб, но ничего, мы привычные, — ухмыльнулся Скрипач. — Главное, чтобы тебе холодно не было. Не замерз?

— Нет.

— Если будешь мерзнуть, сразу скажи, — велел Ит. — Не терпи. Понял? У нас «стрела» утонула, и диагност один остался, слабенький. Поэтому давай ты нам будешь помогать, ладно? Договорились?

— Хорошо… как я помочь могу?

— Сразу говорить, если что-то не так.

— Ладно. А за нами придут?

— Придут обязательно, — заверил Скрипач. — Всё будет хорошо.

— Ребят, а я… я поправлюсь? Или… инвалидом останусь? — когда тебе немногим больше двадцати, эти вопросы, конечно, очень волнуют. Не могут не волновать.

Скрипач глянул на Ита, который сейчас одной рукой держался за обломок, на котором лежал Глеб, а другой рукой вытаскивал из нагрудного кармана блок со стимулятором. Ит усмехнулся.

— Поправишься, — успокоил он. — Сто процентов. И никакой инвалидности.

— Но у меня же ноги сломаны…

— Тю, — хмыкнул Скрипач. — Ит, руку покажи.

— Сейчас… Глеб, как там наверху? — Ит сумел добросить стимулятора так, что раненный пилот этого даже не заметил.

— Вроде стихает, отходят… а что у вас с рукой?

— Смотри.

Для того чтобы показать, пришлось проявить чудеса эквилибристики — удерживаясь на плаву расстегнуть рукав комбеза и слегка его приподнять. И параллельно следить за тем, чтобы волны не оттащили от обломка.

— Ого, — Глеб присвистнул. — А это что такое?

— У меня вся левая половина тела была в кашу. Своих костей нет, эндопротезы. И, как видишь, вполне себе бегаю и в инвалида не превратился, — объяснил Ит. — Так что не переживай. Через месяц-два танцевать будешь. А может, и раньше.

— А давно вас так?..

— Несколько лет назад, — Ит с трудом застегнул рукав обратно. Руки чертовски замерзли, а ведь руками еще придется работать… причем, видимо, долго. — У меня просто времени нет эту красоту убрать. А убрать надо, не хочу, чтобы дочери наши это всё видели.

— А у меня сын, — улыбнулся вдруг пилот. — Года еще нету. Славик.

— Клуб отцов отдыхает на море дружной компанией, — заржал Скрипач. — Ну чего, парни? Порыбачим, ага? Ит, сплавай за пивком, что ли. Мы его под рыбца употребим.

— Глеб, смеяться сильно не надо, — попросил Ит. — Потихонечку если только. Блин, я гения пришибу, как придет!

— Кого пришибешь? — Глеб, видимо, понял, что обращаться на «вы» нет никакого смысла.

— Да пилота сборщика, которого невесть где носит, — проворчал Скрипач. — Это друг наш старый. Чертов гений Ри, чтоб его нелегкая взяла, подняла, и шлепнула! Сколько можно людей морозить, я не понимаю!.. Он решил, что сейчас июль, и мы тут на солнышке загораем, что ли?

* * *

Волевым решением постановили, что так дальше нельзя, и что нужно определиться, как лучше провернуть всё дело.

И отправили в результате Джессику с Бертой на трое суток в отличный пансионат под Питером, в конце сентября. Вдвоем. Скрипач перед отъездом, заговорщицки подмигнув, сунул Берте в сумку бутылку пятизвездочного коньяка.

— Это что такое? — поинтересовалась Берта.

— Эликсир примирения, — объяснил Скрипач. — Должен сработать. Обычно срабатывает.

— Посмотрим, — Берта вздохнула. — Нельзя такое в душе таскать. Такое страшное, и так долго.

— Вот именно что нельзя, — подтвердил Ит, запихивая в другой карман сумки коробку с марципанами в шоколаде. — Чего бы тебе еще положить в довесочек к эликсиру?

— От головы что-нибудь положи, — попросила Берта. — Сам знаешь, как этот эликсир на меня действует.

— Ты тогда лучше его не пей. Ты лучше на месте вина себе какого-нибудь купи, — предложил Ит. — А коньяк пусть будет для Джесс.

— Что-то мне подсказывает, что Джесс тоже не с пустыми руками поедет, — заметила Берта. — Ри вчера ходил с магазин, и вернулся с полным рюкзаком. Рюкзак звякал.

Они жили сейчас в квартирах, находящихся в одном доме, но в разных подъездах. Джессике досталась роскошная двушка на втором этаже, с окнами во двор, а Берте — трёшка на первом, угловая. Берта сказала, что так даже лучше. И за детей не страшно, и кот будет гулять, сколько вздумается. Кот, судя по всему, обещал вымахать в красивую крупную зверюгу, и это радовало всех. Потому что, как известно, без кота и жизнь не та.

— Бертик, если ты будешь трезвонить каждые пять минут, я обижусь, — предупредил Скрипач. — Эти трое суток — лично ваши. Твои и Джесс. И будь любезна отдохнуть по полной программе. За девиц не волнуйся, мы же все четверо здесь. Никуда они не денутся.

— Ладно, не буду трезвонить, — пообещала Берта. — Раз пять в день, не больше.

— Три.

— Шесть.

— Четыре.

— Пять.

— Вот ты упрямая какая! Ладно, пошли, — Скрипач подхватил Бертину сумку. — Машина сейчас приедет…

…Берта, когда вернулась, сразу почти ничего не рассказала, сказала только одну фразу, но фразу очень важную. «Стены больше нет», сказала она, и этого всем оказалось достаточно.

Многим позже, месяца через два, Берта решилась, и всё-таки рассказала. Почти всё. И как Джесс в первую ночь плакала чуть не до утра, и как они пили этот несчастный коньяк, и как проспали завтрак, и как обе стали понимать — нет, нельзя жить с такой виной, и что вины на самом деле никакой нет, совсем нет, и никогда не было. Берта рассказывала, что самым трудным для неё оказалось убедить в том, что вины нет, вовсе не Джесс, а саму себя.

