Послесловие редактора
Рукопись воспоминаний Лоры Беленкиной занимает 350 страниц убористого текста. В «Предисловии», написанном, как и все воспоминания, «для домашнего пользования», автор пишет: «Подробно я опишу раннее детство, школьные годы и юность — примерно до 1945 года, более поверхностно — до рождения моих детей и уж совсем скупо — потом». Скупо описанное «потом» — около 30 страниц рукописного текста; вместе с наследниками Лоры Беленкиной было принято решение не публиковать данный отрывок. В этой части воспоминаний есть очень эмоциональные и личные эпизоды: о лете 1959 года, одном «из самых прекрасных в моей жизни», о сложных отношениях с Лялей Б., о разрыве с мужем Исаем. Довольно подробно о работе в МГИМО (о дружбе со студентами, о преподавателях), о поездке по туристической путевке в Венгрию и Чехословакию в 1963 году. 1964 год отмечен смертью дяди Эли — того самого дяди-хирурга, к которому приходил в первых числах июля 1941 года его старший брат Борис перед записью в ополчение. Середина 1960-х — написание учебника английского языка (вместе с подругами Татьяной Барышниковой и Татьяной Бусуриной), точнее, история мучительных бесконечных придирок, поправок и т. п., которая продлилась до 1974 года, когда наконец многострадальный учебник был издан. Прежде столь подробные и увлеченные описания путешествий становятся все лаконичнее. Ключевые, контрапунктные эпизоды этой финальной части жизнеописания — смерть самых близких людей — подруги Ляли в 1972 году и мамы в 1975 году. (Марга успела в 1967 году на месяц съездить в Германию (ГДР) к своей племяннице, это была ее первая и последняя поездка на родину после 36-летней разлуки.) Исключение в этой части мемуаров — «детективная новелла» про вызов Лоры в 1972 году на Петровку на допрос о возможной коррупции в МГИМО во время вступительных экзаменов (остроумно и протокольно точно воспроизведен диалог со следователем; видно, что случай стал одним из немногих событий этих лет, достойных, с точки зрения автора, «художественного» описания). Еще относительно подробно написано о новой институтской подруге — Лене Симоновой, жене журналиста-международника Владимира Симонова, дочери немецкого писателя-антифашиста Фридриха Вольфа. Заканчиваются воспоминания записями, относящимися к середине 1980-х годов.
Затем написаны авторские «Примечания и дополнения», часть которых публикуются в сносках. Последние из этих примечаний — о смерти бывшего мужа Исая в 1998 году и смерти, через полгода, Ирины Шустовой, в дружбе с которой прошла вся жизнь Лоры начиная с раннего детства в Берлине.
Рукопись завершается описанием поездки в Германию 1994 года.
Не завершился круг
Воспоминания писались моей бабушкой Лорой Беленкиной на протяжении десяти лет — с середины 1980-х до середины 1990-х годов. В это время мы жили все вместе — мои родители, я с братом и бабушка — в тесной, но отдельной собственной трехкомнатной квартире на улице Старый Гай. Бабушка вела записи украдкой у себя в комнате и внимания на них не акцентировала. И как-то так получилось, что никто из нас до ее смерти их не читал…
Бабушка умерла в 1999 году. Все, что описано здесь, произошло задолго до моего рождения. Но многие вещи, обитавшие в нашей квартире, свидетельствовали о другой, длинной жизни не только бабушки Лоры, но и многих неизвестных мне родственников. Походная альпийская трость с металлическими наклепками с непонятными немецкими словами; старинные фотографии, в том числе с моими прапрадедами, в лица которых я с удовольствием вглядывалась в детстве, пытаясь найти сходство с моей семьей; неизменно выставлявшаяся под Новый год старинная рождественская объемная открытка; вышитая моей прабабушкой скатерть. Эти и многие другие семейные реликвии значили бесконечно много для бабушки и почти ничем не были примечательны для меня тогда. Конечно, я задавала вопросы, иногда бабушка сама начинала разговор и делилась ярким эпизодом из жизни. Но это никак не складывалось в моей голове в цельную картину жизни — все урывками, ассоциативно-предметно, да и много было в ее словах недосказанности.
Короткое время после смерти бабушки я жила в ее комнате и тогда же впервые прочитала мемуары. Я будто познакомилась с бабушкой заново, другими глазами увидела вещи, меня окружавшие.
Перечитывая текст, я каждый раз воспринимала его по-разному. То погружалась в детали, то проглядывала и останавливалась на любимых моментах, то обнаруживала новые подробности, незамеченные ранее, то, наоборот, пыталась найти что-то, что, мне казалось, было, — но не находила…
Я не находила ностальгии в привычном смысле — ни тоски, ни обобщений, ни идеологических надстроек, ни рефлексии, ни переосмысления. Как будто текст скроен из чистейшей, ни с чем не смешанной памяти. Мне бы хотелось понять, почему она не писала, например, о том, как переживала свое немецкое происхождение в годы войны. Почему даже спустя 50 лет, кроме фактического пересказа событий и описания трудного, особенно для 1940 года, выбора отметки в паспорте — «еврейка» или «немка», она не оставляет других свидетельств, какая это была для нее глубокая психологическая травма. Возможно, это переживание так и не было разрешено, не была подведена смысловая черта ни тогда, ни позже. А возможно, отношение к жизненным парадоксам — разлуке с родиной или национальной самоидентификации — она намеренно не проговаривает. И действительно, выбранный бабушкой Лорой стиль, даже жанр — повествование изнутри пережитого момента, а не взгляд спустя прожитые годы — делает текст настолько живым, пульсирующим, насыщенным кульминациями и внутренними связями и дает мне как читателю возможность осмыслить и прожить ее жизнь по-своему и заново.
Совсем недавно я впервые оказалась в Германии. Я нашла школу, в которой бабушка окончила первый класс в 1929 году, и была удивлена, что она до сих пор действующая, нашла тот самый каштан, возле которого бабушка бегала в детстве. Я сидела под ним, и строчка «завершился какой-то круг», написанная ею после поездки в Германию в 1994 году, билась в моих висках. Завершился ли он? А что сейчас?
Не является ли все описанное в этой книге универсальной тканью бытия, а сплетения судеб и событий — неразрывными нитями, связывающими нашу жизнь с прошлым, отменяющими понятие завершенности, продлевающими в бесконечности циклы возвращений и повторений? Именно там, под каштанами, я ощутила полноту бабушкиной жизни, но никак не законченность.