— Я ведь тоже винила её потом, когда узнала. Винила не за то, что всё так вышло, а за то, что она, пусть на словах, но сделала такой вот выбор.

— А как бы поступила ты сама? — спросил Ит.

— Не знаю. Сейчас мне кажется, что я бы стала бороться за обоих. Но, родной, я-то не стояла перед таким выбором. Мне его не предлагали. Поэтому я не буду сейчас фантазировать и додумывать.

— Это верно. Поставь себя на её место, — попросил Ит.

— Я именно это и сделал той ночью. Мы говорили, она плакала, а я… я подумала, что если бы всё было наоборот… И вот тут, Ит, я начала плакать тоже, — Берта отвернулась. — И мы сидели, и ревели, как две белуги. А потом к нам постучали из соседнего номера, и стали спрашивать, всё ли в порядке.

— А вы?

— Мы не открыли, конечно. Еще не хватало…

* * *

Глебу решили дать поспать, ему нужно было экономить силы. Проблема заключалась только в том, что его приходилось удерживать руками: они не рискнули зафиксировать его на обломке, уже больно ненадежным он был. А ну как начнет тонуть, а они отвязать не успеют?

Руки замерзли ужасно, впрочем, и ноги тоже. И не только ноги. Замерзло, если говорить честно, вообще всё, что могло замерзнуть, и даже сверх того. А тратить стимулятор на себя они побоялись. Мало ли что? Вдруг сборщик не придет еще часика этак четыре, а то и пять? Препаратов мало, синтеза нет. Есть чуть больше, чем ничего: два распатроненных малых набора, часть из которых уже ушла на Глеба, четыре биощупа, и еще два резервных генератора, которых хватит часов на шесть работы «грелки».

«Грелка» выглядела как тонкая липкая ткань, в которую можно завернуть раненого, чтобы избежать переохлаждения, и которая заодно немного обезболивает и закрывает повреждения. Этакая помесь бинта и греющего одеяла. Проблема была в том, что «грелка», которую они успели вытащить из тонущей «стрелы» оказалась повреждена. К ней чудом сумели прицепить аккумуляторы с комбезов, и она худо-бедно, но работала.

Пока работает «грелка», Глеб жив. Холода он не перенесет.

Ит, с трудом держась за обломок окоченевшими пальцами, снова и снова вызывал сборщик, но ответом ему была тишина — эфир на разрешенных частотах сейчас глушили, потому что обломок всё еще плавал в зоне активного боя. Скрипач, проклиная всё и вся, выуживал из набора то, что понадобится следующим для пилота.

— Что-то меня подзадолбала эта война, — пожаловался Ит.

— А ты захоти, чтобы её не было, — ехидно предложил Скрипач.

— Сам захоти, — рассердился Ит. — Ты же понимаешь, что это так не делается.

— Понять бы еще, как это на самом деле делается.

— Ну… рыжий, как мне кажется, этот наш дар работает только тогда, когда не осознается. Это откуда-то изнутри, — Ит поморщился. — Это даже не желание.

— А что это тогда такое? — Скрипач, наконец, переложил в нагрудный карман комбеза всё, что хотел, и опустил клапан.

— Это потребность. Отчаянная какая-то потребность…

— Тогда тебе не повезло, — Скрипач засмеялся. — Ох, как тебе не повезло!

— Это в чем? — полюбопытствовал Ит. Подтянул пилота повыше, придерживая за плечо.

— А у меня до сих пор эффект прерванного действия, забыл? — ехидно спросил Скрипач. — Так что лежать тебе в Бурденко, родной.

— Это еще зачем?

— Чтобы сделать новую руку, ногу, и левое легкое.

— Я вот сейчас обплыву эту хреновину, и утоплю тебя на хрен!!! Соображай, что говоришь вообще!!!

— А я всё правильно говорю, — Скрипач скорчил брезгливую рожу и показал Иту язык. — Вот увидишь, так и будет.

— Убью.

— Ага. Потом убьешь, это точно. Но сначала всё будет так, как я хочу. Понял?

— Урод…

* * *

В конце октября Кир и Скрипач уехали на трое суток в Москву, по их словам — проверить квартиру. Чем они на самом деле занимались в Москве, выяснилось только в ноябре, и после этого выяснения Берта со Скрипачом не разговаривала неделю.

Оказалось, что они ездили мстить.

И охранниками из больницы они не ограничились.

Берта о цели их отлучки узнала только тогда, когда ей позвонил Томанов, и полчаса рассказывал о том, что ему очень жаль, что всё так получилось. Берта, к тому моменту уже полностью уверившаяся в том, что всё в прошлом и начинает порастать быльем, сначала не поняла, что к чему, но потом…

— Господи, зачем? Ну зачем? — спрашивала она Скрипача. — Рыжий, для чего вы это сделали?

— Для чего мы набили ему морду так, что он две недели провалялся в больнице? — уточнил Скрипач. — Затем, что так было нужно, Бертик. Знаешь, я очень многое и очень многим спускал с рук. Но у меня кончилось великодушие и всепрощение. У меня теперь есть список, по которому я буду идти, и, поверь, проще остановить БЛЗ со сломанными тормозами, чем меня.

— И кто еще в твоем этом списке? — безнадежно спросила Берта.

— Огден. Гарай. Пара-тройка садистов из научной группы, которых мы по недоразумению отпустили. Я же не убиваю, я же так… погладил, считай, — Скрипач нехорошо усмехнулся. — Я наказываю.

— Но для чего?

— Чтобы другим впредь неповадно было. Хватит. Мне надоела эта беззубая политика.

— А если посадят? — поинтересовалась Берта.

— Не посадят, — отмахнулся Скрипач. — Поверь, не посадят. Никого еще не сажали за показательные порки.

— Тебе надо было не пометку ST в деле ставить, а подтверждать психиатрический диагноз! — рявкнула Берта.

— За что? — поинтересовался Скрипач. — За то, что я не хочу давать в обиду свою семью?

— За то, что ты, кажется, решил разучиться прощать, — грустно ответила ему Берта.

— Я не разучился, — возразил Скрипач. — Но есть вещи, которые прощать просто нельзя.

— Он не виноват, — безнадежно произнесла Берта.

— Он виноват. И он это понял. И просил у тебя прощения не из страха передо мной, а потому что на самом деле понял. Хочешь узнать, почему?

— Ну и почему?

— А потому что он держал в руках «Терьер», который я ему дал перед тем, как набить ему морду. И он мог выстрелить в меня в любой момент, Бертик. Я уровнял ситуацию.

— Ты сумасшедший.

— Да, ты права. Я сумасшедший. И я очень жалею, что не сошел с ума немножечко раньше.

— Почему?

— Потому что тогда мы бы избежали очень многих бед…

* * *

Сборщик появился уже в сумерках, когда, как казалось обоим, вода стала совсем ледяной, а аккумуляторы разрядились почти полностью. Сначала на сборщик подняли Глеба, потом кое-как забрались сами.

— Ри, сука, только довези и выйди из кабины, — предупредил по связи Скрипач. — Убью на хрен…

— Парни, вы нормально? — спросил один из врачей, когда Глеба, наконец, положили в капсулу, как положено. — Сколько просидели?

— Почти пять часов, Ген, — Ита трясло, да так, что он испугался за зубы. — Дайте что-нибудь… побыстрее…

— Сейчас. Неудачно вы попали, в самый эпицентр, — сборщик уже разворачивался, и, набирая скорость, уходил из зоны. — Семен, дай две «грелки»! И восьмерку боевую дай.

— Лучше по сто грамм дай, — попросил Скрипач.

— По шее я тебе дам. Сейчас два места для вас закажу тоже.

— Еще не хватало! Всё равно смена кончилась, у себя отогреемся.

— А ваши где?

— Фэб на операциях стоит, Кир выходной, — с грелкой стало получше, и Ит ощутил, что глаза слипаются. Ну, правильно. Дежурили, считай, больше суток, последние восемь часов были на сборе, из которых пять часов провели в воде.

— Ген, заказывай, не слушай этих двинутых…

— Отвалите, а? — жалобно попросил Скрипач. — Нам полчаса еще идти. Мы за эти полчаса нормально согреемся.

— Рыжий, у тебя температура тридцать четыре. Поэтому заткни плевательницу, и слушайся старших.

— Сень, у нас с тобой одинаковый третий класс, какой ты старший, на фиг!..

* * *

Первые месяцы получились, конечно, дерганными, не без того. И вещи пришлось перевезти, и устроиться на новом месте. А потом началась переподготовка, во время которой Ит искренне порадовался, что они не сидели просто так, не филонили, а занимались всё это время, пусть и не в полном объеме. К радости Кира, Ита, и Скрипача, им автоматом зачли тот курс, который они отрабатывали последний год в Москве, и сходу дали пятый класс — в «Вереске» они не сумели подняться выше седьмого. Подготовка шла до конца ноября, и в декабре они, наконец, попали на «Балтику».

Госпиталь-гигант ходил над мелким морем, ориентируясь на схему боев, и высылал так называемые сборщики, небольшие машины, способные нести до десяти «стрел» и имевшие по две операционных, в которых можно было работать с самыми срочными пациентами. Кроме «Балтики» имелись еще два крупных госпиталя, которые работали в таком же режиме, «Наяда» и «Янтарь», и штук шесть госпиталей поменьше.

«Балтика» могла многое, собственно, как и все универсальные модульные корабли Санкт-Рены. При желании на ней можно было выйти даже в стратосферу, правда, по условиям всё того же вездесущего пакта, делать это запрещалось. Оборудование в госпитале было прекрасное — шестерка и семерка, врачебный состав — отличный, и, что тоже оказалось приятным сюрпризом, новую команду приняли сразу, очень тепло и добро.

Работы, конечно, оказалось выше крыши, но к этому все как раз были готовы, мало того, к этому стремились. Как и во всех других подобных структурах тут существовал принцип смены специализации, и категорически не приветствовалось доведение части действий до автоматизма. Специалистов переводили с места на место по мере надобности, это делалось для того, чтобы монотонность одного и того же действия не привела к ошибке. Хирургов уровня Фэба, например, могли месяц ставить на экстренные операции, потом переводили на плановые, потом пускали «в поле», проветрится, потом снова ставили на экстренные, и так далее. Врачи уровнем пониже, или проходящие обучение, тоже не ставились на монотонную работу. Было всё: и «поле» (руководство присматривалось к будущим перспективным диагностам), и экстренные, и выхаживание, и плановые…

После Нового Года, который, кстати, удалось встретить дома, с Бертой и дочками, Скрипача, Ита, и Кира внезапно вызвал один из главных врачей, которых тут было полтора десятка, и сообщил, что специализации распределяет следующим образом. Кира он прочил в руководители, и пообещал почаще ставить «на объемы», чтобы начинал присматриваться. Отличная интуиция, прогноз по дальнейшей работе; на лету выхватывает пропущенные мелочи, корректирует. И, что самое главное, видит не одного больного, а нескольких сразу — и правильно расставляет приоритеты.

Ита со Скрипачом главный врач определял в экстренные. Хорошее чутье, терпение, высокая скорость первичной диагностики и работы, отличные руки, и, что самое главное «вы же совершенно безбашенные, и влезаете туда, куда мало кто рискнет».

На тот момент они уже увеличили свои списки на пятнадцать душ каждый…

Сказать, что работа нравилась — это не сказать ничего.

Работа оказалась просто идеальной.

Да и условия выше всех похвал. На «Балтике» врачам предоставлялись небольшие двухместные или одноместные каюты со всеми удобствами, а еще там было кафе на одной из верхних палуб, и тренировочный комплекс для тех, кто не желал обрастать жирком.

— В сказку попали, — заключил после разговора с главным врачом Скрипач. — Даже не верится.

* * *

Вернувшись, они кое-как дотащились до своей каюты, переоделись, и рухнули на койки. Сейчас совсем уже стемнело, и «Балтика» уходила из района боев, направляясь к Финскому заливу. В ближайшие сутки, а то и двое, выходов «в поле» не предвидится, госпиталь заполнен, и на его место уже вышел «Янтарь», который позавчера отправил всех раненых в береговое отделение.

— Ит, жрать хочешь? — спросил Скрипач. Он сейчас лежал на своей койке, до носа закутавшись в мягкое зеленое одеяло.

— Наверное, надо, — отозвался Ит. — Но в лом. Я больше спать хочу.

— Я тоже. Давай покемарим пару часов, потом проверим, как там Глеб, а потом пожрем? — предложил Скрипач.

Ит кивнул.

— Логично. Чего там сейчас?

— Пишут, что в работе. Статус на двойку.

— Вытянет, — Ит зевнул. — Он молодец.

— Конечно, молодец. Хорошо держался.

«Своих» они всегда проверяли вплоть до перевода. Обязательно приходили, общались, подбадривали. Всех, без исключения. Даже тех, кто во время работы крыл их последними словами, обещал расправу, орал, ругался, мешал, и вообще вел себя безобразно. Оба они отлично знали, что рауф или человек после травмы и рауф или человек в обычной жизни — это совершенно разные существа. Тишайший и забитый хлюпик может проявлять чудеса твердости духа и едва ли не героизм, а амбал, косая сажень в плечах, может скулить и ныть, как маленький ребенок. Всякое бывало. И ничьей вины в этом нет. Стресс на то и стресс, он способен вытащить на поверхность то, о чем живое существо порой и само не знает. И не думало никогда. Незачем было.

…Через час после того, как они заснули, в их каюту прибежал взволнованный Фэб. Он бы прибежал раньше, но уйти с операции он, конечно, не мог. Разумеется, Фэб их разбудил, и, разумеется, они оба начали ворчать и сердиться, потому что хотелось спать, а не успокаивать вместо этого Фэба. Фэб, однако, не успокоился до тех пор, пока они не съели по порции заказанного им ужина, и пока он лично не убедился, что с ними всё в полном порядке. После этого они вместе посмотрели, что с Глебом, выяснили, что тот всё еще в операционной, и легли, наконец, спать дальше.

* * *

Ри, после того, как попал на «Балтику», буквально расцвел.

Отчасти из-за того, что вырвался, наконец, из-под гиперопеки бригады «Эпс», которая, по его собственным словам, достала его до печенок и даже дальше.

Джессика называла их жизнь «шведской семьей», и не сказать, что сильно радовалась тому, что «Эпсы» находятся поблизости днём и ночью. Нет, конечно, когда Витька был совсем крошечный, бригада оказалась более чем востребована, но уже через год после рождения сына Джессика была готова бежать хоть на край света, лишь бы побыть вне любого надзора.

С одной стороны внимание «Эпсов» было понятно, случай очень сложный, нестандартный, поэтому страховка и перестраховка, и никак иначе. С другой — все без исключения комиссии признали Ри полностью здоровым… но Санкт-Рена наблюдение всё никак не снимала.

И, наконец, сняла.

Джессика неделю не могла поверить в то, что случилось такое чудо, и то и дело дергала Берту, чтобы та помогла ей убедиться в том, что бригады больше нет. Ри, приезжая домой на выходные, первые два месяца начинал озираться, но потом перестал — привык, наконец.

На «Балтике» он первый месяц отработал простым пилотом, но потом руководство стало привлекать его к аналитике, и он с удовольствием включился в интереснейшую работу — по прогнозированию боевых действий. Позже Ри признавался, что ему, что греха таить, даже чем-то понравилась эта работа. Официальная словно разыгрывала шахматную партию сама с собой, и аналитики, выстраивающие программы, были равны по силе, поэтому партия порой шла совершенно непредсказуемо, но…

— Если бы эти твари не ставили на кон чьи-то жизни, было бы одно. А так, как сейчас — другое. Поработаю, ясное дело, но я шел пилотировать, а не гнать анализ, — объяснял он Иту и Скрипачу. — Не очень мне это всё импонирует.

— Ну, ты иногда всё-таки занимайся анализом, — попросил Скрипач. — Много жизней спасешь. Сам понимаешь, чем ближе «Балтика», тем больше у народа шансов.

— Это да, это так, — соглашался Ри. — Ладно. Подумаю.

…Считок за прошедшие два года он тоже сдал вагон и маленькую тележку, и поэтому сейчас у Джессики работы оказалось более чем достаточно. Она разделила первую часть (начальный период жизни Безумного Барда Ариана) на три крупных фрагмента, и сейчас скрупулезно разбирала первый этап, который пока что условно назвала «Замок на земной тверди», состоявший из трёх частей-кластеров.

Второй этап был назван «Замком на краю бездны», а третий «Замком на пороге вечности». Второй этап сейчас потихоньку формировался, а для третьего Ри еще не сдавал считки. Над этими этапами Джессика решила начать работать года через три-четыре. Понимала — это надолго…

— Удивительная штука жизнь, — говорил Ри. — Просто удивительная. И чертовски интересная. Ребята, вы не представляете, как я рад!

— И чему ты радуешься, позволь узнать? — поддевал его Скрипач.

— Тому, что мы еще столько всего не знаем. Что только предстоит. И не кривись, рыжий, не кривись. Ведь самому интересно. А?

— Ну, допустим, «а», если пожелаешь. На самом деле, гений, я сейчас больше всего хочу другого.

— И чего же?

— Дурак, что ли? Чтобы война поскорее закончилась.

— Она не может так сразу…

— Знаю. Но я бы радовался больше, если бы её не было.

* * *

Проснулись они уже утром, когда расцвело. «Балтика», судя по всему, встала на временную позицию. Сейчас будут сутки готовить раненых к переводу. Стационарное отделение получало больных в самом лучшем виде, большую часть — только на реабилитацию. Практически всех удавалось прооперировать сразу, на берег доставляли на долечивание.

— А ну-ка, как там у Глеба дела? — Ит, не вставая, вывел визуал. — О, низкая тройка. Говорил же, молодец парень.

— Перевели уже в подготовку?

— Нет, пока что в терапевтическом. Ну чего? Едим, и к нему?

— Давай.

Они поели сами, потом, ехидно пересмеиваясь, разбудили Фэба, спавшего в соседней каюте, силой впихнули ему завтрак (видимо, чтобы не забыл о вчерашнем внеплановом ужине), и только после этого с чувством выполненного долга отправились навещать.

…Глеб лежал в полузакрытом боксе, в дальней части терапевтического зала. Когда они пришли, он дремал, но проснулся практически сразу. Выглядел пилот, конечно, не в пример лучше, чем вчера. Совсем молодой, светловолосый, сероглазый. Видно, что немного застенчивый, но в то же время и с юмором. Или, может быть, из-за обстоятельств стесняется. Как знать.

— Ну, как ты тут? — поинтересовался Скрипач, подходя ближе. — Скучаешь?

— Да нет, нормально, — улыбнулся Глеб. — Ребята, спасибо, что вытащили.

— Ты извини, что так со «стрелой» получилось, — Ит тоже подошел, встал рядом со Скрипачом. — Это я виноват, Глеб. Надо было успеть дернуть в сторону, а я не успел.

— Ну, я с самолетом тоже немножко не успел, — хмыкнул пилот.

— Справедливо, — согласился Скрипач. — В общем, мы вчера все отличились.

— И как вы только так долго в воде смогли… Замерзли, небось?

— Не без того, — согласился Ит. — Но это ерунда. Мы же в комбезах были. Они греют. Слабо, но греют. Так что всё нормально, не переживай.

— А долго мы там плавали?

— Пять часов почти, — Скрипач поежился. — Но это ничего. Мы вообще тебя поблагодарить пришли, Глеб. Ты молодец. Отлично держался. Ты у нас вообще за всё время на «Балтике» самый образцово-показательный.

— Да ладно? — не поверил пилот.

— Еще как ладно, — заверил Ит. — Видел бы ты, чего народ порой творит… А ты с серьезными травмами более чем достойно себя вел. Это не каждый может.

— Странно, — пилот задумался. — Мне почему-то даже страшно не было. Может, потому что не холодно? Лежу, не болит ничего, тепло. Только сонно как-то местами, и всё по фигу. И самолеты… высоко в небе… первый раз бой так смотрел. Как в кино.

— По фигу и сонно — это потому что мы тебя обезболили, — объяснил Скрипач. — Ну и добавили кое-что, чтобы ты не нервничал и силы не терял. А вообще, если серьезно, мы твою ошибку просекли еще до того, как тебя сбили. Ошибка была классическая. Мы с ним, — он ткнул пальцем в сторону Ита, — из-за такой же ошибки в своё время тоже раздолбали машину. И себя. Качественно так раздолбали. С чувством, с толком, с расстановкой.

— А вы летали? — Глеб, кажется, удивился, и сильно.

— Еще как, — кивнул Ит. — Много лет.

— А сейчас врачами?

— Мы давно уже переучились, — не надо Глебу вникать в тонкости их работы. Врачи и врачи, остальное его не касается — Ит был в этом больше чем уверен. — Знаешь, парень, самолеты — это хорошо. Но иногда из самолетов вырастаешь.

— Не из самолетов, — поправил Скрипач.

— Ну да, правильно. Не из самолетов. Из войны, — согласился Ит. — Нет, война никуда не денется, вот только ты стал умнее, и понимаешь, что важно в этой войне на самом деле.

— И что?

— Чтобы она закончилась…

* * *

Ри всегда радовался, когда они выходили на сбор все вместе, все пятеро. Это случалось нечасто, потому что Фэба на сбор отпускали неохотно. Но всё-таки отпускали, и тогда сбор для них становился настоящей боевой операцией.

— Молодость вспомнить, — вздыхал Ри. — Хоть погонять, что ли…

— Давай, рули, старикашечка, — ухмылялся в ответ Скрипач. — Море ждёт.

Море и правда ждало. И потом — сбор есть сбор. Случались сборы, на которых и раненых-то никаких не было. Например, какая-то из сторон нарушала пакт и срывала бой. Или дуэль шла бескровно, пилоты работали «на интерес». Всякое бывало.

Но на сборы всегда рвались все без исключения.

Потому что это был адреналин в чистом виде.

…В этот раз, Ри, конечно, будет оправдываться, хотя никакой вины за ним на самом деле нет, да и быть не может. Сборщики в эпицентры не допускались, слишком большой риск и для врачей, и для раненых. По сравнению со «стрелой» сборщик всё-таки медленный. Он отличная мишень. А люди бывают, как известно, всякие. В том числе и чокнутые, не желающие понимать, что сборщик берет раненых вне зависимости от того, на чьей стороне раненый воевал. «Мы лечим всех». И только так, и никак иначе…

* * *

Берта тоже работала считки, но ей приходилось делать вдвое больший объем, потому что считок было два комплекта. Она, как и Джессика, разделила первый этап по временным периодам на кластеры, которые назвала «Осень в холмах» и «Цвет одиночества». На самом деле «Осенью в холмах» называлась масштабная постановка, которая в свое время имела на Окисте большой успех, и произвела на молодых Лина и Пятого преизрядное впечатление. Тот, начальный период, у неё ассоциировался именно с этой постановкой, он имел очень похожую эмоциональную окраску — надежда, полет, молодость, пронзительная грусть о несбыточном, искренняя и ничем не замутненная вера. Второй период, «Цвет одиночества», был не столь прозрачным, он оказался сложнее и темнее. В этот период появились первые признаки отдаления, отделения, и — осознание этой парой себя как нечто чужеродное, не вписывающееся в общую картину.

Порой ей начинало казаться, что она видит даже больше, чем видели Ит и Скрипач, которые являлись носителями считок. Она поделилась этой мыслью с Фэбом, и тот согласился, что да, вполне возможно.

— Нет ничего честнее и беспристрастнее, чем взгляд со стороны, — сказал он тогда. — Поэтому ты сумеешь увидеть много больше, чем они сами. Я в этом уверен.

— Может быть, — согласилась Берта. — Вопрос в том, хотят ли они сами видеть… вот так.

Считками она занималась днём. Сначала были утренние заботы — поднять девчонок, умыть, одеть, покормить, собрать, отвести в садик. Потом — домой, с заходом в магазин, и — работать до вечера. Вечером всё шло обратным порядком — забрать, привести домой, погуляв по дороге, покормить ужином, поиграть, почитать, уложить. И только часов в десять вечера получить немножко свободного времени, чтобы запустить стиралку (спасибо Санкт-Рене), поужинать самой, покормить кота.

Берта довольно быстро втянулась в этот ритм, привыкла к нему. Относительно свободный вечерний час она тратила обычно на то, чтобы спокойно выпить чашку чая и вычитать то, что получилось записать днём.

Писала она, против ожидания, медленно — но, как выяснилось, спешка в этом деле была совершенно недопустима. Например, они с Джессикой, благодаря отсутствию спешки и надзора, сумели вычислить очень интересный мир, с которым, как оказалось, опосредованно были связаны и молодые будущие Сэфес, и молодой будущий Бард. Открытие было более чем неожиданным, и это открытие они решили ни Томанову, ни официальной, ни сопротивлению не отдавать, оставить для себя. Зачем? На всякий случай. В последнее время интуиция что у Джессики, что у Берты обострилась неимоверно, и они обе постепенно учились ей следовать.

А еще они очень часто советовались и делились друг с другом тем, что анализировали и видели. Разговоры обычно происходили после того, как они вместе шли, отведя детей в садик, через парк к магазину. Если день был «пустой», то есть принималось решение не работать, они шли к кому-нибудь домой, и продолжали разговор там.

— …идеалист и мечтатель. Мальчишка. Страшно одинокий мальчишка, у которого всех друзей было — старенький учитель и большой белый пес с карими глазами. А вокруг… Бертик, понимаешь, вокруг царила вроде бы идиллия, но эта идиллия на самом деле была, как адский котел. Интриги, заговоры, бесконечная злоба какая-то лютая. И — этот мальчишка, который пытался там существовать так, как он считал нужным, а не так, как ему навязывали, — Джессика в тот день не пошла к себе, и они решили посидеть у Берты. Джессике нужно было выговориться.

— Я всё-таки не совсем понимаю, — Берта поставила чашку на стол. — Значит, получается, он себя и в прошлый раз откатил до семи лет? Выходит так?

— Не до семи. До двенадцати. По версии, которую ему дали, он потерял память после отравления.

— Разумеется, случайного, — подсказала Берта.

— Ну конечно, случайного, — хмыкнула Джессика. — На самом деле, как мне кажется, кто-то в этом семействе отравил сына этой самой троюродной сестры, и она… взяла подменыша. Только так же, как это сделали семьи в этот раз. И с той же целью.

— Ну, не с той же. Наследство, конечно, — подсказала Берта.

— Само собой. А он… он вообще не думал про это. Честный умный мальчик, который любил математику, музыку, и свободу; и который чувствовал ложь и фальшь, и старался их избегать любыми силами. И ни на секунду, ты понимаешь, ни на секунду он не переставал верить в лучшее. Он был… слишком чистым, чтобы перестать. Даже когда убили собаку, а потом искалечили старого учителя, который вскоре умер, он не перестал верить. То есть вроде бы перестал… когда пришли за ним самим. Но — когда появились Барды, его вера вновь ожила. С новой силой…

— Вы уже дошли до ученичества? — удивилась Берта.

— Нет. До инициации. Он ведь не сразу начал учиться. Он, оказывается, еще три года тянул. Потому что считал, что может что-то изменить в своём мире.

— Он про это никогда не говорил, — заметила Берта.

— А ты думаешь, он эти считки открывал? — сердито спросила Джессика. — Они ротозеи, Бертик. Они все ротозеи и лентяи. Но любимые.

— Что любимые — это ты права, — Берта задумалась. — У моих в ранних считках тоже есть полный отказ принимать правила игры, которые им навязывались. Тоже очень честные мальчишки… и нищие, как церковные крысы. У меня складывается впечатление, что они нищими были в результате всю жизнь. Не смотря на то, что у них вроде бы были деньги.

— Ри — нет. Ни Ариан, ни он нынешний — нет, — уверено произнесла Джессика. — Этот, имея в кармане рубль, всё равно будет, как минимум, наследным принцем. И жить станет соответственно.

— Это я знаю, — рассмеялась Берта. — А эти… я теперь только понимаю, откуда эта хозяйственность и умения.

— Откуда?

— Да всё оттуда же! Им ужасно хотелось яхту, видимо, тогда это было еще и в моде. Яхту им заводить было запрещено. Они получили катер, который был положен, и возились с ним несколько месяцев. И сделали из него яхту, представляешь? Настоящую яхту, которая умела летать. А теперь, на секунду — катер был далеко менее продвинутым аналогом тех машин, которыми мы пользовались, когда жили на Окисте, в Саприи. Это сколько надо иметь терпения, умения, и веры в победу, чтобы перекроить катер? В считках — вполне приличная яхта, Джесс. Складная мачта, удачное решение, вместо стационарного киля — подъемный шверт… Там масса очень остроумных технических находок. И еще они очень любили море, очень. Когда попадается считка с морем, мне хочется орать от радости за компанию… с теми, кого давно уже нет. Странное ощущение на самом деле.

— У Ариана то же самое относится к музыке, — покивала Джессика. — Представляешь, огромный сборный концерт, произведения идут нон-стоп несколько часов подряд. И это чудо там играло, на гитаре — не совсем такая гитара, как местные, и с подзвучкой. Он пальцы стесал до крови, до мяса — но он этого не почувствовал, настолько был в музыке. А со сцены его в тот день унесли. Его одного и унесли.

— Потому что когда любишь, тебя ничто остановить не способно, — согласилась Берта. — Но в то же время… Джесс, у тебя нет ощущения нескладывающейся картинки? Словно в ней чего-то не хватает?

— Есть. В ней нет нас, — кивнула Берта. — По-моему, это они тоже тогда чувствовали. Сами не зная, что именно чувствуют.

— Ты права, права… А может, и не нас. Я пока не поняла.

— Я тоже.

* * *

«Балтика» стояла на точке третьи сутки, и почему-то всё никак не уходила к берегу, не смотря на то, что была заполнена. Они уже отдохнули положенное время, потом отдежурили на поддержке, потом снова отдохнули, и сейчас, по идее, следовало выходить в новое дежурство. На которое почему-то всё не было вызова.

— Какая-то фигня, — сердился Кир. Он прилетел обратно на «Балтику» позавчера, тоже отдежурил (в этот раз дублером руководителя отделения средней травмы), и тоже, как и остальные, сейчас маялся бездельем. — Чего мы ждём, никак не пойму?

— Что-то происходит, — Илья, который тоже сменился и пришел в кафе, нахмурился. — Не знаю, что именно. Рыжий, притарань мне еще сока с медом этого вкусного.

— И слоечек? — подсказал Скрипач.

— Давай и слоечек…

Они уже часа два как оккупировали всем «Вереском» угол в кафе на верхней палубе, и ждали новостей. А новостей всё не было. В кафе подтягивались врачи со смен и персонал, вновь приходящих допрашивали с пристрастием, но никто ничего не знал. Волнение среди сменившихся врачей потихоньку нарастало, тем более что на «Балтике», конечно, внешних новостей не было и быть не могло — все налобники и информационные системы работали только во внутригоспитальном режиме.

Когда, наконец, раздался короткий сигнал общего вызова, разговоры мгновенно стихли. Сообщение читал один из главных врачей госпиталя.

— …седьмого марта этого года — полное прекращение боевых действий и отвод всех мобильных баз на стационарные позиции. Так же предусмотрена полная смена стационарных локаций и перепрофилирование мобильных бригад в постоянно действующие гражданские, на добровольной основе в течение полутора лет. Реформирование мобильных госпиталей «Наяда», «Янтарь», и «Балтика» будет осуществляться общим порядком, и начнется девятого марта сего года. Полная сводка по окончанию боевых действий станет доступна составам госпиталей после прибытия в точки реформирования. Госпиталь «Наяда» — морской порт Санкт-Петербурга, госпиталь «Янтарь» — морской порт Санкт-Петербурга, госпиталь «Балтика» — порт Сосновый Бор.

— Так это… всё? — спросил кто-то. Кажется, Зараза. — Народ?..

— Блин… — Скрипач привстал. — Мы же… мы идем в российские порты, ребята! Ау!

— Чего — «ау»? — не понял Руби.

— Независимые мобильные подразделения всегда принимает страна-победитель, когда заканчиваются боевые действия, — кивнул Илья. — Руби, у тебя недосып. Давай ты поспишь. Вот доешь чего у тебя там, и поспишь.

— Да, я действительно… чего-то не того, — Руби зевнул. — Я ж с дежурства.

— Дни рождения девчонок дома, — с тихим восторгом произнес Ит. — И Витькин тоже дома. А где гений? У себя торчит, что ли?

— Думаю, с аналитиками, — подсказал Фэб. — Судя по тому, что я не могу его вызвать. Ну что? Пошли за ним?

— Пошли, — Кир решительно встал. — Даже не верится.

— Ничего, поверится, — твердо сказал Скрипач. — О, а мы, кажись, поехали…

«Балтика» действительно больше не стояла на месте. Движение было едва ощутимым, но за два года они привыкли его чувствовать.

— К вечеру уже около города будем, — прикинул Фэб. — Интересно, на ночь отпустят?

— Посмотрим, — беспечно ответил Ит. — Что-то я соскучился по Москве. Так что я не прочь, чтобы нас отпустили… несколько дальше. Если действительно всё кончится, может, переведемся? Фэб, ну скажи, что ты не против.

— Да я-то не против, но что скажет Илья…

— …и летом — отпуск всем. И в Крым. А? Всем колхозом, — мечтательно произнес Скрипач. — У меня после пяти часов в холодной воде появилась навязчивая идея.

— Какая идея, солнце? — поинтересовался Кир.

— Такая! Море должно быть теплое! И мелкие у нас дальше Московского моря не ездили, а там и близко нет того, что есть в Крыму.

— Ну, массандровского портвейна там точно нет, — заметил Ит.

— Да, и его нет. Тоже, — подтвердил Скрипач.

— О, а вон он, гений. Ри! — крикнул Кир. — Давай к нам!..

— Где вас носило?

— В кафе.

— Так, народ, есть мысль. Я уже Джесс сообщение отправил.

— Как — отправил? — удивился Ит.

— Связь открыли, вот и отправил. Они нас придут встречать. А мы сделаем вот чего…

* * *

Город шел к морю.

Город стекался на улицы, где из человеческих ручейков получались реки, и шел, тихо переговариваясь, без суеты и шума, спокойно и неторопливо. Детей вели за руки, чтобы не затерялись в толпе, пожилым уступали дорогу. Город шел к морю, и не только из-за того, что должна подойти «Балтика», а скорее из-за того, что в такие моменты не нужными становятся стены и площади, а нужно другое — ветер и свобода.

Город уже знал.

Джесс и Берта шли вместе со всеми. Даша и Витя держали за руки Веру, и шли на шаг впереди своих мам, шли уверенно и радостно. Витя что-то негромко на ходу говорил Вере — кажется, про День Рождения и про то, что папа обязательно что-нибудь привезет. Даша иногда оглядывалась, ловя Бертин взгляд, словно искала поддержки, и, поймав, покрепче брала за руку сестру.

— Не замерзнут они у нас на пляже? — с тревогой спросила Джессика Берту. — Всё-таки ветер сегодня сильный.

— Не должны. Мы же недолго. Встретим, и пойдем домой.

— Все вместе, — кивнула Джессика.

— Да, все вместе, — согласилась Берта. — Именно так.

На дороге, ведущей к городскому пляжу, не было ни одной машины — только люди. Видимо, кто-то догадался перекрыть движение. И это было правильно — уже сейчас по этой дороге шло, наверное, больше пяти тысяч человек…

— Берта, знаешь, — Джессика чуть замедлила шаг. — Я всё думаю… про этот дар, менять реальность. Про то, что тогда получилось с домом, помнишь?.. Наверное, это правильная теория. Или даже не теория.

— Это практика, — согласилась Берта. Ободряюще улыбнулась Даше, которая снова повернулась к ней. — Это есть на самом деле. Просто раньше мы не видели картинку, потому что были… как бы сказать. Она была слишком большая. И мы её не видели целиком. Да и сейчас не видим, наверное. Но хотя бы примерно знаем, что на ней изображено.

— Ну, то, что мы видим, нас вполне устраивает, — Джессика тоже улыбнулась. — А дальше поглядим. Мне очень хочется узнать, что же случилось с прошлой инкарнацией. А вдруг…

— Джесс, они не могут быть живы, — уверенно ответила Берта. — И потом, сама подумай. Тебе одного Ри мало? С двоими справишься?

— С этой точки зрения я еще не смотрела, — Джессика нахмурилась. — В любом случае, тебе бы пришлось еще труднее.

— Вдвое, — хмыкнула Берта. — Благодарю покорно. Но в то же время… Джесс, мне их жалко. Мне их ужасно жалко, правда. Это абсолютно иррациональное чувство, оно ни малейшего отношения не имеет к реальности, но оно всё равно есть, и от него некуда деваться.

— Мне тоже жалко, Бертик. Мне порой очень сильно хочется найти этого мальчишку, и…

— И что? — Берта остановилась, с интересом посмотрела на Джессику.

— И хотя бы рассказать ему, что всё может быть иначе. Не так. Пусть трудно, пусть страшно местами, но не так безнадежно. И заметь, мы в самом начале считок сейчас, а что будет дальше? Там есть и закрытые области, и какие-то спрессованные архивы. Что в них?

— Рассказать — да, пожалуй. Это хорошая мысль, всё верно. У моих, правда, такой безнадеги нет, как ты заметила, но всё равно.

— Мам, ты идешь? — требовательно спросил Витька, оглянувшись. — Мама!

— Идем, идем, — Джессика встряхнула головой, словно отгоняя дурные мысли.

— Почти пришли, — добавила Даша. — Вон наши сосны!

На пляж они ходили часто, и по дороге у девчонок было «тайное место», несколько близко растущих сосен, в корнях которых Даша с Верой любили устраивать «секретики». Сейчас, впрочем, девочки о своих «секретиках» и думать забыли.

…На пляже, заполненном народом, они пробрались поближе к воде, выбрали плоский камень, и встали на него: с камня было хорошо видно и море, и берег, на который выходили всё новые и новые люди. Где-то заиграла музыка, и Берта с удивлением поняла — это же Пиаф, это одна из песен, которую она слышала в тюрьме вечность назад, уже очень, очень давно — Hymne de l'Amour.

— Мама, вон он! Вон он! — закричала глазастая Вера, которая заметила госпиталь первой. — Дашка, вон он!!!

— Что ты как маленькая кричишь, — упрекнула старшая сестра. — Смотри, вон папа!

— Твой?

— Оба!

— Мой! — вступился Витька. — Даша, а мой?!

— И твой тоже! Все!

Берта покачала головой.

— Дети, вы фантазеры, — упрекнула она. — Нельзя на таком расстоянии рассмотреть, где они там в госпитале. Слишком далеко.

— Ничего они не в госпитале, мама, они вон! — Даша указала рукой куда-то в сторону моря. — Они на «стрелах» едут! Ну как ты не видишь?

— Да не видим мы… — начала Джессика, но осеклась. — А, нет. Дашуль, прости. Теперь уже видим.

На таком расстоянии «стрелы» были как пыль над гладью бесконечного моря, но с каждой секундой становились всё различимее и заметнее.

— Дома будем печь пироги, — совсем по-взрослому рассудила Даша. — Мам, ведь праздник же, да?

— Праздник, — подтвердила Берта. — Еще какой!

Они стояли и смотрели сквозь мартовский ветер — на бликующую и сияющую воду; смотрели на громаду подходящего к берегу госпиталя, и на пять несущихся к ним по волнам «стрел».

И в эту минуту все они не думали вовсе не о чем — потому что сейчас все они находились в том редком моменте, в котором и не нужно было ни о чем думать.

Просто потому что сегодня кончилась война.

2014–2015 гг.

Москва — Санкт-Петербург